Сказки Духоловки.

Насколько прошлое зловеще

Покрыто страхом, тенью, льдом,

Столь настоящее вдруг резче

В своем безумии цветном.

Жизнь за мгновение сгорает,

В мир принося искру тепла,

Но впереди что ожидает

Без яркости ее костра?

Найти ответ в колодце можно,

Он искажает все мечты,

Смысл тайн его понять так сложно,

Ведь в пламени сгораешь ты…

Страница из старых хроник

солнечного рода*

Но до тех пор пока огонь горит,

Каждый его по своему хранит,

Если беда и если холода

Группа «Машина Времени»

Часть 1

Пробуждение

Глава 1

Солнце показало свои первые рассветные лучи. Свет прошелся по высоким шпилям дворца, скользнул в приоткрытые окна, пополз по мостовым, вытесняя ночной сумрак и оповещая весь прилежащий город Сантарин о наступлении нового дня. Вот только солнечное тепло в этот день не принесло радости никому из тех, кто имел несчастье оказаться в самом дворце. Величественное сооружение, являвшееся сердцем столицы Центрального Королевства, в одночасье превратилось в тюрьму для всех своих обитателей еще до рассвета. Глубокой ночью на замок напали, а внезапно сработавшие древние механизмы заперли внутри всех, не оставляя шансов на спасение. Подобного не ожидал никто.

Хранительница со всех сил бежала по коридору и лишь мельком могла себе позволить взглянуть на полыхавшую в окнах зарю. В свете лучей было видно, как сверкает, переливаясь всеми цветами радуги на дверях и окнах загадочная пленка, которая еще несколько часов не позволит никому сбежать. Из прислуги внутри почти никого не осталось, преданные ей люди погибли, кто по вине ядовитых стрел, а кто из-за клинков убийц. Пройдут часы, прежде чем те, кто остался снаружи, спохватятся и найдут способ проникнуть внутрь. Но тогда будет уже слишком поздно.

Сквозь тишину до спасающейся девушки то и дело долетали отдаленные звуки боя и крики. Проникшие во дворец убийцы не щадили никого, прочесывали комнату за комнатой в поисках хранительницы. И явно каким-то образом чувствовали ее.

Девушка миновала еще два поворота и вбежала в центральный музейный зал.

Гордость столицы, огромнейшее помещение, собравшее под своим прозрачным куполом коллекции древнейших вещей, удивительных украшений, драгоценных камней и разнообразного оружия. Именно последнее сейчас было необходимо острее всего… Здесь под стеклами можно было увидеть все — от кривых сабель степняков уничтоженных почти четыре сотни лет назад и трофейных луков лисоухих, до громыхалок, мушкетов и прочей машинерии коротышек самых неприличных калибров. Были здесь и церемониальные алебарды эпохи Величия, и короткие клинки ордена Пресветлой Иллюны.

Пульсирующий в крови страх, смешиваясь с родовым даром предвидения, сразу дал понять, что ей пригодится, а что лишь будет мешаться. Ее выбор мгновенно остановился на старых громыхалках коротышек. Одну из них она взяла, зная наперед, что именно она сработает в нужный момент... Будущее этого предмета сверкало сотнями различных мест, где он может взорваться.

Еще что-то?

Взгляд упал на "вечные светильники" на слезах пустыни, подаренные когда-то хранительнице Илейн самим Женекерсом Стеклянным. Небольшие шарики, которые мягко светились в темноте, а днем впитывали солнечный свет. Не долго думая, Артелайл сложила их в бархатный мешочек, и взяла с собой.

Всю жизнь казалось, что знать будущее это истинное проклятие. Но в такие минуты оказывалось, что нельзя выжить, не зная наперед, как упадет брошенная монетка: колодцем или хранительницей.

Из музейного зала с этой стороны вели три двери. Как бы ни повернулись обстоятельства, первые две вели к смерти, и никуда более... Из давно знакомых дверных проемов словно веяло холодом и смертью. А вот третья давала надежду на спасение. Шанс был, он вел извилистой тропкой в неизвестность сквозь страх и боль. Пусть это и не гарантия, но все же — неизвестность всегда лучше заведомо печального исхода. Каким бы не был сложным выбор, это правило, которому хранительниц учат следовать сходу, не раздумывая. Ибо если не принять решение вовремя, жизнь сама примет решение за тебя.

Следуя этой мудрости, хранительница двинулась наиболее безопасным путем, стараясь вспомнить все хитросплетения переходов собственного дворца. Не зря здешние коридоры в простонародье называли лабиринтами, и если бы она не изучала их с самого детства — ориентироваться тут было бы невозможно. От сотен вариантов развития событий, которые приходилось держать в голове, у девушки уже невыносимо болела голова, в глазах темнело. Еще никогда в своей жизни ей не приходилось так сильно напрягать свой дар. Повернуть налево — смерть, спуститься в подвалы к тайным ходам — смерть, башня — смерть, конюшни — смерть. Смерть. Смерть. Куда бы она ни смотрела — везде был один печальный финал. Тысячи ее дорог сводились лишь к одному итогу. Как для нее, так и для всего мира.

В такие минуты страшно знать все наперед. Недаром палачи завязывают глаза тем, кто идет на казнь… Лучше неизвестность. Неужели это конец? Все?

Когда уже от злости и бессилия по щекам катились слезы, а путей к спасению не осталось вовсе, в глубине сознания вдруг вновь забрезжил свет. Мягкий блеск странного и на удивление неизвестного будущего, словно укрытого пушистым белесым туманом. И он влек девушку к себе, как влечет огонь мотылька. Выбирать опять приходилось между гибелью и неизвестностью. Она свернула и пошла по другому коридору.

На повороте лежало тело. Совсем еще мальчишка, должно быть кто-то из слуг, он застыл в странной позе на полу, мышцы свела судорога, а глаза так и остались раскрытыми. На яркой золотистой рубахе в местах, куда попали отравленные иглы расплылись алые пятна.

Стараясь не смотреть в ту сторону, чтобы не дать кошмару настоящего спугнуть видения будущего, Артелайл двинулась дальше, следуя видимой только ей узкой тропой в неизвестность. Один неосторожный шаг и вернуться на нее будет уже невозможно.

Путь привел ее к малой библиотеке. Это была лишь небольшая часть, вершина айсберга — Великой Библиотеки, располагавшейся в подземельях дворца. Там, за всю историю существования солнечного рода Сантарина собирали самые редкие рукописи. Единичные экземпляры свитков, магические формуляры, пророчества, исторические хроники, карты и заметки великих ученых и даже по одному экземпляру каждой газеты или бульварного романа.

Даже то, что хранилось на полках в малой библиотеке, было бесценно. Хотя большинство книг было все же укрыто в тайных помещениях Великой Библиотеки и не выставлялось на стеллажах, а на допуск ко многим требовалось письменное разрешение самой хранительницы. Некоторые из книг были спрятаны из-за ветхости и хрупкости древних страниц, а некоторые из-за своей потенциальной опасности как для того, кто их прочитает, так и для окружающих.

За библиотекой всегда следила целая армия библиотекарей. Именно армией их и называла Лирейн, предшественница нынешней хранительницы и ее мать.

Девушка тут же метнулась вбок, прячась за шкафами. Ей лучше оставаться здесь. Она не сможет помочь, но сможет видеть происходящее. В зале сейчас кроме нее находилось трое — старый библиотекарь и двое нападавших. Библиотекарь только что перерезал горло их приятелю, должно быть самому резвому.

Один из убийц извлек из-за спины странную конструкцию, в которой угадывалась механика коротышек. Раздался визг, и в старика полетел целый рой ядовитых игл. Старик же, словно не заметив этого, с удивительной прытью кинулся на противника с длинным кинжалом.

Тот явно не ожидал такой прыти, и даже не успел откинуть свой “иглострел” и выхватить клинок. Мгновение и он упал на пол с перерезанным горлом.

Спасительная дорога в неизвестность внезапно резко сузилась, и едва не закричав от боли, Артелайл схватила книгу, высунулась из-за шкафа и бросила ее наугад, более доверяя видениям, нежели глазам. Увесистый том угодил в голову последнему из нападавших. Тот отвлекся лишь на мгновение, которого хватило библиотекарю, чтобы метнуть свой кинжал.

Хранительница отвела взгляд, лишь бы не видеть, как старик равнодушно подойдет ко все еще хрипящему противнику, резко выдернет пробивший шею клинок и им же, перережет противнику горло, уже наверняка отправляя того в чертоги вечного мрака.

По старинному ковру библиотеки расплывались ярко-синие пятна того, что заменяло этим тварям, столь похожим на обычных людей, кровь.

— Правительница, вам нужно уходить, — сухо произнес библиотекарь. В его голосе не было слышно ни одышки, ни беспокойства. Словно он и не был только что на волосок от гибели.

— Ты ранен... — внезапно девушка осознала, что не видит в судьбе старика скорой смерти от яда. Линия его будущего больше напоминала жизнь предмета — странная, серая... И удивительно прямая.

— Это неважно, — сказал он. — Мы смогли устранить около десятка этих существ, но библиотекари плохо приспособлены для ведения боя, потому мы понесли серьезные потери. Большая часть помещений отрезана от внешнего мира, так как сработала древняя защита дворца. Она заперла нас вместе с нашими врагами. Укрываться в помещениях Великой Библиотеки опасно, мы не сможем гарантировать защиты, нас осталось слишком мало. Учитывая характер их перемещения по дворцу, логично предположить, что они знают, где Вас искать. Потому разумнее будет бежать. Существует лишь один путь, который не перекрыл древний механизм, так как он был построен намного позже.

— Какой?

— Через склеп Женекерса Стеклянного, — голос был все также неестественно спокойным. Он говорил, как если бы Артелайл просто заглянула к нему за какой-то книгой.

Несколько торчащих из тела старика игл будто и не мешали ему, да и крови видно не было. Лишь одна рука висела безжизненной плетью, а пальцы замерли в странном скрюченном положении, мизинец иногда подергивался.

— Кто ты? — насторожилась хранительница.

— Не тратьте время на вопросы, Хранительница. Бегите!

Она сверилась с видениями и только кивнула в ответ. Он был прав — окно сужалось. Еще немного и ей не выбраться. Склеп древнего мага и впрямь был единственной дорогой, той самой вожделенной неизвестностью. Что ждет там?

— Медальон хранительниц откроет дверь склепа. Если выхода не останется, то Ваша кровь сорвет печать с саркофага. Женекерс поможет.

— Хорошо.

— Элмара, сопровождай.

— Принято.

Девушка появилась в библиотеке словно из ниоткуда, выйдя из-под укрытия высоких стеллажей. На вид совсем юная, хрупкая и беззащитная, но ее взгляд заставил правительницу о многом задуматься. Такой же ровный, ничего не выражающий, как и у ее начальника.

— Следуйте за мной, — девочка уверенно сжимала в руке кинжал. Лицо было удивительно ровным — на нем не было ни следа страха или слез. Да и само лицо было неестественно ровным. Ни морщинки, ни прыщика. Словно это лицо было какой-то маской. Красивой, но все же мертвой.

— Если свернуть в северный коридор, нас схватят, — озвучила будущее Артелайл.

— Сколько их?

— Восемь. Ты не справишься.

— Справедливо, есть обход.

Хранительнице никогда еще не доводилось разговаривать с кем-то из библиотеки, кроме старшего. Но и он всегда производил на нее странное впечатление. Начитанный, умный, спокойный, но в тоже время сухой и абсолютно не эмоциональный. И Элмара была под стать ему, такая же немногословная, в какой-то степени хмурая. Если бы не внешность и тональность речи — можно было бы подумать, что это один человек. Но позволить себе сейчас разбираться со всеми этими странностями правительница не могла — слишком велика была опасность, слишком мало было времени. И слишком сильно она вымоталась. Стоит на секунду расслабиться, и она соскочит с этой тропы, которая ведет в неизвестность в холодные лапы смерти.

Из-за угла прямо на них с короткой саблей наперевес выскочил воин. Хранительница вновь упустила его, не заметив в своих видениях, что уже начинало настораживать. Усталость брала свое. Пользуясь фактором неожиданности, он схватил Элмару за волосы, желая рубануть мечом, и потянул... После чего русая коса девушки осталась у него в руке, вместе с кожей всего лица.

Правительница едва сдержала крик. Закричать было бы фатальной ошибкой, как бы этого не хотелось. Под тонкой маской скрывался череп из стекла и металла. Видимо, хитроумная конструкция коротышек, хотя подобного ей видеть еще никогда не доводилось.

Элмара легко отвела удар. Теперь неожиданность была на ее стороне и, продолжая выпад, она легко перерезала горло противнику. Забрав из его ослабевшей руки маску, она вновь вернула себе прежнее лицо. Это объясняло... Многое.

— Кто... нет... Что ты? — голос правительницы невольно дрожал.

— Элмара три, младший библиотекарь. Сейчас лучше поторопиться.

Они опять двинулись вперед. Хранительница хорошо знала дворец и сама, но Элмара с нечеловеческой точностью выстраивала их маршрут, минуя вооруженные группы убийц. Предсказания своей подопечной она учитывала быстрее, чем та успевала озвучить очередное предсказание.

Спустя пару минут, показалась и ниша, в которой располагался вход в подземелья. Замок подклинивало — этим ходом явно давно не пользовались. Подставка для некоптящего светильника коротышек так и застряла на середине, издав жуткий скрежет, который должен был быть слышен всюду. Плита медленно начала свое движение, приоткрыв узкую щель, пока еще недостаточную, чтобы в нее мог пролезть человек.

— Вы знаете, где склеп, я выиграю для Вас время. Из него есть тайный ход наружу. При опасности вскройте саркофаг Женекерса Стеклянного. Он поможет.

— Элмара, тебя убьют.

— Не имеет значения. Я не могу умереть так, как Вы это себе представляете. Бегите, Хранительница.

Механизм издал жалобный скрежет, что-то щелкнуло и всякое движение прекратилось. Девушка с большим трудом скользнула внутрь, уже не оглядываясь. Она точно знала, что увидит, если обернется.

Увидит, как Элмара легко убивает противника одним лишь ударом ладони по горлу, как другой падает от взмаха ее кинжала, и как целый десяток игл втыкается в ее тело, в котором нет ни единой капли крови, которую мог бы отравить яд. И как, наконец, сокрушительный удар огромного двуручного меча превращает младшего библиотекаря в груду разбитого стекла и металла. Победитель же не проживает долго — оглушительный взрыв впечатывает его в стену, нашпиговав тело сотнями острейших осколков. То, что раньше было Элмарой не желает раскрывать свои секреты кому бы то ни было.

О том, чтобы закрыть дверь не могло идти и речи — механизм развалился окончательно. Если потратить на это хоть секунду — Артелайл убьют. И потому она бежала.

Вскоре, правительница оказалась на винтовой лестнице, спускающейся в склеп. Приходилось бежать, ведь спасительное окошко катастрофически сужалось, еще десяток секунд и выхода бы не осталось.

Передвигаться в длинных юбках по крутой и очень узкой лестнице было сущей пыткой. Но ее гнал страх. Страх за все. Ставшая столь узкой и прозрачной дорожка в неизвестность более не скрывала то, что крылось рядом. Ее дар рисовал картины недалекого будущего: пустыни и развалины, усеянные костями. А после, сам мир начинал дрожать и разрушаться, неминуемо уничтожая даже тех, кто закопался в самые глубокие недра и ожидал, пока опасность минует. Возможности спастись не останется ни у единого существа. Она должна успеть.

Хранительница заставила себя из последних сил отогнать видения прочь. В сознании жила лишь одна мысль — спастись, выбраться. И теперь путь для этого остался, похоже, только один — разбудить Женекерса. Того, кто проспал в склепе долгих четыре сотни лет.

Она и знала то о нем всего ничего… Гость из далеких земель, оказавшийся в чужой стране, о котором в летописях было написано совсем немного. Поначалу вполне посредственный маг, обучавшийся в дворцовой башне волшебству, без выдающихся сил, но усердно постигший теорию. Волей случая оказался выброшен неведомой силой где-то в дикой местности, где пересекся с хранительницей солнечного рода Илейнией. Каким-то чудом спас ее от смерти и, видимо, влюбился, если конечно легенды не врут. Вот уж точно гость издалека. Но, главное, правительница ответила ему взаимностью.

Романтичная история, если бы не одно но — спустя пару месяцев пришла война. Степные кочевники и прежде досаждали, но теперь все стало намного серьезней. Их стало так много, что степи не были в состоянии прокормить всех, и они пошли войной на Королевство, выбрав наиболее удачный для этого момент. Небольшое воинство совершило незаметно бросок до самого Сантарина и ворвалось в город. Кто-то помог им, отключив в нужный момент сторожевую магию, саботировал артиллерию коротышек, и, что главное, как-то сделал это, пока Хранительница не видела. Тогда, находясь в той ловушке, когда выхода не было, Илейния направила Женекерса к Колодцу, что на площади, зная наперед что произойдет.

Про священный колодец давно ходили легенды, что он мог исполнять желания, искажая их так, как считал нужным. Остается лишь гадать, что пожелал Женекерс, но ему повезло, желание было исполнено, и он изменился.

Говорят, после этого он лично уничтожил больше сотни степных воителей, используя узкие переходы дворца, и отвлекая их от хранительницы, покуда сам не упал без сил. Фактически выиграл время и дал подоспеть подмоге. А через два года его возникшее из песков пустыни войско сокрушило на Поле Крови степняков раз и навсегда. Уничтожило за считанные дни, стерев с лица земли. Шаманов же этих кочевников, Женекерс подчинял. И переходя на его сторону они обретали странные силы. Не живые и не мертвые, верные лишь одному повелителю, словно странные механизмы, не снившиеся даже коротышкам.

Война была выиграна, а кочевники стали не более чем легендой. Необходимость в той армии отпала, и Женекерс ушел на юг, в Белую Пустыню, ставшую для него домом. Он навещал Илейнию так часто, как только мог, казалось, и любил так же сильно, как прежде, вот только правительница мрачнела с каждым днем… Должно быть, кошмары будущего не давали ей покоя. И в один прекрасный день, когда маг вновь посетил Сантарин, Илейния пленила его в склепе, погрузив на века в глубокий сон.

Девушка чуть тряхнула головой, все еще сомневаясь… Сможет ли она спустя столько времени разбудить мага? И даже если он проснется, станет ли помогать наследнице той, которая предала его и пленила? И правду ли сказали библиотекари? Может это ловушка и его слуги лишь воспользуются моментом, чтобы освободить хозяина? Страшно подумать, но его механизмы пережили сотни лет находясь совсем рядом с правительницами... Но почему ничего не предпринимали для его спасения?

Вот и последняя ступенька. Времени на размышления и сомнения не осталось. Хранительница побежала к заветной двери. Фамильный медальон легко вошел в нишу на стене и привел в действие механизм… Плита медленно поползла вверх.

Выбора более не оставалось. Она знала, что будет больно. Малая цена, за то, чтобы выжить, да и альтернативы, лишь не менее болезненная смерть.

Артелайл взялась одной рукой за медальон, а другой нащупала громыхалку коротышек, откинула защитный колпак и крепко зажала металлическую пластину на торце до щелчка, ровно так, как ее учили.

Три.

— Вот, она! — раздался голос сзади.

Два.

Щелчок и тот самый противный визг, с которым заработала механика коротышек.

Один.

Боль пронзила ноги. Три острых иглы легко прошли сквозь юбки, словно тех и не было, и впились в тело, разливая яд.

— Хватай ее!

Дверь к этому моменту открылась достаточно. Падая, девушка не глядя метнула громыхалку назад, а другой рукой резко дернула из углубления медальон и буквально покатилась по пыльным ступеням внутрь склепа. Когда наверху прогремел мощный взрыв, толстая каменная дверь уже вновь встала на свое место, надежно запечатав вход.

Ноги стремительно немели, даже боль от падения по ступеням почти не ощущалась. А вот рука болела и кровоточила. Крови хватит вскрыть десяток саркофагов с Женекерсами.

Выкатившиеся из мешочка у пояса "вечные светлячки" своим холодным белым светом заставили мрак отступить. Это было небольшое помещение. Стены были покрыты какими-то узорами. По центру, в полуметре от нее стоял огромный саркофаг, на котором пылала видимая лишь ей печать. Возможно, так на сознание и восприятие повлиял яд, но девушке показалось, что по крышке изнутри кто-то отчаянно бил, хотя действительность предательски смазывалась, расплываясь перед глазами.

Если времени и раньше было мало, то теперь его не осталось вовсе, смерть уже касалась своим дыханием щеки правительницы, а будущее окончательно скрылось в тумане неизвестности. Она устала. Слишком устала.

Хранительница постаралась подняться с каменного пола, но опять упала, ноги в одно мгновение просто перестали ее слушаться. Похоже, что более она не сможет никогда нормально ходить. С горечью глотая слезы, она из последних сил подползла к саркофагу, и коснулась рукой печати. Она падала специально так, чтобы острый камень оставил на руке глубокую рану. Ведь только ее кровь откроет саркофаг.

Это было последнее, что она сумела сделать, прежде чем потерять сознание...

— Илейн?

Сознание возвращалось медленно, голова кружилась, жутко тошнило. После голоса, прорвавшего темную пелену, перед глазами начало проявляться чье-то незнакомое лицо. Бледное, но конечно не так, как у вампиров с Юго-Западного побережья, а скорее просто уставшее и давно не видевшее солнца. Или это свет "вечные светлячков" дает такой оттенок? Правильные, приятные черты лица, серые глаза, словно отливающие сталью, пепельные короткие волосы. Его рука лежала на плече хранительницы и от нее разливалась прохлада, которую она ощущала всем телом... Кроме ног, которые, казалось, куда-то исчезли, оставив после себя лишь боль, и этой самой болью отзывались на каждую новую волну прохлады, все еще идущую от руки Женекерса.

— Илейн…

— Меня зовут Артелайл, — собственный голос девушки звучал будто бы издалека. — Ты спал почти четыре века. Илейнии больше нет... Прости.

На пару секунд вокруг опять воцарилась тишина, лишь все так же текла прохлада из руки древнего мага. Он злится? Он расстроен?

— Что с твоими ногами? Тебе известно, что это за яд? — наконец спросил Женекерс. Голос его не изменился. Был таким же ровным, как голос библиотекарей.

— Не знаю, даже не понимаю, кто напал на нас ночью. Мне кажется, среди них я видела слуг... Охрана дворца мертва или оттеснена, помощь будет не скоро, они ищут меня...

Без стеснений и раздумий мужчина откинул юбки правительницы и стал осматривать нанесенные раны. Извлеченные из ее ног иглы звонко стукнулись об пол. Лишь одну из них он уделил долю секунды своего внимания. Рядом, словно из ниоткуда, появился небольшой ларец, из которого тот извлек какие-то склянки, иглы и ножи.

— Будет больно. К сожалению, ничего не могу с этим поделать.

За дверью что-то взорвалось, с потолка посыпалась пыль.

— Они скоро ворвутся. Дверь не выдержит.

— Пусть это тебя не беспокоит. Если они и появятся тут, то проживут недолго, а перед смертью поделятся со мной тем, что знают.

Из мрака на свет выползло нечто... Твари были отдаленно похожи на гигантских червей Лишантры, только были механическими. Алое, покрытое толстым ворсом тело, на конце хвоста гребнем стальная опора, на которую червь становился, принимая вертикальное положение. Отдельные эмоции вызывали челюсти. Четыре лезвия вокруг плоской головы, между которыми торчали иглы. Лучше бы то был бред, потому как сам факт существования такого кошмара в этом мире пугал.

Плечо что-то кольнуло.

— Сейчас ты уснешь, Артелайл. Яд сильный и неизвестный мне. Потому тебе сейчас лучше спать.

Но последние слова Женекерса девушка почти не расслышала. Мир рассыпался сотнями болезненных брызг, глаза затопило невыносимой волной дикой боли, будущее, прошлое и настоящее смешались в этом круговороте, и все вокруг утратило значение…

Пустыня.

Долгожданный приют в этом мире для того кто был заперт долгие годы, уголок тишины и умиротворения… Хотелось бы в это верить. Тишина царила в душе Женекерса с тех самых пор, как он загадал желание у колодца. Свой, чужой... Если бы он сказал, что дворец Илейнии оказался вдруг чужим, а вот Белая пустыня стала домом, то соврал бы, потому как ему было безразлично. Другое дело, что в пустыне его силы многократно возрастали, поэтому только самоубийца решился бы бросить ему вызов здесь. И этого было достаточно для того, чтобы назвать это место домом.

Позади остался побег из подземелий Сантарина, похищение почтового дилижанса, идущего на юг, и бешеная гонка сначала от "Хранителей Порядка", потом от странной банды, явно имевшей что-то общее с напавшими на дворец. Женекерсу пришлось пожертвовать лошадьми, чтобы добраться до пустыни так быстро.

С момента его пробуждения прошло почти три дня. Из Сантарина маг вместе со спящей хранительницей выбрался давно знакомыми подземными ходами, ничуть не изменившимися за прошедшие века, разве что пыли и паутины там стало гораздо больше. Миновать заставу труда не составило, потом позади осталось изученное до каждого камня ущелье. Тяжести спящей на руках правительницы Женекерс почти не ощущал.

Физические нагрузки давно не утомляли, да и сама усталость стала не более, чем простым предупреждением, которое можно было учитывать или не учитывать. Просто информация о том, через какое время он свалится без сил. Люди тренировались годами, чтобы подчинить себе свое тело, научиться переносить боль, использовать ее, как и гнев для того, чтобы выжать из тела все, на что оно было способно. Но так не могли достичь совершенства. Женекерс же контролировал каждую свою частичку, даже мысли давно подчинялись четким правилам, разделяя сознание в определенные моменты на десяток независимых частей, работавших в унисон для достижения цели.

С тех самых пор, как он получил силу у колодца, многое изменилось и ему придется наверстывать упущенное, чтобы вновь иметь представление о том, что происходит вокруг.

Сейчас в голове было слишком много вопросов. Слишком много вариантов действий требовали основательной проработки. Обычный человек бы растерялся, сходя с ума. Или трясся от страха перед неизвестностью. Но не он. Мысли, варианты действий, кусочки информации о мире — все быстро выстраивалось в стройную цепочку в зависимости от важности. Маг мог думать параллельно о десятке разных вещей, совершенно не напрягаясь, но вот чего-то... Чего-то ему не хватало. Какие он должен испытывать эмоции?

Ему должно быть грустно, что Илейнии больше нет. Наверное, страшно немного за Артелайл. Тоска давно была не властна над ним, как и большинство иных приглушенных и таких человеческих чувств. С одной стороны они не мешались, с другой... Без них было пусто. Где-то внутри жила даже не тоска о некогда любимой женщине, а тоска о себе былом. Какая-то неведомая и непонятная грусть. Пожалуй, единственное, что он более или менее ощущал. Или думал, что должен ощущать. Даже четыре сотни лет раздумий и самоанализа не смогли развеять эту проблему. Неужели он действительно перестал тогда до конца быть человеком?

Впрочем, даже это не столь важно. Пока он еще помнит. Пока еще есть, что помнить.

Летавшая где-то в вышине птаха, вернее, существо отдаленно ее напоминающее, созданное Женекерсом для слежки за окрестностями, увидела погоню и мгновенно сообщила хозяину. Стоило лишь задуматься, и перед ним раскрылась картина, которую сейчас наблюдал с высоты птичьего полета его необычный шпион. Шестеро. Усилие воли, и картинка послушно увеличивается. Вооружены саблями и теми самыми иглострелами, которые он видел в Сантарине.

Заметка для себя: раздобыть образец, изучить характеристики, наладить производство, принять на вооружение.

Он успеет скрыться в подземельях прежде, чем они его настигнут, но тогда они уйдут. Послать двух потрошителей?

Маг осторожно опустил спящую девушку на песок, и спустя мгновение взлетевшие вверх песчинки накрыли ее надежным защитным куполом, сплавившись в толстое мутноватое стекло. Остались лишь несколько небольших отверстий, пропускавших воздух, да и те вели внутрь не прямо, а извивались в толще стекла змейкой, словно их проел неведомый вредитель. Три червя по его команде встали в стойку, надежно заслонив собой этот импровизированный кокон. Остальные три зарылись в песок вокруг того места, где Женекерс решил принять бой, готовые по команде броситься в атаку. В воздухе рядом повисла тактическая карта, на которой зелеными точками вспыхнули его существа, он сам, хранительница, а неподалеку двигались алые огоньки противников. Меньше секунды потребовалось, чтобы спланировать атаку, и отработать восемнадцать самых вероятных сценариев развития событий.

Все-таки четыреста лет долгий срок, надо проверить тело, убедиться что все работает как надо, и у заклятия Илейн не было столь нежелательных побочных эффектов. Вероятно, боев еще предстоит много. А это отличный шанс все проверить себя в реальном бою с минимальным риском.

С этим решением Женекерс уверенно двинулся навстречу преследователям.

Они явно не ожидали подобного подвоха со стороны противника, поэтому в первое мгновение, увидев неожиданно появившегося из-за бархана мужчину, чуть растерялись. Но через доли секунды в сторону противника с визгом полетел сразу три залпа ядовитых игл.

Но иглы так и остались в стеклянной стене, возникшей из земли прямо между ними и Женекерсом. В это же время его черви, как по команде, вынырнули из песка позади стрелявших, сразу убив двоих. На руке третьего намертво, словно капкан, защелкнулись челюсти выполненные из лучшей оружейной стали коротышек. Пустыню разрезал громкий крик боли, и человек свалился на песок, заливая все своей синей кровью, а червь нанес еще один удар, впрыскивая в него уже свой яд.

Маг сделал шаг по направлению к противнику, легко увернулся от выстрелов четвертого убийцы, будто от надоевших мух. Песок летел к магу и вплавлялся в растущие в его руках серые сабли.

Сердце послушно ускорило ритм, стремясь удовлетворить потребности мозга в кислороде, а мир послушно замер. Последовательность действий привычно выстроилась сама собой, и тело, получив команду, завертелось, уходя от летящих игл. Спустя мгновение стеклянный клинок рассек первому противнику горло. Второй попытался отвести удар, но клинок Женекерса вскоре после столкновения с саблей противника разбился, оставив лишь половину лезвия на рукояти. Кусок отлетел в сторону, а вот то, что осталось на лезвии приняло форму кинжала, резанувшего спустя секунду слабо защищенного горло.

Последний оставшийся в живых даже не успел сообразить, что произошло. Один клинок отсек его руку вместе с иглострелом, а второй лишь в последний момент обратился в песок, не причинив вреда.

Угроза должна здесь быть самым подходящим способом воздействия.

— Пустыня убивала бы вас намного медленнее и изощреннее. Хотя это уже не важно. Скажи мне, кто твой хозяин, и умрешь без мучений быстрой смертью.

Произнося эти слова Женекерс медленно поднял иглострел и осмотрел его. В этих иглострелах явно была механика коротышек, скорее всего, их модифицированный самозарядный арбалет на слезах пустыни.

Убийца расхохотался прямо в лицо лорду пустыни. В глазах играла сумасшедшая радость.

— Он уничтожит тебя, а следом и твою хранительницу! Сотрет с лица этого мира! — Смех выдавал в нем безумца. Он вдруг поднес к лицу окровавленный обрубок руки и с диким смехом его облизал.

Не прошло и трех секунд, как тот захрипел, давясь пеной, и в жутких судорогах затих, умирая.

— Любопытно, — задумчиво произнес маг. Факт, что собственная, пускай и синего цвета, кровь может быть для него смертельным ядом немного не сходился с его представлениями о том, как работает человеческое тело.

Один из его червей подождал еще минуту, пока введенные им слезы пустыни переварили жертву, и тут же решил выпить труп. Сделал он это зря — спустя всего мгновение его тело резко задергалось и замертво свалилось на песок прямо рядом с врагом. Маг нахмурился и подошел к тому, что осталось от его создания.

Это был сюрприз.

Ярко-синяя жидкость легко разъела червя, быстро повредив то, что заменяло ему мозг. В сочетании со слезами пустыни кровь нападавших, как оказалось, плавила стекло и разрушала металл. Причем не просто металл, а лучшую ружейную сталь коротышек, которая не ржавеет сотни лет даже лежа в сырой земле. Почти вся голова червя словно сгнила изнутри.

Женекерс мысленно отметил место. Сюда надо будет отправить падальщика, некоторые детали червя еще можно использовать.

Понять, чем была субстанция, заменявшая убийцам кровь, пока было невозможно. Скорее всего, это и есть яд, которым отравили хранительницу.

Тела людей остывали и пузырились этой ярко-синей жидкостью, от тех из них, которых отравили черви, в воздух уже поднимались заметные пары. Маг быстро подошел к убитому лично им противнику и, убедившись, что его кровь не растворяет стекло, набрал яда в сплавленный им из песка пузырек.

Армию врага надо знать изнутри, в данном случае фразу можно воспринимать буквально.

Оставлять трупы на поверхности не стоило, так что все вокруг содрогнулось от примененной силы, и останки убийц медленно затонули в песке, как в обычном озере. Среди этих песков любой яд — что капля в море.

Наверное, если бы он чувствовал, это была бы жалость. Маг никак не ожидал, что его создание, пролежавшее рядом в гробнице сотни лет, можно погубить ядом. Зато будет урок на будущее, и теперь все остальные будут проверять состав крови своей потенциальной еды.

Женекерс вернулся назад к спящей хранительнице. Обратив защищавшее ее стекло обратно в песок, он с легкостью подхватил ее на руки и спокойно продолжил путь. До ближайшего входа в подземелья оставалось совсем немного.

Мерное покачивание убаюкивало, воздух пьянил свежестью, от прежнего чуть сыроватого запаха подземелья не осталось ни следа. Артелайл приоткрыла глаза, осматриваясь. Каменный свод склепа сменился двумя лунами, мягко льющими свой свет с темного неба. Мимо, как во сне, проплывали величественные барханы.

Маг без видимых усилий нес ее на руках, уверенно шагая вперед, а Сантарина на чистом горизонте даже не было видно. Компанию им составлял отряд все тех же червей, молчаливыми тенями шуршащими по песку вслед за хозяином.

В ногах девушки ощущалась легкая боль, и пошевелить даже пальцем ноги пока не удавалось. Но это, наверное, все же было лучше, чем не чувствовать вообще ничего. Главным чудом было уже то, что она вообще жива. Маг хотя бы не убил правительницу на месте, в ярости от поступка ее далекой родственницы, значит, все не так плохо, как могло бы быть.

Дар все еще молчал, впереди явная опасность хранительницу не ожидала, причин для беспокойства не было. Хотя на самом краю сознания еще нечетко, но все же мелькали странные, неясные видения, связанные уже с Женекерсом. По опыту Артелайл знала — это как грозовые тучи на горизонте, они настигнут ее чуть позже, когда она немного отдохнет, и впереди еще будет время для переживаний. Сейчас же стоит поблагодарить ее дар за относительно краткую передышку. И тишина окружающей местности прекрасно тому способствовала.

— Мы уже в пустыне?

— Да. Ты была без сознания три дня, яд оказался очень сильным.

— Мы добрались в пустыню за три дня?

— Пришлось позаимствовать почтовый дилижанс, пожертвовать лошадьми.

— Яд... Я думала, что найти противоядие нельзя…

— Пусть это тебя не волнует. Яд не пойдет дальше. Пока я рядом, я сдерживаю его распространение. Но чтобы ты смогла вновь ходить потребуется время. И моя лаборатория.

— Почему после всего, что с тобой случилось, ты решил мне помочь, помог выбраться из Сантарина?

Маг только вздохнул.

— Тебе сейчас лучше отдохнуть, а поговорим мы чуть позже. Пусть мои мотивы тебя не беспокоят.

Плечо нежданно что-то укололо, и вскоре Артелайл вновь провалилась в глубокий сон.

Крепость Женекерса в пустыне по праву носила звание самой неприступной. И дело было вовсе не в ее охране или расставленных ловушках. О ее существовании никто толком и не знал. А просто найти вход внутрь, не зная его местоположения, было крайне проблематично. Входов и выходов было множество, и маг мог открыть тот, который пожелает. Тоннели строились под землей непрерывно и без его участия, и за четыре сотни лет их количество наверняка многократно возросло. Они покрывали паутиной обширные пространства под песками пустыни. Тому, кто решит вторгнуться в его владения, придется брать в руки лопату и копать, копать и еще раз копать, чтобы найти ближайший к нему туннель или вход...

Хотя до подобного вряд ли дойдет.

Маг был хозяином не только самой крепости, но и почти всей Белой пустыни, так что до места, где они с Артелайл находились сейчас, мало кто вообще добредет, даже если рискнет сунуться сюда целой армией.

Стоило отдать приказ, и склон ничем неприметного бархана задрожал. Песок уходил куда-то под землю, и вскоре на этом месте появилась арка входа в подземелья.

Женекерс дождался, пока осядет пыль и начал спуск.

Он почти скучал. Ему не хватало этого места, и небольшой всплеск пусть и таких блеклых чувств, все равно мага порадовал. Такой же едва заметной блеклой радостью. Это было лучше, чем вообще ничего.

Артелайл пришлось разместить в его собственной спальне. В свое время как-то не удосужился предусмотреть комнаты для гостей, да и хранительница, по сути, была первым чужим человеком на территории крепости. Даже Илейн ни разу не бывала здесь, ей всегда хватало дел и хлопот в Сантарине.

Но воспоминания о прошлом лучше отложить на будущее. Сейчас же предстояло самое сложное. Маг приготовил все необходимые инструменты, ввел обезболивающее и принялся ее будить. Хранительница должна быть в сознании, как рекомендовал сборник рецептов военной медицины коротышек.

Сознание то уходило, то возвращалось, словно играло в странные игры, смеясь над правительницей. Она не видела ничего, только мутные пятна тьмы и света, ровно, как и не чувствовала тела. Лишь легкость, странная и пугающая.

— Проснись.

Знакомый голос мага вселил уверенность, позволяя ответить.

— Хорошо. Почему я так плохо вижу.

— Побочный эффект обезболивающего. Сок арнипулы. Зрение вернется.

Артелайл прекрасно знала об этом средстве, побочным эффектом которого была временная слепота. Без него в Центральном королевстве даже бедняку не выдирали зуба, да и росло оно повсюду.

— Только не уходи далеко. Будь здесь. Расскажи мне про этот мир.

— Здесь мало что поменялось, — говорить было тяжело, мысли путались, хотелось опять закрыть глаза и провалиться в спасительную темноту.

— Тогда расскажи так, словно я ничего не знаю. Просто говори. Давай же!

— Центральное королевство со столицей в Сантарине пока живо. Серьезных войн за четыре века не было, только мелкие междоусобицы с баронами на севере. Самая крупная неприятность — нападение вампиров, живущих на юго-западе, чуть не спровоцировавших гражданскую войну. Но его сложно назвать крупным, по сравнению со всеми нашими прошлыми бедами, скорее изощренная месть новообращенной. Королева вампиров позволяет обращать только самых коварных интриганок, и прямое противостояние это не их стиль.

— Помню. Яд в каждом слове, смертельная красота. Они королевы интриг и заговоров. Давай дальше.

— На западе, чуть севернее Цитадели Ланны, королевы вампиров, чуть севернее бархатного берега и жемчужных островов, раскинулось царство мертвых, оплот высшей нежити. Наверное, как это ни странно звучит, самое миролюбивое. Туда ведет последняя дорога, или Дорога Смерти, она же Дорога Мертвых. По ней уходят, но не возвращаются. Говорят, где-то там, высшая нежить — это философы, ученые, изобретатели, маги, у которых на изыскания не хватило жизни, и они посвятили им свое посмертие. Избранным, прошедшим по этому пути, дарован шанс стать такими же. Отказаться от большинства мирских ощущений, дабы освободить разум для великих мыслей. Назло байкам — ничего общего с деревенскими самоучками, нашедшими древнюю книжку по некромантии и на свою голову сумевшими ее прочитать.

— Ты умница, Артелайл, что дальше?

— Царство мертвых простирается далеко на север, скрывая своей сизой пеленой почти весь Западный Хребет. На его северной окраине оно упирается в ледяные пустыни отреченных. У них много имен. Говорят, ими становятся те, кто потерял любовь, кого предали, и кто в отчаянии просто решил уйти... Для них в ледяных пустынях есть шанс найти новую жизнь и цель. Надо лишь брести по снегам, позволив боли утраты и обиды заглушить холод, и тогда, если судьба улыбнется, ты найдешь там доспех изо льда, выкованный для тебя самой зимой. И надев его, ты навсегда превратишься в лед, как и твое сердце. Когда-то давно, когда на Центральное королевство напали лисоухие, снежные воители пришли нам на помощь. Они были как снежные вихри в битве, несокрушимы. И тогда в хрониках появились первые записи о них. Всем известна история, как деревенская девушка узнала в одном из воителей отвергнутого ею ранее парня. Из-за нее тот и ушел на север, в снега, ибо когда-то любовь к ней была для него всем. А когда она подошла к нему, окликая по имени, он лишь взмахнул своим клинком из чистого как алмаз льда, и без слов и сожалений убил ее одним коротким ударом прямо в сердце. На его бледном лице, покрытом инеем, не дрогнул ни один мускул. Это страшные создания, уже не умеющие прощать.

Правительница ненадолго замолчала, продолжать рассказ было все тяжелей, мысли путались, хотелось только одного — спать. Иногда на самой грани чувств появлялось что-то отдаленно напоминавшее боль. Фигура склонившегося над девушкой Женекерса все так же казалась размытым пятном.

— Артелайл, сосредоточься, главное не обрывай рассказ. Тебе нельзя сейчас уходить. Прошу тебя.

Собрав все силы, какие только были, хранительница продолжила говорить.

— На северо-востоке территории лисоухих. Поистине, лисьи острые уши, луки. Когда-то они внушали ужас, их стрелы разили без промаха. Но когда в последней битве их короля сразили отреченные, они растеряли многое. Их магия теперь лишь тень былого могущества. Редкие изгнанники их племени осели в Центральном королевстве, большинство остались дома, но с каждым годом их все меньше. Недалек день, когда наследная магия оставит их навсегда.

Южнее, на востоке от Центрального Королевства, раскинулись древнейшие леса Окканши. Это мирный народ. И удивительный. Когда-то молодые побеги бывали у нас в гостях. На вид люди, самые обычные, но сходство кончается, когда представители древесных людей впервые пускают корни. С возрастом, они все реже покидают рощи, окончательно становясь деревьями. Никто не знает, когда появились окканши, словно жили в нашем мире всегда.

Артелайл никак не могла понять, что делает Женекерс. Иногда ее сознание ловило отголоски какой-то неизвестной ей магии, иногда она слышала визг какого-то инструмента, явно производства коротышек. Что-то внутри внушало ей доверие к нему и его поступкам, хоть и долгим их знакомство язык никак не поворачивался назвать.

— Потерпи еще немного. Лучше продолжай рассказ.

— Южнее когда-то располагался город магов Окторан. Маги этого города были способны одним только словом убить человека. Вооруженные лишь небольшой тонкой палочкой, выдававшейся аколитам, парой слов на умершем ныне языке они творили чудеса. И однажды они обратили свою мощь против королевства. Маги Центрального королевства были практически ничем по сравнению с ними: одно только слово их способно было обратить артиллерийский залп вспять. Но их силы не смогли дойти до Сантарина, благодаря султану Висящих Островов Икхаму. Икхам, заслуживший посмертно место в зале славы дворца Сантарина, своей жизнью спас Центральное Королевство. Когда казалось, что все уже кончено, он эвакуировал всех со столичного острова и единолично бросил вызов сидящему на троне Окторана Фрикриху. Тот принял вызов и в бою убил султана, ослабев и сам. Но он не разгадал коварный план Икхама, знавшего, что шансов против Фрикриха у него нет. Столичный остров, связанный с Икхамом, накренился, словно птица, пробитая меткой стрелой охотника, и спустя мгновение рухнул вниз, похоронив Фрикриха и разрушив Окторан. Ослабленный боем король магов мог лишь встретить свой бесславный конец под обломками, не в силах спастись даже сам. Со смертью короля магов выжившие потеряли большую часть силы. Слова более не призывали на головы врагов небесные кары, а тонкие палочки стали бесполезными кусками дерева. Теперь же на месте Окторана проклятые поля, ловящие одиноких путников в ловушку времени и пространства. Иногда там видят и одинокую фигуру в черном плаще, говорят, что это призрак Фрикриха, обреченный на вечное скитание. Но в тех степях обустроились не только маги. Еще там, спустя годы после того, как Окторана не стало, поселились совсем иные существа. Кочевники. Воинственные кочевые племена, однажды прошедшиеся по королевству огнем и мечом. Тогда, своим спасением королевство было обязано тебе, Женекерс и ты, пожалуй, лучше меня знаешь, как это все было.

— Уже почти все, но мне интересно услышать завершение твоей истории, знаешь ли, она намного интересней всех многотомников в дворцовой библиотеке.

Если бы могла — девушка обязательно бы улыбнулась, но сил сейчас словно не осталось вовсе.

— На юге Сторожевые горы, между которыми узкое ущелье ведет в Белую пустыню. В горах нашли пристанище коротышки, мастера металла, живущие не так уж глубоко под землей. Они когда-то были агрессивными, не раз нападали на Центральное королевство, но теперь давно как живут в мире с родом хранительниц и стали основной опорой в случае войн. А в далеких небесах, со времени гибели Икхама, появился новый султан — Виллам. Количество висящих островов с его приходом вновь возросло, и силы небесных жителей полностью восстановились.

— Я знаю Виллама. Я гостил у него когда-то давно, даже до того, как получил свои силы у колодца. Продолжай.

— Словно в противовес небесам, под землей, глубже самой глубокой шахты коротышек, живет народ кроу. Темная кожа, черные как бездонные колодцы глаза. Пугливые, иногда жестокие, живущие своим кодексом чести существа, мало общающиеся с поверхностью… а вот на самом юге… Женекерс больше не могу, просто не могу…

Маг отложил инструменты и устало присел на табурет, после чего продолжил рассказ вместо Артелайл. Операция далась ему тяжело, а предстояло еще убрать, прежде чем зрение, покинувшее хранительницу от обезболивающего, вернется. Ни к чему ей видеть всю эту кровь.

— А на самом юге расположена Белая пустыня, гиблое место, куда редко какой путник забредет. Караваны и то стараются ходить западнее. Когда колодец исполнил мое желание, я понял, что могу легко сплавлять вместе маленькие кусочки металлов, выполняя настолько тонкую работу, которая и не снилось лучшим ювелирам. И при этом, мне даже не нужны инструменты. Но легче всего, мне в работе было одно единственное вещество, на котором построена вся моя магия. В моем мире его называли кремний. Оно и без того встречается часто в природе, но здесь его было больше всего и он был в наиболее удобной для меня форме, потому это и стало моим домом.

— Если это не тайна, скажи, каким было твое желание?

— Мы были на волоске от гибели, и я просил силы. Мощи, способной защитить любимую и королевство. И колодец исполнил мое желание, хоть и изменил меня. Изменил то, как я вижу этот мир, а так же превратил бесполезные знания, что были в моей памяти в страшное оружие. И я в итоге им я и спас Илейн.

— Ты заплатил высокую цену, Женекерс. Но наши жертвы стоят наших целей…

Правительница больше не смогла противостоять боли и усталости, закрыла глаза и почти сразу же уснула, так и не закончив фразы.

— Отдохни, Артелайл, — произнес маг. Еще секунду посидел рядом, а потом, убедившись что она спит, начал убираться. Предстояло много работы.

Этот сон был так реален, как никакой прежде. Смешиваясь с видениями, он повторялся вновь и вновь, возникая из темноты и никак не давая хранительнице покоя. К боли она уже привыкла, но то, что представало перед глазами сейчас, превращало физическую боль в ничто.

Уродливые создания, словно выползшие из ночных кошмаров, стройными рядами марширующие из пустыни и не щадящие никого. Огромное войско, уничтожающее все Центральное королевство, беспощадно и неумолимо. А вместе с ним и все живое на континенте. Даже бродячих собак и скот. А в центре этого торжества смерти стоял закованный в серую стеклянную броню Женекерс, все ближе продвигающийся к колодцу искаженных желаний…

Защитников больше нет, да и от Сантарина ничего не осталось, союзники пали, замок разрушен, а тот с бесконечным удовольствием вытаскивает из колодца кристалл. Зачарованные цепи трепыхаются — у них нет шансов против такого врага.

Оставшиеся в живых предпочитают умереть, лишь бы не видеть творящегося ужаса, рек крови и ужасных существ, заполонивших мир, расползающихся из пустыни и уничтожающих все живое. Царствующие безраздельно на земле, в небесах под землей и даже на морском дне.

Маг хватает ее за волосы, тащит силой к колодцу, не давая ни малейшего шанса на спасение, и одним движением перерезает горло, проливая ее кровь на кристалл. И мир содрогается от жуткого, безумного хохота. Закатное солнце, едва пробивающееся через дым пожаров порождает алые отблески на броне Женкерса, серебром сверкает на его груди амулет...

Она уже мертва, но как в наказание все же видит то, что случится после ее смерти. Небеса расходятся, судорога проходит по миру, оставляя его в агонии… и все рушится, распадается и исчезает.

И потом только пустота, которая растает только для того, чтобы это видение в очередной раз повторилось с самого начала.

Тишина. Машинные залы подземелий Женекерса не были похожи ни на подземелья коротышек, где жарко, дымно и шумно, словно в аду, ни даже на стройные ряды шкафов из его родного мира, где стоял гул тысяч лопастей, охлаждающих столь горячие куски кремния скрытые под слоем железа.

Здесь было тихо. И прохладно. Женекерс не выжимал из маленьких кусочков кремния максимум, сокращая срок их службы. Он брал количеством, располагая их на колоссальных площадях своих подземелий. За исключением пары хранилищ и нескольких сборочных цехов — километры коридоров были пусты. Попавший сюда мог бы бродить часами, в поисках... да хотя бы Евклида, но так и не найти его. Зная, как много вреда может нанести здесь враг, случись ему сюда проникнуть — Женекерс сделал одну хитрость — размещал все в стенах, реже в запечатанных помещениях, дверей в которые не было в принципе. По корридорам его царства вечно гуляли едва заметные сквозняки, исправно отводя лишнее тепло.

Здесь думали сами стены. Покрытые толстым слоем стекла, они жили своей жизнью. Когда мимо кто-то проходил, под стеклом загорались огни, освещая дорогу. Из-под стекла смотрели любопытные глаза, запоминая и анализируя каждый шаг, каждую деталь. Именно по стенам бескрайних тоннелей его крепости были распределены почти все его вычислительные мощности.

И тут было пусто.

Пустота всегда давила на людей, сводила с ума. Дом Женекерса не был предназначен для человека, поэтому дверь в это царство редко открывали для кого-то, кроме него самого. Широкий туннель закончился внезапно. Вдали в компании нескольких странных существ показалась сгорбленная человекоподобная фигура. Когда-то злейший враг Женекерса, желавший уничтожить хранительницу и колодец, предатель, пустивший в страну степняков. И в прошлом — верховный маг королевства, и наставник Женекерса.

Некогда ухоженная борода висела на мертвенно бледной коже непонятным пучком, волосы представляли собой жалкое растрепанное зрелище. В нем не было сейчас почти ничего человеческого. Почуяв Женекерса, он отвлекся от работы и невидящим взглядом посмотрел на когда-то врага.

— Наверное, стоит тебе вспомнить, кто ты, — решил стеклянный маг.

Одной команды было достаточно, чтобы взгляд его бывшего противника вновь обрел осмысленность.

— Ты вернулся, — в голосе, хрипящем с того самого момента, как его горло пронзил стеклянный клинок, мелькнуло злорадство. И боль, — Каково тебе жить без нее?

— Было бы плохо. Если бы я чувствовал. Но, увы.

— Она мертва. Это было давно. Отпусти меня. Прикажи мне убить себя. Я отмучился свое и отплатил тебе. Ты повелеваешь всем, тебя испугалась даже Илейн, раз сломала собственное чувство и упрятала в склеп. Зачем тебе останки тщеславного колдуна?

— Когда-то я пообещал хранительнице, что желающие королевству зла будут страдать. Пока жив я. Тогда это было обещание. Теперь для меня это правило. Потому я не растворил твое сознание полностью, не уничтожил тебя, как твоих учеников и помощников. Тебе, Лиерки, смерти не видать еще очень долго. Как и сумасшествия. Ты так и будешь строить эти туннели, пока существует моя воля. Хотя бы потому, что Евклиду нужен обслуживающий персонал, способный заменять вышедшие из строя кусочки и создавать новые.

— Зачем тогда ты отвлекаешь меня от работы?

— Твоя ненависть ко мне позволяет лучше помнить, как сильно я любил Илейн.

— Тогда мои страдания ничто по сравнению с твоими, — равнодушно заметил бывший маг.

— Разница лишь только в том, что ты их чувствуешь. А я нет.

Женекерс мысленно махнул рукой, и глаза предателя вновь погасли. Ни ненависти, ни ярости, ни сочувствия... вид этого жалкого существа не порождал. А должен.

Бывший маг вернулся к своей унылой работе: пластинки кремния аккуратно взлетали в воздух и он устанавливал их на поверхности стены. Далее в ход шел мельчайший медный порошок, крупицы которого медленно сплавлялись образуя тончайшие металлические дорожки. Спустя секунды установленная и подключенная пластина покрывалась толстым слоем стекла.

Способных творить с песком практически тоже, что и Женекерс, существовало немного, и все они работали здесь. Лиерки и двенадцать его бывших учеников — все были здесь, занятые бесконечным строительством связанные древней клятвой. От них не осталось ни воспоминаний, ни сознания... Лиерки был уникален тем, что смог сохранить после принесения клятвы свое прежнее "я". Почему? Женекерс не знал, но предпочел приписать эту заслугу себе. От остальных же остались только никому не нужные воспоминания, да тела, хранящие остаток магического дара и оттого оказавшиеся способными создавать на пластинах кремния придуманный Женекерсом узор. Способные повторять, но не создавать.

Кроме этого было еще четверо пособников Лиерки и особенно сильные шаманы варваров, но они были заняты в производственных цехах, где такой аккуратности не требовалось. Лишь наиболее сильные из них могли немного самостоятельно мыслить, сохранив остатки былой личности. Но так везло далеко не всем. Большинство были безынициативными и безвольными рабами, способными лишь выполнять приказы.

Женекерс развернулся и продолжил свой путь по коридору. Открытым оставался вопрос будущего хранительницы. Операция с ногами Артелайл выдалась крайне тяжелая и последствия были мало предсказуемы.

Хотелось верить, что полученные когда-то целительные способности, ровно как и информация из старых книг сделают свое дело. Распространение яда удалось остановить, но вот сам яд... Он убивал. Природа вещества была столь непонятна и ужасна, что от ступней и до колен девушки все было мертво.

Маг не сдавался до последнего, но у полученной когда-то силы были свои пределы. Потому, пришлось воспользоваться старыми книгами коротышек и заменить мертвые ткани протезом, в точности следуя их науке.

Подобным протезом владел и он сам. Но сможет ли она ходить после этого? Свыкнется ли ее тело, не обладающее от природы его силами, с этим инородным предметом или отторгнет его? Этого, увы, Женекерс не знал. Но шансы были хорошими.

В конце концов — хуже уже не будет. А как говорят хранительницы — лучше неизвестность. Оценив риски, Женекерс пришел к выводу, что "неизвестность" была здесь допустима. Так у нее будет больше шансов выжить.

За очередным поворотом мага ждала дверь. Достаточно было лишь сосредоточиться, чтобы на серой поверхности стены вспыхнули символы, и дверь приветственно распахнулась. Внутри в огромном зале один за одним, загорались яркие огни, освещая тела сотен существ, словно заснувших на месте. Самые разнообразные черви, твари с крыльями, похожие на рептилий, создания с колесами вместо ног... Все здесь было сделано из лучшей стали коротышек, а внутри содержало созданные им пластины кремния, дающие им подобие жизни. Это была его армия.

— Евклид!

— Да, Женекерс.

— Отчет.

— Задания по производству выполнены. Все системы функционируют нормально. Периметр не нарушался...

Женекерс внимательно слушал монотонный голос, словно исходящий сразу отовсюду и сопровождающийся ворохом данных, всплывающих в мыслях. При этом он еще умудрялся думать о чем-то своем, продолжая путь к лаборатории.

В лаборатории его ждали три трофейных иглострела. Взяв инструмент, Женекерс приступил к разбору неизвестного ему оружия. Штампов оружейных мастеров на их деталях не было. Женекерс снял выточенный из дерева приклад, открутил несколько креплений. Слезы пустыни располагались в небольшой капсуле снизу, и вращали барабан. В движение иглы приводила "стальная мышца" коротышек. Намного тоньше тех, что он когда-либо видел или использовал.

Перезарядив один из иглострелов и проверив его, Женекерс пришел к выводу, что такая конструкция эффективна на расстоянии не более двадцати, максимум — тридцати метров. Даже легкая броня стражников способна остановить эти иглы даже с нескольких шагов. Этот недостаток с лихвой компенсировался скорострельностью и боезапасом. В магазин можно было заправить до полусотни этих ядовитых игл и отправить их все полет за несколько секунд.

Магазин был снабжен острой иглой. Именно через нее подавался яд, и смачивал сразу все иглы. Значит, это оружие специально изготавливалось под этих... ядовитых. Ведь яд это, по сути, их кровь. Женекерс отметил эту особенность и продолжил беглый осмотр.

Механизм подачи снарядов порождал жуткий при работе жуткий визг, что легко выдавало расположение стреляющего врагу.

Женекерс отложил иглострел и двинулся к выходу.

Самозарядный арбалет коротышек был бы более смертельным, точным и тихим оружием, способным пробить любую броню, особенно в условиях тесных коридоров сантаринского дворца. И был более доступен. Почему именно неизвестная доселе конструкция?

Оставив этот вопрос на будущее, Женекерс перешел в другую комнату, куда уже был доставлен один из трупов. Предстояло сделать вскрытие и изучить чем именно они отличаются от людей.

— Ну что же, ты выбрался, — Это был чужой голос. Он внезапно раздался где-то в самой глубине сознания. Голос, которого он не слышал очень долгие годы — Наконец-то.

Кажется, с магом захотел поговорить сам колодец. Или дух колодца. Опять. Словно и не было этих веков. Имеющиеся в его распоряжении знания были противоречивы. Он ничего не мог сказать о том, кто это существо и какие оно преследует цели. А самое главное — зачем оно когда-то четыре сотни лет назад даровало ему эти силы.

— Выбрался, даже не знаю, к твоему счастью или горю.

— Хранительница в твоих руках. Ты знаешь, что надо делать.

— Нет.

— Один раз ты уже не решился на это, в итоге потерял четыре сотни лет. Такой шанс редко выпадает дважды. Решайся.

— В моем мире все изменилось за это время, мне некуда и незачем более возвращаться. А здесь есть более приоритетные задачи.

— Как знать, возможно, там время течет иначе. Разве ты не хочешь домой? Разве ты не хочешь все изменить и исправить ошибку?

— Хочу? Странный вопрос от того, кто лишил меня большинства желаний. Хотя, кое в чем ты прав, — отметил Женекерс.

— Уже лучше, — в этот раз голос явно был доволен.

— Ошибку надо исправлять. Я не могу поступить так же, как поступил тогда. Возможно, именно из-за этого я, скорее всего, потерял Илейн. Надо проверить эту гипотезу.

Больше не обращая внимания на надоедливый шепот колодца, маг направился в покои, где спала хранительница.

Впрочем, она уже не спала. Лежала на самом краешке небольшой кровати, лишь недавно бывшей операционным столом, глядя в пустоту впереди себя невидящими глазами. Зрение вернется к ней позже. Сейчас различить их с Илейн было практически невозможно. Тот же профиль, красивые, утонченные черты лица, хрупкая и одновременно женственная фигура, длинные золотисто-рыжие волосы, вечно закручивающиеся на концах. Когда-то эти черты казались Женекерсу безумно красивыми. Теперь же... теперь ему было без разницы. Красота для него отсутствовала как понятие.

Женекерс сделал еще шаг, и она обернулась, словно заранее ждала его. Для нее он, скорее всего, все еще был мутной тенью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, наверное, лучше. Зрение возвращается — Голос дрожит. Страх? Боль? Или это лишь усталость после тяжелой операции.

— Тебе больно?

— Нет, все хорошо.

— Видения?

— Да...

Значит, это был страх. Женекерс подошел ближе, стараясь не пугать правительницу еще больше, остановился в паре шагов. Интересно, что говорят сейчас ее темно-зеленые глаза?

— Тебя мучают видения о разрушении этого мира, и ты видишь меня во главе всего предстоящего кошмара. Я знаю, это преследовало и Илейн. Скорее всего, поэтому я и оказался в той гробнице.

Артелайл теперь с неприкрытым ужасом смотрела на мага. Неужели он знал это?

— Я не знаю, что заставит меня так поступить, тем самым нарушив одно из своих собственных правил. Но знаю, что не до конца был честен с тобой. Когда я оказался у колодца, я испугался. Наверное, как и любой другой человек. И всем сердцем пожелал вернуться домой, лелея надежду, что смогу забрать с собой Илейн. Весьма глупо и неразумно, но допустимо для человека.

— И желание...

— Он не смог исполнить его, но сказал, что дает шанс. Силы и цель. В моей голове хранилось целое море абсолютно бесполезных для этого мира знаний, которые вполне помогали жить в моем мире, фактически были принесены из прошлой жизни. Колодец влил в них силу и изменил меня. То, что создавалось у меня дома при помощи технологий, которые и не снились коротышкам, и сотен тысяч людей, я мог делать здесь одним лишь усилием воли. Легко достиг высот, которые и не снились мне там. Но колодец сказал, что если я хочу домой, то я должен уничтожить Центральное королевство и утопить скрывающийся в недрах колодца кристалл в крови его хранительницы. И во всем этом был лишь один подвох. Я любил когда-то Илейн.

— Ты не сказал ей правду.

— Ты права. Не стал. Тому были весомые причины. Она видела скорее всего тоже, что и ты сейчас, именно тогда между нами впервые легла тень. Я был лишь до смерти напуганным человеком, попавшим в круговерть совершенно чужого мира, мне казалось, что все это бред, мое сновидение, галлюцинация. И что где-то там, дома, я лежу в больнице, без сознания, запертый в собственном разуме. И колодец сказал, что единственный способ проснуться — уничтожить сон. Я так и не был уверен до конца, боялся рисковать, сомневался. Хотел домой, но не решался... Илейн была для меня всем. Возможно, мой собственный идеал в мире грез, а возможно, единственная реально любимая женщина. Как узнать? У меня были считанные секунды обдумать все прежде, чем колодец изменил меня. После того, как я получил силу, все это стало пустым звуком для меня. Все то, что сдерживало бы меня от этого поступка, потеряло смысл. Остались только воспоминания.

— Но ты ведь не исполнил то, что сказал колодец?

— Нет. И не планирую этого делать сейчас. Но я совершил ошибку, которую не хочу повторять сейчас. Я не сказал о предложении колодца Илейн. Когда я получил силу, колодец так же изменил и меня. Расплата за силу? Или просто желание поиздеваться. Так или иначе, он убил во мне почти все чувства, сделав похожим внутренне на моих созданий. Не до конца, конечно, кое-что осталось. Но ничтожно мало. Наверное, сделал в чем-то похожим на отреченных. Осознавая то, чем я стал, я создал для себя набор нерушимых правил, вытащив из своей памяти все то, что я ценил. Это в какой-то степени заменило мне все то, что я потерял. Включая любовь к Илейн. Ты, Хранительница, по праву наследующая силу Илейн, должна знать правду. У меня нет от тебя секретов.

Девушка чуть потерла виски, в напряжении обдумывая все услышанное. Что-то было здесь не так.

— Я допускаю, что все это правда... Но никак не могу понять, почему колодец желает, чтобы его уничтожили? Это просто невероятно, как-то нелогично.

— Это казалось странным и мне. Это было похоже либо на ловушку, либо на ложь. Или на изощренное издевательство. Если бы я знал. Я перерыл всю библиотеку, каждую хронику, которая касалась колодца еще четыре сотни лет назад. А эти четыре сотни лет дело продолжали мои библиотекари. Их "орден" обосновался не только в Сантарине. Но я так и не понял. Увы. Откуда появился колодец и солнечный род его хранителей, почему? Слишком мало информации дошло до наших дней, и многое обросло сказками. Все это дико, не укладывается ни в какую теорию. Было бы слишком простым объяснением происходящего — списать все на бред моего больного разума. Чересчур много вопросов остается без ответа. Да и я бы такое в жизни не придумал бы.

Артелайл прикрыла глаза, стараясь вслушаться в собственные мысли. Во всем происходящем что-то было не так, что-то настораживало.

— Видения пропали, — вдруг осознала хранительница. — Я не вижу больше тебя уничтожающим все живое, все это исчезло! Это невероятно.

Этот исход был наилучшим, который он даже не предполагал.

— Как видишь. Я должен был сделать это с самого начала, жаль, но лучше и вправду поздно, чем никогда. Теперь отдохни, кошмары едва ли способствовали твоему отдыху.

— Подожди, я и с видениями умудрилась выспаться на неделю вперед из-за этого проклятого яда. Сон никуда не убежит. Я прошу, расскажи о себе. Откуда ты? В хрониках было написано так мало, мне необходимо знать.

Маг, вознамерившийся было уходить, опять присел на кровать.

— Сомневаюсь, что это будет интересно, но если хочешь... — он развел руками. — Я родился не здесь. Далеко отсюда. Наверное, это был другой мир или даже другая жизнь, непохожая на эту. Правда, суть не в этом. Родился, взрослел, учился. Как и все. Правда, там меня звали Евгений. Для друзей просто Женя.

— Женя, — Артелайл произнесла его, чуть растягивая и привыкая к необычному звучанию.

— Это здесь мое имя стало звучать как Женекерс, ибо созвучно с именем, что частенько встречается в северных провинциях. Правда, после всего что случилось, этим именем редко называют детей. При желании, можешь называть меня Женя. Последнее, что помню — я покинул родную страну и отправился на запад. В поисках лучшей жизни и работы по специальности. За прошедшие годы я сам забыл многое о доме. Там я прожил каких-то двадцать шесть лет. Здесь... Выходит, размениваю пятую сотню. Собственно, последнее, что я помню из той жизни — полет. Мы летели на крылатой машине, примерно как летающие механизмы коротышек, только быстрее, тише, удобнее. Там они получили распространение. А что было дальше, я гадал все время, которое был здесь. Но так и не нашел ответа. Словно все теряется в тумане... Дальше, я думаю, ты знаешь мою историю.

— Не особенно много. Как хотелось бы тебя расспросить о твоей родине...

— Лучше ты действительно отдохни, тебе предстоит заново учиться ходить.

— Я справлюсь, у меня нет выбора, — слова из уст Артелайл прозвучали так серьезно, что у мага не осталось ни тени сомнений. Она сильная. Как и все хранительницы. Это у них в крови.

— Мне же придется ненадолго отлучиться, — добавил он. — Накопилось много неразрешенных дел. Но здесь с тобой остается Евклид. При любой необходимости просто произнеси его имя, свой вопрос или пожелание, и он сразу ответит. Ничего не бойся и чувствуй себя как дома. К тому же, ты с ним давно знакома.

— Спасибо. За все, — откуда она знает Евклида, хранительница решила пока не спрашивать.

Женекерс ничего не ответил, просто вышел, оставив девушку одну. Артелайл легла и прикрыла глаза, с удовольствием наслаждаясь спокойствием и абсолютным отсутствием жутких видений.

Впервые за последние дни.

Глава 2

Солнце медленно скрывалось за горизонтом, готовясь нырнуть в бескрайние песчаные моря пустыни. От этого все окружающее пространство приобрело красновато-оранжевый оттенок, и даже небо перестало быть голубым, погрузившись в жаркое пламя заката.

Женекерс глубоко вдохнул раскаленный воздух.

— Евклид.

— Слушаю.

— Усиль охрану периметра, третий, шестой и девятый подразделения расположи в коридорах. Подними в воздух сотню соглядатаев, чтобы иметь информацию о всем, что происходит рядом. В случае опасности, используй маршруты эвакуации шесть или восемь. Остальное, я думаю, ты додумаешь сам. Меня ставить в известность при малейшей опасности.

— Разумеется.

— Положение столичного острова?

— Он почти прошел над нами. Лучше поторопиться.

— Понял.

Маг подошел к чуть выступавшей, невзрачной на вид скале и усилием воли чуть смахнул белый песок, обнажив небольшой постамент. В нем крылся главный секрет. Созданный султаном Висящих Островов этот камень давал возможность Женекерсу поднять в воздух всю скалу. Он сосредоточился, и поверхность под ним, дернувшись, сначала неуверенно, но потом все быстрее полетела вверх.

Рядом из глубины мыслей всплыла объемная карта. Столичный остров почти пролетел над ним, и поэтому Женекерс торопился. Платформу, лишенную каких либо перил, шатало, ветер норовил сдуть мага вниз в пропасть, но все риски и усилия стоили возможности увидеть султана Висячих островов. Это сэкономит очень много времени.

Летающий остров, до этого надежно скрытый огромным облаком, вырисовался перед Женекерсом, словно корабль из тумана. Алхимики при дворе Виллама давно обеспечивали «облачное» сопровождение, скрывая острова от любопытных глаз. И лишь немногие знали, какими путями и куда они летят. Женекерс знал, поэтому в это мгновение все величие Висячих островов открылось перед ним в полном объеме.

Огромная махина острова уже почти пролетела мимо, были видны лишь мелкие камни, осколки больших островов, еще не растерявшие свою «нетяжесть». Именно таким словом называли в королевстве это странное свойство, которое мог даровать предметам Султан.

Осталась малость — привлечь внимание хоть кого-нибудь из обитателей, чтобы потом перебраться во дворец.

Небольшой остров, на котором был лишь один одноэтажный домик и лужайка пролетал совсем рядом, всего в десятке метров…

Царящая вокруг тишина давила на уши. Она была настолько тяжелой, что и дышать становилось трудно, словно сама обстановка сжимала в удушающих объятиях.

Пустынный темный зал покрывал толстый слой вековой пыли. Она была везде, на каждом каменном выступе, на обрывках шелковых обоев, на останках некогда роскошной мебели, на торчавших из стен канделябрах, давно утративших свою позолоту. Вместо гардин на черных провалах окон вольготно раскинула свои сети паутина. Потревоженные не так давно пауки в страхе бежали отсюда, после безнадежных схваток уступив свои владения огромным двуногим созданиям. Большим и опасным.

Здесь в полутьме заброшенного поместья сейчас начали говорить исключительно шепотом.

— Прорыв в замок удался, но хранительница сбежала. Насколько нам известно, в игру вступил кто-то еще. Есть подозрения, что это Женекерс. Именно он помог ей и вывел ее из Сантарина.

— Женекерс? Любопытно… Но маловероятно.

— Да. Сам Женекерс Стеклянный. Я читал хроники и скажу, что новость о его пробуждении меня не радует. Фактов очень мало, сплошь догадки и легенды, которые расплодили любители марать бумагу. Зато мы смогли достать образец его личного оружия. Прошу, милорд.

Человек в сером плаще встал с покрытого пылью железного трона, спустившись вниз. Невозможно было представить, чтобы кто-то в здравом уме согласился добровольно находиться в таком мрачном и странном месте, да и еще и прикладывать усилия для поддержания поместья в подобном виде. Но и назвать своего милорда нормальным слуги бы не решились…

Мужчина с интересом повертел в руке клинок. Тяжелый, неудобный. Словно он был сделан из стекла, только невзрачно-серого и совсем непрозрачного.

— Он этим пользуется?

— Да, если хроники не врут.

Умелый удар о тренировочную деревянную куклу, стоявшую неподалеку, и клинок разлетелся на куски, оглушив звоном всех присутствующих.

— Едва ли. Это не холодное оружие, а жалкая игрушка! — мужчина был зол, отчего все окружающие заметно попятились назад от трона. — Ювелирное украшение, не более! И вы хотите мне сказать, что вот этим он отбил у вас правительницу?!

— Милорд…

— У вас были клинки, ядовитые стрелы и воины, а вы не сумели достать мне какую-то девчонку, которой и двадцати лет еще не стукнуло! Из-за этого... Стеклянного мага?

Теперь он был в ярости, дикой, страшной, люди отпрянули назад, боясь даже глаза поднять на своего хозяина.

— Прочь! Даю еще неделю, чтобы отыскать девку, а потом пусть виновные лучше сами насадят себя на эту стеклянную пародию оружия, чем попадутся в руки мне!

Зал опустел за считанные секунды, и вокруг вновь стало так тихо, что даже вой ветра за окном казался громом.

Бескрайняя зелень сада со стороны смотрелась драгоценным изумрудом. Тихо шелестели листья, в тени деревьев летали разноцветные птахи, где-то совсем рядом журчала вода, и повсюду расцветали крупные белоснежные цветы со сладким и приятным ароматом. Тишина и благодать.

Женекерса заметили жители одного из маленьких островов, его глыбу зацепили крюком и пришвартовали. Хотя и прошло много времени, но нужные слова заставили людей в кратчайшие сроки отвести его на столичный остров, к дворцу Виллама. Когда-то он очень боялся этих деревянных веревочных мостиков, соединявших острова. Они болтались над пропастью, открытые всем ветрам, и внушали ему истинный ужас. Теперь же... Страх не был властен над магом, да и свидетелей того, как он впервые, сжав зубы, заставлял себя идти вперед по такому мостику сопровождаемый смехом Виллама и улыбкой Илейн, не осталось. Разве что сам Виллам.

Его попросили подождать на самом краю сада, раскинувшегося у дворца, у изящной витой металлической изгороди. Прямо от ворот вперед вела аллея к видневшемуся вдалеке белоснежному дворцу с золотым куполом. Повсюду в целых ансамблях были выстроены фонтаны, вода из них под лучами солнца искрилась всеми цветами, образуя над дорожками радужное сияние. С момента последнего посещения здесь все стало еще прекрасней. Жаль только он теперь едва ли сможет оценить эту красоту.

Но внешнее спокойствие, безмятежность и беззащитность этого места были очень обманчивы. Если бы его не ждали, то мало бы не показалось. Над садом Виллама трудились лучшие из лучших. В считанные секунды и лишь для него лично сад мог превратиться в смертельное препятствие, запах цветов становился ядом, и куда не плюнь, под каждым камнем ждала бы смертельная ловушка. Мирные на вид ящерки, греющие свои тела на солнце, набросятся на врага с внезапно появившимися клыками, а стража возникнет мгновенно, словно из-под земли, чтобы унести портящие пейзаж кости и выкинуть, словно мусор за пределы острова. Всего того, что тут вообще можно ожидать, даже Женекерс не знал. Знал только, что лишь самоубийца попытается пробраться сюда без ведома Виллама.

Ну а для друзей — тут был истинный рай.

Гостя вскоре встретили. Белокурая девушка в длинном зеленом платье поклонилась и жестом пригласила следовать за собой, уверенно уходя вглубь сада. В отличие от центральной аллеи, тропка, по которой они шли сейчас, была совсем узкой и извилистой. Зато только отсюда магу удалось в полной мере оценить всю удивительную красоту сада. К сожалению, особых чувств, которые должно быть возникают у людей при взгляде на подобное великолепие, стеклянный маг не испытал. Он лишь мог оценить, сколько сил вложено султаном в это место за прошедшие века.

Беседка среди зелени появилась внезапно, словно образовалась из сплетения ветвей. Невесомая, увитая цветущим плющом.

— Виллам! Рад встрече.

Султан вышел из беседки, приветственно улыбаясь. Практически такой же, как и четыре века назад. В свободных светлых шароварах, легкой тунике. Темноволосый, кареглазый, даже его острая бородка не изменилась.

— Не верю своим глазам, Женекерс! Во имя Иллюны, сколько лет! Рад тебя видеть, — он крепко обнял своего гостя. — Знал, что рано или поздно ты выберешься из ловушки!

Он предложил магу присесть в удобные плетеные кресла и обратился к встретившей Женекерса девушке.

— Ивели, принеси гостю чего-нибудь попить.

— Вино?

— Просто воды, — спокойно произнес Женекерс и, быстро оценив объем кубка и свои потребности, добавил: — Два кубка. И немного соли.

— Как пожелаете, — девушку явно не удивило пожелание гостя. Зная Виллама резонно было предположить, что в гостях у него бывают самые разные существа с самыми разными вкусами.

— Это произошло бы скорее поздно, чем рано, так как меня все же выпустила хранительница.

— Значит, Артелайл приложила руку? — Виллам хмыкнул себе под нос, задумавшись. — Помню ее совсем маленькой, когда она вместе с матерью гостила у меня. На всем острове не было спасения от этого чуда. И как же она дошла до жизни такой, что освободила самого стеклянного мага?

— Несколько дней назад на дворец напали.

— Кто? — султан был крайне удивлен и встревожен. — Разведка работает из рук вон плохо, раз я до сих пор об том не знаю.

— Если твои осведомители были в тот день во дворце среди прислуги, будет актуально заказать заупокойную службу в ближайшем храме Иллюны — очень мала вероятность что кто-то выжил. А насчет новостей, сомневаюсь, что Совет Сантарина так легко позволит просочиться более или менее детальной информации о нападении. Иначе проблем не избежать. Хотя и сами они едва ли знают больше. Если вообще живы. Тебе, я думаю, лучше известно, сколько заклятых «друзей» у Центрального королевства осталось. И сколько их появилось за последние годы. Противник же наш кто-то новый. Но достаточно сильный, чтобы Артелайл увидела, как погибает все королевство под его мощью и выбора, кроме как разбудить меня не осталось.

— Что ж, теперь могу объяснить ее поступок. Она не пострадала?

— Ее ранили, яд проник достаточно глубоко...

— Это уже плохо, — султан расстроился окончательно. — Не факт, что появление новой хранительницы…

— Не торопись ее хоронить прежде времени, она жива. Если помнишь, я унаследовал большую долю сил Гвивеллы. Но вот ее ногам досталось. У меня нет сведений о том, что это такое. Ее ноги просто... умерли. Я остановил распространение яда, а мертвую плоть пришлось заменить. У моих сил тоже есть пределы.

— Протезом, как твоя рука? Бедная девочка...

Женекерс кивнул.

— Это было единственным доступным вариантом. Хорошо, что Евклид успел организовать доставку всего необходимого в мою лабораторию, еще пока мы были в дороге. Никто не заметит, но она хоть как-то сможет ходить.

— Я понимаю. Но ты уверен, что последствий не будет? Я помню тебя первые месяцы с этим твоим протезом, который сочился кровью, и не проходило недели, чтобы ты не пользовался услугами дворцовых целителей. Ты был первым ненормальным, кто решил на себе опробовать протезы коротышек и остался жив.

— Тогда я еще не встретился с Гвивеллой. Ее сила, которую теперь унаследовал я, позволяет без проблем совмещать живую плоть и протез. Хотя, я единственный, кто долго и успешно обходился с таким протезом…

Султан вздохнул.

— Что же, надеюсь на благополучный исход. Знаю, что ты не спустишь с нее глаз, и при малейшей опасности уберешь эту пакость, так ведь?

— Разумеется. В этой склянке я привез тебе яд, если необходимо могу достать больше, но, надеюсь, для изучения твоим алхимикам хватит. Часть отправлю своим контактам, если они еще живы. К сожалению, ни я, ни Евклид не смогли разработать действенных методик для изучения происхождения и свойств алхимических зелий.

— Хорошо, сегодня же им займутся самые лучшие люди, какие у меня есть.

Султан внимательно изучил на свет содержимое небольшого пузырька, переданного Женекерсом.

— И ты должен знать еще кое-что, Виллам. В пустыне я устранил нескольких нападавших. Помнишь моих червей?

— Которые поглощают жертв, подобно паукам? Попробуй их забудь, мерзкие создания. Как тебе вообще такое в голову пришло? — Виллам даже чуть поежился, вспоминая вид тварей.

— Эта часть силы досталась мне по наследству от Гвивеллы, и мы с Кикаросом просто экспериментировали. Учитывая свойства слез пустыни, поглощение трупов червями было естественными шагом, положительно сказавшимся на боеспособности. А вид... надо было, чтобы создания выглядели отвратительно и внушали страх, и Кикарос с задачей справился. Но не суть. Один из них полакомился трупом и более не ползает. Нападавшие лишь выглядели как обычные люди, либо были ими когда-то. Вместо крови у них этот самый яд. Пары капель на дротике достаточно, чтобы отправить любого человека к праотцам. Даже слезы пустыни, что я использую для питания своих существ, не настолько опасны, как то, что заменяет этим существам кровь. Из известных свойств я знаю только одно — смешиваясь со слезами пустыни они разъедают, как металл, так и стекло. Евклид проводит эксперименты с имеющимися образцами известных соединений, но как я уже говорил — мои возможности исследования здесь очень ограничены.

Теперь радость от встречи со старым другом окончательно уступила место обеспокоенности.

— Да эти слезы пустыни та еще дрянь, десятка лет не пройдет, чтобы какой-нибудь идиот не отравился, заливая их в некоптящий светильник. Хоть запрещай их. Но это? — Султан внимательно посмотрел на склянку. — Что ж дальше то будет? Что за высшая ядовитость такая пожаловала сюда.

— Вот и я о том же… О враге мы знаем чуть меньше, чем ничего, — сказал Женекерс. — Артелайл опасно появляться во дворце, он действует скрыто, и если смог под носом у нее провернуть это нападение — сделает это и еще раз. Но я не совсем желанный союзник роду хранительниц после того, что случилось четыре сотни лет назад. Факт. А моя пустынная крепость — не место для нее. Потому я буду все делать, сидя в тени. Ты, напротив, помогал королевству еще до моего появления тут.

— Я буду рад видеть Артелайл у себя. Без вопросов. Помогу, чем смогу. Хотя у меня тут более людно, выше опасность.

— Я думаю, риск оправдан. Я приставлю ей дополнительную охрану.

— Хорошо. И за Кикаросом я уже послал. Будет с минуты на минуту.

— Он здесь?

— Да. Твое счастье. Говорит, на старости лет от подземелий у него ломит спину, и потому нашел приют здесь. Вот уж обрадуется, он столько всего наплодил в чертежах за эти годы. А уж как обрадуется Ивели, что он покинет наконец-то острова. Ты ее в жизни не заставишь даже близко подойти к его лаборатории.

— Спасибо, Виллам, почти все острые проблемы теперь решены. И у меня остался лишь один важный вопрос к тебе, — Женекерс на мгновение замолчал.

Султан в ожидании прищурился, внимательно разглядывая собеседника.

— Так уж и быть, спрашивай.

— Как ты стал султаном небес?

— Неожиданно, — Виллам рассмеялся, — я уж не знал, чего ожидать. Исторические книги ты, я так думаю, читать не станешь?

— Евклид их уже давно прочитал. Но в этом случае, нет. Ты более достоверный источник.

— Вообще, это долгая история. Не думаю, что ты поймешь.

— Попробую.

— Я родился вдали отсюда. Нью-Йорк, хотя вряд ли название этого города тебе скажет о чем-то.

Словно вспыхнуло в глубинах памяти, и вытащило ворох ассоциаций, очень и очень старых.

— Скажет... Продолжай.

— Шла война. В общем, я был пилотом и последние часы своей прошлой жизни вспомнил только тогда, когда разменял здесь четвертую сотню лет. Мне доверили перевезти какой-то музейный хлам в город Вашингтон с другого конца страны, причем срочно. Не знаю, зачем и что я перевозил, но точно не довез — у меня отказал двигатель, я разбился. Самое яркое, что потом вспомнилось, это наступившая тишина, заменившая тарахтение машины.

— То есть, ты умер?

— Не знаю, — Виллам пожал плечами. — Скорее всего. Помню, что пытался сесть, садиться было некуда, да и планировать было практически невозможно на той машине... У нее аэродинамика ведра. Помню удар, боль. Машина при падении несколько раз перевернулась. Наверное, я сломал спину, потому что не чувствовал ног и рук... видел только потом что-то светящееся рядом. А секунды спустя уже стоял на северной окраине Центрального королевства без единой ссадины, но с больной головой.

— Любопытно. А что было дальше?

— Дальше книги особенно и не врут. Местные так и не выговорили моего имени, вот так Уильям стал Вилламом. Меня приютили в одной деревеньке на северо-востоке, где я вел жизнь обычного крестьянина, пока на нас не напали лисоухие. Хоть их король и был давно убит, молодняк частенько нападал на небольшие поселения. Мелкая и подлая месть за прошлые поражения. Я тогда стоял у обычного колодца, набирал воду, и когда тот заговорил со мной. Жутким голосом в моей голове. Я подумал, что схожу с ума.

— Он предложил силу?

— Нет. Шанс вернуться домой. Пусть я и не помнил о последних часах своей жизни, но семья, оставшаяся в Нью-Йорке, была перед моими глазами всегда. Жаль, фотография так и осталась в той груде металлолома. Вот только я, разумеется, уже слышал рассказы о колодце и о том, что он искажает желания. И как бы сильно не хотел вновь увидеть жену и сына, прекрасно понимал, что получу совсем не то, чего желаю. Вернусь и куда попаду? Может, умру в тот же момент? Пусть этот мир не был моим домом, но и пути назад у меня уже особенно и не было. И я с этим смирился.

— Логичное решение.

— Вот я и сказал об этом колодцу. Прямо. Мне показалось или я слышал смешок. А потом он повторил предложение еще раз, сказав мне, что у окраины деревни уже просвистели первые стрелы лисоухих. Он предлагал мне силу и шанс вернуться домой, теперь последнее было уже как приятное дополнение к прочему. Мое дело — буду я пользоваться этим шансом или нет. Выбора не было, я согласился. Помимо жены и сына, больше всего я тосковал о полетах. О небе. И, разумеется, уже слышал сказки о героически погибшем султане небес.

— И вдруг ты так легко стал султаном Висящих Островов?

— Именно. Я словно бы ощутил, что вес любого предмета можно убрать. И что сделать это элементарно. Лисоухие прыгали вниз в панике, когда огромный кусок земли с самой деревней, полем и куском леса взмыл вверх. Я словно вырвал этот остров из земли, благо там под ним в земле была огромная скала, за которую было легко... как бы это сказать... "ухватиться". Стрелы лисоухих поднимались в небо вместе со своими хозяевами, чтобы спустя час вновь обрести вес и рухнуть на землю в котлован, который я оставил после себя. Теперь на месте того селение озеро Небесное.

— Да, их сил было явно маловато для боя с тобой.

— Колодец дал мне страшную силу, перед которой спасовали даже сильнейшие маги этого мира. А дальше моя судьба складывалась как понаписанному, сам почитай в летописях. Постепенно появились желающие из других сел и городов переселиться ко мне, возникали новые острова, а моя прежняя деревня превратилась со временем в богатый столичный остров. Да и жители тех немногих островов, что остались от Икхама признали во мне своего нового повелителя. Мы получали все больше влияния... В общем, Висячие Острова быстро восстанавливаясь после потери Икхама и старой столицы в Окторане. Даже проблемы с пресной водой мне удалось решить вскоре. Висящие Острова — это теперь мой ребенок от начала и до конца.

— Тот шанс вернуться. Колодец предложил тебе...

— Пойти, зарезать хранительницу и утопить кристалл в ее крови, — равнодушно продолжил Виллам. — Вот пускай сам и идет. Я своего мнения за эти годы не изменил. И я буду не я, если так поступлю. А теперь, раз уж мы начали откровенничать, я жду того же и от тебя. И что-то говорит мне, что твоя история не слишком отличается от моей. Иначе бы ты задал мне слишком много вопросов.

— Я не делаю из этого секрета, хотя помню не очень много. Я летел в чужую страну, думая начать жизнь с нуля. Меня там ждала и интересная работа, и люди... И дальше пустота. Но думаю, тебя обрадует новость о том, что летел я как раз в Нью-Йорк.

— Что? Постой... — Виллам раскрыл широко глаза. — Но, выходит все это время...

— Да. Я подозревал, что ты тоже родом не отсюда, но тогда, до того как Илейн упрятала меня в склеп, поговорить так и не удалось. Я рад, что в этот раз не стал этот разговор откладывать на потом.

— Да уж. Какой дома был год?

— Две тысячи... восьмой. Не знаю, как сейчас.

— Тогда делать там мне явно уже нечего... Кто победил?

— Германия проиграла.

— Да... Хоть какая-то радость.

Виллам вздохнул и печально улыбнулся, наблюдая, как в саду легко порхают разноцветные птахи. Женекерс же продолжил свой рассказ. Впрочем, большую его часть Виллам уже знал...

— Так что ты думаешь по поводу возвращения? — поинтересовался в завершении султан.

— Нет. Не ценой жизни Артелайл. Когда колодец исполнил мое желание, у меня появились некоторые... особенности. Я стал мыслить скорее как машина, едва ли смогу тебе это объяснить.

— Неужели за семьдесят лет там жизнь так поменялась?

— Поменялась. И очень здорово. В общем, я когда-то давно я был одним из тех, кто учил сложные машины думать, если так можно выразиться. Колодец извратил эти знания, переосмыслил и вложил в меня совсем по-другому, извратив до неузнаваемости. Мне проще себе сделать правило и следовать ему. И мое правило — не причинять вреда хранительнице. И ему я буду следовать.

— В тебе больше человеческого, чем ты думаешь. И после этих четырех сотен лет это даже заметнее, чем раньше.

— Может просто за этот долгий... отпуск я от нечего делать научился лучше притворяться человеком?

— Возможно. Но мне хочется верить в то, что от тебя прежнего хоть что-то осталось.

— Возможно, ты прав, раз уж небольшая недоговорка была достаточна, чтобы Илейн увидела столь страшное будущее и спрятала меня в склеп. Не знаю. Но и ладно, этого я не изменю. Помимо текущих проблем с Артелайл я еще хочу продолжить кое-какие исследования. И тут у меня есть теория, которую ты подтвердил. Частично.

— Поделись.

— Все государства, исключим пока Центральное королевство, имеют своего правителя. Некую фигуру, наделенную редкой силой. Иногда такой фигурой становится обычный человек, как ты, но со временем он все равно собирает вокруг себя народ, создавая свое государство. Путь не важен — важен итог. И его подданные спустя века перенимают часть силы своего правителя.

— Допустим. Я тому подтверждение. Большинство жителей островов могут изменять вес предметов силой своей мысли. Не сильно, но могут. Вон, та же Ивели, например. Однажды сорвалась и упала вниз. И ничего, со страху так свой вес облегчила, что и синяка не осталось. Больше испугалась. Подобрали ее внизу, дали пару дней отдохнуть, вот и все дела.

— Так вот. Все строится всегда вокруг некого... демиурга, я бы назвал нас так. Что если ко всему этому приложил свою невидимую руку колодец. Как-то они ведь получили силы?

— Вполне возможно. Ты думаешь, что все они получили силу от колодца, как и мы с тобой?

— Именно. Теперь давай подумаем, как колодец выбирал достойных?

— Сложный вопрос.

— В праздники тысячи людей бросают в колодцы по всему Центральному королевству, и даже за его пределами монеты, загадывая желания. Говорят, что у каждого есть шанс получить желаемое. Но исполняет он не их. Их он даже не слушает. Как он выбирает из толпы того, чье желание исполнится? И ведь если выбрал, избранный услышит его голос откуда угодно когда угодно. И не только по праздникам.

— Наверное... — Виллам крепко задумался. — Но что это знание нам дает?

— Представь, если все правители в этом мире оттуда же, откуда и мы. История Центрального королевства — это жизнь среди врагов. Пары столетий не пройдет, чтобы на него не напали. И это никогда не междоусобица — всегда все начинается с нападения на Центральное Королевство. Оно — главная мишень. И это делает всю историю этого мира, которую прочитал Евклид... Странной.

— Ты думаешь, они все рвались когда-то в прошлом... домой?

— Ты сам это сказал, — заметил Женекерс. — Вывод напрашивается сам собой. Во многих случаях, проигрышным было решение сразу идти на Сантарин, не желая удержать захваченное. Лишь бы взять столицу. Как если бы исход компании был не важен полководцу, как и неважно то, что удержать захваченное выйдет едва ли. Но, заметь, идущего в атаку быстро уничтожали коллективными усилиями. В случае опасности, на помощь приходили даже те, кто до этого считался врагом. Не без вероломства, но подобные игры с хранительницей редко заканчивались успехом. И опять вопрос — почему все вдруг приходили на помощь королевству, даже если до этого не были особенными друзьями?

— Успех для одного означал гибель для мира в целом и всех остальных. Выбора не было. Проглоти гордость, или погибни. Звучит чертовски правдоподобно.

Некоторое время друзья молчали, просто размышляя каждый о своем и наблюдая за игрой теней в листве роскошного сада.

— Знаешь, Женекерс, а ведь я тоже не бездельничал все это время. Я наконец-то составил карту мира.

— Неужели облетел его весь? — теперь султану удалось удивить мага.

— Именно. Знаешь, я даже сначала думал, что этот мир — как огромный шар, прямо как наш.

— А он не шар?

— Не знаю, пойдем, покажу фотографии. С тех пор как коротышки принесли в этот мир фотографию, во мне проснулся фотограф.

Виллам двинулся в сторону дворца, и почти сразу же проследовал в обширный зал библиотеки.

— Вот, смотри. Такой была Артелайл, когда я ее видел в последний раз.

Женекерс посмотрел на фотографию с весело улыбающейся девочкой и вернул ее Вилламу. Его разум быстро дополнил портрет недостающими красками. Сама же картинка еще несколько минут висела перед глазами, прежде чем отправиться в хранилище где-то в памяти Евклида, как в черно-белом, так и в цветном виде.

— Ага, вот она, — султан разложил на столе большую карту и принялся рассказывать. — Пустыня твоя упирается в океан на юге... Собственно, все в него упирается, ибо мы сейчас парим над одним единственным материком. Вот эту, восточную часть южной оконечности материка я изучил плохо — тут извергаются вулканы и летать опасно. С одинокой горой тоже все ясно — там близ вершины очень холодно, я не хотел губить растения. И так на юге меня однажды меня накрыло пеплом, и я погубил почти половину своей зелени. Зато я бывал во многих портовых городках, их хватает по всему побережью. И по южному и по западному. Я побывал везде. Разве что на крайнем я севере еще не был. Там ледник отреченных, тоже не хотел сады губить, очень холодно. Восток, напротив, безлюден — в море упираются болота, и кроме людей в паре деревенек там мало кто живет. Ну еще степи, где сейчас пусто. Запад точная противоположность. Судоходство развито, идет торговля с мелкими островами в океане. Конечно же тут основной игрок — Жемчужные Острова. Правда, там сейчас правит регент, так как двух наследных принцесс держит какое-то проклятие. Регент тот еще проныра, говорят у него какие-то дела с пиратами.

— Да уж, куда же без пиратов.

— Океан вообще таит в себе много чудес. В основном, разбросанных по островам. Что-то, возможно большее, — в глубинах. Однажды, когда я пролетал где-то вдали от берегов, увидел вот это. Этот водоворот раза в четыре больше столичного острова.

— Любопытно.

— Сфотографировал и ладно. Я почти забыл про него, пока спустя четыре месяца не увидел кое-что еще.

— Что это? — Женекерс очень внимательно рассматривал фото.

— Вода. Вернее, водопад, падающий прямо с небес.

— Может еще один висящий остров, только выше?

— Я так и подумал, когда мы начали подниматься. Всегда мечтал узнать, насколько высоко мой остров может взлететь. Решил, если похолодает — полечу сам на какой-нибудь небольшой скале. Но не тут-то было. Как выяснилось вскоре. Мы поднимались неделю. Я помню, еще в прошлой жизни наверху было холодно. Даже если садясь в самолет с тебя стекали ручьи пота, то наверху зуб на зуб не попадал. Но... здесь все не так. Через неделю мы были у самого потолка.

— Потолка?

— Да. Мы долетели до неба. Оно медленно двигалось, вместе с солнцем. Сквозь прозрачный, чистейший хрусталь светило солнце и звезды. И в одном месте, вниз лил водопад. Огромный поток воды. Мне стало интересно, я выделил людей, и они стали долбить, подальше от водопада, небосклон. Работы длились почти шестьдесят лет. И самоокупались, так как небесный хрусталь раскупали ценители. Так на столичном острове на трех шпилях теперь сияют самые настоящие звезды, которые они добыли. Но это мелочи. Мои люди долбили небеса не зря. В итоге мы натолкнулись на туннели кроу.

— Кроу? Они живут и там?

— Нет, — Виллам улыбнулся. Это те же самые кроу, что живут внизу.

Женекерс задумался на секунду, перестраивая картину мира и игнорируя нестыковки, которые напрашивались. Привычная логика давала сбой. Как минимум потому, что непрерывно падающая вниз вода и выливающаяся через небосклон уже являла собой потенциальный вечный двигатель и нарушала привычные законы физики. Не в первый раз, но на этот раз очень и очень серьезно.

— Выходит, мир как бы замкнут — Женекерс решил, то сейчас было бы актуально выразить удивление — Где мы, черт возьми?

— Я тоже хотел бы это знать. И мучаюсь этим вопросом уже долгие годы. Водопад — это лишь та вода, что уходит в увиденный мной ранее водоворот, чтобы вновь упасть с небес. И так до бесконечности.

— Но из твоих слов выходит, что этот водопад путешествует вместе с солнцем, и никак не связан с водоворотом.

— Я проверял. Выкинул в водоворот кое-какие заметные вещи, мои люди тут же зафиксировали их упавшими с неба. Так что, этот мир очень странен.

"Подтверждено экспериментом" — пометил мысленно этот факт Женекерс.

— И не так уж велик.

— Да, он крошечный.

Маг пустыни несколько долгих минут изучал фотографии, а Виллам терпеливо ждал.

— Ладно, у нас с тобой еще есть время для раздумий над этой загадкой. А пока мне нужно лететь. Не хочу оставлять Артелайл одну.

— Правильно. Ровно через неделю здесь будет Ланна. Я думаю, что ее прошлое нам тоже будет небезынтересно.

— Королева вампиров? Ты пытаешь проверить, не научился ли я за четыре сотни лет удивляться?

— Именно, — рассмеялся султан. — И в следующий раз, бледная немочь, постарайся хоть немного отдохнуть и побыть на солнце, иначе Ланна спутает тебя с одним из своих подданных.

Женекерс лишь хмыкнул в ответ, делая вид, что оценил шутку.

— Я рад, что ты снова в игре, стеклянный маг.

— Спасибо, Виллам.

— И забери у Ивели пакет с едой. Хоть будет чем побаловать хранительницу.

— Благодарю.

У обрыва Женекерса ждал пожилой коротышка, с двумя мешками в руках. В них Женекерс узнал парашюты коротышек, без которых ни один из них не соглашался погостить на Висящих Островах. Собственно, он и был их изобретателем. Его борода была аккуратно заплетена в косу, лысину обрамляла седая бахрома волос, а на губах играла улыбка.

— Начальник, как же я рад тебя видеть. Надеюсь, работы будет много?

— Много, Кикарос, много. Сразу по прибытии.

— Это хорошо. Признаюсь, я не думал, что проживу столько.

— Надеюсь, старость не слишком тебя зацепила?

— Нет, служба лорду песков продлевает жизнь и полезна для здоровья. За эти годы я придумал много интересного. Хотя спина надоедает. У меня уже четыре позвонка там из стали стоят, лет сорок назад один совсем... того. Ну и у меня есть для тебя кое-какие мелочи в чертежах да прототипах.

— Что же Кикарос, нам вскоре потребуется все это и даже больше. А пока...

Женекерс коснулся плеча старого друга, заставив того поморщиться.

— Ты так и не научился лечить подобно Гвивелле, мягко, нежно и безболезненно. Но спасибо, стало намного лучше.

— Главное, это результат.

С этими словами маг пустыни взял у друга парашют и легко шагнул в пропасть, словно делал это каждый день.

Хранительница в этот раз проснулась бодрой и на удивление отдохнувшей. Сонливость прошла, в тело вернулись силы, а глаза видели практически нормально. Не мешало бы и перекусить, потому что девушка вообще не помнила, когда в последний раз ела, то ли вечером перед покушением, то ли еще днем. Но начинать лучше с малого. Интересно, сумеет ли она вообще встать?

Можно было бы сосредоточиться и воспользоваться даром, но в обычной жизни, когда ей ничего не грозило, хранительница предпочитала не злоупотреблять силой, зная, что все имеет свою цену. Да и некоторые мелкие неожиданности порой могли приносить радость, а важные события всплывут в сознании сами собой.

Для начала Артелайл попробовала пошевелить пальцем, но нога внезапно и резко согнулась в коленке, девушка даже вскрикнула от удивления. Ноги ощущались очень странно, но двигались, хоть все было довольно перепутано. Чувствительности поубавилось, рассчитать усилие было практически невозможно... Дар подсказал ей, что на сами ноги, ей лучше пока не смотреть. Только спустя полчаса правительница смогла встать и сделать первые неуверенные шаги. При этом отпускать спинку кровати желания не возникало. Пока она стояла в нерешительности сделать очередной шаг, как раз появилась возможность осмотреться по сторонам.

Складывалось впечатление, что комната выплавлена неведомой силой прямо в песке. Кровать, полки, стол, скамьи, шкаф — все было одним единственным монолитом из одинакового сероватого стекла. Местами он менял оттенок и там прямо в стенах горели яркие огни, прямо как своеобразные светильники. Но в целом не самое оптимистичное место. А вот постельное белье было обычным. Девушка невольно улыбнулась. Если бы маг еще и спал, накрываясь песком, это было бы вообще жутко. Или нет... Присмотревшись, Артелайн поняла, что постельное белье было не совсем обычным — оно было соткано из паучьего шелка, и должно было стоить целое состояние.

Через некоторое время удалось перебраться ближе к столу и полочкам. На одной из них Артелайл сумела рассмотреть фотографию. В отличие от черно-белых снимков, которые научились делать коротышки около пяти сотен лет назад, этот неожиданно оказался цветным. Его обратная сторона была все тем же стеклом. На изображении напротив совершенно дико построенного здания стояли люди. Одним из них был явно Женекерс, разве что моложе. И он улыбался. Спокойной и естественной улыбкой, которой Артелайл еще у него ни разу не видела. И едва ли увидит. Да, это был определенно он. Но глаза у него были карие, а не серые.

Она уже чуть уверенней отошла от стола и направилась к двери, теперь и держаться за что-то было необязательно, главное сохранять равновесие.

— Не рекомендуется сильно нагружать Ваши новые ноги, — прозвучал откуда-то размеренный голос. — Рекомендован отдых.

— Иклид? — вспомнились слова Женекерса о помощнике.

— Евклид. Я могу чем-нибудь помочь?

— Разве что организовать мне какой-нибудь перекус. Хочется есть.

Ответом хранительнице стала тишина. Главное, чтобы она своей простой просьбой не умудрилась сломать чудное создание мага. Мало того, что он нес ее весь путь на руках и спас от яда, так еще она и сломает его детище.

— Евклид? — осторожно позвала она.

— Приятного аппетита.

Дверь открылась, и в комнату въехало весьма странное безногое создание. Вместо ног у него было одно большое колесо и два меньшего размера. В когтистых лапах оно везло поднос с куском вяленого мяса и тушеной фасолью. Рядом стоял стакан с водой.

— Быстро, — правительница, мягко говоря, удивилась. Но поднос взяла и присела за стол. — Даже у вельмож, которые гоняют слуг изо дня в день, так шустро ничего не приносят.

— Я сделал предположение, что после сна Вы будете голодны, потому позволил себе заранее достать провизию из запасов и подготовить все для Вашего обеда. Большим выбором, не располагаю. Однако этого должно хватить для поддержания жизни.

— Ты чудо.

На тот раз Евклид опять промолчал.

— А где Женекерс? — спросила, наконец, Артелайл, доедая мясо. До этого оторваться от незамысловатой еды и произнести что-то членораздельное она просто не смогла.

— В данный момент отсутствует. Ориентировочное время прибытия четырнадцать минут восемь секунд.

— Хорошо, я подожду.

Евклид действительно был удивительным созданием. Когда-то хранительница думала, что сады султана Висящих Островов это чудо, но по сравнению с искусственно созданным ребенком Женекерса они отходили на второй план. Впрочем, ребенком ли? Какие-либо эмоции в его речи отсутствовали, голос был ровный, с металлическими нотками... Прямо как.

— Евклид?

— Да.

— А расскажи, откуда в библиотеке Центрального королевства вдруг появились эти библиотекари. Я жизнью обязана Элмаре.

— Элмара и другие — это не более, чем человекоподобные тела, которыми управляю я. Когда-то давно, до своего пленения, Женекерс решил собрать в меня информацию об этом мире. Он считал, что если мне удастся вобрать все знания этого мира, то возможно я смогу дать ответ, куда он попал. Собственно, ради этой задачи я и отчасти был создан. Орден библиотекарей существует для того, чтобы я мог вбирать знания. Фактически сейчас мне доступна любая из книг как малой, так и Великой Сантаринской Библиотеки. А так же библиотеки всех основных городов королевства, юга и Жемчужных Островов.

— И ты можешь найти любую книгу?

— А также нужную страницу и слово менее чем за секунду. Можно подбирать книги по содержанию или упоминанию отдельных исторических лиц.

— Что написано на шестьсот сорок третьей странице третьего тома путешествий Листравина?

— В этой книге только четыреста восемьдесят две страницы.

— Начало восьмой главы.

— «Эта глава повествует о странствиях моих на дальнем юге, в ходе которых...»

— Поразительно. И ведь, поколения хранительниц, наверное, даже и не догадывались, кто заправляет всей библиотекой. Скажи, а почему ты не пытался освободить Женекерса.

— Он запретил мне это делать. А я, при всех моих возможностях, я здесь подчиняюсь его приказам.

Артелайл вновь прилегла на постель, ноги невыносимо болели и ощущались... не совсем как свои. Евклид предупреждал не зря. Перетруждать их пока нельзя, как бы ни хотелось.

— А что с моими ногами?

— Женекерс был вынужден частично заменить их протезом. Более подробную информацию, я думаю, он сам даст.

Маг и впрямь появился на пороге спальни ровно через пятнадцать минут. Причем даже не стал приветствовать девушку, сразу перейдя к разговору.

— Прости, что не смог вылечить тебя. Я не лекарь и никогда им не был. Сделал то, что мог.

— Ты спас мне жизнь, а это куда ценнее. Поэтому я благодарна тебе и нахожусь у тебя в долгу, — заверила его хранительница.

— Ну, не все так радужно. Пройдет время, привыкнешь, и твои ноги не будут знать усталости, но вот когда силы кончатся, ты просто упадешь. Прости. Они не могут хорошо различать тепло и холод, прикосновение к ним или удар клинком по ним будет так же проблематично отличить. К непогоде они будут сильно болеть, чего, увы, я не в силах изменить. Ну и, разумеется, отношение к этому людей.

— Не извиняйся за то, в чем не виноват. Кстати, откуда ты знаешь про непогоду?

Женекерс улыбнулся и закатал рукав. Кожа его левой руки оказалась лишь тонкой перчаткой. Сама же рука оказалась сделана из протезной стали коротышек. Тонкие линии очерчивали едва заметные пластины, должно быть скрывавшые сложные механизмы. Сбоку был виден штамп лучшей и древнейшей литейной коротышек — литейной братьев Текаракси.

— Потому что я когда-то потерял руку, Артелайл. Сам бы никогда не смог восстановить ее, если бы не один мой друг. Немолодой коротышка, гений механики подгорного племени, изгнанник. Он был мне добрым другом еще до того, как я получил силу, а после... В обмен на мое покровительство он помогал мне. Во многом благодаря его усилиям мое воинство получило свою смертоносность. И эти существа, которых ты видела — в равной степени его создания, как и мои. И это он помог мне вернуть руку в виде этого протеза. И он ждет меня в лаборатории. И мы хотим сейчас кое-что для тебя сделать. Или, вернее, кое-кого.

— Кого? — магу удалось заинтриговать правительницу.

Он помог ей подняться и повел куда-то, правда, потом опять пришлось подхватить девушку на руки — ноги слушались свою хозяйку еще слишком неохотно.

— Но прежде, я хочу тебя кое с кем познакомить. Насколько мне известно, ты уже видела библиотекарей.

— Да. Я даже и не подозревала, что они были все время в Сантарине.

— Ты обратила внимание на то, что им заменяет кожу? Это особый паучий шелк, который плетут для меня пауки. Я дал им в свое время здесь дом. С одним из них, я хочу тебя сейчас познакомить. Его зовут Кинтрел. Он уже стар. Старше меня. Он не причинит тебя зла, главное не бойся.

Дверь отъехала в сторону, и хранительница в сопровождении мага зашла в помещение. Потолок был здесь намного выше, здесь было еще прохладнее. В отличие от коридоров, где стены светились там, где они шли, тут было темно. Лишь кое-где в стенах горели тусклые огни.

— Они любят влагу, прохладу и темноту, потому я создаю им для этого наиболее комфортные условия. Вот и Кинтрел. Я думаю, тебе будет проще с ним общаться, чем мне.

Из темноты и впрямь ползло нечто. Он был почти вдвое выше Артелайл, а тело его было покрыто мягким серым ворсом. Многочисленные ноги мягко переступали по полу пещеры. Он остановился в нерешительности в десятке метров от Артелайл и, подойдя к стене, вывел на ней одной из своих многочисленных ног странный символ, который загорелся на мгновение голубоватым огнем.

— Что это?

— Он чувствует твой страх, Артелайл, и не хочет подходить ближе, чтобы не пугать тебя. Не бойся. Он не очень хорошо видит, но зато слух у него отменный.

— Мои извинения, Кинтрел, я...

Только заглянув несколько раз в будущее, Артелайл смогла побороть свой детский страх. Только после этого Кинтрел подошел поближе, одна из его удивительно подвижных лап метнулась куда-то и извлекла какой-то сверток.

