Троя на двоих

Название свое башня Слона получила от украшения, к стене башни была пристроена полочка, этакая подставка, на которой стояла фигурка слоника. Слон, каким-то образом был символом италийцев — пизанцев — совершенно непонятно, отчего их так на африканские мотивы потянуло, они вообще странные эти пизанцы. Лешка с подозрением к ним относился всегда, потому что у него в голове был вечный символ — 'Падающая Пизанская башня' — это очень фундаментальное дело! 'Нам, пизанцам всё до пизани! Всё по барабану! Мы никогда не упадем, мы можем загудеть и немного наклониться, и вообще, кажется, что мы загнулись — но мы века стоять будем!' Подозрительными типами они казались Зубрикову. В столице Сардинии пизанцы не удержались и статуэтку слоника выставили на всеобщее обозрение, бахвалясь своей властью. Вот этого слоника легионеры и вымыли, и почистили, и подкрасили с удовольствием, не то что эти провонявшие гнилью и заляпанные всякой гадостью стены, пока очистили, пока отмыли, пока отбелили — все взвыли.

Зато трюк провернули легионеры славный — задурили девчонок! Легат Алекс совершенно серьезно кивнул головой, когда те у него спросили: 'Это правда, что если погладить хобот слонику — тогда у знакомого мальчишки, как бы это так сказать...' Лешка не стал мучить девчонок, краснеющих и мямлящих свои фантазии, и нелепые попытки описать сексуальные забавы, а просто подтвердил: 'Правда. Только надо знать меру. Во всем. Там раз в три недели можно гладить, или один раз в двадцать дней. Потому что ноги четыре, а пальцев пять'. И такого взбалмошного пояснения хватило наивным дуришкам, которые быстро разметили себе маршрут на высоту в десять метров и стали лазать к статуэтке и гладить. Апфия потом отвесила Лешке честного пенделя под зад и пригрозила, что если он опять вздумает выставлять её подчиненных полными дурами — она ему погладит, она ему хоботок по старой памяти погладит — бритвой.

Сейчас в башне Слона речь шла о деле тоже опасном — бритвой по хоботку это не просто опасно, это ужасно — и касалось оно Апфии, и никто не хотел ошибиться, потому что фурию Эллады все любили, она была хорошая, хотя иногда совсем дурная. Ник знал, что надо аккуратней сейчас разобраться с телом, не рубить сплеча:

— Смотри легат, никак он не сдохнет. А это неспроста. Кто он такой? Неважно. Мы же не станем упускать из внимания его удачу и такую цепкую оборотистость.

— Изворотливость, — заметил Лешка, внимательно слушающий Ника.

— Неважно, он ничтожество и враг, но мы понимаем: кое-что неспроста! Не просто так он выживает, — и Ник подвигал бровями, довольно потешно, но Лешка вдруг сообразил, о чем гонит его друг.

— Вау! Прикольно. А ведь точно может быть! Ты прав, мелкий скунс!

'Реально прав! Зачетно сообразил, Николас!' — донесся голос из-за стены. Чезаре ничего не понимал из разговора этих людей. Вроде бы все слова какие-то понятные, но плетут такие извраты, что ничего он не мог сообразить.

— Смотри, легат. Веры этой скотине нет ни на сольдик. Он дрянь, маму и папу предал, его придушить надо и вообще, не надо прикасаться к такой дряни, в мешок его и со скалы сбросить в море. Я знаю одно место, тут рядом — красота! Мы там обязательно почтим Посейдона, Нептуна и Мелькара. Такой вид со скалы, что закачаешься, она волшебная, она там выдвигается и нависает над морем. И там глубоко — я нырнул — там метров двадцать! Это был классно! Только трусы — свистнули и по ногам ускользнули, так и не нашел потом, рыбки здесь вороватые, трусы точно прут.

'И крабики! Крабики тут воришки. С пляжа точно они трусы прут, не надо на сестренок наговаривать!' — добавил голос из-за стены.

