Троя на двоих

Глава 1. Залив Ангелов и совсем не ангелы в гостях

На побережье Тирренского моря есть залив, на котором расположен древний город Кальяри, столица одной из четырех областей острова. Называется залив очень красиво и серьезно — залив Ангелов, и по россказням местных сардинцев, именно здесь происходила битва между дьяволом и архангелом Михаилом, описанная в Библии. Вполне возможно, кто его знает, где была та битва. Почему ей не состоятся у берега этого достойного острова. Прежде всего, сразу отметим факт — Сардиния по величине уступала только Сицилии — на полторы тысячи квадратов была меньше — но была второй по величине среди всех островов Средиземноморья. Очень большой остров, и губу наши молодцы и славная убитая на всю голову амазонка Апфия раскатали очень не слабо — захватить Сардинию, и выйти сухим из воды... это было бы серьезным политическим актом Атлантиды.

Залив был чудесен — Тирренское море, как и все моря вокруг Италии было хорошо водой, чистое, прозрачное у берегов, оно было радостным, шаловливым и — несомненно, не было дурачков среди рыбаков и морячков — коварным и разнузданным в своей непредсказуемости морем было море 'Тиранов'.

Этим ласковым июльским утром — в понедельник четвертого числа — одна тысяча четыреста двадцать пятого года от рождества христова, пришла пора перемен и на старую Сардинию — остров древней известности и много на нем было чего интересного и полезного — не зря же на него обратили пристальное внимание атланты.

Корпусу амазонок и нашему пройдохе нашлось, чем заняться после операции по уничтожению старой части порта Задар, его старого города, где царили венецианские администраторы и торговые представители — и все они были вырезаны тем жестоким утром, и проклинали свою судьбу и дьяволиц-амазонок выжившие старики, женщины и дети Венеции.

Совет Атлантиды вынес приговор — проект 'Троя' признан достойным воплощения — Сардинию атаковать можно. Фурия Эллады сорвалась с цепи. Демон Атлантиды — легат-апостол Алекс был рад составить компанию такой яркой женщине и славной воительнице в этом приключении.

И началось приключение спокойно, обыкновенно и буднично. От берега Атлантиды — острова Мадейра в реальности наших попаданцев — отошли две каракки: 'Елена' с тремя сотнями девочек-амазонок на борту, и 'Бегущая по волнам' капитана Александра, который был штатным капитаном легата Алекса, доставлял легионеров из его команды по местам назначения, где парни Зубрикова могли взяться за дело. А дела они вытворяли гадкие, мерзкие, пакостливые — диверсанты и мерзавцы они все там были, все парни как один были точной копией своего безмозглого учителя Лешки Зубрикова. Зубрик всю жизнь был только неунывающий зубоскал и весельчак, псих ненормальный и придурок, с потрясающей памятью, которая и позволяла ему быть отличником педагогического Универа, а так — болван он был и недотепа, и никакой не студент университета, потому что точные науки он кое-как спихивал, совсем в них не разбирался, тупой скунс. Ему не место было на факультете иностранных языков — он свинтус халявщик был и паразит — просто для себя учил иностранные языки, а преподом пахать он не хотел. У него вообще какие-то вздорные бизнес-планы были по жизни — бред — открыть свою школу спортивного восточного единоборства — айкидо-шмакидо он занимался.

Удивительно. Оказавшись в начале пятнадцатого века, он не утратил способности задавать тон в компании своих приятелей, которые потом только стали ему настоящими друзьями. Именно он сообразил — мы, блин детей добудем, из рабства выкупим, и вырастим себе помощников и стойких оловянных солдатиков, которые за нас всему миру пасть порвут. И конечно автоматы 'Калашникова' надо изобрести скорей, и телики, чтобы порнушку смотреть, и камеры, чтобы порнушку снимать, и станки надо, чтобы презики делать и... много всякого нелепого никчемного напредлагал тогда Зубр. Ему сразу дали по ушам, но мысль с созданием этакого спартанского лагеря-школы признали достойной. Семь лет мальчики себе помощников растили. Вырастили на свою голову и на беду Европе. С арабами Средиземноморья эти паскудники ухитрились сразу сговориться — рабов только арабы качественных продавали! Потом еще и вредный Зубрилка всем промыл мозги на тему: 'арабы прикольные — они чести полны! Они люди пустынь, как люди степей не приемлют кривотолк и криводушие органически. Сволочь и мерзавец не выживет в пустыне, там негде спрятаться, из века в век люди отвечают за свои слова. Горы и леса — рассадник двуличных хитрецов и сообразительных на пакости партизанов — европейские народцы недостойны поверхностного восторженного приема — за ними глаз да глаз нужен!

Вот и пришли две каракки к берегам Сардинии — приглядеть за землей древней, плодородной и суровой — очень она понравилась Апфии Павловой. А это был приговор — женщина всегда получит своё.

Две красавицы каракки входили в воду залива Ангелов, и свет встающего солнца окрашивал белую парусину оттенком чуть розовым, этаким гламурненьким, Зубриков отметил это и хихикнул. На вопросительный взгляд подруги выдал давний прикол: 'Никогда не поручай мальчикам женскую работу. Боги любят тебя Апфия, смотри какие розовенькие паруса'. Апфия фыркнула, как всех амазонок розовый цвет её не привлекал — детским считался, мол, не дорос еще итютю до честного пурпура легионера и амазонки.

Они — и мальчики агенты, и девочки-амазонки были не первые. Совсем не первые их тех, кто недавно заглянул в залив Ангелов. Витя Павлов еще четыре дня назад забросил в Кальяри команду всех свободных на данный момент диверсантов Атлантиды: и своих коммандеров, и Кости Лещенко и парней Рината Аматова — только балбесы Зубрикова вместе с ним отплыли от берегов Атлантиды, на все готовенькое пришли, халявщики и раздолбаи. А готовенькое уже было. Сто двадцать семь диверсантов это приличный десант вредителей на городок с населением в семь тысяч двести человек — а это было прилично, для заштатного провинциального городка колониального королевства под вассалитетом могучего Арагонского королевства. Половина населения — женщины, две трети мужчин — старики и мальчики, и по старинному расчету — один из десяти горожан — воин, охраняющий работу мирных тружеников, так оно и выходило. Сто двадцать охранников беспечно валяли дурака в Кальяри на воинской службе. Службы была легкой: с утра перекусить, и спрятаться от лучей палящего солнца и докучливого внимания своих жен в одной из башен, поставленных для охраны Кальяри. А там время весело летело за распитием вина, беседами на вечные вопросы, полные глубокомысленных замечаний, за игрой в кости. Мужики славно проводили время — под правлением Арагона жизнь немного успокоилась — так везде бывает первое время, новая метла метет аккуратно, и главное, соседи не возникают насчет пыли и сора, который летит в их сторону.

Сто двадцать семь головорезов это страшно, но сардинцы не знали, что их городу уготована страшнее участь — проект 'Троя' требовал своего, и парни были готовы поработать на славное новое начинание. Воевать в Сардинии — это было много лучше, чем в сопливой, дождливой, туманной и нудной Англии. Все кривились — ох, и вредная страна, но там было здорово.

Легионеры сдали свой первый экзамен. И сдали они его в первую очередь самим себе — все познали простую истину — они лучшие. Они не просто лучшие — они вообще вне конкуренции, они особые, они — атланты. Страшные вещи они творили на белокаменных берегах Альбиона.

Каракки подошли к пирсу, заблаговременно убрав паруса, и спокойно, выходя на место стоянок крупных судов и кораблей — с первого взгляда на эти корабли не сразу было и понятно, какое у них назначение: военные это корабли или торговые. Они обе были несуразные каракки — более изящные корпусом, более узкие, более длинные — 'уродцы' — но именно такие экземпляры кораблестроения интересовали атлантов в первую очередь. Дальше они по своему уму, и со своими претензиями, перестраивали и улучшали каракки, превращая их в невиданные в это время явление на водах окружающих Африку и Европу.

Десант был готов к высадке, и десантирование прошло строго по графику, как всегда, и везде — десантироваться атланты учились в разных условиях и у разных берегов — пирс грамотного порта — это был просто райское место для сдачи экзамена.

Сразу две крупные лодки рванули к берегу и быстро освободились от своего угрожающего груза, и ушли за новой партией горя и беды жителям славного Кальяри.

Воины не сидели и не стояли на месте, сразу уходили по известному им маршруту, на подмогу тем, кто уже лил кровь.

В Кальяри было несколько крупных башен, поставленных для основательной обороны города — но немногие были комфортны для праздного времяпровождения. Этим утром стражники не смогли предаться греху лености, праздности и идиотизма. Увы им — вход в башни Слона и Панкрата, Пурисио и Вальдес был недоступен! На входе стояли какие-то вздорные мерзавцы, которые с утра все головы запутали честным стражникам:

— Ты мордопроверку не прошел, — заявлял воину какой-то неучтивый молодой наглец в аккуратном костюме, и под которым явно угадывались легкие доспехи.

— Какую мордопроверку! Я Джузеппе Кончиттос! Меня весь Кальяри знает, а вот ты кто такой? — стражник хотел было рассмеяться своим друзьям, уже предвкушая славную мордобойку этому молокососу и его сопливым приятелям. Везде все шло по плану. По страшному плану, полному ужаса и боли и крови.

— Я смерть твоя христопродавец, — спокойно заявлял молодой наглец и ловким движением перерезал горло солдата одним ловким взмахом руки, в которой как по волшебству оказывался кинжал. И тут же тренькали тетивы арбалетов, и болты били в остальных воинов Кальяри, и потом к ужасу привлеченных шумом на улице, и уже уставившимися в окна жителям города, был представлен первый акт трагедии под названием 'Было ваше — стало наше'. Молодые разбойники спокойно добивали несчастных раненных, просто и ловко перерезали горла несчастным и оттаскивали тела к подножию башни, и устраивали трупы посидеть в теньке у входа в крепости, так что любое желание просто сунуть свой нос в такое важное место пропадало напрочь.

Мало этого — скоро по улицам города легкими, резвыми, какими-то танцующими, но очень грозными и внушающими почтение и страх, этим танцем двигались фигурки воинов с длинными мечами и небольшими щитами, не ростовыми, поменьше, но побольше баклеров. И вот эти творили страшное. С легкостью, даже не вступая в разговоры и объяснения — воины просто походя убивали всех встречных мужчин. С женщинами они поступали мерзко и подло! Ох, готовили злую судьбу им недостойные насильники и мерзавцы — женщин били по голове деревянными дубинками, обвитыми кожаными ремнями и этого вполне хватало, чтобы бедненькие падали как подкошенные на том самом месте, где встречались с врагами, напавшими на бедный Кальяри.

И часа не прошло, а город уже был захвачен. Небольшой он был, и главной целью вторжения были укрепления старого города — Кастелони — которые высились на холмах в пятистах метрах от набережной залива. Подъем к стенам старого города был довольно крутой, но дорого были хороши. Главная дорога — Римская — шла вдоль всего побережья в черте города, так назывались почти все припортовые дороги по давней традиции: 'Все дороги вели в Рим' — это были не просто бахвальства и пустые слова, все дороги многих портов назывались 'Римскими' и вели они именно на корабли и суда, которые шли в великий Город. Удивительно, но в городе не гремели грохоты взрывов, хотя хлопки гранатных разрывов иногда вторгались в шум бойни. А это была, к сожалению просто бойня. И ничего в ней достойного не было.

Гранаты и шли в ход, когда на улицы выскакивали крупные компании аристократов со своими слугами, чтобы вступить в честный бой, встать грудью на защиту своих дворцов, а вот честного боя им не давали. Мерзкие враги чаще присаживались, вставали на одно колено и укрывались своими щитами, а в смелых защитников и гордых рыцарей летели гранаты. Нечего. Нечего здесь мечами махать и копьями тыкать, глупости это все — совершенно не интересные глупости и дурость. Амазонки уже предвкушали интересные денечки и забаву полную опасности и огня, которую им обещал их заботливый 'папик', как они называли брата апостола Алекса, к легату Алексу все они подходили только на цыпочках и с немым обожанием в глазах, Лешка давно стал кумиром взбалмошных и непосредственных девчонок. Но этим летом кровь девичья кипела не только от адреналина — вместе с апостолом-легатом в бой шли его мальчишки — несносные гадливые сопливцы, которые могут пригодиться милым амазонкам, — о!— они им обязательно пригодятся, только вот ночка потемней случится, и там пригодятся мальчики — девчонки блестели глазами и резали, палили из арбалетов и ножи летели во все стороны — быстро, четко и убийственно спокойно, без пыли и грохота, проносилась по улицам города боевая машина Атлантиды. Это была марка 'Амазонка' — довольно неприятная для соперника модель — очень неудобная в эксплуатации.

Амазонки краем глаза видели, что рядом часто оказывались мальчишки легионеры, и амазонки красовались — показывали какие они чистенькие, не замарашки — не любят они в крови возюкаться: болтик шмыг — итютю свалился, ножичек швырк — и неудачник хрипит, захлебываясь кровью. И мечами надо аккуратно и изящно: отвод — укол — уноси готовенького. Мальчишки — дуришки и дуреломы грубые — никакого такту! Прозвенели первые тревожные звоночки, странно блестели иногда глаза парней, наблюдавших краем глаза за работой подруг. Ошибочка вышла у наших старших товарищей: легатов Павловой и Зубрикова — Апфия надеялась, что ловкачи Алекса будут бережны и рассудительно-благочинны, как сытые коты, которые обожрались сметанки, где бы они не были — разведчики и диверы, парни давно не то, что девственность потеряли, они стали развратниками разнузданными и искусными. Ох и ах, просчет вышел. Девчонки были совсем иные, они вообще были бесподобны, поскольку таких девушек во всем мире не было — три сотни на весь мир — абсолютно уникальных созданий парней, которые их воспитывали после того, как сами попали в это грязное и грубое средневековье... и никаких тебе интернетов и никакого Голливуда.

Стены и здания довольно красивых дворцов и церквей, и собора святой Марии — ничто не укрылось от внимательных и бережных лапок захватчиц. Амазонки работали главную роль — мальчики были на подхвате, страховали и были готовы ударить сокрушительно и грубо. Но грубость не понадобилась. Кальяри был спокойным городом, разомлевшим от нескольких лет спокойствия и безделья. И крушить и ломать нельзя было на этот раз в центре старого города — девочкам потом еще новые цепи стен и укреплений достраивать придется, чтобы создать непреступную цитадель 'Троя'.

А вот остальная часть города не интересовала атлантов — точнее говоря, их интересовали только строительные материалы, которые можно заполучить, аккуратно разобрав по камушкам и блокам практически пять четвертых города Кальяри. Вокруг своей цитадели Апфии намеревалась создать мертвую зону — простреливаемую насквозь, хотя от залива до башен дворца Вальдес было почти пятьсот метров. И вот во все стороны от цитадели амазонки и намеревались очистить пространство. А сегодня это значило одно — очистить город от горожан. Полностью! А резать их всех поголовно было нельзя, дико и преступно. Но Совет продумал этот момент и решил поступить так, как в эти времена вовсе не поступали сильные.

И всякое барахло Задарское, и золото, затрофеенное с того боя, пришлось очень кстати к этой операции.

На всю жизнь запомнили женщины Кальяри полдень того июльского дня, такого они никогда прежде не видели, и никогда более не желали пережить и увидеть вновь — лицо амазонки.

На побережье вдоль Римской дороги стояли крепкие, массивные, низкие, большие здания складов. И протянулись они на несколько километров. И первая команда трофейщиков сразу занялась тем, что принялась наводить учет и контроль в этих складах. Охрану без разговоров кончали на месте. Такой был приказ — сардинцев не жалеть — не надо оставлять за спиной обозленных мужчин — честно, спокойно, сразу и без проблем в будущем — ножом по горлу и все дела. А вот в складах пришлось поработать. В скором темпе наводился порядок — освобождались самые вместительные, товары из них перемещались и складировались по новым спискам, учетным записям, с планами новых хозяев. Вот в эти склады и сгоняли жителей Кальяри, по преимуществу женщин, стариков, старух и детей. И работа эта требовала внимания и спокойствия. Но не всегда выдерживало хладнокровие амазонок напора страсти и возмущения пламенных сардинок, которые ничего не понимали в своей будущей участи, но не ждали от врагов ничего хорошего — многие уже поняли, что их мужья никогда к ним не присоединятся — мертвые не присоединяются.

Иногда случаи были опасными. Когда внезапно вспыхивал скандал, ор, плачь и возмущение и стенания — это было опасно своей непредсказуемостью, и амазонки крепились, но только презрительно усмехались под масками.

А иногда все было ясно, понятно, ожидаемо и просто. Так и случилось с Лоренсией Читано, вздорная она была молодуха, и муж у неё был безобразник, вечно все заслуженные деньги спускал на вино и кости, и с юности она была резкая, смелая и болтливая. И выделялась она всегда в любой толпе своим ростом, статью, красотой и резким голосом и дерзким языком. Когда Лоренсия решила покричать и повозмущаться, случилась страшная история. Сардинка открыла рот и из него полился поток ругани, обвинений и проклятий — все как обычно, сардинка лает — каракка идёт. Но вот только этой сардинке не довелось покататься на каракке — разговор с ней был до ужаса короток. Её подруги, которые сразу сплотились вокруг своей давней заводилы на всех вечеринках и празднествах — ничего сначала не поняли. Спокойным шагом к ним подошел один из этих сволочей, невысокий, но от него смертью разило за несколько дюжин шагов. А потом мразь просто вскинул руку от пояса в сторону подруги. И Читано вдруг захлебнулась криком. И только когда она упала в пыль, и вокруг головы стало расплываться пятно, сразу обращая сухую пыль в грязь войны, кровавую грязь проклятой войны — женщины осознали, что Лоренсию просто убили, зарубили без всяких размышлений, одни ударом, спокойно, как курицу убили. И женщины захлебнулись плачем и стенаниями, когда случилось более ужасное. Внезапно убийца расхохотался и все ясно услышали — да это же женщина! Молодая женщина, не мужской, не юный голос был у убийцы. А тот, словно решил показать свое истинное лицо — снял маску вместе с аккуратным шлемом, и опять расхохотался, обведя толпу глазами. И вот тогда сардинки обмочились. Перед ними стояла и скалилась в дикой ухмылке женщина — точно женщина, вот только это была не женщина, а какая-то девка Сатаны. Ярко рыжие волосы торчали ежиком с макушки до загривка, голова была с выбритыми висками, но не так, как было обычно, прилично и подобало рыцарям и другим людям меча — мужам меча. Виски были выбриты высоко, почти до макушки, оставляя на голове некое подобие гребня. И вся выбритая часть головы была в татуировках — как у моряков, воинов, охотников — но не было никакой чести в этих татуировках — только омерзение они внушали. И лицо было все расписано рваными, кривыми полосами, так что искажало черты лица в новую маску, еще более страшную и отвратительную чем та, которую сняла с себя эта чертова мразь.

'Амазонки!' — прошелестел шепот самой сообразительной — словно молния ударила в неба, в ясный чистый день все вдруг сообразили то, что, казалось, было на поверхности — это не воины, это даже не атланты — это амазонки. И вот тогда некоторые горожанки и обкакались, и свалились в обморок.

В церквях шла речь об этих дочерях Дьявола и приспешниках мерзких тварей Атлантиды. Они был хуже. Много хуже атлантов-легионеров — и всякую ересь несли попики, но общий смысл сводился к одному: 'Женщина и так близка к греху, и есть сосуд греха, а без мужской власти — просто проще в монастырь, и там с голоду загнуться, потому что не надо женщине быть. Просто и незаметно существовать можно. А вот быть — не надо'. И вот теперь женщины увидели абсолютную, полную противоположность тому, кем они были, кем были их матери и бабки — амазонка была не женщиной. Амазонка была амазонкой. На всю жизнь запомнили и поняли это сардинки — амазонки — это не женщины, это амазонки.

Глава 2. Не горы, но горе побежденным. Алексей Зубриков

К сардинкам и сардинцам у Лешки не было никакой, ни малейшей симпатии. Это объяснялось просто. Остров был большой — второе место в Средиземноморье, только Сицилия была больше на полторы тысячи квадратных километров. Для примера на Сардинку можно было тридцать две Мадейры запихать! Остров был под триста километров протяженностью с севера на юг и полторы сотни километров с востока на запад. Места много. Но это был остров, и сардинцы жили в плотном контакте друг с другом, и люди там жили многие сотни лет и многие сотни лет они прогибались под более цивилизованных соседей. Коренное население, племена сардов, с древнейших времен жили на острове, колонии на этой удобной точке в перекрестке многих торговых маршрутов, основали финикийцы, потом приплыл Карфаген, римляне, потом вандалы и византийцы, а потом итальянцы и арагонцы. Но вот почти двести лет сардинцы получили возможность жить мирно, почти самостоятельно, разделенные на четыре почти равные области — юдикаты — там Судья был главным, потому было такое 'юридическое' название для власти. Но они резали друг друга — горцы не хотели жить мирно. Это было привычно — люди во многих местах не умеют жить мирно — но не вызывало никакой симпатии. Сложно было понять и простить такую мелочную и вздорную ненависть к соседям — а за несколько тысячелетий, они там все и сроднились хоть капелькой крови на острове — не мог Лешка такого принять.

Сардинцы никогда не знали единого правления, которое обеспечивало бы им главное — цивилизованный образ жизни. Ведь 'циви' это просто 'город' — отгороженность от опасностей извне, и возможность спокойно жить и работать на поддержку своей цивилизации, на развитие условий жизни. Сардинцы жили на острове, до которого с трех сторон света: запад, север, восток — было не так уж и далеко плыть с материка. А значило это только одно — любой капитан мог в любой момент удачно пополнить запас рабов. Нужны рабы? Причаливай, высаживайся, хватай сардинцев и уплывай. Так оно и происходило, очень часто, и не было от этого никакого спасения. И никакой организованной защиты от пиратства на Сардинии никогда не было. Понятно, что особого дружелюбия к людям данный момент жизни не прибавлял.

В политическом смысле Сардиния была обычным захолустьем, которое постоянно переходило из рук в руки лидерам всех времен и народов. Получалась очень невыгодная для коренных сардов картина: их остров был нужен цивилизованным странам как место контроля торговых маршрутов, но развивать цивилизацию на острове, дать ему расцвести — этого никто не хотел из просвещенных мореплавателей, зачем? Все контролёры вкладывались в остров немного, но все хотели одного: пусть Сардиния останется базой контроля торговли, с глупыми дикарями, которые забавляются игрой в личные мсти нелепые и войнушки племенные на протяжении долгих тысячелетий. 'Разделяй и властвуй' — вот это у всех правителей на острове отлично получалось во все времена.

Атланты решили поступить как всегда небанально и выгодно для себя. У них было достаточно золота. И они решили выкупить землю острова у народа — у всех сардинцев. Жило там ничтожное количество людей, тысяч двести на весь остров. Немного поспорив между собой, сенаторы пришли к единому мнению: некоренные жители, всякие потомки оккупантов и разновременных иностранцев, у которых отличные корни на материке — ни сольдо не получат! Аристократы награбили достаточно, им хватит, могут собирать своё барахло и уплывать в свои Европы — не успеют убежать — сами себе злобные буратины. Атланты решили, что двести тысяч золотых дукатов — это отличная цена за Сардинию. План был прост, и опирался на двуличность гуманизма, всегда ведь можно любое явление рассмотреть с двух сторон: когда начнутся военные действия — мирные люди начнут страдать. И защищать этих мерзавцев и сволочей, которые сами себя ненавидят, и не способны жить в мире, защищать тупых сардов атланты не хотели — всем будет предложено — получить 'командировочные', собрать ценное по хозяйству, получить бонус барахлом от доброты и щедрости атлантов, и переехать в Прованс. На востоке была шальная Италия, которую сардинцы ненавидели — мало того, что Рим их нагибал долго и красиво, потом было время войн с пизанцами, которые захватили Сардинию и все там скупили и правили тихо и гнусно. Но потом папа римский просто назначил им Арагонского короля в качестве мудрого христианнейшего правителя! Здравствуй папа — Новый год! С какой такой радости римский папа так сделал, сардинцы не знали, но понимали — Арагон большой и богатый, просто первым договорился о цене правления над Сардинией, арагонцы дали лучшую цену. Сардинцев продали! На западе оно и было злобное Арагонское королевство, которое сокрушило их 'свободы' и оккупировало уже пару десятилетий назад. И когда пришли арагонцы народ взвыл! Нигде не было такого 'крепостничества' как в Арагоне и Кастилии — там крестьян угнетали абсолютно, практически на положении рабов трудились бедные люди. Сардинцы уже успели на своих шкурках испытать радости правления пиренейских дворян. На юге был Тунис — но арабы это несерьезно, сардинцы стали христиане давно. А вот на севере была бывшая Франция, был Прованс — земля отличная, и главное — атланты цепко уже мутили там воду, точнее, наоборот, фильтровали муть интриг и прочих сумасбродств благородных провансальских идиотов. Францию атланты рассматривали как своего 'вассала', тщательно там контролировали многие важные условия жизни — и Прованс они намеревались держать в ежовых рукавицах — сардинкам там можно было устроиться жить ничем не хуже чем на Сардинии. А горе потери родины, оставленные могилы предков, и родные горы — увы вам, не горы, но горе побежденным, не смогли вы отстоять свою свободу! Только дурить, только гадить и резать друг друга — так вы жили столетиями, вам было интересно, привычно так жить? Сами себе нажили проблем, теперь не надо возмущаться: побежденным — Прованс! Забавно, название Прованс происходило от римского названия: 'Провинция Романа' — провинция-прованс, очень смешно и неважно — окситанцы, лангедокцы, провансальцы — главное, у всех жителей южнофранцузских земель теперь был шанс начать жить и трудиться спокойно. А за атлантами не заржавеет — они обожают аристократизм! Ох и обожают агенты Аматова и Зубрикова травить и резать возмутителей спокойствия, и коммандеры Лещенко и Павлова были теми ещё тихушниками. Флотские не парились за сушу, плевать им было на города удаленные от побережья. Но вот в портах — а порты издревле были центрами цивилизованности, развивались быстрей, и жили богаче — в портах атланты наводили порядок жестокий. Толковые потомственные служащие фамилии подкупались, их проблемы решались быстро и аккуратно (внезапный удар кинжалом, болт в спину ночью, пару капель яда в бокал вина — не надо мутить воду в порту — не надо мешать хорошим людям жить и работать).

Атланты уже воплощали в жизнь одну из своих монументальных доктрин: 'Никто не имеет права воевать, кроме атлантов. И тем более, никто не имеет право развивать искусство побеждать!' На бредовом своем уровне войнушек, воюйте себе замок против замка, феодал против феодала — это можно допустить, дурная кровь всегда найдется, нет более примитивного способа борьбы с огнем, как пустить ему пал навстречу. Но крупные заморочки атланты намеревались гасить. Правда проблема турецко-европейского конфликта стояла остро, но там Константинополь поможет — уйдет бойцом старый император, уйдет в блеске славы, а может и выживет... кто знает, кто теперь может знать, какие боги хранят город Константина.

Операция по захвату Сардинии получила кодовое название 'Троя', проект 'Троя'. Почему 'Троя'? Потому что дети видели этот фильм! А если серьезно — малым количеством можно было только организовать фундаментальную оборону. Потрясающую активную оборону и лет пять наводить порядок, спуская дурную кровь у арагонских, арабских, итальянских дурачков — неважно кто пожалует мечами помахать и пальцы гнуть: 'Верните нам наше Сардинское королевство!' — фигвам, старинный индейский домик себе постройте на заднем дворе своего замка и в нем медитируйте в поисках ответа на главные вопросы человечества: 'Как же так? Кто виноват? И что теперь делать?'

Образцом выступал опыт основания цитадели Плим — город Плимут на границе Корнуолла с Англией, атланты зимой этого года просто сравняли с землей, и выстроили из годных материалов отличную цитадель — и там теперь атаковать было бесполезно современным рыцарям. Кровью бы умылись и соплями бы своими захлебнулись те, кому бы посчастливилось убежать от ответной кары легионеров, которые без разговоров топили всех: баронов и простых наемников, графов и лучников — топили в море побежденных. Пленных атланты не брали. Атлантов не интересовал выкуп совсем, то есть абсолютно. У маленьких детей с детства воспитывалось странное отношение к войне: война только до победного конца и конца жизни всех проигравших.

В Сардинию намеревались заявиться девочки корпуса амазонок капитан-легата Апфии Павловой. Фурия Эллады цвела и пахла — от её шарма Лешке хотелось бежать сломя голову куда угодно, лишь бы подальше от запаха этой соблазнительной красотки, с жаром промеж ног, с холодом в мозгах и вечной оценивающей мир прищуринке правого глаза. Апфия была монстр! Своя и родная, близкая и чудесная, чудовище, которое жило одной целью — очистить мир как положено Атлантидой. Она и её девочки выросли с мозгами промытыми идеологическими бреднями молодых попаданцев, которые очень боялись умереть в этом мире, оказавшись в нем пусть с яхтой, с поверхностными знаниями о достижениях человеческой цивилизации — но, главное, они сразу поняли — спасут их только свои, только родные, только дети, которых они выкупят из рабства и будут учить и кормить, и воспитывать в течении долгих лет. В идеи педагогического подхода было много плю%Fукат и драгоценность, стоимостью в несколько дукатов. Атлантида с вами не торгуется. Мы щедры, мы могли забрать себе всё без всякого возмещения и всех вас просто утопить в море. Вы лишены права жить на этом острове. Вас ждут в солнечном благословенном Провансе. В Марселе к вам отнесутся с вниманием и бережно — Атлантида сумела договориться с добрым правителем Рене Валуа, вы сможете с удобствами начать новую жизнь. Сказано — связано. Я сказал достаточно.

И красавец вышел. А сардинцы стали соображать, не понимая, как же так... все это было не совсем обычно и не совсем понятно. То есть понятно, но, как-то странно. И так они сидели и парились — в здании скоро стало довольно душно от страдающих сидельцев. Но вскоре зашли другие — эти были знакомы, крепкие высокие парни в масках — легионеры! Тоже злобные твари и беспощадные злодеи. С ними был человек в белом аккуратном, простом хитоне, и все поняли: вот сейчас всё и начнется. И началось. В здании городского управления быстро нашли нужные списки, несколько чиновников купили свою жизнь за долг честной работы на новых правителей — это было нормально, это было честно и понятно, хотя зачем безжалостно убивать коллег чиновников — атланты были страшными хозяевами. И новые бюрократики скоро поняли, что к страшности своей атланты еще были и очень образованными господами — сразу цепко и с пониманием вгрызлись в тонкости городской жизни, которую знали лучше всех только городские чиновники.

Один из легионеров установил довольно высокую деревянную трибунку, на которой атлант разложил какие-то пергаменты и началось! Он п%8вать, им капали на мозги, и они хотели жить ещё ярче, еще чище, чем в эти счастливые беззаботные семь лет на островах, которые на привычной Земле были островами Мадейра и Азорский Сан-Мигел, переименованными здесь в Атлантиду и Атлантис. Мальчишки и девчонки выросли в легионеров и амазонок — безбашенных и хладнокровных воинов и воительниц легионов Атлантиды. Хотя было их всего несколько сотен — даже на один нормальный римский стандартный легион не наскребалось солдат. Но прогрессорство это сила! И настал день, когда никто не сомневался в том, что корпус амазонок спокойно может угробить римский легион — конечно, не с дурного наскока, напрягаясь, тщательно спланировав операцию, но урыли бы девочки легионеров древнего Рима. А столкнувшись с современными наемниками всех стран и народов они этих солдатиков в ноль не ставили — ноль, это важнейшая цифра, а современный вояка — так, итютю никчемный и дурной. За семь лет постоянной работы, с последующими краткими 'командировками' в Африку, Америки, где подростки уже помогали попаданцам говорить с племенами местных дикарей с позиции искреннего уважения к местным обычаям, местной власти, местным богам и божкам, но ясно указывая новые особенности жизни — приплыл атлант, готовься к милым, но чаще приятным, переменам. Это было важно! Только вступившие во взрослую жизнь подростки сталкивались с народами, которые тоже были 'подростками' в сравнении с ними, детьми выросшими в довольно крепко и разносторонне образованных и натренированных. К европейским же народам у детей копилась настоящая, живая ненависть! Никто ничего не забыл! А кто забыл — каждый год, несколько раз в году, на остров привозили новых детишек, вчера из рабства, и маленькие атланты смотрели в глазенки своих новых братишек и сестренок и понимали одно: 'Когда я вырасту, я их всех убью, проклятых рабовладельцев!'

Кальяри стал первым пунктом массовой 'экспатриации' сардинцев — насильного выселения с исконного места жительства, выдворение из, экс, своей patria — родины, отечества — за пределы страны своей, своей культурной родины. И никакого терзания лично Лешка не испытывал! Вот ни капельки! Культуры никакой у этих сардинцев не было, кроме культуры гадить родным и близким, и никакие цивилизации не стали родными для сардинцев. Тот же Рим давал многое, слишком велик был, даже крошки его благ были велики, уж побольше скромных лепешек хлеба диких сардов. Так плывите вы все морем в Прованс, там развивайте культуру жизни в общежитии. Там и горы близко — если вам так уютно по пещерам таиться, спрятавшись там после своих пакостей ближнему, вы и там себе приключений найдете.

В складах ставшими местами заключения кальярийцев было тихо. Шуметь никто не хотел. Оказалось, что эти амазонки не любят шум — стило чуть начать повышать голоса и возбуждать претензии и лелеять страдание, как заходили эти твари и без разговоров просто убивали возмутителей тишины и спокойствия. Хватило пары демонстраций: пара выстрелов из арбалетов и всё — все затихли и сидели как мышки под веником, тихонько ныли и молились Спасителю. А потом их почтил важной новостью посланник легата Атлантиды, и все стали оболванены и ошарашены новостями новыми, неслыханными, и в головах метались шальные мысли: 'Так не бывает! Так как-то не положено! Так не надо! А куда деваться?'

Чуть приотворилась дверь и впустила в полумрак склада свет солнца, свежий воздух с запахами моря и свободы. И вошел атлант — молодой господин в белоснежной тоге. Все замерли — никто не видел римлян. Но что-то такое видели на старых росписях стен, скульптурки видели, и даже итальянцы иногда чудили, и надевали что-то такое, но не такое! Юноша был красив, как бог любви, его тога была уложена так изящно, что казалось, будто величайший мастер тонким резцом взрезал белоснежный мрамор, чтобы создать этому знатному красавчику одеяние достойное самих богов. Его латинский язык все понимали довольно хорошо:

— Жители Сардинии. Атлантида недовольна тем, как вы живете на земле дарованной вам богом. Вы жили недостойно. Теперь у вас появился шанс начать новую жизнь и искупить свои грехи. Вы покинете эту землю. Но Атлантида знает свои права, она щедра и справедлива. Отнять у вас право жить на Сардинии мы доказали своей силой. Теперь мы докажем свои права справедливым возмещением людям Сардинии за их невзгоды. Глава рода получит один золотой дукат и достойное возмещение за свой дом, вещи, хозяйство. Главой рода признаются женщины, за отсутствием мужской половины. Повторяю для тех, кто стал вдовами сегодня — вы получите золото. Один золотой дукат и драгоценность, стоимостью в несколько дукатов. Атлантида с вами не торгуется. Мы щедры, мы могли забрать себе всё без всякого возмещения и всех вас просто утопить в море. Вы лишены права жить на этом острове. Вас ждут в солнечном благословенном Провансе. В Марселе к вам отнесутся с вниманием и бережно — Атлантида сумела договориться с добрым правителем Рене Валуа, вы сможете с удобствами начать новую жизнь. Сказано — связано. Я сказал достаточно.

И красавец вышел. А сардинцы стали соображать, не понимая, как же так... все это было не совсем обычно и не совсем понятно. То есть понятно, но, как-то странно. И так они сидели и парились — в здании скоро стало довольно душно от страдающих сидельцев. Но вскоре зашли другие — эти были знакомы, крепкие высокие парни в масках — легионеры! Тоже злобные твари и беспощадные злодеи. С ними был человек в белом аккуратном, простом хитоне, и все поняли: вот сейчас всё и начнется. И началось. В здании городского управления быстро нашли нужные списки, несколько чиновников купили свою жизнь за долг честной работы на новых правителей — это было нормально, это было честно и понятно, хотя зачем безжалостно убивать коллег чиновников — атланты были страшными хозяевами. И новые бюрократики скоро поняли, что к страшности своей атланты еще были и очень образованными господами — сразу цепко и с пониманием вгрызлись в тонкости городской жизни, которую знали лучше всех только городские чиновники.

Один из легионеров установил довольно высокую деревянную трибунку, на которой атлант разложил какие-то пергаменты и началось! Он просто зачитывал фамилии, и вызывал глав родов к себе. Сначала женщины подумали. Что их обманывают, не так они всё поняли, но на весь склад снова прозвучало пояснение — для атланта женщина равная хозяйка рода и хозяйства, наравне с мужем, или отцом своих детей. И тогда горемычные поняли — надо брать золото! Но руку, принявшую золотой дукат и какую-нибудь безделушку из золота, или драгоценный камушек, сразу метили — атланты клеймили участников страшного договора раскаленным железом! Не сходя с места, клеймо было маленьким, ставилось на плечо, и скрыть его было просто, но было в этом нечто зловещее и страшное. Хотя понятное дело и честное, чего уж не понимать, если просто пояснили: 'Ищи дурака. Взбредет в голову придти за новым дукатом и права качать, я сардинка, да я Дуся Хитропопая, Дульсинея Слишком-умная, все меня знают, где мое золото? Подставляй руку — получишь дукат!' Клеймо было маленькое — чуть с ноготок — потерпеть было можно. Тем более, сразу были извещены жители Кальяри о главном: получил знак, получил золото — иди на свежий воздух с чистой совестью. Чего тянуть? Забирай детей, забирай стариков, и вперед — в море, освежиться, оправиться, справить большие и малые нужды. Потом покушать вкусной каши и на судно — завтра все будете в солнечном Марселе, все получите новые дома, атланты присмотрят за порядком — вы нам не слуги, но знак на ваших руках, кой чего будет стоить, вы уж поверьте. Нашлись умники, которые сразу подставили руку — и я хочу метку — раз вы так говорите, я хочу метку, что это атланты сделали. Не жалко — агент легата Алекса только хмыкнул: вот всегда найдутся умники и ловкачи, которые непонятно чем чуют выгоду! В Марселе была серьезная договоренность — дать сардинцам шанс, не грабить сразу новеньких, не давить нагло — гнуть можно, ломать нельзя. Был некий упрек у легатов в душе от жесткости своего поступка. Но не нужны им были взрослые люди на своей земле — тупые, грубые. Никчемные люди? — Спасибо не надо. Платить золотом побежденным... это было за пределами разумения современных людей. Но была в этом жестокая и вечная истина — договор дело серьезное — это не шутка, это факт, заключенный на пергаменте, жители Сардинии ставили крестики в пергаменте, четко помечая, что золото получено — родина продана. А имеют простые люди право продавать свою землю, землю на которой стоят их дома, не имеют они такого права — это все вторичное, не важное и смешное. Приплывут арагонцы мстить и возмущаться и свои порядки возвращать — да ради бога, ждем с нетерпением! А сардинцам назад на Сардинию хода нет — всех предупредили — тех, что по горам вздумает прятаться и беспорядки творить, и вольности воображать — всех этих вольнолюбцев ждет невеселая участь — амазонки обожают охоту. Амазонки обожают охоту в горах, они выросли в горах, они всех умников вырежут. Перестреляют, и подловят в засадах.

Амазонки это сила. А сила — в чем? Сила, она в правде: у кого правда, тот и сильней! Правда, атланты самые сильные и без всякой правды, но это все неважно, главное — он правы и всё тут. Все довольны — золото, оно дело тоже важное, в нем своя особая правда. Своя вечная сила. И дукат — это было много, в золотом дукате было сто двадцать четыре сольдо, почти семь лир — и это было немало, вполне достаточно тем, кто не надеялся ничего не получить от врагов кроме смерти. При этом буквально час назад скандалисты и слишком мнящие о себе дворянчики получили эту самую смерть: никаких им дукатов, всех пристрелили как складских крыс.

Амазонки сдавали свой второй экзамен — Кальяри был столицей Сардинии, и народу там жило много. Пять тысяч человек — это много, это целый караван из пары десятков судов надо, чтобы перевезти такую толпу. Но суда были. Готовились к рейсу. И уже через несколько часов пополудни вышел караван в путь. Тихо было на судах — всех предупредили — не надо шалить, не надо мешать морякам работать, разговор с нарушителями покоя простой — за борт, и ори там сколько влезет, и шали там с морской водичкой как угодно, плыви сам куда хочешь, раз не умеешь тихо сидеть сутки, и мечтать о будущем, и поминать с печалью прошлое.

Глава 3. Каэр Бел, город древнего бога

От Кальяри до Ористано, центра арборейских горцев, было километров сто по прекрасной удобной старой римской дороге. И гонцы были отправлены в центры всех бывших юдикатов Сардинии.

Больших и не очень, знатных и прочих, предупредили — главы родов получат по золотому дукату и право свалить с острова вместе со всеми родными. Что успеете — вывозите с собой, ваше право. Все будет честно: и говновоз Джузи вонючка и виконт Лара получат каждый ровно по одному дукату. Можете сидеть в своих городках и готовиться к обороне и войне — будем рады, Корпус амазонок всегда рад принять участие в военных учениях и показать свои умения. Чем меньше останется сардинцев — тем меньше платить — Атлантида согласна с вашим правом сопротивляться.

Гонцы factum — сказано — сделано. Что касается вас: Диктум — виверум — сказал — значит, выжил. Каждый из вас что-то знает, что-то видел, что-то приметил, что-то сообразил. Дураки долго не живут. Не надо дурить атлантов! Каждый из вас получит шанс все рассказать мне. Предупреждаю сразу. Вы все умрете, кроме одного! Один из вас останется жив! Он получит часть того золота и украшений, которые мы снимем с трупов его никчемных и бесполезных приятелей. Амазонки ценят искренность — расскажи всё, и мы доставим тебя хоть в Сицилию, хоть в Италию, Прованс или Арагон. Даже на юг, в Тунис можем довезти умного человека. Самый честный. Самый умный. Самый глупый, раз решил бросить вызов амазонкам. Нас интересует многое: ваши пещеры, где вы скрываетесь, склады с награбленным, всякие тайны и секреты. Поделись с нами — взамен ты получишь высочайшую награду — жизнь и золото своих приятелей, и — несомненно, если ты глава рода Сардинии, один золотой дукат на дорожку! Думай. Вспоминай. Ты мог узнать многое. Отдай это нам. Взамен получишь жизнь!'

Горцы многое понимали в этой жизни, и сейчас каждый понял одно: эти не выпустят, эти будут пытать, и каждый из них расскажет всё. Они соображали, но сопротивляться никто не думал — поняли, что пристрелят быстро, точно. Помешал размышлениям голос самого легата, негромко, явно улыбался под своей маской, сволочь, прозвучали окончательные слова приговора сардинцам:

— Сегодня вечером одного из вас я возьму с собой на одно торжественное мероприятие. Остальные — смогут участвовать в качестве зрителей, и почтят древний закон этой земли — это всем вам освежит память. А пока — оставьте нас, вас сопроводят, каждого в свою комнату, и мы выслушаем ваши признания.

Когда делегаты Арбореи торопились смыться с глаз этих мерзавцев, которые не чтили ни законов гостеприимства, ни правил ведения переговоров, Апфия приблизилась к другу и тихо поинтересовалась: 'Зачеп2о в мозгах у неё были заморочки лишние — глупые и невзрачные — глупости! Капитань на земле, не думай лишнего, просто вот у тебя новый корабль, он не плывет, хоть речушек и рек полно в округе — он на месте стоит, но и корабль можно на якорь стопорнуть — какие проблемы? Паши и не визжи, Павлова, не смеши Зубрикова, который так ей все и пояснил.

Она не в духе была, когда заявились эти шальные и потешные клоуны. А они оказались идиоты. Которые забыли, кто такая была Элеонора Арборейская, во времена которой их отцы шалили с оглядкой. Они просто не могли поверить, что вот перед ними стоит Апфия Арборейская — она же Сардинская, скромная графиня Апфия Сарда, которая вышла к делегатам без маски — ей на них плевать было, на дикарей несуразных и смешных. А мужики выглядели и правда немного смешно, потому что когда живешь грабежом, в твои лапы попадаются разные красивые вещички, и все их хочется носить сразу и одновременно — наряды подобных типчиков принято называть 'попугайскими'. Но точнее говорить: безвкусица, идиотизм и дурь. Они выглядели как команда дурачков — в чалмах разноцветного шелка и шляпах из отлично покрашенного сукна, одеты были кто во что горазд — без улыбки смотреть на этих потешных клоунов нельзя было. Вот Апфия и улыбалась. А горцы очумели: 'Баба!' И когда им повторили должность женщины: 'Капитан легат Корпуса амазонок' — они не вняли. Они что-то уже слышали, попытали — в прямом смысле, пытали местных, которых подловили и выяснили — есть мужик, он главный! Не баба же командует всем таким важным, если рядом есть мужик! И местные под пытками не врали! Кто там разберет, какого пола воин, если он в доспехах! Не видно под маской шлема кто тебя гонит из родного города — мужчина или женщина. Апфия улыбалась, клоуны шуршали и позвякивали погремушками драгоценностей, а так ожидаемый горцами мужик нарисовался в свою очередь. И это был всем мужикам мужик! Вот горцы-то обрадовались, принялись принимать горделивые и достойные позы, расправили плечи и надули щеки. Жалкие недотепы.

Легат Алекс вошел в залу в маске, в легких доспехах — человек в черном, в пурпуре плаща — ничего хорошего такой человек не мог принести с собой людям. Он принес свой интерес и был обрадован таким состоянием встречи, которое застал. Дальше началась дикость и бесчеловечность.

'Легат Алексус', — негромко, внятно, с достоинством представил своего командира Николашка, который, стоило догадаться, явился с командиром. И горцы начали было представляться и представлять свою точку зрения, но это все пустое было, трата времени, ни к чему это было — лишнее. Лешка покачал головой и сказал одно лишь слово: 'Молчать', — потом добавил:

— Ты, — он указал на самого буйного и любителя похохотать над бабами. — Оскорбил легата амазонок. Убить.

И только 'ш-шур-тук' ударила тетива арбалета, и болт снес весельчака с ног. И не успели горцы выхватить оружие, а никто у них не стал забирать кинжалы, а с мечами и саблями они и сами были не дураки являться во дворец правителей. Ничего они не успели, несколько болтов ударили одновременно и повалили еще человек пять в кровь на полу залы. А ординарец легата громко предупредил: 'У тебя есть шанс выжить. Просто остановись. Не трогай оружие — умрешь'. И простота и четкость команды сыграли свою роль. Горцы замерли — но поняли, что это неправильные дворяне, атланты убивают запросто, и что они сглупили и вляпались в кучу дерьма, решившись разузнать немного о планах врагов. Апфия и Алекс ничуть не встревожились, только улыбка госпожи всея Сардинии стала жесткой ухмылкой. Она внимательно смотрела на дерзких горцев и что-то решала свое. А Лешке не надо было сейчас решать и решаться на всякое новое. Он кивнул Нику и тот продолжил просвещать недоразвитых смутьянов:

— Один из вас останется в живых. Кто шевельнется, кто потянется к оружию — смерть на месте.

Бандиты уже видели, что охрана, стоявшая вокруг них на приличном расстоянии, вдоль стен, в один миг достала и приготовила арбалеты для стрельбы. А молодой атлант спокойно пояснил требования:

'Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы. Кто хочет живым встретить полдень? Готовьтесь облегчить душу чистосердечным признанием. И кто вас надоумил на эту глупость — лезть в дела амазонок? Я обещал жизнь. И я гарантирую жизнь. Одну. Атланты не лгут! Dictum — factum — сказано — сделано. Что касается вас: Диктум — виверум — сказал — значит, выжил. Каждый из вас что-то знает, что-то видел, что-то приметил, что-то сообразил. Дураки долго не живут. Не надо дурить атлантов! Каждый из вас получит шанс все рассказать мне. Предупреждаю сразу. Вы все умрете, кроме одного! Один из вас останется жив! Он получит часть того золота и украшений, которые мы снимем с трупов его никчемных и бесполезных приятелей. Амазонки ценят искренность — расскажи всё, и мы доставим тебя хоть в Сицилию, хоть в Италию, Прованс или Арагон. Даже на юг, в Тунис можем довезти умного человека. Самый честный. Самый умный. Самый глупый, раз решил бросить вызов амазонкам. Нас интересует многое: ваши пещеры, где вы скрываетесь, склады с награбленным, всякие тайны и секреты. Поделись с нами — взамен ты получишь высочайшую награду — жизнь и золото своих приятелей, и — несомненно, если ты глава рода Сардинии, один золотой дукат на дорожку! Думай. Вспоминай. Ты мог узнать многое. Отдай это нам. Взамен получишь жизнь!'

Горцы многое понимали в этой жизни, и сейчас каждый понял одно: эти не выпустят, эти будут пытать, и каждый из них расскажет всё. Они соображали, но сопротивляться никто не думал — поняли, что пристрелят быстро, точно. Помешал размышлениям голос самого легата, негромко, явно улыбался под своей маской, сволочь, прозвучали окончательные слова приговора сардинцам:

— Сегодня вечером одного из вас я возьму с собой на одно торжественное мероприятие. Остальные — смогут участвовать в качестве зрителей, и почтят древний закон этой земли — это всем вам освежит память. А пока — оставьте нас, вас сопроводят, каждого в свою комнату, и мы выслушаем ваши признания.

Когда делегаты Арбореи торопились смыться с глаз этих мерзавцев, которые не чтили ни законов гостеприимства, ни правил ведения переговоров, Апфия приблизилась к другу и тихо поинтересовалась: 'Зачем тебе один из этих, Ал?' 'Так положено. На алтарь положу. Надо Бел-Баала уважить. Не парься, маленькая, не твоя забота', — тихим, но ставшим нежным и заботливым голосом кончил Лешка. И вдруг переспросил, внимательно взглянув в глаза подруги:

— Ведь не твоя?

— Нет, — отвела глаза Апфия. Такой апостол Атлантиды её не пугал, но с ним было сложно.

— Это древняя земля, легат. А именно эта земля, на которой мы сейчас стоим, именована в древности 'Городом Ваала'. Она пропитана кровью жертв во имя его. Ты принадлежишь океану, но возможно, просто возможно, он почтит новую хозяйку Сардинии, и ты увидишь сон. Странный сон, или странное явление. Будь внимательна и аккуратна. Разошлись, займемся делами, легат.

