— Насчет подъемных кранов ты перегнул, Павлик, город Курган — не пирамида древнего Египта.
— Хорошо, насчет кранов я перегнул. Но смысл-то понятен, я надеюсь?
— Смысл понятен, но при чем тут Хрущев?
— А при том! Вот, говорят, реформатор! Какой он в жопу реформатор, когда те же хрущевки при Сталине еще разработаны!? А кроме этого? Что кроме этого-то? Кукуруза? Совнархозы? Три ха-ха! Сливать и разделять муравьиные кучи партактивов — это еще отнюдь не реформы! Паспорта крестьянам отдали! Так сей акт крепостного милосердия был принят задолго до того, как обе короны власти водрузили на эту малограмотную лысую башку!.. Город у нас в СССР исправно пополняется деревней все десятилетия, всю Советскую власть напролет, где тут крепостное право!? Русский язык он реформировать захотел! Обормот! Не выше сапога, шахтер ты липовый!.. "Заец, доч и ноч" — вот и все его заветные реформы! Которые, к счастью, не сбудутся уже, капец, закончился придурок!
Тут в нашей квартире поднялся такой галдеж, что и радиола не помогла, а я бы мог подслушивать взрослых, не выходя из своей комнаты. Мог бы, но мне было это совсем неинтересно, ведь я, собственно говоря, под дверью прячась, вострил уши на скабрезные анекдоты, которые (пока мама на кухне) любил рассказывать в подпитии дядя Валера. Но в тот шумный вечер пили очень мало, анекдотов почти не было, да и те сплошь о политике. Мой родной дядя, Павел Григорьевич, сгреб за шиворот (а может, и за волосы, или там, за уши, я ведь только слышал те веселые события, а не видел) дядю Сережу, который его обматерил, обидевшись за Хрущева, и попытался начать с ним драку, но дядин старший брат — по совместительству мой родной папа — Василий Григорьевич, быстро успокоил драчунов, пригрозив обоих утопить в унитазе, по очереди, начав с родного младшего братика...
Потом схватились в тихий крик, определяя будущую общенациональную идею. Я помню все слова до единого из той мешанины бестолковой, но вспоминать там абсолютно нечего. Шлак. Став взрослым, я, кстати говоря, так и не разжился собственной версией общенациональной идеи... Не то чтобы поленился, но поостерегся, вспомнив о прецедентах.
Взять хотя бы пресловутую национальную идею ацтеков.
"...После своей победы над Ацкапотцалько в 1428 году Ицкоатль и его советник Тлакаэлель стали вести политику завоеваний, побуждая ацтеков представлять себя избранным народом Уицилопочтли, миссия которого заключалась В ОБЕСПЕЧЕНИИ ПИЩЕЙ СОЛНЦА."
Солнце же ацтеков не брезговало ни фасолью, ни маисом, но основным его блюдом была человечина. Особенно "милым" был праздник, посвященный Богу Огня... пропущу его описание...
Иными словами, общенациональная идея заключалась в том, чтобы принести Солнцу как можно больше человеческих жертвоприношений. Чаще жгли и резали чужих, но и своих не забывали вниманием и заботою. Как при этом Солнце не лопнуло от обжорства — астрономы до сих пор в недоумении репу чешут. Неудивительно, что на этом фоне даже испанцы-конкистадоры почувствовали себя благонравными святоблюстителями.
В наше политкорректное время не принято так говорить, но скажу: ацтеки — пожалуй, единственный народ Земли, который я откровенно не люблю, в общем и целом. Кстати сказать, по моим наблюдениям, Солнце довольно хорошо сохранилось для своих лет.
Потом в гостиной, как по волшебству, возникла мама (все заседания "Времени" она любила проводить на кухне, благо там у нас и отводной телефон стоял, и второй телевизор...), она объявила превращение гостиной в столовую, чаепитие, а также перемирие, и мужчины остыли, вспомнили нехотя, что они джентльмены, товарищи офицеры, интеллигенты и вообще солидные люди.
