↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Подземка
Глава 1
Тяжелый замок заскрипел, противный звук ржавых, сто лет не смазывавшихся металлических пластин вырвал меня из полусна. Ключ с хрустом повернулся, дверь распахнулась, световой зайчик ударил в лицо.
Вот зараза! Так и ослепнуть можно. Я поднял руку, защищая глаза.
— Сидишь? — спросил человек с фонарем.
По хриплому, вечно простуженному басу я без труда опознал говорившего.
— Сижу, Федя.
Стоять и лежать на "губе" при всем желании не получится. Размеры не позволят, ни мои, ни помещения. Однако лучше посидеть здесь, чем встать к стенке. Уж больно последствия разные.
— Надоело? — продолжил расспросы хриплый.
— А ты как думаешь?
— Да кто тебя знает, придурка!
— За придурка ответишь, — многообещающе произнес я.
Невидимый собеседник фыркнул:
— Напугал! Уже дрожу.
— И правильно делаешь, — заметил я.
— Тебя не спрашивали. Давай, вали отсюда, — он отошел, открывая проход.
Я разозлился:
— Бегу и спотыкаюсь! Ты что, не соображаешь: я сейчас как деревянный. Шутка ли столько времени тут проторчать.
Подумав, решил сменить гнев на милость:
— Кстати, Федя, а сколько именно меня продержали?
— Достаточно.
Да уж, Федя, наш безопасник, многословностью никогда не отличался.
— Может, поможешь? Мне самому до вечера не выбраться...
— Твои проблемы, Лось.
— Точно, мои, — согласился я. — Ладно, попробую. Встречай героев, страна.
Ноги затекли, я с трудом выбрался из конуры гауптвахты. Можно сказать, на четвереньках выполз. Бр-р! Бетонный пол, на который я выпал, был холодным и мокрым. Чтобы не растерять тепло, в темпе оч-чень медленного вальса размял конечности и выпрямился во весь рост. Свобода, ешкин кот!
И сразу в голове винтики со шпунтиками заработали. Быстро что-то меня выпустили, суетливо... А что из этого следует? Очень простой вывод: неспроста, то бишь по назревшей как чирей на филейной части, причине.
Кому-то я понадобился. Интересно, кому именно и зачем? Обостренное чутье подсказывало, что ответы на эти вопросы будут дурно попахивать.
— Ты меня как — официально освобождаешь, или в порыве самодеятельности?
— Полковник приказал. Будь моя воля, я бы тебя просто пристрелил или здесь гнить оставил. Меньше возни с тобой.
Если Полковник задергался, жди беды. Ни к чему хорошему его телодвижения не приводят. Я уже испытал это на собственной шкуре, а она у меня одна-одинешенька.
— За что ты меня так не любишь, Федя? — спросил я.
Ну, просто чтобы спросить.
— С какой стати мне тебя любить, Лось?! Ты что, девка какая?! — удивился мой освободитель.
— Верно, не девка, — я проверил суставы на гибкость. — Но это ничего не значит. Разве не слышал, что отец Варфоломей глаголет: только любовь к ближнему делает нас настоящими людьми.
— Заткнись, Лось, не на проповеди. Мне и без попа тошно.
— Уже заткнулся. Цени мою готовность к сотрудничеству, Федя.
— Плевать мне на тебя и твою готовность, — безопасник скривился.
Я проделал пару упражнений. Вроде, ничего, терпимо. Мышцы все еще задеревеневшие, но это не самая большая проблема в моей жизни. Самую большую зовут Полковником, и, если я жив, значит, ему это нужно.
— Что скажешь, Лось: оно того стоило? — с издевкой поинтересовался Федя.
— А ты попробуй, — посоветовал я. — Проверь на себе.
— Ну да, — хмыкнул он. — Делать мне больше нечего. Какого ты ... с Полковником заспорил?
— Надо было, — огрызнулся я. — Можно подумать, ты не в курсе.
— Конечно, в курсе, — не стал отпираться Федя, — но хочу выслушать обе стороны конфликта.
— Брось. Все равно в рапорте напишешь то, что скажет Полковник.
Федя промолчал.
Плохо быть безопасником. Поисковиком, впрочем, тоже. И здесь, и там дерьмо, только во втором случае оно лежит на поверхности, и его там много. В буквальном смысле.
— Ты, Лось, к себе ступай, отдохни, — посоветовал безопасник.
— Так и сделаю, — заверил я. — Всенепременно! Только ты, Федя, не расслабляйся. Бди! В редкие минуты отдыха я должен спать спокойно.
Последний вагон в составе, безнадежно застрявшем на путях, специально отвели под общагу для холостяков. Кто хотел — ограждал личное пространство занавесочками, кому было все равно — спокойно выставлял жизнь напоказ. На станции секреты долго не живут.
Я зашел в свой отсек, растянулся на лавке, подложив руки под голову, и задремал.
— Ба! Кого я вижу! Никак, Лося раньше срока из собачатника выпустили?! — прозвучал над ухом насмешливый голос соседа по "апартаментам" — здоровенного, как буйвол, Антохи Игнатова.
От него как всегда воняло бензином. Впрочем, не удивительно. Антоха был шофером в поисковом караване. Ему по должности полагалось пахнуть горюче-смазочными материалами и прочими отнюдь не благоухающими веществами.
Отвечать на его наивно-восторженное приветствие я не стал, лишь вяло пожал руку и снова закрыл глаза.
— Хватит дрыхнуть, Лось. Неужто на губе не выспался? — не отставал Антоха.
— Как тебе сказать... Мне, понимаешь, там сон хороший снился, да вот беда: разбудили, не дали досмотреть. Так я весь в надеждах: вдруг продолжение увижу...
На самом деле несколько дней подряд я видел лишь темноту, независимо от того, спал или бодрствовал.
— Оставь нелепые надежды, Лосяра. Давай-ка я тебе лучше чайку плесну. Крепкий, горячий, как раз в твоем вкусе, — продолжил терзать меня Антоха.
— Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Сколько себя помню, никогда не любил твой чифирь. Мне бы водичку сладенькую, чуть подкрашенную. Можно, даже слегка теплую.
— И ты будешь пить эту гадость? — удивился здоровяк.
Он сунул два пальца в рот и изобразил, будто его тошнит:
— Бэ-э!
Я выматерился:
— Сам такой! Не навязывай свои вкусы окружающим.
— Ну вот, опять не угодил, получается! — притворно расстроился Игнатов.
— Получается, что не получается, — подтвердил я. — Мне, Антон, угодить сложно. Я редкостный привереда. Но для друга готов сделать исключение. Давай свой чай и чего-нибудь из съестного, я хэзэ сколько времени не жравши.
Антон засиял:
— Так бы сразу и говорил, Лось. Узнаю старого друга.
— Еще б не узнал!
Потягивая чай, я стал расспрашивать о последних новостях на Двадцатке. Если верить другу, все вроде шло как обычно, а это в нашей не самой развеселой жизни, скорее, толстый и жирный плюс, нежели минус. И только в конце рассказа услышал главное:
— Полковник на тебя разозлился, хотел из каравана выгнать, перевести в охрану или вообще на ферму, крыс разводить, но...
— Что "но", Антон? Дурака не нашлось на мое место?
Сосед развел руками:
— Ясен пень, не нашлось. Кому охота постоянно ходить между жизнью и смертью? Под землей хоть и паршиво, но безопасней, а там... — Антон не стал договаривать.
Теперь понятно, почему меня досрочно на свободу выпустили. Некому подменить. Наверное, в этом вся прелесть моего рода занятий. Если другого не то что за серьезное нарушение, а за простое вяканье, выраженное в обсуждении приказа, могут грохнуть без особых раздумий, то поисковика, конечно, накажут, но не столь сурово. Дефицитная у нас профессия.
