Линия разлома

Почему все так? Да наверное потому, что на Украине столкнулись два общества. Общество городов — космополитичное, в основном русскоязычное, владеющее сложной техникой. И те, кого во времена оные называли "селюки" — убогие и косноязычные жители глубинки. Обычно — в таких поистине межцивилизационных столкновениях — побеждает город, вбирая в себя избыточную людскую массу из села и переформатируя ее. Но на Украине — победило именно село. Последний известный пример победы села над городом — Полпотовщина в Камбодже, закончившаяся гибелью трети населения страны (и это еще немного, многих просто не успели убить так как пришла армия Вьетнама). Никаких предпосылок к подобному на Украине не было — но произошло именно так. Украина изначально строилась как "не Россия" и это с самого начала обрекало проект на поражение — строить что-то как "не-" нельзя, так можно только ломать. Украинский город — так и не смог выдвинуть некий проект, объединяющий Украину на чем-то позитивном и показывающий путь в некое светлое будущее, пусть даже и не совсем светлое — но хотя бы такое, в котором можно жить. За неимением другого, взяли проект села, при всей его нетерпимости, особенно опасной для столь разноликой и многонациональной страны. Но этот проект — вызвал опасное столкновение разных частей общества. Причем повторяющееся, не однократное.

Если нет нормальной идеологии — побеждает и укореняется ненормальная — просто потому, что наличие любой идеологии лучше, чем полное отсутствие таковой. В условиях краха экономики и банкротства элит власть подобрали с земли радикалы — просто потому, что у них было собранное, отмобилизованное и готовое действовать меньшинство. Большинство же — готово было вручить власть кому угодно, лишь бы прекратить весь этот позор и вялотекущее безумие, в которое погружалась, захлебываясь страна. И надо сказать, что крайне правым, пусть они и были откровенными негодяями и фашистами — удалось навести хоть какой-то порядок в стране. Просто потому, что они были единственными, у которых была Мечта. У остальных она тоже была — но сводилась к "нацарювать бы сто рублив да втичь". А у этих была совсем другая Мечта. И люди поверили в мечту — потому что больше было верить не во что и не в кого.

А потом начался кошмар.

Зарисовки

Киев

03 июня 2020 года

Американский конвой, несущийся по Киеву — проводила глазами на одной из улиц женщина. Пожилая уже, лет шестидесяти, с обильной сединой в волосах, опиравшаяся на палочку при ходьбе. В глазах ее — ничего не было, ни страха, ни раздражения. Только усталость...

Потом — она побрела дальше. Квартира ее — не сохранилась, как и у многих — но у нее в Киеве было много знакомых с ТЕХ ДНЕЙ — и сейчас она жила у одного из них. Они — до сих пор встречались, поддерживали друг друга как могли.

Хотя могли они немногое...

На свободе — она была немногим более трех месяцев. Это был ее уже второй срок, оба — за "нарушение режима безопасности". Украина — была теперь свободной и демократической, и если раньше в административном порядке, без полноценного рассмотрения дела судом, без предъявления обвинения могли посадить максимум на пятнадцать суток — то теперь срок, в рамках закона о Чрезвычайном положении — был увеличен до года. Для того чтобы оказаться в лагере — достаточно было оперативной информации СДБ. Дело рассматривал один судья, без заседателей, без вызова обвиняемого, без участия обвинения и защиты. Приговор — хотя это нельзя было назвать приговором — обжалованию не подлежал. Вот такая демократия была сейчас "в Украине".

— Дина! Тетя Дина!

Первым ее чувством, когда ее окликнули — был страх. Бежать. Бежать, вон в тот переулок. А там — будь что будет. Она знала, кто шьет на нее дела в СДБ, и кто поклялся ее уничтожить. Вот только бегать... уже не получалось как то. Совсем не так, как в те. светлые и страшные времена Второго Майдана, когда она, во главе горстки неравнодушных, бегала по больницам, магазинам, шила бронежилеты, закупала теплые вещи и делала еще много того, без чего Майдан просто бы не выстоял.