* * *

Всё поведали горцы — ничего не скрывали, с ужасом и очень скоро узнали страшное — жизнь, это не значит целость. И калека может жить, попытать надо негодников и врушек — попытать и проверить правдивость слов, атланты знали, хоть и поверхностно, принцип 'перекрестных допросов', сведения проверялись и перепроверялись и сардинские горцы страдали.

И для полноты страданий мученикам раскрыли планы на их счет — на счет Арбореи и прочих горных местностей, в которых издревле так уютно и привольно чувствовали себя всякие любители вольной и веселой жизни. Не станет никакой Арбореи. Амазонкам нужен только этот город. Они не жадные. Остальные городки и города, деревеньки и прочие поселения Сардинии будут уничтожены! Всё будет уничтожено — пропадет с лица земли, с землей сровняют амазонки места жительства сардинцев. И всех убьют, убьют всех, кто не возьмет плату за землю и не скроется с этого острова. Некому будет возделывать поля — не будет никаких полей. Некому будет кормить бандитов в горах. Не будет ни кормильцев, ни бандитов, которые всегда могут догадаться и грабить друг друга. Но амазонки веселые и очень любят охоту. Они станут охотиться на горцев. Амазонки выросли в горах — они обожают всякие проделки, ох и коварные, страшные и вредные они были в детстве, противные и наглые! Они всех горцев выловят, всех перережут и перестреляют. Горы в Сардинии славные. Легат Алекс, давно сказал: 'Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал!' — он сказал, что это песня, но рано им слушать песни того великого поэта. Наверное, когда всех горцев уничтожат — тогда споет эти загадочные песни. 'Тебе не любопытно? — пристально всматривались полные злобы и внимания глаза в глаза обезумевшего от боли горца. И атлант добавлял, чуть застенчиво. — Мне вот любопытно. Просто грызет меня любопытство. Надо помочь нашим девочкам. Ты мне поможешь! Ты всё расскажешь: где тайники, где тайные пещеры и бухты. Девочки смелые и сильные, сестренки хороши, но мы ведь позаботимся с тобой об удобстве для милых девушек. Мы ведь настоящие мужчины с тобой!'

И продолжались пытки, и продолжали горцы выдавать тайны и секреты: и свои, и своих знакомых. Потом оказалось, что все слова проверяются, и взвыли горцы, и стали еще жарче беседа с ними — калились снова инструменты для пыток, укоризненно качали головой палачи.

И пришел вечер в город Бела. Лешка однажды сразу заявил друзьям, когда они осознали важную особенность этого мира, что древнее название, данное финиками — 'Кар Ваалис', город Ваала, он уважает. Но считает более уместным именовать город — Каэр Бел. Словцо 'Каэр' оно древнее, и у всех означает место поселения, город. А в имени 'Бел' очень симпатично красота отзывается и вообще, песня просто славная, её можно гимном города сделать.

Этим поздним вечером Лешка собрался 'втюхивать' наивным аборигенам и наивным атлантам ритуал жертвоприношения древнему — богу Белу. Десантирование и захват порта прошел просто замечательно, дела шли весело и бодро. Земля острова была удивительна своей красотой и разнообразием, и богатством на атмосферу душевную, красоты местностей дух захватывали, и море было чистоты неописуемой, и леса стояли потешные, рощицами некрупными, но милыми и какими-то ухоженными, неестественными они воспринимались после древних чащоб Атлантиды и Атлантиса.

Ох, много чего волшебного и чудесного уже увидели на Сардинии атланты. И амазонки еще, эти соблазнительные вертихвостки вертелись кругом и всё вынюхивали и облизывались — славные времена настали для Сардинии, славные для молодой крови Атлантиды. Но не для жертв её злобы и жажды изменить мир.

Сумерки окружили древний амфитеатр. Римляне порой занимались странными делами, идея кровавых боев ради зрелищности — абсолютно порочна и глупа, как рассудили попаданцы. Спорт — это фокус, это воспитывает весь народ, это зрелище, это усиление идеологических заморочек: атланты с детства знали — они лучшие, они сильнее, быстрее, и дальше всех во всем. А что Колизей? Глупо ведь — кто-то мастер с мечом сражаться, и что? Он что — клоун? Чего на него любоваться? В армию его и пусть служит народу. Театр древний — та же ерунда — мощнейшее средство пропаганды ценностей общественной жизни, нормальное средство оболванивания народа — дело вкусное, нужное, обязательное! Девчонки и мальчишки с детства пели, танцевали, читали стихи и разыгрывали свои представления — они воссоздавали сцены из тех немногих кинофильмов, которые видели по большим праздникам, редко ребята баловались показом голливудских картин. Там серьезно можно было заморочить детей не в ту сторону.

Этим вечером никто никого не морочил. Все, и легионеры и амазонки и моряки из экспедиционного отряда десанта — все знали — апостол-легат Алекс проведет ритуал почтения древнего бога этой земли, и это будет важное, а значит серьезное и немного странное зрелище. Потому что исконные атланты, были как родители, они всех спасли, были учителями, и они были странные, загадочные и немного таинственные. Но легат Алекс был самым классным — с ним не заскучаешь!

Темнота приближалась, заглядывала одним глазком на арену, атланты подходили небольшими группками и по одному, в компании со знакомыми девчонками-амазонками, и всем были весело, все несли с собой разные вкусности: шоколадки, корзины с вином, мясом, хлебом, рыбой жареной на оливковом масле, сыр нашли нормальный, без личинок. Развлекались молодые люди, уже не дети, подростки, но росли они во времена, когда в пятнадцать лет уже умирали, и умирали на посту правителей, военачальников и полных хозяев своей судьбы. Только там, на ступенях-лавочках амфитеатра древних римлян, горцы Арбореи ясно и окончательно осознали — всех их ждет смерть! Подростки не скрывали ничего, они не обращали на горцев никакого внимания, словно призраки уже мертвых сидят в сторонке и пусть себе сидят, не мешают, кушать не просят. Все смеялись, обменивались кушаньями и рассказывали всякие веселые истории, которые случались с ними за этот год. И многие горцы латинский язык знали, это был общий для всего Средиземноморья язык — и вообще язык всей цивилизованной Европы. Горцы слушали рассказы о боях в Англии, драках в Париже и Венеции, на всяких таинственных островах, в других известных городах. Они слушали и понимали — это конец.

Арена, вокруг которой поднимались скамьи зрителей, была хорошо освещена — пламя костров давало достаточно света, чтобы видеть и подозревать о предстоящем страшном зрелище. Очень скоро горцы сообразили, что среди них не было Лоренцо Булльо, всем известного задиры и забияки, который при этом мог быть и расчетливым и хитрым змеем. Похоже, не помогла ему его хитрость, сорвался и нагрубил тюремщикам и палачам. Калечили атланты осторожно, но больно, горцы прятали глаза друг от друга, все понимали, что предали они всех и вся, и теперь — впрочем, как всегда — каждый сам за себя. Рассказам атлантов все сразу поверили — раз амазонки и атланты смогли уничтожить и выгнать всех жителей из Кальяри — остальные городки и деревеньки они запросто уничтожат, а сжечь все посадки на полях — дело простое и страшное. С голоду в горах теперь горцы не передохнут, но жизнь ждет суровая тех, кто бросит вызов этим бестиям. А бестии и черти не скрывались — скоро на арену стали выскакивать компании и устраивали они соревнования: бегали наперегонки, дрались на кулаках и мечах, даже с ножами длинными резались — и горцы видели — злые воины, ученые, дерзкие и сильные, как пареньки, так и девушки.

Когда настало время главного события вечера, молодежь оставила арену и расселась по местам, и затихла. В тишине зазвучала негромкая мелодия. Звуки инструментов были хороши, сплетались в простую и навязчивую монотонностью и четкостью ритма и нот мелодию. Как по команде, непосредственные подростки принялись поддерживать эту грозную музыку хлопками в ладоши: все на свой лад, но красиво и точно вписываясь в звуки барабана.

В центре арены был уложен круглый щит. Чуть поблескивал он сталью обивки в наступающей темноте, и к этому щиту и вышел атлант. Шел он твердой походкой, не спешил, выйдя из восточных ворот, и слабые лучики заходящего солнца освещали его лицо, спокойное и серьезное лицо жреца. Все узнали легата Алекса. Он не скрывал лица маской, одет в простой хитон грубоватой ткани, окрашенной пурпуром. Он не был вооружен ничем, наверное, оружие ему было не нужно этим вечером. Легат дошел до центра, спокойно встал на щит и начал свою речь:

— Мир полон тайн и загадок. Но всё тайное станет явным в свое время и в своем месте. Это земля древних богов, и одного из них мы почтим сегодня жертвой, с благодарностью, что он хранил красоту и богатства этой земли для нас. Верно и истинно сказано, мы отдадим богу — богово, а Атлантиде — то, что принадлежит атлантам. Для нас нет ни эллина, ни иудея, ни сардинца, ни арагонца, ни италийца — мы равно чтим и уважаем всех богов и богинь этих людей.

Увы нам! Боюсь, древний бог древнего народа — Бел, память о котором мы навечно сохраним в названии этого города, как и было издревле — Бел может остаться недовольным нашей жертвой. Его требуется почтить человеческим жертвоприношением. Жертвой станет один из этих, — жрец указал в сторону, где затихли сардинцы. — Но это не люди, они не человеки, они звери в человеческом облике. Многие века они таились по горам и убивали своих братьев и сестер. Это ведь остров, да, это очень большой остров, но давно уже все они сроднились, в каждом есть малая капелька крови друг друга. Когда эти звери хотели жрать, они вылезали из пещер в горах и спускались вниз, и убивали своих братьев, мирных землепашцев. Когда они хотели, они насиловали своих сестер, женщин, занятых мирным трудом. Они убивали всех: мирных путников, и купцов, и людей порядка. Это звери. Будьте осторожны с ними, девочки — это их горы. Пока еще, но это их горы, они в них выросли, и они опасны. Будьте осторожны и внимательны на охоте. Господь помогает верным. И я очень надеюсь, что и древний Бел улыбнется вам, и не оставит благосклонностью.

Возможно, он почтит кого-нибудь из вас, возможно, он явится ко мне во сне — а боги и богини любят во сне являться к людям — и поругает меня Бел за то, что негодную жертву я ему приготовил. А возможно все ему будет хорошо. Это негодный зверь, но это его зверь — выросший и вскормленный землей Сардинии, и значит, он принадлежит Белу. И не только Белу. Многие из вас знают, мы пришли в этот мир, чтобы учиться и учить, не все ещё ведомо нам — наша жизнь полна радости открытий и предчувствия встречи с новым. Если кого почтят древние боги и богини — не надо со мной делиться. Это твоё, это только твоё личное. Если скажут пояснить легату кое-что, передать какие слова — тогда можно, тогда нужно со мной поговорить. Вы сами сообразите это дело.

Но, хватит лишних слов, солнце уходит, это Бел прощается с миром. Бел — это пламя, это свет солнца. Он щедр и могуч, он страшен и добр, он дает многое и отнимает всё! Он свет солнца — его теплом наполнено каждое зернышко с наших полей и каждая крошка шоколада, который вы так любите, ненасытные сладкоежки! Бел — пламя, огонь костров и печей наших мастерских — он с нами творит новые вещи мира, его страсть пылает в стали наших мечей, его тепло хранит нас тканью наших одеяний. Бел с нами всегда, и мы чтим его силу и власть. Мы не боимся, но мы не глупцы, и знаем, как опасен огонь — пожар может пожрать все дорогое нашим сердцам, огонь может уничтожить все лучшее, что создано нами. Мы чтим и помним! Время пришло.

И на арену вышло четыре легионера, которые несли столб с прикованным к нему человеком. Человек корчился, извивался и громко мычал свои возмущения и несогласия. Но он был крепко прикован цепями к столбу. Рот ему заткнули кляпом давно — грязные слова, это пустое. Но этот хитрец ведь может и язык себе откусить и захлебнуться кровью, нагадит скотина в последний раз, а так нельзя. Не надо гадить атлантам. Каждому своё — и человека оставили на время в его комнате, крепко прикованного и опутанного цепями — дряньское железо, не жаль в огонь такое бросить. И сейчас атланты прошли к центру арены, где жрец уже сошел со щита и убрал его в сторону, открыв вырытую в земле арены ямку. Ребята поднатужились, но установили столб в эту, специально приготовленную глубокую и аккуратную ямку: как раз, чтобы столб установить. И сразу принялись подносить приготовленные дрова. И тут Лешку удивили его детишки. И девчонки и мальчишки дружно соскочили со своих мест и стали помогать — быстро уложили вокруг столба аккуратную поленницу из сухих стволов сосны, пропитанных маслом.

Поленница получилась солидная, в метр высотой, почти по грудь горцу. Ребятишки не суетились, понимая всю важность этого дела, они не мешали друг другу, без команд и руководств организовались по сторонам и быстро подготовили пленника к ритуалу. Потом все спокойно расселись по своим местам. А Лешка грустно улыбнулся, но дело надо было делать. Он вынул кляп изо рта этого придурка. И Лоренцо захлебнулся от возможности выразить свои чувства и орал всё подряд: он проклинал своих знакомых, неведомого Чезаре, которому он глотку перегрызет в аду. Лоренцо поносил атлантов и амазонок такими словами, что Лешка только улыбался ещё больше: 'Лей, лей воду на мельницу нашей ярости. Дурачок ты, какой же ты придурок, Лоренцо Забияка — даже не интересно с тобой, точно Бел мне яйца оторвет. Нашел кого сжигать'. А потом он отошел, и протянул руку к поленице. И дуремары сардинцы увидели 'чудо' — атлант щелкнул пальцами и в его руке возник огонек, от которого он и поджег дрова вокруг несчастного Лоренцо, главаря крепкой банды и веселого и неунывающего болтуна и задиры. Этот атлант был маг! Самый настоящий чудотворец! Да что же это такое! Скисли горцы и, понурившись, смотрели, как вспыхнуло ярко пламя, как стал корчиться и рваться из цепей их знакомый, как он мучился и страдал. А Лешка стоял недалеко от этого костра и, нюхая запах жареного мяса, думал о том, что вскормили они волков и волчиц. Ему были хорошо видны глаза его старых знакомых, подросших детишек, учеников и учениц. Глаза атлантов и амазонок блестели спокойствием и немного восторгом — они на казнь, жертвоприношение смотрели с удовольствием, и запах этот жутковатый им ничуть не мешал. И Лешка вздохнул про себя: 'Жуткое время. Не понимаю этого. Вот этого никак не понимаю. Человека сжигают, а им нормально, даже радостно. Преступник он конечно и мразь — но аутодафе, это дикость какая-то. Черт его знает, я бы и от расстрела точно обосрался, если бы увидел так близко. И вешать человека — вообще стрёмно, там дерьмо и моча сразу текут по ногам — вот гадость, но людям нравится. Хавает пипл. Что за дурдом? Не понятно. А это кто у нас опять шоколад жрёт! Свинтус Генчик, так-так-так, будет завтра на конюшне весь день навоз убирать'.

Глава 4. Троя на двоих

Еще на пути к Сардинии Лешка рассмеялся над затруднением подруги. Апфия давно была очарована фильмом 'Троя', более того, она была простенькой девчонкой из небольшого городка на берегу Мессинского залива в Ионическое море, недалеко от Ареополиса — города бога войны Ареса, и жила эта девчушка в небольшом порту-деревеньке рыбаков. Её родиной вообще-то Лакония была — область, в которой столицей была Спарта — она была как бы спартанка, хоть и не жила в столице. Но по духу Лешка сразу разглядел в ней вздорную, хитроумную и взбалмошную, но хладнокровную деву воительницу и обозвал 'фурией Эллады', сразу сказав, что 'грек' это латинское название, а изначально она — эллинка, и не какая не гречанка, и уж тем более не гречка. Апфи трындела, что ей само слово 'Троя' нравится просто жуть, просто обсикаться можно, какое славное слово, и Лешка ей сразу всё пояснил:

— Апфия не занимайся глупостью! Называй ты цитадель как тебе угодно. Цитаделька это и есть маленький военный городок внутри большого города. Это последний рубеж, основа и центр обороны, штаб и все запасы, ты в теме — возводи свою цитадельку, и как угодно называй, хоть 'попка Апфии' — всему Средиземноморью ведь в душу плюнула.

Просто пойми, Каэр Бел — это город Белу посвященный, это святое, не нравится название? Валим отсюда, тут есть ведь три места отличные для порта, а для вас капитанов сотня миль — не крюк.

— Мне нравится, чего ты, — Апфи лукаво подмигнула ему. — А что означает 'Троя', ты ведь знаешь, ты вспомнил?

— В том то и дело, Апфи, что 'троя' нифига не означает, она древней греков, там ведь еще и прозвище 'илион' они примазывали к 'трое'. А в основе город назывался 'Вилуса', и какие там восточные древние арабы его основывали? Я не знаю, там еврейские арабы жили — семиты, я в них в древних не разбираюсь особо. Семиты они не арабы, они особые, точно особые, но там такие смешения кровей шли — мутно всё. Ничего особо важного нет в этом слове, дела важны — их скрепи желаньем сердца своего. Прикипело тебе слово 'Троя' — вперед, будет 'Троя' этим придуркам, все кровью умоются. А ты красавица — ты Апфия троянская станешь — очень ты хороша.

— Это точно, — рассмеялась капитан-легат. — И сволочей всяких мы от наглости проучим, и 'Троя' греет. А с мужем у меня все отлично. Хотя, Елена с Парисом в Трое поженились. Так что — все отлично, я от тебя ушла, ты мой Менелай, и из Спарты я ушла!

— Я не Менелай! Я Одиссей! Я хитрый, веселый и всякие ловкости умею. И с женой никак не могу встретиться — не срастается у меня малышка, не пришло время, — сразу стал оправдываться непонятно отчего Лешка.

— Ты просто похотливый хомяк, ты всё тащишь в нашу норку, но ты легкий сердцем, ты не Одиссей, ты просто Алексей.

Она рассмеялась задорно и чистосердечно, как девчонка. Ей было чему радоваться. Места потрясающие, работы полно, сердца девочек поют от восторга. Работы разной полно! Двести амазонок как пчелки суетили по стройке — там реальная полундра и аврал корячился. Вот только с мастером Луисом всё и все корячатся в нужном направлении. Сарагосец сиял — работать по камню он обожал! Причем именно блочно, не кирпичами и всяким цементом рулить, а именно камнем. А вот чего-чего, а камня ему предоставили в распоряжение огромное количество.

Дело было в том, что в соответствии с проектом 'Троя' амазонок не интересовал весь город, и вся старая часть города им тоже была ни к чему — их просто слишком мало было, чтобы серьезно намереваться дать бой арагонцам, когда те придут с ответной мстёй неотвратной. Апфия, после строгого и серьезного рассмотрения её планов главным архитектором Атлантиды согласилась 'урезать осетра' — корпус амазонок брал под контроль довольно большую территорию старого города, чтобы основать неприступную цитадель, основанную не просто на старых стенах и самых значительных башнях. Нетушки! Вот что атланты умели и что они любили — это взрывчаткой шалить. Цитадель 'Троя' на плане выглядела как трапеция, почти треугольник с основанием на восточной стороне. От самой высокой башни города — башни святого Панкрата на севере вниз к югу шла стена, к которой примыкали старейшие и самые значительные здания Каэр Бела. Там был Королевский дворец, ведь Сардиния была королевством, хотя правили в ней наместники Арагонских королей. В этом смысле город еще при римлянах странно извернулся — Рим захватил Сардинию, и она стала колонией. Но вот жители именно Каралиса были приравнены в правах к горожанам самого Рима — а это было очень круто. У королевского дворца — высокого, довольно красивого и примечательного здания снаружи располагалась дворцовая площадь, и конечно вокруг дворца во все времена строили свои дома представители знати, возвели ратушу, Кафедральный собор, дом архиепископа и другие важные для жизни города служебные помещения. В городе при смене власти случился значительный наплыв всяких каталонцев, арагонцев, кастильцев и прочих пиренейцев, которые заставили бывших задравших носы италийцев засесть тихо в своих дворцах.

С этими коронными делами всё было мутно и странно. Сначала Арагонский король женился на Неаполитанской принцессе, и папа позволил им свадебный подарок — одобрил власть над Сардинией и Корсикой. Но сделка была тайной! Хотя, это было смешно — такие дела тайно не провернешь, и очень скоро все пронюхали про такую странную историю и начали все к войне готовиться. Генуя себе Корсику подчинила — она была хороша тогда, эта крепкая банда ловких торгашей, Крым они цепко держали в руках, золотом неплохо прибавлялись. Арагонцы стали воевать за Сардинию и воевали долго. Но Кальяри захватили — и там стал проживать король и королева Сардинии, хотя зачастую это была марионетка из важного и древнего рода, наместник, который слал доносы в Арагон, все решалось в Арагоне. На данный момент золотой дукат был запечатан в конвертик белейшей бумаги и перевязан изящным образом пурпурной лентой с синей каемочкой, и золотыми орлами — цвета и символы Атлантиды. Отправлен был дукат от щедрости нашей главы амазонок очень милой женщине, соседке — королеве Арагона, Марии Кастильской, которая честно и умело несла всю тяжесть своего величия: дочь короля Кастилии и Леона Энрике третьего из рода Трастамара, принцесса Астурии, в замужестве — королева Арагона, Валенсии, Майорки, Сицилии, Сардинии и Корсики, Неаполя, графиня Барселоны и прочих земель Каталонии.

Мужем у Марии был Альфонсик — славный король, веселый, нормальный, неверный супруге и обычный король, звезд с неба не хватал. За свою неверность и пренебрежение милой Марией — она переболела оспой и чуть попортила красоту оспенными шрамиками — золотой дукат Альфонсику обломился, обойдется похотливый козлик. Детей у них не было с мужем, а с любовницей Альфонсик в этом году породил сына — назвали Фердинандом. Мария очень расстроилась, но продолжала работать, она уже пять лет руководила Арагоном, пока муж за Неаполитанское королевство воевал. Руководила на полном серьёзе. Альфонс ей доверял больше, чем родным братьям и семье, он был её кузеном — кастильцы уже мутили дурные браки, чтобы ближе подобраться к трону сильного соседа. Очень славная женщина, не хотелось обижать такую милую и умную даму, но Сардиния и самим была нужна.

Это был вопрос внешнеполитической доктрины Атлантиды. Доктрина, как известно, есть гармоничная система мнений — 'докс', и у каждого из членов Сената Атлантиды было свое личное мнение по большой политике мира и его частей. Потешно! Апфия не входила в Сенат — ей так и сказали, что она достойна, годится, она мать Атлантиды, легат крупного военного образования, все достойно, но пока она не представит конкретный отчет по своей персоне, выражающий её точку зрения на внешнюю и внутреннюю политику Атлантиды — нечего и рот разевать с претензиями на место в Сенате. Апфии было совершенно безразлично многое в жизни Атлантиды — а так нельзя, так нечестно. Ей погрозили пальцем — дуй на Сардинию, там тебя жизнь быстро научит финики ценить и орешки собирать, белочка ты наша неугомонная, повертишься с хозяйством — хе-хе, быстро мозгов прибавится, а то — все бы арабских пиратов гонять и амазонок строить.

Арагон сейчас оказался в позиции неудобной: ему и неаполитанское королевство надо воевать. Ведь это попрек чести короны. И Сардинию надо отбивать, ведь они её мечом захватили, утвердили свое купленное у Папы Римского право там править. Но беда всех европейцев была в том, что атланты работали быстро, молниеносно, просто ошарашивали своей скоростью в поступках и решениях. И решения у них были дикие для европейцев. Парни в Атлантиде дали Апфии четкое указание: 'Девочка, возводи 'Трою', равняй площадь вокруг цитадели под ноль, но! Отряды на зачистку Сардинии отсылай каждый день — это приказ'. А та только улыбнулась и поклацала зубками: 'Уря! Хачу!' И она хорошо спелась с Лешкой, тот тоже был рад дать парням возможность размять косточки.

И уже на второе утро, во вторник пятого июля два отряда амазонок и легионеров ударили по ближайшим к Каэр Белу относительно крупным городкам. Одним был Нора, это был славный городок, древний, там и порт был какой-никакой. И вот там атланты уже не церемонились — взрывчатка и гранаты шли в ход в полный рост — просто сносили все здания напрочь, и обездоленным людям, оставшимся в живых, поясняли простую вещь: 'Руины пока ваши. Ройтесь, и собирайте барахло. К полудню подойдут корабли — главы родов получат по золотому дукату и будут вывезены в Сицилию, в Дрепан. Там вас ждут, не обидят, и вы получите возможность устроить свою новую жизнь. Кто против — убирайтесь с глаз долой. Учтите, все дома на Сардинии будут разрушены и все поля сожжены. И горы ваши, мы все перетрясем — всех ваших бандитиков выловим!' Почему Сицилия и почему Дрепан? А просто все — там главой был Джироламо Фоски, толковый мужик, цену власти знал и не рвался интригами добывать золото — Дрепаний с древности был главным поставщиком соли в этом районе, там издревле все на соль было закручено. А соль — товар первой необходимости, товар широкой необходимости на море, если ты рыбак. И коммандеры атлантов вышли на этого человека и сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться. Прежде всего — Атлантида делала реальный заказ крупной поставки соли, в обмен Джироламо получил партию олова и был в восторге, ему предложили золото — он фыркнул и помахал руками: 'Кому оно нужно, это золото, если я олово на него втридорога покупать буду у флорентийцев!' Сенат Атлантиды отпускал олово только флорентийцам — они были самые мастеровитые по части изготовления всяких ювелирных безделушек, с такими можно иметь дело. А вот Венеция ни крошки олова не могла получить с Корнуолла и была вынуждена упрочить поставки с севера Европы — близко, надежно, стабильно, и, главное, никаких мерзких атлантов. А когда правителю Дрепана пояснили, что есть возможность народом прирастить город — Джироламо сразу согласился, а узнав тонкости выселения и жестокость атлантов, преисполнился уважения и заверил: 'Сардинцы ребята свои. Знакомые, соседи, если есть деньги на первое время, — примем, квартал им отведем, пусть начинают. Дело хорошее для Дрепана'. От Каэр Бела до Дрепана было триста двадцать километров по морю на юго-восток — на развалюхе можно за сутки доползти с попутным ветром. А агенты Лешки и морячки Вити и Кости дело знали, весь комплект захваченных судов перебрали строго и придирчиво, и были готовы выйти в море, чтобы обратно привести груз отличной соли. Весь смысл такой решительности в экспатриации был только в одном — дать понять арагонцам и всем кому угодно из возможных претендентов на власть в Сардинии один важный момент — на Сардинии некем править! На Сардинии нет сардинцев. На Сардинии нет хозяйств. На Сардинии больше нет городов, портов, поселков и вообще ничего там нет. На Сардинии остались только бешеные амазонки — рады, просто счастливы накормить гостей сталью. И вот это было шоком для людей власти. Так никто не поступал, все понимали ценность человеческого ресурса, и ошалело все пытались сообразить: 'А зачем? А почему?' — и решение все принимали одно: 'Так у них, значит, своего народу много, атлантов много. Зачем им сардинцы? Действительно, народец непокорный и склочный'.

Сардинцы были еще милашки и овечки против арагонцев и кастильцев. Это амазонки сразу поняли. Все эти знатные и менее знатные, но не менее важные пиренейцы, просто удивили своей упертой убежденностью в своей исключительности. Вырезали почти всех дворян при захвате Кальяри амазонки и легионеры. Это было вне понимания. Убитые в бою — это понятно. Но часто амазонки вламывались в дома, глушили всех и отдавали приказ: 'Взяли оглушенных и раненных, все — вон из дома, в порт, там встретят!' И если слуги тормозили, следовала пара выстрелов из арбалетов и повтор приказа: 'Жить хотите? Вон из дома!' И народ бежал по улицам на юг, а там — в склады, в бараки, до выяснения тонкостей плена. И вот здесь начинался дурдом. Пиренейские доны не желали умаления чести, не желали быть в окружении грязных простолюдинов. Доны поднимали лай и хай, и заходили амазонки и легионеры, и просто убивали возмутителей спокойствия. И что было показательно — амазонки спокойно убивали женщин. Наглых, склочных, вредных возмутительниц спокойствия — амазонки не тормозили, не церемонились, убивали просто и быстро.

В этом была особенность девочек, которая давно уже удивила всех парней. Еще до того, как Апфия получила право командовать подросшими девчонками, оказалось, что творится нечто странное и перекошенное в мозгах девочек. Мальчишки росли истинными римлянами, они балдели от идей легионерства: 'Легион мой отец. Атлантида — мать. Братья и сестры — моя семья'. Просто, примитивно и понятно. А вот девочки сразу начали мутить какие-то внутренние ранги, группы и условности. Они стали истинными спартанками более чем римлянками — они жестко поначалу пытались устанавливать свои правила общежития, начали мутить какие-то разделения по народам, языкам и прочие какие-то свои девчачьи фокусы. Но по ушам получили быстро. И быстро поняли — все сложней! Никто не запрещает возникать и претендовать на свою личную значимость, но все в рамках установленных старшими братьями, учителями. И девочки просекли фишку — и им она понравилась, они упорно боролись за звание лучших во всех областях жизни. Для них физкультура была способом не жить здорово, но жить полезно для Атлантиды, полезно для амазонок. И учились они упорно, понимая, что лучшие знания — лучшие силы, и это хорошо для Атлантиды и очень хорошо против всяких итютю мальчишек. Когда Апфия ворвалась в жизнь девочек и стала формировать Корпус — она сразу сроднилась с ним, стала символом, стала матерью, стала старшей сестрой, а не просто учительницей. И оттого девочки были жестки к мужчинам. Амазонка могла усмехнуться над итютю, и пожалеть этого нелепого и недостойного дикаря — и так пнуть между ног англичанина, что до конца жизни тот оставался не совсем здоровым человеком. Но она его не убивала. А вот любая агрессия со стороны женщин каралась быстро, без лишних слов, беспощадно. И Лешка, увидев это, поговорил с Апфией, которая только вздохнула в ответ: 'Так получилось. Девочки как-то снисходительны к вам. Но очень требовательны к себе. И другим женщинам'. И Лешка махнул рукой — странные амазонки, не классические, а атлантические. Но девочки были хороши, пока спали зубами к стенке, и среди своих родных атлантов они были милы и довольно забавны. Это была не проблема. Зубриков волновался, что им опять придется жестко и бесцеремонно порушить символы веры христианской — Задар пока не получил оценки со стороны папы римского. А там они немного перегнули палку! И все по его вине, все по его дурости. И Лешка переживал — в Кальяри всё повторится. Уцелеет только большой собор и еще пара церквей.

Храм Святой Марии — кафедральный собор Святой Марии — это был главный храм Кальяри. Здесь хранились крутые христианские святыни — шипы из тернового венца Иисуса Христа, а также мощи разных сардинских мучеников. Со всей округи в эту часть Сардинии съезжались паломники. Этот вопрос наш апостол разрешил четко и конкретно — его слова слышали все десантники амазонки и легионеры еще на пути в Сардинию: 'Не будем делать из культуры культ. И не сотворим себе кумира! Спаситель жив, все читали евангелия, Спаситель сейчас отдыхает и размышляет о судьбах мира, я говорил с Учителем. Важно иное — мы не христопродавцы! Мы фоминиане! Странные католики растащили по всему миру вещи Спасителя, и теперь продают верующим право прикоснуться к ним хотя бы взглядом — они деньги наживают на имени нашего Спасителя — мерзкие торгаши и хитрецы! Мы не такие, мы аккуратно и бережно будем хранить святыни, но я честно вам говорю: этих шипов из венца Распятого слишком много по всей Европе, там большая часть это подделки и служат обману и наживе. Мы все бережно поставим в укромный уголок и не станем суетиться. Спаситель на Атлантиде, придет время он приедет на Сардинию, посмотрит сам и скажет: это шипики из его венца, или это гнусная подделка. Нас не надуть, мы атланты! Господь хранит верных, а мы храним веру! Хранить мощи древних христиан, которые встречались достойные верующие — это нормально, это можно. Как вы знаете, по плану 'Троя' все окружение старого города мы разрушим, чтобы нам было удобно оборонять город — и все церкви и дома мы сравняем с землей. В этом нет никакого умаления веры христианской! Вера крепка верующими. Нам лично хватит и собора в честь матушки Спасителя, и там еще останутся нам несколько самых старых церквей в цитадели, послужат стенами нашей крепости. В них мы аккуратно и перенесем все святыни и ценности, и мощи из церквей, которые нам не нужны. Может даже и вредны. Странно это, я не понимаю, зачем городить много церквей, если верующим и немногого достаточно — это от человеческой жадности и желания нажиться на вере христианской, и от греховности — желание оправдаться перед высшими силами. Глупости и провокация! Убил ребенка — нет тебе спасения, хоть ты сто соборов возведи. Хотя там — наверху всё рассмотрят, и каждый получит своё, каждый получает что хочет. Убийства тоже разные встречаются и дети разные. Вы вот такие паскудники, всем бы уши поотрывал, и выписал бы с удовольствием по задницам — мерзкие неслухи и негодяйки с негодяями!'

Собор святой Марии был красив, особенный, мощный и очень уютный внутри. Он стоял практически в центре основания восточной линии обороны цитадели. Ранее это была боевая честная церковь. Когда пизанцы лет двести назад захватили город, они порушили главный храм Сардинии, посвященный святой Цецилии. Когда городу понадобилась новая главная обитель, ею стала боевая церковь при цитадели Санта-Мария-ди-Кастелло. После этого боевую церковь снова начали масштабно перестраивать, укрупнять и возвеличивать, при этом получилось довольно милое строение, оно словно красовалось отблесками разных времен и умений мастеров, светлое было здание, чистое, приятно в нем было — всем понравилось.

Все юные атланты вообще немного подражали своему апостолу, а у него на фигуре матушки Спасителя был бзик — вот в неё он искренне и всегда верил, и уважал её образ просто, потому что мама это святое. Понятно, что все поголовно сироты дети неравнодушно молились матери-деве, она была на особом счету, хоть категорично запретили апостолы всякое дурное дело: попытались там некоторые объявить и назначить святую Марию покровительницей корпуса амазонок. Тогда братцы-попаданцы четко и просто пояснили: не надо лезть в высшие сферы грубыми мыслями и лапами. Тем более что тема меча, тема войны — особая тема, и приплетать к ней чистую и непорочную деву-маму — вы хорошо подумали, девочки? И девочки спохватились и надавали пинков и затрещин неким активисткам с шальными мыслями в головках.

Рядом с собором и королевской резиденцией стоял и дом судей — очень достойное здание, в нем архиепископ проживал, и разные его попики, которые помогали службу вершить. Понятно, что все попики отправились на восток — в Италию, отдельный корабль не пожалели снарядить атланты, чтобы спровадить работников креста на земли близкие к римскому престолу. Никаких дукатов попикам не дали — глупости какие, может им еще и вина на дорожку отлить несколько литров, чтобы помянули былое житие на Сардинии?

За стенами цитадели с востока, за улицей лежала та часть города, в которой по большей части обитали крестьяне, работавшие на близлежащих полях, и ремесленники. Там не было особо крупных особняков и домов-дворцов, нормальная рабочая часть города. Квартал атланты сносили подчистую, его узкие улочки никуда не годились при обороне — только мешали в данном случае, там запутаться можно было в паутине всех этих улок-переулков.

Крестьянам на острове работы было полно. И не только в области зерновых, привычных направлениях трудились умельцы земледельцы — виноградники радовали глаз, хотя вино было какое-то... не лучшее, скажем так, не было в нем тонкости, своей изюминки. Вот с сырами сардинки реально продвинулись, дурковали и изобретали новые сорта, и встречались забавные вкусняшки, как и мерзость откровенная. В Сардинии были очень большие небанальные плантации финиковых пальм и оливковых рощ, и даже пинии аккуратно обирались на предмет орешек — и эту красоту и полезность атланты решили оставить в покое, пусть растут полезные растения, красиво, свежо и полезностей от них море.

Постепенно остров открывал всё новые и новые свои уголки, достопримечательности и все едва находили время, чтобы остановиться и пережить новое: жару и застывший воздух над каменистыми холмами, прохладу и тень горных ручьев. Амазонки предвкушали изнуряющие походы в горы — когда все человеческое твое звенит звериной струной, не дает покоя, и зорко чует все кругом — но находится несколько минут, которые даруют и расслабление у кристально чистых озёр, воздух над которыми наполнен запахом цветов и порхающими мотыльками. Древние башни, нураги, дома, церкви, в которых смешались следы многих культур и цивилизаций — всё отзывалось в чувствах странной болью — всё взрывалось, уничтожалось, и не было ничего красивого, очаровательного и классного в этих грубых, нелепых каменных постройках. Но это был труд людей... и странной болью отзывалась Сардиния в сердцах амазонок и легионеров. Не странно, совсем не странно стало то, что ночами пары уединялись, как и в былые времена, вот только занимались они совсем не тем, чем в былые времена.

Глава 5. Ужас и моральный террор. Полковник Уолтер И. Курц

Первым сдался Николашка, он немного повилял хвостом, а потом пришел виниться и советоваться с командиром. Разговор был о его влюбленности и особых отношениях с телохранителем Апфии, Кассией. Зубриков даже слушать не стал: 'Ты псих ненормальный? Я здесь при чем? Нравитесь друг другу — вперед, под кустики и шуршите там потея. А что Апфия? При чем тут Апфия? Шуршалку она тебе не оторвет. Сама жена и мать. Нормально все, Ник, только не надо провоцировать! Не надо бахвалиться и всякое такое мужланское врубать. Операция дефлорация — это серьезное дело. Ты агент или где?'

Апфия вскоре тоже была обрадована чистосердечным признанием и прибежала к Лешке. Но он её ждал, был готов, поэтому завел песню особую, заковыристую:

— Прежде всего, капитан, это вопрос деликатный, и тебя Апфия он не касается. Потому что ты уникальная, ты особенная, — ты женщина. И работаешь ты с девочками. Ты мать и будущая мать, у тебя еще многое впереди, маленькая. И никто из нас — сенаторов Атлантиды — не знает толком, что ты такое. Ты создана особенной, потому что ты — женщина. А вот мужское нам понятно. И в этом смысле, мы пришли к выводу, что легион всегда будет вести войну малыми группами специалистов довольно широкого профиля. И служить наши мальчики будут недолго — лет пятнадцать. До тридцатилетия максимум. Потом всё — на работу в Атлантиду. В Африке сама знаешь — пахать не перепахать и там ветераны будут очень нужны, и повоевать там придется, возможно, очень много. А новенькие маленькие балбесы хороши именно против дикарей европейских, парнишки видят ценность дисциплины, видят, что они другие, особенные. И главное — они воюют не против соседей, а против иностранцев, совсем чужих, которых всех можно множить на ноль. В Африке, в Америке и везде, где наступила нога атланта нас везде встречают древние народы, дикие, простые, но они примитивные, они в начале пути, их мы бережно гнем, но не ломаем через колено. А вот европейцев — мы ломаем жестоко. Мы их ставим в позицию слуг и странных уже испорченных детей, которых наказание не исправит. И война эта проклятая нам нужна! Нам турки нужны и арабы! И бешеные крестоносцы нам нужны! Крестоносцы провоцируют арабов, арабы разоряют европейцев — а мы выкупаем детей из рабства. Согласись, маленькая, мы же не можем напасть на Задар, просто потому, что нам надо вывезти тысячу детишек — дикость!

— Еще какая, — задумчиво подтвердила Апфия.

— Вот так и будем жить, а твои девочки пусть срываются, пусть рожают, я уверен в одном — материнство обогащает. То, что балбесы сейчас равняются на меня — это ерунда, нормально они будут с детьми водиться, отпуска у нас скоро начнутся большие и обильные, гарнизон на Сардинии всегда нужен основательный — выстроим роддом, больницу особую и все дела. Рожайте, охраняйте потомство, грызите врагов злей — мне страшно было бы вякать против таких мамаш как ты. Ты беспредел легко творишь. Но я просто не понимаю многих твоих поступков и не пытаюсь их понять, потому что ты — женщина, и значит ты — права.

— Но ты сам бы так не поступил, — усмехнулась ему подруга.

— Нет, не поступил бы. Я бы не решился на Эксетер. Костик не решился на Эксетер. За Рината не скажу, за Витю тоже, он вообще особый случай, он моряк.

— Эксетер это было довольно неприятно. 'Красота страшная сила', — она с некоей грустью покивала головой. — Бред ваша Фаина сказала, хоть и забавный. Красота не может быть страшной. А вот силой она очень даже является. Если ты испытываешь страх — это уже точное понимание что к чему, ты точно знаешь: чего ты боишься, и тогда нет никакой красоты, а есть некрасивое.

— Сказано умно, учено, благородно, — согласился Лешка. — Но не забывай, что слова великих служат часто обращением к потомкам. Думать надо, а не тупо повторять: 'Красота страшная сила'.

— Тьфу на тебя, Алекс! Невозможно с тобой спорить, ты все выворачиваешь как тебе удобно и угодно, — стукнула его кулаком Апфия.

— Это я могу, я такой, — самодовольно рассмеялся друг. — Что по арагонцам думаешь?

— Засаду готовить пора. Дураки, думают, что я им дам спокойно подойти, поставить лагерь, оглядеться, начать переговоры и осаду. Как в Англии — всю колонну гранатами закидаем и минами хорошо приложим. И всех до единого надо уничтожить. Вариант — ужас.

— И моральный террор, — согласился с подругой Лешка. — Верно, согласен, работаем. Выделяем пару групп разведчиков — тщательно изучаем римскую военную дорогу на западное побережье. Ищем удобное место для засады.

Работа по строительству цитадели Троя не останавливалась, общая протяженность стены цитадели составляла тысячу шестьсот метров — это было прилично, но реально строить, возвышать и укреплять надо было всего метров триста новой стены. Амазонки возводили новые участки стены между старыми башнями и крупными дворцами, которые превратились в бастионы. Возведение стены оказалось не самым сложным! Девочки с восторгом узнали, что планы командиров были славные, что их любимые старшие не забыли про лошадок! А про лошадок наши хитрецы, конечно же, не забыли, как можно. Это в плане военном лошади их не интересовали вовсе — свои ноги надежней, на своих двоих скрытней. На своих двоих удобней. А вот тяжелую работу работать — лошадки были древние помощники человеку. Под общую огромную конюшню отвели несколько дворцов — больших, высоких, трехэтажных домов старых аристократических родов, не особо задумываясь о приличиях. Лошади тоже животные древние, и как помощники в делах заслуживали уважения, лошади это основа цивилизации — недаром ведь даже в машинах силу мотора измеряли в лошадиных силах, признавая вклад лошадок в дело развития технологий и прочего цивильного, и вообще — лошади, собаки и коты — это свое, родное и домашнее. И с лошадками девочки возились с удовольствием, быстро расхватав питомцев, определив своим любимчикам место, и составив график дежурств по конюшне, еще Корпус усилил требования к дисциплине — виноватых всегда легко найти, когда очень нужно, а убирать навоз под лошадками это нужно, это хорошо.

В Трое все было отлично с водой. Колодцы были надежные и давали прекрасную чистую воду. Место для своего порта финикийцы выбрали с умом: с одной стороны — берег моря, с другой — равнина с плодородной почвой, где предстояло заниматься земледелием, а путь возможному неприятелю преграждали два болота. Кроме того, в случае опасности укрытие предоставляли покрытые зеленью сосен и дубков горы. Болота давно осушили по большей части, оставив озера, реки в округе растекались в нескольких направлениях — место было нормально влажным, не заболоченным, отличным, классический термин 'умеренный средиземноморский климат', скорее всего, точно соответствовал местности вокруг Каэр Бела — умеренно и приятно: глазу, и носу, и всему телу. Хотя сейчас, в июле, в разгар лета палило за тридцатник — жара стояла сильная, но было ветрено, и никто не жаловался.

За такое место всегда боролись, разные враги боролись, теперь и амазонки решили бросить вызов прежним властям.

В этом направлении все дела были делегированы Алексею Зубрикову. Никаких фурий, никаких Эллад — он сам вызвался на должность главного дипломата, и за несколько лет доказал — противный и хитрый он проныра. Зубриков думал только о своей выгоде и пользе, и не давал никакого спуска иностранцам, при этом искренне и с удовольствием был способен строить им глазки, улыбаться и испытывал реальный кайф от поигрушек в Джеймса Бонда.

Тонкость была в том, что в данный момент атланты своим вторжением как бы объявляли феод Сардинию свободным от прежних политических договоренностей. Атлантида не объявляла войну Арагону — еще чего! Она вообще никогда войн не объявляла — глупости все это. Не проведали заранее про замыслы атлантов — сами лопухи, разведку надо улучшать. А дипломатия это особая игра. У атлантов были старые римские правила: 'Пришел, увидел, победил' — а дальше можно и дипломатам дать поиграться: 'Пришел, поболтал, убедил'. Зубриков не игрался. На всех предполагаемых претендентов на остров он плевать хотел, и оповещать королей соседей о новой властительнице Сардинии он не собирался. Ишь выдумали, коронацию проводить, интронизацию, в гости приглашать, на гостей тратиться, их шпионов в дом пускать — нет, не хочется, не интересно на их рожи гнусные смотреть. Амазонкам такие мужчины не нужны и неприятны.

Арагон своё так просто не отдаст — тем более, у себя под боком! Опять же, Апфия не совсем точно сообразила тонкости арагонской логистики. И Лешка ей уточнил, когда вплотную засел за данные по Сардинии:

— Крошка моя, Арагон может до нас добраться за сутки! По одному милейшему маршруту — из Сицилии до твоей цитадели сутки плаванья на любой дряхлой лоханке, на галере. Я уточняю: Сицилия это вассал Арагона, там правит младший братик Альфонсика — Хуан, сын прежнего Арагонского короля. Нам еще повезло, что он в этом году в Наварру умотал — он ведь на принцессе Наваррской женился, в этом году наваррский король умер. Хуан поехал разбираться, там Бланкой его жену зовут, там такая муть и резня — весело, там все поголовно 'дартаньяны', и горцы они великие и классные. Главное в том, что по уму, этим балбесам арагонцам можно копить силы и пинать нас с Сицилии.

— Они не будут по-умному, они будут по приличному! Не путай меня, арагонцы никогда не покажут, что они нуждаются в поддержке какой-то Сицилии, — усмехнулась Апфия. — Мои расчеты тогда основные, а не твои 'умные': пять суток нам и арагонцам надо, чтобы от баз до Сардинии дойти. И не забывай, мне от Трои до Барселоны сутки ходу. Я ведь могу и разозлиться, и в гости сходить, сделать ответный визит.

И вот в этот момент Лешка испугался. Эта может! Эта может посадить на каракку весь свой корпус, и в три с половиной сотни головорезок вынести Барселону подчистую, как Эксетер, как Задар — ровная земля останется от великого и древнего города.

— Апфия Павлова, любую акцию против иностранного государства ты согласуешь с Сенатом, — мило улыбнулся подруге Лешка.

— Конечно! Но ты ведь меня поддержишь? — она сделала умильное лицо хорошей девочки, и даже кончик языка высунула в уголке губ.

Но Лешку на такие простые приемчики уже давно было не взять, он покивал головой:

— Нет, не поддержу. Не надо нам этого. Хотя в тебе и твоих девочках я не сомневаюсь. Ты сама должна понимать — если уничтожим Барселону, это вечная война с Арагоном, пока мы не раздавим их. А оно нам надо? Ты лично готова сесть на трон в Пиренеях и разбираться с той гадостью, которая там со всех сторон? И там этой дряни много за века накопилось.

— Ты меня не подловил, Алекс, я все понимаю, — улыбнулась ему в ответ подруга. — Просто я иногда решаю вариант — зачем там править? Пришли. Увидели. Победили. И ушли.

И Лешка опять застыл от такого откровения — девочка реально была с особенными мыслями в голове. Но ему они не нравились.

— Так возможно. Но смысла нет. Мы не будем ничего пояснять, оправдываться, но это вандализм, это беспредел. Это война против всей Европы и арабов. Размазать в пыль городишки Сардинии — это ерунда, никакого резонанса — да всем плевать на эту Сардинию, кроме десятка несолидных торговых кланов. На Барселону завязаны вековые связи сотен торговых фамилий — она веками ведет дела с востоком и севером, и югом, и западом. Немного все сложней, Апфи. Ты не только барселонцев уничтожишь, ты врагов по всему миру получишь.

— Знаю, Льоша, знаю, поэтому просто шучу, — хитро усмехнулась девушка.

Шутки у Апфии были дурацкие, но серьезности очень умные. Троя преображалась на глазах. Амазонки не зря ценили специализацию. Сразу организовалась бригада масонок — девочек, которые лучше остальных соображали в строительстве, математике расчетов и вообще во владении инструментами — они были освобождены от военных операций и занимались тонкой отделкой цитадели: надо было изменить планировку башен, бастионов, пробить новые окна, все привести в общий ансамбль, под чутким руководством мастера Луиса. За стенами Трои творился классический дурдом из разряда 'квадратное катаем, круглое носим' — отличных, замечательных обломков от разрушения крупных строений вокруг цитадели было много, и парни и девушки реально напрягали лошадок — все складировалось во впадины и

междухолмья, чтобы ровно было кругом. Но эти запасы строительного материала на будущие постройки надо было разместить близко к стенам цитадели — чтобы суслики не спёрли! Чтобы приплывшие вороги заплатили кровью, получили арбалетными болтами со стен, за право трогать камушки амазонок. Было чем заняться работникам. Ко всему находились и очень красивые барельефы и статуи, и всё это надо было перетащить в Трою и пристроить так, чтобы было приятно глазу и полезно делу. И отдельная бригада — штрафников — белила все подряд — специальный известковый раствор, влагоустойчивый и радующий глаз своим цветом постоянно разносился по всем участкам, и очень скоро на месте старого города, старого Кастелло ди Кальяри белела чудным видом Троя — цитадель амазонок.

Слоника на башне Слона тщательно почистили — он был забавный, толстенький и смешной. Но сразу загрузили делом команду резчиков, и девчонки и мальчишки потели — рубили и резали главный символ Атлантиды — орлов. Резали из дерева, камня, чтобы разместить на самых видных местах. Несколько больших статуй привезли из Атлантиды, но там были работы мастеров: Антонина Марселиуса, Анны и Мигеля Толидо — настоящие произведения искусства, почти шедевры, очень красивые и внушающие реальное уважение к символу Атлантиды.

