Возвращение

-Теперь мы с тобой голубые братья, — улыбнулся Лёня.

-Я не такой красивый и стройный, как ты. И лицо, и повадки грубее...

-Для меня ты самый красивый и самый желанный.

-Чтобы ты так говорил всегда, — с надеждой проговорил Виктор.

Когда он на следующий день шел на работу, ему казалось, что прошла целая вечность. Он как бы видел все впервые — депо, коллег по работе, улицы, прохожих. Последний раз отсюда уходил не он, а какой-то другой человек...

-Ты что, наследство получил? — спросила Нинка Коровина с их маршрута.

-С чего ты взяла?

-Светишься весь...

-И лыбится постоянно, прям так и хочется в морду дать, — добавила Верка Пантюхина с чертановской линии, — Погулял, наверное, хорошо — отойти не может. Его позавчера Славка Верещагин среди ночи с каким-то пьяным парнем посреди Чертановской видел. Небось, кошачью свадьбу устроили.

-Один живет во всей квартире, — недобро взглянув исподлобья, проговорила пожилая Савчукова из подвижного состава, — Пусть веселится. Потом локти кусать будет, когда на старости лет воды подать будет некому.

-Тебе, я смотрю, хорошо подают, коль стрелки долбишь на восьмом десятке, — бросил через плечо Виктор, выходя из диспетчерской.

Слухи о том, что его видели позапрошлой ночью на улице, очевидно, уже обошли все депо, поскольку на путевке синел свежий, поставленный диспетчером, штамп "На медосмотр". И в медсанчасти не ограничились измерением давления, а предложили подуть в трубку.

Но ни это, ничто другое не имело для Виктора никакого значения. Его мысли были с Лёней, который отправился навещать тетку, и он не видел недобрых взглядов пассажиров, не слышал грубости, не замечал ничего того, что всегда раздражало. Он только лишь с удвоенной энергией фарил в ответ на приветствия встречных водителей, и лицо его само собой расплывалось в блаженной улыбке.

7.

Рассказывая о визите к тетке, Лёня сиял от радости.

Когда Виктор вернулся с работы, он уже крепко спал, и Виктор тихонько, чтобы не потревожить, принял душ и скользнул под одеяло, ощутив приятно волнующее тепло любимого тела.

"Сколько лет я ложился в холодную постель?" — с горечью подумалось ему при этом.

И вот теперь они сидели за столом, завтракая и обедая одновременно.

-Ты не представляешь, как она обрадовалась. Кинулась звонить матери, но я остановил ее, потому что в Лос-Анджелесе еще было слишком рано, — рассказывал Лёня.

-А сам позвонил потом?

-Позвонил. Мама тоже обрадовалась. Ну, понятно, почему. И еще наказала не бросать Таню. Тетю Тату, как я называл ее в детстве.

-Сколько ей лет?

-Она старше мамы на шесть лет. В позапрошлом году на пенсию вышла.

-Тогда еще рано говорить об этом. Хотя, как знать?

-Но квартиру она приватизировала и хочет завещать мне. Мы сегодня идем с ней насчет прописки.

-Вот и хорошо. Приду — расскажешь.

-Ты придешь опять так поздно?

-Скорее, рано.

-Я тебя вчера ждал, ждал, но не выдержал и уснул.

-Не мучь себя, ложись вовремя. Я тебя не потревожил, когда вернулся?

-Я даже не почувствовал. Ложился один, просыпаюсь — мой darling рядом...

Они вместе вышли из дома и вместе доехали на автобусе до метро.

-Мог бы довезти тебя до твоей тети Таты, — сказал Виктор, когда они спускались по эскалатору, — Мой маршрут проходит в тех краях.

-Поехали, — охотно согласился Лёня, — Посмотрю, как ты рулишь.

-Долго. Мне еще на конечную приехать надо, дождаться смены...

-А тебе кондуктор не требуется? — улыбнулся Лёня, — Я бы пошел к тебе кондуктором.

-В самом деле, пошел бы? — улыбнулся в ответ Виктор.