Это был ее город. Ее страна. То, за что она боролась. И поэтому она спокойно обернулась...

— Тетя Дина!

К ней бежала Оксанка...

Несмотря на чрезвычайное положение — в Киеве еще были остатки нормальной жизни, и в числе их были рестораны и отели, на местном — готели. В один из ресторанов, казак Мамай, ее и привезла Оксана на новенькой Тойоте со значками какого-то иностранного благотворительного фонда.

— Ой, теть Дин, я так рада вас видеть...

Она молчала, смотря на американский флажок, наклеенный на лобовое стекло.

— Оксан, а это тебе зачем?

— О... это против патрулей, не обращайте внимания, теть Оксан. Знаете же, жадные они какие. Думают, если у меня такая машина, значит, я богатая трошки. А у меня и грошив то всего ничего... — Оксана рассмеялась

— Мамай дорогое место

— С карточки заплачу. Нам выделяют на питание. Ой, теть Оксан, вы расскажите, как тут. А то я тильки приехала.

Она пожала плечами

— Да по-разному

— Мы фонд открыли, проводим фандрейзеры* в США и в Канаде. Собираемся охватить все восточное побережье. Уже набрали больше пяти миллионов, представляете? В Голлливуде у нас был фандрейзер с самим Мэтью МакКонахи.

— Это хорошо... — машинально сказала она

— Этого мало. Нельзя, чтобы про нашу страну забывали. Мы должны быть постоянно в центре внимания, постоянно иметь прессу. понимаете?

— Да... понимаю.

— Ой, да что я про себя да про себя... Вы мне лучше скажите, как тут наши? Я пыталась искать... разъехались, наверное. Как Василек?

* Вечеринки для сбора средств с политиками или знаменитостями, обычно с аукционами, шуточными или реальными

Луганск

Несколько лет назад

Было страшно. До костей страшно...

Несмотря на то, что был день — на первом этаже старой, но все еще державшейся хрущевки — света почти не было, все окна были заставлены, чем попало — от остатков мебели до листов где-то найденной фанеры. Через них — тонкими струйками сочился свет, но все следили, чтобы не попадать в этот свет, оставаться в тени. Она лежала навзничь на полу, а рядом, тяжело дыша, умирал Василь. Прошедший Майдан парень с Винницы, волонтер, быстро поднявшийся до начальника штаба одной из сотен, нашел свою смерть здесь, в зачуханном луганском дворе. Пуля снайпера — попала ему в голову, но он все еще дышал. Она положила его к батарее — старой, чугунной, старой как и всё здесь, на восточной границе Краины. Она знала, что пулеметы БТРов и мобильных огневых точек — пикапов с крупнокалиберными пулеметами — пробивают стены. И самое безопасное место в комнате — здесь, за батареей. Батарею за стеной — обычно не пробивают.

С другой стороны — в углу лежал поляк. Они знали, что это поляки, они не говорили ни по-русски, ни по-украински, общаясь через переводчиков или по-английски с теми, кто знал хоть как то английский. Многим было неприятно, что с ними поляки, но кроме поляков и прибалтов никого больше не было, никто не прислал помощь. Поляки были подготовленными и профессиональными солдатами с хорошим снаряжением и даже своей техникой, они шли вперед и спасли немало жизней неподготовленных, но отчаянных и готовых сражаться за Украину хлопцев. Иногда удавалось договориться без стрельбы, просто чтобы сепаратисты сложили оружие. Иногда приходилось стрелять. Но так страшно как сегодня — не было даже на Майдане в ту страшную зиму.

Дрогнули даже поляки.

