Прогулки по крышам

— Одно эхо. Большое, гулкое эхо... большой магии... Видишь, — сказал почему-то обиженно, — и взять-то было особо нечего...

— Что же ты тогда так долго высасывал? — Спросил Келдыш с отвращением. — И что значит — эхо? Ты когда-нибудь встречал такое?

Слухач качнул головой.

— Нет. Никогда. И еще мне сказали: девочка — ключ.

— Ключ? — вдвоем переспросили Агата и Келдыш.

— Какой ключ?

— Ключ — к чему?

Слухач, сморщившись, замахал на них ковшами экскаватора.

— Не знаю! Что сказали — повторил! А ты мне за это — по зубам!

Агата сощурилась, вглядываясь. Так вот почему Слухач говорит так невнятно! Губы у него были разбиты, и он то и дело трогал их, проверяя — не идет ли кровь.

— Мало дал. Могу добавить, — равнодушно ответил Келдыш. — Идти сможете?

— Да, — удивилась Агата. — Почему? Могу.

Не смогла. Ноги проваливались, словно куда-то делись коленки. Келдыш неприлично (хоть и тихо) выругался, подхватил ее неловко. Явно не привык носить девушек на руках... Агата вдруг вспомнила Лизино: 'До сих пор не знаешь, как будят по утрам девушек? Поцелуями, братец!'

— Держитесь крепче, — приказал Келдыш. И бурчащему Слухачу. — Да ладно, заткнись! Не доложу я на тебя, не бойся!

— Вот спасибо! — причитал Слухач, впрочем, на всякий случай не вставая. — Вот спасибо, добрый человек! Не донесешь, что девку привел неподготовленную, что разрешение на проверку не предъявил, что мне увечья нанес! Ай, спасибо!

Келдыш глубоко вздохнул. Длинно выдохнул.

— Радуйся, что мне не до тебя, Слухач! А жадность твоя тебя погубит. Обожрешься однажды.

Увидев, как шевельнулись занавески на соседском окне, Агата подумала: ну, все! Теперь доложат бабушке, что ее внучка явилась среди бела дня в стельку пьяная с каким-то взрослым мужиком в обнимку! Да ладно, она все объяснит... Только вот не уверена, что объяснение бабушку успокоит.

Келдыш доволок ее до дивана. Киска немедленно вспрыгнула на колени, но Агата раздраженно ее столкнула. Все было противным — недоуменно мяукающая кошка, прикосновение гобеленовой обшивки дивана к голым рукам, слепящее солнце, заглядывающее в окно... Келдыш первым делом задернул занавески. Агате стало легче, но ненадолго, потому что он сказал невыносимо громким голосом:

— Вам надо поспать.

С какой стати он раскомандовался! Почему она должна его слушаться? Ведь это ее дом! Агата открыла рот, но Келдыш уже ушел на кухню. Половицы невыносимо под ним скрипели. Агата сморщилась, прилегла на подушку. Через мгновение откинула ее в сторону — подушка чем-то воняла.

— Выпейте это!

Агата сжала кулаки. Сказала сквозь зубы:

— Оставьте меня в покое!

— Оставлю, — сказал Келдыш. Голос его бил по ушам. — Вот выпьете, и оставлю.

— Я вас ненавижу! — мрачно сказала Агата. Взяла чашку. Понюхала. — Это что? Оно же протухло!

— Зажмите нос и выпейте.

— И вы уйдете?

— Уйду.

Жидкость была темно-красной — как венозная кровь. И такой же теплой.

— Фу! — Агата вытерла рот и сунула чашку Келдышу. — Видите? Я выпила! Теперь уходите.

— Сейчас, — спокойно сказал Келдыш и ушел на кухню.

Валик под головой тер шею. Что там, нажчдачка что ли? Она никогда не замечала, как оглушительно тикают напольные часы. Если бы у Агаты были силы, она бы встала и разбила их. Но сил у Агаты не было. Сейчас она посидит и...

Агата открыла глаза. Она лежала на диване, укрытая теплым уютным пледом, под щекой — подушка. Уже стемнело. Возле стола, под желтым светом торшера, вытянув ноги на соседнее кресло, сидел Келдыш. Читал книгу.

