Венец Венеры

— Она просто жадина, не сердись Марко. Не всем же быть такими щедрыми на чувства и признания, как я — неповторимый Аль Пачино. И не надумывай на неё особо лишнего — она не совсем враг, просто неприятель. Вот я тебе — приятель. А она — не хочет быть приятельницей, у неё свои планы на уме, свои пути достижения лучшей жизни в благословенной Венеции.

— У всех такие планы, — усмехнулся Марко.

— Не у всех есть твои преимущества, венецианец, — за двух чужаков сразу отметил Николас, скромно подпиравший стенку, что не мешало ему невозмутимо и внимательно слушать беседу, и откусывать по кусочку от сочного яблока. Но он не хрустел! Жевал тихо, не привлекая к себе лишнего внимания. Из всей этой компании он был единственный мужчина, кто переспал с Нереззой, и чувствовал себя от того несколько неудобно.

— Твоя тень заговорила, — улыбнулась куртизанка.

— Ага, вот вечно ты, Николас, меня подковыриваешь. Пустые слова, — заметил Марко. — Всем и так понятно, что наша компания, я про своих друзей, то есть про тех, у кого отцы из золотой книги, короче, и так понятно, что у нас преимущества. Чего об этом напоминать? Пустое это. Мы за все ответим.

— В свое время, — согласился с ним Ник. — И да, ты прав, я действительно, слабо выразился, деликатно.

— Поэтому наша умница тебя и обозвала "моей тенью", — отметил Аль. — Хотя, я тоже люблю всякие пустячки болтать. И наша беседа, похоже, закончилась с темой обсуждения моей персоны. Нерезза, ты уж подумай на досуге, что и кому будешь теперь обо мне рассказывать.

— Я подумаю. И ты подумай. Я сильная. И я действительно ищу твоего внимания, Пачино. Я найду, чем тебя заинтересовать.

— Нет, девочка, ты сейчас всю себя раскрыла с потрохами, — рассмеялся хозяин. — Ты уже не согласна меня заинтересовать. А тему я обозначил. Я помню выражение твоих глаз во время ритуала. Ты не слабая девочка, но ты скрываешься в темноте. Не надо нас дурить — сами жрецы. Правда Николас и Марко еще не инициированные, то есть не принявшие все полномочия культа и культуры. Насчет Николаса всё ясно. Меня Марко немного волнует, он разносторонний человек. Я спросил твоего мнения, ты отказалась поделиться.

— Не впутывай меня в это, — прошипела куртизанка. — Марко Морозини, я не могу о таком высказываться.

— И не надо, — самодовольно улыбнулся парень, которому было приятно, что он стал темой обсуждения и выглядел со всех сторон фигурой значительной и уважаемой. — Я немного понимаю в таких делах. Мне они не интересны. У нас есть знакомые, кому это надо. Не строй на меня планы Пачино, у нас есть другие претенденты на эти твои планы.

— Согласен и не согласен, Марко. От судьбы не уплывешь. Но я принимаю твой выбор. Повторяюсь, ты не простой человек, я просто не готов дать тебе честный ответ на вопрос: "А зачем ты мне нужен". Поверхностные бредни на тему, что надо дружить с будущими влиятельными людьми Венеции — это ерунда, это и дураку понятно, что я рассчитываю вести с тобой дела в будущем, как я начал вести дела с твоим отцом. Ваши предки мной довольны. Я хороший компаньон. Просто хочу отметить, что молодая Нерезза тоже довольно заметная фигура. Она может сыграть неслабую роль в будущем Венеции, — улыбнулся Аль. — Кто знает, чего от Венеции понадобилось Александрии, если к нам явилась такая красотка.

— Ты о пустом болтаешь, Пачино. Я не шпионка, — возмутилась куртизанка.

— Я тебя не обвиняю, хотя моими делами ты уж очень явно интересуешься, — усмехнулся тарантиец.

— Ничего себе дела... — улыбнулся Марко. — Ты думаешь, что она агент Александрии?

— Я в этом уверен, Марко. Каждый месяц в Серениссиму приезжают агенты кого угодно — Венеции слишком сильна, все хотят иметь за ней пригляд.

— А чей ты шпион, Пачино? — резко спросил Марко.

— Я свой шпион, я сам себе агент! Тарант умер, я поэтому и выбрал Венецию как цель своих притязаний и прочих интересов.

