Остановились они уже около стойки регистрации. Утерев слезящиеся глаза — пускай он и успел немного привыкнуть, но свет был чересчур ярок, да и простуда никак не желала отпускать — Виорел направил взгляд в сторону огромных настенных часов. Осталось не так уж и много: пройти все процедуры, получить ключи, вселиться...а там и отбой, часов до трех. Быть может, и до четырех — если особо разлениться. Чем не жизнь?
Горькое напоминание — в первую очередь о тех, кто эту самую жизнь оплачивал — начисто затушило последние угольки пристойного настроения. Подав заготовленные заранее документы администратору и вытерпев очередную дежурную, мертвую улыбку, он облокотился о стойку и едва слышно вздохнул, прикрывая глаза.
Как же ноги ломит. И зубы. И голову. А в горло и вовсе, кажется, кислоты пару ведер опрокинули. То ли акклиматизация, то ли то, другое — о чем пока даже думать не хочется.
А вот о чем и правда стоит подумать, так это о том, что теперь...
Стоп. Погодите-ка. А где, позвольте узнать...
Виорел моргнул. Раз, другой. И, убедившись, что это ему вовсе не кажется, что это ни разу не следствие усталости, простуды и недосыпа, в несколько шагов подскочил к Деляну, рявкнув тому в лицо:
— Давно пятна на потолке считаешь? Где багаж?
— Да не суетись, начальник, — расслабленно ответил Веселый. — Вон, лакейчик взял. Доставка сразу в номер, автоматическая. Последнее слово техники...лучше на жирного погляди — и то интереснее.
Чуботя, пытавшийся сейчас избавиться от шариков путем вручения их девушке-администратору — попытка, учитывая его навыки общения и внешность, была обречена с самого начала — привлек внимание Виорела лишь на пару секунд: когда же те истекли, Деляну ощутил, как сухие цепкие пальцы сжимают его воротник.
— Какая, в задницу, доставка?
— Да сказал же — автоматическая! — огрызнулся в ответ Титу. — Тебе чего, начальник, по слогам надо? Вон, смотри — сумку в отсек валят, кнопочку жмут. И по трубам, конвейерным путем, до самого номера. Круто же — ничего не надо на горбу своем пере...
Отпустив воротник, Виорел вскинул голову. Наверху, под потолком, и правда что-то грохотало вовсю.
По трубам. В трубах.
— Этаж? — сипло выдохнул он.
— Десятый. Да не парься так, все в лучшем виде б...
Остаток фразы — равно как и удивленные возгласы персонала — ушей Щербанки уже не достигли. Сорвавшись с места, он в несколько стремительных шагов добрался до ближайшей лестницы — едва только фигура его скрылась из виду, как тут же перешла на бег.
— Да мать их...
Второй этаж. Сжать зубы.
-...драть...
Этаж третий. Расстегнуть пальто, попытаться на ходу стянуть с себя свитер.
-...и еще...
Четвертый. Пребольно кольнуло где-то в районе сердца.
-...наподдать...
Шестой. В голове завелась армия крохотных молоточков — и вовсю лупит изнутри по вискам.
-...и свалить...
Седьмой. Заложенный нос неожиданно "пробило" — а левую ногу чуть не свела бешеная судорога.
-...и сварить...
Восьмой. Второе дыхание, что открылось тремя этажами ранее, исчерпало себя, приказав долго жить.
-...и затем...
Девятый. Что-то подсказывало, что следующую неделю придется вновь горстями жрать таблетки — вся согнанная ранее температура сейчас, кажется, вернулась с процентами. Обливаясь потом, с раскрасневшимся, залепленным разметавшимися во все стороны волосами, лицом, Виорел, держась за пылающий от боли бок, заставил себя перепрыгнуть очередную пару ступенек.
— Ну...сука...ну я...вам...
В технологической трубе подачи багажа раздался знакомый грохот, пусть и приглушенный звукоизоляцией. Двинувшись на шум — вдоль стены, опираясь на нее одной рукой — Щербанка кое-как доковылял до своего номера, и, заслышав скрежет по ту сторону двери, с трудом сдержался, чтобы не выбить ее на месте.