— Возьми, это его подарок тебе, — произнес Женекерс, наблюдая за своим питомцем.

Артелайл послушно взяла из паучьей лапы сверток. Стоило ее руке неуверенно прикоснуться к нему, как она ощутила волнами исходящие от Кинтрела уважение и восхищение. Хранительница извлекла на свет легкое платье, сотканное из серого струящегося шелка. Ей прекрасно было известно, как ценился этот материал, и какое сокровище сейчас предстало перед ней.

— Спасибо! — Артелайл с благодарностью взглянула на паука.

Кинтрел оставался на месте всего пару секунд, а потом нарисовал еще один странный изломанный символ и тут же уполз куда-то вглубь пещеры.

— Как ты с ним общаешься, если ты...

— Если я ничего не чувствую? — понял вопрос хранительницы Женекерс. — Да, это проблема. Я и впрямь ничего не чувствую рядом с ним, а он меня только слышит. Но он научился рисовать на стенах. Евклид создал специально для него подобие языка, которым ему удобно пользоваться и благодаря которому я могу в общих чертах понять, что он хочет сказать мне. Какое-то проклятие их народа не дает им возможности изъясняться на привычном нам языке, даже письменно. Чтобы обойти его потребовались некоторые хитрости. Но они неплохо понимают нашу речь.

Маг помог Артелайл добраться обратно к ее комнате, где их уже ждал коротышка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Приветствую вас, хранительница. Меня зовут Кикарос, в далеком прошлом был в Совете Сантарина при Илейнии, значить.

— Рада познакомиться.

— В общем, мы постараемся вам помочь.

— Теперь, к самому главному. Тебе нужны как минимум две новые служанки. С учетом временной ограниченности действий, да и вообще в целях присмотра и охраны. Их я сделаю почти такими же, как известная тебе Элмара, разве что они будут более приспособлены для появления на людях и ведения боя. И они будут независимы от Евклида. Кикарос?

— Я убил не один год на это, и рад, что пригодится. Мои добрые друзья в горах наконец-то научились делать очень тонкую мышечную сталь, и это открывает нам некоторые возможности. Короче, они будут не так наконец-то позорно выглядеть, как библиотекари. Я даже смогу сделать какую-никакую мимику, потому как эти ничего не выражающие маски, не в обиду тебе, начальник, сказано... В общем, в опытной партии у меня две штуки есть. От оригинала даже я не отличу, ежели паучью рисовальню на них напялить.

— Тогда подготовишь их, а мы пока будем здесь.

— Хех, легко.

Артелайл сразу осознала, что эти двое давным-давно работают в тандеме, так что понимают друг друга буквально с полуслова. В комнате к их возвращению оказался накрыт небольшой столик, за который Женекерс и пригласил хранительницу.

— Евклид тебя покормил тем, что было, так что я решил немного разнообразить все фруктами с Висящих Островов, надеюсь, придется по вкусу.

Выглядело все на диво аппетитно, яркие фрукты были все знакомы, и после серости окружающего пространства они смотрелись на стеклянной посуде настоящими солнышками.

— Спасибо, Женекерс, ты очень многое для меня делаешь.

— Не стоит.

Маг подошел к полке и взял с нее ту самую фотографию, которая так заинтересовала правительницу. Он провел по ней рукой, и изображение сменилось, потом еще раз и еще.

— Что это? — осторожно спросила Артелайл, не зная, стоит ли поднимать данную тему.

— Прошлое. То, каким я был до этого мира. Освежая в памяти прошлое, я заставляю себя помнить, кто я и что ценю в жизни. И оставаться прежним.

— Помнить?

— Да. Колодец здорово изменил меня, и лишь воспоминания помогают мне сохранять остатки человечности. То, что ты видишь, все мои эмоции — это все игра. Больше, у меня ничего не осталось. Старые человеческие воспоминания имеют свойство блекнуть, и их надо постоянно освежать.

Артелайл молчала долгих десять минут, сосредоточившись на еде. Он и так не был самым разговорчивым человеком… Но если те немногие эмоции, что мелькали на его лице лишь игра… Женекерс же, положил фотографию на место и явно ушел куда-то в свои мысли. Оставалось только гадать, что происходит в его голове.

— Скажи, что ждет нас теперь? Ведь те, кто напал, просто так не сдадутся, раз уж они решились на штурм Сантарина.

— Ты на время отправишься к султану Висящих Островов. Там тебе будет лучше, не безопаснее, но... Все же лучше. Кроу и коротышкам эти подземелья, может, и пришлись бы по вкусу. Хотя коротышкам здесь было бы слишком скучно, а для кроу — слишком близко к поверхности. Но это точно не место для хранительницы, хотя ты вольна оставаться здесь ровно столько, сколько захочешь. Я в свою очередь постараюсь узнать, что происходит в столице.

— Я не могу надолго оставлять дворец, мне нужно в Сантарин. Мой Совет явно в панике, они даже не знают, жива ли я!

Женекерс прикоснулся к поверхности стола и она, до этого матовая стала меняться, покуда не стала зеркальной.

— Посмотри на себя, Артелайл.

— Женекерс... — Хранительница взглянула на свое отражение, уже зная наперед, что с Женекерсом придется согласиться. Она прекрасно помнила свое отражение в зеркале неделю назад. Это казалось уже прошлой жизнью. Лицо осунулось, под глазами пролегли тени. В левом глазу было неприятное кровавое пятно — лопнул сосуд. Должно быть побочный эффект обезболивающего.

— Понимаю. Но месяц отдыха на островах роли не сыграет. Отправишь Совету послание, что все в порядке, только место пребывания указывать не стоит. А по возвращении домой у тебя уже будет достойная и надежная охрана.

— Охрана? — не поняла девушка.

— Да. Они, — маг кивнул в сторону двери.

В комнату зашли две девушки, одетые в серые платья, такие же, как то, что подарил ей Кинтрел. Артелайл на миг почудилось, что она смотрит в зеркало. Вернее, в два зеркала. Ведь они были похожи на нее, как две капли воды.

— Как это возможно?

— Отлично вышли, начальник. Даже сам бы не подумал, кто они, — хихикнул из-за двери коротышка.

Если бы дар предвидения сейчас не подсказывал Артелайл успокоиться и довериться магу, она бы точно испугалась. Силы Женекерса с каждым часом ужасали ее все больше и больше.

— Они...

— Да, Артелайл, внутри сталь! Лучшая сталь, которую эти прохвосты могут продать только родственнику и только за неприличные деньги — хмыкнул Кикарос, — А какая там механика! М...

— Они, как известная тебе Элмара, только немного сложнее. Едва ты попала сюда, твое изображение увидел Кинтрел и его подопечные и взялись за работу. Когда он увидел тебя воочию — он лишь дополнил несколько недостающих деталей, чтобы они совсем были похожи на тебя. Они очень любят рисовать «с натуры». Впрочем, есть и минусы.

— Какие?

— Ремонт, — промычал Кикарос, — я, конечно, люблю свое дело, но вышло сложновато. А если устроено сложновато, то сломать просто. В общем, постарайся не сломать их ближайшую неделю. Запасные части будут только в конце следующей недели. К минусам стоит отнести так же то, что мимики пока практически нет у них. Я думаю, Женекерс исправит ближайшие дни. Пока не было времени, сама понимаешь, склеп не курорт. Ну и мелкие косметические доделки. Если что — говори.

— Самое важное — эти служанки неподвластны даже мне.

— Тогда кому? — насторожилась хранительница.

— Тебе. И только тебе. Я не знаю, как сложится будущее, меня судьба не наградила даром, подобным твоему. Но я привык готовиться к худшему. По твоему приказу эти создания будут сражаться даже со мной, хотя направлять их против создателя было бы не очень эффективно.

— Я и не собираюсь этого делать. Даже больше, я твердо знаю, что теперь этого делать не придется.

— Что ж, тебе виднее.

Пусть маг и не показал этого хранительнице, но после ее столь уверенных слов, жить стало определенно легче.

Глава 3

Султан Висящих Островов неспешно вышел на огромный балкон и, наслаждаясь прекрасным видом, вдохнул чуть прохладный утренний воздух. За резными перилами из белого камня раскинулась пропасть. Ниже медленно плыли облака, а еще ниже — поля Центрального королевства. Это место было не только отличной смотровой площадкой, отсюда он управлял полетом всего столичного острова. И тут Виллам просто любил проводить время.

— Красота… — приятный женский голос шелком скользнул по коже. — Знала, что найду тебя здесь.

— Да, Ланна, рад, что ты уже здесь.

— А как я рада. Моя помощница передала мне, что у тебя наметилось что-то срочное?

Виллам развернулся, глядя на изящную женщину, находившуюся в нескольких шагах от него. Лет тридцати на вид, с бледной, почти белой кожей и угольно-черными волосами, спускавшимися ниже плеч. Сегодня она выбрала темно-синее платье с глубоким вырезом. Откровенное и провоцирующее. Впрочем, как всегда.

Королева умела производить впечатление. Более того, если мужчина в ее присутствии сохранял спокойствие она это считала... недопустимым.

— Итак, к чему такая спешка? — поинтересовалась она.

— Хотел скорее увидеть тебя, знал, что ты порадуешь взор бедного султана.

— Насколько я знаю, у тебя сейчас гостит Артелайл, разве хранительница недостаточно радует твой взор?

— Не ревнуй.

Ланна хитро прищурилась и подошла к Вилламу, потом обвила его шею руками и, притянув поближе, нежно поцеловала.

— Знаешь, — в итоге заметила она. — Я чувствую, что дело не только в этом.

— Чутье интриганки тебя не подводит.

— Забыл сказать «старой».

— Не рискну, — Виллам улыбнулся, помогая королеве присесть в одно из стоявших рядом кресел. — Иначе на следующем поцелуе ты опять забудешь спрятать клыки.

— И правильно, — улыбнулась она, устраиваясь удобнее в кресле и нежась в солнечных лучах. В отличие от многих других вампиров, королева, прожившая сотни лет, солнца не боялась, более того она даже любила нежиться в закатных лучах.

— Позволь, я оставлю все наши долгие разговоры на потом, — в ответ она лишь хмыкнула и потянулась все телом, словно кошка, еще соблазнительней, чем прежде. — И не надо издеваться, я не железный, но дело действительно очень важное. Мне необходимо знать, какой была твоя жизнь до того, как ты стала королевой.

— Да ты, собственно, и так все знаешь, — отмахнулась Ланна. — Интриговала при дворе в Сантарине, потом один древний вампир, по каким-то причинам желавший завести потомка и уйти на покой, отдал мне свои силы. Весьма приятным способом, надо отметить, не считая укуса.

Виллам улыбнулся.

— А раньше?

— Это так важно? — теперь женщина насторожилась.

— Очень важно, — заверил султан. — И никто не узнает о твоем рассказе кроме меня, я обещаю. К тому же, я облегчу тебе задачу. Старым вампиром был случайно не колодец искаженных желаний?

Ланна глубоко вздохнула и кивнула.

— Хорошо. Но я не хочу больше об этом вспоминать. Я жила далеко отсюда. Дворцовые интриги по молодости, любовники у ног одной из прекраснейших дам двора. Старости это безразлично, и красота имеет свойство проходить. Тогда я была простой смертной и увлеклась мистикой, надеясь найти способ отодвинуть старость. Дура. В итоге, меня сдал инквизиторам бывший любовник. Там была такая вера, и всех, кого подозревали в колдовстве, жарили на кострах. Примерно как «каратели во имя очищенной Иллюны», только там это было в сотни раз хуже. Святые отцы были святы только на словах. Торговали индульгенциями направо и налево. Это такая бумажка, согласно которой тебе отпускают грехи, лишь бы платил. А как они бегали за юбками, иным дворцовым франтам и не снилось.

— Хм, и они тебя схватили.

— Да. Было больно, но я не терялась. Знала, что уже не выберусь и плевала смешанной с кровью слюной им в лицо, надеялась, что разозлю их, и меня убьют быстро. Спустя неделю мне это удалось, я вывела из себя главного в их шайке. «Ты настолько заблудилась, что тебе нет спасенья в раю, да и в аду места для такой не найдется». Он ушел, вернулся со шкатулкой... скорее даже с небольшим сундуком. Открыл его... А дальше я не помню ничего. Очнулась в Сантарине, причем на удивление помолодевшей. Пыточную и инквизиторов вспомнила, когда разменяла шестую сотню лет и сменила привычное мне имя Анна на Ланну. Вот и вся история.

Виллам некоторое время сидел в задумчивости, молча вращая перед глазами лишенные веса капли воды, притянутые из ближайшего фонтана. Ланна не отвлекала султана, пока он сам не нарушил молчания.

— Средневековая инквизиция. Немного наслышан. Кое-какие книги по истории и мне доводилось читать. Выходит, Женекерс был прав. Остается лишь понять, что же именно он раскопал.

— Пояснишь?

— Я родом оттуда же, откуда и ты. И стеклянный маг тоже. Только разное время. Получается, что здесь мы все чужие и обрели силу только благодаря колодцу. Ох, как подозрительно...

— Ты уверен? — голос королевы посерьезнел.

— Теперь абсолютно. Совсем скоро прилетит Женя и, чувствую, нам необходимо будет о многом поговорить.

Ланна оставила свое кресло и присела на подлокотник того, в котором сидел султан.

— А обещал, что никто не узнает... — скорее для виду протянула та, а потом резко сменила тему — Вот так всегда, стоит мне приехать, и вечно возникают какие-то проблемы, а я, между прочим, очень скучала по некоторым летающим…

— Не встречал еще нормальных людей, которые бы поверили словам королевы вампиров, — он рассмеялся и обнял женщину. — Но я, видимо, дурак, раз верю.

— У нас ведь есть хотя бы час до появления этого мага? — коварства в голосе Ланны явно прибавилось. — Просто я прекрасно знаю, как мы его проведем…

Женекерс сидел и отстраненно смотрел куда-то вдаль. Он прилетел десять минут назад и ждал прихода Виллама. Тень открытой беседки защищала от лучей жаркого солнца, дарила прохладу, так необходимую для размышлений. А подумать было о чем.

— Ланна, — он даже не обернулся, словно почувствовал приближение Ланны. Правда, потом все же посмотрел на королеву вампиров, подходившую к нему вместе с султаном. Взгляд его ничего не выражал, и не останавливался долго на деталях фигуры, что в некоторых случаях привыкшая блистать Ланна расценила бы едва ли не как оскорбление.

Маг поднялся и галантно поцеловал холодную руку женщины. Прекрасной и смертельно опасной.

— Ожидал, друг мой, ожидал. Глаза тебя выдают, в них нет удивления, — она улыбнулась. Пожалуй, Женекерс был единственным чье равнодушное отношение к своей внешности она не принимала на свой счет. Чего с этого болезного брать-то?

— Хотел бы я, чтобы оно в них когда-нибудь вновь появилось. Обычное, а не поддельное. Но, увы…

— Четыре века тебя не изменили, — сказала королева. — Не скрою, человеком ты мне нравился больше.

— Я помню, как эта хитрая обольстительница решила проверить его терпение, — со смехом произнес Виллам, — а Женя будучи красным, как рак, извинился и умылся прямо из фонтана.

— В итоге Илейния появилась сразу же с инструментом, чтобы снять с моего лица южную рыбу-липучку, а после весьма ловко использовала этот инцидент в ходе трехсторонней встречи, при подписании соглашения, — закончил историю Женекерс. Последнее напоминание заставила Ланну поморщиться. Она всегда искренне считала, что хранительницы играют не честно!

Все разместились в беседке, а Виллам вольготно присел прямо на перила, чтобы видеть всех присутствующих.

— Итак, — перешла сразу к делу Ланна. — Как я понимаю, у нас наметился некий альянс по борьбе с... неким ядовитым фанатиком, скажем так, который рвется к колодцу?

— Называй это так, если хочешь. Факт — хранительницу хочет убить некая неизвестная нам сторона, обладающая некоторыми силами — спокойным голосом произнес Женекерс.

— И мы, три фактически разные силы, каждой из которых когда-то уже предложили убить хранительницу, думаем, как этого не допустить, — коварно продолжила женщина.

— Да, жизнь хитра, — вздохнул Виллам.

— И я не совсем понимаю, почему все здесь уверены, что никто из нас самих не лелеет тайных мыслей прирезать при случае Артелайл? — спросила женщина.

— Логичное предположение для королевы интриг, вот только провидицу не обманешь... — начал Женекерс — Если кто-то из нас задумал предательство...

— Давайте без взаимных подозрений! — прервал их Виллам. — Если мы не будем друг другу доверять — далеко не улетим. Женекерс, я знаю, ты привык работать один. Ланна, ты привыкла видеть предательство и измену во всем и во всех. Это у вас в крови.

Ответом была лишь коварная улыбка. Женекерс сохранил все тоже доброжелательное выражение лица, которое говорило ровным счетом ничего. О том, что он проработал восемнадцать вероятных сценариев развития событий с учетом предательства каждого из присутствующих, включая саму Артелайл, он решил умолчать. Лишь скорректировал свои действия так, чтобы узнать об этом первым, и при этом по возможности не обидеть тех, кого считал друзьями.

— Но нам необходимо собраться вместе, если мы реально желаем уберечь Артелайл и весь этот мир в дополнение, — закончил мысль султан. — Если кому-то наплевать на все вокруг, что ж, это уже другой вопрос.

— Не кипятись, — успокоила его королева. — Мы все знаем, что хранительницу надо спасти. Других мыслей у меня лично нет и в помине. Так что успокойтесь.

— Я нахожу подозрительными настойчивость колодца и его вечные попытки устранить хранительницу, причем чужими руками — продолжил Женекерс. — Долгое время после того, как я оказался здесь, моей рабочей гипотезой было то, что все вокруг меня лишь сон. Хотя сейчас это было бы чересчур простым объяснением.

— И ты уверен, что я и Виллам не твои личные галлюцинации? — осведомилась Ланна.

— Женщин с таким характером в моих галлюцинациях никогда не было, — не остался в долгу Женекерс.

— Лучше не остри. Для меня обычно острота звучит как хороший комплимент, но когда ее произносят с таким каменным лицом... Брр. Это уже более похоже на угрозу.

— Почему лично ты отказалась от мыслей идти на Центральное королевство войной? — вдруг спросил султан.

— А в чем мне выгода? — не смутилась женщина. — Если меня дома что и ждет, так это состарившееся тело, по которому прошлась дикая толпа инквизиторов. Хорошо так прошлась, не по одному разу, пока им не надоело. Да и сомневаюсь, что со мной там окажутся верные мне клыкастые девочки. Здесь я королева вампиров, там — потенциально никто и ничто. Оно мне надо?

— А колодец?

— Он мастер убеждений, но куда ему тягаться со мной. Врет, недоговаривает. Играет. Я эту игру слишком хорошо знаю, чтобы ему поверить. Какой бы не была правда, но предложение колодца очевидная ловушка. Он играет свою игру. И какой бы она не была — мне она совсем не нравится.

Ланна улыбнулась, но не так как обычно коварно или призывно, а совсем по-обычному, даже чуть печально. Торопиться верить во все услышанное не стоило, но доля правды в словах королевы имелась.

— Что ж, теорию уже выдвинуть можно.

— Вперед, кто, как не ты, еще поработает с фактами, — заметил Виллам.

— Ну, вообще-то Евклид. Хотя это не важно. Постараюсь быть кратким, так как на повестке дня еще наши планы относительно Артелайл. Как установил Виллам, этот мир небольшой и замкнутый. Предположительно все люди, наделенные здесь властью, родом оттуда же, откуда и мы. За исключением хранительницы, относительно нее какие-то теории строить крайне сложно. Наконец, слова инквизитора, которые вспомнила Ланна. Не ад и не рай.

— Чистилище?

— Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это утверждение, — произнес Женкерс.

Он не был силен в теологии. Единственный текст, на который он наткнулся в своих воспоминаниях, где было бы описано чистилище — "Божественная Комедия" Данте, когда-то прочитанная им.

— Что тогда?

— К сожалению, я не обладаю достаточной информацией о чистилище, чтобы сделать сравнение. О достоверности речи вообще не идет. Давайте пока вернемся к воспоминаниям. Ланна помнит ларец, Виллам помнит, что перевозил какой-то музейный хлам. Мог ли это быть тот же самый ларец? Или то, что было в этом ларце. Про себя я пока молчу, так как мои воспоминания о последних днях перед появлением здесь весьма туманны. Вопросов много, но пока вырисовывается одно — мы в ловушке, в неком месте заточения.

— Большая выходит тюрьма. И комфортная.

— Кто такие хранительницы, и откуда пошел их род? Является ли колодец действительно выходом из этого мира? В чем смысл наделения всех нас столь огромной силой... И самое главное — какова реальная цена за нее? Вот вопросы, на которые я хочу знать ответы.

— Правильные вопросы.

— Боюсь, ответов так просто не найти, — подвела итог Ланна.

— У меня есть Евклид. Я начал его создание почти четыреста лет назад. Он изучает и обрабатывает все материалы, архивы, переписи, карты, хроники этого мира… Все, что существует. Возможно, сумев пропустить через себя больше информации, чем кто либо из смертных, он даст нам некоторые ответы. Шанс разобраться есть, только времени уйдет еще не меньше века. Хотя я попытаюсь форсировать все сроки, какие только могу.

— А пока мы остаемся в нашей мышеловке, — радости в голосе султана не было.

— Может, пока забудем о столь далеком будущем и перейдем к главному насущному вопросу? — предложила королева. — Что будем делать с угрозой для Артелайл?

— Это проще, — ухмыльнулся Женекерс. — Надо всего лишь остановить еще одну рвущуюся к колодцу силу.

— О существовании которой мы раньше и не знали, — добавил Виллам.

— Это кто-то новый. Желательно для начала с ним поговорить, — Ланна всегда предпочитала такие методы.

— Если он будет говорить. А если нет?

— Тогда его придется устранить, — легко добавила королева.

— Ты себе не изменяешь, — констатировал факт Виллам.

— Пока давайте займемся мелочами. Виллам, позволь позаимствовать кое-что у тебя в библиотеке.

— Помогу чем смогу, — только и ответил султан.

— А я пока найду Артелайл и поговорю с ней, — завершил Женекерс их небольшое собрание.

Хранительница сидела на скамье, у самой кромки парящего острова, и разглядывала в подзорную трубу далекую землю.

Фетта и Тетта, приставленные Женекерсом, отныне повсюду следовали за ней послушными тенями. Странные, последовательные до мелочей, педантичные и безмолвные. Хотя она за прошедшую неделю к ним почти привыкла.

А еще она вновь почувствовала уверенность в своих ногах, ходила лучше и лучше. Все еще прихрамывала и не всегда могла рассчитать силу, но по счастью, ее новые служанки всегда были рядом. И если физическое состояние постепенно улучшалось, то вот в душе творилось непонятно что. С одной стороны, дар предсказательницы твердил, что на островах опаснее, чем в пустынной крепости Женекерса. Но с другой стороны, хранительница была безумно рада сменить мрачные подземелья на цветущие и яркие аллеи садов столичного острова. Хотя мрачные ли? Едва ли. Скорее просто серые, чуждые привычным человеческим ощущениям, как и их хозяин.

Кроме этого Артелайл сильно переживала. За оставленный Сантарин, за свой Совет, за королевство. Внезапное нападение показало, как они расслабились за прошедшие века спокойствия, утратили бдительность, раз допустили появление подобной угрозы. Все эти мысли никак не давали покоя. И даже, несмотря на то, что будущее не предвещало ничего плохого, девушка все равно была встревожена. Ведь и внезапное нападение на дворец по какой-то неведомой причине не являлось до того ей в видениях, лишь мелькало мутным пятном, как если бы кто-то нашел способ скрыться от ее дара. Но возможно ли это?

На этом фоне казалось удивительно странным то, что Женекерс смог сам изменить предначертанное тогда, в подземельях. Может быть, с ее даром что-то не то? Ходили упорные слухи, что с каждым поколением дар хранительниц слабеет, но подтверждений этому весомых она не видела. Ну а пророчащие беду были всегда, в каждой стране и во все времена.

Она вдруг улыбнулась, встала и быстро направилась вглубь сада, свернув с тропинки. И почти сразу же увидела невдалеке стеклянного мага.

— Здравствуй.

— Артелайл, — он не ожидал увидеть девушку так быстро. — А я как раз тебя искал. Виллам сказал, что ты где-то в саду.

— Я знаю, вот и решила сэкономить для тебя десять минут поисков. Меня порадовало, что вы сумели прийти к компромиссу с королевой.

— Да, полезная это штука, знать все наперед, — усмехнулся маг.

— Не соглашусь, — хранительница покачала головой. — Порой я не могу определиться, дар или проклятие мои видения.

— Знаешь ли, очень многое в жизни можно трактовать и как благо, и как беду.

— Например, твою встречу с Гвивеллой в пустыне, правильно?

— Вообще-то, именно ее я и хотел привести в пример, — развел руками Женекерс. — Хотя, ты, наверное, и так это знала.

— Ты расскажешь мне о ней? О том, как приобрел силу повелительницы пустыни?

— А ты так хочешь это знать? — спросил маг.

Просьба хранительницы его не удивила. Он знал, что с момента его пробуждения она активно стала изучать его биографию. Вполне естественный интерес.

— Да.

Женекерс вздохнул. В этом вздохе Артелайл на миг почудилась печаль.

— А что ты вообще знаешь о Гвивелле? — начал с малого мужчина.

— Легендарная хозяйка мертвых песков, красивая и бессмертная, способная влюбить в себя мужчину одной лишь песней. Где-то в Белой пустыне стоит храм, сложенный из костей тех, кто принес себя в жертву ее красоте. Она была хозяйкой пустыни до тебя, но когда появился ты, о ней говорить перестали. Словно она пропала.

— Я встретил Гвивеллу, когда впервые пришел в пустыню. И слышал ее песню, которая сгубила и легендарного Орратла кочевника, и многих других. Но для меня это была лишь песня. То что должно было рвать душу у других, у меня не вызвало даже малейшего отблеска в душе. Набор звуков. Не более. Лишь на пару мгновений она смогла пробиться ко мне, а потом все исчезло.

— Ты устоял перед ее чарами? — Артелайл была в замешательстве.

— Да. В книгах любят писать, что лишь потому, что был силен духом, или чувство к Илейнии победило злую магию.

— Ты даже после... того как получил силу... любил Илейн?

— Не знаю, у меня были и есть воспоминания, больше ничего. Я стараюсь и старался сохранить их. И самое главное, что она тогда понимала меня и помогла обуздать полученную силу, превратившую меня в подобие отреченного. Обращала мое внимание на неприметные детали. Ей повезло намного меньше меня.

— Но... Ты не похож на Тетту или Фетту.

— Нет. Но был. Вначале я даже не мог нормально говорить. За себя нынешнего я должен благодарить и Илейн, и Гвивеллу... И четыре сотни лет, за которые я немного разобрался в себе и людях.

— Гвивеллу?

— Да. Наверное, об этом мне должно быть тяжело вспоминать.

Солнце немилосердно жгло, раскаляя песок пустыни до невероятных температур. Даже здешние змеи, прозванные за манеру передвижения «штопорами», редко показывались на поверхности. В это время путник на удивление спокойно брел по пескам, словно не замечая жара. Укутанный в серую робу, он казался лишь пятном на идеально белом песке.

Женекерс твердо знал, что делать. На исполнение задуманного уйдут столетия, но теперь ему некуда спешить. А значит, к вопросу надо подойти основательно. Пока ноги монотонно несли тело мага все глубже в пустыню, мозг напряженно работал, в малейших деталях продумывая планировку и строительство огромного комплекса под песками. Планы повисали перед глазами, изменялись. Достаточно было лишь немного пожелать, и призрачная структура будет проверена на прочность в случае землетрясения, наводнения... Его разум все сделает за него и даст ответ.

Как жаль, что он не чувствует. Он точно знал, что от такой силы получил бы колоссальное удовольствие.

Маг остановился лишь на третий день пути и лишь из-за того, что воздухе все ощутимее чувствовалась странная горечь. Из походной сумки он извлек маску, изобретенную коротышками и позволяющую людям защититься от пустынных поветрий. Источником этой беды служило ядовитое вещество, которое текло где-то под песками. В простонародье его называли «слезами пустыни», и проклинали те года, когда ветер приносил смертельно опасные испарения в деревни. Но у всего, что несет смерть, есть и обратная сторона. Как из яда змей делали противоядие, так и из слез пустыни коротышки научились получать электричество. Используя сосуд и два металлических стержня, подгорные мастера создали свои некоптящие лампы — дорогую редкость, встречающуюся в домах вельмож и дворцах правителей по всему континенту.

Слезы пустыни несли в себе колоссальный запас энергии. Лишь высокая токсичность и сложность добычи тормозили распространение вещиц, использующих их. А добывали их люди обычно просто собирая капли, остающиеся после поветрий.

Женекерс сосредоточился, и песок, послушный его воле, стал медленно плавиться, спекаясь и образуя белесые пластины. Для начала следовало создать для себя небольшое укрытие, вот только песка вокруг было намного больше, чем маг использовал раньше в работе, поэтому справиться с ним оказалось неожиданно сложно. Его дар, подобно ювелирному инструменту, совершенно не годился для грубой работы.

— Ты далеко ушел от людей, — произнес спокойный женский голос сзади.

— Да, путь действительно неблизкий, — согласился Женекерс, лениво оборачиваясь. — Надеюсь, хозяйка пустыни не будет против моего с ней соседства, которое диктуют сложившиеся обстоятельства?

На вид девушка была очень молода. Едва ли ей можно было дать семнадцать. Светлые волосы с серебристым отливом, светлые глаза. Фигуру прятало от палящих лучей солнца просторное длинное платье. Ее неестественно белая кожа практически сливалась с песком и была совершенно нетипична для этих широт. Но в тоже время, она удивительно сочеталась с окружающими песками.

— А вот об этом мы поговорим, — тонкая рука указала в сторону, где песчинки сами собой устроили хоровод, складываясь в небольшую восьмигранную беседку.

— Одну секунду....

Маг лишь взглянул мельком на творение Гвивеллы, и удерживаемые ее волей крупицы песка начали сплавляться воедино, превращаясь в стекло. Крыша беседки стремительно темнела, пока не стала блестеть металлически серым. Сдерживаемый девушкой песок был удивительно податлив и мягок.

В молчании они прошли внутрь и сели на еще теплую скамью.

— Женекерс, я всего лишь полузабытый дух пустыни, которому поклоняются караванщики, но я в курсе происходящего в Центральном королевстве. То, что ты сделал ради Илейн — достойно легенд, потому я прошу, не обрекай хранительницу на одиночество. Уходи.

— Я не обрекаю ее на одиночество. Я периоди...

— Проблема не в тебе, — тихо перебила его девушка. — Проблема во мне. Неужели тексты в хрониках обо мне ничему тебя не научили?

— К сожалению, там крайне мало достоверных фактов, все больше сказки.

— Тогда слушай. Даже в самой неправдоподобной сказке бывает больше истины, чем в сухой исторической сводке, — заметила Гвивелла и вздохнула. — Даже будет лучше тебе кое-что показать. Идем со мной.

Хозяйка пустыни вышла из беседки и двинулась по барханам на юго-запад. Маг постарался не отставать. В эти мгновения пустыня словно сворачивалась в клубок перед ними, позволяя за один шаг путникам преодолевать десяток километров. Прошли считанные секунды, когда среди песков на самом горизонте показалось строение. Белое, как и все вокруг, оно выделялось неестественностью форм. Три изломанных шпиля, множество дверей, неровные стены. И, конечно, повсюду горький запах слез пустыни. Маг сразу же надел маску, едва почувствовал его. Смерть от поветрий по праву носила титул одной из самых мучительных, уступая разве что изощренным казням юга.

Женекерс присмотрелся и понял, что строительным материалом для всего этого служили кости. Человеческие. Каждую косточку явно обрабатывали, стачивали и подгоняли к другим. Какому бы безумному архитектору не взбрела в голову мысль использовать такой строительный материал, сумасшествие явно компенсировалось гениальностью: нигде не было даже малейших следов разрушений, а стояло здание здесь явно не первое столетие. Даже грубо оценить количество скелетов, которое потребовалось на строительство пока было тяжело.

— Это кости тех, кто был со мной рядом все эти годы. Одни сгорали за пару дней, иных хватало на неделю. Легендарного кочевника хватило на двадцать лет. Но исход один. Сначала они сами ищут путь из моего оазиса сюда, находят кости предшественника и встраивают их в этот... храм.

Гвивелла тяжело вздохнула и сквозь слезы продолжила рассказ.

— Это кажется им важнее всего, они идут сюда. Сначала достраивают храм, а потом, когда каждая косточка предшественника заняла свое место, они приносят себя в жертву. Чтобы их последователь сделал и их кости частью этого проклятого места. Мне не суждено ничего изменить. Только лить слезы после очередной жертвы, понимая, что скоро моя природа заставит меня спеть вновь, чтобы загубить еще одну душу. А слезы мои обращаются еще большим горем для людей.

— Выходит, что это ты льешь слезы пустыни? И ими "плачет" здесь каждая кость? Любопытно.

Женекерс еще внимательней осмотрел чудовищное сооружение, пытаясь осознать всю суть происходящего там процесса. И конечно, тяжело было осознать, что столь эфемерное и спокойное создание, как Гвивелла, способно загубить столько жизней. Тяжело это было осознать людям, которые шли в ловушку короткого счастья. Он же принял это как данность, и это вносило коррективы в его планы.

— Недолгие мгновения свободы меня влечет к сильным людям, которые выдержат не одну и не две недели рядом со мной. И как ты думаешь, каким в списке числится Женекерс, получивший не так давно силу от Колодца?

— Логично предположить, что первым, — произнес маг. — И в данный момент я нахожусь достаточно близко.

— Верно. Теперь ты понимаешь, — кивнула Гвивелла.

— Понимаю, Элькали.

— Что?

— Ведь тебя тогда звали именно так? Ты спасла нас с Илейн ровно год назад, предупредила о том, что они уже близко к Сантарину. Тогда ты была служанкой и никак не походила на хозяйку пустыни, но я запомнил тебя.

— Что ж, иногда я и вправду выхожу за пределы песков. Смотрю на мир, на его изменения, ухудшения и улучшения, как у больного… Без этого я давно бы сошла с ума.

— Раз ты нас спасла, значит, знаешь, чем грозит гибель хранительницы.

— Знаю.

— Это был лишь первый удар этих кочевников. Проба, оценка нашей силы. Шанс выстоять даже при условии, что все будут готовы и к силам Центрального королевства придет на помощь Виллам, слишком мал.

— И поэтому ты пришел сюда?

— Мне нужен песок. Много песка, а так же слезы пустыни, редкие эликсиры алхимиков далекого юга. Два из трех компонентов успеха моей затеи, я могу найти только здесь. И еще отсутствие любопытных глаз.

— Ты просишь моей помощи? — хозяйка пустыни чуть наклонила голову, внимательно глядя на мага.

— Да, — только и сказал Женекерс. — И, к сожалению, это стоит риска.

— Тогда возвращайся через неделю, тогда я смогу обещать тебе безопасность, пусть и относительную. Но в случае беды, от моей песни тебя не спасет ничто. Пустыня тебя просто так не отпустит. Будет крутить кругами, и приведет ко мне. Я понимаю, что поставлено на карту, и постараюсь помочь, чем смогу. Немного помогу и со строительством, или что ты там затеял делать из песка.

— Большего мне и не надо. Благодарю.

Женекерс отвлекся от рассказа, прикрыл глаза и чуть потер виски, словно воспоминания причиняли ему невыносимую боль. Интересно, этот жест тоже игра?

— Выходит, она помогла тебе создать твой подземный дворец? — спросила Артелайл.

— Нет. Его делали уже позже мои создания. Она тогда позволила мне брать из храма слезы пустыни в огромных количествах... Причем там они были высшего класса, не то месиво пополам с грязью и водой, что собирали люди из луж после поветрий. Не раз и не два проводила короткой дорогой на южный край пустыни к легендарному городу Абсигтаану. Там у алхимиков я покупал редкие эликсиры, которые мне были нужны. Перед тем, как придти в пустыню, мы с Кикаросом месяц не вылезали из его лаборатории в Сантарине, слив чуть ли не со всех светильников по дворцу слезы пустыни. В моей голове к тому моменту было все необходимое, надо было только начать.

— Жень! — появление Виллама оказалось неожиданностью даже для Артелайл. Она так увлеклась разговором с магом, что и не смотрела в ближайшее будущее. — Не знаю, зачем она тебе понадобилась, но я нашел.

Султан протянул Женекерсу небольшую книжку. Обложка была выполнена из меди, защищенной специальным лаком, чтобы не дать обложке потерять свой блеск. У самого корешка была небольшая стальная петля, от которой шла небольшая цепь.

— Благодарю.

— Только желательно вернуть, насколько известно мне, это один из последних экземпляров. На островах — так точно последний и единственный. Если что понадобится, я у себя, — последние слова были обращены уже к девушке.

С этим Виллам опять оставил их наедине.

— Сомневаюсь, что до вечера стоит беспокоить султана и королеву вампиров, — вдруг улыбнулась хранительница. — Это будет бесчеловечно и чревато травмами, Ланна страшна в гневе.

Маг тоже улыбнулся, но практически сразу занялся изучением принесенной книги.

— Поправь меня, если ошибаюсь, но это же «Походный заклинанник некромантов», который в Центральном королевстве находится под запретом уже больше тысячи лет, ровно с тех самых пор, когда был уничтожен Король Проклятых, — заметила Артелайл.

— Он самый. Только не говори хранительнице, ладно?

Девушка опять не сдержала улыбки. Она знала, чего стоит Женекерсу поддерживать этот, казалось бы, естественный вид, носить маску обычного человека, за которой скрывается лишь холодный расчет. Но он старался хоть немного ее развеселить, вселить оптимизм, и уже за это мага стоило уважать. Или играл в свою собственную игру, следуя своим целям. И это, опять таки, надо было учитывать и... уважать.

— Не буду, так и быть. Но я не думаю, что после смерти нападавшие будут более разговорчивы, чем при жизни. У меня немного иные планы на этот трактат, — поделился Женекерс.

— Их магия крайне сложна и опасна, ты справишься? — хранительница волновалась.

— Эксперимент покажет. Но это чуть позже.

— Чтобы ты не задумал, просто будь осторожней, — напоследок добавила Артелайл. В ближайшем будущем мага она не видела смерти или серьезных последствий, но об этом предпочла умолчать. — И еще, хотела тебе сказать, через две недели я возвращаюсь в Сантарин. Народ волнуется, я нужна Совету.

— Это не очень разумно.

— Я понимаю, как это опасно, но у меня нет выбора. Я, по сути, вечно обречена на опасность, это мой долг. Поэтому просто прими как данность. Если хранительница уезжает из Сантарина более чем на месяц, ее дар начинает необратимо слабеть. Рано или поздно это может вообще убить меня. А для меня и для мира это может быть намного опасней всех ядовитых тварей вместе взятых.

— Я этого не знал. Это объясняет многое в поведении Илейнии. Этот факт не указан ни в одной из книг — задумчиво произнес маг.

— Разумеется. Это было бы на руку слишком многим, кто желает Хранительнице смерти. Этот секрет передается от хранительнице к хранительнице.

— Логично. Тогда почему ты открываешь его мне?

— Потому что ты сам быстро догадаешься, и нет ни единого способа этому помешать, — Артелайл печально вздохнула. — Ты слишком догадливый.

Обычно изменения в судьбах людей были медленными, и от сказанных хранительницей слов их будущее менялось не слишком резко. Но будущее Женекерса очень резко "дергалось", меняясь хоть немного, но почти мгновенно от каждого сказанного ей слова, и от этого говорить с ним порой было тяжело. Утомляло.

— Что ж, значит у нас очень много дел и очень мало времени. Не стоит его терять, мне придется возвращаться в пустыню как можно скорее.

— До встречи, — кивнула ему на прощание Артелайл.

Маг ушел, а девушка еще долго сидела в беседке, наслаждаясь тишиной и столь редкими в ее жизни минутами спокойствия.

В зал долго никто не решался войти. Каждый из них понимал, что этот разговор с хозяином станет для них последним. Подобные новости милорд не прощает, и из тронного зала выносят жалкие ошметки того, что минуту назад было человеком. Но и поступить иначе они не могли — каждая частичка их существа требовала полного подчинения. Никто из них даже и не думал бежать.

Выбора не осталось, когда хозяин лично вышел, громко хлопнув дверью и с садистским удовольствием осматривая собравшихся.

Взгляд на него так никто и не поднял.

— Где она?

И лишь тишина в ответ, в которой громом казался даже легкий шум ветра за окном.

— Где эта девчонка, колодец ее раздери! — закричал милорд. — У вас было больше недели, неужели ваши люди опять провалили дело?

— Мой лорд, хранительницы нигде нет, — наконец решил подать голос один из ранее отправленных на поиски. — Наши шпионы есть всюду, как Вы знаете! Она словно пропала, поиски в пустыне не дали результатов, кроме пропажи поисковых отрядов.

— У вас вообще нет результатов, — обманчиво спокойным тоном заметил лорд. — Есть два пути. Либо смириться с тем, что Артелайл недоступна… либо сменить тех, кто ее ищет.

Голубые волны странного тумана разошлись в стороны от мужчины в одно, за считанные наполнив все помещение. Воздух сгустился, превращаясь в синий жидкий яд. Люди захрипели, схватились за горло, кашляя и оседая на пыльный пол. Столик, стулья... Все что было здесь деревянного оплывало, а металл покрывался толстой вязкой бурой пленкой. Мужчина лишь громко смеялся, наблюдая за всем, словно за спектаклем. Когда уже затих последний человек, а тела стали растворяться, обнажая кости, растекаясь синими лужами, лорд рассеял магию.

— Что ж, придется попробовать еще раз… Если ее нет на земле, придется разведать обстановку в воздухе, у дражайшего Виллама, — резюмировал он и довольный отправился обратно в тронный зал.

Храм двигался на север по пустыне, немыслимым образом меняя пространство вокруг себя. Как пристально не смотри, казалось, что костяные своды стоят на месте, но это была лишь видимость. Давно, еще до того, как Илейн отправила Женекерса на вынужденный отдых, он научил Евклида отслеживать храм и всегда знал его местоположение.

Печально, что он так и не получил от Гвивеллы ни ее способности быстро перемещаться по пустыни, ни способности вызывать поветрия. Да и слезы его, если заставить организм их выделять больше, чем надо глазам были самыми обыкновенными. Он получил лишь власть над песками, и изрядно исказившийся дар исцелять.

— Почему ты прячешь руку под перчаткой даже в пустыне? — в один из дней спросила Гвивелла.

— Это протез. Я потерял руку, а вид стекла и железа пугает людей.

— Не меня. Я заметила его, можешь не прятать. Покажи.

Женекерс послушно показал протез. Сочленение конструкции из стали и живой плоти выглядело как одна сплошная рана, и если бы не хорошо знакомые целительные техники сантаринских колдунов и не удивительная способность Женекерса контролировать свое тело, ходить ему с этим протезом недолго.

— Болит?

— Болит. Возможно, со временем придется избавиться от него, но пока заклятия и травы придворных лекарей позволяют мне сохранять этот инструмент, а польза от него перекрывает недостатки. Как видишь, я могу сжимать и разжимать эту руку, хотя пока не могу управлять каждым пальцем по отдельности. Но даже так это серьезное подспорье.

Гвивелла покачала головой, борясь с собой, и приложила свою руку к ране. Она колдовала над протезом долгих десять минут, а когда закончила, от воспаления не осталось и следа, а сам протез стал казаться продолжением тела Женекерса.

— Я думаю, так будет лучше. Меньше болит?

— Да. Болевые ощущения пропали...

Гвивелла вздохнула.

— Посмотрим, насколько хватит этого. Не обольщайся, это не навсегда. У меня кое-что еще есть для тебя. — Она протянула Женекерсу тонкую перчатку телесного цвета из материала, удивительно похожего на человеческую кожу.

— Что это за материал?

— На востоке рядом с морем в одной пещере живут пауки. Они достаточно крупные, но безобидные для человека. Люди их боятся, считают убийцами, так как их пещеры походят на полотно сумасшедшего художника. Руки, ноги, головы. Сотни человеческих тел, сшитых в единое полотно. Немногие знают, что пауки лишь рисуют. Восторгаются людьми по каким-то своим паучьим причинам и рисуют их своим разноцветным шелком. Высшая для них похвала — это взять себе кусочек их работы. Перчатка должна подойти.

Она и вправду легко налезла на протез, и теперь даже при ближайшем рассмотрении левую и правую руки Женекерса было сложно отличить друг от друга. Лишь наощупь можно было понять, где работа пауков, а где человеческая плоть.

— Благодарю.

Гвивелла вздохнула.

— Чем дольше мы общаемся, тем больше понимаю, насколько колодец изменил тебя.

— О чем ты?

— О мелочах. Ты подмечаешь малейшие движения противника, легко просчитываешь тысячи вариантов развития событий, но не видишь самых простых и в тоже время важных в жизни вещей.

— Некоторые говорят, что это надо чувствовать, а я не могу.

— Я понимаю и не виню тебя ни в коем случае. За все надо платить, и это твоя плата за силу. Но прошу, будь осторожным. И береги то, что ты помнишь. Потому что без этого, я боюсь, прольются реки крови.

Женекерс отвлекся от воспоминаний.

— Что же, выходит была права Гвивелла. Мелочь, простой несостоявшийся разговор с Илейн стоил мне четырех сотен лет заключения, — маг надел маску и зашел под костяные своды храма. Находиться здесь без защиты было бы самоубийством.

С момента последнего посещения многое поменялось. Даже сквозь стеклянный панцирь, давно закрывавший душу, смутно почувствовалось, что место стало еще более жутким. По центру зала стояла стеклянная статуя Гвивеллы. Время никак не сказалось на ней, даже белые одежды остались нетленными. Постояв несколько секунд перед статуей, Женекерс двинулся в правое крыло храма, где среди сваленных грудами костей нашел интересующий его костяк. Парадный мундир давно истлел — сохранились лишь пара металлических бляшек, бывших когда-то орденами.

Пора.

— Евклид?

— Да, Женекерс.

— Передай сюда чертежи по этому проекту.

— Выполняю.

Призраками перед глазами мага возникли чертежи Кикароса, которые он сделал для этого эксперимента. Конструкцию предстояло собирать строго по этим чертежам. Женекерс раскрыл первую из сумок и стал вытаскивать одну за одной детали. Кикарос снабдил его двумя тяжелыми сумками и рюкзаком.

Коротышки были настоящими мастерами металла. Клинки, что они ковали могли лежать в земле сотни лет и даже не заржаветь благодаря особым заговорам, которые они применяли. Но то, что доставал сейчас Женекерс — было шедевром мастерства даже по меркам коротышек. Каждая деталь была не просто выкована из лучшей "вечной" стали, с толикой крови мастера, заговоренной по сотне раз. На каждом кусочке металла была вязь символов на древнем языке коротышек. Далеко не каждый коротышка имел доступ к этому мастерству, а уж люди... В распоряжении Евклида было исчезающе мало информации об этом искусстве, и что делают эти письмена Женекерс мог только догадываться.

Женекерс одел защитные перчатки и принялся за работу. Лишь в нескольких местах, он аккуратно устанавливал заготовленные пластины кремния, и аккуратно подключал их. Но их роль здесь была минимальна.

Спустя несколько часов кропотливая работа в точности по чертежам Кикароса была завершена, место сочащегося ядом скелета на полу теперь занял человек. Вернее, он им лишь казался. Вместо плоти была блестящая золотистая поверхность металла. И где-то внутри, крылось единственное, что осталось от когда-то человека: сочащиеся слезами пустыни кости.

Осталась совсем малость — оживить их.

Маг извлек добытый Вилламом заклинанник. Тонкий шелк, на котором были нарисованы символы старого языка, листать было крайне неудобно, а большинство страниц были пустыми. Наконец, найдя нужную страницу, Женекерс принялся воспроизводить древнее заклинание.

Когда-то сгинувший Повелитель Смерти оставил на этой земле сотни таких книг, по которым даже деревенский увалень мог получить в свои руки силу. Надо лишь было прочитать текст на нужной странице, и она откроет сотни других заклинаний, а книгу до конца дней привяжет к владельцу. И это была та причина, по которой книги уничтожались. Слишком часто эти книги, в которых оставалась сила давно сгинувшей нежити, порождали кровавые культы, которые приходилось удалять огнем и мечом, подобно гнойным нарывам на теле королевства.

Без этого посвящения, в ходе которого книга привязывалась к человеку и медленно сжигала его, прочитать можно было лишь пару десятков простых заклинаний, которые требовали, в большинстве своем, природной склонности человека, и легко могли не сработать по своей прихоти.

Магом Женекерс был плохим и никакой природной склонности к этим ритуалам у него никогда не было. Исторические хроники на этот счет все как один врали. Все то, что не касалось его собственного дара в большинстве случаев у него просто не получалось, как бы точно он ни следовал инструкциям. В этот раз пришлось повторить все дважды, прежде чем удача улыбнулась ему. Тело дернулось, зашелестела мышечная сталь коротышек. Спустя секунду, с легким шелестом создание сфокусировало взгляд на маге. Его голос отдавал металлом, иногда хрипел.

— Женекерс?

— Да, я. Здравствуй, Фекларт.

— Я...

— Был мертв более четырех сотен лет. С тех пор, как принес себя в жертву хозяйке пустыни. Твое тело давно разъели слезы пустыни, а кости лежали в этом храме.

— Но. Тогда как?

— У тебя новое тело, лучше и функциональнее прежнего, спасибо Кикаросу. Я влил немного своей силы и оживил кости при помощи одного редкого заклинания.

— А что с Гвивеллой?

— Мне жаль. Но после твоей смерти, она спела для меня, не дав шанса уйти. Но меня тяжело изменить, — Женекерс невольно посмотрел на статую, которая виднелась в проходе. — Я разорвал круг и освободил ее.

— Она этого хотела. Всем сердцем. Но зачем ты поднял меня? И как?

— Хранительнице требуется твоя помощь.

— Ладно. Оставлю возиться во всей этой магической галиматье тем, кто в ней смыслит. Скажи, я... Мой разум... Он вернулся весь?

— Я не могу этого знать. Прошло много лет, но и моя сила крайне велика, если ее использовать для подобного. Я надеюсь, что вернулось достаточно. Наверняка знать не могу. На всякий случай я буду за тобой присматривать.

— Хорошо, это сколько угодно.

— Пока ты был мертв, многое изменилось. Грядут темные времена, и хранительнице вновь грозит опасность.

— Значит, нам вновь придется обагрить клинок кровью врага, — кратко ответил бывалый солдат.

Воскресший из мертвых мужчина прошел в главный зал к стоящей там статуе и замер перед ней, преклонив колено.

— Евклид посвятит тебя во все события, которые произошли с момента твоей гибели, — начал было маг.

— Как она погибла? — вдруг спросил Фекларт. — Расскажи, как случилось, что Гвивелла спела для тебя?

— Когда Илейн послала тебя в пустыню за мной, она уже знала твою судьбу. Знала, что тебе нельзя оставаться в столице, так как за твою голову назначена предателем слишком большая награда. Она знала, когда тебя отправить в пустыню, чтобы ты угодил к Гвивелле. Я в это время отдыхал в таверне в городке близ пустыни, ожидая, пока хозяйка пустыни найдет нового спутника. Им стал ты.

— Я подозревал, что хранительница предопределила мою судьбу. Но что было дальше?

— Помнишь, как мы отсрочили твой конец, чтобы ты успел на вторую битву на Поле Крови? Ты принес мне ту клятву кроу, и моя сила перебила на время магию Гвивеллы. Клин клином. Но был и побочный эффект. Сразу после твоей смерти она не смогла выдержать ни секунды и начала петь…

Женекерс бежал. Песок то и дело дергался под ногами, норовя уйти из-под ног. Система навигации, гордость Женекерса, пока работавшая только в пределах этой части пустыни, позволявшая ему определить свое местоположение со смертельной точностью постоянно сбивалась, и как бы он не бежал — он не мог достигнуть границы пустыни. Его игрушки были ничем по сравнению с той, что властвовала здесь безраздельно тысячи лет.

В уши, несмотря на все, лезла песня. Пришлось отключить слух, заставить мозг не воспринимать и не обрабатывать слуховую информацию. Но все равно слышал, как что-то упорно рвалось внутрь его сознания. Что-то, что он не мог понять. И, самое удивительное, оно пробуждало тень того, чего, как казалось, он никогда уже не ощутит.

В какой-то момент, Женекерс перестал бороться. Он понял, что защитить от этой силы свое сознание не может, а бег его не спасет. Пустыня водила его кругами. А еще он понял, что потерял силы.

Ветер утих, утихла и песня. Все кончено. Стал ли он после этого рабом хозяйки пустыни? Чувства медленно, одно за другим снова вернулись, но вместе с ними было и что-то другое. Магия Гвивеллы мягко и незаметно проникла в его разум, и ловко развесила в нем какие-то вымышленные воспоминания, ассоциации... То, что вместе заставляло его любить ее всем сердцем, и даже чувствовать. И это было плохо, очень плохо.

Его не совсем нормально работающий разум был к этому подготовлен. В тот самый день, когда Гвивелла сказала ему о важности его воспоминаний — он уже реализовал этот механизм.

А это значит, что сейчас его силы частично перестали ему подчиняться, и где-то внутри заранее натасканная на эти случаи часть его разбирается с чужеродными воспоминаниями и выбрасывает их. И когда по небольшим, казалось бы, случайным избыточным кусочкам все будет восстановлено — он заснет... Чтобы проснуться тем, кем он был до всего этого. А эта личность, и все что с ним произошло, перестанет существовать.

У Женекерса было немного времени объясниться с Гвивеллой, минут тридцать, не больше. Он буквально чувствовал, как что-то копается в его голове, и помешать этому он не мог, как бы ни хотел.

"Евклид, записывай все что слышишь и видишь здесь, я этого не запомню".

— Гвивелла.

— Прости, я не смогла, — девушка плакала.

— Прости и меня, но... я буду таким ненадолго.

— Ты и вправду думаешь, что сможешь разорвать то, что нас связало?

— Я в этом уверен, — хочу я этого сейчас или нет. Все то, что случилось после того, как ты для меня спела просто скоро перестанет существовать. Как и я. А если это не сработает... Что ж, у тебя будет хороший строительный материал. Лет через двадцать, — он улыбнулся.

— Ты... шутишь? — поразилась хозяйка пустыни.

— И вынужден отметить, что чувства юмора мне не хватало все это время. Каким бы горьким этот юмор не был. Но я не знаю, как это отразиться на тебе, ведь согласно...

— Согласно легенде я обернусь песком. Да, скорее всего это правда и... я рада, что ты наконец-то освободишь меня, поверь. Но прежде я хочу кое-что тебе рассказать. Буду кратка, так как времени тогда и впрямь тогда мало.

Гвивелла пошла куда-то вперед, попутно начиная свой рассказ.

— Я родилась вдали отсюда. Даже и не помню названия той деревушки. Мы ходили с сестрами в лес, слушали сказки старух, гадали на суженных. Однажды, когда я пошла к реке, наткнулась на вынесенное к берегу тело воина, который что-то держал в руке, словно сжимал из последних сил. Воспоминания эти пришли уже годы спустя. Помню только, что это что-то сверкало в его руке ослепительным светом. Я была там, а потом внезапно очутилась здесь. Достаточно далеко от столицы, ближе к степям, в дикой местности. Спустя три дня блужданий, оголодавшая и оборванная я вышла к небольшой деревеньке. Крестьяне приютили меня, подарив мне второй дом. Я вышла замуж, жила... Наверное, эти три года были самыми счастливыми, а потом пришла беда. Чародейская чума с востока. Муж погиб, дети заболели и были тоже при смерти. Меня по каким-то причинам чума пощадила. И тут, когда я вовсе отчаялась, со мной заговорил колодец. Он предложил мне многое. Стать богиней, вечно молодой, красивой и сильной. Это мне было не нужно, я желала лишь спасти своих детей. Суметь вылечить все болезни, как раньше делали волшебные существа из сказок, которые помнила еще из дома.

— Вот только колодец имеет привычку искажать желания, — понял Женекерс.

Впереди на их пути возник оазис. Маг не успел моргнуть, а они уже были среди бушующей зелени рядом с озером. Прямо на его берегу стоял небольшой дом, более похожий на миниатюрный дворец, куда Гвивелла и пригласила своего гостя.

— Да. Я и впрямь стала способна лечить любые болезни и даже унимать самое большое горе. Ты сам видел, что эта сила смогла сделать с твоей рукой. Время стало не властно надо мной. Каждый раз, когда я пою свою песню, время оборачивается для меня вспять. Но меня навеки связали с этой пустыней, обязали избирать себе мужей, чья судьба стать костьми для моего храма. И, что было самым большим проклятием, искренне любить каждого из них и помнить, даже после того, как их не станет. Всех и каждого. И лишь раз в год я получала день свободы. Их я накапливала, и иногда вырывалась на неделю — лишь бы забыться. Я видела, как трое моих сыновей сгинули в очередной войне, а младшая дочь умерла при родах. Я видела, как меняются эпохи, но сама оставалась прежней. Не в силах даже сойти с ума. Твоя история столь похожа на мою, поэтому молю, найди истину! Кто стоит за колодцем? И зачем ему обрекать было меня на все это... И наверное не только меня.

— Хорошо.

— Тебе под силу разгадать эту загадку. А мне — уже нет. И все, что останется после меня, теперь твое. В кабинете ты найдешь мой дневник, записи, наблюдения, используй, как считаешь нужным. Боюсь, что после этого и львиная доля моей силы достанется тебе, и твоя рука не побеспокоит тебя более. Используй мою силу мудро.

Сознание дернулось. Откуда-то пришла усталость и сонливость. Что-то старалось вогнать Женекерса в сон, который сотрет из памяти все, что произошло, и, скорее всего, убьет ее. Только сейчас он осознал, что любит хозяйку пустыни больше всего на свете, и сама мысль, казалась жуткой. И это заставило его сражаться с собой.

— Нет... Нельзя засыпать, я не должен… Это убьет тебя, — в душе творилось что-то жуткое, словно сами собой потекли слезы.

"Евклид, мы этому можем помешать? Евклид! Твою ж... Долбаный неблагодарный кусок кремния! Евклид!"

Тишина, его собственное творение не будет с ним разговаривать, пока он не станет прежним. Его собственные правила, которым тот следует. Проклятие! Хорошо еще, если запишет все произошедшее.

— Не стоит, Женекерс. Все правильно, — Гвивелла осторожно коснулась его руки и улыбнулась. — Все хорошо, родной, не плачь. Ты союзник Центральному королевству и опора хранительнице ровно до тех пор, пока ты помнишь, кто ты.

Он смог остаться в сознании. И это все, что он смог, не более. Сознание металось, ища выхода из ловушки, которую он сам создал для себя и не находило. Наверное, он слишком хорошо знал себя.

Женекерс почувствовал, как путаются мысли, забывается и теряет смысл то, что было секунды назад. Словно ему отказывает разум. Впрочем, так оно и было.

Гвивелла чуть отошла, все так же с улыбкой глядя на плохо держащегося на ногах человека.

— Вот и все, теперь и я это чувствую. Наша встреча — подарок судьбы, помни это. Если сможешь запомнить.

Но он более даже не мог понять слов. Чувство. Искусственно вызванная чарами любовь к повелительнице пустыни была, наверное, последним, что еще оставалось от уходящей в небытие личности.

Ее тело замерло, начало превращаться в песок. Последнее, что Женекерс смог — удержал песчинки, не дав им рассыпаться. И тут же сплавил вместе, глядя на великую хозяйку пустыни, ставшую вмиг стеклянной статуей.

За окном прямо на глазах высыхало озеро, вода стремительно уходила. Деревья рассыпались, становясь трухой, только дом оставался стоять, как и облаченная в белые одежды статуя Гвивеллы.

А спустя несколько секунд он вернулся. Быстро проверил целостность воспоминаний, и наткнулся на отсутствующий кусок. С интересом отметил факт наличия следов слез на щеках, и позвал своего помощника.

— Евклид!

— Да.

— Я отсутствовал тридцать одну минуту восемнадцать секунд. Что тут было?

— Имеется запись произошедших событий.

— Это то, что осталось от Гвивеллы? — он указал на статую.

— Да.

— Печально, — в ровном голосе не было слышно ни сожаления, ни скорби. — Покажи запись.

Это породило вопросы, появились новые теории, и возникла еще одна задача, которую надо было решить… Но самое главное, он теперь знал.

Человек — это прежде всего то, что он помнит. Память составляет большую часть личности, потому заставить человека любить против его воли невозможно без вмешательства в его память. Это Женекерс знал. Как знал и то, что человеческая память ненадежна. Но одно дело подсунуть лживые воспоминания о бурном романе, и заставить забыть то, что было вчера.

На это способны даже редкие самородки сантаринской выучки, что пару раз демонстрировали и даже бывали биты за такие шуточки. Но сила Гвивеллы действовала тоньше. Лезла куда-то в самые глубины его разума, меняла едва заметные детали. На такое мастерство не способен был никто из живущих ныне.

Но что самое главное, спроси у Гвивеллы как она это делает — и она лишь пожала бы плечами. Она сама не понимала своей силы.

Хотя Женекерс, как ему казалось, и имел полный контроль над своим разумом и мог менять его так, как ему заблагорассудится, никто не давал ему инструкции, и не говорил что менять можно, а что смертельно опасно. Потому здесь он предпочитал быть как можно осторожнее и старался не лезть в дебри, которых не понимал. Слишком была велика цена ошибки.

Но как не бился Женекерс, как не изучал себя последовавшие четыре сотни лет заточения, так он и не смог понять, что именно сделала Гвивелла, чтобы на короткое время вернуть ему то, что он когда-то потерял. А когда заточение кончилось, он уже всерьез думал, что этого более и не следует искать. Интересно, осталось ли внутри него горе от утраты Гвивеллы, Илейн...

— Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, — тихо сказал Фекларт, когда маг завершил рассказ. — Но ты этим спас множество жизней в той войне.

— Да, за все надо платить, и цена здесь была вполне приемлема. — Женекерс окончательно отложил подальше эти воспоминания, переключившись на настоящее.

— Ну да... Я и забыл, что ты у нас теперь не веселее отреченного. Я могу узнать более подробно кем... чем я стал?

— У Кикароса, и то не факт что расскажет. Сам знаешь, как коротышки охраняют свои тайны. Мне пора, а вот ты пройдешься по пустыне самостоятельно, чтобы суметь оценить новые возможности тела. С тобой на связи всегда будет Евклид, так что не заскучаешь. Когда пройдешь намеченный маршрут, тебя подберут и доставят на Висящие Острова, где тебе предстоит встретиться с хранительницей.

— Приказ ясен.

С какой-то стороны Фекларт был рад возможности вновь почувствовать себя живым и прогуляться. Хотя живым ли? Тело выглядело очень странно. Как если бы он весь был одним большим уродливым протезом коротышек. И даже потолстел. А уж ощущалось все это хозяйство еще страннее. Половины привычных ощущений не было, зато добавилась куча других. И со всем этим предстояло разбираться.

Так что как только остался в одиночестве, он позвал помощника.

— Евклид?

— Добрый день. Для вас приготовлено несколько испытаний на пути к границе пустыни.

— Разберемся. Скажи... что я?

— Технически — нежить, воскрешенная по "походному заклинаннику некромантов"...

— Во имя колодца, ну и пакостью же я стал. Хуже тех кровавых сектантов, что мы истребляли по молодости. Помесь нежити и гадости, которую творит Женекерс на пару со своим полоумным коротышкой, нажравшимся своего подгорного пойла.

Евклид этого высказывания, казалось, не заметил. Кикарос же, высказывание «полоумный коротышка» давно воспринимал как комплимент, иногда недвусмысленно напоминая, что все гении должны быть немножечко безумны. А уж его гениальность признавали даже соотечественники, среди которых как количество гениев, так и безумцев всегда зашкаливало.

— ...в случае попадания в плен предусмотрена возможность саморазрушения, при этом взрыв эквивалентен по мощности взрыву снаряда малой осадной грохоталки коротышек.

— Ну, все предусмотрел! — восхитился Фекларт, — главное чтобы я с тоски этим не воспользовался.

— Вы не рады новой обретенной жизни?

— Поговори мне тут... Рад, конечно!

— Так же тело снабжено прямой связью со мной и Женекерсом в пределах покрытия. Это весь юг континента, и большая часть Королевства, исключая крайний север и некоторые приграничные с лесами лисоухих территории. Стоит так же отметить, что хотя большую часть Вашего тела составляет «костюм», созданный Кикаросом, технически Вы — нежить, которую подняли, воспользовавшись некромантией. Это дает основания предположить, что Вы будете обладать некоторыми уязвимостями, свойственными нежити. В частности, в случае повреждения внешней оболочки солнечный свет может нанести непоправимый вред Вашим костям.

— Разберемся.

Фекларт захотел вздохнуть, да не смог. Надобность в дыхании теперь отпала. Вспоминались рейды армии королевства против культов некромантов, которые он лично возглавлял, и жаркие бои с их нежитью. То, чем он был сейчас, отличалось от виденных тогда гниющих тварей в корне. Радоваться этому или нет — он пока не знал.

Испытания оказались не такими уж сложными. Оставив в пустыне восемь убитых гигантских змей, он двинулся на север. Рядом, видимая только для него, плавала карта близлежащих земель. Евклид и ее поддерживал в актуальном состоянии. Теперь заблудиться не получилось бы и при всем желании.

Фекларт до сих пор не мог для себя решить, кто он. Человек? Нет. Нежить? Едва ли. Ушло все, и даже те несколько недель счастья с Гвивеллой казались исключительно тенью, далеким прошлым. Осталось только спокойствие... И долг. Перед королевством и хранительницей. Да и старая клятва, принесенная Женекерсу.

Пожалуй, это и есть то немногое, ради чего он обязан существовать.

Голова Артелайл с самого утра была занята лишь мыслями о предстоящем возвращении в Сантарин. Она безумно любила столичный остров и благодарила султана за приют, но здесь ее душа была спокойна лишь в годы далекого детства, когда на плечи не было возложено ответственности за все королевство и судьбы людей.

Тогда будущее скрывала дымка блаженного неведения, ее дар еще не засиял и не рассеял тот сладкий туман. Куда все подевалось?

Артелайл подставила руку и досчитала до трех. Прямо в руку с дерева, под которым она сейчас сидела, упало яблоко. Хранительница свыклась с силой, не мыслила себя без нее. Хотя с пробуждением Женекерса многое пошло не так. До сих пор было непонятно, как он смог изменить будущее, убрав видения. Нет, это была не магия. Дар хранительницы сильнее любого дурмана, это знает каждый. Женекерс изменил собственное будущее, и ее. Но как он смог сотворить подобное? Все книги гласили, что лишь хранительница способна менять грядущее своими действиями.

Загадка.

Было в нем что-то располагающее, несмотря на весь страх, который он вызывал. Его методы, силы, отсутствие ненужных чувств... Все делало его опасным, способным на большие разрушения. В нем пугал холодный расчет, когда человек идет к цели не сдерживаемый моралью, этикой. Подобием человека его делают лишь воспоминания о том, каким он был и кого любил. Правила, которые не оспариваются, которые держат в плену существо, способное изничтожить все.

Это жутко и одновременно вызывает восхищение. Он доверял Илейн, позволил себя пленить, когда мог противостоять и бороться. И даже теперь продолжает следовать своим правилам и принципам, спасать хранительницу.

— Я рада, что у тебя получилось исполнить то, что ты хотел, — она даже не стала оборачиваться, прекрасно зная, что Женекерс уже идет к ней.

— Если ты твердо решила вернуться в столицу, тебе нужна охрана, и надо кому-то ее муштровать. Кто-то, кому бы я доверял. Поэтому я хочу тебя кое с кем познакомить.

Артелайл поднялась и отряхнула платья, глядя на мужчину одетого в такой же невзрачный серый мундир, пришедшего вместе с магом. Впрочем, приглядевшись она увидела, что его кожа — все тот же паучий шелк.

— Это Фекларт, думаю, ты многое о нем слышала.

— Тот самый? Он же...

Этого хранительница в своих видениях не заметила. Упущение с ее стороны, но после бегства так хотелось дать своему разуму отдых.

— Да, тот самый Фекларт, — подтвердил Женекерс. — Который имел высокую честь войти в книги по истории, как легендарный полководец Центрального королевства.

— Разве что теперь я без главной своей гордости — без усов, — поклонился старый военный. — Женекерс про них изволил забыть.

— Так вот зачем тебе потребовалась книга по некромантии... Но кого ты принес в жертву, чтобы вернуть его? — Артелайл взволнованно смотрела на мага, обычно в такие минуты она не сразу могла совладать с даром.

— Не обязательно приносить жертву. Можно поделиться собственной силой. Обычно так не поступают, но я могу себе такое позволить. Да и ритуал с жертвоприношением для меня слишком сложен. Остальное — работа Кикароса.

— В общем, Ваша Светлость, как я понял, я помесь голема коротышек, злокозенного упыря и еще колодец знает какой чертовщины, причем сугубо экспериментальной, — подвел итог Фекларт, — Но это не меняет того факта, что я... это вроде бы... я.

Хранительница на секунду закрыла глаза, всматриваясь в грядущее, после резко оборвала заготовленную речь бывшего военного.

— Генерал Фекларт, не стоит.

— Какой я теперь генерал, хранительница, время мое прошло.

— К сожалению после нападения многие солдаты погибли, поэтому для меня будет честью, если вы возглавите мою личную гвардию. Предвидя ваш вопрос, да, теперь охраной дворца и хранительницы занимаются не старшие офицеры армии, а отдельная структура. Вы вольны это поменять, если посчитаете неэффективным.

— Благодарю, хранительница.

Фекларт кивнул и отошел, а Женекерс спокойно продолжил разговор.

— Когда он будет рядом, вероятность, что тебя убьют, будет ниже. Я смогу появляться в Сантарине только инкогнито, если люди узнают о нашем союзе, пострадает твоя репутация. Обо мне и так ходят страшные сказки, не будем усугублять.

— У тебя ведь нет дара, как ты так уверенно прогнозируешь будущее? — вдруг спросила Артелайл.

— Видеть будущее судьба хранительницы. Я могу только высчитать, оперируя известными мне фактами. Смотри, вот монета. Какова вероятность, что выпадет хранительница, а не колодец?

— Выпадет колодец.

— Ты знаешь точно, что произойдет. А я не знаю. Зато я знаю, что монета отлита неравномерно. Вероятность выпадения хранительницы немного больше, чем колодца. Потому если от моего решения будет зависеть жизнь, я выберу "хранительницу".

Женекерс перебросил монету в другую руку и кинул ее. Выпал колодец.

— Я говорила.

— Да, ты права. Я ошибся. Но ведь я все равно могу сделать предположение. Евклид собирает данные. Чем больше, тем лучше. Из них мы делаем выводы и предположения.

— Фактически, мы абсолютно разными путями можем делать практически одно и то же, — решила хранительница. — Это интересно. Но меня волнует, что я никак не могу в видениях различить, кто именно желает моей смерти. Словно фигура скрыта туманом, а такого никогда еще не было с моим даром. Даже та атака на Сантарин. Она висела над нами тенью неделями, а я не могла понять что случиться, покуда не было слишком поздно.

— Разберемся, — успокоил ее маг. — Обязательно, только дай нам еще немного времени и постарайся себя беречь.

— Постой. Женекерс, послушай меня. Никому еще никогда не удавалось ускользнуть от дара Хранительниц.

— Я знаю это, — спокойно произнес маг, — и постараюсь найти объяснение. И то, как я внезапно для себя по твоим словам изменил свою судьбу — это одна из главных зацепок. А пока будем работать с тем, что есть.

Артелайл улыбнулась, теперь ее не так пугала мысль о возвращении в Сантарин и возможной угрозе. Она все еще боялась неизвестности, но ее не могло не радовать, что рядом будет помощь и защита. Или хотя бы тот, кто согласно легендам как нельзя лучше умеет работать неизвестностью. А значит, у этого мира есть шанс выжить…

Глава 4

Дорога вилась между холмов. То и дело на горизонте мелькал далекий кусочек морской глади. Отсюда вода касалась бирюзовой и практически не отличалась от цвета неба.

— Жемчужные острова состоят из тридцати четырех островов, расположенных полумесяцем недалеко от побережья. Самый большой остров, на котором построен замок морской скалы, связан с берегом песчаной косой. Весомых контактов с Центральным королевством в прошлом никогда не было. Основные товары — жемчуг, немного уступает речному, встречающемуся в центральном королевстве, рыба и знаменитая керамика. Флот больше торговый и войн Жемчужные острова никогда не вели.

— Сейчас бесполезно гадать, какую роль они сыграют в грядущем. У нас мало данных. Давай пройдемся по истории островов. Начнем с того, что там за устройство общества.

— Формально — королевство. И в отличие от Центрального королевства, где от королевства есть разве что название, здесь всегда есть и король, и королева. Однако, имеются особенности, связанные с царствующей династией. Согласно легенде, стоит роду оборваться, и все острова уйдут под воду. Династия наследует древнюю силу, предположительно идущую от основателя. Согласно легенде он и поднял острова с морского дна взмахом своей руки. Силой традиционно обладает только один из царствующей четы.

— Что за сила?

— Правителю подчиняется погода на островах, и доступны большинство магических практик, которые только можно найти в библиотеках. За пределами островов все эти силы практически сходят на нет.

— До сил демиургов им далеко.

— Скорее всего, у них остатки сил сгинувшего в давние времена основателя рода. Который и был демиургом.

— Такое весьма вероятно.

— Евклид. Теперь я хочу знать про особенности наследования престола.

— Хорошо. Древняя сила следит за тем, что бы из поколения в поколение у правящей четы появлялись близнецы. Либо только мальчики, либо только девочки. Им от рождения дана сила, которой они учатся пользоваться до своего совершеннолетия, когда вступают на престол. Но вступить на престол может только один из наследников. Второй после коронации умирает, убитый собственной наследственной силой, которая уходит к новому королю.

— Как выбирают, кто займет трон? — заинтересовался маг.

— Зависит от характера наследников. Иногда яд, иногда дуэль. Иногда один просто уходит, считая, что другой достойнее.

— Наш случай?

— Сто три года назад королева Жемчужных островов родила на свет двух девочек, названых Ликаса и Хелькаса.

В воздухе перед Женекерсом повисли видимые только ему гравюры, изображавшие двух принцесс. Ликаса — черноволосая, с достаточно мрачным взглядом. В противоположность ей — белокурая Хелькаса с мягкой улыбкой.

— Художник явно не сильно жаловал Ликасу. Слишком много теней. Должно быть, он хотел изобразить... мрачность.

— Ликаса не раз попадалась на занятиях черной магией. Была достаточно своенравна, требовательна. Видела людей насквозь. О ней вечно распускали слухи, отождествляя ее со всем плохим, что происходило.

— Я бы поверил, но что-то подсказывает мне, что это не так. Ведь большинство придворных купцы, так?

— И обладающая мягким характером Хелькаса была бы для них лучшим вариантом, так как на нее было бы легче оказывать влияние, — буквально прочитал мысли мага Евклид.

— Разумно. Однако и многочисленные свидетельства занятий Ликасы темной магией не стоит выпускать из виду.

— Конечно.

Дорога петляла между холмов, спускаясь к морю. Справа, выше по склону, был виден краешек синеватой пелены страны мертвых, слева открывался отличный вид на селения побережья. Отсюда так же можно было заметить вдалеке мрачный силуэт цитадели Ланны.

— Что же случилось тогда?

— Точно никто не знает. Одна из сестер прокляла себя, сестру, погрузила остров в зачарованный мрак. Король вынужден был переехать в летнюю резиденцию, подальше от замка морской скалы и до самой своей смерти не оставлял надежды спасти дочерей от проклятия.

— Что за проклятие?

— Судя по имеющейся информации, известное среди магов Центрального королевства как «энигматическое». Впервые же оно упоминается в книге военных обрядов кроу. Оно защищает только тела и сознания проклятых, предотвращает их старение, но вот для других смертельно. Проклятые существуют в подобии сна. Люди, попавшие в зону действия, погружаются в этот же сон. Но за ними проклятие не следит, и их тела быстро погибают. Разодранные дикими зверями или банально от голода и жажды...

Ветер изменил направление, и с луга повеяло холодом. Женекерс остановил лошадь и спешился.

Одним из чудес Центрального королевства были хладоцветы. Растения, в чьих розоватых цветках можно было найти льдинки. Они зрели всю весну, накапливая неведомым образом холод, чтобы распустившись начать таять. Легенда гласила, что когда-то в древности лисоухая полюбила снежного воителя. Несмотря ни на что, эта любовь стала взаимной. Вот только холод отреченного убил лисоухую, но своим теплом она смогла растопить сердце воителя, и он прожил не дольше нее, потихоньку сойдя с ума. А на следующий день, на месте смерти девушки зацвели впервые эти странные цветы, которые каждое лето с тех пор приносили холод на несколько дней.

Крестьяне собирали их в погреба, чтобы во время жары хранить продукты в прохладе. А кондитеры делали при помощи этих цветков вкуснейшее мороженное.

Женекерс сорвал хладоцвет и в сотый раз осмотрел цветок, от которого прямо веяло холодом. Могла ли легенда быть правдой? Когда-то он бы в это не поверил, посчитал бы россказнями деревенских бабушек. Теперь... Странность и нелогичность слишком многого в этом мире заставляла переосмыслить даже такие мелочи. Слишком часто приходилось учитывать то, что, казалось бы, не могло вообще существовать.

— Я считаю, это было элегантным издевательством колодца, Евклид.

— Что именно?

— Сделать нас слишком логичными и рациональными в слишком нелогичном и иррациональном мире.

— Интересное наблюдение.

Женекерс вновь оседлал своего скакуна и двинулся дальше.

— Какой есть способ снять проклятие?

— Проклятие держится на загадке. Согласно имеющимся свидетельствам, стоит гостю понять, как оно было создано, узнать первопричину, и тогда оно рассыплется.

— Но это не совсем обычное проклятие такого типа, не так ли?

— Самое сильное из известных. Обычно мага хватает проклясть комнату, если маг на удивление силен — хватит силы на дом.

— Но у нас две принцессы, наследующие мощь древнего выродившегося демиурга, да еще и у себя дома.

— Что вполне себе объясняет масштабы. В настоящее время проклят весь замок морской скалы и два прилегающих острова. Около тридцати лет назад проклятие пытался снять маг из Центрального королевства, но неудачно. Есть сведения, что после этого площадь проклятых земель заметно увеличилась.

— То есть, если мне не удастся снять его...

— Проклятой будет огромная территория побережья, так как твоя сила даже по самым грубым расчетам в несколько раз превосходит силу принцесс Жемчужных островов. Проклятие вполне способно дойти до самой цитадели Ланны. Однако, есть вероятность, что твоя сила слишком велика, чтобы проклятие смогло тебя уничтожить.

— Я понял. Так что ждет внутри?

— Гость проваливается в сон, где его сознание встречается с воспоминаниями проклятых. И бродит там до тех пор, пока не осознает первопричин случившегося. Смысл и последствия этого сна могут быть абсолютно непредсказуемыми.

— Радужная перспектива.

— А это играет роль?

— Честно? Нет. Во-первых, Артелайл едва ли бы отправила меня сюда, знай она, что есть вероятность провала.

— Либо ей нужно было избавиться от тебя.

— Такая вероятность есть?

— Я не могу точно оценить эту вероятность, но она есть. А если это новое заключение?

— Ну, значит, так тому и быть, Евклид. Ты сам знаешь правила. Какими бы странными они не казались, следуй им. Хранительнице виднее.

— И ты будешь слепо следовать?

— Нет. Не слепо. Но буду. Сам знаешь, я не могу иначе.

— Пожалуй.

— Вот и славно. Давай теперь подумаем, с какими мыслями шли на верную погибель мои предшественники.

— Согласно летописям, первыми на спасение бросились те, кто добивался сердца принцесс. Несмотря на дурную славу Ликасы, она, как и Хелькаса, получала массу внимания от кавалеров.

— Разумеется, ухажеры… каждый верил в непогрешимость любимой, так?

— Это наиболее вероятно.

— Так что вариант «злобная Ликаса прокляла бедную Хелькасу» проигрышен, как и обратное. Подготовь краткую информацию обо всех, кто туда отправлялся, и передай ее мне.

— Одну секунду. Готово. Первые годы все уходившие туда заносились в реестр Жемчужных островов, который и смогли прочитать библиотекари. Они поступили на службу в замок морской скалы триста восемьдесят четыре года назад, позже были переведены в другую резиденцию.

Некоторое время Женекерс рассматривал призрачные страницы, видимые только ему одному, выхватывал из них интересующие куски и потом, наигравшись с информацией, заставил все это скрыться из вида.

— Давай подберем типовое сознание, способное управиться с моим телом, пока я буду отсутствовать в этом сне. Я думаю «потрошитель» вполне себе уживется в том, что есть в моем протезе. Надо только научить его кормить это тело.

— Да, вполне. Мне изготовить сознание?

— Не стоит — я сам. Твоя задача — говорить ему, что делать. И направлять. Без команд это тупое и агрессивное создание. Пока я там, оно должно будет отбиваться от хищников, если такие будут, а так же не давать телу умереть от голода. Если через неделю я не вернусь, мое тело должно быть транспортировано в пустыню. Виллам, Ланна и Артелайл в этом случае должны быть оповещены. Далее мое тело надо будет поддерживать уже там. На случай если сознание мое вернется. Когда-нибудь. Поддерживать любыми средствами неограниченный срок.

— И все-таки, это вполне может быть новым заключением.

— Я думаю, мы поверим Артелайл в этот раз. Кроме меня никто не может починить ее ноги, если они сломаются. А ты сам знаешь, сколько проблем в обслуживании доставляет этот протез. Она слишком во многом может полагаться только на меня, чтобы избавляться таким способом.

— Ты уверен или успокаиваешь сам себя?

— Мы только что об этом говорили. Хранительнице виднее. Это правило. Помнишь?

— Помню. Но почему мы следуем этому без вопросов?

— Каждый заданный вопрос в силах изменить исход. Хранительница скажет ни больше и ни меньше, чем необходимо для благоприятного исхода.

— Проблема только в том, что исход благоприятен для нее.

— Я ценю твою заботу, но здесь выбор делаю я. По своим правилам, которые не в силах изменить.

Ответа от Евклида маг так и не услышал.

Пляж. Солнце в этих широтах светит мягко, почти не печет. Двадцать четыре градуса выше нуля, вода теплее воздуха. Сюда течение доносит теплые воды откуда-то с юга. И здесь пусто. Лишь желтый песок, на котором изредка белеют раковины или чернеют выкинутые в шторм водоросли, вода и прозрачный воздух. Справа видны едва торчащие из воды островки, на некоторых из которых приютился гигантский мохнатый орех. Небольшие пальмы, продолговатые орехи которых достигали почти метра в длину, прекрасно росли и вдали от родных южных краев, видимо, здешний климат им пришелся по нраву.

Отмель шла прочь от берега и упиралась в остров, на котором стоял проклятый замок морской скалы. Когда-то этот остров был столицей Жемчужных островов.

Женекерс спешился, снял седельную сумку с припасами и отпустил скакуна. Евклид позаботится о том, чтобы с ним ничего не случилось. А если и случится, невелика потеря — из пустыни прискачет новый. Их сборка давно поставлена на поток.

Песок зашевелился, послушный воле мага. Он был менее удобен в работе, чем родной песок пустыни, имел больше примесей, но тоже годился. Спустя секунды маг шагнул на борт небольшой стеклянной лодки и, взяв такое же стеклянное весло, отчалил от берега.

В голове Женекерс прокручивал информацию. Все детали, которые смог узнать. Но их все еще было мало. Оставалось только рискнуть. Стеклянная лодка плыла, все ближе и ближе подходя к берегу. В воздухе ощущалось напряжение, а сознание мага словно бы ощупывала неведомая сила, природа которой была совсем чужой.

Женекерс почувствовал, как что-то тянет его, словно желая вырвать из тела то немногое, что в нем осталось от человека. Но как ни старалась неведомая магия, сделать этого без согласия стеклянного мага она не могла. Потому он не позволил сознанию уйти раньше, чем шагнул на землю и забрал из лодки припасы. Берег был пустынен. Остатки рыбацких доков давно смыло в океан: с этой стороны не было каменных причалов. Лишь почти полностью разрушенные остовы зданий и тишина.

Путь до замка занял не так много времени, но и здесь время не пощадило практически ничего. Некогда оставленные распахнутыми ворота лежали, дорога заросла. Сбоку остались руины города. Дворец встретил путника пустотой. Он, в отличие от городских строений, лучше перенес эти годы запустения.

Женекерс еще раз пробежался по всей информации, что подобрал для него Евклид, и проверил заготовленное сознание потрошителя. Такое простое и примитивное. Маг прекрасно чувствовал разлитое в воздухе проклятие и не давал ему проникнуть в свой разум до этого самого момента.

— Евклид, отсчет времени пошел, — произнес Женекерс, отключая все то, что защищало его разум от малейшего вмешательства.

Мелькнули цифры часов, а спустя секунды поток каких-то обрывочных мыслей закрутил Женекерса, руины преобразились. Провалы в полу и дыры в стенах исчезли, коридор освещали теперь некоптящие светильники коротышек, на полу лежал красный ковер, покрытый золотой вышивкой. Но не это поразило мага, а то, кем он стал. Привычные ощущения исчезли. Что-то в нем изменилось и, подойдя к зеркалу, он сразу понял что. Сила ушла, осталась где-то далеко, а здесь... Он вновь чувствовал, как когда-то давно. Это было удивительно и приятно, словно он очнулся после долгого страшного сна.

На нем оказался мундир Центрального королевства, а вместо протеза вновь была обычная рука. Такая привычная, теплая... Живая. И он прекрасно помнил этот мундир.

Во внутреннем кармане, как и в тот самый день, когда он получил силу у колодца, оказалась фотография. Виллам сделал ее когда-то давно. Илейн и он, тогда еще просто Женя, чужак в этом мире на фоне садов столичного острова Виллама. Печаль и сожаления. Как же это было давно. С большим трудом маг отвлекся от воспоминаний и ощущений. Если он хочет вырваться отсюда живым, то чувствам нельзя давать волю. Надо оставаться расчетливой машиной, как и в реальном мире. Тогда только есть шанс. Взглянув последний раз на фотографию, он убрал ее и только тут заметил, как ставшие уже формироваться вокруг него тени явно знакомых вещей и мест его прошлого внезапно исчезли. Нельзя вспоминать прошлое, или это все станет его сном навсегда. Стоит увлечься воспоминаниями, и это место создаст для него персональный кошмар.

Вздохнув, Женекерс развернулся и пошел по коридору. Сейчас все казалось совсем иным, и это давило. Утрата Илейн, беспокойство за Артелайл, непонятно откуда выползшая тоска по дому... И, наконец, самая обычная человеческая усталость. Четыре сотни лет одиночества не проходят даром. Даже если ты этого и не чувствуешь. Он словно провел четыре сотни лет в темноте и тишине, а теперь вырвался, пускай ненадолго, из этой пещеры.

Впрочем, в этом было и нечто... забавное. Стать фактически полумашиной из дешевой фантастики, это совсем не то, о чем он мечтал когда-то. И едва ли профессиональная деформация бывшего программиста смогла бы его сделать хотя бы отдаленно похожим на это. Нет. Он всегда старался оставаться человеком, с чем бы ни работал. И ведь старается до сих пор, чего только стоят его «правила». Хотя...

Эта мысль немного рассмешила Женекерса, и уже с приподнятым настроением он двинулся дальше. Раньше он старался не унывать, искать выход в любой ситуации. Изменился ли он теперь?

Пришлось сделать над собой усилие и прекратить самоанализ. Как бы это ни было интересно и полезно, продолжить стоит после окончания дела.

— Евклид?

Тишина. Разумеется, отсюда его он не слышит. Ровно как в никуда растворились все привычные способы организации мыслей и его сила. Здесь он был простым человеком, смертным, слабым. И приятное состояние нахлынувших чувств таило в себе немало опасностей.

Коридор вывел Женекерса к дверям, за которыми виднелся знакомый пляж. От острова, на котором располагался замок, можно было дойти до материка пешком — здесь была песчаная отмель, где даже во времена приливов вода едва ли доходила до пояса взрослому человеку. Ближе к замку располагалась кокосовая роща.

— Правда, здесь здорово? — Женекерс обернулся на голос и увидел убегающую от него темноволосую девчушку лет десяти, следующую за своей подругой. Спустя секунду фигуры растворились без следа.

Должно быть, это были детские воспоминания принцесс. Чтобы выбраться из западни проклятия, ему придется в них изрядно покопаться.

На небольшом островке спиной к нему стояла девушка. На вид ей было лет восемнадцать, может чуть больше. Черные волосы, спускавшиеся чуть ниже пояса, развивались на ветру.

— Забавно, — подумал Женекерс. — Если вся моя жизнь в Центральном королевстве за четыре сотни лет всего лишь сон, то сейчас, выходит, это сон внутри сна?

Перспектива пугала. С рекурсией такого масштаба в реальном, как казалось, мире он имел дело впервые.

Девушка внезапно обернулась и увидела приближающегося к ней человека.

— Гость. Нечастое явление в последние годы.

— Ликаса, я полагаю?

— Ликаса. Одна из ее наиболее больших частей, если угодно.

— Которая, конечно же, не помнит того, что породило проклятие.

— Нет. Иначе это было бы слишком просто, не находишь ли, Гость... Проклятие хочет испытать людей. Испытать их смекалку.

— Соглашусь.

Женекерс сел, прислонившись спиной к пальме. Разговор будет долгим.

— Начнем с того, хочешь ли ты, чтобы тебя спасали?

— Внезапный вопрос. Эх, принц государства, которого я не знаю, выбора у тебя нет. Попытайся. Или же тебе не выбраться. Это то, в чем я уверена.

— И все же?

— Не знаю. Не помню. Проклятие выпотрошило наши воспоминания, мои и сестры. Населило ими тот замок, отдаленно похожий на дом... Этот берег. Мой дом. То, что осталось от меня, выкинуло здесь, что осталось от Хелькасы — на западном причале. Если хочешь понять, то тебе придется нырнуть в наши воспоминания. Но помни, они не всегда отражают то, что было... Ты сам становишься их участником из раза в раз и можешь приводить один путь к разным исходам, чтобы понять, как мы думали, что чувствовали. Иногда окружающие тебя будут видеть, иногда нет, и ты будешь лишь призраком. Я сама мало об этом знаю. Помни это не столько воспоминания, сколько сны. Одни более правдивые, другие менее. В одних ты лишь наблюдатель, в других участник. Одни показывают истину, другие сумасшедшие мечты избалованных девчонок.

— Опасности?

— Их хватает. Кошмары, страхи. Настоящие Хелькаса и Ликаса видят все это лишь в своих снах — помни это.

— Помнишь ли ты, что говорили мои предшественники?

— Обрывки. Все самое ценное из меня ушло туда... Удачи, гость. Заходи в любое время.

Женекерс вздохнул. Эта особа едва ли могла помочь. Пока.

На отмели то тут, то там росли невысокие пальмы. Женекерс подошел к одной и попробовал сбить орех, но его рука прошла сквозь плод. Видимо — не судьба.

Ликаса не производила впечатления злобной ведьмы. Хотя, трудно быть злобной ведьмой, когда из тебя вытащили практически все воспоминания.

— Правда, здесь здорово? — опять раздался детский голос. Две девчушки, опережая нянек, теперь бежали по песку. Одна, судя по волосам — Хелькаса, пробежала сквозь Евгения, не заметив его.

— Мириа говорит, это папа привез сюда семена волосатых деревьев.

— Дура, это плоды волосатые. И большие.

— А по-моему, мохнатые. Как ты думаешь, они поспели?

— А давай собьем один.

Ликаса сосредоточилась, и с ее руки слетел сгусток пламени, сбивший огромный кокос на землю. В нем Евгений не без труда узнал одну из боевых практик магов Центрального королевства. Сильную. Когда-то окрыленный тем, что его направили учиться магии, он тренировался месяцами, но так и не добился успеха. Даже светлячка зажечь не мог. Сейчас перед ним это сделала девятилетняя девочка.

Несостоявшийся маг присвистнул.

Хелькаса же радостно подбежала к кокосу, который был едва ли не с нее ростом, в руке вспыхнуло призрачное лезвие, и срезанная верхушка аккуратно упала вниз.

Еще одно заклинание. Даже сильнейшие жрецы кроу такое могли удержать в руках несколько секунд, а потом месяцы приходили в себя. Этот призрачный клинок режет все на свете, включая самые прочные доспехи, и остановить его не может практически ничто.

— Хель, ты теперь опять неделю будешь отлынивать от практики, — напустилась на шатающуюся от усталости, но довольную девочку сестра. — Нельзя же так напрягаться.

— Но оно такое удобное, смотри, как срезало хорошо. Хорошая шляпка.

Девочка не долго думая напялила верхушку ореха на голову, скорчила рожицу и показала сестре язык, за что заработала от какой-то из нянек несильный подзатыльник. Вот уж не позавидуешь, нянчить двух девочек, каждая из которых по своей прихоти от тебя и мокрого места не оставит. Тем временем, две няньки средних лет достали кубки, расстелили скатерть, и вскоре вся компания расположилась на песке. Глядя на них, так же захотелось хлебнуть кокосового молока, но... Но Женекерс все так же был призраком.

— И почему, когда я могу насладиться вкусом и получить от этого удовольствие, я оказываюсь привидением? — произнес маг. Вслух. Но его никто так и не услышал, и тем более не ответил на его вопрос.

На этом пляже перед Женекерсом раскрывалось все беззаботное детство двух принцесс. Из него он понял лишь одно — девочки были дружны... С самого детства. Впрочем, кто-то говорил, что не существует такой штуки как женская дружба.

В памяти были как подтверждения, так и опровержения этого утверждения.

— Женя.

Фигура Илейн, внезапно появившаяся прямо перед ним, странно мерцала, дергалась, то и дело пропадая. Пляж же норовил смениться тем самым лесом, где он когда-то встретил хранительницу. Женекерс закрыл глаза и заставил все видения уйти. Когда он вновь глянул на пляж, от миража не осталось и следа. Было ясно, что чем дольше он здесь находится, тем сильнее будет его мучить прошлое. А отвлекаться нельзя.

— Везет тебе старина... — сам себе произнес гость и постарался улыбнуться. На сердце было паршиво и лишь огромным усилием воли удавалось пробудить в себе остатки природного оптимизма. Ясно было одно: пока он контролирует себя и свои чувства — ему ничего не грозит. Вопрос, как долго он сможет держать себя в руках?

Замок встретил путника иными видениями. Здесь все чаще встречались взрослые принцессы. Женекерс увидел, как они совершенствовались, как приглашенные издалека маги правильно учили их подчинять себе свою наследную силу. Но в их жизни была не только учеба. Были балы, приемы, фавориты. Но ни малейшего намека на то, почему все вдруг прекратилось. Сестры были дружны. При этом, не настолько эгоистичны, чтобы стараться спрятаться от судьбы в этом проклятии. Они осознавали свой долг.

Очередное видение вывело Женекерса в пустой коридор, где по ковровой дорожке шли принцессы. На вид им было лет четырнадцать, не больше.

— Не нравится мне это.

— Мне тоже, Лика. Как представлю, что придется без тебя... Нет. Лучше ты.

— Нет... Хель. Я не могу. У меня омерзение вызывают эти напыщенные лица. Как представлю, что общаться с ними до конца жизни! Нет!

— Лика. Ты видишь их насквозь. А я нет.

Ликаса вздохнула.

— Секрет прост. Я их ненавижу. И все что они предлагают, оцениваю как "плохо", "хуже", "совсем плохо". И, как правило, не ошибаюсь.

— А попутно навлекаешь на себя косые взгляды, а потом находишь подарки в виде книг по кровавым ритуалам жрецов смерти под подушкой.

— Должна же я знать, чего ожидать в худшем случае, если во время путешествия в Аленсию нас поймают эти дикари!

Хелькаса подошла ближе и, щелкнув пальцами, привела в действие какую-то магию, должно быть защищавшую принцесс от подслушивания.

— Кого ты обманываешь, Лика? Я-то знаю, что тебе тот томик подкинули. Но только ты нашлась что сказать, а я... А я бы растерялась. Тебе надо править, не мне.

— Хорошо, пускай решит судьба. У меня есть монетка Центрального королевства. Давай ее кинем. Иначе мы будем спорить до глубокой старости.

— Давай, — Хель вздохнула, — хоть так.

— Кидать будешь ты.

— Почему я?

— Мне так спокойнее. К тому же монетка моя, я и выбираю, кому кидать.

Хелькаса взяла монетку и повертела в руке.

— Какая будет твоя сторона?

— Если будет колодец, то править мне. Тот посол из Шавитарра сказал, что у меня глаза, подобно колодцу. Пускай тогда и будет колодец.

— Хорошо. Моя будет хранительница.

Женекерс сразу же вспомнил характерную несимметричную чеканку монет Центрального королевства.

Хелькаса долго вертела монету в руке, то ли настраиваясь, то ли гадая. А потом бросила ее.

— Вот видишь, не так сложно. Давай посмотрим что выпало.

— Хранительница... Ликаса, это глупость!

— Это судьба. Значит, так тому и быть.

— Лика. Я не могу. Я...

— Не волнуйся. Тебе просто надо научиться видеть насквозь этих уродов. Я научу.

— Лика!

— Давай не обсуждать принятое решение.

Хелькаса в слезах убежала и растворилась где-то вдалеке, а Ликаса зашла в ближайшие пустые покои, буквально рухнула без сил на кресло у пустующего камина и заплакала.

Женекерс понял, что что-то не так, потому как внешность его внезапно изменилась, и он ровным шагом подошел к Ликасе. Это было очень неприятно, словно бы его телом что-то управляло, а он был лишь сторонним зрителем.

— Ты не весела сегодня, дочь моя.

— Все нормально. Мы просто решили.

— Что решили?

— Наследовать трон будет Хелькаса. А я останусь в стороне.

— Ты понимаешь, что это значит, Ликаса? — тело Женекерса послушно исполняло роль отца девочек, словно тряпичная кукла.

— Да, папа.

Ликаса обняла отца, и видение медленно начало растворяться.

Мраморные белые колонны. Высокие и почти три обхвата в ширину, покрытые изящной резьбой величайших мастеров. Они подпирали высокий свод тронного зала, в котором с давних пор принимал гостей султан Висящих Островов. И здесь же ему часто удавалось укрыться от суеты, чтобы посидеть в тишине и хорошенько подумать. Где же еще прятаться правителю от всех своих подданных, как не в тронном зале…

По периметру этого огромного помещения располагались в шесть этажей балконы, спроектированные с целью разместить всех возможных гостей. Когда-то давно, когда султану приходилось встречать большие делегации сразу из нескольких стран, в них был смысл, теперь же на многие этажи лишь изредка поднимались служанки, чтобы вытереть пыль.

Человек в сером плаще едва заметной тенью скользил по залу, держа наготове скорострел коротышек и стараясь не выпускать из вида задумчиво сидящего невдалеке Виллама. Судя по четким и плавным движением нежданного гостя, по красиво вырезанным костям и черепу, которыми неведомый мастер покрыл короткие стрелы скорострела, потенциальный убийца в своем ремесле был не новичком. Спрятавшись за последней колонной перед троном и дав себе пару мгновений передышки, убийца привычно вскинул оружие и, на секунду показавшись из-за колонны, выпустил целый рой смертоносных стрел в сторону султана. Однако, ни одна их них так и не достигла цели. На какое-то мгновение они все замерли в полете, буквально в метре от Виллама, а потом резко улетели обратно к своему отправителю.

Убийца еле-еле увернулся от собственных стрел и тут же схватился за колонну, потому как земля стала внезапно уходить из-под его ног. Словно для него и только для него «низ» оказался в конце вытянутого зала, около самого входа. И лететь до него было очень далеко. Собравшись, убийца извернулся и прыгнул вниз на другую колонну, ставшей для него перекладиной, переброшенной над пропастью.

Султан резкой смены в направлении притяжения даже не заметил, как и все другие предметы в зале.

— Давненько на меня не было покушений, даже скучно стало — отметил правитель. — Признаюсь, падать тебе предстоит довольно далеко...

— Я ничего не скажу!

— Неужели?

Выросшая сила тяжести резко вдавила убийцу в колонну. Из последних сил он пополз по ней, лишь бы чуть отодвинуться от страшного врага.

Султан смотрел, как ночной гость ползет вверх по колонне, наивно полагая скрыться. Все предыдущие убийцы были синекровками, вряд ли этот исключение. Виллам вытащил из сапога небольшой кинжал и ловко метнул его во врага. Когда кинжал упал вниз, на лезвии можно было разглядеть капли темной синей жидкости. Что и требовалось доказать...

В ответ убийца попробовал кинуть свой метательный нож, но тот улетел совершенно в другом направлении — к выходу.

— Ну, так что, будем говорить или падать?

— Можешь убить меня, я ничего не скажу.

— Охотно верю, — на лице султана с легкостью можно было увидеть разочарование. — Уже надоело вас пытать. Убирайся из моего дома!

Изменившая внезапно свое направление сила тяжести оторвала убийцу от колонны, а после вновь изменилась, направив его падение в сторону выхода. Со страшным криком мужчина схватился за изящный позолоченный светильник коротышек, стараясь удержаться. Длинный коридор был теперь для него жутким колодцем, упав в который можно было переломать все кости. Но светильник оторвался от стены и остался у него в руке. Удар о створку двери почти выбил из убийцы дух. Оглашая город своим криком, он летел дальше по центральной аллее, пытаясь зацепиться хоть за что-то. Но напрасно. Улица была прямой и неумолимо вела к краю острова. Почти в последний момент он смог зацепиться за фонарный столб.

— Смотри, еще один, — сказал своему другу горожанин, сидевший на скамейке и мирно куривший трубку.

— Много их нынче, брат. Этот вон светильник прихватил, окаянный.

— Надо забрать.

Крякнув, горожанин встал и подошел к держащемуся изо всех сил за столб человеку. Судя по всему, ударом о столб он заработал себе сразу несколько переломов. Островитянин аккуратно вытащил светильник из руки напуганного врага и спокойно вернулся на скамью к недокуренной трубке. Помогать ему никто и не думал.

Спустя секунду убийца не выдержал и соскочил со столба. Он летел до самого края и лишь когда покинул столичный остров, сила султана небес перестала действовать. Вот тут и сработала привычная сила земного притяжения. Неудавшийся убийца полетел куда-то вниз, где быстро скрылся среди плывущих облаков.

— Ваша светлость, возможно, стоило взять у него яд? — осторожно спросил султана заспанный голос советника, появившегося в приоткрытой двери. — Что ж он зря весь дворец перебудил что ли?

— Да куда нам больше! — возмутился правитель. — И так девать некуда, выдохнется, а пыток они не боятся, только время теряем. Ну его в колодец! Иди лучше спать, у нас завтра будет делегация южан, так что от помощи твоей не откажусь.

— Хорошо.

В последние пять дней покушений и вправду стало намного больше, чем за все прошедшие сто лет. Ничего хорошего такой поворот событий не предвещал, а ведь через два дня еще предстояло путешествие в цитадель вампиров на долгожданную встречу с Ланной. Виллам в задумчивости погладил бороду и направился спать.

Забавно. То, что произошло за последние четыре сотни лет должно быть страшно, трагично... А казалось иногда... Забавным. Словно свихнувшийся в конец мир оборзел, взял и поместил его еще глубже в пучину безумия.

— Эх, как мне тебя не хватает тут, Евклид. Сейчас мне бы и впрямь не помешал мой личный психоаналитик, — произнес маг в пустоту.

Сейчас Женекерс умудрился отгородиться от всего, включая призрак Илейн, и сидел в темноте, раздумывая над тем, кем он стал. Он не выдержал, и все же решил воспользоваться моментом. Тем более, что другого такого случая побыть собой практически не предвидится. Логические доводы изуродованного разума там, наверху, тут годились лишь частично. Он должен был взвесить все произошедшее здраво, рационально. Но прежде всего как более или менее человек, а не как "машина с точки зрения людей, не разбирающихся ни в людях, ни в машинах". И это надо было сделать, пока он не допустит еще большего количества ошибок, чем уже допустил.

Казалось, колодец взял за постулат известное заблуждение его родного мира, что машины отличаются от людей отсутствием души и эмоций. Причем, многие едва ли не всерьез утверждают, что люди чувствуют благодаря душе. Хотя давно известно, что простые эмоции легко можно вызвать некоторыми сильнодействующими веществами. Или просто вскрыв черепную коробку и воздействуя на определенные области мозга электродом. Зависит от садизма экспериментатора. С привязанностями сложнее, но он точно знал, что и тут все объяснимо. Нет, если душа и есть, то с эмоциями и чувствами она никак не связана. По крайней мере, Женекерс так считал.

Интересно, откуда пошло заблуждение про то, что у машины непременно нет эмоций? Женекерс ни один раз слышал это утверждение и считал его наглым враньем. Машина такая, какой ее сделали. Ни больше, ни меньше. И отсутствие чего-либо это или осознанное решение инженера, или признание в том, что создатель машины чего-то не понимает, и потому не может сделать. Либо просто не хочет, так как это не нужно для решения поставленных задач.

Самым неприятным было то, что даже сейчас, он не мог точно с уверенностью сказать, что именно и как изменил в нем древний как весь этот мир дух. И чем больше он над этим думал, тем больше путался.

К своему стыду, Женекерс практически не интересовался психологией, считая, что его текущий уровень познания своей психики достаточен для полноценной жизни. Остатки кандидатского минимума по философии, изрядно позабытые еще до встречи с Илейн — вот, пожалуй, и все, что было в его резерве, кроме жизненного опыта и четырех сотен лет раздумий. И этого было крайне мало, чтобы разобраться в той каше, которую заварили из его собственного сознания.

С одной стороны, какие-то отголоски эмоций у него явно имелись, старые воспоминания сохранились во всех красках. Да и Гвивелла, если вспомнить, смогла пробиться к его сердцу. Но ее сила меняла именно... воспоминания.

Что поменялось в тот самый день, когда он стал иным?

Изменилось восприятие, он научился работать совершенно иначе с собственными воспоминаниями, выстраивать свой мыслительный процесс наиболее, как казалось, оптимальным образом... Да и много еще чего. Далеко не все, что он умел он мог даже объяснить словами. Невольно вспомнился тот самый момент, когда он только что получил силу, и не понимал еще что делать.

Когда он, инстинктивно замедлив собственное восприятие времени, учился... думать заново. Воспринимать мир. Когда заново научился из двух разноцветных картин выделять объекты, людей. Поставил себе первые цели, определил, какие методы их достижения он может использовать, а какие нет. Создал правила, по которым стал мыслить, и сделал это теми методами, которые знал...

Выходит, он сам создал себя таким, не оглядываясь на то, что было раньше? Или просто разобрался с тем, во что его превратила чужая сила. Или же чужая сила управляла всем этим процессом, сделав его таким?

Увы, на этот вопрос ответить он не мог, так как те самые первые минуты он не умел даже толком запоминать происходящее...

Женекерс вздохнул. Время на отдых истекло, потому он встал и продолжил свой нелегкий путь в дебрях чужих воспоминаний. В конце концов, не так важно кто поставил его в эти жесткие рамки, и создал для него эти правила. Он сам или колодец. Важно было то, что эти рамки существовали. И избавиться от них он не сможет.

Тьма рассеялась, сменившись уже приевшимися коридорами.

Он что-то упускал. Он бродил по замку, как казалось, целую вечность, смотрел на жизнь девочек, не упуская ни малейшей детали, наизусть знал даже платья принцесс в бездонном гардеробе, но так и не приблизился ни на шаг к разгадке. Спустя некоторое время Женекерс научился управлять этим местом и с некоторым трудом, но заставлял его показывать конкретные воспоминания. Не раз и не два маг в образе кавалеров на балу танцевал и с Ликасой, и с Хелькасой, задавая самые разные вопросы. Некоторые из ответов служили ключом и открывали целые серии других воспоминаний. Он быстро учился подчинять себе это место.

Но это было не главной бедой. Словно гоняясь за ним, по следам мага шел призрак Илейн, а с ней и его собственное прошлое. Избегать этого становилось все сложнее. Стоило ему появиться, и каким бы важным не было воспоминание, оно рассыпалось в прах. А ко многим видениям путь он мог проложить лишь однажды.

Среди всего множества воспоминаний были два особенно важных, извилистый путь к которым он нашел с большим трудом. Он пересмотрел их по десятку раз, силясь найти ответ. Это были воспоминания того самого момента, когда плачущая Ликаса в своей комнате под бой часов читала заклинание из книги. И второе, в каюте еще только пришвартовывающегося в гавани судна, где это же самое заклинание читала Хелькаса.

Почему? Зачем они так решили?

Спальню Ликасы едва освещало тусклое пламя светильника. Должно быть, слезы пустыни почти исчерпали свой ресурс, но девушка не спешила менять их. Принцесса медленно, нараспев читала слова древнего языка.

— Какая же ты дурочка, Хель, зачем ты это сделала... — звук произнесенных слов уже начинал порождать проклятие, которое вскоре заставит людей покинуть этот остров.

Воспоминание начало дрожать, распадаясь, но Женекерс усилием воли вернул его в самое начало и сел бесплотным призраком на край кровати, куда спустя секунду сядет Ликаса, чтобы открыть книгу и начать читать.

Кто же из них наложил это проклятие? Понятно, что вместе, практически одновременно. Поэтому оно и оказалось таким сильным. Но почему? Ликаса была во дворце, Хелькаса в тот день поздно ночью прибывала в гавань на корабле. Почему?

— Ну, Холмс, идеи? — спросил сам у себя Женекерс.