— Проснулись?

Агата, кутаясь в плед, села.

— Голова кружится?

— Да.

— Выпейте еще. Вон чашка.

Агата послушно выпила. Поболтала чашку. На дно выпал фиолетовый осадок.

— А что это вообще такое?

— Укрепляющий состав.

— Поэтому бабушка и не хотела, чтобы я шла к Слухачу, да?

— Почему 'поэтому'?

— Потому что мне плохо. Я там потеряла сознание, да?

— Вы говорили с ней о Слухачах?

— Немного. Она сказала, это как сделать аборт.

Келдыш резко рассмеялся.

— Никогда не думал, но, наверное, похоже!

— И всем так плохо?

— Не всем, — Келдыш помолчал. — Ваша бабушка имеет полное право жаловаться на мои неправомерные действия.

— Но я же сама хотела!

— Дело не в этом. Перед визитом к Слухачу вы должны были освоить ряд упражнений и принимать кое-какие препараты. Могла возникнуть легкая послесеансовая депрессия, которая прошла бы в течение нескольких часов. И все. Я слишком торопился.

— Боялись, что бабушка вылечится и запретит вам?

Келдыш просто кивнул. Похоже, он никогда не извиняется. И никогда не чувствует себя неправым.

— А почему вы... дали ему в зубы?

Келдыш взял книгу с колен и кинул ее на стол.

— Что вы знаете о Слухачах?

— Ну... я заглядывала в Большую Магическую Энциклопедию. Это человек, который... м-м-м... может без помощи приборов и приспособлений определить у испытуемого наличие и величину способностей... иногда даже их направление... Я не поняла, зачем тогда вообще нужны приборы?

Келдыш кисло усмехнулся:

— Конечно, самое неприглядное в словари и энциклопедии мы не включаем! Не выносим, так сказать, сор из магической избы!

Он подтащил кресло к дивану. Плюхнулся в него, сцепив на животе руки.

— Слухач, Мортимер, — это человек, который пожирает магию.

— Ч-что?

— Пожирает, поглощает, вампирит... Магия, конечно, не является главным условием его существования, она для него... ну, как легкий наркотик. Отъем магии у испытуемого — это плата за сеанс.

Агата скривилась:

— Фу, гадость!

— Деятельность Слухача лицензирована. Он обязан убедиться в подготовленности испытуемого, его защите, истребовать разрешение врачей и магических служб...

— А этот... ваш...

— Он нарушил все правила, — сообщил Келдыш. — Я надавил на него своим авторитетом.

— Да уж... — буркнула Агата. — Знаем, как вы давите... авторитетом.

Келдыш даже бровью не повел.

— Но он нарушил и самое главное правило — об отъеме магии. Слухач может взять только определенный процент — в зависимости от размера и силы исследуемых способностей — который не повредит ни способностям, ни здоровью донора... То есть, он должен уметь контролировать себя и правильно определять этот самый процент.

Агата молчала. Келдыш смотрел на нее.

— Ваш Слухач не контролировал ни себя, ни ваше состояние.

— Но так же, наверное... и убить можно?

Келдыш кивнул.

— После войны это и происходило.

— Что — это?

— Тогда возникла паранойя... вы не помните, конечно. Некоторые родители, желающие оградить одаренного ребенка от преследований и от... от самой магии... приводили детей к Слухачам. Их выпивали досуха.

Агата сжалась.

— Они умирали?

— Некоторые. Другие оставались жить. Но когда из тебя высасывают твое главное составляющее... это сравнимо с потерей души.

— И им еще выдают лицензии?!

— Слухачи имеют право на частную практику наравне с астрологами, гадалками, знахарями и... иже с ними. Хирурги режут людей, но, пока они не действуют во вред пациенту, они действуют ему во благо. Нам тоже приходится иногда обращаться к Слухачам — когда мы не можем определить, в каком направлении лучше развивать способности студента. И еще...

Келдыш посмотрел на свои сомкнутые руки. Поднял глаза.

— Думаю, вам надо это знать. Некоторые Слухачи состоят на государственной службе, — он смотрел, не мигая. — Они совершают казнь магов-преступников. Лишают их магии.