-Да кем угодно пошел бы, лишь бы с тобой все время быть.

Лёня сказал это в шутку, но было в этот момент в его интонациях и в глазах что-то такое, что неожиданно заставило Виктора подумать: "За что мне такое счастье?"

-Удачи, Малыш, — прошептал он, слегка наклоняясь к Лёне, когда выходил из вагона на Нахимовском проспекте.

-И тебе, — отозвался тот, -Ровной дороги и чтобы никто тебе не испортил настроения.

Когда Виктор вернулся домой после работы и хотел, как вчера, осторожно прокрасться в ванную, в комнате неожиданно вспыхнул свет.

-Чего ты? Спи, — прошептал Виктор, заглянув в комнату, но Лёня уже вставал, — Как сходил?

-Ты понимаешь, я не знаю, что мне делать? — заговорил Лёня, стоя взъерошенный посреди комнаты в одних трусах.

Его вид выражал полную растерянность.

-Мы пришли, отстояли очередь, тетка написала заявление, я подал паспорт, сказал, что мне нужно его поменять, а мне учинили такой допрос, что жутко стало. У нас тоже страшный бюрократизм, но чтобы так... Тетка заплакала, когда мы вышли на улицу.

-Ну и что, в конечном счете, тебе сказали?

-Да ничего. Наговорили столько всего, что... Подожди...

Лёня взял в руки лежащие на стуле аккуратно сложенные джинсы и вытащил из кармана листок бумаги:

-Вот, я записал. Так не запомнить. Тут столько всего требуется...

Не раздеваясь, Виктор взял листок и пробежал глазами.

-Ну, это ладно, — говорил Лёня, стоя рядом и тыкая в него пальцем, — А вот это где взять? В Америку лететь?

Виктор сложил листок пополам и задумался.

После того, как он покинул родительский дом, прошло четыре года. Их прежнего дома, как такового, уже не существовало. Сестра настояла на размене и обживала теперь новую квартиру. Виктор не стремился поддерживать с ней отношения, но та недавно позвонила ему сама с весьма неожиданным предложением — пойти к ней работать.

Делая упор при разделе наследства с матерью на заботу о своих будущих детях, обзаводиться ими, тем не менее, она не торопилась. Создав подобие семьи с каким-то то ли кооператором, то ли бандитом, она не стала не только заводить детей, но даже объединять имущество и регистрировать отношения. Не желая, очевидно, терять независимость во всем остальном и используя новые возможности, предоставленные временем, сестра решила завести собственное дело, открыв цех по производству пельменей.

Надо сказать, подошла со всей ответственностью — арендовала помещение, завезла новейшее оборудование, лично беседовала с каждым принимаемым на работу, придирчиво изучая трудовые книжки и наводя справки. Принимала только опытных работников с чистым послужным списком. Установив для всех не то чтобы очень большие, но значительно превышающие государственные, оклады, обеспечила бесплатные обеды и неограниченный в потреблении чайно-кофейный стол в течение всей смены. Помимо этого, каждому разрешала уносить домой по килограмму готовых пельменей в день, не считая брака, а раз в неделю снабжала вырезкой по закупочной цене.

При всем перечисленном, нельзя сказать, что условия работы на ее предприятии были такие уж плохие, но "опыт" оказался, очевидно, сильнее. Спустя месяц она потеряла троих партнеров, отказавшихся от ее продукции. Как удалось выяснить, работники — либо, сочтя, что недобирают с "сопливой капиталистки", либо просто не представляя себе, как можно работать на пищевом предприятии, ничего не украв, начали лить в фарш в воду. Раздосадованная сестра уволила всех чохом и решила начать все с "чистого листа". По совету как бы мужа, она набрала "с улицы" мальчишек, еще не испорченных системой. Надев халат, лично учила их работать, надеясь вложить в каждого все то, что сделает ее предприятие процветающим.

Дело шло неплохо, пока в первом этаже здания, где на втором помещался ее цех, разорившееся кафе не сменил молодежный досуговый центр. В первую же дискотечную ночь воспитанные сестрой мальчики отправились поглядеть, что там творится, да так и остались до утра, нагрузившись при этом горячительными напитками и накурившись до того, что двое не нашли сил уйти домой, завалившись спать за полу в цехе. Их она и обнаружила, придя утром на работу, вкупе с погубленной продукцией всего предыдущего дня, оставшейся не замороженной. Оправившись от шока и выгнав всех до единого, она стала обзванивать родственников и знакомых из числа тех, кого знала сама. Первый, кому она позвонила, был брат, честности которого "на грани шизофрении", как она утверждала, ей вдруг стало не хватать, как воздуха.

Виктор не пошел к ней работать, однако порекомендовал двоих человек, за которых она потом его искренне благодарила, предлагая взамен свою помощь "в любых проблемах". И сейчас Виктор решил этим воспользоваться, поскольку понял, что без взятки Лёнин вопрос все равно не решить.

Успокоив и крепко обняв его в постели, Виктор уснул, а наутро позвонил сестре. Та поняла с полуслова и заверила, что проблем не будет.

-Я тебе перезвоню через полчаса, — завершила она разговор.

Минут через двадцать телефон действительно зазвонил, и сестра продиктовала номер, озвучив стоимость услуги в условных единицах:

-...Не мне, естественно, а тому, от кого это зависит.

Поблагодарив, Виктор тут же набрал номер, и назвав условное слово, получил адрес, по которому надлежало придти сегодня после семи вечера. Немного удивившись, что адрес был не учреждения, а квартиры, Виктор подтвердил, что придет, но не он, а человек, которому нужен паспорт.

-Ну вот, — возвестил он вернувшемуся из магазина Лёне, — будет у тебя новый паспорт.

-Правда? — обрадовано улыбнулся тот, но узнав, что для этого следует сделать, сник.

-Вил, мне это все не нравится, — сказал Лёня, — Почему я, чтобы получить то, что мне полагается по закону, должен платить, да еще непонятно кому, да еще столько? Это даже не мне нужно, речь идет об обмене государственного документа.

-Малыш, давай поговорим спокойно, — как можно мягче и убедительнее заговорил Виктор, поняв, что первое испытание их отношений не заставило себя ждать, — Скажи, ты готов реально собирать эти справки? Да и после этого, нет никакой гарантии, что от тебя не потребуют еще что-то, чтобы, в конечном счете, получить именно это. Я понимаю, что все это гадко, мерзко, противно, но пойми — здесь так. В свой дом мы можем чего-то не пустить, но не пустить в общество, в котором живем, не в наших силах. Я знаю, что там, откуда ты приехал, не так...

-Да и там было так! — воскликнул Лёня, и Виктор поразился, как изменились его глаза и выражение лица, — И там было рабство! И там была гражданская война, депрессия, и чего только не было! И там два, а то и одно поколение назад, давало взятки. Но там это исчезло, потому что каждый стремился сделать лучше для себя, для всех, для своей страны. Каждый жил и живет верой, что завтра должно быть лучше, чем сегодня, а сегодня, чем вчера. А если все валить на власть, а самому поступать так, то ничего не изменится. Ни один злодей не сможет ничего сделать, если не будет тех, кто станет это поддерживать. Сталин у вас теперь во всем виноват? Четыре миллиона доносов написал не Сталин...

Лёня поставил сумку с продуктами на табурет и ушел в комнату. Виктор сидел в подавленном состоянии и вспоминал свой разговор с отцом, когда впервые в жизни осмелился бросить тому обвинения. Теперь он в таком положении оказался сам. Но отец тогда сумел найти какие-то слова, а он, судя по всему, не смог. Виктором овладело состояние полной безысходности. Машинально он взял сумку и начал разбирать продукты. Разложив все по полкам в холодильнике и в шкафу, он вздохнул и пошел в комнату. Лёня сидел в кресле и смотрел перед собой. Выражение его лица сейчас напоминало то, что было после разговора с Кевином.