— Хитришь, тарантиец, — сразу подметила куртизанка. — Возможно ты и сын Таранта, но ты воспитывался не дома. Такова твоя история. А где ты рос, кто тебя растил, чьи интересы ты выражаешь — это тайна.

— Ты очень умна, и мне нечего добавить к твоим словам. Я полон тайн. Но я повторюсь — я сам себе хозяин и никому не слуга. И поэтому я шпион и агент только в своих интересах.

— Оставьте эту тему, достаточно уже наговорили. Никому вы не опасны, не надо так думать. За вами всеми, как и за нами всеми есть, кому присмотреть, — улыбнулся юный Морозини.

— Мы все у Совета под колпаком, — согласился Пачино.

— Хорошо сказано, — согласился Марко и задал вопрос, который возник у него несколько минут назад. — А что это за ритуал вы проводили?

— О, Марко я и сам не знаю, — честно признался Аль. — Мир очень сложен, богат тайнами и он не спешит делиться. Непостижимо, но есть ритуалы, которые совершаются многие тысячелетия. И есть такие, которые непонятно почему и отчего совершаются одновременно в разных частях мира! Глубоко в сердце джунглей Африки чернокожий шрец-шаман вырывает сердце из груди жертвы. И в тот же самый миг в Индии, в храме богини Кали — она такая прелесть, просто чудо как бесподобна — жрец Кали тоже бросает истекающее кровью жертвы сердце на алтарь своей богине. Но! В этот же миг, далеко на окраине Европы в лесах Британии, еще даже никакой не друид, а просто жрец разрезает каменным ножом грудь жертвы и достает истекающее кровью живое сердце, чтобы бросить его в огонь. Таких мощных ритуалов немного, но они есть — общие для всего человечества. Я не буду тебе ничего пояснять, там сложно всё. Николас может с тобой пообщаться на эту тему. Он со мной много путешествовал, немного разбирается в этом.

И на ошарашенные взгляды Нереззы и Марко Ник скромно подтвердил:

— Я не маэстро, сердца из груди жертв не доставал. Но конечно участвовал. Могу рассказать, что понимаю.

— Вы что, человека тут убивали? — негромко спросил Марко, который припомнил недавние веселые проделки в ночь накануне дня поминовения Крестителя.

— Что ты, что ты, — отмахнулся от таких вопросов Аль — Зачем такие жертвы. Это был не тот случай. Мёдик, фрукты, вино, хлебушек. Не всегда ведь надо человека в жертву приносить.

— Но человека ты убивал? — продолжал докапываться Марко.

— Ты тоже человека убивал, — улыбнулся Пачино. — И она тоже убивала. И все мы убивали ради себя любимых: защищали свою жизнь, честь и прочие другие интересы. Почему тебя так волнует возможность убить ради интересов богов, пусть даже забытых многими, оставленных почитанием. Мне не трудно, а вдруг польза будет.

— Ну, ты и монстр, — рассмеялся Морозини. — Обойдусь без таких поисков себе поддержки в делах.

— Хе-хе, наивный мальчик, повторяю — от судьбы не уплывешь. Если ты не интересуешься древними силами, они тобой интересуются всегда. Ты так и не понял, дуришка. Твои личные предки совершали ритуал много веков подряд. И они живы в тебе, в твоих глазах и во взгляде, в твоем сердце и в его чувствах — ты отказываешься почтить память своих предков, совершив простенький ритуал... это недальновидно молодой Морозини. Удача рода может охладеть к тебе.

И вот тогда Марко понял. И как-то ему не совсем приятно сделалось. Разговор коснулся уж очень деликатных тем, а тут ещё и эта... шпионка сидела и посматривала на него своими звериными карими глазищами. Неуютно ему стало. И хозяин это заметил и поспешил исправить ситуацию:

— Вот и поговорили, — не бери в голову Марко. Поболтай с Николасом, это тема простенькая, если не мудрить особо.

