Подземка

— Что бу­дем слу­шать? — спро­сил я.

— Му­зы­ка ста­рая, но хо­ро­шая, — за­ве­рил Док. — Толь­ко гла­за за­крой­те. Так лег­че вос­при­ни­ма­ет­ся.

— Хо­ро­шо, — ска­зал я и за­жму­рил­ся. — Вру­бай­те ваш аг­ре­гат. Я го­тов.

Сна­ча­ла бы­ла ти­ши­на, по­том, буд­то из ее недр стал под­ни­мать­ся на­рас­таю­щий гул, за­сту­ча­ли ба­ра­ба­ны, от­би­вая не­спеш­ный, уда­ров сто два­дцать в ми­ну­ту, ритм, по­том по­шла бас-ги­та­ра, син­те­за­то­ры, еще ка­кие-то ин­ст­ру­мен­ты, ко­то­рые я за­труд­нял­ся оп­ре­де­лить.

За­пел муж­чи­на. Его го­лос ока­зал­ся гру­бым и в то же вре­мя при­ят­но-бар­ха­ти­стым. Мне по­че­му-то яс­но пред­ста­ви­лось его ли­цо — воз­вы­шен­но-оду­хо­тво­рен­ное, в гла­зах ис­сту­п­ле­ние по­эта-ро­ман­ти­ка, пыш­ная при­чес­ка в ви­де ямай­ских дре­дов. Он поч­ти на­вер­ня­ка был смуг­ло­ко­жим, поч­ти нег­ром. Есть у их бра­та что-то осо­бое в го­ло­се. Пел на анг­лий­ском, вкла­ды­вая в сло­ва всю ду­шу:

— I know. Life is different to you. First love can be frightening that's true. But take me as your brother and your friend. And take me as your lover and your man.

Му­зы­ка бы­ла по­тря­саю­щей, в со­че­та­нии с не­ве­ро­ят­но ор­га­ни­че­ской ме­ло­ди­ей, на ред­кость бо­га­той па­лит­рой аран­жи­ров­кой, она про­из­во­ди­ла впе­чат­ле­ние че­го-то мис­ти­че­ско­го, за­во­ра­жи­ваю­ще­го. Я буд­то ны­рял в оке­ан, хо­лод­ный и од­но­вре­мен­но те­п­лый, как пар­ное мо­ло­ко, лас­ко­вый и су­ро­вый, со­ткан­ный из гар­мо­нии про­ти­во­ре­чий, ес­ли та­кое толь­ко воз­мож­но.

Даль­ше по­сле­до­вал при­пев, еще бо­лее мощ­ный, под­хва­чен­ный дру­ги­ми, бо­лее вы­со­ки­ми поч­ти фаль­цет­ны­ми муж­ски­ми го­ло­са­ми изу­ми­тель­ной кра­со­ты:

— Pretty young girl on my mind!

"Кра­си­вая дев­чон­ка в мо­ей баш­ке", ма­ши­наль­но пе­ре­вел я. На миг пе­ред гла­за­ми воз­ник­ло ли­цо се­го­дняш­ней спа­си­тель­ни­цы. Она то­же бы­ла мо­ло­дой и пре­крас­ной. Та­кой же, как ге­рои­ня пес­ни. Толь­ко по­стар­ше.

И тут все за­кон­чи­лось, на­ва­ж­де­ние спа­ло. Док вы­ру­бил пле­ер.

— Кто, кто это по­ет? — со­рвав на­уш­ни­ки, с тру­дом ше­ве­ля гу­ба­ми, спро­сил я.

Ме­ло­дия про­дол­жа­ла зву­чать у ме­ня в го­ло­ве, а пе­ред гла­за­ми по-преж­не­му стоя­ла не­дав­няя спа­си­тель­ни­ца.

