— Что ж, придется попробовать еще раз… Если ее нет на земле, придется разведать обстановку в воздухе, у дражайшего Виллама, — резюмировал он и довольный отправился обратно в тронный зал.
Храм двигался на север по пустыне, немыслимым образом меняя пространство вокруг себя. Как пристально не смотри, казалось, что костяные своды стоят на месте, но это была лишь видимость. Давно, еще до того, как Илейн отправила Женекерса на вынужденный отдых, он научил Евклида отслеживать храм и всегда знал его местоположение.
Печально, что он так и не получил от Гвивеллы ни ее способности быстро перемещаться по пустыни, ни способности вызывать поветрия. Да и слезы его, если заставить организм их выделять больше, чем надо глазам были самыми обыкновенными. Он получил лишь власть над песками, и изрядно исказившийся дар исцелять.
— Почему ты прячешь руку под перчаткой даже в пустыне? — в один из дней спросила Гвивелла.
— Это протез. Я потерял руку, а вид стекла и железа пугает людей.
— Не меня. Я заметила его, можешь не прятать. Покажи.
Женекерс послушно показал протез. Сочленение конструкции из стали и живой плоти выглядело как одна сплошная рана, и если бы не хорошо знакомые целительные техники сантаринских колдунов и не удивительная способность Женекерса контролировать свое тело, ходить ему с этим протезом недолго.
— Болит?
— Болит. Возможно, со временем придется избавиться от него, но пока заклятия и травы придворных лекарей позволяют мне сохранять этот инструмент, а польза от него перекрывает недостатки. Как видишь, я могу сжимать и разжимать эту руку, хотя пока не могу управлять каждым пальцем по отдельности. Но даже так это серьезное подспорье.
Гвивелла покачала головой, борясь с собой, и приложила свою руку к ране. Она колдовала над протезом долгих десять минут, а когда закончила, от воспаления не осталось и следа, а сам протез стал казаться продолжением тела Женекерса.
— Я думаю, так будет лучше. Меньше болит?
— Да. Болевые ощущения пропали...
Гвивелла вздохнула.
— Посмотрим, насколько хватит этого. Не обольщайся, это не навсегда. У меня кое-что еще есть для тебя. — Она протянула Женекерсу тонкую перчатку телесного цвета из материала, удивительно похожего на человеческую кожу.
— Что это за материал?
— На востоке рядом с морем в одной пещере живут пауки. Они достаточно крупные, но безобидные для человека. Люди их боятся, считают убийцами, так как их пещеры походят на полотно сумасшедшего художника. Руки, ноги, головы. Сотни человеческих тел, сшитых в единое полотно. Немногие знают, что пауки лишь рисуют. Восторгаются людьми по каким-то своим паучьим причинам и рисуют их своим разноцветным шелком. Высшая для них похвала — это взять себе кусочек их работы. Перчатка должна подойти.
Она и вправду легко налезла на протез, и теперь даже при ближайшем рассмотрении левую и правую руки Женекерса было сложно отличить друг от друга. Лишь наощупь можно было понять, где работа пауков, а где человеческая плоть.
— Благодарю.
Гвивелла вздохнула.
— Чем дольше мы общаемся, тем больше понимаю, насколько колодец изменил тебя.
— О чем ты?
— О мелочах. Ты подмечаешь малейшие движения противника, легко просчитываешь тысячи вариантов развития событий, но не видишь самых простых и в тоже время важных в жизни вещей.
— Некоторые говорят, что это надо чувствовать, а я не могу.
— Я понимаю и не виню тебя ни в коем случае. За все надо платить, и это твоя плата за силу. Но прошу, будь осторожным. И береги то, что ты помнишь. Потому что без этого, я боюсь, прольются реки крови.
Женекерс отвлекся от воспоминаний.
— Что же, выходит была права Гвивелла. Мелочь, простой несостоявшийся разговор с Илейн стоил мне четырех сотен лет заключения, — маг надел маску и зашел под костяные своды храма. Находиться здесь без защиты было бы самоубийством.