Но слова Алешки Зубрикова не произвели должного впечатления. Именно в этот момент, этим июньским днем случилось то, что изменило и судьбу Венеции, и всех присутствующих за столом, и не понятно было, кто оказался во всем виноват. Но молодой Морозини сказал вдруг слова, изменившее многое, ставшие теми каплями, которые переполнили чашу судьбы Сиятельнейшей Венеции:

— Как действительно всё просто, Аль, — парнишка взлохматил волосы, и с его лица ушла привычная всем некая угрюмость, суровость, и все увидели какой он может быть светлый и милый молодой парнишка. Марко выглядел веселым, словно его изнутри освещала некая простая, ставшая вдруг понятной и ясной непреложная истина, которую он поспешил высказать присутствующим. — Но ты прав Пачино, ты дьявольски чертовски прав апулиец. Я согласен с тобой! Как же все просто.

И Марко Морозини показал молодой куртизанке фигу. И добавил на словах, чтобы ей стала окончательно понятна его точка зрения:

— Хрен тебе на лопатке, а не дукаты Морозини. Какого черта отец выпендривается! Я — Морозини! Мне не надо ничего никому доказывать и демонстрировать. Я Марко Морозини и я больше никогда не потрачу на куртизанок ни единого сольдо! Нет в вас ничего особенного, нет в вас никакого шарма, как Аль выражается. Мы и без вас обойдемся!

И он добавил, запрокинув голову с дерзким выражением самоуверенного наглеца: "И твист вы танцевать не умеете!"

И тут Зубриков понял, что он накосорылил культурную революцию. И дело пахнет крупными разборками, и на этот раз его могут и упрятать в раскаленную свинцовой крышей каморку тюрьмы дворца дожей.

На такое заключение он не рассчитывал, ему такого вовсе не надо было. И Лешка поспешил исправить ситуацию, сгладить резкие слова, изменить настрой золотого мальчика Венеции:

— Марко, ты зря покушаешься на основы Серениссимы. Я — случай особый. Посмотри на меня внимательно — ты видишь чужака, я не сын Венеции — я могу не принимать и выказывать сомнения в её основах жизни. Мне можно было чудить с куртизанками. Ты — Морозини. Ты и твои друзья — вы либрадоро — сыны родов золотой книги, нельзя нарушать устои. Школа куртизанок установлена вашими предками — это сложная и необходимая городу организация. Заверяю тебя, когда меня примут в читтадини — я изменю свое поведение.

— Не сдавай мне сдачу резаными монетами, тарантиец, — усмехнулся Марко. — Ты действительно странный и особый случай. Ты уже некоторым образом — читтадини, ты не гражданин столицы, но тебе дали право построить в ней дом. Да, Повелья это не Риальто, не Градо, не Кьоджи и Каварцере — но это древняя земля Венеции. За тобой особый пригляд ведется, Пачино — ты затеял смелую и дерзкую игру. Но ты уже заполучил часть прав урожденного венецианца — ты частично читтадини. И будь я проклят! Да ведь ты не остановишься и своего не упустишь! Ты возьмешь в жену сестру Дандоло или Челси, или малышку Катарину Контарини. О, я видел какими глазами смотрят на тебя сестренки моих друзей — ха-ха, ты своего не упустишь — в золотую книгу тебе, конечно, не попасть, родом не вышел, но вот твой сын, если уродится такой же ловкач, как и ты — ой они и намутят с моим первенцем. Нам надо будет за ними присмотреть, Пачино, надо будет очень пристально проследить за малышами. А ты, Нерезза не обижайся — ничего личного, ты очень красивая, ты потрясающая, но Аль прав — нет в тебе ничего такого особого, чтобы купать тебя в золоте. Моя мама достойна большего, чем все куртизанки Венеции. И моя жена получит свое — потому что она станет Морозини, она станет матерью моих детей.

Куртизанка сидела бледная, что было особенно хорошо заметно: на фоне её черных, как смоль, блестящих тьмой волос белело лицо с губами напряженными и чуть приоткрытыми в недобром оскале. Нерезза Вента не боялась показать зубки этим мерзавцам. Но ей на подмогу ринулся хозяин дома, продолжая успокаивать этого внезапного революционера — не надо было Зубрикову никаких революций! Он один имел право устраивать революции! И никто другой. Всех остальных революционеров он был готов утопить в каналах и Морозини услышал угрозу в словах тарантийца:

— Ты недоброе надумал, Морозини. Так не поступают чистые. Мы еще поговорим на эту тему.

— Без посторонних, Пачино, без докучливых терцо инкомодатто, третьи лишние нам не нужны, — спокойно и голос полным превосходства заметил Марко.

