Моя Валуа

На острове Мадейра была суровая школа, трудно было ответить на вопрос: чему там отдают предпочтение, физкультуре или обучению грамоте, или полезному труду. Ребята однажды хорошо поспорили и пришли к решению: пять часов можно и нужно выделить на сектор жизни и хватит. Сон шесть часов это нормально, нечего бока попусту отлеживать.

На образование отводилось четыре часа в день: уроки были по тридцать минут с десятиминутным перерывом — шесть уроков в день.

На полезный труд отводилось шесть часов, и там уже от мастера зависело следить за отдыхом и прочими правил Трудового Кодекса. Ринат Аматов был грамотный студент, лечфак это серьезно, и у него был пакет документов, который здорово выручил ребят. Трудовой Кодекс Российской Федерации (ТК РФ, КЗОТ) в редакции 2009-2010 годов это была сила! Не вдаваясь в тонкости политик и идеологий, они просто знали — кодексы пишутся на основе тщательных исследований условий труда или другого соответствующего явления. Кодексы они медиками проверены, кодексы они психиатрами проверены — это солидные штуки! Трудиться детям пришлось очень много в первые годы, ребятам требовалась помощь в обустройстве. Но на все был четкий ответ братьев Константина и Алексея: 'Иисус сказал: Блажен человек, который потрудился: он нашел жизнь' — смотри Евангелие от Фомы, заповедь шестьдесят три.

Свободное дуракаваляние занимало пять часов. Вполне достаточно, чтобы насладиться 'счастливым детством'. Никакого счастливого детства у детей не было! Мальчишки и девчонки не любили разлеживаться на пляжах и попусту тратить время. Если на море, так устраивать соревнования по плаванию, или заняться подводной охотой — полезно для кухни, да и самими весело на костре поджарить свежей рыбки. Если дети уходили по лесу и горам гулять — не было над ними никакого присмотра — сами себе лопухи и балбесы, если травмируются. Вот с этим было жестко. На острове не было ядовитых змей и пауков и прочих жуков. Хищников на острове тоже не водилось.

Года через три, когда жизнь стабилизировалась, Витя серьезно занялся вопросом облагораживания фауны Планеты. Первым делом он закинул на остров всяких мирных и полезных для жизни животных: маленьких антилоп, оленей, диких свинок и прочих млекопитающихся. На бредни Зубрикова: 'Ура будем жить в Зоопарке' он заметил, что у них полмира будет зоопарком, там, на местах и проследят, чтобы редкие звери какого-нибудь Мозамбика не загнулись в Красную книгу. А это так — для веселья, охоты, и прочего природного баланса, посмотрим, если что можно и проредить поголовье всяких лисичек и зайчиков. С крупными хищниками ребята не стали связываться, а вот зайчиков запустили, надеясь на то, что они быстро расплодятся, и тогда у спартанцев будет на кого поохотиться. Лисички были прикольные и мех у них классный, звероферму разводить не стали, но подкармливали лисичек в отдельном месте, рыбы было много. С лисичками было связано забавное: Зубриков обнаружил изъян в своей голове — он не помнил мелодии песни Джимми Хендрикса 'Лисичка'. А вот Витя отлично помнил рифф, и не наигрывал его этому проныре, который всё вертелся вокруг слов, и мог только бормотать свои: 'Факси, леди, фокси-факси. Как же там дальше? Ты маленькая сокрушительница сердец... но как там дальше?' И все над ним посмеивались — Лёшка обожал шатенок, рыженькие девчонки его напрягали, он их боялся, 'лисички' были его уязвимым местом.

Хватало на островах уязвимостей и более серьёзных, чем сомнения и муки болвана Зубрикова. За семь лет жизни на Мадейре и Азорах не было ни одной травмы со смертельным исходом. А вот руки ноги маленькие и взрослеющие пройдохи и шалопайки ломали, с такими травмами Ринат справлялся, была у него практика.