С зачисткой острова и 'лишением гражданства' все шло по плану. За неделю амазонки смогли сровнять семнадцать поселений. В первую очередь уничтожались места возможной традиционной высадки врагов — порты, которые стояли не просто на приморском побережье, но в устьях крупных рек Сардинии, а таких было немного. На востоке девочки посетили воды реки Флумендия и снесли городки порт Мурравера и Баллао в глубине острова. На севере протекали еще пара крупных рек, и порты на них стояли, были давними знакомыми италийских моряков и любителей позвенеть мечами.

И амазонки провели отличную неделю утренников. Они не ходили пешком. Не трудили ноги, незачем — глупости это. На рассвете каждого дня две каракки расходились из порта Каэр Бела. Один корабль вез сотню воительниц на восток, а другой — на запад. И девочки спокойно приезжали по утру в гости, свято чтя слова всем известной непонятной, но милой песенки: 'Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! Известно всем, тарам-парам, на то оно и утро'. Что к чему непонятно, но забавно, и в плане утренних визитов с целью, не застать врасплох — куда там, сардинцы уже смекнули, что пришел реальный конец их былой жизни — но просто по утренней прохладе, весело с песенкой, заложить мины, пошвыряться гранатами и разнести очередной городок в пыль, это было приятным началом рабочего дня. В конце операции амазонкам оставалось только выдать инструкции сардинцам на тему: 'Грабьте награбленное, собирайте мелкое и ценное, ждите морских извозчиков и всем пока!'. Лешка и Апфия даже не запоминали названия этих городков, у каждого из которых была своя история, свои особенности и какие-то традиционные тонкости, и культурные частности — все это было уже не важно, как неважны оттенки местного сорта козьего или овечьего сыра. Городок кораллов был прикольным — Алгер — коралловый рай — в окрестных водах росло много дорогостоящего красного коралла, изумительного материала для изготовления всяких радующих глаз побрякушек. Девочки были уже девушками, и всякая милая привлекательность была им близка — с этим местом обошлись очень жестко — зачистили под ноль, не сходя с места. Таких побережий, где можно понырять и добыть таких сочных цветом кораллов, не много они встречали, и никаких сардинцев в округе не надо было никому.

Но не всё кошкам — мышки, и котикам — кошки. Нугор, столица Барбаджи был городком совсем не прикольным. Очень серьезным местом оказалась эта область Сардинии. Назвалась она 'Барбаджей' не зря. Этот горный регион был истинным и подлинным сердцем Сардинии — никогда никому не подчинялся, ни финикам, ни Карфагену и ни римлянам — они его и назвали варварским — Барбария, потому что ничего не могли поделать с горцами — известное дело, горцы они такие. И слава там у городов была особая, был один городок известный тем, что в него свозили пленных заложников, был городок в котором особого успеха добились местные виноделы, сообразив свой вариант винца, который отчего-то полюбился бандидосам всех родов и сортов. Крупных городков было мало, штуки четыре. А вот деревенек и пещерных коммун полным-полно. И амазонки не стали проходить мимо, навестили веселых сардинских горцев, в клочья разнесли камни Оргозоло, Нугора и Доргалеи. Эту область населяло древнее племя илийцев, иолайцев — короче, тех сардинцев, которые жили на острове до всяких финикийцев и прочих иностранцев. Горцы были честные, бедные и консервативные, когда начались нападки иностранцев, понято, что в горы метнулись все: смелые, слабые, трусливые и отчаянные — и никто потом не смог захватить этот горный участок Сардинии. Причем, эти барбаджийцы были не арборейцы, они, конечно, баловались бандитизмом, но это было вторичное, это было в отместку — они на самом деле жили тихо и мирно, пасли коз, вино давили потихоньку, барашков растили и кушали — но слишком много смутьянов вечно к ним прибегало. Новая и свежая кровь нужна, без этого никак, но справляться со смутьянами и непоседами старейшины не желали — горы рассудят всех — хочешь дурака валять? Иди в пещеру, собирай банду и шали. Сам за все ответишь. И шалили барбаджийцы. И не нужно было это атлантам. Поэтому ударили сильно, гранатами и минами. Потом просто ушли с развалин, оставив в покое трупы и тела раненных горцев в их традиционных деревянных масках, которые скрывали лицо бандита от честных людей. У них еще колокольчики были — коварные штуки: сел, позвонил в колокольчик и жди. Дурачок что подумает? Правильно: где-то рядом чья-то овца или коза отбилась и заблудилась — надо её себе прибарахлить, на веревочку и в стойло, или скушать можно. Идет дурачок на звон и привет — дядя в маске недотёпу ножом по горлу 'чик' и все: было ваше — стало наше.

Амазонки работали четко и конкретно: сначала гранаты, потом арбалеты работают, и только потом, под защитой щитов шли десятки девочек, тщательно оберегая свою шкурку и ловко реагируя на сопротивление. Сразу окружалось здание церкви и забрасывалось гранатами — потом трофеились, собирали всё ценное и важное. И только потом минировали все кругом и подрывали остальные дома и оглушенных людей, которые могли спрятаться в своих подполах и по кустам — все это не волновало девочек и мальчиков — пустые люди были эти сардинцы, все они казались странными дикарями, от которых были только проблемы. Конечно, горы это здорово, но жить в них... это несколько странно, когда рядом стоят прекрасные места для земледелия и морского промысла — не понимал никто горцев. Насмотревшись в Корнуолле на местных рабов-шахтеров, атланты не прониклись к ним ни каплей жалости — пустой народец, прохохотали и свою веру, и свою независимость, и оказались в итоге слугами более сильных и хитрых. И зачем нужны такие соседи? Слуги атлантам были не нужны, доверия им нет. Рабов атланты органически не переваривали — они их не кушали, нет, зря на легионеров и амазонок наговаривали тупые англы, которые просто не верили, что можно убить всех врагов, не брать в плен ради выкупа. А если пропали без вести лорды и бароны — где они? Правильно, атланты их скушали, ага, 'баронов как баранов' — много всякой ерунды и диких слухов про атлантов уже ходило по земле.

Спокойно и бережно к себе и своим новым забавникам-любовникам амазонки тратили день на поход, зачистку местности и возвращение к кораблю, на котором возвращались в цитадель, чтобы немного покушать, поработать, повозиться с лошадками и повеселиться.

Природа Сардинии всех очаровала: пляжи манили согретым лучами солнца белым песком, вода была изумительна цветом — изумрудная, чистая, теплая. Как дома — все были с детства славными пловцами и ныряльщиками и обожали морскую охоту со специальными арбалетами, и быстро приготовить свежую рыбку, омаров все умели. А теперь, когда прикрыли глаза командиры на шалости телесные — завертелось в корпусе баловство. При этом все у девчонок творилось по своим женским правилам, без скандалов, без ругани, давно были те амазонки, которые особые симпатии обозначили и теперь многие дорвались до желанного. А остальные девочки просто баловались.

Апфия хранила нейтралитет, просто один раз сказала: 'Я сама мать, всё понимаю'. А Лешка и вовсе не парился — это был корпус амазонок, не имел он права лезть в дела воительниц. А как апостол и старший братик заявил просто: 'Фигвам! Индейский домик вам, соплюшки! На меня можете не облизываться. А у моих парней не сотрется — катайтесь'. И приступил к новому этапу культурного дуркования: выдал молодежи несколько любовных баллад из прошлой жизни. Были у него заготовки. Всех пробрало до чистых слез и трепета сердца. Сразу девочки поняли — да он же такой... как можно! Это же учитель Алекс!

А Лешка сидел и заморачивался на тему морального террора. Жутковатый момент случился с ними. Никогда еще так ясно не вставала эта сторона войны перед ними. Атланты начали убивать мирных.

И он понял тонкости — моральный террор был просто террором — убийством мирных людей, которые не имели к войне никакого отношения. Вот только это было не физическое убийство — а уничтожение на уровне морали. А мораль это болтовня и пустомыслие на тему 'Что такое хорошо и что такое плохо', что правильно и что неправильно, о добре и зле. Вот только двулично все было и относительно в этом мире. Бедный он был, не было такого уровня богатства у людей, развития техники и науки, чтобы у всех стал примерно достойный, хоть и скромный уровень жизни. Тогда можно начинать выдумывать общечеловеческие ценности, когда личные ценности стали не ценностями, а обыденностью. Булка хлеба в день — норма, такая же норма, как глоток воздуха — много поздней люди даже не будут париться на тему: 'Где взять хлеб'. Нужен хлеб? Сходи и купи, он недорогой. А в это время — хлеб был ценностью, как в Риме древнем, народам нужно было две вещи: 'Хлеба и зрелищ'. И не было никакой общечеловеческой морали, фигней страдали мудрецы и толкователи евангелиев. Все лукавили, пытаясь приукрасить простую истину: 'Что русскому хорошо — то немцу смерть'. 'Не убий' всегда означало одно: родного не убий, хорошо подумай, прежде чем убить соседа, а чужого — убей обязательно, обворуй, укради скот, жену — это хорошо для твоего рода, это правильно, это добродетельно и нет в этом злодейства. Какое злодейство в убийстве врага? Только правильность и слава для воина.

Но амазонки и легионеры были воинами продвинутыми, прогрессивными, с гранатами. Для них не было разницы между мирным и военным человеком — один вооружен, другой безоружный — все тебя не считают родным и близким и хорошим — все враги. Так какая разница кого давить? Не надо дурить атлантов, как учил легат Алекс: 'Умелая рука сама по себе оружие. Не бывает безоружных, и нет безгрешных. Спаситель был не дурачок, когда говорил, что не мир, но меч принёс. Он просто новый меч принес, особенный. А старые мечи у всех крестьян по тайникам попрятаны, все вооружены, все готовы пограбить и чужого прихватить' — поэтому легко убивали атланты. И оставляли детей их судьбе. Не всех.

Этот вопрос поднял Константин Лещенко, поддержал Алексей Зубриков, и Ринат Аматов и Витя Павлов согласились, что Сардиния может стать местом нового эксперимента. Нового в образе жизни атлантов. Амазонки и легионеры получили от руководства новое правило воина: 'Закон спаты'. В названии древнего римского меча всадника, хорошо слышалось не менее древнее слово 'Спарта', и парни спокойно обозначили меч амазонок именно этим названием. Спата амазонок все же была несколько искусственным оружием. У Костика были точные размеры нескольких типов римского гладиуса, и парни не стали дурковать, доверившись многовековому опыту и практике римлян — гладиус был стандартный у всех легионеров. Спаты у амазонок были особенными мечами: в них сочетались элементы испанского гладиуса — изящная, листообразная, особая форма клинка с талией — с мечами более позднего типа, длина амазонского меча была больше спат римских всадников. Метр как минимум — иногда чуть больше, девочки уже понимали важность стандартизации в военном деле, и не дурили особо, немногое позволяли себе в разнице длины клинков.

Ринат Аматов листанул справочники, Лешка и Костик порылись в конспектах, все порылись в памяти и пришли к мнению — можно собирать трехлетних детей. В этом возрасте ребенок ничего толком не помнит — чистый лист, который конечно можно и нужно употребить к пользе Атлантиды. И корпус амазонок угадывался под требования в полной мере. Диким образом сошлись несколько моментов: амазонская спата четко позволяла вести меру при выборе детей — всех, кто выше метра оставляли на волю их судьбы, но! Климат Сардинии был ровный, местность дети знали, грубое добро и всякий скот им оставляли — только свои могли нанести им вред, только сами горцы могли убить маленьких наследников своих родов. Амазонки забирали младенцев и чуть подросших детишек и увозили в цитадель. И вот там девочки начинали учиться быть мамами — и с этим делом пусть они сами разбираются, решили сенаторы. Апфия не поморщилась, не улыбнулась, а просто кивнула головой: 'Хорошо придумали, девочкам это надо. Всем это надо'.

И скоро Троя превратилась в странную крепость, в которой был и детский садик, и уже знакомый легионерам 'манеж' в котором бесились малыши. И уже привычно возились с ними воспитатели — а были девчонки и мальчишки, которые уже зарекомендовали себя одаренными в этом деле. Это не понять, не объяснить, но просто от одного человека дети шарахаются, другой им безразличен, а вот третий рожден стать воспитателем — и дети его слушают и слушаются, и хорошо им быть рядом с таким одаренным человеком. Вот так на корпус амазонок все сразу и свалилось в том июле — и первые возлюбленные, и первые младенцы, и новая война и новый мир.

Глава 6. История одного неаполитанца — того ещё мерзавца

Чезаре Фаба был родом из хорошей семьи Неаполя, его предки торговали шерстью. И дед, и отец торговали шерстью. А вот юный Чезаре не желал торговать шерстью. Он вообще не желал себе доли купца. Ну что за гадость, торчать в лавке и ждать новостей, которые все дни одни и те же: 'Груз прибудет завтра'. И вечно проверять качество этой гнусной шерсти, которую свозили со всей округи старые агенты. И потом отправлять тюки еще дальше по старым знакомым и старым каналам. От запаха шерсти Чезаре тошнило, казалось, шерстью пропах весь старый дом на улице святой Магдалены. Первая радость в жизни юного сорванца выдалась в тринадцать лет, когда отец взял его с собой в путешествие на Сардинию. Там Чезаре со своим новым другом — Джузеппе Бальди отправились гулять по окрестностям. И вот тогда — в те первые три дня знакомства с интересностями Сардинии, Чезаре понял — он любит пещеры! Вокруг старого Неаполя было много пещер, но все они были словно запачканы пеплом, неуютными казались сорванцу, не смогли его зацепить так как новое увлечение. Уже в первый день ребята в компании еще нескольких шалопаев рванули в пещеру Испиниголи, чтобы показать новичку громадный столб, который держит свод пещеры, и ещё 'Бездну девственниц' — все знали, что в неё с древних времен бросают тех девчонок, которые не сумели донести свою невинность до честного жениха! Позднее он засыпал полный впечатлений, опьяненный особой чистотой воздуха — горного, свежего, и немного от него кружилась голова. И перед глазами засыпающего Чезаре мелькали стены пещеры, тьма провала, в который бросали лакомых до блуда девчонок, и вереницы каменных, древних залов, которые тянулись один за другим и уходили все дальше и дальше, всё глубже и глубже под землю. Но Чезаре Молани не боялся ни капли. Вот не боялся и всё тут! Наоборот тому, он только блестел восхищенными глазами и чувствовал в груди странное чувство — это его, это родное, это — а не гора Везувий и воды залива, и крики чаек, и запах гнилой рыбы, и морской соли, и вечная суматоха огромного города, шумного, вонючего и пропахшего пылью, шерстью и вином.

Всего пара лет понадобилась юному Чезаре, чтобы сделать свой первый шаг на пути к свободе. В Неаполь пришли перемены, от которых не было никакого покоя, отец ворчал и ругался, мать привычно молчала и только кивала головой, а вот Чезаре было плевать. Два года он тратил на всякую ерунду, учился новому счету, учился новой грамоте, и — хоть какое-то веселье и удовольствие — друг отца, из тех, которые сопровождают некоторые грузы с коротким мечом и большим ножом за поясом, учил его хоть немного владеть мечом и ножом. Чезаре, с удивлением узнал, что его отец хорош! С ножом Молани был хорош, ловок и быстр, причем он не спешил, не дергался, а просто словно знал, когда и в какую сторону надо поспешить и ударить. Отец показал сыну пару-тройку трюков и пояснил кое-что, отведя того недалеко за город. И в дальнейшем Чезаре упражнялся сам.

А в пятнадцать лет он упросил отца доверить ему поездку на Сардинию, чтобы проверить, как там идут дела на самом деле. Не начал ли хитрить старый хитрый знакомый и не начали ли уши вертеть старику Молани. А мужчины из рода Молани никому не позволяли вертеть себе уши — потому что все они поголовно были чуть лопоухие. И это было единственным изъяном в их красивых мордах, с грубоватыми, но аккуратными прямыми носами, и с шальными глазами цвета морской, чуть зеленоватой воды. И еще голосом славились Молани — гулким, низковатым, таким, что будоражил сердца красоток и позволял в свою пользу вести споры и договора.

На острове Чезаре быстро нашел своих старых знакомых, заново познакомился, выяснил, что старик Джузи Бальди был прост, каким показался и пару лет назад, и подозревать таких пней, только тратить свое время впустую. Такие не хитрят, не крутят уши. А вот малой Бальди был веселей, с ним Чезаре узнал каковы на вкус губки у местных вольных красоток. И еще он узнал, что можно славно повеселиться, только надо сгонять подальше в горы и тогда...

Тогда жизнь его завертелась, и много было чего в ней разного, и веселого и злого, и страшного и понятного, но Чезаре не боялся никогда. И очень скоро он уже стал заводилой в компании таких же как он сам сорвиголов, парнем в маске, вольным жителем пещер и гор. Прозвище ему дали нелестное: 'Фаба' — потому что прознали, что он сын купца, но весь извертелся и вывернулся малой Молани. Не смог он подставить отца под разор и возможную смерть — а к Чезаре подходили и подговаривали устроить свою новую жизнь лучше, стоит только забрать от старой всё! Нет, Чезаре всех отговорил и вывернулся, и был прозван брехунишкой, ловкачом и обманщиком, мастером плести словеса. Но не лгуном! Это было четко и понятно всем — Чезарик не лгун, он скуп на слова честные, но, дав слово, он его держит. Хотя, скользкий он на болтовню этот Чезарик. Девок только портит и веселит, паршивец, вот с ними он мастак!

Когда Чезаре Фаба узнал о том, что на юг заявились атланты, а про них он кое-что слышал, и это кое-что ему не нравилось — он решил увернуться от всеобщего намерения разнюхать всё лучше. Но вот выпал ему жребий! Вытянул он черный камушек из черного колпака и отправился взглянуть на этих самых атлантов, до старого Каралиса было не так и далеко. И когда всё вышло их компании боком, молодой бандит понял две вещи: он попался, и очень серьезно и крепко провалился в крепу букка, в незаметную, но коварную трещину в каменном полу прохода пещеры, и если ты попал ногой в такую — лучше не дергаться! И он не дергался, красавчик и ловкач Чезаре Фаба во все глаза смотрел на женщину, которая сразу запала ему в душу. Он не поддержал смех своих приятелей — он был из Неаполя, а королева Джованна была крепкая, ловкая, хитрая ловчила, и та еще дрянь. Но она была сильна, и наполитанцы её уважали, хотя и корчились от происков её любовника, совсем меры не знал паскудник и вымогал все новые и новые поборы с честных наполитанцев! Чезаре видел ту, которая была способна зажечь его сердце, оно уже чуть замерло и стало тлеть знакомым чувством — изредка Чезаре терялся и позволял крутить себе уши. Но пальчики пары прелестниц, были такими нежными и сами они были так странно хороши, что таким не грех и уши подставить — крути, не отвалятся, знай сама подставляй. А потом, когда наступило время расплаты — Чезаре только скривил рот во все понимающей ухмылке и молча прошел в темницу. Он немного удивил тогда легионеров, сразу заговорив с ними на приличном древнем языке торговли и чести — латинский он знал отменно, умел зубы заговаривать. Но с этими он не шутил, не вертел попусту языком и не изворачивался — он был молод! У него не было еще особых тайников и тайн и все только начиналось. Хотя сам он узнал немало. И спокойно он все рассказал. О том, как полюбил пещеры, как бросил дело рода Молани, и стал парнем в маске — и все свои секретики спокойно выдал, даже рассмеялся: 'Немного вам от меня достанется, легионеры. Но вот есть у меня знакомые, те еще кровопийцы'. И спокойно, с улыбкой он рассказал многое, и только улыбался, когда ему ломали пальцы. А потом и вовсе смешно вышло. Чезаре вдруг отвлекся от боли и кивнул на пояс легионера:

— Ножи у вас приметные. Должно быть хороша сталь. Я Молани. Знаю пару трюков с ножом. И сам неплох. Готов показать. Это секрет не этой земли, это секрет Молани. Но готов проверить, ты как, хорош? — он подмигнул молодому парню.

— А чего раньше не сказал, болван! Я же тебе большой палец сломал, и еще другие, как ты теперь с ножом? — вдруг воскликнул легионер.

— Я и левой могу, — снисходительно бросил юный Молани, которому мало было соперников в этой забаве.

— А давай! Жаль, жаль, как вот неудачно-то вышло, что же ты раньше не сказал, — легионер стал освобождать бандита от кожаных ремней, и кивнул другу. — Позови наших. Ника высмотри, и Лорчика, они с ножами мастера, все высмотрят из повадок этого парня.

А потом Чезаре дали собраться с силами, выдали его верный кинжал, который он добыл себе давно, и который стал верным помощником и единственным надежным другом молодого бандита. Ему налили кружку вина, ломоть хлеба выложили и даже кусок мяса вяленого отрезали. Но Чезаре только чуть пригубил вина, с уважением кивнул головой — вино было восхитительно! Из запасов королевских — точно так! Никогда такого он не пил.

А потом прошли в небольшую залу где ожидали их человек семь легионеров, все парни молодые, но какие-то старые глазами, и совсем не шальные, как все те солдаты, которых встречал Чезаре, легионеры встали у стены, освободив место для поединщиков. И Чезаре показал им всем! Показал каков он! Показал всем, что все мастерство Молани ничто против ухваток атланта, который поиграл с ним как с мальчишкой, недавно взявшимся за нож. Потом легионер ловко крутанулся и легонько двинул бандиту в лоб рукояткой ножа. И Чезаре понял — да они все не слабей этого мастера! Потому что парни кивали с пониманием. Сразу завели речь на тему, что приемы Чезаре чуть бестолковы — ого, как можно извратить славный удар — но есть там и забавный финт. Если он не случайно вывернулся у паренька. А проверить надо. И тут Фаба увидел, каковы они на самом деле — легионеры Атлантиды. И ему стало впервые страшно — они были не просто мастера, они дышали этим, в быстрых, коротких на движуху схватках, легионеры выдавали ясную и четкую цепь ударов, и Чезаре видел — они могут учить высших дворян обращению с кинжалом. И никогда такому не учат дворян — простому, жуткому способу убийства — ведь дворянам нужно нечто особое, церемонное, этакое. А потом зашла девчонка, от вида которой его перекособачило, и рассмеялась, что итютю, нельзя давать нож в руки: 'Ножик детям не игрушка, писюльки свои так вертите, смотри как надо!' И девка выхватила откуда-то из-за спины свой кинжал и провела такую атаку, после которой, легионер — её противник — только послюнявил порез на щеке и согласился: 'Вот резаться зачем, Алиска! Злая ты, уйду я от вас!' 'Вином смочи, балбес, никуда не денешься, когда разденешься', — она подмигнула своему другу и с прищуром глянула на Чезаре:

— И что он может этот бандитик?

— Да ничего особого, забавный парень, из купцов, в бандиты вон вышел, — весело рассказал ей легионер.

— Недалеко забрался, все они торгаши и кровопийцы, поубивала бы, — улыбнулась странно выглядевшая девка, от которой у Чезаре ноги чуть ослабли, но он стоял, он не выдал своих чувств.

— Можно и убить, обязательно убьем, — спокойно заверил подругу легионер.

Простота и искренность его слов, окончательно дала понять молодому Молани, что его может спасти только молитва, только его удача. И он молился, как никогда в жизни, он молился Марии Магдалене, потому что жил на улице её имени и с детства ходил в церковь её имени, и просто рос с неясным признанием того, что Мария Магдалена это хорошо.

И удача рода Молани не оставила Чезаре — он выжил. Единственный из всей их компании дурачков, которые вздумали обмануть атлантов. Чезаре немного изменился после того, что он увидел на арене старого римского амфитеатра. Он понял то, что никогда никому не расскажет — это люди из старых легенд. Они не дьяволы, они не знаются с Сатаной, и они не черти и не ведьмы, хотя девки точно что-то ведают, странные они. Но легионеры были как те воины — из древности, из легенд, те, которые пришли со своими богами и разрушили великий Рим! И все их естественные, но от правого плеча, перекресты не обманут Чезаре — они не христиане, точнее, они не только христиане — они точно язычники, но странные язычники, которые рядом с Господом ставят своих древних богов. Но вот трепать на эту тему языком он не станет. Он сделает по-другому. У него теперь есть цель.

И Чезаре видел, что несколько легионеров были довольны тем, что он выжил. И он немного позабавил атлантов тем, что вел себя самоуверенно и чуть напыщенно после того, как жребий ему выпал — жить. Но самодовольство Чезаре Фаба было простым и не наглым. Он заявил, что ему нужны ванна, ужин, и чистая одежда. И пояснил, что ему нужна обычная строгая одежда горожанина. 'В родной город хочу вернуться', — пояснил он свои запросы. Атланты не спорили, не жадничали. Ему выдали целый ворох всякого чистого и довольно приличного, но скромного тряпья. Ему выдали внушительный мешок — в него барашка можно было запихать! Чезаре без улыбки, но с внутренним удивлением поразился тому, как много барахла таскали на себе и при себе его былые приятели. Он высыпал все вещи и вещички из мешка и увидел, что стал обладателем приличного сокровища. Чего там только не было, и все были знакомые безделушки, которыми все любили хвастать и врать всякие враки, рассказывая, как они попали в руки таких ловких и смелых парней. Но ему было неудобно с таким приданным. Узнав, что легионеры не занимаются скупкой и обменом драгоценностей на деньги, Чезаре уточнил:

— Вы можете доставить меня на Сицилию? Мне удобно на Сицилию.

И уже через несколько часов он плыл на соседний с Сардинией остров, идти до которого было недалеко, и который имел судьбу схожую с Сардинией. Хотя несколько особую, оригинальную, достойную самого большого острова Средиземноморья. Большого, потому что он был реально велик. На Сицилии жил Архимед! Лешка Зубриков как-то коряво так и смурно пошутил друзьям: 'Да в задницу этих сардинцев, вообще никакущие сволочи. Назовите мне хоть одного сардинца? Молчите, и я не знаю никого. На севере Корсика — Наполеона родина! Сицилианцы — вот это люди! Они мафию изобрели! А все почему? Потому что на Сицилии жил Архимед! И там его потомков меряно-немеряно! А даже капелька крови такого гения — это просто разрыв мозга. Сицилийцев не надо тыркать. Пусть сами с собой разбираются. А сарды — хватит, никудышные они люди, отсмеялись своё, прохохотали Родину'.

На Сицилии молодой бандит быстро добрался из Дрепана до столицы Сицилии, древнего Палерму — они соседями были эти два города на северо-западной части острова — и там занялся своими делами.

Прежде всего, Фаба прошел на один небольшой рынок и прикупил кусочек сыру. Это был особый сорт сыра, сардинский особый сорт сыра. Его вымачивали в молодом уксусе, и запах у него был особый. Потом Чезаре зашел в неприметную лавку и выставил корзинку с сыром на прилавок. Хозяин, пожилой, но крепкий, седоусый, но с волосом без малейшего намека на седину, пошевелил ноздрями и прямо спросил:

— Как тебя зовут?

— Фаба, — ответил нужное слово Чезаре.

— 'Фаба', 'Фаба'... ага, есть такой, молодой да ранний. Чего надо, Фаба?

— Обменять побрякушки на звонкие флорины, — и бандит достал несколько этих побрякушек на просмотр.

— Ого, а мне знакомы некоторые, откуда они у тебя! Ты же не мог перерезать хозяев и бежать на Сицилию, не верю, — улыбнулся было старый скупщик краденого и прочего нечистого товара.

— Я и не бежал, спокойно приплыл, атланты отпустили только меня. Жребий мне выпал такой. А остальным выпал другой.

— Сдал меня, — сразу сообразил хозяин лавки, но не проявил никакой угрозы, не подал знака схватить молодого клиента, ни голосом не выразил чувств.

— Нет, — так же спокойно рассказал почти правду Чезаре. — Я мало чего сдал. Молод еще, какие у меня секреты? А про тебя, зачем болтать? Твои дела — сицилийские, а не сардинские. Если бы я тебя сдал — я бы к тебе не пришел. Тебя могли сдать другие. Ты человек известный. Жди атлантов в гости. Они цепкие. Но не страшные. Странные.

— Ловко ты слова плетешь, точно 'Фаба'. Ты откуда, Фаба?

— Я с острова смерти. Теперь это остров смерти. Они сровняли с землей старые Оргозоло, Нугор и Доргалеи. В живых остались только несколько сотен и дети. Они отпускают других из Сардинии, перевозят в Дрепан, они купили у людей землю острова. Странные.

— Я уже слышал об этом. И что думаешь делать теперь?

— Думаю провести с тобой добрую сделку. Я недорогую цену возьму. Мне сейчас с парнями нужно быстро крутануться. С монетами будет надежней, чем с этими игрушками.

— С парнями значит, — прищурился хозяин.

— Всегда есть кому бросить нож из темноты, — спокойно подтвердил свои слова молодой бандит старой народной мудростью барбаджийцев.

— Согласен на сделку и цену дам хорошую, — улыбнулся скупщик, и вдруг сделался серьезен, и сделал встречное предложение Чезаре. — Ты можешь сделать её чуть лучше. Пару слов, пару ценных слов об атлантах впридачу к этому барахлу.

Чезаре не стал долго думать, это было понятно, и он знал, что говорить. Заметил он немного, но кое-что было важно всем вне острова, было ценными словами:

— Они засели только в старой крепости. И вокруг части, малой части старой крепости они все сровняли с землей на многие сотни локтей вокруг. Ровная, даже сглаженная поверхность, как на площадях городов, кажется, что если бросить яблоко со стены старой крепости, оно докатится до вод залива Ангелов. Они любят порядок. И атаковать их замок теперь будет очень сложно.

Таких слов было более чем достаточно впридачу к неплохому набору драгоценностей. Все остались довольны знакомством. Чезаре еще никогда в жизни не владел такой суммой золотом, целое богатство, но он странным образом всегда был равнодушен к богатству. И уж тем более не прельщала его доля купца, который прирастает свои сокровища медленно, упорно и долго, когда сольдо бережёт золотой. Разузнав немало местных новостей, Чезаре немного подумал и сделал свой очередной ход. Купив необходимое на малом рынке, он отправился на побережье, где сторговал себе лодку. Простую рыбацкую лодку, под малым парусом, с набором сетей, все они были одинаковые, эти проверенные веками пески — лодки рыбаков, на которых при удаче можно вокруг всего Средиземноморья пройти, и посетить все порты и города этого древнего мира.

Не откладывая дело в дальний ящик, но аккуратно сложив в него все свои скромные припасы и запасы, Чезаре Фаба, бандит из рода Молани, отплыл в сторону острова Сардиния, острова смерти. Казалось, что его ведет некая путеводная звезда. И он уже знал имя этой звезды, цвет её глаз, лукавый прищур, и чуть неприятную и холодную улыбку. Образ легата Апфии не выходил из его головы. Она манила и звала своим чуть хрипловатым, негромким голосом, в котором было достаточно силы, чтобы обозначить свою власть, свою непреклонную власть. И Чезаре улыбался ночному небу и морю, вот уж чего он тоже никогда не боялся. Было нечто особое в этом мире пещер и моря — не простое, но ведь и Чезаре Молани тоже был не прост, ого, он был далеко не прост. Он хорошо выспался на корабле атлантов, пока ехал на Сицилию, он не устал, и ворочать небольшим парусом ему было не трудно. Долго он плыл, более суток, измотался и устал, глаза уже слипались в желании отдохнуть в компании снов, но Чезаре крепился, Чезаре твердо знал — ему повезет. Удача уже приметила его, отметила его, и надо просто делать свое дело, и фортуна не оставит смельчака.

Когда он увидел впереди берег, он устал, но сил было вполне достаточно, чтобы подвести лодку к удобному месту, там, где скалы позволяли протиснуться к ровной земле. Потом он, не думая об осторожности, 'ке сара — сара', — что будет, то будет — выскочил из лодочки и втащил её как мог, подальше от волн, и привязал к первому ближайшему стволу небольшого деревца, и забрался в лодку и лег спать — все потом, все после сна.

Он хорошо выспался. И с улыбкой встретил жару июльского дня, вокруг шумело море, кричали чайки, щебетали другие птицы, с неба палило своим жаром летнее, щедрое солнце. Чезаре умылся морской водой, разделся и искупнулся, смывая с себя все запахи, всю грязь и пот. Он любил это дело: и ванну принимать, чуть подражая знатным аристо, и готовиться к дерзкой выходке. У него не было ни фачче ди визо — специальной черной деревянной маски разбойника, ни этих забавных бубенчиков, ни шкуры овцы, но он и не собирался разыгрывать такое представление, пользоваться этой уловкой. Все, что ему было нужно, он купил — крепкий грубый плащ рыбака, без всякой покраски. Оттого полностью совпадавший цветом с окружающим пейзажем — серый, с чуть грязноватыми оттенками в некоторых местах — надежный плащ простого человека, и потому, иногда — разбойника, и не надо ему другого. Он быстро освоил это искусство — осторожное и неторопливое умение красться, укрытым плащом или шкурой овцы, оставаясь совершенно незамеченным даже внимательными глазами стражников охраны важных мест. Потом он прошелся по округе и нарезал ветвей, чтобы укрыть свою лодку, пригодится, деньги плачены, свое надо беречь всегда. В укромном месте, у стены в одной обычной, маленькой пещерке, даже не пещерке, а так — широкой расщелине в скале, он закопал все ценное, что ему не могло пригодиться — золото, сменные вещи и припасы. Где он высадился, Чезаре не знал, но это было смешно — из любого места Сардинии он доберется до другого, нужного ему места за пару дней, или за три, если осторожничать — а осторожничать ему хотелось — сейчас местные злы и бесшабашны, не стоит им попадаться на глаза. Да и не мог он заплыть далеко, мимо острова он не боялся промахнуться, и вроде бы, оказался довольно близко от южного побережья Сардинии. Не стал он гадать о пустом и собрался на дело, и отправился в путь.

И привели его тропки-дорожки, неспешный шаг, остановки с внимательным и чутким обращением в слух, довольно скоро к городу, который раньше был Каралисом.

Не было никакого Каралиса, изменения в округе и пейзаже были настолько серьезными, переворотными и кардинальными, что Чезаре только уважительно покачал головой — умели эти бестии дела проворачивать. Сразу видно — народ серьезный, крепкий, точно наследники величия Рима — они действовали нагло, решительно, но очень толково, умно и сообразительно. Но на свой лад. От моря, да и с трех остальных сторон к центральной древней крепости было небольшое возвышение, уклон был не резкий, но ясно видимый глазом. Атланты вырубили все насаждения и все растения в округе — все здания разрушили и сравняли в ровную, чистую поверхность — Чезаре не лукавил и не обманывал старого торгаша, который был много кому доносчиком, дело такое, хочешь жить — умей доносить. Сейчас на вершине главного холма города возвышались белые стены и башни, были видны белые стены высоких зданий дворцов и других крупных строений, там даже пару церквей, похоже прихватили атланты. Чезаре, конечно знал столицу этого района, был он здесь и даже несколько тайных ходов знал, мог проникнуть в старый город в любой время — желательно ночное, когда заперты ворота, но меньше лишних глаз. 'Красиво, слишком нарядно и нахально', — подумал, улыбнувшись, бандит, они точно издеваются над всеми — замок выглядел как чистая дева, как чистых кровей аристократ в белоснежном одеянии на вершине холма, от подножия которого во все стороны расходилась скромная, серость обычных камней.

Он присел, перекусил, помочился и сделал остальные грязные делишки, и отправился на вылазку. Посмотрим, каковы атланты против мастерства барбаджийских горцев, смельчаков и отчаянных парней в масках.

Не будем описывать его долгий и извилистый путь — это был не интересный путь, он полз как змея, останавливался и снова полз, не спешил, не дергался, ему были безразличны и свет солнца, и тени, которые иногда укрывали землю от набежавших на лик солнца белых облаков, он бы и под дождем, в серой слякоти и дневном дождливом легком сумраке не спешил, и не дергался — так надо, так было всегда.

Чезаре даже перебрался через стену, хоть атланты и стали уже возвышать участки стены, но знал он о паре тайных мест, купил он эти важные слова, которые указали ему на пару важных мест, где ловкач, который не боится высоты, спокойно взберется на высоту стены. Везде можно пробраться, если смел сердцем, крепок и тверд руками, и спокоен разумом. Но иногда везде за такими ловкачами и смельчаками есть глаз да глаз.

Когда прямо перед носом Чезаре, воткнулся в землю арбалетный болт, он просто замер, сразу понял — попался! Опять попался! Вот что за люди такие! Нет от них никакой радости честному бандидосу.

'Встал спокойно. Снял свой плащ. И руки развел в стороны. Посмотрим, кто у нас здесь такой хитрый', — услышал он голос, голос девушки, и стало стыдно и неприятно. Амазонки. Эти бешеные, эти могут и на месте приколоть. Попался. Он выполнил приказы. Амазонка вышла из тени здания, и осмотрела лазутчика, голосом холодным и полным презрения вынесла свой вердикт: 'Вроде здоровый ты, но негодный ты. Даже семя у тебя дурное. Дурачок, который вздумал прокрасться к амазонкам'.

'Я прокрался к амазонкам. Теперь я хочу задать вопрос легату Апфии', — спокойно выдал свои намерения Чезаре. А что? Говорить ему не запрещали, и самая прямая дорога к цели могла быть построена только на прямых и чистых помыслами словах.

— А ты кто такой? Кто ты такой, чтобы говорить и задавать вопросы легату, — спросила насмешливым тоном амазонка, слова бандитика её явно повеселили.

— Чезаре Молани Фаба, — назвался юный бандит.

— Да хоть жаба, хотя ты не жаба, ты суслик. Ладно, — амазонка указала направление, чуть двинув арбалетом. — Иди за мной, не шали. Далеко влез, пусть на тебя старшие посмотрят.

И старшие посмотрели.

Глава 7. Судьба бандидоса, который ну никак умереть не мог

Апфия и Лешка в большой зале башни Слона разбирали перспективы арагонского вторжения и все не могли договориться: легат Корпуса амазонок, вдруг вспомнила, что она и капитан, и было бы славно топить врагов в море — Апфия блаженно жмурилась от возможности сжечь этих придурков арагонцев. Но был ведь и второй вариант — изначальный, гранатами и минами накрыть — но на земле, как в Англии, во время перехода. Зубриков настаивал на суше вздрючить идальго — трофеи! Кормить себя, чем будет корпус? Соли накупили на год — кто всю соль жрёт? Что за солеежки такие кругом объявились? Климат может быть в этих местах особый? Рановато амазонок на солёненькое потянуло. Апфия желает переквалифицировать амазонок из злобных тигриц в обезьянок? Лешка только за! По пальмам всех — финики собирать — отлично! Финики очень вкусны и полезны, дети в Атлантиде будут счастливы и благодарны обезьянкам из Сардинии, которые пришлют им вкусные финики и орешки из сосен пиний. Оливковое масло можно не мутить, подсолнечное — супер, вкуснота! Винограда тоже полно. А вот финики и орешки — это да, вечно арабы нам впаривали свои финики. Хватит! У нас теперь свои финики будут — амазонские — здесь пальм этих полным полно! Дети там зернышки соберут на полях, хлебушек пришлют сестричкам амазонкам, а те им — финики. Как, Апфия? Мы финики сами собирать будем, или купим? Хочешь купить — продай трофеи, а где трофеи, если ты их сжечь и топить только рада!

Апфия фыркала, стоящие у стены амазонки сопели возмущенно — никто не хотел в обезьянки! Николашка чуть в голос не ржал, ему всё было поровну, хоть тигрицы, хоть обезьянки — он уже начал немного злиться на подружек, поспать и отдохнуть выходило всего часов пять в сутки, заездили они его совсем — две ведьмы какие-то, а не скромные девчонки, какими казались всегда.

Смена представления всем показалась забавным развлечением. Когда ввели бандита, Ник склонил голову чуть набок и сделал лицо, на котором явно было написан вопрос: 'Ты ненормальный? Или у тебя чума? Ты чего приперся! Тебя же замочат сейчас'. Лешка первым делом спросил:

— 'Фаба', это что значит?

— Я не люблю говорить правду, — честно ответил Чезаре.

— Ты играешь словами, или просто любишь врать?

— Я игрок, — улыбнулся бандит.

— Довольно пронырливый игрок, — улыбнулся в ответ Лешка. И вдруг спросил, что-то прикинув своё, особенное. — Ты из какой фамилии? Не Скорцени случайно?

— Молани, — честно ответил Чезаре. — Скорцени рядом живут, они хлебом торгуют.

— Ладно, — вздохнул Лешка. — Чего хотел, Молани?

— Я хочу задать вопрос легату Апфии, — спокойным голосом, и, глядя в глаза единственной и неповторимой, заявил Чезаре.

— Хочешь? Задавай, — так же спокойно разрешил Лешка.

Было весело. Амазонки напоминали кобр в замороженном состоянии, они выпрямились, расправили плечи, и чуть подались вперед, словно желали разорвать наглеца на кусочки, надулись и смотрели со злобой и даже ненавистью на этого бандита. Апфия стояла рядом и не вмешивалась в беседу, с веселой улыбкой, чуть прищурившись, смотрела на этих двух прохиндеев, и думала, что один другого стоит. Правда один был неподражаем, он был свой, родной балаболка и проныра. А вот этот красавчик был чужой. И он был честный, наглый в своей простоте. И говорил он слова простые, не играл сейчас:

— Ты не графиня. Я вырос в Наполи, я видел королеву, и графинь я видел, и герцогинь, ты такая как я — простая горожанка. Просто поднялась высоко. А теперь я спрашиваю: ты можешь найти мне место рядом с тобой?

— Я замужем, мальчик, — весело рассмеялась Апфия.

— Подвела меня удача рода Молани, — покачал с сожалением своей головой Чезаре и понял, что теперь точно пропал, но это было уже не важно.

В комнате воцарилась тишина. Такая неприятная тишина, скомканная и неуютная, словно начать говорить первым стало бы признанием в своих грехах — бывает такое. Но Лешке все было не страшно, и грехов он своих не боялся. Потому задал тему продолжения беседы:

— И что с ним делать?

— Убить его надо, скользкий он слишком, — сразу вынесла приговор Апфия.

— Можно и убить, — признался Лешка. Вариант простой.

— Прижать его нечем, семью он оставил, своей нет, — вдруг негромко, но чуть с иронией в голосе, с насмешкой, уточнил Николас. — Бандит. Ловкий бандит. Я бы на твоем месте начал молиться, хотя, вряд ли Спаситель услышит молитву такого как ты.

— Если Мария Магдалена не отвечает на твои молитвы, это не значит, что она тебя не слышит. Она слышит. Просто не отвечает. А вот ты, легат ответишь мне на вопрос?

— Послушаю сначала. Потом подумаю, — Лешке этот парень на самом деле поднял настроение. — Задавай свой вопрос, Чезаре, имя у тебя славное. Большое.

— Говорят, вы наследники древнего Рима. И я согласен. Было время, когда Рим нес и крест, и старые боги еще не были изгнаны из сердец. Но Бельзевув никогда не почитался в Риме. И ты сказал, что не твой он бог, просто почитаешь ты его и уважаешь. Вот я и спрашиваю. А разве так можно? Ведь на всех богов и богинь не угодишь. Много их. Ты могилу себе роешь вниманием.

Тема вопроса оказалась настолько неожиданной и глубокой, что все замерли — вопрос был очень интересный. Только Лешка усмехнулся легко и кивнул головой бандиту, признавая внимательность и остроумие этого парня. Ответил также легко:

— Я в свою могилу однажды уже и наступил одной ногой, Чезаре. Но таков мой путь. Мне можно. Тебе — иная дорога. В море — с горлом перерезанным.

— Нет, — вдруг тихо сказала одна из амазонок.

И все замерли. Бывает так: всего одно слово. Одно простое, короткое слово. Но звучит оно так, что всем сразу становится ясно — будет так, как сказано, по слову этому всё свершится. — Не с горлом. Алисия так грубо не работает. Ты помнишь, бандидос? Тебя ведь просили возвращаться — ты молодец, не обманул сестру. Теперь готовься к смерти.

И Чезаре вспомнил, хотя там и вспоминать было нечего: когда он уже был готов подставить голову под черный мешок, с которым его хотели отвести в порт — не надо лишнего видеть посторонним в военной крепости, дело понятное, и он так делал с пленниками — тогда его окликнула одна из амазонок, та, которая с ножом не уступала легионерам. Пристально и холодно оценила его стать, лицо и кивнула: 'Возвращайся, горец. Буду ждать. Лично прирежу'. И Чезаре ей ослепительно улыбнулся — жди, красотка, хоть ты и страшная, как овца стриженная, но мечтать не вредно, мечтай — прирежешь.

А вот сейчас Чезаре Фаба понял, что так будет нехорошо. Негодится от руки девчонки умирать, пусть даже она лучше его ножом работает — и что! Она, может быть, с детства училась ножом резать — и что теперь? Негодится так. Но на него никто не обращал уже внимания. Все с удивлением уставились на сестру Алисии, словно задавали вопрос: 'И что это за фокусы такие? Что это за свидания с ножом в руке? Очень интересно'. Но Апфия быстро внесла ясность в сложившуюся ситуацию:

— Тогда не может быть другого варианта. Она дала ему слово, он здесь. Ножи в руки обоим и пусть разбираются, а мы посмотрим.

И все заулыбались. Чезаре вдруг понял, что все это он видел уже не раз — в горах вечерами всегда такое устраивалось, от скуки, от безделья, от затуманенных вином голов — поножовщина! Всем весело и шумно, хорошее веселье! Но сейчас... он с недоумением осматривал присутствующих и видел — им и взаправду хотелось посмотреть на поножовщину, и результат был не важен. Увидеть двух людей схлестнувшихся на пороге покоев матушки смерти — вот что главное! И Молани понял — они точно ненормальные. Но он был большой мальчик, крепкий боец и отлично знал — надо подготовиться, надо собраться. Никто не обращал на него внимания, только Ник одобрительно кивнул, увидев, как успокоилось мышцами лицо бандита, как расслабилось тело, и вся фигура его являла собой статую полностью удовлетворенного жизнью человека, который узнал все что хотел, и ему осталось немногое — умереть с честью.

Послали за амазонкой. Когда Алисия вошла в комнату. Сразу увидела Чезаре и обрадовалась, но не стала языком нести всякие оскорбления или прочие глупости. А просто прошла в угол и стянула с себя хитон, оказавшись в узковатых кожаных штанишках и маечке, которая не скрывала обнаженных сильных, красивых рук, грудей торчащих двумя напористыми дерзкими и наглыми подружками, и вообще — нескромная была маечка, потому что на белой ткани её прямо в области живота алела надпись: 'Не влезай — убьёт!' — и стрелочка была алая, вниз указывала, на интимное место. Надписи девчонок и мальчишек научил делать, конечно же, Лешка — еще давно, пояснив, что это хорошо, это показывает индивидуальность и раскрывает наши сокровенные чувства другим — и все мы лучше узнаем родных братиков и сестричек. Но с каждым годом надписи становились всё жестче, только детишки гоняли по Атлантиде с корявыми буквами на легкой нижней одежде, с намалеванными слоганами вроде: 'Шакалад люблю!'

Леша увидел, что Чезаре не обратил на провокацию никакого внимания, а то, что парень латинский знал хорошо, он успел прочитать из его досье. Ник уже сунул ему досье и пожал плечами, что означало: думать надо, интересно можно сыграть, но надо думать.

Но думать теперь уже было поздно. Чезаре выдохнул, улыбнулся белоснежными зубами той улыбкой, которая всегда обращала на его сторону малознакомых и даже знакомых иногда. Он снял легкую жилетку, остался только в черной сорочке, черном широком поясе и простых черных штанах. Обут он был в старые простые кожаные башмаки, горские, специальные, очень удобные, хоть и не очень красивые. Он просто вытянул левую руку вбок и его поняли — скоро вложили в руку кинжал. Амазонка чуть сморщилась. Немного неравные условия, но изображать из себя принципиальную дурочку она не стала — сам итютю нарвался, вот и получил, идиот. Она не успела достать свой боевой нож, как в комнате прозвучал звонкий голос молодого наглеца: 'А ты промеж ног тоже губы бреешь? Ну, чтобы хохолок такой же был, как на голове?' И это был фаталити. Первым заржал Лешка, смех подхватил Ник, но и Апфия фыркнула сначала, выплюнув внезапную 'смешинку', но потом не стала сдерживаться и звонко рассмеялась. Амазонки ничего там не брили! Но вот ей Алекс реально давным-давно пытался пояснить особую красоту интимных стрижек и бритья в укромном месте — похабник!

Алиса была девочка хорошая. Алиска была очень хорошая девочка. Она еще и девочкой ко всему прочему была — и вот шутки такого юмора она не понимала, и то, что её на глазах у всех 'поимели' она поняла сразу. И сразу она ответила — метнулась вперед и вниз, с желанием воткнуть нож точно в печень скоту. Но парень был ловок и ждал, уклонился и быстро резанул пару раз по руке, по плечу — промазал, — Алиса чуть не упала у его ног, но отбросила себя назад почти из полусидящего положения от этого живчика. Он сделал всего шаг в её сторону, как был вынужден кинуть тело вбок — девчонка как змея с хвоста кинула тело вперед, и нож так и летал в её руке, с угрожающей настойчивостью порываясь взрезать тело парня в местах, резать которые нельзя — очень опасно для жизни там давать себя резать. И они еще пару раз что-то станцевали подобное — атака — уклонение, новая атака и только звон стали был слышен, и шумное дыхание двух противников. И вот Алиса взяла своё, она была мастер, чего смеяться — она уже успокоилась, уже не злилась на себя за срыв, уже все увидела в противнике и ударила насмерть — пора кончать с этим, девчонки же простые, как бублики, засмеют. Ударила она хорошо, и приметила точно, но в этого сардинца словно бес вселился, и он опять увернулся! И вместо того, чтобы проткнуть этого наглого ловкача нож девушки только крепко его порезал, такая рана сразу дала о себе знать. Кровь сразу стала пятнать пол, да и рубаха не скрывала того, что там беда — хорошо она его зацепила — прямо по пупку прошлась ножичком.

'Стоять', — приказала Апфия и добавила всем и так понятное: 'Хватит. Ты свое получила. Теперь уже нечестно это'. И из глаз Алиски слезы закапали — ну как же так! Вот ведь скотина! Даже сдохнуть не может нормально — итютю поганый! А Чезаре стоял, чуть согнувшись вперед и смотрел на девушку — крепко она его достала, сволочь, что за девки у них шальные, паскудницы, зла не хватает.

— И вот что с тобой делать? Хоть монетку бросай, — вздохнул Лешка. После такой схватки всегда немного устало всем, будто сами прыгали сейчас с ножом в руке.

— Так бросай, и валите с глаз моих. Дел полно, прощай, Чезаре, позабавил, — и Апфия сама вышла из комнаты.

— Давай, Чезаре не будем дурить и положимся на волю фортуны. Странный ты, сообразительный, но чужой, — и легат Алекс достал откуда-то из-за пазухи легкого хитона монетку.