— Когда выходим? — спросил я.
— Часа через три инструктаж.
— Понятно.
Я зевнул. Значит, скоро на поверхность.
— Ты подремли чуток, — глядя на мою сонную физиономию, сочувственно предложил Антон. — Не беспокойся, я твое снаряжение подготовил. Все в полном абажуре.
— Ага, сначала разбудил, теперь предлагаешь подрыхнуть. Да здравствует здоровая логика! Нет уж, я тогда лучше книженцию почитаю, раз делать больше нечего.
— Нормальный человек все равно нашел бы чем заняться, а ты сразу за книжку, — недовольно пробурчал сосед. — Порти глаза, раз такой грамотный.
— Спасибо за разрешение!
Я стал листать принесенную с прошлого выхода на поверхность книжку. Сам сдал в библиотеку, сам оказался единственным читателем. Народ у нас занятой, люди во время короткого отдыха предаются иным развлечениям, и не все из них одинаково полезны как йогурты (Кстати, что это такое? Слово помню, а что под ним понимается, ни в зуб ногой).
Кто-то отключает сознание при помощи разнообразной гадости, которую притаскивают поисковики в обход всех инструкций, кто-то клеит подружку из девок подоступней, а кто-то разбирает и собирает автомат с закрытыми глазами, как Игнатов, у которого все равно других радостей в жизни нет.
— Слушай, приятель, перестань издеваться над железками, — вяло попросил я, когда очередные "шлеп-шлеп" и "бац-бац-щелк" меня доконали.
Сосед отложил собранный "калаш" в сторону, снял повязку и пробасил:
— Отвянь, Лось! Чего пристал к хорошему человеку?
— К хорошему?!
— К замечательному во всех отношениях.
— Кхм ... Не было бы причины, не стал бы приставать. Автомат твой жалко. Сделал из боевого оружия набор "Юный техник", прости Господи!
— Автомат надо холить и лелеять, тогда он не подведет.
— Тебя подведешь! Мозгами пораскинь, дружище: зачем тебе автомат? Ты кого угодно голыми руками уделаешь!
Польщенный Игнатов улыбнулся, но просьбе не внял и продолжил терзать многострадальный "калаш". Ну вот, никакого авторитета у товарищей. Сплошной игнор.
Я вернулся к прерванному занятию. Книга, вопреки многообещающей обложке, была скучной. Главный герой от страницы к странице прокачивал себя и, когда стал таким же мегакрутым, как старшина нашего каравана Димка Петренко, с чего-то вдруг решил, что напрасно потратил лучшие годы и что надо жить в гармонии и согласии с окружающей средой. С такой философией на поверхности и пяти минут не протянешь, не то что максимальные четыре часа без всяких там хвостиков.
Занавески раздвинулись. Появился улыбчивый, мелкий, похожий на хорька Толик. Еще один поисковик из нашего каравана, чтоб ему на том свете ни дна ни покрышки!
— Лось, Антоха, чего застряли? Топайте на инструктаж. Там Козлов уже полчаса на дерьмо исходит.
— Передай товарищу господину Козлову, что мы скоро будем, — сказал я, закрывая книгу.
Вот уж сподобило такую муть прихватить. Польстился на завлекательную обложку. Жизнью рисковал за ради такой чуши. Эх, попадись мне сейчас этот автор (если он выжил, конечно), я бы показал ему, где раки на пару с кузькиной мамой зимуют.
— Щаз! — осклабился Толик. — Хочешь, чтобы мне Димка все зубы пересчитал? Валите на инструктаж, парни, да поживее.
— Ну вот, как всегда: придет Толик и все испортит, — отложил автомат в сторону Антоха. — Ты у нас прям как герой.
— Какой герой? — не сообразил "хорек".
— Обычный, из анекдота, — пояснил сосед. — Слышал о поручике Ржевском?
— Не-а, — замотал головой Толик.
— Я потом о нем расскажу, — пообещал Антон. — Тебе понравится.
Нас было шестеро: обычный состав каравана. Оптимальный, проверенный многолетней практикой. Поисковики подобрались тертые, не раз и не два побывавшие на поверхности, а это дорогого стоит. За каждого я готов отдать правую руку... ну, разве что за Толика половину мизинца, и то при хорошем расположении духа.
Почему? Объяснить можно.
Не понятно, о чем думал Создатель, наделяя Толика на редкость говнистым характером и длиннющим языком без костей. Наверное, хотел, чтобы мы чаще молились и испили горькую чашу до дна.
Путь в рай легким не бывает. Толик, очевидно, догадывался о столь высоком и важном предназначении и старался за троих. Вот и недавно не смог удержаться, сострил и, как всегда, пошло. На то он и Толик, такова его природа, и тут ничего не исправишь.
Старшина каравана Димка Петренко, по прозвищу Ботвинник (ну любит он шахматы) скучным тоном рассказывал прописные истины, а мы стояли со скучным видом и зевали. И не Димкина это вина, что мы едва не вывихнули челюсти. Уж кто-кто, а Ботвинник, разбуди его ночью, прямым текстом отчеканит, что мы, бывавшие на поверхности каждые две недели, давным-давно вызубрили все инструкции и понимаем, когда можно просто испортить воздух, а когда наложить полные штаны.
Что поделать, порядки у нас на станции почти военные. Полковник, хоть в армии никогда и не служил, любил дисциплину со страстью истинно штатского человека, то есть следовал исключительно букве устава. Если перед выходом положен получасовой инструктаж, значит, команда получит его в полном объеме. А чтобы не филонили, приходил лично или присылал заместителя — Козлова. Кстати, впервые наблюдаю столь потрясающее совпадение характера человека и его фамилии. Пожалуй, правы те, кто считает, что она откладывает отпечаток на психотипе. Впрочем, у меня фамилия из той же звериной оперы. Лосев я.
Вокруг каравана, готовящегося к выходу на поверхность, всегда собирается малышня. Детишки понимают, что могут рассчитывать на добытую наверху, плитку шоколада или горсть засахаренных карамелек. Под землей на "вкусняшки" надеяться нечего. Самая калорийная еда идет тем, на ком собственно Двадцатка и держится: администрации, бойцам охранения, поисковикам.
Станция давно на самообеспечении. Весь найденный на поверхности улов полагается сдавать на склад, оставить чего-то себе мы не вправе. Все в общий котел, а там Полковник распределит, кому что и сколько. Разумеется, есть еще и налоги. Двадцатке приходится платить дань, как и всем остальным "цивилизованным" станциям. Раз в условленный период приезжает мотодрезина, на ней весь собранный хабар отправляется на Центральную. Чего там с ним делают, сказать не берусь. Куски с барского стола, то есть с Центральной, нам не перепадают.
На Двадцатке талонная система, привет из советского прошлого. Аккуратно нарезанные, разлинованные кусочки бумаги: белые в клеточку — на продовольствие, в полоску — на витамины, без них в подземелье не протянуть. И зеленые, тетрадочные, на которых можно прочесть отрывки из таблицы умножения, правила грамматики — самые заветные для некоторых не пользующихся спросом у прекрасного пола бабников вроде Толика.
А вокруг нас вертятся дети. И разве мы, караванщики, не люди? Разве, глядя на чумазые личики тех, кто родился в вонючем и мокром туннеле, никогда не видел солнца и, наверное, проведет здесь всю оставшуюся жизнь, не дрогнет рука и не захочется припрятать шоколадную плитку в потайном кармане, чтобы потом втихаря вручить очередному любимцу и, с грустной улыбкой смотреть, как он запускает острые зубки в растаявшее лакомство.
Этот пацаненок был совсем мелким, видать, недавно оторванным от материнской титьки, иначе бы он, услышав протокольную фразу Ботвинника: "Ставим часы на обратный отсчет, расчетное время двести сорок минут", не спросил:
— Дяденька, а что с вами будет, если не успеете? Вторая голова вырастет?
