Бесноватый кровожадный я

Мы обнялись, я нащупал гладкое бедро и полную, упругую грудь, наши губы слились в поцелуе — и на этом прелюдия закончилась. Я оказался на ней, блондиночка обхватила меня ногами и руками, закрыла глаза и запрокинула голову.

Первый 'круг' я закончил очень быстро, но сразу же пошел на второй, а потом и на третий. Девица оказалась не особо активной и искусной: скорее всего, практики у нее нет, как и у меня, наверняка она досталась принцу девственницей. Впрочем, это с лихвой компенсировала ее неподдельная искренность, а еще она не только приятна глазам и на ощупь, но и восхитительно узкая. Немного лишнего веса — но совсем чуть-чуть, ровно настолько, что на ней приятно лежать, не упираясь в кости. Как сказал какой-то остряк, потрясающее тело — это когда есть чем потрясти, а не погреметь.

Через час я основательно выдохся: все капитан виноват со своей адской тренировкой. Впрочем, этого с лихвой хватило и мне, и девице.

Когда мы расслабленно откинулись на подушки — ее щека на моей груди, моя рука ненавязчиво играет с ее соском — я подумал, что, наверное, надо бы и познакомиться, а то даже имени не спросил.

У моей новой или не очень подружки оказалось красивое имя Брианна, и сама она, как я вскоре выяснил, далеко не худший собеседник. Может, и не семи пядей, но и не дура, несмотря на цвет волос, так что наша беседа получилась не только приятной, но и полезной.

Брианна вир Верникс — из категории так называемых 'безродных' дворян. Ее отец был обычным то ли тяжелым кавалеристом, то ли безземельным рыцарем, служившим за деньги, и единственное его отличие от наемника или простого солдата заключалось в личной присяге и вытекающем из этого праве на приставку 'сэр'. Двадцать лет назад во время сражения с войском Каллагадры он отличился, но потерял руку, получил в качестве награды за доблесть и компенсации за увечье две деревни и личный, то есть ненаследуемый, титул баронета.

Дети таких вот новоиспеченных дворян как раз и именуются 'безродными', то есть не имеющими родословной, и считаются дворянами как бы 'авансом', что, впрочем, дает кое-какие привилегии. Два брата Брианны благодаря этому стали рыцарями сразу по факту присяги, 'проскочив' этап оруженосцев, а сама Брианна, формально считаясь особой благородного происхождения, получила права сочетаться браком с дворянином, быть фрейлиной, ну или наложницей принца. Причем такие 'безродные' девицы нередко имеют неплохие шансы на хорошее замужество: подобно земным немецким принцессам, у них есть статус, но нет влиятельной родни, с интересами которой надо считаться. Потому для богатого и влиятельного аристократа, который не преследует женитьбой иных целей, кроме собственно создания семьи, такая невеста попросту удобна: статус, достаточный для того, чтобы дети были потомственными дворянами, есть, внешние и умственные данные видны сразу — и никаких скрытых сюрпризов и довесков в виде нежелательной родни. Не исключено, что принц, выбирая себе любовницу, руководствовался теми же соображениями: если бы он ее поматросил и бросил, это не было бы чревато осложнениями. Впрочем, земные короли решали проблему надоевших любовниц проще и красивее: тот же Людовик Пятнадцатый, к примеру, выдавал их замуж, обеспечивая приданым.

Но самым интересным для меня оказалась семья Брианны. Ее отец, уйдя со службы, не стал спиваться, а женился на обычной сельской девушке и начал хозяйничать в двух своих деревнях. В нем обнаружился неслабый талант к коммерции и сельскому хозяйству: он настолько рачительно, бережливо и грамотно вел свои дела, что умудрился обеспечить обоих своих сыновей конем и полным комплектом доспехов и вооружения и даже нашел деньги на кое-какое образование для дочери. Это особенно впечатлило меня на фоне того факта, что обычно полноправным рыцарям принято жаловать три деревни или две, если одна из них большая, так как считается, что именно три деревни нужны рыцарю, чтобы обеспечить себе все необходимое на войне и приличный уровень жизни в повседневности. Даже более того: обе деревни за двадцать лет слегка увеличились, а когда четыре года назад по провинции прокатились народные волнения — имение отца Брианны осталось в полном спокойствии.

Правда, не все так гладко у этого семейства: Верникс-старший получил только две деревни на том основании, что служить с одной рукой нельзя, а раз так — то расходы на коня и доспехи не нужны. За двадцать лет он сумел скопить аж на два 'рыцарских комплекта', но образование самой Брианны 'доело' последние сбережения, и больше глава семейства помочь сыновьям уже ничем не мог.

А между тем, быть рыцарем — занятие дорогое. Одно дело — безземельный рыцарь, получающий плату кавалериста и довольствующийся приставкой 'сэр'. Это не совсем полноценный рыцарь, он ближе к солдату, чем к рыцарю, и перспективы соответствующие. А 'настоящему' 'столичному' рыцарю нужны, помимо доспехов и коня, место в конюшне для коня, хотя бы один слуга, мало-мальски приличный гардероб, оруженосец. Оруженосцу нужны конь попроще, вооружение попроще, грузовой конь или хотя бы ишак какой-нибудь для перевозки поклажи. Ну и сама поклажа: палатка, кое-какой инструмент и припасы. Само собой, что к безземельным нищим рыцарям в оруженосцы не пойдет ни один мало-мальски зажиточный кандидат, значит, расходы лежат на них. А где денег взять-то?