Физкультура занимала четыре часа занятий. И это была серьезная школа. Дети с детства затачивались на войну, на оборону. Легкая атлетика — бегали как страусята, по всему острову Мадейра были проложены дорожки для бега, если не было желания заниматься на Стадионе. Под большой Колизей сначала отвели отличную поляну, которая располагалась между склонами гор, а потом уже и расширяли ее по необходимости. Кое-как нашли согласие в размерах футбольного поля, баскета и волейбольной площадки. Футбол раскрутили сразу — было два мяча. Они прослужили пять лет, но это были такие 'сувенирные' мячи, ими играли только в торжественных случаях. Ребята быстро озаботились изготовлением мячиков местного производства, и что-то сгодное у них вышло — мелкота не жаловалась. Пляжный спорт с мячом был отдельным видом спорта — Зубриков был главным тренером по футболу и всему прочему 'болу', и сразу заявил, что 'В Бразилии, где много-много диких обезьян и немало там всяких-разных Педро, но отличных футболистов там тоже полно. А все почему? Правильно, бедные дети с раннего возраста работают на песке, это своя школа, своя разработка координации, ловкости'. Все признали убедительность доводов Лешки, бразильцы и аргентинцы были игроками известными. Родившийся на Мадейре Криштиану Роналду был не забыт! Чемпионаты по футболу были посвящены его имени, святого Криштиану из него делать не стали — обойдется — но как футболиста его уважали, толковый игрок, даже Павлов знал его фамилию. Витя был на уровне: Пеле, Марадона, Яшин, Дасаев, Бекхэм, Зидан, Роналду, Третьяк, Харламов и прочие хоккеисты.

Почему мало времени было выделено на физкультуру? парни понимали — труд в их условиях будет тяжелой физической нагрузкой. Так и было. Под тщательным присмотром мастеров, а потом и лучших учеников, а потом и подмастерьев дети пахали тяжко, но получали хорошее вознаграждение. Серебреные лабры — 'лабрики' — монетки были мерилом трудовых часов. И там не было особой разницы, где тебя припахали. Ребята долго спорили и грызлись по этому вопросу. Но победили дружба и глупость самоуверенности — рискнем все сделать по Атлантическим меркам. Почетен любой труд, и мера пусть будет одинаковая. Главное — убивать на корню меркантилизм, проявление жадности и тупого накопительства. Заповедь о необходимости денег была: 'Деньги — властям, а Богу — богово'. Но вот копить деньги вообще не приветствовалось. Ибо, сказано было в заповеди девяносто девятой: 'Если у вас есть деньги, не давайте в рост, но дайте... от кого вы не возьмете их'. Парни заценили призыв к благотворительности и всячески пропагандировали лозунг: 'Лучший лабрик — потраченный на подарок'.

Хорошие подростки выросли, крепкие, надежные, пугающие своей естественность и чистотой. В свою команду, в целях более благоприятственных для шпионажа, парни отбирали красавчиков, очень симпатичных детей. Это было необходимо: красивый человек запросто может скрыть красоту маскировкой макияжа, но по необходимости красота может очень выручить. Это нормальное физиологическое следствие человеческого организма — с удовольствием тянуться к симметричному, гармоничному. Красивое лицо — это отличный инструмент, им надо уметь пользоваться. И маленькие 'Штирлицы и Бонды' проходили хорошую школу разведки, контрразведки, шпионажа и диверсий. Не секрет, что уже через четыре года все тайное стало явным — будущих разведчиков вычислили их друзья, обычные легионеры. Но тогда жизнь у братишек стала только напряженней, им было официально позволено проводить подготовку и проведение 'диверсий' против своих братьев и сестер — они получили патент на пакости и шалости — но и наказание было строгим, всякие 'итютю' огребали в полный рост насмешек и трудодней в наказание.