Толик глупо заржал:
— Во дает! Вторая голова! Лучше б второй член вырос. Я бы точно не отказался!
— Зачем он тебе? — буркнул я. — Сначала научись одним пользоваться.
Толик на подначку не обиделся (он вообще редко обижается), лишь ухмыльнулся, обнажив спрятанные за мясистыми губами гнилые зубы. При тусклом свете ламп аварийного освещения о дефектах его внешности можно было только догадываться, но я видел неказистую физиономию поисковика наверху, когда гигантская, поросшая шерстью тварь сорвала с Толика респиратор и едва не вцепилась в горло. Солнце тогда светило ярко, так ярко, что слепило даже в очках с темными светофильтрами. Каждый из нас в тот день нахватался "зайчиков" на неделю, вот почему мы прозевали внезапную атаку затаившейся гадины, которая определенно знала, откуда выходят на поверхность люди, и "пасла" добычу в надежном укрытии.
Она выскочила из-за угла и без труда распластала Толика на растрескавшемся асфальте. Я и глазом моргнуть не успел. Секунду назад впереди маячила спина напарника — пятнистая зеленая куртка с капюшоном, подобранная во время удачного набега на магазинчик "Охота и рыболовство", могла служить маяком посреди серо-коричневых каменных джунглей.
До входа в подземку оставалось всего ничего, фактически мы были почти дома, я расслабился и, как выяснилось, напрасно: мерно шагавшего поисковика будто снесло порывом шквального ветра.
Толик оказался погребенным под огромным, урчащим от ненависти и голода мохнатым комом, который норовил вцепиться в горло. Зверь шипел, издавал странные душераздирающие звуки. Я едва не нажал на спусковой крючок, но в последний момент сообразил, что могу подстрелить напарника.
Меня сразу прошиб холодный пот. Вот так, за здорово живешь, едва не грохнул Толю.
Поисковик отчаянно сражался за свою жизнь, переплетенные тела человека и монстра катались из стороны в сторону. Шла жестокая схватка. Не знаю, каким чудом мне удалось отпихнуть тяжеленную тушу твари и влепить ей короткую очередь прямо между глаз. Создания, встречающиеся на поверхности, бывают живучи, но эту скотину я мгновенно отправил в ее персональное загробное пекло и удостоился от Толика обычного кивка в благодарность.
Мы привыкли рисковать, привыкли спасать и спасаться. Если хочешь умереть от старости, ты должен быстро бегать и хорошо стрелять. Впрочем, при столкновении с гарпией бег не поможет. Крылатый монстр догонит любого спринтера, тогда вся надежда на меткость и на то, что не изведешь автоматные рожки, прежде чем сдохнет последняя из гарпий.
Мы приблизились к гермоворотам. Позади всех топал Игнатов. В руках у него канистра с бензином. Во время последней поездки мы сожгли почти всю горючку, пришло время заправлять транспорт заново.
Я остановился, подождал соседа:
— Слушай, Антоха, скажи: почему мы не называем себя сталкерами? Вроде, классное слово, красивое и непонятное.
— А из какого оно языка? — поинтересовался Игнатов.
— Из английского, кажется.
— То есть из языка тех, кто обеспечил нам столь роскошное существование, — обведя взглядом мрачную нору подземелья, резюмировал друг. — Потому и не говорим. Язык врага тоже враг.
— Ну, знаешь... Какие теперь враги? И раз уж ты поднял эту тему: может, первыми наши начали, а те защищались?
— Наши... — Антон усмехнулся. — Вряд ли. Наши только тырить горазды... были.
Последнее слово он произнес с особым удовольствием.
— Не думаю, что "были". Для правительства наверняка какие-нибудь спецбункеры придуманы, со жратвой под завязку и с длинноногими официантками.
— Сдается мне, как раз по этим спецбункерам и лупили в первую очередь. Сомневаюсь, что кто-то там выжил.
— Слушай, если мы с тобой, нормальные люди, выжили, то эти суки и подавно. Закон такой: дерьмо не тонет и не гибнет. Ты вон на Козлова взгляни. Как думаешь, кто из нас первым загнется? Зуб даю, да что там зуб — челюсть: мы с тобой, а Козлов всех нас переживет, ибо дерьма в нем больше, чем он весит.
Караван всегда провожал кто-то из начальства, Козлову пришлось шагать за нами до гермоворот. Вид при этом у него был испуганно-брезгливый. Он жутко боялся словить какую-нибудь заразу с поверхности, на нас смотрел как на смертников.
А что, пожалуй, Козлов прав: все мы смертные, но поисковики смертны вдвойне. В нашем распоряжении всего четыре часа пребывания на поверхности, двести сорок минут, и шут его знает, сколько это в секундах. Проще мозги сломать, чем подсчитать. Стоит ненадолго застрять, и... нет, не буди лихо.
Я суеверно сплюнул три раза через левое плечо. Жаль, из деревянных предметов в зоне досягаемости только голова Толика, но она ему может наверху пригодиться.
Надо уложиться в срок, который начнут отсчитывать темные пластмассовые часы с большим циферблатом. Скоро Ботвинник даст команду, время на них побежит в обратную сторону.
Часы эти — наша гордость и спасение. Склад с китайским ширпотребом поисковики обнаружили лет пять назад. Он был практически не тронут. В куче абсолютно бесполезных здесь, в подземелье, вещей нашлась большая партия электронных часов и, о чудо! элементов питания к ним.
— Здорово, мужики! — Охранник возле гермоворот перекинул "калаш" за спину, нажал на рычаг.
Створки, которые как говорят, способны выдержать взрыв чуть ли не атомной бомбы, раздвинулись. Понятия не имею, что произошло в других городах, но по нам шарахнули отнюдь не ядреной бомбой.
Военные твердят о химическом и биологическом оружии, целью которого было уничтожение живой силы и полное сохранение материальных средств. Те, кто нас бомбили, были практичными людьми, вот только им уже никогда не воспользоваться плодами своих трудов. Что-то пошло не так. Немногие выжившие перекочевали в катакомбы метро, оставив все имущество на зараженной поверхности, находиться на которой можно не больше четырех часов. Затем поисковиков ждут двухнедельные "каникулы". За это время самые страшные токсины, переизбыток которых взывает либо долгую и мучительную смерть, либо почти мгновенную мутацию, выводятся из организма.
— Мужики, — тихо, чтобы не слышал Козлов, попросил охранник, — если курево попадется, прихватите мне пачку. В долгу не останусь. Мяса вам притащу. У меня жена на ферме работает, она сверх пайки подкинет. Ну, что скажете?
Игоряха Белых, единственный семейный из всех нас, сдержанно кивнул. У него две обузы: больная жена и маленькая дочка. Стандартной продуктовой пайки, которая выделяется поисковикам, для одного здорового мужчины в самый раз, а для семьи из трех человек ничтожно мало. Довольствие для женщин и детей скудное, на грани выживания. Так что ради лишнего куска мяса Игорь готов притаранить с поверхности даже рояль.
— Будет возможность, достану. Только стопроцентной гарантии дать не могу.
— Спасибо!
— Пока не за что, — ответил Игорь.
У него осунувшееся лицо, впалые щеки и стеклянные глаза, как у наркоманов, но Игорь ничего такого не употребляет, иначе его в два счета выставили бы из поисковой партии. Нет, тут что-то другое. Он искренне переживает за больную жену, а дела у нее идут все хуже и хуже. Так, во всяком случае, говорил Док, а он врет только в исключительных случаях.
В былые времена Двадцатка снаряжала по три-четыре каравана одновременно, но это было так давно, что кажется неправдой. С той поры утекло много воды и угробилось море народа.