— Ста­рая груп­па, очень ста­рая, — от­ве­тил Док. — Bad Boys Blue. "Пло­хие пар­ни в си­нем". Рань­ше они час­то к нам в Рос­сию при­ез­жа­ли, еще до Ка­та­ст­ро­фы. Я был их фа­на­том, со­брал все аль­бо­мы, на кон­цер­ты бе­гал, ав­то­гра­фы кол­лек­цио­ни­ро­вал. Я же го­во­рил, что у ме­ня бы­ла бур­ная мо­ло­дость.

Он вздох­нул:

— Вер­нем­ся к на­шим ба­ра­нам, Ло­сев. Как се­бя чув­ст­вуе­те?

Я за­мер, пы­та­ясь пра­виль­но оце­нить свои ощу­ще­ния. В те­ле ощу­ща­лась лег­кая при­под­ня­тость, да­же эй­фо­рия. И это по­сле все­го, что се­го­дня про­изош­ло?

— По­тря­саю­ще, про­сто по­тря­саю­ще, Док! Я буд­то за­но­во ро­дил­ся.

— Мне это зна­ко­мо, — гру­ст­но ус­мех­нул­ся он. — За­меть­те, вы про­слу­ша­ли все­го од­ну пес­ню, что-то око­ло пя­ти ми­нут. И по­лу­чи­ли та­кой мощ­ный за­ряд.

— Не­ве­ро­ят­но, — вос­хи­тил­ся я. — Про­сто чу­де­са.

— Все вер­но. При­не­се­те мне с по­верх­но­сти еще один по­доб­ный ар­те­факт, бу­ду бла­го­да­рен вам по гроб жиз­ни.

— Обя­за­тель­но при­не­су, — я ско­сил взгляд на вы­пив­ку. — Ну а это то­гда за­чем? У вас же есть лич­ный ак­ку­му­ля­тор.

Док по­смот­рел на ме­ня пе­чаль­ны­ми гла­за­ми:

— Бу­де­те сме­ять­ся, Ло­сев. Опа­са­юсь пре­вра­тить­ся в за­кон­чен­но­го нар­ко­ма­на. Бо­юсь, что ра­но или позд­но за­ряд в этой шту­ко­ви­не ис­сяк­нет, а я ус­пею на нее под­сесть. Вот и ищу за­ме­ну, суб­ли­ми­рую, так ска­зать. Кро­ме то­го, со­всем не­дав­но я вновь столк­нул­ся со смер­тью. Ка­кой бы чер­ст­вой ни бы­ла ду­ша, шра­мы на серд­це все рав­но ос­та­ют­ся. Их я пы­та­юсь раз­гла­дить по ста­рин­ке.

— Док, ска­жи­те, а дру­гие ар­те­фак­ты вам не встре­ча­лись?

Он за­ду­мал­ся, нерв­но при­ку­сил ниж­нюю гу­бу.

— Хо­ро­ший во­прос, Ло­сев. Как рань­ше го­во­ри­ли, на мил­ли­он дол­ла­ров. Ри­ск­ну пред­по­ло­жить, что мно­гие ве­щи с по­верх­но­сти да­ле­ко не так про­сты, как мо­жет по­ка­зать­ся. Взять, к при­ме­ру, ме­ди­ка­мен­ты. По всем при­кид­кам мно­гие из них уже долж­ны не столь­ко ле­чить, сколь­ко ка­ле­чить. Все мыс­ли­мые сро­ки год­но­сти про­шли. Ес­ли ра­зо­брать­ся, это же яд в чис­том ви­де ... И ни­че­го, по­мо­га­ют. Не все­гда, но тем не ме­нее. Что-то в них есть, а что... — Док­тор про­тер крас­ные гла­за ку­ла­ком. — Еще про­ви­ант. Не спо­рю, нау­ка до Ка­та­ст­ро­фы хо­ро­шо про­дви­ну­лась в этой об­лас­ти: кон­сер­ван­ты вся­кие, до­бав­ки Е2-Е4. Но все рав­но, еда по всем при­кид­кам ма­ло­при­год­ная в пи­щу, хо­ро­шо ус­ваи­ва­ет­ся ор­га­низ­мом. Жаль, у нас нет ла­бо­ра­то­рии, по­это­му ни­че­го тол­ком я уз­нать не мо­гу. Что-то или кто-то до сих пор за­бо­тит­ся о нас.

— Вы ве­рую­щий че­ло­век? — спро­сил я.

Док­тор кив­нул:

— А что, не по­хо­же?

Я по­жал пле­ча­ми.

Он за­сме­ял­ся:

— Я ве­рую­щий, при­чем дав­но, за­дол­го до все­го это­го. Обыч­но про­фес­сия де­ла­ет вра­чей ци­ни­ка­ми, но да­же внут­ри са­мо­го отъ­яв­лен­но­го скеп­ти­ка жи­вет ве­ра. Ес­ли кто-то ска­жет вам, что он Фо­ма не­ве­рую­щий, про­пус­ти­те его вы­ска­зы­ва­ние ми­мо ушей. Вас об­ма­ны­ва­ют.

Ме­ня про­би­ло на фи­ло­со­фию:

— Но по­че­му по­верх­ность пре­вра­ща­ет нас в ка­ких-то тва­рей? Где эта за­бо­та, о ко­то­рой вы го­во­ри­те.

— Воз­мож­но, тут как в Биб­лии: по­верх­ность, как и ду­ша че­ло­ве­че­ская — по­ле бит­вы не­сколь­ких сил. По­ка по­бе­ж­да­ет тем­ная, но ра­но или позд­но доб­ро возь­мет верх.

— По­хо­же на сказ­ку.

— Это моя точ­ка зре­ния. Ес­ли у вас ко мне боль­ше ни­че­го нет, я, с ва­ше­го по­зво­ле­ния, чу­ток вздрем­ну. Опе­ра­ция бы­ла не из лег­ких. Ус­тал как со­ба­ка.

Я вздрог­нул. На­мек по­ня­тен, не ду­рак.

— Про­сти­те, что по­ме­шал. Я ухо­жу.

Я вы­шел из ва­гон­чи­ка ла­за­ре­та и ос­та­но­вил­ся на пер­ро­не. Дей­ст­вие ар­те­фак­та ока­за­лось крат­ко­вре­мен­ным, или, мо­жет, на До­ка он вли­ял на­мно­го силь­нее.

Про­шлое сно­ва обу­хом уда­ри­ло по го­ло­ве. Жаль, не ку­рю. Ста­ло не по се­бе из-за ду­рац­кой, в сущ­но­сти, ги­бе­ли дру­га. Но, ока­жись я на его мес­те, на­вер­ня­ка по­сту­пил точ­но так же. Пусть по­ко­ит­ся с ми­ром.

Тут я вспом­нил, что у Бе­лых ос­та­лась ма­лень­кая доч­ка. По­сле смер­ти ро­ди­те­лей вряд ли ко­му-то до нее есть де­ло. Еще один го­лод­ный рот и обу­за. В дру­гую се­мью ее не возь­мут. Лю­ди дав­но уже ста­ли прак­тич­ны­ми и чер­ст­вы­ми. По се­бе су­жу. Вро­де, не сво­лочь по­след­няя, ос­тат­ки по­ря­доч­но­сти на­блю­да­ют­ся, но взва­лить от­вет­ст­вен­ность за ди­тен­ка не смо­гу.

Мед­се­ст­ра, вы­но­сив­шая та­зик с по­сти­ран­ны­ми бин­та­ми, под­ска­за­ла, где на­до ис­кать де­воч­ку. Ее, как и дру­гих ма­ло­лет­них си­рот, от­пра­ви­ли к Ка­ба­ни­хе, по­жи­лой тет­ке, ко­гда-то ра­бо­тав­шей вос­пи­та­тель­ни­цей в дет­ском са­де.

Ре­бя­тиш­ки во­зи­лись на па­ла­се с иг­руш­ка­ми. Си­ро­ток хва­та­ло, по­сте­пен­но ко­ли­че­ст­во их рос­ло. В сущ­но­сти, ес­ли ра­зо­брать­ся, поч­ти все мы ос­та­лись си­ро­та­ми. Про­кля­тая вой­на от­ня­ла у нас все, кро­ме жал­ко­го по­до­бия жиз­ни, ли­шив в пер­вую оче­редь се­мьи. Вой­на раз­ру­ши­ла наш мир, ис­су­ши­ла на­ши ду­ши.

Я дав­но вы­ра­бо­тал в се­бе здо­ро­вый ци­низм, при­вык гля­деть на ве­щи че­рез приз­му от­стра­нен­но­сти, ина­че про­сто бы не смог жить даль­ше. Обыч­но это по­мо­га­ло, од­на­ко ви­деть де­тей, на­все­гда ли­шен­ных ро­ди­тель­ско­го те­п­ла и лас­ки, вы­ше мо­их сил. Я нерв­но сглот­нул.

Доч­ке Иго­ря — На­та­ше — бы­ло лет шесть. Она иг­ра­ла в кук­лы, од­ну из ко­то­рых я уз­нал сра­зу: сам при­нес с по­верх­но­сти.

— Дя­дя Са­ша, — де­воч­ка под­ня­лась с ко­лен, по­до­шла ко мне, ут­кну­лась но­сом в мою курт­ку.

Мы бы­ли хо­ро­шо зна­ко­мы. Я дос­та­вал ей на­вер­ху иг­руш­ки, что-ни­будь из еды.

Она уло­ви­ла мое на­строе­ние. Де­ти это уме­ют.

— Ты че­го та­кой гру­ст­ный, дя­дя Са­ша?

— Раз­ве?

— Я ви­жу. Ты обыч­но ве­се­лый, сме­шишь ме­ня. А се­го­дня гру­ст­ный.

— Се­го­дня я не­мно­го ус­тал, а зав­тра, вот уви­дишь, сно­ва бу­ду те­бя сме­шить.

Де­воч­ка под­ня­ла го­ло­ву. Я по­гла­дил ее по ма­куш­ке. На­до бы­ло что-то ска­зать, но что? Я не мог про­из­не­сти ни сло­ва. Язык слов­но при­лип к не­бу. Жа­лость сда­ви­ла серд­це тис­ка­ми.

— Вы все, уже вер­ну­лись? — за­гля­ды­вая мне в гла­за, спро­си­ла ма­лыш­ка.

— Да, со­всем не­дав­но.

— А мой па­па... он где?

Я со­дрог­нул­ся. Как объ­яс­нить та­кой кро­хе, что ни па­пы, ни ма­мы у нее боль­ше нет.

— Он... он, — за­пи­на­ясь, за­го­во­рил я, но де­воч­ка пре­рва­ла мои му­че­ния:

— Он вме­сте с ма­мой, на­вер­ху, — с гра­нит­ной уве­рен­но­стью ска­за­ла она.

— Где? — не сра­зу со­об­ра­зил я.

— Он ушел к ма­ме на не­бо. Так и долж­но быть. Па­па все­гда лю­бил ма­му, а она его.

— Все вер­но, сол­ныш­ко, — гру­ст­но про­из­нес я. — Они уш­ли на не­бо. А еще твои па­па и ма­ма очень лю­би­ли те­бя.

— Я знаю, — кив­ну­ла де­воч­ка. — При­дет вре­мя, и мы встре­тим­ся. Я пой­ду еще не­мно­го по­иг­раю... Мож­но, дя­дя Са­ша?

— Мож­но, ко­неч­но, — на ав­то­пи­ло­те про­из­нес я.

Вос­пи­та­тель­ни­ца от­ве­ла ма­лыш­ку на па­лас, вер­ну­лась ко мне.

— На­та­ша очень ум­ная де­воч­ка. Все по­ни­ма­ет. Ино­гда мне ка­жет­ся, что де­ти муд­рей нас, взрос­лых. Они бы ни­ко­гда не до­пус­ти­ли все­го это­го. Те­перь вам ста­ло лег­че?