Впрочем, оба брата не лыком шиты. Прежде чем податься в рыцари, они два года отслужили в страже ближайшего городка: отец отдал их туда под начало старого вояки, который их кое-чему научил, заодно и деньжат они подкопили. Сама Брианна проболталась — а может, намекнула — что продала подаренные ей мною серьги и деньги отдала братьям.

Тем не менее, перспективы у них так себе, потому что деньги вот-вот кончатся.

Вообще, у безземельного рыцаря вариантов несколько. Простейший — пойти в тяжелую конницу, жить на жалованье, воевать на всем казенном. В какой-то мере это значительный шаг вниз: и статус почти как у солдата-простолюдина, и карьеру сделать трудно, потому что важные персоны типа генералов и королей в бою находятся среди рыцарей, попробуй им на глаза попади, да и в светской жизни не поучаствуешь.

Второй путь — стать 'товарищем', то есть экономически зависимым рыцарем, чьи расходы оплачивает другой рыцарь, 'старший товарищ'. Для людей без статуса это практически единственный путь наверх: вначале стать оруженосцем, а затем доказать, что достоин стать 'товарищем'. Не так уж и трудно, поскольку многие крупные феодалы имеют по несколько товарищей, а то и два десятка. Рыцари-товарищи — уже полноценные рыцари во всех отношениях, но есть одно 'но': товарищ не вправе вернуться с войны живым, если его старший товарищ погиб или попал в плен. Если такое случается, то обычно влечет за собой безвозвратную потерю рыцарского статуса, и даже если этого не происходит — человек становится презренным изгоем.

Рассказав мне все это, Брианна намекнула, и притом прозрачно, что не прочь посодействовать карьере дорогих братьев, любыми возможными способами, так сказать.

Я на эти слова чуть усмехнулся:

— Я-то думал, рыцарь должен карьеру делать благодаря доблести и отваге, а не благодаря тому, что сестра спит с принцем.

— Естественно, — согласилась Брианна, — но доблесть трудно продемонстрировать, неся гарнизонную службу в какой-то дыре. Для этого надо на войну попасть, и желательно оказаться рядом с кем-то, кто эту самую доблесть заметит.

Вот тут я уже задумался. Есть два неимущих рыцаря, жаждущих сделать карьеру. И есть я, которому предстоит побороться за место под солнцем и за то, что мое по праву... Если я хочу укрепить свою власть — пора начинать собирать вокруг себя людей, которые, случись что, будут выполнять именно мои приказы, и желательно — без колебаний.

* * *

Моя жизнь понемногу вошла в определенную колею. Я тренировался у капитана Сидониуса, читал книги в библиотеке отца и ходил на королевские советы, понемногу наращивая авторитет в глазах дворян.

Я с подачи Сарториэля даже выработал определенную тактику для совещаний. Когда мне предлагалось высказать свое мнение, мой ответ сводился к формуле 'я склоняюсь к такому-то решению, но А и Б уже сказали все до меня, притом куда более убедительно. Также должен заметить, что хоть мне и не нравится то, что предложили В и Г, но некоторые их аргументы слишком веские, чтобы просто от них отмахнуться. Мне кажется, тут не получится отделаться простым решением, а иначе проблема не стоила бы выеденного яйца'.

В общем, я всегда старался не говорить, если не был уверен, и вообще говорить меньше, слушать больше, чтобы потом выдать взвешенную и вдумчивую реплику, возможно, не решающую проблему, но не вызывающую ни у кого сомнений в том, что это слова умного, рационального человека. В самом деле, если сказать 'мне нравится идея А и Б, но у В и Г тоже сильная аргументация', то у каждого из четверых сложится мнение, что я всерьез обдумываю его доводы и согласен с ним в чуть большей или чуть меньшей мере.

К примеру, если мне приходилось склоняться к конкретному решению, то на вопрос оппонентов оного 'а что вы возразите на такой-то контраргумент?' я отвечал что-то типа: 'Я дорого бы дал, чтобы иметь на него возражение, но в том-то и беда, что у каждого решения есть свои плюсы и минусы. Будь проблема простой — для нее не требовался бы королевский совет'.

Такая моя позиция в целом если и не обеспечила мне авторитет большого лидера, то, по крайней мере, позволила начать отношения с дворянами с чистого листа и не нажить заново врагов. Сарториэль, который, видимо, знает все, что происходит во дворце и не только, сообщил мне, что некоторые дворяне, раньше бывшие недоброжелательными к принцу, не изменили свою позицию, но многие либо начали ее пересматривать, либо готовы пересмотреть кардинально, если я продолжу вести себя корректно, внимательно и рассудительно. Дворяне из категории 'патриотов' весьма положительно восприняли как мою проделку в Темерине, так и высказывания в пользу блага страны и тому подобного, и в целом готовы простить мне даже недостаток лидерских качеств, при условии, что я буду к ним прислушиваться. Что до лоялистов — то тут все тем более хорошо.