Мы перешагнули символический порог, разделявший Двадцатку и внешний мир. Еще минута, и я увижу поверхность. Снова.
Не верится, что я когда-то жил там, с родителями, с братом и сестрой. Иногда они приходят ко мне во снах.
— Приготовились! — коротко бросил Ботвинник.
Мы послушно надели респираторы (тщетная надежда остановить хотя бы часть невидимой дряни), надвинули на глаза пластмассовые очки, они у всех разные, очень яркие и непривычно красивые. Похожие я видел в съежившемся от сырости журнале, на развороте которого изображался лыжник. Он несся с бешеной скоростью по горному склону, вызывая у меня жгучую зависть, ведь я никогда не увижу заснеженных гор и не смогу с них прокатиться. Да чего уж там, существует масса вещей, которых никто никогда не увидит.
Здесь было свежо, очки сразу запотели. Я бережно протер их чистой тряпочкой. Без очков как без рук. Приходится носить, чтобы не ослепнуть. Мы привыкли к полумраку, солнечный свет губителен для глаз подземных жителей. Лет десять назад поисковики попробовали выходить по ночам. Не знаю, кому из начальства пришел в голову столь смелый эксперимент, но из того похода вернулось меньше половины, а у тех, кто выжил, волосы посеребрила седина.
Ночной город намного опасней дневного. В нем правят бал такие создания, о которых не хочется думать.
Мы не успели отойти от гермоворот. Помешал вестовой из штаба.
— Хорошо, что я вас догнал, — обрадованно сказал он. У него на руке была красная повязка. — Только что с Центральной пришла телефонограмма. Генерал приказал изменить маршрут вашей партии. С Полковником согласовано.
У каждой станции, которая подчиняется Центральной, есть карты с нанесенными маршрутами. Специально придумано, чтобы караваны не пересекались и не ловили рыбку в чужих угодьях. У тех, кто занимается браконьерством, могут возникнуть серьезные неприятности, особенно если налетишь на поисковую группу, промышляющую в своем районе. Случались и перестрелки. В прошлом году ребята с Четырнадцатой вздумали пошалить в нашем квадрате. Я шлепнул двоих и до сих пор не жалею о содеянном.
— Что за маршрут? — спокойно спросил Ботвинник, сняв мешавший говорить респиратор.
— Да необычный какой-то, — смущаясь, ответил вестовой. — Можно взять у вас карту? Я покажу.
— Показывай.
Димка вытащил из планшетки карту с карандашными разметками, протянул парнишке. Вестовой ткнул указательным пальцем:
— Вот, приказано съездить сюда.
Ботвинник присвистнул:
— Далеко. А какого ... надо переться именно туда? — не выдержав, закричал он.
Вестовой будто сделался меньше ростом, втянул голову в плечи, с опаской посмотрел на автомат Димки и почти шепотом сказал:
— А я тут причем?! Мне велено передать, я и передал. Чего кричать-то?!
— Дайте взглянуть, — протянул руку Козлов, который дотоле вел себя так, будто его ничего не касалось.
Он быстро пробежал по карте глазами и с безмятежной улыбкой вернул ее Ботвиннику.
— Ничего страшного в новом маршруте не вижу, уважаемый. У вас есть транспорт, горючка, боеприпасы. Слетаете мигом туда и обратно. Что вас так смущает, Петренко?
— Многое, товарищ Козлов. Во-первых, конечная точка маршрута пролегает в местах, куда никто из нас еще не совался. Кто или что там нас ждет, одному Богу известно. Во-вторых, дорога займет много времени, а у нас время — самый ценный и, главное, лимитированный ресурс. Боюсь, угробят нас по пути.
— Что вы предлагаете? Не подчиниться Центральной, устроить мятеж? Я правильно вас понимаю? — приняв воинственную позу, поинтересовался Козлов.
Он даже на цыпочки привстал, чтобы хоть чуточку сравняться в росте с Ботвинником.
Димка промолчал, и молчание его было красноречивей слов.
Ссориться с Центральной нам не с руки. Оттуда идет энергия, питающая свет на станции и в туннелях, электричество, от которого работают воздушные и водяные фильтры. В конце концов, тот же телефон, прямая связь с остальным подземным миром. Станции, которые спорят с Центральной, превращаются в изгоев и существуют недолго. Разве что Тридцать Пятая, но это особый случай. Разговаривать о ней считается дурным тоном, практически, это табу.
Генерал, которому подчиняются все администрации, — самый большой "пахан" подземного мира.
Я никогда его не видел и к этому не стремлюсь.
— Я всего лишь хочу услышать объяснения, почему мы должны изменить маршрут, — глухим голосом сказал Ботвинник.
— А чего тут неясного? Всю близлежащую округу мы уже исползали, обшарили большинство магазинов, аптек, утащили почти все полезное. Ну, то, до чего смогли добраться. С каждым разом уловы караванов все беднее и беднее. Глядишь, пройдет немного времени, и вы вообще начнете возвращаться пустыми. Вот, чтобы избежать грядущего порожняка, Генералу и вздумалось отправить вас на новое пастбище. Так сказать, пощипать травку в местах, куда еще никто не ступал.
— Ни я, ни мои люди не являются овцами. Щипать травку мы не намерены, — вспылил Ботвинник.
— Это я фигурально выражаясь, — спохватился Козлов.
Он вдруг напрягся, лицо его стало жестоким:
— В любом случае, вы обязаны подчиниться приказу. Ступайте к машине, или придется доложить о вас куда следует. Со всеми вытекающими последствиями.
Димка усмехнулся. На каждой станции есть свои безопасники, Двадцатка не исключение. Вот только наш безопасник — Федя — его лучший кореш. Хотя на Димкином месте я бы не рыпался. Если перед станцией встанет угроза отключения электричества, не спасет и друг. Законы под землей простые. Подставил станцию — получи пулю. Может, даже от старинного приятеля.
Ботвинник, понимавший это не хуже меня, раздосадованно сплюнул, да так метко, что попал на высокий армейский ботинок Козлова, но зам сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся.
— Ладно, — устало сказал Димка. — Идем наверх, ребята. Будь что будет и пропади оно все пропадом.
— Аминь! — дурачась, добавил Толик.
Мы потянулись вереницей. Сначала по застывшим ступенькам эскалатора, потом по бетонным ступенькам перехода. Наши следы четко отпечатывались в толстом слое пыли. Они вели наверх, туда, где лежало то, что некогда было огромным пятимиллионным городом с красивыми дворцами, закованной в гранит набережной, шпилем Адмиралтейства и разводными мостами. У него было красивое название, у этого города, вот только мало кто теперь произносит его вслух. Мы выходим не в город, мы выходим на поверхность.
Я хоть что-то помню или стараюсь вспоминать, остальные, наоборот, пытаются забыть прежнюю жизнь. Они винят прошлое в наших бедах, ненавидят его. Поэтому даже старое название станции стерто из памяти, для всех она давно уже стала просто Двадцаткой.
— Саня, пошел! — командует Ботвинник.
Раз мы при исполнении, для него я не поисковик по прозвищу Лось, а Саня. В устах Ботвинника мое имя звучит почти как офицерское звание. Мелочь, а приятно.
Я вылетаю как пробка из бутылки, за мной, страхуя, выбегает Игорь. Когда спину мне прикрывает он, можно не бояться, Игорь надежен как кремень. Впрочем, бдительности терять не стоит. Проголубоглазишь опасность, и все, амба! И никто не узнает, где могилка твоя.
Не узнает, потому что ее, собственно, и не будет. Твари, бродящие на поверхности, с одинаковым удовольствием жрут живое и мертвое человеческое тело. Лопают они и друг друга. Сам видел, как две гарпии, заклевав третью, преспокойно поедали ее, пока остальные атаковали наш маленький отряд.
