Смерть зверя с тонкой кожей

— Ричард, но это всё-таки только догадки. Ты сам говоришь, что всегда остаётся вероятность ошибки.

— Что меня сдали из Лондона, так?

— Именно.

Смит наконец ощутил почву под ногами. Он отхлебнул из бокала. Вино приятно прокатилось по нёбу, оставив на языке фруктовый привкус.

— А какая разница?

— То есть как? Огромная...

— Фрэнк, всё это — чистая теория. Кажется, я ясно дал понять, что действую не из соображений мести.

Вино внезапно стало Фрэнку поперёк горла.

— Так ради чего? Приговора?

Эбботт медленно кивнул.

— Ради приговора. Гласящего: Нджала повинен смерти. Ради приговора, в справедливости которого вы с Контролером столько убеждали меня. Да и в конце концов — я только осуществляю политику Департамента.

— Ричард, прошло два с лишним года. Изменилась политика, изменились времена, обстоятельства, отношения. Всё изменилось.

— Кроме Нджалы. Он-то остался тем же. Единственная постоянная в этом уравнении. Тот же убийца, тот же тиран, тот же фашист...

— Ричард, ты играешь с терминологией. Такими словами кидается любой обиженный на общество

хулиган-тинейджер и любой Большой Брат, собирающийся покуситься на слабого соседа.

— Тогда вы относились к ним намного легче. Вы с Контролером, в том уютном особнячке на Темзе. "Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, Как Муссолини в Абиссинии. Убей одного — и спасёшь тысячи, а может и миллионы, если вмешаются русские с американцами". И так далее, и тому подобное.

— У нас были причины. Угроза войны на самом деле существовала. Страшная угроза.

— Угроза войны существует всегда. Это как оспа.

— Угроза была вполне конкретная. Вследствие конкретного стечения обстоятельств. К счастью, в последний момент он передумал.

— А завтра он передумает ещё раз. Или на следующей неделе. Или в следующем году. И опять кризис, опять угроза. И что тогда?

Смит не пытался возразить.

— Послушай. Если решение убрать его было верным два года назад — значит оно верно и сейчас. Если дело только за целесообразностью.

— Может быть, — нехотя сказал Смит, — убивать его было неверно и тогда.

— Нет? Тогда вы меня убедили. Он заслуживает смерти — говорил ты. И Контролер говорил. Вы все говорили так. И вы были совершенно правы, — тон Эбботта был дружелюбным, почти весёлым, — Он умрёт.

— Ты представляешь, сколько вреда причинишь стране?

— Я знаю, сколько вреда страна причинила мне. А сейчас стране просто приходится иметь дело с последствиями своих действий. Как и всем нам.

— Ричард, ты просто пытаешься найти оправдания убийству.

— Нет, Фрэнк. Оно уже оправдано. Тобой и твоим начальством. Разумеется, вы не называли его убийством.

Фрэнк Смит молча отпил. Возразить тут было нечего.

— Согласен, у тебя есть причина, согласен, Нджала заслуживает смерти, согласен, правительства должны отвечать за свои действия. Согласен, согласен, согласен. Но почему ты, Ричард? Это выше моего понимания — назначить себя Господом Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем. Это ведь не твоё, понимаешь? Совсем не твоё.

— Ты усложняешь. Я не собираюсь быть Богом или кем-то там ещё. Я просто собираюсь убить одного человека.

— Великолепно!

— Русские, азиаты или люди вроде того же Нджалы делают это постоянно. Потому как им плевать на христианскую этику Запада. И на святость человеческой жизни тоже.

— Но тебе-то не плевать.

Эбботт усмехнулся.

— Это-то Контролера и беспокоило. Поэтому и понадобились все эти тесты — проверить, не понадобится ли мне стакан воды.

— Стакан воды?

— Человек, которого Сталин послал, чтобы ликвидировать Троцкого, в последний момент перенервничал. Ему пришлось сесть и попросить стакан воды. Ты это знал?

— Ему оно не слишком помешало — ледоруб Троцкому в череп он-таки засадил. Ты в самом деле думаешь, что Контролер сомневался в твоей выдержке?