С момента последнего посещения многое поменялось. Даже сквозь стеклянный панцирь, давно закрывавший душу, смутно почувствовалось, что место стало еще более жутким. По центру зала стояла стеклянная статуя Гвивеллы. Время никак не сказалось на ней, даже белые одежды остались нетленными. Постояв несколько секунд перед статуей, Женекерс двинулся в правое крыло храма, где среди сваленных грудами костей нашел интересующий его костяк. Парадный мундир давно истлел — сохранились лишь пара металлических бляшек, бывших когда-то орденами.
Пора.
— Евклид?
— Да, Женекерс.
— Передай сюда чертежи по этому проекту.
— Выполняю.
Призраками перед глазами мага возникли чертежи Кикароса, которые он сделал для этого эксперимента. Конструкцию предстояло собирать строго по этим чертежам. Женекерс раскрыл первую из сумок и стал вытаскивать одну за одной детали. Кикарос снабдил его двумя тяжелыми сумками и рюкзаком.
Коротышки были настоящими мастерами металла. Клинки, что они ковали могли лежать в земле сотни лет и даже не заржаветь благодаря особым заговорам, которые они применяли. Но то, что доставал сейчас Женекерс — было шедевром мастерства даже по меркам коротышек. Каждая деталь была не просто выкована из лучшей "вечной" стали, с толикой крови мастера, заговоренной по сотне раз. На каждом кусочке металла была вязь символов на древнем языке коротышек. Далеко не каждый коротышка имел доступ к этому мастерству, а уж люди... В распоряжении Евклида было исчезающе мало информации об этом искусстве, и что делают эти письмена Женекерс мог только догадываться.
Женекерс одел защитные перчатки и принялся за работу. Лишь в нескольких местах, он аккуратно устанавливал заготовленные пластины кремния, и аккуратно подключал их. Но их роль здесь была минимальна.
Спустя несколько часов кропотливая работа в точности по чертежам Кикароса была завершена, место сочащегося ядом скелета на полу теперь занял человек. Вернее, он им лишь казался. Вместо плоти была блестящая золотистая поверхность металла. И где-то внутри, крылось единственное, что осталось от когда-то человека: сочащиеся слезами пустыни кости.
Осталась совсем малость — оживить их.
Маг извлек добытый Вилламом заклинанник. Тонкий шелк, на котором были нарисованы символы старого языка, листать было крайне неудобно, а большинство страниц были пустыми. Наконец, найдя нужную страницу, Женекерс принялся воспроизводить древнее заклинание.
Когда-то сгинувший Повелитель Смерти оставил на этой земле сотни таких книг, по которым даже деревенский увалень мог получить в свои руки силу. Надо лишь было прочитать текст на нужной странице, и она откроет сотни других заклинаний, а книгу до конца дней привяжет к владельцу. И это была та причина, по которой книги уничтожались. Слишком часто эти книги, в которых оставалась сила давно сгинувшей нежити, порождали кровавые культы, которые приходилось удалять огнем и мечом, подобно гнойным нарывам на теле королевства.
Без этого посвящения, в ходе которого книга привязывалась к человеку и медленно сжигала его, прочитать можно было лишь пару десятков простых заклинаний, которые требовали, в большинстве своем, природной склонности человека, и легко могли не сработать по своей прихоти.
Магом Женекерс был плохим и никакой природной склонности к этим ритуалам у него никогда не было. Исторические хроники на этот счет все как один врали. Все то, что не касалось его собственного дара в большинстве случаев у него просто не получалось, как бы точно он ни следовал инструкциям. В этот раз пришлось повторить все дважды, прежде чем удача улыбнулась ему. Тело дернулось, зашелестела мышечная сталь коротышек. Спустя секунду, с легким шелестом создание сфокусировало взгляд на маге. Его голос отдавал металлом, иногда хрипел.
— Женекерс?
— Да, я. Здравствуй, Фекларт.
— Я...
— Был мертв более четырех сотен лет. С тех пор, как принес себя в жертву хозяйке пустыни. Твое тело давно разъели слезы пустыни, а кости лежали в этом храме.
— Но. Тогда как?