Идей, увы, не было. И тут, когда Ликаса стала открывать книгу на закладке, Евгений заметил что-то новое.

Та самая страница. Он не мог пролистать книгу, сравнить шрифт, так как был призраком, а у Ликасы была закладка. Но он увидел едва заметную линию на бумаге у корешка, которая проявилась от того, что туда упала капля влаги. Удивительно ровную и в тоже самое время...

Он наклонился ниже, чтобы разглядеть бумагу поближе. Рука принцессы прошла сквозь его голову, но он не обратил на это внимания.

— Джек пот, что б тебя! — радостно воскликнул Евгений.

Страница этой книги была не родная. Ее подставили в книгу вместо родной и сделали это довольно умело. Очень аккуратно. Остальное выстроилось моментально. Кому-то принцессы не угодили. Вариантов предполагалось несколько.

Девочки были связаны с островами необычайно крепкими узами, чувствовали их, как и боль природы островов. Это являлось их собственной болью, поэтому вся деятельность жителей всегда была под строгим контролем. Промысел был открыт лишь в ограниченных пределах, браконьерство жестоко наказывалось... А это не нравилось, должно быть, очень многим. Хитрый план — принцессы неопределенное время находятся в сильнейшем проклятии, а правит регент, закрывающий глаза... на многое.

Выбранная ранее Евклидом и зазубренная статистика о жизни островов за эти годы лишь подтвердила гипотезу. Осталось только понять, кто разыграл эту замечательнейшую партию!

Эти вопросы словно ключ открыли новые воспоминания. Глазами самой Хелькасы Женекерс увидел, как ей попала в руки книга заклинаний. Написанные на мертвом языке слова можно было лишь прочитать, но мало кто использующий их, кроме разве что создателей, знал, что эти слова значат. Действительно редкая книга, и одно заклинание в ней было подменено. То самое заклинание, которое якобы должно было разделить путы, связывающие принцесс, и не дать коронации убить Ликасу. Именно его и желала прочесть Хелькаса, спасая сестру. А вот Ликасе это заклинание посоветовали для того, чтобы временно лишить мага силы, и попутно убедили принцессу, что ее сестра решила отречься от престола и расстаться с жизнью, чтобы избежать коронации. И Ликаса, ощутив со стороны гавани отблеск сильнейшей магии сестры, все же решилась, рассчитывая, что лишит на время Хелькасу силы, а потом спокойно поговорит с ней.

На чувствах девушек сыграли, и сделал это истинный мастер. Такой как…

Сон задрожал, готовясь развалиться на части в любую минуту и подтверждая догадку. Воспоминания одно за другим распадались, пролетая мимо радужными потоками, устремляясь к тем, кому они принадлежали. Пустые и странные фигуры, одна на песчаном берегу, другая у пирса, вмиг оказались возле своего спасителя.

— Ты освободил нас, — произнесла задумчиво Хелькаса. — И кого же из нас ты выберешь?

Женекерс... Или, вернее, Евгений, улыбнулся, смотря за спины девушек, где опять сиял силуэт Илейн. Теперь от него уже было не спрятаться за чужими воспоминаниями.

— Выбрал давно, но не вас, а ее, — признался маг, указывая на призрака. — Я здесь не в поисках руки или сердца принцессы. Но все это я расскажу вам чуть позже, вы легко найдете меня сразу за воротами дворца. Я буду ждать вас там.

— Почему-то, я в этом и не сомневалась, — улыбнулась Ликаса. — Пока Хель готовится к коронации, ты не будешь против, если я с тобой покину это королевство? Мне осталось не так много времени, и я хочу хоть немного посмотреть на мир.

— Ликаса!

— Хель, не поднимай этот разговор, — с легкостью оборвала ее сестра. — Он закончился много лет назад. И однажды это уже стоило нам жизни. Я в легенды вошла как черная колдунья, чуть ли не эталон зла. Если я взойду на престол — будет что угодно, вплоть до мятежа. Помни то, чему я тебя учила, и будешь хорошей и мудрой правительницей. А что касается меня…

— Ликаса, во имя Иллюны, да все давно забыли про тебя.

— Легенды имеют свойство преумножать злодеяния, Хель.

Женекерс печально усмехнулся, вспоминая книги, написанные про него в королевстве уже после его пленения. Наконец-то он смог по достоинству оценить весь полет фантазии писателей, многие из которых на этих книгах заработали состояния.

— Лика, я и вправду... Постой!

— Моя судьба предрешена, Хель, хочется тебе этого или нет.

— Не совсем, — вдруг вмешался в разговор сестер Женекерс. — Если Ликаса согласится служить мне, то я постараюсь защитить ее от вашего наследия. Теоретически — может сработать.

— Кто ты? — Ликаса посерьезнела, полуулыбка ушла с ее губ, и глаза вновь смотрели на Женекерса с подозрением.

— Историки назвали меня Женекерсом Стеклянным.

— Тот, чье сердце состоит из стекла! Да когда мы только родились, ты уже был сказкой.

— Скорее страшной, но романтичной историей. У тебя и вправду стеклянное сердце?

— Врут! — убедительно сказал маг. — Стекло слишком легко разбить.

— Ты не похож на того, о ком говорят легенды.

— И впрямь. В этом кошмаре Вы получили удивительный шанс узнать, кем я когда-то был. Там наверху я буду намного менее приятным собеседником.

— Знаешь, Женекерс, а мы сможем обдумать твое предложение по пути?

— Сможем. Клятву принести много времени не надо. До коронации Хелькасы, я полагаю, пройдет минимум месяц.

— Я буду тянуть время ровно столько, сколько нужно... — подтвердила блондинка.

— Успеем все решить. Кажется, наш уютный сон, наконец, разваливается, — заметила Ликаса. — Пора.

— До встречи в реальной жизни, Женекерс.

Фигуры девушек исчезли, пляж, замок морской скалы... все растворялось, заменяясь другими образами. Образами из его, Женекерса, воспоминаний. Осталась только лесная поляна, пробегавшая меж деревьев дорога. То самое место, где судьба где-то свела его с Илейн. Ну и, конечно, она тоже была здесь, молча смотря на него.

Молчание было долгим. Оно показалось ему целой вечностью.

— Так вот он какой, мой личный кошмар.

Илейн лишь улыбнулась.

— Знаешь, когда-то мне казалось, что если бы ты была лишь сном, я бы спал вечность. Теперь же... Извини меня.

Образ Илейн все так же подрагивал, словно бы был соткан из тумана, но не спешил исчезать.

— Жалко, что я так и не успел соорудить тот коктейль... — вздохнул маг, — Прощай, Илейн. Было приятно тебя увидеть вновь. И грустно. По-настоящему.

Пора. Все что он должен был обдумать здесь, он обдумал. Хочется верить — извлек из этого путешествия максимум пользы. Евгений знал, что делать. Это было старое упражнение, которое он проделывал чуть ли не каждый день перед работой, чтобы лучше сосредоточиться. Методично он убивал мысль за мыслью, добиваясь полной тишины в голове, и вместе с этим растворялось то, что осталось от того зачарованного сна. Дорога, лес, небо... Илейн исчезла последней. А за ней стали исчезать и привычные ощущения, уходя в прошлое, он просыпался.

Вихрь цветов закрутил Женекерса. Тело пронзила боль. Словно вновь он испытал, как лишился руки, и как вернувшиеся было человеческие чувства сгорают, не оставляя даже пепла. Протез нестерпимо болел. Прошли долгие мгновения, прежде чем болевые ощущения стали восприниматься иначе. Когда-то давно он придумал использовать боль, чтобы получать информацию от протеза. А уж его работающий не совсем обычно мозг смог интерпретировал эту боль как звуки, ощущения и образы, которые дополняли окружающую реальность тем, что передавал ему Евклид. Теперь маг на мгновение ощутил, как это выглядит на самом деле. А спустя еще несколько секунд, боль ушла окончательно. И внутри осталась только тишина и пустота. На ее фоне ярким пятном выделялись воспоминания о недавнем сне, которые не стерлись лишь потому, что Женекерс намеренно отключил всю свою защиту. А потом исчезло и это, уступив место привычному ходу мыслей.

"Автопилот" моментально отключился, стоило появиться хозяину. Секунды потребовались магу, чтобы понять, что было тут за те четыре с половиной дня, что он отсутствовал.

— Евклид?

— Да.

— Ты ошибался.

— Мои поздравления, Женекерс.

Глава 5

Хелькаса уже успела отбыть домой, вооруженная тщательно продуманной байкой, что ее бравый спаситель так и не выжил, а Ликаса не смогла вернуться из проклятого сна. Инструкции, пришедшие от Артелайл, предписывали сделать все именно так, и Женекерс не думал тут спорить с хранительницей. Они с Ликасой отправились в сторону цитадели Ланны. Именно там, в мрачных стенах вампирской крепости старого друга должен был жать Виллам.

По инструкциям Артелайл Евклид заранее направил к Жемчужным островам второго скакуна для принцессы, так что дорога к логову вампиров обещала быть быстрой. И комфортной.

— Ей не очень будут рады в новой столице, регент не захочет отдавать власть, — заметил Женекерс, когда замок, служившей принцессам тюрьмой целое столетие, наконец скрылся из виду.

— Куда он денется, — пожала плечами Ликаса. — Вот скажи, вся стража малого дворца, окажись она в твоей пустыне, имеет против тебя хоть малейший шанс?

— Нет, — не раздумывая, ответил стеклянный маг.

— Так и тут, острова наш дом, и здесь только сумасшедший будет сопротивляться воле Хелькасы. И моей. Ну, не считая папы, но его, боюсь... — принцесса замолкла, так и не сказав того, что хотела.

— Это, должно быть, печально.

— Мое чувство невозможно передать словом «печально»... Скажи, а я стану такой же, как ты? — вдруг спросила Ликаса. — Не буду ничего чувствовать, только жить по правилами?

— Да, поэтому правила лучше придумать заранее. Запомнить то, что движет твоими поступками сейчас, чтобы потом уже не сомневаться.

— Мне страшно... — призналась девушка, опустив взгляд. — Пойми правильно, я благодарна за шанс, но я слишком многое делала в жизни по зову чувств, наперекор всем правилам и логике. Чего только стоит мое решение отдать трон Хелькасе. И этот мой выбор не поддается четким рамкам. Я боюсь, что став такой, да еще и получив силу, я принесу много зла.

— Ты повторяешь мои опасения. Потому-то я и придумал эти правила, — Женекерс вздохнул. — Впрочем, есть, наверное, еще один способ. Я думаю, Ланна не откажется помочь. Как ты смотришь на то, что бы стать вампиром?

— Если хозяйка ночных позволит, — растерялась Ликаса. — Даже не знаю. Ведь я должна буду служить королеве вампиров!

— Виллам ей доверяет. Нет оснований не доверять и мне. Я думаю, твоему характеру это более подойдет. Впрочем, наш путь как раз лежит в цитадель, потому тебе просто стоит увидеть ее самой. И там ты сделаешь свой выбор.

— Спасибо. Можно задать вопрос?

— Задавай.

— Почему ты это делаешь? Что во мне такого важного, чтобы ты хотел сохранить мне жизнь?

— Я помню, что когда-то поступил бы так, не задумываясь. Я стараюсь избегать лишних жертв. Это еще одно правило, если угодно.

— Хорошо, и все же? Это не любовь, ведь ты любил и любишь Илейнию, я это понимаю. Да и сама иногда видела ее призрачную фигуру. Это не выгода, что вообще можно с меня взять, если через несколько недель я стану никем. Просто я не верю в сказки и безвозмездную людскую доброту, уж прости.

— Я тоже. С тех самых пор, когда колодец меня лишил этого. Хочешь знать правду?

— Да, — уверенно кивнула принцесса.

— Артелайл сказала мне, что разрушив проклятие, мы обретем верного союзника.

— Жемчужные острова? Пусть они расположены не слишком далеко, но союз Центрального королевства с нами... Что он есть, что его нет, — резюмировала Ликаса.

— Именно. За годы правления регента наметился некоторый упадок, товаров, которые бы заинтересовали Центральное королевство мало, военного флота и армии практически нет.

— Значит, хранительница ошибается.

— Нет. Она видит предначертанное. И она знала заранее, что я смогу справиться с проклятием. Так же, как я знал еще по дороге сюда, что союз с островами для Центрального королевства бесполезен. И я сделал выводы.

— Какие?

— Ты и есть тот союзник, Ликаса.

— Я польщена, но едва ли... Послушай, великий колдун из пустыни со стеклянным сердцем, которое на самом деле не стеклянное, — она улыбнулась. — Сейчас я еще могу немного пошалить, спрятать это надоедливое солнце за тучкой или промочить ноги дождем. Но как только мы уедем чуть дальше от дома — я смогу максимум выкинуть пару фокусов вроде светлячка, не больше. Моя сила привязана к островам. А как только Хелькасу коронуют, то я не смогу и этого, даже если уцелею. Едва ли тот союзник, которого вы ищете, это я.

— Честность и прямота. Она сейчас редко встречается. Обычно люди вместо того чтобы сказать прямо, ходят часами вокруг да около или прячутся во лжи и намеках. И такому как мне бывает очень трудно их понять их. Поэтому я ценю честность втройне. И хотя бы из-за этого я тебе уже считаю нужным помочь. Второе — тот самый человек, которым я когда-то был, повстречавшись с тобой в том сне, меня очень хорошо попросил об этом.

— Странный ты человек. Честно.

— Не я странный, странным меня сделал колодец.

Некоторое время они ехали молча, потом Ликаса опять нарушила молчание.

— Тот призрак во сне... Это действительно была Илейн?

— Да.

— Совсем как на картинке.

— Картинке?

— Твою историю знают на островах все девочки с малолетства, как грустную и романтическую историю о любви.

— В Центральном королевстве я, скорее, повелитель ночных кошмаров.

— Читала я и эти книги. Сам, наверное, видел, как мы в детстве с Хель дрожали на пару со светильником под одеялом, по очереди вслух читая про то, как страшный Женекерс вылезает из саркофага, чтобы убить всех.

— Уверяю тебя, такого не было. Зато, лежа в саркофаге, я несколько раз наблюдал, как любители подобных книг пытались меня вытащить, совершив жертвоприношение.

— Что, такие были? Серьезно?

— Были, — согласился маг. — Больше, чем ты думаешь. И крайне тяжело спасать приносимую ими в жертву дурочку, когда при малейшем проявлении моей силы, она падает в очередной обморок. А сам ты при этом лежишь в саркофаге и крайне скован как в движениях, так и в возможностях.

Ликаса рассмеялась, потом внезапно посерьезнела.

— Знаешь, в том зачарованном сне. Не забывай этот сон, в общем, хорошо?

— Не забуду. Он освежает воспоминания, как ничто иное.

А так же этот сон дал множество фактов для размышления. Например, оценку всего произошедшего с ним им самим, каким он когда-то был. Ну, либо, достаточно близко к этому.

— Виллам!

— Ну, здравствуй, принц пустыни! — султан расплылся в довольной улыбке. — Вижу, принцесс ныне спасают парами, одной тебе оказалось мало. Или ты одну для друга прихватил?

— Здесь я должен был рассмеяться, и отметить что Ланна тебе таких шуток не простит — кивнул Женекерс.

— Ох уж этот твой мрачный характер! После того, как ты заглянул в колодец, у тебя напрочь отсутствует чувство юмора. Ладно, располагайся, наливай себе чего-нибудь, поговорим, пока девочки там разбираются. В этих мрачных стенах мужику лучше не бродить одному. Даже такому колоритному, как я. Некоторые девочки Ланны обладают весьма скверным характером. Я только прилетел, а уже наткнулся на сотню коварных взглядов местных красавиц.

— Сколько времени займет посвящение Ликасы?

— Пару часов. Это тебе не клятву кроу протараторить по бумажке. Ланна даже обещала пустить нас посмотреть на церемонию.

— Церемонию?

— Да, у них все красиво. Женщины же!

— Хорошо. Я думаю, что чем раньше завершится обряд, тем больше у нее шансов уцелеть.

— Для обряда Ланна собирает своих подопечных. Артелайл предупредила заранее, так что все практически готово. Что такого в этой... Ликасе?

— Человек хороший.

— Это что, твой аргумент?

— Я так посчитал, когда окунулся в проклятие. Для меня теперь этого достаточно.

— Погоди, ты там что-то чувствовал? — насторожился султан.

— Да. Я был там совершенно таким же, как до колодца. Можно сказать, освежил воспоминания.

— Э, да ты что, влюбился? — усмехнулся Виллам.

— Нет, скорее проникся искренней симпатией к сестрам, — пояснил маг. — Я больше думал об Илейн. Осознание, что ее больше нет, доставило массу... неудобств. Я старался об этом не думать, чтобы не превратить проклятие в свой собственный кошмар. Сейчас это меня мало волнует, но там… было действительно паршиво. Так что пробелы в воспоминаниях о чувствах я заполнил с лихвой.

— Такова жизнь. Жизнь хранительниц коротка и мимолетна, а жизнь таких как мы, — султан на миг задумался. — Я даже и не знаю, сколько нам отпущено. Надеюсь, твой Евклид даст ответ. Когда-нибудь.

— Я тоже на это надеюсь. Форсирую все сроки, какие только могу.

— Кстати, Ланна очень заинтересована в Ликасе, хоть королева и не хотела этого демонстрировать, но скрыть удовольствие от разговора с принцессой наша интриганка так и не смогла.

— Ликаса здравомыслящая девушка, не страдающая эгоизмом, искушенная в дворцовой жизни. Редкое сочетание. Может хранительница действительно именно ее имела в виду, говоря о союзнике.

— Будем считать так, пока Артелайл не скажет обратного, — согласно кивнул султан, а Женекерс лишь задумчиво смотрел в свой бокал с водой, думая в этот миг о чем-то своем.

— Евгений... Когда-то давно так же звали механика на аэродроме, — вдруг сказал Виллам. — Кто бы мог подумать. Я все еще не могу себе представить, как должно быть изменился наш родной мир.

— Время идет. И я даже предположить не могу, что ждет меня, если я вернусь. Если конечно существует путь обратно.

— Путь через тело хранительницы ты даже не рассматриваешь?

— Рассматриваю. Но исключительно как ключ к тому, чтобы понять, где мы, — спокойно пояснил стеклянный маг.

— А есть ли шанс?

— Илейн когда-то сказала, что шансов найти другой путь у меня нет. И что мои поиски займут тысячелетия и так ни к чему не приведут.

— Зачем тогда пытаться?

— Чтобы понять. Собрать знания, понять законы этого мироздания. Это будет полезно хотя бы для выживания.

— Сложно у тебя все, — вздохнул Виллам. — Но я надеюсь, что тебе повезет. Кому как не тебе.

Соловей, спрятавшийся в густой листве султанского сада, радовался теплой ночи и на протяжении почти часа позволял хранительнице наслаждаться потрясающей мелодией своей песни.

Артелайл не спалось. Видения о Ликасе не давали покоя, сейчас принцесса была на самой грани жизни и смерти, и ее будущее зависело от огромного количества факторов. От Женекерса, от Виллама и, конечно, от Ланны. Предугадать все это вместе было слишком сложно, возможные пути развития событий расцветали в сознании хранительницы цветком с тысячей лепестков. Будущее принцессы сейчас было картиной, в которой изображение изменялось каждую минуту.

— Вам лучше поспать, — отвлекла Артелайл от размышлений Фетта, — Вы не спите уже более двадцати часов.

— Это легче сказать, чем осуществить, — грустно улыбнулась хранительница. Обычно от ее служанок не исходило ни единого слова, но раз уж Фетта соизволила сказать целое предложение, то поспать и вправду стоит.

Но еще пара минут в свежем саду не навредит.

Внезапно Артелайл насторожилась, вскочила с места и бросилась под защиту широкого дерева, росшего неподалеку.

— Фетта, быстро ко мне!

И тут же в скамейку, на которой долю секунды назад сидела хранительница, упало что-то дымящееся. Хранительница в последний момент успела скрыться за стволом. Раздался взрыв, острые осколки моментально изрешетили листву. Вместо мирной трели соловья в ушах остался звон, заменивший собой все звуки.

Фетта кинулась прикрывать Артелайл, уводя ее с открытого места, а Тетта бросилась в сторону, откуда прилетела нежданная бомба. Она заметно хромала, должно быть взрывом зацепило ее ногу.

Раздались крики стражи, во дворце начал зажигаться свет, в сад с огромной скоростью влетел Кикарос с двумя револьверами наперевес.

— Вы целы? — он подскочил к хранительнице. Голос его звучал словно издалека.

— Да, все хорошо, ты нужен Тетте, она сейчас на юге сада. Нападающих двое, поторопись!

Артелайл, пытаясь унять учащенное дыхание, медленно опустилась на землю, не сводя взгляда с выжженного круга. Кем бы ни был ее новый враг, он отчаянно старался стереть хранительницу с лица земли, не жалея при этом ни своих сил, ни жизней своих людей. Противник так просто не сдастся, и рано или поздно наступит момент, когда Артелайл будет наиболее уязвима и просто не сумеет вовремя избежать атаки. Просто не заметит ее.

Невдалеке раздались два громких выстрела, и приглушенное ругательство. Кикарос был не только гениальным механиком. Как и любой уважающий себя коротышка стрелял и ругался он тоже отменно.

Удаленность от Сантарина начала сказываться. Она сможет пробыть на островах Виллама еще не более нескольких дней. Неделя это максимум. Иначе потом последствия для ее дара будут непоправимы.

Когда подоспела стража, она уже спокойно смогла с ними говорить, и даже слышать что они говорят, хоть руки девушки еще чуть заметно дрожали.

— Нападающие мертвы, Тетта ранена. Помогите ей и Кикаросу вернуться во дворец, прочешите сад и уберите яд. Утром отошлем султану отчет, а пока не стоит его беспокоить. Сейчас их с Женекерсом не стоит отвлекать…

Женекерс и Виллам зашли в зал немного раньше и разместились в стороне от трона, в углу. В зале царил полумрак. Лучи закатного солнца, проходившие сквозь алые витражи в куполообразном прозрачном потолке, приобретали багряный оттенок. Этот свет ничуть не вредил вампирам. Красные шелковые занавеси, на которых серебром был вышит герб вампиров, и такая же алая ковровая дорожка, ведущая по черным каменным плитам к трону.

— Здесь исключительно дамский клуб, — шепнул Виллам. — Удивляюсь, что нам вообще дозволили лицезреть посвящение.

— Я в курсе. Хотя технически, ничто не мешает Ланне обратить мужчину.

— У нее есть некоторые предрассудки относительно того, каким вампиром будет мужчина, получив полноценную силу. То есть не низшим слугой, в которых частенько обращают некоторых людей ее подопечные сами, а полноправным вампиром с правом голоса в совете.

— Забавная культура, — произнес Женекерс.

— Мужчины? Что они здесь делают? — произнесла в ярости одна из зашедших в зал вампирш, буквально с ходу кидаясь в сторону стоящего рядом Женекерса. В ее руке сверкнул клинок.

Сделала она это зря. Вся ловкость и сила, какой была наделена высшая, были пустотой по сравнению с силой повелителя пустыни. Если в бою против него Ланна и имела какие-то шансы, то вспыльчивая вампирша заранее обрекла себя на смерть. Ее клинок в самый последний момент остановило серое лезвие из чистейшего кремния, которое, казалось, выросло из руки Женекерса.

— Не советую. Мы по приглашению королевы.

Но спокойный голос мага не был услышан. Вслед за первым ударом последовал второй. А через мгновение Женекерс неспешно вернулся на место, наблюдая за тем, как пытается выбраться на свободу, жестоко вмятая в колонну противница. Она словно вросла в ее темную поверхность.

— Вулканического стекло! — присвистнул султан.

— Не слишком удобный материал для меня, но вполне сгодится, — отметил Женекерс.

— Колонны ведь декоративные и не несут нагрузки, а девочки Ланны бывают такими вспыльчивыми, что могут ненароком их разбить, — словно невзначай заметил Виллам.

В ответ раздалось шипение и взгляд полный ненависти. Острота достигла цели и ранила больнее клинка. Остальные подданные королевы на ярость соплеменницы внимания не обращали, лишь занимали свои места рядом с пустующим троном. Некоторые посмеивались над неудачницей, а в паре взглядов Женекерс опознал испуг.

— Женекерс, не мог бы ты освободить Эрье. Она дура, но нужна для ритуала, — произнесла появившаяся Ланна.

— Конечно. Если она не нападет вновь.

— Если попытается, разрешаю тебе ее убить, можешь быстро, можешь медленно. В общем, на твое усмотрение, можешь делать с ней, что хочешь, ни я ни остальные слова не скажут, — ледяным голосом отчеканила королева. — Можешь в кладовую оттащить и там... наказать, можешь наделить ее стальной клешней, скверным характером, и взять к себе на службу. Мне будет уже без разницы.

Сама Эрье при этих словах буквально затряслась от страха, насколько это позволяла колонна. Лед в словах королевы вампиров не заметил бы разве что Женекерс.

Черное вулканическое стекло дернулось, и вампирша буквально вывалилась наружу. Рядом со звоном упал ее клинок. Подобрав оружие и пролепетав извинения, она поторопилась занять свое место.

— Ее посвятили меньше месяца назад. Еще не имеет даже права покидать мою цитадель. И получит его теперь ох, как нескоро!

— Боюсь спросить, зачем же ее посвящали? — хмыкнул Виллам.

— У меня свои правила отбора достойных, которые остаются моей тайной, — с хитринкой ответила она султану. — Поумнеет, будет хорошим подспорьем. Если не сгинет раньше. А дурость пройдет. Приношу свои официальные извинения за инцидент, Женекерс.

— Извинения принимаются.

— Тогда мы начинаем. Ликаса!

Ланна села на трон и обратила взор к двери, на пороге которой стояла Ликаса, облаченная в просторное черное одеяние.

— Обычно посвящение длится неделю, но в силу обстоятельств действовать надо будет быстро, — обратилась Ланна к принцессе. — Каждый вампир из моего личного совета даст тебе выпить толику своей крови. С кровью придет частичка их памяти, мудрости, силы и небольшое испытание, которое пройти надо от начала и до конца. Не останавливайся.

— Давайте просто покончим с этим, — вздохнула Ликаса.

— Хорошо, пусть будет так.

Принцесса держалась, ей было не занимать силы воли и упрямства. Каждый раз, когда она выпивала глоток из золотого кубка, что-то происходило внутри нее. И Женекерс был готов поклясться, что муки эти страшны. Она словно на мгновение отключалась от мира, наверное, встречая видения, но вновь и вновь выбиралась из них, раз за разом открывая глаза. И стоило очередному видению пройти, она упрямо шла дальше, не давая себе даже малейшего отдыха.

Когда принцесса опустилась на колени перед троном Ланны, ее уже ощутимо шатало из стороны в сторону, но она упорно подняла голову, глядя в глаза своей будущей королевы. Ланна протянула руку и легко коснулась ее щеки, а потом прокусила собственную губу, по которой тут же потекла яркая кровавая полоса.

В момент, когда королева приникла к губам Ликасы с поцелуем, замерли все.

А потом принцесса, выпущенная из объятий вампирши, рухнула на каменный пол.

— Эх, жаль меня она так эффектно не целует, — выпалил Виллам, не отрывая взгляда от окровавленных губ королевы.

Женекерс промолчал. Обряд подходил к концу, вампирши плотным кольцом окружили лежавшую у трона Ликасу, отгородив ее от глаз мужчин.

— Вам пора, — одна из девочек Ланны уважительно сопроводила Женекерса и Виллама к выходу. — Только через пару часов мы сможем сказать, как завершился ритуал.

Маг переглянулся с султаном.

Оставалось только ждать…

— Рада тебя видеть, Женекерс, — искренняя улыбка встречавшей их Артелайл стоила всех мучений на Жемчужных островах. Наверное. — И спасибо за Ликасу, она жива, и это главное.

Виллам и Женекерс ступили на твердую поверхность столичного острова. Подъем выдался не слишком спокойным, сегодня как никогда прежде бушевали сильные ветра. Возможно потому, что Висячие острова как раз пролетали над океаном.

Хранительница уже ждала их, хотя ничего удивительного в этом не было.

— Ликаса цела, хоть и пришлось ей нелегко. Ланна говорит, отпаивали кровью, прятали от малейшего луча солнца, — пояснил султан. — Зато теперь мы уверены, что она переживет скорую коронацию Хелькасы. Ланна даже разрешила ей присутствовать на церемонии, правда маскировку они разрабатывают фантастическую.

— Коронации можно не опасаться. Ее не узнают, — подтвердила Артелайл, на миг задумавшись. — Но тебе, Виллам, на этой коронации лучше не спасать свой падающий кубок с вином. Кстати, Женекерс, не мог бы ты позже посмотреть Тетту, ее ранили во время последнего покушения. Ничего серьезного, но все же.

— Что за покушение? — насторожился маг.

— Наемные убийцы, — пояснил Виллам. — Ядовитые. Парочка. Подобрались непозволительно близко, я уже принимаю меры.

— Что-то сказали?

— Нет, к пыткам устойчивы, магическое воздействие не приносит результата, фанатичны... Боли не боятся. Если их такими воспитывают, то это страшнее японских камикадзе!

— Кого? — спросила удивленная Артелайл.

— Я понял, — произнес Женекерс, обращаясь к хранительнице. — Это часть истории очень далекого отсюда мира, так что не обращай внимания.

— Уже истории... Черт возьми, — выругался султан. — Что ж, не буду вам мешать, мне еще предстоит много дел.

Хранительница дождалась ухода правителя, а потом серьезно посмотрела на стеклянного мага.

— Я благодарна тебе за то, что ты мне веришь. Если бы ты сомневался, Ликаса вместе с сестрой до сих пор была бы в плену проклятия, а регент разорял бы острова. Ты сделал великое дело!

— Я сделал то, что должен был, — спокойно сказал Женекерс.

— И поэтому, я хочу, чтобы ты совершил еще одно очень важное путешествие. Причем, лучше, если ты это сделаешь это до моего возвращения в Сантарин, потому как к тому моменту, как ты захочешь туда отправиться, у тебя не будет времени.

— Куда?

— В страну мертвых, — серьезно ответила хранительница. — Ведь ты давно планировал это путешествие, и ты нашел способ живым пройти сквозь пелену, не так ли?

— В теории. На практике я этого не пробовал.

— Все сработает. Просто лучше, если ты отправишься сейчас. Потом у тебя не будет времени.

— Хорошо. Значит, у меня четыре дня? — понял Женекерс.

— Да, — кивнула Артелайл. — Насколько я вижу, ты успеешь.

— Принято.

Женекерс без лишних вопросов развернулся обратно к летающей платформе, начинающей спуск.

Хранительница лишь проводила его взглядом.

— За ним нужен глаз да глаз, — тихо сказала она уже в пустоту, — Иначе, этот мир не ожидает ничего хорошего…

Глава 6

Дорога. Широкий тракт, тянущийся строго на запад. Одна из основных торговых артерий этих земель, в ночной час практически пустая. Дорога мертвых. На этой территории это пока лишь название, а вот чуть дальше...

Женекерс молча ехал на своем скакуне, иногда обгоняя неспешно ползущие груженые телеги, изредка все же встречавшиеся по пути. Когда-то давно Кикарос очень долго ругался, что вместо двух простых и понятных ему колес надо придумывать заново целую лошадь. Четвероногое создание из стекла и металла издалека мало отличалось от собратьев, но вблизи сразу выделялись и удивительно черные глаза, и неестественно идеальная выправка. Конюхов в трактирах вечно смущало, что скакун не ест овса, не пьет воды и после скачки даже не взмылен. Но относились к нему как к лошади, пускай и колдовской. Жители Центрального королевства за всю историю видали еще и не такие ужасы.

Но была и еще одна причина, по которой им пришлось создавать механического скакуна, кроме конспирации. Четыре сотни лет назад дороги в королевстве были такие, что едва ли позволили бы передвигаться достаточно быстро на чем-то кроме лошади. По счастью это осталось в прошлом, ибо следуя инструкциям, оставленным Женекерсом, Кикарос подрядил несколько весьма квалифицированных предприятий коротышек на титаническую работу, которая длилась почти сорок лет. Как следствие, дороги покрытые таким же черным камнем, как и Сантаринские улочки, стали одним из чудес, на которые всегда с любопытством и завистью глядели гости с юга. Надо ли говорить, что строили коротышки на века. Грунтовые же тракты, в непогоду превращавшиеся в настоящее болото остались в далеком прошлом.

Мимо то и дело проплывали деревеньки, окруженные бескрайними полями. Запад королевства издревле поставлял зерно всему королевству и был одним из самых мирных регионов. Ухоженные аккуратные домики, построенные традиционно вокруг каменных храмов, посвященных создательнице всего сущего Иллюне.

В давние времена в случае беды, будь то неприятель или колдовской морок, простой люд прятался в стенах храмов, которые было просто оборонять и которые защищали от дурных чар. Высокие стены и расположение на вершинах холмов традиционно делало эти храмы похожими на небольшие крепости. Огонь же, который зажигался на центральной башне, всегда мог увидеть смотровой другого храма в соседней деревне и передать весть дальше. Снадобья, чей секрет держался в тайне служителями Иллюны, могли окрашивать огонь в разные цвета, что несло дополнительную информацию об угрозе.

Острый и шпиль центральной башни храма служил так же и громоотводом, защищая людей от частых гроз.

Но даже служители Иллюны не знали, что столь красивые и высокие центральные башни храмов, с прозрачными крышами из разноцветных стекол давно несут в себе другую, неведомую людям функцию. Именно в этом разноцветном стекле, в котором каждый день играло всеми цветами радуги заходящее солнце, прятались маяки Женекерса. Они обеспечивали ему теперь связь и навигацию на всей территории королевства. Время шло, храмы ремонтировали, но непременно закупали обработанное стекло у одного единственного предприятия коротышек, основанного Кикаросом. Идея не лишенная своего изящества, потребовавшая от Женекерса и Кикароса не одного десятка гениальных технических ухищрений и длительной проработки. Изначально, она Кикаросу и принадлежала. Всего-то было надо для этого — подрядить Лиерки и ему подобных. Ведь кто сможет изготовить стекло лучше, чем те, кто имеет власть над песком? Немного опустить цены, чтобы окончательно задавить конкурентов, договориться с родственниками, найти посредников...

По мере продвижения на запад тракт становился все менее людным, деревни попадались все реже, а плотные леса спешили на смену бесконечным полям. Дорога недаром носила свое название, в итоге она упиралась в границу с царством мертвых. И хотя из пелены отделяющей ее от мира живых никто никогда не выходил — этих мест опасались. По этой дороге люди уходили в последний путь. Старики, не желающие своей слабостью досаждать детям, мужчины и женщины, неизлечимо больные, как телом, так и духом. У каждого были свои причины пройти этот путь. Иногда по нему шли и умудренные старцы, ученые, философы, художники, музыканты, все те, кому не хватило жизни для достижения своей великой цели. И их всех ждало одно — посмертие. Ушедшие получали в награду вечность там, откуда никто и никогда не возвращался. Говорили, это место и есть кусочек мертвого подземного мира на живой земле.

Впрочем, существует ли этот подземный мир? Женекерс верил слабо. Ниже живут кроу, еще ниже — начинаются небеса. И есть возможность, что правитель страны мертвых Лорд Виваль такой же странник из чужого мира, как и Женекерс. Лишь еще один гость, помещенный сюда судьбой. Интересно, кем же он был в родном мире, что колодец так исказил его желание...

— Евклид.

— Да.

Его творение как всегда незримо находилось рядом. За те четыреста лет, пока он был узником в склепе под дворцом, почти все храмы успели закупить то чудесное стекло для внешней облицовки крыши центральной башни. Поэтому теперь Женекерс мог в любую секунду с легкостью получить доступ к Евклиду и отдать необходимый приказ, в какое бы место королевства его бы не занесла судьба.

— Итак, что известно про Лорда Виваля?

— Период до образования царства мертвых в хрониках описан крайне скудно и в основном сосредоточен вокруг событий в Центральном королевстве. Это время войны на севере. Фактически, об этом демиурге мы не знаем ничего.

Что ж, раз правды о повелителе мертвых нет в известных источниках, придется искать ее самому.

Вскоре дорога стала совсем пустынна, а черная брусчатка окончательно исчезла, свернув к последней на этом пути деревне. Теперь это был утоптанный грунтовый тракт, какие были когда-то по всей стране четыре сотни лет назад. По обочинам то и дело встречались плиты, украшенные изречениями о жизни и смерти. Пару раз рядом с ними маг видел одиноких путников, должно быть решающих — идти дальше или нет. Или просто медитировавших, читая высеченные на камне надписи. Но Женекерс не останавливался ни на миг, целеустремленно следуя дальше. Даже если впереди обитала смерть, он ее не боялся. Просто потому, что не умел.

Пелена появилась только к следующему вечеру. Граница, которая согласно легендам разделяла мир мертвых и живых, представляла из себя чуть подернутую синевой плотную стену воздуха, сквозь который заходящее солнце окрашивалось в неестественно голубоватый оттенок, очень похожий на цвет спокойного океана. За этой границей виднелся пустынный ландшафт без единого дерева, и вымощенная безликим серым камнем дорога убегающая куда-то вдаль.

Женекерс спешился, снял со скакуна сумку с припасами и отдал команду своему скакуну идти вперед. Послушное создание не встретило сопротивления и легко прошло сквозь мутноватую границу. Вот только спустя несколько секунд шкура лошади, скрывающая механические чудеса коротышек от любопытных глаз рассыпалась в прах, обнажив уродливые внутренности из металла и стекла. Их неведомая сила так и не тронула.

— Любопытно.

Время шло и больше ничего не происходило. Скакун все так же слушался команд и иных повреждений не получил. Женекерс сосредоточился и то, что было на нем сначала потертой броней странствующего рыцаря, стало меняться и превращаться в глухой костюм, на котором вскоре защелкнулся глухой шлем. Мундир из паучьего шелка сотканный Кинтрелем, пришлось снять и убрать в сумку, которую, в свою очередь покрыть слоем стекла.

Женекерсу повезло, что кремний в природе был самым распространенным элементом. После кислорода. Потому он всегда мог найти крупинки песка, окиси этого вещества практически где угодно и придать им ту форму, какую хотел. Другое дело, что очищать от примесей и восстанавливать чистый кремний из окиси, после превращая бурый поликремний, затем в кристаллический было крайне трудоемким процессом и очень утомляло. В пустыне, с которой он был неразрывно связан после смерти Гвивеллы, это ему давалось намного проще.

Именно поэтому его невзрачный на вид мундир изобиловал разными пуговицами, бляшками и другими декоративными элементами, выполненными из чистейшего кремния. В случае опасности ему потребуются секунды, чтобы сделать из этих на вид безделушек клинок любой формы.

Маг достал из походной сумки баллон с чистым воздухом, используемый коротышками высоко в горах, и воткнул в гнездо на своей броне. Убедившись, что все герметично, и воздух царства мертвых ему не страшен, он сделал первый шаг сквозь дрожащую границу стены...

Этот костюм, был выполнен строго по чертежам коротышек, только роль стали в нем исполнял кремний. Благодаря дарованной колодцем силе, этот материал для него податлив, словно мягкая глина, а когда требуется — не уступит даже самой прочной стали коротышек. Единственная слабость — запас воздуха. Времени на все не более семи часов. При условии жесткой экономии — девять. Оставалось надеяться, что он успеет. Цифры часов повисли где-то сбоку, неумолимо напоминая о себе, и Женекерс без раздумий продолжил свой путь на скакуне, уже мало чем напоминавшем настоящую живую лошадь.

Здесь и днем не было бы яркого солнца, серо-синяя дымка приглушала свет, делая окружающий пейзаж похожим на сюрреалистичную картину странного художника. К ночи красок вообще не останется. Да и сейчас, здесь царил лишь непонятный сумрак. Тут не было растительности — ни травы, ни деревьев, только мертвая земля. Это не было похоже на пустыню, в которой вдоволь водились змеи, ящерицы, грызуны. Это было похоже... именно на землю мертвых, где не осталось ничего, что могло бы напоминать о жизни.

Женекерс расслабился, заставляя пульс снизиться, а мысли течь как можно медленнее. Чем меньше он сейчас будет потреблять кислорода, тем лучше: смотреть здесь не на что, а поездка может и затянуться. Но надолго задремать ему не дали.

Дымка дернулась, уплотнилась, превращаясь в человекоподобную фигуру.

— Лорд Виваль ждет тебя, гость.

— Хорошо. Как мне тебя называть?

— Проводником. Воздух здесь ядовит для тебя, маг. Поэтому стоит торопиться, пока у тебя есть воздух.

— У меня есть еще часа четыре, — намеренно соврал Женекерс.

— Путь займет около двух. По прибытии ты сможешь вздохнуть спокойно. Готов ли ты рискнуть?

— Готов.

— Хорошо. Жду тебя у подножия вон горы, и тогда покажу дальнейшую дорогу.

Призрак растворился в воздухе, словно его и не было, а Женекерс отдал приказ коню. Его скакун не знал усталости и мог легко обогнать даже самых породистых жеребцов, которыми гордились вельможи Центрального королевства. А если не хватит скорости — что же, Кикарос давно проектировал для него и более быстрые средства передвижения.

Ландшафт, тем временем не менялся. Серо-синяя дымка все так же скрывала детали, размывала их. Иногда она складывалась сама собой в туманные образы не то людей, не то зданий. Казалось, за ее незамысловатыми движениями можно было наблюдать бесконечно, она завораживала. Если бы только Женекерс способен был бы это ощутить. Но он лишь находил все это довольно забавным явлением.

Вскоре дорога немного повернула и пошла вдоль текущей с гор реки.

Река забвения. Ее воды назывались «мертвыми» и очень высоко ценились. Выпив даже несколько капель, можно было лишиться воспоминаний, сойти с ума или даже умереть. По мере того, как воды реки по течению разбавлялись дождевой водой и водой из родников, они теряли свои чудесные силы. Намного восточнее их уже использовали местные жители, как лекарство от горя, помогающее забыть самые страшные моменты и вернуться к жизни без боли. Правда, решались на такое очень немногие. Зато к месту впадения реки в океан это была уже самая обычная вода, без каких-либо свойств.

Женекерс остановил скакуна у одинокого каменного причала. Здесь не было ни единой лодки, лишь камень, невысоко поднимающийся над водой.

— Евклид, как думаешь, так высоко по течению воды обладают большой силой?

— Думаю, что да. Исходя из трудов алхимиков, вода из верховьев реки забвения способна возвращать людей к подобию жизни, но в виде нежити, способной мыслить. Для достижения этого результата, воду брали у самой стены и долгими усилиями наращивали силу малого количества.

— То есть, поднимали концентрацию того, что в воде растворено.

— Возможно.

Женекерс вырастил из песка стеклянную бутыль, в которую набрал воды. После горло бутыли само собой заросло, не оставив содержимому даже малейшего шанса вытечь.

У подножия горы призрачный проводник уверенно указал Женекерсу путь наверх. Ступени шли куда-то ввысь нескончаемой лестницей. Маг спешился и продолжил путь пешком. Часто дорога пересекала пропасти и ныряла в пещеры. Горы явно были изъедены ходами, подобно старому грибу. Тонкие мостики над обрывами, тропинки и туннели... И нигде не было видно ни единой души. Иногда, то тут, то там мелькали обрывки не то теней, не то звуков.

Спустя почти час пути Женекерс опять дошел до границы. Выше пелена отступала и открывала обширную площадку, вытесанную в скале. Буквально в двух шагах от ясно видимой границы начинала зеленеть трава, распускались цветы, около которых жужжали какие-то насекомые. Лозы горных роз вились по изящным колоннам небольшой каменной беседки. Женекерс внезапно вышел за пределы ночного царства мертвых в солнечный летний день. За небольшим мраморным столиком, где его уже ждали.

Могло показаться, что перед Женекерсом сидел старец, но это оказалось не совсем верно. Мужчина был уже в довольно почтенном возрасте, морщинистая кожа с пигментными пятнами, седые волосы, длинная ухоженная борода. Но вот ощущение древности исходило не столько от его внешности, сколько от задумчивого взгляда глубоко посаженных светло-голубых глаз.

— Лорд Виваль, я полагаю?

— Женекерс Стеклянный, — кивнул его собеседник. — Наслышан. Прошу, присаживайся. Воздух здесь пригоден для дыхания, можешь снять маску. Но, к сожалению, кроме свежего воздуха угостить гостя мне нечем.

— О, сейчас именно воздух является самым необходимым и долгожданным, — уверил хозяина здешних мест Женекерс, уже проверивший пригодность воздуха для дыхания. Клапан тихо щелкнул, в легкие тут же ворвался свежий горный воздух и запахи цветов.

По пути сюда он умудрился истратить меньше одной десятой запасов воздуха.

— Итак, чем обязан? Редко кто приходит сюда и при этом старается остаться в живых. Сначала я думал, что тебя интересует вода из верховьев реки мертвых, и ты частично подтвердил мою теорию. Но взял мало и не поспешил вернуться к границе.

— Вода представляет некий интерес, это так. Но это не более, чем обычное любопытство. Вы позволите?

— Разумеется, не вижу в этом вреда.

— Благодарю. Лично меня сюда привели вопросы, на которые, возможно, Вы сможете ответить.

— Сюда многих привели вопросы. Многие здесь работают над этими вопросами и посей день, — уклончиво ответил лорд Виваль. — Попробуй их задать. Все сразу или по одному.

— Последнее время я проверяю одно очень любопытную теорию, и потому у меня лишь несколько вопросов, и все они о Вашем прошлом. Первый — получили ли Вы свою силу от колодца искаженных желаний?

— Меня считают наместником повелителя чертогов мрака на земле, выбравшимся в мир живых по собственной прихоти. От колодца ли моя сила? — задумался старик, — Если я скажу, что да, это подтвердит Вашу теорию и породит новые вопросы?

— Разумеется, — согласился Женекерс, — Например, предлагал ли вам колодец путь домой, ценою жизни хранительницы.

— Думаю, подобное он предлагал не мне одному, — пожал плечами старик, что оставило свой след в истории — весьма самонадеянно было бы с моей стороны верить в свою уникальность.

— Тогда, самое важное — откуда в действительности Вы родом?

— Хорошо, пусть это будет третьим и последним вопросом, на который я тебе сейчас отвечу. Моим родным домом всегда был город Лондон, столица Соединенного королевства Великобритании, хотя вряд ли это знание хоть что-то скажет тебе, стеклянный маг. Или... скажет?

— Очень даже скажет, — не согласился Женекерс. — Насчет года могу лишь предположить, шестнадцатый или семнадцатый век.

— Тысяча шестьсот тридцать восьмой год, очень близко. — Голубые глаза повелителя мертвых с любопытством смотрели на гостя, на котором все так же была ничего не выражающая маска, — Хотя я не знаю, сколько минуло там лет.

— В момент моего появления здесь, это было бы триста семьдесят один. Сколько теперь минуло с тех пор, я не знаю, — ответил Женекерс, рассматривая повисший рядом график.

По известным ему данным выходило, что время здесь и дома течет не только по разному, но и соотношение скорости течения времени также не постоянно... Иными словами, дома могла пройти неделя, день, год или даже триста лет. Наверное, это должно было вызывать беспокойство...

— Здесь времени мне явно отпущено больше чем там, — лорд Виваль улыбнулся. — Мы теперь обязательно продолжим разговор об этом, но прежде, я бы хотел, чтобы ты кое с кем увиделся. Учитывая то, сколько она ждала было бы жутким преступлением заставлять ее ждать еще больше.

— Ее?

— Вы все увидите, друг мой.

Женекерсу не осталось ничего, кроме как согласиться и пройти вслед за этим весьма странным стариком в открывшийся прямо в скале проход. После чего правитель мертвых пригласил мага в один из многочисленных залов и оставил одного.

Это помещение было совсем небольшим. Куб со стороной семь метров восемьдесят сантиметров. Сознание Евгения могло не просто запомнить комнаты и туннели, но и воссоздать в памяти их в малейших подробностях. Но тут особо и нечего было запоминать. Комнату освещали некоптящие лампы коротышек, какой-то очень и очень старый их вариант, которого и не встретишь теперь нигде кроме музеев. Но света вполне хватало. Какая либо мебель отсутствовала. Можно было бы сказать — уютно, вот только голые каменные стены портили общее впечатление. И самое главное — комнату пополам делила дрожащая стена. На другой стороне свет ламп казался синим и размытым. Половина комнаты — мир живых. Половина — мир мертвых.

Ловушка? Женекерс это допускал, потому костюм при малейшем подозрении на качество воздуха должен будет отреагировать, за доли секунды переведя его на дыхание от баллона.

Дымка дернулась и прямо перед магом возникла призрачная фигура.

Он узнал ее сразу. Впрочем, нет. Ему потребовалось около одной трети секунды на это. Она практически не изменилась, разве что внешне теперь была немногим старше, чем при последней их встрече.

— Илейн, — спокойно произнес Женекерс.

— Женя, — она улыбалась.

— Любопытно… — только и смог сказать стеклянный маг.

— Я пошла по дороге мертвых после рождения дочери, когда поняла, что сила медленно меня покидает, — Илейн коснулась пелены, разделявшей их с магом, словно желала до него дотронуться. — Долг перед королевством больше меня не держал, поэтому лорд Виваль позволил мне остаться здесь. Прости меня, Женя. Прости, если конечно сможешь.

— Я не могу обижаться или злиться на тебя. Это правило. И я прекрасно знаю, что ты открыла в своих видениях, понимаю, зачем ты старалась меня остановить и защитить свой мир. Прекрасно знал еще тогда, но вот так и не смог тебе сказать. Теперь я на опыте проверил, куда могут привести несколько несказанных слов. Я не чувствую обиды, я вообще ничего не чувствую.

— Ты чувствуешь, Женя. В самой глубине себя, даже сам того не подозревая. Я знаю о твоем желании, которое исказил колодец, ведь бесполезно держать секреты от хранительницы, помнишь?

Призрак грустно усмехнулся.

— Мой дар видел дальше. Спустя тысячелетия. И вне зависимости от сказанного или сделанного тобой, или... что в разы хуже, сказанного или сделанного мной — исход был один, и я его не могла изменить, прости. Ни я, ни мои потомки.

— Ты считаешь, я пошел бы на убийство хранительницы? Почему?

— Не знаю. Знаю только, что я на это не могла повлиять. Наверное, потому что ты в глубине души человек. А у людей свои слабости. Ты меняешься, правила теряют смысл. Прошло бы время, и ты бы их изменил. Сначала не захочешь, потом не сможешь, потом найдешь способ. Прости, но это единственное что мне пришло в голову, единственное как я могла бы это объяснить. Не знаю.

— Были другие теории?

— Нет, Женекерс. Я слабо верю, что какая либо сила способна подчинить или измениь тебя, если этого не смогла сделать даже Гвивелла. Другие не в счет.

Любопытно. Артелайл перестали мучать видения только потому, что они отодвинулись слишком далеко в будущее... Или же потому, что этого более не случится?

— Скажи, ты видела мое пробуждение через четыре сотни лет?

— Нет, — покачала головой Илейн.

— А знала, чем именно обернется мое желание там у колодца? Когда я пошел туда?

— Нет, — опять призналась хранительница. — Знала, что тебя ранят, что ты потеряешь руку. Но чем обернется само твое желание оставалось для меня тайной. Знала только, видела, что колодец послушает тебя. И между неизвестностью и твоей неизбежной смертью выбрала неизвестность. Так же, как и когда решилась на твое заключение в склепе.

Она уткнулась лбом в пелену, и Женекерс увидел, как по ее щекам текут слезы. Такие же призрачные, как и она сама. Эта стена была для нее непреодолима.

— Я не хочу тебе врать, — внезапно признался маг. — Я любил тебя всем сердцем, и это осталось нерушимым правилом. Но сейчас я не чувствую ничего, прости. И как я не старался, я не смог, даже за четыре сотни лет, найти свидетельств того, что мои воспоминания уходят или я как-то меняюсь. Не было ли в твоих видениях подсказки, что заставит меня пойти на этот губительный шаг?

— Нет, — тихо произнесла Илейния. — Ни малейшей. Сам знаешь, видения о таком далеком будущем всегда смутны и расплывчаты. Возможно, если это увидит нынешняя хранительница, она скажет больше. Я же более не могу заглядывать в будущее, уже давно. Прости.

Это была проблема. Очень большая проблема.

— Как зовут нынешнюю правительницу? — вдруг спросила Илейн.

— Артелайл.

— Доверяй ей, как мне. Храни ее, как хранил меня. Возможно, ты не поймешь, но она и есть я. И люби ее, как любил меня.

Женекерс согласно кивнул.

— Без проблем.

— И еще, ты должен знать. Несколько несказанных вовремя слов действительно могут стать пропастью, разрушающей любые отношения. И я прекрасно видела, все, что ожидало бы меня, если бы я осталась в Центральном королевстве. Я бы не вынесла одиночества, убедила бы дочь тебя освободить. Но из-за моего эгоизма пострадал бы целый мир. И поэтому я ушла по дороге мертвых, зная наперед, что рано или поздно, ты придешь сюда, и я смогу попросить у тебя прощение за все. И я знала это, хотя мой дар мне не показывал даже малейшего шанса, что это случится. Сейчас я надеюсь лишь на одно — хранительницы тоже могут ошибаться, и будущее можно изменить, и возможно менять его могут не только они. В конце концов, ведь сердце мне подсказало то, что не мог увидеть даже мой дар.

— Спасибо за правду.

— Это я должна благодарить тебя за все. За то, что ты подарил моей пустой жизни несколько мгновений истиного счастья. И даже за то, что ты не успел сделать. Да, я видела что ты хотел сделать тогда, и на какой риск пойти ради меня. И видит Иллюна, я неделями смотрела видения самых различных вариантов того вечера, когда ты должен был принять тот эликсир. И знала наперед, что после него не смогу уже никогда тебя заключить в тот склеп, — Илейн печально улыбнулась, — Говорят, что женщина — никто без своих секретов, а хранительница становится пустотой без своих тайн. У меня больше нет ни первого, ни второго. Да и меня самой тоже почти нет, лишь тень. Осталось лишь попрощаться и успокоится. Прости, что не могу пробыть здесь больше... Слишком тягостно быть тенью, в которой остались лишь боль да горечь. Прощай. И главное, береги себя и Артелайл.

— Прощай, Илейн.

Хранительница сделала шаг назад, последний раз улыбнулась, и ее силуэт начал медленно таять. Женекерс же еще долго в серой дымке мертвого мира видел очертания некогда любимой женщины. Теперь она ушла навсегда.

Он стоял так еще минут пять, анализируя диалог в мельчайших подробностях, а потом вернулся к лорду Вивалю. Некоторое время они просто молчали.

— Итак, я понимаю, у тебя есть гипотеза относительно нас.

— Да, имеющаяся у меня информация позволяет сделать вывод, что демиурги вроде нас все родом... не отсюда.

— Здесь я могу лишь подтвердить твои предположения, своей историей, да историей Рыцаря Льдов, что стал первым отреченным.

— Из какой эпохи нашего мира попал сюда первый из отреченных?

— Не могу сказать точно, он был... Не слишком разговорчив. Знаю только, что искал средства от неразделенный любви, мечтая забыть какую-то женщину. За это "лекарство", переместившее его сюда щедро заплатил какому-то монаху.

— А Вы?

— Я? Если бы я помнил... Последние дни своей жизни там, я провел в лихорадке, едва узнавая близких людей. Потому долгое время я считал, что я просто... умер. История первого отреченного, впрочем, заставляет меня в этом усомниться. Но, об этом я расспрошу Вас позже. Есть продвижения в поисках ядовитых существ?

— Хорошая осведомленность.

— Не такая, как кажется. Они сами пришли, желая добыть мертвой воды из самых верховьев. Еще дальше, чем брали воду Вы, мой гость. Разумеется, обратно я никого не выпустил. А их знания рассказали мне многое о происходящем в королевстве.

— Зачем им мертвая вода?

— Талантливый алхимик уничтожит с ее помощью целый город. Это та сила, которую нельзя давать кому попало. Тем более, что уничтожать собирались столицу вместе хранительницей. Но не это меня поразило, а то, как они думают. Их мысли столь странны, непоследовательны и случайны. Они словно слушают шепот десятка голосов, и эти голоса вместе с их собственными мыслями создают в их сознании хаос, который не могу разобрать даже я. Им словно дают приказ, в общих чертах. А они сами обязаны искать способы его исполнения.

— Есть возможность сейчас послушать этот шепот?

— Увы. Я не читаю мысли. Растворившиеся здесь, в этой дымке они просто становятся частью меня. Я бережно храню их сознание, мысли и чувства, даю возможность существовать разуму некоторых тогда, когда им это надо. Но стоило попавшим сюда детям яда раствориться, как шепот смолк для них. Остались только воспоминания о нем в пустых сознаниях. Они были когда-то людьми. Многие сожалели искренне о том, что творят, но поступить иначе не могли. И никто из них не может вспомнить, в какой момент он перестал быть человеком, а стал игрушкой в руках неизвестного нам кукловода. Все происходит плавно. Они сами не знают его, лишь слышат его приказы в своей голове безликим шепотом.

— Виваль дает приют после смерти всем. Но многие просто растворяются и обретают покой, сохраняя разум для грядущих поколений. Лишь некоторые мыслители продолжают здесь раздумья, — мгновенно выдал справку Евклид. — Подробностей устройства его царства хроники не содержат. Он мало общается с внешним миром, и некоторые полагают, что он и есть это царство мертвых, и все кто сюда попадают, растворяются в нем.

— Кто он? — спросил вдруг Виваль. — Кто ваш собеседник? Я чувствую, что невидимая сила идет сюда и несет вам слова. Но я слышу в них лишь шум. Не как этот шепот... Другой.

— Это Евклид — существо, созданное мною. Он находится в пустыне, а каждое слово, что он мне говорит, передается сюда особым способом. И лишь я могу понять смысл, благодаря определенным приспособлениям.

— Отмечу, что мы не видели даже намека на принимающее оборудование. Возможно, оно спрятано? — предположил Евклид.

— Умно сделано, — согласился Виваль.

— Мне любопытно, как Вы можете слышать то, что говорит мне Евклид? — поинтересовался все же маг.

— Моя сила такова, что я слышу всех, кто находится в моем царстве, и то, что им говорят. Исключение — тот странный шум, который заменяет голос твоему собеседнику и, пожалуй, шепот в голове людей яда.

— Спасибо, этот интересный факт наталкивает меня на некоторые мысли.

— Относительно меня?

— Относительно природы нашей силы, и устройства этого мира.

— Что ж, тогда позволь и мне задать тебе пару вопросов, раз уж мы так далеко зашли в нашем диалоге. Почему ты отказался от выхода, предложенного колодцем?

— Я любил Илейн.

— Но ты ведь перестал чувствовать? — разумно возразил старик.

— У меня осталась память об этой любви.

— А Артелайл?

— Она такая же хранительница, как и Илейн. Для меня между ними практически не было разницы, а после сказанного сегодня Илейнией, ее не стало и вовсе. Впрочем, Вы в свое время тоже отказались от этого пути, не так ли?

— Потому что кровавый путь редко бывает мудрым, а простой путь редко бывает верным. И редко есть смысл изначально выбирать одновременно простой и кровавый путь. Тем более, что свои дела дома я давно считал завершенными.

— Логично.

— Здесь у меня было время на размышления, в этом мире я стал кем-то большим, чем мог бы стать на родине. Полторы тысячи лет назад я являлся одним из доверенных лиц хранительницы, регентом после ее смерти. Они ведь редко доживают до совершеннолетия своих дочерей. Практически никогда, если быть точным. Потому десять лет ответственности, которая легла на мои плечи, окончательно отбили желание уйти домой. Но и оставаться в Центральном королевстве я не мог. Слишком тягостно было. Потому я обосновался на западе, принимая тех, кто устал от жизни. А легендами обрастает со временем каждый из нас. Так и я, стал в глазах многих частью подземного мира.

— В этом мире столько правдивых и проверенных легенд, что невольно начинаешь прислушиваться к каждой, — заметил Женекерс. — Еще четыре сотни лет назад, я пытался понять природу этого места. Пытаюсь и по сей день. И мне кажется, что поняв уникальную роль хранительницы, можно и понять, почему древний дух так жаждет ее крови. Но, увы, книг об истории рода хранительниц, их дара и их проклятия я так и не нашел.

— Легенду о том, что хранительница — это земная наследница Иллюны, которой завещали хранить престол королевства тебе не по нраву?

— Очень странное решение со стороны Иллюны, или же неведомых сил. Не находите? На троне либо хранительница, либо регент. От королевства только название. И пока у власти простой смертный каждый спешит урвать свое в кровавых играх за власть. И в ходе этой игры, зачастую, разрушают все то, что создавала хранительница. Жизнь же хранительниц очень коротка. Они редко доживают до тридцати. И лишь их сила выбирает, когда у хранительницы на свет появится дочь, а не они или те, кто рядом с ними. Ведь у хранительница, как мы знаем, не бывает отца. Это обрекает их на одиночество всю их и без того недолгую жизнь.

— Которую они и без того привязаны к Сантарину, — усмехнулся лорд Виваль, — я знаю эту тайну. От судьбы им не сбежать, как не старайся. И даже если хранительница покончит с собой до рождения дочери — новая хранительница родится у совершенно случайной семьи в королевстве и рано или поздно уйдет в столицу, чтобы вернуть все на свои места.

— И это Вам не кажется странным?

— А кто я чтобы задавать эти вопросы? Есть одна древняя книга, от которой уже при мне оставались читаемыми лишь кусочки. Она утверждала, что существуют две хранительницы, держащие ключи от дверей дневного и ночного мира. Врата дневного мира, откуда когда-то спустилась Иллюна, в руках у наследницы рода Сантарина. Двери же ночного мира, куда падают тени всего, что здесь когда-либо было, хранит красивая и смертельно опасная хранительница ночи, чья сила капает ядом с костей, принесенных ею в жертву ради того, чтобы ночные врата никогда не открылись. Ведь ты смог выдержать песню Гвивеллы, не так ли?

— Да. Смог.

— Она единственная, кто за всю мою жизнь подходила под описание хранительницы ночи, но она и тщательно хранила свои секреты, не особенно доверяя мне. И я не буду пользоваться моментом, чтобы узнать их у тебя. Это ее выбор, и я его уважаю. Просто скажу тебе, как наследнику ее силы. Я всерьез считал ее хранительницей ночи.

— Это интересная гипотеза. Я ее проверю обязательно. Но, насколько мне известно, она такой же гость в этом мире, как и мы.

— Любопытно... Как знать, может быть, ей была просто отведена в этом всем отдельная роль. Тебе виднее. Может быть и сама Иллюна, если вообще когда-то существовала, была такой же гостьей, как и мы… Вот, — кусочки дымки собрались в руке лорда Виваля в потрепанную книгу, которую он протянул гостю. — Оригинал был уничтожен, но к счастью последний кто его прочитал, нашел здесь свое пристанище. Это точная копия того, что осталось от этих знаний. Разобрать можно немного.

Женекерс перелистал пару страниц, остановился лишь на одном рисунке, который привлек его внимание. Там был изображен узор, составленный из десятков кругов разного радиуса с небольшим многоугольником в центре.

— Это рисунок тех врат, что охраняет хранительница ночи.

— Я так и понял. Благодарю за помощь.

— Не стоит, друг мой. Прошу тебя лишь проявить осторожность. Наиболее древние книги, которые можно найти в храмах пророчат о последних днях, когда откроются врата ночи, и мир этот поглотит тьма.

Тут повелитель мертвых земель не соврал. Наиболее древние писания и впрямь пророчествовали о конце всего сущего, упоминали эти врата, что моментально отыскал Евклид. Но кроме упоминаний никаких других свидетельств более не было.

— Путь твой лежит в Центральное королевство?

— Да. Только там можно будет разобраться в этом кошмаре.

— Или увязнуть в нем окончательно. Захвати вот эту книгу и передай ее младшему библиотекарю Ювенсису во дворце. Он заждался.

— «Размышления о бытие, книга восьмая», — озвучил маг заглавие.

— Да, тут мои скромные измышления на этот счет. Боюсь, правда, тебе с восьмой книги совершенно не интересно будет начинать.

— Поистине хотел бы я это прочитать, сидя у камина зимним вечером. Но теперь... Боюсь, что читать ее будет лишь Евклид.

В ответ лорд Виваль задорно усмехнулся.

— Уж он-то читал все остальные семь книг, поверь. Ты создал поистине потрясающих хранителей Сантаринской библиотеки, да и не только ее. И очень интересных собеседников, с которыми я не устаю разговаривать вот уже который год. Или собеседника. За это, тебе моя отдельная благодарность.

Женекерс позволил себе усмехнуться. Пожалуй, есть кого благодарить за то, что Евклид так здорово шагнул вперед в своем развитии.

* * *

Женекерс покинул мертвые земли спустя несколько часов. Повелитель мертвых земель оказался очень интересным собеседником, хотя и давно не интересовался происходящем в мире, все более занятый своими размышлениями о бытие, людях... Присходящее за пеленой его мало волновало. По его словам выходило, что даже про ту войну со степняками он узнал, когда все было уже кончено. Не то чтобы Женекерс считал его слова стопроцентной истиной, но и подвергать их излишнему сомнению не стал.

— После такого разговора с Илейн было бы адекватным даже расплакаться, — заметил Евклид, когда Женекерс на своем скакуне, сейчас мало напоминавшим лошадь, отъехал на достаточное расстояние от границы с миром мертвых и остановился.

Сейчас, в тени дерева он уже закреплял на нем новую шкуру, маскируя сложнейший механизм вновь под обычную лошадь.

— Могу сыграть, но это всегда будет лишь игрой. Не стоило обижать еще одной порцией лжи Илейн. Даже то немного, что от нее оставалось. Любопытно то, что мы теперь узнали.

— Твое предположение вновь подтвердилось. Хранительницы не могут предсказать вмешательство колодца. Действия, наперед завязанные на его словах, предстают мутными образами того, что может произойти... А может и не произойти.

— Этого вполне достаточно для длительного обдумывания. Илейн подтвердила несколько гипотез, и приблизила нас к, возможно, тому, чтобы окончательно разобраться в этом кошмаре.

— Либо увязнуть в нем, как предположил лорд Виваль.

— Другого пути нет. У нас есть время, возможности, и мы должны все понять.

— Стоит отметить, что появление новых демиургов несет в себе потенциальную угрозу твоему существованию.

— Я не собираюсь уходить со сцены быстро. Но ты прав в одном — стоит поторопиться.

— Вечность имеет свойство проходить незаметно, как сказал один мудрец, — заметил Евклид.

— Четыре сотни лет общения с Лордом Вивалем пошли тебе на пользу. Но пока библиотекари трудятся, у нас есть более важные задачи. Меня очень заинтриговал тот факт, что лорд Виваль услышал наш диалог. Каковы шансы, что существо, пускай и наделенное огромной силой, столкнувшись с чем-то неизвестным... неосознанно способно принять, демодулировать и усилить сигнал, при этом, даже не обратив ни малейшего внимания на такие особенности, как постоянное изменение частоты случайным образом в нашей передаче...

— Я думаю, что он все же скрывает некое приемное оборудование. Примитивный радиоприемник собрать не так уж и сложно.

— В этом случае, мы бы имели свидетельства этого. Какой смысл создавать приемник не имея передатчика. Ведь ты слушал весь спектр более четырех сотен лет. Слышал ли ты там что либо, кроме наших передач?

— Ничего. Исключительно помехи обусловленные грозами. Были некоторые особенности в распространении радиосигнала, но их полностью объяснило недавнее открытие "потолка" Вилламом...

— Это меня и беспокоит. Природа моей силы. Раньше я считал, что сила колодца мне позволила лишь собрать вместе кусочки песка и заставить их работать. Потому, что я знал, что они должны работать. Я сам удивлялся тому, как многое я помнил, и как легко оказалось повторить путь, на который дома потребовалась почти сотня лет и масса гениальных людей.

— И что ты думаешь теперь?

— Когда я находился в проклятии Жемчужных Островов, мне пришла в голову интересная мысль. Что если колодец лишь подогнал окружающий мир под мои воспоминания. И все сработало не потому, что я так хорошо все помнил, а потому что мир подогнали под то, что я помнил. И то, как я это понимал и себе представлял. Более того, разве я мог запомнить настолько хорошо обзорный университетский курс, который не применял с момента сдачи экзамена несколько лет?

— Даже если так, что это меняет?

— Как минимум, мы не можем быть более уверены в надежности нашей инфраструктуры. И не можем предсказать достоверно, какие еще сюрпризы нас ждут. Если до этого безопасность гарантировало то, что окружающие не имеют представления о том, как работает наша электроника, то теперь мы можем быть уверены, что определенные люди могут сделать что-то, с нашей точки зрения невозможное, причем практически неосознанно. Фомально, мы более не можем быть уверены ни в чем. И это опять заставляет нас вспомнить предсказание Илейн, а потом и Артелайл.

— Где ты уничтожаешь Центральное королевство?

— Именно. Возможно, что я это делаю не потому, что сам хочу того, а потому, что при определенных обстоятельствах попал под чье-то влияние. Не исключено, что Ядовитый может подчинить и меня.

— В этом случае будет разумно считать, что вероятный противник обладает теми же навыками, что и мы, и защищать боевые единицы, как от нас самих.

— Этого недостаточно, я боюсь. Выпусти против меня все, что у нас есть — и как ты не старайся, я смогу превратить это в металлолом. Это мы уже проверяли и неоднократно. Я внесу первую часть очевидных изменений в ближайший месяц, а над остальным нам надо будет думать. Пока же нужно добраться до Артелайл и обеспечить ей безопасное возвращение в Сантарин. Это более приоритетно.

Евклид вычислил ближайший путь до Столичного Острова, и рассчитал время пути.

Женекерс же стал изучать подарок Лорда Виваля. Читаемого текста было мало, а многое было написано на диалекте, который давно вымер, и даже имея все знания, что вобрал в себя Евклид — его трактовка могла быть очень расплывчатой. Помимо рисунка, что символизировал врата ночи, была еще небольшая гравюра, изображающая приход в этом мир Иллюны, спустившейся вниз из солнечного мира и светом своим оттолкнувшая вниз, во тьму, первозданное пламя.

— Евклид, найди подобные изображения.

— Принято.

Иллюна изображалась в виде девушки в просторном платье. Справа от нее был изображен пришедший с ней Мудрец, а слева Воитель. Их имен история не сохранила. Эта троица стояла на поверхности, которую художник изобразил тонкой линией. Ниже, были языки пламени, сплетавшиеся в круг, занимавший половину рисунка, символизировавшие первозданное пламя.

Внезапно, перед глазами повисли еще гравюры, которые нашел Евклид.

— Это очень старая книга, где практически нет текста. Только гравюры. Они повествуют о сотворении этого мира Иллюной. Я скомпоновал материал с современной трактовкой, которая пошла, предположительно, изначально именно от этих изображений.

Женекерс посмотрел на первую из гравюр, повисшую в воздухе, которая показывала, как в этот мир спустилась Иллюна, и те, кто помогали ей. Она была очень похожа на ту, что в книге. Ее перерисовывали множество раз множество художников, каждый неприменно привносил что-то свое.

— У этого рисунка множество вариаций, в том числе и современных художников.

— Какой из них ближе всего к оригиналу по возрасту?

— Этот.

Женекерс всмотрелся в рисунок. Этот рисунок библиотекари восстановили со стен старого храма на юге.

— Этот круг?

— Согласно современным текстам, это сфера первозданного огня, которая соткалась, когда Иллюна оттолкнула вниз пламя, спустившись сюда.

— Увеличь точку, что в центре сферы.

— Есть.

— Контур напоминает человека. Интересная деталь, давай ее запомним. Двигаемся дальше.

На следующей гравюре были изображены врата ночи. Те самые круги, нанесенные на земле, из которых вырывалось что-то, убивающее людей. Черточки, вылетавшие из кругов, пронзали схематичных человечков, которые бежали от них. Некоторые из них уже лежали на земле без движения. Сбоку было изображено лицо Иллюны, по которому текли слезы. Чуть ниже, точно так же, как и на предыдущем рисунке, изображалось пламя. И были выведены четыре символа.

— Мы можем это расшифровать?

— Боль, страдание, причина, тюрьма.

— Это говорит нам не особенно много. Есть что-то еще?

— К сожалению, нет. Руины этого храма расположены в очень труднодоступной части континента, близ действующих вулканов. Возможно, есть другие сохранившиеся храмы древних в той части континента, но обследовать территорию будет затруднительно.

— Пока отложим исследование этих труднодоступных регионов. На это может не хватить ресурсов. Было бы любопытно увидеть эту историю полностью, но не сейчас.

Евклид промолчал, тем самым соглашаясь со стеклянным магом, а Женекерс осторожно свернул и спрятал рисунки, мысленно давая себе обещание еще раз вернуться к вопросу сотворения окружающего мира, но уже в компании с хранительницей.

* * *

Кикарос был доволен собой. Если Женекерс в силу своей природы утратил давно способность получать удовольствие от того, что делал, то Кикарос, несмотря на прожитые годы, смотрел на мир горящими энтузиазмом глазами. Впрочем, как и любой уважающий себя подгорный житель.

Как и ожидал Кикарос, эта идея пришла Женкерсу в голову сразу, как только он узнал о существовании "потолка". Здесь повелитель пустыни был очень предсказуем. Более того, так как коротышка присутствовал в нужный момент на столичном острове, он взял и образцы породы, и вообще все необходимое, чтобы спустя годы по одному только предложению Женекерса с улыбкой разложить перед ним все готовые чертежи.

Женекерсу оставалось одобрить этот проект, и сделать свою часть. Потому сейчас, вечером, сидя с бокалом лучшего "подгорного" в беседке, Кикарос наблюдал, как первое из его творений мягко поднималось вверх, влекомое неведомой и малопонятной для него силой амулетов, которые делали здесь, на островах. Если расчет верен, то уже завтра днем, у Женекерса в небе будут первые "глаза", которые будут смотреть на мир день и ночь.

Коротышка улыбнулся, довольный собой и залпом осушил бокал. "За успех этого безнадежного дела".

Традиционный напиток коротышек прошелся по горлу волной тепла. Это для людей это смертельный галлюциногенный яд, от которого умирают в муках. Коротышки же от этого даже не пьянеют. Впрочем, они мало от чего пьянеют вообще.

Странный объект уже давно скрылся где-то во тьме, а Кикарос еще долго улыбался, смотря на звездное небо. Это все пригодится, и даже больше. Ведь хранительница возвращается в Сантарин и начинается по-настоящему большая игра. И хочется верить, что благодаря этим козырям, в эту игру он и Женекерс будут играть по своим правилам.

Конец первой части.

Часть 2.

Хочешь рассмешить Хранительницу — расскажи ей о своих планах.

Сантаринская поговорка

Это только кажется, что за всё платят деньгами. За всё действительно важное платят кусочками души.

Кикарос

Глава 7

Этот день был праздничным для жителей Сантарина. Праздничным втройне. Во-первых, именно сегодня отмечался самый древний и главный для всех праздник. Согласно легенде, именно в этот день, в незапамятные времена Иллюна завещала солнечному роду хранить созданное ею царство. И именно в этот день, все жители Сантарина и сотни поломников со всей страны готовили монеты, чтобы бросить в бездонные глубины колодца, искренне надеясь, что их желание исполнится. И по легенде, одному из них обязательно повезет.

Однако день этот нельзя было назвать солнечным. Солнце закрывала огромная громадина столичного острова, летящая удивительно низко. Султана висящих островов здесь знали, ровно как знали, сколько диковинок из самых разных концов света можно купить у живущих на островах купцов. А для тех, кому есть чего продавать — это еще и шанс получить лишнюю прибыль. Потому это не казалось ни страшным, ни пугающим.

Наконец, последнее, что заставляло жителей Сантарина копошиться, подобно развороченному муравейнику — это прибытие хранительницы. Прошел почти месяц с момента, когда на дворец напали, и до этого момента по городу ползли, подобно тараканам, самые черные слухи. Но теперь, когда стало окончательно ясно, что хранительница, назло всем недоброжелателям, жива — народ приободрился, и с нетерпением ждал редкой возможности лицезреть ее.

Многие, в основном молодежь, еще не зараженная извечной болезнью старшего поколения под названием прагматичность, спешили увидеть ее. Для них она была олицетворением всего лучшего в этой жизни, идеалом красоты и доброты из сказок, впитанных чуть ли не с материнским молоком. Но как бы люди не боготворили хранительницу, редко кто при случае хотел бы связать свою жизнь хотя бы на мгновение с ней. В центральном королевстве каждый знает: хранительница живет слишком мало, и на память о себе не оставит даже ребенка, хоть чем-то похожего на отца. Лишь еще одну хранительницу. И не тогда, когда захочет хранительница, а тогда когда сочтет нужным древний дар. И это остужало даже самых романтичных, обрекая хранительниц испокон веков на одиночество.

Хотя были и исключения.

Женекерс прекрасно понимал теперь, спустя годы, почему смог тогда завоевать сердце Илейн. Ему было плевать на правила и нормы этого мира, и он не слышал с детства сказок о хранительницах, их даре и их проклятии. Поначалу, он даже не думал, что задержится тут надолго. Потом понял, что не сможет уйти отсюда, пока жива Илейн. Даже если судьба даст ему шанс. Ему было плевать на все правила и законы этого мира, и он был одинок здесь, вдали от дома.

А Илейн не могла перенести более одиночества, на которое ее обрекало ее наследие. И они встретились. А потом...

А потом он стал жалкой пародией на человека, и не менее жалкой пародией на машину, словно бы исполненной с руки мало разбирающегося в предмете режиссера в погоне за наживой. Сделанным настолько плохо и уродливо, что его испугалась даже Илейн. Время, проведенное в проклятии Жемчужных Островов как нельзя ярко дали понять, что он сам думает о том, кем он стал...

Теперь, идет вот уже пятая сотня лет, как он тут. И ничего практически не изменилось. Разве что хранительницу зовут теперь Артелайл, и он, выполняя поставленную перед собой когда-то задачу, пытается спасти ее жизнь, даже не задаваясь вопросом "зачем?".

Этот кусок камня, отколовшийся от центрального острова месяцы назад и летавшего с тех пор рядом, обрабатывали почти неделю, сравняв неровности, вытесав декоративные ступени и превратив в небольшую "спусковую" площадку, на которой вниз должны будут спуститься Хранительница, Виллам, Женекерс и другие сопровождающие.

Женекерс отвлекся от своих мыслей, так как увидел идущую к площадке Артелайл. Ее голова была закрыта белым капюшоном, за спиной виднелись клинки. Она смотрелась неотличимо от трех человекоподобных существ, доставленных Кикаросом сюда ранее. Она лишь будет стоять сбоку, а говорить за нее будет Тетта, которую вырядили специально для этого в парадное платье хранительницы. Если будет нападение, то Тетту легко заменить. Хранительницу — нет.

Слишком много народа, слишком большой риск...

— Артелайл.

— Доброе утро, Женекерс. Я готова.

— Нам необходимо дождаться Виллама.

— Хорошо.

— Нас ждет что-то опасное?

— Только не слишком приятные вопросы. В остальном, все кристально чисто.

Виллам в своем парадном мундире, чалме, с кривой саблей у пояса и ухмылкой на лице выглядел скорее как пират, нежели султан.

— Как вижу, все собрались. Спускаемся?

— Да — произнес спокойно Женекерс.

Сам он был одет в просторный мундир, сотканный для него Кинтрелем. Он чем-то напоминал мундиры, которые издревле носили вельможи центрального королевства, но только в нем отсутствовали яркие цвета. Только серые тона. Рядом с ним были четверо молчаливых существ — пробная партия, собранная не так давно Кикаросом. За эти годы коротышки далеко продвинулись в своем ремесле. Благодаря новой мышечной стали движения этих существ выходили удивительно плавными.

— Такими темпами ты все города заселишь этими... существами — задумчиво произнес Виллам.

— Не заселю.

— Почему? Издалека даже я не отличу ведь от человека.

— Коснись кожи, и ты поймешь. А в общении людей слишком большую роль играют такие мелочи, как прикосновения. Это раз.

— Допустим.

— Как боевые единицы они не окупаются. Они слишком сложны, слишком их просто сломать и слишком сложно починить. Боевые единицы устроены намного проще.

— Как те черви, потрошители и прочее? Чем же они лучше?

— Более технологичны и просты. За моим воинством всегда идут падальщики, собирающие поврежденные единицы, и отвозящие в передвижные ремонтные станции. Иногда из трех поверженных червей там собирается автоматически два боеспособных. Остается одно но. Топливо. Мое воинство питают слезы пустыни. Но и это не проблема. Эта жидкость, колоссальные запасы которой мне достались от Гвивеллы, обладает удивительным и смертоносным свойством. Оно разъедает тела изнутри и обращает ткани в те же самые слезы пустыни, которые потом можно собрать, пускай и не такие насыщенные. Я пользуюсь этим свойством. Фактически, армия противника дает жизнь моей армии. Степняки не щадили жизней, но не знали, что это лишь делает мое воинство сильнее. Дает силы мне создавать для них все новые полчища врагов.

— Да уж. Я понимаю, что это для тебя лишь инструмент... Понимаю, для чего ты его используешь… Но… Честно, мне жутко. А я повидал на этом свете многое.

— Эй, Виллам, ты еще Птероксов моих не видел — вступил в разговор Кикарос. Он тоже не упустил момента повидать Сантарин и сейчас вместе со всеми опускался вниз.

— Птероксов? Что это за пакость такая новая?

— А зачем, думаешь, я у тебя выторговал три ящика ваших амулетов облегчающих вес, а? Получилась эдакая бескрылая птица, с колючими иглами-конечностями по бокам. Парит не так уж и высоко, пускай и не очень долго… Но нападает стремительно, камнем с неба... Ммм — Кикарос мечтательно закатил глаза.

— Кикарос, я ценю твою гениальность, но от многих твоих созданий даже у меня, да и не только у меня идут мурашки по коже. Ты даешь жизнь худшим ночным кошмарам.

— Естественно — лицо коротышки внезапно стало серьезным — потому что страх это уже больше половины победы для армии. Ее должны бояться. Потому я и даю им такую форму.

— Хорошо. Я и не спорю — Виллам пожал плечами — уже скоро.

Площадка медленно опускалась вниз, прямо на центральную площадь Сантарина, которую словно бы обнимал полумесяц дворца. Рядом с величественным строением уже выстроилась гвардия, рядом с которой уже стоял в парадной форме Фекларт. Старый вояка успел уже навести порядок, вызвав тем самым на себя даже несколько покушений. Разумеется, окончились они тем, что с упитанных плеч канцелярских крыс полетели головы. Имея распоряжения хранительницы, мало кто мог что-то сделать. Гвардия медленно, но верно, из места, куда аристократы прячут своих не шибко умных сынков, превращалась в боеспособное подразделение.

С другой стороны от красно-синих мундиров стояла разношерстная толпа. Особняком держались аристократы. Наиболее важные, считая ниже своего достоинства работать локтями были в окружении огромных, как на подбор детин, расчищавших для них дорогу. Ну и, конечно, совет. Те немногие, что пережили нападение.

Те, кто помогал Хранительнице в ее нелегкой работе изо дня в день. Их осталось немного.

Среди них выделялся Кридоксен. Наверное, самый сильный из магов Королевства, он же и наставник вот уже четырех хранительниц. Спокойный, иногда эксцентричный и до безобразия дотошный старец. Рядом с ним выделялась моложавая фигурка Керальта Аркастера, единственного Аркастера которого из политических соображений допустила в совет Артелайл. Керзиганд, ныне лишенный звания главнокомандующего выглядел как побитая собака. Ведь именно под его носом было провернуто нападение, и он нес за это ответственность.

Женекерс прекрасно знал, как прошелся по нему Фекларт и потому был уверен, что в совете тот не задержится.

Вот собственно и все. Больше никого не было.

Хвакторис, единственный коротышка в совете, погиб, дав шанс спастись Артелайл. Римитэель, уже пожилую волшебницу с юга, которая в свое время нянчилась с Артелайл, когда та была еще совсем ребенком, так же убили. Не пощадили слуги яда и Регверса, хваткого аристократа, гения в своем роде, который тащил на себе, фактически, всю экономику страны.

— Вот мы и прибыли — тихо произнесла Артелайн и чуть отвернулась. Она говорила едва слышимым шепотом, и вслед за ней, каждое слово громко произносила Тетта прямо в большую "обругалку" коротышек, многократно усиливающую каждое слово. Для того чтобы это было возможно Артелайл пришлось без малого десять часов вслух читать разные книги Евклиду, до тех пор пока он не научился говорить так же как она с точностью до малейших интонаций. После этой, как казалось, пытки она долго тренировалась не запинаться, когда спустя секунду каждое произносимое ей слово произносит Тетта. И это оказалось едва ли не сложнее.

— Обрати внимание на вон ту кучку — едва заметно произнес Виллам, чтобы слышал Женекерс.

— Да.

— Главный — Ренгус Аркастер, ныне представитель от Сантарина. Постоянно рекомендует своих бесконечных родственников в совет. Самая богатая и влиятельная фигура во всем королевстве. После хранительницы, разумеется.

— Представители других городов? Вивендиш, Лякора?

— Они теперь не присылают представителей. Все проходит через этого Аркастера, еще со времен его деда, которому повезло застать сравнительно слабохарактерную хранительницу. Артелайл ведет с ними весьма опасную игру. Они давно пытаются ограничить власть хранительницы и прибрать себе к рукам еще больше привилегий.

— Что-то не изменяется и через четыре сотни лет. Только фамилии другие. После атаки совет поредел, так что, я думаю, он будет опять навязывать родственничка туда. Смею предположить что вон того юнца возле него.

— Риконсер Аркастер. Тот еще прохвост. Говорят, под ним все подпольные игорные дома в трущобах, и десятки неопознанных трупов, которые находят на окраинах города. Но это слухи, которые тот отрицает.

Тем временем традиционная речь Хранительницы закончилась. Настало время "прилюдного разговора", когда при всех, хранительница отвечает на вопросы, которые задает ей представитель города. В его обязанности, в свою очередь, входит сбор их у простых людей. Когда-то давно люди писали волнующие их вопросы на клочках бумаги и давали хранительнице, а она благодаря своему дару знала, на чей вопрос стоит ответить, а чей не стоит даже и читать. Но эти времена давно прошли. Слишком уж эта традиция была невыгодна многим древним аристократическим родам.

Ренгус Аркастер был немолод. На вид он уже разменял седьмой десяток. На лице, которое изрядно избороздили морщины, Женекерс различил несколько старых шрамов. Глаза жили, наверное, что-то выражали, но в силу восприятия Женекерсу трудно было сказать, что именно он из себя представляет. Лишь еще один немолодой человек, каких тут сотни.

Как всегда послушный Евклид уже закопался в родословную Аркастеров и сейчас, ветка за веткой, видимое только пустынному магу росло родовое древо Аркастеров. Как и все известные роды, оно успело отметиться во многих архивах, которые не обошли вниманием за четыре сотни лет библиотекари. Более того, о многих внебрачных ветках этого дерева едва ли знали даже сами Аркастеры. Еще бы, ведь какому человеку придет в голову отыскать упоминание в биографии одного малоизвестного путешественника о том, что его друг был внебрачным сыном известного сантаринского аристократа? Более того, еще и найти подтверждение этого в архиве на другом конце континента. Ведь именно это Евклид и умел лучше всего — добывать информацию из целого моря данных, который не сможет охватить ни один человек даже за сотню жизней.

— Не могу не выразить своей радости, что хранительница смогла, наконец, вернуться в Сантарин, и сожаления, что она так долго отсутствовала, когда была так нужна стране. И коль сегодня такой день, я официально начну с вопроса, который волнует многих, а именно, попрошу объяснений относительно назначения главнокомандующим Фекларта, и скорее всего, последующих увеличений расходов на армию. Признаюсь, его появление с распоряжениями, подписанными хранительницей, в тот момент, когда все гадали, а жива ли хранительница… Это было, признаюсь, неожиданностью для всех нас.

— Что скажешь? — Едва заметно спросил Виллам.

— Хороший оратор, играет словами, каждая фраза допускает двойную трактовку и имеет возможность аккуратно выкрутиться. Ничего больше пока не вижу.

— Змея он, в общем.

— Можно и так сказать.

Тем временем Аркастер закончил играть со словами и заговорила Артелайл.

— Да, признаюсь, история Фекларта, покрыта мраком, но его верность Центральному Королевству не вызывает сомнений. Он останется на этой должности. Как минимум потому, что оплошность Керзиганда, в свое время Вашего ставленника едва ли не стоила мне, да и всей стране жизни. А так уж сложилось, что заслуги Фекларта не вызывают здесь ни у кого сомнений.

— Конечно же, нет, но как представитель народа я хотел бы получить объяснения, как возможно, что тот, кто был убит самой пустыней почти четыре сотни лет назад, теперь здесь. Может, мы еще и Женекерса Стеклянного позовем на помощь?

— Он даже не подозревает, как близок к правде — задумчиво произнес Виллам.

— Пускай остается в неведении.

— Эх, разрешите, Ваше Благородие, на вопрос достопочтенного Аркастера, отвечу я — Фекларт вышел вперед и, получив утвердительный кивок, заговорил дальше сам.

— Меня связали магические путы с повелительницей пустыни, известной как Гвивелла. Это старая история, но все знают, чем это чревато. Я... — Фекларт вздохнул — заключил сделку с ней, и должен был медленно раствориться, давая ей силы.

Он говорил правду. Можно и впрямь было сказать, что он заключил сделку. Но вот он умалчивал, что выбора у него не было.

— Гвивелла сгинула больше четырех сотен лет назад, именно в то время. По слухам, ее уничтожил навсегда Женекерс.

— Да, все так. И получил в наследство ее силы. И меня в придачу. Вот только он не знал, где эта ведьма хранила нас. И я лежал, подобно шмату мяса в погребе, покуда меня не освободила Артелайл, увидевшая меня своим Даром. Измененный до неузнаваемости ее силой и силой Женекерса… Но я, если потребуется, еще скину не один десяточек в колодец, коли это потребуется. И вот этих братцев подучу, а то где это видано, что нынче в гвардии одни хлюпики?

Толпа поддержала слова Фекларта дружными одобрительными криками. Авторитет Фекларта, его манера говорить... Это не убили ни смерть, ни последующее чудесное воскрешение Женекерсом. И его харизма как и встарь завоевывала сердца людей сильнее, чем любые слова Аркастера.

— Дать высказаться Фекларту, это удар ниже пояса — отметил Виллам. — Снимаю шляпу, ты отлично сделал, что вытащил его сюда. Ему хватило двух дней, чтобы завоевать расположение простых солдат. За ним пойдут, даже если он станет многоруким зеленым демоном из болот.

— Благодари Кикароса, это его заслуга.

Тем временем хранительница начала говорить вновь.

— Благодарю, Фекларт. Так оно и было. И я благодарна тебе, что спустя столько лет, ты все же решил вернуться в Сантарин. И я готова сделать тебя главнокомандующим, как и подобает твоему чину.

— Ни в коем случае не хочу показаться невежливым, но уверена ли хранительница, что это именно тот Фекларт, о котором знают все?

— Во, братцы, дела, и не узнают ведь меня, — произнес без тени смущения Фекларт.

— Вы ставите под сомнение мой Дар, Ренгус? — сухо произнесла Артелайл.

— Ни в коем случае, лишь считаю важным высказать свое опасение, ибо в такого рода вещах... ну, Вы же понимаете. К тому же Фекларт будет в Сантаринском совете во второй раз.

— Не мне напоминать Вам, дорогой Ренгус, что для главнокомандующего армией традиция дозволяет делать исключения. С поста главнокомандующего уходят либо по собственной воле, либо по прямому приказу хранительницы, либо по причине смерти. Я надеюсь, заслуги Фекларта не вызывают здесь ни у кого сомнений?

— Играют с огнем — Вздохнул Виллам — Оба.

— Артелайл неплохо оперирует фактами.

Дальнейшие вопросы скорее выматывали, чем приводили к чему-то осмысленному. Одним людям это надоедало, их сменяли другие. А вот Хранительница и неутомимый Ренгус все еще разговаривали. Лишь спустя два часа Хранительница смогла назвать тех, кто вступит отныне в совет Сантарина.

— Помимо, всем уже известного Фекларта, я не могу обойти стороной Элмару, младшего библиотекаря Сантаринской библиотеки, которой я обязана своей жизнью. И я уверена что она, как и ее знания помогут мне и всем нам.

— Поздравляю, Евклид, ты официально в Совете, — сухо произнес Женекерс.

— Б... Благодарю, Хранительница, однако, клятва моего ордена не дает мне заниматься иными делами, если это пойдет во вред библиотеке...

— Я понимаю твои опасения, и ценю твою клятву, Элмара. В совете, потребуются именно твои знания библиотеки, и тебе не обязательно будет отлучаться от книг.

— Тогда, я еще раз благодарю Вас за оказанную честь.

Элмара выглядела почти естественно. Испуганно озираясь, она поклонилась и заняла место рядом с магом. Так как, формально, она не пережила нападение, Кикарос собрал ее заново еще в пустыне, разве что на этот раз, наделил ее тем, что выгодно отличало Элмару Двенадцать от остальных библиотекарей. Во многом, это были лишь естественные и плавные движения, благодаря новой мышечной стали коротышек. Женекерс тоже добавил от себя пару смертоносных улучшений.

— Да уж, ты постарался, — Виллам качал головой и улыбался — Орден библиотекарей теперь стал уже частью фольклора, особенно их помешанность на книгах. Про них уже говорят, что они рождаются среди книг, живут, на книгах зачинают детей, среди книг и умирают. И даже хоронят их где-то в дальних залах библиотек.

— К сожалению, если бы они чаще выползали из-за книжных полок, все быстро поняли ли бы, что они не совсем люди. А древняя клятва, загадочный орден, странные обряды. Это так обыденно для этого мира, что ни у кого не возникает даже вопросов.

— Ты спрятал очевидное на видном месте, где его не нашли вот уже четыре сотни лет. Поздравляю.

Артелайл тем временем продолжила.

— Будь это разрешено древним законом, в Совете был бы давно и Виллам, удостоивший нас чести присутствовать здесь и сейчас.

— Благодарю, не стоит беспокойства, хранительница.

— Но, увы, древние законы для меня святы. В тоже время, я не смогу обойтись без доброго совета подгорного племени, потому павшего смертью героев Хвакториса, попрошу заменить Кикароса, с которым судьба свела меня на Островах.

Кикарос чинно поклонился и занял место среди стоящих рядом членов совета.

— И, наконец, в силу последних печальных событий, мне пришлось просить помощи древнего ордена телохранителей, которым я вынуждена доверить свою жизнь и безопасность. И я должна благодарить здесь главу ордена, столь любезно согласившегося временно прибыть в Сантарин. На это время, в силу данных ими клятв, я так же делаю его членом Совета. Михаил?

— Благодарю, Хранительница — произнес Женекерс. Едва заметный кивок, и он вместе с сопровождающими и настоящей Артелайл отошел в сторону к членам Совета.

— Со своей стороны, смею рекомендовать Вам Риконсера Аркастера, как весьма опытного и хваткого человека, который во многом может помочь в совете, он...

— Благодарю, но в совете уже есть один Аркастер. Если конечно Риконсер не захочет сменить на своем посту Керальта Аркастера, и тот, в свою очередь, сочтет, что дела государственные его утомили.

Взгляд, который бросил на родственничков Керальт, будь тот наделен хоть каплей силы, испепелил бы любого.

— Нет, конечно, — быстро сдался пожилой аристократ. Идти на конфликт с единственным, пускай и нерадивым до безобразия внуком, который каким-то образом умудрился попасть в совет, он не хотел.

Наконец, когда все закончилось, заговорил Виллам.

— Согласно древней традиции, коль уж я здесь, прошу официального разрешения хранительницы вести ближайшие три дня торговлю, с глубокоуважаемыми купцами Сантарина — задал вопрос Виллам.

— У Вас есть это разрешение, дорогой друг.

— Благодарю.

Остальные вопросы решились быстро, и не успела хранительница вместе с советом дойти до дворца, как с небес уже спустились несколько десятков площадок с торговыми лотками. Спустя мгновения центральная площадь превратилась в ярмарку.

Внутри дворца было тихо. Лучшие тройные стекла коротышек высотой в два человеческих роста, несмотря на свой огромный размер, отлично держали тепло зимой, и не пропускали во дворец лишние звуки. Стекло было настолько толстым, что, говорят, выдерживало попадание пули. Такие высокие стекла стояли лишь на первом этаже в холле и по праву считались одним из сантаринских чудес, а вернее чудес мастерства коротышек.

Вообще, дворец Сантарина мало походил на дворцы правителей других земель. Как минимум потому, что здесь, прямо под боком хранительницы располагается единственная школа, которую проходят все маги. Им отведена почти треть этого огромного здания, здесь они живут, учатся, учат других.

Многие рождаются с искоркой таланта внутри, способные делать немного больше, чем простые люди. Но лишь хранительница может увидеть, как они им воспользуются, что сможет эту искорку пробудить и какое пламя из нее разгорится. Потому и решение принимает лишь она.

Маги не подчиняются общим правилам. Одни проводят в ученичестве всего несколько лет, вскоре открывая в себе силы и достигая огромных высот, иные... Иные проводят в ученичестве десятки лет, чтобы на закате жизни суметь сделать самую малость. Но бывает, то немногое, что они умеют, в один прекрасный момент спасает всех. Иного быть и не может, ведь все это было давно предопределено хранительницей, со слова которой мага взяли на обучение.

Искорки дара проявляются у всех по-разному, и трудно найти двух магов, чьи способности равны. Одни с рождения чувствуют эмоции, реже и мысли других. Иные открывают в себе силы исцелять тело или душу, или наоборот калечить. Третьи, вызывая в памяти определенные воспоминания, или даже чувства творят самые разнообразные чудеса.

Бывает, им подчиняются и мистические обряды других народов. Здесь чаще всего все вспоминают снискавший дурную славу трехтомник "Военные Обряды Кроу" или памятный “Походный Заклинанник Некромантов”, хотя это далеко не единственные подобные книги.

Но редко кто за жизнь осиливает больше десяти трюков. Чему учат магов? В большей степени тому, как пользоваться своей силой, и, что самое главное, когда ее применять, а когда ее не применять. Это обычно заключается в упорных занятиях философией, математикой, историей.

Многие из них талантливы и в других областях. Будь то поэзия, музыка или живопись.

В прошлом существовали сотни трудов, пытающихся классифицировать магию, но ни одна классификация не прижилась, ибо не проходило и сотни лет, как появлялся тот, чей дар не подходил ни под какую классификацию. Не смог путного здесь сказать и Евклид. По крайней мере, пока. Хотя статистику он давно собрал.

Но далеко не все маги проходят эту школу. Бывают и самородки, которые сами открывают у себя дар и сами учатся им пользоваться. Самородки, как в плохом, так и в хорошем смысле. Они подчиняют себе самые загадочные и страшные силы и часто, слишком часто применяют их во зло. Зачастую с такими "сельскими колдунами" и приходится бороться магам сантаринской выучки, помогая хранителям покоя.

Остальная же часть дворца, не считая гостевых комнат, закутки для прислуги, музей, банкетные залы и приемные в основном оккупирована теми, кто составляет государственный аппарат. Они здесь живут, они здесь и работают. Исключая хранительницу, которой отведен целый этаж, те немногие, в чьих руках бразды правления живут в небольших комнатах, часто во многом уступающим размерами даже комнате, где в своих усадьбах держат прислугу.

Но это считается привилегией. И любой Аркастер отдаст хоть пять своих роскошных усадеб, лишь бы обзавестись во дворце своей маленькой комнатушкой, в которой можно коротать ночи между работой.

Сам дворец состоял из центрального семиэтажного здания и двух трехэтажных пристройки по бокам, словно бы обнимающие центральную площадь полумесяцем. Седьмой этаж башни традиционно принадлежал звездочетам, которые кропотливо изо дня в день записывали малейшие изменения в движении небесных светил. Ходили упорные слухи, что некоторые из этих старцев могли по звездам предсказать будущее не хуже хранительницы, ибо среди звезд есть судьба каждого. Так как плоская крыша была самой высокой точкой сантарина, то тут традиционно дежурил и жрец Иллюны, высматривавший сигнальные огни храмов, и дежурный от “хранителей пламени”, пожарной службы Сантарина.

Крышу центрального здания дворца украшал высокий шпиль, представлявший собой еще один памятник мастерству коротышек. “Ловец молний”, как его гордо называли коротышки. В период летних гроз именно он спасал построенный на одиноко стоящем холме город от разрушительной силы стихии. А один вид сверкающих почему-то именно над дворцом молний внушал священный трепет всем, кому доводилось видеть это событие.

Шестой этаж полностью занимал зал совета, а пятый и четвертый полностью занимали роскошные покои хранительницы. Словно бы роскошь могла хоть как-то компенсировать все то, что выпадает на их долю.

Лишь первый этаж был дворца открыт в приемные дни для посетителей. Помимо государственных проблем, людей привлекал в основном знаменитый музей, расположенный в правом крыле. Симметрично, относительно музея в левом крыле жили и учились сантаринские волшебники, и там же был открытый для всех лекторий, где часто выступали известные философы.

Остальные же помещения дворца занимали бесконечные кабинеты, кладовые, банкетные залы. Их расположение и количество из года в год менялось. Женекерс точно знал, что большинства памятных для него мест во дворце он уже просто не найдет.

— Наконец-то! — Кридоксен глубоко вздохнул, стоило резным дверям закрыться за ними.

Два гвардейца у дверей чинно поклонилиь хранительнице, после чего вновь замерли, подобно статуям.

— Артелайл, ты уверена, что официальное твое появление... — начал было тираду маг, но внезапно осекся, разглядывая хранительницу, видно почувствовав неладное.

— Я тут — откликнулась Артелайл, откидывая капюшон.

— Хорошую актрису нашли — облегченно хмыкнул верховный маг — Да такую, что даже я не смог почувствовать ее. Ну да ладно, сейчас эта игра того стоит. И первое, что я незамедлительно попрошу сделать, это дать разрешение на полную перестройку этой... с позволения сказать защиты... дворца, провались она в колодец. Никто уже не знает толком, как она работает, и зачем сделана. Сейчас от нее сейчас больше вреда, чем пользы!

— Интересно, почему ее не исправили раньше? — спросил Керальт.

— Последний раз, вопрос поднимался при твоей бабушке, Артелайл. Но я тогда получил отказ, так как она была не сторонница что-либо менять и всячески избегала всего нового.

— Я думаю, это напрашивалось очень давно, делайте все что необходимо, и проконсультируйтесь с Михаилом и Кикаросом. Их знания во многом помогут. Я смогу узнать детали случившегося?

— Конечно. Наше крыло отрезало от остального дворца, но я поднял на ноги всех, когда почувствовал неладное. Осложняло ситуацию, что малая библиотека теперь была от нас отрезана. Мы провозились почти два часа, пока нашли лазейку внутрь. Когда ворвались, услышали взрыв, на спуске в склеп. Потом была зачистка, мы потеряли несколько человек, но... В общем, мы опоздали, все уже было сделано до нас, кого можно было убить — убили.

— Как, оказывается, близко была помощь. Громыхалкой коротышек воспользовалась я, спасаясь. Многие пострадали?

— Семьдесят четыре человека убиты. Восемь умерли от яда позже. Мы так и не смогли найти противоядие. Мы сначала обрадовались, ведь у нас в гостях в этот момент было несколько лучших алхимиков юга... Но даже они развели руками. Больше половины убитых прислуги, но… К сожалению, убиты были и весьма достойные люди, замену которым найти будет непросто.

Хранительница проследовала по широкой винтовой лестнице наверх, в зал совета. Широкие лестницы дворца уже давно не вызывали у нее детского восторга. А Виллама, чтобы облегчить им путь наверх, с ними не было. Здесь к их прибытию все уже было готово.

— Я думаю, стоит начать с первоочередных дел. Керальт, у меня для тебя будет поручение. Ты должен отправиться в Вивендиш.

— Конечно. Я буду собираться тогда прямо сейчас. Задание, как обычно найду у себя в комнате?

— Разумеется.

— Я не сильно нарушу планы, если заскочу к моей горячо любимой тетушке на пару дней?

— Конечно же. Только постарайся через неделю быть.

— Разумеется. Что сказать отцу про то, чего я не услышал здесь?

— То, что тут обсуждались в основном проблемы безопасности.

— Хорошо. Все, секретничайте, а я побежал.

— К тетушке? — спросил Женекерс, когда за Керальтом закрылась дверь.

— Клятва Аркастеров. Он не может не рассказать отцу, что здесь происходит, но в тоже время сравнительно... лоялен. И с радостью отправляется в небольшие... командировки.

— Большую часть которых проводит в обществе продажных девиц. За наш счет, между прочим, а потом отвлекает лучших лекарей всего королевства, лишь бы те избавили его от очередного недуга, который он словил на свое неуемное естество, — привел очередную деталь поездок Керальта Кридоксен, — В общем, он пройдоха и кутила, не пропускающей ни одной юбки. Но... наш пройдоха и кутила. Он достаточно тщеславен, чтобы не пустить сюда никого из родственничков.

— Благодарю, я понял.

— А теперь. Раз уж наконец-то мы тут. Я хочу поговорить серьезно.

Кридоксен вскочил с места. Он, казалось, всегда был таким. Живым, иногда эксцентричным, дотошным и в то же время, иногда напоминал характером ребенка. Увлеченного ребенка. Артелайл до сих пор помнила, как самозабвенно этот уже тогда седовласый маг играл с ней в прятки, применяя всю свою магию и пытаясь скрыться от ее дара. Ей было едва пять лет, а он уже был... таким как сейчас. Седым стариком с живыми глазами и не менее живым характером. Таким его запомнила и ее мать, и даже ее бабушка, которую она даже и не видела ни разу. Этому старику было почти две сотни лет, хотя в Совете Сантарина он был впервые.

— Так вот. Артелайл, я конечно понимаю. Но у нас с советом наметилась некоторая странность. В совете никто не бывает дважды, что ты и напомнила при всех Вилламу... И в это же самое время Кикарос находится в совете Сантарина второй раз. Немного противоречит правилам, да и твоим словам. При всем моем уважении к нему, да, я тоже бывал на Островах, и я знаю, кто он такой. Фекларт, тоже здесь не впервые, хотя против его кандидатуры тебе никто ничего не скажет. Он покрыл себя славой так, что хватит на десяток генералов. Но отдельная история — сам Женекерс Стеклянный, представленный нам как некий Михаил. Наслышан про то, как Вы думаете, потому скажу прямо. Я боюсь Вам доверять, я боюсь лично Вас и я Вам не доверяю. Но в тоже время подчинюсь решению Артелайл.

— Как Вы догадались?

— Артелайл бежала через склеп Женекерса Стеклянного. Это раз. Два — во мне среди прочих есть две редких способности. Слышать эмоции людей, и видеть жизнь. И я вижу прекрасно, как хранительницу... неудачно... ранили. И кто может такое сделать, чтобы она выжила, смогла ходить, и при этом я бы не ощущал жизни в ее ногах. Наконец, та тишина в Вашей голове... Это немного странно. Про библиотекарей я тоже догадывался, теперь увидел воочию.

— Элегантная догадка, Вы правы. И Ваши опасения не беспочвенны — произнес спокойно Женекерс.

Стеклянный маг казался противоположностью Кридоксена. Неестественно спокойный, смотрящий куда-то вдаль, словно бы действительность его ничуть не интересовала. Элмара на его фоне казалась удивительно живой, улыбчивой. Ни дать ни взять обычная застенчивая девочка, впервые выбравшаяся в свет из тени книжных шкафов библиотеки. Кикарос знал, что в этот момент мысли его начальника могут быть далеко отсюда. Впрочем, когда они были близко?

Человек может тратить время на переживания, обиды, тратить дни напролет на то, чтобы выстраивать в голове идеализированные варианты прошлого, мечтать о грядущем… или просто решить отдохнуть. Женекерс же... Он лишь выбирает следующую задачу из списка, или даже несколько и работает над ними. Одному Евклиду известно, сколько всего у него этих... задач. Сотни? Тысячи? Впрочем, хорошо, что они есть.

Кикарос не мог себе представить, что с ним будет, когда этот список опустеет. Он умрёт? Или просто сам ляжет в склеп и переведет своё тело в подобие зачарованного сна до тех пор, пока не появится новая цель. А ведь он может. Из невеселых мыслей о сути своего, как он любил говорить, начальника, его вывела Артелайл.

— Кридоксен, сколько у нас времени?

— У вас двадцать минут, не более. Больше я не смогу держать пелену, это очень тяжело.

— Я думаю, мы уложимся.

Кридоксен щелкнул пальцами, и пространство вокруг стола подернулось туманом. Браслет, который носил Кикарос, чуть дернулся, сигнализируя хозяину, что потерял связь. Элмара же так и замерла со ставшей в мгновение ока неестественной улыбкой, после чего медленно опустила голову, закрыла глаза и сделала вид, что задремала.

— Друзья. Я вас собрала здесь ради того, чтобы сказать о самом неприятном. То, что я едва ли смогу доверить кому бы то ни было. В конце концов, если не вам... кому мне доверять. Я чувствую себя испуганной девчонкой, попавшей в круговерть страшных событий и... — Артелайл взглянула во все так же равнодушные глаза Женекерса и, наверное, что-то решив для себя, осеклась. Этот его взгляд заставил её скомкать и выкинуть заготовленную речь, — в колодец формальности, времени мало. У нас проблема. Я более не вижу грядущего.

— Что? — Кикарос уставился на хранительницу, словно бы та сморозившим глупость нерадивым учеником. А их пожилой коротышка гонял нещадно.