— Думаю, он сомневался в выдержке любого. Ты же знаешь, он послал на тестировние одновременно нескольких агентов, — сухой тон Эбботта стал ещё суше, — А приз получил я.

Фрэнк Смит закурил сигарету, первую за сегодняшний день. Он как раз пытался бросить, и положил за правило не курить до шести вечера. Но правила созданы для того, чтобы их нарушать, как говорят фрацузы или кто-то ещё.

Он чувствовал, что обязан сделать ещё одну попытку, последнюю. И в сумраке глаз Эбботта видел, что — безнадёжную.

— Ричард, ты не обязан проходить через всё это. Я могу исправить...

Эбботт ответил не сразу:

— Я обязан пройти это, Фрэнк. Это всё, что мне осталось, единственное, что ещё придаёт смысл моей жизни. Остальное неважно.

Ладно, попробовали и это. Он знал: чтобы остановить Эбботта, понадобится больше, чем слова, больше, чем интеллигентный разговор за бокалом вина. Остановит его только пуля. Пепел к пеплу, прах к праху, насилие к насилию. Старое доброе средство, единственное, которое никогда не выйдет из моды. У немцев есть поговорка Ukraut vergeht nicht — сорная трава — не вытравишь со двора. Так и насилие. История человечества — история убийств.

Смит вздохнул и погасил сигарету — вместе с несбывшимися надеждами. Эбботт нравился ему, они были друзьями вот уже пятнадцать лет.

— Ещё вина?

— Нет, спасибо.

— Кофе? Как насчёт кофе?

Эбботт знал, что, как и всякий старый холостяк, Фрэнк Смит невероятно гордится любым своим достижением по хозяйству.

— Всё ещё предпочитаю молотый. Терпеть не могу этого растворимого мусора.

Эбботт улыбнулся:

— Хорошо.

Смит облегчённо вышел на кухню и погрузился в священнодействие, напевая под нос песенки, популярные ещё в войну. Пару раз он окликнул Эбботта, но ответа не получил. Когда кофе поднялся, он разлил его в чашечки тончайшего фаянса и довольно улыбнулся. Аромат получился божественным. Он поставил чашечки и тарелку с печеньем на поднос и осторожно понёс его в гостиную.

— Знаешь, проблема тех, кто хочет приготовить хороший кофе...

Он осёкся. В комнате никого не было.

11.

Такси нашлось почти сразу. К тому времени, когда Фрэнк Смит завершал свой кофейный ритуал, Эбботт был уже на Пикадилли.

В вестибюле своего дома Джоан Эбботт готовилась к звонку Ричарда — под двойным надзором Шеппарда и Беттс.

Шеппард не терял времени. Телефон был поставлен на прослушку. Разговор записывался аппаратурой в припаркованном рядом фургончике. Кроме того, специально для Шеппарда к телефону подключили дополнительную пару наушников.

Не хватало только Ричарда Эбботта.

— И что ты ему скажешь? — спросил Шеппард по надцатому разу.

— Что всё чисто и он может возвращаться прямо сейчас.

Её голос был блеклым и невыразительным.

— И без шуточек!

Беттс улыбнулась ей и сильнее сжала плечо.

— У тебя, наверное, легко появляются синяки? — поинтересовалась она.

Джоан чувствовала, как сжимаются её костистые пальцы. Снова навалилось чувство полной беспомощности. Слёзы опять покатились по её щекам.

— Нет, не надо плакать, — Беттс заботливо вытерла ей глаза уголком носового платка, — мы ведь не хотим, чтобы у нас был заплаканный голос?

Она улыбнулась так, что глазки сошлись в щёлочки:

— Кроме того, у тебя нет ни одной причины для плача. Пока.

Через час такого ожидания, телефон зазвонил.

Джоан взяла трубку:

— Гарфилд-корт.

— Джоан? — это был Ричард.

— Да?

— Всё чисто?

— Всё чисто. Можешь возвращаться прямо сейчас.

— Отлично. Скоро буду.

— Спроси, откуда он звонит, — прошипел Шеппард.

— Откуда ты звонишь?

Секундное замешательство.