— Лазутчик из него никудышный! Он, конечно ловкий малый, но он скотина неверная, предаст в любой миг. Кругом он нам не нужен. Но он ведь родом из Неаполя, — тоном радостного дебила выделил свою мысль Ник.

— Наполи, — поправил его Чезаре.

— Да хоть сцапали и на поле напоили! Неаполь, 'новый город', гордись болван, с Римом сравнили. 'Наполи', — передразнил он неаполитанца.

— Неаполь эллины основали, и Рим тут ни при чем, — улыбнулся Лешка и спросил серьезно. — Зачем он нужен, Николас?

— Мутно там в Неаполе, и сосед ближайший, а эта дрянь ничем не хуже англов и других, — серьезно кончил тему Ник.

— Хм, а ты чего хочешь, италиец? — вдруг спросил бандита Лешка.

— Быть с ней. Рядом. Служить. Её жизни, её делу, — попытался ответить Чезаре, которому уже было очень плохо от потери крови, хотя он снял рубаху, отрезал рукава и перемотал рану.

— Ты не амазонка, парень. У них все правильно и чётко, — Леша немного прояснил ситуацию этому забавному бандиту, который все никак не мог сдохнуть, и явно был отмечен богинями Смерти, или Жизни, но явно он не совсем банальным был человечком. — Она не госпожа, она военный начальник. И в её войне ты ни ухом, ни носом, ни рылом, ни шилом — полный болван, не надо даже позориться.

— Они особые, не лезь в дела амазонок, не надо, — кивнул головой Ник.

Голос за стеной промолчал, только пробурчал нечто такое, вроде соглашался, но с обидой: 'Бе-бе-бе, особые!'

— Легат Апфия судьбу Сардинии связала со своей. Неаполь сосед, и это связи вековые, кровные, не нам рвать, это осторожно даже трогать надо, — Лёшка так посмотрел в глаза Чезаре, что тот понял — судьба его решена, и сейчас ему выносят окончательный приговор. Выносит этот страшный атлант, который топит в море жертв, сжигает в огне, бросает в провалы пещер, вырывает сердца, пьет кровь и... много чего знал Чезаре Молани Фаба. Легат подмигнул бандиту. — Она хороша, но она женщина. Помочь ей достойно. Ты всегда сможешь позволить себе маленькую вольность и наврать какое-нибудь важнейшее дело! И в гости заглянуть, тебе тут девчонки выпишут опять по заднице. Рабочий вариант. Хотя, мутный ты. Но мы ведь всегда тебя кончить успеем.

— Это точно, — улыбнулся Чезаре и отвалил. Хватит с него! Упал где стоял, потеряв слишком много крови и переутомившись головой от всякого нового, что свалилось на него с этими ненормальными атлантами.

Да он и сам потом с ума сошёл. Вернулся в родной Наполи и выдал там номер, отец его за голову схватился, совсем сынок с ума сошел, пропал — объявился — и такое дурковать! Да как же теперь такое вынести? Сил никаких не хватит. Но Чезаре Молани никому не позволял себе уши крутить, даже отцу, даже теперь — подрос мальчишка, совсем стал большой, хотя и ненормальный.

Глава 8. Альфонс Великодушный отправился в поход

Альфонсу пятому было двадцать девять лет! Он был отличный король, там всё красиво совпало, корону после смерти отца Фердинанда он получил в двадцать лет. В эти времена двадцать лет мужчины это уже был возраст солидный, возраст мужественности, Альфонсик успел повеселиться на разных турнирах и войнах. В компании своих подданных, ближайших друзей, таких же балбесов рыцарей, как и он сам, юный принц Арагона гонял по всей Европе, участвуя в пирах, балах и турнирах, множа славу арагонского рыцарства и демонстрируя, что род Трастамара это надежный род королей Пиренейских. Потом случилась свадьба с кузиной — ему девятнадцать лет стукнуло, началась 'взрослая' жизнь семейного человека, и начались те серости и противности, которые портят жизнь любому придворному. Нельзя без связей, но каждая связь — это ниточка, потянув за которую можно размотать клубок грязнейших интриг, подлостей и просто мерзавства отвратительного. Жена ведь была принцесса Кастильская — соседка, Мария Кастильская, на пять лет моложе, самый возраст для создания семьи, ему девятнадцать, ей — четырнадцать, живи не горюй, но начались за радостями беды — папа умер через год после свадьбы. Пришлось корону надевать и тянуть воз государственных проблем. А вот это дело Альфонс не любил, всегда с детства предпочитал доверить вопросы управленческие хорошему специалисту. И специалисты кастильские ему были не нужны при арагонском дворе, а они вертелись вокруг молодой жены, и приличия требовали найти всем её ближайшим советникам и друзьям детства — хорошим парням, замечательным кастильским идальго, цвету Кастилии, найти местечко им надо было всем, да потеплее и чтобы золота побольше получать. Вот тогда и произошел у Альфонсика с Машей серьезный разговор, на котором присутствовали главные 'друзья семьи'. Восемь человек собрались и подумали над вопросом: 'Как жить будем, господа хорошие?' И решение было найдено — связано оно было с довольно успешными шансами расширения империи Арагона на восток. Генуя задыхалась, Висконти прижал её мощно, Венеция ослабила максимально, и нанести удар по умирающему льву стремились все соседи, и даже из дальних стран прибывали желающие повеселиться на полях италийских, в поисках славы и трофеев.

Нормально и цинично король и королева приняли решение — раз дворян слишком много, а двор империи оказался немножко мал — надо расширить империю. Получим уменьшение числа дворян, ведь на войне и убить могут, и получим новые земли, новые посты и новые перспективы. Так Арагон бросился воевать Корсику. А Корсика — северный сосед Сардинии, между островами проливчик был маленький, десять километров всего, за час можно переплыть на любой лоханке. Корсика был большой остров — четвертое место по величине в Средиземноморье, он и к Франции был близок, и к Италии, и там было весело. Отряды каталонцев и кастильцев веселились на полях Корсики с огромным удовольствием, гоняя генуэзцев, и склоняя к сдаче замок за замком и город за городом — Альфонс воевал Корсику красиво и рьяно. И ему это нравилось. Война для королей была делом выгодным — опасности не так уж и много, если не разыгрывать из себя Альфонса Бесстрашного. Арагонский Альфонс был смел, отличный боец, крепкий парень, но не дурил лишнего, не терял головы. И еще он четко осознал — быть королем в своем королевстве — это муть, гниль и пакость — есть такие короли, для который корона превращается в терновый венец. Иное дело — работать королем на выезде — воевать, прибавлять новые территории к королевству, и не зависеть от интриг и вечных происков лизоблюдов придворных. На войну хоть все эти старые пердуны и сволочи не лезли, так — приезжали в гости, поныть и посетовать на 'нехороших знакомых, которые все неправильно делают, а вот будь их воля и власть нашего славного короля, они бы показали, как надо королевству благости приумножать!' Приумножалы чертовы — не терпел их Альфонс — плевался от этих сволочей, как каталонских, так и кастильских — все они были друг другу родственники, сплелись кровями и корнями неслабо за несколько веков соседства и вечных споров-примирений.

Альфонс уже ковал себе славу, его уже на Корсике стали называть 'Великодушным' — а все почему? Он милость к падшим проявлял. А чего не проявить? Дело полезное — войну вести весело, красиво, с умом, со всеми правилами и законами воинского искусства, не так как эти прощелыги кондотьеро, у каждого из которых своя голова на плечах, своя точка зрения, свое предательство и своя манера ловчить и изворачиваться. Альфонс бился по иным законам, как и полагается пиренейскому идальго, которые честь христианство защищает уже веками, с иноверцами рубится — арабы еще сидели на юге, но ничего, он им еще покажет. Отличный парень — Корсику он аккуратно захватывал, и двор проредил, и должности нашел для придворных, и получил новый 'заказ'. Джованна — Неаполитанская вдова — пригласила в наследники Неаполитанского королевства — там тоже старые семейные дела тянулись — право он имел претендовать, давно уже неаполитанские правители были ему родственники.