Все видели — парня несет по волнам его судьба, он в который раз распустил все паруса и мчал напролом через шторм — он был Морозини, а такие не дрейфят, не сдаются и всегда получают своё. А тот решил отдохнуть после вспышки чувств и подмигнул Николасу: "Пошли, Никколо, расскажешь мне о ваших таинственных делах с нашим маэстро". Он встал, поклонился вежливо и учтиво оставшейся паре и сразу пошел на выход, нисколько не сомневаясь, что его новый приятель пойдет с ним, и у них состоится очень интересная беседа. Да, дом Аль Пачино таил много загадок, тайн и странных происшествий — он не жалел, что стал вхож в гости этого забавного тарантийца. Жизнь его менялась с каждым новым днем, и ему нравились эти изменения, и он понимал, что кое-что предстоит обсудить с отцом. В некоторых вопросах Аль Пачино раскрывался стороной сильной, важной, но действительно опасной для спокойствия его родной столицы.

Когда пара парней вышла из залы, Нерезза не стала молчать:

— Что же ты натворил, мерзкий Пачино, — голос её был полон особой силы, Лешка сразу собрался, он хорошо почувствовал угрозу. И это была нешуточная угроза. Он уже слышал такие нотки в голосах своих знакомых, которые становились ему смертельными врагами — после таких слов оставалось ждать яда в бокале вина или удара кинжалом наемных убийц.

— Он одумается. Друзья его не поддержат. Отец вправит ему мозги. Таким как он нельзя нарушать устои Серениссимы.

— "Таким как он", — повторила куртизанка тихо, холодно, с прежней угрозой и холодной яростью в голосе. — Таким как ты нет права судить обо всех, обо всём иметь свое мнение. Ты пожалеешь о своих словах, и о своем вздорном решении ты тоже пожалеешь.

Она вдруг улыбнулась мило, но, по-прежнему чуть наклонив голову — забавно набычилась — и глаза её продолжали поблескивать звериным выражением, неприятно было смотреть в эти посветлевшие до цвета чистого мёда, почти пожелтевшие обычно карие глаза. А куртизанка повторила свое предложение:

— Возможно, я смогу быть тебе полезна, Аль Пачино. Возможно, именно я и только я смогу стать тебе полезной. Берегись, ты покусился на "устои Венеции", как ты сам совершенно правильно заметил, тебя осудят и казнят.

— Посмотрим, — вдруг пошел напролом атлант. Что за вздор! Будут ему тут угрожать какие-то европейские мартышки и телки набычившиеся в придачу. И не такие угрожали, и не таких душили и топили.

И Нерезза усмехнулась. Она сделал свое предложение. Сделала его неоднократно. Теперь оставалось ждать, что же решит по нему этот несносный бедокур.

А в это время, в другой зале другой бедокур, не менее несносный и дерзкий пояснял Нику свою внезапную, но кристально чистую точку зрения:

— Ты не понимаешь, Никколо. Ты не знаешь моей мамы. А я с этим вырос. Я видел её глаза иногда. Мы порешаем это с ним, но я не хочу, чтобы мать моих детей так на меня смотрела. Не будет этого. Все просто, все просто. Я не изменю Венеции — я не нарушу устоев, и буду аккуратен с женой, но она получит дары дома Морозини, а мне будет довольно обычных путтан. Они, действительно забавные, простые и годные только для ночей страсти. Но в этом они знают толк! Ха! А что касается развлечений... да никакие куртизанки не устроят мне и моим друзьям такие новые приключения, как вы с маэстро. Признавайся, у вас готовы новые проделки? Да при чем тут проделки, — вдруг взъерошил Марко свои волосы. — Вы интересные, вы много где плавали, вы такое знаете, что все эти куртизанки вместе взятые не стоят. У вас песни особые, у вас тарантелла — ого! И вообще с вами так забавно. Зачем нужны эти обвешанные золотом и драгоценностями путтаны? Тьфу, не получат от меня ни дуката! Все получит моя крошка. Да я тебе лучше подарю чего "прикольного"! Красивое слово, правильное — я тебе новый кинжал подарю, я видел, как ты на ножи смотришь. У меня есть на примете поделка нашего славного мастера — Джузеппе Риардо — слышал?