Подрагивающая от напряжения рука вытянула из кармана карточку — оказавшись меж скользких от пота пальцев, она едва не выскочила прочь: это определенно стало бы последней каплей. Приложив заветный прямоугольничек к замку и дождавшись нужного сигнала, Виорел перевалился через порог, тут же захлопывая за собой дверь.
— Убью.
Дорогой номер со всем своим богатым убранством остался вне внимания своего постояльца — единственным, что его сейчас волновало, был небольшой люк с английской надписью "Выдача багажа" и ее японским оригиналом.
— Убью кретинов.
Тугие защелки поддались не без труда. Распахнув дверцу, он рванул сумку на себя, но не тут-то было — багаж самую малость не соответствовал по размеру оконцу.
— Да чтоб вас...
Следующие несколько минут прошли в неимоверном напряжении — и последовательном перечислении извращений, которыми занимались родители автора системы доставки багажа, он сам, а также все их ближайшие родственники. С пятой попытки выдернув сумку и едва не оказавшись под ней же, Виорел в изнеможении повалился на спину рядом с многострадальным чемоданом.
— Господин Шабанко, с вами все в порядке? — за стуком в дверь последовало какое-то жалобное блеянье — похоже, местная горничная. — Господин Ш...
-Да шла ты к черту, дурища! — взвыл он из всех оставшихся сил.
-Но господин...
— Я занят! — сообразив, наконец, что в прошлый раз говорил отнюдь не на английском, исправился Виорел. — Занят я! Устал с дороги!
Кажется, подействовало — колошматить в дверь, по крайней мере, перестали. Так, теперь минутку или две полежать...а лучше бы — часок...
Тратить на восстановление сил целый час, однако, не пришлось: стук в сердце и ушах стал едва различимым уже минут через десять. Стянув с себя пальто и свитер — оба предмета одежды полетели куда-то в район кровати — Виорел, оставшийся в одной тоненькой рубашке в крупную клетку, подтянул чемодан поближе.
Только бы...только бы не...
Содержимое чемодана оказалось на полу меньше чем через минуту. Интересовало, впрочем, хозяина номера далеко не все: проигнорировав одежду, термос, сигаретный блок и набитые бумагами папки, он полез в один из многочисленных внутренних карманов, вытянув оттуда некую мелкую, невесть откуда изъятую, деталь. Устало вздохнув, принялся нащупывать под тканью другую...
Количество деталей, по мере обнаружения выкладываемых на столе, постепенно росло — последними там оказались отвинченные от чемодана металлические трубки, служившие опорой для переноса. Пережив очередной приступ кашля и в который раз выругавшись, Виорел приступил к сборке.
Маленькая, тусклая бронзовая застежка одного из внутренних карманов оказалась затвором. Красивый деревянный футляр, набитый письменными принадлежностями, был безжалостно опустошен и разобран — теперь на свет явились цевье и приклад. У бинокля достаточно было убрать несколько винтов и крепление, чтобы открылись взору спрятанные под его личиной ранее оптические прицелы...
Через двадцать минут чемодана с колесиками более не было — зато на столе оформилась внушительных размеров винтовка, чей калибр сам по себе мог бы послужить причиной для составления нескольких новых конвенций о запрещении и недопущении. Подняв орудие и придирчиво осмотрев, Виорел в сердцах выматерился — и опустошал свой запас ругани еще несколько минут.
Конец ствола был безнадежно погнут.
Чудесно. Просто чудесно.
— Ну и что теперь делать? — обессилено выдохнул он. — Что делать, я тебя спрашиваю? Что делать?
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Три минуты на успокоение нервов.
Нет, лучше пять.
— Что делать? Затолкать хозяину клоповника в задницу? — поднявшись на ноги, Виорел в который раз чертыхнулся. — А, шло бы оно...