— Из "Савойя". Почему ты спрашиваешь?

— Просто.

— Спроси, когда его ждать.

— Когда тебя ждать, милый?

— Не знаю. Скоро. Доделаю пару дел и буду.

Пауза.

— Джоан, ты чудо. Спасибо за всё.

Отбой.

— Вот и всё, — сказал Шеппард, — поднимаемся в квартиру и готовимся к приёму.

Он направился к лифту. Следом шли Беттс с Джоан, за ними трое из спецотдела. Беттс не отпускала Джоан от себя ни на шаг .

Надпись на дверце гласила, что лифт расчитан на четверых. Двое из спецотдела собирались подняться по лестнице, но Беттс остановила их: "Поместимся все". Она вдавила Джоан в угол и всей тяжестью навалилась на неё. Той показалось, что она сейчас задохнётся.

— Ты хорошая девочка, — сказал Шеппард.

— Слышала? — Беттс взяла Джоан за подбородок и задрала ей голову, — ты хорошая девочка.

Шеппард обернулся к Беттс:

— Я чуть не уссался, когда он там говорил "Джоан, ты чудо. Спасибо за всё".

Уже в сумерках Эбботт миновал Пикадилли-отель и повернул к Сёркес. Ещё одна проблема.

Эрос никогда не бывает тем же. То же и относится и к Сёркес. Но грязи вокруг хватает всегда. И девочки — какого чёрта они все натянули эти штуки, вроде больничных бахил? Разумеется, мода меняется каждую пару лет..."Отвлекаешься, — сказал он себе, — сконцентрируйся. Желательно на своих проблемах. Их у тебя предостаточно. Главное сейчас — найти шлюху, которая трахается с Нджалой".

Следуя инструкциям Котиадиса, он без труда нашёл и паб на углу Брюэр-стрит, и большую смуглую Дорис.

Она на самом деле оказалась большой. Точнее сказать — пышной. Её на самом деле было немало, но всё — на своём месте.

— Вы — Дорис?

— А ты? — дружелюбно поинтересовалась она. Судя по голосу — скорее кокни.

— Ну, я не совсем чтобы сказать друг мистера Осборна...

— Милый, друзей у этой старой жабы нет и не предвидится.

— Хотите заработать хороший кусок?

— Как? — она немедленно насторожилась.

Эбботт кивнул в сторону углового столика.

— Давайте сядем, выпьем и я всё объясню.

— Ты кто?

— Агент.

— Агент по чему?

— По всему, с чего можно иметь свои десять процентов.

— Послушай, милый, — сказала она всё тем же дружелюбным голосом, — у меня крутая крыша. Они из тебя дерьмо повыбивают.

— Послушай ты, милая, — Эбботт был не менее дружелюбен, — Мне ещё ни разу не попадалась крыша, в которой нельзя было провертеть пары новых дырок. Так что не надо о крышах, хорошо? Давай лучше о деле.

Дорис молча изучала его. Она разбиралась в мужчинах, должна была разбираться. Человек перед ней круче, чем кажется, заключила она. Намного круче. Дорис улыбнулась.

— О'кэй, — сказала она, — как тебя зовут?

— Джордж Уилсон.

Эбботт заказал выпить и они устроились за угловым столиком. Он объяснил, что работает агентом английских, континентальных и американских секс-журналов. И история с президентом Нджалой будет им чрезвычайно интересна.

— "Ночь Любви с Чёрной Гориллой"? Что-то вроде этого?

— Типа того.

— Слушай, если я начну рассказывать такие истории...

— Всё пойдёт под вымышленным именем. Например, Жозефина Энтеренье...

— Кто?

— Или Джейн Шор, или Фанни Хилл, что вам больше нравится.

— Кто писать будет? Я еле письмо маме написать могу.

— Положитесь на меня.

— И сколько платить будут?

— Полштуки. Может и всю штуку — зависит от того, что удастся вспомнить.

Дорин всё ещё сомневалась.

— Честно говоря, я немного могу вспомнить. Трахается без перерыва...что ещё?