И молодому королю Арагона выпал красивый шанс — вести войну на два фронта, и оба фронта вдали от родной земли, но не так далеко, чтобы особо переживать и напрягаться, и ресурсы двух стран были под рукой, и обе страны — и Кастилия и Арагон — были рады прижать Корсику и Неаполь. На Корсике рубились жестче, там с наемниками всех мастей пришлось связаться — гнусные генуэзцы понанимали сброда со всего мира, вечно они так — торгаши поганые. А вот в Неаполе война была делом королей — Людовик Анжуйский, как все Анжу был соперником давним, привычным, знакомым — хорошим знакомым, Валуа! Да что говорить лишнего, Трастамара чуть не породнились недавно с Валуа, милая принцесса не доехала до жениха — чума, будь она проклята, скосила девочку в пути на солнечный юг. Валуа были короли, и из рода с короной на судьбе. С такими было в честь вести грамотные баталии и осады. Альфонс получил две войны: одна — первого сорта, и вторая — второго сорта. И он развернулся на полную мощь своего таланта — и всем доказал — он Трастамара — подлинный наследник величия Пиренейских кровей.

Сардинию Альфонс захватывал по остаточному принципу. Не особо напрягаясь, потому что некуда было спешить, она была законным его феодом, надо было просто оставшихся немногих смутьянов утихомирить. Утихомирил — сдулись сардинцы. И Корсиканцы сдувались, а генуэзцы уже вовсе плакали, там проблема Ломбардии во главе с герцогом Висконти поднималась, но это было пустое, герцог не лез за море, ему и на суше войн хватало.

В Неаполе все сделалось некрасиво и запутанно — всё Джованна постаралась, но никто на неё не обиделся, все только усмехнулись — нам не важны твои проблемы, старушка, мы тебе поможем, наведем порядок в твоем королевстве, 'было ваше — станет наше'.

И вот новости из Сардинии — как всё некстати! Впрочем, Альфонс был только рад уехать из Арагона подальше от супруги, которая не простила ему не просто измену, а рождение сына — у них в семье все было мило и прекрасно, но вот детей не было, а вот с красоткой итальянкой Жиралдой Карлино получилось, мальчика назвали в честь деда, короля Фердинанда. Альфонсу было муторно. Двадцать девять лет — давно не мальчик, он знал, что Господь его любит, и пара бастардов у него была, точнее, девочка и мальчик уже родились от давних былых любовниц. Знал он от докторов, что оспа виновата, что надо молить бога и не терять веры и любить жену. И он любил, но на войне, в Италии, трудно и не нужно строить из себя непонятно кого. Рождение сына он принял с радостью.

Альфонса надо было видеть: карие глаза сверкали всей полнотой чувств, там целое море эмоций отражалось. Амазонки, атланты — что за гнусные непоседы, мало им Англии было, теперь в Средиземное море носы суют — надо им показать, что такое честь испанских клинков! Сардинцы опять предали — там точно сговор — всем надо укорот устроить. Мария вечно не в духе — да ну её! Злые вы — уйду я от вас — на войну! А Неаполь может подождать.

И король бросил гонцов во все стороны двух королевств и многих графств, и стали стекаться знатные рыцари в Барселону.

О, Барса! Молния Средиземноморья — столица древней земли каталонской. Город большой судьбы и славной истории. Она не терялась никогда, и сейчас процветала. Приехали наследники славных родов для сбора в новый поход — ура! — наливай, жарь мясо и пой веселей. Город был счастлив, Альфонс был счастлив, и все были счастливы. И Барса задорно посматривала на очередных людей войны, которые собрались в очередной поход за море из её удобной гавани. Ей они были безразличны и милы одновременно. Как уплывете, так и вернетесь: привезёте богатства — отлично, а привезете боль и потери — и это переживем.