Я огляделся. Так, что тут у нас? Вроде, все нормально, глазу не за что зацепиться. Впереди и позади никого, а шуршащие звуки издает ветер, который гоняет мусор по пустым улицам. Летят полиэтиленовые пакеты (они, наверное, и нас переживут), желтые обрывки газет, пыль поднимается клубком.
Господи, как тут страшно! Мне ни капельки не стыдно признаться: я боюсь больших открытых пространств, здесь ты как на ладони, виден со всех сторон. Хочется прижаться к стене и, пятясь как рак, забраться обратно, под спасительную защиту гермоворот. Такая вот клаустрофобия наоборот, когда нет ничего милее нависших сводов и желтого света аварийки.
Оп-паньки! Что это вон там, за полуразрушенным киоском?Глава 2
— Ну, чего там? — нетерпеливо спросил Толик.
— Возможно, ничего хорошего, — с деланным конфуцианским спокойствием произнес я.
— Может, шмальнуть сразу?
Толик всегда отличался склонностью к перестраховке. Но, если подумать, на поверхности это является ценным качеством.
— Погоди, успеешь.
Наверху водится много тварей, и все они жутко агрессивны. Если кто-то считает, что человек самый опасный зверь, пусть попробует погулять здесь полчасика. Можно даже днем. Уверяю, он получит массу незабываемых впечатлений.
Наземный бестиарий вгонит в шок любого, особенно с непривычки. Я после первой вылазки дня три глушил самогонку, прогоняя из памяти увиденный кошмар, иначе бы не заснул. Со временем чувства слегка притупились, но все равно, стоит только оказаться на земле, машинально начинают трястись поджилки и стучать зубы.
Мы, поисковики, не супермены и никогда не были ими. Мы — обычные люди и поэтому испытываем страх, а он помогает нам выжить. Закон природы.
Всего должно быть в меру. Герои и трусы погибают первыми. Остаются те, кто, преодолевая боязнь, идет к намеченной цели.
Наверху много врагов. Наиболее эффектно и роскошно выглядят гарпии, большие черные существа с собачьей головой, мощными бульдожьими челюстями и кожистым телом с резко выделяющимися ребрами грудной клетки. У гарпий размашистые крылья и цепкие лапы с острыми как бритва когтями. На конце длинного хвоста жало. К счастью, яд, который оно выделяет, для человека безвреден. Однако удар хвостом может сбить с ног, а жало запросто нанесет смертельную рану.
Гарпии всегда собираются в стаи, состоящие из нескольких десятков особей. Они парят на высоте десятиэтажного дома и, завидев добычу, камнем падают вниз, издавая оглушительный рев, способный ввести жертву в ступор. Одно время их отпугивал шум работающего двигателя и выстрелы, но сейчас они практически ничего не боятся. К тому же отличаются бешеным упорством, способны атаковать, не обращая внимания на кинжальный огонь из автоматов. При этом они достаточно смышленые твари и умеют устраивать засады. Иногда ведут довольно спокойный образ жизни и атакуют, только если считают, что гнезду грозит опасность, однако периоды относительного покоя длятся недолго, всего несколько дней.
У этих созданий потрясающе развито стадное чувство. Самое худшее, что может случиться с караваном — оказаться возле гнезда, тогда люди подвергаются нашествию сразу нескольких стай, собирающихся буквально за минуту. Гарпии летят отовсюду, призываемые тревожным писком сородичей. И тогда начинается нечто неописуемое.
Небо темнеет от сотен размашистых крыльев, твари устремляются вниз будто торпеды, безрассудно атакуя всех и вся. Единственный способ спастись — дать по газам и на всей скорости уноситься прочь, к станции. Разве что гермоворота способны устоять перед их сумасшедшим натиском.
За время существования Двадцатки мы более-менее изучили повадки гарпий и знаем расположение их гнезд. Любой новый маршрут вылазки в первую очередь опасен неизведанностью. Поэтому Димка так нервничал, получая предписание из штаба. Но и Козлов по-своему прав. Найти что-то сто2ящее с каждой вылазкой становится все труднее, мы превращаемся в шахтеров, которые постепенно выдали на гора всю ценную породу и теперь вынуждены иметь дело с обедневшими пластами.
Кроме гарпий есть еще и йети. Кто-то назвал их так из-за сходства с виденным на картинках снежным человеком. Я в существование снежных людей никогда не верил, а твари, которых прозвали в честь этих мифических существ, больше смахивают на огромных горилл, у них густая шерсть, выпуклый лоб, выдвинутая вперед тяжелая челюсть, глубоко посаженные мелкие глазки и злобный нрав. Одна из них подстерегла Толика и загрызла бы, не приди я на помощь.
Возможно, так выглядели наши весьма отдаленные предки, но биологическая общность еще не делает нас друзьями. Йети людоеды. Они здоровые и мощные будто танки, — чтобы остановить такого, надо буквально изрешетить его пулями. При исключительном везении можно пробить прочный как броня череп, и тогда бестия сразу сдохнет.
Йети не коллективные создания, они охотятся только в одиночку. Хотя, если нужда заставит, могут навалиться и компанией.
Я перечислил два из трех самых распространенные существ. Они очень опасны, и мы стараемся с ними не связываться. Но сегодня нам повезло. Из-за некогда белого, а теперь грязно-ржавого киоска с покатой крышей на свет вышел представитель третьей разновидности обитателей поверхности: ходячий мертвец, он же зомбарь. Окажись с нами какой-нибудь киношник вроде Джорджа Ромеро, он бы от радости штанишки намочил. Редкая выпала бы возможность для натурных съемок.
Так оно и бывает. Для кого-то кино, для кого-то жизнь.
Труп еще не успел полностью разложиться, хотя одежда на нем истлела и превратилась в лохмотья. Череп с пустыми глазницами повернулся в нашу сторону, и сразу дробно заклацали зубы, будто боевые тамтамы. Мертвец вытянул прутья рук и карикатурно пошагал, подволакивая правую ногу. Двигался он чуть быстрее черепахи, и Толик, довольный, что все обошлось, снял его издалека.
Чтобы окончательно добить зомби, надо разрушить его мозг. Пуля, выпущенная из АКС, мигом уложила ходячего мертвеца. Он откинулся на спину и больше не вставал. Не было рефлекторных движений конечностями, хрипов, агонии, зомби будто отключили невидимым пультом. Лежащий на спине мертвец походил на игрушку, из которой вынули батарейки.
— Как я его?! — горделиво вскинулся Толик.
— Нашел чем хвастаться, — отозвался Ботвинник. — Он же был один. Врезал бы по башке прикладом, он бы и сам скопытился. Начнем тратить на них пули, обороняться будет нечем. Быстрее в машину, и поехали.
— Похоже, что раньше он был военным, — заметил Игорь. — Лохмотья-то с погонами.
— Зато сейчас он просто труп, во всех смыслах, — добавил Толик.
За это время Игнатов успел заправить желтый микроавтобус "Газель" и установить аккумулятор, который мы после каждого рейса предусмотрительно забираем для подзарядки. Ботвинник сел с шофером, остальные расположились в пассажирском отсеке. Все, как по команде, сняли респираторы. Толку от них все равно никакого.
— Солнышко сегодня. Хорошо, — сказал Игорь. — Красного тумана не будет. Скорее всего...
День сегодня и впрямь выдался ясным и солнечным, а значит вероятность появления низко стелящегося над землей ядовитого облака равна нулю.
— Держитесь, мужики, — крикнул Антоха и газанул.
Манера езды у Игнатова была специфической. Он рванул с места так, что всех по инерции бросило назад, и, разогнавшись километров до восьмидесяти в час (больше нельзя, дорожное полотно постепенно разрушается), понесся по широкому проспекту.