— Не беспокойтесь. Мы начнём в следующий раз. Пострайтесь вспомнить, что сможете. Не только о сексе, людям нравятся разные мелочи — что он ест на завтрак, заморочки с охраной и так далее. Готов например поспорить, что на входе вас там обыскивают.

— Чтоб мне лопнуть! Лезут во все дыры, кроме сами-знаете-чего. Можно ещё стаканчик?

Фрэнк Смит был в затруднении. Ему позарез требовалось связаться с Шеппардом и сообщить о встрече с Эбботтом. Но тот как сквозь землю провалился. В офисе Смиту сказали, что суперинтендант не в городе. Где он и когда вернётся — не знал никто.

Смит предположил, что он в Питерсфилде, наблюдает за подготовкой особняка. Но и там Шеппарда не было и не ожидалось.

Не в привычках Шеппарда было исчезать, не сообщив, как с ним связаться. К таким мелочам он всегда относился очень внимательно.

Потом Смит вспомнил и похолодел. Конечно. Джоан. Вот почему он не желает, чтобы кто-либо знал, где он. А менее всего — Смит.

Он потянулся к телефону, но тот зазвонил сам. Звонил Шеппард:

— Я достал его! — голос был хриплым и торжествующим.

— Эбботта? Вы на самом деле взяли его?

— Дело в шляпе. Он едет сюда.

— Куда?

— К своей бывшей жене. Где провёл эту ночь. И где будет через час или что-то вроде того. И где мы с нетерпением ждём его — целой делегацией.

— Что вы сделали с ней?

— С кем?

— Вы знаете с кем. С Джоан.

— Допросили, только и всего. И она рассказала всё, что знала. Очень помогла нам. И помогает.

— Ты, сукин сын.

— Не понял?

Фрэнк Смит тщательно подобрал слова, не желая сказать чего-нибудь, о чём придётся потом пожалеть:

— Ты. Грёбанный. Сукин. Сын. — отчеканил он, положил трубку, спустился на Куинс-гейт и поймал такси.

После ещё пары бокалов у Дорис случился приступ сентиментальности. Она мечтательно улыбалась, глаза затуманились воспоминаниями.

— И опять-таки про крышу. Самая крутая крыша у меня была, когда мне стукнуло пятнадцать.

Тут в паб вошли двое футбольных фанатов в тартановых штанах и беретах. Дорис сказала:

— О, боже, это Хаки Мак-Такли.

— Кто?

— Шотландцы. Идут с игры.

— Почему ты называешь их Хаки Мак-Такли?

— Это они так разговаривают. Сваливаем, пока они сюда не понабивались. Если ихние выигрывают — они напиваются и начинают буйствовать. Если проигрывают — то напиваются и буйствуют ещё сильнее. Некоторым девочкам без разницы, а я с такими не пойду. Вот когда валлийцы приезжают в Твикенгем — это другое дело. Всё, что им нужно — выпить, спеть и достать женщину. Если они выигрывают (а так обычно и бывает, слава Богу) — праздник у всех проституток к западу от Холборна.

Эбботт уже не слушал, он сконцентрировался на следующей проблеме. Кажущейся неразрешимой.

Фрэнк Смит прижимал её к себе. Она всхлипывала и дрожала. Она кинулась к нему, как только он вошёл. Он крепко обнимал её и только сейчас начинал понимать, как любит эту женщину. И что давно уже любил её. Это не было явленным свыше откровением. Просто чувство, всплывшее откуда-то из сумрака.

— Если б ты только знал, что они делали... Если б ты знал...

Он не нуждался в описаниях. Молчал и утешал, как испуганного ребёнка.

— Не плачь, — мягко сказал он, — Не стоит радовать этого подонка.

К его удивлению всхлипы затихли, потом прекратились совсем.

— Я беру тебя с собой. Иди, собери сумку.

Она вышла в спальню, оставив его с Шеппардом, Беттс и людьми из спецотдела.

Он старался держать себя в руках, но бешенство трясло его, перехватывало горло. Стучало в висках. На тумбочке соблазнительно стояла бронзовая фигура. Фрэнк отстранённо прикидывал, успеет ли он проломить ею череп Шеппарду, до того, как его остановят.

Он наконец справился со спазмом и выдавил: