одержимость, как один из вариантов

-А ты что?

-Не знаю что. Не знаю и все. Живу одним днем.

Засыпая, я думала о Ленке, о ее жизни. Мне ее было так жаль, что хотелось плакать. А чем я могла ей помочь? Человек всегда должен сам сделать хоть какое-то движение, чтобы помочь себе, а иначе все бесполезно. Я думала о Ленке и не представляла, что моя собственная жизнь уже затянулась таким же тугим узлом: чужие проблемы и понятнее и проще.

ГЛАВА 6

Эдвардас звонил мне даже чаще, чем в Москву: с увеличением количества километров, нас разделяющих, его паника от разлуки усиливалась, я уже не была такой доступной. Из-за большой разницы во времени чаще всего он не заставал меня дома, все это меня очень забавляло, я представляла всю ситуацию таким образом, что это он добивается меня, страдает, делает первый шаг, что после приезда в Москву он тоже кое-что, наконец, понял.

Вадик звонил тоже. Он звал меня поскорее вернуться, удивлялся, почему это я так надолго зависла, торопил. Он торопил, но его голос был знакомо протяжен и лишен эмоций. Без всяких вопросов я знала, что там продолжается все то же.

* * *

Верблюд влачит свои два горба,

Шагая через пески.

Я — только женщина, я слаба,

Плечи мои узки.

Как я решусь бороться с судьбой,

Что она принесет?

Мне просто хочется быть с тобой.

Только с тобой. И все.

Документы я по привычке отдала делать через знакомых, которые обещали, что все будет готово через неделю. Но одна неделя сменяла другую, а паспорта все не было. Когда по истечении уже целого месяца я опять встретилась с этим знакомым, работником шестого отдела, он опять развел руками.

-Я не знаю, деточка, что ты там могла натворить, но загранпаспорт твой уже давно должен быть готов, а его все нет. Сама не догадываешься, в чем дело? — он посмотрел на меня строгим чекистским взглядом, под которым я съежилась и покраснела: было ясно, что я — чуждый элемент, не достойный чести представить свою Родину за ее рубежом. Я так и не поняла, что происходит, но на всякий случай заволновалась.

-Это из-за меня, — мрачно сообщил Эдвардас, позвонивший мне в тот же день, только несколько позже.

-При чем здесь ты? Откуда они вообще могут знать про тебя?

-Они все знают, — Эдвардас все еще не мог выйти из образа революционера, участника запрещенной организации "Саюдис"

-Да ладно, — промямлила я неуверенно, чувствуя себя какой-то элементарной частицей в чашке Петри, за которой все время наблюдают зоркие "они".

-Плюнь на паспорт и приезжай на недельку в Калининград, я тебя там встречу, — к тому, что Эдвардас соскучился, добавилось легкое чувство вины за мои неприятности.

-А почему в Калининград? — не поняла я.

-Я могу туда приехать без визы.

Так и не поняв ничего про странный город Калининград, я представляла себе занимательную историю, как меня вызывают в некую всемогущую организацию, где пытаются завербовать, как шпионку. Мое сердце разрывается: я вынуждена обманывать любимого человека, но как иначе сохранить свою жизнь. Заканчивается все тем, что я не выдерживаю страшного давления, во всем признаюсь Эдвардасу и он женится на мне, предоставляя, таким образом, политическое убежище. Истории в моем воображении всегда заканчиваются хорошо.

Я взяла билет на самолет и посчитала, что, оказывается, пробыла дома полтора месяца. Мама опять начала вздыхать и сморкаться по всякому поводу, моя Леночка тоже расстроилась, когда узнала, что билет уже в кармане. Меня утешало только то, что я точно знала: когда-нибудь, когда у меня будет много денег, я стану помогать всем своим близким, потому что только ради этого и стоит разбогатеть.

-Я решила все-таки ехать в Саратов, — шепнула мне Ленка на прощанье.

-Ну и молодец, хоть какое-то движение жизни.