Раньше транспорт здесь шел нескончаемым потоком в три ряда в одну сторону и столько же в другую, но теперь улица пустовала, если не считать хаотично расположенных останков ржавеющих легковых и грузовых автомобилей, троллейбусов и автобусов. "Газель" уверенно петляла, огибая неожиданные препятствия в виде столкнувшихся машин или переходящих дорогу зомби.
Вдруг послышался удар, я увидел в окно, как "Газель" сбила компанию из трех мертвецов. Возможно, раньше это была семья: папа, мама и ребенок: маленькая девочка. Потом они одновременно умерли и воскресли. Все, как в "доброй" сказке.
— Ты что, сдурел? — гневно заорал Ботвинник на шофера.
— Да ладно, — с примирительной интонацией отозвался тот, — подумаешь, трех уродов стукнул. Все в порядке, старшой.
— А если бы управление потерял? Что тогда? — продолжал кипятиться Димка.
— Не боись, Димыч. Я с баранкой в руках родился, с ней и помру, — засмеялся шофер.
— И нас с собой заодно прихватишь, — буркнул Ботвинник и замолчал.
В этот момент Игорь, глядя в свое окошко, тихо произнес:
— Вон за тем поворотом машина наших стоит, третьей партии. Они со всей дури в красный туман въехали. Водила у них был тоже бедовый, как наш Игнатов, только вырулить не сумел. Тут всем им и амба пришла.
— Так, значит, амба, так, значит, крышка, — фальшиво пропел Толик.
— Заткнись, дурак, накаркаешь! — взорвался Ботвинник.
Красный туман штука нехорошая. Стоит в нем оказаться, и все... ласты склеены, коньки отброшены. Хотя и тут не обошлось без положительного момента. Рассекать по городу в личине ожившего мертвеца не придется, органическую плоть туман разъедает как кислота, причем мгновенно. За какую-то секунду от человека остается лишь красное облачко. И на тварей с поверхности туман тоже действует аналогично. Видел я, как влетели в него штук десять гарпий, а обратно уже ни одна сволочь не выбралась.
Есть у меня предположение, что туман этот задуман в качестве некоего санитара верхнего мира, но, должен отметить, что с обязанностями своими справляется он плохо. Правда, кому жаловаться — непонятно. Заокеанские создатели этого чистильщика почти наверняка сдохли, потому что наши вряд ли остались в долгу и тоже подкинули им подобные гостинцы. Мы вот от красного тумана сейчас бегаем, а буржуи, прячущиеся в нью-йоркской (к примеру) подземке, от какого-нибудь другого цветного облачка, работающего от нанобатареек, спасаются. "Мэйд ин Раша", гарантия — вечность.
С этими мыслями даже не заметил, как "Газель" остановилась.
— Мужики, смотрите, аптека! — радостно завопил Толик.
— И стекла, вроде, не разбиты. Неужто нетронутая? — предвкушая удачу, заволновался Игорь.
Да, если стекла целы, есть надежда, что аптеку не тронули ни мародеры с других станций, ни ползающая по улицам нечисть. Говорят, зомбари по старой памяти ходят по магазинам, кинотеатрам, аптекам и ведут там себя как последние свиньи. Нет бы отойти в сторонку и дать пожить живым, обязательно напакостят, сволочи
Антоха остался за рулем, готовый в любую секунду рвануть с места. А мы ломанулись в аптеку. Дверь оказалась закрытой, но снести ее с петель больших проблем не составило.
Полки, полки, полки, покрытые сантиметровым слоем пыли. Мать моя женщина, они просто зовут к себе стройными рядами цветных коробочек и пузырьков. Это же настоящее богатство! Клад пирата Черная Борода! Полковник от радости с катушек съедет. Давненько нам не попадалась столь жирная добыча.
Димка раздал каждому по вещмешку:
— Гребите все сюда, на базе разберемся.
Мы с Игорем и Толей остались в зале, Ботвинник со Славкой Терехиным отправились вскрывать склад. Почти наверняка там было чем поживиться.
Я перепрыгнул через прилавок, подошел к полкам, предупредил:
— Я начинаю отсюда. Толик, бери на себя все, что справа, Игорь, левая сторона твоя.
— Понял, Саня. Действую, — отозвался Белых.
Толик пробурчал что-то неразборчиво, но пререкаться не стал, послушно встал справа.
Мне все больше попадались стекляшки, какие-то ампулы, пузырьки. Я бережно укладывал их, не обращая внимания на название лекарства и срок годности. В любом случае, хуже нам от просроченных таблеток уже не будет. Док говорил, что во всей медицинской дряни обычно заложен приличный запас пригодности. Даже если эта отрава формально стала ни на что негодной пару лет назад, от нее еще долго будет какой-то толк. Доку мы верим как самим себе. Я ж говорил, врет он лишь в исключительных случаях.
— Лось, глянь-ка, — Толик сунул мне под нос красочную упаковку с нарисованной костлявой как смерть девицей явно восточного типа. Китаянкой или японкой. Из одежды на ней были две тоненьких полоски ткани, которые ничего не скрывали. На мой вкус красотка так себе, но у Толика глаза разгорелись.
Я прочитал надпись.
— Средство для похудания... "Жинь шао бао", тьфу... "Шао джинь чао" или... Да ну тебя, Толик, ерунда какая-то написана, язык сломаешь! Выкинь эту дрянь. Уж кому-кому, а нам точно средства для похудания не нужны: жрать все равно нечего.
— Да я картинку себе возьму, на стенку приклею. Девка ничего, фигуристая, — протянул Толик.
Взгляд у него при этом стал таким томно-маслянистым, что я не выдержал и отвернулся. Кто о чем, наш хорек всегда о бабах!
Бух! Негромкий такой стук от чего-то тяжелого, упавшего на пол, заставил меня подпрыгнуть. Я направил автомат в сторону источника шума и тут же сообразил, что не вижу Игоря Белых. Буквально секунду назад он был здесь и вдруг куда-то пропал, как в красном тумане растворился.
Кто-то тяжело задышал, с хрипом и бульканьем. Я заглянул за прилавок и оторопел. На грязном кафеле пола по-собачьи на четвереньках стоял Игорь. Его грудная клетка опускалась и поднималась с неимоверной скоростью, причем движения ускорялись, становились все быстрее и быстрей. Острый кадык бегал вверх-вниз как скоростной лифт в небоскребе. Лицо посинело, надулось. Он зачем-то сорвал очки. Глаза его выпучились, налились кровью. Казалось, кто-то душит Игоря невидимой удавкой.
Я не раз и не два видел такое. Симптомы безошибочные. Игоряха, примерный семьянин, муж и отец, мой добрый товарищ, надежное прикрытие, человек, которому я обязан жизнью, быстро мутировал. Еще немного, и вместо Игоря появится кровожадное и очень опасное существо, чем-то похожее на скелет, обтянутый синеватой пупырчатой кожей. Процессы обращения требуют массу энергии. Первоначально она тратится из собственных жизненных сил, а потом тварь начинает охоту на других живых существ, обычно на людей. И мозги у нее мало чем уступают человеческим. Одно счастье, если мутант своевременно не найдет подпитку, долго он не протянет. Сгорит на внутреннем огне, обратится в пыль и тлен. Но за те короткие, отпущенные ему моменты псевдожизни, мутант способен натворить таких дел, что кровь стынет в жилах.
Кто-то из выживших ученых говорил, что все эти превращения противоречат законам природы, что естественные мутации процесс длительный, длящийся тысячелетиями, но, после того, как ему довелось увидеть своими глазами, что творится с поисковиком, задержавшимся на поверхности дольше обычного, привычные взгляды высоколобого интеллектуала коренным образом изменились.
А Игорьку было больно, нечеловечески больно.
— Игорь... Игорь, — не в силах отвести взгляд от дикого зрелища, тоскливо произнес я. — Как же так?