Он не успел её бросить, чтобы решить судьбу виновного. Прервал его адъютант. Ник тихим голосом заметил: 'Куда спешим? Кого хороним?'

— И что к чему? — отозвался Лешка на призыв своего друга и верного ординарца притормозить.

— Он наш теперь. Все видели всё. Он опять выжил. Сестренки, вы без претензий. Он теперь наш — легион решает, — Ник чуть оскалился и показал в улыбке клыки — а был он точно из волков, Зубриков боялся даже знакомить Николаса с заморочками американских тотемистов шаманов — в оборотня превратят парнишку, не-е-е-е, нам Николашка нужен простым легионером, не надо нам оборотней!

— Он теперь ваш, — признала рыжая амазонка, чуть вскинула голову и подмигнула своему парню. — Не подведите, ле гионэры.

Все в отместку, что он хвастал умением целоваться, которое ему во Франции поставили тамошние красотки. Вечно теперь рыженькая лиса Елена выискивала слова и отделяла приставку, подчеркивая нелепость и глупость своего милого Николаськи, который совсем офранцузился там во всяких Парыжах — такой же нахал и ле нтяй, как старший братик Лё Ша. Лёха долго смеялся и выспрашивал, Ник точно подругам про 'Ша Нуар' не болтал? Не болтал? Молодец, нтяй, помалкивай и дальше.

Когда амазонки вышли, Ник уже кое-что сообразил, для начала он сел в кресло у окна, и дал распоряжение раненному:

— Сопли утри, и кровь останови, чего ты, как тютя, перед девчонками стыдно.

Больше на Чезаре внимания эта парочка не обращала, знали они, что сейчас за ними присматривают троица глазастых — вот уж точно нтяи, которым от честной работы любо отлынивать, и прохлаждаться в залах и комнатках башни Слона, в которой обосновался штаб Трои.

Башня была высока, мощная, солидная, чуть ниже северной башни святого Панкрата, но зато ближе к заливу. Возились с ней долго, вот где пришлось морды воротить, при этих дикарях в подвалах башни была тюрьма, и это было нормально. Но вот место казни преступников давным-давно определили на площади рядом с башней Слона — и отрубленные головы выставляли на стены башни. А сардинский климат был такой хороший, что эти головы годами могли гнить и сушиться на стенах, исполняя роль страшных украшений, и напоминаний всяким бездельникам и бунтарям — не шали, стены Торре дель Элефанте всем рады. Стены были корявыми, гудели от ветра, а ветра в Сардинии были шальные! Вот уж тема для отдельного разговора и исследования. Сардиния была островом вечной ветрености, изменчивости ветров, и стены башни Слона гудели так, что все местные вздыхали: 'Опять погубленные души казненных голосят, ох, не к добру всё это'. Хорошо пришлось почистить от гнили и вони стены, и стала красавицей башня Слона — четыре яруса это стало приятным дополнением к довольно просторной площади старой постройки, балконы были массивные, солидные, немного подшаманили юные строители над переборками и стенами, и сделали всё к своему удобству и удовольствию.

Название свое башня Слона получила от украшения, к стене башни была пристроена полочка, этакая подставка, на которой стояла фигурка слоника. Слон, каким-то образом был символом италийцев — пизанцев — совершенно непонятно, отчего их так на африканские мотивы потянуло, они вообще странные эти пизанцы. Лешка с подозрением к ним относился всегда, потому что у него в голове был вечный символ — 'Падающая Пизанская башня' — это очень фундаментальное дело! 'Нам, пизанцам всё до пизани! Всё по барабану! Мы никогда не упадем, мы можем загудеть и немного наклониться, и вообще, кажется, что мы загнулись — но мы века стоять будем!' Подозрительными типами они казались Зубрикову. В столице Сардинии пизанцы не удержались и статуэтку слоника выставили на всеобщее обозрение, бахвалясь своей властью. Вот этого слоника легионеры и вымыли, и почистили, и подкрасили с удовольствием, не то что эти провонявшие гнилью и заляпанные всякой гадостью стены, пока очистили, пока отмыли, пока отбелили — все взвыли.

Зато трюк провернули легионеры славный — задурили девчонок! Легат Алекс совершенно серьезно кивнул головой, когда те у него спросили: 'Это правда, что если погладить хобот слонику — тогда у знакомого мальчишки, как бы это так сказать...' Лешка не стал мучить девчонок, краснеющих и мямлящих свои фантазии, и нелепые попытки описать сексуальные забавы, а просто подтвердил: 'Правда. Только надо знать меру. Во всем. Там раз в три недели можно гладить, или один раз в двадцать дней. Потому что ноги четыре, а пальцев пять'. И такого взбалмошного пояснения хватило наивным дуришкам, которые быстро разметили себе маршрут на высоту в десять метров и стали лазать к статуэтке и гладить. Апфия потом отвесила Лешке честного пенделя под зад и пригрозила, что если он опять вздумает выставлять её подчиненных полными дурами — она ему погладит, она ему хоботок по старой памяти погладит — бритвой.

Сейчас в башне Слона речь шла о деле тоже опасном — бритвой по хоботку это не просто опасно, это ужасно — и касалось оно Апфии, и никто не хотел ошибиться, потому что фурию Эллады все любили, она была хорошая, хотя иногда совсем дурная. Ник знал, что надо аккуратней сейчас разобраться с телом, не рубить сплеча:

— Смотри легат, никак он не сдохнет. А это неспроста. Кто он такой? Неважно. Мы же не станем упускать из внимания его удачу и такую цепкую оборотистость.

— Изворотливость, — заметил Лешка, внимательно слушающий Ника.

— Неважно, он ничтожество и враг, но мы понимаем: кое-что неспроста! Не просто так он выживает, — и Ник подвигал бровями, довольно потешно, но Лешка вдруг сообразил, о чем гонит его друг.

— Вау! Прикольно. А ведь точно может быть! Ты прав, мелкий скунс!

'Реально прав! Зачетно сообразил, Николас!' — донесся голос из-за стены. Чезаре ничего не понимал из разговора этих людей. Вроде бы все слова какие-то понятные, но плетут такие извраты, что ничего он не мог сообразить.

— Смотри, легат. Веры этой скотине нет ни на сольдик. Он дрянь, маму и папу предал, его придушить надо и вообще, не надо прикасаться к такой дряни, в мешок его и со скалы сбросить в море. Я знаю одно место, тут рядом — красота! Мы там обязательно почтим Посейдона, Нептуна и Мелькара. Такой вид со скалы, что закачаешься, она волшебная, она там выдвигается и нависает над морем. И там глубоко — я нырнул — там метров двадцать! Это был классно! Только трусы — свистнули и по ногам ускользнули, так и не нашел потом, рыбки здесь вороватые, трусы точно прут.

'И крабики! Крабики тут воришки. С пляжа точно они трусы прут, не надо на сестренок наговаривать!' — добавил голос из-за стены.

— Лазутчик из него никудышный! Он, конечно ловкий малый, но он скотина неверная, предаст в любой миг. Кругом он нам не нужен. Но он ведь родом из Неаполя, — тоном радостного дебила выделил свою мысль Ник.

— Наполи, — поправил его Чезаре.

— Да хоть сцапали и на поле напоили! Неаполь, 'новый город', гордись болван, с Римом сравнили. 'Наполи', — передразнил он неаполитанца.

— Неаполь эллины основали, и Рим тут ни при чем, — улыбнулся Лешка и спросил серьезно. — Зачем он нужен, Николас?

— Мутно там в Неаполе, и сосед ближайший, а эта дрянь ничем не хуже англов и других, — серьезно кончил тему Ник.

— Хм, а ты чего хочешь, италиец? — вдруг спросил бандита Лешка.

— Быть с ней. Рядом. Служить. Её жизни, её делу, — попытался ответить Чезаре, которому уже было очень плохо от потери крови, хотя он снял рубаху, отрезал рукава и перемотал рану.

— Ты не амазонка, парень. У них все правильно и чётко, — Леша немного прояснил ситуацию этому забавному бандиту, который все никак не мог сдохнуть, и явно был отмечен богинями Смерти, или Жизни, но явно он не совсем банальным был человечком. — Она не госпожа, она военный начальник. И в её войне ты ни ухом, ни носом, ни рылом, ни шилом — полный болван, не надо даже позориться.

— Они особые, не лезь в дела амазонок, не надо, — кивнул головой Ник.

Голос за стеной промолчал, только пробурчал нечто такое, вроде соглашался, но с обидой: 'Бе-бе-бе, особые!'

— Легат Апфия судьбу Сардинии связала со своей. Неаполь сосед, и это связи вековые, кровные, не нам рвать, это осторожно даже трогать надо, — Лёшка так посмотрел в глаза Чезаре, что тот понял — судьба его решена, и сейчас ему выносят окончательный приговор. Выносит этот страшный атлант, который топит в море жертв, сжигает в огне, бросает в провалы пещер, вырывает сердца, пьет кровь и... много чего знал Чезаре Молани Фаба. Легат подмигнул бандиту. — Она хороша, но она женщина. Помочь ей достойно. Ты всегда сможешь позволить себе маленькую вольность и наврать какое-нибудь важнейшее дело! И в гости заглянуть, тебе тут девчонки выпишут опять по заднице. Рабочий вариант. Хотя, мутный ты. Но мы ведь всегда тебя кончить успеем.

— Это точно, — улыбнулся Чезаре и отвалил. Хватит с него! Упал где стоял, потеряв слишком много крови и переутомившись головой от всякого нового, что свалилось на него с этими ненормальными атлантами.

Да он и сам потом с ума сошёл. Вернулся в родной Наполи и выдал там номер, отец его за голову схватился, совсем сынок с ума сошел, пропал — объявился — и такое дурковать! Да как же теперь такое вынести? Сил никаких не хватит. Но Чезаре Молани никому не позволял себе уши крутить, даже отцу, даже теперь — подрос мальчишка, совсем стал большой, хотя и ненормальный.

Глава 8. Альфонс Великодушный отправился в поход

Альфонсу пятому было двадцать девять лет! Он был отличный король, там всё красиво совпало, корону после смерти отца Фердинанда он получил в двадцать лет. В эти времена двадцать лет мужчины это уже был возраст солидный, возраст мужественности, Альфонсик успел повеселиться на разных турнирах и войнах. В компании своих подданных, ближайших друзей, таких же балбесов рыцарей, как и он сам, юный принц Арагона гонял по всей Европе, участвуя в пирах, балах и турнирах, множа славу арагонского рыцарства и демонстрируя, что род Трастамара это надежный род королей Пиренейских. Потом случилась свадьба с кузиной — ему девятнадцать лет стукнуло, началась 'взрослая' жизнь семейного человека, и начались те серости и противности, которые портят жизнь любому придворному. Нельзя без связей, но каждая связь — это ниточка, потянув за которую можно размотать клубок грязнейших интриг, подлостей и просто мерзавства отвратительного. Жена ведь была принцесса Кастильская — соседка, Мария Кастильская, на пять лет моложе, самый возраст для создания семьи, ему девятнадцать, ей — четырнадцать, живи не горюй, но начались за радостями беды — папа умер через год после свадьбы. Пришлось корону надевать и тянуть воз государственных проблем. А вот это дело Альфонс не любил, всегда с детства предпочитал доверить вопросы управленческие хорошему специалисту. И специалисты кастильские ему были не нужны при арагонском дворе, а они вертелись вокруг молодой жены, и приличия требовали найти всем её ближайшим советникам и друзьям детства — хорошим парням, замечательным кастильским идальго, цвету Кастилии, найти местечко им надо было всем, да потеплее и чтобы золота побольше получать. Вот тогда и произошел у Альфонсика с Машей серьезный разговор, на котором присутствовали главные 'друзья семьи'. Восемь человек собрались и подумали над вопросом: 'Как жить будем, господа хорошие?' И решение было найдено — связано оно было с довольно успешными шансами расширения империи Арагона на восток. Генуя задыхалась, Висконти прижал её мощно, Венеция ослабила максимально, и нанести удар по умирающему льву стремились все соседи, и даже из дальних стран прибывали желающие повеселиться на полях италийских, в поисках славы и трофеев.

Нормально и цинично король и королева приняли решение — раз дворян слишком много, а двор империи оказался немножко мал — надо расширить империю. Получим уменьшение числа дворян, ведь на войне и убить могут, и получим новые земли, новые посты и новые перспективы. Так Арагон бросился воевать Корсику. А Корсика — северный сосед Сардинии, между островами проливчик был маленький, десять километров всего, за час можно переплыть на любой лоханке. Корсика был большой остров — четвертое место по величине в Средиземноморье, он и к Франции был близок, и к Италии, и там было весело. Отряды каталонцев и кастильцев веселились на полях Корсики с огромным удовольствием, гоняя генуэзцев, и склоняя к сдаче замок за замком и город за городом — Альфонс воевал Корсику красиво и рьяно. И ему это нравилось. Война для королей была делом выгодным — опасности не так уж и много, если не разыгрывать из себя Альфонса Бесстрашного. Арагонский Альфонс был смел, отличный боец, крепкий парень, но не дурил лишнего, не терял головы. И еще он четко осознал — быть королем в своем королевстве — это муть, гниль и пакость — есть такие короли, для который корона превращается в терновый венец. Иное дело — работать королем на выезде — воевать, прибавлять новые территории к королевству, и не зависеть от интриг и вечных происков лизоблюдов придворных. На войну хоть все эти старые пердуны и сволочи не лезли, так — приезжали в гости, поныть и посетовать на 'нехороших знакомых, которые все неправильно делают, а вот будь их воля и власть нашего славного короля, они бы показали, как надо королевству благости приумножать!' Приумножалы чертовы — не терпел их Альфонс — плевался от этих сволочей, как каталонских, так и кастильских — все они были друг другу родственники, сплелись кровями и корнями неслабо за несколько веков соседства и вечных споров-примирений.

Альфонс уже ковал себе славу, его уже на Корсике стали называть 'Великодушным' — а все почему? Он милость к падшим проявлял. А чего не проявить? Дело полезное — войну вести весело, красиво, с умом, со всеми правилами и законами воинского искусства, не так как эти прощелыги кондотьеро, у каждого из которых своя голова на плечах, своя точка зрения, свое предательство и своя манера ловчить и изворачиваться. Альфонс бился по иным законам, как и полагается пиренейскому идальго, которые честь христианство защищает уже веками, с иноверцами рубится — арабы еще сидели на юге, но ничего, он им еще покажет. Отличный парень — Корсику он аккуратно захватывал, и двор проредил, и должности нашел для придворных, и получил новый 'заказ'. Джованна — Неаполитанская вдова — пригласила в наследники Неаполитанского королевства — там тоже старые семейные дела тянулись — право он имел претендовать, давно уже неаполитанские правители были ему родственники.

И молодому королю Арагона выпал красивый шанс — вести войну на два фронта, и оба фронта вдали от родной земли, но не так далеко, чтобы особо переживать и напрягаться, и ресурсы двух стран были под рукой, и обе страны — и Кастилия и Арагон — были рады прижать Корсику и Неаполь. На Корсике рубились жестче, там с наемниками всех мастей пришлось связаться — гнусные генуэзцы понанимали сброда со всего мира, вечно они так — торгаши поганые. А вот в Неаполе война была делом королей — Людовик Анжуйский, как все Анжу был соперником давним, привычным, знакомым — хорошим знакомым, Валуа! Да что говорить лишнего, Трастамара чуть не породнились недавно с Валуа, милая принцесса не доехала до жениха — чума, будь она проклята, скосила девочку в пути на солнечный юг. Валуа были короли, и из рода с короной на судьбе. С такими было в честь вести грамотные баталии и осады. Альфонс получил две войны: одна — первого сорта, и вторая — второго сорта. И он развернулся на полную мощь своего таланта — и всем доказал — он Трастамара — подлинный наследник величия Пиренейских кровей.

Сардинию Альфонс захватывал по остаточному принципу. Не особо напрягаясь, потому что некуда было спешить, она была законным его феодом, надо было просто оставшихся немногих смутьянов утихомирить. Утихомирил — сдулись сардинцы. И Корсиканцы сдувались, а генуэзцы уже вовсе плакали, там проблема Ломбардии во главе с герцогом Висконти поднималась, но это было пустое, герцог не лез за море, ему и на суше войн хватало.

В Неаполе все сделалось некрасиво и запутанно — всё Джованна постаралась, но никто на неё не обиделся, все только усмехнулись — нам не важны твои проблемы, старушка, мы тебе поможем, наведем порядок в твоем королевстве, 'было ваше — станет наше'.

И вот новости из Сардинии — как всё некстати! Впрочем, Альфонс был только рад уехать из Арагона подальше от супруги, которая не простила ему не просто измену, а рождение сына — у них в семье все было мило и прекрасно, но вот детей не было, а вот с красоткой итальянкой Жиралдой Карлино получилось, мальчика назвали в честь деда, короля Фердинанда. Альфонсу было муторно. Двадцать девять лет — давно не мальчик, он знал, что Господь его любит, и пара бастардов у него была, точнее, девочка и мальчик уже родились от давних былых любовниц. Знал он от докторов, что оспа виновата, что надо молить бога и не терять веры и любить жену. И он любил, но на войне, в Италии, трудно и не нужно строить из себя непонятно кого. Рождение сына он принял с радостью.

Альфонса надо было видеть: карие глаза сверкали всей полнотой чувств, там целое море эмоций отражалось. Амазонки, атланты — что за гнусные непоседы, мало им Англии было, теперь в Средиземное море носы суют — надо им показать, что такое честь испанских клинков! Сардинцы опять предали — там точно сговор — всем надо укорот устроить. Мария вечно не в духе — да ну её! Злые вы — уйду я от вас — на войну! А Неаполь может подождать.

И король бросил гонцов во все стороны двух королевств и многих графств, и стали стекаться знатные рыцари в Барселону.

О, Барса! Молния Средиземноморья — столица древней земли каталонской. Город большой судьбы и славной истории. Она не терялась никогда, и сейчас процветала. Приехали наследники славных родов для сбора в новый поход — ура! — наливай, жарь мясо и пой веселей. Город был счастлив, Альфонс был счастлив, и все были счастливы. И Барса задорно посматривала на очередных людей войны, которые собрались в очередной поход за море из её удобной гавани. Ей они были безразличны и милы одновременно. Как уплывете, так и вернетесь: привезёте богатства — отлично, а привезете боль и потери — и это переживем.

Барса вообще была странной столицей графства. Она спокойно, довольно спокойно, без надрывных воплей и трагических телодвижений приняла главенство Арагона. При этом — Барса оставалась, пожалуй, самым развитым городом Пиренейского полуострова — она была королевой в экономическом смысле, никто не сомневался в этом — Барса была лучшей. И жизнь каталонцев была много лучше и чище, чем у всех пиренейцев.

Несмотря на общие черты, характерные для всего Арагонского королевства в целом, Арагон и Каталония значительно отличались друг от друга. Арагон был одной из самых экономически отсталых областей Пиренеев, не просто с преобладанием натурального хозяйства, но оно было на примитивном уровне древнего Рима. Все как бы застыло на этой земле. Каталония, наоборот, представляла собой одну из самых развитых в экономическом отношении областей Пиренейского полуострова. Однако в составе Арагонского королевства политическое преобладание приобрёл именно Арагон, что объясняется большой политической мощью феодалов Арагона. Это был потешный парадокс — феодалы Арагона гнобили своих нищих пейзан и торчали от своей крутости — надо же! Они абсолютные боги для нищих и убогих. А вот барселонская знать, каталонская знать мирилась с самоуправством и сознательным достоинством довольно зажиточного крестьянства и городских мастеровых — и знать жила богаче. Потому что уровень жизни был на порядок выше. Там вопрос не в дурацком походе был, просто Барса была воротами, многие века широко раскрытыми в мир! И мир любил Барсу — она тоже могла удивить своими штучками — испанцы по железу и стали, к примеру, работали так, что слава о них на весь мир шла со времен древнего Рима. Были в Барселоне товары и ценности отличные. Расположена она было хорошо, очень удобно было всем — Барса стала неким нейтральным порто-франко — местом, где не вытаскивали свои проблемы и давние претензии из кошелей. Сначала делали дела, а потом уже искали давнего противника и конкурента в море.

Вот и сейчас, на время затаились претензии и обиды, все сделались осторожны в выражении чувств и приветствий, большой отряд несколько дней собирался в большом городе, и все успели отвесить друг другу величавые поклоны и улыбнуться, стиснув зубы от ненависти. Ненависть была хорошая, многогранная, ведь питалась злорадством не столько к окружающим конкурентам, сколько к наглым сволочам и предателям, которых опять надо мечом наказать и отмстить за дерзкий набег.

Альфонсик обожал пиры и турниры, и любовниц и трубадуров, воспевающих его мужественный облик — с ямочкой на подбородке, знаком несомненной твердости и непреклонности характера. Но Альфонс Фердинандович Трастамара также нес в себе кровь тех Трастамара, которые обожали войну ради войны, и случались у него вспышки боевой ярости буйной, непокорной, умел он жить упоением в бою. И ближайшие его друзья были такие же, дети старых, славных родов, которые уже несколько веков стояли на защите Европы от удара арабов — мерзких иноверцев.

Педро де Вальсека, Игнасио граф Рибагорса, Хуан граф Ургелла и Альфонс Трастамара были друзьями с детства. Больше их было, но немногие погибли уже, оставив всем напоминание: война не игрушка. Немногие этим летом не смогли оторваться от дел семейных и фамильных — сволочи и негодяи, пропустить решили такую веселую затею! И без них обойдемся, меньше лишних — больше славы достанется на каждого. Дворяне с королем и канцлером Барселоны Ферреро де Гуальбес, стояли в порту и радовались новому дню. Канцлер был рад тому, что войско вовремя покидает его город — изрядно золота спустили в этот раз молодые господа, теперь будем ждать возвращения. И скандалов было немного, и безобразничали молодчики в меру, Альфонс отличный король, и Сардинию надо примучить назад к власти Короне. Как же мы без их сыров! А кораллы! Бездельники и неумехи сардинцы и сардинки только и способны нырять в море, и добывать великолепнейшие красные, сочные цветом, кораллы, которые напоминают, что они 'кровавы' — ах, как хороши. Но только мастера Барселоны способны превратить их в настоящие ценности: всем были известны и четки коралловые, и особые барселонские миниатюрные образки-картинки, где без кораллов никак не обойтись.

Четырнадцать крепких кораблей несли почти тысячу человек, среди которых было около пятисот двадцати идальго, чьи лошади редко плыли на одном корабле с хозяином. Специальные суда везли и лошадей, и припасы для людей, и корм для лошадей. Поплыли неторопливо и спокойно, веками изведанным маршрутом, морской дорогой войны, по которой еще древние римляне проплывали на запад, чтобы взять на гладиус непокорные племена Пиренейцев. И многие века уже воины не любили ноги колотить по дорогам. Зачем? Сел на корабль и пей-веселись, вспоминая былые бои. А на ночь пристали к берегу у реки — слуги разобьют лагерь, из ближайшего городка подтянутся простолюдины и торгаши со свежими припасами, вино своё — ему свежесть не нужна, оно возрастом ценимо. Можно размяться, позвенеть мечами, потискать бабенок по кустам. Жизнь хороша!

Плыли весело, вдоль побережья поднялись на север, потом на восток, в сторону Прованса и миновали Марсель — без каких-либо дурных глупостей, хотя правил Марселем брат врага, но Анжу был Валуа, свой, отличный парень, который обязательно бы присоединился к такому походу, если бы не уехал в Париж по делам рода. Да что смеяться? Мамой его противника в вопросе власти над Неаполем, мамой Людовика анжуйского была младшая дочь Хуанa Охотника, бывшего короля Арагона и Иоланды де Бар, внучки короля Франции Иоанна Доброго. Франция и Арагон давно уже были крепко повязаны — там вообще было такое переплетение родов и крови, что Лешка Зубриков однажды откровенно плюнул, перестал серьезно воспринимать эти королевские родственные связи, которые ничего не значили, если дело доходило до претензий на большую власть. Иногда он садился и не мог понять — а на самом деле, что значат эти разные королевства: у них как в двадцать первом веке сплошной Евросоюз.

Советники Валуа посчитали своим долгом посетить лагерь арагонского короля, и поделиться своим беспокойством по некоторым вопросам. Принесли они вести странные, неприятные — атланты были ненормальные, они уже натворили дел немыслимых и навредили короне изрядно. Пришел, увидел, победил — это понятно, но зачем же жизнь ломать побежденным? Зачем крушить города и всех прогонять с родной земли? Альфонсу сделалось нехорошо — вот уж странная докука, там что, города совсем разрушили? Да не бывает такого — кто рушит города? Их строить надо! Ничего не понятно... надо плыть, смотреть на все своими глазами — разберемся.

Войско чуть притихло, переживая предстоящую встречу с невиданными варварами и вандалами, спокойно преодолели пролив и доплыли до Корсики, где еще послушали воплей и возмущений и ругани в сторону амазонок — и немного развеселились, это нечто новое, это что же, как в древности? Амазонки... нехорошие вести о них шли — глупость какая — женщины взяли оружие и воюют. Бред! Но галантные рыцари позволяли себе некоторые вольности на войне и дружно хохотали: 'Посмотрим амазонки насколько крепки ваши щиты. Наши копья мощны и вздернуты вверх! Раздвигайте ножки, мы идём!'

Окрестности Ористано окончательно всех успокоили и охладили: знатные воины видели войну, знали все её лица, но впервые все увидели невиданное — поле руин. Грязно работали атланты — не заботились о том впечатлении, которое оставляли после себя. Это вокруг Трои вся поверхность была сглажена, аккуратно и правильно выровнена, и это создавало эффект неестественной площади вокруг цитадели. В остальных случаях минеры работали по формуле рецепта — руины миной не испортишь. И взрывали все подряд, и создавали нагромождение таких хаотических завалов и развалин, что волосы на голове вставали дыбом. Увидеть такое было просто невозможно никогда и нигде в этой жизни. Представить себе скопление домов — это привычно и обычно и понятно. А теперь на миг вообразите, что все эти простые каменные и примитивные грубые коробки подбросить в воздух, и все к центру, чтобы образовалась некая куча мала из кусков стен, крыш, рваных от проемов оконных и дверных и воротных — жуткое и неестественное зрелище. Так выглядит один из закоулков Ада — точно так — хаотично и безобразно. Человек на хаотичность и всякие безобразия, созданные природой смотрит с неприязнью — никто не рад чащобе леса. Но хаос созданный руками человека — всегда вызывал не просто неприятие — эта мерзость всегда коробила сознание здравомыслящее.

И неспокойная ночь была в лагере Альфонса, хотя кое-как смогли успокоиться воины, слава вину! А вот кони были рады, они, конечно, чуть волновались, чувствуя рядом место гибели и страха и ужаса людей, но больше были довольны возможности покинуть тесноту трюмов и успокоиться, и насладиться чистой свежей водой и привычной едой, и порцией свежей зеленой листвы.

Утром отряд Альфонса отправился в поход по старой, многим известной римской дороге, чтобы на следующий день дойти до оплота этих варваров атлантов. Их ждали, им приготовили встречу.

Все было предусмотрено и продуманно, но самое забавное случилось с легатом Апфией, судьба словно потешалась над этой неутомимой в агрессивности персоной: каталонцы и кастильцы её обдурили! Оказывается, пока конница и пехота двинулась в поход по суше, корабли тоже отправились вдоль побережья, не остались они на западном берегу Сардинии — и верно, а чего им там ожидать на развалинах? На кораблях были припасы, на кораблях хранилось много чего полезного, и корабли двинулись вдоль побережья сначала на юг, а потом на восток, вдоль южного берега Сардинии. Чтобы тоже за пару суток спокойно доплыть до Каралиса. На ночь они встали на якорь в спокойнейшей природной гавани, у острова святого Антиоха, недалеко от бывшего городка Карбония. Понятно, что не было уже никакого городка, но спокойная гавань, в которую стекала небольшая речушка — все осталось на своих местах, и команда кораблей могла спокойно переночевать, чтобы с утра отправиться и поддержать своего короля в битве с мерзкими амазонками.

Апфия недолго металась — она рванула к себе карты, и носом там в них все перенюхала, переизмеряла пальцами, и в итоге выскочили из порта Каэр Бела три каракки. Апфия решилась на абордаж. Лешка покачал головой — совсем с ума сорвалась дерзкая фурия, но он не мог ей приказывать и запрещать работать — он правда не имел над ней никакой власти, хотя был сенатором Атлантиды. Так они решили — капитан первый после бога на корабле — это факт. Это как-то даже не подвергается никакому сомнению. Но попаданцы четко сразу установили и данные пределы командования для суши. Легат — первый после бога для своего военного объединения. В этом была жуть старых римских легионов, которым по факту плевать было на всяких сенаторов и прочих граждан Рима, плевать на знатность — они возводили в правители своих командиров и всё! Потому что они — легионеры. Апфия сказала — 'надо', и абордажники с амазонками засверкали глазами в предвкушении утренней резни. Совсем уж дурной Апфи не была, мальчики и девочки получали возможность хорошо выспаться перед атакой, и под утро, когда еще только просыпается солнышко — ударить по кораблям и судам арагонцев и кастильцев. И гранатами в люки, и гранатами в люки — все атланты предвкушали жуткое веселье. И утро его наступило.

В Барселоне у капитанов Виктора и Константина были отличные связи, город им нравился, и Ринат там своих парней пристроил, только Лешка работал со своей командой 'куда сенат пошлет'. Примерный состав, количество и качество экспедиции арагонцев Апфия узнала заранее. Пока Альфонс грамотно и верно шесть дней шел вдоль берега, вестники атлантов за пару суток — по прямой из Барселоны — дошли до Сардинии и все доложили точно.

Два десятка судов — это было много, но, с другой стороны — с какой стороны и как посмотреть. Можно взять гранату в руки, и смотреть сверху, с палубы, в проем люка в трюм, в котором залегли сволочи рабовладельцы — а все особенности жизни и политики арагонцев и кастильцев брат Алексус пояснил своей пастве, и не жалел красок, описав жизнь простых мирных людей под гнетом злобных дворянчиков, мучителей народа.

Тиха Сардинская ночь, ласково плещет нежным убаюкивающим шелестом вода залива древнего моря. В низине, у бережка небольшой реки, что несет свои чистые воды с гор, которые высятся чуть глубже на острове, так спокойно, так безветренно и удобно — почивать, отдыхать и наслаждаться часами лучшего сна — крепкого сна перед пробуждением, время которого близится. Как приближались лазутчицы атлантов. Тенями скользили в предутренних сумерках фигурки амазонок и ловкими призраками — на несколько мгновений, как ласковые любовницы, шаловливые затейницы, они приближались к стражникам и охранникам сна своих товарищей, и льнули к засыпающим бедолагам — такие вот они были отзывчивые и странные в доброжелательности девочки. 'Аве', — тихо шептали девичьи губки недоумевающему и ошалелому мужчине, приветствуя гостя на своей земле, и тут же прощались с незваным: 'Вале', — 'прощай, итютю', и удар кинжала — подарочек на добрую дорогу к предкам, на суд скорый и правый. Амазонки знали о чести, и искренне понимали — умереть на войне, умереть на посту — от удара врага — это многое изменит, это зачтется. А что воин подвёл, что не смог более достойно оказать сопротивление — да кого смешить, куда смеяться — против амазонок никто не мог встать достойно в этом мире. Несколько вредных мальчишек — но братики не в счет, они атланты.

На берегу расположились не все арагонские моряки, некоторая часть осталась на кораблях, несла вахту, и охраняла груз — это была обыкновенная традиция людей моря. Море — царство воли — в любой момент, с любой стороны может объявиться неизвестно кто, и всегда надо быть начеку, потому что встретить одного родного друга это удача, но чаще с тобой встретятся тысячи чужаков врагов. И сейчас чужаки враги подплыли к спящим кораблям и стали осторожно взбираться на палубу — это просто, если уметь, это несложно, если тренироваться и знать места для более удобного подъема на корабль. И главное — тихого, незаметного проникновения на чужой корабль! Девочки знали, умели, смогли. Никаких глупостей, никаких сталкиваний трупов в море, зачем шуметь? Трупы укладывались на месте, и кровь текла вниз, по доскам палубы, через трещинки и щелочки, кровь арагонских моряков не в первый, но в последний раз текла по палубам их кораблей. Корабли, не спеша, но верно становились уже не арагонскими — а амазонскими. Амазонки понимали, легат Алекс пояснил им тонкости жизни на Сардинии — никто не хотел в обезьянки! Захватить побольше, и потом продать подороже и купить фиников! Отправить маленьким на Атлантиду. Сдались ему эти финики, шоколад куда вкусней! Лазить по пальмам и возиться со сбором фиников и орешков никто не желал — есть дела интересней и полезней, работать надо — тренироваться во владении оружием, со знакомым парнем надо там кое-что успеть, свое, личное, теперь можно.

Удивительное дело — но на кораблях обошлось без гранат — там оказалось слишком мало людей, и те стали беспокоиться только после того, как в небо взлетела ракета, и девочки на берегу занялись огневой обработкой противника. В шатры и под навесы, в скопление спящих арагонцев полетели гранаты — на берегу сделалось шумно, громко, и очень плохо для сонь. В живых не оставляли никого — к чему эта ерунда, некому и незачем возиться с пленными врагами. На кораблях девочки заняли оборону и просто отстреливали показавшихся на верху пробудившихся сморчков морячков, время от времени отвлекая себя на то, чтобы сбросить труп в море. Теперь было можно, можно прибираться и шуметь — не надо пачкать своей кровью корабли амазонок, они все были немного задвинуты на чистоте, гигиене, хотя белоручками их назвать язык не поднимался.

Апфия в компании с Еленой и Кассией — Лешка её упорно называл Катенькой, отчего она сначала недоумевала, а потом только фыркала — легат амазонок не отставала от подчиненных, длинным мечом она владела очень хорошо, но она не только мечом работала. Апфия успевала везде и страховала своих девочек, был у неё запас патронов, и она не жалела — выстрелы из револьвера часто грохотали, вливаясь в хор разрывов гранат, воспевающий убийство и смерть проигравших. Через два часа всё было кончено, трупы обобраны и отправлены поплавать в дальнее плавание — хорошо быть моряком! Не надо возиться с лопаткой, копаться в земле, ковыряться в камнях — труп за борт и пей вино, поминай ушедшего на дно.

Глава 9. О коварном гостеприимстве амазонок

Муристенис — городок на древней дороге связующей области Кальяри и Арборея — был разрушен недавно, пыль улеглась, и покойно было кругом, вблизи от цитадели амазонки работали тщательно, не допуская глупостей — подчищали земли от народа бережно и цепко. От южного берега до 'Мур-мурика', как сразу обозвал этот городок Лешка, было километров восемьдесят на север по дорогам. И Апфия была готова к тяжелому дню. На этот случай амазонки уже подготовили несколько застав, где легата с охраной поджидали сменные лошадки.

На всей территории острова, то тут, то там, в самых неожиданных местах, но повсеместно чуть возвышались древнейшие, еще с первобытных каких-то времен, загадочные каменные башенки, которые местные жители называли: 'нураги'. Зачем их построили в древности, и с какой целью, было непонятно — ну, не домики же это для житья, хотя, кто их знает древних сардов. Нураги выглядели как странные конические обрезанные строения, сделанные из базальтовых блоков, а базальт был везде, где некогда бушевали вулканы. На Сардинии давным-давно вулканов хватало, и много было этих 'вигвамов с обрезанной крышей' по всему острову. Нураги были странные: примитивны для церемониальных целей, просты для микро-храмов, а если они для жительства — почему по отдельности и без кучкования в города из нурагов? Усыпальницы, обозначения могил древних важных людей? Нормальная версия — пришел на место упокоения солидного человека, сел и размышляешь о жизни, и постоянные вредные ветра не беспокоят, и дыра над головой — светло, небо видно, солнце не слепит глаза, очень полезно на небо помедитировать. Дурацкие были эти нураги, и как быть с этими нурагами Лешка не знал, но поверхностное и первоначальное желание Апфии снести эти странные штуки с лица острова он сразу отмел — забавные древние штуки, не будем будить лихо, пригодятся самим! Нураги уже пригождались — в них можно было переночевать спокойно, если вахту нести надежную. И с лошадками можно было переждать, пока не прискачет взмыленная и лохматая мамочка Апфия и быстро-быстро! Только со шкурки соскочит, до кустиков сбегает, хлебнет пару глотков водички и опять со своими оруженосцами — прыг на шкурки вместо сёдел, и в путь — на север, там уже её ждали, там готовились к 'продолжению банкета'.

Ждали короля и его верных рыцарей и прочих кастильских и каталонских идальго с намерениями серьезными. Задача была небанальная — всех укокошить. А вот Альфонсика сберечь! Убить его можно и просто — туда ему и дорога мерзкому изменнику и нарушителю супружеского долга! Хотя Алексей немного поспорил с Апфией и доказал ей, что наследник это серьезно, и неизвестно какие осложнения могут быть после оспы — Машенька девочка умненькая и злой судьбы, но она королева и должна понимать некие проблемы связанные с короной. Да и другие были там проблемы — Апфия совершенно серьезно покивала головой, согласившись с Зубриком. Свои внятные и понятные слова Зубриков, кончил всем известной концовкой: 'Не просто всё'. 'У тебя все непросто и понимать надо', — улыбнулась ему подруга. Решили по Альфонсу Фердинандовичу осторожно сработать, его описание знали все амазонки и легионеры. В самом деле, что за глупости короля мочить, как простого герцога — не надо. С королем можно пообщаться, человек он высокого ранга, управленец фамильный, с таким надо поговорить, прежде чем убивать — полезно для личного роста, опыт королей дело полезное для администратора и политика.

Зубрикову после Венеции — все эти Корнуоллы, Англии и Арагоны казались дикими убожествами. Так что он только усмехнулся, когда подумал: 'Амазонки землю сделали свободной и это главное!' Пусть на этой земле не было пока работников и что? Ей тоже надо отдыхать, ничего с ней не случится. Но никаких крепостных и рабов не надо на Сардинии — не будет их больше. И бандидосов девочки выловят — они уже входили во вкус охоты.

Сегодня после полудня будет славная охота. На короля! Это волновало, такого они еще не устраивали. Все шуршали вокруг кротиков, и лезли с помощью, и норовили указать свои, полезные советы насчет минирования дороги и её окрестностей. Мальчишки крепились, не фыркали, просто иногда очередной бедолага поднимал голову от работы и так выразительно и молча смотрел на подругу, что амазонка сразу махала руками: 'Всё, всё, не 'ёкай' на меня, я не такая!' Потом она пыталась отмазаться, и засунуть в рот работнику кусочек шоколадки, потом получала дельную просьбу о помощи, и порхала на новый участок, где ловко выполняла указания и начинала высматривать места 'где и что еще можно улучшить в засаде'.

Лешка не суетил, сидел в теньке, сверял с картой зоны минирования, вносил расположения окопов и руководил подготовкой к встрече важных гостей. Арагонцы просыпались, оправлялись, молились, кушали, молились еще, и только потом они выступали из старого лагеря, около полудня только выходили в путь. Пили они крепко ночью, дуралеи. Но неспешно, верхом, без ненужных скачек, а куда ускачешь от бредущего за всадниками отряда арбалетчиков и пикинеров, идальго обещались подойти к скучающим без доблестных рыцарей амазонкам часам к шести вечера. По планам испанцев часам к восьми, уже на закате они желали заняться лагерем, и делами дипломатии. В половину девятого вечера стабильно солнышко заходило сейчас. Скорей всего, Альфонс твердо был уверен, что когда он прибудет, его пригласят на переговоры с графиней и там он поужинает, и вынесет свои требования, и посмотрит на эту непокорную и вздорную женщину, которая вздумала у Арагона земли отнимать и крушить все подряд.

Апфия была очень вздорная после этих скачек, лошадок она терпела только по необходимости. Кошек и котов тоже не жаловала, она любила собак, но на корабле не терпела беспорядков — коты это работники, морские котики, надежные работники, не надо их на собак отвлекать. Вот в цитадель она привезла пёсика — хороший горлохват обещал вырасти, звали его Арик — понятно, что это было милое изменение имени Арес, бога войны Апфия уважала, а до всяких 'шариков' ей не было никакого дела.

Прискакала, везде сунула свой нос, осталась довольна, и Лешка с радостью спихнул на неё командование, и отправился на свое место, он решился из ружья пострелять в кои-то веки. Хотя ясно было, что век совсем не соответствовал подобному огнестрелу, но Зубрикову было плевать, пушечка выглядела аккуратно, из чехла её он не доставал, амазонки даже и не подозревали о содержимом аккуратного кожаного чехла легата. Парням он дал освобождение и честно сказал, что будет нормально, если они там около своих подруг потрутся и поохраняют девчонок, а ему охрана не нужна, не тот случай — чертушку охранять в начале пятнадцатого века... смешно. Конечно, до чертовок амазонок ему было далеко, но у него была оптическая приблуда, и за меткость он не переживал, и патронов было много. Так что он был надежным чёртом, 'чертовками' оставались мастерицы арбалетчицы, от слова 'чертус' — меткий, смертельно меткий, один выстрел — и прощай 'итютю', привет передавай Петру.

Сардиния была богатым островом, богатым на разные виды окрестностей, пейзажей, как посмотришь, так и тянулись руки зарисовать эти красоты и разнообразия. На ней было достаточно плодородной земли в равнинках междугорий, и речек на ней было полно, чтобы с водой не было никаких проблем, и гор было выше крыши. Засаду на врагов в Сардинии можно было устроить почти повсеместно. Везде хватало разнообразных удобных мест, чтобы подловить невнимательного противника. Старая, древняя, еще римлянами построенная дорога во многих местах была достаточно плотно зажатой между невысокими, но скалами очередного горообразования. Атланты просто выбрали место удобное для себя — чтобы от цитадели было недалеко, всего два часа пути. А зачем напрягаться, потом еще и трофеи перетаскивать, и городок стоял на берегу небольшой речки, которая впадала в другую, которая несла свои воды уже в залив Ангелов, у подножия Трои. Можно было еще два часа пробежаться дальше на запад по дороге и там стоял очередной городок, и протекала очередная речка, но там мост был красивый, высокий, а в городке Муристенис речка была пожиже и мостик поменьше. С него будет удобно грузить трофеями небольшие суденышки, которые смогут со своей чахоточной осадкой в полметра пробраться от Трои до городка — серьезную каракку в такое мелководье нельзя было поднять.

Обычное место, удобное для засады: на расстоянии в полсотни метров от дороги с обеих сторон начинали выситься скалы и поднимались они круто, отвесно, не сразу до любительниц пострелять из арбалета доберется пехота. Ага, доберется! По минам много они доберутся — неудачники пиренейские. От дороги сразу шли минные 'дачки', в смысле не поля, а маленькие участочки, но их вполне хватало, чтобы укокошить сотен семь человек. Дорогу на Трою не минировали.

Никакого Муристениса уже не было — свалка стройматериалов была и мертвых давно речка унесла в залив, да там и мертвых почти не было. Городки в пару сотен жителей, амазонки причесывали играючи — около бывшей столицы области жили обычные мирные земледельцы, которые работали поставщиками продуктов в город побольше и жили своей скучной, обычной жизнью, только время от времени отправляясь пошалить по долинам и по взгорьям Сардинии. Дружно подставили руки, получили метку и золото, и уплыли на Корсику. И вовсе не потому, что этим пристоличным крестьянам на всё было плевать, в никакую свободную и 'свою' Сардинию они уже несколько веков не верили, оставаясь поставщиками продуктов на столы все новых завоевателей.

Оказалось, что сардинцы — а это было вполне обычное, древнейшее, матриархальное явление — строго хранили заветы матерей родов и крепко хранили побратимство между людьми. Грубо говоря, около речки 'Мур-мурки', хотя она называлась как-то 'Флуманерой', многие речки на юге Сардинии были 'Флум-и дальше как угодно', с древних времен речка проложила себе путь между гор, и земля была удобна для жилья, посадок, травы было много — долгие года люди селились у реки, люди плодились. Но! В какой-то момент матриархат просек важный момент — нельзя кровь смешивать — надо невестами и женихами обмениваться с дальними сардинцами. Дальними, потому что чем дальше от тебя сосед, тем он прекрасней и замечательней. Живет где-то там — просто чудо, что за человек, а в гости придет, посмотришь на его рожу и через три дня прирезать хочется мерзавца. Со временем, сардинцы все между собой накопили бед и проблем и понятно, что закинули свои сети древние свахи еще дальше — на Корсику в первую очередь. Проливчик меж островами был маленький, люди обычные — и далеко жили, хорошие побратимы — и помогать им в случае нужды не надо — какая помощь? Пока доберешься за неделю, там уже и побратимов и посестричек не останется в живых, в случае несчастия. Короче говоря, атланты были обрадованы тем, что не надо экспатриантов из многих селений и городков везти во всякие иноземья и заморья — на Корсику довезите и ладно. На Корсику — да, пожалуйста! Спровадили и на Корсику.

Около шести вечера появились первые гости у притаившихся в засаде амазонок — девочки обжали делать 'сюрприз'. Однажды Зубриков им пояснил, что 'сюр' это такое необычное, внезапное, ошеломляющее дело, а 'приз' это понятно — сюрприз, это когда внезапно подарок делаешь, как дождь на голову. Амазонки понимали, с детства умели осюрпризить всяких дуралеев мальчишек. Сейчас они затихли и ждали, и они своего дождались — традиционные всадники проскакали по дороге, не особенно и оглядываясь по сторонам. Лешка насмотрелся уже на таких, казалось, что это были люди особой породы: или болваны, которым на все было плевать, и на ценность своей жизни в том числе, или дураки, которые по пьяной лавочке, или по вздорности характера всем уже надоели в походе, и таких всегда рады были спровадить на опасное дело — разведать дорогу. У этих нескольких идальго впереди был конец пути и обычного и жизненного — там дальше сидел заслон хороший, надежный, быстро стрельнут пару раз в двадцать арбалетов — и только тела оттаскивай и лошадей лови.

Хорошо хоть дорога, ведущая с юга на север острова, была солидной, по стандартам Римской империи, это была преторианская, военная дорога — лучшая качеством дорога, хоть и старая, шириной в метров восемь — а бывали и по двенадцать метров шириной отличные 'автострады'. На такой дороге отряды идут плотно, не растягиваются в километровые колонны — отрядик Альфонса составлял человек девятьсот. А это немного, всего метров триста вся колонна — Лешка и Апфия были согласны — сначала по всадникам ударим, а на всех этих пехотинцев придурков с пиками и арбалетами и мечами даже внимания обращать не надо. После начала побоища они вперед побегут, по трупам идальго: получат своё, назад побегут по чуть успокаивающейся пыли — отсечный отряд амазонок встретит беглецов гранатами и болтами. А если бросятся в стороны — чтобы достать амазонок — вообще прелестно, там и удобрят склоны у дороги, а добро их никчемное амазонки после притрофеят.

Так оно всё и вышло, в полной мере — только ударили из арбалетов амазонки, начался хаос и бардак. Рыцари ехали в доспехах, они были идальго. И серьезно относились к угрозам войны — да и осознали они некую страшную силу атлантов, которые были совсем непонятны, но дела творили грозные, недобрые. Но доспехи не слишком помогали против арбалетных болтов — дистанция была всего в тридцать-сорок метров — это очень мало, очень удобно пулять болтами и не спешить, лежишь удобно, пристроилась в окопчике неглубоком, и стреляй спокойно, знай, цели выбирай, и не спеши.

Долго мудрили и экспериментировали парни, пока не пришли к одному важному выводу — арбалет никуда не годится против элитного латного доспеха. Нельзя было допускать столкновения конного рыцаря и легионера. Как быть? А очень просто. С детства все дети работали на меткость. Одно попаданцы выяснили точно: при попадании болта в шлем рыцаря, даже пробивать ничего не надо — противник получал такой силы удар болтом с близкого расстояния, что терял сознание — вот это было самое главное! Пулять в грудь — зачем? Там самая мощная 'плита'! Легионеры и амазонки дальше полста метров даже не работали — это для прирожденных стрелков были забавы. Но на стандартное расстояние в двадцать пять метров малышей гнобили на стрельбищах долго. Несколько комплектов разных типов брони в Атлантиде был давным-давно, дети знали все сильные и слабые стороны доспехов своих будущих врагов. У детей рефлекс был — подготовь себе защиту, место для стрельбы и не волнуйся, никто тебя не достанет — спокойно целься в голову и бей. И подросшие девочки били метко.

Несколько первых десятков, почти сотню идальго вынесли мощно — там амазонок сорок сосредоточили огонь. И выбирали в это отряд самых метких и просто рожденных для стрельбы, неважна скорость, меткость — важно аккуратно и уверенно в своих силах выполнить свою задачу. Чертовки задачу выполнили, и там сразу образовалась гора трупов из чистюль — самых знатных, самых богатых, самых почтенных — те, которые не глотают пыль из-под копыт чужих лошадей, они всегда возглавляют отряды, отмечают свое присутствие флагами и вымпелами с гербами своих родов. Все они там под Муристенисом этим и полегли за несколько мгновений. И Лешка еще хулиганил, забрался на горку, удобно пристроился и палил из винтовки, благо грохот уже начался от взрывов гранат и мин — рыцари метнулись и вбок и назад — вот самых ловких и отстреливал легат, проверяя в боевой обстановке качества ружья. Ухмылялся, убеждаясь, что пуля дура, но латы ещё дурней.

Дурацкое было ружье, ствол был даже не нарезной, а какой-то нарезно-скованный, полный самопал, но сталь была отличная, пиренейская и Лешка не боялся, что разорвет эту бандуру ненормальную у него в руках. Тяжеловатая была конструкция, хотя удобная, с этой задачей Ринат и Витя справились на отлично — примерную эргономику оператора и огнестрела они понимали, и не наворачивали приклады косорылые и огромадные, всякой глупостью украшательской не баловались. Но все равно, Лешке не понравилась конструкция, она не была настоящим огнестрелом, хоть и работала уже на патронах обычных, капсюльных — самоделка, опасная, продвинутая, но потешная несерьезная самоделка. Хотя, при проверке и пристрелке Николай из этой 'пушки' спокойно попадал в старый шлем наемника на расстоянии в триста метров. И Лешка был удивлен, по рассказам Костика все эти аркебузы и прочие пищали дальше ста метров более-менее точно не палили, там уже эффект всяких залповых стрельб начинался: шум, грохот, из ста пуль хоть одна попадет неудачнику противнику в ногу, считай калека, пули были немаленькие, рвали тела безобразно.

Так что Лешка лежал, постреливал, и скучал. Хотел даже подорваться и догонять Альфонсика Неуловимого.