Столовая-гостиная наша имела три двери: одна, двухстворчатая распашонка, вела через квадратный коридорчик к черному ходу и на кухню (а из кухни — в чулан, в туалет и в ванную), вторая на балкон, а третья, через узкий коридор-кишку, в прихожую налево, в родительскую спальню налево, в отцовский кабинет направо, и в торец — ко мне, в мое королевство, в огромную восемнадцатиметровую комнату.
Из отцовского кабинета, как я знал, был тайный ход в индивидуальный папин туалет, чтобы ему не бегать через всю квартиру, отвлекаясь от вечной работы, и в еще один крохотный чулан, битком забитый всякой бумажной рухлядью (мне доводилось заглядывать туда несколько раз — ничего интересного!) да стопками запасных паркетин.
Одним словом, когда я подслушивал взрослых, у меня в запасе были мгновения, чтобы отпрыгнуть от двери и спрятаться, либо вышнырнуть в сторону прихожей, якобы по своим каким-то детским надобностям. Но в тот громкий вечер не было нужды таиться под дверью.
Папина позиция в споре, как я понял, была чем-то средним: да, осёл по тем-то и тем-то пунктам, но достоин уважения за то и это. Опять же, маньяка и садиста Берию разоблачил.
— Ну, еще бы! Вдобавок, мусаватиста и агента империалистических разведок! Василий, друг мой, я правильно цитирую газету "Правда"?
— Насчет мусаватиста не уверен, не помню формулировок... Но точно палач и растленный садист. А насчет западных разведок — хрен его знает, товарищ капитан, тебе изнутри виднее.
— Вася, на фига поддеваешь, обидеть хочешь? При чем тут погоны? Я с точки зрения здравого смысла вопрошаю: Молотова и Ворошилова тоже ведь в агенты английской разведки едва не оприходовали, товарищ Сталин их лично подозревал! И Власик с Поскребышевым, оказывается, шпионили в пользу... не помню... Карфагена, что ли...
— Ну, ты сравнил!..
— Товарищи, товарищи, това-ри-щи! Отвлекитесь и послушайте, пока я не забыл! Черт с ними, Ворошиловым и Хрущевым! Вот что я тут на днях узнал и даже в блокнот переписал: там личная секретарша Гитлера вспоминает, фрау Траудль Юнге:
"С приходом русских в Берлин, Гитлер боялся, что Рейхсканцелярию обстреляют снарядами с усыпляющим газом, а потом выставят его напоказ в Москве, в клетке"! Каково! Погодите смеяться, это еще не все! А ведь я знаю причины этого страха. Или думаю, что знаю.
Дело в том, что, в фильме Сергея Юткевича "Новые похождения Швейка", снятом в 1943 году, если мне не изменяет память, именно так и заканчивается карьера Гитлера: ловят и сажают в звериную клетку. Гитлер наверняка знал об этом фильме, либо сам смотрел, либо содержание читал. Вот и убоялся последнего унижения.
Уверен, что не ошибаюсь.
Для меня, пацаненка-первоклассника, все те горячечные выкрики, с намеками, с именами, с цитатами были бредом сивой кобылы, гораздо важнее было понять позицию отца: папе жалко этого самого Хрущева. Значит, и мне. И в заступничестве своем он наверняка "правее" их всех вместе взятых, включая родного дядю Пашу, который Хрущева ненавидел.
Впоследствии, много-много-много лет спустя, вновь и вновь погружаясь на своей индивидуальной машине времени в ту эпоху, я с грустью осознал, что отец мой был неправ в отношении Хрущева, по-хорошему несправедлив... если допустимо такое сочетание смыслов... Да, сволочью оказался Никита Сергеевич, предатель он, невежа, невежда и тупица. Мне как-то по фигу, что предавал он столь же бестрепетных и прожженных, как и он сам, "товарищей": Троцкого, Сталина, Берию, Маленкова и целую армию соратников помельче — суть предательской души от этого не меняется.
