Про себя отметил, что возвращаемся мы вовремя. У меня всего пять папирос с собой осталось. А я уже успел привыкнуть к египетскому табаку. К хорошему быстро привыкаешь.

— Сосипатор, а кем ты у Тарабрина трудился? — полюбопытствовал я.

— Псарём, — нейтрально ответил мужик.

— А кем тебя Тарабрин ко мне перевёл?

— Дык, псарём же, — ответил Сосипатор, таким тоном, что я несколько стушевался.

— Так у меня собак нет, — ответил я, разглядывая острова в проливе.

Острова в основном были голыми чуть выступающими из воды песчаными ''чушками''. И только на некоторых из них на высоких берегах что-то росло. На чём уже робко проклёвывались желтые листочки.

— Сейчас нет. Потом нужны будут. Охранять стада, дома, охотиться, — рассудил Сосипатор.

— Я здесь пока только алабаев видел, — покачал я головой. — Даже на водоплавающую птицу нормальных собак нет.

— Алабаи хороши на охране. Охота с ними так себе, — выдал Сосипатор своё экспертное мнение.

— А кто нам в Крыму для охоты будет нужен?

Сосипатор на полминуты задумался, потом изрёк.

— Посмотрел я в эти дни на тамошнюю живность... И ежели, барин, тебе мое мнение интересно, то нам нужны мордаши.

— Кто?— не понял я.

— Мордаши. Большие собаки для травли медведей и диких быков. Алабаи всё же побаиваются запаха больших кошек. А тут я не только лютого зверя — леопарда, львов видел. И медведи тут аграмадные. Алабаи к ним даже не подойдут, не говоря уже о том, чтобы потравить. Вот волки им посильная добыча.

— И где брать твоих мордашей?

— В Рассее. Тут их нет. — Вздохнул собачник.

— И давно ты в псарях? — начал я кадровый опрос.

— С детства.

— А потом?

— А потом меня барин в некруты сдал. Не в очередь мне лоб забрил. Несправедливо.

Сосипатор стал задумчиво раскочегаривать свою трубку. Пахнуло ядрёным самосадом.

— Да, ты говорил как-то, что служил на Кавказе. В каком полку? — проявил я интерес.

— В семнадцатом Тенгинском драгунском полку. В роте его благородия поручика Лермонтова, — довольно гордо ответил Сосипатор.

Тут у меня случился разрыв шаблона.

— У Михаила Юрьевича? У поэта? Из Петербурга, который?

— Про поэта я не ведаю, а имя-отчество у него такое точно было. И вроде он как с гвардии к нам ссыльный. Баяли про сие. Только он ротой мало занимался — на унтеров да вахмистра переложил. А сам всё больше на Кислых водах крутился среди благородных. А вы его знаете?

— Только по его книгам, — ответил я и добавил. — А так... когда я родился, Лермонтов давно погиб на дуэли.

— И кто же это его стрелил? — удивленно спросил мужик.

— Мартынов.

— Быть того не может. Они же друзья были — не разлей вода.

— Однако всё было именно так.

— Чудны дела твои, Господи, — перекрестился Сосипатор. — Упокой мятежную душу раба твоего Михаила.

— По увечью, по болезни или еще как службу оставил? Молод ты больно для отставной козы барабанщика, — продолжил я ''заполнение анкеты''.

— Дезертир я, — спокойно ответил мужик. И пояснил. — Ну-у-у,... беглый.

— Это как? Отчего?

— Как обычно. Назначили мне в наказание пять сотен шпицрутенов. Сквозь строй роты пять раз протащить. А это, барин, верная смерть. Вот я и сбежал в горы к черкесам, пока живой и не увечный.

— Разбойничал?

— И такое бывало. В абрагах полтора года жил. Весь Кавказ своими ножками оттопал.

— Где жил? — не понял я сказанного термина.

— В абрагах. Их там еще абреками называют. Не совсем разбойник, если по-нашему. Абраг — это человек давший богу обет на время. Он даже есть не может ничего, кроме того, что у путников отнял. Там таких уважают. Вот я этим и пользовался, пока в Батум не пришёл. А там меня Иван Степаныч к себе в услужении нанял. И сюда перевёз.

— Не жалеешь?

— Чего мне там жалеть? Муштру? Бродяжничество? Или барина-самодура?

— Ну, и тут ты вроде как опять дворовый. — Утвердил я.

— Ошибаешься, барин, — возразили мне. — Я тут не крепостной, а вольный слуга. Я от Тарабрина в любой час уйти могу. Он мне не приказал, а именно попросил меня у тебя в псарях побыть. Службу поставить. А там — как срастётся у нас. Может, останусь с тобой, а может, и вернусь к Ивану Степанычу. Или своё дело начну — хорошие породистые собаки всем нужны. А в дальних станицах они мельчают от не пойми с кем какой случки.

— Хорошо, — бросил я бычок папиросы за борт, — Я тебя услышал. Потом оговорим, какая нам в Крыму псарня нужна будет и, главное, чем ее кормить.

Да... Не простой человек Сосипатор. Битый, тёртый и кручёный. Да с подходцем. А и правильно. Если есть такая возможность, выжать какие-никакие ништяки из работодателя ''на этом берегу'', то надо выжимать — потом будет поздно. Поддерживаю такой подход. Сам такой. Но присмотреться к человечку внимательнее не помешает. Хотя отвечал мужик на анкетный опрос вроде честно, но я еще Тарабрина про него поспрошаю. Всё же псарь — не последнее лицо в управлении имением — служба безопасности, так сказать. К тому же кроме племенного конного завода, намечается у меня и племенной собачий питомник — иначе Сосипатору будет со мной неинтересно.

Встречала нас на кавказском берегу целая толпа мужиков — человек с полста. И сам Тарабрин почтил своим присутствием. Возглавил, так сказать, комитет по встрече.

— Вот, Митрий, мужиков отправляю в Аджимушкай — артелью ракушняк рубить для тебя. Пока зима — нарубят тебе камня на стройку.

— Чем я им платить буду? — как-то не рассчитывал я так сразу обзаводиться работниками. На весну откладывал. Прежде чем что-то строить — проект надо иметь.

— Пока ничем, — обрадовал меня Тарабрин. — Они со мной о зимовье договаривались до весеннего сева потрудиться. Каждый сам знает, за что стараться будет. Так что ты им лишку ничем не плати. А то разбалуешь мне народ. Надеюсь, на дом господский и конюшни тебе камня хватит.

— А на стены? Там зверья непуганого — пропасть. Так что внешние стены надо просто крепостными делать, — выдал я свои резоны.

Но Тарабрин был непробиваем.

— Не хватит — тогда следующей зимой другая артель постарается. Летом они все заняты на своих полях, кроме артели строителей, которые к тебе же придут по весне. А камень ломать — это пахарям отхожий зимний промысел. Они и лесорубами могут. Так что заранее говори — чего сколько надо. Чтобы на тот год не из сырого леса строить.

— Ветеринар мне нужен будет. Есть, кем вакансию заполнить?

— Есть один старик. Вроде на покой собирался. Но я его уломаю. Он при царе в гусарском полку по этой части чиновничал. Затем у Врангеля служил. А потом я его сюда выдернул, пока до него Бела Кун не добрался с расстрельной командой. Опытный коновал. Только заложить за воротник любитель. Ну, а кто из нас без греха? Главное, что его слабость на работе не сказывается. Пьян, да умен — два угодия в нем.

— Сколько ему лет?

— За пятьдесят где-то.

— Пятьдесят — и на покой? — удивился я.

— Дык, четверть века человек в армии отслужил. Три войны прошел. Целый статский советник.

Дома, в вагоне, встречали меня как с того света вернувшегося. Угождали во всём и новым местом интересовались. Так что пришлось изображать из себя Шехерезаду.

Но отдохнул пару денёчков и опять за дела — теперь уже со старшиной артели каменщиков требовалось разобраться. Была еще артель плотников, но у той загрузка от каменщиков зависит. Крыша, полы, перекрытия, прочая столярка — уже отделка после возведения стен. И пиломатериал на первых порах с других времен тащить придётся.

Особо отметил про себя, что инструмент их самому поглядеть не мешает. Может, что и притащить придётся с осевого времени. Там с этим богато.

Собирались в вагоне-ресторане. На такие совещания приглашал я Ивана и Сосипатора. Причём в отличие от остальных Сосипатор с удовольствием пил приготовленный мной кофе. Нахваливал. Признался потом, что любит более крепкий напиток, сваренный по-восточному, в песке. Обещал научить.

На вывезенных из двадцать первого века больших листах миллиметровки кроили найденное в Крыму плато под маеток. Предварительно пересчитал я аршины в метры. Спорили много. Каждый выставлял свою концепцию и тянул одеяло на себя. В любом случае выходило четыре департамента или приказа — дворцовый (моё личное хозяйство), конюшенный, кормовой и псарный. Для всего остального можно привлекать сторонних помогальников на разовые подряды.

Василиса свои хотелки и желалки вставила — сад, огород, флигеля для прислуги и прочие необходимые ей в хозяйстве постройки. Дом с парадной, домашней и гостевой частями. Печи... И мельница!

— Мельница должна быть одна. Господская. И доход от нее должен быть наш. Если я в твоём Крыму боярыня, то и жить должна как боярыня, — заявлено было мне.

— И сколько за услуги мельницы должны крестьяне платить? — спросил я из профессионального любопытства.

— С десяти мешков муки — один наш, — ответила жена.

— Нам столько не сожрать, — парировал я.

— Что сами не съедим — в Тамани продадим на ярмарке.

— Так у всех тут своё зерно, — пожал я плечами.

— Но не всех мельница, — парировала жена, — а ручной зернотёркой много муки не нашкрябаешь.

Вот что, значит, в сословном обществе статус поменять — и не узнать бабу. Она и так властная была, а сейчас вообще боцман.

Исполню я ее хотелки, лишь бы меня домашним хозяйством не грузила.

Заходил ко мне и Тарабрин. Поглядел проектные чертежи и выдал мысль.

— А зачем тебе, Митрий, сразу каменную крепость городить? Ров, вал и по нему колючую проволоку пусти. А потом уже, не торопясь, за колючкой и ладь свои стены и башни иерихонские. Хоть с ракушняка, хоть с привозного кирпича кремль городи.

Насмехается он надо мной, но мысль здравая. Как только мне самому такая идея сразу в голову не пришла. Зашорился я. Широта взгляда куда-то ушла. Ну, да... С кем поведешься.

— Я так на дальних кордонах своих пасечников от дикого зверья бороню, — продолжил Тарабрин. — Периметр ладим из притащенной мной колючки, а внутри пасека. Народ некоторый сам по себе бортничает, но я дикий мёд не люблю. На ярмарку в Темрюке вот ты не остался, а в этот год мёда было много и разного, даже в цене он несколько упал.

— То-то, гляжу, ты сахар на Макарьевской ярмарке не купил, — подколол я проводника.

— Зато ты сразу его аж две головы притащил, — парировал он мою пикировку. — Так что жизнь у тебя и так сладкая. Озаботься всем нужным тебе в Крыму к весне.

— Тогда мне одной теплушки будет мало, — прикинул я потребность в материалах. И особенно в складах.

— Да хоть все три забирай. Там сейчас только барахло лежит, до которого вечно руки не доходят. Освободим — и владей. Но к весне будь готов. Я все стройки на Кубани остановлю — все свободные от поля людишки к тебе с весны до зимы уйдут. Ты, главное, про хорошую соль не забывай. На тех озёрах, где мы ее берём, она несколько горьковата. Есть её ещё можно, но вот солить что-либо в запас не получается.