Они вышли в этот квартал еще потемну — была информация, что здесь скрываются крымские отряды самообороны, вооруженные и подготовленные русскими. Они вошли... а потом началась стрельба со всех сторон и они за несколько минут потеряли семнадцать человек. Василь погиб, когда пытался вытащить одного из тяжело раненых в укрытие. Она потащила его в этот дом, потому что понимала — не время подниматься в атаку с криком "Слава Украине". Как и на Майдане — надо просто выжить, уберечься от гулявшей по кварталу смерти.

Когда она притащила Василя — тут уже был один из поляков. У него лицо было в крови, но не так как от ранения, а как если он упал, или порезался битым стеклом — такое часто бывало. От ее помощи — он отмахнулся и сейчас нервно орал что-то на польском в рацию. От проскальзывающих ноток паники — становилось жутко

— ... Dniepr, tutaj Sova. Ya sektor siedemna?cie, wzi?? budynku mieszkalnego, nie mo?e i?? dalej. Intensywny ogie? snajperski ze wszystkich stron, nie mniej ni? dziesi?? snajperСw. Straci?em Globy i cztery, ewakuacji medycznej i potrzebujemy wzmocnie? opancerzonych, jak rozumiem?*

...

— Nie, ty nie rozumiesz. Antisnayper mam nie wi?cej, s? niesprawne. Musz? pancerz, w przeciwnym razie b?dziemy musieli si? wycofa?. Nie i?? bez pancerza!**

— Василь... — она потеребила его — Василь...

Он открыл глаза. Кожа была белой, как бинты.

— Вмираю я маты...

— Нет... ты выживешь.

— Вмираю. Слава Украине...

— Героям Слава...

Кто-то с шумом вломился в комнату, она обернулась, увидела — поляка, держащего пистолет наготове, людей с повязками черно-красного цвета.

Бандеровцы...

Если она кого-то и ненавидела так, как русских — это бандеровцев. Правый Сектор. За ними всегда стояли определенные, очень влиятельные силы, снабжали их, у них были собственные лагеря подготовки в лесах, собственное снабжение. На Майдане — у них изначально было все, от палаток и до бронежилетов и касок. Было и оружие. И они сражались на баррикадах. Но была еще одна правда, которую замалчивали и знать не хотели. Когда начиналось по-настоящему серьезное дело — первыми отступали всегда они. Без команды. Просто отходили и все. Конечно, среди них были разные люди... один паренек с Львова потайком рассказал их — проводник говорил в палатке, что надо сберечь силы, и когда власть падет — их должно быть достаточно для того, чтобы взять власть. У них были собственные пропагандисты — с дорогой аппаратурой, они вели себя наглее и развязнее всего. Наконец, она подозревала, что с февральским расстрелом не все ладно, и руку к этому приложили они. Если у кого и были снайперские винтовки — то это у них.

— Шо тут робытся? — спросил один из правосеков. На повязке у него был тризуб — младший командир

— Не видишь, что ли! — огрызнулась она

— Васыль, подывися, шо у окни! — приказал командир

Один из автоматчиков — автоматы у них были новенькие — подошел к окну. Посмотрел в узкую щель, затем — начал отодвигать лист картона.

— Ни робь! — крикнул поляк

Выстрел — ударил глухо и тяжело, словно кувалда, и молодой "Правый сектор" отлетел к стене, пролетев больше метра. По стене как краской брызнуло, широким таким размахом. Потом — он упал вперед как мешок — и на пол быстро — быстро потекла багровая кровь.

— Снайпер!

Поляк быстро — быстро говорил в рацию

— Dniepr, Sowa tutaj. Dla mnie strzela?. Barrett jest prawdopodobne. Pi??dziesi?ty jak rozumie?

* * *

...

Бандеровцы — бросились на выход.

Она посмотрела Василя — мертв. Про то, жив ли молодой правосековец не стоило и спрашивать — с такими ранениями не выживают. Она даже не знала, из чего так стреляют. Возможно, БТР.

— Мати... русски розумиишь? — поляк смотрел на нее

Она кивнула

— Иди... помогу сюда. Помогу, розумиишь?

Ненавидя себя за слабость, она поползла из комнаты, на выход...