С королем все вышло непонятно как и чего. Легаты рассмотрели несколько вариантов поведения главнокомандующего, но были уверены, по стандарту — рыцари при нападении сразу бросают коней в бросок вперед. Уходя из опасной зоны, там они группировались и намечали себе текущую военную задачу. Получалось, что Альфонсик и пара его оруженосцев выскочат, проедут метров сто и остановятся, дожидаясь остальных. Но остальных не будет! И там можно грубить! Была команда, с флагом Атлантиды, возглавляла её Леночка, которая провинилась и совсем нюх потеряла, с этим вредным Николашкой — вот и получила задание боевое, но скорее официально представительное. Ей доверили окружить, угрожать арбалетами — пристрелить оруженосцев, если король заартачиться и начнет дурить — предложить не плен, но приглашение на беседу к графине Апфии.

А вот не вышло по планам атлантов. Непонятно что было в голове Альфонса, но он учудил забавное — как рванул своего белоснежного красавца коня вскачь вперед, вдоль по Римской, по Сардинской-Кальяринской, и погнал, только его и видели. Елена в компании других наказанных сластолюбок даже растерялась — он ведь не трусишка был Альфонс, никогда за ним не водилось слабостей подобных. Так куда он от таких славных девочек убежал! Девушки даже без лошадок были в засаде. А зачем они — выдадут случайным ржанием, необученные они были, местные, разные, и, кстати, маленькие, невысокие, но милые коняшки. Конечно, далеко он не ускачет, но кто знает, чего ему там впереди в голову взбредет через пять километров. Ленка с подругами рванула к побоищу и успели выстрелить пару раз по тем идальго, которые не упали с коней, и прорвались вслед за королем. Не обращая никакого внимания на грохот разрывов мин и гранат, амазонки стали возиться с выбранными конями, и минут через пять только, когда уже все стихло и бой перенесся далеко назад, вслед убегающим арагонцам, они смогли организовать себе две пары абсолютно спокойных кобылок, которые не переживали за смену владельцев, и были готовы пробежаться немного по удобной дороге. Одну из лошадей хотела оседлать Апфия, но потом помотала отрицательно головой — в укромном месте и более знакомая, хоть и немного уставшая троянская кобылка стояла. И четыре амазонки отправились на поиски короля арагонского, спихнув на легата Алекса всю возню с трофеями, трупами и даже присмотр за погрузкой трофеев на атлантские суда.

Возиться в темноте никому не хотелось, поэтому легионеры и амазонки получили шанс показать свое мастерство в 'трофейке'. И показали, быстро и аккуратно обобрали трупы, раненных и оглушенных, всех подряд, кончали без разговоров, не приближаясь к ним — из арбалетов били, и в тех, что трупами казались тоже 'контрольные' палили. Много притвор встречалось, даже среди благородных идальго, совсем никакой чуткости к правилам благородной войны! Ранили тебя, упал с лошади, так подай голос, зови подмогу — нет! Были такие, которые притворялись мертвыми, таились в надежде нанести внезапный удар — болваны — война это вам не охота, не представление театральное, нечего из себя умника изображать. Все эти умники схлопотали от предусмотрительных девочек и мальчиков болтом куда попало, и специальным стилетом в глаз.

Хорошо быть легатом! У тебя есть подчиненные, даже если нет нормального легиона, а всего сотня воинов. У Лешки и сотни не было, семьдесят девять человек с ним прибыли на Сардинию, остальные уже завязли в Париже и Венеции — работали по контролю важных пунктов Европы. Но это не смущало, Костя сразу ему пояснил классические стандарты Рима, по которым выходило, что хоть 'центум' это сотня, но центурия это полсотни человек в легионе, пятьдесят девять, если быть точным. Декан — следит за десятком, центурион за пятью десятками, а есть еще примипил — возглавляет первые копья, командует самыми смелыми, теми, что принимают первый удар на себя, первыми в построении легиона встречают врагов — примипилы и командовали сдвоенными центуриями. У Лешки Николай был примипилом, и рулить легионерами мог вместо легата. Должность трибуна парни отвергли — трибуны это были начальники по конкретным сферам жизни легиона. Лагерь поставить — это дело солидное, основополагающее было в Риме — отдельный надежный специалист трибун был для этого. Картина маслом, только нашли место отдыха — первым делом собирали складную трибуну! На неё ставили бутылку вина, и толковый мастер начинал всеми распоряжаться: 'Лес для костров вон тот руби! Повара расстилай навесы, готовь ужин! Палатку легата там ставь! Улицы вон в те стороны расчищай! Работайте ишаки, лопаты вам в руки! Кончим воевать — пригодится умение с земелькой разбираться, все получат землю и рабов! А сейчас дружно роем канаву для сортира! Пожрать и погадить — первое дело для легионера!'

У Лешки не было ни трибуны складной, ни трибунов, были 'лейтенанты'. Отличное слово, оно всем нравилось, многозначительное и богато отражающее тонкости военной судьбы. Летёха обязан как на крыльях летать и все поспевать, и будет тогда всем хорошо. Лейтенант умеет и лить в уши командиров поток всякой ереси, удобной для сокрытия своих трудностей — командир должен быть в полной уверенности — все отлично! Рожи у лейтенантов бодрые, слова складные — все отлично, всех победим. 'Тенанты', 'Лейтенанты' 'Лейб-тенанты' — все они были заместители и порученцы — отличное и нужное звено руководящего состава. А Лешка сразу пошутил давно и юморно: 'Тенант это по-нашему — это сокращение умное, это 'теневой атлант', это агент, он в теньке, незаметный, но он атлант, всем покажет в свое время'.

Хорошо быть легатом, если у тебя примипилом пронырливый легионер — такой как Николашка, Зубриков улыбнулся другу и даже 'дал ему ружье подержать', сбагрил на мальчика тяжелую приблуду, и поскакал в сторону Трои. Как там король?

Глава 10. Галантерейщик и кардинал — это сила! А графиня и король — это...

Не зря Зубрикова заботило 'Как там король?'

А король был сяк, совсем и всё ему было не так. Оказавшись в одиночестве, он хотел, было вернуться, но взрывы и грохот пояснили ему простую вещь, о которой он знал прекрасно: атланты порохом взрывают его отряд — нечестно, мерзко, обидно, но они ведь варвары и вандалы, они из арбалетов из засады ударили! И что теперь? И карие глаза его блеснули огоньком расчетливости и находчивости — Трастамара поехал в сторону столицы! Не спеша, спокойным ровным бегом, сдерживая взбудораженного коня, совсем один — но король, черт возьми! И таким он и предстал первым постам амазонок, которые ничуть не смутились, не показали смущения и всякой глупой суеты не устраивали — едет себе король на красивейшем белом коне в Трою. Ну и пусть себе едет. А то, что это был не герцог какой захудалый, а именно король все видели — боевой шлем рода Трастамара украшала корона, отлично выполненная работа была и сурова и изящна — корона воина — очень достойно смотрелся Альфонс, невозмутимо скакавший в столицу его бывших земель. А то, что они — бывшие он уже понял. Король остановил бег коня, когда увидел Трою.

Момент был хороший, дорога чуть вильнула, и внезапно он увидел немного знакомые холмы и взгорья, на вершине которых белел стенами замок. И Альфонс улыбнулся — чудеса, да и только. Амазонки — дряни, а не воины, понятна их сила — спрятались по кустам и стреляют из арбалетов метко. И порох им атланты особый дали, дыма почти нет, грохот страшный, и железа эти сволочи не жалеют для своих снарядов — жестокое оружие, нельзя так воевать, неблагородно так воевать, но амазонки такими и были — легендарные лучницы и всадницы — наскочили, постреляли, ускакали — не воины, мерзавки и пакостницы. Знал бы Альфонс, как с ним был согласен в этом обвинении легат Алекс, которые вечно поругивал 'пакостниц и мерзавок, которым всё хиханьки да хаханьки'.

Но замок внушал. Уже своим окружением — внушал почтение и понимание, ни о какой быстрой осаде речи и быть не может. Это реально — Троя! Лет десять надо осаждать такую цитадель, разбив лагеря войск на несколько сотен шагов вдали от этой крепости, к которой не подкрадешься незаметно, не укроешься на земле — только за своими укреплениями и щитами. Надо флот подогнать и бить корабли атлантов, которые вознамерятся подвозить припасы осажденным — и все они сдохнут от голода!

И Альфонс не спеша, ехал, планировал тонкости осады, и ему хотелось! Взять этот замок, который амазонки почему-то назвали именем древним, довольно известным — это было делом славным, это было бы красиво и достойно. И это стоило казны огромной. И это надо обдумать. Вот только встретится он с легатом атлантов — у них порядки римские, понятные и простые. Но сами они никуда не понятные.

В Трою его не пустили. Звонкий девичий голосок весело и с достоинством предложил королю обождать скорого прибытия графини, воду коню и кубок вина — королю. Альфонс отказался и не успел рассердиться — Апфия поспешала, и Лешка не зевал. Но первой короля встретила фурия Эллады — доспехи в крови, плащ в крови, лицо уже не скрывает маска — а Апфия маску боевую носила только в целях защиты от стрел и прочих ударов. Вот это она давно решила: 'Я скромная, не важная, нечего лица прятать, кому я нужна!' И Альфонс сразу понял — вот она, главная, графиня Лезбоза Апфия, имя её уже знали в Европе, недоброй славы была она женщина. Но и род её — Гизольфи, владетели Лесбоса, был родом недоброй судьбы, особенно сейчас, когда турки сумели наложить свои лапы и власть на извечные земли христиан.

Амазонка с легкой улыбкой чуть склонила голову. Но при этом глаза её продолжали внимательно смотреть в карие глаза Альфонса, которого она приветствовала коротко: 'Ваше величество'. 'Ваше сиятельство', — с улыбкой ответил король арагонский. 'Я думаю, мы пройдем в Трою и там побеседуем, и поужинаем. У нас выдался тяжелый день. Что поделать, война', — чуть прищурилась легат амазонок. И именно в этот момент Альфонс понял — она его не уважает! Он встречал подобные взгляды — оценивающие и уже вынесшие строгое мнение о его персоне. Это были встречи с королями, королевами, его жена Мария, королева Джованна — точно, обе эти женщины могли улыбаться, уважать его, но иногда могли честно дать понять ему: 'Не всегда он достоин уважения!' Альфонс не был безгрешен — прекрасно это понимал, иногда он совершал ошибки и иногда он грешил сильно. Апфия Лезбоза Сарда — а теперь он понял, что вернуть Сардинию будет ой как не просто — его не уважала совсем. Сейчас, на своей земле, доказав страшной силой свою власть и право на власть, он для неё был королем, который проиграл свою страну. У которого она со своим войском, с этими неблагородными, коварными амазонками — Евино проклятое племя — сегодня отобрала Сардинию. Альфонс сглотнул, но только крепче сжал губы и кивнул — слова были излишни, теперь ему надо было очень хорошо и внимательно следить за этой графиней, и согласовать условия выкупа, теперь ему надо было думать о своем спасении. И только потом о мести.

Его честь пощадили — не было никаких мешков на голову, но и поздно уже было, часы на башне дворца пробили восемь часов пополудни, солнце уже касалось вод моря далеко на западе, вечерние сумерки опускались на Трою.

Они спешились, словно бы графиня позволяла королю увидеть больше, больше времени провести на улицах Трои — но цитадель была маленькая, и толком ничего Альфонс рассмотреть не успел, он и так неплохо знал старый город — там и знать было почти нечего — дворец, собор и три башни достойные внимания. С высоты цитадели он взглянул в одну сторону и с ужасом понял — нет старинного величавого замка, нет великого мощного трехбашенного хранителя западной части столицы — нет замка Сан-Микеле. И король еще более убедился в том, что амазонки ненормальные. Прием состоялся во дворце королей Сардинии — здание было уже сильно перепланировано, очистили его работницы и работники от всяких глупостей. Они не успели толком покушать, только присели и завели разговор о погоде: оба выразили согласие, что воды залива чудесны своим особенным оттенком, что ветра на острове совершенно неприличные, что поездки верхом по окрестностям могут подарить немало приятных мгновений...

Легат Алекс вошел в залу без предупреждения. Немного злой на подругу — он там паши как подчиненный, а она тут с королем вино пьет и мясо кушает! Сидят, улыбаются, сыр жуют — совершенно никакого уважения к сенатору Атлантиды. Ничего, он им сейчас покажет!

И легат Атлантиды повел себя как сенатор Атлантиды и показал королю арагонскому кто в доме хозяин. Со всем уважением к хозяйке.

'Графиня, оставь меня наедине с королем, на несколько минут, я позову тебя, когда мы кончим одно небольшое предварительное дело', — тихо произнесла фигура в черных доспехах и с серебряной маской на лице. Альфонс уже успел заметить маски, которые закрывали лица амазонок, но это было в разгаре схватки, все мельком, графиня встретила его с открытым лицом, её охранницы тоже не скрывали лица. Про маски атлантов он знал, но только теперь увидел, и ему сделалось противно оттого, что он обязан говорить с этим, в маске.

Апфия встала, коротко кивнула, это было очень похоже на краткое военное приветствие двух достойных и равных военных, и вышла из залы, не сказав ни слова. А дальше произошло то, чего Альфонс никак не мог ожидать, потому что никогда в жизни ничего подобного он еще не испытывал! Атлантида была землей секретов и тайн, но она была не жадина! Делилась некоторыми секретами, раскрывала себя европейцам. Вот и сейчас, король арагонский хотел, было встать из удобного мягкого кресла, чтобы стоять вровень с этим высоким атлантом, и тем самым чувствовать себя более уверенно. Атлант спокойно подошел к нему, король встал и очнулся на полу, со страшной головной болью. Он успел только заметить взмах руки атланта. Который ударил его! Ударил так, как никто, никогда в жизни не бил принца, никто никогда не бил короля так — по лицу, да так, чтобы он валился с ног.

Альфонс непроизвольно выдал себя, чуть вскрикнув от головной боли. Атлант уже сидел за столом и попивал винцо. На пришедшего в чувство короля он отреагировал просто, уточнив важное:

— В Атлантиде не принято, чтобы подчиненные видели наказание вышестоящих. Поэтому графиня амазонок вышла. Вставай, Альфонс. Приведи себя в порядок, выпей вина, — атлант налил вина в кубок и поставил его на край стола, который был ближе к королю.

Альфонс терялся в мыслях, все в нем вопило о том, что так нельзя, что что-то неправильное творится, что он попал в западню и выкупом тут не отделаешься. Но он ведь король! Король великого Арагона! Да что не так с этими атлантами? Он посмотрел на атланта и увидел, что пока он валялся на земле, как ничтожный побитый и побежденный, атлант сменил маску — теперь лицо его скрывала искусная маска из тканей, которая не скрывала нижнюю часть лица, и не скрывала она насмешливый взгляд глаз, в которых Альфонс прочитал себе тот же, уже знакомый приговор: 'Ты найден очень легким'.

Лешка уже перекусил немного, поэтому сейчас решил пояснить важные детали арагонцу. Они с Апфией согласовали этот момент — это было важно! Баланс и гармонию на этом участке Средиземноморья можно было хранить только в случае аккуратного распределения зла и добра по разным участкам сторон света от Сардинии. Игра предстояла интересная и долгоиграющая.

— Позволь мне уточнить то, как я понимаю твое положение. Иначе у нас не получится диалога. Я готов был просто убить тебя, поскольку, я легат Атлантиды. Как и ты, я военачальник. Мне сложно представить себя на твоем месте — я никогда не губил тысячу своих подчиненных.

Альфонс сглотнул — в это было неприятно верить, об этом было неприятно слушать, но атлант окончательно разбил его сомнения и иллюзии:

— Да. Ни один арагонец кроме тебя не выжил. Ни один человек. Отныне это земля дарована Атлантидой графине амазонок, и никто кроме атлантов не может ступить на землю острова амазонок. Но и легионеры здесь временно, это вопросы особого отношения амазонок к семье.

Альфонс запутывался все больше от таких фактов, которые не могли сразу уложиться в голове: убили всех! Да там же несколько сотен было наследников лучших родов Кастилии и Арагона! Это же война! Но война и так началась... какие легионеры, какие семьи! Они убили всех. И его они убьют. Атлант подтвердил его мятущиеся мысли:

— Очень было бы хорошо убить тебя. Раздеть труп и выбросить в море. Всё. Никаких следов. Твой брат сядет на трон, и подумает: 'А как так? Куда пропало войско? Так не бывает! Куда пропал король!' Никогда он не получит ответа. Твой труп с наступлением темноты разденут, вынесут, донесут до залива Ангелов и просто бросят в море. И корми ты рыбок, они тоже хотят кушать. Ты кушай, кушай, пей вино.

Альфонс не подавился глотком только потому, что маленько вина отхлебнул и смог проглотить, слушая эти страшные слова о собственной участи. Он сразу понял — все правда и что-то такое он слышал, атланты не берут пленных, им не нужен выкуп, они богаты как венецианцы, у них много золота, они вообще не понимают ценность золота, они ценят серебро! Ненормальные.

Атлант окинул его еще одним коротким взглядом и кивнул:

— Я вижу. Что уже можно пригласить графиню присоединиться к нам. Запомни, король, если бы не она — я бы убил тебя. Просто ударил бы кинжалом, пока ты валялся без сознания на полу. Запомни это — она спасла твою жизнь.

И этот неприятный человек в черных доспехах встал и отошел к двери, открыв которую, негромко пригласил: 'Графиня, можешь присоединиться к нам. Мальчики поговорили о своем, мужском'. Апфия вошла в залу и присела в кресло, в котором до этого сидел атлант. Король увидел, что графине неприятен этот человек, что она недовольно таким ходом встречи, и Альфонс хотел узнать: и всё же, что она замыслила, что замыслили эти звери? Атлант спокойно взял одно из кресел у стены, и пронес его до стола. Уселся и улыбнулся, выглядел он довольным, и было заметно, что он был единственным человеком, которого устраивала ситуация. Следующие его слова изменили всю жизнь короля Арагона, он их запомнил на всю жизнь и никогда никому не повторял, даже жене, тем более жене!

— Графиня — амазонка — это значит, прежде всего, только одно — она женщина. Она мать. И ты будешь жить, Альфонс, потому что у тебя есть сын, — начал объясняться атлант.

Альфонс замер — это был не тот разговор, который он хотел бы слышать, эта тема не нравилась ему, и была она ему одновременно и приятна и неприятна. Незаконнорожденный — это сложное, непростое во все времена, и достаточно деликатное событие. Но дальше он услышал и вовсе невероятные слова:

— Ты больной, Альфонс. Ты просто дурачок. Уродец. Но не вини себя, я не виню тебя, во всем виноваты твои предки. Вы забыли законы древности, вы предали законы древности, а это великие законы жизни. Некогда матери хранили эти законы. Женщинам сложней. Это мы, мужчины можем просто: сунул, вынул и ушел. А женщина несет семя, хранит его, ростит, рожает и вскармливает. Только женщина знает кто отец ребенка. И еще женщины знали страшные знания, хранили их долгие века. И отголоски этих знаний тебе известны, Альфонс. Нельзя спать со своей сестрой! Дети уродами будут! Трастамара — вы ненормальные уроды. Вы давно уже заключаете браки так, как просто и удобно, с соседями, ты не первый кто взял в жены кузину — ты больной. И скажи спасибо Спасителю, что у вас с Марией нет детей. А вот со здоровой италийкой ты породил здорового, сильного сына, который может стать началом новой жизни для вашего сгнившего рода.

Графиня — мать. Она не хотела твоей смерти.

— Сейчас это было бы жестоко к ребенку, ваше величество, — спокойно признала графиня. — Я была вынуждена принять приказ Атлантиды. Мне Сардиния не была интересна. Моя земля далеко на востоке, там мой остров. Но — приказ сената это закон. Мы стали противниками, но сейчас не время становиться врагами.

— Мне он враг, — уточнил Лешка.

— Тебе, сенатор все, кто не атланты — враги! Только я — амазонка. Поэтому, негодна тебе, но не враг, — с угрозой в голосе высказалась графиня.

И Альфонс увидел то, что хотел увидеть — а они не такие уж и дружные союзники, все как обычно, эта женщина была очень недовольна этим... сенатором Атлантиды. Король вспомнил и признал, что в сведениях достаточно правды: амазонки это вассалы Атлантиды, и не всё там гладко в этих неведомых пока землях. Это важно, это ему пригодится. Король кивнул своим мыслям, и понял, что вечер удивительный — как так можно? Его сын, которого он чуть стыдился, для этих странных людей был дороже всего рода Трастамара! Неужели это правда, но что-то такое ведь и, правда, написано в писаниях. И слова атланта заставили короля подать голос:

— Насколько болен мой род?

— Я не знаю, — честно ответил сенатор. — Альфонс, это не сразу проявляется. Это всплывает ненормальными вспышками в больном человеке — ты сам потом не понимаешь, как ты мог натворить таких вещей, а ты просто больной человек, это было осложнение. Ваши связи с Кастилией — это сложное дело, нельзя просто решать такие вопросы. Как же, поженились принц с принцессой раз, потом второе поколение, потом третье — и вы надеялись, что это вам не отзовётся? Да и не получается ничего хорошего, окружение вассалов остается со своими интересами, со своими интригами. Мария — это твое проклятие и твой дар с небес. Она твой лучший и верный союзник и помощник, но она твоя двоюродная сестра, и она не станет матерью твоим детям. Жуть! Но за это ты своим предкам можешь плюнуть в рожи на портретах.

— Грубиян! Алекс, не надо грубить моему гостю, — остановила сенатора графиня.

— Ой, — сразу встал из кресла атлант, поклонился хозяйке замка и чуть кивнул королю. — Признаю, погорячился, был несдержан на язык. Графиня, ты знаешь, со мной бывает. Но зато со мной можно просто поболтать, я не такой зануда, как некоторые сенаторы.

Апфия фыркнула: 'Это уж точно. Ты не такой', — и добавила, обращаясь вежливо к Альфонсу:

— Ваше величество, к сожалению, сенатор сказал вам то, что в Атлантиде бережно и аккуратно хранится с древних времен. Атланты внимательно следят за родами правящих династий Европы. И некоторые поступки, видимые, заметные ныне — реакция на многие погрешности великих родов.

— А Сардинию Арагон придется уступить, — сразу влез сенатор. — И вот это очень важно! Ты знаешь, либо слышал про Девон.

Альфонс немного смутился — с этими людьми совершенно невозможно было вести разговор, они заваливали такой грудой секретов, тайн, важного, что даже он — король — терялся.

— Девон, это пограничная область в Англии, Шотландии, Уэльсе и Корнуолле, — сразу добавила ясности графиня. — По решению сената, Девон стал землей, на которой ведутся разрешения различных династических и прочих споров старых родов. Ведутся привычным образом — военный турнир.

— Да, я слышал, некоторые мои знакомые мне рассказывали о своей поездке в далекую Англию, но они не уточняли таких вещей, — признался король.

— Так это, значит, не их дело было, — просто ответил Лешка. — Приехали рыцари, вызвались принять участие — они ни в коей мере не рассматриваются в качестве жалкие наемников, просто идальго в поисках славы и чести — бывает. Но бой велся по вполне согласованным, напоминающим военные договора и обычаи турниров правилам. На земле Девона есть место и войне стран, и войне аристократов.

А вот этого Альфонс не понял. И сенатор улыбнулся ему просто и даже подмигнул:

— Допустим, у тебя появился враг — аристократ, который не понимает твоих целей, который цели своего рода ставит выше целей Арагона. Теперь ты можешь дать ему поручение и отправить в поход на Сардинию — и никто из вас не выйдет отсюда живым. Стоп! Ты — выйдешь. Но сам понимаешь, ты только пару раз сможешь такое провернуть. Потом тебя не поймут.

— И Гранада будет благодарна, — заметила Апфия.

'Гранада!' — в голове короля совсем всё перемкнуло. А это здесь каким боком? Но графиня сказала то, что всем было известно, но о чем было не принято говорить вслух:

— Время все расставит по местам. Сейчас Гранада выгодный сосед для Арагона, очень выгодный сосед. Только Кастилия недовольна — только кастильцы раздувают пламя войны. Жаль, что ты мало этих бешеных псов с собой взял в поход.

— Они на север сейчас смотрят, в Наварре неспокойно, они там сейчас выгоду ищут, — заметил очевидное сенатор.

— Да, в Наварре неспокойно, — согласился Альфонс, который не завидовал брату, который в этом году готовился принять корону Наварры.

Альфонс улыбнулся нехорошей улыбкой — не любил он кастильцев. И они не любили его. Но потом он вдруг понял, что надо уточнить кое-что.

— Я хочу знать. На каких условиях я могу вернуться в Арагон, — сухим, твердым тоном правителя задал он вопрос.

— Короли могут выжить там, где прочие смертные бессильны, — спокойно подвел итог этой части беседы сенатор. — Атлантиду не интересует золото Арагона. Атлантиду интересует только власть амазонок на Сардинии.

Это было приемлемо. Это было щедро, но непонятно, и Альфонс сразу уцепился за слова атланта:

— И в чем такой особый интерес?

— В амазонках, — просто и честно пояснил сенатор. — Атлантам нужны сильные матери для здоровых детей. Пусть враги плывут на Сардинию, амазонки любят кровь. Пусть легионеры плывут на Сардинию — амазонки любят своих детей. Сейчас они убивали просто за Трою. Ты понимаешь, Альфонс, что эти матери сотрут с лица земли врагов, которые захотят угрожать их детям?

— Это неприятно слышать, сенатор, — графиня сжала губы, и было видно, что так ясно и несколько бесстрастно такие дела обрисовывать не надо в присутствии одной из амазонок. Не было в этом галантности и никакой куртуазности общения.

Но Альфонс всё понял! Он с уважением кивнул мужчине и не сдержался, бросил на графиню оценивающий взгляд и сразу признал: она не привлекает его, она тяжелая, властная, прямая, неинтересная, хоть и симпатичная особа. Но, черт побери, он лично никогда больше не рискнет встать на её пути.

И атлант заметил этот его взгляд, и Апфия заметила, и теперь на короля посмотрела так грозно, что Альфонс смутился, как в детские годы.

— Оставим эту тему, это вопрос политики Атлантиды, — решил сгладить углы Лешка. — Графиня, надеюсь, завтра один из твоих кораблей будет предоставлен к услугам его величества, путь до Арагона неблизкий.

— Разумеется, сенатор, — кивнула приказу капитан-легат.

Альфонс получил подтверждение и тем слухам, которые касались и порядков в войске атлантов. Похоже, порядок в армии атлантов был таким же суровым, как в легендарных легионах Рима.

И вот в этот момент произошло то, что на многие годы изменило расстановку сил на западном Средиземноморье. Впоследствии, несколько лет спустя, Алешка Зубриков так и не смог решить задачку: он великую глупость или великую мудрость проявил тем июльским поздним вечером.

Внезапно, Лешка четко и ясно понял, как будто в лоб ему вонзили бриллиантовую пулю, действительно кристально ясное решение пришло ему в голову, и он не стал откладывать его исполнение ни на миг. Громким голосом, голосом человека, который мог быть властен над судьбами людей, он четко приказал:

— Николас, Елена, сейчас вы удалитесь и оставите графиню и короля в полном уединении. Есть слова, которые можно разделить только на двоих — только правителям, которые соседи. Вы меня слышите, вы все меня слышите — маленькие негодяи и негодницы, — он встал и улыбнулся этой забавной паре, оставшейся сидеть за столом. — Я оставляю вас. Дальнейшее не может полностью иметь значение для Атлантиды. Это дело графини Сарда и короля Арагона. Возможно, мы еще увидимся, Альфонс, был рад знакомству. Графиня, доброй ночи.

И Лешка вышел. Он оставил эту парочку. И они еще пару часов что-то там шушукались и строили какие-то свои 'владетельные' планы, и обменивались мнением о тонкостях средиземноморской политики. И до чего они договорились Зубрикова не интересовало совсем. Он просто понял одно — нельзя все на себя взваливать, нельзя маячить за спиной Апфии, как грозная тень Атлантиды, не надо лишать себя прелестей жизни. Пусть она будет интересна. Апфия крепкая девчонка, она может такого накрутить с этим довольно крепким молодчиком — будет весело. И точно не будет никакой великой Испании, потому что кастильцы обломаются! Барса — молния, она ещё сверкнет на пиренейском небосклоне. Каталония не упустит своего, если ей немного подыграть. Что же касается Кастилии и Арагона... Галантерейщик и кардинал — это сила! А графиня и король — это величайший союз. И, в конце концов, у Апфии муж есть! Вот. Вот это главное — она замужняя жена, пусть Витька и расхлебывает кашу, которую он заварил. А то выдумывают там с Ринатом всякие крутости и важности — самолет они строят. Дай Витьке волю — он 'Титаник' скоро построит! А что такого? Айсбергов не надо опасаться — давай построим 'Титаник'! Самолет дело прикольное, но жены и дети важнее всех самолетов и пароходов. Да, Зубриков мог с полным правом засыпать с улыбкой на лице — день прожит не зря. Он и уснул спокойно, сделал гадость — на сердце радость, нагадил, батенька — можно и спатеньки.

Глава 11. Мартин, ты не квинтус, ты — свинтус! Апостол Алексий

Утром, после тайной вечери высоких договорившихся сторон, арагонского короля пригласили на каракку, и он уехал в Барселону. Альфонс понял, что без совета Марии все эти новости и сложности он не пережует, куда уж там проглотить к своему удовольствию и пользе. Лешка хотел рвануть с ним в Барсу, просто посмотреть и там чего повынюхивать, но решил помочь Апфии окончательно разобраться с проблемой зачистки острова от всяких горных крыс и тараканов. И нормальных мирных сардинцев, к сожалению.

Стоило ему заикнуться о своем желании составить королю компанию, как Апфия погрозила ему кулаком, но нашего пройдоху ловким женским кулачком не испугаешь. Он показал ей язык, не стал докапываться к теме 'А чем вы там с Альфонсиком занимались, об чём таком секретном договаривались? А не скуксилась ли ты, госпожа начальница? А может ты и супругу изменила!' 'О, женщины, вам имя вероломство!' — в свое время совершенно верно и точно написал гениальный поэт Англии Билли Шекспир. Он был прав, прав во всем и всегда! Ведь он писал об английских женщинах, хотя, в частности, это он заметил о датчанке, матери принца датского, — в эти сложные года, женщине приходилось быть очень хитрой и коварной, и даже вероломной, чтобы выжить и получить своё. Амазонки были не такие. Ха, они верили только в Спасителя и Атлантиду — а остальных они ломали об коленку, и беспощадно веру ломали и сокрушали у своих врагов: храмы и церкви сносили с лица земли без малейшего колебания души и сомнения в головах, украшенных экстравагантными ирокезами и милыми улыбками этих оторв.

Но подругу Лешка испытал, подлый змей:

— Слушай, родная, а почему не Сицилия, она немного больше и там тоже прикольно, чего тебя на Сардинию понесло? — вдруг задал он ей забавный вопрос.

— Нет, Ал, там серьезно все думали — она близка к Италии, там логистика проще для них, там такие жуткие древние шпионские сети, нет — пусть утрутся своей Сицилией. Нам и Сарды хватит.

— Оттяпала себе феод, графиня Сардинская, смотри мне, — и Лешка погрозил ей пальцем с улыбкой.

Но Апфия сразу поняла — это не шутка. В плеске иронии и веселья в глазах апостола явно было заметно предупреждение: 'Лично шею свернет, если она протухнет'.

— При чем здесь графство? Я не для себя, — сразу призналась она.

— Дурочка, ты не пуп Земли, маленькая. 'Ты не для себя', а твоя дочь может захотеть 'для себя', а может и ты не для себя: для Вити, для Леночки, для дочки. А это всё пустое — не станет Атлантиды — всех вас кончат. Всех нас кончат.

Она поняла, и на этот раз хорошо ему выдала, честного пинка получил этот 'Фома неверующий, всё проверяющий, и во всем сомневающийся'. Работы было много, они принялись уточнять планы по Сардинии.

А через несколько дней из славного города соседа, порта старого и солидного, из Неаполиса на Сардинию прибыл Чезаре Молани с просьбой от римского патриция Одонне Колонна. Патриций просил аудиенции у легата Атлантиды. То, что Чезаре раскусят так быстро, Лешку не волновало, это он предполагал. Не умел Молани работать тихо, да и не требовалось ему это. А Неаполь был переполнен шпионами со всей Италии, и Арагона и Кастилии, и Прованса, и северного побережья Африки и Византии. Неаполитанское королевство было значительным игроком и многие держали руку на пульсе. Неаполь Лешка не видел, но ему как-то и не копошилось на Везувий любоваться.

— Одонне Колонна, из Рима, самый важный римский род сейчас, хочет встретиться с кем-нибудь из новых господ Сардинии, — кончил доклад Чезаре, который не ожидал, что все так спокойно примут новость о том, что его быстро раскусили, и распознали в нем агента атлантов.

— И чего этому 'одеколону' надо? — с грустью спросил Лешка.

— Не знаю, но со мной говорили люди герцога Колонна, наверное, это связано с Романией, там давно серьезные дела творятся, — честно признался Чезаре в своей некомпетентности.

Болван даже не представлял уровня своей тупости, её даже некомпетентностью назвать было нельзя. Лешка опять вздохнул, ругаться на этого недалекого бандитика было смешно, и себя не уважать, но к порядку призвать его стоило:

— Мальчик мой, я, конечно, понимаю, что ты весь из себя романтик пещерок и всяких прочих дырочек, и выпуклостей на лике нашей благодатной матушки Земли. Но ты вообще хоть знаешь, кто такой Одонне Колонна?

— Брат герцога, или племянник, — сразу ответил Чезаре.

— Фигнянник! Ты, Чезаре такой же тупой, как и ты, Апфия, — сел в кресло Лешка и закрыл лицо рукой. Ситуация ему не нравилась. Это было очень некстати! — Ты не Фаба, ты хаба-хаба, как ты мог! Так лопухнуться!

— Я тоже не знаю, кто такой этот Колонна, и чего ты с этого так расстраиваешься, — не поняла такой задумчивости и раздражения друга Апфия.

— Папа это римский! Болваны. 'Мартинус квинтус' это его новое имя. Всем папам новые имена дают, когда понтификами выбирают. Колонна-Конти он по рождению.

Лешка посмотрел на всех и хоть немного успокоился, увидев серьезное лицо Ника, который покачал головой, поймав взгляд командира, показал утвердительно их знак: 'Ситуация какая-то неприятная. Вляпались мы во что-то. Надо думать'.

— Он хочет гражданской, мирской встречи. Не как папа, не как должность и пост, как дворянин, — уточнил суть проблемы Лешка.

— Имеет право. Человек имеет право поговорить с атлантом, — согласился с легатом Николас.

— И мы ничего с ним не можем поделать, — признался Лешка. — Не по-людски это. Папу можно кончить, он персона политическая. А вот Одонне Колонна нельзя, не за что, он такой же мирный человек, как... да наши венецианские дружки из касты. Во что ты меня втянул, Фаба.

Апфия все никак не могла сообразить всю суть проблемы. Для неё что папа, что мама римская — все это были ни о чём персоны. Ей что папа римский, что султан турецкий — она любому могла дать пинка и выбросить за борт посреди моря — плыви, дружок, плыви, может и доплывешь до Египта, там сейчас чудесная погода, и как раз миндаль поспел — свеженький, вкуснятина!

Но долго думать Лешка не любил. Махнул рукой и улыбнулся Апфии: 'Не на запад, так на восток. Но придется мне сходить на материк'. 'Я с тобой отправлюсь. Вмешиваться не буду, но надо мне хоть одним глазком взглянуть на этого папу римского', — сразу уточнила легат корпуса амазонок. Лешка махнул рукой, можно, пусть её подчиненные тоже почувствуют вкус власти, вкус забот и тревог за большое дело — всем нужна практика. Пока командиршы не будет, пусть девочки админские навыки улучшат.

Долго они не собирались, уже утром следующего дня сели вместе с командами на каракку Апфии и ушли в Неаполь, где была организованна встреча со знаменитым римским аристократом из древнего рода.

В Неаполе всему нашлось время: и на Везувий полюбовались, и прочие экскурсии провели, и немного пошалили парни, по доброй привычке чуть поприжав богатеньких зарвавшихся купчиков, и напомнив им, что венецианские глаза есть везде. И пусть всякие синьоры Панталони не думают, и не воображают — не надо связываться с Себастьяном Перейро, торговцем черным деревом, и с синьором Негоро тоже. Чревато. Разведка обязана сама себя кормить! И мальчики знали толк в дерзких операциях. Николас на полном серьезе предложил Лешке похитить королеву Джованну и потребовать выкуп. Зубриков обещал подумать. Ему Джованна не нравилась. Но, прежде всего они подготовились к встрече, в старом приличном доме, в котором было прилично остановиться проездом самому придирчивому аристократу. Знаменитый двор 'Вулкано' полностью подходил и соответствовал мероприятию, назначенному папой римским. Не таким уж поздним июльским вечером легат Алекс занял покои, а его парни заняли свои места в сети, окружившей в несколько слоев этот район Неаполя. Апфия тоже притаилась мышкой за одним из гобеленов, предвкушая новые впечатления в жизни: все-таки фигура папы впечатляла, и вовсе не потому, что этот Мартин квинтус был толстенький дядька.

Когда в стену раздался негромкий стук, который предупреждал о визите представителя второй договаривающейся стороны, Лешка отложил книгу с похабными картинками, которую закончил один из его агентов — толково, живописно, эротично и порнографично, 'Мифы древнего Рима' ему очень понравились. Жаль, что иллюстрации долго не увидят широкие массы потребителя — атланты не торопились запускать печатный станок, и радовать Европу просвещением, сама Европа о книгопечатании не слышала вообще ничего. Агенты атлантов внимательнейшим образом следили за важнейшими направлениями жизни, готовились реагировать на появление всяких Гуттенбергов. Книги пока в этом мире могли читать только малыши атланты, которым напечатали гору всяких азбук и нелепых книжек: от 'Буратино' до приключений Бильбо хоббита. Истории о приключениях Максимуса Исаева и Джеймса Бонда читали легионеры плаща и кинжала с арбалетом. Моряки довольно прохладно приняли приключения пятнадцатилетнего капитана на таинственном острове. Девчонкам досталась серия про легендарную амазонку Шрам — Скарлет, которая мстила врагам, разрушившим её дом, и любила приговаривать: 'Я подумаю об этом завтра. Завтра придёт совсем другой день!' И в этом Лешка на самом деле видел некую великую мудрость: никогда не поздно внимательно подумать, учесть новые факты и вообще, главное — чаще думать, а не просто итютю под орех разделывать.

Итак, Лешка отложил увлекательную книжку, и встал, оказывая уважение этому интересному и опасному человеку.

И дверь в просторную комнату открылась.

И в комнату вошел епископ Рима, викарий Христа, преемник князя апостолов, Великий понтифик, Примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, раб рабов Божьих, Мартин квинтус — он же папа Римский, собственной персоной, он же Одонне Колонна-Конти.

Мартин был очень симпатичный человек, он был удивительный! Лицо у него было породистое, грамотное — римское, патрицианское, с носом с горбинкой, большим и солидным. У Мартина был и ценнейший дар от бога, у него здорово получалось изобразить живое, искреннее участие к собеседнику. Когда Мартин обращал на тебя взгляд своих черных глаз, казалось, что нет в его жизни большей задачи сейчас, чем выслушать, понять и простить, и помочь, и чтобы все у тебя было с его помощью отныне и навсегда великолепно и отлично. Жуткий попик! Такие в душу и без оливкового масла влезают запросто.

Скромный, тихий и умный Мартин вернул папский престол в Рим, и был тот еще красавчик: быстренько-быстренько наладил печатание новых монет, чтобы упорядочить деньги в Риме, а это дело выгоднейшее — деньги печатать. На монетках, словно примиряя бывших спорщиков, и утихомиривая нынешних, шла надпись вокруг профиля Мартина: 'Мартин 5 Колонна, великий понтифик. А на обороте монеты внизу под изображением папы на троне четко указывалось место 'Рим'.

Большого уважения был достоин это полный, даже толстый человек, который смотрел в лицо Лешки внимательными и добрыми глазами папаши Мюллера, и Лешка отреагировал спокойно, знал он себе цену:

— Чего надо?

— Шоколада, — вежливо попросил гость.

— Ник, угости гостя, — поморщившись, распорядился легат.

Ординарец легата отошел от двери, где составлял компанию спутнику папы, и быстро что-то намудрил у камина, в котором, несмотря на июльскую ночную жаркую духоту, на пламени огня кипел чайник, и хранилось в жаре уже обжаренное свежее мясо — ждали папу, готовили прием. Николас отсыпал в кубок порошка шоколадного и добавил немного своего личного набора пряностей, он любил немного корицы для вкуса добавлять и мёда в горячий шоколад. Поставив кубок на небольшой поднос, Ник подошел к важным персонам, которые молчали, присматривались к друг другу, и ждали. Папе римскому он кивнул с уважением: Мартин всего пять месяцев назад издал буллу, которая угрожала анафемой всем работорговцам христианам. А всего месяц назад, в начале лета, он публично в Риме предал анафеме тех, кто продавал рабов-христиан мусульманам. И плевать, что Рим вообще не занимался работорговлей, это был экономический удар по всем конкурентам Рима, это был красивый жест, это было на века, солидно, круто. Многие заценили, Николас вот — заценил, поэтому не пожадил мёда в шоколад папе римскому, который дождался своего любимого лакомства.

Мартин с удовольствием понюхал чашечку, потом удовлетворительно кивнул головой, было заметно, что мужик реально знал вкус в этом лакомстве, и только потом принялся попивать свой шоколад. Лешка не спеша пил вино и думал о том, что немногое ему на самом деле было интересно в контакте с понтификом, просто не совсем и полностью ясно было атлантам, а что надо от них этому хитрецу.

— Слава богу, — поблагодарил всех папа и приступил к делу. — Дело в антипапе. Мне он мешает.

— Так, Мартин, погоди. Это не наше дело — Альфонс и Мария молодые хитрые ребята, они тебя напрягают, но нам, атлантам, нет никакого дела до этого.

— Они мешают началу похода на Гранаду, — сделал ход Мартин.

— Согласен, им не нужно это — а задавить Гранаду хочет только Кастилия. Арагону и без Гранады прекрасно, а арабы в соседях — просто чудо как хороши! Кастильцы идиоты, — фыркнул Лешка.

— Это христианская земля, — спокойно продолжал наступление папа.

— С таким же успехом она была и местной землей, и финикийской, и карфагенской и римской — какие проблемы? Ты хочешь поход Рима против новых Пиренейских королевств начать? Не думаю, — улыбнулся легат понтифику.

И Мартин посмотрел в глаза Алексея, потом признался:

— Не могу понять, я изучил столько бумаг по тебе, но не могу понять: 'Ты христианин или нет?'

— Одон, не парься. Оставь миру мирское — Спасителю не до этих глупых войн и мирских склок. Ты не становишься более христианином, если ты обнажаешь меч за веру, — сразу пояснил католику фоминианин.

Мартин чуть прищурился, ожидая продолжения, но Лешка был неумолим:

— Вот тебе, морда римская, — и он показал папе фигу. — Я тебе не учитель, мои мудрости и тайны не для тебя.

— Значит, правду говорят, что ты и легат Константин апостолы вашей церкви, — уточнил Мартин.

— А что такого? Я со Спасителем общался, мне можно.

И Лешка с Николаем увидели приятнейшее зрелище: Мартин квинтус задохнулся от переживаний, может он сказать чего хотел, может, вдохнул не в то горло — он просто на время позабыл, как дышать и сейчас натурально задыхался. А Лешка смотрел на него и думал: 'Вот ведь верующий какой. Вот как с такой верой, можно такие бл..ства вытворять! Придурки сожгли Гуса! Вот зачем? Отравили бы тихонько, если мешает. Голодом могли заморить в монастыре! Но внаглую на костре — совсем безмозглые попики'. Папу стоило успокоить, и по доброте душевной апостол пояснил папе римскому кое-что:

— Скажу один раз, как говорил для твоих лазутчиков, которых ты не досчитываешься иногда. Я не знаю, в каком подвале вы нашли евангелия. Но мы — Фомы апостола евангелие почитаем. А он был неверующий. Вот совсем и полностью неверующий. До одного момента, но не будем об этом святом гении. Когда я поговорил со Спасителем, у меня первым желанием было — дать ему в морду. Потому что без него — вы совсем плохо себя ведете. А он спокоен, не вмешивается, живет и смотрит на ваши пакости и дурости. Но атлантов вы не надурите. Ты отличный попик, ты нам нравишься: мне и апостолу Константину — чего ты суетишься? Работай Рим! Престол Петра — это хорошее, достойное вечности дело — оставь ты в покое всяких болванов.

— И он тоже видел Спасителя? — папа вдруг указал пальцем на Николаса, причем этот жест резанул глаза свои непринужденностью и неприличностью одновременно, и внес в беседу некую новую ноту.

— И чё? — в манере своего учителя вдруг ответил сам Ник.

И папа римский понял! Этот молокосос был рядом с чудом и для него это просто воспоминание, и... а ведь мальчишка просто знает, что не по его уму такое! Мартин уже читал евангелие от Фомы и проникся основными канонами этого писания. Вот стоит мальчик, прикоснулся к высшему, тайному, но он всего лишь молодой человек, он просто живет с этим знанием: видел Господа, и что? Мальчик знает немощь своего знания. Вера есть и нет её — одновременно.

— Не груби понтифику, не надо, — попросил ординарца Лешка. И добавил с неохотой. — И синьору Колонна тоже не груби, он наш гость.

— Признаю, — с легким поклоном согласился Ник.

— Я бы вообще за Джованну вот заморочился, — признался Лешка Мартину. — Но вся гадость в том, что мы оба её не любим! Ты за Рим, я за Неаполь. Она рубит узлы сплеча, но это уже беспредел. Как атланты говорят — в монастырь ей пора. Но я лично не могу её работать. Не могу по ней дело устроить. И тебе нельзя — ты её... очень не терпишь. Все подозрения сразу на тебя укажут, помнишь же важный закон Рима 'Ищи кому выгодно'. А в монастырь её надо — нам обоим это выгодно! Иначе война у тебя на юге продолжится безобразная. А это всё твои дети — 'папа' — италийцы.

— Джованна это проклятие Неаполя, — согласился Мартин. — Но ты тоже не подарок. Скажи, зачем был Задар? Зачем ты с этой женщиной, с графиней, которая сейчас может претендовать на титул герцогини, вот зачем ты пролил кровь и разрушил храмы?

— Задар это мой подарок Венеции. Ты все понимаешь, только вот последнее слово сам себе сказать не хочешь. Против турок только венецианцы сейчас нужны. Твои обмены словесами с византийцами — это несолидно. Теперь сын свинопаса не погонит детей Серениссимы на убой. Детей Венеции имеют право убивать только атланты. А их души — твоя забота. А Карманьола пусть наемников собирает — дукатов у Сиятельной хватит, а вот детей под нож ломбардца она не погонит. Венеция теперь лет десять будет раны зализывать. Кстати, Висконти своих ломбардцев бережет очень хорошо, ты знаешь, Висконти на мясо пускает северных наемников. А насчет храмов — до свиданья — камни это просто камни. А святыни — побойся бога, Мартин, всё в порядке со святынями. Я до уровня Константинополя не опускаюсь. Ну, ты понял.

— Атлантида ломает устои, — решительно и твердо высказался папа. — Вы нарушаете primatus Papae. Фоминиане не признают власть преемника князя апостолов 'полной, высшей и всеобщей, осуществляемой беспрепятственно властью над всей Церковью Христа Спасителя'.

— Мартин, ты не квинтус, ты — свинтус! Не лезь пятачком в святое писание. Никто ничего не сломит. 'Князь апостолов'... сам-то понял, что сказал? Вот как вы начали мешать в одну кучу цезарево и богово, 'княжеское' и 'апостольское', так и кувыркаетесь до сих пор. Материалов по истории церкви святого Фомы не дам. У тебя самого свой великий крест. Работай спокойно свою родину и не потей. На самом деле ничего нет хорошего в том, что легионеры и амазонки строят из себя воинство Спасителя. Атланты не крестоносцы! Мне лично безразлична твоя церковь. Вот абсолютно, полностью и честно. У меня и со своей проблем хватает — беспутники и тунеядцы! И этот туда же — совсем нюх потерял, со своей похотью. Работать надо, а у него голова сонная, не соображает ничего — как пламя только трепыхаться может.

— Признаю, — опять вздохнул Ник, но теперь уже полностью чистосердечно.

— А что, мужчины, давайте я займусь Джованной — мне можно, — и в комнату вошла Апфия Павлова, графиня Лезбоза и Сардинская, правительница Трои. Не усидела в укрытии амазонка, чем-то её завёл ход разговора. И она добавила честно. — Мне она тоже очень не нравится.

— Графиня, идите в попу!

— Фу, грубиян, — фыркнула Апфия и присела в реверансе. — Ваше Святейшество.

— Ваше сиятельство, — чуть склонил голову понтифик, и наученный горьким опытом своих коллег не стал протягивать руку для поцелуя.

— Миледи Апфия, ти амо да матти, но не надо, не надо себе карму портить, — Лешка честно признался Апфии. — Ты ведь уже понимаешь, что Сардиния это твой крест. А ты вприпрыжку намерена поскакать как козочка по горушкам, по кочкам — надорвешься.

— И попа не треснет, — продолжила настаивать Апфия. — Я её сделаю. Аккуратно.

Папа римский не понимал особенностей атантского языка, но латинский у них был чистый, ясный, и он уловил главное. И сидел, пытаясь понять — вмешиваться ли ему или нет.

— Всё тайное, станет явным, капитан-легат, — вздохнул Зубриков. — Ты зря при нём покрасовалась. Папу римского не видела?

— Нет, — улыбнулась Апфия. — Приятно познакомиться, Ваше Святейшество, теперь вы видите, как тяжело с этими людьми.

— И 'каждому по вере его', — согласился с ней Мартин.

— И по ушам, подслушивающим беседу серьезных людей, — совершенно серьезно добавил Лешка, потом присовокупив и важное. — Следующий раз, не спрашивай, а делай. И помалкивай в тряпочку. Оставь это на суд высший. И да — нам всем было бы очень хорошо, если бы королева Джованна приехала к тебе в гости в Трою, и погостила бы у тебя лет семь, в тишине, в покое. Отдохнула бы от забот и тревог. Но теперь нельзя! Вот он сидит, твой сосед, князь римский, и архиепископ и митрополит Римской провинции — всё он теперь знает!