-Ты больше никогда не вернешься, — мама опять постарела, и мне стало больно оттого, что я причиняю ей страдания. Как я должна поступить? Остаться расстраивать ее своей неудавшейся жизнью или уехать и опять же расстраивать своим отсутствием?

Перелет был с пересадкой в Москве, мужчина с соседнего кресла, как оказалось, тоже летит в Калининград, он помог мне донести сумку. Мне практически всегда помогают донести тяжелые вещи, потому что я маленькая и худая, когда я тащу что-то тяжелое, я наклоняюсь набок, еле передвигаю ноги и вызываю всеобщее сочувствие. Большие женщины созданы для работы, маленькие — для любви.

Мы приземлились на какую-то лужайку, невдалеке паслись коровы, было уже очень тепло, так, как в Сибири бывает только в мае. Я покрутила головой, пытаясь увидеть автобус, который подвезет меня к зданию аэровокзала, но никакого автобуса поблизости не было, а люди потащились пешком. Добрый попутчик снова взял мою сумку:

-Здесь недалеко, — сообщил он мне и пошел вперед.

Я издалека увидела Эдвардаса, который пошел мне навстречу и неожиданно протянул руку попутчику:

-Лабас!

Тот уже с большим интересом оглядел всю мою тинейджерскую фигуру и передал сумку Эдвардасу.

-Знакомый, — объяснил Эдвардас, — живет в Омске, женился там. А сам литовец.

Мы поехали в город Светлогорск, который меня буквально очаровал: извилистая дорога, а с обеих сторон от нее старые большие деревья, ветки которых весной стали еще более толстыми и сказочными, небольшие кирпичные домики, каменные фундаменты, аисты в гнездах, все это казалось мне неправдоподобно прекрасным, таким, что не может наскучить, я поняла, что хочу здесь жить. Я не предполагала, что Калининградская область повернулась, как избушка на курьих ножках ко мне своей европейской приукрашенной стороной, скрывая до поры до времени другие, более уродливые стороны.

Начало апреля выдалось таким теплым, что в песчаных дюнах можно было отыскать укромный безветренный уголок, улечься там, на прогретый солнцем белый песочек и подставить свое зимнее пупырчатое тело первому загару.

Весной в курортных городках влажно и пустынно. С нами по соседству жили только трое немцев: парочка средних лет и молодой человек туристического вида, все они были слишком молоды, чтобы сюда их привела ностальгия, может, они искали сокровища, зарытые их родителями, успевая до появления толпы народа летом. На следующий день после приезда мы уже начали раскланиваться в городе, если можно считать городом одну улицу, вдоль которой были расположены все местные рестораны, половина из них была все еще закрыта: не сезон. Эта улица сбегала к морю, оставляя позади остальную, "нетуристическую" часть городка, где лаяли из-за заборов тощие собаки и на веревках колыхались вечные как мир пеленки. Лучше, конечно, было спускаться по той, главной улице к морю. Если для кого-то море — это только часть пляжа, он никогда не сможет понять его по-настоящему, раствориться в его успокаивающем шуме, угадать за веселым ласковым прибоем, который, как молодой щенок лижет прибрежные камни, скрытую силу. Чтобы полюбить море по-настоящему, надо полюбить в нем стихию.

Прямо на набережной стояло несколько ресторанчиков, где можно было вечером понаблюдать закат на свежем воздухе с кружкой горячего вина, проводить еще один день, дождаться, пока ярко-красное солнце утонет в который раз и уже со спокойной душой пойти ужинать куда-нибудь в тепло.

Эта земля показалась мне раем. Я боялась покинуть ее, думала, что здесь всегда так: покой, белый песок дюн, глинтвейн и чайки. Когда Эдвардас засыпал, я целовала его спину, закрывая глаза, чтобы удержать бесконечные слезы, но все бесполезно, слезы текли через ресницы, а день моего отъезда опять приближался.