За соседним домом, она нашла какое-то подобие штаба. Несколько мужиков, укрывшись в самодельном то ли гараже, то ли капитально построенном сарае, пытались управлять войсками. Шел тридцать второй день "замирэння".

— Кто командует? — привычно крикнула она — там раненые!

Один из мужиков, в форме без знаков различия — оторвался от карты

— Чего тебе, мать? — спросил он

— Там раненые, много. Надо их вывезти...

— Санитарная команда дальше, мать. Погоди пока идти, дым поставят. На соседней улице тоже снайперы.

Из нее — как будто стержень вынули, она сползла на землю по стене, держась за голову руками. Не было сил ни плакать, ни кричать уже...

— Сколько там раненых? — спросил командир

— Не знаю. Много. Десять... больше...

— Тяжелые?

— Да.., многие... в голову.

— С...

— Кто? — машинально спросила она

— Они... — зло сказал командир — братья, твою мать. Старшие. Думаешь, самооборонцы это? Хрен. Рэксы.

— Русские? — не поняла она. Слова вылетали изо рта машинально, как бы не подчиняясь командам мозга

— Нет. Рэксы. У них национальности нет. Разведчики экстра-класса. Русские, конечно, кто ж еще...

...

— Одни на высоте работают, другие по жилсектору с бесшумками перемещаются и с близи глушат. Взводного моего положили... метра не добежал, сразу — три пули. Пра-льно. Они с Афгана воюют, в Грозном навострились, с...и. А у нас — на год на подготовку снайпера восемьдесят патронов. И то не дают. Тьфу!

Облака белого дыма поплыли по земле, заползая во двор и накрывая белым саваном всю мерзость войны, которую уже не было сил видеть...

Командир осмотрел волонтерку

— Ты в юбке... хорошо.

— Чего?

— Когда пойдешь через улицу, держи руки над головой. Увидят, что баба, пожалеют, наверное. С Богом, мать...

На соседней улице было относительно спокойно. Это было еще одно проявление всего безумия гражданской войны, в которую тихо погружалась страна. Когда входили в город, никакой линии фронта не было, кого зачищать — не знали. На соседней улице — шел жестокий бой, и погибали люди, а тут — было относительно тихо, только дробным грохотом слышался стук автоматов и пулеметов, да проносились на скорости машины. Несколько человек в камуфляже — грузили Камаз какими-то ящиками, на вид гражданскими. Она бросилась к ним.

— Хлопцы, допомога нужна. Там раненые!

Один из хлопцев обернулся — и она остановилась, как будто уткнулась в кирпичную стену. Камаз со старательно залепленными грязью номерами, коробки и ящики... и этот парень в маске со внимательным, волчьим взглядом. Не озлобленным, нет, совсем не так. Она много повидала глаз на Майдане, озлобленных, отчаянных, затравленных — а в глазах этого парня не было ничего кроме спокойной силы. И автомат на груди он держал совсем не так, как пацаны из Нацгвардии, сунувшиеся в простреливаемый насквозь квартал. Тоже — спокойно и профессионально, так чтобы одним движением руки — выбросить приклад к плечу.

Она поняла, что это были русские. Те самые, про которых говорил только что командир. Как он их назвал... рэксы. Это они и есть. Пусть на плече — тризуб, а на руке — повязка, какой отмечались младшие командиры — но это они.

Спецназ. Про который столько говорили — но почти никто в действительности их не видел. За спецназ — принимали афганцев, которых тут оставалось немало, просто подготовленных стрелков. А это — они и есть.

Рэксы.

— Чего надо мать? — спросил боец в маске

— Раненые... там.

— Извини, мать. У нас приказ со штаба. Вот это все вывезти. Куришь?

Она машинально взяла сигарету, думая, что перед смертью неплохо бы и покурить. Вот они. Русские. Те, кто желал зла ее стране. Те, кто пошел против них войной. Те, кто отобрал Крым. Русские...