— Делов-то, можно и наемника сговорить, обмануть, подкупить от лица кого угодно, — фыркнула девушка, и осеклась, увидев, что на неё смотрят как на идиотку. И она здорово упала в глазах потомственного аристократа Одоне Колонна. И теперь надо молчать. И думать, как восстановить... ага! Она придумала!

— Ты очень, очень разочаровываешь меня, и оставляешь недоброе впечатление о своих достоинствах у сына рода Колонна, я уж молчу про Конти, — вздохнул легат.

Мартин ничего не сказал, он понял — молчать! Важно молчать и тогда он узнает больше всего. А вот Николас, который протянул ему новую чашку шоколада, отошел и вторую предложил даме, и честно сказал:

— Она вас обманывает, мужчины, она вас обманывает, — и он подмигнул Апфии, которая воспользовалась подачей, и чуть не швырнула в него чашкой с шоколадом:

— Николас Куба, гадкий мальчишка! Ты сломал мне всю игру! Они же почти попались, они мне поверили, — с возмущением прошипела графиня, но глазик левый у неё смеялся, она стояла чуть боком, и мужчины не могли его видеть хорошо, а Ник видел.

Лешка понял, что его дурят, но кто дурит, он не мог сообразить, но в такое мастерство Апфии он не мог сразу поверить, хотя... девочка растёт. А папа римский сразу понял, что его обманула эта женщина, хитрая и коварная византийка! Оставалось собраться с силами, и он задал вопрос чуть в сторону:

— 'Куба', 'Куба', не слышал такого слова, неприличное при даме я не упоминаю.

— Это графиня на него злится. Просто мальчик властитель острова в Атлантиде, на остров Куба четыре Сардинии можно поместить, и еще место останется, — пояснил давнюю историю Лешка, не говорить же этому проныре понтифику, что Ник просто выиграл Кубу в карты у кубинских касиков-корольков.

— Четыре Сардинии и одна Корсика, — гордо задрал нос Николас.

Папа посмотрел на паренька, увидел то, что увидел и понял, что мальчик совсем не прост. И тогда, возможно, получается, что графиня их дурит с апостолом. Но как можно обдурить апостола! Ему ведь ведомы сердца истинно верующих. И Мартин отложил эту загадку на потом, чтобы порешать её в удобное время с полным своим удовлетворением.

— Ладно, мое предложение в силе — я только не уверена, кто лучше сгодится на роль усмирителя нашей несколько заигравшейся в величие королевы. Арабы хороши, но гарантию я лично не могу дать. Мои слишком горячи — а смерти её величеству я не желаю.

И вот теперь Мартин квинтус понял, что атланты очень могущественные люди, раз могут позволить себе манипуляции такой длинной рукой. Лично он мог такую интригу сотворить, но за ним стояла, точнее — он мог воспользоваться огромной машиной престола Петра. Которому несколько веков уже. Даже венецианцы не осмелились бы спланировать такую интригу. Их уровень так и не поднялся до банального стравливания врагов друг с другом, с целью поживиться за счет проигравшего.

— Осман мне под Константинополем нужен, — покачал головой Лешка. — Такие вопросы я не могу решать, и мы втроем не можем.

— Но как тогда мы можем говорить о важном? — улыбнулся Мартин, надеясь хоть немного смутить этого необычного человека.

И он получил ответ. Такой ответ, который запомнил на всю жизнь, и больше никогда не искал встречи с этим атлантом.

Лешка вдруг улыбнулся улыбкой открытой, широкой и жизнерадостной, и подмигнул папе:

— Мартин, ты такой смешной. Слушаешь, но как будто не слышишь. 'Господь помогает верным'. Когда ты вошел, ты первым делом попросил шоколаду. Потом сказал: 'Слава богу. Дело в антипапе, мне он мешает'. Я поправил: 'Так, Мартин, погоди. Это не наше дело — Альфонс и Мария молодые хитрые ребята, они тебя напрягают, но нам, атлантам, нет никакого дела до этого'. 'Они мешают началу похода на Гранаду', — уточнил ты. Понимаешь, понтифик, — и Лешка постучал указательным пальцем себе по виску. — Вот здесь теперь хранится всё. Каждое твое слово. Каждая интонация. Ты вильнул глазами — я потом закрою глаза и увижу, даже если сейчас не обращу внимания. Я не читаю твои мысли. Но будь осторожней со своими словами. Мне приятно иметь с тобой дело, ты из старой породы, и знаешь цену словам. И все равно, мне не хотелось бы с тобой больше встречаться. Не хочу я быть надсмотрщиком тебе. Не надо этого. Ты же читал евангелие, такие дары они — тяжелые. Мы сейчас немного еще поговорим о всяком неважном, но не надо со мной хитрить — смешно и не получится. Мне на самом деле неприятно, что я такой бываю рядом с достойными людьми.

Мартин смотрел в глаза этого чудовища и понимал: ему он не лжет, но лучше бы солгал какую-нибудь пустую или великую неправду.

А Лешка продолжал клоунаду, внезапно улыбнулся незаметному тощему мужчине, который словно слился со стеной рядом с дверью:

— А ты, добрый человек, поскорей реши главное — кого ты хочешь убить первым. Меня? Её? Или этого мальчишку?

И Лоренцо Конти согласился с мудростью апостола, чуть опустив утвердительно веки. Мартин улыбнулся, брат Лоренцо пригодился и в этот раз, заставил таки раскрыться противника. В портрете врага Колонна увидел еще одну важную черту.

И разговор вдруг аккуратно перешел к ничего не стоящим вопросам, и ничего не значащим ответам. Мартин и Лешка проверяли границы своей власти, и в итоге Мартин остался доволен встречей. Этот апостол ему предложил долгую работу. Которую он и так вел уже несколько лет. Но теперь он знал — потомки Рима не помогут, и не оставят его труд без внимания. Атланты были готовы чуть пустить крови — но сразу уточнили — намерения их просты: 'Ослабить чрезмерно сильных'. Его лично атланты слабым не считали, но сильным тоже не признавали. И он услышал главное: они признали его крест — возродить веру апостола Петра, именно веру, не престол, не церковь, не 'княжество апостольское' — все это им казалось неважным — но именно веру. Мартин понял, что продумать в этом вопросе предстоит многое. И апостол Алекс ему помог, прямо заявив, что перед ним стоит мощная и трудная задача — Рим не сразу строился, и возрождаться он будет не сразу. А всякие глупцы, антипапы и еретики, все получат по заслугам, укорот на всех найдется — не надо издеваться над верой. Папа римский был с этим согласен, не нравилось ему то, что в мире происходит — стабильности нет!

Эти два умника еще не знали, что способны устроить местные 'террористы'.

Глава 12. Похищение сластолюбивой королевы Джованны Неаполитанской

Колин Мемфис был из Египта, в рабство его продали родные, очень голодала семья, он все помнил, никогда не злобился на них, но ясно понимал то, что его новая семья — это чудо какое-то, так не бывает! Но так было. Он рос, учился, и все и везде успевал — эге, египетские мальчишки такие ловкачи, только держись, и их придерживай, а то наворотят много проделок от своей неуемной живости и глупости. Колин довольно скоро попал на карандаш Ринату и Лешке, и поступил в итоге в распоряжение Зубрикова — прирожденный агент он был, не слишком увлекался теорией, любил шутки хулиганить. Прозвище у него было, понятно дело, 'Кол', и он не обижался, были и позлее прозвища у парней легата Алекса. Николас — был почти главным, но его сразу стали звать 'Волчонком', потому что злой он был в драках. А от 'Волчонка' — образовалось дурацкое, совсем противоположное смыслу, но краткое 'Вол', и так и прилипло. Даже сейчас Ника могли обозвать 'волчарой' и 'волчиной злющей', но он всегда оставался 'Вол', когда они работали операцию.

За три дня Колин довольно много всякого компромата насобирал на королеву Джованну и там грязи было море. Его всегда поражало, что люди не прячут грязные слухи о своих правителях — наоборот тому, они даже рады: 'Ах, какой у нас властитель хитрый, всех врагов отравил, передушил и хорошо, что нами правит такой сообразительный правитель'. А то, что давил и травил он своих ближайших родственников — это ерунда, это дело житейское, народу наплевать на всяких принцев и претендентов на трон и власть. Все они одинаковые — сволочи и тунеядцы. А вот как стал правителем, как своего добился — всё, все тебя сразу ценят, любят и уважают.

С гораздо большим вниманием Колин подошел к вопросу обитания королевы неаполитанской. Замок Кастель Нуово был великолепен, в нем чувствовалась и красота и мощь, и величие и даже 'королевичность'. Посмотришь на эту пятибашенную громадину, которая вознеслась башнями на полста метров над водами неаполитанского залива и сразу понятно: 'Это королевский замок. Только так и не иначе'. Так и было, его строил великий король, по плану и с намерением сделать королевской резиденцией. Первые короли жили на восточной стороне замка — там залив был, и невозможно было подступить большими силами к стенам — море не давало развернуться пехотинцам. А на кораблики никаких серьезных осадных орудий не поставишь, только мелочи вроде аркбаллист, которые не способны повредить стенам мощного замка. Но через век короли переехали жить на северную сторону замка, там было удобней — стены мощные, башни надежные и покои больше по размеру, то, что надо королям. Королевская башня вместила помещение тронного зала в двадцать шесть метров по стене! Это было солидно, достойно и составляло предмет невыразимой гордости неаполитанцев, которые считали уже Кастель Нуово неким новым символом своего города. Было в этом нечто симпатичное — почти напротив Везувия, который высился недалеко на юго-востоке, за заливом высилась к небесам мощная рукотворная громадина.

Колин рассказал детали другу и добавил толь одно: 'Ник, может мне подстраховать тебя на стене?' 'Не! С ума сошёл! Мои тогда от зависти удавят и меня, и тебя, и нас с тобой. Я их внизу оставлю, помогут отходить если что. Хе-хе, тащить её будут, помощницы', — улыбнулся Ник. Колин согласился: 'Тоже дело. Понял. Стерегу яхту. Прикрываю отплытие. Всё. Иди, Вол, храни нас бог'. 'Господь помогает верным', — согласился с другом Николашка, и отправился поднимать своих любовниц на дело.

Девчонки уже устали уговаривать его разрешить им тоже с ним вместе лазить по стенам и там внутри замка его поддержать. Мало ли что! А вдруг стрелять надо, резать надо, ножичками бросаться и всех воевать! Ник впервые, точно, окончательно, и раз и навсегда понял: 'Почему девчонок не стали брать в агенты', — совсем безбашенные! Зачем шуметь? Хочешь шуметь — шуми от всей души — гранаты рви, мины взрывай и кричи веселей. Вот это дело. А есть другое дело — тишком, молчком, незаметным паучком — по стеночке 'шкраб-шкраб' — ползи и не спеши, и не шурши. И потом все тихо — слуг быстро перерезал и вяжи клиента, если он тебе живым нужен.

Ник так все и сказал девчонкам, и Ленка сразу согласилась: 'Верно. Что за глупости, смешивать какао с чаем. Правильно Ники, просто хочется помочь'.

— Слуг резать обязательно? Ты же тихо можешь, ты к нам в башню пробирался так, никто из девчонок даже не замечал, — спросила добролюбивая Кассия.

— Всё они замечали, Кась, только помалкивают. Сами веселятся. Сейчас жить стало веселей, — улыбнулся Ник подружке, но сразу и построжел лицом. — Они тупые. Там ров внизу. Вода в нем хоть и проточная, но тухлая. Воняет как из помойной ямы. Ищут дураков. Думают, если тихо через ров проплывешь, вонью этой потом всех сторожей настропалишь. Болваны! Сменку возьму. Сухим на стену пойду. Вы можете внизу и у рва притаиться, вам несколько часов нюхать, без обид, девочки. Мне потом через ров возвращаться, так что и королеву эту точно в дерьмо макать. А насчет слуг — сама подумай, маленькая. Я тихо войду, тихо уйду. Если оставлю за спиной живых — их потом запытают перед смертью всех. Это же ясно: венецианцы всех подкупили, и всех надо пытать до смерти. Я все хорошо сделаю. Во сне уйдут. Не больно.

— Хорошо. Это хорошо. Я честно, не одобряю так с королевой поступать. Слишком круто, Ник. Жила бы себе и жала дальше, и пусть все мучаются. Нам она навредить много не может, — с уверенностью заметила Лена.

— Ленка, ты просто не знаешь, — вздохнул Ник. — Она такая коварная дура, что только выноси. Все они сволочи, эти Анжуйцы, и вся эта королевская семейка, всех бы в один мешок и утопить, как крыс. Про французских не могу рассказывать, не дело. А эта Джованна точно мужа убила, в этом никто не сомневается, только болтают шепотом, еще и радуются сволочи: 'Добрая у нас королева, о Неаполе думает', он из немцев был из империи их священной. Её дальнюю бабку, тоже Джованной звали, в этом замке фамильном и придушил её брат. Она его любила. Так любила, что в тюрьму засадила его отца, дядю своего. Он так и сгнил в тюрьме. А братик её придушил в отместку. Эта Джованна вторая тоже наворотила мерзости много. Я вот честно не уверен, она отравила брата, чтобы корону получить, или он сам слишком внезапно скончался после того, как она мужа отравила.

— Красивая была, нормальной семьи никогда не было, одни любовники, — усмехнулась Кассия. — Чего с ней возиться? Прирежь сволочь и все дела.

— Тихо, деловая. Так нельзя. Королев не режут. Не нашего ума дело. Апфию не подставляем, а вот сенат пусть решает: кого резать, а кого тихо подкармливать рыбкой на Реквисе.

— Там есть такие лентяи, что даже рыбу ловить сами отказываются?

— Там много кого есть, — усмехнулся подруге Ник. — И лентяи они все поголовно, за исключением парочки слишком деятельных сволочей.

— Прикольно, она на Задаре родилась, а мы точно их фамильный дворец там порушили этим летом, — фыркнула от смеха Ленка.

— Это точно, — рассмеялась и Кассия, но сразу вдруг задумалась и переспросила у своего парня. — Слушай, волчонок, столько вони. А как её вообще короновать могли? Грязная же с ног до головы.

— Она папу прижала, — пояснил ей Ник. — Заняла с войсками Рим и давай там безобразничать. Неаполитанцам на римлян плевать, только приятно пограбить. Потом они с папой римским сговорились, она его и на золото раскрутила, и еще выбила себе нормальное признание её честной королевой неаполитанской. Римские папы они каким-то образом, как бы начальники над Неаполем, не настоящие начальники, но как апостол Алексус — начальник над Сардинией, не как сенатор, как апостол. Но главная — Апфия.

— Понятно. Конечно Апфия главная. И мы главные, если забалуешь, ох получишь ты малыш, — усмехнулась Лена. — И с папой ясно, почему этот жирдяй её так ненавидит,

— Да все её ненавидят, и все они друг друга ненавидят. Давим крыс, девчонки, хватит болтать. Тихо забираем эту королеву с доски, и тогда Альфонс и Луи Анжуйский хорошо отвлекутся на Неаполь, нам спокойней станет на Сардинии. Мартин этот получит возможность мирить их и наживаться на переговорах.

— Да, неприятный он человек, опасный, — согласилась Кассия. — Пошли. Темнеет скоро.

И троица отправилась искать на попы приключений. Еще чихать. Ник становился мастером, всякие тонкости своего дела начинал учитывать. Сразу смекнул по этому дельцу, что придется запас кой-какой одежды вынуть из сундучка — там она пропитывалась 'венецианским духом' — хранилась, пересыпанная щепотками пряностей — запах сразу указывал на виновников переполоха. Но и несколько флоринов неплохо будет прихватить на дело, не дукатов, а флоринов из честного запаса, доставленных из города лилий. Чтобы 'потерять' в удобных местах, и еще более навести на Венецию, ведь сразу смекнут хитрые наполитанцы, что не обманут их мерзкие веники с островков, указывая на цветочников, таких же мерзавцев. Нет, такие отвлекающие маневры только для болванов годятся. Ник тщательно упаковал снаряжение и позволил себе чуть расслабиться с подружками, предварительно скорчив мордочку погрустней и намекая, что он будет не против 'горячих и влажных проводов смельчака, который дерзнет отправиться в самое логово злой королевы'.

И начался в Неаполе вечер. И начался он с наступлением сумерек, когда солнце уже скрылось за горизонтом, но каким-то образом еще немного светло, но уже и темно — ничего не понять, время разжигать факелы и светильники добросовестным стражам порядка. И стражники не зевали — рано было, никто не хотел спать. Строение замка украсили огоньки, из окон и проемов стали мерцать и ярко светить проблески света — красота! С освещением все эти архитектуры выглядят особо, иначе, раскрываются взгляду с новой стороны — всякие зазубринки и выступы, и зубчики начинают отбрасывать тени, или четче бросаться в глаза — совершенно другое восприятие архитектуры под искусственным освещением происходит.

Ник и девочки заценили. Лежали рядышком, подняли головы и любовались красотой. Ник лежал промеж любовниц, и одна из них в итоге и шлепнула его по заднице, перестав поглаживать: 'Ползи давай, шаловливый паскудник! Знаток французских поцелуев и венецианских шлюшек! Получишь ещё за свои выкрутасы, только живым вернись, наглая морда!' И Ник улыбнулся и подмигнул каждой, и пополз. И было это долгое, волшебное и таинственное путешествие, хотя напевал он вовсе не 'Magical Mystery Tour' битлов, а всякую ерунду, которая лезла в голову. У Николашки была отличная память. И язык атлантский он учил давно — очень сложный язык оказался. Но песни на нем он давно тупо вызубрил, раньше даже не понимая смысла слов. Но теперь он понимал, поэтому и улыбался наступающей тьме, когда губы беззвучно шевелились, подпевая звучанию в голове потрясающей песне легата Алекса. Николас называл её 'Песня на букву 'А'', потому что там все строчки можно было начинать с этой буквы, и было так только лучше и веселей: 'А между нами, а сотни тыщ, а киламетыраф, а все перроны, а перегоны, а и дожжи. А я приеду, а я абязательна к тибе приеду! А и всё будет, а чики-пуки, а ты только подожди!' Лешка долго ржал, когда услышал от мальца эту разнузданную версию отличной песни из былых времен, но махнул рукой на этого придурка и жалкого подражалу. И махнул потом рукой еще несколько раз — отвесив славные оплеухи балбесу, который серьезно вздумал коверкать 'великий и могучий' язык словечками вроде 'абязательна' и 'киламетры'

Ник скользнул в ров, наполненной вонючей водой, и признал, что вода не такая уж и вонючая. Он ожидал худшего, встречались ему уже рвы, которые просто убивали своей вонью — о, эти дикари знали толк в 'менделеевке' на службе военной обороне, правда они пока только постигали азы натуральной 'менделеевки', до великой и загадочной науки им было далеко. Но рвы своих замков аристократы загаживали очень умело, вываливая в них и помои с кухонь, и выливая грязную после уборок воду, и выводя оттоки из уборных комнатушек — надежно защищали рвы своих хозяев. Впрочем, королевские замки часто были чищены до цивильной чистоты, особенно в столицах королевской власти — вопрос престижа, вопрос солидности при гостеприимстве. Ник чуть сморщился и аккуратно погрузился в воду рва. Не спеша, не бултыхая, не торопясь, он как бревнышко полузатопленное, подгребая по чуть-чуть, проплыл до основания стен одной из башен северной стороны — по всем наводкам именно в ней проживала королева и даже своего любовника — хитроумного и очень ловкого интригана Джованни Караччоло королева поселила рядом с собой. В этом не было никакой глупости, никакой дурной похоти и недомыслия — такого человека стоило беречь.

Караччоло были всем известные неаполитанцы, чтобы стать любовником королевы, надо было не просто писюн отрастить и уметь глазки строить, и подлизываться языком во всяких нескромных местах. Один Караччоло еще при первом неаполитанском короле стал маршалом, главой воинских кампаний. Отец Джованни был мастером Ордена Госпитальеров, он всеми этими манипуляторскими католическими штучками, и иезуитскими премудростями и двусмысленностями владел отлично. Он был потрясающий дипломат — вечно совался в горячие дрязги, и с выгодой для Неаполя и для рода сговаривал соперников чуть сбавить накал: он работал на уровне пап, герцога Висконти он с Венецией помирил один раз, а это был уровень высочайшей дипломатии. Джованни был парень хоть куда: и в постель королевы влез молодцом, бойким неутомимым жеребцом, и в делах дипломатии он мастерски вертелся между родами Неаполя и другими италийскими грандами, и в финансах он понимал толк. Однажды, когда Альфонс впервые дорвался до Неаполя, король столкнулся с этим молодцом и откровенно понял, что такого невозможно скомпрометировать, невозможно ни унизить, ни отставить, ни обдурить — Караччоло пахал на Неаполь! Он имел неаполитанскую королеву, но это был приятный бонус, на самом деле Джованни не дал арагонскому королю устроить свои пиренейские порядки в Италии — и тогда Альфонс поступил по-королевски. Просто взял Джованни в плен и стал давить на Джованну — они на самом деле были отличной парой, даже имена у них были одинаковые, как у греков встречаются всякие 'Александр' и 'Александра'. Тогда только случайность и какая-то насмешка природы спасли Караччоло от смерти. Там дикость вышла ненормальная. Мария, жена Альфонса, достоверно и точно узнала, что её супруг не просто крутит с любовницами там за морем, в Неаполе, нет! У его любовницы точно скоро родится ребенок и все вокруг убеждены — ну, как всегда, конечно — что родится сынок и даже имя уже приготовлено, и Альфонс сияет счастьем и просто доволен, что будет наконец-то, кому носить имя дедушки. Маша реально вспылила, и послала мужу вызов в Арагон: 'Приезжай немедленно, твоя мать при смерти. Будет большая свара, я не справлюсь — интриги серьезные!' Это была вздорная, истеричная выходка со стороны королевы Марии, потому что на самом деле — мама Альфонса была живей всех живых и мутила она мутней всех мутных, та еще была дама, тоже не хотела ни толики влияния потерять после смерти мужа. Альфонс был честный Трастамара и власть терять не хотел, и умаления власти не терпел, братьям дал задание: 'Приглядывайте за порядком', поцеловал любовницу, и уплыл в Пиренеи. Братья его быстро пожалели о своем назначении. Как только Караччоло освободился — там сразу закипело неаполитанское сопротивление — и деньги нашлись, и всех кого надо подкупили, и новых наемников наняли — арагонцев как врагов погнали из Неаполя. И больше Джованна этого премьер-министра без должности, но на самом деле — первого секретаря королевы — от себя далеко не отпускала, и жил он рядом с ней, в одной башне, а не как остальные придворные в южном крыле замка.

Ник знал — ни в коем случае нельзя навредить Джованни Караччоло — вот это был на месте человек, потом с ним обязательно надо будет встретиться, и тогда дела в Неаполе будут идти как надо — как атлантам надо. Но там уже балбес Чезаре Молани рискнет шеей, посмотрим, какова удача у этого бандитика: чтобы вровную играть с грандом Италии, вскормленным молоком многовековых интриг и ядовитых проделок — это надо родиться талантом запредельным. Фаба был хорош. Поживем — увидим.

Ник скользил по стене, уже скинув с себя вонючую грязную рвань, которую и выкинуть было не жалко. Он омыл тело из баклажки, как смог, не спеша, потом оделся в чистое, тщательно распределил по ремням инструменты и оружие, веревку не забыл, отличный мешок специальный для ценного груза — все было приготовлено заранее, и проверено, и испытано на тренировках. И он получил награду за свою спокойную и уверенную неторопливость: сразу получил полное подтверждение, что он был на верном пути и в итоге добрался, куда ему было надо — прямо под окно в покои Джованны.

У королевы был шикарный голос, он был богат на тона, полутона и разные прочие придыхания и визги, и вскрики, и мурчание и вопилки, и кричалки, и сопелки и гунделки — вытаращив глаза Ник притаился у стены и открытого окна, и его уши пылали, ему сделалось жарко, тесно в штанах и вообще он потек скоро, и чуть не кончил. Парочка этих 'Джованн' — разнузданных сластолюбцев ни в чем себе не оказывала. И не отказывали они друг другу очень долго. Королеве только месяц назад исполнилось всего пятьдесят два года — в таком возрасте понимаешь толк в хорошем сексе, особенно если любовнику исполнилось уже двадцать пять.

Славный наследник дела великих Штирлица и Бонда сумел достойно вынести все эти пытки своего мозга. С мокрыми вонючими трусами он, наконец, дождался времени, когда этот похотливый 'кара мио' — карамелька обсосанная — оставит свою 'кариссиму', чтоб ей захлебнуться слюнями в постеле. Вот теперь Николашка сделался окончательно готов к злодеянию против фамилии Дураццо-Анжу-Сицилийских. А его акция была великим злодейством, потому что Джованна была последней представительницей славного рода. Сто пятьдесят девять лет назад её великий предок — Карл Анжуйский и Сицилию и большую половину Италии захватил, и даже на Балканах прихватил земель, и серьезно готовил поход против Византии. Там были великие времена и великие войны за передел политической карты. Французы тогда на полном серьезе выбили из папы право крестового похода на арагонцев! Валуа получили право править в Арагоне. Тогда очень вовремя главные заводилы конфликтов внезапно заболели и умерли через месяц.

Впрочем, Николас рос хорошим профессионалом и не позволил своему личному негативному расположению духа влиять на работу. Он был рад работать для Атлантиды. И был очень рад хорошо поработать против этого врага Атлантиды. В покоях королевы Джованны вместе с ней почивали всего две её подруги и помощницы в разных деликатных случаях — а у королев случаи такой деликатности иногда возникают, что там не сразу угодишь, долго надо припоминать основы, чтобы сварить нужный состав, способный все устроить к лучшему желанию и настроению королевы.

Нисколько не переживая о своих действиях, Ник прополз по полу сначала к одной небольшой кушетке, а потом и другой, и в обоих случаях сработал бережно и точно. На пару дыханий в комнате стало меньше, но тишины это не прибавило — королева Джованна во сне храпела!

Так она и храпела, пока Ник не стукнул ей по голове специальной маленькой дубинкой, и чудо свершилось! Невероятно, но факт! В который раз Николас получил подтверждение: люди без сознания не храпят! И значит сон — это процесс сознательной жизни. И сон — это не просто безмозглые фантазии и бредни, которые приходят в голову. Сон — это часть сознания! Осторожней надо относиться к своим снам. Каким образом способность храпеть связана с сознанием Николашка не думал — и так ясно, что доказательство налицо: храпишь, значит — спишь, значит — в сознании! Не притворяются же люди храпунами, когда чуют, что к ним подкрадываются злобные атланты с маленькими дубинками, готовые изо всех сил тюкнуть соню по голове. Его друг, отличный медик и славный ученик легата Ринатуса, Стефаниус Степ внимательно выслушал выводы Николаса. Потом посмотрел на него как на дурачка, но сказал совершенно серьезно, что в рассуждениях Ника есть здравое зерно, хоть он болван и неуч, и не учитывает механику дыхания, и тонкости преодоления воздуха путем носоглотки и гортани, и все немного сложней и... о, совсем запутал бедного агента, но признал — что-то в этом есть.

А было в этом одно — раз соня Джованна не храпит, значит — она без сознания! И надо действовать быстро и аккуратно. Ник достал нож и ловко срезал лишние куски шелковой сорочки. Никакого вожделения он не испытывал, хотя всего с полчаса назад уже устал переживать от всяких похотливых образов в голове, которые были рождены его буйным воображением. Спокойно освободив королеву от ночной рубашки, Ник достал надежные кожаные шнуры и крепко связал ей руки и ноги, и рот заткнул отличным кляпом, и для надежности пустил поверх всего тела надежные путы. В специальный мешок, снятый с пояса, он её запихнул с трудом, это была самая нудная часть операции, не просто запихнуть тело без сознания в мешок так, чтобы не повредить ему. Но Ник тренировался на братьях, а те тренировались на нем — все агенты умели преодолевать трудности. А потом наступила самая веселая часть операции, которую Ник называл 'катание на ведьминых горках'. Еще в детстве на Атлантиде эта забава получила широкое распространение, с молчаливого согласия наставников. Называлась она 'Неуловимый мешок'. Ребятишки дурили напропалую, порой придумывая совершенно нелепые упражнения для проверки своих качеств. Они изобрели странную и слабую версию центрифуги для тренировки вестибулярного аппарата, или непонятно чего они хотели добиться. Получив крепкий кожаный мешок, ребятня сажала в него счастливчика, и мешок на крепкой веревке болтался между небом и землей, подвешенный к надежной и крепкой ветке старого дерева. Мешок этот раскачивали в разные стороны, сбивали с курса осторожными толчками ладошек — какое удовольствие от этого можно было получить? Никто из попаданцев никогда так и не понял — какой в этом кайф. Но дети пищали от восторга. Мелкие звереныши. Они и выросли в молодых зверьков, которые спокойно резали глотки своим врагам и блестящими глазами наблюдали казнь человека через сожжение. И сейчас глаза Ника поблескивали злорадством, наверное в его голове промелькнула мысль, что Джованна станет первой королевой мира, которая побьет все рекорды скорости при преодолении расстояния между спальными покоями и нижним пределом замка — землей, на которой он стоит. Веревка у него была прочнейшая, специальная веревка агента. И он не беспокоился ни секунды, перевалил ценный груз из окна и стал бережно опускать мешок с королевой вниз. Это была самая опасная часть операции. Потому что мешок заметить мог любой стражник, которому бы вздумалось выглянуть с поста и обратить внимание на пространство под окнами королевы. Но Нику повезло, может быть инстинкт какой сработал, ведь стражники на своей шее давно зарубили важное — не надо смотреть в ту сторону! Не верь ушам своим. И тем более, не надо смотреть в ту сторону! Там иногда такое можно увидеть... не надо смотреть в сторону окна королевы. Если жить хочешь. Жить все хотели. Джованна, наверняка тоже хотела жить. Поэтому даже не хрюкала в мешке, не храпела, хотя должна была уже прийти в сознание после удара гадкого и непочтительного агента, который проявил такую невоспитанность и некуртуазность.

Ник был немного псих. У него была уже пара пунктиков по части эротизма и секоса. Он терпеть не мог грязных партнерш. Его наставник однажды выслушал о затруднениях Ника, переспросил. Оказалось, что если дама потеет в постеле — это нормально. Но вот если она потная от работы — Нику претит с ней шурымурничать и заходить дальше в похоти своей. Зубриков покачал головой на выкрутасы юного падавана, не долго думал и сказал ему, что это ничего, это не страшно. Лешка и сам, например, комплексовал за свою чистоту, а на чистоту партнерш ему было плевать. А он и плевал на них, грязный развратник. И даже парнишкам потом посоветовал, что слюнявить пальцы очень даже удобно когда тешишь свою любовницу. И даже плюнуть можно иногда кое-куда, чтобы придать особую чувствительность при акте удовлетворения.

Девочкам своим Ник запретил близко приближаться ко рву с грязной водой, он над ними просто подшутил на эту тему. Они его ждали. Они переживали, они были очень чуткими, и слух у них был хороший, и они услышали ночную арию разбуженной страсти в исполнении Джованны второй и неповторимой, и последней Дураццо-Анжуйской. Амазонки выдохнули с облегчением, когда заметили как из окна, в котором недавно скрылся их любовник выпал знакомый тюк, но не упал, а стал равномерно двигаться к земле. Надо было ждать своего милого волчонка и готовиться к отступлению.

Милый волчонок, злой как собака, не мог себе позволить менять одежду во второй раз — это было бы несусветной наглостью и чистоплюйством диким — из окна он спустился по той же веревке, на которой спустил ценный груз. Потом еще и дернул за нее, и хитрый узел наверху распутался, и веревка упала сверху к ногам хитрого агента. Ник уже не тормозил. Крепкий он был парень, поднял мешок, донес до рва, и вошел с ним в воду и поплыл. Естественно ту сторона мешка, где была голова королевы он держал над водой — не хватало еще жмурку получить на ровном месте, на заключительном этапе операции. Слишком он был привередлив и глуп. Девчонкам было плевать на его фантазии и прибамбасы — только он оказался в пределах их загребущих ручек, как мешок с королевой — мокрый, вонючий и уже начинающий возмущенно шевелиться и что-то там булькать гневное и возмущенное — важный груз оказался на плечах одной из амазонок. В темноте было не разобрать, кто это был, Лена или Кассия — они обе были здоровые кобылки, и неоднократные чемпионки Атлантиды в паре разных видов соревнований. Одна черная, другая рыжая — кто их в темноте разберет, бессердечных торопыжек? Никто его не ждал, никому он был не нужен — мокрый и грязный агентишко! Похотливый скунс вонючка, который наверняка там наверху балдел от близости к воплям этой развратной старухи — девчонки даже не проявили к нему ни жеста внимания, шмыгнули в темноту, и Нику ничего не оставалось кроме как поспешить вслед за своими подружками. И вот на этом этапе вся их хваленая удача их покинула.

Великолепная троица легко проскользнула мимо постов неаполитанцев, которые караулили подступы к королевскому замку. Но вот теперь — таиться было неудобно, и даже вредно. Теперь решала скорость реакции и хладнокровное следование маршруту. Впереди были несколько сотен метров, по довольно зажиточной и плотно населенной части города — рядом с королевским замком селиться это дело прибыльное и довольно удобное, если не бояться периодических вторжений врагов короны и земли Наполитанской. До яхты, которую охранял сейчас Колин, было недалеко и недолго добираться. Но уж очень подозрительно выглядела эта троица — совершенно они не вписывались в образы добропорядочных горожан, которые любят пройтись по ночному городу. И они нарвались.

Глава 13. Конец погони и всё в шоколаде

И они нарвались.

Кассия не бежала, шагала ровно, и крепко придерживала тюк на плече — тяжеловато, но сносно. Оставалось немного, потом подруга примет груз. Елена молча шла рядом и первой заметила патруль, который освещал себе дорогу светильниками — ночная стража — нормально. Эти хоть не шастают с оравой дружков, которые рады помочь городской добровольной квартальной страже — уйти из дома пьянствовать вино всю ночь и веселиться, размахивая простенькими факелами, это было службой веселой и не трудной, наполитанцы не гнушались. Но и на масло для светильников они не тратились, это стража получала масло даром, а дежурные из простых горожан предпочитала светильникам обычные деревяшки, которые можно добыть в лесу или на берегу моря.

Стражники рассмеялись и остановились, давая приблизиться наглым воришкам — а это, несомненно, были воришки, которые набили мешок чужим добром и сейчас с ним расстанутся к пользе доблестных охранников порядка. Когда воришки приблизились характерный запах — очень вкусный запах, запах специй и пряностей — заставил главного из стражи приподнять фонарь выше и громко завопить со злобой в голосе:

— И куда это вы направляетесь, пуццоратто! Ваши норы на севере, в вашем гнилом заливе.

Это было очень нехорошее оскорбление — вонючими, грязными крысами всего век как стали называть венецианцев и генуэзцев. И это было не потешной дразнилкой — это было смертельным оскорблением. Мозгов у италийцев было немного, в специфике распространения чумы они не разбирались, но все сделали один правильный вывод — крысы! Во всем виноваты более всего крысы, венецианские и генуэзские крысы принесли чуму! Чумных бактерий всяких перенесли, конечно, крысы, и сам Неаполь тоже не слабо наживался на морских путях — но он и рядом не стоял с королем и королевой морской торговли, с великими городами Генуя и Венеция.

— Что в мешке, пуццоратто?

— Смерть твоя, передавай привет Петру вместе со своей душонкой, — ответил один из венецианских воришек, невысокий, почти мелкий, не казался он опасным.

Зря недооценили своих врагов наполитанские стражники, такого врага они еще не встречали в своей жизни. На смерть свою встретили неаполитанцы молодую мастерицу иайдо. 'Иай' — в переводе с японского — 'мгновенный удар мечом'. Путь убийства с одного, первого удара — эта часть кендо девочкам особенно понравилась, хотя все легионеры были натасканы в этом. Немного японщины отлично разбавило детям стандартную европейскую базу фехтования. 'Будь готов, всегда готов' — вот был девиз маленьких атлантов, которые шли и этим путём к самосовершенствованию через изучение возможностей своего тела, и меч для них играл лишь роль инструмента на этом пути.

Практикующийся с мечом, стремится контролировать в первую очередь себя, а не своего противника. Искусство иайдо представляет собой начало, первый шаг в изучении и исполнении воображаемых сражений — вадза — тренировки с мечом без фактического присутствия партнёра. Вадза со временем можно развивать — воображать себе всё больше и больше противников и представлять все новые и новые варианты их атак, и воплощать в реальности свою оборону и контратаку против воображаемых оппонентов. Повышенная концентрация и богатое воображение — вот что старались развить в себе юные мечники, ведь для эффективного ведения боя необходимо соблюдать правильное положение тела, выполнять корректные движения, уметь применять секреты захвата рукоятки меча и точно наносить разнообразные удары. Соревнования по вадза тоже проводились — было прикольно посмотреть на воображаемые бои своих друзей и подруг и пытаться предугадать развитие разных поединков.

Елена была мастерица иайдо и вадза, очень хитроумная и неслабая на выдумку пронырливая лисичка. Ей хватило всего нескольких взмахов своей спатой, чтобы точными ударами взрезать несколько глоток и провести два укола в лицо. Кассия только успела сделать те четыре шага, на которые опередила её подруга.

— Мешок возьми. Твоя очередь, — приготовилась переложить груз на плечо подруги Кассия.

— Давай, — резко взмахнув клинком, Елена чуть стряхнула кровь с него, но обтереть меч не успела.

Подошел Ник и сразу влез со своими распоряжениями:

— Я понесу. Посмотрим, как вы со своими игрушками в деле, маленькие.

— Не зови меня 'маленькой'! За нос укушу, — привычно прошипела в шутливой обиде Лена, но было благодарна ему, ей хотелось повеселиться.

А веселье приближалось — крик из окна дома напротив точно разбудил первых свидетелей необычного происшествия этой ночи: 'Караул! Убили!'

И началась 'детектива'! А жизнь атлантов вся была сплошной детектив, ведь смыслом их жизни было именно 'детекто' — раскрытие тайн мира, откровение и открытие нового. И началась погоня!

'Погоня! Какой детективный сюжет обходится без неё? Один бежит, другой — догоняет. Таков непреложный закон жанра. Детектив без погони, это... как жизнь без любви'.

Неаполь был полон сюрпризов и неаполитанская погоня оказалась шедра на них. Прежде всего, оказалось, что участниками ночной погони рьяно выступили неаполитанские кошки и коты! Вот ведь гнусные твари, которые словно сговорились и бросались под ноги удирающим от преследования легионерам, и слугам королевы они также мешали, с громким мяуканьем и ором выскакивая из переулков — никакого уважения и патриотизма к родному Наполи. Вот венецианские коты и кошки были не такие! У венецианских котиков словно в мозгу было прописано собственное достоинство, и точное знание своего дома, своей территории, и они смирно сидели и снисходительно поглядывали на всяких ночных любителей погоняться друг за другом. Они были котами, которых в любой момент хозяин мог взять с собой в плавание, а там — в этом опасном море — всякое может случиться, так что венецианские коты и кошки предпочитали не привлекать к себе лишнего внимания, и были невозмутимы, как египетские сфинксы, являя собой живое украшение островков Серениссимы.

Неаполитанцы были проказники и весельчаки, всегда довольные и рады поучаствовать во всяких безобразиях и заварушках. А от участи стать морскими котиками они всегда могли скрыться — убежать и прогуляться по окрестностям Везувия, или вообще в гости к римским или флорентийским знакомым сбегать, никакой дисциплины.

И в страже неаполитанской дисциплина хромала на обе ноги, хотя сами стражники не были хромоножками, но частенько были пьяноголовушками — нетрезвых было много, все вопили и метались непонятно куда и зачем. Только небольшой отряд в дюжину человек прицепился к троице похитителей важных персон. И вот там девочки показали наполитанцам кто такие амазонки, хотя впоследствии никто и не подумал на них. В среде италийского дворянства уже многие десятилетия шла смена привычного рыцарского меча — громадной и массивной дурынды для раскалывания доспехов и прочего калечения противников на более облегченный вариант меча — некий гибрид меча и арабской сабли. Возможно, впоследствии этот гибрид и назовут боевой шпагой. Сейчас же морские абордажники, капитаны и аристократы часто были вооружены мечами, очень напоминающими спату амазонок. И умение владеть таким мечом совершенствовалось быстро. Просто выросшие под благосклонным солнцем Италии дворяне обладали слишком горячим характером, в отличии от своих северных соседей. Поединок мог начаться без всяких отлагательств и облачения в тяжелые доспехи, здесь и сейчас:

— Синьор, я не хочу тебя оскорбить, но так ведут себя только дети шлюх! Ты мне ответишь, здесь и сейчас!

— Здесь и сейчас! Доставай меч, жалкое ничтожество! Хотя сомневаюсь я в твоем достоинстве — говоришь, что знаешься с детьми шлюх? Так кто ты сам родом, дерзкий нахал!

И закипала схватка! И схватки закипали и этой ранней утренней порой в Неаполе. Не сговариваясь, не обращая внимания на опасность впереди, подруги просто останавливались, и на улицах ночной столицы шла резня. И резали наполитанцев. Девочки били подло, били в места, не прикрытые простыми доспехами — а часто кроме панциря и шлема ничем не были защищены стражники — никаких набедренных 'юбок', никаких щитков на руках и ногах. Может быть, они и были в запасах стражников, но кому это надо — париться по летней духоте и грузиться лишним — прихлебывай винцо, смотри зорче и все обойдется. Не в этот раз, совсем не в этот — смотри зорче, слушай чутче и точно встретишь свою погибель. Потому что били амазонки уколами в лицо — и это были смертельные удары, и по ногам девочки били, знали, куда нанести мерзкий удар, после которого шансов выжить не оставалось у неудачника. Они останавливались, когда крики смертельно раненных указывали другим стражникам направление, в котором требуется оказать помощь и продолжить погоню за врагами. Амазонки не тратили время на добивание будущих трупов и калек, они догоняли своего парня, который вовсе не волновался. Еще чего! Ну, выскочат несколько болванов, ну, привяжутся, и что? Извини, Джованна, но сегодня радости жизни для тебя кончились — пусть попа привыкает и к ударам бренной земли — не всё ей потешаться от ласковых шлепков руки любовника — скинет мешок с плеча дерзкий мастер похищения и тогда он всем задаст! Уж он покажет этим вредным обзывалкам, как надо разделываться с противниками.

Но богиня хранила его, точнее говоря, откладывала срок встречи со своим верным служкой, который сам не мог толком понять одного: почему иногда, совершенно неожиданно, в момент, когда он убивал, в его голове проносилась мысль полная спокойной симпатии: 'Тебе, красавица'. Ник ровно и широко шагал по ночным улицам и погоня — как по заказу амазонок — выплескивала внимательных и смелых бдителей порядка за спину Ника, или они выбегали вместе с пушистыми, мяукающими и орущими сопровождающими из боковых улочек, стоило их пройти дерзкому переносчику королев. А это была не первая королева, которую нес Николас. Однажды ему довелось нести на руках саму королеву Франции Катрин Валуа! Бедняжка чуть подвернула ножку, когда они играли в забавную игру 'волане', которой Ник с согласия командира обучил эту замечательную, хотя и вздорную, дочь рода Валуа. Играла она слабенько, Нику нравилось с ней соревноваться — это была отличная школа притворства, ведь уметь поддаться слабому противнику, это тоже не слабое мастерство. Так что Ник был опытным и чутким специалистом. И охраняли его довольно продвинутые пользователи длинного гладиуса. К сожалению амазонок, легионер сразу наложил строгий запрет на арбалет и метательные ножи. Не стоит мельтешить и разбрасывать улики — хорошего понемногу.

Все хорошо, что нехорошо, но кончается. В итоге даже не гонки, а скорой прогулки по ночному Неаполю Лена схлопотала арбалетным болтом в бедро! Её только чуть царапнуло, никаких опасностей, она не сразу и почувствовала то, что её ранили. Поплохело ей уже на берегу, где Колин выскочил из лодки и подскочил к Нику, чтобы помочь ему перебросить мешок с пленницей на борт. Вот здесь и разыгралась неприятная сцена. Елена что-то почувствовала, и провела рукой по месту ранения, и убедилась: 'Так она ранена! Шрам теперь будет на попе!' И это ей очень не понравилось. И первым желанием амазонки было броситься на приближающихся стражников и задать им хорошую трепку. Кассия тоже немного сбрендила и хохотала, предвкушая славную костоломку и горлорезку. Ник и Колин даже потерялись на миг — ох, и бешеные все же до драки эти девчонки. Колин посмотрел на Ника и, вздохнув, потрепал его по плечу, хоть он и смолчал, но по его лицу ясно читалось: 'Ты герой. Но ты смертник. Я тебе не завидую. Связаться с парой таких оторв. Ты герой, Вол, хоть ты и болван'.

И Нику этого хватило. Он встряхнул головой и рявкнул на подруг: 'Быстро в лодку! Уходим! Весла в зубы и гребем!' И это сработало.

Он был лейтенант. Он уже командовал сотней легионеров в бою. А они были помощницами легата, но никакими не лейтенантами! У амазонок не было этих сложностей — есть десятницы и всё. Дальше только мама, старшая сестра — Апфия фуриозная и великолепная. И девочки вообще никогда никем не командовали! Только в плавании они могли давать распоряжение матросам, руководя работой с такелажем и парусами. Они были капитанами отличными. Но в бою они оставались обыкновенными амазонками. В бою их деканом была сама Апфия.

Когда девочки услышали приказ лейтенанта, они сами не поняли, что произошло. Но вот они уже сидят в лодке, дружно взялись за весла, и понеслась!

А понеслась лодочка скоро и шибко — в четыре весла эту аккуратную, специально заготовленную для шпионских операций, и замаскированную под обычную лодку рыбака, посудинку смело можно было назвать яхтой. Маленькой яхточкой, если быть точным, ведь у лодочки было то, что не видел никто из посторонних. У лодки был киль. Он не позволял подойти вплотную к берегу, для стоянки место выбиралось тщательно, с глубиной в два метра как минимум. Но зато на яхте можно было надставить мачту и поставить отличное и привычное парусное вооружение. И тогда она развивала скорость, о которой все эти местные маломерки могли только мечтать. Впрочем, крупные суда и корабли делали пять узлов спокойно, и могли нагнать яхту атлантов — размер и в море имеет значение. Нагнать могли, но вот поймать — нет. Яхта обладала маневренностью шикарной. Да она чуть не против ветра могла тянуть неспешно, но верно уходя от морской погони. Галеры — брали её спокойно. Но и галеры были не самыми маневренными судами.

Ник делал ставку на одно важное соображение — никто не станет поднимать всеобщий шум и тревогу, только узнав про похищение королевы. О таком сразу не вопят. Такое хранят в тайне некоторое время. Не пустятся за ними в погоню сразу. Никто ночью не держит в мирный период ораву караульных галер у входа в неаполитанский залив. А небольшие рабочие парусники этих неумех — да пожалуйста, они уходят в открытое море и там 'ищи его, свищи его'.

Амазонки гребли, гребли молча, зло, сильно и немного пугая легионеров своим настроением — две обозленные дикие кошки. Но парням было некогда дивиться сестренкам — работы было полно. В четыре руки они крепили приставку к крепкой основной мачте, потом разводили канаты и крепили паруса, и только потом смогли спокойно расслабиться. Колин не вмешивался, не хотел он отсвечивать рядом с этими старыми своими неприятельницами — в детстве он им немало кровушки попортил, и они ему бывало, задавали пинков и синяков.

А Ник стал спокоен, как усталый ветеран. Кивнул Кассии: 'Капитан, принимай командование. Легионер на паруса'. Касси усмехнулась, но просто оставила весло, протянула руку за борт и черпанула морской водицы. Провела мокрой рукой по лицу. Только потом аккуратно устроила весло к борту лодки, и прошла на корму, к румпелю, где первым делом достала из ящика свою фляжку, и умылась чистой водой. Фляжку она кинула Нику, а сама присела за управление. Компас ей был сейчас не нужен. Она уже сообразила всё, приняла в расчет направление и силу ветра, цепким взглядом выцелила нужную звезду, и поставила лодку на верный курс. Подмигнула внимательно наблюдающему за ней Колину: 'Не дрейфь, легионер, со мной не пропадешь'.

А Ник присел рядом Еленой и принялся мурлыкать о необходимости быстрой обработки раны: 'Мёд и чистая вода — наши лучшие друзья. И конечно, шоколад, шоколаду каждый рад. А бинт — бинт дело важнейшее, нужнейшее, он всегда у амазонок есть и наготове. А где бинт нашей красавицы?' И красавица фыркала, но не особо возмущалась — открыла ротик и зажевала кусок шоколадки, сняла штаны и дала себя перевязать. Потом он снял с неё доспехи и попросил: 'Держись, капитан, не надо расслабляться. Я сейчас упаду. Касси к полудню уйдет в отвал. Я тогда встану, присяду за управление и поведу нас домой. Но ночью ты первой встанешь на вахту. Потерпи до утра, малыш, на рассвете — можно и спатеньки'. И он подмигнул ей:

— А это кто у нас в мешочке?

— И кто у нас в мешочке, — с прохладцей в голосе повторила вопрос этого шута амазонка.

— А там у нас голая женщина, — расплылся в улыбке идиота Николас.

— Она еще и голая! Ты совсем оборзел, — завопила с кормы Кассия, которая все слышала.

— Странные у вас инструкции, — меланхолично заметил Колин. — Пленного по возможности в первую очередь надо лишить одежды. Полностью. Это максимально ограничивает его. Шанс на побег сводим к минимуму.

— Да куда она убежит с лодки! По морю голая и босиком, — фыркнула Елена.

Этого им и не хватало. Неверное в этот миг все они дружно представили образ: голая и босиком королева Неаполя несется по волнам и вопит нечто несуразное, воинственное и возмутительное. Этого хватило — все дружно и громко расхохотались. Это был хороший смех, немного истеричный, но добрый, нужный — с этим смехом они полностью оставляли за спиной всю тревогу и все опасности этой ночи, теперь она превращалась в забавное приключение, о котором еще будет рассказано своим детям. Стоп, о таком никому, никогда и нигде не будет рассказано. Кроме двух легатов: Апфии и Алекса.