Почему она должна знать? Ведь она же не маг! Зачем он все это ей рассказывает? И почему об этом никогда не говорила бабушка?

А кто вообще об этом знает?

— Это... страшно, — сказала ему Агата. — Отвратительно.

Келдыш кивнул. Задумчиво.

— Вы не видели, что творилось после войны. Хорошо еще, до костров дело не дошло. Слухачи жирели. Думаю, в Средние века они добровольно состояли на службе у инквизиции.

— А сейчас — у вас, — сказала Агата сдавленным голосом.

Келдыш слабо улыбнулся.

— Вы что-то путаете, Мортимер. Я сам маг. Просто магии, как и всякой силе, влияющей на человеческое существование, нужен сдерживающий фактор. Контролирующий орган, отслеживающий последствия ее развития и нарушение магической этики. Вы никогда не бывали в провинции Кобуци? Нет? Там был научно-исследовательский центр экспериментальной магии. Сейчас в Кобуци не осталось ни одного человека... потому что тех, кто там живет, уже нельзя отнести к роду человеческому. Заградотряды и наблюдение — это все, что мы можем им противопоставить.

Он потянулся. Свет торшера выделил все мышцы и жилы под черной водолазкой.

— Вы должны понять, Мортимер. Я буду делать все, чтобы не допустить новой войны. Или даже угрозы ее возникновения.

— Я ничего... — сказала Агата с тоской. — Я не понимаю, зачем вы мне все это говорите. Вы меня будто предупреждаете. Вы все время на что-то намекаете, но никогда не говорите прямо. Я же не маг! У меня даже никаких способностей нет, вам же этот ваш... Слухач сказал!

— Эхо, — повторил Келдыш, закрывая глаза. — Эхо большой магии. И — что он так долго высасывал из вас? Вот вопрос. Идите спать, Мортимер.

Агата посмотрела в сторону темного прямоугольника двери.

— Я не... я здесь полежу.

Келдыш открыл глаза, посмотрел на нее. Тряхнул головой.

— Ну, а я здесь посижу. Почитаю.

Он сумасшедший, подумала Агата, глядя, как Келдыш вновь склоняется над книгой у стола. Как назвала его бабушка? 'Помешанный ловец теней'? Он никогда не отстанет от них. Он все чего-то ждет — непонятно чего, от нее, Агаты. Он испортил ей весь год и собирается портить всю жизнь. Он рассказал ей сегодня такие вещи, о которых она не знала, и, наверное, не хотела бы знать. Он водил ее к этому ужасному Слухачу, и тот чуть не убил ее.

Она его ненавидит.

Она рада, что он остался здесь, с ней, сегодня ночью, в которой вновь начали бродить серые тени...

Келдыш спал, не погасив торшера. На его ногах уютным клубком свернулась Киска. Агата, щурясь, рассматривала учителя. Он сидел, склонив голову на грудь, действительно спал, не притворялся. Но все равно казалось, что в любой момент он откроет глаза и скажет: 'Ну, и что вы меня рассматриваете, Мортимер?'

...Он принес ей кошку, чтобы начать разговор об ее 'петушином слове'. Чтобы намекнуть, что Агата, с ее способностями, может помочь бабушке побыстрее выздороветь — для этого надо только сходить к Слухачу. Он ведь говорил тогда бабушке, что Агату может любой уговорить сделать все, что ему заблагорассудится. Он и был этим 'любым', и Агата прыгнула по его команде, как дрессированная собачка. Он давно хотел отвести ее к Слухачу. Он знал, что бабушка ни за что не позволит... Что, не будь Лидия Мортимер в больнице...

А почему она попала в больницу? Агата приподнялась на локте. Бабушка была здорова. Всегда здорова. У нее не было перепадов давления, сердечных приступов, головной боли — вообще всего того, что, по мнению Агаты, обязательно бывает у людей в старости. Разве может такой здоровый человек так тяжело и внезапно заболеть?

Может.

Если ему кто-нибудь помог.

Агата свернулась клубком, обхватывая колени руками. Она узнает. Она все узнает. И если он что-то сделал бабушке...

Она тоже ему сделает.

Не знает — что, но сделает.