Винтовка полетела в сторону кровати. Сил едва хватало на то, чтобы злиться, да и что тут сделаешь? Сходить, что ли, возмутиться, что ему испоганили незаконно ввезенное в страну огнестрельное оружие?
— Гребаный лифт, гребаные узкоглазые обезьяны, гребаный город...
В сердцах сплюнув на ковер и затолкав винтовку под матрас, Щербанка в который раз вздохнул. И, чувствуя, что остыть самому по себе явно не выйдет, нетвердым шагом направился в ванную.
Из зеркала на Виорела таращилась измученная, все еще красная, в пленке пота физиономия. Плеснув холодной воды в лицо и приложившись на несколько секунд к крану — жажда давала о себе знать — он какое-то время постоял у раковины, восстанавливая дыхание. С хрустом размял пальцы, прежде чем расстегнуть рубашку.
Изукрашенное многочисленными шрамами тело словно предчувствовало, что он собирается сделать — как иначе объяснить всю эту дрожь?
Истекла минута, за ней другая. Опершись о раковину, Виорел подался вперед, до боли пристально вглядываясь в своего зеркального двойника.
Для того, что он намеревался сделать, прежде всего нужна была решимость — а еще не помешало бы не быть насквозь простуженным. Риск угробиться, обращаясь к этому, всегда был велик, а уж сейчас...
Соблазн оставить все на потом был удушен, пусть и не без труда. Самое трудное следовало сделать в первую очередь. А что до остального — к боли он привык, как никто другой.
— Возвернись, ко мне приди...
Первые строки. Первые судороги. Первая боль — резкая, острая, непроглядной чернотой заливающая глаза, огнем бегущая по каждому нерву.
-...не покинул я пути...
В том числе и тем из них, что в человеческом теле отродясь не водились. Тем, которым исстари назначено было совсем другое имя. Тем, что чужие чары должны были укрыть до той поры, покуда он не переберется через границу — на лишний риск идти никто не хотел.
-...не остави в тишине...
Тем, что подобные ему звали Цепями.
-...не остави в мертвом сне...
Завеса сползала будто бы вместе с кожей — такой была боль. Завеса сползала, тянулась и лопалась — укрытые чужим пологом Цепи, пробужденные бесконечно давно, отходили ото сна вновь: но те муки, что он пережил в детстве, когда ток пошел по ним впервые, никак не могли сравниться с болью, дравшей его на клочки сейчас.
-...не остави, не остави ты без помощи своей...
Позвоночник прошило раскаленной спицей. Едва заметная под рубашкой припухлость, расположившаяся меж лопаток, заполыхала белым.
-...стань со мной в моей войне...
Выколотые, вырезанные, а то и выжженные на коже руны, бывшие до того лишь бледными, едва заметными сетями застарелых шрамов, становились ярче, вспыхивая и прогорая, обретая былую четкость, стройность узора. Награждая болью, сравнимой лишь с клеймлением добела нагретым железом — и постепенно затухая до строгих черных линий.
-...им погибель, грех же — мне.
Последними пробудились набитые на веках — одновременно. В каждый из глаз словно вкрутили до упора огненное сверло — сжав зубы до хруста, чувствуя, как по лицу бегут теплые ручейки слез вперемешку с кровью, он всем телом подался вперед, в черноту, кроме которой уже ничего не мог разглядеть...
"Роскошно, ничего не скажешь".
Номер действительно поражал воображение — особенного такого, чего уж греха таить, хронического бедняка, как он. Вот этот пышный ковер, например, вообще ни к чему — его выбивать замучаешься. И те три зеркала — достаточно и одного, того что в ванной комнате. Обои светлые, приятные. Стол, даже чайник и приборы есть.
А еще полотенца. Большие и пушистые. Одним таким он минут десять назад закончил оттирать кровь с раковины и собственного лица — после чего сопроводил до мусорной корзины.
Взгляд Виорела упал на черный телефон, мирно стоявший на тумбочке у кровати. С некоторыми вещами тянуть и правда не стоило — как, например, с той, от которой он еле оправился совсем недавно.