Наконец-то дошли руки и до пленницы. Когда все отсмеялись, Ник получил дежурный подзатыльник и поцелуй. Потом парни ушли на корму и стали присматривать: а нет ли за ними погони. А в передней части лодки Джованну ждали первые минуты жизни с атлантами. Хуже, много хуже — это были первые минуты, которые превратились в долгие три десятка часов жизни рядом с амазонками — никогда Джованне не было так страшно как в этот день. Никогда! Даже когда она участвовала в страшном, за что ждет её страшный суд и нет ей прощения — оказалось, что и на грешной земле есть ужасы сходные с пугающими мерзостями ада. И имя ужастикам — амазонки. А вот атланты — легионеры оказались очень даже симпатичными мальчиками, хотя тот, который её выкрал из покоев пугал иногда, в его глазах она видела неприкрытую ненависть. Просто непонятную и необъяснимую ненависть. Джованна украдкой, но взглядом опытной сластолюбки отмечала стать этого мерзавца, которого она, несомненно, ещё заполучит в свои руки, и живьем сдерет с него кожу! С лица этого светловолосого красавчика она тоже сдерет кожу. И выколет собственной рукой эти серые и дерзкие глаза на худощавом, породистом лице. Глаза ей напомнили взгляд одного знакомого — но цена ненависти понтифика Мартина была ей хорошо известна, пятнадцать тысяч золотых флоринов заплатил он ей за право войти в свой поганый Рим. Ничего, она и с атлантами договорится — у королев свои манеры, на то они и королевы! И все же, надо будет узнать точно, из какого рода этот сладкий юноша с глазами убийцы.

Но задавать вопрос этому мерзавцу она не спешила, она была королевой из рода королей и королев. Джованна ждала встречи с теми, кто правит.

Николас знал это, эта реакция была ему знакома, он усмехнулся про себя: 'Наивная чукча'. От легата Алекса он знал, кто такой 'чукча'. И все знали, что чукча — это умный, опасный, сильный и опытный охотник, который рожден для охоты и с детства успешно охотится. Это воин. Его война — это тропы охоты. Его противник — зверь. Но раз в жизни каждый чукча встречает неизвестного зверя. И тогда — беда. У чукчи срабатывает инстинкт — он выходит на тропу охоты. И на этот раз суслик кушает чукчу, который думал, что всё будет как всегда, всё будет по правилам, заповеданным предками, которые крепко сидят в мозгах и крови. Нет, не всегда срабатывают извечные правила. И атлант всегда готов — это суть фоминианства — в любой миг ты можешь открыть тайну, встретить неявное, неизвестное — не спеши, действуй осторожно и все будет в шоколаде. Атлант живет в ожидании нового, он готов к встрече с неизвестным. Ведь самая первая заповедь евангелия от Фомы учит: 'Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем'.

Когда к Лешке подошел Ник, и подал знак: 'Акция прошла успешна. Доклад', Зубриков на секунду тормознул, поскольку этих акций было немеряно у его прохиндеев, а потом, не выразил удивления, и продолжил 'царствовать' над очередным своим неугомонным подчиненным — кивнул и спокойно вышел вслед за ординарцем на балкон башни Слона.

— Кончили акцию. Джованна Анжуйская. Клиентка ждет. Принимай решение, — спокойно доложил Николас.

Вот уж доложил, так доложил, загрузил, так загрузил. Лешка не сразу понял, что к чему, и кто, и почему.

— Погоди. Вы Джованну сработали. Зачем?

— Я так понял. Она мешает. Ты не имел возможности провести операцию. Я провел его без согласования с руководством. Ты ничего не знал и дальше можешь ничего не знать. Только Апфия будет в курсе. И её девочки: Лена, Касси. Очень просили помочь, я не смог отказать. Мы ведь теперь плотно вместе. Навсегда. Ну, ты знаешь.

— Николашка. Скотина. Сколько человек ты задействовал?

— Одного. Кол остался в Неаполе после нашего отъезда четыре дня назад. Отработал варианты. Никаких контактов. Всё сам. Он мастер сбора информации, ты знаешь. Вчера мы командой вернулись с дела.

— Так вот куда вы на три дня мотались. А нам с Апфией спагетти на уши намотали: 'Медовые три дня, медовые три дня!'

— Соленые три дня, — улыбнулся Николас. — На яхте в море заняться тоже было нечем. Хорошо время провели с девчонками. А когда шли в Неаполь так вообще потрясающе! Яхту качает, мы визжим и кувыркаемся — очень забавный опыт. Ты пробовал?

— Я много чего пробовал! Всё с вами понятно, — усмехнулся Лешка. — И как оно прошло?

— Да никак, — сразу перешел на серьезный тон ординарец. — Колин работал, план отличный раздобыл от этого замка их королевского, от 'нового', главного. Потом я один все сделал — чепуха, пять часов по стенам крался и там в её комнате быстро все сработал, а вот на отходе девчонки реально пригодились. Отходили по городу, уже под утро, немного засветились. Все по плану: оставили следки, на Венецию все завернули по старой памяти.

— Улики, значит, венецианские решил подкинуть, — покачал головой Лешка.

Ник молча кивнул головой. Ему оставалось только ждать решения командира. И Лешка решал. Его совсем не удивило то, что провернул Николай. Выкрасть в это время человека из его фамильного замка — это было самым примитивным актом. Ничего сложного, если знать хотя бы примерное расположение покоев стандартного замка. А там узнавать ничего не надо, если есть хорошее оборудование, а оптика у Николашки была. Достаточно просто несколько дней понаблюдать за окнами замка, и точно узнаешь: в каком окне светится часто твоя цель — самый простой и надежный способ узнать о точном месте её проживания. Замки были небольшие, немного в них было покоев, отведенных для жилья владельцев. Вот по стенам карабкаться — это да — это дело, это осторожное, медленное и тихое, нудное, но нужное занятие. А когда летом до нужного окна добрался — всё — осталось мелочи провернуть. Влез, завернул клиента в оковы, веревки, рот ему кляпом заткнул, и спустил тепленького с высоты своим помощникам, которые внизу готовы принять подарок. Уйти с грузом — вот это тоже серьезно. Как во все времена: 'Мало ограбить жертву, много сил и ума надо, чтобы аккуратно скрыться с награбленным'. Решение было одно — Апфию ни в коем случае не впутывать. У Лешки и свой надежный капитан был. Будет Александру забота в рейсе на Атлантиду. Была у него на каракке камера для особого пленного. 'Ох, Ринат и парни мне голову открутят! На Реквисе скоро места не останется, не протолкнуться там скоро будет, с такими темпами заселения', — подумал легат и все же погрузил Нику пальцем:

— Мог и сразу предупредить. Глупо. Чего не решился с Александром прямо поговорить? Полномочия у тебя есть. Если увидишь за мной выкрутасы дерзкие и гнилые — сразу вяжи и вези в Сенат. Для тебя неприкосновенных нет. Выдал эту неаполитанку капитану и всё. Я не при делах. Спросил бы меня потом про неаполитанскую королеву папа римский или шах персидский, у меня один искренний ответ: 'Какая такая королева? Знать ничего не знаю!' А теперь придется морду контрабасом корчить: 'Я не я, и лажа не моя'.

— Алекс, ты сенатор, она королева, вы не свиньи, вам знать положено. Раз Апфии не надо ничего знать, остаются три поросенка: Колин, Ленка и Касси. Ну, и конечно, я — четвертая свинья.

— Витю тоже не грузим такой ерундой. Костя о половине жильцов на Реквисе даже не подозревает, — согласился с этим нахалом легат и хохотнул потом. — Я подозреваю, что сам не подозреваю о половине обитателей нашего уютного островка. И чего встал? Доклад сделал — валяй дальше самовольничать! Иди и работай. Саша завтра уходит на Атлантиду, иди, порти ему подготовку к рейсу. Королев он еще не перевозил.

— Ага, — рассмеялся Ник и добавил с улыбкой бешеного волка, злой и очень неприятной. — Кого он только не перевозил.

— Отставить разговорчики, лейтенант. Выполнять приказ молча. Вали отсюда! Блин, вот никак без приключений не может молодежь.

Глава 14. Сардиния — для Атлантиды

Еще до конца июля, когда Апфия готовилась встретить горячих арагонский парней с визитом в гости, двенадцатого числа на Сардинию пришла яхта 'Бестия'. В гости в Трою приехал Ринат — жуткий человек, потому что самый главный, самый умный и самый хитрый. А Ринатик и не скрывал своих целей: удостовериться в том, что у девочек все в порядке, потому что не мог положиться в этом смысле на Лешку Зубрикова. Это было бы глупостью несусветной, Зубриков сам был источником постоянного бардака и переполоха. В компании со своей давней подружкой он мог такого накосячить, что потом век не расхлебать. Ринат Галимарданович весело поглядывал своими хитрыми татарскими, чуть зеленоватыми глазами на эту парочку и был рад — хорошо. Просто замечательно! Если они жалуются на трудности и недовольны друг другом, значит, все хорошо — придурок и полоумная решили свалить на него гору всяких хлопот, хе-хе, ищут дурака!

А Лешка и Апфия реально вывалили на Рината массу заранее заготовленных просьб, проблем и вопросов и всякой ерунды мешок.

К примеру, Апфия, замотивированная Лешкой, всерьез загрузила амазонок сельхоз работами, и бедные амазонки вкусили доли мартышек — лазали по пальмам и собирали финики. Сезон сбора стоял на дворе — дело серьезное, шутки в сторону, мачете в руки и вперед! Ладно, хоть Леночка Павлова, которая занималась вопросами производства всяких продуктов питания, скоро поняла ценность сбора не только зерна, но и сопутствующей информации. Сами парни вообще никаким образом никогда не сталкивались с сельским хозяйством. Но за семь лет информацию Леночка собирала как пчелка мед — копила библиотеку. С финиками возиться просто было недосуг, проще купить крупную партию отличного продукта у арабов. С финиками девочки Апфии были знакомы, любили эти прикольные вкусняшки и примерно знали, как их собирать. И когда оказалось, что июль вполне подходящий сезон для сбора фиников на Сардинии, девочки взгрустнули, но на пальмы полезли. И набрали по округе приличный груз, который потом еще сортировали, ругались друг на друга: 'Кто эта коряга косоглазая? Кто такие светлые финики собрал! Совсем цвета не разбирает — отправить на уборку конюшни, навоз можно собирать весь, и плевать на его цвет'. Были там смешные заморочки.

Ринат послушал этих баламутов и долботрясов и рассмеялся: 'Молодцы, рад, честно рад. Молодчинка Апфия, и с финиками хорошо придумала. Инструкции Лены есть у Лешки, спасибо, брат, не подвел'. Апфия сделала вид, что не знала этого, хотя все она прекрасно знала, подруга ей все рассказала. На самом деле Апфия была только счастлива, что делами хозяйства был загружен Зубриков, который и должен был на неё их спихивать небольшими порциями и по порядку. Но! Полный план развития сельского хозяйства, животноводства и даже таких мелочей, как устройство и развитие кораллового хозяйства — у Апфии был! Она была женой Витьки Павлова, и Ленка была женой Вити — эти старые подружки отлично ладили, и все попытки парней что-то там выдумывать и настраивать отношения между женами были смешны и пусты: девочки всегда между собой договаривались и прекрасно устраивали свою жизнь.

Приезду Рината все были рады потому, что амазонкам хотелось в горы. Им хотелось азарта, опасности и веселья — бандидосов они хотели погонять, горцев извести, мерзких и глупых дурачков.

А с этим была одна проблема — корпус не получил весь комплект 'химии' при десанте на Сардинию. Не было у них жутких заготовок Рината, который нахимичил свои версии отравляющих газов, слезоточивых и просто до жути вонючих. Теперь девочки сияли. Легат Ринатус привез бомбочки, его парни привезли 'вонючки'. В Англии девчонки имели шанс поработать с этими смесями и долго потом смеялись, вспоминая все курьезы от применения 'менделеевки' в боевой обстановке. Ничего смешного там не было — Ринат осторожничал, гуманизм проявлял, и отраву не месил. Но смесь для разгона недовольных политикой атлантов он отличную замутил. Там вонь только через неделю проходила после обработки помещений, а попасть под раздачу — это было жутко, очень неприятно, хотя полностью безвредно для здоровья. 'Главное эту гадость не пить, остальное — ерунда', — один раз и навсегда дал инструкцию Галимарданович.

С приездом Рината был связан только один скандал — Апфия наотрез отказалась расширить участие легионеров в операции 'Арборея'. Она заявила прямо: 'Это дело моих девочек. Хотите тренировать легионеров — найдите себе другой остров и вперед'. Это было смешно и забавно слушать, парни покивали головами, а потом на глазах у скуксившихся амазонок из ближнего окружения этой фурии выдали ей трендюлей на палочке — соси, глотай и нос не задирай. Малышке спокойно и на пальцах пояснили: она главная, но не единственная.

Обдурили девчонку. Когда Апфия сообразила, что её развели, обманули и спровоцировали на глупости — она обиделась. И вышло только хуже. 'Сволочи. Пара сволочей! Все правильно, согласна. Парней тоже надо строить. Вот и стройте, остров большой. Арборея моя. Нам с девочками хватит!' — и она с амазонками ушла с совета трех легатов, которые собрались для того, чтобы составить четкий план по обработке горных районов Сардинии и очистке от всяких бандформирований.

— Вздорная. Но нормально всё, — вздохнул Лешка. — Пусть девчонки пройдут специализацию. И так без минного дела остались.

— Да я не против, — усмехнулся Ринат. — Моим парням вообще до лампочки военные приблуды. Они самоделками горят. На самолет сейчас молятся, там проект здравый может получиться. Пока криво всё.

— Планирует, но не летит, — вспомнил основные итоги испытаний Лешка.

— Ага, неуклюжая модель, — признал Ринат. — Нет, все по плану, даже сейчас можно рискнуть и по прямой рвануть от Фуншала до вашей Трои — две тысячи с половиной километров приличное расстояние. Я уже отправлял мальчишек до Атлантиса — там тысяча километров, хорошо слетали.

— Главное, хорошо приземлились, — уточнил Лешка, который немного завидовал другу.

Ринат не любил вылезать из зоны островов Атлантиды. Просто не мог себе позволить частый 'туризм'. Он с удовольствием уходил в отпуск и присоединялся к своим агентам, и побывал во многих странах и городах Европы. Но большую часть времени он работал на науку и технику. И ребятишек себе подбирал в легион соответствующих. 'Военные инженеры', так соображал их классификацию Лешка, который вообще не понимал всех этих военных тонкостей. Парни Рината были отличные вояки и дали жару в Англии, но им это было смешно и не интересно. Они выполняли поставленные перед ними задания и собирались в компании после боев, и решали свои технические задачи. У всех были проекты, в которых они работали дружным коллективом, маленькими группками, которые постоянно что-то координировали и уточняли друг у друга. 'Менделейщики' лезли к стекольщикам и гончарам, кузнецы лезли к масонам и столярам. Все они лучше других соображали в разных направления техники, но уже происходил процесс специализации молодежи. Атлантам нужны были специалисты узкого профиля, а не гении навроде Микеланджело и да Винчи. Кстати, никакого Леонардо и в помине не было, и не возникало на горизонте никаких да Винчи. Мелкий городок Винчи был под Флоренцией! И Лешка сразу сказал: 'Если Леонардик был не венецианец — он флорентийский был мальчик. Там с наукой и ренессансом очень грамотно всё разворачивается. Папик платит шикарные зарплаты, но флорентийцы все секреты не выкладывают римлянам. Конкуренция у них. Понятное дело'.

В итоге парни пожали друг другу руки и согласились — Апфия справится, а они на пару бомбанут Барбаджу. Там и работать надо аккуратней и противней там. Хватит с девчонок, в Англии своё получили. Геноцид дело премерзкое, и просто жуткое. И нет никакой разницы — убил ты одного мирного крестьянина, деревеньку мирных жителей ты стер с лица земли, или столицу государства. В таких случаях математика не работает. В горах Барбаджи по преимуществу жили нормальные, обычные мирные жители, вот только не нужны они были под боком у амазонок.

За неделю операций по очистке острова от сардинцев запал прошел. Прошло опьянение боями и остыло всё. Тяжело это было — нагибать людей и видеть глаза детей. Сейчас девочкам выставили жертвы отличные — бандиты и сволочи интриганские, которых заслали для партизанской войны те хозяева жизни, которые сами быстренько уплыли по родным феодам на Пиренеи. Всех таких можно было давить без разбора. Рядом с Арбореей была Барбаджа, и была она мирной зоной. В горах тоже живут люди. Странные люди — горцы — но их понять можно. Они как моряки — не нормальные, не обычные. Не такие как все, особенные. С ними надо аккуратно, и попытаться по-хорошему всех распихать по Сардинии и Корсике. В Барбаджу уже было отправлено три послания с местными горцами, попавшими в плен. Послания были просты: 'Возьмите золото и уйдите на Корсику. По-хорошему вам говорим. Скоро придем со злом'.

Насчет зла Лешка и Ринат все обсудили:

— Леш, а вообще ты как? Нормально твои парни себя чувствуют? После всей этой экспатриации, — вдруг спросил Ринат.

Лешка сначала не понял смысла вопроса, а потом рассмеялся:

— Ринатик, со мной всё в порядке. Понимаешь, это как в городе, подъезжает бульдозер, из него выходит дядя и вручает жильцам ключи от новых квартир в многоэтажке, и те не очень и рады, типа 'переезд хуже пожара', но переезжают в новый дом. А старую деревяшку — сносит бульдозер. А парням вообще это все равно — они грамотно воспитаны и обучены. Сардинцы народ простой, им без разницы, где жить. А места пустого и свободного после чумы везде полно. Ты же знаешь — в Марселе, на Корсике, в Сицилии только счастливы, что народ простой прибавится. И работа всем есть и дома кварталами еще стоят пустые. А на их суеверия и глупости — плевать, вся зараза там давно выветрилась. Нормально все. Диковато мы для местных поступаем — но это их проблемы, им не надо нас понимать — нам это выгодно.

— Знаешь, я рад, мне бы не очень хотелось своих парней грузить, — признался Ринат. — Они у меня 'домашние'. В одно упертые — 'Атлантида превыше всего'. За остров пасть порвут кому угодно, а вот на гастроли у меня отдельная группа работает, и те — по шпионству мастера растут.

— И правильно, Ринатик. Сардиния большой кусок, лакомый, мы широко рот раззявили. Долго будем теперь икать и отрыгивать, — улыбнулся Лешка. — Земля волшебная. Хорошо хоть ресиков нет. Ни железа, ни серебра. Ни золота этого поганого. Тишина и оливки, и финики, и пшеничку здесь чутка можно поднять для себя и лошадок. А если вывести этот поганый олеандр и завезти на влажные участки сахарный тростник — вообще настанет дольче вита, сладкая жизнь у девочек будет.

— Не начинай! Забудь ты про этот сахарный тростник. Клюкву можно попробовать культивировать, но климат... жарко. Ленка план развития составила. Там все учтено могучим ураганом — фермы поставим аккуратные, весь пакет витаминов сообразим, дурью маяться не станем — кормить этих безобразниц никто не нанимался.

Так они и поговорили. И начался на Сардинии второй этап зачистки острова: обработка гор и всякая такая дебандитизация и грустное экспатрианство.

Когда Ник, с виноватой мордой шкодливого кота, начал что-то мямлить о 'своем возможном участии, в качестве представителя легата Алексуса в корпусе амазонок', Лешка быстро сообразил: откуда ветер дует. Оставалось только провести беседу для всех своих агентов, которая и состоялась тем же вечером на пляже залива. Ребятам надо было кое-что прояснить, и Зубриков был готов к этому разговору:

— Дорогие мои пупсики, вы уже вот три недели как превратились в пупсиков. Пупс, это не оттого, что вы 'пупсы' — мальчишки малолетние. И не оттого, что вы мои 'пупписы' — кораблики, надежные помощники в делах более старшего, опытного наставника и дельца, вы мои верные опоры и надежа во всех делах на благо Атлантиды. Нет! Все дело в том, что вы связались с девчонками. И это сложно, ведь 'пупа' это не просто девочка, она превратилась для вас в куколку, в игрушку, вы стали участниками старой как мир игры 'Кто девочку кормит шоколадкой, тот её и танцует'. Никаких инструкций и дурацких советов на эту тему вы от меня не дождетесь. Вы сами будете разбираться со своими игрушками. Но есть один важнейший момент. Пупсики — от ваших игр могут быть и дети. И вот это важно. Главное в том, мальчики, что материнство раскроет новые грани в наших девчонках. Потому что с маленькими возятся именно они, они кормят, они заботятся, а мужчины только поддерживают. Амазонкам надо именно сейчас — в первый год, когда они вкусили крови — стать мамочками. Когда девочки прикоснутся к доле материнства, они поймут важное, такое, что вам, бестолковым 'сунь-выням' даже и не снилось. Вы меня знаете, я сам живу без семьи, отбрыкиваюсь словами, что 'Моя семья — мои воспитанники и воспитанницы'. Но это всё ложь и, скорей всего, страх перед ответственностью, и немного плохая удача — жду единственную и неповторимую. А кое-кто из вас свою половинку, ту, которая делает жизнь полной, исполненной светом, радостью и смыслом — уже давно встретил, и сейчас только окончательно вы оформляете свой союз. Без малышей никак, нет малыша — нет семьи, один секос. Секос дело приятное, хорошее, для здоровья полезное, но когда еще и семья — это лучше. Жена — дело очень полезное и важное для мужчины.

Итак, такие дела — вопросы по координации операций нашего отдела на этот период мы будем рассматривать в плотном союзе с легатом амазонок. Апфия вам либо дает разрешение на участие в делах своих девочек, либо не позволяет вам вмешиваться. Она амазонка, она женщина, она мать — ей видней. Так что, со своими просьбами поддержать своих девчонок — не ко мне. Только мама амазонок, наша фурия Эллады знает: нужна ли им ваша помощь, в чем, и в каком участии нужна, как долго и в каком месте вы можете и должны поддержать своих подружек. Я могу только посоветовать поддерживать их за попки, когда вы стоя секосом занимаетесь, ну, помните, я вам рассказывал про эту позу.

Потом они еще поделились своими впечатлениями по теме разнообразных эротических позиций и всяких бредней на тему 'Секос на пляже, и как ловчей подстелить снятую тунику под тела, чтобы песок не испортил все впечатления от эротизма встречи'.

На самом деле, все было учтено, рассчитано и заранее подготовлено к началу нового этапа в жизни атлантов. Ринат именно поэтому и вытащил своих 'инженеров' в поле, заниматься грязным делом, чтобы немного пополнить отряд Лешки, у которого мальчишки обязательно будут участвовать в поддержке своих близких знакомых амазонок.

Один момент порадовал Зубрикова, он прямо танцевать был готов на радостях, когда Ринат ему доверил маленький секрет:

— С девочками пойдут два моих паренька. Серхо и Петруччо, они лучшие пока, курируют проект гранатомета.

Лешка было вскинулся вопить и плясать веселые пляски, Но Ринат замахал руками:

— Лешка, ничего не выходит у нас. Там все очень примитивно и смешно! Даже не гранатомет, а типа ружье, которое большими снарядами недалеко стреляет. Начинка химическая. Поджечь и навонять можно, но не более — детский сад.

— Далеко? Далеко стреляет?

-Да близко, — усмехнулся Ринат — Метров сто, сто пятьдесят.

-Хорошо! Гранату так не швырнуть, — продолжал радоваться Лешка, который втайне всегда был рад развитию военного направления и технологий атлантов. — Это для кораблей очень хорошо. Ружье ведь это с руки стреляет?

— Да, отдача там не слабая, но надо специальный на плечи защитный комплекс надевать. Нормально распределяет нагрузки, с ног не валится стрелок — поэтому все так тускло — даже двести метров — уже несерьезно. Проще микропушку выдумывать на основе гранатометного принципа. Полный тупик.

— Ринат, сто метров это отлично! Девчонкам в горах это то, что надо! Они легкие! Это мы черепашки, честные легионеры — надо будет, так мы наденем полный комплект, и все эти рыцари могут от зависти утереться своими латами. Девчонки не тянут такую тяжесть. Просто ю8ких свинок и хомяков. А на берегу моря черепашек было много и даже нескольких сортов, и всяких прочих устриц, омаров и мидий.

С мясцом на Сардинии все было в порядке! Местные не жаловались, а когда развели простое животноводство, так и вообще стали счастливы, хотя им всякие приблудные вояки время от времени жить мешали.

Приблудились в этом году и гости с Атлантики.

Глава 15. Девочки и мальчики

Разные люди в разные времена со злом приплывали к берегам этого острова. И встречали гостей незваных всегда по-разному. Но, чаще всего такая вот она была Сардиния — вздорная и непокорная — приплывут злые воины, сразу жители бегут в горы, прячутся по пещерам и начинают 'баску' — горскую партизанщину. Термин предложил Зубриков. Парни посмеялись, но решили не трогать Афган и Чечню, и согласились с Лешкой, что 'баска' — это точное, хорошее и подходящее слово для обозначения партизанщины в горах. Наполеон был дядька крутой, всю Европу нагнул, но баски ему не поддались, они вообще никому не поддавались, как афганцы. В лесу — партизаны, в джунглях — герилья, на морях — пиратство, в горах — пусть будет 'баска'.

В свое время, столкнувшись на Канарах с местными племенами, парни поняли, что лук — это серьезно. Длина стрел была практически в длину вытянутой руки от подмышки до кончиков пальцев, а толщина была не менее толщины большого пальца — опытный лучник обломком стрелы с наконечником орудовал как ножом, и мог запросто уложить глупца, который вообразил, что лучник без лука это пропащий неудачник. О, нет, лук и стрелы это было древнее, опасное и не шуточное оружие — парни серьезно отнеслись к этой угрозе. Народ накопил многовековой опыт по изготовлению простого оружия и луки повсеместно изготовлялись достойные, были мастера во всех уголках Европы.

Тогда, года четыре назад, когда парни серьезно вздумали 'обхаживать Канары', они и осознали практическую полезность масок — получить стрелой в глаз это печально, но риск сведен к минимуму, и рисковать жизнью легионеров никто не хотел.

Горцы и простые крестьяне Сардинии мастерили отличные луки и никакие арбалеты им были не нужны. Для охоты людям хватало и луков с копьями и ножами. Карфагенские воины и римские легионы в Сардинии обломались. Византийцы тоже не смогли ничего силой взять. Приплывали все эти вандалы и варвар%Fость на уровне 'с десяти метров пальнул и попал, и пробил нагрудник'. А огнестрел пока не особо котировался — глупости всякие дымили и пушки начинали использовать европейцы.

На Барбаджу десант легионеров вышел в понедельник последней недели июля. Понедельник день тяжелый. Двадцать пятого июля все вышли в свои стороны: Лешка и Ринат целились на север, Апфия выдвинулась еще накануне, её девочки могли попасть в центр острова только пешком. Парни на каракке выплыли, сто двадцать человек это было мощно. Ник получил спокойный 'одобрямс' от командира и ушел в составе корпуса амазонок: при Апфии ошиваться, рядом с девочками своими. Всего тринадцать человек Лешка делегировал в состав корпуса, остальные его агенты не так прочно связали себя пока отношениями.

Примерно в сотне километров к северу от Каэр Бела уже была Барбаджа, уже текла одна из крупных рек Сардинии Флумендоза — и в устье её, там, где она впадала в Тирренское море, пару недель назад уже покоились развалины трех замков. В замках некогда проживали сардинские феодалы — всё как везде — старики доживали свой век, и присматривали за хозяйством, а молодежь ездила по Европам и участвовала в войнах в штате разных королей. Амазонки не разбирались с тонкостями, просто взрывали эти каменные коробочки и уходили, записав для истории название местности, замка, фамилию правящего рода, и название поселения, которое всегда прилеплялось где-нибудь поблизости к замку. Немного контрастна была Сардиния — честная земля — приплыл к ней на паруснике, вышел на пляж, оглянулся вокруг и сразу ясно: море заказывали? — Вот оно, лучшее в Италии море. Чистенький пляж, чистая бухта, с прозрачной водой, солнце, воздух и вода — разбивай лагерь и наслаждайся отдыхом. Нужны тебе горы? Не вопрос — двигайся вглубь острова, и ты столкнешься с горами, вершины которых отлично видны с любого побережья, с любой стороны острова. И отдохнуть в горах можно было так же приятно, как на берегу моря. Охота! Зубриков давно это приметил — охота, это такое забавное занятие, которое никогда не надоедает, которого всегда хочется, всегда 'охота', это изначальное, примитивное и вечное.

С живностью в эти времена всё было отлично. Сардинцы постарались конечно и уничтожили лишних конкурентов, точно водились некогда в горах и лесах Сардинии львы, волки, медведи и рыси, возможно даже и драконы и грифоны. Только эти хищники были неуправляемы, и потому человек их спокойно и целенаправленно уничтожал год от года — охота на крупных хищников это дело не просто опасное, достойное, поучительное, но и очень полезное для хозяйства — некому будет коров, и овец, и коз воровать. Горы были разными. Начинались они с пригорков, густо заросших лесом. Дубы и сосны пинийские были основой густых зарослей, в которых встречались и дикие оливы, и каштановые деревья, пробковые дубы и земляничные деревья. Всё это были диковинки, которые немного забавляли Лешку: сосны были похожи на большие грибы, каштаны росли на довольно больших вовсе не кустах, а деревьях, как и невкусная земляника, которая вообще была не земляника, но Ринат давно указал, что это вот такая древняя земляника. Пробковые дубы шли корой на пробки — незаменимая вещь во многих случаях, особо ценится моряками — больших любителей и тяпнуть винца, и спасательные пояса держать наготове. Встречались и привычные всякие лиственные ясени, и клены, и липы, и березки. И кругом было много всяких бродячих шашлыков.

Муфлоны — дикие горные бараны и овцы, повсеместно водились в местных горах. А чуть ниже жили сардинские олени. Они были интересные: ушастые, со шкурами темного, грязного серого окраса, и рога у них были как бы двусоставные, четко выделялись два рога поменьше, совсем козлиного типа, и к ним пристраивались не такие уж и ветвистые, но большие классические оленьи рога. Полно было зайцев, лис и всяких кабанов, диких свинок и хомяков. А на берегу моря черепашек было много и даже нескольких сортов, и всяких прочих устриц, омаров и мидий.

С мясцом на Сардинии все было в порядке! Местные не жаловались, а когда развели простое животноводство, так и вообще стали счастливы, хотя им всякие приблудные вояки время от времени жить мешали.

Приблудились в этом году и гости с Атлантики.

Глава 15. Девочки и мальчики

Разные люди в разные времена со злом приплывали к берегам этого острова. И встречали гостей незваных всегда по-разному. Но, чаще всего такая вот она была Сардиния — вздорная и непокорная — приплывут злые воины, сразу жители бегут в горы, прячутся по пещерам и начинают 'баску' — горскую партизанщину. Термин предложил Зубриков. Парни посмеялись, но решили не трогать Афган и Чечню, и согласились с Лешкой, что 'баска' — это точное, хорошее и подходящее слово для обозначения партизанщины в горах. Наполеон был дядька крутой, всю Европу нагнул, но баски ему не поддались, они вообще никому не поддавались, как афганцы. В лесу — партизаны, в джунглях — герилья, на морях — пиратство, в горах — пусть будет 'баска'.

В свое время, столкнувшись на Канарах с местными племенами, парни поняли, что лук — это серьезно. Длина стрел была практически в длину вытянутой руки от подмышки до кончиков пальцев, а толщина была не менее толщины большого пальца — опытный лучник обломком стрелы с наконечником орудовал как ножом, и мог запросто уложить глупца, который вообразил, что лучник без лука это пропащий неудачник. О, нет, лук и стрелы это было древнее, опасное и не шуточное оружие — парни серьезно отнеслись к этой угрозе. Народ накопил многовековой опыт по изготовлению простого оружия и луки повсеместно изготовлялись достойные, были мастера во всех уголках Европы.

Тогда, года четыре назад, когда парни серьезно вздумали 'обхаживать Канары', они и осознали практическую полезность масок — получить стрелой в глаз это печально, но риск сведен к минимуму, и рисковать жизнью легионеров никто не хотел.

Горцы и простые крестьяне Сардинии мастерили отличные луки и никакие арбалеты им были не нужны. Для охоты людям хватало и луков с копьями и ножами. Карфагенские воины и римские легионы в Сардинии обломались. Византийцы тоже не смогли ничего силой взять. Приплывали все эти вандалы и варвары, снесшие Рим, но так и уплывали, похохатывая и пряча злобу и раздражение за добродушным смехом — сардинцы были крепкими орешками, когда дело доходило до военных столкновений. Это был невероятный факт — остров с площадью в двадцать четыре тысячи квадратных километров, по площади был в два раза меньше Эстонии, меньше Латвии и той же Литвы — в два с половинкой раза меньше Ирландии! Но никогда на Сардинии не было единого управления, и никогда не смогли иностранцы до конца и повсеместно подавить сопротивление местных любителей вольной жизни. Горы решали всё. Воевать в горах всегда было делом жутким и страшным и бестолковым — триста спартанцев реально тормознули на три дня многотысячную армию персов. Ширина ущелья — шестьдесят шагов! Шесть рядов по пятьдесят человек. Десять рядов по тридцать человек. Но спартанцы встали, уперлись и славно позабавили 'царя царей' Ксеркса. Он ведь был не из породы 'маленьких принцев'. Персидские царевичи проходили школу возмужания такую же строгую, как и спартанские мальчики. Он воин был отличный. Ему на самом деле было интересно: самые лучшие воины Эллады готовы показать свое умение! Вот это будет отличные соревнования. Вот это будет на что посмотреть! Там не битва была, там были соревнования. Ксеркс выпускал на спартанцев разные рода своих войск, из разных земель, стран, сатрапий и областей. И убедился — спартанцы лучшие! Лучшие из всех воинов на земле. Только после этого всех этих чемпионов просто расстреляли из луков, когда непобедимые гордо отказались вступить в союз с персидским царем. Не пришли ещё те времена, когда эллинские наёмники запросто отправлялись на заработки в Азию. Будет ещё время спартанцам повоевать против всех соседей, после чего они спокойно станут работать и на персов, и на египтян, и на кого угодно — только дай работу честную, для воинов, не пачкай в интригах, и плати достойную плату в казну Спарты.

Лешка однажды встал, отмерил шестьдесят шагов, посмотрел на расстояние и с того момента реально запарил: 'Нам нужны пушки побольше! И доспехи потолще! И автоматы Калашникова!' Конечно, утихомирили этого паникера, и без всяких шибко умных серьезно Витя и Костик и Ринат возились с доспехами и оружием.

Сардиния стала настоящим испытанием для легионеров и амазонок. На остров они пришли не как в Англию — там они быстро с горцами замирились и подкупили простаков свободой, золотом и лучшими условиями жизни. В Сардинию они пришли с целью уничтожить местное население под корень. 'Сардиния — для Атлантиды'. Чистейшая форма войны — без компромиссов и дипломатических изворотливостей. И когда настало время убивать сардинцев — атланты показали, что они тоже ребята закалки хитрой, и горцы могут обломаться со своими древними игрушками — против лома нет приема, и против стали железо не пляшет, только на слом.

Но и сардинцы по большей части были жителями Средиземноморья. А значило это извечно только одно: есть большое море и вокруг него много земель. И капитаны этих земель на своем корабле были первыми после бога — королями на маленькой суверенной плавучей территории. Захотел капитан рабов добыть — не проблема — дошли до берега, бросили якорь. Команда метнулась до ближайшей деревни и похватала тех, кто не успел спрятаться. Всё. Сардинцы никогда не чувствовали себя защищенными, единой власти не было, серьезной береговой обороны не было, их могли спасти и укрыть только родные горы. Пиратство никогда не умирало на Средиземном море. Одиссей был отличный морской воитель. Всяких 'викингов' всегда хватало в этом районе, со всех сторон приплывали разбойники. Приплыли и атланты.

Легионеры не были спартанцами, но понимали значимость строя и подготовки. Сто двадцать парней не теснились на борту каракки, спокойно зевали и досматривали сны, пока их везли к месту высадки. Устье реки было широким — метров сто, и дальше до какого-то городка с отличным мостом можно было подняться спокойно, там ширина реки была метров пятьдесят и глубина была больше роста человека — каракка доходила до городка. От него легионеры шли по дороге, хорошей, чистой дороге, которая вела на запад, вдоль берега реки. Шли не спеша, обычно, то есть ломились как лоси, переходя с бега на спокойный шаг.

Разведка ушла сразу после десантирования — просто для спокойствия.

Не обмануть жизнь. Ребята уже знали, что всегда готовы к нападению жители в эти времена — дети бегают по окрестностям, люди оглядываются по сторонам — не подкрасться днем незаметно, не напасть неожиданно. Жизнь предчувствует свой конец — она предупреждает — смерть близка, надо подготовиться к встрече. Ночью, под утро — диверсия возможна, внезапный удар нанести просто. С наступлением дня — иные правила — ты видишь глаза того, кого ты убиваешь. И лучше тебе быть готовым к этому.

В поход вышли полностью одоспешенными, под прикрытием скутумов — больших щитов, вот и пригодились дни и месяцы тренировок и маршей по дорогам Атлантиды. Спешить некуда, получить стрелой в лоб никому не хочется. 'Черепашка, черепашка — ням-ням-ням, я поймаю черепашку — вкусно всем друзьям-ям-ям', — негромко юморил кто-то из легионеров, задавая темп шагу. 'Черепашка, черепашка, вкуснота! Мы поймаем черепашку и дотащим до котла!' — продолжал клоунаду другой юморист затейник. Топ-топ, топают легионеры кожаными подошвами шнурованных бот по дороге. Дорога была старой компаньонкой реки — виляла вместе с руслом, хорошая, метра три шириной, но не укрытая камнем — пыли было мало, хорошо утоптанна была эта дорога. Дошли до 'переулка' — ответвления в сторону горного ущелья — остановились и собрались. Кончились шутки — настало время войну воевать.

Легионер, из тех, кто таился по кустам и разведывал путь, доложил уже ожидаемое: 'Ушли люди. Встречать могут. Подготовились они к бою'.

Ринат кивнул, Лешка усмехнулся: 'Вольному воля, спасенному — боль'. Настало время жуткого момента, иногда Лешка и Ринат ненавидели эту свою жизнь. Легионеры уже встали в построение — осталось только поднять щиты и укрыться 'крышей', тогда можно и выходить. 'Теодоро, Теодоро, ты там ночью с подружками не весь голос процеловал? Запевай, братишка', — приказал Зубриков. Голос у малыша Тео был отличный, чистый, звонкий и до самых косточек пробирал. 'Мы близки друг другу, даже сквозь бесконечность, стучат в унисон сердца наши, это доверие друг к другу вечно, а остальное неважно!' 'Экс нихиль моменти!' — прогудели хором сто двадцать молодых глоток. И это было сильно. И это было противно. Потому что это были голоса убийц, злодеев, которые при свете дня принесли на эту землю только боль и страдание. Сегодня был день творить злодейство.

'Марш!' — приказал Ринат, когда отзвучала песня. И легионеры дружно сделали первый шаг в сторону поселения Барбаджи.

И начался скучный, смешной бой. Со скал полетели стрелы и небольшие копья и камни, расстояние было приличное, метров сто. 'Черепаха' забавное построение, оно годится только если необходимо поставить защиту от ручного дальнобойного оружия. Стоит пехоте выйти на отряд противника, готового к бою, выйти на отряд конников, готовых к бою — всё — 'черепашку' надо было спешно и точно перестраивать. Но от стрел, камней и дротиков — она была неплоха. Пока еще парни не нарывались на средние метательные машины. Будь у крестьян хотя бы один древнеримский 'скорпион' — метающий стрелы на двести метров и пробивающий латы влегкую — никаких бы походов против горцев не состоялось! Жизнь одного парня была дороже всех этих поганых деревенек и пещерных коммун в горах. Барбаджийцев бы просто купили, изолировали, и потом вытравили бы газами — но ни одного сардинца у себя за спиной нельзя было оставлять. Такое решение было принято единогласно, и без лишних сантиментов, все поняли: ты либо не затеваешь войну, готовишься к ней, либо начинаешь бой и работаешь на победу.

Для успокоения совести, которое ничего не значило — трепотня это все и сопли бессмысленные — барбаджийцев предупредили об агрессии, их попросили уйти в сторону, им предложили золото и помощь при переселении — и остальное стало неважно.

Не важно было, что думали о сволочах атлантах горцы, они хорошо услышали громкий голос: 'Всем покинуть дома! Дома будут уничтожены. Всем спрятаться по пещерам!' И началось в Барбадже горе. Плотная команда подходила к стенам домов — их было немного, штук тридцать всего в этом поселении, одноэтажных, крепких каменными стенами, укрытых надежными крышами из бревен. 'Черепаха' подходила к стене постройки вплотную, и минер зарывал фугас — мину — чтобы разнести все в клочья. Потом отряд отходил и палил шнур. И терпеливо ждал взрыва: легионеры надели специальные наушники для этой операции, оставалось только рот пошире открыть, и орать погромче, пока не громыхнет. А потом орать от восторга, от полноты впечатлений. Взрывчатка была страшной силой — вот в чем Ринат продвинулся, так это в аккуратной химии на службе артиллерии — гранаты, мины, горючие смеси и вонючие припасы он мутил качественные. Домишки сносило вмиг, как ураганом смывало. После первого подрыва, когда отряд снова пошел на приступ, прозвучало повторение приказа: 'Всем покинуть дома! Дома будут уничтожены. Всем спрятаться по пещерам!' И барбаджийцы осознали — такое и взаправду происходило в других местах, атланты равняли поселения и города с землей. Только теперь сардинцы увидели, что у атлантов есть страшное, непонятное, и оттого ужасное оружие, и не важно где они его взяли, кто им его дал — надо спасать свою шкуру. Легионеры не обращали никакого внимания на те фигурки, которые разбегались от домов по сторонам, торопясь найти более надежное укрытие своему ужасу и своей ненависти. Горцы еще не знали другого — никому они в своих пещерах не важны — легионеры не собирались карабкаться в горы и шарить там по пещерам, и тратить там гранаты. Нет, это не входило в планы легатов. Спокойно, не спеша, уже начиная немного глохнуть от мощных разрывов, легионеры разметали по сторонам стены и крыши домов старого поселения барбаджийцев.

И пришло время огня. Вздохнули с облегчением штрафники! Все они, балбесы и пакостники, получили нагоняй за то, что решились поддаться искушению и смылись к подружкам накануне боевой операции. Компанию соблазнунам составили неудачники, вытянувшие злой жребий — но надо было кому-то тащить тяжести в этом деле. Тяжести были опасные, немного воняли чем-то явно неестественным — 'менделеевка' сразу отличается от органики — и были тяжести упакованы в специальные защитные фанерные коробки. Ринат даже Лешке, как всегда, не сказал что там за 'напалм' он нахимичил на этот раз. А что толку говорить с идиотом, зачем на его любопытство время тратить? Зубриков попытался, спросил у друга: 'А там что такое в коробочках булькает?' 'Три-фигня-пламенол!' — привычно отмахнулся от него Ринат, и покачал головой, вот ведь любопытный лентяй. Нет, чтобы учебники по химии изучать — вместо этого может задавать глупые вопросы на тему: 'А вы там какое масло для самолетного движка намутили? Оно классное?'

И отошли легионеры от руин, оставив за спиной только пламя на развалинах. Опять 'черепаха' вошла в бывшее селение, но уже в последний раз, и стала останавливаться на руинах домов, там уже работали спецы по 'горючке', из парней Ринатика. Аккуратно разливали смесь по развалинам. Сначала 'подмочили', а потом уже и запалили — всё разом. И это тоже было жутко. Пламя взметнулось неестественное, вонь поднялась противная, чего там только не горело сейчас — вековые запасы всякого барахла и вещи первейшей необходимости — все пожирало дыхание Бела. И Лешка не знал, по вкусу ли придется древнейшему такой 'соус' к основному блюду — огню. Но это дело он потом отболтает, уже были приготовлены дрова из лучших сортов дерева сардинского, вечером всё было готов к жертвоприношению, ничего антигуманного — мясо, рыбка, хлеб, вино, шоколад, фрукты — без перегибов. С обязательным участием всех виновников и виновниц торжества — пир намечался основательный — всем будет полезно скинуть напряжении: покушать, попить немного винца, попеть, потанцевать, подурачиться на соревнованиях и потом продолжить ночью свои расслабушки, кто во что горазд.

— Командуй отход, Мурзилка, — раздался немного расстроенный голос Рината.

— Я не 'мурзилка', я 'зубрилка'! В отличие от некоторых мелких прохиндеев, я очень хорошо учился в детстве, а не только медок с пасек тырил по ночам, — огрызнулся Лешка Зубриков, но было слышно, что у него хорошее настроение.

У всех было хорошее настроение — все были рады, что закончили на сегодня с этим ущельем. Завтра придется топать до другого. А вот послезавтра — если горцы начнут головой думать — возможно, и не придется заниматься грязной работой.

— Букцинер, дуди отход! Ты как, Петросик, не совсем оглох?

— Я в полном порядке, легат, — бодрым голосом отозвался трубач легиона.

В ущелье творилось очень неприятное — даже мерзкое окончание этого недоброго дня. Никто не вылезал из пещер с целью тушения пожаров — там что-то перемкнуло на местности. И пламя хорошо разыгралось, слишком хорошо, и этого 'слишком' хватало всем, кто наблюдал за вакханалией и не желал вмешиваться в творящийся конец старой жизни. Гудение огня было какое-то грозное, гулкое, и действовало оно на нервы сильно, при этом тон гудения иногда менялся и это вызывало впечатление, будто огромный великан или зверь притаился в пламени и ноет, нудит, время от времени стонет и огрызается — ненормально пожар как-то раскочегарился. Ущелье оказало свою поддержку пламени — точно там воздушные потоки сыграли свою роль в этом угрожающем финале жестокого представления.

И точно стенали в пещерах барбаджийцы, и проклинали этих зверей, и плакали дети, и творилось сплошное уныние и злобное предвкушение мести — много чего накручивали горцы по пещерам, пока все эти жидкие проявления возмущения и печали не перекрыл громкий и чистый звук. Над ущельем, пересиливая и стоны и стенанья, и вой огня, прозвучали три ноты гимна 'Атланты идут'. Вмиг стихли люди, только пламя продолжало выражать свое настроение, а мелодия повторилась снова, и потом продолжила звучать — грозное, честное предупреждение этим людям: 'Атланты идут — с дороги все!'

А когда гимн окончился, тогда и легат Аматов взял специальный рупор и добавил этим упертым патриотам пару ласковых: 'Все поселения Барбаджи будут уничтожены. Все поселения Барбаджи будут сожжены. Потом мы займемся пещерами. Шестьдесят четыре золотых дуката. По два дуката за ваши дома. Берите золото и уплывайте на Корсику или Сицилию. Там уже тысячи сардинцев. Там отличные горы. Сами всё знаете. Лешка, твой выход'.

Зубриков покачал головой и погрозил другу пальцем: нервишки, брат, нервишки немного шатнулись у тебя. А вот ему было всё нипочем. Хорошо быть жрецом недоучкой!

— Рупор попрошу, — протянул он руку и, когда получил требуемое, выразился кратко и ясно. — Видят боги, мы принесли зло на эти земли, в эти горы. Так было и будет всегда: ночь сменит день, после времени слёз придет время радости. Встречайте новый день с улыбкой! Оставьте за спиной то, что потеряли безвозвратно. Примите наш прощальный дар и живите с богом. И передайте всем там, на новых горах — не надо стоять на пути атлантов. Горе и слезы, боль и смерть — мы щедрые соседи, у нас всего навалом, нам не жалко, мы поделимся: нам — любовь наших подруг, вам — боль, страх и горе. Оставьте эту землю по-хорошему. Иначе нам будет только лучше. Я — легат Алекс Атлант — больше всего на свете я люблю придумывать новые наказания своим легионерам. И тот, кто за три дня и три ночи не придумает новый способ 'как уничтожить барбаджийцев, которые попрятались по пещерам' — позавидует вам! Тупые болваны позавидуют мертвым. Думать командой, своим десятком — я сегодня добрый. Пришло время радости. Пошли домой, парни. Там девчонки скучают.

И вот теперь немного стихло пламя, утихомирило свой голос — случайно конечно! Ничего такого сверхъестественного Лешка даже и не воображал. Они, сенаторы, теперь точно знали одно: если Бел сочтет себя неудовлетворенным — заявит это прямо по сопатке Зубрикову. А древнейший сумеет, он найдет форму и явления и заявления — мало не покажется. И притаились в пещерах горцы. Но это вот было нормально. Они сегодня видели страшное, они удостоились чести видеть редчайшее, чудо техники и химм было явление посреди этой равнины — скала! Вот только скалы и не хватало для полноты впечатления. Она была довольно высокой глыбой с крутыми склонами, которая высилась своей вершиной посреди этой равнинности далеко от своей семьи — горных цепей дальше, в глуби острова. Одинокая, солидная, аккуратная скала, на которой не было никаких крупных сосенок и дубов — но вот дикий виноград, какие-то мхи и лишайники, и кустики зеленели среди серых камней, поблескивающих и светлыми разводами. И на той скале проживали хищные орлоподобные птицы. Там жили предатели мерзкие и обманщики! Там жили белоголовые грифы — когда они сидели далеко, или парили высоко — то белая голова была хорошо заметна, и почему-то Лешка решил, что это классический белоголовый орел! Идиот потом обиделся на грифов, когда разглядел и узнал, увидел, что никакие это не белоголовые орлы, а это — грифы. Он их и так недолюбливал, брезгуя падальщиками, а после того, как лопухнулся, и вовсе незаслуженно фыркал на этих вполне нормальных птиц. Беркуты там еще жили — а это были самые крупные и солидные орлы. Вот это были аквилы в полный рост, Лешка ничего не понял из этой цепи: кто там ястребы, кто орлы, кто беркуты, а кто вообще коршуны и соколы. Зубриков был дурачок, который иногда к знаниям мира применял свою особую: абсолютно дебильную и непостижимую систему упорядочивания знаний. Он отмахнулся от попытки Рината ему пояснить эту орнитологию, у Лешки была своя ненормальная птичья азбука: 'Аквила — орел — на букву 'а', беркут — самый крутой орел, на букву 'б' — а остальные, это третьи лишние, не буду даже заморачиваться. Ты даже не говори мне, что самые маленькие из этих ястребиных именно ястребы! Дураку понятно, что они, потому что — на букву 'я' начинаются'. Ринат посмотрел на Лешку чуть удивленными глазами и заметил: 'А так и есть. Соколы издавна приручались и ястребы. Они маленькие, на руке не так трудно таскать'. Плевать хотел Лешка на всю эту мелочь — он восхищался беркутами, особенно черно-белыми беркутами, когда по черному цвету оперения шли классные белые вставки на хвосте, по телу и крыльях — очень здорово эти 'самолетики' смотрелись в небе.

Весь смысл отдыха на этом чудесном заповеднике Сардинии был в том, что можно было устроиться на равном расстоянии от всех этих многообразий — на зеленой травке и тогда тебя окружало настоящее богатство природы — и это здорово шибало по мозгам. Ам и легионерам Атлантиды посвящается.