Утром все вещи были уложены и я еще раз оглядела очередное пристанище нашего романа, каждое из которых я начинала немного любить из-за приятных минут, которые оно мне подарило и немного ненавидеть из-за того, что все это временно.

-Почему ты раньше не позвал меня сюда?

-Когда раньше? — Эдвардас укладывал вещи, распаковывать которые придется уже другой женщине.

-Ты четыре месяца не мог приехать, но я-то могла приехать в любой момент!

-Не знаю, — он и вправду растерялся, — как-то все навалилось, хотел сам приехать к тебе.

Мы уложили в машину вещи, но мотор не захотел заводиться, выяснилось, что сел аккумулятор. Я сидела и молилась, чтобы машина так и не завелась, мы бы опоздали на поезд и остались хотя бы еще на один день. Один день, конечно, ничего не изменит, Эдвардас злился, что не может найти, где в этой "бээмвэшке" вообще аккумулятор, потому что в незапамятные времена славной совдэпии он своего "жигуленка" сам разбирал и собирал. Почему мужчины никогда не радуются, что машина сломалась и можно не уезжать? Потому, что если они не хотят уезжать, то просто остаются и все, не ищут знамений свыше, не уговаривают судьбу. Они хозяева положения.

На вокзал мы приехали вовремя, я еще раз похоронила частичку своей души, познакомилась с опять же единственным соседом по купе и согласилась на коньяк. А почему бы и нет, собственно?

Лучший способ избежать бессмысленных слез — прикинуться деловой занятой женщиной. Мой сосед оказался калининградцем, у него я узнала, сколько стоит снять квартиру, даже получила газету бесплатных объявлений и номер его телефона, если понадобится помощь. Я должна была приближаться к своей цели. Мне нужно было попасть в этот город.

-А ты похожа не на русскую, а на полячку. И еще на лису, — калининградца слегка развезло от коньяка.

-Да, я знаю, — абсолютно трезво ответила я.

ГЛАВА 7

Вадик опять бежал мне навстречу по перрону, наушники от плеера болтались на лацкане куртки.

-Привет, моя дорогая, опять с кирпичами? А я тебя уже второй раз встречаю, ты мне сказала, что приезжаешь в десять, ну я и приехал вчера в десять вечера, пришлось, как идиоту, переться в "справочное"...

Вадик тараторил без умолку, прикурил сразу две сигареты: для себя и для меня. Я никогда не умела курить на ходу, но покорно брала сигарету и неслась за Вадиком, который тянул меня под руку, а сигарета оставалась еще позади меня и преспокойно тлела.

-У нас теперь и собачка живет и кошечка, эту собачку зовут Рола, она такса, ее Вовке подарили, а он к нам ее припер...

Боже мой! Еще и собачка!

-Тебе со студии звонили два раза, я сказал, что ты скоро появишься, потому что...

Я кивала головой, старалась никого не подпалить на бегу своей сигаретой. Звонки со студии меня не интересовали. Мне надо было быть с Эдвардасом.

В лифте Вадик достал пакетик и пластиковую трубочку:

-Давай, а то дома Ленка и Юрик. Да! Юрик бросил наркотики и поругался с Саней, он в жуткой депрессии, поэтому про героин при нем ни слова. Представляешь, когда он болел, в постели два раза обосрался.

Маленькие таксы не так похожи на крыс, как взрослые, в детстве они вполне приличные щенки, а примерно к году окрысиваются, наверно от тяжелой собачьей жизни. Мелкое коричневое существо облаяло мня на всякий случай и только потом принялось обнюхивать. Юрик был не один, с ним рядом сидела приличная девушка из тех, кого бабушки провожают до школы и не позволяют зажигать самостоятельно газ до старших классов.

-Познакомься, Юль, это Катюша, — Юрик поднялся мне навстречу и поцеловал в щеку, — она меня прямо с того света вытащила, ухаживала за мной, как родная мама.