Было позднее утро. Почти день. И — никакого следа Келдыша. Кресла стоят, где положено. Книга, наверняка, в шкафу. Чашка на кухне. Агата отдернула шторы, заранее щурясь. Но день был серым, и свет не так ударил по глазам. Она доплелась до спальни, по пути окликая Киску. Переоделась в длинную майку и пошла в ванную.

И сказала оторопело:

— Ой!

Киска сидела на ванной и наблюдала, как умывается Келдыш. Глядя в зеркало, он провел ладонью по мокрым щекам.

— Доброе утро, Мортимер. Полагаю, бритвы у вас нет?

— А?

— Отвратительно. Щетина лезет, — объяснил он со вздохом. — Хорошо женщинам, нет у вас таких забот...

— Зато вам брить ноги не надо, — ляпнула Агата от неожиданности. Келдыш хмыкнул.

— Да. Об этом я не подумал. И часто приходится?

Агата закусила губу.

— Я реквизировал новую зубную щетку, — сообщил Келдыш. — И чистое полотенце.

Даже не спросил — не против ли она. Просто поставил перед фактом. Хотя, даже если она против, что бы это изменило?

— Момент, — сказал он и вновь наклонился над раковиной. Агата глядела на его широкую спину. У него были хорошо развитые мышцы — правда, не такие бугристые, какие накачивают в спортзале. Кожа незагорелая, гладкая, казалось, переливалась в приглушенном свете, как атласная ткань. Агате вдруг захотелось ее коснуться, и, застеснявшись самой себя, она поскорее отвела взгляд.

На полочке под зеркалом лежало кольцо. Агата осторожно взяла его. Очень тяжелое, непонятно из какого металла, черного цвета, с кое-где проступающей зеленью... не чистит он его, что ли? По кольцу действительно бежала вьющаяся серебряная змейка, а над змеей теснились буквы — вытянутые, незнакомые. Готические.

— Положите кольцо, Мортимер, — сказал Келдыш, не поднимая головы. — Это не игрушка.

Заспанные мысли-воспоминания медленно бродили в агатиной голове. И неожиданно вынырнули наружу.

— Это вы сделали, чтобы у бабушки... чтобы бабушка попала в больницу? — спросила Агата у его спины. Казалось, Келдыш не услышал. Во всяком случае, он еще пару раз сполоснул рот, выпрямился, вытер лицо. И лишь потом сказал, прямо глядя Агате в глаза:

— Нет.

Она покосилась в сторону. Ну, и чего она добилась? Если он врал, она этого не поняла. Если говорил правду, не поверила. Во всяком случае, Келдыш теперь знает, что она его подозревает.

— Но я догадываюсь, почему у вас возникла такая мысль, — сказал он с ядовитой любезностью. — Звонят.

— Что?

— Звонят в дверь, Мортимер.

Агата спустилась по ступенькам, открыла дверь, как обычно забыв про 'глазок'.

— Привет, — сказал облокотившийся о косяк Вуд.

— Привет, — машинально отозвалась Агата.

— Как там твоя бабулька?

— Все так же, спасибо.

Вуд кашлянул и посмотрел на свою руку. На ней были супермодные серебристые часы со встроенным мобильником.

— Может, в кино прошвырнемся?

— В кино?

— Да. В 'Огоньке' триллер. 'Магический кристалл'. Все говорят — классный. Пошли?

Вся агатина жизнь была теперь триллером. Причем магическим. Агата тупо смотрела на однокурсника. В голове не было никакой мысли. Даже насчет 'да' и 'нет'.

Вуд начал проявлять признаки нетерпения:

— Ну так что, пойдешь?

— Кто там, Мортимер?

Вуд замер с открытым ртом. Агата оглянулась. Наверху лестницы стоял Келдыш. Голый до пояса. С намоченным поясом джинсов. Вытирающий полотенцем широкую грудь.

— А, Вуд. Доброе утро, — сказал он обыденно. — Проходите. Я поставлю кофе.

И скрылся в дверях квартиры.

Вуд захлопнул рот и уставился теперь на Агату. Было что-то такое в его взгляде, что ей не понравилось. Совсем не понравилось.