— Угу — откликнулся я, а сам подумал: Знать, содержание йода в этой соли слишком большое. В независимой Прибалтике, как только ЕС запретил к продаже не йодированную соль, ее стали контрабандой из России тащить — специально на засолку.

Проводник ждал, что последует за моим междометием.

— А лиманы таманские? — кинул я пробный шарик.

Тарабрин не стал таиться.

— На Тамани только одно озеро и есть соленое, годное для промысла. Не хватает на всех той соли. Её от грязи тяжело чистить. Да и про плохой засол я уже говорил. А в Крым людей отрывать от нив и пажитей — не по-хозяйски как-то. Лиманов, про которые ты говоришь, тут еще нет. Когда прорвет Босфор, поднимется море, тогда и зальет лиманы. А пока там у нас знатные пастбища.

— Вот тебе Крым, княжь там и володей. Да только дань солевую давай, — засмеялся я.

— Ну, если тебе так хочется, могу и официально тебя крымским князем поименовать. Да хоть ханом. А хошь — царём Боспорским. И на монетах начеканим по-гречески: басилей Деметриус Грамматик. Вот то-то радости археологам будет.

Смотрит серьёзно. Не прикалывается.

— Лишнее это, — отвечаю. — Понты корявые. Власть на себя взваливать — увольте. Я к тебе только в снабженцы нанимался.

— Вот и снабжай пока свою стройку и соль ищи. В остальном, чем можем — поможем. Людишек непоседливых всех тебе отдам.

— Вот-вот. Насчет людишек. Про Сосипатора что скажешь?

Тарабрин не стал таить кадровую информацию.

— Сосипатор Солдатенков — человек трудолюбивый, верный, проверенный, только вот бить его не советую. Чревато такое. Он следопыт хороший. Охотник знатный. Собаки его вообще за бога почитают. Да и разбойник из него был неплохой, судя по тем розыскным листам, что мне в руки попадали. И вот какая особенность — в тех листах его черкесом именовали. Смекаешь, как он в местность вжился. Но не по нему разбойничать. Не по характеру. Вынуждено у него так получилось. Бежал с армии и угодил черкесам в плен. Считай — в рабство. Убил хозяина, забрал его кинжал, пистолет и ушел в горы. Отшельничал и разбойничал над инородцами. Хоть сам под магометанина и выставлялся. Язык черкесский знает — в рабстве выучил. Я вот на чем его подловил — магометанин, а вино охотно пьет. Оборванец — ноговицы драные, чувяки каши просят, черкеска от старости бурая, вся в пятнах, но газыри и кинжал в серебре, и пистолет в бирюзе. А взгляд — лишний раз не подойдёшь, сторонкой протыришься. Оружие хорошее любит. Женатый, дети есть.

Понял — не дурак, дурак бы — не понял. И уже прикинул, как я могу Сосипатора использовать помимо его главной функции — собачьего бога.

— Ты говорил, у тебя патронов к австрийским винтовкам — вагон.

— Эка что вспомнил. Был вагон. Давно. С тех пор, что осталось, из десятка только три патрона стреляют. Что хочешь? Военное производство долго не лежит. Но если тебе надо, то в австрийскую Чехию сходим до первой мировой. Там прямо с завода купим. Заодно хорошего пива попьём, — подмигивает мне.

В дверь купе резко постучали.

— Войдите, — откликнулся я. Не отрываясь от ноутбука. Я там сосипатровых мордашей искал по закачанным энциклопедиям, но не нашел.

В купе вошел седой человек в возрасте, бритый, но с аккуратными усами, с короткой стрижкой ёжиком и военной выправкой. Одет он был в некое подобие черкески, только без газырей, косоворотку и сапоги — всё черного цвета. Папаху он держал в левой руке.

— Разрешите представиться — статский советник Мертваго Сергей Петрович. Ветеринарный врач. Меня попросил к вам зайти господин Тарабрин.

— Присаживайтесь, — показал я рукой на кресло.

Не делая никаких движений вошедший, с некоторым вызовом, вопросил:

— С кем имею честь?