Катюша сидела с лицом спасительницы, которая выходила прекрасного принца, после чего он непременно на ней должен жениться. Что у них может быть общего? Юрик долго распространялся о своих страданиях, больше даже моральных, чем физических, он не успокоился даже после того, как Вадик ушел на работу и вещал уже мне одной: Ленка скрылась еще до моего появления, а Катюша уехала в институт. Юрик попивал зеленый чай и говорил, говорил.

-Юль, когда все это кончится? — неожиданно просто и грустно спросил он.

Я так растерялась прямого вопроса, что предложила ему погадать по книге перемен. Он согласился, и, спустя несколько минут, уже бросал на пол монетки, а я ползала, отмечая их положение на листке бумаги.

"Ночь темнее всего перед рассветом!" — вот что получилось. Все-таки книга перемен — великая вещь. Ночь темнее всего перед рассветом. Мы оба повторили эту фразу по нескольку раз, как заклинание, каждый при этом думал о своем и ждал своего рассвета.

Ленкина татуировка вывалилась сплошной коростой, потому что она упорно мазала ее спиртом, игнорируя советы Тимофея.

-Как вы живете с этой Ленкой? — неожиданно спросил Тимофей, когда я пришла к нему домой "добивать" свое солнышко.

Я вопросительно на него посмотрела, потому что это был единственный мужчина, который остался равнодушен к Ленкиным чарам, тем более, "натурал".

-Она на мою сестру похожа, такая же стерва. А тебе тут и "добивать" нечего, все хорошо.

-Так что же, я зря тащилась к тебе? — я сидела на кресле, не то гинекологическом, не то стоматологическом, но точно, что медицинском, и глазела по сторонам. Если чемоданчик Тимофея навевал ужас, то его комната — это один большой чемоданчик. Везде какие-то блестящие инструменты и даже череп на подоконнике.

-Клиент сразу должен понять, что все очень серьезно и слегка испугаться. Так я чувствую свою власть не только над его телом, но и над душой,— проследил Тимофей за моим взглядом.

-Давай проколем пупок, чтобы я не зря шла, — предложила я.

-Давай, обрадовался Тимофей и достал разные варианты того, что в данный момент мог мне предложить в качестве украшения.

Я выбрала золотое колечко: я принципиально отвергала медицинскую сталь, потому что она более холодная, более твердая, более тяжелая, она никогда не сможет стать частью моего тела.

С кухни появилась маленькая лысая хохлатая собачка, домашний любимец Тимофея.

-А собаке ничего не хотел сделать? — спросила я, уже вставая.

-Хотел, много чего хотел, но пока ничего не сделал: усыплять ее не хочется, а так она будет вертеться. Но точно знаю, что когда мой Хэнк умрет, я выделаю его шкурку и оставлю череп, чтобы была память, — Тимофей сказал все это добрым, полным любви к собаке, голосом, но я сразу представила его, препарирующим труп и содрогнулась. Иногда род занятий накладывает слишком уж большой отпечаток на личность человека. Я поспешила выйти на улицу, где меня тут же засосала толпа и понесла в свое логово, в метро.

Дома наша собачка Рола отгрызла от Ленкиных домашних туфель лебяжьи пушки и получила по заслугам.

— Я отдам эту собаку другим людям, мне она не нужна. У меня уже есть кошка, — сообщила нам Ленка и ушла в обнимку со своими облысевшими туфлями.

Всем нам, и мне, и Вадику, и Василию, было жаль собачку, которая, сразу прочуяв наше настроение, пришла к нам с несчастным и покаянным видом.

-Я попрошу Эдвардаса снять мне квартиру на лето на море и возьму ее с собой, — я сказала это неожиданно даже для самой себя.

-Правильно! — обрадовался Вадик, — а мы будем к тебе ездить как можно чаще, а к осени надо будет разъехаться с Ленкой. Так жить невозможно.

-Разъехаться! — Ленка услышала наш разговор и прибежала из другой комнаты, — конечно, чтобы вы могли открыто нюхать, а то я вам мешаю!