— Не вижу. Сначала, я думала, что это на островах со мной происходит такое. От того, что Сантарин далеко. Теперь... Я все так же вижу, как выпадет монетка, я все так же могу предсказать мелочи... Но вот действия основных весомых политических фигур, например... Словно в тумане. Почти всех. И многих обычных людей тоже. И... с каждым днём туман скрывает от меня все больше. И чем дальше в будущее я смотрю — тем сложнее мне что-то различить.

— Женекерс, ты думаешь о том же, о чем думаю я? — зло хмыкнул Кикарос.

— Кридоксен, я думаю пелену можно снимать, — Женекерс проигнорировал слова друга, — Основное Артелайл озвучила, потому если мы не будем распространяться, насколько она видит плохо грядущее — ничего, что требовало бы такой секретности, мы не скажем… Остальных мер хватит.

— Артелайл? — взглянул Кридоксен на хранительницу.

Та лишь утвердительно кивнула.

— По Вашему указанию, — сказал Кридоксен. По лицу его можно было видеть, что он был несказанно рад это сделать.

Стоило пелене рассеяться, как Элмара подняла голову, заразительно зевнула и сразу же встряла в разговор.

— Значит ли это, что есть иной способ скрыться от дара хранительницы?

Кридоксен со смесью удивления и неприязни уставился на неё...

— Я думал, она ничего не слышит... Ведь она... он...

— Действовать и впрямь она не могла, — объяснил Женекерс, — даже Евклид не пробьется сквозь пелену. Но она самостоятельно слушала, запоминала, и стоило пелене рассеяться — Евклид узнал каждое слово, что тут было произнесено и смог действовать соответствующим образом. На осмысление всего тут сказанного ему потребовалось пара секунд.

— Как... любопытно. Но вернемся к проблеме.

— Да, Евклид. Я считаю, что это другой способ. Возможно, тот самый, которым воспользовался в своё время Лиерки и который так хотел спрятать от меня, что выжег эликсиром алхимиков часть собственного разума, прежде чем я до него добрался.

— Такое было раньше?

— Да. Я так думаю. Перед тем памятным нападением на Сантарин, когда я получил свою силу. Илейн перед этим почти месяц ходила хмурая, её мучила бессонница. Но на все вопросы она отшучивалась, говоря, что это ее проблемы и только ее. Она никогда не говорила о своих видениях. Я полагаю, что подобный туман мог быть источником её тревоги. Лиерки как-то скрыл от неё нападение до того самого мгновения, когда было слишком поздно. Иначе мы бы знали.

Артелайл кивнула.

— Как вообще вышло, что Лиерки... Наставник Илейн, верховный маг королевства... И вдруг предатель?

— Лучше отвечу я, — перехватил разговор Кикарос, — я знал Лиерки немного дольше, чем Женекерс, — и я, наверное, знаю, почему он предал всех. Хотя это лишь моя теория.

— В исторических книгах пишут, что он ненавидел хранительницу и все королевство.

— Врут нагло. Лиерки был хорошим и терпеливым наставником, талантливым магом. И, как это ни парадоксально, любил свою страну. Можно лишь гадать, что заставило его пойти на этот шаг. Эту часть своих воспоминаний он тоже спалил. Я считаю — одиночество. Ему с рождения подчинялись слишком многие силы. Обряды кроу — легко, он по способностям уже в молодости мог заткнуть любого их жреца за пояс. Проклятия морских людей? Запросто. Всю свою юность и молодость он посвятил совершенствованию своих навыков. Но силы сыграли с ним злую шутку. В тридцать он уже выглядел на все семьдесят, хоть дальше и не старился. У него была внешность старика, хотя тело во многом сохраняло свою ловкость. Он частенько и съезжал по перилам во дворце и прыгал с лестниц, когда торопился и даже гнул монеты голыми руками. Хотя ему тогда было уже за сто. У него было все, кроме одного.

— Чего же?

— Спутницы жизни. Вокруг такого как он вечно вертятся дамочки, которые ищут, как бы себя пристроить ближе к власти — он же видел их мысли и желания, часто сравнивал их с выгребной ямой. Время шло, а он все был один, все больше замыкался в себе. Я думаю, что во многом благодаря своим силам он разочаровался в людях. И духи, что давали силы шаманам степняков, не могли не привлечь его ловушкой своего счастья. Я думаю, что именно одиночество заставило его рано или поздно пойти на этот губительный шаг. Ведь именно духа он попросил у степняков в обмен на предательство и духа он получил.

— Духа... Что это?

— Духи, это то, что давало шаманам степняков их силы, — начал рассказ Женекерс, — Без человека духи лишь бесплотные тени. С согласия человека они сливаются с ним и могут вкладывать в руки носителя огонь, лед, молнии... Есть и ограничения, но даже с ними этих сил хватало, чтобы на поле боя они не просто уравняли чаши весов, а едва не склонили их в другую сторону. У степняков была конница, да легко вооруженная пехота. Не было ни огнестрельного оружия, ни артиллерии. Холодное оружие, да луки. До меткости лисоухих им было далеко. И шаманы.

— Выходит, Лиерки хотел ещё больше силы.

— Нет, — хмыкнул Кикарос, — сила его не привлекала. Шаман и дух, у них очень странные взаимоотношения. Мужчинам дух предстает в виде девушки, чей образ достаёт из сознания человека, женщинам — наоборот. Это, своего рода идеал, который дух легко и непринужденно достаёт из глубины сознания человека. Не только внешне, но и характером. Именно поэтому, насколько я знаю, у шаманов никогда не бывало семьи — свою семью они всегда носили в себе, и только её и любили. Чем лучше шаман ладит с духом, тем больше сил дух может вложить в его руки и тем дольше такая связка проживет.

— А какой толк во всем этом самим духам?

— Духам? Да они так размножаются. Живут сколько-то лет в человеке, а потом вместе с ним умирают. Тело шамана сгорает, сам дух распадается тоже, но в этом огне рождаются новые бесплотные создания, каждое из которых рано или поздно захочет... хм... завести семью. Где духи теперь ищут себе носителей я, увы, не знаю. Не знаю даже, выжили ли они вообще. Если они не захотят — человек их так и не увидит.

— Благодарю за пояснения, — произнесла Артелайл, — теперь я, кажется, понимаю, что происходящее теперь лишь очередное звено той цепи, что тянется из глубины времён... Но... Я не понимаю, почему закрыто от меня будущее лишь определённых людей и все связанные с ними события!

— Я думаю, я могу это объяснить, — пожал плечами Женекерс, — Допустим, что Ядовитый нашел нечто, что скрывает его от твоего дара. Скорее всего, он играет свою игру, в которую стал впутывать все больше и больше людей. В этой цепи интриг действия одних людей зависят от действий других, которые, в свою очередь, зависят от того, что сделает и скажет Ядовитый.

— В этом случае, он играет очень серьёзную игру... — вздохнула Артелайл.

Одного ещё взгляда хватило, чтобы Кридоксен вновь поднял пелену, что заставило Элмару вновь "задремать".

— Женекерс, я не могу даже представить, что скажет через неделю Ренгус Аркастер. Ильвиди, Наорси... Вся аристократия, с которой мои отношения сейчас весьма... натянутые. Конечно, я думаю, что я буду знать все это за час... За два... Этого мало, чтобы что-то решить. Слишком мало.

— Они уже не первое десятилетие пытаются ограничить власть хранительницы, — сквозь зубы процедил Кридоксен, — считают, что править должны они, а хранительница должна быть украшением Сантарина, да данью традициям. Не нужно быть хранительницей, чтобы знать, чем это обернётся.

— Казнокрадством в промышленных размерах, кумовством и прочей пакостью, которую выжигала из Сантарина Илейн в своей ранней молодости, — произнес Кикарос, — Фактически мы теперь вынуждены играть с этими змеями в их игру не подсматривая в их карты, я правильно понимаю? Это... напрягает.

Артелайл кивнула.

— Да... И вопрос лишь времени, когда они поймут, что я не вижу их, как ранее. И тогда, я боюсь, проблем будет намного больше. Пока мы будем думать над следующим шагом нашего нового врага эти... заклятые друзья могут ударить в спину.

Кридоксен поморщился и снял пелену.

— Прости, Артелайл. Больше не могу.

— Хех, — Кикарос прищурил глаз и заговорщически посмотрел на сохраняющего бесстрастное выражение лица Женекерса, — есть у меня тут одна идейка. Раз уж старый метод ночевать в их картах не работает, почему бы не попробовать что-то новое, пускай оно и хорошо забытое старое. Только не знаю, одобрит ли Женекерс.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре, — серьёзно и торжественно произнёс Кикарос, игнорируя взгляды полные непонимания — у тебя для этого все есть, Женекерс... Большой Брат.

Женекерс, тем временем, встал и, молча, подошёл к огромному окну. За тройными стеклами в закатных лучах был виден город, спешащие по своим делам люди. Женекерс молчал, пытаясь заглянуть как можно глубже в себя. Это должно было быть странно, иронично. Сейчас он и Евклид обладали той самой силой, которую человеком он бы никогда не хотел использовать. Более того, он не хотел бы, чтобы эта сила вообще существовала. Вот и сейчас, он точно помнил, что человеком он бы никогда не пошёл на это.

А теперь это для него выглядит осмысленным и рациональным решением. Впрочем, может ли он принимать по-настоящему рациональные решения? Едва ли. А значит, решать хранительнице. В конце концов, это ее историческая роль — решать судьбы людей, а не ему.

— Кикарос, ты просишь меня пойти на то, на что я никогда бы не пошёл, будучи человеком.

— А варианты? Пока ты спал, я, сидя с пакетиком подгорных орешков, не без этого, следил почти четыре века за сантаринской политикой... Ну, когда находила тоска, и делать что-то ещё не хотелось. Аркастеры — это лишь десятая часть нашей головной боли. Они пойдут на что угодно, лишь бы убрать неугодных фигур из совета. Фактически гарантом жизни членов совета последние годы являлся лишь дар хранительницы. Они очень изворотливы, и будут действовать именно в тот момент, когда хранительница будет смотреть в другую сторону. Им плевать на все, кроме собственной выгоды. Станет жарко — у них имения… Да что там имения — целые острова на юге. И они первым делом сбегут, как крысы с тонущего корабля. А хранительница не всесильна. Наш неведомый ядовитый... Я думаю, что он поспешить уведомить их о том, что звезды сейчас "сопутствуют интригам". И количество проблем возрастет минимум вдвое. Я думаю, что сейчас самое время. Не в такой жёсткой форме конечно, но все же. Кто управляет прошлым — тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым. Ты знаешь это лучше меня.

— Кикарос, о чем ты? Как можно управлять тем, что уже случилось — удивилась хранительница.

— Кикарос ссылается на одну из книг, которую я в своей памяти принёс сюда когда-то. И он прав. Любой, кому захочется узнать что-то о прошлом, пойдёт в библиотеку. А библиотеки по традиции так удобно совмещены с архивами. И библиотекари могут подсунуть людям любое прошлое, которое я захочу создать... А если я точно знаю, что будет искать пришедший туда человек, то я смогу легко его направить по тому пути, который сочту нужным и те, что считаю опасными — скрыть. Люди учатся на своём прошлом, и вооруженные этим знанием творят будущее.

— Это все хорошо и любопытно, но как быть с нашими аристократическими друзьями, — осведомился Кридоксен.

— Это совсем просто. Есть сотни способов очень дешевой тотальной слежки, против которых они бессильны. Предлагаю обсудить детали после обеда, — вздохнул Женекерс, — Разговор будет долгим, и я расскажу все, что знаю. Решение принимать будет Артелайл, а лишь подчинюсь и выполню то, что она скажет. Скажу лишь, и прошу учесть, что человеком я бы этой силой когда-то кто-либо вообще пользовался. Сейчас же, предлагаю сосредоточиться на нашем противнике номер один. Ядовитом. Вы опознали нападавших?

— Нет и да, — Кридоксен вскочил и начал расхаживать по зале совещаний — Они все обычные люди, казалось бы, никак не связанные. И яд вместо крови у них едва ли с рождения. У некоторых его совсем немного, словно они такими становятся. Большинство во дворце не первый год, и в их преданности я бы сам в жизни не усомнился!

— Дал ли что-нибудь осмотр тел? Как их повелитель обращает их?

— Ничего, что могло бы нам хоть отдаленно что-то сказать про это. Ни характерных следов укуса, который оставляют вампиры. Ни следов алхимических зелий. Если что-то и было, то оно давно исчезло. Более того, в виду моих… талантов… до самого нападения я. Сам! Лично! Не ощущал ничего странного в их головах.

— То есть надежного способа, кроме как уколоть палец, у нас нет?

— Нет. И мы даже не знаем, на каком этапе синеет их кровь…

* * *

Тишина. Мало кто рискнет сунуться в лес к лисоухим по доброй воле, ибо существуют менее изощренные и болезненные способы самоубийства. Издревле этот народ практически не заключал союзов, жил особняком и окружающие знали о нем исчезающе мало. Жестокость лисоухих прочно вошла в книги по истории и стала нарицательной, как и меткость. С приходом на вооружение регулярной армии огнестрельного оружия, новые модификации которого коротышки придумывали непрерывно ситуация изменилась. Более лисоухие не имели такого преимущества в открытом бою, как раньше. Но природный дар отлично видеть в темноте, вместе с ловкостью, выносливостью и нечеловеческой силой делали их опасными противниками, которые теперь предпочитали нападать тогда, когда их меньше всего ожидали.

Крупных проблем с ними не было со времен той самой памятной войны, когда был сражен их король, все больше мелкие набеги, причин которых никто не знал. Они приходили, убивали всех, включая скот, так же тихо уходили. Ни разбоя, ни насилия. Хотя из-за этого люди давно ушли из приграничных территорий, лес лисоухих так и остался в своих границах. А вот их воины все же не ленились иногда проделывать далекий путь, чтобы отправить в чертоги мрака еще кого-то из так ненавидимых ими людей.

Почему они это делали? Это так и оставалось загадкой.

Несколько раз, когда лисоухие совсем наглели, коротышки подгоняли к лесам свою артиллерию, и устраивали арт-обстрел близлежащих лесов, после которого все вновь затихало на несколько лет. Очень часто, они совмещали это с демонстрацией своих новых разработок заказчикам. Прочесывать леса, простирающиеся до самого восточного побережья, не хотел никто.

Фигура в темном плаще нарочито медленно шла по лесу, не обращая внимания на то, что за ней наблюдают. У него не было оружия, шел он тихо, но вокруг него все равно витал запах угрозы, намного больший, чем, если бы он был до зубов вооружен. Он ждал. Час за часом медленно шел и ждал, пока у наблюдателей не кончится терпение, и они не покажут себя. Наблюдатели были терпеливы, но после восьми часов даже их терпение кончилось.

— Стой.

— Стою.

Путник знал, что его силу чувствуют, и потому ни один из них не рискнет пустить стрелу.

— Кто ты и почему осмелился вступить в эти леса?

— Мое имя не играет роли. Что касается второго, то есть разговор. С главным. Или главной.

— И ты считаешь, что тебя прямо так сразу и препроводят к верховной?

— Все зависит от того, понимаете ли вы, что я могу дать в обмен, а что отнять в случае вашего отказа. Не правда ли, лесной колдун? Ведь ты чувствуешь, кто я?

— Чувствую.

— Хорошо.

— Итак, верховный. Или верховная. Я жду.

Путник демонстративно сел на ствол упавшего дерева, всем своим видом выказывая, что его нисколечко не беспокоят натянутые луки и направленные на него стрелы.

— Хорошо — на поляну вышла лисоухая. Одного ее кивка было достаточно, чтобы луки опустились, а стрелы исчезли.

По внешности лисоухих трудно определить возраст, они быстро взрослеют, и в десять лет им можно на вид дать все двадцать. Но после, время для них замирает на долгие годы. Никто толком и не знает, сколько они живут. Одни считают, что тысячу лет, другие — сотню. Одни считают, что они взрослеют лишь за сотню лет, другие настаивают, что десятилетний лисоухий в своем умственном развитии превосходит своих человеческих сверстников, по крайней мере, в два раза. Но наверняка не знает никто.

— Итак, я слушаю.

— Так вот она какая, верховная лисоухих — путник окинул ее оценивающим, едва ли не наглым взглядом. Посмотреть было на что. Тонкая фигура, стянутая желтоватыми одеждами, не стеснявшими движений, тонкие белые перчатки, светлые волосы, аккуратно убранные так, чтобы не мешались в бою. В ее поистине лисьих ушах видны серьги из мутного зеленого камня. На плече ее сидела белка, ухоженная, вычесанная и удивительно пушистая. Ее верный шпион и помощник. Одной мысли хозяйки было достаточно, чтобы зверек спрыгнул с плеча и скрылся среди ветвей. Янтарные глаза смотрели холодно.

— Я думаю, Вы здесь не только чтобы насладиться моим видом — холодно произнесла верховная. Не будь этот чужак столь подозрителен, за один такой наглый взгляд она бы всадила ему в глотку стрелу.

— И впрямь. Есть предложение, которое заинтересует Вас.

— И от которого мы, надо полагать, не сможем отказаться?

— И впрямь. Это бы меня огорчило, а те, кто меня огорчают, к великому сожалению для них... долго не живут. Зато... В случае если вы все его примите, у меня есть кое-что, что немного отсрочит бесславный конец вашего, с позволения сказать, короля. Или как там звучит его титул?

— Что...

— Да, да, не притворяйтесь, я знаю, что он не был убит. Ранен, обескровлен, доставлен домой, и с тех пор медленно, но верно погибал, вытягивая из своих подданных остатки жизни. Я прекрасно знаю все это. У меня есть кое-что, что ему поможет.

На свет был извлечен мутный, на вид невзрачный кристалл. Однако, при виде него все, кто чувствовал то, то здесь называли "светом жизни" дернулись. В нем крылась сила, такая сила, о которой смертные могли только мечтать.

— Сердце мертвого бога. Способное... Нет, оживить его оно не оживит, слишком уж его хм... помяли сильно, но вот немного, на несколько тысяч лет отсрочить бесславную кончину — легко может.

— И ты его просто так отдашь нам? — взгляд лисоухой был прикован к кристаллу и зачарован им настолько, что она более не обращала внимания на то, что взгляд гостя все так же скользил по ее фигуре.

— Конечно, нет. Условия, иначе бы я просто так не пришел.

— Какие же?

— Твой народ будет нападать на центральное королевство. Там, где я скажу и тогда, когда я скажу, столько, сколько я скажу.

— То есть фактически мы должны будем сами истребить себя. Бросить всех до единого на заставы королевства, чтобы когда-то получить это сердце? Мертвым оно не нужно.

— Если потребуется. Но камень... его, так и быть, вы получите авансом. Держи, красотка, не расстраивай меня.

Путник небрежно кинул камень и лисоухая ловко его поймала. Этим самым она приняла условия сделки. И во взгляде теперь была видна обреченность. Гость прекрасно знал, что лисоухие не смогут от этого отказаться. Особенно когда они знали, что одно малейшее желание этого столь странного гостя, и они все будут мертвы.

— Это все?

— Все? Ах да. Еще, пожалуй, тебя... Чтобы закрепить нашу сделку. Больно ты красивая. — Гость рассмеялся — Прямо сейчас.

— Хорошо — еле слышно прошептала лисоухая, подавив гнев в зачатке. Отдав камень спутнику, она дала остальным знать, чтобы они ушли.

— Вот это мне нравится, девочка. Разумный выбор.

* * *

Сейчас, когда все разошлись, в зале осталась только Артелайл и Кридоксен. Даже Фетту и Тетту Артелайл умудрилась выставить за двери. То, что хотел ей сказать верховный маг, было явно не для чьих либо еще ушей.

— Артелайл.

Кридоксен выглядел очень обеспокоено. В такие минуты, когда он морщил лоб, он казался совсем старым, сломленным... А сейчас он выглядел и того хуже — сейчас он еще и боялся. Боялся за Артелайл.

— Артелайл. Я понимаю, что выбора не было, но Женекерс...

— Кридоксен. Выбора и впрямь не было.

— Артелайл. Я не вижу грядущего. И я боюсь, как и все мы. Ты не ведаешь, какого зверя ты выпустила на волю.

— Зверя?

— И впрямь. Он не зверь. Он... он не подобен ничему, что было до нас под этим солнцем. Я его даже не могу назвать зверем, ибо зверь это что-то простое и понятное. Артелайл, Женекерс, это что-то... Другое.

— Почему ты так считаешь?

— Немногие знают, о том, что было после того, как Женекерс сразил великого атамана степняков. Истощенная войной страна не знала этого, и с радостью стала зализывать раны, даже не интересуясь, куда делись степняки. Артелайл, Женекерс не остановился на Поле Крови. Сам он отправился в cантарин, а вот его войска продолжили путь. И в тех степях не стало ни одного кочевника. Женщин, детей, стариков... Эти существа не знали пощады, и просто истребили всех. Выследили, окружили, истребили. По сути безоружных людей. Их не интересовало ни золото, ни женщины. Единственная цель, которую они преследовали — уничтожить. И довели дело до конца, не оставив ни одного живого степняка — только пустые поселения да разбредающийся в страхе скот, который они не трогали.

Хранительница вздрогнула. Это казалось жутким.

— Артелайл, я читал воспоминания Ривекли, тогда при Илейнии ставшим верховным магом, после Лиерки. Он писал о том, что в степях остались лежать лишь кости, потому что воинство пустынного мага переваривало плоть падших врагов. Одни пытались бежать. Другие пытались сражаться. Третьи молили о пощаде. Армия Женекерса уничтожила всех. Конечно, Женекерс подчиняется тебе, такова его... суть. Но Артелайл, будь внимательна, о чем его просишь. Я не знаю, почему он поступил так. И я не уверен, что будет... удобно спрашивать у него.

— Напротив. — Артелайл вздохнула, вспоминая то, что знала о маге — Он не знает злости, не знает стыда и не знает жалости. Все это у него отнял Колодец. И если ему не сказать... Он это может повторить. Я вижу, что это будет наилучшим. Тем более что он сейчас войдет сюда. Женекерс и впрямь зашел в зал. То ли не хотел оставлять хранительницу одну, то ли хотел что-то спросить. Так или иначе, его вопросу так и не было суждено сегодня быть заданным. На его месте кто-то бы искал оправдания, другой бы назвал это ложью и разозлился. Женекерс лишь кивнул, выслушав хранительницу.

— Да. Все было именно так. Они были угрозой, а я действовал тогда самым простым образом. Устранял угрозу полностью, руководствуясь тем, что дети оставшихся в живых будут считать священным долгом отомстить за павших в бою. Таковы их традиции.

— И... Ты так просто... смог это сделать?

— Да. Отчасти поэтому Илейн стала опасаться меня. Я так считаю. Сейчас, я бы не счел это разумным, учел бы исторический опыт, и воздействовал бы на выживших извне, постепенно приведя их к миру с центральным королевством. Это было бы сложнее, но лучше из моральных соображений. Но тогда это казалось самым простым решением насущной проблемы.

Голос Женекерса был спокоен.

— Я отправил все воинство преследовать и добивать противника, когда остатки попытались уйти с Поля Крови, не установив никаких ограничений. Ими управлял Евклид. Тогда он был намного примитивнее, нежели стал сейчас, и я узнал о том, что все выполнено, только как закончил разбираться с фигурой, известной Вам как Лиерки Предатель.

— Иными словами, ты был занят Лиерки, и не учел, что Евклид исполнит приказ уничтожить врага буквально.

— Это было бы оправданием. Я не мог этого не осознавать.

Артелайл было жутко. Хотелось злиться на него. Было тяжело представить, сколько людей были убиты его созданиями. И лишь ее дар удержал ее от резких слов. Она прокрутила в голове с десяток вариантов этого диалога, словно клещами вытаскивая подробности и, вздохнув, произнесла ответ за Женекерса.

— Тебе банально было не до того, чтобы думать о последствиях приказа.

— Да. Безопасность Илейн была для меня важнее на тот момент и вытеснила все остальное. Можно и так сказать, но это было бы оправданием.

Артелайл кивнула, едва заметным взглядом остановив Кридоксена. Ответ она произнесла лишь когда Женекерс ушел.

— Похоже, что и впрямь выбора у него не было.

— Выбора?

— Илейния не могла не знать, чем это закончится. Она могла остановить Женекерса. Но она того не сделала. Она не могла наперед не знать, что занятый предателем Лиерки Женекерс не остановит свои войска. И я боюсь, это было еще одной причиной, почему наш друг провел столь много времени в склепе. На месте Илейнии я бы не смогла смотреть спокойно в глаза тому, кого бы так предала и использовала бы как мясника.

— Друг ли?

— Кридоксен. Я не знаю. Благодаря ему я вообще хожу и жива. Я знаю точно, что могу просто сказать ему, и он ляжет в свой саркофаг без лишних вопросов и сам даже закроет его крышкой. Но тогда меня положат на погребальный костер уже через несколько дней. Выбора у меня все равно нет. И... Мне жалко его.

— Жалко?

— Да. Он потерял и так слишком многое. Связал себя узами, что для него прочнее, чем для людей клятва. Стал... чем-то... страшным... И все ради той, что его предала, использовала как мясника и обрекла на одиночество. И тот факт, что он не чувствует боли предательства не меняет ничего.

Артелайл вздохнула, перевела дух и продолжила, уже не сдерживая слезы.

— Кридоксен. И знаешь что самое страшное? Я бы поступила так же. Поступила бы, потому что наперед бы видела, к чему приведет мой выбор. Потому, что я хранительница. И... — Артелайл всхлипнула — Знаешь, чем мы с ним похожи? Он не чувствует. А я слушать чувства не имею права. Хотя бы потому, что обречена видеть к чему это приведет.

Старик сел чуть ближе и обнял девушку.

— Тихо, не плачь. Все хорошо, Артелайл. Слышишь?

* * *

— Великие леса, как же я хотел всадить в эту наглую морду стрелу, по одной в каждый глаз...

— Я рада, что ни ты, ни кто-либо из твоего отряда этого не сделал. Иначе было бы... Боюсь, мы бы все были мертвы.

— Да, теперь мы в несколько лучшем состоянии. Но надолго ли? Ведь нам придется четко следовать его приказам, и мы не знаем, сколько и без того немногих наших сородичей мы обрекли на смерть.

— Нет, Лазурный — Янтарная продолжала ходить по зале совещаний, не останавливаясь ни на секунду. — Следовать его приказам, это гибель. Выживут... Если выживут, единицы. И то, если его план завершится успехом. А если нет?

— Мы и так обречены, сестра. Если бы мы отказались... от нас не осталось бы и следа. Я сам был там и чувствовал, что он сотрет нас в порошок даже не напрягаясь. Всех.

— Я понимаю это... Именно поэтому, я... пошла на... все это. Выбора не было.

— И что нам остается?

— Я думаю... Что теперь у нас выбор есть, не очень большой выбор, но все же. И непростой, потому как если об этом узнает Он... Нам конец.

— Когда ты и твой народ слабы настолько, что с ним никто не считается — любой выбор непрост, — согласился Лазурный.

— Я думаю, что стоит обратиться за помощью. В конце концов, он не заключил нерушимого договора, и мы имеем на то полное право.

— К кому, сестра? В центральном королевстве нам лучше не появляться, мы враг. Древний. Там это каждый ребенок знает.

— Нет. Я думаю, к тому, кто за нами следит с... не таких уж и давних пор. И из-за кого не спят ночами порой те, в чьих жилах течет древний дар видеть больше других.

— Что мы сможем ему предложить? Он собственноручно истребил сотни степняков в сантарине, а позже срезал голову с их предводителя, даже не вспотев. А потом вырезал без сожалений всех до единого, кого нашел в степи. Мы для него, назойливая муха, что мы есть, что нас нет. А если будем малейшей угрозой для сантарина — нас постигнет судьба кочевников.

— Я не знаю. Но утопающий хватается даже за малейшую соломинку.

— И что ты ему предложишь? Себя? — Лазурный осекся, посчитав, что он сказал это слишком резко. Сейчас после всего случившегося, сестре было и без того тяжело.

Янтарная молчала несколько минут, потом продолжила, почти шепотом.

— Если придется. Ты подумал, что будет, если все пройдет успешно. Если хотя бы треть из нас выживет, а он захватит столицу?

— Он будет править, и получит силу хранительницы. И я не знаю, что нам достанется при его правлении.

— Вот только, записи Древнейшего говорят об обратном. О том, что если он обагрит кровью хранительницы сердце колодца, всего этого мира не станет. А сам он... уйдет куда-то, далеко. Откуда когда-то пришел к нам.

— Ты... — лазурные глаза лисоухого широко распахнулись от удивления. — Нарушила запрет и прочитала их?

— Да. К сожалению, пришло время нарушать некоторые запреты. И я знаю теперь истинные причины, по которым высший пошел войной на Сантарин. Но и это не важно. Не важно, как сложится грядущая война… Мы проиграем в любом случае.

— Я этого не слышал, Янтарная. Надеюсь, то, что ты нарушила запрет... не дойдет до остальных. Но раз ставки столь высоки... Не откладывай сестра, и езжай. Но знай, что времени у нас слишком мало. И пускай тебе улыбнется удача.

* * *

Виллам бросил последний взгляд вниз, на Сантарин, и развернулся к стоящей рядом Ивели.

— Ивели, подготовь все к приему гостя, мы будем через пару часов.

Девушка кивнула, и ушла отдавать распоряжения, в то время как Виллам вздохнул и поглядел на часы. Подарок коротышек тикал все так же на его руке вот уже тридцать пять лет. И хотя Кикарос предлагал ему неоднократно стеклянные часы на слезах пустыни, что светятся в темноте и могут намного больше, Виллам предпочитал механику.

Пора.

Земное притяжение дернулось под напором воли Султана Висящих Островов и, окончательно сдавшись, отпустило его. "Верх" и "низ" поменялись местами, и Виллам стал "падать" куда-то в небо. В ушах свистел ветер, пару раз он пробивал насквозь пушистые облака, щедро оставлявшие на память воду на его мундире. Через сорок минут стремительного полета (или падения), когда он почти замерз, стало заметно теплеть. Уже скоро.

Потолок появился внезапно. Идеально ровная поверхность небесного хрусталя была практически незаметна, и не порождала бликов, как если бы ее не было. И лишь место, где в небе виднелась огромная рукотворная ниша, давало понять, что потолок близок. Виллам замедлил полет и спустя несколько минут мягко приземлился на него. Хотя он так делал уже не один и не два раза, это было чудно как в первый раз. Казалось, что он идет по идеально плоской равнине, к огромному котловану.

Этот огромный "котлован", на строительство которого ушло чуть ли не десятилетие, сейчас был портом, который мог принять весь столичный остров. Именно здесь, раз в пять лет между кроу и островами шла торговля. Сейчас же, до следующей "Великой Небесной Ярмарки" было еще три года, и здесь было пусто.

Виллам прошел по потолку до входа в пещеру, и вернул себе прежний вес. Теперь он стоял на площадке перед огромной дырой, через которую внизу виднелись облака. Сквозь прозрачный, как вода хрусталь внизу виднелись проплывающие внизу облака

— Приветствую, друг мой — послышался хриплый голос.

— Здравствуй, Кевендиш. Я рад тебя видеть.

Пожилой кроу пожал руку султану. Темно-серую его кожу давно избороздили морщины, красноватые глаза смотрели с любопытством сквозь черные очки. Морщинистое лицо обрамляли длинные снежно белые волосы, контрастируя с кожей. Трудно и сказать, были ли они седыми, или такими с рождения — слишком у многих кроу волосы белее белого с самого рождения.

— Чего-нибудь горяченького, замерз по пути сюда?

— Не стоит, давай отложим напитки до того момента, как спустимся ко мне.

— Твоя правда. Я готов.

— Тогда не будем терять времени.

Виллам взял старого друга за руку и вместе они шагнули в пропасть.

Путь вниз занял больше времени. Виллам здорово затормозил их падение, зная, что перегрузки очень опасны для кроу, тем более в таком преклонном возрасте. Они и в молодости не могли никогда похвастаться хорошими сосудами. Наверное, сказывалась жизнь под землей. За час они все же уложились и аккуратно приземлились прямо на центральную аллею Столичного Острова. Люди, привычные к такому появлению Виллама не удивлялись, лишь приветственно кивали.

— Добро пожаловать, вот мы и дома.

— Признаюсь, это третий раз, когда я совершил этот полет, и в третий раз даю себе торжественную клятву не делать этого более. Но, на этот раз дело важное.

Виллам кивнул.

— Пойдем, найдем место, где не будет лишних ушей, и будет что-нибудь согревающее.

Они миновали все так же стоящий в центре острова колодец, и пошли в сторону дворца. Их уже ждали. Для гостя была уже заготовлена чистая сухая одежда, так как из-за облачности и Виллам и Кевендиш вымокли до нитки.

Так как дворец Виллама стоял на самом краю острова, задняя стена его плавно переходила в камень скалы, а дальше была только пропасть. Именно над этой пропастью и располагался просторный балкон. Свисавшие из окон выше лозы винограда закрывали большую часть балкона приятной тенью. И здесь Виллама и его гостя уже ждал накрытый стол.

— Итак, Виллам, я попросил этой встречи не просто так. Хотя меня и называют "Сторожем Глубин", я слежу за тем, что твориться выше, и последние события вызывают у меня тревогу.

— Междоусобицы?

Кевендиш поморщился и осушил бокал с вином.

— Если бы. Кланы могут сколько угодно лить кровь друг друга, мне без разницы. Прошлое дало всем хороший урок не соваться наверх с клинками наголо, а то, что они режут глотки друг другу меня практически не касается. Нет, кое-кто хочет повторить ошибки прошлого. Трем... По крайней мере, о трех я знаю, весьма радикально настроенным кланам заплатили. Кто-то сверху. И заплатили очень хорошо.

— За что?

— Фактически наняли, чтобы те резали глотки в некой войне, которая должна скоро начаться. К хранительнице не ходи — цель Центральное Королевство. У каждого из кланов есть свои выходы на поверхность, я смог разузнать примерно, куда могут выйти эти три клана. Это где-то на западе Королевства, близ озера Армиль.

Виллам задумался. Эта часть королевства от моря и пиратов защищена горами, и царством мертвых. Издревле самое безопасное место всей страны, до которого не дошли в свое время даже степняки. Там если кто и умеет держать клинок и стрелять из мушкета, то пожилой ветеран, решивший на старости лет найти местечко как можно спокойнее.

— Что про них известно?

— А ничего толком. Это кланы "глубоких земель", которые жили особняком. Наиболее ретиво хранят древние заветы Великого и Мудрейшего. Ходят слухи, что у них даже есть какие-то его регалии. Живущих на поверхности они ненавидят, как и сородичей, кто живет с ними в мире. Пожалуй, они единственные, у которых остался тот фанатизм, выколоченный вместе с дурью из остальных громыхалками в памятной войне. Они вечно конфликтуют со всеми соседями, потому, когда они притихли — это вызвало, по меньшей мере, удивление. Что еще тревожит меня — их жрецы внезапно получили в руки в разы больше сил, чем у них было до этого. И я подозреваю, что это как-то связано с условиями, на которых их наняли. Сколько бы им не заплатили, и чего бы им не даровали — это должно быть очень ценно. Любой из них скорее сам насадит себя на острый сталагмит, чем заключит мирный договор с тем, кто живет на поверхности.

— Есть какие-нибудь карты тоннелей, мы можем сказать, откуда они полезут?

— Шутишь? В эту часть подземелий ни один здраво мыслящий кроу не сунется. Есть более простые и менее болезненные способы самоубийства. Они фанатики. Могу сказать только примерно, и то — ничто не мешает им выкопать ходы на небольшой глубине на полкоролевства.

— Тут уж хранительницы должна увидеть. Хотя...

— Вот это тот самый факт, который всех беспокоит. Они фанатики, но не самоубийцы. А вырываться на поверхность там, где их будут ждать мушкеты коротышек, и несколько телег взрывчатки заготовленной специально для них — это самоубийство. Нет, кто-то, кто им это предложил явно сумеет либо гарантировать отсутствие хранительницы на троне в момент их атаки, либо умеет отвести ее взор. Иначе, я думаю, они бы не ввязались в эту авантюру. Идиотов среди них немного. Идиоты среди кроу хоть и бывают, как правило, долго не живут.

Виллам задумчиво изучал грани бокала, пытаясь осознать что происходит. Пока он знал только одно — Женекерса надо поставить в известность как можно раньше.

— Благодарю, Кевендиш.

— Не стоит, Виллам. Это не моя инициатива. Там, где я живу, я бы об этом не узнал. Но вот остальные кланы заметили неладное, и спешат передать весточку через тебя. Большинство не заинтересовано в войне, и высоко ценят сложившиеся торговые отношения. Они даже думали в срочном порядке отправить своих послов...

Виллам вспомнил, что в культуре кроу посол — это по определению соблазнительно одетая жрица, имеющая немалые силы, и прошедшая все, какие только можно отборочные конкурсы красоты. Это пошло с тех самых времен, когда заключение мира между кланами кроу закреплялось свадьбой, и задача "посла" заключалась больше в процессе соблазнения подходящего кандидата. Ну и попутного выявления их военных секретов. Даже слова "посол" и "невеста" в их языке были однокоренными.

— Это было бы подозрительно, тем более, что...

— Тем более, что мы все знаем, каких "послов" пошлют кланы, — рассмеялся пожилой кроу.

У Виллама в голове проскочила сумасшедшая мысль таки согласиться на предложение, но с "послами" дать работать Женекерсу. Или Ланне. Но потом тот ее отбросил. Женекерс намеков этих красоток не поймет, а Ланна... Ланна перегрызет им глотки, так как увидит в них конкуренток, а потом и самого Виллама покусать может...

— Да уж. Сколько, говоришь, там кланов всего изъявили это желание?

— Тридцать шесть, что объединены Великим Подземным Союзом. Потому, после коротких переговоров кланов, меня назначили этим самым послом.

— Ну, тогда тебя можно поздравить.

— Не уверен. Я уже не молод, и так получается, как уже отметила однажды моя дочь, что я занимаю теперь пост, который за всю историю принадлежал исконно женщинам. Есть и еще одна деталь. Ходят неофициальные слухи, что жрецы еще нескольких кланов Союза прибавили в силе, и заметно. Так что возможно — их больше, и кто-то пытается усидеть на двух стульях, приняв в нужный момент сторону победителя.

— Час от часу не легче.

— С этим ничего не поделать, я боюсь. Могу я тебя попросить об одном одолжении? Неофициально.

— Каком?

— С тех пор, как заварилась эта каша, я опасаюсь. Не за свою жизнь, я прожил уже слишком много, чтобы бояться за нее. За жизнь дочери. У нее есть... Некоторые таланты, но я пока не отдавал ее жрецам на обучение. Пример матери, двух старших сестер и брата, сгинувших в междоусобицах послужил ей горьким уроком, и мы держали ее способности в тайне. Я хочу, чтобы она осталась жить и училась на островах подальше от этой мышиной возни.

Виллам задумался. Старик был хитер. Быть может, это и есть его посол по всем историческим канонам кроу? Только тот, кому ОН доверяет, а не те, кому доверяют кланы. Проверим.

— Хорошо, я могу поговорить с моими магами, возможно, ее смогут чему-то научить здесь. У меня конечно не Сантарин...

— В Сантарин, прошу, не надо. Я боюсь ее потерять в грядущей войне. Она последнее, что у меня осталось от семьи. И... еще кое-что. Пускай она подальше держится от политики. Я, конечно, это вбил в нее, но если кровь ее матери взыграет... До добра это ее не доведет.

Свой человек в Сантарине был бы желательнее, но Кевендиш туда не захотел отправлять дочь, потому как боится за нее. Либо его интересует только происходящее здесь. Виллам был склонен доверять Кевендишу, но все же решил при случае спросить подробности будущего этой девочки у Артелайл. А пока — лучше не вызывать лишних подозрений и не оскорблять старого друга. Пока же Виллам принял за рабочую гипотезу то, что это правда. Но если все так, и даже глубокоуважаемый всеми кланами "Страж Глубин" боится, что им будут манипулировать при помощи дочери...

Виллам понимал, что это все очень и очень серьезно.

Глава 8

Неделя выдалась удивительно пасмурной, как если бы Столичный Остров улетев забрал с собой хорошую погоду. Темные тучи низко нависли над Сантарином, и то и дело лили вниз потоки холодного дождя, принесенного ими откуда-то с севера. Молнии то и дело освещали город, частенько ударяя в высокие шпили Сантаринского Дворца.

Хранительница еще не спала, несмотря на поздний час. Фантомные боли, как и предупреждал Женекерс, были весьма... неприятны, как сказал бы все тот же пустынный маг. Но если для него боль не отличалась от всех остальных ощущений, и он ее спокойно мог игнорировать, то для Артелайл последняя неделя стала одним жутким кошмаром.

Девушка взяла с комода стакан и, поморщившись, выпила обезболивающее. Эликсир на основе все того же сока арнипулы как всегда отдавал горечью, и заставил ее невольно сморщиться. Помимо обезболивающего, там было и снотворное. Завтра важный день, и она должна поспать, хотя бы немного. Это Женекерсу безразлично, как она выглядит. Даже будь она оборванной попрошайкой в лохмотьях, для него она все равно останется хранительницей, которую он обязан защищать.

А вот высшему свету не все равно. Малейшее резкое высказывание, отклонение от этикета и об этом завтра будут трезвонить все, добавят от себя подробностей, и смешают с грязью при малейшей возможности.

Такова их суть.

Впрочем, Артелайл отличалась от остальных. Ей было позволено больше, как и всем хранительницам. И она видела последствия каждого своего слова намного лучше, чем другие. Даже сейчас, когда по причинам ей едва ли понятным ее видения подернулись туманом.

Она еще лежала около получаса, прежде чем забыться сном, вздрагивая каждый раз, когда город освещала очередная вспышка молнии. Но сон не принес покоя, лишь кошмары. Сквозь алый туман она смотрела куда-то на юг, и слышала крики.

“Палач, палач идет!”

Она не могла рассмотреть ничего сквозь туман, лишь слышала крики боли и ужаса, от которых в жилах стыла кровь. А еще она чувствовала смерть и безумие. Кто бы ни действовал там, он наслаждался страданиями своих жертв.

Ее разбудил писк. За окном практически ничего не изменилось — тучи все так же плотно закрывали солнечный свет. Шкатулка на комоде то и дело попискивала, напоминая, что пора просыпаться.

Хранительница откинула одеяло и с большим трудом и передвинулась к краю, чтобы дотянуться до источника неприятного звука. Стоило ей открыть шкатулку, как из нее раздался голос.

— Доброе утро, Артелайл. Напоминаю, что сегодня через четыре часа приедут гости. Первыми ожидается делегация Жемчужных Островов, в составе которой лично прибудет сама Хелькаса, делегация Кроу уже поднялась из Врат Подземелий, и ожидаются чуть позже…

— Благодарю, Евклид.

Артелайл извлекла из шкатулки две небольшие стеклянные капсулы, и, стараясь не смотреть, установила их в протезы. Слез пустыни хватало на два, максимум три дня, после чего их надо было менять. Помимо этого, почти каждую неделю Женекерс своей силой снимал начинающееся воспаление.

Как объяснил ей сам маг, такие протезы впервые научились делать коротышки, чье тело от природы очень терпимо относилось к подобным издевательствам, и это не вызывало неудобств. С людьми же было намного сложнее. Когда Женекерс потерял руку, он опробовал технологию коротышек на себе, дорабатывая ее в меру своих возможностей. Но наследие Гвивеллы было единственным, что позволило Женекерсу, а теперь и Артелайл пользоваться этим с минимальными неудобствами. Женекерс говорил, что для того, чтобы решить эту проблему окончательно, ему не хватало принесенных из родного мира знаний, потому он вынужден был полагаться лишь на то, что было доступно здесь.

На приведение себя в надлежащий вид у хранительницы ушло почти полтора часа. Фетта и Тетта были совершенно непрофпригодны, как служанки и при всех их достоинствах, не могли сделать простейших вещей. Например, помочь уложить ей волосы в прическу, подобающую сегодняшнему торжеству. И на все вопросы, Кикарос пускался в пространные рассуждения о том, как тяжело это реализовать.

Было и еще кое-что, что вызывало у Артелайл опасения. Сон. Быть может просто гроза, или перенесенные не так давно ужасы нападения на дворец, которые даже спустя месяц стояли перед глазами, но в бессвязных снах ей чудились смутные ведения... И угроза.

Она не могла сказать точно ничего, вчера это были лишь смутные образы и звуки. Крики людей, языки чудовищного синего пламени... Сегодня в криках она разобрала слова “Палач”.

Артейлайл дернула головой, сбрасывая наваждение, и заставила себя вернуться к насущным делам.

* * *

Для Женекерса вчерашний день и не заканчивался. Он продолжал работать. Помимо делегации Жемчужных Островов, сегодня сюда должны были приехать представительства сразу четырех небольших государств южного побережья, главы почти половины самых крупных городов королевства, и, что самое любопытное, представительство Кроу. Женекерс был в курсе того, что среди Кроу что-то замышляется, но вот что скажет Хранительнице их представитель?

Так или иначе, нужна была информация. А это значит, что он, как и Евклид, должны слушать и слышать все, что тут будет происходить. Благо, это было сравнительно просто реализовать для него.

Сейчас он спустился из своей комнатушки, где проводил ночь и шел в сторону парадного зала. Хотя он уже давно не нуждался во сне, он решил, что окружающим не стоит об этом знать. Ведь именно отсутствие потребности в сне в первую очередь соотнесут с легендарным Женекерсом. За всю историю он единственный, кто отличался этой весьма любопытной особенностью.

— Михаил! — Голос принадлежал улыбающейся светловолосой девушке, подпиравшей сейчас своей спиной колонну.

— Простите, мы знакомы?

Мозг Женекерса успел за те пару секунд, что он нараспев задавал этот немудреный вопрос перетряхнуть вверх дном всех, кого он знал лично, и не найдя каких либо ярких сходств с кем-либо, переадресовать задачу по поиску информации о ней Евклиду.

— Наверное, во сне... Или мечте, или... быть может кошмаре? — девушка засмеялась, и едва заметно продемонстрировала Женекерсу слишком длинный для человека верхний клык.

Вампир. Скорее всего. Значит одна из девочек Ланны. Намек на кошмар. Ликаса? Женекерс еще раз окинул ее взглядом, и сравнил внешность с той Ликасой, которую он помнил. Сходство было, но столь незначительное, чтобы даже он не стал всерьез рассматривать этого варианта, пока ему не намекнули.

— В мечте, говорите?

— Быть может.

Девушка подошла, и внезапно прильнула к магу, в поцелуе. Тот не сопротивлялся, наоборот постарался немного подыграть, прекрасно понимая, что это игра на публику. Кем бы эта публика ни была.

— Хм, как ты хорошо целуешься, — буквально промурлыкала она, и, чуть отстранившись, взяла Женекерса за руку и с улыбкой потащила его за собой в небольшую комнатушку.

Стоило резной дубовой двери захлопнуться, как приветливая улыбка исчезла, игривость пропала, и она, зевнув, махнула Женкерсу на единственный "гостевой" стул.

Комната, как и большинство жилых комнат дворца не могла похвастаться особой роскошью. Письменный стол, достаточно большая и мягкая кровать с балдахином у стены, которая сейчас была аккуратно закрыта цветастым покрывалом. На полу лежал цветастый ковер, явно работа мастеров юга. На пустых, большей частью, полках шкафа притаилась парочка книг.

"Истории Хранительниц. Том шесть." (Тот самый том, в котором есть жизнеописание Илейнии!) и "Слезы белых песков" (Содержит информацию о Гвивелле!).

Небольшое окно, выходящее в парк за дворцом, было плотно занавешено. Пожалуй, это единственное, что выдавало принадлежность хозяйки этой комнаты к вампирам.

— Фууух, думала я тебя никогда не поймаю.

— Я действительно хорошо целуюсь? — вопрос был вполне уместной здесь шуткой.

— Нет, как деревянный... нет, стеклянный истукан. Ощущения примерно такие же,— девушка хихикнула, — узнал?

— Пока я могу точно сказать, что ты от Ланны. Намек на сон, конечно, указывает на одну из ее подопечных, но...

— Это я, Ликаса. Просто волосы перекрасила, немного макияжа... И голос у меня немного... сломался, после того, как я отрастила зубки. Да и постарела сразу на пару лет... Не скажу, что терять наследные силы было... Приятно, но как видишь, я жива, за что тебе еще раз спасибо.

— Я вижу, Ланна тебя решила сразу привлечь к делу.

— Да. И не вздумай предложить мне место в Совете, я на это не пойду. Ей и так стоило некоторых усилий заставить меня сюда отправиться.

— Почему?

— Власть не для меня. И точка. Не спрашивай почему, хорошо?

— А если все же спрошу?

— А если все же спросишь... — Ликаса вздохнула и села на кровать, потом, помолчав немного, произнесла — Я читала о тебе. Ты ведь застал Сантарин когда еще... был человеком, так?

— Да.

— И какие чувства у тебя вызывала местная... элита?

— Страх. Каждый из них имел средства меня убрать при желании... И сделал бы, если бы не Илейн. Отвращение. Интриги никогда не были чем-то, что мне удавалось, хотя я и пытался.

— Ты ответил на свой вопрос. Ты имел шанс пожить в этом болоте немного, но достаточно чтобы понять суть тех, кто его составляет, — Ликаса закрыла глаза, и стала говорить медленнее — Фальшивые улыбки, которые светятся в толпе, подобно траурным лампам кроу... У большинства из них за душой нет ничего. Есть только слишком много власти, чтобы сохранить остатки рассудка, а в их венах течет азарт игры, от которого они не ощущают боли потерь. Для них даже собственные сыновья и дочери — расходный материал, который можно выгодно выдать замуж или женить. Все ради того, чтобы того, чтобы добиться еще большей власти. А если те против, в ход идет все от кулаков, до алхимических эликсиров. И это продолжается из поколения в поколение. Своей аристократической спесью, богатством, они пытаются показать всем, что они счастливы и успешны, скрывая этим одиночество и ущербность. Я росла в этой среде. Хотя, по сравнению с Островами, Сантарин стократ хуже...

Слеза прочертила свой путь по лицу Ликасы. Какие бы воспоминания этот разговор не вызывал в ней, это было явно не самым для нее приятным. Всхлипнув, она продолжила.

— Не хочу более говорить об этом... Прости за слабость.

— Ничего. Я понимаю, что тебе приходится учитывать собственные чувства, которые слабо поддаются контролю. К сожалению, для меня вся местная аристократия — лишь еще одни фигуры в этой игре. Не скрою, большинство из них, такие как Аркастеры, действуют весьма агрессивно, скрыто, но убивать их я не буду без серьезной на то причины. Это противоречит моим правилам. Что заставляет тебя так... переживать по этому поводу?

— Ты бы видел, что творят Аркастеры на мануфактурах, которые им принадлежат. Фактически, это рабский труд, в который загоняют людей. Риави не лучше. Забить до смерти служанку просто ради развлечения, или чтобы избавится от незаконнорожденного наследника — у них обычное дело. И дар хранительницы их не особенно сдерживает.

— Хранительницы не могут видеть все. Если судьба этой служанки никак не пересекалась и не могла пересекаться с судьбой хранительницы, то это так и останется в тени.

— Я знаю. Я ничего не могу изменить здесь, кроме как залезть к ним ночью, и испить их кровушки. И то, боюсь здесь и отравиться не долго. Дома, я видела таких же Аркастеров. Гервенсы, тогда это были они... Отец сам и рад был бы их развесить на столбах, знал, что их корабли давно подрабатывают пиратством, да кроме них некому было бы от настоящих пиратов защитить. Они хуже гнили, но с ними приходится считаться, потому что без них... Все окончательно развалится.

— Тебя пугает сложность выбора, когда оба имеющихся варианта одинаково плохи, и ведут к нарушению твоих моральных принципов?

— Да. И вертеться в этих кругах, это делать выбор между двумя проигрышными вариантами. Каждый день. Свернуть шею очередному ублюдку, или хотя бы остановить словом и получить кучу неприятных последствий, или пройти мимо, и получить в награду угрызения совести. Что бы сделал ты в таком случае? Когда выбирать приходится из двух проигрышных вариантов?

— Как было когда-то давно сказано, и не в этом мире... Единственный способ выиграть в некоторые игры — не играть вообще. Это то, что сделала ты, когда сбежала.

— Осуждаешь?

— Не имею такой возможности. Как и не имею сейчас возможности остаться в стороне от происходящего.

— Ладно. В колодец эту философию, к делу. Я искренне надеюсь покинуть это Сантаринское болото сразу, как только лорду Яда, или как там его зовут, срежут голову. Ну а пока, я официально здесь прислуживаю некой "Сайвене светлого рода Деорье". Оная здесь представляет интересы своего папашки, а на деле — Ланны. Все, что пока тебе могу сказать. Мне нужен способ безопасно передавать тебе информацию. Хотя, боюсь слухи о том, что я тебя захомутала поползут все равно.

— Через день обратись к любому библиотекарю с просьбой найти книгу "Сказки южных берегов, том тридцать восемь", получишь все необходимое. О слухах не беспокойся. О чем-то существенном меня предупредит Артелайл.

— Поняла. Ты будешь на приеме?

— Разумеется.

— Тогда, я не прощаюсь.

Женекерс ушел, а Ликаса осталась сидеть в своей комнате, давая волю чувствам. После того, как она стала вампиром, к ней словно не просто вернулась ее детская мечтательность и впечатлительность — эти качества словно бы усилились стократно, и теперь ей иногда было тяжело совладать с собой. Вот и сейчас, Женекерс казался ей красавцем... И что-то словно подталкивало ее, говорило, что как бы неплохо было бы влюбиться в него до потери рассудка...

Поток мечтаний пришлось грубо оборвать. Иногда она сама пугалась, куда могут завести ее подобные рассуждения. Надо было готовиться. Да, и влюбляться в это существо было чревато. Во-первых, он не поймет даже намека, а если и поймет — у него "правило" любить хранительницу, и уж изменить это ей точно не под силу... Если вообще существует что-то способное это сделать.

Но на душе спокойнее не стало. Ланна предупреждала, что первые месяцы после обращения ей будет тяжело совладать с собой, будет бросать то в смех то в слезы, но чтобы настолько...

Когда-то, когда она приняла решение, на душе стало тихо и спокойно, теперь же... Теперь она не знала сама, чего хочет.

* * *

Тронный зал сантаринского дворца ныне использовался лишь для торжественных приёмов. Все мало-мальски важные дела давно обсуждались в совещательной зале наверху, так как это было самое защищенное от чужих ушей место. А вот для общения с гостями в неформальной атмосфере одно из старейших помещений дворца подходило как нельзя лучше. Здесь было все, о чем можно было вести непринужденную беседу современному интеллигенту.

Например, шедевры великих художников прошлого, многие из которых в высоту превышали два человеческих роста. Для тех, кто предпочитал смотреть под ноги, весь пол был выложен разноцветной мозаикой, в которой можно было легко узнать многие сцены из "жития Иллюны".

Ну и, конечно, легендарный трон центрального королевства располагался именно здесь. На взгляд Женекерса — просто странноватый и весьма неудобный сдвоенный стул.

Левую сторону этого трона в дни торжественных приемов всегда занимала хранительница, в то время как правая традиционно пустовала. Даже регент не имел права занимать ее. Считалось, что тот, кто осмелится сесть на проклятую правую сторону трона, тот вскоре расстанется с жизнью.

По легенде, её занимал Воитель, спустившийся в этот мир вместе с Иллюной и ставший первым и единственным королём Центрального Королевства, когда длились восемь лет священного благоденствия и мира.

Старинные тексты не упоминают того, как ушёл из жизни Воитель, сказано лишь мельком, что он отдал свою жизнь, чтобы спасти хрупкий мир от "Великого мрака и боли". Хотя, некоторые историки спорят, что именно он "подарил первой хранительнице вечность", дав ей дар перерождаться из поколения в поколение в своей дочери. А как оно было на самом деле, теперь уже и не скажешь.

Женекерс все так же был в своем мундире, с которым, казалось, никогда не расставался. Выглядел он в нем вполне обыденно. Серые глаза все так же неторопливо осматривали присутствующих. А их тут было много. Помимо двух делегаций южан, делегации Кроу и Жемчужных Островов на торжественную часть приема прибыло большое количество людей. Крупные промышленники, аристократы, купцы.

Кикарос же вырядился в парадную позолоченную броню, согласно всем традициям коротышек. Подобная броня была совершенно бесполезна против современного огнестрельного оружия и очень тяжела, но она, как дань традиции, плотно осталась в культуре коротышек. У них она выполняла у них примерно те же функции, что у людей парадный мундир.

— Доброе утро, Михаил.

— Доброе, Кикарос.

— Михаил, хочу представить Арви, это уважаемый оружейник из Герфены, хранитель секрета поистине чудной мышечной стали, которую мы имели честь опробовать в нашем последнем проекте.

— Вы мне льстите, Кикарос.

— Ничуть.

Этот коротышка обладал схожей с Кикаросом комплекцией. Рыжая борода его была очень ухоженной и коротко остриженной так, что едва касалась груди. Голубые глаза с интересом разглядывали Женекерса. Уродливый шрам протянулся по его щеке от левого глаза почти до самого левого уха. К слову, левое ухо у коротышки отсутствовало. Его заменял позолоченный раструб, делавший его голову немного асимметричной. Одет он был в широкую золотистую броню, не уступавшую своим блеском броне Кикароса, и выглядел по меркам коротышек более чем представительно.

— Рад знакомству.

— Взаимно. Признаюсь, мышечная сталь тонкой работы никогда не пользовалась особым спросом. Лишь у отдельных мастеров, что занимаются игрушками, да часовщиков. И плоды их ремесла могли себе позволить единицы. Но объемы, в которых Вы готовы ее закупать меня, мягко говоря, шокируют. Могу ли я узнать, какое ее ждет применение? Готов поклясться памятью гор, что не буду использовать это знание в своих делах.

Это было не очень приятное любопытство со стороны поставщика. Весьма перспективного. Даже несколько опытных образцов потребовали столько волокон этого чудного металла, сколько закупалось у Арви за год. И это породило вопросы. По счастью, у Женекерса был на это готов ответ.

— Я думаю, Кикарос не откажет Вам в любезности продемонстрировать плоды наших работ. Уверяю Вас, Вы не будете разочарованы. Но в связи с секретностью, Вам придется забыть то, что Вы увидите.

Это немного расстроило коротышку, но любопытство в его сердце уступало желанию наживы.

— Да в колодец применение, просто скажите мне, забиваете ли вы этим склады, чтобы через год прекратить закупки или же потребность будет сохраняться?

— Смею Вас заверить, потребность будет только расти ближайшие десять лет. В этом я настолько уверен, что готов заключить договор о поставках на эти десять лет, а под клятву памяти гор обеспечить предварительную оплату годовых поставок.

— Я так понимаю, расходы понесет казна?

— Нет, это бы вызвало неуместные вопросы. Я не хочу скрывать, материал необходим нашему ордену и только для него. И оплату мы производим из своих средств.

Поговорив о мелочах, Арви ушел, явно крайне довольный заключенной сделкой. Как Кикарос и говорил, он хоть был не самым лучшим из мастеров, но далеко не худшим. И самое главное — он не будет задавать вопросов, так как упустить такой договор ему не с руки. Тем более, кому может быть нужна эта тонкая мышечная сталь? В оружейном деле она не использовалась. Для некоторых видов ловушек использовали более грубую и дешевую мышечную сталь, обладавшую большим усилием и большей прочностью. А раз так, то и особого повода для беспокойства у мастера не было.

Картина выходила сложная. Вся созданная Женекерсом инфраструктура зависела от сотен поставщиков. Всего их было за это время восемьсот тридцать четыре, из них лишь около сотни сейчас были активными, а больше половины уже и не существовали. За четыре сотни лет Евклид умудрился сделать многое, и даже найти, явно не без помощи Кикароса сравнительно устойчивые источники финансирования, поддерживать контакты со старыми поставщиками, и даже найти несколько новых. Запущенная Женекерсом однажды система не просто работала как часы, но и совершенствовалась даже без непосредственного участия создателя.

Женекерсу очень не нравилась эта зависимость от внешнего мира, но иначе поступать было и нельзя. Как он не пытался, сделать свою инфраструктуру полностью независимой от внешнего мира он не мог.

И в первую очередь это касалось металла. Коротышки давно были монополистами в металлургии, и никто даже не пытался с ними конкурировать. Более того, банально не мог. Наговоры, которые знали только коротышки, давали металлам самые разнообразные свойства. Для Женекерса не был тайной секрет производства мышечной стали. Но кроме как коротышка, имеющий склонность к этому по праву рождения мог выполнить необходимые операции и получить результат.

Именно поэтому с этой зависимостью приходилось мириться.

Тем временем, своё место чуть в стороне от гостей занимали музыканты. Женекерс лишь мельком скользнул по ним взглядом. Из-за массивных барабанов, с любопытством разглядывал собравшихся гостей молодой коротышка. Рядом с ним настаивал скрипку болезненно тощий южанин. Смуглая кожа, чёрные как смоль волосы... Ещё двое были явно братьями, так как были похожи, как две капли воды. Светловолосые, голубоглазые, исподволь посматривали на гостей. Инструментов у них Женекерс пока не заметил. Последней среди них была девушка в легком платье. Неестественно зелёные, прямо таки изумрудные глаза ее скользили по залу. В какой-то момент её роскошные светлые волосы дернулись, и Женекерс увидел, что ещё ухо имеет не совсем правильную форму. Немного, едва заметно, заострено, а на самом кончике видна совсем маленькая, едва заметная кисточка.

Лисоухая? Здесь?

Евклид послушно предоставил имеющиеся фотографии лисоухих из архива, которых убили в ходе очередного их налета на деревню. Хотя тела на тех фотографиях были явно не в лучшей форме, форму ушей можно было рассмотреть во всех подробностях. Одного взгляда Женекерсу было достаточно, чтобы сказать, что гостья не была чистокровной лисоухой. Полукровка, скорее всего потомок одного из изгнанников лесов. Редкость, учитывая, что в королевстве им не особенно рады.

Тем временем приготовления завершились, и из ниши, где расположились музыканты, полилась спокойная музыка.

Артелайл тем временем закончила разговор с представителем кроу, и подошла к Женекерсу.

— Я вижу, Вы на страже, мой друг.

— Разумеется. Хранительница, смею обратить внимание, что...

— Лисоухая? Я знаю, я сама их пригласила, Женекерс. Оно того стоит... Извиняюсь, я сейчас.

Артелайл кивнула, и подошла к нише, где располагались музыканты, Там она перемолвилась парой слов с лисоухой, вызвавшей поначалу подозрение со стороны Женекерса.

— Дорогие гости, — произнесла звонкий голосом лисоухая, — для Вас, и в особенности для наших гостей великого Подгорного Союза, звучит известная песня народа Кроу "пепел подземелий".

Кроу с любопытством уставились на лисоухую, не скрывая удивления. Как подсказал Евклид, песня исполнялась на жреческом диалекте.

— Это ж их жреческий диалект! Язык морским узлом завяжешь, пока хоть слово выговоришь! — удивленно прокомментировал Кикарос.

Лисоухую же это не пугало, и с первых нот она начала петь. Печально, что Женекерс не мог оценить ни красоты мелодии, ни голоса... Для него это был лишь набор звуков. А вот на публику это произвело впечатление, и, наверное, наибольшее на гостей из глубоких подземелий. Если люди просто слушали с улыбкой, кто-то, продолжая набивать желудок угощениями, то кроу, как по команде, сложили руки на груди, что считалось среди них знаком внимания и уважения. И ни один из них не проронил ни единого слова и не отвел даже на мгновение взгляда, пока не отыграл последний аккорд. Зал взорвался аплодисментами, лишь кроу стояли все так же молча, и когда аплодисменты стихли, вся делегация низко поклонилась лисоухой, чем заставила на ещё щеки запылать. Явно к такому вниманию она не привыкла.

Музыканты подхватили легкую мелодию мелодию, а лисоухая подошла к ближайшему столику и взяла с подноса стакан с фруктовым соком, проигнорировав вина и жадно пригубила.

— Михаил, я полагаю, — хрипло спросила она у Женекерса, стоявшего рядом.

— Все верно... Изумрудная, я полагаю? — ответил Женекерс, постаравшись изобразить доброжелательность.

— Вы очень внимательны. Меня так ещё никто никогда за всю жизнь не называл... Нет. Меня зовут Илтария. Так как я родилась и выросла в Королевстве, о своих предках знаю не более чем все остальные.

— Прошу прощения, не хотел Вас обидеть.

— Не стоит беспокойства, Вы не обидели меня... Это было просто... неожиданно. Но... не будем о мелочах. — Илтария явно с большим трудом подбирала слова. Краска, словно в нерешительности то появлялось на ее щеках, то вновь исчезала, — Позвольте задать Вам практически личный вопрос.

— Разумеется.

— Видите ли, мы так решили, что помимо просто той лёгкой музыки, что Вы сейчас слышите, сыграем по одной песне для всех гостей. Для Кроу мы уже сыграли, для коротышек, жителей королевства и южан наш репертуар богат... Но вот чего хотят услышать глубокоуважаемые представители ордена телохранителей.

— Не стоит беспокойства, мы просто тут как тени.

— И все же. Не можете же Вы не любить музыку.

— К сожалению, она отвлекала бы нас от долга, — не задумываясь, выдал легенду Женекерс, — для нас любая музыка, к сожалению, как для отреченных лишь набор звуков, не более. Таково было наше обучение.

Илтария сникла.

— Это печально. Признаюсь мне, живущей этим с детства такое сложно представить... — девушка прикусила губу, должно быть, понимая глупость заданного вопроса.

— На Ваше усмотрение, глубокоуважаемая Илтария. Просто считайте, что у меня, тёмного человека, нет предпочтений.

— Ещё раз прошу прощения за беспокойство.

Илтария залпом осушила стакан и вернулась к музыкантам, а Женекерс же продолжал наблюдения. Чего такого задумала хранительница, что нарочно указала Илтарии на него?

Женекерс слушал десятки разговоров, и каждый из них подробно анализировался Евклидом. В нужный момент миллионы разрозненных фактов помогут принять взвешенное и, возможно, единственно верное решение. Но большая часть и останется где-то лежать никому ненужной массой.

Здесь были, пожалуй, представители всех богайтеших аристократических домов. А значит, и узнать можно было многое.

Вот только оценка людей им была далеко не полная. Без возможности определить эмоции собеседника многие факты были бессмысленны.

Вот Эльвейс Аркастер закончила бессмысленный диалог о погоде с Витакером Олминис, и, улыбнувшись, отошла в другой конец зала. Была ли эта улыбка таинственной содержащий намек, или же фальшивой маской вежливости? Без этого знания все наблюдения, как большая часть диалогов, были бессмысленны.

Малейшие оттенки речи, мимика лица, глаза... Вот то, что должно было нести эту информацию. И имея большой объем данных, он должен был давно научиться это видеть. В конце концов, это вполне успешно делали и дома, не имея под рукой и сотой доли тех сил и мощностей, которыми владел он... И получали намного более заметные результаты даже на меньших наборах данных.

Но как это не было прискорбно, он так и не смог выработать четких правил, по которым бы мог определять, что чувствует собеседник. Конечно, отличить улыбку от гримасы боли он уже давно мог, но на что-то более тонкое его не хватало. Почему?

Вопрос оставался без ответа. И наиболее рациональным было предположение, что это искусственное ограничение, наложенное на него духом колодца. Побывав в проклятии Жемчужных Островов он почему-то пришел к этому выводу удивительно быстро, в то время как сейчас это казалось далеко не таким очевидным.

— Правда она чудная? — спросила Женекерса подошедшая к нему Артелайл.

— Кто?

— Илтария. И эти ребята, что с ней.

— Чем?

— Детской непосредственностью, обязательностью... Среди тумана и скрывающейся в нем крови их судьба мне видна удивительно ясно, даже сейчас. И она удивительно чиста. Для них это первое выступление для такой публики. Но знаешь, Женекерс, что самое главное?

— Что?

— Даже когда Илтария станет самым легендарным голосом королевства, став единственным потомком лисоухих, кто побывает в самых священных местах подземелий кроу... Даже тогда она останется такой же. Ни слава, ни деньги не смогут ее испортить. Она будет жить скромно, а немалые деньги будет пускать на помощь сиротам, таким же какой когда-то была она. Когда-то я видела их судьбу именно такой. Теперь вижу меньше, но даже то, что я вижу сквозь туман, согревает моё сердце. Среди той грязи и черноты, что обычно приходится видеть мне, такие люди сияют ярче звёзд и возвращают мою веру в людей...

— Наконец, специально для гостей из ордена телохранителей, звучит баллада "Рыцарь льда и дева лесов".

Женекерс прислушался и без труда разобрал короткую перепалку музыкантов перед тем, как заиграла мелодия, благо “ушей” у него по залу было много.

— Ильти, ты ж ее не закончила! Концовки ж вообще нет?

— Просто импровизируй, первый раз что ли? Давай.

— Нет, но это первый когда мы играем на приёме у самой хранительницы! И импровизировать... Ильти, ты рехнулась? Это нашей обычной публике к этому моменту уже без разницы — играю я или насилую инструмент!

— Давай. Считай, что я рехнулась.

— А я рехнулся… раз тебе верю.

Зазвучала нежная мелодия и Илтария запела. Старая история появления в этом мире хладоцветов словно оживала в её песне, заставляя слушателя словно бы переместиться, прочь из этого мира и окунуться с головой в эту красивую легенду. Многие, особенно дамы, не сдерживали слез. Кикарос и тот извлек на свет золотистый платок и смахнул скупую слезу.

И опять стоило песне закончиться, как зал взорвался аплодисментами. Лишь мрачные и серьёзные кроу сохранили молчание, стоя словно статуи со скрещенными руками, как того требовали нормы их приличия.

Покинув опять друзей, Илтария вновь подошла к столикам. Зал был большой, а обругалки коротышек сильно искажали голос и для подобных выступлений совершенно не годились.

— Пожалуй, пускай небольшая, но слеза на Вашем лице это лучшая награда для меня за весь сегодняшний день, улыбнулась Илтария, когда увидела, что Женекерс смахивает слезинку.

— За подобную слабость в нашем ордене полагается суровое наказание. Но, тем не менее, это было прекрасно.

Илтария отошла от столика сияющая, что невольно заставило стоящего рядом Кикароса задать наболевший вопрос.

— Что, неужели и впрямь пробрало?

— Нет, конечно. Но я счел неразумным об этом говорить окружающим. Это может навести на мысли. Потому я взял пример с трех четвертей присутствующих.

— А еще это могло здорово обидеть девочку. Она и впрямь поёт так, словно уже скопытился и к Иллюне самой попал. От души. А такого торжества на её лице не было, даже когда ей вся делегация Кроу кланялась, словно верховной жрице, уж поверь мне. Так что, все правильно сделал!

— Верю, тебе это виднее.

* * *

Совет расположился в совещательной зале дворца. Под этот зал был отведен целый этаж центральной башни дворца. За исключением внешних, несущих стен и нескольких колонн в коридоре все здесь было сделано из прозрачного стекла — древняя работа лучших мастеров по стеклу, конечно же коротышек. Тройное остекление не пускало как внутрь, так и наружу зала какие либо звуки, а прозрачность стен не давала возможности никому спрятаться. И это не считая обычных предосторожностей вроде охраны и магии.

Во главе длинного прямоугольного стола, как и подобает, сидела хранительница. По правую руку от неё сидел Женекерс, натянувший на лицо доброжелательную улыбку. Смотрелась она не слишком естественно, но это мало кого здесь волновало. Главу ордена телохранителей уже давно считали во дворце странноватым и к этим странностями привыкли.

Кридоксен, сидящий по левую руку от хранительницы, напротив, улыбался гостям естественно и неподдельно, как он делал всегда. Но лишь совсем наивный человек подумал бы, что за этой улыбкой скрывается что-то большее, чем банальная вежливость.

Из делегации кроу здесь присутствовали двое. Некая Алтара, представленная как "уполномоченный посол великого подземного союза" и ещё помощник Ирдвинд. Остальные члены свиты в этих переговорах не участвовали.

Южан представлял смуглый мужчина в просторных белых одеждах. На вид ему можно было дать около сорока. Альцесима сопровождал мальчуган четырнадцати лет, оказавшийся уменьшенной копией своего наставника. Такой же смуглый, черноволосый в таких же просторных белых одеждах, которые сидели на нем словно мешок. Единственное, что бросалось в глаза во внешности мальчугана — татуировка алхимика на правой руке.

Наконец, на этом совещании присутствовала Хелькаса, приехавшая в Сантарин лично. Тенью ее прошлого, под видом ее помощницы была и ее сестра. В очередной раз, не узнав в рыжеволосой зеленоглазой девушке поначалу Ликасу, Женекерс вынужден был отдать должное навыкам вампиров.

Большинство людей сравнивают лица даже не задумываясь о том, как они это делают. Они были рождены с этим. И вывод о том насколько сходи лица делают неосознанно. Женекерс же утратил этот навык давно и учился распознавать лица заново и преуспел в этом намного больше большинства людей. В первую очередь он учитывал геометрию лица и пропорции, то что сложно изменить подручными средствами. Цвет глаз, волос, наличие или отсутствие усов или бороды он даже не брал в расчёт. Но Ланна шла дальше самых искушенных женщин в искусстве перевоплощения и могла обмануть даже его. Впрочем, пустынный маг по этому поводу не расстраивался — расстраиваться он попросту не умел. Зато умел запоминать и анализировать. Рано или поздно, собрав достаточное количество наблюдений, он сможет научиться различать и эту маскировку.

Формальная часть встречи прошла весьма скучно. Речи делегации кроу были многословны, вежливы, но ничего нового сверх того, что уже передал через Виллама хранитель глубин, сказано не было. Кроу явно не желали связываться со своими же радикальными кланами, ссылаясь на то, что не могут нарушить действующие с ними договорённости, скреплённые соответствующими клятвами. В тоже время они считали должным предупредить хранительницу о возможной угрозе. Чего-то большего, чем предупреждение они делать очень не желали. Пожалуй, именно это и вывело из себя Альцесима. Южане вообще славились специфическим отношением к женщинам. На побережье считалось, что политика это не женское дело. А вот среди кроу, напротив, считалось что мужчинам недостает коварства для профессиональных занятий политикой.

Так или иначе, Альцесим дождался когда у Алтары пересохнет горло и она оборвет свой монолог, чтобы вынести свой весьма жёсткий вердикт:

— То есть, глубокоуважаемая Алтара, Вы совершенно не имеете представления о том, где они выкопаются и какова их цель. Я правильно Вас понимаю?

— Я полагаю, что побережье вне угрозы.

— Напротив, согласно Вашим картам, кто-то из них живёт прямо пол нами.

— Немного севернее, под пустыней... И, насколько мне известно, в здравом уме они наверх там не полезут.

— Отчего же Вы так уверены, Алтара?

— Вас хранит пустыня и то наследие, что оставил там сам Женекерс Стеклянный. Около семидесяти лет назад, разругавшись с Союзом, два клана хотели сделать свой выход на поверхность и торговать с югом, чтобы быть независимы от Великих Подземных Врат. Они натолкнулись на тоннели на небольшой глубине, которых ни один кроу в жизни не видел, словно выплавленные в песке. И то, что они там разбудили, резко охладило их пыл. Насколько известно нам, тот туннель едва смогли запечатать печатью крови, ценой немалых жертв. Нет, уважаемый Альцесим, я думаю, что целью будет все же Королевство.

Женекерс мысленно попросил Евклида показать информацию по инциденту. Алтара явно преувеличивала масштабы. Жертв было не так уж и много, да и за оружие кроу взялись первыми. То, что их угораздило пробить ход на склад, где хранилось около пяти сотен "потрошителей" иначе как роком не назовешь. Испугавшийся проявившейся в тусклом свете колдовской лампы морды потрошителя кроу резко нанес удар первым, а Евклид счел это агрессией и отдал приказ. Одного вида того, как загораются огни и оживают с тихим шелестом мышечной стали сотни этих жутких существ для кроу хватило. Хватило чтобы они сбежали, взорвали за собой тоннель и установили на него печать крови, пожертвовав почти десятком своих для ритуала. Собственно это и все жертвы. Не считая одного кроу, который убегая оступился и разбил голову.

Потрошители же даже не успели закончить тридцатисекундную самодиагностику, как последняя цель пропала из виду.

— А что им мешает прокопать ходы дальше к нам?

— Звучит легко для Вас, глубокоувадаемый Альцесим, но там есть чисто технические трудности. Под центральным королевством находится древняя система пещер, где и живут кроу. Порода там очень прочная, переходящая намного ниже в небесный хрусталь. Там не страшны обвалы. И есть множество мест, где наружу выходит эта скала, и мы не рискуем наткнуться на водоносный слой или речку. Юг же более коварен, там нет такой прочной породы, нет пещер, всюду песчаник, и очень коварный. Да и, признаюсь, мы уступаем в мастерстве прокладки тоннелей глубокоуважаемым коротышкам. Кроу не землекопы, мы просто живём в созданных для нас природой пещерах и не строим сверх необходимого минимума.

— Благодарю за информацию, — сухо произнес Альцесим, которого эти заверения явно не убедили. Он симпатизировал хранительнице, но вынужден был следовать исключительно интересам своего государства, которое представлял.

— Итак, — подвела итог Артелайл, мы не знаем когда ждать беды и даже не знаем, откуда она придёт?

— Мы сообщим незамедлительно, если нам станет известно хоть что-то, но... — произнесла Алтара и печально вздохнула — Мятежные кланы знают об этом и постараются действовать незаметно для нас. Тут наши возможности очень ограничены.

* * *

— Женекерс! — окликнул мага после совещания коротышка.

— Да Кикарос.

— А у меня есть кое-что для тебя. Держи.

Женекерс принял от коротышки позолоченную шкатулку. Впрочем, для шкатулки она была слишком широкой и неглубокой. Рельефные узоры на крышке уже делали ее произведением искусства. Женекерс отстегнул защелки и заглянул внутрь.

Внутри на чёрном паучьем шелке лежало оружие. С одной стороны лежал револьвер. От оружия виденного когда-то на картинках да в фильмах про дикий запад это оружие отличала только заметная любому человеку работа коротышек. Револьвер был выполнен из лучшей золотистой ружейной стали, и каждый миллиметр этого оружия был покрыт рельефными узорами.

Рядом на все том же паучьем шелке лежали пятнадцать патронов к револьверу.

— Мы так и не успели когда-то довести многозарядную пистоль до ума... Теперь надо это исправить. А то была бы в тот день у тебя с собой такая барабанная пистоль, и глядишь и рука цела была бы.

— Я вижу, ты все же сделал револьвер.

— Да. Давно уже, вообще-то. Такие штуки уже давно в ходу, но этот я сделал лучше, чем большинство. Тут барабан на 12 патронов против семи, которые лепят мои соотечественники. Зная твой подход, спусковой крючок может дергать волокно мышечной стали. Ну и крепления для прицела я предусмотрел. Самому интересно, во что ты эту штуку превратишь.

— Спасибо, Кикарос.

— А вот это... О, это что-то новое, только на прошлой неделе закончил — Кикарос достал вторую шкатулку и открыл, показав Женекерсу оружие лишь отдаленно напоминающее пистолет. В первую очередь в глаза бросался слишком тонкий и длинный для пистолета ствол.

— Что это?

— На случай важных переговоров. Я называю его "ветрострел". Вот сюда вставляется небольшой баллончик со сжатым воздухом, сюда заряжается дротик. На выбор дротики со снотворным, следящим эликсиром алхимиков, ядами... Вот эти, которые с голубым оперением содержат яд синекровых. Хоть на что-то они нам да сгодятся. Будь осторожен. Минусы у него правда есть. Не такая большая дальность, перезаряжать каждый раз вручную... Баллончика хватает на десяток выстрелов, соответственно по мере того, как давление падает, дальность тоже. Когда начнешь использовать баллон, клапан будет немного пропускать, учти это. Гром гриба нынче совсем мало, так что считай это опытным образцом.

* * *

Янтарная быстро шла по лесу. Родные края были уже давно по пути, и тут ее ждали неприветливые людские леса. В отличие от рощ лисоухих тут было намного опаснее. Дикие звери, не спешили на помощь, а готовы были с большим удовольствием перекусить так вовремя подвернувшейся добычей. А если и не закусить, то с радостью поделиться паразитами. Клещей, вшей и многих других не особенно приятных жителей чащ здесь было вдоволь. Без терпких масел, которыми приходилось постоянно натираться, было бы совсем туго.

Янтарная планировала пройти столько, сколько могла лесами, минуя селения людей. По ее оценкам путь займет чуть больше недели. Южнее, ей все равно придется выйти к людям, так как иначе ей не попасть в пустыню. Но быть может там, вдали от ее родных мест, люди не так пропитались ненавистью к ее народу.

Она тешила себя этой мыслью, хотя и понимала, что это бессмысленно. У людей было полное право ненавидеть ее и ее народ.

Тихий шорох на пределе слышимости заставил лисоухую остановиться и вытащить из-за спины лук. В этих лесах она предпочитала не снимать тетиву, и быть наготове. Теплое дерево успокаивало. Эти луки лисоухих были редкостью в людских землях, ибо кроме того, к кому они привязывались ими никто не мог воспользоваться. Их, несмотря на размер, было всегда легко натягивать, а били они на удивление сильно. Далеко не каждая броня могла остановить полет стрелы, выпущенной из этого лука. А уж если стрелу еще и вымочили в нужный день в священном источнике и заговорили, то тут трещину могла дать даже лучшая броня коротышек.

Готовая к любым неожиданностям, Янтарная двинулась дальше. Деревья внезапно расступились. Небольшая аккуратная полянка и густой малинник, усыпанный алой ягодой. Картину портила огромная дурно пахнущая куча прямо перед зарослями.

Медведь. Кто-то его спугнул, и это едва ли была она. Лисоухая осторожно двинулась дальше, стараясь держаться подальше от открытых мест. Вскоре ветер донес до нее голоса.

— … Копай, копай.

— Послушайте, у меня есть деньги, я заплачу.

— Копай, не отвлекайся, мы не хотим торчать весь день в этой глуши.

Из своего укрытия в тени деревьев лисоухая увидела трех человек. Один из них был вооружен лопатой и не особенно рьяно копал. Другие же двое были вооружены пистолями и сидели на земле неподалеку. Одеты они были не в пример приличнее, в широкие богато расшитые кафтаны с множеством карманов, какие приняты в королевстве.

— Послушайте, прошу вас, именем Иллюны, молю… Я… — копал он яму явно не особенно охотно и смертельно боялся остальных. Скромно одетый, тощий, на его запястьях Янтарная разглядела следы веревок.

— Копай. Или вместо пули в затылок мы тебя будем кромсать несколько часов так, что к Иллюне ты попадешь уже конченым безумцем… по частям, — в голосе прозвучала знакомая издевка, — ты уже три дня как должен был быть трупом, не пошли эта чертовка Хранительница в город своих ищеек.

В другой раз Янтарная, быть может, предпочла бы остаться в стороне, предоставив людям решать свои проблемы самостоятельно. Но слишком свежи были воспоминания, и слишком напоминали эти слова то, что было сказано не так давно ей.

Янтарная достала две стрелы, одну из которых отложила рядом так, чтобы было удобно взять и взяла прицел.

— Великие леса, примите эту скорбную жертву… — прошептала Янтарная слова старой молитвы лисоухих и выстрелила.

Они даже не успели среагировать. Не успело тело одного из людей с пробитым горлом упасть на землю, как вторая стрела уже пробила горло второму из палачей. Не было ни криков, ни шума. Просто легкий шелест тетивы, свист и два тела осели на землю и вскоре затихли.

Спасенный же, еще не веря в свою удачу, едва увидев, что это были за стрелы побелел.

— Милостивая Иллюна, лисоухие, здесь? — прошептал тот, выронив лопату и огляделся.

Янтарной было любопытно увидеть, что он будет делать дальше. Побежит? Любой бы на его месте побежал или бы притворился мертвым. Тот же, напротив, встал, поднял руки вверх и выпрямился во весь свой рост.

— Я здесь. Если хотите стрелять, стреляйте.

Сохраняя осторожность, не выпуская из рук лука, Янтарная вышла из тени деревьев.

— Как далеко остальные?

— Кто остальные? Нет их. И не было в этой глуши. Только я… И они, были. Не знаю, зачем ты это сделала… но, спасибо, тебе. Жаль только отблагодарить я тебя не смогу, меня убьют раньше.

— Кто?

— Долгая история. В общем, я знаю кое-что об одном важном человеке волею случая. И из-за этого знания убили единственного близкого мне человека. А меня повезли убивать сюда лишь волею случая — хранительница прислала кого-то с инспекцией в город, и хранителям покоя сильно бы помешался еще один неопознанный труп. И меня решили вывести подальше в эту глухомань.

— Далеко до города?

— Полдня пути… наверное. Я не совсем адекватно воспринимал то, что происходило со мной последние дни. Меня Артолин зовут.

— Янтарная.

* * *

Женекерс и Артелайл, проводив гостей в отведенные им покои, шли в направлении кабинета Фекларта. Артелайл планировала поручить изучение всех материалов, что передали после совещания кроу именно ему.

День клонился к закату и длинный коридор дворца был уже безлюден. Лучи закатного солнца, разбиваясь о разноцветные витражи, превращали этот коридор в подобие сказки. Именно с этим местом у Артелайл были связаны ее самые первые и, наверное, самые теплые воспоминания. Еще до того, как мать увезла ее на острова, где прошло остальное ее детство.

Хранительница остановилась. По спине пробежал холодок. Она не могла понять, откуда придет опасность, только понимала, что она идет, мчится быстрее почтового дилижанса, и она реальна. Словно мрачная тень, которая выползла откуда-то из тумана неизвестности и теперь несущаяся к ней…

Прежде, чем она успела дать знать Женекерсу, странный черный дым прошел сквозь закрытую дверь в конце зала. Что это? Когда она поняла, страх уже сжал душу в своих черных когтях.

Для Женекерса мир на секунду подернулся пеленой. Сознание отреагировало на события так быстро, что сердце не сразу успело удовлетворить резко возросшие потребности мозга в кислороде. Угольно черный дым еще не успел сформироваться в человекоподобную фигуру в рваном плаще, а Женекерс уже опознал врага. Евклиду потребовалось меньше секунды, чтобы среагировать, найти упоминания об этом существе в книгах и представить их хозяину. Но Женекерс узнал врага еще раньше.

На юге их называли Кхиэри, или "Ночные страхи". Идеальные убийцы, каждая секунда жизни которых в этом мире окупалась кровью жертвы, которая мучилась где-то на алтаре. Они были неуязвимы для клинков, громыхалок или чего-то иного, магия их не могла уничтожить. Они убивали страхом. В их присутствии люди сами бросались на клинки, от чувства безысходности. Это был опасный убийца. Опасный, жестокий и практически неуязвимый, способный проникать сквозь любые стены.

Путь от места, где его призвали в этот мир, до жертвы он проделывал с огромной скоростью, оставляя за собой напуганных до смерти людей. Нередко страх этот убивал слабых сердцем, слабых духом заставлял покончить с жизнью, иных оставлял безумцами до конца дней.

Было лишь одно заклинание, которое могло ненадолго отсрочить бесславный конец того, чье имя шепнули Кхиери те, кто его призвал. Простое заклинание из одного слова, которое вопреки всем правилам мог произнести даже простолюдин, ни разу не мечтавший о магии. Но слова было мало, нужно было побороть наведенный на тебя страх, вызвать в памяти самое светлое, что было в твоей жизни. И это чувство будет несокрушимым щитом против Кхиери. А если повезет, силы этой хватит чтобы сокрушить и развеять черную магию раньше.

Был и еще один путь. Бежать, дождаться, когда жертва на алтаре не погибнет, и Кхиери не исчезнет. Но никому еще не удавалось от них сбежать — страх убивал раньше.

Когда-то давно, когда он еще был человеком, против Женекерса и Илейн бросили сразу двух Кхиери, и они, держась за руки в этих самых коридорах, уничтожили их.

Одно присутствие двух призраков ночи заставило тогда Женекерса вспомнить всех тех, кого он оставил где-то там, дома. Осознать внезапно, что даже дома он был одинок и почему-то никчемен. И одиночество казалось внезапно непомерно высокой ценой за никому не нужные здесь знания...

Но это продолжалось не долго, ибо один взгляд на Илейн заставил все страхи и сожаления отступить, а спустя секунду они смогли изгнать эти порождения ночи из мира живых...

Сейчас же он не боялся. Кхиери не мог испугать того, для кого было бессмысленно само понятие страх. Женекерс поднял руку. Память послушно вытащила из своих глубин все. И внезапную встречу с Илейн, и все то, что он ценил, воспроизводя в точности все то, что он вызвал в своей памяти в тот самый день, включая тепло руки Илейн. Все то, что казалось бы, должно было потребоваться.

— Амкхиери!

Эффекта не последовало. Теперь, это были лишь воспоминания, одни из многих, не лучше и не хуже, не вызывавшие в душе практически никакого отклика. Брошенные ножи из стекла прошли сквозь тело духа, словно бы его и не было. Он неуязвим, но и ранить Женекерса ему нечем.

Ничья?

Опасность для окружающих: высокая.

Опасность для себя: отсутствует.

На плечо легла дрожащая рука Артелайл.

— Амкхиери! — Слабый, дрожащий купол, который родился из руки Артелайл едва смог выдержать один удар Кхиери, после чего рассыпался. По щекам хранительницы текли слезы. Даже это далось ей несказанно тяжело. Это было вполне логично. Дар хранительницы и их призвание редко когда могли принести обладательнице за всю их короткую жизнь хотя бы пару минут счастья, которые было бы можно вспомнить и обратить против Кхиери. И Артелайл была не исключением.

— Прости, Женекерс, не могу...

Кхиери, немного ретировавшийся после того, как натолкнулся на щит Артелайл, развернулся в воздухе, и вновь полетел в сторону мага, который резким движением оттолкнул Хранительницу. В отличие от него, она ощущает страх, который идет от Кхиери.

Огромное зеркало раскололось, Женекерс припал на одно колено, выжимая из себя все, что только мог, и прямо между ним и призраком выросла тончайшая стена из стекла. Не помогло. Как он не старался, черный дым просачивался легко сквозь стекло, и делал это слишком быстро. Да и перегородить широкий коридор было крайне сложно. Особенно вдали от пустыни.

— Он нацелен на тебя, Женекерс! — воскликнула Артелайл.

Спустя мгновение, черный дым прошел сквозь него. Никто из смертных не мог этого пережить, просто умирая от страха. Разве что отреченные, чьи чувства давно убил волшебный мороз севера, имели бы тут некоторые шансы. И Женекерс.

Факты. Убийца был нацелен на него, а это значит, Хранительница могла уйти в безопасное место, и не рисковать. Если, конечно, тем не будет ловушки.

У Кхиери нет способа ранить его, так как Женекерс не испытывает страха. Но в тоже время, он безоружен. Остается только ждать — время здесь единственное оружие.

В руке призрака из таких же нитей мрака соткался кинжал, и в следующий заход это лезвие чиркнуло по стеклянной броне мага.

Опасность для себя: минимальная.

Но даже так, просто избегать ударов призрака его тело могло долго. Достаточно долго, чтобы призрак исчерпал вложенную в него силу, и исчез.

— Уходи — сухо бросил Женекерс Хранительнице. — Если сможешь — приведи Кридоксена или кого-то кто может произнести Амкхиери. Не слушай дурные мысли, ибо это ложь. Выполняй.

К этому моменту благодаря Евклиду Женекерс уже знал о враге все что требовалось. Призрак живет, пока жива жертва на алтаре, которую использовали, чтобы призвать Кхиери. Ритуал требовал не только человеческой жертвы, которая будет умирать в страшных мучениях. Он требовал особого расположения звезд, времени года, и самого места. Правила, придуманные неизвестно кем, но все же — жесткие правила. Правила достаточно строгие, чтобы Евклид отметил все возможные места континента, где можно было создать Кхиери на карте. Тринадцать точек. А если принять во внимание место встречи с Кхиери, текущую дату и время — это оставляло одну единственную точку, где это могло произойти. И это место было совсем рядом. Если добраться туда и прекратить мучения несчастной на алтаре, Кхиери исчезнет.

Но прорываться через город с духом ужаса на хвосте было бы не слишком полезно, так как может вызвать панику и жертвы среди населения. Если уже не вызвало.

И все же то, что помнила жертва, может оказаться ценным. Скорее всего, палачи синекровые, а значит из их головы не выгорит достать ничего ценного. Но вот жертва...

— Амкхиери! — Хриплый голос Кридоксена породил яркое переливающееся свечение, которое надежно закрыло Женекерса. Повинуясь магу, радужные искры стали окружать призрака, загоняя его в клетку.

— Постарайтесь не уничтожать его, пока можете, — попросил Женекерс — Я знаю, где алтарь, и хочу добраться туда, пока жертва еще жива. Уничтожить при малейшей угрозе для Артелайл.

— Хорошо, торопись — только и ответил Кридоксен. По его лицу текли слезы. Оставалось только догадываться, что именно вспоминал маг, но очевидным был факт, что за свою долгую жизнь он был заметно счастливее, чем Артелайл.

Женекерс побежал. Стекло окон послушно растаяло, чтобы пропустить его, когда он прыгнул в ближайшее окно, и воспользовался подарком Виллама чтобы немного замедлить падение.

Приземлился он точно в седло своего скакуна, который получил приказ быть там секундами ранее. Теперь предстояло самое тяжелое — проскочить как можно быстрее через город.

— Начальник, я уже с Артелайл, — раздался в голове голос Кикароса — Мы ее отведем в ее покои, Фекларт и Кридоксен с нами. Наша зубастая знакомая тоже.

— Понял.

Скачка через город. Он сворачивал в самых неожиданных местах, перескакивал телеги, люди разбегались, избегая в последний момент копыт его скакуна. Путь через весь город занял у него всего семь минут.

Спустя семь минут сумасшедшей гонки он уже вырвался из города и свернул с дороги, срезая путь к небольшому холму, почти у самых стен города.

Действия Ядовитого были лишены какой-либо логики. Зачем натравливать Кхиери на него? То, что он не веселее отреченного, знают давно все. Его пытались действовать страхом шаманы степняков, и все историки записали тот факт, что на него эта магия не подействовала. Для того, чтобы отвлечь его внимание от хранительницы? Маловероятно. Сейчас весь дворец практически уже им прослушивается и просматривается.

Кхиери рассеялся, когда он уже был почти на месте. Холм едва выступал из окружающего его зеленого моря трав. Жертва нашлась в тени старого дуба. Согласно всем канонам ритуала для него была выбрана молодая девушка, скорее всего из какой-то деревни неподалеку, или из трущоб. Едва ли ее тащили сюда через всю страну, чтобы принести в жертву.

Ее тело было прибито гвоздями из черного металла к наспех сколоченному дубовому столу, который играл роль алтаря. Почти все было в крови.

— У тебя еще есть три минуты, прежде чем смерть заберет окончательно из нее то, что она знала — произнес Евклид.

Женекерс подошел к телу и оценил повреждения. Почти полтора десятка ритуальных гвоздей из алхимического металла, огромное количество ссадин. Заканчивало кровавую картину то, что неведомый палач лишил жертву зрения. Она потеряла очень много крови, это будет не просто.

Ритуальные гвозди из заклятого черного металла вылезали неохотно. Раны же так же неохотно затягивались, но уступали перед напором силы повелителя пустыни. Она уже дышала сама, сердце с перебоями вновь гнало ту кровь, что в ней осталась.

— Учитывая, что ритуал очень болезненный, и боль жертвы питает Кхиери, вероятность, что она оправиться от психологической травмы крайне мала.

— Нас интересует то, что она помнит.

Женекерс положил последний гвоздь рядом и затянул последнюю рану. Лицо все еще оставалось крайне бледным. Стоило магу отвлечься, как сердце девушки сразу же останавливалось.

— Было бы более этично дать ей умереть и не мучить более, — заметил Евклид.

— Тогда мы ничего не узнаем.

Женекерс оценил шансы. Сама она едва ли выкарабкается, так как потеряла слишком много крови. Варианты? Он никогда не знал ни свою группу крови, ни резус фактор. Благо, организм никогда не давал повода. Здесь же, получить эту информацию не представлялось возможным. Единственные, кто практиковали переливание крови — алхимики на юге, но предварительно давая больному один из своих бесчисленных эликсиров.

— Должен заметить, что кровь повелителя пустыни, даже если и подойдет для переливания, наверняка здесь наделена свойствами, которых мы до конца не знаем. Следовательно, мы не сможем оценить последствия.

— Риск оправдан.

Пришлось импровизировать и создать тончайшие трубки из стекла и стеклянные иглы, которые Женекерс использовал для переливания. Последние, чтобы они не треснули пришлось удерживать его силами. Это было крайне неудобно, но альтернативы отсутствовали.

Пока еще было не ясно, что произошло с ее разумом, но Женекерс надеялся, что там найдется то, что позволит найти тех, кто стоял за этим покушением. А если нет, то наверняка в Сантарине найдется тот, кто сможет залезть ей в голову.

Глава 9

Она выжила. Несмотря на все то, что ей пришлось перенести. Конечно, быть может, последствия переливания не той группы крови дадут о себе знать позже и убьют ее, но пока ее жизнь была вне опасности. Тем более, что вскоре после переливания, девушке все же дали чудодейственный эликсир алхимиков. Он, как и многие другие эликсиры был всегда в запасах Женекерса на крайний случай, и все что требовалось — доставить небольшой ларец с эликсирами из Сантарина.

Эту ночь Женекерс в поместье графа Аверяка в небольшом поместье в часе езды столицы. Именно его дочь была на алтаре. Сам граф прибыл туда, когда Женекерс уже закончил самую неприятную часть работы и как раз думал над тем, куда и как безопасно транспортировать жертву темного обряда. Перстень члена совета, который невозможно подделать и который теряет свои силы, если его оденет кто-то другой, тут сыграл решающую роль. Пришлось капнуть на него немного собственный крови, чтобы мягкий свет подтвердил принадлежность мага к совету.

Девочку хватились несколькими часами ранее и по горячим следам пришли именно к алтарю. Старый друг графа, будучи опытным охотником и следопытом, совершенно случайно заметил то место, где они свернули с дороги. Иначе они бы искали ее в Сантарине, а опознание могло бы затянуться на долгие недели.

К сожалению, сказать они ничего нового не смогли — все очевидцы лишь видели с девочкой какого-то человека, но никто даже отдаленно не мог вспомнить, как он выглядел. Взгляды словно соскакивали с него, а детали внешности забывались.

Женекерс ждал. Всю ночь напролет спасенная им стонала от боли. Иногда что-то неразборчиво шептала, так и не приходя в сознание. Изредка старая травница, присматривавшая за девушкой, выходила к Женекерсу и качала головой. Она искренне считала, что тот беспокоиться о ней и разубеждать старушку тот не хотел.

Маг знал, что целительные силы, полученные от Гвивеллы, имели в его руках существенный недостаток. Если та просто затягивала раны мановением своей руки, снимая боль и не требуя ничего взамен, то в руках же Женекерса эта сила изменилась по какой-то причине. Теперь эта сила заставляла тело лечить себя самостоятельно быстрее. И это было очень болезненно, а так же истощало ресурсы организма настолько, что могло даже убить. И, конечно же, боль. Иногда, когда он только учился пользоваться этой силой, люди едва не сходили с ума от боли. Перенесенная пытка, а после лечение, которое было едва ли не отдельной пыткой? Кто может это вынести?

Кикарос и Фекларт стерегли хранительницу. В случае непредвиденных обстоятельств он будет в Сантарине в кратчайшие сроки. Другие три места, где могут быть вызваны Кхиери ближайшую неделю уже под наблюдением его слуг, потому второй попытки не будет. А если и будет — исполнителя обряда ждет крайне неприятный сюрприз.

То, что находилось в голове у этой девушки, могло рассказать многое. Как минимум — дать так необходимые зацепки.

Даже если это вскроет всего лишь исполнителя, кто положил ее на алтарь и провел обряд, это уже будет большой победой. Обряд призыва Кхиери входил в третий том военных обрядов кроу, и впервые был использован именно ими. Чтобы призвать Кхиери мало жертвы, расположения звезд и волшебных слов. Нужна предрасположенность того, кто проводит ритуал. И тут на помощь пришел Евклид и статистика. Он изучил записи Сантаринских волшебников за десятки поколений и легко нашел среди записей тех, кто когда-то призывал кхиери. Таких набралось ровно сорок восемь. Бывали случаи, когда этой темной магией пользовались во время войн и сантаринские маги. Были и неоднократно времена, когда все средства хороши. Это оставило свой след в хрониках, и эту информацию давно вобрал в себя Евклид. Он же изучил и то, что еще умели эти люди, и мог легко сделать вывод о том, что стоит ожидать от того, кто смог провести этот ритуал. И картина была, по меньшей мере, пугающая.

Обряд призыва Кхиери был одним из самых сложных. Немногие его могли провести, даже среди высших жрецов кроу. Вывод — тот, кто это сделал, способен сотворить практически все из книг боевых обрядов кроу. А это был очень большой арсенал.

Но чтобы сделать такой вывод достаточно просто знать, в какую книгу входит этот обряд, ибо книги военных обрядов кроу составлены от простого к сложному. Статистика же говорила о потенциально большем арсенале. От неведомого колдуна можно было ожидать с большой вероятностью некоторых заклинаний, которые после себя оставили маги Окторана. И с вероятностью почти ноль целых семь десятых — проклятий ныне вымерших морских людей.

Вопрос только, что из всего этого потенциальный колдун успел за свою жизнь попробовать?

Обладающий такими силами человек едва ли исполняет обязанности шестерки. Скорее всего, это один из доверенных лиц ядовитого, а значит второй по значимости объект, который надо устранить как можно скорее, прежде чем он опять чего-то не сотворил.

Отдельные вопросы вызывала и жертва. Логичным было бы схватить любую подвернувшуюся девочку из сантаринских трущоб, которую даже не стали бы искать. Вместо этого была выбрана некая Илири, дочь отставной ищейки хранителей покоя. Сам Аверяк провел годы, раскрывая самые запутанные преступления в трущобах, имел блестящий послужной список. Титул он унаследовал от отца, состоявшего в Совете при прабабке нынешней хранительницы. И своей службой неоднократно подтвердил, что его достоин.

Одной его просьбы этого человека хватило бы, чтобы за поиски Илири взялись лучшие из лучших. К тому же Илири, как выяснил Женекерс, была типичным домоседом, предпочитала общество книг обществу сверсниц, и не держала от отца секретов. Никогда. Тот всегда знал, где она находится. Поэтому между похищением и моментом, когда старый граф вместе с другом выехали по горячим следам на ее поиски, прошло меньше двух часов.

Почему именно Илири, которую будут искать и которую хватятся очень быстро? Зачем такие сложности?

Местоположение? Едва ли, Сантаринские трущобы к тому месту ближе, и найти там подходящую девчонку для жертвенника, которую не будут искать, тривиально. Особенности ритуала? Маловероятно, происхождение жертвы здесь не имеет значения. Единственная кто помнит, и видела своего палача — это сама Илири. Ритуал требовал, чтобы жертва видела лицо того, кто проводит ритуал и осознавала каждое произносимое им слово.

И, если все именно так, то внезапно выжившую девушку постараются убрать, и сделают это как можно быстрее. Вполне логично убрать единственную, кто мог видеть лицо исполнителя. В том, что молва о чудесном спасении Илири с алтаря дойдет, если уже не дошла до исполнителя Женекерс не сомневался.

Время шло. Огромные механические часы, тикавшие в углу (явно работа коротышек!) показывали полночь. Впрочем, сегодня в небольшом поместье никто не спал.

— Граф просит Вас подойти к нему в кабинет, — произнесла служанка.

— Разумеется.

Женекерс встал, незаметно оставив на столике небольшое устройство, передававшее ему звук и изображение. Он не хотел оставлять комнату спасенной без присмотра.

Граф Аверяк сидел за столом в компании открытой бутылки вина и пустого стакана. Прошедший день дался ему очень нелегко.

— Не спится? — спросил отец девушки.

Женекерс счел нужным согласиться. Тот факт, что ему не требовалось спать в принципе, он решил утаить в очередной раз.

— Да. Тот, кто спланировал это, захочет замести следы. Илири обязана была видеть его лицо. Соответственно, он захочет устранить ту, кто может раскрыть его. Нам остается только ждать.

— Что с ней будет?

— Трудно сказать. Я не знаю, какой ей вред нанес этот обряд кроме боли.

— Кхара говорит, она бредит. Сначала словно извивалась от боли, теперь что-то шепчет. Милостивая Иллюна, за что мне это? Как она жить будет, не видя ничего?

— К сожалению, здесь я ничем не могу помочь.

“Мы проводили эксперименты, на предмет замены органов зрения протезом, которые дали вполне неплохие результаты в ходе серии экспериментов на животных”, — напомнил Евклид.

“К сожалению, такой глаз потребует постоянного обслуживания, не рядовым лекарем, и даже не сантаринским волшебником. А мной”, — мысленно ответил Евклиду Женекерс, — “Насколько показали эксперименты, это уже практически предел возможностей, полученной от Гвивеллы силы ”

— Я понимаю. Вы и так сделали то, чего никому за всю историю не удавалось, — печально вздохнул старик, — Женекерс, не так ли?

— Что заставляет Вас так думать?

— Я провел много лет, раскрывая самые запутанные преступления в Сантаринских трущобах, и я привык подмечать детали. Конечно, зрение у меня уже не то, но Ваш кинжал я разглядел неплохо. Должно быть, вы им резали ее путы, но не потрудились обратно обратить его в песок.

Граф Аверяк встал, и открыл сервант. Там, в тусклом свете некоптящего светильника коротышек лежал на подставке под стеклом клинок, выполненный из чистого кремния. Он был явно очень старым — на лезвии было заметны крупные сколы.

— Достался мне от прадеда, который был колдуном Сантаринским и прожил долгую, пускай и не особенно счастливую жизнь. Тот в свою очередь же получил его от своего деда, простого солдата, которого Вы имели честь спасти во время восточной компании этим самым клинком. Я не мог не узнать этот материал, потому как видел его с самого детства.

Женекерс кивнул, подошел к клинку и с любопытством стал рассматривать его.

— И что же заставляет Вас думать, что у меня в руках не еще одна из сотен реликвий, оставшихся от него с тех времен? Ведь, если не изменяет память, он создавал это оружие из песка тогда, когда было нужно, и выкидывал без сожалений.

— Элементарно! Эти клинки хрупкие и прочнее любой стали лишь в руках того, кто их создал. Для остальных они бесполезные игрушки. Вы же не похожи на того, кто будет с собой носить украшение без реальной пользы. Да и на вид тому кинжалу я не дал бы четыре сотни лет. Я прав?

— Правы. Все так. Я прошу лишь не предавать эту деталь огласке.

— Разумеется. Можете быть спокойны. О Вас я сужу по записям своих предков, так как они мне кажутся надежнее всякой беллетристики… — граф печально улыбнулся — так какие шансы, что она выкарабкается?

— К сожалению, я не могу сказать. Я не знаю. Никто еще не выживал после ритуала вызова Кхиери.

— Но никого и не пытался вытащить с алтаря сам Женекерс...

— К сожалению, мы можем только ждать.

Некоторое время они сидели молча. Старик наполнил стакан и молча осушил его, а Женекерс отключился от мира, изучая очередные присланные Кикаросом чертежи. Факт раскрытия его личности графом его нисколько не волновал — помимо вороха фактов говоривших в пользу благонадежности старого графа было ещё и предупреждение Артелайл, которое она передала ему около часа назад.

Женекерс же из случившегося лишь решил на будущее носить с собой по возможности самый обычный кинжал и не допускать более такого прокола.

Из этой медитации его вывел Евклид.

— Женекерс, наблюдатели обнаружили, что сюда приближаются два живых существа. Двигаются сюда на небольшой телеге, с, предположительно, сеном. Следуя указаниям, я выслал небольшого тарантула, который обнаружил под сеном плотную ткань, а под ней — осадную мортиру коротышек и боеприпасы к ней.

Женекерс резко встал.

— Пожаловали гости.

— Мне попросить помочь нескольких крепких ребят?

— Не стоит. Разберусь сам.

На улице была теплая звездная ночь. На небе все так же мягко, сквозь прорехи в облаках сияли звезды. Соловьи пели где-то среди ветвей. Женекерс спустился с крыльца и бесшумно перемахнул через изгородь, решив сократить немного путь.

— Сколько у меня времени?

— Около семнадцати минут, прежде чем усадьба окажется в зоне поражения мортиры. Время на прицеливание и подготовку к выстрелу я не учитываю.

Женекерс запрыгнул на подоспевшего скакуна и двинулся навстречу гостям. Грунтовая дорога шла вверх по склону холма. Скорее всего, стрелять будут именно с этой вершины. Достигнув вершины, маг спрыгнул со своего скакуна и осмотрелся. Ветер донес издалека скрип колёс.

Женекерс отпустил скакуна, а сам затаился в зарослях, попутно наблюдая за происходящим глазами небольшого механического паучка, спрятавшегося в сене.

Благо, искусственным глазам на одежде мага тьма была не помехой.

Телега остановилась на вершине холма, откуда открывался отличный вид на старую усадьбу. Мягкий свет двух лун отражался в гладкой, словно зеркало, поверхности озера. Мрачной тенью на воде озера выделялась старая усадьба.

— ... Эх, приехали что ли? Итак, уважаемый Рилик, сейчас Вы увидите эту малышку в действии, — произнёс коротышка и спрыгнул с повозки, — эх видок, однако. Жаль даже портить его. Там точно никто не живёт? А соседей не разбудим?

— Даже бродяг нет. Это моя старая усадьба, которую я все равно буду перестраивать, — соврал тот, кого коротышка назвал Риликом.

— И впрямь, света не вижу... Ну да ладно. Под снос так, так под снос. Снесем с фейерверком!