— У тебя новое тело, лучше и функциональнее прежнего, спасибо Кикаросу. Я влил немного своей силы и оживил кости при помощи одного редкого заклинания.
— А что с Гвивеллой?
— Мне жаль. Но после твоей смерти, она спела для меня, не дав шанса уйти. Но меня тяжело изменить, — Женекерс невольно посмотрел на статую, которая виднелась в проходе. — Я разорвал круг и освободил ее.
— Она этого хотела. Всем сердцем. Но зачем ты поднял меня? И как?
— Хранительнице требуется твоя помощь.
— Ладно. Оставлю возиться во всей этой магической галиматье тем, кто в ней смыслит. Скажи, я... Мой разум... Он вернулся весь?
— Я не могу этого знать. Прошло много лет, но и моя сила крайне велика, если ее использовать для подобного. Я надеюсь, что вернулось достаточно. Наверняка знать не могу. На всякий случай я буду за тобой присматривать.
— Хорошо, это сколько угодно.
— Пока ты был мертв, многое изменилось. Грядут темные времена, и хранительнице вновь грозит опасность.
— Значит, нам вновь придется обагрить клинок кровью врага, — кратко ответил бывалый солдат.
Воскресший из мертвых мужчина прошел в главный зал к стоящей там статуе и замер перед ней, преклонив колено.
— Евклид посвятит тебя во все события, которые произошли с момента твоей гибели, — начал было маг.
— Как она погибла? — вдруг спросил Фекларт. — Расскажи, как случилось, что Гвивелла спела для тебя?
— Когда Илейн послала тебя в пустыню за мной, она уже знала твою судьбу. Знала, что тебе нельзя оставаться в столице, так как за твою голову назначена предателем слишком большая награда. Она знала, когда тебя отправить в пустыню, чтобы ты угодил к Гвивелле. Я в это время отдыхал в таверне в городке близ пустыни, ожидая, пока хозяйка пустыни найдет нового спутника. Им стал ты.
— Я подозревал, что хранительница предопределила мою судьбу. Но что было дальше?
— Помнишь, как мы отсрочили твой конец, чтобы ты успел на вторую битву на Поле Крови? Ты принес мне ту клятву кроу, и моя сила перебила на время магию Гвивеллы. Клин клином. Но был и побочный эффект. Сразу после твоей смерти она не смогла выдержать ни секунды и начала петь…
Женекерс бежал. Песок то и дело дергался под ногами, норовя уйти из-под ног. Система навигации, гордость Женекерса, пока работавшая только в пределах этой части пустыни, позволявшая ему определить свое местоположение со смертельной точностью постоянно сбивалась, и как бы он не бежал — он не мог достигнуть границы пустыни. Его игрушки были ничем по сравнению с той, что властвовала здесь безраздельно тысячи лет.
В уши, несмотря на все, лезла песня. Пришлось отключить слух, заставить мозг не воспринимать и не обрабатывать слуховую информацию. Но все равно слышал, как что-то упорно рвалось внутрь его сознания. Что-то, что он не мог понять. И, самое удивительное, оно пробуждало тень того, чего, как казалось, он никогда уже не ощутит.
В какой-то момент, Женекерс перестал бороться. Он понял, что защитить от этой силы свое сознание не может, а бег его не спасет. Пустыня водила его кругами. А еще он понял, что потерял силы.
Ветер утих, утихла и песня. Все кончено. Стал ли он после этого рабом хозяйки пустыни? Чувства медленно, одно за другим снова вернулись, но вместе с ними было и что-то другое. Магия Гвивеллы мягко и незаметно проникла в его разум, и ловко развесила в нем какие-то вымышленные воспоминания, ассоциации... То, что вместе заставляло его любить ее всем сердцем, и даже чувствовать. И это было плохо, очень плохо.
Его не совсем нормально работающий разум был к этому подготовлен. В тот самый день, когда Гвивелла сказала ему о важности его воспоминаний — он уже реализовал этот механизм.
А это значит, что сейчас его силы частично перестали ему подчиняться, и где-то внутри заранее натасканная на эти случаи часть его разбирается с чужеродными воспоминаниями и выбрасывает их. И когда по небольшим, казалось бы, случайным избыточным кусочкам все будет восстановлено — он заснет... Чтобы проснуться тем, кем он был до всего этого. А эта личность, и все что с ним произошло, перестанет существовать.
У Женекерса было немного времени объясниться с Гвивеллой, минут тридцать, не больше. Он буквально чувствовал, как что-то копается в его голове, и помешать этому он не мог, как бы ни хотел.
"Евклид, записывай все что слышишь и видишь здесь, я этого не запомню".
— Гвивелла.
— Прости, я не смогла, — девушка плакала.
— Прости и меня, но... я буду таким ненадолго.
— Ты и вправду думаешь, что сможешь разорвать то, что нас связало?
— Я в этом уверен, — хочу я этого сейчас или нет. Все то, что случилось после того, как ты для меня спела просто скоро перестанет существовать. Как и я. А если это не сработает... Что ж, у тебя будет хороший строительный материал. Лет через двадцать, — он улыбнулся.
— Ты... шутишь? — поразилась хозяйка пустыни.
— И вынужден отметить, что чувства юмора мне не хватало все это время. Каким бы горьким этот юмор не был. Но я не знаю, как это отразиться на тебе, ведь согласно...
— Согласно легенде я обернусь песком. Да, скорее всего это правда и... я рада, что ты наконец-то освободишь меня, поверь. Но прежде я хочу кое-что тебе рассказать. Буду кратка, так как времени тогда и впрямь тогда мало.
Гвивелла пошла куда-то вперед, попутно начиная свой рассказ.
— Я родилась вдали отсюда. Даже и не помню названия той деревушки. Мы ходили с сестрами в лес, слушали сказки старух, гадали на суженных. Однажды, когда я пошла к реке, наткнулась на вынесенное к берегу тело воина, который что-то держал в руке, словно сжимал из последних сил. Воспоминания эти пришли уже годы спустя. Помню только, что это что-то сверкало в его руке ослепительным светом. Я была там, а потом внезапно очутилась здесь. Достаточно далеко от столицы, ближе к степям, в дикой местности. Спустя три дня блужданий, оголодавшая и оборванная я вышла к небольшой деревеньке. Крестьяне приютили меня, подарив мне второй дом. Я вышла замуж, жила... Наверное, эти три года были самыми счастливыми, а потом пришла беда. Чародейская чума с востока. Муж погиб, дети заболели и были тоже при смерти. Меня по каким-то причинам чума пощадила. И тут, когда я вовсе отчаялась, со мной заговорил колодец. Он предложил мне многое. Стать богиней, вечно молодой, красивой и сильной. Это мне было не нужно, я желала лишь спасти своих детей. Суметь вылечить все болезни, как раньше делали волшебные существа из сказок, которые помнила еще из дома.
— Вот только колодец имеет привычку искажать желания, — понял Женекерс.
Впереди на их пути возник оазис. Маг не успел моргнуть, а они уже были среди бушующей зелени рядом с озером. Прямо на его берегу стоял небольшой дом, более похожий на миниатюрный дворец, куда Гвивелла и пригласила своего гостя.
— Да. Я и впрямь стала способна лечить любые болезни и даже унимать самое большое горе. Ты сам видел, что эта сила смогла сделать с твоей рукой. Время стало не властно надо мной. Каждый раз, когда я пою свою песню, время оборачивается для меня вспять. Но меня навеки связали с этой пустыней, обязали избирать себе мужей, чья судьба стать костьми для моего храма. И, что было самым большим проклятием, искренне любить каждого из них и помнить, даже после того, как их не станет. Всех и каждого. И лишь раз в год я получала день свободы. Их я накапливала, и иногда вырывалась на неделю — лишь бы забыться. Я видела, как трое моих сыновей сгинули в очередной войне, а младшая дочь умерла при родах. Я видела, как меняются эпохи, но сама оставалась прежней. Не в силах даже сойти с ума. Твоя история столь похожа на мою, поэтому молю, найди истину! Кто стоит за колодцем? И зачем ему обрекать было меня на все это... И наверное не только меня.