И достав из кармана штанов губную гармошку, легат Алекс подудел недолго, раскачивая рифф этой мировой песни, а потом запел задорным голосом слова, которые заставляли озорно блеснуть глазами, прибавить шагу, и вспомнить о тех, кого сейчас не было рядом, но они всегда были близки так, что никакая бесконечность не могла их разлучить навсегда. А Зубриков знай себе голосил, похохатывая:

'Улицы — как джунгли — не зови папочку Алекса, смотайся на Сардинию на каникулы, если хочешь любви, на солнечных пляжах, пользуйся шансом, вот они рядом, вот и мы рядом.

Девочки, похожие на мальчиков, которым нравится, чтобы мальчики были девочками, которые обращаются с мальчиками, как будто они девочки, которые обращаются с девочками, как будто они мальчики. Всегда должен быть кто-то, кого ты действительно любишь!'

Глава 16. Мальчики и девочки

К западу от залива Ангелов было одно удивительнейшее место. Совершенно замечательное и редкое, которое амазонки нашли довольно быстро, и о котором знали немногие мальчишки. Красота этого места была почти совершенна, ведь в нем сочетались разные формы рельефа и виды местности — ландшафты. Это казалось невозможным. Но это было! Это было удивительное сочетание всех многообразий природных красот, которыми могла удивить Сардиния. На юге вдалеке простиралась гладь Средиземного моря, и только постоянные дневные-морские бризы ослабляли своим прохладным дыханием жару лета. А вода была просто чудесна — теплая, чистая, и удивительного оттенка — бирюзовая, но плавно темнеющая в зеленый цвет. Вода была удивительной прозрачности, впрочем, этим амазонок было не удивить. Пляж был песчаным, и песок был почти белым, днем он просто радовал глаз, а вот ночью становился абсолютно волшебным, когда лунный свет придавал поверхности пляжа серебристый оттенок. И это потрясающе выглядело, особенно если дорожка лунного света пролегала вплотную по морской глади к побережью, и вливалась подобием серебряной реки в залив серебряного озерца — так поблескивал по ночам чистый песок пляжа. Чуть дальше, на востоке в море впадала небольшая река, которая разбивалась на несколько рукавов, и создавала не устье, не болото, а странное заболотье. Этот внушительный кусок побережья красовался всеми оттенками цветов от красного до фиолетового, так он зарос разными цветами, и олеандром, и другими видами кустарников, зачастую не менее ядовитыми, чем олеандр. Насчет кустарников острова Ринат реально всех предупредил — в рот веточки не совать и цветочки не жевать — опасно! Но и полезнейшей всякой зелени было полно — Лешка всегда пищал от восторга стоило ему увидеть можжевельник — он дурил, и непременно в тот же день баловался чаем, который заваривал с веточками можжевеловыми — ежик в тумане — дурачок ненормальный. Вереск и можжевельник — вот два растения, которые всегда веселили Зубрикова, мед и чай — что еще надо для спокойного умиротворения в эти сложные времена? Но особую прелесть придавали этому участку птицы — которые обожают такие неглубокие заболоченности, ведь там полно всяких насекомых и разных мелких крабиков, и непонятно каких рачков и сморчков, и разных червячков — там фламинго были! Розовых фламинго все знали, они встречались на Атлантиде, и было приятно встретить этих забавных птиц здесь, в Сардинии. Вообще, кругом птиц было полно разнообразных, от орлоподобных беркутов и грифов до обычных перелетных аистов, цапель, мелкоты разных уток и фламинго.

От моря, песчаный пляж переходил в классическую равнину укрытую ровным слоем травы, цветов, и всяких невысоких и более высоких кустиков, словно шикарный ковер зеленого цвета расстелили и высыпали на него россыпь всяких разноцветных кусочков — очень мило и приятно. Но самым забавным было явление посреди этой равнины — скала! Вот только скалы и не хватало для полноты впечатления. Она была довольно высокой глыбой с крутыми склонами, которая высилась своей вершиной посреди этой равнинности далеко от своей семьи — горных цепей дальше, в глуби острова. Одинокая, солидная, аккуратная скала, на которой не было никаких крупных сосенок и дубов — но вот дикий виноград, какие-то мхи и лишайники, и кустики зеленели среди серых камней, поблескивающих и светлыми разводами. И на той скале проживали хищные орлоподобные птицы. Там жили предатели мерзкие и обманщики! Там жили белоголовые грифы — когда они сидели далеко, или парили высоко — то белая голова была хорошо заметна, и почему-то Лешка решил, что это классический белоголовый орел! Идиот потом обиделся на грифов, когда разглядел и узнал, увидел, что никакие это не белоголовые орлы, а это — грифы. Он их и так недолюбливал, брезгуя падальщиками, а после того, как лопухнулся, и вовсе незаслуженно фыркал на этих вполне нормальных птиц. Беркуты там еще жили — а это были самые крупные и солидные орлы. Вот это были аквилы в полный рост, Лешка ничего не понял из этой цепи: кто там ястребы, кто орлы, кто беркуты, а кто вообще коршуны и соколы. Зубриков был дурачок, который иногда к знаниям мира применял свою особую: абсолютно дебильную и непостижимую систему упорядочивания знаний. Он отмахнулся от попытки Рината ему пояснить эту орнитологию, у Лешки была своя ненормальная птичья азбука: 'Аквила — орел — на букву 'а', беркут — самый крутой орел, на букву 'б' — а остальные, это третьи лишние, не буду даже заморачиваться. Ты даже не говори мне, что самые маленькие из этих ястребиных именно ястребы! Дураку понятно, что они, потому что — на букву 'я' начинаются'. Ринат посмотрел на Лешку чуть удивленными глазами и заметил: 'А так и есть. Соколы издавна приручались и ястребы. Они маленькие, на руке не так трудно таскать'. Плевать хотел Лешка на всю эту мелочь — он восхищался беркутами, особенно черно-белыми беркутами, когда по черному цвету оперения шли классные белые вставки на хвосте, по телу и крыльях — очень здорово эти 'самолетики' смотрелись в небе.

Весь смысл отдыха на этом чудесном заповеднике Сардинии был в том, что можно было устроиться на равном расстоянии от всех этих многообразий — на зеленой травке и тогда тебя окружало настоящее богатство природы — и это здорово шибало по мозгам. Николашка даже не смог там своих девчонок повалять. А собирался хорошо оторваться, но когда они его привели, и усадили у небольшого родничка...

Ник замер и понял, это место силы. О таком он слышал, когда сопровождал учителя. О таких местах могли говорить старые шаманы, которые не жадили на знания, если видели нормального человека, даже такому пустышке как Николас дозволялось подслушивать беседы Алекса и разных шаманов с шести сторон света. Север и северо-восток совершенно пока не занимали внимание Зубрикова, впрочем, к британским дру он уже прикоснулся — уж прикоснулся, так прикоснулся этой весной. А что там шаманили на побережье Балтики разные финны, и литы и латы, и приуральские хантеры манси, и коми, и прочие башкиры? Зубриков даже представить себе не мог, что там могло этакое сохраниться с древних времен.

Ник совсем не лез в эти тайные и интересные дела, он просто спокойно их воспринимал с детства: ну, тайны и тайны, ну, шаманы и шаманы, и что? Он не прикасался к этому, спокойно это не принимал, как и свой военный изъян — он был довольно посредственный стрелок. Все эти арбалеты ему не давались. Но зато он ножичками ловко обходился. И быстро нашел себе подружек из сестричек — тех, что также обожали ножички и мечи, и не трусили схлестнуться с ним, таким ловким. Братишек пятнать царапинами не очень хотелось, а вредным девчонкам можно немножко жизнь испортить. Однажды эта парочка — Ленка и Каська — его и торкнули как следует. Тогда Кассия его не слабо поцарапала ножом в поединке, и не успел он опомниться, как она встревожено вскрикнула: 'Ой, сейчас я быстро залижу!' — и принялась зализывать рану, но кровь не останавливалась, и тогда и подскочившей Ленке досталось попить его кровушки, пока он стоял и чувствовал, что что-то с ним не так, что-то его странно колотит, и во всем виноваты эти лизуньи — вредные занозы.

Давно это было, уже года три прошло, если не четыре, эта троица успели за это время распознать вкус друг друга. И кровь они теперь мешали по новому, старому как мир способу связи мужчины и женщины.

Сейчас они лежали в траве и просто смотрели в небо. И было им невероятно приятно от близости. Ник лежал посередине, рядом пристроились подружки. Они молчали, и шалить как-то расхотелось. Но это же были амазонки — а они всегда были шальными. И вот Кассия внезапно охрипшим голосом обрадовала его: 'У меня будет маленькая. Я дочку хочу, как у Апфии'.

Ник лежал и ничего не понимал. Потом ему сделалось неуютно и страшно.

— А мальчик у меня будет, — успокоила его Леночка, которая почувствовала настрой своего парня и решила взбодрить. — Такой же, как ты — негодяй и хитрец, хотя, хитрость от меня ему достанется. А негодяйство ты обеспечишь, Николас.

И вот тогда Николашка понял, что дело серьезное, и надо думать о будущем, надо посоветоваться с командиром и Апфией.

— А девочку я Беллой назову, — призналась Касси.

— И будет она прекрасна, как война, — пробормотал оглушенный этой темой Николас, и добавил дурацкую шутку, быстро переиначив старую поговорку учителей 'Хочешь мира — готовься к войне': 'Хочешь дочку, готовься к Белле'.

— И как война она будет прекрасна тоже, — негромко прошептала Кассия и не стала развивать эту тему. Ей были ещё непонятны и странны те явления, которые посещали её во сне. Но она была сообразительная девочка — и рогатый образ распознала сразу — её это ничуть не испугало, ещё чего! Чтоб напугать амазонку надо, наверное, одну её застать и спустить на неё орду всяких мерзавцев. Да из засады! Вот тогда да — каждый испугается.

— Ты точно с нами в Арборею? — в который раз уточнила Елена.

— Ага, — в очередной раз обрадовал подругу Ник. — Муторно там будет, хоть и грязные они паскудники все поголовно.

— И чего такого напряжного? Иногда я очень просто понимаю слова Павла, — совершенно серьезно выдала Елена. — Если он сказал, что 'нет ни эллина, ни иудея', это значит, что всех их надо уничтожить. Просто всех уничтожить, сделать так, чтобы не было ни одного: ни эллина, ни иудея. Самая простая сторона этих слов — пришел христианин — он убивает или изгоняет эллинов и иудеев, варваров и рабов, обрезанных и необрезанных, либо делает их христианами. До фоминизма этим дикарям невозможно дорасти. Их дети — способны. Дети чистые. А все эти сардинцы — всех их можно с нашей земли прогнать, нечего им рядом с нами жить.

— А как же тогда то, что просто все равны, и все едины в вере?

— Так сестренка об этом и говорит, — немного с оттенком злобным рассмеялась Кассия. — Все равны. Все умрем. Рано или поздно, но все уйдем. Как Спаситель. И вернемся, как он. Просто завтра уйдут эти, послезавтра другие — какая разница, позавчера италийцы умирали.

Ник усмехнулся — не в первый раз ему было симпатичны их забавные рассуждения. Сам он не мудрил и не любил вдумываться в тонкости веры. А эта парочка могла занять вечер беседами на богословские темы. И всегда ему было приятно слушать, задавать простенькие вопросы, и убеждаться — славные они девчонки, крепкие, хоть и занудные иногда, как легат Алекс. И ему всегда было интересно с ними. У девчонок были свои забавные своеобразные интересности.

Очень скоро Ник убедился в том, что у амазонок свои методы ведения войны. Поход амазонок это нечто особое. Если легион выступал на противника как слитый в единое целое организм, амазонки предпочитали работать группами. Не было выхода из Трои двух сотен воительниц. Амазонки были скрытницы и сами себе на уме затейницы. Десять девочек, как бы на пикничок отправились — нагрузили пару лошадок припасами, и выбежали на прогулку, а лошадки побежали рядом с хозяйками, повезли тючки с припасами. Один десяток ушел из Трои, за ним другой, а там и еще нашлись любительницы пошастать по окрестностям — воскресенье, выходной день, отчего с утра не прогуляться на пикничок, мест чудесных много в округе, их только найти надо. Внимательный враг, если бы таковой лазутчик оказался в Трое, быстро бы заметил одну важную особенность: все амазонки выходили через ворота башни Слона, от них начиналась дорога уходящая на запад Сардинии в сторону Арбореи. Не скоро, но и не так долго, чтобы начать злиться на этих чертовок, враг смог бы подсчитать точное количество 'отпускниц-курортниц, любительниц отдохнуть на природе' — двадцать групп покинули цитадель в течении пары часов.

Апфия сразу начала 'строить' засланного казачка — погрозила Николашке пальцем и усмехнулась:

— Вынюхивать навязался? При штабе ошиваться писарем будешь? Смотри мне, суслик штабной, свой доклад легату Алексу сначала мне на проверку доложи.

— Обязательно, — фыркнул Ник. — Я не суслик, правила стука знаю, конечно, предоставлю доклад на уточнение деталей.

— Не суслик он, — продолжала потешаться над агентом Апфия. — Это вон для этих похотливых балбесок ты не суслик, а какой-нибудь котик, или там мышонок. А для меня ты — суслик — поэтому веди себя как суслик, чтоб я тебя не замечала.

— Понял, принял к исполнению, — вытянулся в струнку Николашка и изобразил вид лихой и придурковатый, какой и подобает истинному лейтенанту, настоящему помощнику командования в любом начинании.

Но скоро оказалось, что капитан-легат была хитрейшая бестия, она внимательно выслушивала точку зрения нового штабного помощника, при составлении плана операции, который начинался с обсуждения и уточнения деталей марша, выдвижения отряда корпуса на противника.

Ник уяснил для себя массу ценных сведений, и понял, наконец, важное — Корпус амазонок это не Легион. Они реально воевали другим оружием, с другими доспехами, и во многом методы амазонок были отличны от методов легионеров. Особо это не грузануло Ника — понятное дело, они же девчонки.

— Апфия, вы очень интересные, а почему ты своих помощниц не делегируешь в легион, посмотреть, как мы операции планируем, чтобы потом легче было совместные операции ловчей и лучше составлять, — спросил Ник у командира амазонок.

Апфия не стала шутить над мальчиком, вопрос этот был обсужден с сенаторами, все было учтено в серьезном разговоре, продуманно и результаты её очень порадовали.

— Дурачок ты Николя, учись, пока я жива. Корпус амазонок это как Флот. Мой муж сейчас балует Легион, участвует в его совершенствовании, потому легионеры принимают участие в операциях флота. Но ты знаешь, пронырливый суслик, ты отлично знаешь: у флота есть своя, морская пехота. Так и амазонки. Мы всегда будем наособицу. Мы не просто разные: ты мужчина, а я — женщина. Мы очень разные, молодой человек. Заруби это себе на носу. Я из тебя дури много выбью, маленький прощелыга.

И дури из Николашки выбили предостаточно. Сначала он подумал, что Апфия — никакая не фурия, а обыкновенная ненормальная соплюшка, которая ничего не понимает в логистике и устройстве маршевой дисциплины. Фифа психованная вознамерилась давануть почти восемьдесят километров за сутки: сначала по главной преторианской дороге до места, где стоял городок Сардар, а потом на север от него по более простой, средней шириной в четыре метра, дороге проселочного типа. У римлян такие дороги связывали поселения — вики — не города, но вполне приличные и важные пункты жизни людей. Первый удар корпус наносил по местечку Крукурис, который был отдален от Трои на семьдесят восемь километров. Ник посмотрел на карту и покачал головой — дать по отличной широкой, камнем умощенной, преторианской дороге пятьдесят шесть километров за день казалось нормальным. Но потом, на ночь глядя, ночным маршем еще и на севере по проселочной дорожке дать двадцать два километра — вот это казалось напряжным. Ведь там, в непосредственной близости к врагу, придется давать бой — после суточного перехода. Она дурная, как и все амазонки! Только ознакомившись с характером марша амазонок, Ник признал, что эти торопыги хитры, и вполне способны справиться с задачей. Сам он легко сдал нормативы агента и сто километров за десять часов намотал, чуть не сдох потом, но он ведь по удобной и ровной дорожке стадиона бежал, не по обычным римским дорогам.

Апфия тщательно подготовилась к маршу. Главная дорога на запад охранялась и курировалась амазонками тщательно, на ней уже были созданы посты через каждые двенадцать-пятнадцать километров, до самого залива Ористано, до западного побережья острова. Посты были не просто местом для наблюдения за окрестностями, там можно было отлично передохнуть, место наблюдения за округой всегда располагалось рядом с рекой, чтобы можно было привести себя в порядок: помыться, искупнуться, попить и приготовить себе еду. И лошадки на этих постах могли получить порцию свежей зелени, хотя для них уже соображались в конюшнях какие-то особые смеси и добавки кормовые: попаданцы хорошо загрузили главного министра хозяйства, сенатора Елену Павлову. Озадачили её по полной, и она согласилась, что всякие витамины и микроэлементы из одной травы и кукурузы не выжмешь. Когда Нику пояснили, что амазонки выходят на марш без доспехов, в обычных легких туниках, а все грузы повезут сопровождающие лошади — он покивал головой: 'Хитрые лентяйки! Хорошо устроились, вот отчего они тут такой комплекс конюшен сообразили. Понятное дело, с конем иногда быстрей и легче, чем на своих двоих. 'Мы особые, мы особые' — никакие вы не особые, а просто особы хитропопые!'. Но в полном офигении он остался после того, как узнал маршрут, по которому амазонки решили вернуться в Трою. Апфия Павлова была в первую очередь капитаном, и всегда находила для своих матросиков возможность размять косточки. Пока девочки уходили на запад по дороге, её каракка уходила до залива Ористано. Городишко Крукурис стоял на какой-то реке, мелкой наверное, она даже пока имени не имела, забыли у уточнить у бандитов, но река была — города всегда на реке базировались, без этого никак. Речушка Крукурис текла с арборейских гор сначала на юг по щедрым на хорошую землю долинкам, а потом поворачивала на запад, где и впадала в залив Ористано. Ник был готов поверить во всё. Да, Люцик побери, у него самого в сундуке хранился особый кожаный мешок, который он аккуратно и бережно смазывал маслом и жиром, зато всегда мог взять на дело, надуть и сплавиться на этом кожаном 'плотике' по воде в случае необходимости. 'А лошади?' — только и спросил он у Апфии. Она посмотрела на этого дуралея и рассмеялась: 'Виноватые всегда найдутся. Уж я найду, кому с лошадками по дороге назад тюхать, расслабились у меня, мерзавки, мальчиков своих втянули в женское дело. Смотри мне, суслик, подкачаешь — тебя и отправлю пешком обратно в Трою'. Николашка покосился на подруг, которые сделали умные и потусторонние лица, словно речь шла вовсе не о них, не про него, и вообще: 'Мы не такие какие сякие. Мы честные и порядочные амазонки'.

По цели операции амазонки выпытали из бандитов главное: Крукурис был важным местом, располагался городок в плодородной долинке, на юге Арбореи, и был местом вспомогательным, там проживало много бандитов ушедших на покой, изображали из себя честных тружеников и добропорядочных сардинцев, но в подвалах домов много хранилось ценностей добытых нечестным путем. Пришло время амазонкам и до него добраться.

Воскресенье двадцать четвертого июля было для Трои первым самым спокойным воскресеньем этого месяца. Цитадель словно затихла — уже с рассветом две трети амазонок ушли на запад. Легат Апфия и её телохранительницы, в компании с тремя особами мужского пола — Ником, Петром и Серхо — с утра посетили службу в соборе святой Марии, которую провел апостол Алекс. Потом они сели на лошадей и поскакали догонять своих сестричек. Скакали быстро и весело — парни помалкивали, а вот девчонки смеялись, хохотали и распевали свои дурацкие песенки. Ник слушал их и думал: 'Интересно, неужели большую часть этих бредятин командир насочинял? И какую часть этих нелепиц он насочинял? 'Пустынной улицей вдвоем с тобой куда-то мы идем, я пою, а ты шоколадку ешь. И светят звездочек лучи, ты говоришь: 'Пойдем учиться', а я тебя зову на пляж, конечно. Мм-м, восьмиклассница, а-аа!' — вот ведь бред! Восьмой класс, это был шестой год обучения — какой пляж! Там все зубрили и учились как проклятые, накануне первых больших экзаменов. Не до пляжей тогда было'. Хорошо было скакать рядом с друзьями и подругами и вспоминать события почти двухлетней давности.

Уже к полудню они добрались до Сардар, городок амазонки снесли, но название оставили, оно было звучным, приличным. Оказалось, что почти все в сборе! Эти молодые кобылы рвали когти только в путь! Ник усмехнулся, без доспехов оно можно, тоже мне показательства — в одних труселях бегать — хе, это не марш, это профанация. А любительниц ходить в одних труселях было вокруг почти две сотни! На Атлантиде и на Атлантисе девочки вели себя в нормах приличия, и обнаженную амазонку можно было увидеть только на пляже. В цитадели Троя уже устанавливался свой режим поведения, девчонки запросто гуляли в шортиках, часто обнаженные по пояс, и этим доводили парней до полного помрачения чувств. Издевались вредные соблазнительницы, которые дорвались до сладкого.

Но сейчас, на марше парням ничего не грозило — амазонки просто отдыхали, и все знали старое как мир правило: нагота тела — лучшая одеяние для активного отдыха.

Немного отдышавшись, искупнувшись, перекусив и попив чая с медом, Апфия погнала своих воительниц дальше. Ведь дальше они намеревались идти более сторожко, без глупостей, надев доспехи и с оружием под рукой, пустив во все стороны тройки разведчиц, идти пешком, а табун своих помощниц амазонки пустили позади себя.

По всем картам выходило, что до этого Крукуриса оставалось всего километров десять, когда Апфия приказала становиться на привал. Она была грамотная девочка, и гнать своих подчиненных сразу в бой после такого марша она не хотела. И девочки организовали отдых в полной тишине, костров не разводили, на таблетках вскипятили себе воды, заварили бульона и пожевали хлеба и шоколада, прежде чем завалиться спать. Апфия не жадничала, отдохнули отлично, шесть часов — почти до самого рассвета. Встали, оправились, хлебнули водички и вышли. И вышли на врагов.

Глава 17. Вы сдохните в этих горах, потому что нам здесь жить. Апфия Сарда

'Вот так дела! А эти сволочи молодцы', — признала про себя Апфия, когда к ней подскочила одна из разведчиц и доложила весть неприятную и необычную: 'Нас ждут. Перед деревней стоит толпа. Костры развели, пьют, хохочут. Нас ждут'. Апфия усмехнулась, раз ждут — не будем задерживать этих ждунов. 'Девочки оправились и приготовились к бою. Мальчики тоже могут свои писюны подержать', — негромко приказала легат.

Дорога была чистая, ровная, и все амазонки сразу заметили это зрелище: вдали показался довольно большой и ровный луг, через который шла дорога прямо в селение. На расстоянии пары сотен метров по обе стороны дороги горели костры, которые хорошо освещали местность и толпу ожидающих горцев.

Корпус подошел на расстояние выстрела из арбалета и остановился. Не надо суетиться и спешить. От толпы местных вышли высокая фигура, и направилась по дороге навстречу амазонкам. Сразу было хорошо заметно — главарь, старик крепкий, седой, старый, но крепкий, шел бодро, не спеша, уверенно шагал по своей дороге, и на лице его играла ухмылка довольного жизнью человека. Апфия вышла ему навстречу — было уже всё это, вечно одно и тоже, языком почесать перед смертью все горазды. Они встретились.

— Мать амазонок, амаса-ма, — с уважением кивнул седой головой старик, и добавил, довольный своей предусмотрительностью. — У гор везде есть глаза, мы ждали вас.

— Мы пришли, — спокойно констатировала факт Апфия.

— Мы готовы к бою. Но прежде чем мы поговорим о смерти, я хочу спросить о жизни. Я прожил долгую жизнь полную греха, я убийца и грабитель. Понимаю, таким как я нет места рядом с новыми хозяйками земли и гор Сардов. Но почему вы изгоняете наших женщин и детей?

Апфия ответила честно:

— Потому что нет безгрешных, все грешны. И дети тоже. Хотя, ты уже знаешь, — легат усмехнулась. — У гор везде есть глаза, и они увидели: ваших детей мы готовы принять в свой род. Но только самых малых.

Старику хватило этого. Он был старый бандит. Слова ничего не значат. Совсем ничего. Слова вообще никогда ничего не значат, если ты не разговариваешь со своими родителями или детьми, или матерью своих детей. Всё. Своим родным ты не лжёшь. Для всего остального мира в слова можно вложить разные смыслы и тайны, и увертки и ложь. Для него было важно только дело — как и кем были сказаны слова. Он увидел достаточно — смерть его пришла. И пришло время обсудить условия смерти.

— Мы готовы умереть. Почтят ли нас твои амаса честной сталью, или мы будем обмениваться подлыми ударами?

Апфия не ожидала такого. Это стоило пояснений:

— О чем ты говоришь, старик? Что ты предлагаешь амазонкам?

— Поединок. Я главный, я Лепанто. Удостоишь ли ты, главная над амазонками, меня чести сразиться с тобой?

— Лепанто? Навпактос, — Апфия с интересом посмотрела на своего 'земляка'. — Я тоже из Эллады. С южных берегов. Ареополис, Лимениона.

— Лимени хорошее место. Спартанцы... не самые лучшие мореходы, — улыбнулся воспоминаниям старик.

— Разные мы. Встречаются и дельные капитаны. Значит, глава, предлагаешь потешить Смерть и сразиться голова на голову? Капут адверсус капут, — Апфия усмехнулась. И такого она не ожидала. Вот что за дурные люди! Романтики с большой дороги. Впрочем... она серьезно посмотрела в глаза старика, которого занесло на этот остров с далекого востока, и честно ответила одно. — Я готова убить тебя, старик. И в этом я вижу некий смысл. Но вот насчет остальных — мне надо подумать.

— Я вижу. Ты готова быть хозяйкой этих гор. Твои амаса еще девочки, — также серьезно согласился с ней старик, и не удержался, он о своей чести думал, и о чести своих людей. — Рано им еще против стариков сражаться.

Апфия только рассмеялась на уловки этого бандита. Глупец даже не представлял, какова сила её девочек, а уже похвалялся. Её заботило иное: она понимала, что этот бой станет частью некоей истории. И история получалась красивая, забавная. Но таких деревенек впереди полные горы! И что теперь? Каждый день устраивать поножовщину? Тешить чувство гордости этих сволочей? А выше в горах всё будет иначе, там пещеры, там засады, там не будет места такому вот открытому разговору двух главнокомандующих. Ага! Как там говорил этот проныра и паскудник? 'Я подумаю над этим завтра! Завтра будет совсем другой день', — вот ведь свинтус, на все случаи жизни навыдумывал всякой ерунды. И Апфия улыбнулась бандиту:

— Хорошее утро для смерти. Мы сразимся. А завтра будет новый день. Я не буду думать об этом сегодня. О новых сражениях я подумаю завтра. Иди, успокой своих. Будет вам честь оказана, старики-разбойники.

Старый бандит не стал ей кланяться, встретятся еще и очень скоро, только расхохотался, запрокинув голову к начинающему светлеть восходом небу. А легат корпуса вернулась к своим и для начала кивнула парням Рината: 'Серхо, Петрос, не будет вам сегодня работы. Зря только время потратили. На мечах будем разбираться'. Потом она чуть повысила голос и пояснила всем амазонкам тонкости момента:

— Старики попросили почтить их. Будем поединками биться. Развлечемся, девочки. Богов повеселим местных. Этих — первых — уважим. С остальными дальше разберемся. Я сказала.

И амазонки заулыбались и зашептались, и стали между собой выяснять очередность и прочие детали предстоящего веселья. Со стороны толпы горцев раздался громкий смех, они были менее сдержаны, плевать им на всё было, узнав, что всё вышло так, как они задумали, что у них получится умереть достойно — эти мерзавцы снова приложились к бурдюкам с вином, и принялись в который раз проверять оружие.

Славное утро! Арборея приносила своих стариков в жертву и горы вторили эхом, смеялись вместе со стариками, которым выпал шанс уйти из жизни с оружием в руках, уйти с улыбкой, злой, презрительной и гнусной улыбкой бандитов и разбойников. Наверное, вот такой смех и можно было считать истинным сардоническим смехом, который сопутствовал схватке, сопутствовал звону оружия, был частью особого ритуала, сопровождающего переход из жизни в смерть, когда смех превращает смерть в новое рождение, уничтожая убийство.

Людям войны и людям разбоя это важно. Важно искать пути и способы облагородить своё дело, очистить его, представлять более возвышенным — иначе с ума можно сойти, занимаясь убийством людей.

Света от пламени костров вполне хватало, чтобы хорошо освещать большой, ровно темнеющий спящей зеленью луг перед сереющими вдалеке домиками бандитов. Солнце уже пробуждалось. Наставал тот дивный миг жизни, когда чувствуется факт рождения — рождения нового дня, нового солнечного света, новых радостей и новых печалей. И рождения новых смертей.

Отряд амазонок чуть приблизился, не стоило доверять этим мерзавцам, дистанция в пару сотен метров они удержали перед веселящейся толпой горцев. Как на параде, ровное построение амазонок внезапно сделало несколько десятков шагов вперед. И резко застыла команда этих убийц. Никакого впечатления они не произвели на готовых ко всему бандитов. Старики и вполне себе здоровые, молодые мужчины веселились, они уже обнажались по пояс, показывая, что им не нужны доспехи, они готовы проявить себя — посмотрим, что это за 'амасы' такие заявились в их горы. Амазонки доспехов не снимали, это было бы глупо, они и в доспехах не были скованы, хорошо владели мечами.

И состоялась первая схватка. Свершилось первое убийство. И то, что увидели горцы их поразило, такого они никогда не видели — старика Лепанто эта сучка убила с одного удара — вышла, подошла, даже не прикасаясь к своему мечу, потом протянула руку к поясу, а потом, когда они сблизились вплотную — 'вжик' и всё. Но самым интересным было то, что судьба главаря нисколько не изменила настроя жителей Крукуриса — они только веселей и громче стали хохотать. Они усилили голоса и стали выкрикивать в адрес амазонок привычные оскорбления: язвительные и презрительные шуточки, словечки такую похабщину, что девчонки покраснели невольно под своими масками. Впрочем, стоит признать, что некоторая польза от этого происшествия была — Апфия потом долго себя ругала — девчонки нахватались новых оборотов, встречались такие хитрозакрученные ругательства, что просто упасть хотелось на землю и кататься по ней от злобы и неудержимого хохота. Стихли злоязычные паскудники только на время очередного боя. И вот это был бой, всем боям бой.

Навстречу горцам вышла Кассия. Она шла, чуть пританцовывая, и мужчины хорошо видели её лицо, лицо молодой девушки, почти девчонки, со странно обрезанными волосами. Кассия подготовилась. Она смыла с лица несколько полосок боевой раскраски. И теперь горцы видели подлинное лицо амазонки, рассерженной амазонки, лицо чуть искаженное недоброй гримасой: уголки рта Кассии оттянулись к низу и назад, брови и крылышки носика чуть приподнялись и подрагивали, а челюсти были крепко сжаты — лицо выделялось чистым образом под светлыми прядями уже выжженных солнцем Сардинии волос, и над чернеными доспехами этой ведьмы. Злой ведьмы, лицо её каменело точеными скулами. Амаса шла к ним, она чуть покачивалась, и поводила плечами, раскинув в стороны руки: в правой руке уже блестела сталь довольно узкого и длинного клинка, а левая несла нож, немаленьких размеров ножичек, тоже поблескивающий сталью в этих сумерках.

Навстречу ей вышел молодой парень, это был внук старого Лепанто, славный молодец, которого знала вся округа — достойный наследник дела деда и его умений. Парень решил посмеяться напоследок над этой девочкой, не удержался, слишком необычно всё это было. Поигрывая мускулами, украшавшими полуобнаженное тело, он заявил громко, на тему уже высказанную, обгаженную и довольно примитивную для шуточек:

— Что амаса, боишься мне показать свое тело? Что ты там прячешь под своими доспехами? Или у тебя там еще ничего не выросло, — расхохотался молодчик.

— Мое тело не твое дело. Я, может быть и 'амаса', а вот ты сейчас точно станешь 'колбаса' — мешок с кровью, — и Кассия резко метнулась к противнику.

Достаточно быстро и умело, чтобы успеть нанести всего один удар. Которого хватило этому задаваке и весельчаку. Он еще не успел упасть с разрубленным горлом, а Кассия громко позвала: 'Ещё!' И просто сделала шаг вперед, и тело неудачника рухнуло за её спиной. 'Двое! Ещё!' — уточнила вызов амазонка. И горцы завопили от восторга. И такое они видели, и это было здорово. И сестренки её одобрительно загудели: молодец, просто смешно с этими итютю по одному возиться, вон их какая толпа.

На Кассию выскочила парочка стариков, эти были седые, один с мечом, другой с копьем, но тот, который был с мечом, тормозил отчего-то, он двигался в бою как-то скованно, судорожно и невнятно бился, и в момент, когда схлопотал удар мечом застыл, словно на него столбняк напал. А вот копейщик показал класс — три удара он нанес, и Кассия показала свою гибкость и качество доспехов амазонки, один из ударов он ловко отбила своим наручем, прежде чем полоснуть по противнику клинком.

И настал момент смеха амазонки. Кассия громко рассмеялась, злорадно и жестоко, чуть запрокинув голову, но при этом, не спуская глаз с этих подлых засранцев. И она крикнула новый вызов: 'Трое! Ещё!'

И вот тогда горцы замолкли на несколько мгновений, а вот амазонки наоборот загудели: 'Нечестно! Чего она одна веселиться! Это нечестно!' Апфия внимательно следила за боями и видела то, что не многие увидели, и она громко прекратила балаган: 'Молчать. Страдать молча'.

О! Это была великая фишка. Её им всем втолковал в давнем детстве старший брат Алекс, учитель и наставник, самый умный, нет, не самый умный, но точно — самый лучший, именно он пояснил всем, что 'Жизнь есть страдание. Вся жизнь есть страдание. И страдать надо молча'. И в попы шкодниц он хорошо вдолбил эту истину, когда стегал всяких вредных хулиганок. И в нескольких беседах на эту тему, как мог, Лешка вдолбил в юные голову некоторые основы буддизма. Апфия слушала россказни этого лопуха болтливого, половине его слов была грош цена, но вот заключительная часть её согрела: 'Страдать молча' — это звучало сильно, достойно, сама она по жизни только так и пыталась. Когда она вышла замуж за Виктора она многое у него уточняла насчет своей связи с Алексом, ей это казалось правильным. Когда она спросила, можно ли доверять словам Лешки на эту тему, Павлов уточнил: 'А он с шариками вам рассказывал или нет?' 'С какими еще шариками?' — ничего не поняла Апфия. Витька тогда махнул рукой пренебрежительно: 'Ну, если он шарики в руках не крутил — это несерьезно. Тема верная и слова его точные. Но без шариков... Не, без шариков несолидно, никакой из него Мондор'. Апфии тогда хватило одного: тема верная и слова вполне достоверные.

И продолжилась эта игра — забава для одной девчушки, которая видно решила показать этим горам — кто их настоящие хозяйки с недавнего времени. И скоро стих смех, горцы увидели достаточно, чтобы понять — она может резать их как хочет, где хочет, и когда захочет. То, что против них вышла самая лучшая амазонка, самая лучшая с мечами, самая ловкая и умелая — это никого не волновало, это было правильно и нормально. Всегда первыми выходят лучшие. Но она была девушкой. Молодой девушкой. И вот теперь эти люди ясно увидели против кого они вышли смеяться и похваляться удалью и злым остроумием. И горцы замолчали, просто наслаждались боем старики, с уважением кивали головами, вовсе не заботясь о том, что с ними скоро будет. И более юные бандиты стихли и ждали своей очереди — достать эту сучку — вот это будет славным делом! Она хороша, она лучшая, но она устаёт, она не из стали, она всего лишь амазонка, значит человек — и значит, её можно достать. Амазонки страдали молча, как и приказала легат. Завидовали, конечно, хотя, была в этой схватке какая-то ненормальность. И скоро все поняли, что Кассия на самом деле творит что-то странное. Она запела.

И все кто не был занят поединком замерли, пытаясь угадать и более лучше расслышать боевую песню этой бестии.

Апфия покачала головой. Она была мудрей всех своих воспитанников, хоть ненамного, но была старше. И Ник с Еленой вздохнули: они знали свою вздорную подружку лучше всех. Правда Ленка вздохнула с улыбкой, а вот Николас был серьезно обеспокоен. Не нравилось ему всё это. Нельзя так — глупости и дуретворство!

Страшно было видеть свою любимую в таком виде, Кассия хохотала и пела какой-то невнятный гимн, и слов его не мог разобрать никто. И не потому что трудно было расслышать точный смысл, а потому что слова были совершенно неизвестные, но они обладали смыслом, ведь так уверенно и твердо произносила их эта амазонка. А в голове Ника звучал голос друга и учителя. Нечасто исполнял он с капитаном Виктором одну песню, которая называлась просто: 'Мальчики и девочки'. Песня была из той обоймы, в которой непременно было участие саксофона — была и такая программа для жадных на концерты детишек. Песня была странная, таинственная и жутковатая, и сейчас, только сейчас, перед домами маленького городка, на этом чистом поле, которое уже заливалось кровью местных жителей, простых людей, которые умирали за свое право жить так, как жили их предки, Ник понял — многие слова учителей они поймут только со временем. Многое откроется в свой черед. В голове звучали такие странные слова, такие же странное как имя автора песни — Брайан Ферри, Железный Брайан, друид, наверное, какой-нибудь с северных земель, близко подкрался к тайнам, вот и спел:

'Нет времени мечтать, нет времени вздохнуть,

нет времени убивать, когда приходит любовь.

И кто это кричит на улице?

Смерть — друг, которого я еще не встречал.

Такие дела, мальчики и девочки'.

Такие дела. Пожалуй, только Апфия понимала, что творится с её младшей сестренкой, которая сейчас на самом деле не просто сражалась, отстаивая честь амазонок, их право на эти горы и на эту землю. Похоже, девочка кое-что узнала, кое-что увидела, и сейчас на самом деле не просто убивала горцев, а приносила их в жертву одному из древних богов или богине, которых почитали на Сардинии давным-давно. И Апфии было немного грустно только оттого, что её девочка ещё на один малый шаг чуть отдалилась. Немного грустно на короткий миг от осознания утраты, потери той невинной и безмозглой девчонки, которая против своей воли стала особенной взрослой, прошла чудесную школу взросления, стала не просто атланткой, сейчас она показала всем — она стала настоящей амазонкой. И все эти дикари сдохнут в этих горах, потому что отныне здесь жить — амазонкам. И все эти легионеры пусть утрутся.

Эпилог

Апфия не понимала: отчего так тоскливо на душе.

— Уходишь. Ты хоть в гости будешь приезжать?

— Ага! А я тебе говорил, я тебе говорил, родная моя, — Лёшка очень хотел свести разговор к шутке, ему было грустно немного, и не хотелось так рано уезжать из Сардинии. — Маска! Анонимность! Ты не слушала! Засветила лицо. Теперь тебя могут узнать. Так бы — шасть, в гости ко мне, где бы я не был.

— Обязательно в Константинополь надо, согласна. Не вовремя император умер. Очень некстати, — согласилась с ним девушка. — Я не грущу, просто с тобой весело. Не знаю, здесь надо с самого начала много поработать, скоро девочки приедут, Витя и Костик.

— Конечно, знаю. Я и сам обязательно заеду через месяца три. Понимаешь, Апфи, мне так надо. Я просто рядом с тобой постоял месяц, и немного поучаствовал. Но теперь мне надо отойти в сторону. Ты одна работаешь. А я загляну потом, посоветую, помогу. Мы же близко — недели две с любого края моря.

— Ну и вали в свой Тунис, без тебя обойдусь, — фыркнула Апфия.

— Мальчики мои не в порядке, — признался Лёшка. — Молодые семьи, дело деликатное. Сардиния практически в центре Средиземноморья. От Атлантиды, от восточного побережья неделя пути, смогут парни к девчонкам в командировку приехать — но всё равно, медовый месяц был короткий у малышей.

— Да, — согласилась она. — Это вышло неожиданно.

— Ты здесь строй моих придурков жёстко. Получат команду, тогда и рванут ко мне всей оравой в Византию баламутить порядок. Я малой группой поработаю пару месяцев. В Тунисе мне нельзя работать активно. Витя попросил только ознакомиться с положением, там ваши коммандеры контролируют порт и всех арабов. Ты понимаешь. Я в дела моряков никогда не полезу — это святое. А вот Константинополь... посмотрим, что там наследнички замутят за месяц.

— Я там была, — отметила Апфия. — Ох, и отвратительный город! Совсем нет радости. Алекс, там всё пропитано несчастьем, и все живут, как будто конец света ожидают.

— Так турки их задавить могут в любой момент!

— Это понятно, — согласилась подруга. — Но они странные. Они и бороться не хотят, и жить не хотят, очень неприятно там мне показалось.

— Поэтому я и посмотрю что там к чему, — улыбнулся Зубриков. — Ты знаешь. Наша доктрина проста: не надо менять карту мира. Точка. 'Не ты строил — не тебе ломать'. Султан по ушам получит за милу душу — это без вариантов. Только дёрнется на столицу Византии — пипец ему и всем его туркам. Она в любом случае останется — как Венеция! Со своими колониями, кусочками всяких вассалов и всякой этой ерундой.

— Но я сломала Сардинию, — улыбнулась в ответ легат амазонок.

— А речь не про тебя. Ты атлантка. Я — двуличная грязная скотина. И ничего ты не сломала, хотя жалко этих сардинцев и сардинок — жуткое дело мы устроили. Больше нам такое не потянуть. Такое только раз в десять лет можно устроить.

— Точно, — согласилась с ним подруга. — Половина на середину. Сначала меня мутило, а сейчас хорошо — одна грязь осталась, эту мерзость приятно чистить.

— Ты не волнуйся, если надо будет, я Николаса пинком к тебе отправлю. Он вообще связным будет. Не надо расслабляться. Не всё так просто — тебя ещё постараются прижать — ты в самом центре, достать тебя со всех сторон легко, только арабам напряжно с юга через всё море тянуться. А европейцы трепачи, только намёк узнаю на агрессию в твой адрес — будь спокойно, киса — я с радостью к тебе приеду, сгоняем куда-нибудь, пошалим там.

— Шалун мне выискался, — фыркнула от смеха Апфия.

Ей было хорошо с Зубриковым. С ним было приятно иметь дело, если недолго, если не заморачиваться его глупостями и желанием напакостить, подшутить. Не мог он серьезно воспринимать окружающий его мир. Ему всё казалось, что нет в нём никакой особой ценности, всё можно менять, улучшать, перестраивать и реорганизовывать по своему желанию, а старые всякие оригинальности можно упаковать и отправить в музей, для потомков. Хорошо, что у него за спиной стояли три человека, всегда готовые дать ему по рукам и по бестолковой голове. И очень хорошо было то, что сам Алексей пока понимал когда надо остановиться. У него был редкий дар — у него внутри срабатывала 'кукушка', которая внезапно ему куковала: 'Стоп! Дело пахнет ответственностью! Ты рискуешь вляпаться в серьезную ситуацию, беги!'

Сейчас он уже слышал это 'ку-ку' — с Сардинии надо было сматываться. Прекрасно! Он и в Тунисе найдет себе интригу по душе. Арабы прикольные, в джазе разбираются, кофе у них отличный и можно разобраться с вопросом: 'Что это за гарем такой?' Вот очень ему хотелось понять: а в чём смысл гарема, это ведь непростое изобретение человеческой мысли, давно существует, века существует! Манил его Тунис. Очень ему было любопытно.

Послесловие автора

Спасибо, что дочитали до конца мою книгу.

На короткий период, как месяц минимум, я думаю оставить цикл 'Прогрессоры Атлантики'. История довольно молодых европейских королевств мне видится вполне прозрачной и понятной. А вот последние годы многовековой власти Византии — это сложно. История удивительна своими фактами: именно в этот момент, когда амазонки вышли в первые рейсы по окончательной очистке своей земли от всего грязного, и лишнего — в Трою четвертые сутки спешил корабль, который нёс важную новость — в Константинополе умер старый император! Он умер в четверг двадцать первого июля. Там такое сейчас начнется — это будет интересно. И история мусульманской экспансии на восток — вдоль севера Африки, через все Пиренеи и почти до Парижа — это сложно. И мусульманство я уважаю — религия достойная, великая. Два следующих романа цикла посвящены событиям в Тунисе и Константинополе. Из Сардинии Лешка Зубриков отправится на юг — чтобы уточнить реакцию мусульманского мира на этот казус, который сложился благодаря действиям корпуса амазонок. Надо уточнить намерения арабов и турок по отношению к Византии, в которой, несомненно, начались шатания, сумятица и беспорядки после смерти старого правителя. Обязательно потом и в Константинополь по осени отправится наш проказник, там будет бал и детский праздник, там продолжат учебу пара молодых шалопаев из касты Баловней Смерти — и мне важно рассмотреть дальнейшую судьбу Марко Морозини, да и Паоло Челси может заиграть — мне фамилия нравится, я футбол 'Челси' уважаю, интересная команда.

Признаюсь честно, теперь, написав 5 романов за 5 месяцев, очень хорошо понимаю тех авторов, которые не пишут долгоиграющие циклы. Мне лично это средневековье уже поднадоело, хочу отдохнуть от него немного.

Я довольно долгое время копил факты, заметки и наброски по теме, которая меня привлекает уже с 1990 года — античность, древняя Греция. Диплом защищал по древнегреческой школе элеатов. Лосева уважаю и ценю, и перечитываю с удовольствием. И есть темы, которые мне очень близки, волнуют, достойны фантазии. И я подумал, что написать первый роман цикла о девушке, русской девушке, которая надает пинков Александру Македонскому — это будет интересно. Без всяких занудных дуремарств, примитивная схема: наша современница поехала отдохнуть на Кипр, уснула, проснулась — вокруг древние греки, и Саша Македонский рядом воюет в Азии, как тут не повеселиться? Имя точно у девушки — Анастасия. Хорошее древнее греческое имя, она им там мир остановит, все будет в традициях отечественной фантастики: 'Никто не уйдет обиженным'. От своих манер я не собираюсь отступать: действие будет происходить не на нашей Земле, чтобы не прикапывались с критикой всякие знатоки истории и археологии: 'Устомский, высота стен Афин была 24 метра, это доказанный факт! А у тебя всего 22 — исправь ошибку! Внимательней надо гигабайты научных трудов по истории древней Греции просматривать'. Изучаю я мегабайты текстов, очень полезное и нужное дело — повороты сюжета иногда такие вырисовываются, что никакой фантазии не хватит, чтобы выдумать то, что исторические персонажи натворили, а их потомки переврали, чтобы приукрасить действия недалеких предков. Мама Македонского — это нечто. Обязательно и боги будут и богини. Я нормальный антрополог, тема ритуала мне близка, понятна (в меру, конечно, в меру) — как без богов и богинь? С ними будет веселей: факт непредсказуемости можно хорошо использовать, и ход 'бог из машины' прием хоть несолидный, но забавный. В идеале надо бы забросить в древность парочку: парень и девушка. Парень, ясное дело — сразу к Македонскому рванет, пить там и веселиться с греками, и воевать против персов. А вот девушка на своей стороне выступит. Потому что Кипр — никаким боком к Греции не благоволил — да все соседи с материка из Кипра просто медь качали, и все только и делали, что грозились бедным шахтерам: 'Цены сбавьте, а то приплывем и все шахты порушим!' Ага, порушили! Все сговорились вокруг — доим с Кипра медь, и не лезем на остров — он будет как бы ничейный, но медь будет общая! В книге потом можно любовь-морковь нарисовать и примирение попаданцев и всякую такую свадьбу. Но мне это не интересно. Обойдемся одной главной персоной, спокойным тылом: муж, ребенок, семья — зато вокруг Македонского можно забавные хороводы водить — он интересная личность.

Сразу предупреждаю. Мне тут намекнули — ты, Устомский ни одного внятного отрицательного персонажа не написал. У героя должен быть противник, а ты — лопух и лентяй, нет у твоих героев солидных противников и врагов, все вокруг дураки, один твой Зубриков 'дартаньян'. Изначально образ попаданки одной гранью строился на образе Масяни, остроумной фулигашки, всегда нужен некий 'канон' для продуцирования шуток юмора. Но в образе героини я решился отразить богатую палитру, она много зала сотворит, много там будет пустого и бессмысленного злодейства. Анастасия будет жесткая дама, я на образе Апфии тренировался — очень недовольна окажется девушка местными порядками, и натворит она дел много, захватив власть на Кипре.

Кипр удивительный остров, родина богини Афродиты. Возможно ли на нем развернуть развитие личности. Становление героини? Вполне. Может и до Вавилона доберется неугомонная Анастасия, соблазнится там кем-нибудь из молодых греческих полководцев. Поразвлекается, отдохнет телом и душой, и всё — вернется домой. Воюйте мальчики, вы все тут у нас вокруг в походах стали короли и герои, воюйте хоть десять лет, пока не надоест, хоть до Китая воюйте, а мы у вас дома помутим: демократия, феминизм, вот гомосексуализм ваш точно под лавку загоним, не обижайтесь. Вернетесь с войны, и встретят вас радости и ценности нормального европейского гуманизма и цивилизации (ага, и жены с арбалетами — и кому нужны будут, мальчики, ваши чахлые доспехи и мечемахательство и танцы с копьями, против болта арбалетного особо не повыделываешься). Понятно, что там, на Кипре точно безграничное амазонство устроится во главе с королевой Анастасией. Зато дискотеки будут веселые.

Развитие личности, становление героини, попаданка, другой мир и другая история, Масяня — навсегда, конфликт простой, как всегда: '...он её хотел взять. Она просто на миг замерла от шока: она что, вещь? Раба? Слуга? Он её хотел взять! И тогда Настя поняла — Саша, ты попал...'

Попишем — увидим, напишу — увидите.

И последнее важное объявление. Мне 50 лет, я спокойно и с улыбкой отношусь к особенностям некоторых сайтов публичных электронных библиотек и магазинов электронных книг. Я понимаю и приветствую разнообразие. Новую книгу не ждите на сайтах. Она будет опубликована только на одном сайте — ЛитНет. Название первому роману нашлось достойное: 'Слезами на траве'. Понимающему — достаточно.

Всем желаю успеха, удачи и здоровья Вам и вашим родным и близким. Устомский

Воскресенье, 25 апреля 2018 г.