Сев на кровать, Щербанка снял трубку и набрал номер. Затем еще раз. Нажав кнопку в третий раз, он угрюмо уставился на дверь. Наконец, пошли гудки. Трубку подняли.
— Медпункт, — кратко ответили на той стороне. Румынский, с заметным акцентом, но весьма и весьма разборчивый. Расстарались, надо же.
— Покусал горный гиббон, что делать?
— Ветеринар поставит вам обоим укол.
Наступившую тишину прервал собеседник.
-Товарищ Щербанка... — голос по ту сторону был спокойным и размеренным.
-Нет, он мне сунул этот номер и попросил сорвать вам все дело, — огрызнулся Виорел. — Кто ж еще?
— У вас возникли осложнения.
— Как раз хотел ругаться по этому поводу.
— Нет нужды. С газетчиками из "Иокогама Майничи" все вопросы уже улажены.
— А вы быстро работаете, ребятки.
— В успехе данной операции заинтересованы достаточно высокие чины, чтобы приходилось суетиться. Равно как и приглядывать за вами, — голос собеседника оставался столь же ровным и механическим, мертвым, что прежде. — Все пленки изъяты и уничтожены, можете не волноваться.
— Я уж разберусь, что я там могу, — прохрипел Щербанка, сдерживая кашель. — Какого хрена нас сюда заселили? Места еще заметнее не нашлось?
— Ошибка на местах, винить за которую стоит исключительно японских агентов, — голос не потеплел ни на йоту. — На днях будет исправлена. О новом месте вам сообщат.
— Вы уж постарайтесь. И вот еще что...
— Да?
— Они сломали мне чемодан. Ну, вы понимаете. Он был очень дорог мне как память...
— Никуда не перемещайте его из своего номера. Мы обо всем позаботимся в то время, пока вас не будет на месте.
— Хотите сказать, вломитесь ко мне прямо сюда?
— Товарищ Щербанка, я могу сказать вам, сказать прямо сейчас, во что вы одеты и как долго пробыли в ванной комнате, — по ту сторону наконец позволили себе проявить неудовольствие. — Не держите нас за дураков, прошу. Это крайне оскорбительно, даром что непрофессионально. Лучше занимайтесь делом, ради которого были сюда доставлены. Лишние вопросы вне вашей компетенции. А вот желание сделать работу как следует вам бы не помешало...
— С этим не заржавеет. Постарайтесь только у меня не сильно натоптать.
— Не волнуйтесь. Вы при всем желании не сможете сказать, когда мы у вас побывали и в каком количестве. Полагаю, здесь мы временно распрощаемся. И вот еще что...
— Что?
— Мне, как врачу, очень не нравится ваш кашель. Отдохните сегодня в тепле. Было бы прискорбно, если бы актив, на перемещение которого было затрачено столько средств, не сумел приступить к работе из-за обычной пневмонии.
— Да я тебе так приступлю, ты...
Ответом были лишь гудки — длинные, казавшиеся чем-то надменными. Швырнув трубку на рычаг, Виорел направился к кровати. Уж часик покоя он точно заслужил...
День казался поистине бесконечным. К восьмому часу вечера завершилось долгое и без меры утомительное совещание — Масуда, ненадолго отлучившись, предложил гостям поужинать — не отходя далеко, прямо на территории фирмы.
В столовой было пусто — все сидели по офисам, готовясь скоро пойти по домам. Или не очень скоро — все зависело от объема работы.
-Какая же плесень, — уныло протянул Пупок, ковыряясь в секционной тарелке одной из вилок, что нашлась для неумелых рук иностранцев. — Тошнит от риса, тошнит от рыбья этого, которое кошкам-то кинуть совестно. От всей этой сраной суши-муши тошнит. А это что? Соус? Жижа какая-то, и несет, как с помойки...у них тут что, коров не водится? Я хочу, черт подери, кусок прожаренной говядины. С салатиком, хлебом, картошечкой жареной, стопочкой цуики, огурчиков на закуску, а не этой...да что это вообще?