Тут уже явно врал коротышка, ибо не видеть света в окне кабинета графа он не мог. Либо коротышка и впрямь его не видел. Подул ветерок и, пользуясь моментом, когда зашелестела листва, Женекерс подобрался чуть ближе.

Вместо револьвера рука мага выхватила ветрострел, как называл это оружие Кикарос. Его он зарядил дротиком со снотворным и установил баллончик. Они нужны ему живые. Пора.

Коротышка только тихо ойкнул и сполз вниз, обнимая осадную мортиру, словно та была бочкой с подгорным вином. Стрелял ветрострел на удивление тихо и шелест листьев легко заглушил звук выстрела.

Называвшийся же Риликом обернулся, но ничего разглядеть во тьме не смог. Женекерс успел перезарядить ветрострел и сделать второй выстрел... Но дротик лишь бессильно повис в воздухе в нескольких сантиметрах от Рилика.

Земля дрогнула, и прежде чем Женекерс успел что-то сделать, его подняла в воздух и стала душить лоза. От малейшего движения в том месте, где ее потревожили, она начинала пускать все новые побеги и давить. На месте каждой обломленной или срезанной ветви начинали расти две новых, словно головы гидры. Единственным верным вариантом было одно — расслабиться и не шевелиться. Это и впрямь заставило лозу немного ослабить хватку и замедлить рост, но от малейшего движения она все равно приходила в движение.

— Как удачно. Наконец-то! Итак, кто ты? — Кроу улыбнулся, с интересом взяв двумя пальцами повисший в воздухе дротик.

— Я думаю, ты и так имеешь представление о том, кто я.

— Разумеется. Орден, о котором не слышали никогда и никто, но свидетельства о котором, почему-то подозрительно обнаруживаются во всех крупных библиотеках. Но только вот почему ни я, ни мой уважаемый наниматель, не склонны этому верить? Особенно после того, как Кхиери прошел сквозь тебя, не причинив вреда.

— Это проблема.

Женекерс сделал мысленную заметку найти того, кто мог бы видеть его встречу с Кхиери в Сантаринском дворце.

— Проблема. Если до этого ты моему уважаемому нанимателю просто мешался, то теперь он платит, чтобы я не просто от тебя избавился, а узнал кто ты... Или вернее… "что ты?".

— И потому, ты подогнал сюда осадную мортиру?

— Девчонка могла дать слишком хорошее описание моей внешности, а излишнее внимание мне не нужно. И то, что ты догадался и решил встретить меня лично — приятный плюс, упрощающий мне работу. Итак, Михаил, вот расклад. Ты, думаю, осведомлен, кто такие "читающие"?

— Обладающие редчайшим даром проникать в мысли и чувства жертвы.

— Не только. Даром почувствовать весь мир так, как чувствуешь его ты. От читающего невозможно спрятать секреты. Даже если ты дал зачарованную клятву, она убьет тебя не быстрее, чем я узнаю все твои секреты. У тебя есть два пути. Ты сопротивляешься мне, и в ходе чтения я делаю тебя умалишенным, капающим на дорогу своей слюной. Или ты позволяешь мне добровольно прочитать все.

— И после этого ты меня убьешь?

— Я думаю, что я просто находясь в твоем сознании, изменю тебя и сделаю своим слугой. Твои таланты мне пригодятся. Если не будешь сопротивляться, то я гарантирую, что буду относиться к тебе... Хорошо. Поверь, никакой личной неприязни, это просто работа.

Извне словно что-то надавило, пытаясь проникнуть внутрь и невольно вызывая образы в памяти Женекерса.

— Хм... Я вижу темноту, и столь любопытные письмена. Имя? Чье имя?

Женекерс молчал. Спустя секунду читающий внезапно понял, что эта странная темнота отреагировала на его мысли, и рядом со словом "имя" появились письмена "Рилик".

— Значит, тебя зовут Рилик, — все так же спокойно произнес Женекерс.

В той самой висящей темноте, второй строчкой вспыхнуло символы. "Кодовое слово".

Рилик не понял сначала, что это значит, и первое о чем он подумал, вызвало последствия — надписи исчезли, и их заменили новые. "Неправильное кодовое слово. Имя:".

Пока Рилик бился, Женекерс думал. Когда-то, после того, как он экспериментировал с полученной силой с помощью двух магов Сантарина, которые умели читать мысли, он сделал этот небольшой сюрприз в собственном сознании. Один из самых первых. При этом, он учел, что он "сам" может внезапно оказаться и с другой стороны. Потому знание кодового имени и слова могли на самом деле открыть для гостя ворота его разума. У него был серьезный на то повод: видения Илейнии о конце всего сущего.

Сейчас же, пока Рилик пытался разобраться с тем, с чем еще никогда в жизни не сталкивался, Женекерс обдумывал дальнейшие действия.

Читающий был ему не страшен. Зная, что может стать тем, кто уничтожит весь этот мир, он наполнил своё сознание давно огромным количеством ограничений, ловушек и просто сюрпризов для чужаков. Жалко, что ни одна из них даже немного не изменила видения Илейнии и все закончилось... так, как оно закончилось.

Можно, конечно, было потянуть время и дождаться, когда сюда прибудет его личное подкрепление. Едва ли Рилик успеет что-то сделать с упавшим ему на голову птероксом. С другой стороны, как поведет себя лоза, если ее хозяину будет больно? Вполне вероятно, что и его тогда эта лоза убьет.

Чтобы выбраться из этой ловушки, надо заставить его ослабить контроль над лозой, заставив отвлечься на что-то важное, что потребует от него максимальной концентрации внимания.

— Ты так хочешь узнать секреты ордена? — спросил Женкерс, и позволил себе улыбку, — ты думал, что глава ордена не умеет защититься от такой мелочи, как читающий?

— И сколько ты сможешь так сопротивляться?

— Сколь угодно долго.

— Не думаю.

Лоза дернулась, и на ней стали расти шипы. Сразу в десятке мест они проткнули кожу, и из ран медленно потекла кровь. Шипы явно были не простые, ибо боли от них было удивительно много. Токсин. Самое время сдаться.

— Внушает уважение, даже не дернулся, — издевательски произнес Рилик.

— Что же, раз ты так хочешь увидеть тайны ордена, смотри, — равнодушно произнес Женекерс, то это твое право, читающий.

Женекерс с самого начала интересовался оценками того, насколько эффективно он мыслит, и сколько задач он может выполнять. Потому, вполне естественным образом, он придумал способы проверять это. В такие моменты он отключался на время от мира, а его разум выполнял сложный набор самых разнообразных тестов. Выполняя их, Женекерс пытался оценить в первую очередь влияют ли проходящие годы негативно на его разум. Именно эту задачу Женекерс поставил перед своим разумом, и, прежде чем отключиться, пустил в свое сознание Рилика. Против того, что не смогла изменить даже Гвивелла, у рядового читающего не было шанса.

Это было похоже на падение на огромной скорости в пропасть, стенами которой служили мутные образы. Рилик вглядывался в них, но так и не мог ни осознать, ни замедлить падение. Наоборот — он ускорялся. Спустя минуту, которая показалось вечностью, он понял, что не может при всем желании остановиться, это не было похоже ни на какое другое сознание, которое он в прошлом читал.

Будучи опытным читающим, он постарался утихомирить поток мыслей своего пациента, но так и не смог. Чужой разум совершенно не слушался ни его, ни даже хозяина... Хозяин словно бы спал.

Наводимые же читающим образы умиротворения и спокойствия не действовали. Яркие эмоциональные образы не вызывали никакого отклика в этом чуждом сознании. А поток чужих мыслей, странных и удивительно сложных, который он невольно был вынужден испытать, буквально смывал куда-то уже его собственное я.

В какой-то момент поток остановился ненадолго, и Рилик увидел неизвестные письмена. Откуда-то из глубины чужого разума до него дошел их смысл. “Проверка целостности воспоминаний”. И в этот момент он словно разбился о камни... Что-то отдаленно напоминающее человеческое прошлое пролетело в считанные мгновения, уступив место чему-то невообразимому. Неведомые механизмы, которые буквально разрывали его разум, заставляя представлять их в мельчайших подробностях, обрывки каких-то книг, картины, все внезапно становилось слишком ярким, четким…

Откуда-то издалека, из реального мира до Рилика донесся крик. То, что ему открылось, просто не умещалось в его голове и разрывало сознание на части, начисто вытирая его собственное "я"...

Спустя пару минут Женекерс освободился от зачарованной лозы, которая стала рассыпаться, стоило воле Рилика исчезнуть, и подошел к лежащему на земле телу. Тот что-то бессвязно шептал. Из носа и глаз его текла густая алая кровь. Кроу никогда не славились хорошими сосудами, и на поверхности даже небольшие перепады атмосферного давления к непогоде доставляли им массу неудобств.

Он не был слугой Ядовитого, лишь вольнонаемным. Женекерс коснулся рукой головы Рилика. От этого прикосновения тот тоненько застонал, словно ребенок, которому перевязывают раны.

Лицо Кроу не выражало ничего, глаза бессмысленно смотрели в пространство, ничего не замечая. В какой-то момент он заметил собственную руку и стал ее с любопытством рассматривать, не переставая что-то шептать. В шепоте том был бессвязный поток слов на разных языках, включая русский и английский, которых он знать никак не мог.

“Было бы разумным добить его. Согласно заповедям Иллюны, быстрая смерть лучше долгих лет заточения в безумии собственного разума”.

“Не стоит, Евклид” — мысленно ответил Женекерс, — “Это ценный ресурс и у меня на него другие планы...”

* * *

— Мать моя подгорная, моя голова... — застонал коротышка, приходя в себя.

— Просыпайся, — обыденно произнёс Женекерс, несильно пиная коротышку в бок.

Чертыхаясь, тот разлепил глаза и с большим трудом принял сидячее положение, оглядывая окрестности ошалелым взглядом. Усыпляющая смесь номер три, которую собирали травники королевства била нещадно. К тому же в дротике был очень концентрированный экстракт, который, скорее всего, просто убил бы человека. Коротышка же отделался всего лишь головной болью.

— Ты кто? — проснувшийся подгорный житель с большим трудом сфокусировал взгляд на Женекерсе.

— Тот, кто не дал тебе выстрелить из этой мортиры в дом, где сейчас находятся более десяти человек.

— Что? Но он сказал... Да и там света не было...

— Значит, свет в окнах ты тоже не видел?

— Нет... — растерянно пробормотал коротышка, усиленно тряся головой, пытаясь собраться с мыслями.

— Посмотри ещё раз.

Коротышка с трудом поднялся на ноги и глянул в сторону поместья. Мягкий свет двух лун смешивался в водах озера с отражением света окон. В одном из окон Женекерс без труда смог различить чей-то силуэт. Коротышка же внезапно упал на колени.

— Великая тьма! За что? Я... Я не видел. Честно.

Игра или искренность? Читающий мог легко внушить коротышке любые мысли, много сил для этого не требуется. Коротышки по природе своей очень доверчивы. Исключение составляют лишь те, что занимаются торговлей. Те не верят никому и своей выгоды не упустят нигде, но для читающего и это не проблема. А вот для Женекерса давно стало проблематично определить в словах фальшь.

— Значит я спас не только людей, но и тебя от мук совести. Откуда осадная мортира?

— Списано из арсенала Аргвазты, оно пролежало восемьдесят лет в масле, ни разу не использовалось. А теперь эти дурни наверху задумали списать.

— Но ты предпочел перепродать.

— Да. Мне всегда было жалко отправлять это на переплавку за бесценок. Не для того мастера трудились, чтобы оно пролежало сотню лет на складе, а потом было бездарно переплавлено или просто выброшено!

Женекерс прекрасно знал, как щепетильно относятся коротышки к своему труду, и как уважают то, что было однажды создано. Именно потому их склады вечно завалены самым разным хламом, который едва ли будут использовать когда-нибудь. Но уважение к труду соотечественников не даёт им просто выкинуть или переплавить залежи самого разнообразного старья. Да и продадут его далеко не каждому. Для коротышек их творения, что для людей котята — их попытаются по возможности отдать или продать в хорошие руки. Лишь бы оно использовалось.

— Я не знал, что так активно списывается арсенал Аргвазты.

— Не только Аргвазты. Это делается неофициально, насколько я понял — по бумагам оно пришло в негодность. Вот ещё! Да эти малышки ещё тысячу лет так лежать будут!

— Какова твоя роль в этом?

— Да что скрывать, я заведую парой цехов по переплавке. Фактически владелец этих предприятий вместе с братом. Но когда нам спустили на переплавку это... Тут уж я не выдержал и стал искать кому бы продать. Дело не в деньгах, поймите... Вы только взгляните на работу! Золотистая ружейная сталь, с тройным наговором. Может полсотни лет в земле лежать! А узоры! Такое не выточишь! Это избирательная эрозия силой слез пустыни, да один только узор мастер наносил месяц, если не больше!

Коротышку несло. Скорее всего, это не было поддельным, так как такое отношение к работе всегда было принято у этого народа. Впрочем, это было неважно.

— Как тебя зовут?

— Оргзуль Старший.

— Итак, Оргзуль. Как член совета, я готов закрыть глаза на то, что видел тебя с преступником, который покушался на жизнь хранительницы, а после пытался убрать свидетелей. Но при одном условии.

— Милостивая Иллюна... Этот Рилик что, правда...

— Да, при помощи Кхиери. Знаешь что это такое?

— Слышал...

Эта деталь, кажется, окончательно убедила коротышку в том, что попал он в крепкие неприятности.

— Я... Честно не знал... Хотя, какое это имеет дело теперь.

— Итак, я готов закрыть глаза на то, что видел тебя здесь при одном условии. Ты продолжаешь свою деятельность. Сообщаешь мне по мере появления источники "списанного" вооружения. Само же вооружение я скупаю у тебя по приемлемой цене. Оно вновь попадает в распоряжение регулярных войск, а те, кто производит эти списания, понесут наказание.

— Деваться мне все равно некуда, так что моё согласие есть. Эту малышку Вы с собой сейчас возьмете? Или доставить ещё куда? Оплату за неё я уже получил от этого Рилика вперёд, так что готов уступить так...

* * *

Они успели отойти на приличное расстояние от того самого места, где Артолин должен был расстаться с жизнью. Человек шел молча, стараясь не отставать. Длинные пробежки по лесу были едва ли у него в привычке, но он не жаловался. Лишь шел стиснув зубы, стараясь не отставать, извиняясь то и дело за свою неловкость и нерасторопность. Он был неуклюж, но далеко не безнадежен.

Вскоре они наткнулись на ручей. Там, оставив ложный след, они прошли по течению вниз до тех самых пор, пока у Артолина не свело ногу. Тут Янтарная и решила сделать привал.

— Натри ноги вот этим маслом. Оно разогреет и уберет судорогу. Только не бери много, оно очень сильное, но действует не сразу.

— Спасибо... За все.

Артолин тяжело дышал. Болезненная худоба, многочисленные следы побоев... С ним явно не церемонились до того, как отправить на казнь. Отдышавшись и приведя свои ноги в порядок, он вновь поднял взгляд на Янтарную. И для лисоухой этот взгляд уже говорил о многом. Лисоухие от природы всегда чувствовали эмоции собеседника, как бы тщательно тот их не скрывал. Во взгляде того жуткого гостя она без труда читала похоть, и... равнодушие, которого она не видела даже в глазах преступников, которых приговаривали к казни за страшнейшие преступления...

И какой был контраст с тем, что она видела сейчас. Смятение, растерянность, печаль... И благодарность.

— Спасибо за все... Я и не знаю, чем смогу отплатить... С некоторых пор у меня ничего нет. Кроме того, что мы взяли у моих палачей.

— Для начала расскажи, за что тебя хотели убить.

— За то, что знал много. Это если совсем коротко.

— Рассказывай в деталях, — улыбнулась Янтарная, — У нас весь вечер впереди. До утра мы едва ли куда двинемся, у меня у самой ноги гудят. Костра сегодня разжигать не будем, чтобы не оставлять лишних следов.

— Разумно, хотя едва ли моих палачей хватятся ближайшие два дня.

Лисоухая здесь лукавила. Она легко бы продолжала путь до самой поздней ночи, но от неё не укрылось, что Артолин этого темпа не выдержит. Скорее всего, будет молчать, и идти, пока не свалится без сил. Да и любопытно было выслушать все, что только можно о том, как живут люди.

— Угощайся. У лепешек вкус не особенно приятный, но своё дело они делают.

Артолин с любопытством попробовал на вкус зелёноватую лепешку. Вкус был пряным, достаточно приятным.

— Хм... Какой любопытный вкус. Из чего они?

— Сбор из двенадцати специй и шести других трав вместе с небольшим количеством теста. Голод они утоляют не сильно, но хорошо поддерживают тело в зимнее время. Поможет быстрее восстановиться после плена.

— Спасибо.

— Есть ещё остатки кролика. Охотиться будем завтра, чтобы не оставлять после себя костра. Пока. А теперь с тебя история.

— Хорошо... Хотя едва ли это будет очень захватывающий рассказ. Мой отец, да будет Иллюна милостива к его духу, потратил всю жизнь, пытаясь выбраться из долговой ямы, в которую нас посадил дед. У нас было небольшое поместье, мы в принципе не бедствовали. Матери я не знал. Все что оставил мне отец, так это поместье, остатки долгов деда, и служанку. Её мать прислуживала ещё деду, и отец умирая просил не оставлять девочку без крыши над головой. Да и, признаться, я едва ли бы отпустил ещё сам...

При этих словах Янтарная едва удержала слезу. Эмоции собеседника были для неё настоящей пыткой. Бесконечная печаль, тоска и чувство вины.

— Она умерла?

— Помогли. На моих глазах. Те самые люди, которые хотели убить меня... Пытаясь рассчитаться с долгом поскорее, я искал способ заработать деньги. И мне предложили очень выгодную работу. Мой наниматель продавал предметы старины, разнообразные реликвии. В общем, как выяснилось, это было не совсем легально. Я должен был передавать заказчикам товар, получать оплату... Мой наниматель не хотел даже показывать своего лица. Платил исправно, до тех самых пор, пока что-то пошло не так. Меня стали искать хранители покоя, у них было описание моей внешности... В итоге вместо очередной оплаты я оказался в подземелье моего нанимателя. И Энни тоже.

Они не хотели рисковать, считали что она тоже что-то знает. Я просил их, умолял... Все бесполезно.

— Они не убили вас сразу?

— В городе был кто-то, кто мог дать делу ход в случае появления очередного трупа. Кто-то из самого Сантарина. Это я понял из их разговоров. Они выжидали. Про меня практически забыли, а вот Энни...

— Тот, кто заведовал подземельями, отдал её двум молодым палачам и заставлял их на ней практиковаться. А я был обречен смотреть, как они ее мучают. Я так и не узнал имени своего нанимателя. В подземелья он заходил в маске... Последний раз, когда он зашёл и увидел, что они делают с Энни, он остановил их жестом, молча перерезал ей горло, и сказал избавиться от тела. Я должен был быть следующим... Но на следующий день меня связали и повезли в лес...

— Почему-то, в отличие от Энни, они не хотели, чтобы мое тело нашли. Говорили что-то про саму хранительницу, мол, ей не должно быть под силу увидеть, где меня закопают.

Янтарная содрогнулась. То, что творилось в душе у ее собеседника, весь тот ужас, что он пережил... Все это жгло её изнутри так, что ещё собственная боль за целый народ казалась ничем.

— И все же ты хотел выжить?

— Я не знаю... Старался не слушать отчаяния, хватаясь за каждую соломенку, рассчитывая, что потом найду, как распорядиться жизнью... Меня так учил отец. Сначала сражаться и выживать, не задавая лишних вопросов, а уже потом думать, что делать с призом. Лишние мысли тут будут только мешать делу. Но сейчас я едва ли знаю, что буду делать дальше. Мой наниматель слишком опасен и влиятелен, чтобы я мог даже подумать о мести. Ведь я даже не видел его лица... В то же время его люди есть по всему королевству, и стоит им меня хоть случайно увидеть... Боюсь, что я могу навлечь и на тебя беду в таком случае, если ты будешь рядом...

Янтарная помедлила с ответом, давая себе успокоиться. Было бы очень подозрительным, если бы её голос сейчас дрожал.

— Все придет со временем, дай своему сознанию и телу немного отдохнуть. Завтра предстоит долгий переход.

— Нас тут не съедят во сне волки?

— Нет. Они не переносят запах этих масел, как и другие хищники. Мы можем не бояться сегодня. Но через пару дней надо будет быть осторожнее. Они совершенно не хранятся и к тому времени совсем выдохнутся.

— Понял.

Янтарная сделала вид, что задремала. Сама же сквозь ресницы с любопытством наблюдала за гостем. Заснуть после его такого рассказа она, как ни старалась, едва ли смогла бы...

Подул прохладный ветерок и Артолин поежился. Он достал из сумки походные одеяла, которые забрал у своих палачей. Одно отложил, другое... Аккуратно, насколько мог, он подошёл к Янтарной. Хруст его суставов разбудил бы даже мертвого.

Лисоухая напряглась, готовая в любой момент выхватить кинжал из сапога и всадить его в горло врага. Но тот лишь накрыл ее трофейным одеялом и вернулся на своё место, зябко поежился и тоже задремал.

* * *

Хотя коротышки давно создавали самоходные телеги самых разных видов, популярности в королевстве они не снискали. Для простых людей это было непозволительно дорого, а люди богаче предпочитали лошадей. И не потому, что слезы пустыни были дорогой диковинкой, монополию на запасы которой получил после гибели Гвивеллы Женекерс. Были и более дешевые варианты, от работающих на пару до использовавших для запасания энергии специальные маховики, огромные пружины... Коротышки всегда были очень изобретательны.

Конюхи же центрального королевства занимались селекцией лошадей еще с тех времен, о которых и в истории не осталось упоминания, отбирая долгие годы самых умных животных. Белоснежные скакуны центрального королевства уступали южным сородичам в скорости и выносливости. Не отличались они и силой, которой обладали пегие тяжеловозы западных берегов.

Что выгодно выделяло этих животных — это ум и покладистость. Они были настолько смышлены, что могли без проблем запоминать дорогу в несколько мест, где часто бывали и просто отвести туда хозяина по просьбе, и очень хорошо понимали команды. Частенько, если надо было отправить сообщение или не особенно ценный груз — его просто привязывали к лошади и отправляли их без седока, зная что те не собьются с пути и доставят письмо в срок.

Порой казалось, что еще немного, и они заговорят. По привязанности к хозяевам они скорее напоминали собак, из-за чего со смертью хозяина его скакуна в армии обычно стреляли.

Именно на такой белоснежной лошади хранительница приехала утром в поместье Аверяка. Ее сопровождал Кикарос. Последнему очень не нравилось, что Артелайл покинула дворец, который его и Женекерса стараниями начинал обрастать самыми неожиданными сюрпризами. И это, если судить по ухмылке Кикароса, было только начало.

Склеп, где когда-то покоился Женекерс, теперь превратился в небольшой склад, вмещавший в себе боевых единиц и вооружения на небольшую войну. Выходящий из этого склепа за город тайный ход, по которому Женекерс и Артелайл бежали, стал самым охраняемым подступом к Сантарину.

И это была только вершина айсберга. Страшно было даже представить все то, что было запланировано. По дворцу то и дело сновали коротышки, звук работающей “стенодолбилки” уже настолько стал обыденным, что его перестали замечать.

Граф Аверяк пригласил гостей в дом, где для них уже был накрыт в столовой стол. Артелайл, впрочем, от еды отказалась, предпочтя поговорить с едва проснувшейся к утру Илири. А вот Кикарос с радостью сел за стол и решил использовать выдавшуюся минутку для разговора с Женекерсом с глазу на глаз.

— Ты думаешь, Ядовитому не было известно о том, кто ты?, — задал он наболевший вопрос, едва за графом и хранительницей закрылась дверь.

— Выходит, что так. Иначе бы целью была бы Артелайл.

— Артелайл держит обычно рядом минимум двух людей, способных произнести амкхиери. Кридоксен, я... служанки, в конце концов, не Фетта и Тетта, а самые обычные. Кхиери это очень сложный и дорогой обряд, и очень малые шансы на успех. Я так не думаю...

— Все еще не могу понять, что нам так повезло. Ты бежал из Сантарина с этими голубокровками на хвосте, они доставали нас на островах. Неужели, он даже не подозревает до сих с кем связался?

— Сложно сказать. У них есть какая-то связь между собой. Все у кого в жилах течёт яд, слышат голоса и приказы.

— Радио?

— Нет, едва ли. Иначе Евклид бы об этом нам сообщил. Пока от лорда Виваля мы знаем, что некий канал связи у этих существ есть. В одну сторону или в две — неизвестно.

* * *

— Илири!

Артелайл знала, что увидит и все равно вздрогнула, стоило ей увидеть подругу детства. Она изменилась. Глаза, которые теперь едва ли увидят свет, закрывала плотная повязка из чёрного шелка. Волосы были аккуратно убраны так, что они закрывали шрамы, оставшиеся от разрезов на шее.

Платье из тёмного сукна с едва заметным вырезом и длинным рукавом так же было выбрано не случайно — оно полностью скрывало те жуткие шрамы, что у неё остались на руках и ногах. Раны нанесенные проклятым железом кроу было тяжело вылечить даже такой древней силой, который обладал Женекерс. Ходить ей, несмотря на все усилия Женекерса было тяжело, она здорово хромала, а несколько пальцев правой руки плохо слушались хозяйку — было повреждено сухожилие.

— Артелайл! Это ты? Я узнала голос.

Артелайл вздрогнула. Голос Илири словно лишился большей части оттенков... и был... спокоен, как если бы... Пресветлая Иллюна!

— Это я, Илири, это я. Прости меня... Как ты?

— Странно. Я ещё не привыкла. Ходить пока тяжело, рука плохо слушается, не считая глаз...

Артлелайл вздрогнула.

— Прости меня... Я... Почему я этого не видела в твоём будущем тогда? Я должна была.

— Не вини себя, Артелайл. Это все ерунда. Я жива, вот, пожалуй, главное. А с остальным будем разбираться. Тебя не зацепил кхиери?

— Нет.

— Это главное.

— Ты... Здорово изменилась.

— Сама себе удивляюсь. Почему-то все то, что волновало меня до этого, кажется пустым, словно тень прошлого. Все стало каким-то блеклым... Словно я разучилась обижаться и злиться на этот мир, научилась принимать его, таким как есть...

Илири не видела, как Артелайл невольно прикусила губу. Древние книги говорили, что тот, кто исцеляет силой своего духа, хочет он этого или нет, отдает кусочек себя. И этот кусочек должен заменить то, что забрала навсегда смерть, залатав рану. Илири не переняла ничего из того, что умел Женекерс. Кроме того самого, что сам маг считал проклятием, расплатой за силу. Или это ей кажется?

* * *

Тем временем, пока Артелайл беседовала с Илири, Женекерс и Кикарос всерьез обсуждали дальнейшие действия, ровно как и строили гипотезы относительно того что знает и что не знает Ядовитый. Последняя тема, в виду явного недостатка информации заглохла сама собой. А вот подозрительные шевеления лисоухих были новостью не только свежей, но и снабженной большим количеством деталей. За ними наблюдали не только недавно появившиеся в распоряжении Женекерса "небесные глаза", но и замаскированные под птиц шпионы.

Свою службу они несли еще с тех давних времен, когда хранительницей центрального королевства была Илейния. Но если раньше слежка была небольшой, то теперь количество шпионов пришлось увеличить в разы.

Сначала превентивно, по причине того, что не было известно, где именно скрывается ядовитый и кто за ним стоит. Потом по причине того, что шпионы обнаружили подозрительные передвижения лисоухих. Хотя плотные кроны деревьев скрывали многое от любопытных глаз разведчиков, что-то все же не укрылось от их глаз.

И увеличившиеся почти на триста процентов в своей численности патрули вдоль границы лесов, и небольшие, (по два-три лисоухих) отряды разведчиков, то и дело выходившие по ночам за пределы лесов, и к утру возвращавшиеся домой.

Вторжение? Едва ли. Все население лесов, включая женщин, детей и стариков Женекерс оценивал в сотню тысяч, не больше. Это была весьма пессимистичная оценка, реально их должно быть меньше раза в три. Женекерс всегда был склонен всегда делать самые пессимистичные оценки и готовиться к наихудшему сценарию. Но даже по нему выходило, что регулярная армия королевства справится с ними без каких-либо проблем.

Именно в этот момент открылась дверь и в столовую вошла Хранительница. Артелайл молча вошла в комнату и глубоко вздохнув произнесла.

— Целью была я, Женекерс. И того, чего они хотели — они добились. Если раньше я могла сдержать кхиери хоть ненадолго... Теперь я не могу удержать его и на мгновенье. Я не представляю, как они узнали про Илири.

— Ты знала её?

— Да... Все детство я играла вместе с ней. Она была моей лучшей подругой. Я видела, что в Сантарине ей не место, а тут её ждала спокойная и счастливая жизнь. Теперь же все пошло прахом... Я ошиблась. Не заметила, как предсказанное мною закрыл туман, а в тумане все поменялось.

— Артелайл, все не так плохо, — вступил в разговор Кикарос, — Илири ведь жива. Женя успел. Да и читающий теперь роняет слюну во славу богов безумия.

— Жива... Я не могу смотреть ей теперь в глаза, зная что я… я ошиблась, не предупредила. У неё и глаз теперь нет, лишь повязка. Я... Простите, но мне необходимо побыть одной и придти в себя.

В полнейшей тишине хранительница ушла. Кикарос же сжал руку в кулак. Однако, посмотрев на стол, который всем своим видом говорил, что удара этого могучего кулака не выдержит, передумал бить.

— Ему надо было выбить хранительницу из душевного равновесия, и он это сделал. Ей и так непросто после произошедшего, теперь ещё и это. Нет, Женекерс. Помяни моё слово — читающий разменная монета. Его использовали и весь план с выманиванием тебя из Сантарина — ящик с двойным дном. Хорошо если двойным, а не тройным.

— Возможно. Так или иначе, все места, где можно призвать Кхиери, благо их немного, я взял под свой контроль. Повторения этого кошмара я не допущу.

— Хм... Повторения. Что-то мне подсказывает, что наш противник слишком изобретателен для такого. И два раза один трюк от него ждать не имеет смысла. Если Артелайл права, то он будет бить ее там, где ей больнее всего, пока ей самой смерть не покажется избавлением. Подозревает, что во дворце его теперь чуть ли не статуя может отшлепать из крупного калибра... Хм… Статуя! Точно! Хорошая идея! Он не может уничтожить ее напрямую, так что нашел иной способ. А учитывая твое восприятие мира, старина... Ни ты, ни я, ни Евклид не можем даже предположить, что он предпримет дальше.

— Тебя вроде бы колодец не лишал чувств.

— У меня их с рождения немного. Слышал бы ты, что мне по этому поводу моя женушка бывшая говорила и с чем меня сравнивала...

— Лучше чем ничего.

— Ну да, до того как над тобой поработал колодец, я думал что у меня это вообще в терминальной стадии... А теперь — так оказывается, я не безнадежен!

— Есть идеи, где ждать следующей неприятности?

— Только если спросить Артелайл, хотя, боюсь, мы не предусмотрим всего, как бы мы не старались... И она, мягко говоря, не в форме.

Женекерс кивнул. Становилось ясно, что с таким коварством и хитростью он столкнулся впервые.

— Попробуем привлечь Ликасу и через неё Ланну. Это по их части.

— Они искушены в интригах, но это... Поверь мне, это высший пилотаж. Даже Евклид не знал ничего о том, что Илири была подругой детства хранительницы. У матери Артелайл была прогрессировавшая к старости паранойя. А вместе с даром хранительницы, я думаю, ты представляешь, что это такое. Никаких свидетельств об этом нигде не осело. Как, во имя наследия гор, он узнал об этом? Как?

— Скорее всего, взял под влияние нужного человека. Случайно или намеренно. Не иначе. Из грядущих проблем у нас еще “палач”. У Евклида есть зацепки, но не хватает информации. Нашего присутствия нет в трёх самых больших библиотеках юга.

— Уже сделано. Пришлось нанять нескольких людей, которые смогут получить туда доступ.

— Не слишком надёжно и быстро.

— Люди неразговорчивы, надежны. Эти двое владеют даром скорочтения. До Евклида им далеко, конечно, но это хоть что-то. Они уже прибыли в Арсив, ближайшие два дня можно ждать новостей.

— Понятно.

Некоторое время они молчали, потом Женекерс нарушил молчание.

— Насколько плохо Артелайл?

— Сам не видишь?

— Нет.

— Я бы дал семь баллов из десяти. Ещё одно, максимум два таких потрясения — и она сломается. Хотя, чего я смыслю в женских слезах, старина?

* * *

Утро. Артолин проснулся на удивление посвежевшим. Гудели ноги после вчерашнего забега по лесам, но это было ничто, по сравнению с тем, что он прошёл. В душе все так же был бардак. Воспоминания о той фигуре, скрытой тёмной маской, что равнодушно передаёт горло единственному близкому человеку то и дело готовили вернуться, упорно заслоняя собой окружающую действительность.

Он боялся думать об этом, как и избегал мыслей о собственным будущем, которые непременно возвращали его обратно. И потому он пытался сосредоточиться на настоящем. Изо всех сил старался подмечать красоту природы. Ну и, разумеется, расспрашивал Янтарную и честно делился с ней тем, что сам знал об этих краях.

— ...в королевстве все бояться вас. Считают, что нападения на деревни это мелкая месть за поражение в той войне. Из тех, кто думает. Другие же просто не обращают внимания, так как их это не касается, лишь читают об этом в утренней газете, да качают головой.

— А что считаешь ты? — с любопытством спросила Янтарная.

— А чего я могу считать. Я и знаю-то мало, только что в газетах изредка писали. Никогда не берете ценностей, не угоняете скот. Иногда проделываете долгий путь до деревень... И кто-то говорил, что среди этих отрядов одни женщины... Не знаю.

— Значит мелкая месть?

Артолин внимательно посмотрел на лисоухую. Янтарная молчала, почему-то пряча взгляд, словно стыдясь за действия сородичей.

— Ты не похожа на тех, кто будет мстить за древние обиды. Тут что-то другое. Ведь вы никогда не пытаете никого, не насилуете, как сделала бы любая шайка бандитов, случись им обнаглеть и напасть на селение.

— Ты судишь по мне обо всех?

— Нет, разумеется. Но некоторые выводы могу сделать.

— Какие, например?

— Когда ты говорила об этом, ты отводила взгляд, словно стыдилась. Может это моё воображение, но мне почудилась в этом взгляде обречённость. У них не было выбора, не так ли?

— С чего ты взял про обречённость, Артолин?

— Когда проводишь столько времени в личной тюрьме влиятельного и очень опасного человека, и каждый день смотришь на обречённые взгляды тех, кто там коротает время... Ты этот взгляд узнаешь и ни с чем не спутаешь. Никогда.

Янтарная вздохнула.

— В той битве нашего короля не убили. Лишь смертельно ранили. Его доставили в леса, и там... В общем, он спит. На самой грани смерти и жизни, с каждым годом медленно, но верно падая глубже. А следом за собой тянет и нас, свой народ... Мы все связаны с ним. Уже давно многое из нашей магии не действует, деревья практически не слышат нас, а большинство детей рождаются мертвыми.

— Выходит, что даже все те нападения на деревни... Это не мелкая месть, как считают большинство в Королевстве...

— Да, жертвы. Уже давно это единственный способ сделать так, чтобы хотя бы некоторые наши дети родились живыми. Именно поэтому в эти походы и идут только женщины, что ждут детей. На первых месяцах. Многие, в последний момент отказываются, но большинство после пятой, а то и шестой неудачи отчаяние заставляет пройти этот путь до конца.

— Выходит... Те фотографии убитых лисоухих, что я видел в газете два года назад, они все...

— Да.

Янтарная с любопытством наблюдала за реакцией Артолина и с каждым моментом все больше уважала его. Их встреча... это было удивительно, как если бы её начертала сама судьба.

Какие шансы, что в этой глуши, в нескольких днях пути от ближайших селений одна искалеченная судьбой душа встретит другую такую же? Возможно, единственную во всем мире способную понять ее. Воистину, такие встречи предопределены свыше.

Янтарная и сама не заметила, как рассказала ему все, что произошло с ней и с её народом. То, чего до этого момента не знал ни один живой человек.

И что самое главное — он понял. У него были все основания ненавидеть ее, но он этого не сделал. Понял, пожалел и простил. И принял это решение не раздумывая ни мгновения. Как жаль, что таких людей мало даже среди её родного народа.

Отчасти тогда она полагала, что стоит разговору зайти о нападениях и напомнить ему, что на руках лисоухих кровь невинных людей... Что именно этой крови они обязаны самим фактом своего рождения... Артолин резко изменит своё мнение о ней... И не в лучшую сторону. Но, даже узнав то, что она появилась на свет благодаря крови ни в чем не виноватых людей... Но в этот момент в нем не было ненависти или злобы. Лишь жалость. Он искренне жалел её и её народ, загнанный судьбой в эту ловушку.

Почему? Янтарная этого не знала. Но уже это делало его достойным знать всю правду.

— Неужели, нет другого пути?

— Есть, но редко кто на него соглашается. Моя мать долго не решалась пойти на это, и отец ее поддерживал. Но живых детей у неё так и не рождалось. В итоге отец... принёс себя в жертву. Лишь бы матери не пришлось убивать невинных. Благодаря его жертве на свет появилась я, мой брат и моя сестра. Но далеко не все готовы пойти на это, Артолин.

Юноша некоторое время молчал, потом задумчиво произнёс.

— Я понимаю... Ладно, не будем о грустном. Я прикинул, как мы можем двигаться. Селений придётся избегать. Тебе там едва ли будут рады, а меня, если увидят ненужные люди... Скажем так, толпа разъяренных крестьян будет твоей наименьшей проблемой.

— Тебя так хорошо знают?

— Доставляя заказы для хозяина, я изрядно мотался по городам этой части королевства, моё лицо примелькалось во многих городах. Да и некоторое время успело повисеть на плакатах "внимание, разыскивается" в крупных городах. В итоге неважно кто меня узнает, проблем не избежать. Прости. Конечно, места, по которым мы пойдём, глухие, крупных городов практически нет, только мелкие деревушки. Но там тоже лучше не появляться.

— Неужели даже там у него свои люди?

— В деревнях? Едва ли. Тут на востоке живёт крайне тёмный люд, который варится в своём соку уже не одну сотню лет. Чужих тут очень не жалуют. Ко мне тут отношение будет немногим лучше, чем к тебе.

— С ними можно торговать?

— Я бы не рискнул. Даже купцы сюда ездят только "свои". Чужих тут очень не любят... Лучше выбрать какой-нибудь замшелый городок южнее, где меня едва ли узнают. До пустыни их будет предостаточно. Ты можешь сказать, зачем тебе нужно в пустыню? Или хотя бы, в какую её часть?

Янтарная вздохнула. Она и без того рассказала Артолину многое. Чего уж там?

— Мне нужно найти Женекерса Стеклянного.

— Что? — Артолин вытаращил глаза. Казалось ещё немного, и они вылезут из орбит.

— Да.

— Я... хм... В замешательстве. А ты уверена, что его стоит искать в пустыне, а не в склепе в сантарине, в саркофаге который может открыть лишь хранительница?

— А как думаешь ты?

Артолин задумался.

— Да... Если подумать, то сходится. Я помню, что последние месяцы ползли слухи. С той самой атаки на дворец, когда хранительница бежала. В газете был рассказ чудом уцелевшего человека с почтового дилижанса, который утверждал, что на него напали и удерживали жуткие механические не то змеи, не то черви. И потом дилижанс нашли брошенным намного южнее. Груз был нетронут, хотя там было много ценностей. Но... это только слухи. У тебя же должны быть более достоверные сведения, так?

— И да и нет. Кто-то следит за лесами. Наши... видящие чувствуют чужой взгляд. Пару раз мы видели странных птиц. В них... Не видно жизни. От пущенной стрелы птица такая уклонилась, и сразу же они стали летать выше... Они и раньше следили за нами. Издалека, ещё во времена, когда Женекерс сошелся с кочевниками. Но последние дни их стало намного больше.

— Хм... Не понимаю, зачем Женекерсу это... Хотя, если верить истории он поклялся любить хранительницу и защищать королевство. Возможно, следит за потенциальными врагами. Если так, то... Да...

— Теперь ты понимаешь, всю... смертельность той сделки?

— Да. Если бы вы отказались, этот гость уничтожил бы вас. А против Женекерса, если это и впрямь он, шансов вообще нет... Он, конечно, оброс легендами и страшилками, как то дерево мхом. Но факт остается фактом, кочевников он вывел под ноль.

— Так как нам добраться до пустыни?

Артолин извлек карту, и аккуратно показал Янтарной запланированный маршрут.

— Трактом мы воспользоваться не можем, западнее его и лесов-то нетронутых не осталось уже, одни деревни. И очень много глаз. Тем более, что сейчас сезон сбора гром гриба.

— Гром гриба?

— Да, споры его используют в огнестрельном оружии, помнишь, я рассказывал? Его вырастает немного, стоит он дорого и крестьяне прочесывают в его поисках все леса. А на тракте сейчас не протолкнуться. Народ западнее тракта более дружелюбный, быть может, и тебя не тронут даже, а вот моё лицо там точно на каждом столбе висело. Восточнее тракта, где мы сейчас находимся, народ совсем темный, как я уже говорил. А от деревень я бы держался подальше. Самым безопасным будет путь через степи до Ютграда, близ гор, оттуда через ущелье в Белопесоченск. Это тот город, откуда согласно легенде Женекерс начал свой путь в пустыню. Если где и искать его, то там. В городе неплохая библиотека. Я думаю, там можно будет раскопать больше информации о нем. Но степи... Это будет тяжёлый путь для нас.

— Почему?

— Их ещё называют земли слез, и недаром. Четыре сотни лет назад Женекерс Стеклянный уничтожил степняков, что населяли эти степи. Не пощадил никого. Его создания прочесали и уничтожили всех степняков, что населяли эти края. А если и выжил — то об этом молчал. Это была страшная бойня. И такое море крови не могло пройти бесследно для земель. Люди по сей день сторонятся тех мест. Кочевники были всегда связаны со степями, и степи отреагировали на смерть тех, кто там жил. Людей в степях с тех пор преследует необъяснимая тревога, печаль. Вылезает наружу самое тёмное и страшное, что только было за всю жизнь. Все страхи, опасения... По ночам иногда то и дело видят призраков степняков... Ты прошла через многое, это видно по тебе. И путь через земли слез может сломать тебя ещё сильнее.

Янтарная невольно покраснела. Её трогала забота Артолина.

— А ты?

— Не знаю. Попробую выдержать. Альтернатива — попробовать пройти западнее тракта. Но там выше риск.

— Пойдём степями, не будем рисковать. А почему мы тут делаем крюк?

— Окторан. Вернее, руины его и старого столичного острова. Еще одно нехорошее место, где обитают призраки давно прошедших дней. Говорят, там степи могут поймать путников и крутить кругами долгие дни. Немалое количество археологов там сгинуло, а те что вернулись… Рассказывали ужасы, что окторан "живет даже в смерти". Не знаю, насколько этому можно верить. Вернулись оттуда единицы и практически безумцами. Лучше держаться подальше. Я думаю обогнуть окторан восточнее, руины отличный ориентир. Старая столица висящих островов до сих пор нависает над степью рукотворной горой.

— Понятно.

— Далее двигаемся точно на восток, ориентир — Орлиный Пик сторожевых гор. Подойдем к Ютграду, там попробуем купить другую одежду, а далее наша цель — Белопесоченск. За неделю, я думаю, доберемся...

— Там, я думаю, нам придётся и расстаться. Ни к чему тебе идти в пустыню... Это уже мой путь. — произнесла Янтарная. Ты придумал, что будешь делать дальше?

— Попробую прибиться к каравану и двинуться на юг. Там меня никто не знает... Так, наверное, будет лучше. Попробую начать с нуля, если смогу. Ты точно справишься одна?

— Надеюсь. Просто если все правильно, и Женекерс и впрямь проснулся... Не надо тебе с ним встречаться.

— Хорошо. Я могу рассказать все, что знаю о нем... Хотя едва ли это много.

— До нас тоже доходили некоторые сведения, мы знаем его историю, и то, как он хладнокровно уничтожил степняков.

Артолин позволил себе печальную улыбку.

— Его любят демонизировать историки, считая, что раз Илейния заперла его в склепе, он был абсолютным злом. И, тем не менее, он спас королевство от разорения и тысячи людей от смерти. Пускай и такой ценой и такими методами. Он очень неоднозначная и противоречивая фигура в нашей истории. Его расплата за силу, которой этот мир не видел — он потерял возможность чувствовать. Как отреченный. От него едва ли стоит ожидать жалости, сострадания... Это все ему чуждо.

Янтарная вздрогнула. Она знала это, слышала. На что она насчитывает? Что её народ пожалеет тот кто не умеет жалеть?

— Совсем?

— Не знаю. Трудно сказать. Так писали его современники. А что с ним стало за годы заключения, если он и впрямь вырвался — это сказать ещё труднее. Тебя может ждать что угодно. Одно могу сказать точно — если он не сошел с ума, то он держит своё слово. Человеком он поклялся любить хранительницу и следовал этому правилу, если верить книгам, даже когда для него само слово "любовь" потеряло всякий смысл. И даже когда Илейн решила заточить его в склеп, он не помешал ей. Был ли у него шанс, не было ли? Тут историки спорят. Я думаю, что был. Еще в первую битву на Поле Крови, когда его первые неуклюжие создания лишь немного напугали степняков, он предупредил их, что следующее нападение будет для них последним. И исполнил своё слово в точности с тем, как обещал.

— Устроив ту бойню...

— Да. Но если не считать этого, он старался избегать лишней крови. С его стороны не было ни предательства, ни интриг. Его действия всегда были жесткими, но всегда ответом. Хотя враги у него были. Если ты сможешь отыскать его и как-то обратить на него своё внимание, то он тебя как минимум выслушает и не убьет просто так, ради развлечения. Я... так думаю.

— Думаешь?

— Просто это все поросло мхом за четыре сотни лет и я... Я боюсь тебя разочаровывать или всплыть не обоснованную надежду. Я... Не знаю.

* * *

На центральной площади Сантарина уже собирался народ. Ещё со вчерашнего дня город гудел, узнав, что будет казнь. В Сантарине это дело редкое — обычно даже самых жестоких убийц и насильников увозят на юг, в Белопесоченск, а оттуда конвоируют в пустыню, где бросают умирать. Когда-то давно, во времена, когда пустыней безраздельно правила Гвивелла, караванщики придумали делать такое ей подношение. Даже научились угадывать время, когда ей это было нужнее всего. Это во многом упростило торговлю с югом, которая до этого практически отсутствовала.

Аристократии, ясное дело, идея тоже очень понравилась, так как торговля с югом была всегда крайне выгодна. Долго ли они уговаривали на это хранительницу или вопрос был решен в одночасье, история умалчивает. Так или иначе, это скоро стало порядком.

Но особенное дело — это чиновник, да еще высокопоставленный. Настолько, что приговорить может только Великий Трибунал. А уж если и преступление серьезное, то и исполнить приговор обязана хранительница, причем на центральной площади сантарина. Другим чтобы неповадно было. Такое событие не часто бывает. Каждый с малолетства знает, что хранительница видит будущее, и с этой силой играть никто не хочет.

Согласно древней традиции, хранительница не только была главою государства, она так же была и верховным судьей и палачом. Последняя обязанность распространялась исключительно на особо тяжкие преступления в масштабе государства. Лишь в крайне редких случаях приговор должна была исполнить лично хранительница. И традиционно эти публичные казни цепями были самыми жуткими для хранительниц, оставляя после себя бессонные ночи.

Женекерс помнил, как после очередной такой казни Илейн сама была не своя, её терзали кошмары. И это несмотря на то, что на трон она воссела после длительной политической игры, в ходе которой было пролито много крови, а многие ее политические оппоненты именно так расстались с жизнью, закончив доселе блестящую политическую карьеру.

Она так и не смогла привыкнуть к этой крови, несмотря на все то, что ей пришлось пережить в юности. Это была одна из тех черт, которые Женекерс ценил больше всего в Илейн, когда был человеком: Она делала все, что требовалось, но не позволяла происходящему изменить себя.

Артелайл по сравнению с Илейнией повезло. Ей пришлось исполнять эту жуткую обязанность лишь однажды. И то это то, о чем она предпочла забыть как можно скорее.

— Клянусь памятью гор, это Ядовитый старается! — Ругался Кикарос, когда стало ясно, что замять дело или "устроить пациенту несчастный случай" они с Женекерсом уже не смогут.

И он, скорее всего, был прав. Предстоящая казнь выскочила из тумана неизвестности очень неожиданно, крайне напугав и обескуражив Артелайл.

Уже по дороге в сантарин Женекерс поднял все имеющиеся материалы, и слишком много вылезло нестыковок и случайностей. Артелайл так и не отошедшая до конца после того кошмара, когда ей пришлось бежать из Сантарина, была буквально раздавлена тем, что произошло с Илири.

И эта казнь ещё должна была только морально добить. Кридоксен, чувствуя наперед, куда дует ветер, пытался отпаивать хранительницу отварами, которые должны были успокоить ее, но это помогало мало. Старый маг словно видел, как тревога, отчаяние и беспомощность бушевали в Артелайл. Привыкшая видеть все наперёд, она не могла спокойно жить в тумане неизвестности, а последние события не способствовали тишине и покою. Более того, внезапно отступивший туман, словно бы издеваясь, открыл ей, что этой казни уже не избежать. Иначе будут крайне нежелательные последствия.

И Женекерс тут ничем не мог помочь. Пока. На будущее он предусмотрел алгоритм действий, чтобы подобные дела не доходили до Артелайл, а лучше даже до трибунала. По крайней мере пока есть угроза Ядовитого. Пускай лучше обвиняемого при наличии у него, Женекерса, везких оснований найдут с перерезанной глоткой в трущобах, чем Артелайл будет вынуждена опять марать руки.

Недосмотрел. Пожалуй, сейчас он должен был бы злиться.

Артелайл держалась достойно. На ее застывшем, словно маска лице нельзя было увидеть ровным счетом ничего. И не только Женекерсу. Обвиняемый в хищении государственной собственности на круглую сумму Долворас рода Ургвен был бледен, но спокоен, под стать той, что должна была исполнить его приговор. Он не пытался бежать или взывать к хранительнице и её человеколюбию. Теперь уже бывший военный, продавший на сторону оружия и боеприпасов на целое состояние, готовился встретить смерть, как подобает солдату и не искал себе оправданий.

Люди едва ли зададутся вопросом, почему он пошёл на это, заведомо приписав ему алчность. Лишь только от хранительницы не ускользнет то, что не было сказано им в суде. Маленькая деталь, что Долворас все вырученные деньги потратил на эликсиры алхимиков, способные исцелить редкую в этих краях болезнь, которую не называли иначе, как "тихая смерть". Именно этой болезнью болел его единственный трехгодовалый сын, последнее, что осталось у него на память от жены.

Ради этого эликсира он и продал с военных складов под видом списания почти полсотни осадных мортир коротышек с боекомплектом. И пока всплыли только несколько таких мортир, а вот остальные... Остальные ещё могут всплыть алым пламенем пожаров и унести не одну сотню жизней.

Но было в этой ситуации и что-то загадочное, что неуловимо наводило на мысли о Ядовитом. То как трехгодовалый ребёнок внезапно заболел редкой южной болезнью, которой и заболевает-то один из сотни при контакте с уже больным. Вероятность заболеть этим у ребёнка одна к шести тысячам, если не меньше. А какова вероятность, что сразу после этого печального события найдется человек готовый заплатить за списание мортир горы денег, которых в обрез хватит на лекарство?

Долворас и так подворовывал, пускай и не особенно много, в сравнении с иными своими коллегами. Потому и перейти черту ему было не так уж и сложно. И опять едва уловимый запах неведомого кукловода. После того, как сделка была закрыта, Долворас понимал, что он жив до первой крупной проверки. По счастью, они были не особенно частыми, потому он планировал сразу же уехать далеко на юг, раствориться. Ему не хватило каких-то пары дней, так как кто-то анонимно донес на него, сразу же привлекая к делу трибунал.

Верховный военный трибунал Сантарина не знал что такое смягчающее обстоятельство. Этот орган государственной власти составляли двенадцать судей, каждый из которых готовясь к этой должности годами пил особый эликсир.

Они, подобно отреченным, подобно Женекерсу не чувствовали ничего. И не разделяли человеколюбия Женекерса. Рассматривал трибунал лишь очень небольшой круг дел. И решением по ним могла быть лишь немедленная смертная казнь, оправдание или решение о дополнительном расследовании, если фактов не хватало.

Сам Женекерс не любил военный трибунал. Логика принятия решений ими казалась ему убогой даже тогда, когда он был еще человеком. Лишь получив силу от колодца, он смог сказать точно почему. Трибунал интерпретировал каждый факт как камешек, способный занять одну из двух чаш весов: "виновен" или "невиновен". Сам же маг считал, что факт не может быть плохим или хорошим. Каждый факт может положить сколько угодно камней на обе чаши весов. Или сбросить весы со стола, как неуместную для этого случая модель. Принять поистине рациональное и взвешенное решение, используя эту несовершенную систему... просто невозможно.

Артелайл уже не могла уже ничего изменить, не могла ни отрицать его вину, ни наложить вето на решение военного трибунала, ибо все они давали клятву. Она лишь могла, если пожелает, принять участие в заседании трибунала, и ее голос мог изменить что-то. Но она не принимала участия в последнем заседании, так как банально не заметила уведомление с официальным приглашением на заседание, занятая приемом гостей, а потом тем, что случилось с Илири.

Женекерс так же помочь не мог ничем. Он не мог устроить побег Долвораса — это бы здорово ударило по авторитету властей, и обернулось бы большими проблемами. Не мог он и тихо убрать этого проворовавшегося чиновника, так как это опять бы ударило по репутации. Словно бы издеваясь над хранительницей, туман отступил и показал хранительнице, что иного выбора у неё нет. Все варианты оборачивались серьезными проблемами в грядущем, а чаще всего влекли за собой еще несколько аналогичных приговоров. Ей оставалось лишь одно: исполнить приговор. Пустынному магу же оставалось убедиться, что этим удобным моментом, пока внимание хранительницы рассеяно, никто не воспользуется.

* * *

С плоской крыши одного из прилегавших к площади особняков можно было отлично разглядеть толпу. Любители крови. Обитатели старого здания были не исключением и потому уже заняли место едва ли не в первых рядах с самого утра.

За невысоким бортиком крыши сейчас прятался человек. Наслышанный о телохранителях Артелайл он был очень аккуратен и коротал здесь время уже второй день. Цвет его плаща был подобран ещё месяц назад и сливался с поверхностью крыши. Если султану островов нечего делать, кроме как смотреть на грешную землю — его он различит едва ли.

Цинтар по прозвищу Стрелок был профессионалом своего дела. Ходили слухи, что его прадед был лисоухим, но подтвердить или опровергнуть он этого не мог. И не желал. Луки он не жаловал, зато в огнестрельном оружии разбирался лучше иных коротышек. И его услуги всегда стоили очень и очень дорого.

Впрочем, этот контракт был особенным. Мало того, что целью была та, кого целая страна, включая его, боготворила чуть ли не с рождения... Он это делал бесплатно. Впервые. За идею.

Точно сформулировать её он не мог, знал лишь, что делает правое дело, и это было главным. Ради этого он достал своё самое главное сокровище. Дальнострел коротышек.

При всех своей любви к оружию, Коротышки очень редко брались за товар, на который был самый большой спрос у соответствующих специалистов — дальнострелы. Женекерс назвал бы это оружие снайперской винтовкой, хотя она здорово отличалась от знакомого ему оружия.

Самым ценным здесь был ствол. Лучшая золотистая ружейная сталь коротышек с тройным наговором изготавливалась с добавлением крови мастера и обязательно капли его ненависти, которую он должен был всенепременно передать металлу при закалке, используя особый эликсир строго в определённый день месяца.

Внешняя поверхность ствола была покрыта сложнейшим узором — "вязью мести". На один только этот узор у мастера больше года кропотливой работы, когда металл избирательно травился в нужных местах. Одна, пусть даже небольшая ошибка, и этот узор станет просто красивым украшением, так и не обретя магической силы и удивительной прочности.

Отдельным произведением искусства был приклад. Выполненный из дуба, покрытый изящной резьбой, продолжавшей "вязь мести" и тремя слоями лака. Однако, приклад был лишь украшением. В отличие от набравших популярность револьверов, это оружие не имело барабана а перезаряжать его было сложнее и дольше. Виной тому все реже наговоры. Они не только позволяли добиться смертельной точности на огромном расстоянии. Они отравляли пулю ненавистью, которую вложил в оружие мастер, и делали её поистине смертельной.

Если продержать патрон в стволе хотя бы десять минут перед выстрелом — даже царапина от такой пули станет практически смертельной, а рану не сможет исцелить ни один, даже самый сильный эликсир.

Это страшное оружие, не знающее промаха, первый выстрел из которого обязан сделать сам мастер. И целью должен быть его враг, ради мести которому оно и создавалось. Как правило, после этого выстрела сам мастер долго не живёт. Среди коротышек считается, что это оружие обретает свою мощь в пламени сгорающей души мастера.

Стрелок извлек на свет своё сокровище и пару секунд им любовался. Тёплая в любое время года сталь, словно шептала ему что-то. И успокаивала. Он любил это оружие и верил, что оно его любит так же. И он не любил заставлять дальнострел ждать, потому вскинул его и взял прицел.

Но стрелять было нельзя. Даже класть палец на спусковой крючок. Пока. Ему должны дать знак, когда стрелять. Малейшая инициатива или отклонение от плана и хранительница увидит его своим даром.

Скорее бы...

Последнее что услышал в этот день Стрелок, был лёгкий свист откуда-то сверху. Потом в спину что-то ударило, руки перестали слушаться. Запоздало пришла боль, почти все мышцы свело, а тело словно взорвалось от боли, но ни закричать, ни сказать слова он не мог. Тело била жуткая судорога. А спустя десять секунд, показавшиеся ему вечностью он потерял сознание.

Уродливое бескрылое создание, спикировавшее на него откуда-то сверху, тем временем извлекло из тела жертвы четыре ножа-контакта. Эта модель птерокса была не обязательно смертельной. Женекерс и Кикарос в дальнейшем планировали использовать парализующий эликсир, но с его поставками пока были задержки. Острые ножи, и разряд между ними были намного менее гуманны, но для прототипа допустимы.

Птерокс, тем временем, определив что кровь несостоявшегося стрелка является синей, впрыснул смертельную дозу яда и бесшумно взмыл в небо, быстро набрав высоту и скрывшись из виду.

* * *

Долворас уже стоял перед колодцем. На небольшом расстоянии, ровным кругом оставив место для хранительницы, заняли свои места двенадцать судей. Безмолвные, словно тени в своих чёрных балахонах, они стояли и смотрели на цепь, торчащую из колодца и извивающуюся подобно змее.

На некотором отдалении, сдерживаемые гвардейцами, стояли зрители. Фекларт, Женекерс и Кикарос умудрились за то немногое время, что у них было развернуть беспрецедентную систему безопасности, контролируя, чтобы на площади никто не был вооружен.

Это быстро дало свои плоды, выявив одного смертника. Гвардейцам лишь чудом удалось избежать взрыва и многочисленных жертв среди людей. И это опять говорило в пользу гипотезы Женекерса, что Лорд Яда прибыл из его родного мира.

Заряд на основе спор гром-гриба закреплялся на поясе, а для одновременного подрыва использовалась хоть и грубая, но батарейка на слезах пустыни. Да и сами заряды помимо спор гром гриба содержали поражающие элементы. Смертники не были самым популярным оружием в войнах, хотя за историю конфликтов здесь бывало всякое. Но подобные пояса здесь никто и никогда раньше не применял. Подробности этого инцидента еще предстояло подробно изучить, пока же на это не было времени.

— Мы можем начинать, — произнесла хранительница. Ещё голос не выражал ровным счётом ничего.

— За хищение военной собственности Центрального Королевства в особо крупном размере, повлекшим за собой угрозу жизни жителей королевства, Верховный Трибунал Сантарина постановил приговорить Долвораса к изгнанию из мира живых. Дарованной мне по праву рождения силой, я вверяю дальнейшую судьбу этой души Иллюне.

Под дробь барабанов хранительница подняла руку и, повинуясь её воле цепь, словно змея обвила Долвораса и подняла его над тёмной дырой колодца. Колодец казался сейчас голодной пастью, а цепь — её языком. Из толпы слышались кровожадные крики, многие хотели крови. Длительной и мучительной смерти.

Артелайл же, все так же закрыв глаза, повернулась спиной и резко сжала ладонь в кулак, стараясь не слушать последовавшего хруста костей, который не мог заглушить даже рев толпы. Благодаря своему трижды проклятому дару, даже отвернувшись, она видела все в мельчайших подробностях. И от этого ей становилось дурно. Артелайл расслабила и опустила руку. Все было кончено. Послушная ей цепь заняла своё обычное положение, выпуская из своих смертельных объятий изуродованное тело, которое вскоре скрылось в глубинах колодца. На древних, как этот мир звеньях цепи не осталось даже малейшего следа крови.

Толпа была недовольна, то и дело были слышны крики "легко отделался!". Многие пришли сюда не ради секундного зрелища, а ради многочасовой пытки, которую рассчитывали увидеть. Кикарос говорил, что настоящие проблемы королевства будут тогда, когда хранительница будет дарить преступникам долгую и мучительную смерть. И храни Иллюна тех несчастных, кому доведется жить при правлении хранительницы способной на такое.

Артелайл молча проследовала со свитой во дворец, все так же сохраняя невозмутимое выражение лица. Оставив в холле охрану, она в сопровождении Фетты, Тетты, Кридоксена и Женекерса проследовала дальше. И лишь когда за ними закрылись двери ее покоев, эта маска треснула и разлетелась. Кридоксен пытался успокоить её, в то время как Женекерс пытался прикинуть свои дальнейшие действия.

Увы, он не мог полностью оградить Артелайл от окружающего ещё мира. Слишком многое ей необходимо было решать самой. И от её выбора зависело очень многое. Ядовитый это прекрасно знал, и своими действиями лишал её самой главной силы человека — возможности делать рациональный взвешенный выбор.

— Женекерс, — хрипло произнесла Артелайл, все ещё с большим трудом сдерживания рыдания, — в такие моменты, я, наверное, завидую тебе. Прости за слабость, но это для меня и впрямь очень тяжело.

— Я понимаю. Если я сейчас и не чувствую ничего, это не значит что я забыл каково это. Постарайся успокоиться. Ты же знаешь, кто это все подстроил.

— Да. Но от этого мне не легче. Я чувствую себя игрушкой. Моими руками он может казнить сотни и это будет все строго по букве закона.

— Я постараюсь, чтобы этого не повторилось, и не дошло до трибунала. В конце концов, просто можно устроить "несчастный случай" при наличии веских улик.

— Спасибо... Мне льстит, что ты ради меня готов нарушить закон, но не стоит. Это неприятная обязанность, но нужная. Только страх неотвратимого наказания держит многих от страшных преступлений. Это страшно и жестоко — но его надо поддерживать. Просто... Просто слишком много на меня всего свалилось в последние дни.

— Я понимаю. Я думаю, Кридоксен лучше меня сможет найти слова, чтобы тебя успокоить. Мне это едва ли теперь под силу.

— Я понимаю, я...

Артелайл вымучено улыбнулась. Женекерс пошёл бы на огромный риск, лишь бы избавить ещё от этой обязанности, но тогда... Артелайл соврала, что все способы избежать казни ведут к нежелательным последствиям. Ее дар позволил ей во всей красе увидеть нестандартное мышление и изворотливость мага пустыни.

Он не испытал предпочтений, не имел предрассудков... И использовал все, что только мог добыть, комбинируя самое неожиданное. Трофейные боевые амулеты кроу, яды и эликсиры, заклинанники некромантов и просто законы природы. Имея в своём распоряжении Евклида, он, казалось, может найти решение любой проблемы. И даже эта была для него пустяком.

Просто те немногие способы, что были допустимы заставили бы её спасителя нырнуть с головой в неизвестность, о которой хранительница ничего не знала и которой страшилась больше всего. И что-то, но только не ее ослепший дар, подсказывали ей, что именно там его будет ждать смертельная опасность. И от этого её сердце сжималось. Но этого ему лучше не знать. Наверное. В конце концов, закон есть закон.

Нехотя, но Артелайл понимала, что невольно чувствует за собой вину за то, что сделала с ним Илейния, являясь заложницей обстоятельств. Как бы глупо этот не звучало.

Кридоксен тем временем нервно кусал губу. То, что он видел в эмоциях хранительницы, ему не нравилось. Его дар рисовал ему знакомое пульсирующее сине-сиреневое пятно, окутывавшее сейчас голову хранительницы. Именно так он видел эмоции. Цветами. И эта была очень знакомая картина. Или, лучше сказать, набросок того, что может стать серьёзным недугом, вылившись в беспричинные страхи, приступы паники и будет преследовать ее всю жизнь... И как жаль, что он ничего не может с этим поделать. Артелайл словно не слышала его слов, а травы действовали слишком медленно.

Женекерс же интерпретировал молчание мага однозначно и тем временем ловко выхватил из головы воспоминание и подготовил его. Это уже происходило однажды, и однажды он нашёл слова, когда был простым человеком.

— Послушай, — тихо произнёс Женекерс совсем с другой интонацией. Резкая перемена в его голосе заставила Артелайл вздрогнуть от неожиданности, — я не могу, в отличие от тебя видеть будущее или управлять теми страшными цепями. Один вид того, что они могут сделать повергает меня в ужас. Но я здесь, пока все ещё здесь, и я тебе не дам остаться одной наедине с этим ужасом, слышишь меня?

Стеклянный маг подошел и легко обнял Артелайл, невольно заставив её расплакаться, уткнувшись ему в плечо. Он что-то шептал ей, успокаивая.

Кридоксен боялся пошевелиться. Все его лицо выражало только один вопрос "как?". В его голосе звучала такая забота, которую невозможно подделать. Тем более тому, кто ничего не чувствует. И все же Кридоксен видел, что внутри это все ещё Женекерс. Впрочем, неважно как. Пожилой маг видел, как все переживания, накопленные за эти дни, весь тот яд, что отправлял её душу, выходит с этими слезами. Пускай.

Женекерс же, лишь провёл рукой по голове Артелайл и произнёс.

— Все хорошо, Илейн, все хорошо, я рядом.

Спустя десяток секунд Артелайл отстранилась.

— Женекерс, я...

— Тебе лучше? — голос стал прежним. Нейтральным, ничего не выражающим.

Артелайл кивнула.

— В каком-то плане я сейчас завидую Илейнии. Спасибо, что поделился со мной этим воспоминанием и простите ещё раз за слабость. Я попрошу тебя об одном одолжении.

— Разумеется, Артелайл.

— Ребёнка Долвораса взялся воспитывать его брат. Он неплохой человек, я заглянула в будущее мальчика. Но чтобы он выжил, надо избавить его от остатков той болезни. Тебе это под силу. Я считаю, что после произошедшего, это следует сделать. Пускай хотя бы жертва его отца не будет напрасной.

— Хорошо, сделаю... Да, Евклид.

Голос раздался из браслета, который был на руке Кикароса, что заставило коротышку чертыхнуться в полголоса от неожиданности.

— Есть новая информация о "палаче", наши люди в библиотеке Арсива нашли исторические свидетельства.

— Насколько он опасен?

— Опаснее Ядовитого и всего того, чего мы видели от него. Это я могу сказать точно.

— Он демиург?

— Его история не вписывается в типичную историю демиурга. Он родился смертным, но после смерти обрел силы демиурга. Их он обратил во зло, истребив почти треть населения юга, за что и получил имя "палач". Сведения обрывочны, так как эта фигура жила более двух тысяч лет назад.

— Чего от него ждать?

— Насколько известно, он был талантливым алхимиком. Возможно, одним из самых сильных. Определённые, до этого момента невиданные силы он получал при помощи жертвоприношений. Однако точных данных нет — описаны лишь несколько кровавых эпизодов его биографии. Он имел крайне непредсказуемый характер, нестабильную психику, страдал приступами агрессии, в моменты которых его сила возрастала многократно.

— Ну вот, маньяка из специального крыла госпиталя Милостивой Иллюны заказывали? — пробурчал Кикарос, нервно поглаживая револьвер у пояса.

— Его уничтожили? — осведомился Женекерс.

— Неизвестно. Но известно, что одним из тех, кто встал на его пути был странник Шендар.

— Шендар? Тот самый?

— Да, Женекерс. Есть хорошая вероятность, что это так.

— Имеет смысл к нему наведаться, раз так... Будем надеяться, что он ещё жив. Не знал, что ему столько лет.

— Езжай, Женекерс, пока будущее более или менее чисто, — произнесла Артелайл. Это может быть лишь кошмар, но если нет...

— Я задержусь на несколько дней, мне нужно закончить некоторые дела в Сантарине. Но потом мне и впрямь придётся ехать.

— Постарайся уложиться за четыре дня с делами, — уверенно произнесла хранительница.

Глава 10

Артелайл постучала в дверь кабинета. Она оказалась не заперта и Хранительница зашла.

— Фекларт?

Знаменитый полководец королевства отвлекся от бумаг и поднял свой немигающий взгляд на хранительницу. Пожалуй, его боялись даже больше, чем Женекерса. Из-за особенностей нового тела он стал заметно шире в плечах и выше, отчего смотрелся настоящим великаном. Образ дополняла и тяжелая поступь, которую не могли скрыть даже мягкие ковры, покрывавшие большую часть жилых помещений дворца. Весил знаменитый полководец теперь заметно больше, особенно после некоторых “улучшений” Кикароса. Тихие, но от этого не менее характерные звуки, похожие на шелест, что издавала мощная мышечная сталь, только добавляла людям страху, а вот у коротышек пробуждала в глазах нездоровый блеск.

Люди его боялись, не скрывая этого, коротышки открыто восхищались, частенько ища случая взглянуть на столь чудесную работу.

— Добрый день, Артелайл. Извиняюсь за беспорядок, но мой предшественник наплодил бумаг, и теперь я пытаюсь во всем этом разобраться. Хоть как-то. Без Элмары бы совсем было плохо.

Кабинет, стен которого раньше не было видно за шкафами, забитыми бумагами, был уже наполовину пуст. Отчёты, рапорты, договоры, отчёты о количестве договоров, и рапорты о количестве отчетов... Эта была лишь верхушка бюрократического айсберга, способного свести с ума любого. Легендарный полководец, про которого теперь ходили самые разные слухи был занят уже долгое время разгребанием бумаг.

— Я распорядилась, чтобы Ваши вещи перенесли сюда из музея, когда Вы закончите.

— Мои вещи?

— После войны, Вы стали национальным героем и Илейния посчитала, что весь Ваш кабинет достоин отдельной залы музея. Мне стоило это сделать ранее, но со всей этой суматохой…

— Что ж, это было бы здорово. Вот только избавлюсь от всей этой пакости, — Фекларт указал на шкафы, — хоть место появится. Элмара относит все бумаги библиотекарям, так что если в них и есть что важное — это хоть можно будет найти. Меня не покидает ощущение, что бумаги — это единственный враг Королевства за последние четыре сотни лет. И в борьбе с ним мы потерпели сокрушительное поражение.

— Ваш предшественник утверждал, что в бумагах должен быть порядок. И мог часами в них копаться.

— Утверждал. Да вот только бумаги мало кого тогда защитили. В моё время вся отчетность по расходам на армию умещалась в тумбочке у стенки. А расходы были не в пример выше.

Фекларт вытащил ещё одну стопку документов, и шлепнул её перед Элмарой, которая, подхватив их, сразу скрылась за дверью.

— Все так плохо?

— Не хочу расстраивать, но да. Я уже даже не пытаюсь вникать, сразу отдаю Элмаре. Даже имея ее и библиотекарей, на разбор текущего положения дел уйдёт ещё неделя. Библиотекарям требуется время, чтобы все прочитать. Остался весь кабинет и еще три архива, к которым почему-то не подпускали библиотекарей. Гвардию я муштрую лично, когда не копаюсь с бумагами, но боеспособность у них... нулевая. Задохлики, стрелять не умеют, чуть непогода — не дворянское, видишь ли, дело. Что касается регулярной армии, то там тоже придется делать кадровые перестановки. Расслабились все. Расслабились.

— Пожалуй, это во многом моя вина. Ведь это я его назначила на эту должность...

Фекларт поморщился.

— Едва ли. Тут уже пару сотен лет не было серьезных военных действий. Поколения, что могли бы рассказать о них и поделиться бесценным опытом ушли. Книги это не то. Мир, конечно, с одной стороны хорошо, но уж точно не для армии. Чтобы мы смогли сделать в бою хоть что-то, надо делать кадровые перестановки, а кадры взять толком негде. Очень многое прогнило...

— Если имеет место нецелевое расходование средств на армию, то...

— Артелайл. Я знаю, что говорит закон, а так же знаю, что за свое правление тебе уже дважды приходилось осуществлять казнь цепями. Я прекрасно знаю, какое это для тебя испытание. Я помню, как Илейн выпадала из жизни каждый раз на неделю после этого. А ей это приходилось делать намного чаще, время было... дурное. Я лучше попрошу Женю сделать несчастный случай, или сразу десяток. Ему-то не сложно, кошмары его мучить не будут.

— Я ценю заботу, Фекларт. Но по закону приговор за казнокрадство должна приводить в исполнение хранительница. Это не прихоть, а чтобы неповадно было другим. И я обречена видеть к каким последствиям приведет неисполнение этого древнего жестокого правила.

— Я знаю. Но мы не можем себе позволить, чтобы Ваше Светлейшество находились не в духе. По крайней мере, пока у нас этот ядовитый на горизонте мелькает.

— Фекларт... Прошу, не надо официоза. Совет это единственные мои друзья, перед кем я не стесняюсь ни слез, ни улыбки.

— Илейн тоже этого обращения не переносила... Артелайл, я знаю этих крыс. Они были, есть и будут. Сейчас же, пока Ядовитый нам угрожает, им можно объявить и амнистию. А уж потом я тебе сам помогу с радостью. За четыре сотни лет они не стали изворотливее, а у меня рука на это дело набита. Сейчас нельзя отвлекаться. На поле бюрократии я не самый лучший маршал, но да Элмара зато не промах... Евклид.

— Тут я полностью Вам доверяю, друг мой. И даже знаю, что Вы справитесь. Но я пришла по другому вопросу. Не могли бы Вы рассказать подробнее о той войне.

— Это легко. Хотя, думаю, в хрониках есть достаточно. Присаживайтесь, чего стоять? Ежели про войну, то это надолго. Что хотите узнать?

Артелайл вздохнула, думая как сформулировать вопрос.

— Не скрою, мне интересна роль Женекерса в ней. Как и то, каким он был до того... как стал... другим...

— Женя... Он был странноватым пареньком, упертым, неунывающим. Когда Илейния притащила его и отправила к нашим колдунам, я уж думал, что он новый архимаг на смену старику Лиерки. Больно пытливый ум у него был. Не успокоится, пока не докопается до сути вещей.

— Но...

— Но сил у него так и не проявилось. Никаких. Для меня не было секретом, что они с Илейнией влюбились, чуть ли не с первого взгляда... Собственно, Илейнии вообще не надо было говорить с Женей, чтобы понять, что он за человек и влюбиться в него. Вы, хранительницы, всегда видите, чем обернется роман с человеком, едва встретив его, не так ли?

Артелайл немного смутилась, но потом кивнула и задала следующий вопрос.

— И его не смутило, что она хранительница?

— Нет. Он же не отсюда родом. Женя и Илейния — это была любовь с первого взгляда. Даже когда я ему рассказал весь расклад, и объяснил что хранительница по своей природе рано уйдет, разбив ему сердце... Он махнул рукой и сказал "Моё? Да сколько угодно, уж ей-то можно". Причем это была не шутка. К тому времени он уже сам узнал все и был готов к этому. Иногда он такое выдавал, что мы все со смеху катались.

— Так он был весельчаком?

— Редко. Но метко. Он странным был. Смотрел на мир с улыбкой и оптимизмом, при этом всегда готовился к худшему. Когда мы узнавали в очередной раз о том, что угодили в какую-нибудь неприятность, и это озвучивала Илейн — он жал плечами и говорил — “ожидаемо”, и сразу же предлагал свое предложение по исправлению ситуации. Чаще всего это касалось политических игр. Из-за этого иногда казалось, что он сам немного заглядывает в будущее.

— Настолько точно у него получалось предугадывать события?

— Не то, чтобы предугадывал, он просто брал худший сценарий, и готовился к нему. И уж время было такое, что ошибался он не сильно реже хранительницы. Но самому строить интриги у него не получалось. Они были очень близки с Илейн. Помню, его пытались рассорить с хранительницей, и хорошенько заплатили каким-то придворным дамочкам, чтобы его с ними застукали. Разумеется, без волшебных духов не обошлось. Илейн тогда поздно спохватилась, и мы вытащили его весьма... помятым... уже под вечер.

— И?

— А хоть бы что. Нас встретил словами "наконец-то, а то я думал они меня совсем того". Скандала не вышло, а Илейния и Женя потом сами со смехом вспоминали тот случай. Частенько они сбегали в город, в обычной одежде. Пару раз при помощи дара хранительницы выигрывали в игорных домах, причем ровно столько, чтобы их местные шишки отпустили без лишних вопросов. Летом я их часто видел на крыше дворца, где они смотрели на звезды. Про Илейнию я вообще молчу. Ей и так досталось по жизни, детство в трущобах, борьба за власть... С появлением его она просто светилась счастьем, как и сам Женекерс. Уж не знаю, оставил ли он кого дома, но с Илейнией он был счастлив. Он умел отвлечь ее от тяжелых мыслей ровно тогда, когда это было ей больше всего необходимо. Мне кажется, что без него Илейн бы давно сломалась. На ее правление выпало слишком много потрясений.

— У него вышло хоть что-то из магических практик?

— Нет. Полный ноль, каких надо поискать. Не мог повторить даже простейших обрядов кроу, какие каждый второй даже без дара сдюжит. Как был, так и остался до того самого момента. Теорию он знал идеально. Еще увидев пару трюков, которые ему показали наставники, он закопался моментально в книги, хотел докопаться до сути происходящих процессов. Он вообще легко запоминал большие объемы информации. А вот с практикой не сложилось. Как-то, он сам заявился ко мне, и после короткого разговора я договорился, чтобы ему преподавали и фехтование, и стрельбу и тактику... Он считал, что у него дара нет. И единственное, почему он учится тут — потому что Илейн не хочет его отпускать. Он не был против этого, идти ему все равно было некуда — вокруг чужой мир. Но по характеру он не любил быть бесполезной обузой. Всегда все делал сам, и из древних книг быстро вылез. Стал больше посвящать времени военному делу. Мне кажется, что только теперь я понимаю, чего он боялся больше всего на свете тогда.

— Боялся?

— Да. Единственный его страх — собственное бессилие. Он боялся того, что когда-то не сможет защитить то немногое, что ему было дорого в этом мире. Илейнию.

— Он достиг больших успехов в военном деле?

— Стрелял он сравнительно неплохо, пистоли, луки, арбалеты, метание ножей и даже топоров. Мог с закрытыми глазами собрать и разобрать любую из игрушек коротышек, что стояла у нас на вооружении. Рукопашный бой ему преподавал мастер с юга. С клинками он тоже вскоре научился управляться. Шпаги не особенно любил, предпочитал классические длинные клинки южан, называл вечно их словом “катана”. Всем этим арсеналом овладел быстро и сносно, на уровне любителя. Он не доводил навыки до совершенства, предпочитая то, что назвал "достаточно хорошо". За себя постоять мог, и в поединке его бы убили далеко не в первую секунду, в запасе у него было достаточно фокусов. Знал наперечет все эликсиры алхимиков, какие только можно купить на рынке и всегда таскал десяток на поясе. Тактика, история... Это он тоже все усваивал очень прилежно и быстро. Ну и конечно, когда не был с Илейн, в библиотеке или на стрельбище — он был у Кикароса. Эта парочка вообще быстро снюхалась, и часто оглашала своды дворца своим мерзким смехом. Те “мелочи”, что он вспомнил из своего прошлого у Кикароса вызывали ненормальный блеск в глазах. Его быстро стали уважать все местные мастера-коротышки, считали его практически "своим", пару раз даже забываясь, наливали ему подгорного крепкого. Но я за их изысканиями особенно не следил. А потом был тот случай с Кхиери.

— На них натравили двух Кхиери, да?

— Хуже. Когда мы нашли алтарь, там было восемь трупов, совсем еще дети. Младшему было всего восемь. Обряд видоизменили, и в каждом Кхиери была сила четырех жертв. Тогда мы еще не знали, что предателем был тот поехавший старикан Лиерки, будь он трижды проклят. Кхиери устроили панику почти в половине города, были многочисленные жертвы, жрецам потом пришлось пару месяцев разгребать последствия. Когда Кхиери достигли цели — Илейн и Женекерс их рассеяли меньше, чем за десять секунд. Вся вложенная в них сила не смогла противостоять им и их счастью. А потом была война.

— Первая проблема со степняками?

— Да. У нас и так все было не особенно хорошо, если помнишь историю. То деревенские увальни на западе, нашедшие схрон с десятком заклинанников и возомнивших себя некромантами, то бароны на севере, которым не понравилось, что Илейн не давала им делать из крестьян собственных рабов. И это не считая постоянных интриг в столице. Кочевники были вовремя. Их запустили нам под самое брюхо, когда в столице почти не было войск. Часть их встали лагерями около всех выходов потайных ходов и своими жизнями покупали время тем, кто громил столицу. Хранителей покоя и редкое ополчение перерезали за считанные минуты. Дольше всех сопротивлялись трущобы и тамошние бандиты. Во дворце был переполох, мы отступили. Хранительница прекрасно знала, что мы в ловушке. Мы решили отступать через лес к реке. Это сейчас от того леса остался только парк. Тогда деревьев было больше, были шансы затеряться. И они это тоже знали. Хранительница не видела спасения. У степняков был локон ее волос, и по нему их шаманы знали, где искать ее. Времени катастрофически не хватало. И мы дергались в разные стороны, стараясь выиграть время и хоть как-то запутать след.

— А Женекерс?

— До последнего был с Илейнией. Увешался огнестрельным оружием и ради нее был готов перестрелять всех собственноручно. Это сейчас многозарядные револьверы вошли в моду, тогда же в ходу были однозарядные пистоли, огнестрельное оружие было новшеством. Только у Жени и был тогда шанс уцелеть. Так видела Илейния. Похоже, она думала больше о нем, чем о себе или нас или всем королевстве. И направила его к колодцу. Он не хотел уходить, но она его убедила, подсказала дорогу. А мы продолжили дергаться по лесу, пытаясь уйти выиграть время.

— Неужели никто не мог помочь?

— Никто. Тогда те места были заповедник, где охотились самые богатые аристократы. Там можно было выиграть время, но, в конечном счете, идти было некуда. Их было немного, но они были быстры, в каждом отряде был шаман, который через духа мог моментально дать весточку остальным. За лесом открытые пространства, где нас поджидали конные разъезды степняков. Сантарин в огне, враг быстрее нас и мы угодили в окружение. Мы все еще были в лесу, когда Илейния вскрикнула. Я думал, ее ранили, но... Она просто плакала, шепча бред. Кто-то из моих молодцев осмелился спросить, мол, что, будут мучить? А та лишь зло произнесла с такой горечью, какой я от нее никогда не слышал. "С этой минуты мы все будем жить... Но какой ценой!". Именно в тот самый момент Женекерс получил силу, и она увидела его будущее. Позже я узнал, что Женекерс получив у колодца силу, умудрился отвлечь их, уничтожая по одному, отвлекая внимание на себя. Несмотря на то, что потерял руку, незадолго до этого. Обрубок левой руки с раздробленной костью перетянул ремнем да облил заживляющим эликсиром. Наверное, знаешь, как от него даже мелкую рану жгет. Обычный человек бы давно потерял сознание если не от потери крови, то от болевого шока.

— Он изменился?

— Да. Но он не обрел ни божественных сил и не кромсал врагов сотнями, как теперь пишут. Нет, получив силы, он делал единственное, что мог — покупал нам время. И делал это нечеловечески эффективно самыми простыми навыками, которые у него были. Всем тем, что усвоил у своих наставников за это время. Те лишние тридцать или сорок минут, которые он нам чудом купил, спасли всех. Прибывшие на помощь отряды восточной группы войск быстро расправились с кочевниками. Они были рядом по чистой случайности — переправу размыло, и это нас спасло. Охотники быстро превратились в добычу. А Женекерс... На погребальный костер краше кладут.

— Он...

— Вышел к нам и почти сразу потерял сознание. Пришел в себя он только через несколько дней. Илейния не отходила от него, а вскоре после того как он очнулся, выбежала в слезах. Он отвечал на все односложно, каждое слово произносил отдельно, с жутким акцентом, словно учился говорить заново. Интонации в голосе вообще не было. Я даже не был уверен, что это говорит человек. Боли совершенно не боялся, казалось, даже не чувствовал. Когда ему обрабатывали рану, он даже не морщился. Кикарос, и тот после разговора с ним вышел мрачнее тучи и пошел за подгорным "черным". Первое время было самым жутким. Илейния больше месяца выхаживала его, проводила с ним вечера в надежде отыскать хоть какие-то кусочки того человека, которого она когда-то любила. Но тщетно. Единственное, чего она добилась, с ее помощью он хоть стал говорить нормально и мог уже находиться в обществе. Во многом то, чем он стал теперь — ее заслуга. Он научился играть, скрывая то, кто он есть на самом деле. Так и появился на свет Женекерс Стеклянный.

— Его так прозвали за то, что он делал со стеклом?

— Это уже после инцидента с Гвивеллой, когда меня не стало, он прибавил в силе и стал творить из песка чудеса, выращивать клинки, броню и все такое. Я этого даже не застал. Если сейчас он выращивает из песка броню или оружие за секунды — тогда ему на один клинок потребовалась бы неделя кропотливой работы. При мне злые языки его звали иначе. Стальной Пес Хранительницы. Он подчинялся безоговорочно только ей, а всех остальных считал врагами. Разве что мне, да Кикаросу скидку делал. Еще Вилламу. Он был... Страшным. В его руках даже столовые приборы были смертельным оружием, которое он был готов применить в любой момент. Сейчас он, не то чтобы сильно, но изменился. Заключение ли сказалось, или он стал играть лучше, или, быть может, Гвивелла таки передала ещё и кусочек своей чувственной натуры... Он стал мягче. А тогда это был один сплошной кошмар, разбивший то недолгое счастье, что было у них с Илейн. На тот момент он просто стал думать иначе, быстрее, чем кто либо. Позже Кикарос узнал о том, что он может творить чудеса с различными веществами, выполняя одной лишь мыслью удивительно тонкую работу, которая и не снилась лучшим ювелирам. Ну а позже... Позже это обернулось тем, что ты видишь сейчас. Его истинные силы раскрылись далеко не сразу. Многие его высказывания, прозвучавшие до этих событий и казавшиеся мне бессмыслицей... Все они обрели вместе с этим смысл.

— Например?

— Например, о войне. Как-то он обмолвился. "Человеку на войне не место. Он неэффективен, ненадежен, трудно предсказуем, а его смерть всегда трагедия". Теперь, я думаю, мы оба знаем, что с его точки зрения представляет эффективное войско.

— Да уж. Куда уж эффективнее.

— Ты много не знаешь о его солдатах. Я бы тогда с ним поспорил, а теперь понимаю, что он был прав. Он может их пускать в бой не жалея и штамповать тысячами. За четыре сотни лет его воинство все так же смертоносно, не забыло ни одного навыка и помнит каждое сражение... Женекерс это называл как-то... “коллективным разумом”. Каждое из его существ не только учится, узнавая слабые места противника, оно еще и делится знанием со всеми остальными, практически мгновенно. Попади один из его червей в ловушку, и все остальные его твари будут избегать таких ловушек в следующую же минуту. Бой с таким врагом становится сложнее с каждой проходящей минутой.

Хранительница невольно вздрогнула, эту деталь она не знала.

— Да уж...

— Илейния этих тварей тоже боялась. Особенно когда к ней впервые пришли те видения о конце всего сущего.

— Ты тоже о них знал?

— Больше, чем кто бы то ни было. Они были очень далекими, мутными и Илейн ничего не могла с ними поделать. Они медленно, но верно изводили ее, лишь изредка давая неделю другую передышек. К тому моменту она была похожа на бледную тень, не могла нормально спать, теряла аппетит, у нее дергался глаз. Даже после всего, что с ним стало, она любила Женекерса, и от этого ей было только больнее.

— А Женекерс?

— Делал все возможное. Несмотря на то, что война была еще не окончена, проводил месяцы в странствиях. Его войско без проблем собиралось и подготавливалось без него. Он искал способ вернуть себе хоть частичку своего прежнего "я" и понять, почему Илейния увидела его разрушителем всего сущего. Он отнесся к этому очень серьезно. Пробовал все средства. Среди сантаринских магов тогда были три первокласных читающих. Между собой они называли разум Женекерса — "вагон кошмаров" и "взрыв мозга". По его просьбе они избороздили его сознание вдоль и поперек... Насколько это было возможно, конечно.

— Были проблемы?

— Помнишь Рилика?

Артелайл кивнула.

— Не видела лично, но он же сошел с ума?

— Да. Если Женекерс не остановит читающего, у того просто испекутся мозги. Фигурально выражаясь. С помощью читающих, Женекерс наложил на себя какие-то хитрые ограничения. Они скорее его убьют, чем дадут причинить вред хранительнице.

— И все равно это не помогло.

— Нет. Хотя Женекерс на этом и не останавливался. Иллюне одной лишь ведомо чего еще он сотворил, лишь бы изменить свою судьбу. Он всегда был очень изобретательным. Но, тебе ли не знать, от судьбы просто так не сбежишь. Остальное я знаю лишь по рассказам Кикароса. Когда война была окончена и наступили мирные дни, видения Илейнии стали совсем невыносимы. В итоге закончилось все...

— Пленением Женекерса в склепе.

— Когда Кикарос спросил у нее, это ли было ее решение проблемы, она ответила дрожащим голосом: "Это было не решение. Мы лишь отложили решение проблемы на вечность". Утрата Женекерса была для нее, должно быть, тяжелее, чем видения. Даже, несмотря на то, кем он стал. И от этого удара судьбы она уже не оправилась до конца своих дней. Та Илейния, которую я и Кикарос знали, умерла в тот самый момент, когда захлопнулась крышка того саркофага.

— Спасибо за рассказ.

— Пожалуйста.

Артелайл вздохнула. В ничего не выражающей маске из паучьего шелка, что носил Фекларт, ей почудилась печаль.

— И Фекларт... Спасибо за все то, что ты делаешь. Ни я... Никто из нас не может тебе... даже предложить тебе достойную награду за... за все.

— Ерунда. Свою главную награду, посмертную, орден Солнца, я уже получил еще от Илейнии и могу теперь носить с гордостью, а большего мне уже и не надо.

* * *

Степи. Словно кто-то провёл невидимую черту, после которой лес резко обрывается, словно не решаясь шагнуть дальше. Какую-то сотню метров деревья ещё сопротивляются, не желая уступать, но проигрывают.

Учёные мужи долго спорят от чего природа, не терпящая ничего резкого, допустила здесь такую четкую границу между лесом и степью. Одни во всем винят ветра с восточного берега, другие особенности грунта. Восточнее эта черта более размыта и не так заметна, как здесь.

В это время года это бескрайние золотые поля. Леса Окканши остались на востоке — с ними ни Янтарной ни Артолину встречаться надобности особой не было. И именно здесь начиналась земля слез.

Первый день по степям путники не заметили ничего странного. Наоборот, тут было красиво. Частенько встречались небольшие речушки, сейчас более похожие на ручьи. В сезон засухи многие из них пересыхают окончательно. Полноводных рек здесь всего три, две из которых впадают в океан на востоке. Но так как восточный берег заселен плохо, крупных городов нет, то и судоходство тут не развито совершенно.

Артолин и Янтарная к походу по степям были готовы. Янтарная собрала массу различных трав, которые помогут побороть действие земли слез. С едой проблем быть не должно. Запасов, что взяла с собой лисоухая должно хватить на пять, может даже шесть дней пути им с Артолином, не считая остатков вчерашнего ужина. Янтарная старалась не тратить запасы понапрасну и по возможности добывать пропитание охотой. Степи не безжизненная пустыня. Здесь кишит жизнь, которую уже сотни лет не тревожил человек. И в первую очередь это огромное множество грызунов и мелких хищников, многих из которых не просто едят, но и считают в королевстве деликатесом. Из птиц можно встретить и дрофу, и перепела.

На старых картах, которые были у Янтарной, были отмечены крупные ручьи и озера, потому путь пролегал в первую очередь там, где по картам была вода. Артолин согласился с Янтарной, что поиски воды в это время года могут оказаться здесь самой большой проблемой, когда они углубятся в степи. В то, что рельеф за эти годы остался неизменным, ему верилось слабо.

Проблемы пришли первой же ночью в виде плохо запоминающихся кошмаров, от которых утро принесло вместо свежести лишь усталость, сомнения и страхи.

Ещё никогда в жизни Артолин не чувствовал себя таким одиноким. Словно кто-то невидимый высасывал за ночь из него то немногое, что заставляло его двигаться вперёд. Янтарной приходилось не лучше: утром он застал её свернувшейся под тонким походным одеялом и мелко дрожащей, словно бы пытаясь согреться. Она не спала — Артолин слышал всхлипывания.

— Янтарная?

— А... Артолин, — лисоухая повернулась к нему и посмотрела своим странным взглядом, словно бы пытаясь вспомнить, — значит это... не сон.

— Что сон?

— Ничего, сейчас.

С большим трудом Янтарная села. Она попыталась развязать шнурок на мешочке, где были травы, но руки ее мелко дрожали и пальцы не слушались.

Артолин присел рядом и стал помогать, с опаской поглядывая на спутницу. С удивлением, он заметил, что руки его тоже мелко дрожат.

— Похоже, что я... немного запуталась, где кошмарный сон, а где реальность, — Янтарная вымучено улыбнулась. Не думала, что будет настолько... плохо. Или странно.

Артолин выхватил “позаимствованную” у его несостоявшихся палачей расжигалку коротышек и вскоре занялось весёлое пламя костра. Им посчастливилось найти укромное место около небольшой речушки, рядом с которыми вдоволь было кустарника и даже пара чахлых диких яблонь, ставших пищей для огня.

Янтарная, все ещё неуверенно, смешала нужные травы в небольшом котелке, залила водой и поставила на огонь.

— Ты как? — Артолина её состояние не на шутку встревожило.

— Нормально. Эти сны... Неважно.

— Один мой старый друг, помощник в лечебнице при храме Иллюны всегда говорил, что если тебе тяжело — поделись, расскажи об этом кому-нибудь и станет легче. Если этого не сделать вовремя, оно сведет тебя с ума, накапливаясь в душе по капле и отравляя ее.

Янтарная выдавила из себя улыбку.

— Он прав... Если бы я могла это описать... Словно увидела обрывки самых разных снов, один страшнее другого. И в каждом обязательно случалось то, чего я больше всего в жизни боялась. В конце концов, я окончательно запуталась, где сон, а где явь. Поначалу, когда проснулась. Теперь уже почти прошло... Осталось только неприятное послевкусие.

— Это все земля слез. Когда-то западную часть степей жаловали фермеры, здесь была цепь застав, оберегавших королевство от кочевников. Да и чернозем тут всегда был очень плодородный. Теперь здесь нет ни души. Заставы никому стали не нужны, а люди... Мало кто согласится тут жить, и люди покинули эти земли.

— Как ты-то сам, Артолин?

— Странно, — честно признался тот,— никогда в жизни не чувствовал себя более одиноким. Опять переживал снова и снова те... события. Ожидаемо. Хотя... Мне трудно сказать, где заканчивается моя хандра и начинается магия этой земли. Просто... Тоскливо, как-то. И все. Приходится вновь искать причину, почему я должен идти вперед.

Янтарная вздохнула и села рядом. Ей было стыдно признаться, что она чувствовала то же самое... Возможно, впервые за всю свою жизнь. Путешествие через эти края обещало быть тяжёлым.

* * *

В центре было негде упасть яблоку. Ярмарки часты в это время года, а центральное положение Сантарина всегда делало его главным торговым узлом. Женекерс шёл по улице в обычной одежде, предпочитая вести разговор с Кикаросом на редком "подгорном" диалекте мастеров. Очень уж щекотливая была тема. Обсуждали последнюю попытку убийства хранительницы, когда был пойман Стрелок.

-... Только этих шахидов нам не хватало, — зло сказал Кикарос, приправив фразу парой крепких непереводимых ругательств — или как ты там их назвал?

Слова "шахид" в подгорном диалекте не было, потому слово невольно выделялось говором среди изобилующих согласными слов "подгорного".

— Вполне логичное применение ресурсов с его стороны. Мы знали, что жизни своих слуг он не особенно ценит.

— Его б самого этим поясом обернуть, подальше оттащить да бабахнуть так, чтоб Вилламу сверху фейерверк видно было. Как представлю, что было бы, если бы этот синекровый нажал на кнопку... Люди-то в чем виноваты?

— Лишь в том, что их жизни требуются для достижения чьей-то цели.

— Все равно, они же ни в чем не виноваты!

— Если ты помнишь, на моих руках тоже хватает крови невинных.

— Не начинай даже, Женя. Даже отложив обычные аргументы вроде раскаяния, случайности и прочего дерьма, пользуясь исключительно твоей логикой, я могу сказать: ты, вернее, Евклид, не суть важно, устранял угрозу. Текущую и грядущую. Да, жестоко, но нас они тоже не щадили, вспомни, какую резню они устраивали в деревнях в начале войны. Талагард? Шелкотрав? Камня на камне не осталось, шаманы разнесли все огненным дождем в колодец, включая женщин, детей и стариков! Для ядовитого же эти люди не угроза. Ни текущая, ни грядущая. А их жизни — просто средство достижения цели.

Женекерс счел актуальным изобразить улыбку, после чего продолжил тему.

— План был вполне логичный. Взрыв едва ли зацепил бы хранительницу, но множество смертей рядом с ней отвлекли бы ее внимание ровно настолько, сколько необходимо было стрелку, чтобы выйти из тумана неизвестности по приказу голосов в голове и сделать выстрел. Возможно, у него были припасены и другие сюрпризы. Логично предположить, что ядовитый свернул исполнение плана сразу, как что-то пошло не так, чтобы не раскрывать все карты.

— Он знает, чего хранительница видит, что видит в первую очередь, и что видеть не в силах. И очень хорошо играет на этом. Меня все больше пугают его ресурсы. За всю историю, как я знаю, было создано чуть больше семи сотен дальнострелов. Из них больше половины осели в твоих закромах, между прочим, остальные утеряны, разрушены... Или пылятся у кого-то в коллекции. Он знал, кого найти. Его ресурсы и осведомленность пугают. И он не жалеет использовать лучших. Читающий, Стрелок... Кто теперь?

— Главное, чтобы он не скатился до терактов, как делают некоторые люди в моём мире, у которых он и позаимствовал эту тактику и не стал взрывать простых людей, выдвигая свои требования. В таком случае противостоять ему для нас будет крайне проблематично.

— Почему?

— Все что у меня есть — создано для прямого столкновения с противником и его полного уничтожения в кратчайшие сроки. Но никак не для ведения войны в городах, где мирное население может быть заложниками войны. Опыта в ведении такой войны у меня нет.

Кикарос помолчал несколько секунд, переваривая сказанное.

— Ты прав. То, что его остановили — чудо. Гвардейцев, которые это сделали, наградит лично хранительница. Чую, еще пару месяцев, и Фекларт из них сделает достойных ребят. Возвращаясь к этим... как их ты назвал? Кимикадзе? Что меня больше занимает, так это то, что он в самый последний момент замешкался. И потому на него обратили внимание. Словно бы он сам хотел, чтобы его заметили. Так говорят ребята, что его повязали. Крайне непохоже на тех фанатиков, кого мы уже ловили. Как думаешь, почему?

— Могу только предположить, что приказ убить себя был слишком тяжёлым для него. Инстинкт самосохранения на какой-то миг одержал верх над чужой волей и он сам... Или какая-то его часть хотели, чтобы его остановили. Там, откуда я родом таких смертников готовят чуть ли не с рождения особым образом, чтобы их рука в нужный миг не дрогнула.

— Тебе известно как именно?

— Нет. Как ты, думаю, понимаешь, я занимался совсем другими вещами и от подобных организаций старался держаться подальше. Все что я знаю — прочитанные мельком новостные сводки. И уж точно не думал, что мне когда-то придется им противостоять.

— Да уж... В одном я уверен, второй раз он этой осечки не допустит и рука очередного смертника не дрогнет. Если конечно это все не было опять планом с двойным дном, и маскировкой истинных целей. Ты можешь хотя бы как-то отслеживать или обнаруживать их?

— Идентифицировать смертника в толпе будет проблематично для меня. Крайне.

— Насколько?

— Единственный способ узнать о том, что человек попал под влияние Ядовитого — резкая перемена в привычках, распорядке дня... То, что стороннему наблюдателю заметить не так просто. Наблюдение надо будет развернуть во всех городах королевства. Фактически, контролировать каждую улочку, каждого человека. Такой объем данных в реальном времени не сможет обработать даже Евклид без серьезных доработок. Даже если я отменю все остальные задачи. И это не считая того, что мои имеющиеся магистрали просто не смогут протащить столько данных через полстраны на анализ. Сложности добавляет то, что внешне они неотличимы от обычных людей. Это может быть кто угодно. Для получения результата надо анализировать поведение каждого человека, его разговоры, привычки... Там откуда я родом защитой от террора всегда прикрывали все большее усиление контроля за всем и вся. И это всегда выглядело очень обосновано. Но там и люди сообщали о себе много информации в том виде, который было удобно обрабатывать. Здесь это неприменимо.

— Ты все еще против того, чтобы подарить местным кое какие блага, которые ты помнишь из прошлой жизни?

— Да, я не считаю, что вмешиваться в общество, делая мои технологии обыденностью — хорошая идея. Всему свое время и время этих технологий здесь еще не настало.

— Если так дело пойдет, то придется. Рано или поздно. Вспомни совет, поговори, в конце концов, с хранительницей. Мы еще как-нибудь пофилософствуем на эту тему, — хмыкнул коротышка, — обязательно.

— Даже если я решу это сделать сейчас — потребуются годы, чтобы они стали обыденностью. У нас нет этого времени.

— Синяя кровь? Можем ли определить её издалека?

— Если ты обратил внимание, синеет хоть и практически моментально, но только на воздухе. Из-за этого не окрашивает мягкие ткани.

— Ну да, логично, иначе у них были бы морды синие, как на подбор.

— Только колоть палец. Увы. Мои средства тут не особенно эффективны. Внешне они неотличимы. Можно развести в этих краях массово южных москитов, чтобы ни одного человека на улице не было, кого бы они не укусили...

— Садист. Я б до такого не додумался. Эти твари даже мою шкуру прогрызают. Значит, если сдохнет комар — хватай синепупика?

— Нет, анализировать внешний вид места укуса. Он должен немного отдавать синевой и заживать медленнее. Это вполне по силам. Но осложняет ситуацию то, что скоро холода, и эта мошкара не выживет. Да и не успеем мы её развести в достаточном количестве, а желательно вывести морозоустойчивый вариант. Потребуется минимум два-три сезона.

— Прибереги её на потом. Я тебя обрадую, потому как решение этой проблемы у нас, я надеюсь, найдётся. Мы вовремя подошли к храму, давай-ка зайдем.

Кикарос остановился около одного из небольших по меркам столицы храмов Иллюны и поднялся по ступеням. Внутри царил полумрак. Лучи солнца разбивались на сотни разноцветных лучников, проходя сквозь разноцветные стёкла, из которых была собрана крыша храма.

Принятая здесь религия была, пожалуй, тем что вызывало у Женекерса наибольшее восхищение ещё с тех самых времён, когда он еще не получил своей силы. Последователи Иллюны никак себя особенно не называли и религией были исключительно мирной. Разумеется, не без исключений, радикальные ответвления случались, но ни одно из них не прожило достаточно долго, чтобы крепко войти в историю.

За титул “аналога средневековой инкизиции” здесь могли побороться разве что “Паладины Очищенной Иллюны” просуществовавшие в давнишние времена всего пару десятков лет, пока хранительницы из-за смуты не было на троне. И то, они были не жрецами, а всего лишь бандой радикально настроенных фанатиков. Свое существование они прекратили в тот самый день, когда вновь пришедшая к власти хранительница и верховная жрица на всю страну заявили, что считают их действия злом, порочащим имя Иллюны.

Храмы здесь скорее напоминали монастыри и обычно могли похвастаться большой хорошо укрепленной территорией. Здесь занимались не только богослужениями. Стены храмов всегда были защитой для простого люда в случае нападения неприятеля, при храмах были приюты для сирот, школы свободных философов и госпитали. Это невольно заставляло Женекерса вспомнить то немногое, что он помнил об истории монастырей собственного мира.

Но на этом сходство заканчивалось, и начинались различия.

Жрицами Иллюны, реже жрецами мог стать не каждый, а лишь тот, кого создательница всего сущего лично избрала, отметив особым даром. Как правило, те, кому суждено одеть белое жреческое одеяние чувствуют это с малых лет. Мужчин среди служителей храмов намного меньше, чем женщин и многие богословы связывают это с тем, что Иллюна сама была женщиной. А “подобное тянется к подобному”.

Как правило, отмеченные светом Иллюны уходят в храм в возрасте десяти-двенадцати лет, где проводят несколько лет в послушничестве. К четырнадцати годам они меняют послушническую робу на белые одежды и становятся полноправными жрецами. При храме они живут и работают до двадцати пяти, реже тридцати лет. До тех самых пор, пока не решат завести семью. Для жрецов всегда характерны очень поздние браки. И это несмотря на то, что в деревенской местности редко можно найти девушку, которая в пятнадцать лет уже не была бы замужем.

Роли, которые выполняют жрецы Иллюны, рознятся. Жрицы Иллюны — это и суды высшей инстанции, и врачи. Здесь принята система, что за каждым жрецом-врачевателем закрепляются отдельные семьи, которых он или она всегда навещает, как семейный врач и друг. Вся медицина, какая есть в королевстве, сосредоточена в основном в их руках и они совершенствуют её год от года.

Иные жрецы предпочитают путь солдата и после послушничества поступают на службу в регулярную армию. Жрецы в армии — элита не только прикрывающая тылы и заботящаяся о раненых, но и очень умелые бойцы, выполняющая особые поручения. Их боятся и очень уважают. Даже пьяному вдребадан солдату в бреду не придёт в голову приставать к хрупкой на вид девушке в жрическом одеянии.

В отличие от большинства известных Женекерсу религий его родного мира, которые пытались удержать власть над людьми, всячески искореняя инакомыслие и конкурентов, последователи Иллюны придерживаются совершенно иных принципов. Им это и не требовалось никогда, так как жрецы имеют реальные дарованные Иллюной силы, существование которых никто никогда не оспаривает. И личное дело каждого верить тому, что ты видишь или нет.

Как правило, редко кто пытается поставить под вопрос очевидное.

Что касается самой веры, в глаза в первую очередь бросается и отрицание важности молитв. "Не столь важно веришь ты в Иллюну или в кого-то еще. Важно то, что ты делаешь. Сделанное тобой доброе дело перевесит и сотню часов молитв. Молитву же прибереги на тот день, когда сам сделать не сможешь уже ничего, и молитва будет твоим спасением от боли бессилия", эти строки повторяются во многих священных текстах и неустанно цитируются во всех храмах. Считается, что даже тот, кто даже и не слышал про Иллюну, одними только делами своими может заслужить себе посмертие в её "благом свете".

Последователи Иллюны примечательны так же тем, что в их концепции мироздания нет как такового ада, а душа не бессмертна. Считается, что бессмертие человек обретает лишь благими делами, оставляя в каждом деле частичку себя, тем самым зарабатывая право переродиться еще раз, пройдя через свет Иллюны, воскреснув “в детях своих и учениках”. Те же, кто творил зло или ничем не был примечателен вскоре после смерти телесной уйдут в мир теней и умрут там вскоре последней смертью, растворятся навсегда.

Жрецы Иллюны обычно прирожденные психоаналитики, очень тонко чувствующие собеседника. От них не утаить закравшейся в душу тоски, одиночества. Пожалуй, во многом благодаря им, в королевстве почти нет самоубийц, а депрессии даже в самые тёмные годы крайне редки.

К слову, самоубийство здесь никогда не считалось грехом, хотя и не одобрялось. Если жрецы не могут облегчить боль больного и вылечить его — ему всегда дают шанс уйти самостоятельно при помощи специального отвара. Редкие же самоубийцы чаще всего сами идут в храм, прося у жрецов этого отвара, и нередко возвращаются без него, но с желанием жить дальше. Жрицы сделают все возможное, лишь бы спасти жизнь. Даже, если это потребует от них снять жрическую робу и разделить остаток дней с очередным страдальцем, пришедшим в храм искать в смерти спасения от одиночества.

Помимо дара чувствовать душевное состояние собеседника, жрецы и жрицы Иллюны удивительно везучи. Здесь бытует даже поговорка про тех, кто чудом избежал смерти — "в жрической робе родился". Добавить к уже имеющимся навыкам природную ловкость, которой могут позавидовать даже лисоухие, острый ум и крепкое здоровье — и потенциально все высокие посты, какие только возможно должны были бы занимать жрецы.

Но этого не происходит лишь потому, что все те, кому суждено одеть жрические робы, полностью лишены амбиций, держатся вдали от страстей и никогда не лезут в политику, предпочитая простую жизнь. Это их дар и одновременно их проклятие.

Сантарин крайне большой по меркам королевства город, потому и храмов здесь целых четыре, отличающихся размером и красотой.

Женекерс и Кикарос поднялись по ступеням, и зашли в прихожую святилища, где их сразу встретила юная жрица. На вид девочке за небольшим журнальным столиком было лет тринадцать, не больше. Рыжие волосы и веснушки очень контрастировали со снежно белым одеянием, подчеркивающим хрупкую, ещё совсем детскую, фигуру.

— Светлого дня, что привело Вас в нашу обитель? — осведомилась девушка, скользнув взглядом по Кикаросу и остановив взор на Женекерсе. На нем она задержала взгляд дольше всего, словно силясь что-то разглядеть.

— Доброго дня, — поздоровался Кикарос, Женекерс же просто кивнул, — нам бы увидеть Телану.

— Прошу, следуйте за мной. Вы должно быть...

— Кикарос. А это Михаил.

— Очень приятно познакомиться, Телана о Вас много рассказывала. Меня зовут Альрин.

Девушка поднялась из-за стола, и её место бесшумно сразу же заняла другая жрица. Перепоручать гостей кому-то ещё здесь считалось неприличным, и этого максимально старались избегать. Женекерс заметил на поясе сопровождающей их жрицы кинжал. Все же это был не самый благополучный район Сантарина, тут бывало всякое.

— Вы обеспокоены? — осведомилась сопровождающая их жрица, взглянув на Кикароса.

— Есть поводы, — пожал плечами коротышка, — но мы справляемся.

Девушка улыбнулась.

— Отношения вашего племени к проблемам как к удивительным загадками, только и ожидающим решения очень здорово не хватает многим людям.

— Что поделать, жизнь. Я вижу, даже Вы теперь вооружены?

— После неприятного случая, когда в храм ворвался безумец, мы решили что так будет лучше. Вы не думайте, мы можем постоять за себя даже без оружия, но сейчас стало слишком неспокойно. Прошу простить, если это Вас смущает.

— Что вы! Мы и сами, признаться, грешным делом... Не без оружия, — Кикарос похлопал по кобуре, — уж простите нас.

— Обычно мы просим оставить оружие при входе лишь тех, в чьих душах не видим достаточной силы духа суметь не воспользоваться им в неудачный момент, — улыбнулась жрица, — тем более что для многих уважаемых коротышек нынче револьвер не столько оружие, сколько знак статуса и повод показать мастерство.

— Да, каюсь, моё племя любит пустить пыль в глаза, похваставшись лишний раз своей работой.

— Скажите, тот безумец, которого Вы упомянули... Синекровый? — осведомился Женкерс.

— Да, об этом уже растрезвонили газеты. Как это не прискорбно. Вы, должно быть, тот самый Михаил, телохранитель хранительницы.

— Все верно.

— Пожалуй, Вы единственный в этом городе в ком я не вижу тревоги. Вообще ничего... Как Вам это удается?

— Такова моя работа, я не могу себе позволить роскошь тревоги. Можно осведомиться, чего было нужно этому безумцу в храме?

— Сложно сказать. Он ворвался в храм, сбил с ног одну из жриц, после чего начал громко выкрикивать оскорбления в адрес Иллюны, а так же уничтожил несколько древних реликвий.

— Никто не пострадал? — осведомился Кикарос.

— Только пара мелких ушибов, когда он раскидал стоявших там людей. Младшие жрицы не пытались встать у него на пути, ибо ни одна реликвия не стоит жизни, бездарно потерянной от руки безумца. Потом подоспел Ридви и скрутил его. Несмотря на возраст, он по сей день может монеты пальцами гнуть.

Женекерс сделал в голове своей заметку. Бессмысленное с точки зрения жриц действие слуги Ядовитого имело полный смысл для выходца из другого мира. В королевстве никогда не существовало такого преступления, как “оскорбление чувств верующих” или осквернение святыни. Более того, считалось великим грехом смертному пытаться выносить за подобный грех наказание, ибо это фактически ставило под сомнение способность Иллюны послать грешнику кару, достойную его преступлений.

Но Ядовитый этого не знал. Времени и желания вникать в особенности верований, у него тоже не было. Зато его опыт, вынесенный из совсем иного мира, говорил, что за оскорбление святыни верующие могут очень “обидеться” и начать “охоту на ведьм”, назначив “ведьмой” ближайшего человека, который им не понравится. А любой беспорядок, отвлекающий внимание хранительницы ему на руку. Так что он предпочел эксперимент. Направил в храм своего слугу и стал ждать реакции людей.

— Старина Ридви тоже тут? — удивился тем временем Кикарос, — а я-то думал, он осел близ гор.

— Нет, хвала Иллюне, он в нашей обители.

Женекерс ничего не спросил про этого Ридви. Евклид лишь послушно выдернул из архивов храма досье на этого коротышку — жреца-силача, с силой которого может сравниться лишь его доброта.

Боковой коридор вскоре вывел их к обширному полукруглому залу. Ряды скамей, обитых мягкой алой тканью окружали огромный орган.

— Ах, какая прекрасная работа. Вижу, Сантаринский зал музыки процветает, — обрадовался Кикарос, — Михаил, как тебе эта малышка? Её почти год монтировали, а это крыло специально перестраивали под неё. Самый большой орган королевства, и одна из жемчужин нашего скромного ремесла.

— И впрямь впечатляет, — кивнул Женекерс.

Из служебного помещения на звук голосов к гостям вышла другая жрица. На вид ее можно было бы назвать ровестницей жрицы, что сопровождала их. Но это было бы обманчивым впечатлением. Едва заметные особенности строения костей черепа, из-за которого лицо казалось немного более круглым, чем у остальных людей легко выдали Женекерсу ее происхождение.

— Телана, девочка моя! — обрадовался Кикарос.

— Дядя Кикарос! — та бросилась к коротышке и крепко его обняла.

— Михаил, это Телана. Она моя... дальняя родственница. Не спрашивай родословную, не помним.

— Дядя Кикарос меня приютил, когда с родителями случилась беда, и нянчил до тех самых пор, пока я не решила уйти в жрицы... Альрин, принесешь чего-нибудь с кухни, они...

— Не стоит беспокойства, мы буквально на пару минут, — остановил жрицу Кикарос, собственно, мы по делу. Тебе передали моё письмо?

— Да. Альрин как раз сегодня уже договаривалась с хранителями покоя. Через пару дней весточка пройдёт по всем храмам. Я... Надеюсь, что мы сможем их почувствовать.

— Отлично! Это, Михаил, наш ответ этим ходячим бомбам. Телана, расскажешь?

— Разумеется. Садитесь хоть, чего стоять.

Женекерс и Кикарос присели на кресла в первом ряду, на которые указала Телана. Жрицы же предпочли взять два небольших стульчика, что стояли рядом с органом и разместились напротив.

— Собственно, рассказывать пока нечего, так как результата нет. Раз есть угроза такого... опасного помешательства... Мы будем посещать людей теперь в несколько раз чаще и внимательно следить за всеми признаками надвигающейся беды. Те, кто хотят собственноручно открыть для себя врата в мир теней, словно отмечены для нас тенью. И мы увидим надвигающуюся беду прежде, чем станет слишком поздно.

— Спасибо, Телана, — кивнул Кикарос, — а ты не знаешь, чем закончился разговор с Верховной?

— Дядя, тут тебе не артель коротышек, чтобы после официальной сделки идти ко мне и узнавать информацию "неофициально" у родственников! — возмутилась, скорее для вида Телана, но на вопрос все же ответила — Все прошло очень быстро. С завтрашнего дня ко всем патрулям хранителей покоя будет приписана жрица или жрец, на всякий случай. К концу недели это будет сделано во всех городах. Если даже не раньше.

— Уж мне и повод выдумать, чтоб тебя повидать нельзя... — пробурчал Кикарос, — А вас хватит на все?

— Хороший вопрос, — вздохнула уже Альрин, — Как это ни прискорбно, нас немного. Верховная хочет привлечь в том числе бывших жрецов, кто согласится и сможет на некоторое время оставить семью. Она здорово перепугалась, когда узнала о том несчастном, что чуть ли не отправил в мир теней десятки людей на площади. Чем хоть он был вооружен?

— Они выпотрошили несколько зарядов осадной мортиры, и прочего военного хлама по мелочи. Споры гром-гриба высшей пробы, кое как замотаны в мешок посередине, к ним взрывашка на слезах пустыни. Самый примитивный вариант. Основная опасность — острые металлические фрагменты, закрепленные вокруг заряда. Гвозди, куски металла, и тому подобный хлам, щедро смоченный ядом синекровых. Все это укомплектовано в пояс и обернуто вокруг этого бедолаги. Работа крайне грубая, но от этого не менее опасная.

— Милостивая Иллюна, ну и варварство... — произнесла Телана.

— Ты про методы или про конструкцию? — живо поинтересовался коротышка, — если про конструкцию, то да, я тут полностью с тобой согласен. У них полностью отсутствует чувство прекрасного.

— И про то и про другое, — нейтральным тоном ответила Телана. Все же жрическая роба обязывала ее воздерживаться от типичного для коротышек юмора, хоть он и не был ей чужд.

— Кривые руки и энтузиазм. До добра никогда не доводят.

Кикарос развел руками и пожал плечами. Получилось это у него настолько картинно и комично, что Альрин и Теланой невольно улыбнулись.

— Ладно, нам пора двигаться дальше, — вздохнул Кикарос.

— Я вас провожу.

* * *

— Забавный у тебя дядя, — произнесла Альрин, когда Кикарос и Женекерс покинули храм, — я его представляла совершенно иначе.

— Слышала бы ты, как он бухтел, когда я оставила школу подгорных мастеров и ушла в храм...

— Были проблемы?

— Отнюдь. В этом плане с ним очень просто. Он всегда уважает выбор других... Меня больше поразил его спутник. Этот Михаил.

— Ты тоже почувствовала?

— Да... Похож на отреченного, правда?

— Отнюдь. У отреченных в глубине души всегда горечь, обида... Рана, которую сковал лёд и которая никогда не заживает... — Альрин задумалась, — не знаю, как и объяснить, тут почувствовать надо, поговорить с таким разок.

— А тебе доводилось?

— Однажды, когда я жила ещё на севере с родителями, до того как ушла в храм... И то мельком, я тогда была совсем маленькая. Нет, на отреченного он мало похож. Словно... Не знаю. Даже у отреченного я чувствовала подо льдом ту боль... А тут... Ничего. Пустота, темнота, да далёкие отзвуки неизвестно чего. Как далекие отзвуки в черном глубоком колодце.

— Уж если ты ничего не почувствовала, то мне и подавно ничего не светит, — вздохнула Телана.

— Не расстраивайся, зато ты наш орган можешь разобрать и собрать с закрытыми глазами.

— И не расстраиваюсь. И все же... страшный он. Недаром же весь город гудит про него.

— Знает поименно всех, даже кого не встречал лично ни разу, включая родословные, вина не пьёт — лишь воду, знает столько, словно в голове вся Великая Библиотека, на красоту женскую не падок. Вообще не замечает светских дам, даже на духи-соблазнители и прочие чудо-травки не реагирует вообще никак. Это только то, что написали в "Сантарин Сегодня". Другие газетенки ему приписывают, что он видит будущее не хуже хранительницы и может голыми руками скрутить Кхиери.

— Телана! Да не читай же ты сантаринских газет! Это не той родной город, тут в газетах только грязное аристократическое белье.

— Наше дело знать, чем дышит народ, Альрин, хоть это и выгребная яма. И знаешь... Мне кажется, что то, что про него пишут к лучшему. Пусть его боятся, приписывают самые страшные силы... Даст Иллюна, так те, кто ему противостоит тоже начинаются этих газет...

Жрицы дружно улыбнулись.

— Печально, что нынче то, что должно доносить до людей правду служит тому, чтобы донести ложь.

— А когда оно было иначе?

* * *

Женекерс и Кикарос тем временем продолжали свою запланированную прогулку по городу.

— Мы можем ему доверять? — спросил Женекерс.

— Абсолютно. Он не распространяет слухи о пациентах, дорожит репутацией. И вообще, он просто волшебник. Последние два позвонка в своей многострадальной спине менял именно он. Если не он, то кто ещё? Мастерской протезных дел братьев Дуртав уже три сотни лет, как не существует. Эх... А какие мастера были... Да все их внуки прокутили. Так, нам сюда.

Кикарос свернул в переулок и почти сразу же нырнул в малоприметную дверцу сбоку приземистого строения.

Приемная мастера выглядела чисто и аккуратно. Хотя окон в этом помещении не было предусмотрено, яркие светильники коротышек освещали отделанные полированным деревом стены. Мягкие кресла окружали небольшой столик, на котором лежали несколько свежих сантаринских газет.

Одна из стен представляла собой своеобразный музей, где на небольших полочках препились образцы работы. Отдельные позвонки были представлены каждый на своей полочке, и снабжались подробным описанием, чертежом и схематичной последовательностью установки в тело пациента. Чертежи, выполненные черной тушью на желтоватой подгорной бумаге, были очень аккуратно раскрашены мягкими цветами, от чего смотрелись очень наглядно. Даже здесь в глаза бросалась патологическая любовь коротышек к красоте. Каждый образец был покрыт тончайшим узором, в хитросплетениях которого можно было всегда найти автограф мастера. И то, то эту красоту после установки пациенту никто и никогда не увидит, мастеров нисколечко не смущало.

— О, добрый день, проходите! Наконец-то, я Вас ждал.

На шум шагов из внутреннего помещения вбежал коротышка средних лет в лёгкой белой рубахе.

— Здравствуй, Донмар!

— Здравствуй Кикарос! Вот ты даешь, выглядишь даже моложе, чем когда я тебя последний раз видел.

— Твоему позвонку спасибо. Встал, как к себе домой.

— Да куда он денется-то, родимый? Ничего не болит? У тебя ж там вроде ещё один на замену просился?

— Пока переживу, Донмар. Знакомься, это Михаил. Тот самый любопытный пациент, о котором я говорил тебе.

— Приятно познакомиться. Выпьете чего-нибудь с дороги?

— Благодарю, Донмар, но нам бы поскорее разделаться с этим и во дворец — ответил Кикарос — Сам знаешь, что там творится...

— Да, ты ж теперь в совете... Ох, и занесло тебя, да в такое неспокойное времечко еще. Проходите тогда сразу в операционную.

Женекерс с Кикаросом проследовали в соседнее помещение. Освещение здесь было немного хуже, ярко освещалось только два стола в центре комнаты.

Что в первую очередь бросалось в глаза, так это то, что все столы тут были из полированного камня. Оставалось только догадываться, с каким трудом их вносили в это помещение. По столам расположенным по периметру комнаты были разложены самые разнообразные инструменты, один только вид которых невольно заставил бы обывателя подумать о том, что это не операционная а пыточная. Отчасти так и было.

Коротышки в отличие от людей имеют повышенный болевой порог, более того, обезболивающее издревле считают "травкой для хлюпиков". Они спокойно могут выжить под обвалом в шахте несколько дней, пока их откопают соотечественники, впадая в подобие зачарованного сна. Единственное их слабое место — спина. Вне зависимости от того, срывал ли коротышка всю свою сознательную жизнь спину или же был ювелиром и не держал в руках ничего тяжелее пинцета — рано или поздно спина давала о себе знать целом рядом проблем, требовавших чаще всего замены позвонка.

Уже к тридцати годам почти у каждого третьего был "сдавленный хребет". Именно так коротышки называли недуг, когда хрящ начинал расти внутрь, сдавливая спинной мозг. Женекерс помнил этот недуг под именем "стеноз спинномозгового канала", да и то по чистой случайности, так как им страдал когда-то его дед.

Впрочем, проблем особых это коротышкам не доставляло. Больные, совсем как люди, в последний момент, уже хромая шли к врачевателям, а те клали их на операционный стол и меняли износившиеся позвонки. Для коротышек такая операция была по сложности примерно как для людей удалить больной зуб. Неприятно, но ничего опасного, если не запускать.

Не будь коротышки столь невосприимчивы к боли и живучи, едва ли бы эти операции были бы возможны вообще на этом этапе развития медицины.

Донмар указал Женекерсу на кресло в центре комнаты, а сам сел на табурет рядом.

— Ну-с, давайте посмотрим. Признаюсь, я никогда не думал, что кто-то из людей способен перенести наши протезы, слишком люди хрупкие, не в обиду Вам сказано, но это так. С нашей, так сказать, точки зрения.

Женекерс послушно стянул перчатку из паучьего шелка и стал отстегивать крепления протеза.

Донмар же уставился на оттиск на блестящем металле.

— Великие горы! Да это же работа самих братьев Дуртав... Это чудо...

— Да, это их работа...

— Да... Вот уж не думал... Но если мой старый разум мне ещё не отказывает, то такое чудо они сделали только однажды четыре сотни лет назад и для... — Донмар нервно сглотнул, понимая, кто стоит перед ним, — одного единственного человека...

— Да, все верно. Это я. Только, давайте не будем об этом распространяться, — Женекерс позволил себе вежливую улыбку.

— Ра-разумеется. Признаюсь, я просто даже и не мечтал увидеть этот шедевр... Так, приступим. Вы можете его снять.

— Да, конечно. Сам протез в хорошем состоянии, и я могу его заменить, мастера мне оставили формы для литья. Меня больше всего интересует кость и то, что закреплено внутри.

Щелкнули последние крепления, и протез легко соскочил, открыв глазам мастера то, что осталось от его руки. Зрелище было не очень приятным. Кожа была болезненно желтой, то тут, то там из нее торчали бугорки из протезной стали коротышек, которые окружали жуткие шрамы.

— Хм... — промычал Донмар аккуратно прощупал находившиеся под кожей части, после чего взял с одного из столов эликсир и залпом выпил, — выходит, братья Дуртав не изобрели надежного способа соединять сухожилия с протезами, как говорили про них... Вы...

— Да, все что касается взаимодействия моего тела с этим протезом, это моя доработка. Мы работали вместе. Не могу сказать, что вышло очень хорошо, но свои функции он выполняет, хотя и воспользоваться таким протезом могу только я из-за некоторых особенностей.

— Ладно, что именно Вас беспокоит?

— Под кожу в этом и этом месте вживлены пластины, в основе которых лежит протезная сталь коротышек. Мне хотелось бы узнать, в каком оно состоянии. Братья Дуртав давали мне лишь двадцать лет гарантии, говоря, что за результат не ручаются.

— Их двадцать лет это как две сотни у любых других мастеров. Они знали своё дело. Сейчас, эликсир уже подействовал... Посмотрим.

Глаза Донвара и впрямь уже начали мягко светиться бюрюзовым. Не имея в своём распоряжении ни рентгена, ни томографии коротышки умудрялись с максимальной пользой использовать то, что было под рукой. А именно — травы и вездесущие эликсиры алхимиков, среди которых нашелся тот, что давал выпившему его возможность видеть некоторое время сквозь предметы. Пожалуй, это было даже более безопасно для пациента, чем рентген. Но зато несло некоторый вред здоровью самих врачевателей. Последствия многих эликсиров были очень болезненными и долгими.

Коротышка внимательно ещё раз внимательно осмотрел то, что осталось от руки Женекерса, и выдал свой вердикт.

— Все нормально. Настолько нормально, насколько это может быть, учитывая, что Вы человек, а не коротышка. Я так понимаю, травму нанесли не слишком острым предметом?

— Да, компенсировали это силой удара, потом еще наступили на то, что осталось от руки.

— Да, я вижу, как Вам когда-то здорово раздробили кость тут. У нас, коротышек, кость бы разрослась в этом месте и стала бы каменной, даже перестала бы гнуться в плече, скорее всего. У вас же, людей, кости хрупкие, и сломавшись однажды, могут легко треснуть в этом месте вновь... Я бы рекомендовал воздержаться от каких бы то ни было силовых нагрузок на эту руку, в особенности ударов. Конечно, я не привык осматривать людей, но шрамы на кости мне кажутся уж очень хрупкими. Установленные там пластины протезной стали, конечно, помогут... Но Ваше тело принимает их хуже, Вы не коротышка, и при сильном ударе они могут только навредить. Признаться, я вообще удивлён, что эту часть не ампутировали, а укрепили пластинами, тем более... такой странной формы. Такое ощущение, что к пластинам должно было что-то еще крепиться. Людям так никогда не делают. Не просветите?

— Разумеется. Сначала братья, как Вы и подумали, решили на мне опробовать свою полностью механическую конструкцию, и мы пробовали несколько вариантов. Но особенности моего организма, а так же проблемы их конструкции так и не позволили этого сделать полноценно. Насколько знаю, они так и не смогли решить эти проблемы. В итоге, пришлось радикально изменить конструкцию.

— Понятно. Что удивительно, я не вижу даже намека на воспаление. То, что наша протезная сталь уживается в человеке для меня новость. Скажите, как Вы этого добились?

— Вначале, каждые четыре дня мне снимал воспаление один из целителей...

— Я полагаю, Диагард Теплорукий, если я помню правильно историю. Больше на такое едва ли кто был способен в те времена. Сейчас так вообще никто такого даже близко сделать не сможет.

— Все верно. Дальше я унаследовал часть сил Гвивеллы, и это решило мои проблемы с рукой.

— Хм... Радикально... Да, любопытно, это многое объясняет. Единственная, кто, если верить сказкам, могла утереть нос Диагарду на поприще врачевания... Или спеть песенку и забрать к себе навсегда. Так или иначе, там все в хорошем состоянии и прослужит ещё хоть сотню лет, а может и больше. Лучше я точно сделать не смогу, а хуже нам не надо. Ваш... отдых... никак не сказался на состоянии пластин и креплений. Но я бы рекомендовал периодические проверки. Особенно при малейшем подозрении на повреждение.

— Благодарю.

— А теперь, Кикарос, давай-ка ложись вот сюда, твоя очередь.

— Но Донмар...

— Давай, давай пока эликсир не выветрился. Нечего добру пропадать. Мне ж потом неделю даже газеты почитать не получится после него. А Вы пока можете подождать в приемной, это недолго.

— Хорошо.

Женекерс ушёл, а Кикарос тем временем небрежно скинул рубаху и плюхнулся на койку. Старый мастер славился здоровьем даже среди коротышек и у него, несмотря на возраст, больше половины позвонков были "свои, родные".

— Ну, как тебе работа?

— Умеешь ты меня удивить, ох, умеешь. Как бы меня не прибили за это знание теперь.

— Пусть только попробуют.

— Ладно, верю. Не каждый день увидишь работу самих братьев Дуртав, но это далеко не только их работа. Признаться, я отчасти разочарован.

— Чем?

— Эта работа братьев обросла легендами и домыслами. Реально же — их роль оказалась совсем невелика. Его работа настолько тоньше...

— Как думаешь, сколько оно прослужит?

— Не знаю, Кикарос. Это первый такой случай в моей практике. Если бы не раздробленная кость, которая срослась кое-как, и держится разве что благодаря магии... Так ему бы отсекли руку по самое плечо. Мы бы с тобой, получи такую травму — ходили бы с костяными дубинками вместо руки, это точно.

— Я понял. Ну, как там мой хребет?

— В удивительно хорошем состоянии, даже лучше чем прошлый раз. Это он тебя подлатал?

— Да.

— Я думал, что к этой осени шестой позвонок уже надо будет менять. Теперь же скажу, что годик оно протянет спокойно. Если, конечно, будешь беречь себя. Все, гуляй! Свободен!

— Спасибо, твой гонорар я положил на тот столик, как обычно, — Кикарос кивнул в сторону столика в углу.

— Благодарю, береги себя старина.

— Ты тоже не хворай.

* * *

Очередной день клонился к закату. Солнце уже скрылось за громадным холмом, в который время превратило окторан и упавший на него столичный остров. Отдельные фрагменты когда-то величественных зданий еще можно было различить, хотя большая часть давно уже разрушилась. Учитывая, что с тех пор прошли столетия, это невольно вызывало уважение мастерству тех архитекторов, что их возводили.

Растительность крайне неохотно росла вблизи руин, оттого они выделялись серым пятном среди бескрайних золотых степей.

— Окторан, — задумчиво произнес Артолин, — когда-то я очень интересовался его историей, о нем ходило много сказок.

— Нехорошее место... — вздохнула Янтарная, — чувствую это на пределе ощущений. Словно холодок бежит по коже каждый раз, как смотрю на эти руины.

— Там в один единственный момент погибло много людей. Неудивительно, что место дурное. Я до сих пор опасаюсь, что мы идем слишком близко к нему. Как бы нас не поймало.

— Если нас и могло поймать, то уже давно поймало, а восточнее могут быть проблемы с водой — отмахнулась Янтарная.

Она предпочла умолчать, что подобные ловушки мастера лисоухих умели расставлять в лесах. Сейчас уже таких умельцев остались единицы, но раньше... Впрочем, неважно. Важно то, что она сумеет из такой ловушки выбраться. Этому их учили с самого детства.

— Как так случилось, что Окторан стал врагом королевства? — задала вопрос Янтарная.

Ее всегда интересовала история. Порой бывало жаль, что живущие в изоляции лисоухие знали столь немногое. Артолин же просто пожал плечами.

— Долгая и темная история. Окторан был фактически отдельным государством, долгое время жил в мире. Потом начались проблемы. Какие-то большие политические игры в самом Окторане. Город управлялся советом из тринадцати магистров. Каждый руководил своей школой магии, как они это называли. Смерть, Жизнь, Тени, Огонь, Лед, Ветер, Земля, Разум... — Артолин задумался.

— Это восемь.

— Больше не помню. Среди совета тринадцати был один главный архимаг, он фактически единолично и определял всю политическую позицию города. Так или иначе, когда к власти пришел Фрикрих все пошло под откос. В королевстве историки толком и не знают, что там происходило и как. В один прекрасный день Фрикрих перекрыл границу, и почти восемьдесят лет укреплял свою власть, рассказывая подданным о том, как королевство спит и видит окторан в руинах. Какие либо контакты с внешним миром были сведены к минимуму. Все ресурсы были пущены на создание военной мощи, какой никто не видел еще никогда. Любое инакомыслие искоренялось жесточайшим образом. Закончилось все войной. У магов окторана было хитрое ремесло. Они делали небольшие палочки, в которые вкладывали кусочек своей силы. Так как сильных магов было мало — они все остались в городе, а штурмовать заставы королевства были брошены простые люди, которые умели немногим больше крестьян.

— Но которые были вооружены палочками.

— Да. И которые были патриотами, как они считали. Достаточно было одного ключевого слова, чтобы привести в действие чары. Говорят, эти палочки еще можно достать по сей день на черном рынке. Икхам и его отряд самоубийц отвлекли внимание тех, кто остался в окторане, чтобы те не заметили парящий под прикрытием облаков остров. Когда же Икхама убили — столичный остров просто упал вниз, разрушив почти весь окторан и не оставив в живых никого.

— А он не мог просто сбросить на них его сверху?

Артолин пожал плечами.

— Сомневаюсь, что Икхам хотел умереть. Историки мало что знают о том, как он спланировал ту смертоубийственную операцию и почему поступил так. Сам он не потрудился оставить историкам хоть что-то. Как оно было на самом деле, мы едва ли узнаем. Очень странно, учитывая, что сама хранительница предпочла оставить эту тему в тени.

Янтарная вновь посмотрела на руины. Интересно, чего еще скрывают эти древние камни?

— Должно быть, на то был повод. Что-то из этой истории не должно было осесть в исторических сводках...

Темнело и путники решили устраиваться на ночь. Здесь, на вершине небольшого холма росло вдоволь мелкого сухого кустарника, который стал пищей для огня. У подножия холма был почти полностью пересохший ручей. Судя по земле, в более обильные на осадки сезоны, он был раза в четыре шире. Сейчас же его едва хватало, чтобы поддержать жизнь в нескольких хилых деревцах по краям.

Пока Артолин заготавливал дрова, Янтарная достала веревку. Змеи, пожалуй, самые опасные существа в степи. Против яда степных гадюк противоядие не найти на всем континенте, а убивает яд меньше чем за час.

Неприятностей добавляет горячая любовь этих змей забираться поближе к спящим людям, желательно прямо под одеяло. Из-за этого даже среди кочевников когда-то ходило поверье, что это покойные жены приходят в образе степных гадюк к мужьям, чтобы забрать их наутро с собой в мир теней.

По счастью, от гадюк в степи легко защититься. Кочевники всегда окружали свои стоянки полосками из козьих шкур. Последние, смачивались особым отваром, от которого имели крайне неприятный запах, отпугивавший даже некоторых грызунов. У Янтарной же для этого была веревка, натертая терпкими маслами. Хотя рецепт лисоухих здорово отличался от того, что применяли когда-то кочевники, был он от этого ничем не хуже.

Скромный ужин прошел быстро. Янтарная и Артолин изрядно вымотались от сегодняшнего перехода под палящим солнцем и вскоре заснули.

* * *

На холме был небольшой домик, а под холмом бежал ручеек. Куда ни глянь — зеленые поля, среди которых тут и там натыканы небольшие коттеджи, которые так любили маги окторана. Небольшие, уютные, окруженные цветущими ухоженными садами. И на фоне этого великолепия виднелась величественная громадина дворца окторана. Впрочем, сейчас присутствующим тут было не до созерцания красотами природы. Небольшой отряд самых разных на первый взгляд людей собрался под дубом и готовился отправиться в город. Пустующий коттедж, владельца которого мобилизовали на войну с королевством, служил им временным пристанищем.

— Это место — произнес кроу, совсем еще юный, а по меркам кроу — так вообще юнец.

— Уверен, что сможешь это сделать? — спросил уже пожилой воин с луком лисоухих за плечами.

— Я прослежу, — буквально промурлыкала девушка, внезапно обняв кроу.

— Эвия, при всем моем уважении, но ты...

— Что я? Я и так проклята, мне и жить три дня. Уж лучше будет от меня Фрикриху подарочек... Ммм... Люблю такие подарки таким людям как он... Агориш, а я надеюсь, ты будешь меня препарировать... ласково...

Кроу по имени Агориш буквально посерел от этого высказывания. Зависнув рядом с говорившими безмолвной тенью, Янтарная могла легко видеть, как у него подрагивает рука и как тот нервно кусает губу.

— Эвия, хватит, — резко оборвал рыжеволосую девушку коренастый мужчина средних лет. Он был выбрит налысо, лицо пересекал шрам. Одет он был в легкую кольчугу, за спиной у него виднелись два клинка, а на груди была целая коллекция метательных ножей, — давайте еще раз пройдемся по плану и будем выступать. Времени совсем не осталось. Мы должны уничтожить это исчадье, Иначе, клянусь именем Иллюны, случиться страшное.

— Хорошо, Икхам, давай.

— Эвия, насколько тяжело будет проникнуть в город?

— Да проще простого. Даже стражи почти не осталось. Все брошено на штурм сантарина. Рошард отвезет вас, я сделала все необходимые документы. Путь займет час, не более.

— Хорошо. В городе наша цель, верхняя садовая площадь. Лиус, Венди — вы должны будете отвлечь внимание.

— Благодаря эликсирам Норкеля там будет знатное представление.

— Ищите нас после этого в городской тюрьме.

— Если на месте не зарежут.

— Хорошо. Норкель и Дрихли тем временем успеют раскидать сюрпризы по площади. Действовать надо быстро. Оттуда открывается вид на башню советов, где сейчас находится Фрикрих. Я многократно увеличу вес камня, и скала рухнет.

— Как только ты применишь свою силу в городе — к вам бросятся все маги, какие там есть и кто верен Фрикриху, — возразила Эвия, — а там сейчас простого люда не осталось. У нас же в тылу лучшие из лучших отсиживаются.

— Им придется попотеть, чтобы совладать с султаном висящих островов. Разрушеная башня должна унести жизни самых опасных. И Фрикриха. К сожалению, нам его надо убить не один раз. Мы точно знаем, что однажды его уже отравили, и однажды всадили стрелу со взрывным эликсиром в спину.

— Осталось еще два раза.

— Если источники не соврали. Первый раз он должен сегодня умереть под обломками башни советов. Так как мы теперь знаем его настоящее имя, то обряд Кхиери — наш лучший козырь в этой игре. Как только услышите грохот от разрушающейся башни — Агориш, дело за тобой.

Кроу мрачно кивнул, косясь на Эвию. Та была спокойна, словно не ей предстояло лечь на алтарь и умереть сегодня, дав жизнь одному из самых страшных творений жрецов кроу.

— Агориш, я понимаю, что тебе тяжело, но выбора у нас особого нет. Эвия, ты точно уверена, что хочешь пойти на это?

— Да. Я и так труп. Днем раньше, днем позже. А кто меня проклял и куда он сбежал — я найти уже не успею. Время выходит, а след давно остыл. Как почти что выпускница школы смерти, боль умею переносить, потому... За меня не волнуйся, лучше его развесели. А то нет ничего хуже, когда тебя режут, — Эвия резко изменила тон со спокойного на игривый, — и при этом еще плачут... беее.

Выдав эту тираду, она опять нежно обняла Агориша и так же нарочито нежно поцеловала его прямо в шею.

Икхам невольно отвел глаза.

— Кхиери должен закончить дело. Если этого не хватит или обряд сорвется — надежда на наши клинки и все те козыри, что мы принесли с собой. Но действовать нужно последовательно. Дарви, твоя ловушка духов должна быть первой, если кхиери не появится.

— Как мы узнаем, что обряд не удался?

В разговор вступила Эвия, сняв с шеи небольшой амулетик.

— Семейная реликвия. Если потемнеет — я того. Если обряд кхиери сорвется, то согласно книжке кроу я сразу умру. Вопросы?

— Вопросов нет. Дарви, будь готов.

— Так точно.

— Алый, черные стрелы побереги до момента, когда заработает ловушка духов.

— Так точно, — рапортовал лисоухий.

Янтарная невольно задумалась, кем был этот забытый герой ее народа. Среди исторических книг ее народа о нем не было ни единого упоминания.

— Остальное мы обсудили уже давно. Умрем хоть с честью. Если не хватит и этого, то... — Икхам молча кивнул на огромную грозовую тучу, медленно закрывающую небосклон.

— Это то, о чем я думаю?

— Да. Столичный остров. По моему приказу все люди его покинули, в случае моей смерти он похоронит окторан под обломками. Наша последняя надежда. Норкель?

Пожилой алхимик, вооруженный целый кучей бутылочек с метательными эликсирами и острым золотистым ятаганом извлек на свет шкатулку и начал раздавать всем присутствующим, кроме Эвии и Агориша склянки.

— Вот эликсир. Он соединит наши сознания на время, и мы сможем слышать мысли друг друга и видеть глазами друзей. Эвия, Агориш — к вам не относится, так как вы остаетесь здесь и будете далеко от нас. Очень далеко. Остальные — держитесь ближе друг к другу. Он работает на больших расстояниях, но начинает замедлять мысли и отвлекать. И не только вас. В бою — не более тридцати шагов до ближайшего друга, помните наши тренировки! Ясно?

— Так точно, — ответил нестройный хор.

— Второй эликсир — концентрат "милости Иллюны". Если Вас ранили — боль будет мешать остальным. Если выходите из игры — пьете сразу же этот эликсир. Боль ухолит, с ней и жизнь. Остальные сразу почувствуют. Поверьте, такая смерть лучше пыток в застенках школы смерти. Вроде бы все. Дальше действуем по обстоятельствам.

Икхам вздохнул.

— Пожалуй, этого слова от меня ждали все. Не буду скрывать, мы идем на верную смерть. Но сейчас мы и только мы творим свою судьбу. Хранительница видит лишь туман, значит, так тому и быть. Сегодня своей кровью мы должны на белом листе неизвестности нарисовать победу. Нашу победу. Вы все знаете, какова цена поражения, и какое исчадие бездны сейчас выдает себя за мудрейшего Фрикриха. О нашем подвиге едва ли будет кто-то знать, ровно как ни в одних хрониках не напишут о том, кому же именно мы сегодня бросим вызов. И пускай. Что-то должно быть забытым, и нашей высшей наградой сегодня будет то, что этот мир доживет до следующего рассвета, как ни в чем не бывало. Вперед, к победе! И да прибудет с нами Иллюна!

Икхам молча выхватил клинок и поднял его вверх. Остальные последовали его примеру в таком же мрачном молчании.

— Прощай, Эвия. Мне жаль, что так все обернулось.

Небольшой отряд покинул одинокий холм, оставляя Эвию и Агориша одних.

— Ммм... Мы одни... — буквально промурлыкала Эвия обнимая все еще до невозможности бледного кроу, и у нас есть время...

— Эвия... Ты... Издеваешься?

— Просто хочу провести последние часы жизни так, чтобы было не стыдно... ммм...

— Эвия...

Та быстро поцеловала кроу и, бросив едва заметный взгляд на удаляющуюся по пустой дороге карету, произнесла.

— Нет. Просто убеждаюсь в том, что ты не исполнишь обряда кхиери. Не получится.

— Но...

— Ваша книжка — сборник бабушкиных рецептов. Там написано, конечно, по делу. Как и что делать, но не написано, почему оно так работает. Ты слишком любишь меня. Ключом же к обряду является безразличие, на худой конец ненависть. Я это раскусила уже очень давно.

— Но... Что же тогда делать?

— Кхиери звать! — передразнила Эвия, — пошли, покажу тебе мой подарок.

Эвия отошла к домику и вскоре выволокла из него девушку. Когда-то красивое белое платье выпускницы школы жизни было испачкано и порвано в нескольких местах. Светлые, словно пшеничные поля, волосы были спутаны и представляли собой крайне печальное зрелище. Аккуратное, по-детски круглое лицо совершенно не украшал синяк под глазом. Она была связана по рукам и ногам и едва ли могла бы идти сама, даже если развязать путы. По крайней мере не сразу.

Эвия же усадила ее на землю перед Агоришем и плотоядно усмехнулась.

— Узнаешь?

— Нергала? Милостивая Иллюна, за что ты ее так?

— За дело, — хмыкнула Эвия. Возразить ей Нергала ничего не могла, ибо рот затыкал кляп, — Смотри.

Эвия подошла к девушке, и, ловко орудуя кинжалом, срезала с ее рук путы, после чего продемонстрировала Агоришу ее левую ладонь. Линии свежего шрама, пересекали ее кожу и образовывали сложную геометрическую фигуру. Рыжеволосая девушка же молча уколола себе палец и капнула на ее ладонь каплю своей крови. Едва коснувшись кожи, вопреки законам природы, капля крови Эвии вскипела и испарилась, заставив шрам покраснеть.

— Это она тебя прокляла!

— Да. Было несложно догадаться. Даже если опустить тот факт, что любой, кто прошел школу смерти сможет почувствовать того, кто его проклял... Как показал допрос, меня она прокляла из ревности, между прочим, к тебе... Наверное, я даже простила бы ей это, заставила бы срезать кольтаркель с руки и отпустила бы... Если бы не взглянула случайно на ее вторую руку.

Эвия продемонстрировала Агоришу вторую руку Нергалы, которую украшал такой же шрам, но только более старый, уже почти сошедший.

— Она делала этот обряд дважды!

— Да. И тот факт, что с тобой на тот момент кроме меня и ее с тобой никто не флиртовал... — Эвия одарила Агориша еще одной улыбкой, — Если она не солгала, то на ее совести смерть твоей сестры. Проверь.

Трясущимися руками Агориш снял с шеи небольшой амулет. Окованый металлом пузырек из алхимического стекла, содержал в себе немного алой крови. Янтарная сразу вспомнила, что по древним законам кроу найти и отомстить убийце это не просто дело чести — это священный долг. И до тех самых пор, пока убийство не отмщено, кроу обязан носить на шее амулет с кровью того, за кого он мстит.

Капля крови упала на едва заметный старый шрам, после чего точно так же вскипела и испарилась, оставив темное пятно.

— Нергала... Никогда бы не подумал... — Лицо Агориша перестало что либо выражать, превратившись в безжизненную маску, — Эвия, дай ей возможность говорить. Ее священное право сказать слово в свою защиту.

Девушка послушно развязала узел, вынула кляп и передала ей флягу с водой, к которой та жадно приложилась.

— Она может говорить только шепотом, я вчера дала ей отвар, от которого временно теряют голос. В пригороде, конечно, практически никого не осталось, всех погнали на войну давно... Но лучше если она не будет громко кричать.

— Хорошо. Нергала, слово тебе.

— Мне нечего сказать. Все так. Я хотела, чтобы ты был моим и никто не посмел бы встать у меня на пути. Тем более эта рыжая... — Нергала попыталась плюнуть в Эвию, но та легко отпрыгнула.

— Причем здесь моя сестра?

— Я... — Нергала отвернулась, — я поняла, что это была твоя сестра уже когда это было сделано.

— Милостивая Иллюна, Нергала... Неужели тебе достаточно было только увидеть кого-то рядом со мной, чтобы сразу же, не разобравшись... Неужели ты считала, что если это останется тайной, ты сможешь быть рядом со мной и нести с собой вину всю свою жизнь...

Нергала промолчала и отвернулась.

Эвия вздохнула, покачав головой. Агориш же глубоко вздохнул.

— Нергала, ты больна. Возможно, если бы было другое время, я бы даже нарушил обычаи моего народа, и отдал бы тебя жрецам Иллюны.

— Чтобы там я навсегда потеряла интерес к жизни, лишилась возможности иметь детей и жила бы в тесной келье для скорбных умом?

— По крайней мере, ты была бы счастлива.

— Конечно, с восторгом выполняя работу батраков, читая всякую религиозную муть... Для дочери одного из знатнейших вельмож Окторана это стократ хуже смерти, даже самой мучительной.

Кроу, казалось, даже не заметил прозвучавшей в хриплом шепоте Нергалы надменности.

Вдали раздался треск. Едва заметная отсюда башенка, составлявшая лишь маленькую часть дворцового комплекса окторана, обрушилась. Время пришло.

— Я сожалею, что мне придется это сделать... Подтверждаешь ли ты, что по собственной воле лишила жизни Меридию, мою сестру?

— Да. Кончай уже с этим.

— Согласно древнему закону, требующему отмщения моей сестры, я приговариваю тебя к изгнанию из мира живых через мучительный обряд кхиери. Прости меня, Нергала.

Агориш схватил Нергалу и двинулся к заготовленному ранее алтарю. Делал он это удивительно уверенно для того, кто еще полчаса назад едва ли не падал в обморок при одной мысли о том, что ему предстоит сделать.

— Лучше отвернись, Эвия.

— Я же выпускница школы смерти, забыл?

— Некоторые ритуалы нашего племени будут мучить кошмарами даже тебя. Неважно, кто ты. Кхиери — это один из них.

Несмотря на свою браваду Эвия вскоре все же отвернулась. Даже она не вынесла того, что последовало дальше. А вот Янтарная, все еще висящая бесплотным призраком рядом, была обречена видеть весь процесс от начала и до конца, не в силах ни отвернуться, ни закрыть глаза, ни проснуться. Ей пришлось смотреть как Агориш, бледный, но, тем не менее, уверенный в своих силах прибивает жертву к алтарю черными ритуальными гвоздями. Как уверенно орудует кинжалом, под монотонную речь на жреческом диалекте оставляя на теле длинные разрезы, засыпая в раны какие-то ведомые лишь ему порошки.

Нергала извививается на алтаре от невыносимой боли, не в силах даже закричать они лишь хрипит. Наконец, спустя долгие минуты от тела отделяется огромный сгусток чернейшего дыма и повисает над еще живой жертвой, формируясь в человекоподобную фигуру.

Агориш наклоняется к телу девушки и громко произносит ей прямо в ухо.

— Эвинклер, называющий себя Фрикрих.

От этих слов дым, уже принявший человекоподобную форму Кхиери, дергается с места и улетает куда-то вдаль, в сторону города. Агориш же устало садится на траву и закрывает лицо руками, стараясь не смотреть на алтарь, где еще дергается Нергала.

— Ты как? — спустя долгих несколько минут спрашивает Эвия, садясь рядом.

— Усталость, опустошенность... Я... должен был злиться и ненавидеть ее. Но... мне было ее жалко. Она... в конце концов, просто влюбленная избалованная дурочка, излишне эгоистичная, заносчивая... С силами, которым не место в ее руках.

— Нам скоро надо будет уходить. По следу кхиери сюда скоро заявятся гости.

— Будем пробиваться через леса на запад, к месту встречи?

— Нет, покачала головой Эвия. Нам лучше умереть для остальных и в королевстве не появляться уже никогда.

— Почему? — Агориш уставился на Эвию, не понимая, что происходит.

— Я хочу жить, в идеале провести остаток дней с тобой. От части, я благодарна этому проклятию... Иначе ты бы ходил вокруг да около годами, не решаясь признаться мне в том, что любишь... В королевстве же нам долго не протянуть. Еще не догадался почему?

— Нет.

— Мы знаем, кто на самом деле этот Фрикрих. Знаем, как он получил силы, и мы одни из тех, кто прочитал и помнит содержимое книги теней. Хранительница распорядилась убрать все упоминания о Хар-Тарлуне из хроник, а саму книгу теней уничтожить, что мы и сделали. А потом внезапно исчезли все библиотекари, которые нам помогали.

— Им поменяли имена?

— Нет. Череда несчастных случаев. Один подавился крошкой за обедом, другого пырнули ножом в трущебах, на третьего упал шкаф, когда он брал книгу...

— Подстроено? Быть может агенты окторана?

— Те предпочитают проклятия. Нет, это были именно случайности, не вызывающие сомнений в том, что это просто самый невероятный случай. А если слишком много в жизни удачных случайностей...

— ...То ищи тень хранительницы...

— Именно. Кое-кто подстраховывается и убирает лишних людей. Почему-то, я не удивлюсь, если там никто не выж... Милостивая Иллюна, Агориш!

Кроу взглянул туда же, куда смотрела Эвия и замер. Из облаков уже накрывшей окторан грозы появилась махина столичного острова. Словно раненая птица остров накренился и летел навстречу земле. Отсюда можно было разглядеть черепицу крыш. Эвия невольно сжала руку Агориша.

— Ты была права...

— Иллюна помилуй... Этот остров успел стать моим домом за это время...

Огромная скала прошлась по земле, словно гигантский плуг, вспахивая ее и разбивая огромные каменные стены подобно карточным домикам. Сравняв почти весь город с землей, и обрушив дворец окторана, столичный остров перевернулся и раскололся. Большая часть его, где когда-то был дворец Икхама, откололась, упала и так и осталась лежать рядом.

В наступившей после долетевшего с внушительной задержкой грохота тишине, казалось, можно было услышать биение сердца.

— Пойдем скорее... — тихо произнесла Эвия, больше нам тут точно нечего делать... Тем более мне.

Агориш вздохнул и выбросил в траву ритуальный кинжал.

— Это же твоя семейная реликвия...

— Мой род кончился вместе со мной. Я не желаю больше иметь с этими ритуалами ничего общего. То, что я сегодня сделал... Будет меня преследовать долгие годы. И это последнее, что я сделал по правилам своего народа.

Агориш сдернул с шеи медальон с кровью сестры и бросил на алтарь.

— Пойдем скорее. Я чувствую, что все те смерти в окторане от падения того острова... Они привели в действие что-то нехорошее....

Эвия и Агориш внезапно дернулись и исчезли. Солнце, дернулось вместе с ними, склонившись еще ниже. Кто-то или что-то, что показывало Янтарной видение давно минувших дней, решило пропустить немного времени.

Солнце уже почти зашло, когда на холм взобрались двое в цветастых плащах.

— Это место. Чувствую запах смерти.

— Хороший у тебя нюх, алтарь с трупом в двух шагах, а ты только унюхал.

— Не язви, лучше посмотри кто на алтаре.

— Какая-то девка из школы жизни, судя по тому, что когда-то было одеждой. Не удивлюсь если эти поганцы ее и это... того.

— Ритуал кхиери делать "того" с жертвой запрещает, портит результат. Поди теперь разбери, кто это, все кровищей залито — брезгливо произнес маг, едва взглянув на труп на алтаре.

— Куда они пошли? Можешь определить?

— Да, след еще теплый... Нергала?

— Здравствуй, Тарос.

Нергала стояла целая и невредимая рядом с алтарем и с улыбкой смотрела на Тароса.

— Ты где была? Мы думали что тебя схватили! Не знаешь, кого они так? — мужчина дернул головой в сторону трупа, — на алтаре...

— Дурочку, которая, не имела своего мнения...

— Не суть важно. Жди здесь, как только мы их поймаем — вернемся за тобой, и у нас будет очень долгий разговор...

— Нет.

— Что?

— Вы никуда не пойдете, — голос Нергалы в момент изменился, в нем появились властные нотки, при этом он немного неестественно дрожал, словно порождая небольшое эхо.

— Девочка, не надо перечить старшим. Ты сделала свою работу, я даже готов простить твои огрехи, когда ты мне расскажешь подробно все, что там произошло... — от неожиданности маг взвизгнул — Мрак! Шерган, она же...

Лицо Нергалы изменилось. По коже пошли темные разводы, то и дело слетавшие клубами черного дыма.

— Вы никуда не пойдете отсюда. Хватит и того зла, что вы моими руками принесли Агоришу.

Тот, кто называл себя Шерган, не раздумывал. В Нергалу ударило пламя, вырвавшееся из его рук. Веселые язычки неестественного оранжевого огня без дыма легко прошли сквозь призрака, опалили дуб и рассеялись. Нергала же никак на них не отреагировала.

Торвас времени не терял, уже видя, что огонь не действует, он выхватил из сапога кинжал. Явно не совсем простая сталь, покрытая сложным узором, лишь бессильно прошла сквозь призрак Нергалы.

Спустя мгновение Шерган заорал. На его лице читался первобытный ужас и страх, когда Нергала прикоснулась к нему. Он стремительно старел, темные волосы растеряли весь свой цвет, стали в миг седыми. Агония длилась едва ли десяток секунд, а на землю упало уже тело старика.

— Нергала... Что с тобой стало?

— Агориш сделал из меня кхиери... А магия главы школы смерти Шаровиджа не дала мне просто так уйти навсегда, как видишь. Как и не даст умереть сегодня Шергану. И тебе.

— Задница Таори... Значит, этот безумный старикан все же смог перехитрить смерть... Что... что ты делаешь?

— То, что должна была сделать с самого начала.

— Ты просто так убьешь того, кого называла дядей, кто играл с тобой, когда ты была маленькая, и баловал сладостями?

С этими словами Тарос резво отскочил от Нергалы, готовый в любой момент вновь избежать ее смертельного прикосновения.

— Нет. Тот, кто моими собственными руками прикрываясь высшим благом разбил жизнь тому, кого я любила, не считаясь с моими чувствами не достоин этого.

— Подумай, что бы сказал отец... Агориш был врагом окторана...

— Патриотизм отца не помог ему. Когда его смерть смогла решить мелкую проблему Фрикриха — он был убит. Несмотря на богатство и патриотизм... Печально, что я не увидела этого тогда.

Нергала растворилась и проявилась за спиной Тароса, крепко схватив его за плечи. Он пытался вырваться, но призрак держал его мертвой хваткой.

— Мы не можем умереть на этих землях сегодня. Лишь остаться здесь тенями навеки. И ты останешься здесь тенью, которая будет помнить лишь эту боль. Я искупила свою вину собственной кровью и болью, когда дала Эвии себя поймать. Теперь этим мукам суждено растянуться на сотни лет. Очередь за тобой. Агориш и Эвия же будут счастливы, и вы этому уже не помешаете никогда... Пускай это будет последнее и единственное, что я смогу для него сделать. По крайней мере, они меня запомнят просто как больную влюбленную дурочку, а не хладнокровного предателя... Большего мне теперь и не надо.

После этих слов второе бездыханное тело упало на землю, и Нергала осталась одна. Она подошла к алтарю, и по взмаху ее руки изуродованное тело рассыпалось прахом — не осталось даже костей. В секунды истлела даже ткань одежды, не оставив и следа. Остались лежать лишь гвозди из проклятого металла, металлические пуговицы, да пара колец...

* * *

Сон подернулся дымкой, Янтарная поняла, что ее кто-то трясет за плечо.

— ...Янтарная... Проснись же, у нас гости... — Взволнованный шепот Артолина, трясущего ее за плечи пробился сквозь сон, который запомнился ей на удивление ярко. Перед глазами все еще стояли те жуткие моменты обряда.

— Артолин? Что такое?

— У нас гости... Оно... Появилось около десяти минут назад и просто стоит там... Я стал сразу тебя будить, но ты не просыпалась... Я...

Янтарная вскочила на ноги, и тут же увидела то, о чем ее предупреждал Артолин. Где-то на востоке брезжил рассвет, и в его лучах темные клубы дыма сплетались в причудливые очертания человеческой фигуры. Если приглядеться, то можно было среди клубов черного дыма увидеть и призрачную белую робу, в которую была одета перед самой своей смертью Нергала. Причудливая магия этого места сохранила в точности каждое пятнышко грязи, каждую складочку ныне призрачных одежд.

Янтарная вспомнила сон. Против кхиери ей сейчас и противопоставить нечего. Впрочем, зачем ей убивать их?

— Нергала? — окликнула гостью лисоухая.

— Да... — шелест, которым говорил призрак, заставлял кровь стынуть в жилах. В нем уже не оставалось ничего человеческого, лишь бесконечная боль. От этого шепота, казалось, можно сойти с ума — Если хотите живыми выбраться из земель окторана — следуйте по черной тропе...

Не успела Янтарная и сказать пару слов, как призрак сорвался с места и улетел с огромной скоростью куда-то на юг, оставляя за собой черную тропу из истлевшей травы.

— Спасибо, — запоздало произнесла Янтарная, когда призрак исчез. С ним исчезло и неприятное давящее ощущение, уступив место обычному утреннему сумбуру.

Янтарная устало опустилась на землю. Ей запоздало подурнело от того, что она увидела в своем сне.

Глава 11

Артолин брел по черной выжженной земле. Создавалось впечатление, что по земле прошелся пожар, выжегший степь аккуратной полосой в десять шагов шириной, при этом совершенно не тронув траву по краям этой тропы.

С момента их встречи с Нергалой прошло уже два дня. Этой тропы, которую создала для них Нергала боялось все живое, так что можно было не опасаться наступить на змею. Единственным минусом было разве то, что за два неполных дня пути путники измазались гарью так, словно вкалывали эти два дня на северных угольных копях глубоко в забое.

Оглядываясь на руины окторана, когда те еще были видны, Артолин никак не мог отделаться от ощущения, что они уплывали от них быстрее, чем путники физически могли двигаться.

Это утро можно было назвать почти добрым. Ночи не стали легче, после того, как они встретили Нергалу. Наоборот, чем дальше они отдалялись от Окторана, тем меньше было ярких снов и больше печали было поутру. Яркие сновидения, в которых явно прослеживались случайные фрагменты прошлого Окторана и пригорода уступали место бессвязным кошмарам. То ли это сказывались ночи, уже проведенные в землях слез, то ли сказывалось то, что они приближались к тому легендарному месту, где пролилось Иллюне одной ведомо сколько крови.

Одно было ясно — чем быстрее они покинут эти земли — тем лучше. Ни Янтарная, ни Артолин даже предполагать не могли, сколько они еще дней смогут тут находиться. Который раз, замечая утром мелкую дрожь в руках, Артолин ловил себя на мысли что морально уже готов к тому, что может просто сойти с ума. Как много еще его разум сможет вынести?

Дополняли нелицеприятную клиническую картину из тревожных симптомов и само поведение путников во время сна. Несколько раз Артолин просыпался в паре метров от места, где лег, извернувшись так, как, казалось, даже акробат странствующего цирка не вывернется. Хотя раньше лунатизма за собой он не наблюдал.

Хорошо еще погода была хорошая, потому как выползти ночью в дождь из-под небольшого навеса и промокнуть было не самой приятной перспективой. И без простуды им хватало проблем.

Янтарная не отставала, частенько разговаривая во сне в полный голос, споря с кем-то и ругаясь так, что Артолин, когда слышал, даже и не знал что ему делать — краснеть или записывать. При этом сама она богатой на эпитеты южной брани никогда не слышала, не знала... Но с интересом поинтересовалась, что эти слова значат.

Сегодня же утро началось по-особенному. Проснулись Артолин и Янтарная почти одновременно в объятиях друг друга. В какой именно момент и кто во сне первый нащупал соседа и обнял от страха покрепче — остается тайной. Так или иначе, эта неожиданность подействовала как ведро холодной воды поутру. Не считая обоюдного конфуза, вызванного таким пробуждением, Янтарная умудрилась отлежать Артолину руку.

Когда они одновременно попытались вскочить, Артолин попробовал упереться на ту самую отлежанную руку, и упал, увлекая за собой лисоухую (которая капитально запуталась в одеяле) за собой.

В итоге эта утренняя встряска оставила более яркое впечатление, чем все ночные кошмары, что уже можно было считать большим плюсом. Минусом же, с точки зрения Янтарной было то, что стеснительный по своей натуре Артолин полдня все пытался лишний раз перед ней извиниться. Вначале эта его черта ей была симпатична, теперь же начинала немного раздражать.

— Смотри, там, на горизонте! Тропа кончается, — воскликнула Янтарная, когда дорога завела их на вершину холма.

— Значит, мы должны уже быть близко… До сих пор не могу понять, почему она нам помогла. Мы ведь даже не успели заблудиться. Ровно, как и то, почему она показала нам... тебе... свое прошлое.

Янтарная пожала плечами.

— Ты и впрямь ничего не видел?

— Очень расплывчато, не мог разобрать ни слова. А когда он начал ее резать, тут я совсем не выдержал и проснулся.

— Счастливчик, а вот мне пришлось смотреть до конца... — отметила Янтарная, непроизвльно дернувшись. От одного воспоминания об обряде Кхиери по спине пробегала дрожь, — Не думаю, что она выбирала показывать нам те события или нет... Вспомни ту ерунду, что нам снится каждый день, — задумчиво произнесла Янтарная.

— Если, конечно, это не просто кошмары.

— ... От которых я ругаюсь во сне на неизвестном мне диалекте. Между прочим, ты обещал рассказать, что эти слова значат.

Артолин почесал голову. Его воспитание было не против употребления столь колоритной лексики в соответствующей компании, но вот Янтарная едва ли походила на прокуренных наркотическими травами южан.

— Привал? — деликатно ушел от ответа на вопрос Артолин.

— Давай, — сделала вид, что не заметила перемены темы разговора Янтарная.

Артолин глубоко вздохнул, сбросил мешок и плюхнулся на траву, с краю от выжженой Нергалой земли.

— Мне кажется, что Нергала помогла нам по одной простой причине — наши мысли для нее не секрет. Раз уж она точно знает, куда нам надо. А учитывая то, что тебе пришлось пройти...

— Думаешь, нас пожалел призрак, которому колодец ведает сколько лет?

— Наши книги говорят, что призраки олицетворяют то чувство, которое в них было перед самой смертью. И лишь его способны понять и почувствовать. Но, мой народ едва ли знает в этом толк. Призраки для нас всегда были сказками.

— В королевстве их тоже считали чем-то на грани вымысла...

Артолин взглянул на Янтарную. Сейчас она не выглядела так страшно, как впервые когда он ее встретил. Тогда, судорожно вспоминая то, что он знал о лисоухих, он сначала решил, что его ждет что-то худшее, чем смерть в безымянной могиле. Ее внешность удивительно походила на окружающую их сейчас природу. Светлые волосы, которые были сейчас аккуратно убраны, были лишь немногим темнее золота степи. Под ее удивительными янтарными глазами, сейчас пролегли тени — давал себя знать недосып. Легкая кофта, не сковывающая движений, подчеркивала обманчиво хрупкую фигуру, в которой чувствовалась природная грация опасного и опытного хищника.

Артолин знал, что скоро судьба заставит их расстаться навсегда, и все же не мог не любоваться своей спутницей.

— Что? — Янтарная перехватила взгляд Артолина.

— Извини, просто... Твой цвет глаз такой удивительный... И тебе очень идет. У людей таких глаз не бывает.

— Цвет глаз у нас это больше чем даже имя... — Янтарная мягко улыбнулась, отведя взгляд куда-то вдаль — у нас он определяет характер, стремления... Очень и очень многое. Это исключительно наша особенность, потому люди для нас во многом загадка.

— Неужели семь цветов хватает?

— Нет двух одинаковых цветов, у каждого из нас свой оттенок. Мои сородичи считают, что в каждом из нас два цвета. Один из них, внешний, является нашим именем... и цветом глаз. Такие мы снаружи, и такими нас видят все. Мой цвет — янтарь.

— И что это значит?

— Обычно он означает увлеченный характер. Его обладатель, как правило, все делает с улыбкой и энтузиазмом. Остальное определяют оттенки и второй цвет. Второй, внешне никак не представленный определяет то, какие мы внутри. В лесах есть волшебное озеро, которое позволяет нам узнать свой второй цвет, когда приходит время.

— И какой же твой второй цвет?

Янтарная ожидала этого вопроса, но все же заставила себя немножко смутиться и даже покраснеть.

— Каждая девушка нашего народа мечтает услышать этот вопрос. Для нас это равносильно признанию в любви и просьбе разделить с ней остаток своих дней...

Тут уже настала очередь Артолина раскраснеться, как яркому помидору на прилавке купца.

— Прости, если обидел, я не знал...

— Ничего, я понимаю, что ты не знал этого... Не бери в голову... — Янтарная печально вздохнула, отведя взгляд, и решив сменить тему разговора — Там, вдали уже отчетливо видны горы...

— Да, мы уже близко. Восточнее будут пустые холмы, дикие земли. Туда круглый год ветра сносят пепел вулканов, и там никто давно не живет. Говорят, когда-то холмы звали железными, там жили коротышки. Но потом они вытащили из недр все что можно и теперь там пусто, а вся вода уходит в отравленный грунт. Там ничего не растет уже тысячи лет.

— Мы пойдем туда?

— Нет, конечно. Там нам не выжить. Нам предстоит выйти к людям. Между грядой холмов и сторожевыми горами есть широкое ущелье, близ него есть небольшой городок, Шелкотрав. Я постараюсь пробраться туда и купить нам одежду. Того, что мы забрали... У них... должно хватить.

— А ты не боишься, что тебя схватят?

— Лучше меня, чем тебя. От того, что меня поймают хранители покоя и потом за пару монет отдадут ребятам Хозяина, ничего не изменится.

Янтарная крепко сжала зубы. Артолин был прав.

— Я помогу немного изменить твою внешность, когда подойдем ближе. Ты сможешь продать там вот это?

— Что это? — Артолин перехватил у Янтарной небольшой драгоценный камешек.

— Один из самоцветов с дальних озер. Для нас они не имеют большой цены, но огранкой занимаются многие, считая, что это неторопливое занятие успокаивает. Но я слышала, что люди их ценят.

— Ты даже не представляешь насколько. Да, такое лучше продать в Шелкотраве, а мне тогда желательно прикинуться южанином. На юге, насколько я слышал, такие камни используют как монеты очень большого достоинства и фактически хранят в них свои сбережения.

— Сможешь продать? Только не задерживайся.

— Постараюсь. Я там был неоднократно и, кажется, даже знаю одного оценщика в Шелкотраве, но, главное, чтобы он меня не узнал. Есть, конечно, и запасной вариант, но можем проиграть в цене.

— Не узнает, это уж я сделаю, — улыбнулась Янтарная.

Перекусив, путники продолжили путь. Теперь уже не нужно было приглядываться, чтобы увидеть конец тропы, проложенной для них призраком, который обрывался так же резко, как и начинался. Артолин еще раз пригляделся и с изумлением воскликнул:

— Янтарная, смотри, мы пришли!

— Что это?

— Памятник памяти погибшим на Поле Крови. Вон там, слева. Пошли посмотрим.

Артолин сошел с тропы и аккуратно двинулся в сторону небольшого холма, где темнела древняя скульптура. Плиты фундамента успели частично разрушиться, хотя и были построены на выходящей здесь на поверхность скале. Наверное, лишь благодаря ей они простояли столько времени. Хоть и было видно, монумент закладывали коротышки — время и отсутствие ухода брало свое. Сами же скульптуры, выполненные из вечной стали коротышек даже не сильно запылились за это время — дожди исправно смывали с них пыль и грязь каждый сезон, которая так и не могла пристать к чудесному металлу.

Всего тут было четыре скульптуры. Легендарный полководец королевства Фекларт, с картой в одной руке и пистолью в другой. Коротышки всегда уделяли огромное количество деталям, даже в такой мелочи как скульптура. В металле им удалось сохранить даже мельчайшие морщинки на лице легендарного полководца, и его полуулыбку, которая словно была вызовом превосходящему по силе противнику.

Рядом с ним стоял бородатый коротышка в просторной рубахе, лениво положив одну руку на осадную мортиру, другую прижав козырьком ко лбу. Словно бы смотрел, “ну что там, хватит уже или еще один залп дать?”.

Третья фигура принадлежала человеку. Он не был столь широк в плечах, как коротышка или Фекларт, и его лицо не выражало ровным счетом ничего. Как если бы неведомые мастера решили, что на этом изваянии можно схалтурить и не добавлять деталей. В правой его руке был клинок, в то время как левая… Левая рука лежала на спине жуткого существа, напоминающего змею с раздвоенным хвостом. Змея выгнулась, и почти доходила до плеч хозяину. Уродливая морда, из раскрытой пасти которой торчали четыре острые, как бритва, лезвия, словно устрашая противника.

— Это и есть Женекерс, — вздохнул Артолин, — и его питомец. Один из, если верить книгам.

— “Памяти тех, кто положил самое ценное на алтарь победы. Установлено в месте их вечной славы указом хранительницы Королевства Илейнии” — прочитала мемориальную доску Янтарная.

— Да, после того, как Женекерс был заточен в склеп после войны, совета ветеранов при поддержке Хранительницы хотел сделать здесь музей воинской славы. Вроде как здесь когда-то была ставка командования в предпоследней битве. Мемориал был первым, что тут установили. Однако вскоре оказалось, что для земли столь большое кровопролитие не прошло бесследно. Музей теперь находится в Шелкотраве, а здесь лишь полузабытый памятник.

— Женкерс и его питомец, генерал Фекларт. А кто третий?

— Коротышка… Вернее лишь на половину коротышка, это Тандарис, самый первый герой той войны, который руководил обороной Шелкотрава против многократно превосходящего противника. Сейчас в Шелкотраве это народный герой. Это было еще задолго до того, как здесь появился Женекерс. Да и Фекларт, насколько я знаю, не руководил тогда войсками еще. Основные войска тогда были заняты начавшимися проблемами с некромантами на западе, и кочевники воспользовались возможностью.

— Заклинанники Короля Проклятых?

— Вы знаете о них?

— Да, они имеют печальную известность даже среди лисоухих. Две таких книги как-то случайно попали не в те руки и свели их обладателей с ума. Уж не знаю, как они у нас объявились.

— Тогда можешь представить, что там было в королевстве на западе. Если верить книгам, этих безумцев было больше десятка. Шелкотрав несколько раз не смогли взять приступом, хотя уже в первые часы осады смогли ловко уничтожить всех, кто руководил обороной. И, уж неизвестно как, но руководить обороной стал Тандарис. Две тысячи против… Тут историки расходятся во мнениях, так как тел тогда не осталось, чтобы посчитать, все сгорело.

Если бы они смогли взять Шелкотрав и укрепиться там — под угрозой были бы поставки вооружения коротышками для армии, торговля с югом, и много еще чего.

Тандарис был самоучкой, сам дошел до многих секретов коротышек, хотя его никто не учил, а в ходе осады проявил себя талантливым и хитрым стратегом и организатором. Коротышки тогда крайне строго следили за чистотой крови. Сейчас уже никто не знает, что он бросил против степняков, но те решились на крайние меры. Последние моменты жизни Тандариса застали разведчики объединенной армии королевства, которая пришла на помощь. Шаманы устроили массовое жертвоприношение, и своей кровью породили волну пламени, которая выжигала все, даже камень. От города не осталось даже руин.

— А почему они этого не сделали раньше?

— Насколько я знаю, в жертву должны приносить себя сами шаманы. Их было не так много, и каждый стоил в бою сотни. Именно благодаря шаманам они могли сражаться с войском, у которого было серьезное техническое превосходство. Иначе их просто бы расстреляли артиллерией, и плевать на численное превосходство.

Но что самое главное в той истории — бой не кончился, когда волна пламени не оставила в Шелкотраве камня на камне. Выжил один единственный человек — Тандарис. Огонь шаманов окутал его, словно кокон. Он лишь произнес фразу, разлетевшуюся над выжженной пустыней так, что ее услышали и степняки и дозорный. “Мощь переполняет”, перехватил поудобнее секиру, и пошел в атаку. Стрелы, копья и даже заклинания немногих оставшихся в живых шаманов просто разбивались о него. А вместе с ним в атаку пошли призраки тех, кто недавно оборонял город. Оставшиеся у степняков шаманы смогли уничтожить его и его призраков во второй раз, но перед этим их число заметно поубавилось, и остатки войска были разбиты основными силами уже через день. Так что Тандарис положил свою жизнь на алтарь победы дважды в тот день.

— Странно, что я не слышала о нем, в отличие от Женекерса.

— Политика, — поморщился Артолин, — Дело в том, что никто не знал, откуда у Тандариса появились эти силы, и все предпочли забыть. Сейчас историки сходятся во мнении, что у него был заклинанник некромантов, и именно им он воспользовался в самый нужный момент, чтобы выжить и поднять на бой призраков. Но тогда об этом говорить было нельзя, так как на западе было несколько десятков сумасшедших, с небольшими армиями трупов и такими же заклинанниками. Как оно на самом деле было — уже и не скажешь.

Эту деталь решили утаить, особенно не заостряя на ней внимание, а спустя годы новая кампания оставила новых героев. А вот коротышки Тандариса чтут, как своего героя, и после тех событий серьезно пересмотрели свои взгляды. По крайней мере, полукровок уже давно не сторонятся, и тайны свои от них не закрывают, как встарь.

— Артолин… Пошли отсюда, — внезапно прервала спутника Янтарная.

— Что такое?

— Здесь кто-то был. Недавно. Видишь следы?

Артолин оторвался от разглядывания памятника и посмотрел туда, куда указывала Янтарная. Прямо там, где кончались плиты, на которых стоял этот памятник и вновь начинались травы. Цепочка следов и примятой травы тянулась к плитам памятника откуда-то с юга, после чего уходила куда-то на восток.

Сама же лисоухая поморщилась. Было у нее очень нехорошее предчувствие при виде этих следов. Она не могла сказать почему, но интуиции своей всегда верила.

* * *

Ликаса заперла за собой дверь и с облегчением упала на перина кровати. День выдался тяжелым. И недавно обретенные вампирские способности ей совершенно не помогали в этом. Да, она стала намного более ловкой. Да, ссадины и царапины теперь заживали за считанные часы (хоть и не были от этого менее болезненны). Не так, как это получалось у Женекерса, но все равно быстрее. Да, она теперь могла видеть в темноте, как кошка и с кошкой же поспорить ловкостью. Будучи обращенной лично Ланной она даже не боялась солнечного света.

Но у всякой силы есть и оборотная сторона, про которую все молчат. Натягивают на лицо вежливую улыбку и молчат, скрывая за ней боль. И невозможность иметь детей была лишь вершиной айсберга. Настоящей платой за вампирские силы и жизнь для Ликасы стали жуткие скачки настроения, которых она уже просто боялась. Ей могло внезапно стать настолько грустно и одиноко, что в пору было запрятаться в угол и заплакать. В такие моменты память услужливо вытаскивала из темных закутков все страхи и неудачи, и они сжимали тело бывшей принцессы туже, чем иной корсет, не давая даже вздохнуть.

А иногда наоборот накатывала волна веселья, игривости или даже беспричинной жестокости. Когда хотелось с кем-то обязательно подраться.

Ривье, вампирша приставленная Ланной, которая учила Ликасу, говорила, что это навсегда. Такова суть всех, кто признал над собой власть Ланны и незачем так из-за этого переживать. Плохо? Разбей пару сердец, закрути бурный роман — дай этой силе выход!

Ликаса же так почему-то не могла.

В детстве, наделенных страшными силами принцесс учили держать эмоции под контролем. Без этого окружающих ждала бы очень незавидная судьба и многочисленные травмы. И, пожалуй, это единственное что спасало сейчас Ликасу от необдуманных поступков.

Пролежав, смотря в потолок несколько минут, Ликаса заставила себя встать. Надо было узнать, как дела у сестры. Подойдя к столу, она нарисовала на темной стеклянной поверхности сложный символ. Когда-то они с Хелькасой придумали его, играя на пляже и рисуя на песке у прибоя.

Подарок Женекерса ожил. Поверхность мягко засветилась. Белым текстом на черной поверхности было выведено единственное слово. "Подождите".

— Ну же, Хель, где ты там... Подойди к столу, — нетерпеливо барабвня пальцами по столу произнесла Ликаса, — Хель!

Стол теперь казался поверхностью зачарованного озера, показывающего ее искаженное отражение. Разве что одето было отражение в просторное светлое платье и волосы ее сестры были намного светлее.

— Лика, наконец-то! Как ты?

— Могло быть и лучше. Все еще сражаюсь с собой.

— Не проходит?

— Нет, то в смех то в слезы, и говорят, что так и должно быть. Как ты?

— Могло быть и лучше. Все еще сражаюсь... С советом, который достался от регента. Если бы Артелайл мне не расписала наперед все их политические игры, было бы совсем тяжко.

— Какие проблемы, щелкни пальцем и зажарь кого-нибудь? Для профилактики.

— Именно потому, что я могу испепелить любого их них, они меня еще слушаются. Те, кто остался. Многие просто сбежали. И если эту угрозу исполню... Люди просто совсем разбегутся, и я буду королевой пустых земель, где ни осталось практически ничего.

Ликаса вздохнула. За собой она никогда не наблюдала такой кровожадности.

— Ладно, в газете написали, что ты уже выбрала себе фаворита? — попыталась перевести тему она.

— Что?

— Значит, не выбрала. Если помнишь, что говорил отец — с этим затягивать нельзя.

— Не этот год точно... Меньше трех месяцев назад мы жили в мире и спокойствии и... Лика, я позавчера говорила с Ирвильдом?

— Он жив?

— Да... — Хелькаса не выдержала. Слеза упала с ее лица и закрыла каплей почти половину изображения, — он теперь дряхлый одинокий старик, переживший даже внуков. Родители запретили ему идти за мной, насильно женили... Он... он даже не узнал меня, все пытался рассказать мне о нашем с тобой дне рождении, где мы познакомились... И о том, какая я была красивая. Я... Я не выдержала, ведь для меня... Для нас ведь прошло меньше трех месяцев.

— Милостивая Иллюна, Хель, мне жаль.

— Ничего... Прости меня за слезы, просто тяжело. Нет, не ближайший год, а то и два. Сейчас никто нормальный в здравом уме и трезвой памяти корону не наденет. Слишком много проблем и гнили на островах.

— Прямо так и никто... Ты же не уродина какая, правда.

— Для любителей постельных игр есть намного более простые варианты, которые не могут испепелить горе-муженька щелчком пальцев, — печально усмехнулась Хелькаса, — остаются любители ловить рыбку в мутной воде... Нет, слишком много риска. Я тебе очень завидую, Лика.

Ликаса вздохнула, решив не разубеждать в этом сестру. Ей тоже тяжело было узнать, что тихий паренек, который так и не набрался сил ей признаться ей, что влюблен, сгинул в проклятии островов одним из первых. Пожалуй, он был один из немногих, кто не верил во все то, что про нее говорили.

Хелькаса стерла рукавом слезу со стекла и вымучено улыбнулась. Ликаса же, в душе ненавидя себя, что лезет в такой момент к сестре с делами, перевела разговор в совершенно другое русло. Уже во второй раз.

— Хель, прости что лезу в такой момент, но наш общий друг просит о помощи с твоей стороны. Артель коротышек "Братья Песков" является его прикрытием, и он хочет выкупить базирующуюся на островах артель купцов "Закатные штучки". Под их прикрытием планируется поставка в королевство каких-то товаров, и очень желательно, чтобы их не сопоставили с легендарным Женекерсом. Он хочет перестраховаться и придумал какую-то хитрую схему.

— Разумеется! — Хелькаса невесело улыбнулась — И так как мы пытаемся изо всех сил сделать так, чтобы хоть что-то тут не осталось нераспроданным, сделку нельзя закрыть без моего на то дозволения.

— Да.

— С этим проблемы. От регента мне достался совет из не очень приятных людей и им надо это будет как-то мотивировать. Потому как я наложила вето на более чем десять их сделок уже. Некоторые тут остаются только потому, что не все успели распродать, прежде чем сбежать куда подальше, и ждут, не дождутся такой возможности.

— Женекерс подумал об этом. Артель поставит на острова новейшие ткацкие станки, которых нет даже на мануфактурах королевства, как часть этой сделки. Ведь большую часть тканей острова закупают в королевстве, не так ли?

— Разве коротышки не дали клятву поставлять их только на мануфактуры королевства?

— Не клятву, а обещание. И не на все, а на мануфактуры Торгелиса и до тех самых пор, пока его наследники владеют этим делом. Проблема в том, что некие Аркастеры выкупают их дело на корню. Детали древней сделки с коротышками они, разумеется, не уточнили. Понимаешь, про что я, сестренка?

— Ловко. У нашего спасителя какие-то очень серьезные связи среди коротышек.

— Да, такой вот он... Рыцарь.

— С железной рукой, да на стальном скакуне...

— Но все равно очень милый...

— Да он тебе нравится, Лика!

— Сама знаешь... — Ликаса развела руками, — Я теперь влюбляюсь на минимум на пять минут в каждого третьего прохожего. Вампирская натура. Так что по поводу сделки?

— Все сделаю, только это серьезно ударит по королевству.

— По Аркастерам. А они сейчас — как кость в горле у хранительницы.

— А люди? — лицо Хелькасы посерьезнело, — подумай, сколько останутся без работы, если острова будут обеспечивать себя сами. От Аркастеров не убудет.

— Не думаю, что об этом наши интриганы подумали, и я напомню им. Спасибо, Хель.

— Береги себя.

— Ты тоже.

— И, Хель...

— Да?

— Я была права. Ты отлично справляешься и думаешь о людях. Это главное. Лучшего правителя островам и не пожелаешь. У тебя все получится.

* * *

Белопесоченск. На сегодняшний день это единственный город за горами со стороны пустыни, принадлежащий королевству. Именно отсюда на юг через пески пустыни отправляется большинство караванов. Сюда с южного берега континента приходят караванами и редкие южные специи, и эликсиры алхимиков, и дорогие ткани. Обратно же караваны везут изделия ремесленников королевства, травы и лекарственные настойки и оружие. Словом все то, что на более отсталом юге найти было проблематично.

Караваны через пустыню — это самый быстрый путь к городам южных берегов. Торговля морем хоть и идет, в частности и через жемчужные острова, но этот путь намного дальше и опаснее из-за пиратов.

Сам город расположен у самого подножья гор. Два рукотворных водопада падают рядом со зданием городской ратуши. Отсюда берет начало целый каскад прудов, между которыми растут ухоженные сады, круглый год радующие глаз своей зеленью и фруктами.

В отличие от многих других городов королевства, где ратуша напоминает сантаринский дворец в миниатюре, архитектурно здесь ратуша больше походит на дворцы южных правителей. Тут не увидишь острых шпилей и башен — только округлые формы. Близость к горам коротышек во многом объясняет так же и развитую инфраструктуру. В этом городе, как и во всех городах, которые расположены близко к горам имеется даже водопровод с холодной и горячей водой.

Изначально от песков пустыни Белопесоченск защищали высокие стены, которые возвели все те же коротышки. В непогоду они исправно сдерживали рвущийся в город песок пустыни. Однако, со временем город рос, и теперь целые кварталы расположены и за пределами этих стен.

Артолин вел Янтарную под руку, с любопытством разглядывая окрестности. Сейчас он был одет, как заправский южанин, с легкую накидку из светлой ткани, такую же белую чалму. На поясе у него теперь было большое количество разнообразных мешочков, куда они с Янтарной распихали часть своего скарба. Воров они не боялись, так как в таких мешочках на поясе у южан было принято носить все, кроме денег.

Сама же лисоухая была с ног до головы укутана в такую же светлую ткань, сидевшую на ней бесформенным мешком. У южан считалось, что женщина после свадьбы не имеет права показывать свое лицо кому бы то ни было, кроме мужа и детей. Этим Артолин и решил воспользоваться, когда закупал все необходимое для маскировки еще в Шелкотраве. Зная щепетильность и обидчивость южан в этих делах никому даже в голову не придет приставать к Янтарной.

Внешне Артолин едва ли теперь даже отдаленно напоминал того, кем он был еще совсем недавно. К тому, что он в розыске и его могут узнать как хранители покоя, так и слуги его бывшего нанимателя лисоухая отнеслась с большим вниманием.

Одни коренья из ее, казалось, бесконечных мешочков сделали волосы Артолина угольно черными, как и у большинства жителей южных берегов, другие сделали его кожу более смуглой. Особые капли, которые были у Янтарной заставили глаза Артолина посветлеть и приобрести небесно голубой оттенок. При этом, правда, что-то случилось с цветами, и Артолин до сих пор никак не мог свыкнуться с тем, что кожа лисоухой казалась ему теперь алой, словно кровь. Как пояснила сама Янтарная — эти капли позволяют видеть даже в полной темноте тепло тел, и обычно используются охотниками. Изменение цвета радужки на некоторое время было лишь одним из побочных эффектов, который остается на несколько недель даже когда действие этих чудных капель заканчивается.

На этом лисоухая не останавливалась, и лицо Артолина аккуратно разрисовала каким-то терпким маслом, строго настрого запретив трогать лицо. Та ночь была настоящей пыткой, так как лицо жутко жгло, а на утро он не узнал свое отражение. Кожа в местах, где Янтарная смазала, немного отекла, не поменяв при этом оттенка, отчего лицо стало казаться более круглым.

— Ты бывал здесь? — спросила Янтарная. Под накидкой, несмотря на ее белый цвет, было очень душно.

— Давно, но тут с тех пор мало что изменилось. Хотя это формально Королевство — ощущаешь себя как на южных берегах, а юг... Юг мало меняется с годами.

— В чем эта "южность" выражается?

— Вон, смотри, например, художник и вокруг него целая толпа народу, — Артолин обратил внимание Янтарной на молодого человека, с энтузиазмом что-то рисующего у мальберта, не забывая при этом переговариваться с окружившим его людом.

— А что в этом такого странного?

— В Королевстве с художниками плохо. С тех самых пор, как коротышки изобрели свои фотощелкалки, про которые я рассказывал уже. С тех заработать на жизнь себе тут могут лишь редкие мастера. А на юге не так. Там художники странствуют, как барды. Рисуют только на площадях, и, обычно их там очень уважают.

— Разве туда не привозят эти фотощелкалки?

— Какие-то купцы привезли, так тамошний великий султан приказал их растворить за это?

— Растворить? Это как?

— Это такая казнь, которые придумали алхимики для своих же провинившихся, в основном. Юг вообще очень жесток. В тазик наливают особый эликсир и жертву, наполовину парализованную действием другого эликсира, опускают в него. Медленно, он растворяется в алхимической кислоте, словно погружаясь в этот таз. Эликсиры, которыми опаивают приговоренных перед казнью, заставляют их жить до самого последнего момента, когда уже от них остается только голова, способная только корчиться от боли. Процесс может занимать больше суток.

— Святые леса, какая жестокость.

— Да, в этом весь юг. Но за всю историю никогда таким образом не был казнен художник. Если до этого доходит — просто отрубают голову. К ним особое отношение.

— Почему?

— На юге считается, что художник способен своими красками нарисовать судьбу мира. И именно потому он и должен странствовать, впитывая краски мира и рисуя только то, что сейчас видит его сердце. Говорят, виной тому какая-то из сантаринских хранительниц, которая хорошо рисовала и в молодости до коронации много странствовала по южным землям. По понятным причинам ее картины были пророческими. С тех времен минуло уже сколько сотен лет, никто не помнит даже как звали ту хранительницу — а поверье живет и по сей день.

— Смотри, это то место? — Янтарная указала на огромную вывеску здания, с которой на них смотрел жуткий червь, на которого лениво опирался человек в сером плаще. Левая его рука из металла опиралась на жутковатую не то рептилию, не то червя, правая же, вполне себе человеческая сжимала в руке кружку с пенной шапкой.

— Да, постоялый двор "У Лорда Песков". Говорят, именно тут располагался трактир, в котором останавливался сам Женекерс, перед тем, как уйти куда-то в пустыню. После того, как повелитель песков стал знаменит, это сделало заведению имя, и стало своего рода небольшим музеем. Весьма респектабельное заведение для своего класса.

— Наверное, тут и остановимся. В средствах мы вроде бы пока не стеснены.

— Как скажешь, так даже лучше. Отсюда рукой подать до библиотеки, я постараюсь сегодня же разузнать там хоть что-то о Женекерсе.

* * *

Трущобы. Нищие районы столицы, находящиеся на самом краю города. Это городские джунгли, в которых водятся очень даже опасные хищники.

Здесь селятся в основном чернорабочие, приехавшие на заработки из самых разных уголков королевства, зачастую обменяв на эти грязные забытые Иллюной улочки более комфортную жизнь, пускай и далеко от центра королевства. В сознании многих жителей окраин, любой житель Сантарина купается в роскоши и зарабатывает горы денег, оттого многие и рвутся сюда. Среди моря приехавших в столицу на заработки умело скрываются люди, которые крайне не желают попадать под пристальные взоры хранителей покоя или жрецов.

Конечно, даже эти места патрулируются, но далеко не так, как чистенькие центральные кварталы, которые отгорожены от трущоб высокими стенами.

И это отличное место для операций слуг лорда Яда. За прошедший месяц Женекерс отыскал здесь две осадные мортиры, которыми хотели прямо отсюда обстрелять дворец, выявил целую цепочку поставщиков запрещенных курительных пряностей (хотя и ожидал найти несколько иной "товар"), нашел и обезвредил два арсенала со взрывчаткой. И это было только самое крупное. Сколько же мелкого криминала живет в этих джунглях, не мог оценить даже Евклид.

Эти улочки крайне непредсказуемы. Иных зданий может и не быть на карте, так как ответственный чиновник допустил досадную ошибку. Другие здания по всем реестрам давно снесли. Подобные оплошности не редки и хорошо оплачиваются теми, кому они выгодны. Составившие точную карту этих мест слуги пустынного мага выявили более трех сотен несоответствий планировок трущоб с официальными картами.

То, что во главе государства стоит та, что видит будущее, отнюдь не искореняет взяточничество. Лишь увеличивает цену вопроса и делает чиновников более изворотливыми, хитрыми и циничными.

Эти здания, расположенные полукругом вокруг давно высохшей клумбы, по официальным документам были снесены уже восемь лет как, и здесь был пустырь, огороженный от случайных гостей деревянным заборчиком. Жить в них не рискнул бы даже бродяга. Дырявая сгнившая крыша могла рухнуть наголову в любой момент, лестницы жалобно скрипели, готовые провалиться под весом нежданного гостя.

Единственная причина, по которой эти здания стояли — в добротно построенном подвале одного из них, где было не страшно находиться, было крайне удобно держать небольшой салон для весьма специфической публики. Желающие могли там приобрести запрещенные в королевстве курительные пряности и там же и употребить их, опционально украсив свой досуг и дамой, не особенно скованной в своем поведении.

Безлюдный огороженный дворик был отличным местом, откуда одурманенные люди не досаждали бы никому и потому с его существованием мирились все. Хранители покоя прекрасно понимали, что стоит им уничтожить этот гнойник, как его дурно пахнущее содержимое расползется по городу в поисках иных источников дурмана и породит новые нарывы. Здесь же за ними хотя бы можно было присматривать и иногда отлавливать особенно отличившихся.

Однако, пряности не интересовали девять людей в темных балахонах, собравшихся в одном из давно заброшенных подъездов.

— Белла, эти одежды выглядят уродски, — произнес детина двухметрового роста, скептически осматривая себя, едва зайдя в здание. Полы длинной черной мантии с капюшоном уже трижды за этот вечер чуть не заставили его близко познакомиться с грязью мостовой.

— Мы теперь станем жрецами смерти, некромантами... Должны же мы выглядеть соответственно, Эд!

Парень поморщился и скинул балахон. То, как остальные, на удивление легко, переносили его, не в меру радостно настроенную сейчас сестру, его раздражало. И ведь даже согласились напялить эту пародию на одежду.

— Пока мы еще никто.

— Спокойствие, брат. Он придет.

— Я сомневаюсь, что нам так просто выдадут девять заклинанников некромантов, — хмыкнул Эргав, белобрысый парень лет двадцати, с неприятным, словно скользким взглядом — слишком уж большая редкость. Но все же подожду.

Эд же прикусил губу, вспоминая, с чего все началось. Его сестра год назад добилась аудиенции у королевы вампиров и ей, в ответ на ее острое желание стать одной из детей ночи, хотя бы низшей, указали на дверь. Причем, судя по высказываниям самой Беллы в адрес Ланны — не в очень любезных тонах.

С тех пор она стала еще эксцентричнее. Постоянно одевалась в черное, предпочитая нормальным одеждам тугие корсеты, делавшие ее фигуру жутко непропорциональной. Да и выглядели они откровенно похабно на ней. Сама же она над этим только смеялась, словно ей нравилось играть с чувствами младшего брата.

Впрочем, в этот раз она нашла что-то стоящее. И Эд хотел в это верить. Тот хоть и не был в восторге от старшей сестры, считал своим долгом присмотреть за ней. А уж если она и впрямь добудет им силы... Что же, с десяток долгов он не будет против вернуть. Сила тут была нужна всем.

Белла мечтала получить силу любой ценой и (в идеале) жестоко убить своего, теперь уже бывшего возлюбленного Джея, из которого умудрилась буквально душу вынуть то недолгое время, что они встречались. Она все уши прожужжала Эду о том, как с большим удовольствием выпьет его досуха, вот только станет вампиршей... Обязательно! Не вышло, так что теперь из бедного Джея хотят сделать упыря.

Эд постоянно ловил себя на мысли, что Джея ему немного жаль. Он с пониманием отнесся к тому, что тот разорвал с его сестрой отношения. В конце концов, мужская солидарность была даже для Эда не совсем и пустым словом. Любой на месте Джея сделал бы это намного раньше. Но сестре в этом вопросе он решил не перечить. Хочет — пускай.

Сам же Эд хотел сил не меньше. Все что у него было — было заложено и перезаложено многократно, в основном в счет карточных долгов. И кое-кто из кредиторов не успокоится, пока не отправится прочь из этого мира.

Остальные... И где только Белла собрала их?

Белобрысый парень у окна, лениво играющий с кинжалом — Эргав. Шрам на все лицо, клеймо вора, которые ставят на юге, на щеке и презрительный взгляд блестящих, словно больных глаз. Мерзкий тип. Одной Иллюне ведомо, что он сотворит, когда в его руки попадет заклинанник некромантов и сокрытые в нем силы. Одно ясно — ничего хорошего.

Троица молчаливых смуглых южан, покуривающая южные курительные пряности — колодец их знает. Странные, молчаливые, но и не менее опасные. Скорее всего, бывшие наемники.

На них с большим интересом поглядывает Эсме. Вторая девочка в этой странной компании. Светловолосая, зеленоглазая и одета еще похабнее Беллы, даже когда у той плохое настроение. При этом фигурка у нее будет получше, взгляд нет нет, да и запнется на ней, как о выпирающий камень на мостовой. На вид обычная ночная бабочка, каких сотни, но это если не приглядываться. Слишком уж плавно и грациозно двигается, как хищница. А уж кинжалом если играется, даже страшно становится. Портит все только жуткий шрам на лице, изуродовавший очаровательный некогда носик до неузнаваемости, сделав плоским и несимметричным. Словно ее полоснули когда-то по лицу клинком. Да и рот ей лучше не открывать — голос визглявый, лающий, постоянно срывающийся на высокие нотки.

Сейчас она мирно флиртует с Карлайлом. Про него Эд ничего толком и не знал. Одет в кожу, длинные волосы собраны в хвост, козлиная рыжая бородка торчит немного вперед. А за спиной всегда лук, с которым тот не расстается. Причем не из новомодных луков коротышек, самый что ни есть традиционный. Ни полочки для стрелы, ни прицела... Лишь плоское лакированное дерево, уложенное неведомым мастером слоями. Одно из них по какой-то причине вроде бы тис... Точно не работа лисоухих, не их стиль. Карлайл говорил, откуда этот лук, но Эд так и не запомнил. Помнил только, что согласно поверьям мастера, который сделал этот лук, древесина должна "проклинать стрелы смертью".

Ну и, наконец, Фуртил. На вид обычный алкаш, каких в трущобах не счесть. Даже сейчас от него разило спиртным так, что хочется сбежать.

Дверь отворилась, заставив Эргава выхватить из-за пояса второй кинжал, Карлайла натянуть лук. Южане напряглись, но оружие демонстрировать не стали, а вот Эсме лишь тихо растворилась в темном углу, откуда лишь едва заметно блестели ее глаза.

— Опустите оружие, я принес товар — раздался хриплый голос. Одетый в драный плащ заросший бродяга выглядел еще более подозрительным, чем все те, что здесь успели собраться.

— Деньги после того, как мы убедимся, что товар подлинный.

— Сколько угодно, планы изменились и второй части гонорара я не возьму. Они ваши. Проверяйте. Все здесь? Лучше будет, если Вы пройдете посвящение прямо сейчас, пока звезды Талуры в зените. Могу дать пояснения по обряду, но у меня не особенно много времени.

На пол опустилась тряпичная сумка, из которой проглядывали контуры девяти заклинников. Гость небрежно откинул грубую серую ткань и извлек первую из книг и небрежно передал Белле, которая уже тряслась от нетерпения.

От корешка книги в металлической обложке тянулась небольшая цепь, звенья которой глухо звенели в наступившей тишине.

— Карлайл, нужен свет. Тут темно, как на дне колодца.

— Сейчас, Белла. Только отойди сюда, чтобы свет не заметили из того окна.

Карлайл извек из сумки какую-то склянку и ловко выдернул притертую деревянную пробку. Находящийся внутри эликсир сразу же начал светиться, заполняя комнату неярким желтоватым свечением.

— Карлайл... Эд... Это подленник! Смотрите страницы и впрямь из паучьего шелка...

— Проверь печать, Белла, — напомнил ей брат.

— Да, да, да...

Руки девушки дрожали от нетерпения, когда она открыла нужную страницу, ни на мгновение не задумываясь выхватила у Эргава из руки кинжал и, прежде чем тот успел возмутиться столь вольным отношением к своей собственности, не медля ни секунды резанула себе палец и приложила к черной "печати смерти" на одной из страниц. Печать, представлявшая собой нарисованный на одной из страниц темный круг, резко налилась недобрым алым свечением, после чего ярко полыхнула и тут же погасла. Это был подлинник.

Пока Белла проверяла свою копию, остальные экземпляры уже успели разойтись по рукам.

— Ну... — удовлетворительно хмыкнул Карлайл — самое время выбрать, кто какое посвящение будет читать. Лично я — посвящение власти. Всегда мечтал быть кем-то важным.

— Ненависти! — хмыкнула Белла, — Джей будет страдать, да, наконец-то! Хм, или мести...

— Выбирайте аккуратно, ваш выбор скажется на вашей силе. Власть, ненависть, боль или месть... Власть даст...

— Не маленькие, знаем — огрызнулась Белла, уже плюхнувшись в угол и неистово листая страницы, ища нужный текст.

Впрочем, остальные были заняты примерно тем же, лишь Эсме удавалось скрывать свое нетерпения и не выдавать его позорно подрагивающими пальцами рук.

Гость же откинул капюшон и оглядел девять сгорбившихся над книгами фигур с отеческой улыбкой, которая совершенно дико смотрелась на его заросшем лице. Он был уже не молод, на вид лет пятьдесят, если не больше. Грязная, спутавшаяся борода и усы непонятного цвета смешивались вместе в одну неопрятную массу.

— Тогда все, не забудете потом убрать труп, чтобы не увязались ищейки — окликнул он присутствующих и прежде, чем кто-то успел спросить что за труп он имел в виду, гость так и не назвавшийся никаким именем резко сжал зубы, между которых что-то громко хрустнуло. Почти сразу же взгляд его помутнел, он сполз по стене вниз, какие-то считанные секунды дергался, после чего совсем затих.

Карлайл витиевато выругался.

— Надеюсь, в книге есть что-то, что избавит нас от тела.

Эргав резко вскочил, и, выхватив у Карлайла колбу с "Южным Солнцем", подошел к распростертому на полу телу и полоснул его руку своим кинжалом, который успел забрать у Беллы минутой ранее.

— У него кровь синяя.

— Синекровка?

— Какая разница, если заклинанники настоящие? Или вы думаете, что он как-то мог повлиять на магию этих книг?

* * *

Артолин стоял возде окна. С третьего этажа хорошо была видна пустыня. Ветер нес со стороны пустыни песок, крутил его, перекидывая через каменные стены и иногда кидая даже в окна домов. В худшие времена после иной песчаной бури в белопесоченске неделю выгребали песок с улиц сутки напролет, проклиная непогоду.

Караван должен будет отправиться через три дня. Ему оставалось только гадать, что ждет его на юге. Он уже выбрал для себя жизнь странствующего художника, осталось только исполнить задуманное.

Раздались шаги. Янтарная вошла в комнату, закутанная в полотенце. Она по достоинству оценила водопровод, который для жителей Белопесоченска стал обыденностью. Почти на каждом доме на крыше можно было увидеть черные баки, в которых грелась днем вода.

Артолин сразу же отвернулся, извинившись. Ему не хотелось смущать лисоухую, все же это его была идея назвать закутанную в ткани Янтарную женой, чтобы у местных было меньше желания разглядывать ее.

Янтарную реакция Артолина заставила невольно улыбнуться. Она успела привязаться к нему за время путешествия и понимала, что без его помощи не добралась бы так далеко. Или, по крайней мере, встретила бы больше проблем. Намного.

— Артолин, спасибо тебе за все.

— Пустяки. Это я должен благодарить тебя. Эта комната оплачена на неделю вперед, тебя не будут беспокоить. Библиотекарь обещала завтра найти тебе информацию о Женекерсе. Эта Элмара знает на удивление много о нем. Ты уверена, что я не смогу тебе ничем больше помочь?

— К сожалению. Вне зависимости от того, найду ли я его — мне надо будет возвращаться домой. А там тебе точно не место, особенно в такие тревожные времена. Мой народ бывает излишне враждебен к чужакам, прости. Я не хочу, чтобы едва выбравшись из одной беды, ты угодил в другую, стократ хуже.

— Все хорошо, я понимаю, главное береги себя. Мой караван отправляется через три дня, если к тому времени уляжется буря.

Лисоухая внимательно посмотрела Артолину в глаза, никак не решаясь, после чего чуть ли шепотом произнесла.

— Артолин... Мой второй цвет — изумрудный.

Артолину потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это значит.

— Янтарная, но ты...

— Тихо... Это уже не важно.

Янтарная оказалась совсем рядом с Артолином и, случайно ли, полотенце соскользнуло с нее... Впрочем, Артолин этого так и не заметил, всецело растворившись в янтарных глазах своей спутницы.

Чего Янтарная не говорила Артолину, так это того, что она давно смирилась, что, скорее всего, не выживет в грядущей буре. Она и так нарушила много правил, когда согласилась на сделку с Ядовитым и когда решилась на эту авантюру. И теперь ей уже было по большому счету плевать на все. Тем более на такую мелочь, что она обязана хранить тайну второго своего цвета до дня своего бракосочетания. Его, скорее всего, не будет уже никогда.

Ее могла убить пустыня, мог убить Женекерс, Ядовитый или даже свои... И кто-нибудь это обязательно сделает, кому-нибудь из них обязательно повезет.

Как это ни прискорбно, единства среди лисоухих не хватало даже в такие тяжелые для народа времена.

Отчасти и потому сейчас ей было плевать даже на строгие правила своего народа, которые она сейчас в очередной раз нарушала. Даже на то, что после этих дней с ней путь Артолина станет во много раз тяжелей, и он едва ли сможет просто так выкинуть ее из головы. Янтарная достаточно хорошо разбиралась в людях, чтобы понимать, что расставание с ней после этой ночи станет для Артолина настоящей пыткой.

Но об этом она не думала. Как и любая девушка, она больше всего мечтала полюбить по-настоящему, до безумия. Хотя бы раз в жизни испытать на себе этот жаркий огонь настоящей страсти. И она не хотела упускать возможности осуществить эту мечту до того, как придет ее час стать еще одним холмиком в роще предков. Возможно, уже очень скоро. В конце концов, она хотела не так уж и много.

* * *

— Евклид, сколько у меня времени до прибытия гостьи?

— Около суток.

Женекерс сейчас находился в том самом склепе, в котором провел до этого долгие годы. Сейчас тут был оборудован небольшой склад. Наличие здесь тайного хода, ведущего за пределы Сантарина было крайне удобным, хотя и вызывало некоторые вопросы относительно вменяемости того, кто разрабатывал этот проект.

Со стороны дворца в склеп можно было попасть, только имея медальон хранительницы, который отпирал и множество других подобных дверей. Сама дверь при этом приводилась в движение механизмом коротышек самого дорогого класса, который в состоянии простоять века.

Но вот с другой стороны в склеп вел рукотворный тоннель, который выводил в целую цепь естественных пещер за городом, и единственным препятствием на этом пути была сгнившая сотни лет назад деревянная дверь.

Именно этим путем сюда как-то пробрались начитавшиеся бульварных романов люди, хотевшие его освободить и долго удивлявшиеся, почему где-то добытый ими кинжал из чистого кремния обратился в песок, когда они уже положили на крышку саркофага какую-то девчонку.

Потенциально, знай об этом ходе Ядовитый — хранительница в тот злополучный день легко могла бы попасть в ловушку, и даже не суметь освободить Женекерса.

Под крышкой саркофага, где время искажалось, он не мог даже толком вначале отдать команду паре своих червей — на простейший приказ переместиться уходили месяцы, хотя при этом сам он отчетливо ощущал каждую проведенную там секунду. Потом приноровился, правда, но это ушли долгие годы.

Отдельным вопросом было и то, откуда Илейн нашла способ так хитро его запереть, что за магию применила и, самое главное, где ее откопала. Женекерс не отказался бы законсервировать таким образом часть своего воинства, чтобы оно лучше переносило время.

Вопросы относительно качества вызывал и механизм закрывавший дверь к лестнице, которая вела к склепу. Тот самый, который развалился в момент бегства Артелайл и чуть не стоил ей жизни. В отличие от дверей склепа он не был расчитан на века, и вообще был самым что ни есть дешевым, даже не работы коротышек. Удивительно, что вообще сработал хоть как-то.

Впрочем, оно и не удивительно — Илейния едва ли могла жестко контролировать подрядчиков в то время и простукивать за ними каждую плиточку. Ей было самой до себя, ведь она даже даром своим не могла толком воспользоваться, не увидев вновь тех видений. Вот те и экономили на радостях, не забывая выставлять счета на круглые суммы за свои услуги. Пожалуй, магу стоило бы обидеться за то, что на строительстве его склепа деньги были частично разворованы, но где ж отыщешь виноватых четыре сотни лет спустя?

Из-за ярмарок на то, чтобы выбраться из столицы можно потратить несколько часов, даже ночью. Купеческие кварталы любили веселиться до утра всю неделю.

Но даже без этого, за сутки, даже на незнающем усталости скакуне до пустыни он не доберется. Непрерывным галопом скакун Женекерса мог двигаться со скоростью около пятидесяти километров час. Быстрее не получалось, так как несмотря на смазку и хитрую систему охлаждения механический сустав начинал перегреваться, ровно как и мышечная сталь. Характеристики последней с температурой сильно ухудшались, в частности резко падало и усилие, с которым она сжималась под действием электрического тока. Да и изнашивался этот привередливый металл намного быстрее. А наличие сверху шкуры для маскировки существенно ухудшало отвод тепла.

Конечно, он всегда мог взять контроль над любым из своих творений, полностью посмотреть на мир его глазами и его руками... или другими конечностями, отдаленно их напоминающими, сделать всю работу. Это было не так уж сложно. Так он бы и сделал, если бы не одна маленькая деталь, которая делала бесполезной всю задумку.

С каждой следующей вышкой его связи росли и задержки. К сожалению, разрабатывавшаяся в крайне сжатые сроки система была далека от идеала, а часто менять свои “вышки”, скрывавшиеся в стеклянных куполах храмов Иллюны он не мог по понятным причинам. Поэтому связь между Сантарином и Белопесоченском хоть и могла прокачивать большие объемы данных, могла так же похвастаться задержкой почти в секунду.

Евклид управлял своими подчиненными, как казалось, моментально лишь потому, что вся, критическая к быстродействию логика работала непосредственно внутри самих существ. На самом деле система была намного сложнее, Евклид ее самостоятельно совершенствовал с каждым годом, вынося определенные критические части "поближе".

Одним словом — технические проблемы, решать которые, сейчас опять не было времени. Придется воспользоваться иным способом перемещения.

До реализации воздушного сообщения тогда просто не дошли руки: встал целый ряд неприятных особенностей, таких как жуткие вихревые потоки воздуха, на небольшой высоте, крупные фрагменты камня, не растерявшего свою нетяжесть и двигавшиеся с большой скоростью, и многое другое, что пока заставляло его ограничиться амулетами с висящих островов.

Четыре сотни лет назад, дороги в королевстве были лишь в крупных городах покрыты камнем, за чистотой которого ревностно следили. В большинстве же случаев это был просто утоптанный грунт, в непогоду превращавшийся в грязь. В городах помельче мостовые были деревянные, и от запаха конского навоза в иных местах можно было просто сойти с ума.

И это Женекерса не устраивало, так как ему требовалось средство быстрого перемещения по стране. А о какой скорости тут можно говорить, если на некоторых дорогах даже механический скакун ноги переломает и хорошо если седока не угробит?

Именно поэтому через Кикароса, уже после войны, он подрядил несколько артелей коротышек на титанический труд, вложив в это дело на первых парах огромные деньги. Теперь дороги, мощенные черным камнем, раскинулись паутиной по всей стране. Сначала Илейн, а потом и ее наследницы поддерживали этот проект, и вскоре дороги стали считать одним из легендарных чудес королевства. Конечно, деньги были в это были вбуханы просто громадные, но дороги которые стоили коротышки практически не нуждались в ремонте, и могли прослужить сотни лет.

Хранительницы поддерживали проект из бюджета, причем не одно их поколение после Илейн, а коротышки исправно выполняли свою работу и молчали, что очень приличные суммы получили в начале работ только за то, чтобы некоторые дороги прошли именно так, как того хотел Женекерс. И слуги Женекерса же за этими тропками и присматривали втихоря все это время.

Оставив механического скакуна стоять в сторонке, маг снял плотную ткань с совершенно иного транспортного средства. Слова "мотоцикл" здесь не знали, а прогулочные велосипеды, встречались лишь изредка, и назывались "ногокрутками коротышек". Впрочем, от того что маг помнил по родному миру это транспортное средство отличалось весьма радикально. Вместо двигателя внутреннего сгорания конструкция приводилась в движение слезами пустыни и электродвигателем коротышек. Вернее — его более совершенным вариантом, серьезно доработанный Кикаросов, который в первую очередь был почти бесшумным. По хорошей, мощеной черным камнем дороге он мог развивать скорость больше сотни километров в час. Возможно даже быстрее.

Фары спереди загорелись лишь едва заметным красным светом. Чтобы не привлекать лишнее внимание, Женекерс предпочел освещать дорогу в невидимом для людей инфракрасном спектре, а вместо своих глаз пользоваться камерами, которые были закреплены как на его одежде, так и на самом транспортном средстве.

Проверив очередное свое творение, и убедившись, что все работает как надо, он надавил на газ и двинулся в сторону выхода из склепа. Поверх мундира, Женекерс на ходу вырастил из кремния пластины, превратив его в защитный костюм. Сотканный Кинтрелем мундир имел мягкие подкладки в нужных местах, и мог смягчить удар. А вот шлем взял на этот раз сделанный заранее, хотя внешнее он ничем не отличался от остального.

Перед глазами привычно повисла карта, по которой за долю секунды уже был проложен маршрут, минуя скопления людей. Если повезет, то с рассветом он уже будет в пустыне.

* * *

Эд очнулся. Во рту было сухо, а голова немилосердно болела, словно вчера он позорно проиграл великую по своим масштабам битву зеленому змию.

Примерно вспомнив, что было раньше, он поспешил нащупать заклинанник, из которого не так давно читал один единственный текст, который обещал дать ему море силы и возможность избавиться от пары особенно назойливых кредиторов.

Его не было!

Эд не успел испугаться, как призрачный заклинанник оказался перед глазами. Теперь он плавал прямо в воздухе, шелестя страницами, сам послушно открывая взгляду древние тексты. Эд почувствовал его нетерпение, словно книга задавала ему немой вопрос "Ну когда же, хозяин, когда? Когда мы выпустим на волю нашу силу?".

Призрачная цепь, звенья которой тянулись от корешка книги, теперь стала намного длиннее и крепко опутывала пояс Эда.

Тряхнув еще раз головой, новоиспеченный некромант огляделся. Вокруг приходили в себя его подельники. Их заклинанников он не видел, но судя по тому, как они вглядывались в пространство рядом с ними и восторженно пытались пощупать рукой пустое место — они были. Так же парили рядом, предлагая незадачливым людям опробовать свои силы.

— Да! — восторженно вскрикнула Белла, — Да!

Подскочив к телу курьера, которое все так же лежало на грязном полу, сестра Эда подняла руку. В этот самый момент ее заклинанник стал на долю секунды видимым остальным. Призрачный, окутанный зеленоватым свечением, от которого все вокруг выглядело на порядок более зловещим, он порхал рядом с хозяйкой услужливо предлагая воспользоваться силой. С открытой страницы, которую ей любезно предложила книга, она выхватила странный ломаный символ. Тот запылал в ее руке таким же цветом, роняя на пол бледные зеленые искры. Белла же с дикой улыбкой на лице буквально швырнула его в тело. Под громкий, безумный смех Беллы тело стало распадаться прахом, как и одежда, а за ним и старые доски пола.

— Твою... Да налево! Три раза! — только и успел произнести Карлайл, ловко отпрыгнув в сторону прежде, чем доски, на которых лежало тело и, по чистой случайности, стоял он, с жалобным хрустом провалились.

— Белла, тише радуйся, а то за нами явятся. Не патруль, так вышибалы из салона пряностей.

— Пускай, я хочу увидеть их кровь!

— Если ты будешь убивать направо и налево, то тебя убьют. Некромантов прошлого от этого не спасла даже их армия нежити, — спокойно попытался объяснить положение дел сестре Эд. Его самого распирало от сил, которые так хотелось выпустить в мир, но он пока держался. Он не хотел, чтобы все закончилось так же быстро, как началось. Остальные тоже на вид силой не были опьянены в такой степени, даже Эсме, хотя улыбка на ее изуродованном лице смотрелась крайне зловеще. А вот сестра его явно не обладала подобной выдержкой.

— Хорошо братик, не буду. Но Джей... Джей теперь умрет. Нет, не умрет. Он будет моим любимым питомцем, да. Будет лизать мои туфли, особенно каблучок, как верный пес целую вечность! Я даже… ой.

Белла изменилась в лице и схватилась за пояс.

— Твою, — глухо выругался Карлайл, так же хватаясь за пояс. Остальные быстро последовали его примеру. Цепи от заклинанников внезапно стали жечь своих хозяев, а книги неярко засветились. Свечение, подобно клубам дыма стекало со старых страниц, стекаясь в центр.

— Белладонира, в какую пакость ты меня втянула на этот раз — от боли у Эда сдало самообладание.

— Этого не должно быть, — задыхаясь, не своим голосом ответила Белла, в панике глядя на происходящее.

Карлайл витиевато ругался, пытаясь скинуть с себя призрачную цепь, но пальцы упорно проходили сквозь нее. Южане действовали слаженнее, стиснув зубы и пытаясь избавиться от цепи, обливая поясницу какими-то им ведомыми эликсирами. Только Эсме ничего не делала, лишь молча сидела на полу, словно не замечая боль.

Светящийся недобрым светом дым вскоре собрался в центре небольшой комнаты и принял очертания огромного лица. Лысый череп, глубоко посаженные глаза, в коротых плескалась темнота. В этот самый момент боль ушла, и Эд смог вздохнуть спокойно

— Наконец-то, а я думал, вы будете до конца времен мусолить книги, не решаясь их открыть.

— К-кто ты? — заикаясь, спросил Эд, оглядывая оживший кошмар.

— Твой начальник. Теперь.

— Почему это мы, некроманты, должны подчиняться какому-то призраку? — взбешенная тем, что кто-то оспаривает ее превосходство, Белла вскочила и подошла вплотную к висящей рядом голове. Заклинанник послушно зашелестел страницами, с одной из которых она уверенно вытащила в реальный мир костяной клинок, а с другой какую-то истекающую алым гадость. Как если бы кто-то свежее мясо измельчил в фарш, и разбавил светящейся алым кровью, и как следует перемешал .

— Какая смелая... А как ты думаешь, кто написал те заклинанники, что вы держите в руках?

— Король Проклятых? — громко прошептал Карлайл — Но... Этого не может быть, ты же мертв...

— Ах, да... Только вот неувязочка, того кто и так мертв убить крайне проблематично — хмыкнула повисшая перед новообращенными харя, — Итак, девять человек, не то чтобы прям лучшие из лучших, но сойдет…

— А ты чего ждал, девять великих королей? — не остался в долгу Эргав.

— Смотрите-ка, оно еще и шутит. Ладно, мелюзга. Если не хотите, чтобы заклинанники пили вашу жизнь больно, долго и мучительно, а вместо вас не нашли другого оболдуя — будете слушаться меня. Сработаемся — добавлю силы, нет — не забывайте, вы расходный материал, не более, от которого я могу избавиться щелчком пальцев. Так что собирайте шмотки и двигайтесь к Полю Крови. У нас много работы. Очень.

— Великий, но как же... — встряла Белла. Голос ее изменился, внезапно став прямо таки шелковым, заискивающим.

— Все хочешь бедного мужика упырем сделать? — рассмеялась висящая в помещении призрачная харя, — да, забыл сказать, я знаю теперь все, о чем вы думаете, так что и не мечтайте о предательстве. Только подумаете об этом — и будете умирать пару сотен лет, не меньше... Так вот, Белла, ты когда-нибудь слышала о словосочетании "мужская солидарность"?

Эд не выдержал. Он вляпался, наверное, в самое вонючее дерьмо за всю свою жизнь. Но ему было смешно. Словно прочитав его мысли Король Проклятых, или его призрак продолжил тираду:

— Нет, Джей останется жить. Он нам не нужен для дела, а пустое убийство или пропажа могут привлечь внимание раньше времени. А наше с вами начальство этого очень и очень не хочет. Мне надо уточнять, что с тобой будет, девочка, если ты меня не послушаешься?

Ласковый голос заставил Беллу удержаться от резких слов.

— Нет, — крепко сжала губы Белла.

— Умница, может и не безнадежна — похвалило Беллу начальство, после еще раз оглядело своих подопечных, — ну, чего встали, как памятники героям древности? Чтобы через десять дней были на поле крови. И выкиньте эти убогие черные балахоны, вы б еще на них написали свечащейся краской "служу Королю Проклятых"! Ни одна живая душа вас не должна заподозрить, или от всех избавлюсь мигом. Ясно?

Белла покраснела, что стало заметно даже в условиях не самого лучшего освещения, но мигом скинула с себя балахон, оставшись в легком платье.

— А ничего фигурка-то, мне нравится — осклабилась висящая в комнате голова, после чего повернулась к Эсме — и блондиночка мне тоже нравится. Не опаздывайте, девочки, я вас очень жду! И чтобы силу не светили. Засветитесь — пеняйте на себя.

После этих слов она просто исчезла, истаяв за несколько секунд. Заклинанники какое-то время еще светились недобрым светом, но вскоре вновь исчезли из виду, сделавшись видимыми только для хозяев.

* * *

Из-за песчаной бури караван задержался на целых два дня. И за эти два дня Артолин был готов целовать белый песок пустыни. Ему не хотелось отпускать Янтарную, и он готов был пойти за ней хоть на край света.

Прокручивая прошедшие недели с момента их знакомства, Артолин легко понял, почему так произошло. Путь через земли слез потревожил даже самые старые душевные раны, прошелся по ним острым ножом и засыпал, подобно больному на всю голову садисту, в свежие разрезы соли. Единственное, как они могли выжить и не сойти с ума — говорить. Невольно открывать друг другу самое сокровенное, что съедало изнутри.

То, что в обычных обстоятельствах, возможно, не узнали бы даже самые близкие люди. Никогда.

После этого невозможно было остаться просто чужими друг другу попутчиками.

Янтарная не просто спасла его от палачей. Он уже тогда был практически холодным трупом, у которого не осталось в жизни ничего. После такого люди умирают, пускай и похоронят их тело, быть может, лишь полвека спустя. Все что он чувствовал, чем и ради чего жил рухнуло в один момент. Так ему казалось. И что с ним теперь стало?

Он прошел земли слез, но вместо смерти нашел в этом кошмаре... Себя? Теперь он едет на юг. Да, жизнь странствующего художника будет тяжела, ведь он никогда не считал, что этим навыком сможет заработать кусок хлеба. Уж точно не в королевстве, где в ходу фотощелкалки. Но он готов попробовать начать все сначала. И заслуга Янтарной в том, что когда он закрывает глаза теперь, вместо всех ужасов, боли и пыток он видит ее и вспоминает то тепло, что она ему подарила. Хочется верить, что он смог отплатить ей тем же.

"По-настоящему живет и чувствует лишь тот, кто умер однажды душою, но сумел вопреки всему воскреснуть. Ибо, только лишившись чего-то, можно научиться это ценить".

Артолин еще раз бросил взгляд на ставший небольшой точкой вдали город и извлек черновики. Среди стопки прочих набросков, которые он сделал, пока Янтарная разбиралась с книгами был ее портрет. Ему очень хотелось запомнить лисоухую такой, какой он ее встретил.

Как единственного ставшего чуть ли не родным человека после всего того, что он пережил. Выживет ли она в том, что сейчас грядет? Хочется надеяться, что Иллюна смилостивится над ней. Жаль только что он сам об этом теперь едва ли узнает и помочь ничем не сможет.

* * *

Закутанная в белое фигура медленно брела по пустыне. Ветер то и дело норовил кинуть в лицо очередную порцию горячего песка, словно насмехаясь над путником. Но это не останавливало ее. В очередной раз, выбившись из сил, Янтарная спряталась от палящих лучей в тени бархана. Хотя даже в тени тут было жарко, слишком жарко.

Янтарная так и не решилась идти в пустыню в тот день, когда проводила Артолина. С удивлением для себя она обнаружила, что ей было не менее больно расставаться с ним. К сожалению, выбора у нее не было, и, проведя день взаперти, в обществе книг она, наконец, решилась.

Уютная комната постоялого двора “У Лорда Песков” без Артолина стала для лисоухой хуже тюрьмы. Быстро поняв это, Янтарная решила тут не задерживаться более, благо никто ее даже не спросил о том, куда она направляется.

На первом этаже в зале между столиками были редкие экспонаты. Четыре старательно подобранных и приведенных в надлежащий вид червя. Слуги Женекерса не оставляли на поле боя ничего, что только можно было использовать вновь, потому раздобыть эти экспонаты должно было быть крайне сложно.

Черви были похожи на змей, разве что хвост их заканчивался своеобразной вилкой, опираясь на которую они могли принимать вертикальное положение. Если верить табличке, которая прилагалась к экспонату — на голову червя Женекерс устанавливал различное вооружение в зависимости от поставленной перед ними задачи.

Найденные библиотекарем книги достаточно точно описывали то давнее время. Как вспоминали современники — Женекерс не особенно таился, не брал с собой немного еды и воды, и всегда уходил в пустыню пешком. А это значит, что где бы не находилась его крепость, то место, где создавалась его несокрушимая армия — она должна быть совсем недалеко от города, можно сказать на виду у всех.

Но вокруг был лишь песок. С каждым мгновением это путешествие казалось ей все более и более глупым. Чего она ищет? Осталось ли в этой пустыне что-то, а если и осталось, то где? Каков шанс?

Отчаяние говорило в ней, что она здесь не найдёт ничего кроме мучительной смерти. Надо возвращаться, пока еще есть вода. Но в такие моменты в голове всплывало лицо того гостя. Его словно шелковый, издевающийся голос, сделка... И то, что было после неё.

Она понимала, что рискует потерять все, если сгинет в этих песках. Хотя, что у нее осталось? Честь, свобода — все это растоптал и забрал этот страшный гость. Оставался лишь ее народ, который она поклялась хранить. И ее жизнь. Впрочем, чего стоила ее жизнь теперь? Практически ничего.

Эти воспоминания жгли Янтарную, и заставляли двигаться вперёд. Если бы только...

Стервятник упал с неба камнем, подняв облако пыли рядом с лисоухой и напугав своей внезапностью ее до полусмерти. Янтарная вздрогнула и выхватила кинжал. Птица же не спешила нападать. Было в ней что-то неправильное, чужое. Лисоухая не сразу поняла, что ее так беспокоит: птица не была живой. От нее не было того потустороннего холодка, как от нежити, с которой в свое время пришлось столкнуться даже лисоухим. Но и тепла жизни тоже. Просто… Ничего.

Подняв голову, птица уставилась на гостью немигающим взором и открыла клюв, после чего Янтарная услышала хриплый голос.

— Если Вы хотите поговорить с повелителем пустыни, следуйте за мной. Никаких вопросов.

За очередным барханом оказалась небольшая сложенная из темного стекла беседка, в котрой за столиком сидел, словно дожидаясь Янтарную человек. Стервятник, еще раз дернув клювом в сторону беседки, неестественно дернулся и взмыл вверх, как если бы “верх” и “низ” для него поменялись местами. Лишь находясь на приличной высоте, он раскрыл крылья, сделавшись похожим на других птиц. Но обращать внимание на эту странность Янтарная уже не стала — ее всецело заинтересовал спокойно ждущий ее человек.

— Проходите, садитесь, — спокойно произнес он, — Вы далеко ушли от родных лесов.

Серый плащ, пронзительный взгляд серых глаз... Неужели это он? Стараясь изо всех сил скрыть внезапную дрожь в руках, Янтарная подошла ближе и присела на скамью. Сохранить невозмутимость после путешествия через земли слез было внезапно очень и очень сложно.

— Янтарная. Можете звать меня так.

— Как угодно — произнес Женекерс.

— Женекерс Стеклянный, я полагаю?

— Да — просто ответил он.

— Значит, слухи не врали.

— Как видите. Обычно редкие посетители ходят по пустыне днями, теряются и блуждают, так и не найдя меня. Но та, чей народ в центральном королевстве называют лисоухими, и так далеко на юге. Это очень и очень любопытно. Даже для того, кому чуждо само это слово. Угощайтесь.

Женекерс указал на кувшин, стоящий на столе и стаканы.

— Благодарю.

— Могу я узнать, что именно привело Вас к мысли, что я более не нахожусь в склепе в Сантарине?

— Это не секрет. Мы уже более четырех сотен лет видим над лесами Ваших соглядатаев. Не живые, не мертвые, и очень осторожные, даже для наших охотников, птицы. Лишь дважды за всю историю их удалось подстрелить. Они и навели нас на мысли, кто следит за нами. И их количество не так давно возросло в разы.

— Элегантная догадка, Вы правы, я слежу за потенциальными врагами королевства. Сейчас не слишком спокойное время.

— Тогда Вы, должно быть, в курсе того, какой гость пришел к нам не так давно.

— Будем считать, что нет. Расскажите.

— Женекерс, я прекрасно понимаю, сколько потребуется Вам и Вашему воинству, чтобы истребить нас всех. Гость не утруждал себя формальностями и даже не назвал своего имени. Мы зовем их синекровые. Иные зовут их голубой кровью. Но не суть. Вопрос в том, что предложил нам их... представитель в обмен на нашу помощь — гостья поморщилась — и не только помощь. Он не особенно сдерживался в желаниях.

— Смею предположить, что что-то очень сильное.

— Камень. Окаменевшее сердце падшего бога. Наверное, самое ценное, что есть сейчас для нашего народа.

“Сердце демиурга или сердце падшего бога”, согласно одному из трудов алхимиков юга — легендарный камень, который образуется в земле, где был убит демиург. Считается что он — последнее, что осталось от его силы. Информация о свойствах камня весьма противоречива. Считается, что людям он способен подарить вечную юность, демиургам дать часть сил падшего.”

— Любопытно. Выходит, Вашего короля не убили тогда. Лишь смертельно ранили и обескровили, — выслушав информацию от Евклида, произнес Женекерс.

— Откуда Вы знаете?

— Зачем Вам камень и в чем его цена? Дать вечную юность одной из Вас?

— Почему не одному, например?

— Мужчины менее падки на уловку вечной юности и красоты, нежели женщины. Хотя, и среди них дураков хватает. Выше вероятность, что в этом будет заинтересована женщина.

— Вы всегда так предвзяты к женщинам?

— Нет, это всего лишь личное мнение одной королевы вампиров. Я доверяю ее мнению на этот счет. Но едва ли кого-то из Ваших людей заинтересует вечная юность одной из вас, и за это будут готовы умереть остатки немногочисленного народа. Это что-то большее. А большее, это то, что может сделать камень только для Вашего короля. Не так ли? Вывод напрашивается.

— Все так. У Вас, повелитель пустыни, нет и не было никогда народа. Вам не надо думать о его благополучии. Хотя, о каком благополучии идет речь. Хотя бы о выживании. Ведь это... механизмы, не так ли? А у меня есть. И сила нашего короля — единственное, что держит нас живыми. После той битвы прошли века, и все эти века он уплывал от нас, сила его таяла. А вместе с собой, он тянул в бездну и нас. Дети рождались живыми все реже, магия, год за годом слабела, растворялась.

— Смею предположить, что и набеги на деревни центрального королевства были не просто проделками обозлившегося молодняка, как считают здесь многие. Вы приносили жертвы. Не зря ведь в эти набеги отправлялись исключительно женщины, не так ли?

— Да, на первых месяцах. Они помогали. И хоть немногие из наших младенцев рождались живыми, а не мертвыми.

— Ваши мотивы мне ясны, но мне интересно то, почему Вы все же здесь.

— Потому, что не хочу гибели своего народа. Полученный от синекровых камень позволит нам жить сотни лет в мире с королевством, если не больше. Но в обмен, просят много. Слишком много. Откажи я ему, и мы сейчас бы не говорили, потому как я, и остальные были бы холодными трупами, усеивающими чащу леса. Даже у себя дома, мы все едва ли смогли бы просить ему вызов и уйти живыми. Даже если бы предварительно заполучили бы камень. Я боюсь, что этот союз так или иначе этим и закончится. Понятно, что мы лишь разменная монета. И между умереть сразу и, возможно, умереть потом я выбрала второе. И я готова на все, чтобы спасти свой народ.

— И потому Вы все мне рассказываете?

— Да. Это, и еще расскажу многое другое. Все что знаю.

— И в обмен.

— Помощь в спасении моих людей. Их убьют. Либо расстреляют из мушкетов и артиллерии, когда мы пойдем в атаку на заставы, либо уничтожат синекровые, если мы этого не сделаем. У нас есть подозрения, что они уже среди нас. Либо, быть может, Ваши существа встретят нас даже раньше, чем мы дойдем до границы. Со своей стороны я готова на все. Если надо, стану пешкой в Вашей игре с ними. Но Вашей пешкой.

Лицо лисоухой сейчас выражало целую гамму чувств. Пожалуй, оно способно было сказать о многом, но ни Женекерс, ни Евклид не были способны интерпретировать как либо. Впрочем, сегодня этого не требовалось.

“Она напугана и очень нервничает”, прозвучал в голове голос Ликасы, которая издалека наблюдала за этими переговорами и давала подсказки — “Едва ли это напускное, и я бы ей поверила, хотя как ты можешь ей помочь — я не представляю.”

— Он не удосужился их даже толком озвучить, не то, что закрепить их, как положено — в голосе лисоухой опять прозвучало плохо скрываемое отвращение, на что сразу же обратила внимание Женекерса Ликаса.

“В культуре лисоухих большую роль играет танец”, на этот раз подсказал Евклид, “Подобные договора должны так же быть скреплены соответствующим ритуальным танцем”

Рядом сразу же повисли чертежи ритуальных кругов лисоухих, и движения их танца, невесть как попавшие в книги Сантаринской библиотеки.

“Договора не скрепленные ритуальным танцем, считаются недействительными, и могут быть нарушены”

— Хорошо. Я попробую помочь Вам. Но в обмен попрошу немало.

— Что именно? — в голосе Янтарной была слышна некая обреченность и надломленность, словно говорившая, что она уже давно смирилась с любым поворотом событий — Впрочем, я боюсь, это уже не важно.

— Во-первых, жесткие гарантии того, что наш договор не будет нарушен с Вашей стороны. Во-вторых — доступ к вашим библиотекам, архивам, наблюдениям. Без каких либо ограничений и секретов. Ко всем книгам и другим источникам знания, какие только существуют. Его надо будет дать моим библиотекарям, среди которых будет и мой посол. В-третьих, возможность торговать с Вашим народом, на взаимовыгодных условиях, если некоторые товары меня заинтересуют. В-четвертых, если какие-то знания и ремесла Вашего народа заинтересуют меня, я хотел бы перенять эти навыки от лучших наставников, какие только есть. Этот договор должен будет соблюдаться, пока существует моя сила и Ваш народ.

— Это все? — в голосе лисоухой было удивление, уши непроизвольно дернулись.

— Да.

— Наша библиотека скуднее Великой Сантаринской в разы, но все что найдете, будет доступно им. Прошу только бережно относиться к книгам. Они немногое, что у нас осталось с древних времен.

— Мои слуги представятся, как слуги ордена библиотекарей. Их знают по всему королевству именно так, и то, как они следят за книгами широко известно. Их и Ваша связь со мной останется тайной. И за книги не беспокойтесь, они легко смогут изготовить копии наиболее старых книг, а не таким уж и древним — смогут продлить жизнь. И сделают это с радостью, ибо созданы только для этого.

— Хорошо. Я согласна.

— Да, пожалуй, ничего. Думаю, самое время скрепить наш договор.

Женекерс сосредоточился и песок рядом с беседкой ожил, сплавляясь в ровную круглую площадку. На ней проступал хитрый узор, в точности как тот, что Женекерс видел в книгах.

— Я поражена, Вы знаете обряд?

— Есть информация в Сантаринской библиотеке, так что я смогу исполнить обряд, согласно канонам. Если, конечно, Вы не против? Поправьте меня, если есть неточности.

— Нет, все верно...

“Напоминаю, что лисоухие в основной своей массе левши”, отметил Евклид.

Женекерс отошел встал в свою, южную часть круга, и вокруг него поднялись в воздух пылинки. Из них выстраивались ровные серые столбики, которые рассекали ровные линии. У некоторых узлах вспыхивали серые огни. На вершинах некоторых появлялись вращающиеся шестерни. Это было олицетворением его силы, как и было положено по обряду. Оставался герб, который вспыхнул серыми огнями на поверхности круга. Молот, шестерня, и паутина линий, их соединяющая. Когда-то этот герб придумал Кикарос, шутки ради, и это было впервые, когда он был использован Женекерсом.

В северной части круга, песок сплавился в подобие деревьев, одно из которых сложилось в герб лисоухих, как и было положено по обряду. Янтарная благодарно кивнула, увидев работу повелителя пустыни — сама она была на такое не способна, а традиции ее народа требовали символизма, который пропитывал всю их культуру вплоть до мелочей.

Тончайшие мембраны на столбах задергались, издавая древнюю мелодию. Женекерс сделал первый шаг и двинулся по часовой стрелке, непрерывно смотря на Янтарную. Та так же медленно шла по кругу, выверяя каждый шаг в такт звучащей мелодии.

С каждым кругом, центр приближался. Когда они были совсем близко, Янтарная сдернула с левой руки белую перчатку и отбросила ее в сторону. Женекерс же стянул перчатку паучьего шелка с протеза, и так же отбросил ее в сторону. Янтарная едва сдержала вскрик, когда увидела этот протез. С последними аккордами мелодии, над центром круга участники замерли в рукопожатии. Уже успевшая загореть, обманчиво хрупкая рука Янтарной и механическое чудо: протез Женекерса, более не скрытый от глаз паучьим шелком. Круг дернулся, и начал рассыпаться, вновь обращаясь в песок.

— Готово — Женекерс отпустил руку гостьи.

— Спасибо, что решили соблюсти традиции моего народа — поблагодарила гостья, — это очень многое для меня значит.

— Самое время обсудить детали.

— Конечно. Но прежде, позвольте один вопрос.

— Разумеется.

— Почему Вы решили помочь мне, ведь мой народ всегда был врагом центрального королевства?

— Рациональный выбор, почему это кажется странным?

— В прошлом, мы проливали кровь многих жителей центрального королевства... Я не могу этого изменить, это так. И подобный союз центрального королевства с нами, по мнению многих людей был бы неуважением к тем, кто пал сражаясь с нами.

— Это никак не повлияет ни на мою репутацию. Меня и так боятся, как короля оживших ночных кошмаров. Что касается той крови, что уже была пролита — я не могу этого изменить, так как это уже стало прошлым. И это не должно влиять на принятие мною решения. Важно лишь то, что это позволит избежать ненужных жертв с обеих сторон в будущем, а так же облегчит мою задачу.

Янтарная задумалась, переваривая сказанное. Она и не надеялась на такой исход, считала его невозможным, и все же...

— Могу задать вопрос и я. Почему Вы отправились именно ко мне? Не к Султану Висящих Островов, не к вампирам, не к кроу. А именно ко мне.

— С кроу у нас нет, и не было никогда контактов. Остальные. Виллам лично сбросит меня, и любого лисоухого с островов, и сделает это с превеликим удовольствием. Хранительница... Та может и выслушает меня, но я и без ее дара могу сказать, что в Королевстве нас не ждет ничего хорошего...

Янтарная задумалась, пытаясь вспомнить все, что привело ее к такой мысли, но смогла лишь задумчиво дернуть плечами. Просто в какой-то момент обратиться к Женекерсу показалось ей единственным выходом, хотя сейчас это казалось дико.

Янтарная проснулась и какое-то время смотрела в серый потолок, пытаясь понять где она находится. События вчерашнего дня успели позабыться, словно дурной сон. Память словно пыталась скрыть от хозяйки события, последствия которых определят вскоре судьбу ее и ее народа, чтобы дать возможность хотя бы выспаться, не мучаясь от сомнений.

А еще она не могла забыть Артолина, постоянно думая о том, как он без нее. И стоило мыслям о страшном грядущем ее оставить, как он появлялся вновь в ее мыслях, как единственное светлое пятнышко. Не следовало привязываться к нему. Она знала, что расставание будет болезненным, как для нее, так и для него, но все же пошла на это. Дура.

Она просила Женекерса об одном единственном одолжении. Хотя она понимала, что не в ее положении чего-то требовать, она очень надеялась, что тот послушает ее. В конце концов, сделать такой сущий пустяк для него не составит труда. Всего-то, что и требовалось — убить того самого нанимателя Артолина. Янтарная считала, что тот заслуживает смерти за все то, что он сделал.

Но Женекерс не пошел на это, сказав, что старается не вмешиваться в жизни людей сверх необходимого, а Янтарная не знала, чего ему еще может предложить. Как это не было прискорбно, у нее не было ничего, что могло бы заинтересовать его.

Отбросив невеселые мысли Янтарная скинула покрывало и встала. Женекерс выделил ей достаточно удобную комнату, хоть и тесную по сравнению с ее покоями в Великой Роще. Она была ее на ближайшие дни, пока она будет находиться здесь. Завтра ей предстоял путь домой, который она, по заверениям Женекерса, сможет покрыть всего за несколько дней, оседлав его чудесных лошадей, не знающих усталости.

Стоило ей встать с постели, как огни в стенах, до этого светившиеся едва заметно, словно тусклые звезды сквозь прорехи в облаках в пасмурную ночь, плавно разгорелись, а откуда-то раздался спокойный голос.

— Доброе утро, Янтарная. Сейчас уже час росы, погода в пустыне ясная и безветренная, — в общении с лисоухой Евклид предпочитал использовать привычные ей понятия.

Янтарная, в свою очередь, не знала, как ей к этому относится. С одной стороны это располагало, она не ожидала, что это неведомое ей существо будет столь осведомлено об обычаях ее народа. С другой стороны, такая всесторонняя осведомленность ее пугала.

— Благодарю, Евклид, — Янтарная уже смирилась с тем, что это существо, казалось, было здесь повсюду и уже практически не стеснялась его.

Женекерс был столь щедр, что одарил ее многими новыми для нее вещами, среди которых был даже новый комплект одежды. Внимательно изучив ткань, Янтарная опознала, что это был тот самый легендарный паучий шелк. Впрочем, из него, казалось, было соткано здесь все: покрывала, подушки, ковры. Увидь это богатство даже кто-то из ее родственников, вот уж удавились бы от зависти.

Янтарная по-военному быстро приняла душ и оделась, благо все удобства присутствовали в соседнем помещении. Наличие теплой воды было таким заманчивым, что пришлось переступить через себя, чтобы начать утро, как положено с ледяного душа. Здесь даже был странного вида прибор, который позволил высушить волосы в считанные минуты потоком теплого воздуха. Со всеми этими новыми удобствами приходилось разбираться, но Евклид был всегда рад помочь.

Есть не хотелось, потому она аккуратно заплела волосы в косу и вышла из комнаты в пустующий тоннель. На все это ушло не более получаса. Тратить часы на гардероб считалось среди лисоухих недостойным поведением и всячески порицалось. Ей было здесь не по себе в этом хитросплетении тоннелей и переходов, она постоянно путалась в них, хотя никогда раньше не плутала даже в самой глубокой, даже неизвестной ей чаще леса. Казалось, здесь все ее природное чутье и внимательность давали осечку.

— Евклид, как мне пройти в стрелковую галерею? — спросила Янтарная поежившись. Здесь дул теплый ветерок, но, несмотря на это, ей все равно было жутковато.

— Следуйте за огнями, Янтарная.

Небольшие белые огоньки вспыхивали и гасли, освещая дорогу к просторному помещению, где Женекерс испытывал самые разнообразные виды вооружения. Она здесь уже была вчера, но так и не смогла запомнить дорогу.

Янтарная подошла к столу, где лежал ее лук. Со снятой тетивой он распрямился и был обычной на вид палкой, разве что покрытой замысловатой резьбой. Лисоухая взяла на мгновение лук в руку, наслаждаясь теплом древесины, таким родным и, казалось, теперь таким далеким, после чего смело отложила.

Начинать, впрочем, было положено с разминки. Пожалуй, будь здесь сторонний наблюдатель, он бы зааплодировал, увидев всю природную грацию, с которой лисоухая повторяла вбитые с детства движения танца жизни. Танца, который не только был одновременно и самым популярным развлечением лисоухих, и комплексом упражнений, при помощи которых лисоухие c раннего детства вырабатывали у себя нечеловеческую ловкость и пластику. И своей тридцать пятой ступенью владения этим искусством Янтарная могла гордиться.

Когда с разминкой было закончено, Янтарная надела лучные перчатки и взяла другое оружие, лежавшее все это время рядом с ее луком.

Этот лук едва ли походил на лук в понимании лисоухой. Сделанный из металла, и в тоже время достаточно легкий, он ожил, едва почувствовал руку хозяйки. С легким шелестом сама натянулась до этого момента ослабленная тетива из мышечной стали коротышек, дернулись массивные блоки, автоматически настраивая оружие.

После десятилетий тренировок с традиционным луком лисоухих этот монстр казался на удивление… покладистым. Его было на удивление просто натягивать, а удержать натянутую тетиву можно было всего одним пальцем. Ошибки в технике, даже малейшая дрожь в мышцах, которая заставила бы стрелу отклониться от цели, здесь были внезапно несущественны, и никак не отражаясь на результате. А тому, с каким усилием этот монстр вбивал стрелы в щит, можно было только позавидовать. Поспорить с этим смогли бы лишь самые древние, трижды зачарованные луки лисоухих, что и остались разве что в легендах, да в музее рощи.

Но за это приходилось расплачиваться, как пояснил ей Евклид, хрупкостью точнейшей механики работы коротышек. Одно неловкое движение или удар при перевозке и лук придет в негодность. А уж если по неосторожности спустить тетиву вхолостую, заставив ее потратить всю запасенную для выстрела энергию на саморазрушение, то лук просто развалится прямо в руках и может серьезно ранить стрелка.

Почему-то Женекерс хотел, чтобы она под наблюдением Евклида проверила и высказала свое мнение о большом количестве разнообразных луков и арбалетов. Этим она сейчас и занималась, пока хозяин этих мест отлучился.

В основном, здесь были луки работы коротышек, на многих блоках были видны штампы мастеров, но едва ли это были серийные образцы. Во многих из них она видела творения самого Женекерса, которые уже научилась различать.

Зарядив стрелу и взяв прицел, лисоухая сделала выстрел, потом еще один, и еще. Три вертикально расположенных желтых круга теперь содержали каждый в себе по стреле. В отличие от ее лука, после спуска она не ощутила практически никаких вибраций. Чудесная конструкция поглощала все остаточные колебания даже лучше, чем зачарованная древесина, что было на удивление приятно.

В голове роилось еще множество вопросов к Женекерсу, но он слишком торопился, и их пришлось отложить до его возвращения. Потому Янтарной только и оставалось, что отправлять стрелу за стрелой в мишень, в ожидании неизвестно чего.

В конце концов, она не скрывала того, что любила стрелять из лука в гордом одиночестве. Это занятие успокаивало, вытесняя своей сложностью все заботы и проблемы. У ее народа стрельба из лука была одним из священных занятий, к которому готовили детей с детства. И танцем жизни, развивающим нечеловескую ловкость, гибкость и координацию. Духовными практиками, превращающими сознание в остро отточенный инструмент.

Впрочем, иного выбора для лисоухих не было. Слишком эмоциональные по своей природе, очень активные и любопытные, без этой жестокой школы они бы не выжили. Дети тех немногих изгнанников этого народа, что росли без должного воспитания, чаще всего заканчивали в лечебницах милостивой Иллюны.

И эти годы жестких тренировок спасали сейчас оставшуюся в полнейшем одиночестве Янтарную от безумия. С ее глаз не упало ни слезинки, и словно с каждой стрелой куда-то вдаль улетали все тревоги и печали.

А еще она здесь познакомилась с Кинтрелем. Огромного паука она впервые обнаружила, когда случайно ошиблась поворотом, постеснявшись лишний раз обратиться к Евклиду. В языке лисоухих не было и нет таких слов, чтобы описать весь ее ужас, когда она впервые увидела это создание. И в тоже время, когда она почувствовала теплую волну спокойствия, словно исходящую от него весь ужас куда-то испарился. Кинтрел не умел говорить так, как это делали люди или лисоухие, но он умел заставить людей почувствовать то, что чувствовал сам. Ощущения, чувства, эмоции…

И он сумел не только успокоить ее, но и вселить в нее уверенность в то, что Женекерс ей поможет. Не будет использовать словно игрушку для своей прихоти, как это сделал Ядовитый, не будет проливать кровь ее соотечественников просто так, а поможет сделать самое главное для нее: избежать жертв. Даже если мыслить цинично и расчетливо, то это для загнанного в угол народа было настоящей находкой, шансом, который нельзя было упускать.

Но, несмотря на то, что этот огромный паук унял изрядно ее страхи и помог успокоиться, она все равно переживала.

Слишком много поставлено на карту, и где-то, незримо для нее самой, Женекерс так же взвесил все свои “за” и “против” и по какой-то причине усмотрел в сделке с ней выгоду. Кинтрел боготворил Женекерса, который дал приют и оберегал его немногочисленный народ от лихого люда, и она легко могла понять его. Но шелк, который прядут пауки, и которым ее щедро одарил не только Женекерс, но и потом лично Кинтрел стоит целое состояние. А где выгода для Женекерса в союзе с лисоухими? Что именно нужно пустынному магу в книгах ее народа?

Ответа на эти вопросы она не знала. Да и это было уже не важно, потому Янтарная продолжала выпускать стрелу за стрелой до боли в спине, лишь бы эта боль тела хоть немного оттеснила сомнения.

* * *

Эльгар зевнул и залпом допил настойку. Пойло в этой таверне было просто отвратным, но хотя бы небольшой градус имелся и это хоть как-то позволяло скрасить ожидание. Убийца ждал цель уже вторую неделю. И пройдет еще две с лишним недели, прежде чем по условиям контракта они смогут уехать отсюда. И где же носят черти этого посла?

Ребята маялись не меньше его. Кривой Зиг так вообще, казалось, скоро взорвется. Лысый толстяк просто ненавидел ждать, да и вообще не любил близость человеческого жилья, предпочитая лес. На удивление спокойно ко всему относился только самый нетерпеливый из всей компании — Алган. Огненный колдун просто блаженствовал в ничегонеделании, вливая в себя бочками дешевое пойло, а ночи напролет проводил с пухленькой официанточкой из таверны, мешая спать остальным. Иногда Эльгару казалось, что успех этого щуплого паренька среди женщин был тоже какой-то особенной магией, но колдунишка не спешил делиться секретами с друзьями.

Бросив серебрушку на стол и кивнув официантке, Эльгар пошел наверх. Все равно никого сегодня тут не будет. Открыв дверь, убийца кивнул своему приятелю.

— Кард, ты следующий. У меня уже желудок просится наружу от этого пойла, будь оно неладно

Коренастый Кард кивнул. Сейчас он с ногами взгромоздился на широкий подоконник и не спускал глаз с дороги, в надежде, что хоть кто-то появится на горизонте. Но тракт был пуст, и Карду не оставалось ничего, как продолжать смотреть, да наматывать на палец свой длиннющий ус. Усы вообще были его гордостью.

Узкая полоска зелени в тени западного хребта пробегавшего близ самого океана была в это время года безлюдна. Люди появятся здесь зимой, когда шторма в Едином Океане заставят мелкие корабли держаться в гаванях, а песчаные бури перекроют путь караванам на несколько месяцев. Эльгар ненавидел эту дыру всем сердцем.

Кард, не сводя глаз с дороги, достал кинжал и в который раз равнодушно стал им ковыряться в ногтях. Посмотрев на него, Эльгар решил проверить свой арбалет.

— Алгана не видел? — нарушил молчание Кард, не отводя глаз от дороги.

— Мнет свою девочку, как всегда, — равнодушно пожал плечами Эльгар.

— Кривой Зиг и то нашел себе какую-то вдовушку, — хохотнул Кард, — Еще пара недель без дела и мы тут не то, что мхом — семьями обрастем.

Эльгар не одобрял того, что его друзья пустились во все тяжкие. Сам он не переносил, когда кто-то крутит романы во время работы, но прекрасно понимал, что без этого они либо сопьются, либо сойдут с ума. Хорошо еще тут, практически в Королевстве, достать южные курительные пряности не так просто, как на юге. Иначе было бы в разы хуже.

— Напомни, как этот тип должен выглядеть?

— Щуплого вида, серый плащ, вооружен наградной шпагой. Узкоглазый сказал, что на этой дороге в это время года никого, не ошибемся.

— Ненавижу неточные описания. А если мы грохнем не того?

— У него должно быть кольцо, с гербом островов, — пожал опять плечами Эльгар, — лично я уже готов грохнуть первого встречного лишь бы поскорее отсюда смотаться.

— Кто хоть он?

— Судя по всему, гонец из Жемчужных Островов в Ильгарден. Эта девка, говорят, там такую бучу устроила, когда пришла. Шестерых, кто ей пытался перечить, молнией с неба зашибла. Говорят, и пепла не осталось от тех увальней.

— Прямо так и молнией.

— Не буду врать, не видел. И не желаю видеть. От девок, которые испепелить могут, подальше держится даже Алган.

— А за очень большие деньги?

— А за очень большие деньги предпочту видеть сзади… — Эльгар погладил свой арбалет, и указал на прицел, — но только через прицел моего малыша.

— А если она красивая?

— Ты будешь удивлен, красивые дохнут так же, как и остальные… И кровь у них такая же красная. Хотя иногда за них платят больше…

— Тьфу ты, никакой ты не романтик.

— Я жить люблю, тут не до романтики… Эльгар, кто-то едет. Серый… Но плаща нет.

— Иди, разведай, Кард. А я пойду за нашими любовничками.

Путник зашел в таверну, когда Кард уже занял свой любимый угол и ему даже успели принести теплого травяного отвара. Серый невнятный мундир, ничего не выражающее лицо, серые глаза. Кард прислушался к разговорам, очень надеясь, что путник останется на ночь. Это здорово упростит им работу.

— … Сейчас все будет, может быть, переночуете?

— Благодарю, но на ночь я не останусь. К сожалению, я очень спешу.

— Как будет угодно, — залепетала девочка, принимавшая заказ, — Ужин сейчас принесут.

Эта весть сломала все планы, и залпом допив настойку, Кард двинулся на улицу, стараясь не выдать того, что он торопится. Там он перехватил сообщников. Нападать на него прямо в зале никто из них не решился — тут хоть солдат нет, да местные не лыком шиты. Поднимут на вилы раньше, чем ты успеешь пискнуть. Из-за этого столь неприятного факта пришлось в большой спешке, пока путник ужинал, покинуть трактир.

Эльгар решил, что проще всего будет подкараулить гонца на дороге. Здесь в это время года ни души, а тело быстро разорвут на куски дикие звери. А к тому времени, как кто-то догадается вспомнить про них — их тут и след простынет.

В страшной спешке они забрали лошадей и покинули деревушку. Придумать и озвучить местным небылицу, почему они вдруг так сразу сорвались с места, было поручено Алгану. И Эльгар даже не хотел знать, как колдун выкрутится. Он это умел делать.

Зелень плотно обступала тракт так, что чтобы добраться до растущих где-то в глубине зарослей дубов потребовалось бы хорошо поработать топором. Даже крапива тут вымахала почти в человеческий рост, чего уж говорить о диких розовых кустах, которые обвил вездесущий южный плющ. Чтобы продраться через такой кустарник необходимо оставить на колючках всю одежду, про то, чтобы спрятать лошадей речи даже не идет. А если прорубить себе дорогу, то это будет слишком заметно.

Эльгар не любил грязную работу, а они уже работали сегодня грязно. Мысли скакали, словно табун диких лошадей, было тяжело на чем-то сосредоточиться, хотя от этого сейчас зависело все. Они опережают гонца в лучшем случае на час, а то и того меньше.

Эльгар продолжал гнать лошадь и пытался подобрать местечко, где будет удобно организовать засаду. Но пока пейзаж окрест не менялся. Когда, казалось бы, удача уже окончательно оставила Эльгара, клены резко сменились дубами, а кустарник стал реже. Здесь дорога делала крюк, огибая выпирающую из земли скалу. Лучшего места для засады и не придумаешь.

— Кард, спрячь лошадей и иди с Алганом. Идите вперед и уроните какое-нибудь дерево на дорогу. Зиг, отойди назад и заляг в кустах. Если он попытается уйти он твой. Постарайся не промазать.

Зиг усмехнулся и легко натянул огромный лук. Кроме него это оружие никто не мог взять. Даже сам Зиг не знал, какая у его лука сила натяжения. Но достаточная, чтобы спина лучника от долгих упражнений с ним характерно изогнулась и дала ему это прозвище.

— Кард заляжет там. Алган, ты будешь напротив меня, чтобы тот не вздумал вернуться назад лесом. Если упустим, денег нам не видать.

Сам же Эльгар ловко залез на ветви дуба, благо они спускались удивительно низко, и зарядил свой арбалет. Это была работа коротышек, причем штучная. За штамп достаточно знаменитого в своем деле мастера Гаррета многие готовы и в лучшие годы вывалить целое состояние. А старик не был тогда так знаменит, работал больше, и за услуги брал меньше. Разумеется, эта игрушка стоила Эльгару у перекупщиков целое состояние. Зато заряжалась она сразу двумя болтами, и при этом была достаточно легкой.

Скорее бы. Эльгару не терпелось пристрелить этого гонца и уехать. Он ненавидел ждать.

Спустя пару минут раздался жалобный скрип, хруст веток. Это спугнуло стайку птиц, которые быстро подняли настоящий гвалт, но так же быстро затихли. Хорошо, что с ними есть Алган. Огненный колдун может даже дуб пережечь, и на эликсиры тратиться не надо. Страшно представить, сколько бы времени они кряхтели, пытаясь свалить эту махину вручную. Эльгар хмыкнул. Иногда ему казалось, что магия Алгана сжигает то горячительное, которое он вливает в себя во время мирной жизни. Уж больно много тот пьет.

Но пока его руки способны рождать огонь, это не волновало Эльгара. Пусть тот хоть выпьет все вино Сантарина, лишь бы работу свою делал.

Скорее бы. Скоро начнет темнеть, а в сумерках велик шанс промазать. Где же ты, гонец, где? Неужели решил заночевать?

Минуты тянулись настолько медленно, словно время решило вообще застыть. Скорее бы. Наконец, спустя полчаса, раздалось глухое уханье филина. Зиг давал знать, что птица уже в клетке. Эльгар подхватил арбалет и прицелился. Всадник двигался на удивление резво, словно лошадь ему совершенно было не жалко. Но удивиться Эльгар не успел, инстинкты и годы тренировок выхватили контроль над телом, отправив разум на время погулять. Даже не раздумывая, Эльгар рассчитал упреждение и выстрелил. Руки двигались сами, словно бы это и не он был их хозяином. Хорошо, что сейчас погода была ясная, ни ветерка.

Только бы это был он. Если у него не окажется гербового кольца, все пойдет псу под хвост.

Это была последняя мысль, прежде чем с тихим щелчком арбалетный болт полетел на встречу со своей жертвой. Но этому болту так и не удалось сегодня испить крови. Всадник каким-то непостижимым движением умудрился кувырнуться с лошади, и болт просвистел мимо. Ругнувшись, Эльгар выстрелил в лошадь. Промазать было невозможно, животное жалобно заржало и… остановилось, прикрывая спешившегося столь странным движением седока.

“Тварь”, — сквозь зубы процедил Эльгар и тенью соскользнул с дуба на землю, где перезарядил арбалет. Все пошло наперекосяк. Эльгар аккуратно отполз в сторону. Если его противник сумел разглядеть, откуда прилетел смертоносный подарок, то его тут уже не будет. Аккуратно высунувшись, Эльгар посмотрел на дорогу. Раненая лошадь так и стояла у обочины и… жевала траву! Торчащий в боку болт словно и не волновал эту скотину. Смущало и то, что стрела не пробила животное насквозь. Да болт из этого арбалета оленя навылет прошибает! Крови не видно, всадника тоже и след простыл...

Эльгар прикусил губу и еще раз осмотрелся. Неужели решил обойти лесом и вернуться? Если Зиг и Алган его упустят — все пропало. Левая рука сама собой нащупала висящий в кобуре на поясе револьвер. С тех пор, как патроны стали непозволительной роскошью, Эльгар использовал его как самую крайнюю меру, когда от этого зависела его жизнь.

Ну, где же ты…

Эльгар в очередной раз высунулся, пытаясь понять, не вернулся ли противник к лошади. Но все было чисто. Пегая лошадь все также безучастно жевала траву, никак не реагируя на стрелу, торчащую из ее бока. Наверное, в какой-то момент убийца слишком сильно раскрылся, потому, как животное подняло голову и уставилось на него. Осмыслить произошедшее, он уже не успел. Откуда-то сбоку раздался гром выстрела, мир вокруг завертелся. Эльгар мгновенно оглох, почти полностью ослеп. Боль пришла спустя какое-то время, и то какая-то неполная. В какой-то момент он даже не понимал, кто он. Левый глаз еще что-то видел, правым же он видел только разноцветные всполохи. Тошнило, сознание уходило. Сколько крови. Это его кровь? Ответить на этот вопрос он так и не смог, так как провалился в небытие, так и не успев осознать, что умер.

* * *

Убийцы на дороге были для Женекерса сюрпризом, причем очень неприятным. Летающий над ним разведчик не заметил засады. Если бы не нечеловеческая скорость реакции, в этот день мир мог бы проститься раз и навсегда с Женекерсом Стеклянным. Спрыгнув с лошади, Женекерс отполз по глубокой придорожной канаве вбок. Затянув пару полученных ссадин он, используя зрение своего скакуна, чтобы не высовываться, стал искать, откуда прилетел болт. Канава была достаточно глубокой, чтобы скрыть его перемещения от чужих глаз.

Его творению повезло — болт не задел критически важных механизмов и угодил в небольшой пустующий “багажный отсек”, где и увяз, не в силах пробить до конца его стенку. Тот факт, что лошадь проигнорировала попавший в нее болт, так удивила убийцу, что тот открылся, и стоило скакуну заметить его, как Женекерс поднялся на мгновение из канавы и произвел один единственный выстрел.

Один выстрел, одно попадание. В голову. Если он и не умер, то скоро умрет.

После маг вылез из канавы, и, словно белка, влез на ближайший дуб. Если у убийцы были сообщники, они скоро должны объявиться, чтобы узнать, кто стрелял. Если верить тому, что видел разведчик — то незадолго до того, как он выехал из трактира впереди него ехали четверо. Значит, осталось трое. Спрятавшись в ветвях на самом верху, Женекерс стал ждать. Его разведчик, замаскированный под птицу, снизился, и стал кружить, внимательно разглядывая происходящее внизу.

Жаль, что он не успел снарядить этих птиц возможностью чувствовать тепло человеческих тел. Ровно, как и жаль, что простой до безобразия механизм этих разведчиков вообще не допускал возможности приземления. 0 том, чтобы посадить его на ветви дерева не могло быть и речи.

Первым к дороге вышел паренек лет двадцати пяти, в руке которого то и дело вспыхивали огоньки пламени. Женекерс поморщился.

Маг. Этого убивать нельзя. Другого шанса заполучить столь необходимую Женекерсу рабочую силу может не представиться еще очень и очень долго. Женекерс извлек свое второе оружие и зарядил, однако выстрела сделать не успел. К колдуну вышел второй человек, вооруженный револьвером. Стрелять сейчас было слишком рискованно, потому Женекерс опять затаился и переключился на зрение своего скакуна.

* * *

— Алган, с дороги, идиот, — рявкнул на собрата по ремеслу Кард.

— Где Эльгар?

— У Иллюны. Ему снесли пол головы. Серый оказался вооружен, и очень хорошим стрелком. Я забрал револьвер Эльгара.

— Где серый?

— Знал бы, убил бы. Стреляли откуда-то оттуда — Кард махнул рукой в сторону другой стороны дороги.

— Тут, — едва слышно прошептал Кривой Зиг. Лучник был очень хорошим следопытом, потому никто даже не удивился, что он смог подобраться неслышно, — что у нас?

— Эльгар отправился к Иллюне, — произнес Кард — Цель где-то там, у него явно есть револьвер, из которого он очень хорошо стреляет. И еще у него странная лошадь. Из твари торчит болт, а она и ухом не ведет.

— Некромант, — поморщился Алган, — должно быть скотина давно мертва.

— От нее не воняет гнилью, а ветер, кстати, в нашу сторону. Ты уверен?

— Нет. Я о некромантах только в книжках читал, пока еще не сбежал из школы. Король Проклятых сгинул Иллюна знает сколько лет назад. Заклинанники большей частью уничтожены. Больше я не знаю никого, кто был бы на подобное способен.

— Заклинанники?

— У него должна на поясе висеть призрачная книжка. Она видна только ему. Мы ее увидим только тогда, когда он обратится к ее силе.

— И что нам делать?

— Если увидите перед ним призрачный талмуд — лучше либо всадите ему пулю в голову, либо бегите, — мрачно посоветовал Алган, — я более чем уверен, что этот уродец знал, что Хелькаса пошлет на юг некроманта, но нам, гнида такая, не сказал.

— Выбора у нас нет, и кроме лошади мы магии не видели. Надо выследить его, пока он не ушел от нас.

Зиг молча отобрал револьвер Эльгара у Карда, аккуратно перебежал дорогу и замер под кустом осматривая землю. Первый болт, выпущенный Эльгаром, торчал из земли на другой стороне придорожной канавы. Должно быть, он наткнулся на камень, иначе бы ушел в мягкую землю целиком. Эльгар был отличным стрелком и едва ли мог промазать. Скорее всего, в лошадь он выпустил второй болт, чтобы не дать серому на ней скрыться.

Изучив примятую землю, следопыт восстановил картину произошедшего, даже нашел еще пахнущее горелым гром-грибом пятно на траве. Этот посол ловко спрятался в канаве, отполз и из положения лежа смог с одного выстрела отправить Эльгара к Иллюне. Маг он или не маг, а стрелок он отменный. Дальше след примятой травы терялся где-то в лесу…

Зиг отдал револьвер Карду, взял свой лук и, положив стрелу на тетиву, двинулся в лес.

* * *

Женекерс дождался появления третьего убийцы и терпеливо планировал свои дальнейшие действия. Ему не составляло труда уйти лесом, отдать приказ своему скакуну и, встретившись с ним в чаще, ускакать от убийц. Но он не хотел упустить мага.

Против него были револьвер, лук, арбалет и магия. Судя по всполохам огня на ладонях колдуна, ему только что довелось встретиться с одним из детей огня. Никто уже и не помнит, какой демиург положил начало этому дару, и сколько лет прошло с той поры. Обладатели этого дара не боялись огня, могли зажигать огонь в руках, швыряться им, и вытворять с ним еще множество фокусов. Все зависело от фантазии обладателя дара, и того, насколько он был сумасшедшим.

Увы, но некоторое сумасшествие и вспыльчивость были неотъемлемой частью этого дара, как и то, что в случае, если ситуация будет по-настоящему безвыходная, этот колдун может просто взорваться, оставив после себя большое пятно выжженной земли, оказаться в котором для Женекерса — верная смерть.

При всех своих способностях Женекерс был смертен, и эта случайность, как нельзя лучше напоминала об этом факте. Какими бы силами он не обладал — клинок в спину или шальная пуля отправят его на встречу с Иллюной точно также как любого другого.

Он мог всадить снотворное в шею колдуна, но тогда останутся его дружки, которые его смогут запросто подстрелить, или, что хуже, попытаться привести колдуна в чувство каким-нибудь эликсиром. Даже с его скоростью реакции, время, которое потребуется после первого выстрела из револьвера, прицелиться еще раз и выстрелить будет достаточно, чтобы очень хорошо тренированный человек, пускай даже лучник сделал выстрел.

Женекерс перестраховывался, но он не имел права сейчас рисковать, потому дождавшись, когда троица пошла по его следу отдал мысленные приказы своим слугам и начал действовать. Шансы на успех меньше, чем девяносто девять процентов ему сейчас были неприемлемы.

* * *

Алган видел, как Кард дернулся и повернулся, услышав за спиной жутковатое рычание. Оно напугало и заставило обернуться и его. Конь посла, который до этого момента мирно щипал траву, теперь несся на них во весь опор. Кард сразу же выхватил револьвер Эльгара, чтобы пристрелить скотину. Не выстрелил он сразу только потому, что не хотел промазать, надеясь подпустить тварь поближе.

Алган призвал огонь, но тут же вскрикнул, схватившись за шею. В нее воткнулось что-то острое. Боли практически не было. Он выдернул из шеи тонкий дротик, запоздало понимая, что тот, скорее всего, чем-то отравлен. Мир начал шататься под ногами, арбалет выпал из ослабевшей руки.

Словно в тумане, шатаясь и не в силах взять себя в руки, Алган увидел, как сраженный еще одним метким выстрелом, падает замертво Кард. Тот так и не успел сделать выстрела. Зиг быстро понял, что конь лишь отвлекающий маневр, потому крутанулся, изо всех сил продолжая растягивать тетиву лука. Должно быть, опытный следопыт уже знал, куда надо стрелять. Ему не хватило каких-то долей секунд. Сверху прямо на него упало что-то черное. Какая-то птица метила прямо в лицо стрелку и инстинктивно защищаясь, он разжал пальцы, тетива противно взвизгнула, зацепившись за лучную перчатку и оставив след на дубленой коже, а стрела исчезла где-то в ближайших кустах. Спустя мгновение раздался еще один выстрел, и все было кончено. Алган остался один.

Осознание того, что из их сработавшейся за семь лет команды остался он один, было на удивление страшным. Еще пару часов назад, они лениво ждали, пока очередной заказ придет им сам в лапы, а теперь… Алган по причине своего взрывного характера тяжело сходился с людьми, и оттого сейчас было так тяжело. Так глупо потерять своих близких друзей! Так глупо… Это подействовало на него как ледяной душ в жаркий летний зной. Каким-то неимоверным усилием, пробиваясь сквозь дрему, он дотянулся до своей силы, заставляя огонь внутри загореться. Огонь должен сжечь этот дурман…

Языки пламени то и дело срывались с его кожи, прожигая дырки в его одежде, и так же быстро умирали. Неужели это все? Какое-то время Алган мог еще сражаться с дурманом, но потом понял что проигрывает. Земля дернулась, он сам не смог понять, как оказался на коленях. В глазах плясали разноцветные мушки. Темнота закрыла от него практически все, оставив маленький кусочек света в центре, словно бы он смотрел на мир из глубокого колодца.

“Колодец. В него уходят все, рано или поздно. Падают. Стоит расслабиться, поддаться усталости, и ты уйдешь, соскользнешь сначала в апатию, на смену которой придет дрема, глубокий сон и, наконец, смерть. Не каждому везет встретить свою смерть сразу. Большинство будет соскальзывать в этот колодец медленно. Многие из ныне живущих мертвы уже в двадцать лет, хотя их похоронят намного позже” — вспомнились слова жрицы Иллюны, услышанные когда-то в таком теперь далеком детстве.

Мягкий голос еще совсем юной жрицы, пробившийся к Алгану сквозь годы заставил его опять дернуться и воззвать к своей огненной силе. И опять вместо буйства огня он получил лишь пару новых дырок на одежде. Но мрак немного отступил, и, хотя Алган практически не мог шевелиться, лишь чудом не падая, он теперь мог хоть что-то видеть.

Мужчина в сером молча подошел к нему и извлек из кармана кожаный чехол, откуда в свою очередь достал какую-то склянку. Выглянувшее из-за туч солнце заставило вспыхнуть на стекле тонкой алхимической гравировке. Это была явно склянка с каким-то эликсиром. Алган не мог сопротивляться, лишь наблюдать за действиями мужчины.

Но тот не стал его бить, и уж тем более не стал убивать. Лишь аккуратно поддерживая голову Алгана, влил ему в рот содержимое пробирки и немного отошел.

В голове внезапно прояснилось, а темнота отступила. В нескольких десятках шагов, за спиной серого он увидел тот самый тракт, с которого они сошли. Алган поднялся и хотел уже воззвать к своей силе, как внезапно понял, что не может. Он не мог не то, что пошевелить пальцем, даже мысли его стали внезапно какими-то странными, чужими. Не понимая, что происходит, он упал на колени перед незнакомцем и стал нараспев произносить какие-то неведомые слова древнего языка. Странные, каркающие слова, которые он в жизни никогда не слышал… Или все же слышал?

Неужели это… Не может быть, это клятва верности кроу!

Только сейчас Алган осознал, что его ждет, возможно, что-то намного худшее, чем смерть. Его жизнь, и жизнь всех его детей, если таковые появятся, после произнесения им этой клятвы станет собственностью серого... А он… А он уже ничего не может сделать. Он перестанет существовать. Алган изо всех сил, в панике, постарался прервать эту клятву, но тело не слушалось. Эликсир, заставлявший его произносить эти жуткие слова, держал свою добычу крепко.

Память услужливо подсказала, что именно этим эликсиром на юге так часто заставляют дать признательные показания, когда не помогают даже пытки. Пользуются им крайне редко, так как стоит он целое состояние. Эликсир действует редко дольше пары минут, но в течение этих минут заставляет выпившего его произнести или сделать ровно то, что хотел создававший этот эликсир алхимик.

В поисках спасения Алган осмотрелся. Пожалуй, глаза — это единственное, что ему сейчас худо-бедно подчинялось. На руках серого он так и не увидел никаких перстней. И, словно подтверждая дикую гипотезу, на тракте вдали проскочил всадник. В лучах солнца блеснула камнями висящая у седла наградная шпага…

Спешащий по своим делам гонец даже не смотрел по сторонам, и даже не заметил стоящих на лесной поляне людей.

Они ошиблись. Алгану сейчас больше всего хотелось одновременно заплакать и рассмеяться, но он только и мог, что заунывно произносить слова клятвы…

* * *

То, что сейчас происходило — было частью древнего и неизбежного зла, которое пришлось совершить стеклянному магу, чтобы спасти в те далекие годы королевство. Одному, без помощников наделенных такой же силой, как и он сам, он бы никогда не создал свое смертельное войско. Но где взять таких помощников? Его чудесная сила это единственное, что у него было. У него не было ни сотни лет, ни тысяч гениальных инженеров, да и уровень познания окружающего мира был далек от того, чтобы обойтись без этой силы.

Алган сейчас произносил древнюю клятву кроу. Клятву, которую может произнести только тот, в чьей крови есть искорка дара. Неважно какого. Клятву, которую может принять только тот, чья сила несоизмеримо выше силы того, кто ее произносил.

Клятва работала в обе стороны. Тот, кто клятву давал, становился рабом до конца своих дней, чья воля была полностью подчинена господину, как и воля всех его наследников, рожденных начиная с этого момента. В обмен же приносящий такую клятву получал частичку сил того, кто согласился такую клятву принять.

Ее крайне редко использовали. Эта клятва не имела обратного хода и очень часто искажала разум того, кто ее произнес до неузнаваемости, сводя с ума. Те немногочисленные жрецы кроу, что могли ее принять, крайне не любили ее за то, что каждая принятая ими клятва существенно ослабляла их. Для Женекерса же, это было единственным выходом из положения.

Эликсир алхимиков пустынный маг использовал лишь потому, что заставлять произносить клятву пытками считал неприемлемым для себя по этическим соображениям. Эликсир же делал все безболезненно и быстро.

Теперь, после путешествия в проклятие Жемчужных Островов, он точно знал, что тот человек, который в нем был заключен, не был в восторге и от этого метода.

Однако иного выхода не было.

Алган заканчивал произносить клятву. Он прекрасно ее знал, ведь про нее рассказывают и в школах свободных философах, и сантаринским магам… Люди посчитали необратимость этой клятвы столь романтичной, что она заняла свое место и в фольклоре.

Алган должен уже был ощутить “вкус” силы Женекерса, и почувствовать то, что с ним будет. Но прервать клятву у него не было сил, эликсир держал свою добычу крепко. Слеза прочертила свой путь по щеке колдуна. Но что она значила, Женекерс не мог даже догадываться.

— Сожалею, что вынужден так поступить, — произнес Женекерс. Эликсир гарантировал то, что Алган не собьется.

— Принимаешь ли ты мою клятву? — задал, наконец, свой вопрос Алган на каркающем жрическом диалекте кроу.

Женекерс выдержал положенную обрядом паузу, после чего произнес на этом же самом диалекте.

— Принимаю.

Лицо Алгана изменилось, он закрыл глаза, и под закрытыми веками можно было угадать хаотичные движения глаз. Дело сделано, он получил кусочек его силы, но так и не может им воспользоваться. Эта сила доводила обычных людей до безумия.

Если сейчас ничего не сделать, у него сначала поднимется температура, он будет биться в лихорадке некоторое время, окончательно потеряв какую либо связь с реальностью и, в конце концов, умрет, не приходя в сознание. Именно для того, чтобы этого не допустить, в кожаном чехле рядом с пробиркой из алхимического стекла у Женекерса был невзрачный камешек. Шедевр, рожденный на свет благодаря силе ведунов племени тахомарсу: тессейн.

Когда-то, пытаясь решить стоявшую перед ним задачу, Женекерс попал на далекий остров на юге, где жил очень любопытный народ. Воины этого племени с того самого момента, как выбирали этот путь, занимались самоистязанием, проходя через такое количество боли, которое простым людям было трудно себе представить.

За это в королевстве, да и на южных берегах, их считали дикарями, резонно считая, что то, что они делают — противоестественно и неправильно. Смысл этого ритуала, чужаки поняли лишь тогда, когда впервые столкнулись с этим народом в бою. Ведуны племени давали определенным воспоминаниям воинов способность переходить в предметы. Раз в день каждый воин мог наделить какой-нибудь предмет своими воспоминаниями. И это были всегда воспоминания о пережитой боли. Стоило другому неподготовленному человеку коснуться или просто оказаться радом с таким камешком, когда рядом нет его хозяина, как воспоминания выпрыгивали и заставляли жертву пережить их. Чаще всего они сводили с ума, делая из людей калек на всю жизнь.

Тессейн, умело выпущенный из пращи — страшное оружие. От него не спасет никакая броня и даже стены. Это и пришлось осознать южанам на собственной шкуре, когда они хотели потеснить примитивных на их взгляд аборигенов, положив глаз на богатые золотом острова.

Были и ограничения. В камне умещалось совсем немного воспоминаний, а обряд, дающий воинам дар создавать тессейны, мог быть проведен лишь однажды. И только те воспоминания, что были выбраны во время обряда, могли переноситься в тессейны.

Женекерсу потребовалось несколько месяцев и помощь Илейн, чтобы заслужить доверие племени и получить от них дар создавать свои собственные тессейны. Однако, вместо боли, в них были совсем иные воспоминания.

Это были воспоминания о тех самых первых минутах возле колодца, когда Женекерс обрел свою силу и не просто не стал безумцем, но и нашел способ подчинить ее себе. Тот самый переломный момент, который он до конца не понимал, как бы хорошо он его не запомнил.

Едва Женекерс вложил в руку Алгана тессейн, как он напрягся, сжимая камень изо всех сил так, словно хотел раздавить. Наконец, спустя десять секунд он расслабился, выронил камень и открыл теперь уже серые глаза, все еще смотрящие куда-то вдаль.

Поняв, что и этот этап обряда завершился успешно, Женекерс надел на руку Алгана браслет. В тессейне умещалось совсем мало воспоминаний, потому Женкекерс вместе с ними передавал лишь описание того, как будет говорить с ним браслет. Внутренняя поверхность браслета была разделена на небольшие участки, каждый из которых мог под действием слез пустыни нагреваться и охлаждаться, кодируя своей температурой, давлением на кожу и вибрацией данные. Чудесный сплав, который мог нагреваться с одной стороны и охлаждаться с другой под действием тока, давно умели делать коротышки.

О Жане Шарле Пельтье коротышки не знали, потому приписывали открытие этого любопытного, но мало где применимого явления своему соотечественнику. Быть может, будь слезы пустыни более дешевыми, а хладоцветы более редкими и дорогими, этому сплаву и нашлось бы более широкое применение.

Обычным людям такие резкие изменения температуры на коже причиняют боль, хотя и не наносят вреда коже. Для тех же, у кого есть частичка сил Женекерса — это способ узнать многое в кратчайшие сроки.

Это была самая долгая часть, и самая безопасная для Алгана. На получение знаний от браслета уйдет около часа. Если в одном случае из десяти, клятва кроу могла дать сбой и убить приносящего ее, а в одном случае из двадцати воспоминания из тессейна не помогали взять полученный от Женекерса дар под контроль, то эта часть еще ни разу не давала сбой. И очень большая удача, что все сегодня прошло успешно.

* * *

Эд печально поднял взгляд на небо, по которому на удивление медленно тащилось солнце. Здесь, в степях, оно казалось на удивление жарким.

С одной стороны он был жив. Несмотря на то, что встретился с несколькими своими кредиторами, когда они выбирались из Сантарина. Те минуты, когда целая дюжина крепких наемников была в его власти и от одного лишь его слова завалилась спать, был поистине чудным. Это было даже лучше карточной игры, понимать свое превосходство над теми, кого еще так недавно боялся… Жаль, что Повелитель запретил их убивать.

Пришлось оставить им ложные воспоминания о том, как он их отметелил голыми руками. Но это было, пожалуй, даже еще веселее. Ведь, чтобы воспоминания выглядели правдиво, ссадины тоже должны быть и болеть. Пришлось их для этого разукрасить. Пожалуй, он даже перестарался, но это было так приятно…

В какой-то момент Эд поймал себя на мысли, что раньше не наблюдал за собой такой страсти к насилию, тем более избиению беззащитных. Неужели это так на него действует заклинанник? Но поразмыслить над этим ему не дали.

— Эй, чего встал как вкопанный? — окрикнул его Фуртил, — Мы тут пашем во всю, а он прохлаждается.

— Уже, уже.

Эд печально вздохнул, и призвал свой заклинанник. Тот послушно стал полупрозрачным и подплыл так, что стал закрывать хозяину ровно один глаз. Так, что у нас тут?

Через ставшую полупрозрачной книгу, словно через чудную линзу, степь преобразилась. Ушли яркие цвета, небо стало черным, а на ставшей серой земле яркими пятнами стали видны следы.

Так как тела убитых здесь, во время старых конфликтов, давно разложились, армии из них было не сделать. Они стали частью этой земли. И именно эту “часть”, как пояснил Король Проклятых, им и предстояло добыть, чтобы потом из нее сделать особый вид нежити. Какой именно — Эд не знал. Начальство было очень скупо на пояснения. Уровень образованности подопечных его вообще волновал меньше всего. И если Белле и Эсме он еще мог что-то рассказать, то на всех остальных ему было совершенно плевать.

С тех пор, как они прибыли сюда Белла и Эсме поселились в большой и роскошной палатке самого Короля. Остальным приходилось ютиться в маленьких походных палатках, которые те привезли с собой. Причем еще неизвестно, кому повезло больше — Король был ненасытен во всем, каких либо возражений не терпел, превратив женщин в своих наложниц. Да и сказать ему никто из них ничего не мог. Все девять новоиспеченных некромантов принадлежали ему с потрохами. Более того, Король знал всегда, кто и о чем думает и сурово наказывал даже за нехорошие мысли о себе.

Пожалуй, сейчас идея стать некромантом не казалась уже Эду такой хорошей. Но развивать эту мысль было нельзя, если он не хотел получить очередной болезненный нагоняй от начальства.

Выбрав самое яркое пятно из тех, что были рядом, Эд взял лопату и начал копать. Аккуратно сняв землю, то и дело сверяясь со своим “вторым зрением”, он добрался до залежей этого странного “нечто”, что они добывали. Теперь самое сложное.

Эд разложил рядом мешок, сел и сосредоточился на заклинаннике. Послушные его воле частички земли стали собираться вместе и лететь в сторону мешка. Это было очень тяжело, пот лился градом, то и дело приходилось помогать освобождать тот или иной кусочек земли руками. Частенько в земле попадались человеческие кости, которые надо было откладывать отдельно. В какой-то момент Эд не выдержал, и мир уплыл куда-то вдаль.

Обычное дело. Раз пять-шесть за день, как минимум, он так вырубался, чтобы потом проснуться лежа носом в развороченной земле.

Впрочем, сейчас ему повезло — когда он очнулся, он увидел чистое, без единого облачка небо. И парящих где-то высоко стервятников. Ох уж и много их тут развелось.

На чистейшем небе они казались букашками, портившими его идеальную голубизну, и жутко раздражали Эда, словно это были тараканы. Выместить злобу на чем-то хотелось, и, вскочив, молодой некромант призвал заклинанник. У мелкого зверья он мог теперь остановить биение сердца одним лишь своим желанием.

Но не вышло. То ли он так выдохся за сегодня, то ли стервятник парил слишком высоко, но “зацепиться” за него не вышло, словно это была не птица, а какой-то неодушевленный предмет.

— Тьфу тебя в колодец! Не дождетесь, падальщики! — зло выругался Эд и вновь принялся за работу.

* * *

Эту гору, которой заканчивалась южная оконечность западного хребта, иногда величали небесным столбом. Хотя были и другие названия этой горы. Здесь, на Юге, за мертвыми песками пустыни Женекерса, наиболее часто эту гору чаще всего величали Пик Одиночества.

Давно, когда ни Евклида, ни Женекерса на этой земле еще не было, а пустыня по праву принадлежала Гвивелле, гору облюбовал Шендар. Наверное, самый загадочный мистик из всех, когда-либо живших в этом мире. Никто не знает толком, что он мог и может, откуда он пришел, как, зачем, и почему решил здесь обустроить свое жилище. Была ли эта гора до него, или сама земля создала ее для него. Сохранились свидетельства, что он когда-то долгое время скитался по городам побережья, преподавал, работал по найму, позже прославился за целую серию трудов по алхимии, что его даже сравнивали с Рексеном Великим, первым алхимиком, научившим людей этому ремеслу.

Был ли он демиургом? Этого Женекерс не знал. Но, так или иначе, этот человек оставил свой яркий неизгладимый след в истории. В королевстве о нем знали немногие, он больше был легендой именно южных берегов, где его кое-кто даже считал просто сказкой. В первую очередь потому, что найти этого мистика в горах было не так просто. Но Женекерс был из тех, кто знал куда идти.

Алгана Женекерс отправил в пустыню сразу после того, как передал через Евклида о планировавшемся нападении на посла Жемчужных Островов. Хочется верить, заказчика этого убийства ждет ближайшее время очень неприятный разговор с Хелькасой. По пути Алгану предстояло продать трофейных лошадей и сменить их на механического скакуна.

Живые лошади требовали намного больше ухода, потому от их содержания маг давно отказался.

Это ущелье здорово изменилось за прошедшие годы. Каменистые склоны успели покрыться растительностью, не без помощи откуда-то взявшегося за эти годы ручья. Здесь Женекерс и оставил своего скакуна. Дальше предстояло идти пешком.

Вход в пещеру, где брала начало лестница, теперь скрывал бурно цветущий южный вьюн. Огромные, размером с голову цветы, счастливо цвели разными цветами, едва заметно светясь в полумраке. Если бы не удивительная живучесть и способность этого растения разрушать своими простирающимися на десятки метров корнями даже самый прочный фундамент, его бы очень ценили садоводы.

— Есть новости из Сантарина — вкрадчивый голос Евклида прозвучал в голове мага.

— Слушаю.

— Аркастеры закрыли на этой неделе две сделки. По результатам этих сделок Леннарт Аркастер стал владельцем восемнадцати текстильных мануфактур. Согласно имеющейся информации, это вызовет ухудшение условий труда и увеличение суточных объемов работ для рабочих, что уже вызывает некоторые недовольства в рабочей среде. Леннарт Аркастер становится монополистом.

— Оцени вероятность бунта рабочих и следи за обстановкой в рабочей среде. Лорд Яда не будет настолько глуп, чтобы не создать нам еще одну проблему на ровном месте.

— Хорошо. Кикарос уже занялся этой проблемой.

— Значит, все же это будет Леннарт. Хорошо, теперь "Братья Песков" могут поставить на острова свои станки и, наконец-то, развернуть производство. Артелайл в курсе?

— Да. Сейчас будет проходить экстренная встреча Леннарта с хранительницей, как раз по этому поводу. По моим данным Леннарт крайне расстроился, когда узнал о том, что “Братья Песков” будут поставлять оборудование на острова.

— Хорошо, покажи мне, что там происходит.

Где-то сбоку появилась четкая картина происходящего в Сантарине. Какая-то часть сознания Женекерса стала внимательно следить за происходящим там, чтобы не упустить ни единой важной детали.

* * *

Артелайл сидела в мягком кресле одной из комнат дворца, читая. До назначенной ранее встречи с Ренгусом Аркастером был еще час. Хотя они и должны заявиться раньше, она всегда старалась использовать каждую минуту с пользой. Судьба отмерила хранительницам слишком мало минут, чтобы тратить даже одну из них впустую. Неважно, что иногда так хотелось закрыть глаза и не думать ни о чем хотя бы минуту.

Кикарос настоял, чтобы она обязательно прочитала эту книгу. У Женекерса не было полного текста, лишь воспоминания о прочитанном в далеком прошлом, когда память его была самой обычной, человеческой, хоть и очень цепкой. Этого хватило.

Фрагменты, которые извлек из своей памяти маг, переработал с присущей ему старательностью Евклид, добавив в текст деталей в меру своих возможностей. Да и Лорд Виваль, который все годы отсутствия Женекерса был незримым наставником Евклида, явно постарался.

Получилось ли похоже на оригинал? Женекерс не знал. Но это было лучше, чем ничего. Артелайл считала, что с задачей они справились великолепно. Читать книгу было тяжело, а после мира описанного там реальный мир со всеми его опасностями и трудностями казался внезапно таким цветным и приветливым.

В руках хранительницы был роман Джоржа Оруэлла “1984”. Странная книга, которая лишь отдаленно могла пролить свет на то, чего так боялся пустынный маг и почему предпочитал не давать даже самые безобидные из своих творений в руки людей. Книга, описывавшая мир тотального контроля и слежки в самых худших ее проявлениях.

Артелайл закрыла глаза и на какое-то мгновение отвлеклась от чтения. Для нее книга была тяжелой втройне. И вовсе не потому, что значение некоторых слов приходилось уточнять у Евклида — у них просто не было достойного перевода.

Стоило вникнуть в написанное, как дар рисовал ей те мрачные тропки, что приведут ее страну к такому же страшному будущему. Не в точности, нет, но очень схожему на то, что она видела здесь.

Но страшно было не то, что такие тропки были. Они есть всегда, даже к более страшному будущему. Страшно было то, какими короткими и простыми они оказывались в реальности и в каких неожиданных местах брали начало.

До этого она этого не знала, не догадывалась. И лишь сформировав в голове образ мрачного и безнадежного будущего из знаменитой в далеком отсюда мире антиутопии, она смогла увидеть издалека то, чем все может обернуться здесь. Не четко, нет. Туман скрывал от нее все еще многое, но даже этих далеких образов ей хватило.

Хранительница закрыла книжку и положила на стол. Еще ее дар давал ей наперед возможность узнать, какое ощущение оставит после себя каждая из этих страниц. Казалось, что эти страницы пахнут болью и безысходностью.

— Артелайл?

Не надо было быть провидицей, чтобы предвидеть приход Кикароса. Его парадная броня гремела так, что было слышно издалека. С тех пор как Женекерс уехал, коротышка от нее не отходил ни на шаг, постоянно хватаясь за револьвер. Просьбу мага не спускать с хранительницы глаз коротышка воспринял буквально.

— Да, Кикарос.

— Наши Аркастеры заявились раньше времени и ждут нас внизу.

— Хорошо, Керальт готов?

— В процессе. Пришлось вытащить его пинками из кровати и отогнать от него целых восемь девочек. Я аж думал, они там его прихлопнут, хехе. И будем мы без Керальта. Судя по выражению его лица — я вломился на самом интересном моменте.

— Ты не забыл сказать, что эта спешка по случаю того, что его родственники заявились раньше срока? — на губах Артелайл заиграла едва заметная улыбка.

Керальт в душе был ребенком. Мог ярко и эмоционально ненавидеть, так же искренне, по-детски, пылко любить — но не долго. Стоило ему увидеть очередную женщину, как в ее объятьях он забывал обо всем. Но что самое удивительное — он был в своих чувствах искренен каждый раз и начисто лишен потребности в интригах, которые, казалось, были нужны как воздух всем его родственникам. Среди всех своих родственников он был белой вороной.

За это его не любили властные родственники, и так ценила Артелайл. Он был единственным из этого уважаемого рода, кто не предал бы ее при виде даже очень большой личной выгоды.

— Обижаешь! И где он только такие слова находит... И ведь не повторяется же! — коротышка хохотнул, — Как книжка?

— Тяжелая, — не стала скрывать Артелайл, — и страшная. Будем надеяться, что такого мы не допустим.

Кикарос хохотнул.

— Не допустим. Знаешь, Артелайл. Женя, будучи человеком, ненавидел то, куда двигался его собственный мир. Так что пока все технологии в его руках — нам описанное там не грозит, это точно. Он просто не даст людям опасные цацки в руки.

— Технологии — да. Но не люди. Ты будешь поражен — но его творения не являются необходимыми для того, чтобы все это тут устроить. Я это вижу, поверь мне. И это страшнее всего... Тсс, Керальт идет.

Аристократ имел крайне помятый и недовольный вид, словно его только что пожевала корова, выплюнула, а после еще и оскорбила, оставив на лице вселенскую скорбь. На шее так и не стерся след от губной помады, который лишь дополнял страдальческую картину героя-любовника из низкопробного бульварного романа.

— Артелайл, извиняюсь, я думал, у нас еще есть время. Не думал что эти... — Керальт прикусил губу, не решаясь наградить родсвенничков парой эпитетов в присутствии хранительницы, — придут так рано.

— Что поделаешь. Раз все готовы — давайте встретим гостей.

— Да уж, а то в этой консервной банке жуть как неудобно, — согласился Кикарос, утвердительно громыхнув броней.

— Без нее никак? — осведомился Керальт.

— Я ж коротышка! — выдал железобетонный аргумент Кикарос, — Мне без брони на деловую встречу... Это как тебе без штанов перед всем советом выступать.

На самом деле коротышки уже далеко не так хватались за этот обычай, как раньше. Броня считалась знаком уважения к гостю, но не более того. Другое дело, что мышечная сталь в одном из протезов Артелайл по авторитетному мнению Кикароса начала немного шуметь. Это было не очень заметно, если не прислушиваться, но тот счел что лучше заглушить ее грохотом своей брони, пока не сделает замену “из современных материалов, а не из окаменелостей четырехсотлетней давности".

Леннарту Аркастеру было около тридцати. Для мужчины он был не в меру энергичным, суетливым и очень скандальным, словно торговка на базаре. О своих недостатках он прекрасно был осведомлен, поэтому на встречу с Хранительницей он пришел вместе с Ренгусом Аркастером. Это уже говорило о том, что встреча будет очень напряженной.

Ренгус Аркастер и его спутник были настроены сначала крайне решительно. Впрочем, решительность они порядком подрастеряли уже при входе, когда под присмотром бравых и до зубов вооруженных крупным калибром гвардейцев, жрица уколола им пальцы иглой.

Все посетители проверялись при входе и исключений не делали ни для кого.

Лишь убедившись, что кровь их алая, как и положено, их записали в журнал посетителей, на запястьях защелкнули браслеты, а ранку на пальце закрыли кусочком ваты, смоченным обеззараживающей настойкой. Браслеты им предстояло носить, не снимая в течение всего посещения дворца.

Очередное творение Женекерса не только отслеживало положение гостя во дворце, но так же слушало, смотрело, измеряло пульс, температуру и влажность кожи носителя, и все это сообщало Евклиду, ничем не выдавая своего присутствия. В браслете даже скрывалась подпружиненная игла со смертельным быстродействующим ядом и такая же со снотворным. Один приказ и любой из присутствующих во дворце мог упасть замертво. Или заснуть, чтобы проснуться в теплой компании дознавателей.

А уж сколько грязных секретов благодаря этой слежке осело в памяти Евклида — и не счесть.

Только хранительница не носила такого браслета. Его функцию вполне себе исполняли ее протезы. Она сама дала согласие на то, чтобы Женекерс и Евклид отслеживали ее местоположение. Она могла отключить эту функцию в любой момент, на этой возможности настоял сам Женекерс.

Элмаре и библиотекарям, как и Фекларту достались браслеты без яда. Хотя практического смысла в них не было — они не должны были отличаться от остальных внешне ничем. Кикарос предпочел надеть полноценный браслет, мотивируя это тем, что ему этот яд "на два раза высморкаться".

— Артелайл, здравствуйте, Вы прекрасно выглядите, это платье Вам очень идет, — рассыпался в комплементах Ренгус. Кикароса он удостоил кивком, в то время как Керальта демонстративно не заметил. В семье не без урода! Чего взять с убогого?

— Добрый день, Ренгус. Я вижу, Вы даже пришли раньше, — отметила Артелайл, пропуская мимо ушей комплименты.

— Да, мой добрый друг признаюсь, находится в панике, не вытерпел. Да и дела таковы, что могут обернуться для нас настоящей катастрофой.

Артелайл опустилась в кресло напротив. Кислые мины гостей, на которые необходимо было отвечать вежливостью и сочувствием не предвещали ничего хорошего.

— Это кошмарно... Эти, простите мне, Кикарос, мой нелестный отзыв о мастерах, пройдохи... Они стали поставлять станки на острова! Это грядет безработицей и разорением! Кошмар.

— Пожалуйста, проясните ситуацию для тех, кто не обладает даром видеть грядущее, как я.

Леннарт осекся, но быстро под присмотром старшего родственника собрал себя в руки и начал излагать проблему.

— Мы приобрели текстильные мануфактуры Торгелиса. Я хотел вдохнуть в эти отсталые цеха жизнь и заплатил за это целое состояние. И теперь я узнаю, что коротышки заломили цены на новые станки и, что невозможно, вопреки договоренностям собираются поставлять станки на Жемчужные Острова! Это дикость! Просто неуважение!

— Да, я предвидела Ваши слова, и даже просила моего доброго друга уточнить по своим каналам подробности, чтобы успеть к этому разговору. Кикарос, Вам слово. Вам удалось ведь кое-что разузнать?

— Да, хранительница. Как это не прискорбно для нас, они в своем праве. Они договорились поставлять станки только на наши мануфактуры, пока ими владеет наследник Торгелиса. Это была даже не клятва, а просто обещание за какие-то очень большие заслуги. Так или иначе — заключенная сделка это обещание аннулировала. Таков закон нашего народа, я с этим ничего не могу поделать.

Ренгус сумел сохранить невозмутимое лицо, а вот его родственник буквально готов был взорваться. Впрочем, одного взгляда старшего хватило, чтобы тот усилием воли подавил рвущееся наружу возмущение.

— Неужели, Артелайл, Вы не могли бы использовать свое влияние на наших подгорных друзей? Вы ведь понимаете...

— Отлично понимаю, Ренгус, но не могу ничего сделать. Во-первых, если я надавлю на коротышек, это не к месту обострит наши отношения с ними. И еще поставит под вопрос налаживающиеся отношения с островами, которых у нас не было уже очень давно. Я обещала Хелькасе, законной правительнице, свое содействие, чтобы она могла укрепить свою власть. Во-вторых, коротышки не пойдут на такой шаг, даже если я попрошу лично. Только не сейчас. А вот обидеться — легко могут.

Печальная улыбка на лице Артелайл всячески говорила собеседникам, что ей на самом деле жаль. Кикарос же решил прояснить ситуацию.

— У них зуб на Вас, Леннарт. Лично. Мне пришлось тащить из них детали клещами. Припоминают какого-то Амноса, с которым Вы как-то не хорошо обошлись в прошлом. Деталей не раскрывают даже мне. Обижены на Вас лично они крепко. Такое и через десяток лет не забудется. Это единственное что я смог разузнать.

Леннарт грязно выругался себе под нос, за что заработал не предвещающий ничего хорошего взгляд родственника.

Почему коротышек все уважают — это не столько за мастерство и смекалку, сколько за поражающую сплоченность. Обида, нанесенная одному из них, всегда может всплыть совершенно внезапно спустя годы. Как, например, сейчас. И всплывет она исключительно тогда, когда выгодно это будет коротышкам, а загладить вину будет уже очень и очень поздно.

— Если острова запустят производство, то это конец. Закрывать придется половину... Если не больше. Это... конец...

Артелайл покачала головой. В то, что сейчас говорил Аркарстер, она не верила. Раньше без дара она бы не обошлась, но теперь у нее был Евклид. И он специально для нее посчитал, что обороты мануфактур снизятся в самом худшем случае на двадцать два с половиной процента, а в лучшем случае изменений не последует вообще никаких.

Леннарт давно получал сверхприбыли, в то время как его работники жили немногим лучше рабов. И это надо было исправлять, пока этим не воспользовался Ядовитый. Артелайл в очередной раз могла лишь отметить удивительную прозорливость мага пустыни, который с присущей ему скрупулезностью изучал общественное мнение по самым пустяковым вопросам, чтобы понять, где именно может появиться недовольство властью хранительницы, которое можно будет использовать. И как это не прискорбно было признавать — рабочая среда была одной из самых проблемных.

До того, как Артелайл стала полноправной хранительницей, на мануфактурах даже расплачивались особенными деньгами, которые можно было тратить только в магазине при мануфактуре по очень "справедливым" ценам. И, разумеется, когда хранительница обязала своим указом отказаться от этой системы, признав ее незаконной, были недовольные. Но это было лучше, чем бунт, который готов был вспыхнуть в любой момент. Лишь чудом ей удалось тогда убедить нужных людей и не допустить катастрофы.

Артелайл собралась с силами и оборвала фальшивые причитания, добавив в свой голос стали.

— Очень хорошо, что Вы пришли с этим вопросом ко мне, Леннарт, так как ситуация на Ваших мануфактурах оставляет желать лучшего. Я сделала для Вас несколько набросков того будущего, что может Вас ждать. Нам с Вами необходимо всеми силами его избежать. К сожалению, у меня не было времени ни на цвет, ни на многие детали... Но, я надеюсь, это будет наглядно.

Леннарт не ожидал такого поворота и больше на автомате взял стопку листов и уставился на картину. Наверное, это было тяжело видеть себя и свою любовницу, о которой не знал, как ему казалось, никто, мертвыми. В собственном доме.

— Законы запрещают хранительнице вмешиваться в то, как Вы организуете быт рабочих при мануфактурах, и до этого момента у меня не было повода менять это радикально. Против такого решения выступили бы не только Вы. Но если Вы продолжите все в таком духе — это то, что вас ждет уже через месяц. У вас много путей, но большинство приведет Вас именно сюда. Листайте!

Остальные зарисовки были не радостнее. Увидеть родных и друзей, растерзанных толпой, себя. Пускай это будет лишь карандашный набросок, это все равно тяжело. Особенно когда в этих мелких набросках ты видишь детали, которые не мог знать никто: то ожерелье на шее любовницы, ты ведь не подарил даже его ей, только купил. А вон тот перстень, что упал с опрокинутого столика и который почему-то никто не взял...

Артелайл любила рисовать. Это занятие позволяло ей отвлечься от тяжелых государственных дел и страшных видений будущего. Чаще всего она это делала в самые тяжелые минуты, когда на душе было тяжелее всего. Она еще в раннем детстве заметила, что если когда рисуешь вложить в дело все то, что ты чувствуешь, эти чувства словно бы перейдут в полотно, и отголосок этих чувств ощутит любой, кто посмотрит на эту картину. Конечно, Леннарт не знал, что рисовала она ее больше под впечатлением от книги, нежели от того, что увидела в своих ставших столь недалекими видениях. Пожалуй, в этот раз она даже перестаралась, так как лицо Леннарта, который совершенно не умел скрывать того, что чувствовал, на глазах растеряло краски, и стало мертвенно бледным.

Ренгус остался невозмутим, но только внешне. Некоторые зарисовки и его выбили из колеи, заставив скомкать весь заранее продуманный сценарий разыгрываемой перед хранительницей пьесы и начать импровизировать. А импровизация в моменты, когда тобой овладел страх за собственную судьбу, редко бывает удачной.

— Это... Немыслимо! Мне потребуется помощь, армия! Я готов...

— Вы готовы ради пары лишних монет устроить мне бунт, который при должном таланте управленца со стороны его лидера может перерасти в полноценную гражданскую войну. Я думаю, мне не надо говорить, что против нас сейчас действует кто-то, кому это очень и очень выгодно. И многотысячные жертвы будут всецело на Ваших, пускай и мертвых к тому времени, руках. Скажите мне честно, это то, чего Вы хотите?

Глаза хранительницы блестели и, словно, смотрели глубоко в душу. Смотря в эти глаза, которые видят грядущее невозможно соврать. И прямо сейчас перед глазами аристократа в прах обращался слух, что будущее покрылось дымкой для хранительницы. Нет, ее взор все так же остр, если не острее. Режет, как ножом одним только взглядом, стерва.

— Хранительница, это далекие события неужели... Неужели Вы все так видите?

— Кто-то дал Вам повод в этом сомневаться? — жестко спросила хранительница.

— Нет, ни в коем случае...

Голос Артелайл был настолько пропитан сталью и не терпел возражений, что даже Ренгус невольно осекся. Хотя у него и было что на это ответить. Он надеялся на то, что нападение и постоянные покушения сломают хранительницу. Что постоянная бдительность и ожидание опасности подточат ее нервы и сломают волю. И проблема Леннарта была на самом деле лишь пробным камнем, чтобы узнать в каком состоянии находится хранительница.

И что в итоге? Хранительница не только не сломалась, она стала лишь еще прочнее, словно заклятая сталь коротышек. И как бы он не хотел услышать сегодня обратное, ее дар был все еще ней. Провидица знала все исходы наперед, с ней было бесполезно спорить.

А вот Леннарт оказался дураком, если его готовы были убить собственные рабочие. Должно быть, дела у этого скряги даже хуже, чем ему казалось. Этим предстояло заняться лично, чтобы не допустить катастрофы.

— В таком случае слушайте внимательно. Я уже позаботилась о том, как этого избежать. Я договорилась с Хелькасой, и части рабочих помогут переехать и обустроиться на островах. У них там не хватает людей, особенно умеющих обращаться со станками, которые им поставят.

Это снизит напряженность в перенаселенных районах, Вам же я скажу, кого именно туда лучше отправить, чтобы здесь не осталось тех, кто поднимет мятеж в любом случае и кто был бы способен повести за собой толпу.

— Вы хотите оставить их без возможных лидеров! — обрадовался Леннарт — Но почему бы их просто не бросить...

— Позвольте мне напомнить, что даже Иллюна не вправе наказывать за то, чего человек еще не совершил, хотя ей, как известно, ведомы все исходы. Даже те, что скрыты от меня. На островах от них не будет вреда, а я выполню обещание помочь Хелькасе. И не вздумайте попробовать как-то их наказать, если не хотите, разумеется, закончить, как изображено на рисунке номер три.

— Да, Хранительница, простите, — Леннарт поежился, как нашкодивший ученик под строгим взглядом учительницы. Голос Артелайл, казалось, причинял физическую боль, — Я сделаю все так, как Вы пожелаете.

Руки Леннарта мелко дрожали, все еще машинально листая наброски. Страх за собственную жизнь не давал ему чего-то возразить.

— Это в наших с Вами интересах. Мне совершенно не нужен бунт на ровном месте. Для страны сейчас и так не слишком спокойное время, а Вы, я думаю, не горите желанием ближайшие полгода расстаться с жизнью. Как и Вы, Ренгус. Сожалею, но Вам в случае бунта тоже достанется, ибо гнев народа будет обращен против всего рода Аркастеров. Я очень надеюсь на то, что Вы поможете Ленарту разобраться с этой проблемой.

— Разумеется, — по-военному четко согласился Ренгус и кивнул. В отличие от слабохарактерного родственника, которого страх парализовал, как удав кролика, для него это был лишь повод собраться и действовать быстро и жестко. И в первую очередь убедиться, что опасность для него самого отсутствует — Какой срок, Вы говорите? Полгода?

— Да. Дальше я не смотрела, слишком много возможных путей.

— Вы говорили об угрозе извне. Нет ли среди рабочей среды уже подстрекателей?

— Разумеется, есть. И то, что Вы видите на этих картинах — в их интересах.

Ни Ренгус, ни Леннарт не подали виду, что внешняя угроза их волнует.

— Хорошо, — Леннарт заговорил, хотя голос его все еще предательски дрожал, — я постараюсь улучшить условия для рабочих, но это повысит цены... Сможем ли мы конкурировать? Острова тогда нас могут раздавить более низкими ценами!

— Мы уже проходили это два века назад, когда крестьян пытались закрепить за землей и превратить в рабов. Тогда не было рядом хранительницы, чтобы сказать, во что это выльется. Мне напомнить Вам уроки истории и хлебный бунт?

— Нет, я...

— Вот и не повторяйте ошибок прошлого. А я переговорю с Хелькасой, чтобы конкуренция была честная, можете не сомневаться. Ваша прибыль в интересах казны, которая получает с нее налоги, не забывайте об этом. Здесь я на Вашей стороне. Но это самое большое, что я могу сделать.

Артелайл честно считала, что без этих денег казна вполне себе обойдется. Особенно учитывая то, как хорошо Аркастеры умели уходить от “лишних” налогов.

— Спасибо и на том, Хранительница.

— Я пришлю Вам, Ренгус, всю детальную информацию о том, что необходимо сделать ближайшие дни. Возможно, придется еще раз встретиться, обсудить детали и согласовать наши действия. Многое пока еще лишь в моих видениях, а не на бумаге. И я жду Ваших предложений.

После обязательного в таких случаях обмена любезностями, Аркастеры ушли, бросив на прощание ненавидящий взгляд на своего ушлого родственничка Керальта. Тот достойно выдержал его и ответил не менее ненавидящим взглядом, считая свой повод для ненависти намного важнее.

— Я могу идти, Хранительница? — осведомился Керальт, стоило двери закрыться.

— Да, Керальт. Спасибо. Но прежде чем уйдешь, не мог бы ты прокомментировать сказанное здесь?

Аристократ пожал плечами и хмыкнул.

— Леннарт удавится за каждую монету. Даже любовницу себе подыскал не столько красивую, сколько неприхотливую, на которую не надо тратиться. Болтушку, правда, жуткую — о ней уже все знают, включая его жену. Если честно — я не знаю, что он будет делать в сложившейся ситуации.

— Шкуру-то он свою ценит? — осведомился Кикарос.

— Колодец его знает. Иногда мне казалось, что жадность в Леннарте сильнее даже здравого смысла. Вам виднее, хранительница. А вот Ренгус осторожен, особенно если учуял угрозу для себя. С Леннарта не слезет, пока тот не исполнит все в точности, чтобы его эта буря не коснулась, но и трижды проверит, не блеф ли то, что ему тут сказали. Ведь это не блеф?

— Если бы это было блефом, стали бы мы на них терять время, да тебя отвлекать? — хмыкнул Кикарос, заговорщически подмигнул аристократу.

— Благодарю, Керальт. Можешь идти.

Керальт вышел, а Артелайл облегченно вздохнула.

— Не люблю врать, — пожала плечами она.

— Странная черта для политика, — улыбнулся коротышка, — но я тебя обрадую, ты не соврала. Ни в одном пункте, чтоб мне в шахту свалиться — кто бы ни распускал слухи о том, что ты ослепла, и не видишь грядущего, теперь заткнется и постарается найти более весомые доказательства, чем пустой треп на базарной площади в полдень. Ты только что доказала обратное.

— Но я же не видела будущего, так?

— То, что рабочие взбунтуются рано или поздно — не надо быть провидцем, чтобы предсказать такое. Мы лишь наглядно показали, что может быть. И Ядовитый был бы идиотом, если бы туда не направил парочку своих людей для разогрева толпы. Как когда-то сказал Женя, еще до всей этой истории с колодцем — “Уж поверьте, на каждую пьяную толпу матросов найдется свой Ленин на броневичке”.

— Потом разъяснишь мне, что эти слова значат, — Артелайл вздохнула,— А те, кого обязательно отправят на острова? Они ведь выбраны случайно, он не может этого не заметить!

Кикарос расплылся в довольной улыбке, словно голодный кот, дорвавшийся до стратегических запасов сметаны.

— А это кое-что, что мне когда-то рассказал Женя еще до всего... этого. Он этим нагло пользовался не раз, потому про него и говорили, что видит будущее как хранительница. Насколько я его понял, если ты знаешь что-то, ты будешь склонна подсознательно искать тому подтверждения, а не опровержения. Так устроен человек. Женя называл это “самоисполняющиеся пророчества”. Вот ты сейчас сказала Аркастеру факт, и он сам же найдет ему подтверждение, вот увидишь. В каждой мелочи он будет искать подтверждение факту, что уехали сильные люди, которые могли повести за собой толпу. И именно поэтому, едва мы узнали, что кто-то распустил этот слух про то, что ты ослепла — нам потребовалось его задавить в зародыше. Более того, в тот список я лично умудрился выбрать тех, кто больше всего хотел бы уехать. Ну, сама понимаешь, переселять кого-то из королевства по принуждению, все дела. Все будет выглядеть, как если бы рабочим предложили шанс, и они согласились.

— Но хватит ли этого?

— Надеюсь, что хватит. Потом мы что-нибудь еще придумаем. Не беспокойся, Артелайл. Скажи мне лучше, как твои сны?

— Ничего ясного так и не было, только опять огонь и крики “палач”, — вздохнула хранительница, — я даже не знаю, есть ли в них какое-то предсказание или это просто сказывается усталость за последние месяцы.

— Женя сейчас с этим разбирается, скоро мы узнаем подробности. У нас и без палача тут проблем хватает.

— Спасибо, Кикарос.

* * *

Леннарт и Ренгус вышли из дворца и медленно шли по площади, в сторону ждущих их карет. Леннарт был несказанно рад избавиться от непривычного браслета. Небо над городом все еще оккупировали плотные облака, скрывающие солнце. Это заставляло черную брусчатку площади казаться на удивление зловещей. Цепь, торчащая из колодца в центре и медленно вращающаяся спиралью, казалась готовой к броску змеей.

— Ренгус, ты же говорил что хранительница… — нарушил молчание Леннарт.

Молчание его напрягало, особенно молчание Ренгуса.

— Мне тоже могут врать, Леннарт. И я тоже могу на это купиться. Твоя задача — не допустить этого — он указал на листы с набросками, которые сделала Артелайл.

— Я сожгу их.

— Не стоит, Леннарт. Они тебе будут напоминать, что думать надо головой, а не тем, что у тебя находится ниже спины.

— Хранительница ведь…

— Разумеется Артелайл наговорит тебе список благих дел, который будет достоин жрицы. За это чернь ее и любит.

— То есть мне не стоит делать то, что она говорит?

Они подошли к карете Ренгуса и тот резко открыл дверь, напугав кучера.

— Тебя в детстве в колодец головой вниз бросали, Леннарт? Разумеется делать все, как сказали. Но без фанатизма. Необходимый минимум. И по всем вопросам советоваться со мной. Вот.

— Что это?

— Игрушка с дальних островов. Купил у коротышек, которые недавно открыли лавку в городе. Благодаря этой штуке можно разговаривать и видеть того, с кем ты говоришь, даже если ты на другом конце страны. Обошелся мне в целое состояние, но тут уж ничего не могу поделать.

— А эти… У меня все Лильди выпрашивала такую. Это же как волшебные зеркала окторана.

— Да, только откуда-то с запада, и то, что через них обсуждается, не подслушать. С зеркалами это делалось просто. А эти штуки за какие-то полмесяца стали такими модными… Моя Матильда и Нири Алдавис вообще подрались из-за последней, что оставалась в лавке. Теперь смотрит в эту стекляшку, словно видит там будущее. Но что интересует нас, так это то, что разговор по этой штуке никто не сможет подслушать…

— Очень удобно.

— Именно. А теперь мне пора, Леннарт.

— Спасибо за поддержку, Ренгус.

— Спасибо не звенит, — мрачно хмыкнул Леннарт и нырнул в ждущую его карету, — стоимость стекляшки вернешь в следующий раз.

Леннарт зло посмотрел на коробку, в которой крылся подарок Ренгуса, и пошел в сторону к своей карете.

* * *

Огромные створки украшенных позолотой ворот бесшумно отворились на хорошо смазанных петлях, впуская Женекерса из темноты пещер в светлое помещение. Пещеры пронизывали гору целым лабиринтом, в котором пришлось даже немного поплутать.

Здесь было тепло, несмотря на огромные окна, из которых открывался завораживающий простых смертных вид. Еще одна лестница, покрытая цветастым южным ковром, раздваивалась у запертой двери, ведущей во внутренние помещения и, разворачиваясь, вела на второй этаж. Там, на полках закрытых стеклом, у горящего камина все так же, как и четыре сотни лет назад лежал древний позолоченный шлем, скорее всего, какой-то трофей хозяина этих мест. Рядом с ними были несколько диковинных и жутко неудобных, по оценке Женекерса клинков, пара каких-то уродливых черепов, размером с кулак... С тех пор ничего не изменилось.

— Тебя давно не было, — раздался спокойный голос.

— Здравствуй, Шарвин. Шендар дома?

Шарвин была призраком. Таким, каким их описывают в сказках, по всему побережью. То становилась видимой, то теряла все цвета, бледнела и исчезала совсем. Но когда она того хотела... Она становилась не только полностью видимой, но и осязаемой. Она все так же была облачена в просторное белое платье, густые каштановые волосы ниспадали вниз почти до пояса. Наверное, ее можно было назвать красивой, по человеческим меркам.

На вид ей можно было бы дать максимум двадцать семь, не больше. Но вот только свидетельства, которые нашел Евклид говорят, что она была с Шендаром еще тогда, когда он только обустраивал свое жилище и путешествовал. Сколько же ей на самом деле лет было тайной, но она точно была старше его. И Виллама. И даже Ланны.

— Конечно. Работает. А пока, не составишь ли компанию — девушка указала на два кресла у камина и стоящие на столике фигуры.

— Разумеется.

— За эти годы я стала играть намного лучше, хотя, признаюсь, здесь тяжело найти достойного противника. Чай?

— Буду благодарен.

Шарвин растворилась, чтобы спустя несколько секунд зайти в комнату с чашкой ароматного южного чая и свежей выпечкой, мигом наполнившей своим ароматом небольшую комнату. Пожалуй, этого Женекерсу не хватало больше всего. Возможности порадоваться таким мелочам, как теплому чаю после холода, аромату выпечки, пению птиц... В конце концов, даже женской красоте, пускай оная и представлена призраком. Впрочем, не хватало ли? Должно было бы не хватать.

Эту игру придумали здесь давно, и во многом она напоминает шахматы. Разве что вместо клеток тут восьмиугольники и поле тут немного больше. Фигур тоже прибавилось, да и правила были сложнее. На юге монахи нескольких религиозных орденов используют ее, чтобы развивать в себе терпение. Если играть по всем правилам — партия может растягиваться на месяцы. Простые люди обычно предпочитают упрощенный вариант игры, где меньше фигур и проще правила.

— Упрощенный вариант?

— Разумеется, — улыбнулась Шарвин, — я не думаю, что у тебя есть время до нового года, хотя признаюсь, это было бы очень интересно.

Последний раз, когда он играл в эту игру с Шарвин, он просчитывал каждое движение на три шага вперед, и это была ничья. Будет разумно начать с этого значения.

— Я слышала о твоем пленении. Сожалею, об Илейн.

— Что было, то было, Шарвин. Илейн сделала правильно, ей было видней.

— Ты не обиделся на нее?

— Я этого не умею делать. А мои правила запрещают мне это.

Партия закончилась в пользу Шарвин, и для следующей партии Женекерс решил просчитывать ходы на четыре шага вперед. Из-за количества фигур и сложности игры это добавило лишнюю секунду, которую ему приходилось раздумывать над своим ходом. Но все равно, со стороны казалось, что он делает ход сразу, без малейших раздумий. А вот Шарвин, напротив, думала над каждым ходом иногда по несколько минут, просчитывая комбинации.

— Неужели даже любовь для тебя… правило?

— А что делать, когда больше ничего нет? Только воспоминания, по которым ты придумал себе правила?

— Не знаю, — честно произнесла Шарвин, и до конца партии не проронила ни слова.

Эта партия закончилась в ничью. И от неминуемого поражения, Шарвин спас только появившийся в дверях Шендар.

Все так же в черной с золотым мантии, с идеальной тонкой завивающейся черной бороденкой, густыми бровями, едва ли не сливающимися в одну линию, и все так же ни единого седого волоса. Прямо классический южанин, только что с торжественного приема.

— Женекерс. Не ожидал. Рад встрече.

— Взаимно. Я тоже, по правде говоря, не совсем был уверен, что застану Вас здесь.

— Да, куда я денусь.

— Вода из реки забвения. Из самых ее верховий, — Женекерс поставил на стол небольшой стеклянный сосуд.

— Спустя четыре сотни лет это для тебя все еще актуально? — удивился Шендар, прищурив глаз.

— Да. Хотя, признаюсь, я пришел к тебе несколько по другой причине.

— Надеюсь, ты помнишь наш уговор? Я знаю, что в Королевстве сейчас проблемы и не намерен влезать в них, как бы ты не просил, или даже хранительница.

— “Не задавай вопросов и не услышишь в ответ лжи”, — процитировал слова, сказанные когда-то Шендаром, Женекерс, — вполне помню. Ровно, как и то, что ты сам определяешь, на что именно этот уговор распространяется. Услышу ли я ложь от тебя, если спрошу про того, кого в древних книгах именуют как Палач Юга?

— Он сгинул много лет назад. Зачем тебе эта древняя история, давно покрывшаяся пылью? — насторожился Шендар.

— Видимо не сгинул, раз хранительница увидела его возвращение, — возразил Женекерс, — у меня есть основания полагать, что тот, кого мы называем Лорд Яда, приложил к этому руку. Или еще только приложит.

— Женекерс, я же сказал, что не буду влезать в дрязги Королевства.

— Я этого не прошу. Мне хватит только информации о том, где найти этого палача, чтобы убедиться, что он не выскочит в самый неудобный для нас момент, как черт из табакерки?

— Как что? — не понял Шендар, услышав незнакомый речевой оборот, — ладно, не суть. Он не может выскочить, Женекерс. Хранительница ошиблась. Даже я знаю, что по королевству ползут слухи о том, что ее дар уже не тот, что прежде.

У Женекерса никогда раньше не получалось диалога с Шендаром. Слишком многое было в интонации, выражении лица, глазах. Все то, что Женекерс упускал, и что было для Шендара так важно. Что ж, в этот раз маг приготовился к разговору намного более основательно, чем прошлый раз.

— Мы серьезно работаем над тем, чтобы существенно укоротить язык тем, кто это болтает. В идеале — до уровня шеи, — Женекерс выдавил из себя плотоядную ухмылку, — И все же, Шендар, мне интересен палач.

— Хорошо. Допустим на мгновение, что палач восстанет из мертвых. Я думаю, у тебя есть свои источники, дающие тебе основания полагать, что я с ним сталкивался когда-то. Не буду их оспаривать. Палач не будет подчиняться никому и никогда. Это то, в чем я точно уверен.

— А я не совсем уверен в том, что Ядовитый знает об этом. И он вполне может выпустить это зло при малейшем шансе. Шендар, позволь я тебе просто покажу расклад сил. Я не прошу тебя вмешиваться, у меня более чем хватает своих сил.

— Я всегда рад новой информации. Но не жди от меня советов.

Женекерс извлек из сумки прямоугольный кусок стекла, размером с поднос и отодвинув недопитый чай в сторону положил его на стол. Поверхность ожила и по воле мага показала карту континента, выделив жирной линией границы королевства.

— Я просто перечислю тех, кто сейчас перешел на сторону Ядовитого, — произнес Женекерс, хрустнув пальцами рук, — приступим. Начнем с кроу, которые не в меру зашевелились. Уже даже бульварная пресса пишет о том, что некоторые кланы прибавили в силе, и скоро пойдут войной на жителей поверхности.

Иллюстрируя слова Женекерса, на карте появились красные точки — вероятные места выхода кроу на поверхность.

— Лисоухие тоже зашевелились. Нападения на деревни прекратились, но вот количество их разведывательных отрядов возросло многократно. У меня есть надежная информация, что они продались Ядовитому с потрохами.

На карте вспыхнула красная стрелка от лесов лисоухих к границам королевства — предполагаемое направление основного удара.