Алый выглядел моложе Ника. У него еще были черты ребенка в лице: темноволосый, губастенький, голубоглазый и с идеальным носом. Просто чудо, что за носом, аккуратный, прямой, модельный нос. И общее выражение лица у него было нейтральное, спокойное, без перекосов в добренького или пакостливого мальчика — стандартный красавчик.

Ник был ярче. Светловолосый, сероглазый, скуластенький, с цепким, смелым взглядом бойца, исследователя, правителя. Лицо у него уже было лишено детской округлости, худощавое, породистое.

Как не смущался Лешка, когда ему приходилось привлекать ребят к 'акциям исполнения', но всегда потом испытывал облегчение от понимания простого факта: да он сопля против сурового характера своих мальчишек. 'Исполнить'... кончить врага — довести его существование до полноты совершенства, помочь умереть воином, или недостойным человеком, если враг таковым оказывался перед лицом смерти. Мальчишки всё принимали просто и наивно. И скоро их воспитатели признали — не надо оскорблять своих воспитанников сюсюканьем, не надо им соответствовать — надо быть рядом. Жизнь ещё покажет свой баланс жестокости и мягкости человечьей.

* * *

Дождались наши друзья и предсказуемого интереса церкви к мирской суете и новым похабным грешным телодвижениям несчастных грешников. Ой-ой-ой, какие неприятности, новое гнездо порока появилось, надо с ним разобраться, покачали головой попики. И разобрались.

Епископ Парижа, решился навести порядок, и пригласил некоего Луи Артаньяна на беседу, человек с жезлом, исполнитель и смотритель за порядком на церковных землях, был настойчив. Холодно приказал проследовать за ним на остров Сите.

На острове стоял дворец епископа Парижа, там вообще была вотчина попиков. Тьма-тьмущая их жила и работала в Париже: епископ, викарий, архидьяконы, духовные судьи, исполнители, клирики и писари — очень много попиков на маленький остров Сите. Кстати, с духовной властью во Франции случился странный казус, очень удобный Риму с его Папами. В Париже не было архиепископа, то есть главного управляющего по делам церкви в стране. В Париже был просто епископ. А вот шеф всех католиков работал в Бургундии — в Архиепархии Санса. Папы любили власть свою обозначить, меняя епископов и архиепископов, там свои были интриги и манеры управления.

Артаньян, искренне улыбаясь, с радостью пошел со слугой церкви. Недалеко. Стоило им пройти всего метров триста, как на несчастного налетели несколько молодчиков и без разговоров вдарили дубинами по голове. А Луи остался стоять и ничего не делал — а зачем вмешиваться, может этот дядька соблазнил и бросил несчастную девочку, младшую сестренку одного из этих горячих парней. Ведь так не бывает, чтобы ни за что тебе на улице выдали по голове дубинками. Нагрешил — плати! Все честно. Хотел тоже дать пинка мерзкому соблазнителю, но передумал — подмигнул Алому и пошел по своим делам.

Ночью епископа Парижа Жана из Нанта разбудили. И разбудили очень неделикатно, сильно и несколько раз ударив по щекам ладошкой: 'Просыпайся соня! Смерть свою проспишь!'

Епископ еще не проснулся толком, но сообразил, что слышит итальянский язык. 'А почему итальянцы?' — только и успел подумать епископ, как получил новый удар, на этот раз сильный удар кулаком прямо в живот, от которого он непроизвольно опозорился. 'Фу, вонючка! Ты что творишь? Зачем мешаешь Венеции делом заниматься? Не суй свой нос в наши дела! Не твое дело, как мы собираем дукатики с глупых парижан. Крутится себе колесико и пусть крутится. Захочешь проверить свою удачу — добро пожаловать в Мулен Руж. А этих нищих оставь в покое, они и так свое получили. Больно умные, дерзкие и несговорчивые. У Венеции длинные руки, епископ!'

— Я буду жаловаться Папе, — только и смог выдавить из себя Жан.

— Ты еще маме пожалуйся, засранец! Такой большой вырос, а все в постельку какаешь, негодник, как не стыдно, — рассмеялся нахальный итальянец в черной венецианской маске. — Ты глухой? Ты меня не понимаешь?