Ну... может быть, с тупицей я слегонца преувеличил: был, был у Никиты Сергеевича природный ум, достаточно гибкий и прочный, чтобы целым и невредимым пройти сквозь горнила сталинской власти, сквозь пьянки и стрессы, чтобы отстаивать перед внешними угрозами интересы и выгоды (как он их понимал) своей страны... Да, Хрущев умнее Ворошилова, или там, Кагановича с Маленковым... Но этот природный, не отесанный образованием ум — единственная моя уступка в оценке данной грязно-темной личности, да еще одержимой до печенок бесом тщеславия.. Разобрался я, как умел, и невзлюбил — отныне и навеки.
Старые люди рассказывают, что когда они еще были древние греки, слово идиот обозначало сугубо аполитичного человека. Иной раз мне кажется, что сейчас все изменилось почти с точностью до наоборот.
Нет, нет, я и сам не чураюсь политики, подчас она мне бывает слаще сгущенного молока, особенно в кухонных спорах, но все же, все же, все же... если вглядеться попристальнее в сущность подавляющего большинства политических баталий, в интеллектуальную насыщенность оных... Да, рассуждать о политике я люблю чуть ли не до мышечных судорог, но в публичные дискуссии, особенно в незнакомых, малознакомых и хорошо знакомых местах, вступаю редко, ибо слишком уж часто спорящие стороны, в качестве последнего аргумента перед поножовщиной, ставят друг перед другом доморощенные дилеммы с просьбой недвусмысленно выбирать... что-нибудь по типу: "Как Вам кажется, уважаемый имярек: незваный гость — он хуже, или лучше татарина? Ответьте прямо и четко, без уверток, и тогда я Вам прямо и четко скажу — что Вы из себя представляете, и в чем правда жизни!"
Но зачем мне чужая правота? Я и свою-то редко из-за пазухи вытаскиваю.
А тогда, по примеру отца, я от всей своей детской души пожалел свергнутого "Хруща" и ругательствам Лука возразил. Впрочем, дружба наша к этому времени уже набрала такие обороты, что несогласие было воспринято обоими как некая досадная, ничего не значащая соринка.
И, если уж отмечать важнейшие вехи бытия, сам факт осознанной незначительности данного несовпадения в наших с Луком взглядах, неприметно для нас обоих лег в основу, послужил прецедентом для будущего: любые споры, разногласия, ревность и соперничество (это когда уже девчонки пошли), разница в знаниях и в уровне благосостояния — все это уже было "мимо кассы": па-адумаиш! Друг? Да. О! Это важнее остального! Дай пять! Ура.
Одно время я мечтал быть палеонтологом и археологом, и даже участвовал от юности своей в археологической экспедиции, стойбище какое-то копал... Один из наших руководителей, Витя Сайберт, классный парень и одержимый ученый, часто мечтал вслух: напороться на абсолютно нетронутое городище, осесть на него — и вдруг обнаружить, что под рабочим слоем таится еще один, другой эпохи! А под ним — еще более древний! А под тем более древний — еще... и еще... И чтобы каждый из них отнюдь не кочевье с костями в глиняных черепках, а подлинное городище, с домами, улицами, храмами, банями... Как в Геркулануме, только еще грандиознее!..
И я его понимаю, очень даже понимаю! К археологии до сих пор отношусь с неизменным уважением, люблю почитать на досуге какой-нибудь научпоп, из ненапряжных, а еще лучше посмотреть качественные документальные фильмы по теме, но это все чисто по-дилетантски, потому что иная у меня стезя: однажды выбрав, по ней иду. Палеонтология же — вообще не сбывшаяся любовь... Если бы у меня было две жизни... Казалось бы, что в ней толку, в этой научной дисциплине, изучающей органические и неорганические осадки природы, накопленные за сотни миллионов лет ее тупой эволюции? Но они настраивают меня на чуточку минорный философский лад, как бы расширяют мои горизонты до половины бесконечности, той, которая принадлежит прошлому...
Скажем, общеизвестно, что уголь — это истлевшая и спрессованная временем флора, в то время как основная составляющая современной нефти — ископаемый зоопланктон, накопленный планетой в своих недрах за эти сотни миллионов лет. Не исключено, что, часть из них способна была осмысливать собственное существование... Пусть не трилобиты, не стрекозы, разумеется, и не бронтозавры, что-то иное... а почему бы и нет?