Создание, наполовину монстр, но наполовину еще человек, закашлялось и ответило:
— Саня, грохни меня. Умоляю, убей, пока я не стал этим...
Видя мою нерешительность, то, что еще недавно было Игорем, добавило:
— Это моя вина, я — дурак. Жену хотел спасти. Вся надежда на это, — он показал на сложенные горкой возле тела коробочки. — Док сказал: без них она не протянет. А на Двадцатке как назло ничего нет. У соседей тоже. Полковник звонил, спрашивал. Или делал вид, что спрашивал... Я с ним договорился, вышел с другим караваном, но и тогда ничего не нашел.
Волосы у меня встали дыбом.
— Игорь, ты что, дурак?! Ты не выдержал карантин? — закричал я. — Какого ... ты с нами пошел?!
— Знаешь, Саня, я верил, что мне повезет, что выпадет тот самый шанс из миллиона, что я не стану этой проклятой тварью!
— Ты идиот! Нет никакого шанса на миллион, это все сказки, байки!
Игорь, какого рожна!.. Ну почему ты не отказался, зачем ты пошел с нами?! Какого лешего скрыл от ребят, что выходил на поверхность с другой партией! Как это глупо, Господи! Как самонадеянно! Скольких классных мужиков подвела вера в эти дурацкие легенды о шансе выжить на поверхности без всяких карантинов!
— Понимаешь, я ради своих Наташек отдам все, что у меня есть. Жизнь отдам. Пристрели меня, а потом отнеси Доку вот это.
Игорь перевел взгляд на лекарство.
— Пусть живут.
Глаза его стали мутные, он замычал жалобно и протяжно как больная корова, вскинул подбородок. По губам потекла белая жидкость вперемешку с кровью. Процесс пошел.
Я дернул затвор и, направив ствол на ставшее корчиться в судорогах существо, плавно потянул спусковой крючок.
Бах! Отстрелянная гильза отлетела в сторону, запахло горелым порохом.
Прощай, Игорь! Прости меня, друг!
И сразу за выстрелом послышался призывной звук клаксона. Два долгих протяжных гудка. Гарпии. Атакуют.Глава 3
— Все бегом в машину! Марш! — заорал Ботвинник, дублируя сигнал для непонятливых, но такие в караване, как правило, не водятся. Дураки вымирают быстрее мамонтов.
Как же все это некстати! Будто кто-то, видя, что дела наши и без того неважнецкие, решил добавить в огромную бочку дегтя еще пару ложек этой пахучей дряни. Да каких там ложек! Цистерну, не меньше.
Что такое атака гарпий, знает каждый поисковик. Знает и в душе молится, чтобы обошлось, чтобы опасность миновала. Надежда на благополучный исход появилась и тут же сгорела. Не обойдется.
Ботвинник зря переполох устраивать не станет. Если есть угроза, значит, она нешуточная.
Мы рванули к "Газели", волоча набитые вещмешки. Хабар нынче богатый. С таким не стыдно и на станции показаться.
— Быстрее, быстрее! — подгонял Димка.
Мог бы и не надрывать глотку, мы и без того мелькали как электровеники.
Гарпии были на подлете. Красивое зрелище, если не догадываешься о его смертоносности. Клин, похожий на журавлиный, стремительно разрезал безоблачное небо. Правда, вместо курлыканья писк и рев.
Но любоваться гарпиями мне совершенно не хотелось. Жить вот хотелось, а глядеть на пикирующих тварей — ни капли.
Славке, который садился в микроавтобус последним, пришлось выпустить в воздух очередь и, похоже, небезрезультатно. Что-то шмякнулось на асфальт, окрасив его ошметками мяса и крови. Удар был мощным, не удивлюсь, если на месте падения образовалась вмятина. Еще одна подбитая гадина врезалась в стену и сползла, оставляя красный след.
Микроавтобус мчался по улице с умопомрачительной скоростью. Антон не снимал ноги с педали газа. Вслед, чуточку отстав, неслась стая. Было бы хорошо отвязаться от нее километра за три-четыре до Двадцатки, в противном случае придется устроить масштабные военные действия. Так просто летучие твари добычу не оставят. Прилипчивые что жвачка. Шутить с ними не стоит. Кроме того, стая на глазах увеличивалась, гарпий все прибывало, а это значит, что аптека, в которой мы орудовали, находилась поблизости от гнезда. Вот, собственно, и причина, по которой никто ее до нас не трогал. Зато мы, идиоты, сунулись и разворошили муравейник.
Спасибо товарищу Генералу. Вот удружил, так удружил!
— Все в сборе? — не оборачиваясь, спросил Ботвинник.
— Все, — заверил я.
— А Белых где?
— В ...! — зло выпалил я.
?! — вылупился Ботвинник.
— Мутировать стал. Пришлось его застрелить, — объяснил я.
Подробности потом, по возвращении. Если, конечно повезет, и мы доберемся до Двадцатки.
Димка замысловато выругался. Ему было жалко поисковика, кроме того, возникал вопрос замены. К Игорю мы привыкли, знали, что на него можно рассчитывать. Не факт, что удастся заполучить в караван другого стоящего поисковика. Не рвутся обитатели подземного мира на поверхность, не горят желанием подвергать себя лишнему риску. Полковник, конечно, может назначить кого-то приказом, но никто в этом случае не даст гарантии, что замена проявит себя должным образом.
Антон выжимал из микроавтобуса все возможное, мы постепенно уходили в отрыв. Гарпии уступали технике в скорости, но продолжали упрямо хлопать крыльями и пытались отыграть упущенные метры. Все же дистанция медленно, но верно увеличивалась.
Гонка была сумасшедшей. Нас заносило на поворотах, что-то в кузове трещало и скрипело, людей бросало из стороны в сторону, сбитые "Газелью" зомби разлетались как кегли. Я вцепился в ручки сиденья, но страшная сила инерции норовила вырвать меня вместе с креслом. Клацали зубы, то ли от страха, то ли от адреналина, вырабатывающегося несчастным организмом в огромном количестве.
Догадываюсь, что Антон чувствовал себя пилотом "Формулы-1". Он млел от развиваемой скорости, ревущего механизма, превратившего банальный, в общем-то, автобусик в гоночный болид. Антон вопил как оглашенный, выкрикивал то ругательства вперемешку с проклятиями, то что-то вообще не поддающееся расшифровке: непонятные визги, оборванные слова или фразы. Иногда он даже пел. Похоже, ему было здорово там, за баранкой.
Такое бывает. Нашего водилу охватила эйфория, дикий восторг и азарт, переходящий в неистовый раж. Нам от этого было не легче, нас бросало по салону, мы ударялись о выступающие части, бились головой о потолок, когда машину подкидывало на препятствии. До боли, до крови. Но все понимали, что иначе нельзя, что в противном случае гарпии догонят и растерзают, а кому охота пойти на корм проклятым тварям?! Поэтому в душе каждый молил о том, чтобы ничего не сломалось, не вышло из строя. Пусть наша колымага благополучно доедет до станции, пусть у нас будет хотя бы пара минут на разгрузку. Мы успеем, уложимся во все мыслимые нормативы. И тогда, после этой смертельной гонки, нас ждут две недели законного пребывания в тихом и спокойном подземном мирке Двадцатки.
Осталось чуть-чуть, всего ничего. Еще три перекрестка, потом поворот направо. Машину можно бросить прямо у подземного перехода. Бог с ним, с аккумулятором, кто-то из другого каравана потом снимет его и принесет. Договоримся, чай не впервой. Мы все друг другу чего-то должны.
Обидно и за себя, и за хабар. В мешках самый ценный груз. Надо успеть до того, как гарпии закроют собой небо. Понятно, что пятеро поисковиков трудный орешек, но у нас просто не хватит патронов, а если к гарпиям подтянется подкрепление в виде йети или тех же ходячих трупов, нам не сдюжить. Однозначно. И никто не придет на помощь.