-Малыш, — сказал Виктор, подсаживаясь на кресло и обнимая его, — ты во всем прав. Мы заслужили такую жизнь и такую страну. Ты знаешь сам, как я отношусь к этому. Моя судьба тому свидетель. Но я верю, что ты сделаешь это ради меня. Ради того, чтобы мы могли быть вместе. Ради тетки, которая тебя любит. Главное, чтобы мы сами так не поступали. А я уверен, что ни ты, ни я никогда в жизни этого не сделаем.

Виктор встал и пошел на кухню накрывать стол.

-Иди обедать, — позвал он, когда все было готово.

Обед прошел в молчании.

-Смотри, — сказал Виктор, кладя перед ним бумажку с адресом и телефоном, — Найдешь этот дом. Это недалеко от Даниловского рынка, где троллейбусное кольцо "десятки". Позвонишь в дверь, спросишь Владимира Алексеевича, передашь ему заявление тетки, свое, свой паспорт, фотографии и вот это...

Он положил на стол запечатанный конверт.

-Если что, вот телефон, позвонишь, скажешь, что ты от Екатерины Петровны. Прости, что покидаю тебя, мне нужно на работу. Я позвоню тебе с линии поле десяти вечера. Там тебе надо быть после семи. Сделай это, Малыш.

Оставив Лёню неподвижно сидящим за столом, Виктор начал одеваться.

-Я ухожу...

Лёня встал, вышел в прихожую и с горечью в слегка повлажневших глазах посмотрел на него.

-Прости меня, — тихо сказал он, целуя Виктора в губы.

Сегодня лицо Виктора не светилось радостью. Откатав два рейса, он вышел на остановке у Севастопольского проспекта, и невзирая на недоуменные лица пассажиров, направился к уличному телефону.

-Да, — послышался из трубки голос, напомнивший ему тот, что он слышал в тот день, когда, вернувшись домой, нашел диван пустым.

Виктору почему-то вдруг показалось, что сегодня может произойти то же самое, и от этой мысли у него даже задрожали руки.

-Это я. Сходил?

-Да, — коротко ответил Лёня.

-Передал?

-Да. Он сказал, что двадцатого я могу получить паспорт в милиции.

-Понятно. Отдыхай. Я приду как всегда.

Виктор повесил трубку и поспешил к вагону, позади которого уже названивал догнавший его трамвай другого маршрута.

Двадцатого у Виктора был выходной, и они, позавтракав, отправились за паспортом, а оттуда к Лёниной тетке. Виктор поехал вопреки своему желанию. Мысль о том, что пожилой человек, воспитанный в других традициях, будет невольно рассматривать его через какую-то призму, не доставляла радости.

В милиции Лёня пробыл недолго, и выйдя, помахал перед ним в воздухе новым паспортом.

-Поздравляю, — улыбнулся Виктор.

Старый дом в переулках Замоскворечья, к которому привел его Лёня, своими пятью этажами мог потягаться по высоте с современным девятиэтажным. Подъезд с широкой лестницей и высокие массивные двери навевали мысли о чем-то давно ушедшем. И облик пожилой женщины, открывшей им дверь, напомнил о том же. При виде Лёни ее глаза засветились теплом, а лицо озарилось улыбкой. На Виктора она посмотрела сдержанно, и после обмена приветствиями, тут же отвела взгляд.

-Ну, как ты? Как дела? — спросила она Лёню.

-Все в порядке, теть Тат, — он достал и показал ей паспорт, — Вот прописка. Спасибо Вилу, избавил от хождений по мукам.

-Мы вам очень признательны, — вежливо улыбнулась Виктору женщина.

-Всегда рад помочь хорошим людям, — с такой же вежливой сдержанностью ответил он.

-Проходите, — она сделала жест в сторону кухни, откуда уже пахло чем-то вкусным.

Они разделись и уселись за стол. Женщина поставила перед Лёней тарелку борща с лежащим в ней большим куском мяса, и стала наливать такую же Виктору.

-Тетя Тата всегда в первую очередь обедом кормит, — с улыбкой заметил Лёня.

-Так было принято на Руси, — отозвалась та, — А знаете, почему? Россия большая, и пока человек, идя в гости, преодолевал расстояние, он успевал проголодаться.