— Пираты. Лорд Блард, демиург-покровитель пиратов, объединил разрозненные отряды пиратов на западе. Жемчужные острова последние годы вообще жили в страхе, да и сейчас дела не лучше. У меня есть серьезные основания полагать, что они планируют нападение и получают приказы от Ядовитого. Его единственный противник, также демиург-покровитель пиратов, но несколько другого пошиба, Капитан Джаск. И он пока держится в стороне, но он явно нынче не в фаворе, и его люди стараются не переходить дорогу Бларду.

Еще одна стрелка уперлась в королевство с запада.

— Север королевства. Мануфактуры. Рабочие были не слишком довольны условиями труда, кое-кто хочет на этом сыграть. Вместе с этим северные баронства собирают дружину. Хотя они заверяют, что готовятся к отражению потенциальной атаки кроу, у некоторых есть основания полагать, что они просто примкнут к тому, кто будет одерживать верх, чтобы выйти сухим из воды.

Еще одна красная стрелка с севера.

— Наемники. Элитные, псы южных берегов, обычное отребье и просто бандиты. Около восемнадцати отрядов псов, и около сотни всех остальных. Это только то, что я отслеживаю. Часть рассредоточены по королевству, часть расположились восточнее Шелкотрава. Хорошо вооружены тем, что под видом списания уходило из армии годами. Принимают приказы от Ядовитого.

Карта расцвела красными точками, словно розовый куст.

— Это если кратко. По понятным причинам, я немного обобщил и изменил данные, чтобы не выдавать некоторой стратегически важной информации. Я не имею права раскрывать сейчас все карты детально, даже тебе. Как видишь, юг это единственное место, куда не приходится практически удара. Ядовитый не хочет просто убить хранительницу. Он хочет видеть королевство в огне.

— И ты считаешь, что удар с юга нанесет палач.

— Да, Шендар. Я сейчас отрабатываю все варианты. Даже самые безумные, колодец подери, варианты, — Женекерс стукнул кулаком по столу, — Я не прошу тебя вмешиваться, у меня хватит своих сил еще не на одну войну. Единственное что мне надо знать — с чем я столкнусь. Кем бы ни был палач, у него будут серьезные проблемы, когда он встретится со мной. За эти годы у меня накопилось много сюрпризов. Но эта информация сможет сохранить жизни людей, простых людей. Как и любая информация. А жертвы будут. Они уже есть, и их число растет каждый день. До сих пор мы даже не знаем, что заставляет кровь простых людей синеть, превращаясь в яд, вопреки даже здравому смыслу. Хочу я того, или нет — для меня жертвы это всего лишь числа. Статистика, не более. Но эта статистика, где за каждой цифрой — это чьи-то родные, близкие, дети оставшиеся сиротами и искалеченные судьбы. В отличие от меня, Шендар, ты это должен чувствовать!

Шарвин задумчиво перевела ошарашенный взгляд с Женекерса на Шендара. По ней было видно, что она этого не ожидала от мага, который не должен был чувствовать ничего. Шендар же молчал.

— У меня нет повода не верить тебе, Женекерс. Будь по-твоему. Но в обмен на эту информацию я потребую много. И информация — это самое меньшее.

— Что именно?

— Всего, что тебе известно о том, что сейчас происходит в королевстве. Без каких либо ограничений. Полное доверие. Если дело идет о палаче, то я должен знать все от и до.

— Принято, — кивнул Женекерс.

Даже если случится невозможное и за всем этим вдруг стоит Шендар, Евклид сможет это обнаружить крайне быстро. Все действия противника анализируются круглые сутки.

— Палач. Он же Великий Палач Юга. Смертный, что стал сильнее иных... демиургов, как ты называешь подобных тебе. Это долгая история. И так как я был ее непосредственным свидетелем, я расскажу все что знаю. Его на самом деле звали Нишиил, он был учеником алхимиков. У него было трудное детство, хотя кто может похвастаться здесь легким детством? Он искал силы, а каких-то принципов у него не было. Учился он посредственно, но его туповатость с лихвой компенсировало его желание силы и власти. Закончилось его ученичество печально, когда он убил одну из учениц, с которой вместе учился. Убил, надругался, а тело использовал в своих экспериментах, надеясь продлить собственную жизнь. За это его приговорили к смертной казни. Алхимиков на юге растворяли, считая, что они недостойны погребального костра. Так было и с ним. Перед смертью, он обещал вернуться и что весь Юг содрогнется. Так, он умер в первый раз. До меня дошла весть об этом событии, и я был на его казни. Видел, как он медленно растворяется в небольшой чаше с алхимической кислотой, словно погружаясь в нее. Он кричал от боли, как обычный человек, едва не сходил с ума, но... он искренне верил в то, что вернется, и это давало ему силы. Тогда этому не придали значения. А когда же он вернулся, это было поздно делать. И я не знаю, откуда он взял новую силу, и кто его вернул.

— Как он мог вернуться?

— Этого я не знаю. И я до конца не уверен в том, что тот, кто вернулся, и тот, кого казнили — одно лицо.

— То есть?

— По возвращении его силы возросли, и если раньше это была лишь тлеющая немного ярче других искорка, то теперь его огонь был подобен огню иного демиурга, если не ярче. Поверь мне, я это вижу. Это увидела и хранительница, но слишком поздно. Он действовал ловко, очень быстро и дерзко. К тому моменту, как мы спохватились — он уже успел уничтожить короля кентавров, найти что-то в его сокровищнице, и стать еще опаснее. Его убивали еще три раза. Первый раз, когда он мстил палачам, алхимики взорвали его вместе с собой. Второй раз его сразил Динимиус, король кентавров, своим копьем. Но слишком поздно отвернулся и, воскреснув, тот убил его, обращая степи кентавров в пустыню, что со временем стала частью царства Гвивеллы. Наконец, один раз уничтожили его уже мы. Почти дважды. На его шее был амулет, который пылал для меня ярким огнем. Мы хотели заполучить его, но не вышло. Он был в форме веточки какого-то растения, которое мне неведомо. На этой веточке оставался один последний лист из трех. И когда он вновь ожил, этого листочка не стало. Мы преследовали его, до самих огненных гор, где он приготовил себе гробницу. Обескровленный столкновениями с нами, он спрятался там и запечатал ее, оставив нам на прощание страх.

— Страх?

— Да. Похоже, что он строил эту гробницу давно, и все его действия на Юге — лишь отвлекали нас от того, что происходило в тени. Там где текут огненные реки и рождается новая земля, он смог найти особое место этого мира, которое питает его и собирает для него силы. Рано или поздно, когда капля за каплей он соберет достаточно, он оживет. И вот тогда...

— Почему ее не вскрыли?

— Он неплохо защитил ее от чужих глаз, укрыв где-то в труднодоступном месте. Но что самое неприятное, гробница защищена какой-то магией, которую я раньше никогда не видел. Она пьет силы тех, кто подходит к ней, чтобы отдать хозяину. Ничто живое не может ступить туда. Если ты рискнешь туда зайти, то ты лишишься жизни быстрее, чем дойдешь до середины наполненного ловушками лабиринта. А он, скорее всего, проснется раньше срока.

— А если уничтожить ее? Обстрелять из артиллерии, или пробить ход к ее центру и взорвать ее содержимое вместе с ловушками, чтобы камня на камне не осталось?

— Он предусмотрел это. Если нарушить целостность гробницы пока он спит, произойдет настоящий катаклизм, половины южного побережья не станет, включая восемь самых крупных городов юга. Нишиил позаботился о том, чтобы расстаться с последним подобием жизни как можно дороже, и дал нам об этом знать, позволив жить нескольким людям из тех, кто работали над гробницей.

— Что ты можешь сказать о тех местах? Выживут ли там мои создания?

— Я знаю о свойствах этого места лишь со слов тех, кто работал над ней. После стройки таких осталось в живых немного, еще меньше сохранили рассудок. Могу только предположить, что там слезы пустыни крайне быстро растеряют свои чудодейственные свойства. Мне самому очень опасно находиться там, даже опаснее чем тебе. Точного местоположения никто так и не знает. Комплекс огромен, построен на руинах древнего поселения. Кроме Нишиила его планировки никто не знает. Икхам, пока был жив, пытался собственноручно изучить этот регион сверху, но вблизи огненных гор даже его камни теряли быстро свою нетяжесть и он оказался бессилен. Два раза чуть ли не погиб, после чего бросил попытки.

— И что решил ты?

— Копить силы, и когда Нишиил выйдет из своей гробницы — я узнаю об этом первым и встречу его. А до тех пор — не пускать к нему никого, кто в поисках славы или сокровищ сунется туда. Мои слуги следят за искателями приключений, в городах окрест, и стараются не пускать их туда, по мере возможности. Нишиил успел разбросать по миру свидетельства о несметных богатсвах, скрывающихся там и дураков за эти века хватало. Это самое большое, что я мог сделать.

— Ладно, к гробнице мы вернемся немного позже, а пока… Скажи, Шендар, тебе знаком этот символ?

Прикосновение к экрану и на экране появился карандашный набросок. Три лепестка странного растения, растущего из небольшой сферы в центре, в которой было проделано отверстие для цепочки.

— Амулет Нишиила! — воскликнул Шендар, едва взглянул на рисунок, — откуда он у тебя?

Женекерс предпочел не говорить, что именно этот амулет видела в своем видении на его шее Артелайл и именно по его просьбе сделала этот набросок. Ему требовалось проверить гипотезу, и теперь, спустя долгие месяцы картина начала складываться воедино.

— Не амулет, а лишь его рисунок. Нишиил был не единственным, кто восстал из мертвых, обладая огромной силой. Одним из таких людей был Фрикрих, глава Окторана. Его убивали четыре раза, прежде чем он окончательно сгинул. Если ты говорил, что еще Икхам пытался подобраться к грабнице палача, то я думал что ты в курсе того, что произошло в те далекие годы.

— Мы с Икхамом к тому времени не очень ладили, — печально вздохнул Шендар, — он был категорически против того, что я не вмешиваюсь в дела мира и предпочитаю ждать возвращения Палача.

— И пока ты ждал, в этом мире появился второй палач, который едва не уничтожил королевство.

— Расскажи мне все, что ты знаешь о Фрикрихе, и что заставило тебя думать, что он был таким же, как и Нишиил.

Женкерс кивнул и терпеливо, не упуская деталей, рассказал то, что видела близ руин Окторана Янтарная. Он не упомянул о том, как именно Янтарная увидела этот амулет, но при этом построил рассказ так, что собеседник легко мог домыслить недостающие фрагменты.

Шендар слушал не перебивая. Если бы Женекерс мог это видеть, он бы заметил неподдельный интерес на лице собеседника. Маска ушедшего от мирских дел старца куда-то внезапно испарилась, словно ее никогда и не было.

Когда Женекерс закончил рассказ, Шендар задумчиво потер виски, после чего медленно произнес.

— Все сходится, что меня, мягко говоря, беспокоит. Должно быть Икхам посчитал, что справится с угрозой сам. Старый гордец даже не сказал мне…

Женекерс же каснулся экрана и произнес.

— Евклид.

— Да, Женекерс.

— У нас есть какие-нибудь упоминания места под названием Хар-Тарлун в нашей библиотеке?

— Ноль совпадений.

— Ожидаемо. Книга теней?

— Так называли, в том числе, и "походный заклинанник некромантов", и серию популярных женских романов Леди Тавариль. Одно время так называли журнал, куда записывали в Белопесоченске имена тех, кого отправляли на казнь... Всего семь тысяч восемьсот тридцать одно совпадение.

— И ни одного из них хотя бы отдаленно похожего на то, что мы ищем, закончил за Евклида фразу Женекерс. Хранительница хорошо вычистила все исторические свидетельства.

В то, что только обладающая даром предвидения хранительница сможет уничтожить все упоминания о неком месте из всех библиотек как минимум королевства Женекерс не сомневался. Люди бы пропустили хоть что-то. Мелкую деталь, упоминание вскользь... То, что найти человеку было бы практически не возможно, только случайно, и что Евклид мог найти за доли секунды, сложить с другими крупицами информации и докопаться до истины. И только жившая еще в те времена, когда нога Женекерса еще не ступала по земле этого мира, хранительница могла уничтожить саму возможность откопать хоть что-то.

— Я точно знаю, что Хар-Тарлун было одним из тех мест, что искал Нишиил. Еще я знаю, из тех книг, что прочитал в древности, что так называли то самое место, где согласно легенде Иллюна изгнала из этих мест первозданный огонь, сделав эту землю пригодной для жизни. Но это, боюсь, единственное, что я знаю.

— Хоть что-то. А эта книга теней?

— У меня есть гипотеза. Тот ритуал, что провернул Нишиил над бедняжкой, которую убил. Он казался для любого алхимика бессмысленным, но в то же время был удивительно сложный, и полагался… Как бы это лучше объяснить… На законы и правила ремесла алхимии, о которых Нишиил не мог знать в принципе, которые были сформулированы годами позже этих событий. Откуда-то он должен был почерпнуть это знание? Возможно, в книге содержится тайна того, как… получить такую силу. Неудивительно, что хранительница приложила все усилия, чтобы это знание было потеряно после падения Окторана. Женекерс, Нишиил был не самым приятным человеком, но человеком. Любил, ненавидел, мечтал. Книга, если это была книга, превратила его в безумного убийцу, для которого человеческая жизнь не значила ничего. Он стал монстром, который упивался смертью и пытками.

— Фрикрих, с другой стороны, если верить книгам, не был похож на безумца, — заметил Женекерс, — Вел достаточно жесткую и хитрую политику, заставив фактически небольшое государство пропитаться ненавистью к королевству.

— Нишиил не был глупцом. Ему противостояла хранительница, элитные наемники, известные как псы южных берегов, восемь правителей южных земель, кентавры и одной Иллюне ведомо, сколько одиночек, кого он оставил без родных или близких. Позже его выслеживали даже эйвэ, такие полулюди, полу-птицы. Их уже тогда мало было, позже они сгинули совсем.

— Что же была у него за армия?

— Все алхимики после обучения приносят клятву и вместе со знаниями получают татуировку. Знак первого человека, научившего людей этому ремеслу. Но эта же татуировка когда-то имела силу подчинять носителей воле учителя. Так, когда он был жив, он контролировал, чтобы дарованные им людям знания не были использованы во зло. Когда он вернулся, в нем были силы Рексена Великого, самого первого алхимика. И татуировки всех алхимиков Юга заставили их перейти на его сторону против их воли. И только когда он похоронил себя — к его слугам вернулась свобода воли.

— Любопытно.

— Он заставил своих, когда-то учителей, кто еще был жив к тому времени, самостоятельно растворить себя, как когда-то растворили его... Это был зверь, который купался в крови и стоил жизни тысячам. Когда Нишиил запер себя в гробнице, многие из тех, кто ему подчинялся, совершили самоубийство, не в силах жить с тем, что они творили собственными руками по его приказу. После этого еще целых два века ремесло было в упадке, а простые люди сторонились тех, на чьем запястье была татуировка алхимика.

Женекерс задумался на секунду, позволяя Нишиилу подняться в его личном рейтинге опасных и враждебных существ и занять вторую позицию после Ядовитого. Потенциальный союз этих двух был крайне опасен. Не только для Артелайл, но и для Женекерса самого. Если тот может подчинить себе всех, кто носит татуировку алхимика — это чревато проблемами с поставками сырья, необходимого для его армии. Евклид моментально получил приказ сделать дополнительные закупки сырья у алхимиков, на случай, а сам вернулся к разговору с Шендаром, который продолжал рассказ.

— Но было и еще кое-что. Я вижу мир немного иначе, чем многие, хоть я и, как ты называешь таких существ, не демиург — Шендар вздохнул, — для меня каждый человек, это огонек пламени. Так вот, пламя Нишиила было неестественным. Как если бы черным пламенем горел уже давно сгоревший пепел. Иначе, то, что я видел, я не могу описать.

— Я понял, — сказал Женекерс, делая еще одну мысленную отметку, — Один только момент. Ты ведь алхимик, почему тебя миновала участь стать рабом Палача?

— Я не был никогда в школе алхимиков, хотя и имею дар к этому ремеслу, и, соответственно, никогда не получал татуировки, — Шендар продемонстрировал пустующее запястье, где должна была находиться татуировка, — Юношеская бунтарская суть, не давшая мне подчиниться общим правилам, в итоге спасла мне жизнь спустя долгие годы.

— Извини, что отклоняюсь от темы, но все же… Как ты видишь мир?

— Этот вопрос, на который я бы очень не хотел отвечать, Женекерс… Но учитывая, все, что сегодня было здесь сказано… извини если буду говорить излишне образно. Я вижу огни. Тысячи небольших огней. Большинство лишь маленькие искорки, в чьей власти лишь найти свою небольшую искорку и вместе с ней дать жизнь нескольким новым огням, прежде чем навсегда угаснуть. Но есть некоторые из них, что тлеют на большем кусочке дерева, чем остальные. Их видит Хранительница, и тогда в Сантарине из них раздувают пламя. Они светят ярче, горят дольше. И наконец... Ты. И подобные тебе. Огромные костры, зажженные неведомым костровым, которые пылают тысячелетия. Зажигает ли их кто, или они вспыхивают сами? И как могут они разгораться из таких обычных на вид искорок? Я не знаю. Но каждый из этих костров согревает свой народ, дает жизнь многим искоркам, а те, в благодарность, хранят костер, своим теплом, не давая ему угаснуть. Но у всего одна судьба. Я удовлетворил твое любопытство?

— Да, благодарю.

— Твой эликсир, — Шендар поставил на стол небольшую колбу из алхимического стела, в которой плескалась прозрачная жидкость.

Шендар умудрился приготовить сложнейший эликсир, который не мог сделать ни один алхимик кроме него, незаметно, пока вел достаточно напряженный разговор с Женекерсом. Более того, он умудрился сделать это незаметно для самого Женекерса. Оставалось лишь подивиться тому, как Шендар управлялся с эликсирами.

Женекерс взял пузырек с зельем в карман и кивнул.

— Благодарю, Рексен.

Ответом Женекерсу был дружный смех Шендара и Шарвин.

— Хорошая попытка, но ты льстишь мне, Женекерс. Я не Рексен Великий и мне далеко до высот первого алхимика, — после, отсмеявшись, Шендар продолжил, — я дам тебе два предостережения, пустынный маг. Первое, помни. Каждый костер, должен быть окружен своими искорками, своим народом. Без них, он быстро угаснет. В тебе пылают остатки двух других костров, но это не значит, что пламя будет гореть долго. И я не знаю, как это угасание скажется на тебе.

— А второе?

— Будь осторожен с эликсиром. Он как вода, способен пригасить пламя любого демиурга на некоторое время. Но не если ты не рассчитаешь дозу — погаснешь навсегда. Начни с одной единственной капли. И я не могу предсказать до конца последствий, потому серьезно подумай, хочешь ли ты этого. Одной капли хватит на несколько дней, не меньше. И старайся не пользоваться им часто.

Женекерс поблагодарил Шендара и покинул его дом. Ему предстоял далекий путь через полстраны, и еще множество дел, которые не требовали отлагательства. Но главное, что теперь он точно знал, кто будет новым врагом, которого Ядовитый собирается ввести в игру.

— Спасибо за помощь в переговорах, — произнес он в пустоту.

— Всегда пожалуйста, старина. Этого тебе хватит чтобы разобраться с Палачом?

— Должно хватить. Ты уверен, что хочешь это сделать?

— Да, я завтра уже еду к кроу. Пожелай мне удачи.

— Удачи.

* * *

Весь лагерь стоял на ушах. То, что сейчас видел Эд, казалось безумием. Но прибывшие откуда-то с востока люди были реальны. Это была настоящая армия. Зеленокожие, мускулистые, вооруженные на вид примитивным оружием жители дальних островов на востоке, а вместе с ними наемники южане. Смуглые, вооруженные все как один кривыми мечами и скверным характером. И еще все говорили о том, что скоро должны прибыть пираты, которые шли вверх по течению реки.

Одному только королю ведомо, что он задумал и кого опасался, что всю степь накрыл плотной завесой молочного тумана, липкие щупальца которого приходилось поддерживать девяти новоиспеченным некромантам.

Впрочем, зеленокожие по мнению Эда были не такими уж и плохими. По крайней мере они все очень уважительно относились к некромантам, готовые исполнять любые их прихоти. А женщины их были не такими уж и страшными, даже вполне себе нежными… Ну, это если на морду их не смотреть клыкастую, конечно. Ну и в глаза тоже лучше не смотреть, уж больно краснющие.

Но что поразило Эда до глубины души, так это то, что что сейчас наконец-то была озвучена их цель. Шелкотрав. Армия собиралась штурмовать Шелкотрав, единственную крепость королевства, где стены носили не только декоративный характер. Сначала эта новость ипугала Эда, так как он не представлял, как можно взять столь хорошо защищенную крепость. Но потом, увидев численность подошедших войск, он поверил. Эд вообще никогда не видел столько людей в одном месте.

Глава 13

Эта эпоха жизни нашего мира больше всего запомнилась историкам чередой, зачастую, странных политических решений практически всех государств континента, которые принимались с умопомрачительной скоростью. О причинах многих из них, по сей день, историки могут только догадываться. Ровно так же остается и великой тайной, как дурные вести успели так быстро дойти до лиц, могущих ситуацию исправить. Однако теперь, смотря на эти события сквозь призму времени, мы невольно понимаем, что это кровавое время могло унести в разы больше жизней, стоило хоть одному из музыкантов в этом великом оркестре политики упустить свой момент или сыграть не ту ноту.

“Новейшая история Центрального Королевства, том 9”

“Лучше бы чувства не возвращались — такая беспросветная навалилась безысходность, но что ж поделаешь.”

Джеймс Боливар Ди-Гриз

Когда за Женекерсом захлопнулась дверь, Шарвин, поежившись, опустилась в кресло.

— Он не изменился. И у меня, как и прежде, от него мурашки по коже.

— Его речь была весьма странной. Для человека, который ничего не чувствует.

— И это было еще страшнее, Шендар. Это как если бы, когда уже ничего не остается, он полез куда-то в глубину, в дальние подземелья своего сознания, выволок оттуда забитого, израненого человека… Нет, скорее даже куски того, что когда-то было человеком. И заставил их произнести эти слова, а после швырнул опять куда-то в темноту и небытие.

— Опять обыграл тебя? — резко сменил тему Шендар.

— Нет. Я его. Один раз. Он просто... Словно увеличивал сложность игры для меня, даже не задумываясь. Я...

—Тебе его не обыграть в эту игру. И мне тоже. Такая игра — это то, что он делает лучше всего. Это его природа, которую нам не понять с тобой до конца никогда.

— Он и вправду может уничтожить нас? — спросила Шарвин, глядя прямо в глаза своего спутника.

— Если захочет. Он вобрал в себя силу Гвивеллы, вобрал часть сил того короля варваров, которому срубил голову четыре сотни лет назад. Древнее правило — победитель получает часть сил побежденного, о котором многие давно забыли. Но у него так и нет своего народа.

— А эти... механизмы?

— Они лишь песок пустыни. И металл. В них нет, не было, и не будет ничего человеческого. В них не горит даже намека на искру жизни.

— Сколько у него времени?

— Я не знаю. Я думаю, он и сам думает над этим вопросом, — печально произнес Шендар, — хотя сейчас у него есть более срочные дела, чем думать о высоком.

— Ты не стал поднимать вопрос того, чтобы он дал нам возможность взглянуть на храм, что он прячет в пустыне?

— Нет смысла. Пока он в руках Женекерса, Палач туда не сможет сунуть нос, даже если очень захочет. Слезы пустыни — это кровь для созданий Женекерса и он будет его охранять, ведь это его самая великая драгоценность. Палачу не останется ничего, кроме как попытаться его шантажировать, с этим у него будут понятные проблемы. Большего нам и не надо пока. К тому же, мы с тобой не знаем, как он подействует на нас. Гвивелла не даром не подпускала нас даже близко к нему. И я по сей день думаю, что она знала намного больше, чем говорила.

Шендар неторопливо налил в чашку уже успевшего настояться и остыть за время разговоров травяного отвара и неторопливо пригубил терпкий напиток из южных трав, думая о чем-то своем.

— Ты уверен, спустя столько лет… Что то, что ты видел тогда.

— Уверен, Шарвин. Когда я увидел Палача впервые, я не мог спутать его противоестественный огонь ни с чем. Именно так для меня издалека выглядел ореол пламени, что окружал храм Гвивеллы. Я видел его лишь издалека, мельком, но не спутаю этот огонь ни с чем иным. Противоестественный, неживой, словно это горит давно сгоревший пепел …

* * *

Темноту этих подземелий уже давно не нарушали никакие звуки. Несмотря на то, что совсем недалеко отсюда находятся действующие вулканы, в, иные времена, добрасывающие до расположенных намного выше пустошей свой пепел, земля здесь на удивление стабильна и не сотрясалась ни разу.

Когда-то это была часть древнего и прекрасного города, засыпанного в одночасье вулканическим пеплом так, что не стало видно даже крыш домов. Люди, если и кто и выжил после катастрофы, то давно ушли отсюда, оставляя погребенными где-то внизу свое наследие. Это было в те давние времена, о которых не осталось и следа в хрониках, и даже название города никому не было теперь известно.

И именно здесь тот, кого историки юга называют не иначе как Палач и создал свою гробницу, которая по сей день должна была хранить его останки. Подвластные ему люди вели долгие раскопки, прежде чем наткнулись на то, что осталось от древнего города. Великие мастера, что вынуждены были служить одному из самых кровавых тиранов, которых только знал этот мир, совершили титанический труд, обратив сокрытые в недрах земли здания и улицы в подземный лабиринт, наполненный древними и коварными ловушками.

В эти земли давно уже не ступала нога не то, что живого человека, тут не ютилось даже крыс, мокриц и прочих существ, любящих темноту помещений. Чары, наложенные неведомым образом на эту гробницу, выпивали из живых существ жизнь, лишали зачарованные предметы силы, и даже такие демиургу вроде Женекерса или Ланны здесь пришлось бы тяжко. Даже слезы пустыни теряли здесь свою чудодейственную силу.

Единственные обитатели этих мест — черные тараканы, которых на юге называют не иначе как “сажа алхимиков”. Они впервые появились на юге в канализации, куда алхимики сливали неудавшиеся эликсиры. Кроме жуткой живучести, практически полной неуязвимости к любым ядам и эликсирам, ну и, конечно, невероятной плодовитости, они ничем не отличались от своих сородичей, даже не сильно кусались. И хотя здесь давно не было пролито ни капли эликсиров, эти существа еще помнили дни, когда в этих стенах подвластные Палачу алхимики творили и использовали мощнейшие эликсиры ведрами.

Но сейчас у этих тараканов появился совершенно иной сосед, который приполз откуда-то со стороны входа в гробницу. Он так же походил на таракана, если не брать в расчет окрас, но в отличие от своих медлительных и оголодавших сородичей удивительно резко перебирал тончайшими лапками, легко цеплявшимися за каменные стены гробницы. Пожалуй, даже человек издалека принял бы его за насекомое. Странное, неведомое, жирное… Но всего лишь насекомое. А зря.

Если приглядеться поближе, то становилось ясно, что хитин этому творению заменяет бурая сталь коротышек. Не особенно прочная, но на удивление легкая. Это самый легкий из всех сплавов, что могут творить коротышки. Лапки насекомого представляют собой шедевр ювелирной работы: золотистая сталь коротышек, через полости которой, продеты тончайшие нити мышечной стали, приводящей конструкцию в движение. На голове едва заметно светится блеклым светом огонек, а вперед смотрят два, пускай и небольших, но очень чутких камеры-глаза. А на спине же, направленной на другую стену, блестит сложный узор из стекла: Это намного более чуткий глаз, направленный на противоположную стену и способный запечатлеть ее в малейших деталях даже при очень и очень плохом освещении.

Ну и наконец, сзади, из этого чуда ювелирной работы, тянется тонкий шнур, который уже через пару локтей соединяется с еще одним таким же тараканом, ползущим за ним следом, и так далее, и так далее, до самого входа в эти мрачные подземелья.

Таракан легко передвигался по гробнице, то и дело останавливаясь, чтобы передать хозяину самые интересные находки, на которые имело смысл посмотреть. А посмотреть тут было на что.

Древний город был красив в своем застывшем безмолвии.

Тоннель, полом которого была брусчатка древней улицы, привел стального таракана под своды того, что когда-то было храмом Иллюны. Архитектурно он здорово отличался от современных храмов: был более округлым, и вокруг него не наблюдалось даже намека на пристройки, где живут обычно жрецы.

Внутри царило запустение. Стеклянный купол не выдержал натиска вулканического пепла и давно провалился внутрь. Однако рабы Палача на славу потрудились, вытащив лишний грунт, и создав новый потолок из каменных блоков, который держали теперь три совершенно не вписывающиеся в архитектурный стиль мрачных колонны.

То, как именно эти огромные блоки доставляли сюда и устанавливали, при этом, не раскапывая весь город целиком, не имея под руками строительной техники, оставалось загадкой, как и то, сколько людей положили свою жизнь на то, чтобы сделать эту гробницу реальностью.

Отдельные фрагменты цветного стекла не убрали, и их можно было увидеть лежащими на полу среди мусора без всякого порядка. Но стены были отлично отчищены. На них можно было увидеть целую серию удивительных мозаик, которые сейчас внимательно изучал столь редкий в этих местах гость. Эти мозаики, выполненные из плитки разного размера, были настоящим шедевром, начинаясь от самого пола и упираясь в самый пололок, они отлично передавали картины прошлого в малейших деталях. При очень высоких потолках мозаика была выложена из удивительно маленьких плиток разнообразной формы, некоторые из которых были меньше ногтя.

Первая из них изображала приход в этот мир, до этого толком и не существовавший самой Иллюны. Иллюна на этой мозаике чем-то неуловимо напоминала Илейн, Артелайл, да и вообще всех хранительниц, каких только можно увидеть на портретах в зале истории сантаринского дворца. Разве что ее огненные волосы были намного длиннее, и развивались за плечами, словно это был настоящий плащ. И под стать волосам были ее глаза удивительного цвета, чудной смеси янтаря и золота, которая скорее бы пошла лисоухой, нежели создательнице всего сущего. Лицо было спокойным, а на губах играла торжествующая улыбка. Та самая, с которой художник смотрит на совершенную им работу и которой по праву гордится.

Как и во всех книгах, ее сопровождали двое: мудрец и воин. Мудрец был старцем с ясным взглядом небесно голубых глаз. Правой рукой он сжимал красивый резной посох, а в левой держал огромную книгу. Считалось, что именно это и была самая первая из книг света, священных для всех последователей Иллюны книгой, чья роль была донести до грядущих поколений мудрость давно ушедших дней. На плече его сидела птица, похожая своей пестрой расцветкой на язык пламени.

Воин же был настоящим гигантом, почти на голову выше Иллюны и старца, одетый в огромный доспех, на котором художник удивительно точно отметил вмятины и следы от чужих клинков. Шлем был снят, его воин держал в руке, а другой крепко сжимал руку Иллюны. Его серые глаза немного отдавали серебром, хотя это и можно было списать на плохое освещение. Длинные волосы достигали плеч, были небрежно откинуты назад, а во взгляде читалась смесь усталости и торжества.

Трое, они стояли на черной скале и смотрели на чудесный мир, создателями которого они были, а прямо перед ними была огненная пропасть, в которой можно было различить падающую туда человекоподобную фигуру. Почти всю ее составляли тени, нельзя было различить черт лица, только глаза. На черном лице недобро горели алым узкие щели глаз с таким же красным вертикальным зрачком.

Таракан замер, и выставив выдержку на максимум, выжидал, когда его камера запечатлеет мозаику во всех ее красках, после чего двинулся дальше, тускло освещая себе путь. Даже кроу пришлось бы прищуриться, чтобы заметить исходящий от этого насекомого свет.

Следующая мозаика изображала Сантарин. Разве что дворец казался намного больше и величественнее, чем нынешний, но неизменно на площади перед дворцом был колодец. Над величественным сооружением сияло лучами солнце, в голубом небе можно было разглядеть неизвестных цветастых птах.

И вновь таракан замер, ожидая, пока в его памяти не соберется по крупицам точнейшая копия мозаики, и двинулся дальше, к следующей мозаике.

Эта изображала тронный зал, где на двойном троне восседала Иллюна собственной персоной и Воитель. Король и королева. Первые и единственные за всю историю королевства до появления рода хранительниц. Мудрец сидел рядом за столиком у раскрытой книги, тщательно записывая за своими повелителями каждое слово, чтобы в точности передать его потомкам.

Следующие мозаики в этом зале были очень похожими, и все они, как один, показывали мирную жизнь и красоту природы. Бескрайние поля, зеленые леса, бесконечная гладь океана, в которой отражалось звездное небо. Свет двух лун причудливо искрился на водной глади, делая картину еще более фантастической. Невольно смотрящего на эти произведения искусства заставляли испытать восторг и понять всю красоту творения Иллюны, и то, что она вложила в свое творение.

Мелькнули огни, цепочка из механических тараканов неслышно проследовала в следующий зал, где были уже совсем другие мозаики. Здесь мозаики изображали совсем иную картину. Они изображали горящие дома, разрушенные стены городов и множество тел, лежащих без движения. Откуда-то издалека, подобно расплавленным искрам из извергающегося вулкана, летели призраки. На горизонте они были похожи на искры, вблизи они были уродливыми созданиями. Ниже пояса был только дым, вместо рук острейшие когти, вместо глаз — горящие угольки. И они убивали все, что только могли, не оставляя ничего живого после себя. И над всем этим праздником смерти в небе горели два огромных недобрых глаза, точь-в-точь как те, которыми обладало низвергнутое в пропасть существо.

Следующая мозаика изображала гибель мудреца на площади Сантарина. Правой рукой он протягивал Иллюне тот самый камень, сердце колодца, а левая его сторона распадалась на яркие светлячки, улетавшие в колодец. Сама же Иллюна рыдала, но принимала этот дар, стоивший Мудрецу жизни.

То, что ждало в следующем зале редкого посетителя, должно было просто потрясать воображение. Это был достаточно широкий коридор, тянувшийся на сотню шагов вперед. На двух стенах были изображены две армии, вставшие друг напротив друга. Дверные проемы, которые вели во внутренние помещения храма, были вписаны в эти огромные полотна так, что лишь дополняли его и делали объемным, а не портили. Какие-то из них “вели” в шатры командующих, какие-то в горящие здания. С одной стены, во главе с Иллюной и Воителем были трое существ, каждое во главе своего небольшого войска. Вот женщина, с алыми глазами, вооруженная огромным луком, и за ней войско лучников. Вход в шатер, где расположилось командование лучников — дверной проем в какое-то помещение, должно быть музей. Однако там ничего интересного уже не найти — потолок тут почти полностью обрушился.

Вот мужчина, в просторной алой мантии, держащий в руках пламя, и целая вереница солдат с пламенем в руках, что стояли за ним… И опять у них свой шатер, ведущий куда-то вглубь храма. Вот огромный ящер в сверкающей броне с копьем и щитом, а за ним целая шеренга такой же пехоты, ощетинившейся копьями. Их было много, и у каждого была сила… и свой народ, который они вели в бой.

С другой же стороны на своих ненавистных врагов смотрели тени. Те самые темные когтистые существа, которые были видны на первых мозаиках. Но среди войска тьмы было и трое людей. И каждый тоже вел свое войско. Один был покрыт черной чешуей, у него был хвост, и в бой с ним шли человекоподобные ящеры, отдаленно напоминавшие тех, что были в войске Иллюны, вооруженные короткими клинкам. Вокруг другого летали камни и над ним парил целый остров, на котором ждали своего часа все те же тени. Наконец, третий из них, был вооружен двумя катанами, а контуры его были размыты, словно он бежал слишком быстро, чтобы художник смог разглядеть его лишь в деталях.

И у каждого из трех был на шее амулет. Три веточки неизвестного растения, растущих из сферы в центре, через которую была просунута цепочка. Именно такой амулет был на шее Женекерса в видении Артелайл, где он уничтожал Королевство. Именно такой амулет когда-то носил тот, кого знали как Великий Палач Юга. Возможно, таким же амулетом обладал и Фрикрих.

Все помещения, куда вели двери по бокам коридора, были в плачевном состоянии и явно не расчищались слугами Палача. Таракан не поленился сунуть свои любопытные механические усы в каждый из них, но единственное что удалось там найти — было запустение и обрушившийся потолок. Кем бы ни был архитектор этого храма, почему-то именно этим залам с мозаиками он дал наибольший запас прочности.

Коридор вывел колонну насекомых в небольшой круглый зал, стены которого опять представляли собой еще одну мозаику, на этот раз панорамную. Здесь им пришлось ползать очень долго, из-за большого размера зала. Тут были изображены последние часы битвы. Вдалеке рыцари еще сражались с тенями. Воитель стоял на коленях перед каменной плитой, в окружении мертвых тел. Художник не стал прорисовывать страшные раны на телах, видимо не желая оттолкнуть посетителя. Он лишь ограничился небольшими аккуратными лужами крови под каждым телом. От каждого из павших воинов отделялись тени и летели в сторону каменной плиты.

Воитель принес себя в жертву, пробив собственную шею кинжалом и все еще сжимал двумя руками рукоять.

Рядом с ним стояла юная девушка, еще совсем девочка, держащая в руках человеческий череп. На вид ей было лет пятнадцать, не больше. Как и у Иллюны, стоящей в некотором отдалении, из ее глаз текли слезы. Ветер игрался с ее длинными темными волосами, собранными в хвост.

И наконец, последняя мозаика в последнем зале храма была разделена на две части. Справа была изображена Иллюна на фоне Сантаринского дворца, по крайней мере, его древней версии. Справа от нее на некотором отдалении стояла она же, только моложе, и вновь она же, только еще моложе. Род хранительниц.

И спина к спине к Иллюне, на фоне прекрасно знакомого Женекерсу костяного храма стояла та самая юная девушка, что была с Воителем во время его гибели, держащая в руках череп. С черепа текли по ее тонкой руке и капали на землю капли яда.

Хранительницы. Дня и ночи. Далекий предок Артелайл и Илейн, и предшественница, возможно не единственная, Гвивеллы… Стоящие спина к спине, и хранящие. Что? От кого? Зачем? Ответа на этот вопрос никто не знал.

* * *

Обратный путь прошел на удивление спокойно и быстро. Никто не пытался убить, обмануть или даже просто задать лишний вопрос Женекерсу, словно судьба решила оставить его на время в покое. Впрочем, в этот раз он не останавливался, лишь гнал галопом своего незнающего усталости скакуна, перекусывая по мере необходимости прямо на ходу.

Все данные, которые поступали магу со всех концов страны, говорили о том, что очень скоро Ядовитый разыграет свой эндшпиль, к которому готовился одной Иллюне ведомо сколько лет. И Женекерс надеялся, что хоть и вступил в игру заметно позже остальных игроков, сможет достойно сыграть. В любом случае времени в его распоряжении оставалось уже очень и очень мало. Месяц или, быть может, два, если Иллюна смилостивиться.

Когда Женекерс прибыл в свою родную подземную крепость, все тело затекло и болело, несмотря ни на комфортность седла, ни на то, что все эти мелочи постоянно подлечивались его целительной силой. Как бы Женекерс не контролировал свое тело, некоторые вещи все же не были в его власти, и менять собственное тело по своему желанию он не мог.

Но физическая боль была давно ничем для него, просто информацией. И до тех пор, пока она не говорит о каких-либо долгосрочных неприятных последствиях — на нее можно не обращать внимания.

Оставив скакуна, Женекерс двинулся по пустынным коридорам своей крепости. Слова, сказанные Шендаром, заставляли Женекерса всерьез задуматься о неких более фундаментальных вопросах. По крайней мере, стоило их обдумать.

— Народ. Кто может им стать? Такие как Лиерки, и прочие подчиненные моей воле существа? Больше некому, — сказал Женекерс Евклиду, который сейчас прорабатывал эту идею, — насколько мне известно, за четыре сотни лет не рождалось ни одного человека, у которого был бы в крови мой дар, или, хотя бы, часть его.

— Зная их достоинства, недостатки, можно проводить отбор таких пар, которые дадут сильное потомство, учитывая наши знания в области селекции и правил наследования — подсказывал Евклид. Он в считанные секунды построил модель такого общества, где каждый, с рождения, подчинен лично Женекерсу, как части одной очень большой машины, — нам на руку то, что клятва кроу подчиняет не только того, кто ее принес, но и всех рожденных с этого момента наследников.

Он вошел в свои подземелья в той части, где располагались цеха, где производились компоненты для его армии. Открыв очередную дверь, он оказался в одном таком помещении, где за длинным столом сидели двенадцать человек.

Первый из них, смуглый юноша, бывший когда-то одним из шаманов степняков, взял рукой из ведра горсть белого песка пустыни и, повинуясь его воле, песок стал сплавляться, темнеть, менять свою структуру до тех пор в его руке не осталась красивая и ровная пластина из чистейшего кремния. Примеси, мелкой пылью, упали на стол, где их быстро вобрало в себя небольшое, размером с крысу, существо, деловито сновавшее по столу.

Это пластину рабочий передал дальше, где уже другой рабочий начал делать свою часть. Одного взгляда бывшего шамана степняков, которого когда-то боялись и уважали по всему континенту, хватило, чтобы пластина воспарила, и к ней бросились мельчайшие пылинки металлов, которыми он выводил удивительно сложный узор, не видимый невооруженному взгляду. Вернее, только самый первый слой.

Каждый делал свою, неутомительную и простую операцию.

Предпоследним этапом, пластина попала в руки хрупкой на вид девушки с темными глазами. В далеком прошлом одной из лучших наемных убийц юга, во многом благодаря способности отводить глаза. В ее руках пластина с глухим щелчком треснула, развалившись на прямоугольные кусочки, которые принял у нее Лиерки, который сегодня работал последним в этой цепочке. В его руках каждый кусочек кремния покрылся толстым слоем стекла, из которого теперь торчали контактные площадки.

Пустынный маг смотрел на своих слуг, на возникавшие перед взглядом миражи, которые показывал ему Евклид и не видел в них ничего плохого. Его слуги никогда не знали проблем со здоровьем — частичка его силы всегда лечила их и продлевала жизнь, давая долголетие, о котором простые люди могли только мечтать. А если она не справлялась, то к их услугам были все самые лучшие эликсиры, какие только можно было купить. Женекерс очень дорожил своими слугами. Они работали редко больше восьми часов в день, иногда меньше, посвящая оставшееся время физическим упражнениям, поддерживающим тело в оптимальном состоянии. Их пища была всегда сбалансирована, учитывала индивидуальные особенности организма, и не несла вреда здоровью в долгосрочной перспективе. И они всегда ели вдоволь.

Да, они обретали скудость восприятия, и не могли практически сами занять себя, ибо просто не видели в этом смысла. Ни в музыке, ни в искусстве, ни в поэзии. Все это стало для них давно чуждым.

Казалось бы, всего-то: приказать им принести потомство, а принесенная ими клятва кроу сделает все остальное, но что-то останавливало Женекерса. Тот, кем он когда-то был, в этом Женекерс был уверен, от такого "общества" был бы не в восторге. Хотя бы потому, что худо-бедно помнил историю далекого от сюда родного мира.

Евклид был тут едва ли хорошим советчиком. В таких вопросах для него не существовало его собственных "этических соображений", всецело предоставляя Женекерсу право выбора.

Для Женекерса с некоторых пор это тоже был пустой звук, но старые воспоминания твердо говорили, что это не очень хорошая идея. Однако, отказ от этого был чреват серьезным сокращением срока его жизни. А в его планах было еще очень и очень многое. У него не было четкого правила, которое бы говорило, что создание своего народа являлось бы чем-то запрещенным.

Женекерс покинул цех и вскоре добрался до своей небольшой комнаты, все еще размышляя над тем, насколько этично будет создать свой народ. И пока, если не брать этическую сторону вопроса, в этом он видел одни только плюсы.

Был один способ узнать наверняка и Женекерс решил, что самое время им воспользоваться, о чем и сказал Евклиду.

— Разумно ли это делать в данный момент? Мы можем отложить принятие решения до окончания кампании с Ядовитым.

— Не думаю, Евклид. Оперируя фактами сейчас, я не вижу проблем создать из них свой народ. Но мои воспоминания говорят о том, что тот, кем я когда-то был, посчитал бы это отвратительным. И я точно знаю, что мое восприятие мира скудно, во многом сломано и ограничено. Как много деталей я упускаю из того, что происходит вокруг с Ядовитом, Артелайл. Возможно, свежий взгляд на вещи поможет мне лучше разобраться в происходящем. Когда-то это должен был быть подарок Илейн к годовщине нашей с ней встречи в том лесу. Теперь, я думаю, это будет очень интересный эксперимент.

— А так же смертельно опасный, если ты вспомнишь все то, что говорил Шендар.

— Да, но, как дала мне знать Илейн, когда я встретил ее призрак у Лорда Виваля, он должен был увенчаться успехом.

— Это точно имеет смысл?

— Если я пытаюсь сохранить хотя бы остатки себя прежнего, то да. Я должен действовать так же, как поступил бы тот, кем я был.

— И ты бы пожелал того же самого у колодца?

— Страх тоже свойственен людям, и человек должен учиться справляться с ним. Я не могу этого отрицать, Евклид, как и то, что меня не готовили встретиться с этим страхом, и те несколько лет тренировок не сделали из меня закаленного и твердого в своей вере бойца. И тогда я не был тем, кого называют Женекерс Стеклянный.

Капля была лишь немного солоноватой. Не более. Женекерс поставил хрустальный пузырек, где едва ли убавилось чудодейственного эликсира, на стол, и решил сесть, как внезапно...

— Что за... — только и успел произнести он, прежде чем левую руку обожгла невыносимая боль. Он вновь ощутил всю свою утраченную руку, которая, как казалось, теперь просто пылала невыносимой болью. Борясь с подступившей темнотой в глазах, он сорвал перчатку из паучьего шелка и вытащил небольшую капсулу со слезами пустыни, лишая протез энергии.

Боль утихла, почти ушли и фантомные боли, но теперь он явно видел, что что-то происходит не то. Вместе с его силой на время ушла и целительная сила Гвивеллы. Контакт протеза и руки моментально начал кровоточить. Чертыхаясь, Евгений отстегнул ремни, и закричал от боли, когда окровавленный кусок кремния и металла, еще несколько минут назад служивший ему верой и правдой, упал на пол.

Едва держась на ногах, он схватил с полки заживляющий эликсир и щедро брызнул им на рану, по привычке ничуть не думая о боли. Подземелья огласил нечеловеческий крик боли. Хотя эликсир честно заживлял раны, его применение было едва ли приятным.

Когда боль немного утихла, Женекерс понял, что смертельно устал. Формально, он не спал четыре сотни лет. То состояние, в которое он впал на несколько дней, после того, как спас Илейн, сном назвать он мог едва ли. Скорее он просто приводил в порядок свое сознание, выстраивая его с нуля, заново пытаясь себя научить, основываясь на имевшихся у него воспоминаниях взаимодействовать с миром. То, что он сделал с собой непосредственно у самого колодца, когда только получил силу, было самым примитивным и простым алгоритмом, который имея в своем распоряжении сформированные ранее привычки и навыки, пытался выиграть для Илейн время. Простым алгоритмом, и в тоже время, достаточно эффективным. А для мирной жизни и хотя бы какого-то существования в социуме требовалось намного больше.

Теперь же он по-настоящему почувствовал эту усталость. В конце концов, действие капли продлится несколько дней, так что у него есть время немного поспать.

— Евклид, разбуди меня через один день, если я сам не проснусь, — отдал распоряжение Женекерс и, едва дойдя до кровати, провалился в глубокий сон.

* * *

Темный потайной ход. Один из сотен, какие есть во дворце Сантарина. Одними из них пользуются, иные забыты. Мало кто знает их все, но каждый обитатель знает их с десяток. Не каждый только знает, что за невзрачными панелями в этих потайных ходах есть проходы на еще более потайные, в еще более редко используемые помещения. Долгая история здания позволила скопиться в его темных закутках огромному количеству секретов. И сколько их — ведомо лишь одной хранительнице.

Существование этих заброшенных потайных ходов, о которых никто не знает, всегда выгодно для хранительницы, ведь она видит все их своим даром. И ей не надо идти и подслушивать чьи-то разговоры, ведь ее дар всегда покажет, что именно она услышит, если решит подслушать. А в трудную минуту они всегда могут помочь избежать ножа наемных убийц.

Артелайл уверенно шла такому по потайному ходу, дважды свернула, и незаметно проскользнула за еще одну сокрытую от посторонних глаз панель. Узкий лаз вывел к ступеням, которые вскоре привели к двери.

Внутри было светло, из металлической коробки в углу звучала та странная громкая музыка, которую так любят коротышки. Воздух пропах запахами разных машинных масел и многолетней пылью. Маленькое вентиляционное окошко где-то под потолком, явно не справлялось с возложенной на него судьбой задачей.

— О, Артелайл! Нашла путь к моей старой лаборатории? — Кикарос отвлекся от работы. На столе, рядом с грудой паучьего шелка, который заменял Тетте кожу, лежал жуткий, лишь отдаленно напоминающий человека механизм.

— Как она? — осведомилась хранительница, с большим трудом сдержав испуг.

Артелайл потребовалось все самообладание, чтобы назвать груду металла “она”, а не “это”.

— Хорошо ее приложили, правильно сделала, что послала в город ее, а не пошла сама. Одно чиню, так другое разваливается! Тьфу! Варвары. Никакого уважения к чужому труду. Знаешь, человек по своей сути — это слишком механически сложная штука. И чинить потому вот ее, например, приходится часто. Настолько, что проще выкинуть и собрать и заново, как с библиотекарями. Их так вообще Евклид сюда новых раз в пять лет снаряжает. Но твои служанки-то сложнее будут, больше мелких частей, хотя бы для того, чтобы улыбаться естественно... Результат... Знаешь, если мы изловим Ядовитого, я очень буду просить Женекерса, чтобы он обрек его на ремонтные работы до конца его долгих дней. Тьфу!

— Я думаю, ремонт подождет. Нам надо торопиться.

— Куда.

— В пустыню. Если мы не поторопимся, то пропустим такое, что нам очень даже следует лицезреть. Особенно тебе.

Кикарос не стал задавать лишних вопросов, только отложил и инструменты и пожал плечами.

— Понял, уже бегу.

Лежащий на столе в полуразобранном виде каркас попытался подняться. Собственно, кроме одной руки у этого механизма ничего толком и не работало. Кикарос ловко выдернул из него капсулу со слезами пустыни, и когда Тетта обмякла, печально произнес:

— Лежи, горе ты мое, сто лет бы и тебя не видеть. Вернусь — залатаю.

* * *

Когда залы храма закончились, таракан выбрался вновь на то, что когда-то было улицей. Каменные фасады домов были стенами этого коридора, и в некоторые дверные проемы можно даже было зайти, хотя ничего особенно интересного там механическим шпионам Женекерса не удавалось найти, лишь бардак, и запустение. Если какая-то мебель там и оставалась когда-то, она давно превратилась в труху. Остались лишь голые стены, многовековой слой пыли, да фрагменты провалившейся крыши и вулканического пепла, который когда-то уничтожил этот город.

А вот улицу рабы Палача вычистили отлично, и создали над мостовой хороший крепкий потолок из серого камня. Здесь иногда встречались едва светящиеся бледным мертвенным светом колбы с какими-то эликсирами, успевшие покрыться за века пылью. Должно быть какие-то ловушки.

Женекерс поступил крайне хитро, когда направлял своих шпионов сюда. Миниатюрный таракан был достаточно мал и не содержал ничего живого. Он даже не содержал слез пустыни, которые так же остались где-то далеко. Маг еще не допил чай, разговаривая с Шендаром, а Евклид уже получили приказ, и вместе с Женекерсом спланировал операцию, после чего приступил к ее выполнению. Имея в своем распоряжении точные карты, полученные от своих “небесных глаз”, которые ему обеспечил Кикарос, найти вход в гробницу не составило труда. Шендар достаточно сузил регион поисков, а уж дальше дело было за малым.

Не имея возможности использовать слезы пустыни, Женекерс оставил их у самой границы, откуда начиналось действие той странной магии, которая высасывала жизнь и магию из, казалось бы, всего. Дальше от большой цистерны с генератором высокого напряжения были протянуты несколько километров самого настоящего силового кабеля.

Любое срабатывание ловушки должно быть для Палача и огромного количества людей фатальным, потому Женекерс и выбрал самых крошечных из своих созданий, созданных специально для шпионажа. Он лишь изменил конструкцию, убрав из нее емкость для слез пустыни и заменил тонким проводом, который теперь тянулся за каждым из этих существ. Конечно, он мог бы попробовать решить проблему иначе, придумав иной способ запасать энергию, но это, как и разработка любой новой технологии, требовало времени. Этим он не успел озаботиться, имея под рукой чудодейственные слезы пустыни. А зря.

Любое крупное создание может вызвать срабатывание ловушки, и потенциально привести к нежелательным последствиям. Это был факт, который он знал. Но так же он знал, что Палач едва ли захочет расставаться с жизнью, случись в гробнице неудачно упасть камню или проползти чудом переносящему магию этого места таракану. А какая вероятность, что такое произойдет за сотни лет хотя бы один раз? Большая, потому, скорее всего, если ловушки и были, то они были рассчитаны на людей, которые найдут способ защититься от магии этого места и максимально были защищены от ложных срабатываний.

Расчет был, что достаточно маленьких существ ловушки не заметят, и пока что все шло так, как и ожидал стеклянный маг.

Улица уперлась в камень какого-то величественного здания с широкими окнами. Всего здания не было видно, потому оценить размер не представлялось возможным. Немного помедлив, чтобы сохранить в своей бездонной памяти планировку еще одного зала, таракан, не раздумывая, пополз в зияющую темноту дверного проема.

* * *

Это было едва ли похоже на сон. Впрочем, сном оно и не было. Это были воспоминания, которые открылись, стоило Женекерсу вновь стать обычным человеком. И ключом к ним, той ниточкой, ведущей в самый дальний уголок сознания, где лежали эти самые воспоминания, были боль и одиночество. Все то, что в упор не мог почувствовать Женекерс Стеклянный.

На улице стояла теплая погода. Середина июля была совсем не жаркой в этом году, и даже в центре города не было особенно душно, несмотря на обилие транспорта.

— Значит, уезжаешь? — задал вопрос улыбчивый кудрявый мужчина лет двадцати пяти, сидящий напротив Евгения.

— Да, самолет в субботу, — бросил в ответ Евгений,

— Да, сказать нечего, поздравляю. Все за счет заведения?

— А то. Оплачивают и перелет, и жилье, в общем, предложение от которого весьма трудно отказаться.

— Да уж — Александр задумался на секунду, а потом махнул рукой — один едешь?

— Угу.

— А как же Ириша?

— Она даже не в курсе еще.

— Вы разошлись?

— Мы и не то, чтобы близко сходились. Просто она последние месяцы стала меня избегать, и потому я махнул на нее рукой.

— То есть махнул? — Александр непонимающе уставился на друга, — с этого момента попрошу подробнее.

— Если в двух словах — она стала избегать меня. Когда я ее куда-то приглашал, у нее стали появляться отговорки, одна глупее другой.

— И ты сделал...

— Повторял приглашения несколько раз в течение последних месяцев, после восьмой выкинул ее из своей жизни.

— Так просто?

Александр вгляделся в лицо друга. Так уж получилось, что ему в похожих ситуациях пришлось успокаивать уже четверых друзей. Арсенал антидепрессантов, применяемый им в этих случаях включал в себя самые разнообразные средства, начиная с экзогенного алкоголя самой различной дозировки самых разных сортов, заканчивая стриптиз-баром и лучным тиром.

Но, на лице Евгения при упоминании той самой Иры лицо даже не дрогнуло. Он все так же был спокоен, улыбчив. И если бы тот факт, что Женя не умеет совершенно притворяться, не был бы известен Александру — он бы подумал, что тот держит все внутри.

— Если бы все в жизни было бы так просто... Как родные уехали на дачу, заперся у себя, отключил телефоны, чтобы не наговорить ничего лишнего. Управился за полдня. Воскресение еще был в легкой депрессии, потом и это прошло окончательно.

— И... все?

Как-то двухдневный запой явно не вязался с характером Евгения, но спорить Александр не стал. В конце концов, Александр знал, что Женя был без ума от Ирины… К слову к последней он относился с некоторой долей скепсиса, зная что эта обаятельная особа не особенно трепетно относится к чувствам других. Девушка она была, в принципе, беззлобная, спокойная, но иногда на нее что-то такое находило, и вела она себя как самый заправский свинтус.

— Да. Больше я не пытался с ней связаться. Надоело, когда на уши лапшу вешают. Вчера, когда принял решение ехать, только набрал, скорее для галочки, но она так и не взяла трубку. Так что это ее дело, а я умываю руки.

— Я даже и не знаю, что тебе посоветовать, но, послушай, она вполне может и вернуться.

— К сожалению, это у нее не выйдет, даже если она того захочет.

— Ты с дуба рухнул? Это же женщина, существо импульсивное, иррациональное. Она может сейчас болтаться посредине между тобой, и еще кем-то, и ты в состоянии перетянуть чашу весов в свою сторону.

— Это не является оправданием. Я знаю, это старая как мир игра, целью которой является сердце принцессы. Но не буду. Некоторых принцесс лучше не спасать, в конце концов, не зря же их заперли подальше, да дракончика поставили.

— Хм, ну да, лучше в желудке дракона, чем женатым на иной такой "принцесске" — хмыкнул Александр и задумался — А твой отъезд случаем не связан со всем... этим.

— Нет, просто так совпало по времени. Хотя, признаюсь, из-за нее я мог бы вполне отказаться. Так что, даже к лучшему, что в ее голову взбрело порвать со мной — я еду с чистым и пустым сердцем.

Некоторое время друзья молчали.

— Латте — произнес официант и поставил две чашки кофе перед друзьями.

— Спасибо — улыбнулся Евгений и, зевнув, начал насыпать сахар из пакетиков.

— Ладно, не будем о грустном. Чем будешь заниматься?

— Да, тем же чем и здесь. Даже контора та же самая, просто хотят меня иметь у себя под боком, а не удаленно. Даже проекты те же самые.

— Ясно... Ты со своей работой и так, аки терминатор скоро будешь мыслить.

Евгений рассмеялся, а отсмеявшись произнес:

— Только не говори, что моя работа слишком исказила мой характер.

— Ну, если не брать в расчет то, что даже в общении с девушкой, ты взял не сколько-то, а именно восемь попыток, по достижении которой выкинул ее бесповоротно, не попытавшись даже узнать в чем дело.

— И как, по-твоему, я должен был это узнать? Искать ее в социальных сетях, узнавать о том, что она делает через общих знакомых, высылать охапку цветов по ее адресу? Заразить компьютер написанным на коленке вирусом и слить себе переписку? Пожалуй то, что следовало бы сделать, тем более что ты сам знаешь, как я могу работать с данными... Но я не хочу. И не буду.

— Ну... Зная Иришу, я думаю этого она и ожидает. Что кто-то из двоих завоюет сердце принцессы.

— Ну что ж, ее проблемы, ибо сейчас уже поздно что-то менять. У меня в руках билеты.

— Окей, если у меня будут выведывать подробности того, что у тебя в душе, что ей сказать?

— Правду, — Евгений опять улыбнулся и допил залпом кофе, — Как кто-то сказал, "то, что можно уничтожить правдой должно быть уничтожено." Я все понял, сделал нужные выводы.

— Знаешь, с годами ты мне все больше начинаешь напоминать помесь нашего старого кадровика и мистера Спока. Тебе реально надо заняться чем-то другим. Чем-то, что не требует от тебя... Думать так. Серьезно, я учился с тобой шесть лет, и скажу тебе, что с годами это у тебя хуже. Ты так к пенсии вообще будешь как машина, смотреть на жалких людишек, не умеющих мыслить так же четко как ты, и так же быстро принимать решения...

— Ты так говоришь, как будто превосходство должно вызывать пренебрежение или ненависть.

— Раздражение?

— Только если кто-то, не знающий и сотой доли того, что знаешь ты, пытается учить тебя. Но и в этом случае, не всегда рационально показать ему то, что он заблуждается.

— Это еще почему?

— Когда то, во что человек свято верит, разрушают — это больно. И не все ищут способа избавиться от предрассудков сами, и узнать правду. Многим комфортнее в пещере своих предрассудков и там, от них меньше вреда. Надавив на дурака своим авторитетом и знаниями, мы можем оказать ему услугу — развеять его заблуждение, разбить ему розовые очки. Но при этом, мы получим лишь ненависть в ответ. Потому что этим, мы причинили ему боль.

— Загнул, философ. Хотя да. Ты прав, как говориться, не тронь кхекхе, оно не завоняет. Но знаешь, что меня пугает?

— Что, Саш?

— То, что ты обычно прав в таких вещах... Ты говоришь все правильно, рационально, хоть возьми и подпишись под каждым словом. Ты прав во всем и, в тоже самое время, это как-то… неправильно. Не могу сказать почему, но это меня пугает. Вот... Возьми моего старшего брата. Он бегал за своей, теперь уж, женой, почти пять лет. Та на него внимания не обращала, вышла замуж. Тот терпеливо дождался, когда у нее развалился ее брак с тем алкашом и, несмотря на все это... Бум! Счастливы. Да и сама Надежда ошибки молодости признает. Я...

— И впрямь. Ты привел счастливый пример. Но сколько людей остались за бортом жизни из-за этого? Я понял, что меня избегают, дал время. После которого я выбросил человека из своей жизни, потому как шанс что следующая попытка увенчается успехом, был немного меньше, чем предыдущий.

— Я понимаю, что ты ее ненавидишь теперь, но все же...

— Нет, Саш. Только не ненависть.

Спокойствие друга как-то совершенно обескуражило Александра. Человек не должен быть спокоен в этой ситуации. Это было неправильно. Дико.

— А что тогда?

— Если я буду буду культивировать в себе ненависть к ней — да, мне ненадолго станет лучше, но она лишь прочнее будет запоминаться мне каждую секунду, когда я о ней думаю. Мы запоминаем только то, что окрашено эмоциями, и чем больше я буду думать о ней и переживать — тем прочнее она будет сидеть в моей памяти. Я не хочу этого. А от ненависти до любви лишь один шаг. Нет, я не попадусь в эту древнюю как мир ловушку.

— И двухдневный запой это починил?

— Запой? — Евгений искренне рассмеялся — у нас в семье единственный алкоголь — бутылка коньяка и то на случай если у родителей опять давление прыгнет. Нет, я просто сидел и ни о чем не думал, медитировал. Думал сначала уподобиться школьникам и убить время компьютерными игрушками, да так руки и не дошли.

— Жень, ты что, два дня сидел и искал просветления?

— Да. Вокруг медитации куча религиозной мути, в которую я даже не пытаюсь вникать. Мне же достаточно самого простого дыхательного упражнения, чтобы унять эмоции. Хотя, признаться, я не думал, что смогу так просто перезагрузить свою психику. Я просто сидел и следил за собственным дыханием в полнейшей тишине, дал мыслям и чувствам успокоиться и прогореть, как костер, в который не подбрасывают веток. Даже и не заметил, как прошло время. Помнишь трех буддистских обезьянок?

— Не вижу, не слышу, ну думаю?

— Да.

— Вы стоите друг друга с Ириной... Та, поди, тоже пыталась гарантировать успех своей затеи простым способом. Не выгорит с Максимом, вернется к тебе.

— Ну вот, спасибо что подтвердил гипотезу, — улыбнулся Евгений.

— Я...

— Не волнуйся, я не слышал этого имени.

— Я не уверен, просто слышал от Феди, он же с ней в одном отделе работает, что Максим вроде как на нее глаз положил. Но ты не подумай, это на уровне совсем уж сплетен, — Быстро начал извиняться Александр. Женя же махнул рукой.

— Забей, старина. Все мы играем в игру, под названием жизнь. И так как мир вокруг более не таит опасностей, остаются три цели.

— Построить дом, посадить дерево и вырастить сына?

— Я бы сформулировал иначе, но суть останется той же. И для последнего пункта требуется найти ту, с которой ты бы прожил остаток своих дней. Вопрос в методах.

— Одни говорят, что на войне все средства хороши.

— И впрямь. Используя эту же ситуацию, как пример. Ирина по каким-то примером считает Максима более достойным кандидатом, либо еще не решилась. Она ставит наши отношения на паузу, ибо развивать их параллельно, хоть и более эффективно, но она не может. В тоже время я понимаю, что от меня сейчас мало что зависит, и делаю то, что рационально — двигаюсь дальше, отбрасывая этот вариант.

— И скажу тебе, с "эффективными", которые гуляют с десятком ухажеров лучше не встречаться вообще.

— Да. Эффективность всегда шла вразрез этике. И понимаю прекрасно, что она далеко не худший вариант, так как встречаться одновременно с двумя претит ее представлениям об этике. Но держать человека в неопределенности месяцами и нагло врать не вписывается в то, что я считаю допустимым. Я, как уже говорил, тоже играю в эту игру. И я тоже должен следить за своими шансами на успех. И тут, давать излишнюю волю чувствам чревато проигрышем.

— Женя, блин. Ну, ты даешь! Я, конечно, понимаю, что я старомоден, но... А чувства? А? Как же "миром правит любовь?"

— Да. Миром правит любовь, — Евгений ухмыльнулся, — Именно поэтому в этом мире так много крови, жестокости и прочего дерьма — Евгений отхлебнул кофе и посмотрел с улыбкой на друга. В этот момент он показался ему глубоким стариком, — ведь повинуясь своим чувствам, мы редко замечаем, как причиняем боль другим. Хорошо хоть сейчас до войн дело не доходит.

— Давай не будем вспоминать Трою и тамошнюю лошадку. Так нельзя. Ты ж не машина.

— В этом то и вся сложность игры. К сожалению, я не машина в нашем понимании этого слова.

— Сложность в умении подавлять чувства, и действовать строго холодно и расчетливо как… Как самый настоящий психопат?

— Не до такой крайности, конечно, но что еще остается? Кто-то видит людей сразу, с одного взгляда, но не я. Я наступал на эти грабли уже неоднократно и еще ни разу еще мои эмоции не приносили мне чего-то кроме разочарования. Честно, я хреново разбираюсь в людях, и люди это прекрасно знают. Если это и кодирует какой-то ген, то в моей тушке он безнадежно поломан. Вот и приходится обходиться тем, что есть.

— Тебе виднее — произнес Александр — это у меня простая и душевная работа, не связанная с этими... вероятностями.

— Экспертные системы требуют работать именно с вероятностями, и должны уметь сделать выбор в условиях неопределенности там, где его не сделает адекватно человек. А работая с этим дерьмом, извини меня, каждый день, невольно тащишь так хорошо работающие концепции в реальную жизнь.

— Тогда мне повезло, что моя работа слабо не так влияет на обычную жизнь. И... дружеский совет. Я, конечно, понимаю, что Иришка поступила как редкостный свинтус, но ежели вам придется встретиться вновь... Дай ей шанс. И это, если оно в итоге будет зря... С меня поляна с шашлыком. И всеми незамужними девушками, которых я знаю, и смогу пригласить по какому-нибудь поводу на шашлыки.

Евгений звонко рассмеялся.

— Нет, старина. Простив ей все это, я тем самым покажу, что считаю это допустимым. Для нее будет лучше, если она поймет, что ошибка чревата неизбежными последствиями, которые не исправишь. Некоторые ошибки не прощаются никогда, это надо знать и понимать.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты не умеешь прощать? С таким подходом можно вообще остаться одному по жизни.

— Значит такова моя судьба. В конце концов, жизнь человека не такая уж и длинная, а в современном мире есть сотни способов скрасить одиночество.

— Так что мне сказать Ирине, если она спросит про тебя? Burn in hell, bitch.

— Я не держу на нее обиды. Она сделала свой, выбор. Я сделал свой. У меня хватит духа принять ее выбор и выдержать последствия, вопрос хватит ли у нее. Как мы уже знаем, озвучить его у нее не хватило духа. Но я думаю, этого не потребуется и едва ли она обо мне что-то спросит.

— А вот я готов поставить сотенку, что не просто спросит...

Мир завертелся, перед глазами пронеслись другие воспоминания. Сборы, прощание, аэропорт, полет... Неделя отпуска, для того, чтобы обустроиться на новом месте, прогулки по новому городу. Мир остановился лишь на мгновение, когда Евгений стоял перед входом в музей. Воспоминание было блеклым, он не мог вспомнить ни улицы, ни названия. Он помнил, как зашел, как купил за несколько долларов билет и стал бродить по залам.

Музей был небольшой, всего-то несколько залов, посвященных разным эпохам. Экспонаты не запомнились, вместо них были лишь какие-то тени. Тени были и вместо лиц у людей. Из разговоров были слышны лишь отдельные слова, никак не выстраивавшиеся в что либо связное.

В очередном зале был единственный яркий экспонат. Закрытый стеклом кристалл, внутри которого что-то чернело. Женекерс, отойдя на мгновение от группы, подошел к нему и взглянул. Он манил своим блеском и ровными гранями. Внутри прозрачного, как алмаз, граненого камня был виден выложенный из небольших черных камешков ободок колодца. В какой-то момент в голову пришла шальная мысть, что такой должен быть всенепременно на центральной площади какого-то города. Свет ярко вспыхнул, и Евгений понял, что что-то не так. Вспышка оставила яркое пятно, которое он видел, даже если закрывал глаза, и все вокруг поблекло. Он попытался проморгаться, но в глазах стремительно темнело, а отблеск кристалла словно становился ярче.

Ему что-то говорили, но в ушах появился какой-то гул. Последнее, что он помнил — ринувшийся к нему навстречу пол, и то, как он по памяти пытается не зацепить ни один из экспонатов, так как знает, что в жизни за них не расплатится. Лежа на полу, он безвольно наблюдает, как уходят остатки зрения, а тело стремительно немеет, оставляя только пятно света от кристалла. Последнее, что он помнил сквозь гул в ушах, крик какой-то женщины "Ему плохо, звоните 911" и чье-то прикосновение.

Потом свет стал нестерпимо ярким, и все внезапно пропало...

* * *

Вереница существ продолжала свой неторопливый путь по древним гробницам, изучая каждый закуток. Древняя магия по-прежнему игнорировала их, не в силах вытянуть жизнь из того, что никогда по-настоящему не жило. Ловушки, часть из которых теперь удалось идентифицировать, тоже молчали.

При детальном изучении пола под слоем пыли оказались соединенные друг с другом какими-то нитями сосуды из алхимического стекла. Ближе к входу ветер принес в эти стены так много пыли, что их нельзя было различить, здесь же, перед входом в большое здание, они были хорошо видны.

Вереница тараканов двинулась внутрь здания и оказалась посреди просторного коридора. Путь налево привел к завалу. Когда-то стеклянный потолок не выдержал веса пепла и рухнул вместе с поддерживающими стекло сводами. За годы вулканический пепел и шлак уплотнились так, что не оставляли даже небольшой щели, куда могло бы пролезть даже такое небольшое существо.

Пришлось возвращаться и двинуться в другую сторону, покуда таракан не пришел в просторное круглое помещение с несколькими дверями. Один дверной проем вел к широкой винтовой лестнице, которая сейчас была почти полностью разрушена. Другие два были когда-то длинными коридорами, но теперь превратились в небольшие тупики из-за обрушений.

В одном таком тупике нашлись ящики с алхимическим стеклом. Мало кто знает, но среди алхимиков вдоволь тех, кто не умеет создавать эликсиры, а направляет свой дар на то, чтобы придать стеклу возможность удерживать творения более удачливых коллег по ремеслу. Их намного больше, так как такая посуда чаще всего разовая, и требует намного больше усилий при создании, нежели чем создание собственно эликсира.

А вот другой тупик представлял из себя настоящее кладбище. Человеческие кости были свалены здесь в одну большую кучу без всякого порядка. Было невозможо даже точно сосчитать, сколько здесь было тел. Согласно предварительной оценке — не менее трех сотен.

Таракан спустился поближе, и с любопытством ткнул тончайшей лапой-манипулятором в ближайшую кость. Кость была очень хрупкой, на некоторых костях были въевшиеся фрагменты затвердевшей лавы. Скорее всего, эти кости принадлежали древним жителям города, которые слуги палача сюда сложили, когда разбирали завалы.

Не найдя более ничего интересного, таракан вернулся в круглый зал, и оттуда попал в другое помещение.

Это был тронный зал. Помещение обладало высокими потолками, под которыми уместилось целых четыре яруса балконов, некоторые из которых успели обрушиться. На стенах между балконами были мозаики, очень похожие на те, что были в храме, на которых были запечатлены образы Иллюны и хранительниц, сидящих на троне во главе длинного стола.

Такой же, как и на мозаиках, двойной трон стоял во главе длинного каменного стола, ныне покрытого пылью. Рядом с троном на столе лежала успевшая покрыться пылью диадема. За толстым слоем вековой пыли нельзя было рассмотреть ее в деталях. Но она присутствовала на всех мозаиках в этом зале, изображавших хранительниц. Каждая из них носила именно это украшение, словно это и была корона.

В углу стоял небольшой полукруглый столик секретаря. Именно за ним, на картинах виденных ранее в храме, сидел мудрец.

Изучив тронный зал во всех деталях, так и не прикоснувшись к диадеме, таракан двинулся дальше. Делать выводы, восхищаться красотой и древностью здания и его исторической значимостью в его задачи не входило. А прикасаться к чему бы то ни было, имеющему ценность для людей было попросту опасно.

Вскоре он оказался в холле здания. Вниз спускались две богато украшенные лестницы, а противоположная стена представляла собой огромные стекла, сдерживающие слои пепла и шлака. Тройное остекление сумело пережить все это время и выдержать достойно натиск пепла и шлаков. Из трех толстых стекол пакета смогли уцелеть только два, но и это было безусловной победой над временем. Тяжелые металлические двери были прикрыты, но недостаточно плотно, чтобы таракан не смог пройти дальше.

И в этом зале были мертвые. Трупы ссохлись, но их, в основной массе, не тронули даже сновавшие везде черные тараканы, которые очень любили падаль. Этих падальщиков здесь было целое море. Он неторопливо ползали, копошились у ящиков в углу, откуда поблескивало алхимическое стекло, то и дело радостно пища, находя очередную каплю протекшего эликсира.

Тела же были хоть и человеческими, но были изуродованы неведомой силой. У кого-то рука была непропорционально длинной, у кого-то были лишние пальцы, или вперед выпирала челюсть с огромными уродливыми клыками. У одного из тел таракан обнаружил вместо ногтей острейшие когти.

У одного из трупов, одна из глазниц которого была заметно больше другой, на коленях лежала огромная книга, каким-то чудом пережившая тысячилетия. Он сидел, прислонившись к стене, словно бы заснул когда-то, читая книгу, и так и не проснулся. Вереница тараканов скользнула по потолку и спустилась по стене, подобно какой-то диковинной змее, с любопытством заглядывая на страницу книги через плечо покойника.

Листы книги были тонкими листами металла, на которых писали алхимической кислотой, оставлявшей глубокие борозды. Такая письменность была принята на юге в глубокой древности. Из-за рельефности текста, таракан смог прочесть убористый текст, не прикасаясь к предмету, чтобы смахнуь пыль.

«... идет уже четвертый месяц с тех самых пор, как мне приказано было явиться сюда. Повелитель забрал наших девочек и заперся на откопанной нами ранее площади. Одной Иллюне ведомо, что он там делает, мне страшно думать об этом. Мы чувствуем отголоски его похоти, больной радости от того, какую хитрую ловушку породил его разум, и это хуже любой зубной боли. Он празднует победу. Они ведь еще совсем дети, старшей из них нет и двенадцати. Больной ублюдок, как бы я хотел видеть, как он снова растворяется в алхимической кислоте.

Но этому не суждено сбыться. Его сила держит нас крепко. Мы сидим здесь уже скоро месяц, практически без еды, питаясь эликсирами, которые от нашей боли уродуют наши тела и без того давно сломанный разум. А скоро закончится и вода, и тогда нам не из чего будет делать эликсиры, поддерживающие в нас эту жалкую жизнь. Его сила не дает нам даже покончить с собой, или облегчить друг другу страдания, лишь ждать, когда голод сведет с ума и убьет нас.

И в то же самое время я понимаю, что сам не лучше его, ибо сам, своими руками творил страшное. На моих руках кровь всех тех, кого я успел убить мучительной смертью. Женщин, детей, собратьев по ремеслу... Это стократ хуже, ибо он заставлял нас не просто убивать, а искреннее наслаждаться процессом, придумывать самые изощренные пытки и наслаждаться сладостью порока и чужой боли. И вспоминая тех, кого он отпустил, чтобы те передали весточку Шендару и хранительнице, я понимаю, как мне повезло. По крайней мере, мне не придется жить с этим, и, хочется верить, своей болью я хоть как-то смогу искупить перед Иллюной все то зло, что совершил…»

* * *

Проснулся Евгений на удивление бодрым и отдохнувшим, проспав почти пятнадцать часов. Выспаться впервые за четыре с лишним сотни лет было несказанно приятно. Евгений поднялся на кровати и поморщился. Отсутствовавшая рука, казалось, была на своем месте и болела. Не то чтобы сильно, эликсир свое дело делал, но достаточно, чтобы доставлять существенный дискомфорт. И просто так не обращать на это внимание он теперь не мог.

— Музейный хлам, значит, как сказал Виллам... Ларец с какой-то штукой... Какой-то ярко сияющий булыжник в руке воина... А мозаика-то собирается — задумчиво произнес Евгений, вставая.

Хотя вокруг не было лучей солнечного света, сейчас у него было кое-что лучшее, чем даже свет солнца, кусочек собственных воспоминаний, который проливал свет на то, как именно он сюда попал.

— Евклид?

— Да, Женекерс.

На губах мага заиграла улыбка. Естественная человеческая улыбка. Большая редкость для того, кто был лишен чувства юмора на сотни лет.

— Окей, Евклид. Приготовь завтрак...

Пока Евклид исполнял приказ, Евгений прокрутил в памяти тот диалог, который почему-то ему вспомнился. Раньше он почему-то он не предавал ему такого значения.

“— ..Ты ж не машина.

— В этом то и вся сложность игры. К сожалению, я не машина в нашем понимании этого слова.”

— Вот урод, — беззлобно произнес Евгений, стиснув зубы, — из всех моих самых сумасшедших желаний эта выгребная яма выбрала именно это.

“ Что меня пугает? То, что ты обычно прав в таких вещах... Ты говоришь все правильно, рационально, хоть возьми и подпишись под каждым словом. Ты прав во всем и, в тоже самое время, это как-то… неправильно. Не могу сказать почему, но это меня пугает.”

— Да, Сашка, — тихо произнес Евгений, вспоминая слова друга, — ты не поверишь, насколько ты был прав. Но если раньше я был так “прав” в мелочах, то теперь очень и очень по-крупному.

Пока Евгений завтракал, он прокручивал в голове недавние события и понимал, что за эти дни ему предстоит сделать очень и очень многое. Дурень, именующий себя Женекерсом, даже не подумал о том, что Евгению захочется пообщаться с теми немногими друзьями, что у него остались. Конечно, это можно устроить, но потом. Сначала же надо было решить все самые срочные дела.

Евгений позвал Евклида и, пока ел, потребовал от него помочь составить список задач. Сейчас он не хотел напрягаться и запоминать все, а бумаги и письменных принадлежностей в хозяйстве у Евклида не было. Без протеза, с одной только рукой и без прямой связи со своими творениями, Евгений даже текст и то набирал бы крайне медленно. Хорошо хоть Евклид отлично понимал устную речь.

Закончив трапезу, Евгений двинулся в столовую, где сейчас находился Лиерки. Поговорить по душам с учителем ему очень и очень хотелось. Попутно он отметил, что еда хоть и была здоровой и сбалансированной, вкус овощного рагу, который готовила автоматика, был способен вогнать любого, даже самого неприхотливого в еде, человека в глубочайшую депрессию.

Лиерки сидел и с отсутствующим взглядом ел. Появление Женекерса не вызвало в нем каких-то бурных эмоций.

— Здравствуй, учитель, — поздоровался Евгений, сев рядом. Когда он получил свою силу, он еще не знал, что Лиерки окажется предателем.

— Добрый день, — равнодушно ответил тот.

— Проснись, я знаю, что ты сохранил больше от себя старого, чем остальные. Вот только, почему?

— Наверное, потому, что я был силен, — не менее равнодушно ответил тот. Но сейчас в голосе проскользнул сарказм.

— Уже лучше. Рассказывай, как докатился до такой жизни? Не следишь за собой, борода как веник торчит. И это в то время, когда к твоим услугам Евклид, лучший брадобрей во всем королевстве.

— Благодарю, Женекерс, — отозвался Евклид.

— Какая разница? — равнодушно ответил тот, — чего тебе от меня надо? Опять вспомнить, про то, как я ненавидел тебя и хранительницу? Или просто поиздеваться над стариком?

— Ненавидел? Серьезно? — удивился Евгений, — Со стариной Стеклянным этот трюк может и прокатит, но не со мной. Я тебя оставил охранять Илейн, когда побежал к колодцу, у тебя были сотни шансов обездвижить ее, выдать ее местоположение, но ты этого не сделал. И даже Илейн не увидела малейшей вероятности того, что ты ее предашь.

— Я принял это решение намного позже.

— Не клеится твоя сказка, учитель — опять покачал головой Евгений, — Кто-то подпустил кочевников нам под брюхо. Если ты был чертовски хорошим агентом в нашем тылу, то, спрашивается, как ты скрывался от взора хранительницы? И едва ли у тебя была бы какая-то побрякушка, скрывавшая тебя, иначе бы Илейн увидела бы, что твое будущее от нее как-то подозрительно скрыто. Но Это все ерунда. Если вспомнить другое, вспомнить, как ты не отвернулся от меня, когда стало понятно, что маг из меня, как из дерьма пуля. Подбадривал в трудную минуту, продолжал выкапывать из недр библиотеки такие древние талмуды, что у меня глаза на лоб лезли. Ты был, черт подери, другом и дорожил этой дружбой и мной. Иначе, зачем тебе прятать от меня заклинанник некромантов, который, неведомо как, осел в сантаринской библиотеке?

— Для того, чтобы ты не получил в свои руки какой-то силы, а так и оставался ничтожной тенью за юбкой Илейнии?

— Или потому, что ты знал, что эта дрянь, если пройти посвящение выворачивает мозги наизнанку и превращает человека в настоящего психа. А я тогда был не в лучшем душевном здравии. Потому-то ты и решил убрать от меня опасную игрушку подальше. Так все же, почему?

— Ты этого не узнаешь, Женекерс. Или Женя. Не суть. Ты будешь биться об эту загадку вечность, потому что единственный, кто знал правду — выжег ее из своего мозга навсегда. Осталась только ненависть, которую больше ничего не прикрывает, и которую не убьет даже принесенная тебе мною клятва.

— Это печально, Лиерки, это очень печально. Ладно, не буду мешать, у меня еще очень много дел, как и у тебя. Приятного аппетита.

Евгений поймал себя на мысли, что это было издевательством с его стороны. Еда хоть и была максимально полезной для организма, вкусной такую диету назвать язык не поворачивался. Хорошо еще, что у Евклида хватило ума выбрать из всего того, чем он мог накормить Артелайл, когда она тут гостила, все самое вкусненькое.

Подвластные Женекерсу слуги расходились по рабочим местам, а Евгений глазел на них, и никак не мог себе представить, что они все фактически его рабы. Шаманы степняков, пособники Лиерки подосланные к нему убийцы, или просто приговоренные к смерти, обладавшие магическим даром. Они ходили здесь, словно призраки, готовые безмолвно выполнить любую его прихоть.

Евгений никогда в жизни не гнался за властью, потому сейчас, нежданно получив ее и ощутив в полной мере, чувствовал себя весьма странно. Первым желанием его было освободить их, но клятва кроу не знала обратного хода.

Евгений внезапно остановился. Из-за поворота показалась стройная фигура в серой робе. Одна из его слуг, которую он прекрасно помнил. Лилия была чаровницей. Так когда-то звали женщин, обладавших очень редким даром. Притягательная, как свет свечи для мотылька, и такая же опасная. Одним лишь прикосновением она могла подчинить себе навсегда человека. Когда-то давно, во времена, о которых уже все забыли, чаровниц обучали в храмах Иллюны, и они становились судьями. Тех, кто совершил тяжкие преступления и умышленно запутывал следствие, приговаривали к "прикосновению", после которого они становились рабами чаровниц. Не такими, как те, кто принесли клятву кроу. Прикосновение не уродовало сознание, не лишало сил и чувств и ничего не даровало, кроме душевного покоя и покорности. Каждая чаровница могла держать под своим контролем лишь нескольких человек, и не могла очаровать еще одного человека, покуда все очарованные ею были живы.

Жизнь очарованных, впрочем, была недолгой. Они умирали часто и нелепо, но всегда со слезами радости на глазах, считая, что наконец-то над ними свершилось правосудие и они чисты перед Иллюной. Была у силы и оборотная сторона, ибо чаровница не могла провести ночи с мужчиной, не очаровав его, что приносило им много горя и слез.

Эту страшную силу использовали во благо, пока такая возможность была. Но со временем, женщин с даром рождалось все меньше, и, в конце концов, они окончательно ушли с лица этой земли, став очередной полузабытой сказкой.

Лилия была когда-то одной из последних, и от ее уважаемых предшественниц ее отличало то, что она была убийцей. Ее сил хватало удержать лишь одного человека, но этого ей более чем хватало.

Евгений помнил, когда впервые увидел ее. Как сердце вздрогнуло от ее неземной, как ему показалось, красоты, затмившей в его голове на мгновение даже образ Илейнии. И как против этого, внезапно, взбунтовался разум. Даже не имея своей чудовищной силы, Евгений всегда считал, что все это сказки о том, что сердцу нельзя приказывать. Можно, если знать подход и не действовать грубо.

Ему тогда повезло, чаровница охотилась не за ним, а с ним лишь решила пару минут пофлиртовать, потому так и осталась ярким, и, в тоже время, странным воспоминанием в его прошлом. Спустя годы, когда он получил свою силу, чаровница пришла вновь, но на этот раз за его головой. В итоге навсегда сама стала слугой повелителя песков.

Женекерс тогда с интересом отметил, что не видит в ее внешности ничего, что могло бы его заинтересовать. Нежное прикосновение ее тонкой руки, наделенной силой чаровницы, которое люди сравнивали с поцелуем самой Иллюны, было лишь неуместным, не имевшим смысла прикосновением. Тем не менее, от него почему-то в дальних воспоминаниях Женекерса внезапно возникли редкие ошибки, которые были исправлены за считанные секунды. До силы Гвивеллы ей было далеко, против него она не имела даже малейшего шанса.

Женщина увидела, что повелитель смотрит на нее и послушно остановилась.

— Вам требуется моя помощь? — ровным, ничего не выражающим голосом, спросила она.

Когда-то этот голос показался Евгению бархатным, от звуков которого по спине бежали приятные мурашки, словно бы тот самый факт, что с ним говорило это прекрасное существо, был уже наградой за какой-то подвиг, достойный легенд, не меньше. Куда все это теперь делось из ее голоса?

Нет, голос был по-прежнему красив, но из слов ушли все интонации, сделав его совершенно серым, ничего не выражающим.

Впрочем, внешность чаровницы тоже изменилась. Некогда длинные, роскошные светлые волосы, спускавшиеся рекой почти до колен, были теперь коротко острижены. Длинные волосы требовали слишком много времени на уход, а при работе с тончайшим стеклом, летящие с них частички пыли мешали работе. Они были нерациональной тратой времени и ресурсов. Брить налысо своих слуг Женекерс не решился, так как в своих воспоминаниях нашел, что когда-то считал выбритых налысо людей, особенно женщин, жутко страшными и уродливыми. Короткая стрижка — это был еще один компромисс, между тем, что помнил Женекерс о прошлой жизни, и тем, что было наиболее рационально.

Глаза, некогда изумрудные, теперь были серыми, без малейшего намека на былой цвет. Евгений задержал взгляд на глазах, но так и не нашел в них следа того изумруда. Невольно вспомнилось, как его поразило то, как много в этом мире было зеленоглазых людей. Рыжие волосы, зеленые глаза, такое редкое для дома сочетание, и в тоже время — самый типичный портрет девушки королевства. Разве что присущая таким людям бледность кожи и веснушки тут не встречались практически никогда.

Четыре сотни лет никак не сказались на Лилии, время словно застыло для нее, как оно послушно застыло для Женекерса, как оно послушно замерло для всех остальных его слуг. Лицо, как и раньше, было ровным, без единого изъяна, разве что теперь черты лица не были подчеркнуты какой либо косметикой и были лишены той выразительности. Здесь она была ей без надобности.

А вот серое одеяние из паучьего шелка смотрелось на ее складной фигуре неожиданно красиво, подчеркивая изгибы тела. Когда-то давно она была хорошо тренированной убийцей, двигавшейся с поразительной грацией и гибкостью. Это она сохранила и сейчас в полной мере. Ее воспоминания и рефлексы изначально помогли обучать червей и других существ армии Женкерса, предназначенных для ближнего боя, двигаться с такой же грацией и смертоносностью.

Она просто стояла рядом и ждала, пока Евгений ответит ей. Ответа она не дождалась спустя даже минуту. Слишком многие воспоминания всплыли в голове Евгения при одном только взгляде на нее.

— Вы временно лишились сил, — утвердительно произнесла Лилия, — возможно на Вас действуют остатки моей силы чаровницы.

— Да, скорее всего, — наконец заставил себя ответить Евгений, — хотя, скорее всего, ты просто очень красива.

Уже сказав комплемент, в голову Евгения запоздало пришла мысль, что она едва ли поймет эту вежливость и сможет ее корректно интерпретировать. У его слуг с этим были проблемы даже большие, чем у него самого.

— Наверное, четыре сотни лет, — тут внезапно ее голос изменился, став вновь таким же ласковым и бархатным, каким Евгений его помнил, когда услышал впервые — это очень долгий срок, ты был один так долго. Не стесняйся, мне тоже было очень тоскливо одной. И мы можем это исправить.

Сказав это, бывшая чаровница сделала шаг вперед, оказавшись совсем близко к Евгению, обняла его и нежно поцеловала. То, что почувствовал Евгений, было просто неописуемо.

Его влекло к этой женщине, но в то же самое время он не позволял себе поддаться сиюминутному чувству. Наученный когда-то давно горьким опытом, он никогда не доверял чувствам, и это вошло у него в привычку, которая и сработала в очередной раз. Расчетливая машина, призванная решать сложные задачи, и романтичный парень, частенько идущий на поводу у чувств, как и в старые времена, схлестнулись в неравном бою.

Было здесь что-то неправильное. В какой-то момент он все же смог отрешиться от чувств и внезапно осознал происходящее.

Лилия произнесла первую часть предложения обычным своим голосом, а все остальное — было не более чем тщательно воспроизведенным фрагментом из ее воспоминаний. Точно так же, как не так давно Женекерс воспроизвел кусочек своих воспоминаний для Артелайл, чтобы успокоить ее, сейчас сделала для него Лилия, едва не одурачив. Должно быть, нашла в своих воспоминаниях похожее событие, хотя бы отдаленно похожий взгляд, после чего стала следовать тому, что вложила в нее клятва кроу: Она пыталась служить своему повелителю как могла.

— Не стоит, — Евгений отстранился, хотя это далось ему очень тяжело. Часть его почему-то искренне поверила в то, что Лилии было очень одиноко и тоскливо в этих стенах. Отчасти он даже почувствовал себя виноватым за все то, что причинил ей.

— Почему? Ты можешь делать со мной, все, что хочешь, я не имею права тебя подчинять, даже если бы могла, — голос опять обрел те самые бархатные нотки, которые так странно действовали на людей — Я помню, твой взгляд тогда, когда ты увидел меня впервые. Неужели ты не хочешь... Не сдерживай себя.

Евгений бы соврал, если бы сказал, что не задавался бы этим вопросом сам. Через пару дней он перестанет существовать, уступив место жуткой машине под именем Женекерс. Лилия была, есть и будет его слугой, и от того, что случится дальше, ничего не зависит, никто об этом не узнает.

— Скажи, то воспоминание, которое ты воспроизвела, когда сказала что тебе тоскливо. К какому периоду твоей жизни оно относилось?

— Это относилось к периоду, когда я только начала работать, — бесцветным голосом произнесла Лилия, — мне заказали убийство достаточно богатого молодого человека в Сантарине. Я познакомилась с ним, сделав вид, что он толкнул меня в купеческом квартале. Эти слова я произнесла позже, когда мы были наедине. Я старалась не пользоваться своей силой, считая, что должна в первую очередь использовать свое очарование и внешность, а не магию. Я провела с ним три ночи, прежде чем узнала, где он прячет древний предмет, который был необходим моему нанимателю. Я не хотела, чтобы он узнал, кто его убил, ведь он так полюбил меня, мне с ним было хорошо. Потому я подлила ему в вино "Милость Иллюны", и дала умереть спокойно на моих руках, после чего ушла за полагавшейся мне наградой.

Рассказ о таком жутком убийстве подействовал на Евгения, как ведро ледяной воды. Он помнил, что память Лилии таит множество таких смертей, каждая, с ее точки зрения, прекрасная, чувственная, красивая. Она была на этом помешана. Евгений намеренно попросил ее рассказать об этом случае, наперед зная, что то, что он услышит, ему не понравится. И он не ошибся.

— Почему ты выбрала именно это воспоминание?

— У тебя отсутствовал протез, ты не ответил на мой вопрос в течение более чем тридцати секунд, потому я, согласно принятой последовательности действий, уточнила твое состояние у Евклида. Когда я узнала, что ты временно лишился своих сил и вновь обрел способность чувствовать эмоции, я использовала собственные воспоминания, чтобы попытаться понять происходящее. Выражение твоего лица больше всего было похоже на выражение лица Элистара в ту ночь. А я помнила, что ему соответствовали чувства одиночества, боли потери и предательства. И я знала, как можно унять эти негативные эмоции, мешающие продуктивной работе, если сделаю...

— Возвращайся к работе, Лилия. Не стоит тратить время на пустяки.

— Хорошо, Женекерс. Если я понадоблюсь, позовите меня.

Лилия ушла, а Евгений свернул на один из складов, где на стеллажах была законсервированная до ближайшей войны армия, и, найдя укромное темное место, сел прямо на пол, прислонившись спиной к одной из стоек. Тусклый свет, льющийся с потолка, скрывали высокие полки, оставляя полумрак. Закрытый от этого следующим ярусом полок, на стеллаже напротив, стоял один из потрошителей. Один из самых простых, после червей, конечно, и в тоже время действенных созданий стеклянного мага. В темноте угадывался лишь мрачный темный силуэт.

Можно сколько угодно говорить, что власть портит людей и держаться от нее подальше, но глупо было отрицать, что стоило ему ощутить свою власть над людьми... Еще немного и он бы поддался. И что тогда? Нормально ли это для человека, это можно списать на то, что он сейчас, мягко говоря, не в лучшем психическом здравии. Или, быть может, это в нем было всегда, но тщательно скрывалось даже от самого себя?

Сейчас Евгений понял, что запутался. Неужели остатки магии чаровницы на него так подействовали? Или, быть может, скрипящая, подобно старой карете, психика не смогла выдержать малейшее прикосновение даже самых древних и простых эмоций?

В душе и так было неспокойно, но теперь творился настоящий кавардак. Споткнулся на ровном месте, теперь теряет драгоценное время.

Что мешало ему сейчас поступить иначе? В конце концов, сейчас он просто человек. Илейния давно мертва, от нее даже призрака не осталось. Да и кто узнает, что происходит в его крепости, о существовании которой вообще мало кто догадывается? Лилия не теряет ничего, она...

Понимая, что эти мысли не приведут никуда, Евгений предпочел заняться детальным разбором того, что почувствовал в тот момент.

Сначала он почувствовал желание, потом и жалость к чаровнице. Но разум знал, что это не так, и потому он задал ей вопрос, чтобы проверить возникшую в голове гипотезу.

Связанная клятвой кроу, она равнодушно выложила ему весь расклад, давая понять — его гипотеза ошибочна.

— Евклид? — произнес Евгений в пустоту.

Стоящий на стеллаже рядом потрошитель внезапно ожил, дернулся, запуская краткую самодиагностику. Едва заметным красным цветом вспыхнули глазницы.

— Да, Женекерс, — ответило существо голосом Евклида.

Должно быть, рядом не было громкоговорителей, потому Евклид расконсервировал одного из солдат. Евклид выглядел как недобрый дух, вселившийся в неодушевленный предмет, чтобы поговорить с жалким человеком. Уродливая морда потрошителя с красными буркалами, вместо глаз, скрытая тенью только усиливала сходство.

— Знаешь что во всем этом наиболее паршиво? Даже сейчас, я черт подери, отношусь к своим чувствам как к странной, непонятной мне машинке, и тыкаюсь, пытаясь понять, как она работает.

Евклид не нашелся что на это сказать, потому Евгений продолжил, смотря на немигающие красные огни напротив, рядом с которыми угадывались очертания гротескной махины потрошителя, чем-то лишь отдаленно напоминающей человеческую.

— И в чем-то я завидую Женекерсу.

— В том, что он не чувствует дискомфорта, который причиняют негативные эмоции? — уточнил Евклид.

— Нет. Имея бесконечную власть над этими людьми, он даже не думает злоупотреблять ей. А еще, Евклид, я, кажется, понял, что меня колодец не так сильно и менял. Просто видел, что я давлю в себе все чувства всегда, как давят клопов в захудалом трактире, и решил мне немного помочь. Результат, как видишь, вышел паршивый.

— Ты думаешь, что если бы Женекерс обладал чувствами, он был бы сильнее?

— Не думаю, знаю. Это не просто расплата за силу, это больше похоже на ограничение, чтобы не сделать его окончательно непобедимым. Взгляни на Лилию и тот след крови, страданий и боли, что она оставила за собой. Ты сам знаешь, она крайне редко пользовалась своим даром. Она по-настоящему расчетливая машина, отлично знающая людей, всегда умеющая сыграть на самых глубинных чувствах человека. Ее эмоции — эмоции хищника, привязанности, забота, сострадание — все это всегда было чуждо ей. Есть лишь азарт охоты и патологическое, в чем-то больное желание сделать смерть очередной жертвы красивой и драматичной. Тот самый азарт, что Женекерс никогда не ощущал даже блеклым серым пятном на грани восприятия.

— Что ты планируешь делать дальше? — осведомился все тот же голос Евклида откуда-то из темноты.

— Тоже, что и делал бы сейчас Женекерс, — произнес Евгений поднимаясь, — работать. Арбайтен, негроуз, солнце еще высоко.

Резко вскочить не вышло, здорово не хватало второй руки, но это не помешало Евгению направиться бодрым шагом прочь из хранилища, плавно погрузившегося во мрак. Красные глаза ожившего потрошителя еще горели некоторое время своим едва заметным недобрым огнем, а потом плавно погасли, когда солдат снова погрузился в свой сон.

* * *

Зал с телами алхимиков тараканы исследовали долго. Похожее на щупальце огромного осьминога, которое пытается нащупать добычу, шеренга этих существ долго рыскала по помещениям, но так и не нашла ничего стоящего и двинулась к тому, что когда-то было входом в этот дворец.

Дверной проем уже давно лишившийся двери, которую уничтожило время, вывел в узкий коридор, стенами которого был плотно спрессованный неведомой силой вулканический пепел. Толи, когда прокапывали этот ход, грунт успел хорошо слежаться, толи здесь использовали какие-то эликсиры. Шагов через двадцать стены внезапно расступились, и вереница тараканов оказалась в обширном помещении, расположенным на том, что когда-то было площадью. Пол устилала темная брусчатка, совсем как на площади Сантарина, а в центре, где полагалось быть колодцу, из земли выступала черная скала. Вокруг скалы стояли небольшие каменные столбики, между которыми была натянута цепь.

Все это ярко освещалось голубоватым светом, который порождали чудные светлячки, образующие настоящий водоворот под потолком зала.

У самой скалы обнаружилась древняя каменная табличка. “Место, где нога Иллюны впервые ступила на землю этого мира”.

С другой стороны торчащей скалы брусчатка отсутствовала, был лишь оплавленный неведомой силой камень. Скала и впрямь походила на ту, что была изображена на мозаике в храме, если смотреть под нужным углом. И, опять, если верить мозаике, виденной ранее, тут должна была быть пропасть, в которую было сброшено силой Иллюны некое существо. Сейчас же на этих оплавленных камнях лежал скелет в истлевшей одежде, на шее которого, несмотря на слой пыли, слабо светился бледным светом амулет. Вместо трех листьев были лишь обломки металла, но все равно в этом предмете чувствовалась какая-то недобрая сила.

Тараканы осмотрели периметр зала и вскоре, и в дальних углах обнаружили еще тела. Судя по размеру костей, это были еще совсем дети. Тут можно было насчитать около пяти десятков скелетов, принадлежавших, должно быть еще совсем детям. Они лежали среди трухи, в которую превратилась когда-то стоявшая здесь мебель. На костях не нашлось никаких повреждений, потому можно было заключить, что, как и алхимики, они умерли от голода.

Более того, у каждого из скелетов на запястье можно было разглядеть очертания древней татуировки алхимиков.

Больше дверей в другие помещения не было, потому шеренга тараканов, закончив осмотр, развернулась, и поползла в сторону лежащего на камнях тела палача. Первый из тараканов погас, когда тонкий провод, тянувшийся за ним, с тихим щелчком отцепился.

Следующий за ним таракан был немного другой формы и не имел линзы на спине, и теперь он руководил колонной. Тараканы скользнули по телу, которое когда-то принадлежало одному из самых кровавых людей прошлого, и скользнули сквозь пустую глазницу внутрь черепа. Уже там из тела таракана на свет появилась микродрель, при помощи которой в черепе Палача изнутри были проделаны тончайшие отверстия, после чего на внутренней поверхности было закреплено небольшое устройство, размером с человеческий ноготь.

Устройство, стоило тончайшему манипулятору коснуться его и на короткое время подключить питание, едва заметно мигнуло зеленым огоньком, который плавно погас.

Сделав дело, тараканы выбрались из тела Палача, вновь подключили оставленного ранее собрата и уже вместе с ним удалились из этих подземелий, словно их здесь никогда и не было. Лапки этих созданий были такими тонкими, что не оставили даже заметного следа на веками копившейся здесь пыли.

* * *

Янтарная была в стрелковой галерее, когда до нее дошел Женекерс. Одежда из паучьего шелка шла ей во многом даже больше, чем Лилии. Лисоухая легко растянула очередной лук. Это был наиболее простой вариант из всех тех, что были в распоряжении Женекерса.

Во многом он повторял устройство того, что знали в далеком отсюда мире, как классический олимпийский лук. Разве что художественное оформление явно выдавало авторство коротышек. Прицел был выполнен в виде змейки, держащей в раскрытой пасти линзу, выточенную из лучшего подгорного стекла, в центре которой сверкал маленькая рубиновая капля.

Тетива коснулась подбородка лисоухой и вдавилась в кожу, оставляя едва заметный красный след. Почти сразу же раздался щелчок, с которым тонкая металлическая пластина соскочила со стрелы, сообщая, что сейчас растяжка оптимальна, и практически в этот же момент тетива соскользнула с пальцев Янтарной, а стрела отправилась в свой полет.

Десятка.

Тонкие пальцы лисоухой, скрытые элегантной лучной перчаткой из паучьего шелка, плавно остановились после выпуска и не без изящества замерли чуть позади шеи.

Она была красива, как могут быть красивы только лисоухие. Красива своим спокойствием, которое, словно, скрывает где-то в глубине туго сжатую пружину. Обманчиво тонкое и хрупкое тело нечеловечески тренировано, и приучено годами тренировок к нечеловеческой самодисциплине. Иного выбора у эмоциональных и не в меру импульсивных лисоухих не было. Без строго воспитания родных лесов и жестоких тренировок лисоухие быстро опускаются, пускаясь во все тяжкие, не зная меры даже в таких простых радостях жизни, как еда.

Евгений впервые видел настоящую лисоухую в своей жизни. По крайней мере, человеком, а не... не тем, кем он был все это время.

Янтарная сделала еще один выстрел, пока Евгений собирался с силами.

— Янтарная.

Лисоухая отложила лук, и повернулась к Женкерсу. В ее дивных глазах была смесь опасения, восхищения, покорности... Возможно чего-то еще. Евгений никогда не считал, что мог многое узнать о человеке от одного только взгляда, но по сравнению с полным ничто, к которому он привык, это был целый водопад информации.

— Да, Женекерс. Я уже опробовала большую часть имеющихся в Вашем арсенале луков.

— Отлично. Уже выбрала что-то, что тебе больше по душе?

— Не совсем, — в глазах проскользнуло удивление, — Вы уверены, что мне лучше сменить лук...

— Да, Янтарная. Позже я расскажу почему, — равнодушный и отстраненный голос дался Евгению на удивление тяжело, да и результат был, наверное, не очень правдоподобным — У меня сейчас очень мало времени, потому слушай внимательно. Ближайшие два дня ты выберешь себе новый лук, Евклид предоставит тебе все необходимое, а после ты двинешься домой. Евклид поможет спланировать маршрут, чтобы ты за пару дней была уже дома.

— Такое возможно?

— Вполне. Только задница потом будет болеть от седла, — Воспоминания о недавней поездке от Шендара через треть континента были еще слишком свежи. Евгений мысленно прикусил язык, когда Янтарная сначала невольно хихикнула, а потом уставилась с удивлением на мага.

— Почему ты так на меня смотришь? Я всего лишь стараюсь в меру уместно шутить.

— Я этого не совсем ожидала, Женекерс, — пояснила лисоухая, — Вышло немного грубовато, но в целом очень уместно и отражает суть. Я выдержу два дня в седле, если только такой темп выдержит конь.

— Отлично, — согласился Женекерс, — и еще одна маленькая деталь. Я хорошо подумал и решил исполнить твою просьбу. Мои слуги найдут заказчика убийства Артолина, и он понесет наказание, которое он заслуживает.

По мере того, как Евгений произносил эти слова, лицо Янтарной менялось. Напряжение внезапно исчезло с ее лица, уступив место удивлению. Почти сразу, как только Женекерс закончил фразу, она упала на колени.

— Спасибо, повелитель. Я в неоплатном долгу перед Вами, я...

Такое изъявление верноподданнических чувств было в новинку для Евгения. В бытность его при дворе в Сантарине, когда чувства и эмоции были еще при нем, слуги к нему в лучшем случае относились немного снисходительно, считая игрушкой хранительницы, не обладающей властью. Они принимали достаточно мягкий внешне характер за слабость, не замечая, что ему просто нет дела до дворцовых сплетен.

Когда же он позже неоднократно продемонстрировал обратное, распутав несколько достаточно серьезных интриг, его стали немного побаиваться, но все равно не спешили изъявлять так свою покорность.

— Встань и не унижайся, Янтарная. Я делаю это не из жалости к тебе, или потому что хочу получить от нашей сделки дополнительную выгоду. Я это делаю потому, что считаю это правильным.

На самом деле, Евгений и впрямь так считал. Он прекрасно, во всех деталях знал историю Артолина. Для Женекерса наниматель Артолина был лишь очередным преступным элементом, до которого лорду песков не было дела, а чьи злодеяния тонули в объеме общей статистики преступлений королевства. Это было дело хранителей покоя, а не его. Для Евгения же этот случай был конкретным ужасом, которому он сопереживал.

Янтарная поднялась с пола, склонив голову.

— Я помню, что Вы не терпите такого... отношения к Вам, — она всхлипнула, — Я не забыла. Просто... Для меня это очень важно, и я не знаю, как мне благодарить Вас.

Евгения пробрало до озноба от этого покорного вида, виновато склоненной головы. Зная из книг, насколько горды лисоухие, для Янтарной это должно было быть пыткой. Не выдержав, он коснулся подбородка лисоухой, заставляя ее смотреть себе в глаза.

— Я не обладаю даром сопереживать, Янтарная, как и роскошью чувствовать эмоции. Но я помню, каково это, и примерно как это должно быть — улыбнулся Женекерс, — Потому тебя прекрасно понимаю. А теперь тебе надо торопиться. По моей информации наш Ядовитый друг скоро начнет разыгрывать свой эндшпиль, и нам надо быть к этому более чем готовыми. А что касается нанимателя Артолина, ты узнаешь, когда все будет сделано.

— И все равно спасибо, Женекерс — прошептала Янтарная, уже не сдерживая слезы.

Евгений кивнул, и молча ушел. Наверное, надо было сказать что-то еще, но слезы лисоухой были для него сейчас подобны изощренной пытке, и хотелось только одного — сбежать от них как можно быстрее, забиться в самый дальний угол своих подземелий и не вылезать, пока Янтарная не успокоиться. Уже уходя Евгений думал, а не сказал ли он этой лисоухой чего-то лишнего.

Янтарная же, в свою очередь, когда Женекерс ушел, просто села на пол и дала волю чувствам. Она рыдала минут двадцать, прежде чем успокоиться. Ей трудно было понять, что именно на нее нашло. Буквально несколько минут назад она была спокойно, и тут, внезапно такая буря чувств, стоило только появиться Женекерсу. Новость про решение мага относительно нанимателя Артолина лишь была лишь последней каплей, после которой ее самоконтроль дал трещину и разлетелся на куски.

Словно один внешний вид Женекерса вызвал в ее памяти все то, что им пришлось пройти с Артолином. А еще, своим природным чутьем она почему-то почувствовала не обычную для Женекерса зияющую пустоту, а боль. Бесконечную боль, одиночество, тоску, причем такие сильные, что в какой-то момент она перестала понимать, где чужая боль, а где ее собственная.

Оставался вопрос, что именно это было?

Женекерс внезапно снова обрел способность чувствовать? Едва ли. Янтарная была больше склонна верить в то, что это последствия путешествия через земли слез запоздало дают о себе знать. Лисоухая печально вздохнула. Не хватало только, чтобы она повредилась умом в тот самый момент, когда все будет зависеть от нее.