Но если бы удалось опросить все до единого микро— и макроорганизмы той поры о смысле их жизни, вряд ли хоть кто-нибудь загодя бы догадался о нем, об этом смысле, сложившемся по факту. Который мы сейчас, смысл этот, качаем из недр, превращая в бензин и керосин и еще черт те во что...
Однако и в моей жизни бывают впечатления, что сродни сбывшимся мечтам археолога.
Да, большую часть той, в октябрьский вечер шестьдесят четвертого года, подслушанной мешанины я не понимал, для меня это была какая-то бранчливая абракадабра из имен и реплик среди нерусских слов, но запомнить — я запомнил. И сие не мудрено: память моя почти абсолютна, я помню почти всю свою жизнь и почти ничего не забываю в ней, даже если очень хочу этого.
"Почти"... Да, есть и почти, но и они, редкие случаи запамятования, отличаются от общечеловеческой забывчивости... По крайней мере, мне так кажется, я сужу по косвенным признакам, ибо впрямую не с чем сравнивать... Я как бы их прячу от себя, но хорошо знаю, где они, воспоминания, лежат, притаившись...
Память моя грандиозна с точки зрения обывателя. Аналогов — данного феномена подобных высот — в мировой истории известно очень мало, не более двух десятков, и большинство из них не выходят за пределы мифов и легенд, то есть, не подкреплены документально, в то время как у меня... Да это моя повседневная действительность, личная и деловая, в которой я живу каждый день и который уже год!
Но где-то до третьего класса эта моя особенность оставалась почти незамеченной. А когда, наконец, она проявила себя в полный рост, жизнь моя на некоторое время превратилась в пеструю суету и нервотрепку: одноклассники и знакомые терзали меня проверками насчет качества памяти и просьбами показать, доказать... Учителя и пионервожатые стали использовать меня как диковинную мартышку на всяких там пионерских сборах, линейках, октябрятских утренниках, кавээнах (вместе с телевизорами тогда в большую советскую моду вошли КВН), показательных уроках... Мне это, пожалуй, нравилось, и почти никаких неудобств в своей детской личной жизни я не испытывал. Первая всполошилась мама и, предварительно проверив услышанное, еще более встревоженная, рассказала отцу.
Передаю смысл происшедшего предельно коротко, сугубую канву, опуская за ненадобностью походы к врачам, собеседования с психиатрами... Хотели даже в Москву везти, на обследования, но, к глубокому разочарованию моему, передумали с поездкой.
— А что, Мик, о всемирной славе, небось, возмечтал? А? Цветы, поклонницы, киносъемки, сам Саша Масляков жмет руку прямо на сцене? А? Конкурс капитанов? Что покраснел?
— Не... пап... ну, я не знаю...
— Хрен тебе с маслом! Ой, извини, Лиечка! Фиг ему с маслом, а не Центральное Телевидение Советского Союза, прямой репортаж из цирка! В первом отделении дрессированные черепахи на батуте, во втором "Аттракцион — живой магнитофон", мальчик-вундеркинд! Случись такое — я бы себе этого не простил, и ты бы тоже, Мик. А в разум войдя, всех на свете проклял бы, включая нас, твоих родителей; пока же на слово поверь: этого тупого счастья не надобно вообще никому в нашем маленьком семейном коллективе, ни тебе, ни нам с мамой! Любой талант должен, прежде всего, служить себе и семье, а потом уже толпе и зевакам. Что?.. Ишь ты, гусь, а? Лия, ты слышала? Да, сын, себе, семье и, разумеется, Родине с большой буквы. Родина для нас с тобой — отнюдь не пустые слова. Но кто тебе сказал, что методист районо и безмозглые зеваки перед сценой — это народ? Хотя, безусловно, они — часть народа, пусть и не самая главная часть его. Что?.. Кто?.. А я уже говорил, и не единожды и еще сто раз повторю: самая главная часть — это ты и твои родные и близкие. Иное — для книжных тимуровцев, которых никогда не было в реальной жизни: для них главные символы смысла жизни — пионерский галстук, пионерский горн и пионерский барабан. До глубокой старости.