Разумеется, заставить дворян признавать во мне безоговорочного лидера — это задача, не решающаяся за считанные недели, но начало положено, направление верное.

— Интересно, светлейший, — спросил я Сарториэля, — а как вы в таком случае намерены править страной, если дворяне будут признавать авторитетом меня? Им не покажется странным, что в какой-то момент я ударюсь в праздную жизнь? Они не заметят, что у придворного мага почему-то очень велико влияние на меня?

Колдун улыбнулся:

— Присутствие среди дворян толстого жреца не кажется вам странным? Почему этот жирный святоша может иметь авторитет при дворе, а я — нет? Ведь именно король ввел его в состав совета, и гляньте — его присутствие никого уже не возмущает и не удивляет. А между тем, у него влияние на короля имеется, король — ревностный верующий.

— Только жрец обычно молчит на советах. Иногда бросает реплику-другую, выдвигает теории, аргументирует за или против чужих идей... Да, он имеет авторитет, как неглупый человек, к его мнению прислушиваются, потому что он говорит по существу и с аргументами. Но есть разница между 'иметь авторитет в совете' и 'иметь громадное влияние на короля'.

Улыбка Сарториэля стала шире:

— Мой авторитет будет подкреплен моей гораздо большей мудростью.

— Тогда почему вы прямо сейчас не завоюете своей мудростью громадное влияние?

— Потому что моя мудрость слишком непостижима для короткоживущих. Потому что я руководствуюсь холодным разумом, а не эмоциями и примитивными животными инстинктами вроде 'патриотизма'. Потому что я мыслю глобальными категориями и длительными периодами времени, в которых теряются глупости вроде морали и этики. Я могу показаться всем, и вам в том числе, бесчеловечным, как кажется людям бесчеловечным весь народ Дагаллона, да и лесные альвы тоже порой. И вот для того-то вам и нужен авторитет, чтобы обеспечить положительное принятие дворянами моих решений, несмотря на их труднопостижимость.

Я согласился с ним на словах, а сам подумал, что поступил правильно, прекратив принимать эликсир Сарториэля.

Вот уже больше недели я получаю у Роктис эликсир и прячу флакончики на дне шкафа, и произошедшие при этом изменения оказались более чем заметными: я обнаружил в себе немало энергичности и жажды действия, чего раньше не замечал. Вместе с тем, раньше меня мало тревожили проблемы и мрачные мысли, теперь же они часто посещают мою голову, к тому же порой стало появляться раздражение, которое я тщательно скрываю за маской невозмутимости.

Похоже, мои подозрения в том, что Сарториэль спаивает меня успокоительным, оправдались, заодно родилась теория о том, что принц, может быть, вовсе не был душевнобольным. Что, если колдун сам же подпоил его чем-то, вызывающим приступы бешенства?! Это все бы объяснило.

Где-то недели через две моей аудиенции запросил человек, представившийся моим сенешалем, и от него я узнал, что, оказывается, являюсь сеньором небольшого графства недалеко от столицы, и в мои личные владения входит маленький, но хорошо укрепленный замок, а также два десятка деревень. Причиной же аудиенции оказался отчет за те полгода, когда я 'болел' и не мог интересоваться своими делами.

Мне сразу вспомнились слова английского историка Беннета о том, кто такие сеньориальные сенешали и что входило в их обязанности. Они должны были знать величину и нужды каждого поместья, количество акров земли, которые следовало пустить под распашку, и сколько семян потребуется для засева. Они должны были поддерживать контакт со всеми старостами деревень, надзирать за тем, как оные распоряжаются господским имуществом и обращаются с крестьянами. Они должны точно знать, сколько хлебов можно выпечь из четверти зерна, и сколько скота можно пасти на каждом пастбище. Оны постоянно должны блюсти интересы сеньора, дабы ничего из имущества сеньора не было испорчено или украдено. Им следует постоянно заботиться о доходах сеньора, как денежных, так и иных, и надзирать за тем, чтобы они уплачивались вовремя. Другими словами, сенешали должны были быть всемогущими или как минимум всезнающими.

Посему ничего удивительного, что аудиенция затянулась надолго: помимо собственных финансовых дел я узнал очень много всего.

Правда, здешние сенешали оказались куда менее сведущими, потому что их функции по сравнению с земными коллегами куда менее обширны. Мое графство — моя собственность в меньшей мере, нежели у земных графьев. Земля — не совсем моя, потому что владеют ею земледельцы, которые вправе ее передавать в наследство, обменять или продать, а я лишь взымаю подать с каждого крестьянского надела, да еще крестьянин не вправе дробить свой надел, вот, собственно, и все ограничения. Соответственно, сенешалю незачем вникать в дела крестьян, его задача — в срок собрать налоги да проследить, чтобы в крепости все было чин чином и солдатам вовремя платилось жалование.