И еще два удара заставили епископа скрючиться от боли. Но слова мерзкого наемника отчетливо запечатлелись у него в мозгу: 'Еще раз сунешь нос в наши дела — я тебе уши отрежу! Всю оставшуюся жизнь будешь специальную епископскую шапочку себе заказывать, чтобы прятать свой позор и свою глупость и наглость. Не лезь в дела Венеции! Считай свои дукатики, а на чужой хлебок не разевай роток!'

* * *

Можно было расслабиться от погани Парижа. Устали атланты, все чаще хмурость и суровая холодная ярость мелькала в их глазах, и пугала знакомых беспечных квизеров и разных парижан. На время можно было покинуть Париж. За три недели город уже поднадоел. Особых чудес в нем не было. Сплошные заботы и операции по оздоровлению обстановки. Был у Лешки план, и теперь настало время подкинуть бяку южанам. Чтобы арманьяки и дофин себя не чувствовали в домике, продолжая строить всякие козни и мутить интриги. Чтобы навести баланс после мощного удара по бургиньонам. Чтобы улучшить и усилить положение Франции, точнее говоря 'Иьдефранса', области вокруг Парижа, который сумел и сейчас контролировать некоторые приближенные провинции, которые, по большому счету, вполне могли гнуть пальцы, и вопить о самоопределении и самостоятельности. Шампань — отличная провинция, просто не смогла отстоять свое в войне между Бургундией и Ильдефрансом.

Даже с названием 'Франция' все было непросто. Изначально доминировали галлы, с ними еще Цезарь зарубался. Потом пришли франки — захватили власть, и стала Галлия Франкией. А вот потом было реально великое дело: король франков, Карл смог собрать армию и остановить экспансию арабов с юга на Европу. Арабы уже в Пиренеях отлично присели на власть и двинулись на север — но Карл их победил. А вот его внук и стал Карлом Великим, который славно усилил страну и расширил границы. После смерти Великого его страну поделили на три части, и западная стала называться Франция. И копошение в этой Франции никогда не прекращалось, это нормально — если империю разделили на три куска, с какой стати от куска не отделиться 'кусочку', если этот кусочек зубаст, населен единым народом с древних веков, сохранил свой язык, и наладил мощные связи с соседями — и без власти из Парижа прожить можно. В этом и есть нормальная жизнь многонационального государства — совершенствование механизма по принуждению к жизни в союзе и согласии. Успокоился, вообразил себя пупом земли — все, готовься к бунтам, если не марал себя подавлением народных традиций и оригинальностей.

Зубриков был не первый номер в команде. Он знал об этом и ничего не имел против. Попаданцы еще собирали факты, уточняли детали, не спешили с бесцеремонной агрессией для установления новых, им удобных, границ.

Сейчас у Зубрикова опыта было всего ничего — семь лет администрирования на островах Атлантиды и участие в интригах против арабов и англичан. Но на маленькую операцию он получил добро от Совета атлантов: Кости Лещенко, Вити Павлова и Рината Аматова. Сам Алексей Зубриков завсегда был на стороне своих друзей.

Без особого членовредительства и прочего кровопускания южанам намеревались нанести мощный удар по экономике. А точнее — по финансам.

Дело было в том, что в Туре, на юге от Парижа, в исторической области Турень был мощный монетный двор — который печатал деньги. И эти деньги получали широкое распространение — в них было меньше серебра, они были дешевле, их становилось все больше. Парижский франк проигрывал турскому. Лет двести прошло, как французский денье стал стандартной серебряной монетой Западной Европы, а английский серебряный пенни являлся его разновидностью, и ничего в этом не было зазорного. Ведь англичане оставались сильными феодалами во Франции, у английских аристократов во Франции стояли замки, были земли и свой бизнес многовековой, и этот бизнес с материком никто не мог отменить.