До Двадцатки осталось чуть-чуть, бегом я бы покрыл это расстояние меньше чем за минуту, но, видимо, на небесах поставили на другую карту. На призывной писк гнавшихся за нами гарпий прибывали все новые, некоторые летели практически на перехват. Одна вдруг круто спикировала и ринулась на лобовое стекло. То ли глупая, то ли решила пожертвовать собой ради остальных.
Столкновения было не избежать, не спасла даже мгновенная реакция Антона. Черное плотное облако закрыло передний обзор, последовал глухой удар. Взвизгнули тормоза. Осколки фонтаном разлетелись по сторонам вместе с перьями, ошметками и липкой кровью человеческой и твари. Антон сдавленно вскрикнул и тут же замолк. И все же он был из крепкой породы, таких теперь нет. Даже умирая, успел выполнить шоферской долг.
"Газель" описала дугу, опасно накренилась, но потом стала как вкопанная. Я приподнял очки и вытер выступивший на лбу холодный пот.
Правая передняя дверца распахнулась, из нее вывалился Ботвинник. Раненый и, похоже, не очень сильно. Димка не упал, он шатался, но все равно держался на ногах. Я подскочил к нему, но старшина отстранился и коротко приказал:
— Отставить. Я справлюсь.
И добавил, с трудом шевеля разбитыми губами:
— Разгружаемся и уходим. В темпе...
Вскинул автомат и уставил ствол в небо. Все верно, кому-то придется прикрывать. Скоро здесь будет кишмя кишеть разная нечисть.
Я машинально посмотрел на подсвеченный циферблат наручных часов. Еще минут сорок мы можем оставаться на поверхности, но гарпии справятся с нами гораздо быстрей.
АКС Ботвинника застучал короткими очередями. Под аккомпанемент выстрелов мы похватали добычу и поволокли, к станции.
— Мать твою! — выругался Толик.
Дорогу к спасению перегородила целая орава ходячих трупов. Похоже, их привлек шум, и они умудрились перекрыть нам путь. Хочешь — не хочешь, придется прорываться сквозь плотный строй.
Я поднял автомат и, удерживая его в правой руке, стал методично, будто на учении, отстреливать одного зомбаря за другим. Мертвецы падали, но место окончательно почившего в бозе занимал следующий неупокоенный. Казалось, этому не будет конца. Патронов на всю ораву просто не хватит, а орудовать прикладами в таком скоплении невозможно. Нас могли задавить количеством, мы теряли драгоценные секунды. Этим не преминули воспользоваться гарпии.
Они с клекотом пронеслись над нами на бреющем полете, будто штурмовики. Две замыкающих строй гадины ловко подхватили когтями Славку Терехина и без особых усилий подняли в небо. Это случилось так быстро, что никто не успел среагировать. Антон как раз расстрелял последнюю автоматную обойму и лез в кобуру за пистолетом, а мы были слишком увлечены мертвецами.
Толик поднял автомат и тут же опустил: Славку утащили на такую высоту, что если бы даже удалось сбить гарпий, не зацепив его случайной пулей, при падении он все равно бы разбился насмерть.
Караван потерял еще одного поисковика.
Что ж, мы знали, на что идем. Бравада на острие бритвы не может быть вечной. Рано или поздно наступает расплата. Прощай, Славка! Ты был отличным парнем.
Стая, сделав над площадью круг, возвращалась. Тогда я понял, что мы влипли. Патроны на исходе, бери голыми руками — не хочу.
Безоружному с крылатой тварью не совладать, а уж когда их штук по десять на одного, о сопротивлении можно и не мечтать. Осталось одно: продать наши жизни как можно дороже, а перед уходом в небытие выпустить в висок прибереженный по такому случаю последний патрон.
Что же, в какой-то степени моя жизнь удалась. Не все, разумеется, переделал, не все довел до конца, но перед смертью будет что вспомнить, а ради этого стоило жить и умереть. Жаль, рубаха на мне не чистая, ну да ладно. Кому надо, поймет и простит.
Я вставил новую обойму, отбросил старую и попер на скопище зомби как бульдозер. Выстрел, горячая гильза падает на асфальт, во лбу жертвы расцветает розовым бутон-дырка, следующая пуля укладывает другого монстра, и так шаг за шагом. Наверное, моя песенка спета, но последний куплет просто обязан остаться бравурным.
И тут ситуация коренным образом изменилась. Вмешалась другая, дотоле неведомая сила.
Я присвистнул от удивления, не поверил своим глазам. Здоровенный черный джип размером с вагон ворвался на площадь и врезался прямиком в скопление тварей, принеся с собой сумасшедшую какофонию: оглушающий рев двигателя, протяжный звук клаксона и громогласная музыка из колонок — что-то хардроковое, похожее на гитарный "запил".
Не знаю, что за "металлюга" в этом "вагоне" сидел, но ловкости водителю прожорливого механического чудовища было не занимать. Джип десятками давил ходячих трупов, валил приземлившихся и потому не очень поворотливых гарпий, сминал нечисть поменьше калибром.
Теперь к какофонии примешались треск ломаемых костей, хлопки кожистых крыльев и хлюпанье крови.
Помощь пришла как нельзя вовремя. Еще немного, и нам был бы каюк.
Что касается личности водилы — сейчас меня мало интересовал вопрос, кто сидит за рулем. Если уничтожает наших врагов, значит, пока что он на нашей стороне.
Водитель, утюживший монстров, решил перейти к более активным действиям. Джип остановился метрах в десяти от нас, блестящая лакированная дверца распахнулась. Стройная высокая фигура в армейском камуфляже с двумя автоматами наперевес, выскочила из салона и, взгромоздившись на крышу автомобиля, открыла поистине ураганный огонь. Подстреленные гарпии градом посыпались с неба.
— Баба! Дери меня за ногу, это же баба! — Толик, не сдержав удивления, хлопнул себя по ляжкам.
Отстреляв два рожка, фигура спрыгнула с крыши и, молнееносно преодолев разделяющие метры, оказалась возле нас. Все верно, чутье не подвело Толика. Водителем черного джипа и нашим спасителем оказалась девушка. Я не успел толком разглядеть ее лицо, но что-то в нем сразу показалось неправильным.
Не сразу, но до меня дошло: поисковики всегда выходят на поверхность в защитных очках, а наша спасительница совершенно спокойно обходилась без них.
У нее были большие зеленые глаза, как у кошки. Их взгляд притягивал как магнит.
Я так и не понял, когда она успела сменить обойму, но теперь девушка заняла позицию между нами и толпой перекрывших дорогу мертвецов. Два автомата застучали в унисон. В рядах живых трупов образовалась неширокая, но вполне достаточная для нас прореха. Девушка без всяких раздумий шагнула первой, мы, трое выживших, за ней.
Зомби вдруг будто бы сами потеснились, давая нам коридор. Что-то заставило их поступить таким образом. Однако гарпии облепили джип чуть ли не в два слоя, обходили его справа и слева. Шипели, угрожающе вытягивали шеи и не собирались оставить нас в покое
Девушка круто развернулась и сунула мне свои автоматы.
— Держи!
Я оторопело схватил оружие, выпустив из рук мешок с хабаром.
— Беги вниз! — приказным тоном велела девушка.
— Что?! — вскинулся я.
Спасительница повторять не стала. Вытащила из кармана разгрузки ручную гранату, выдернула чеку и метнула, угодив в открытое окно джипа. Лимонка влетела в него, как шар в бильярдную лузу. Меткость была потрясающей. Я бы, точно, не попал. Это могло быть как чистым везением, так и... Додумать я не успел.
— Сматываемся! — завопил, сообразивший, что к чему Толик.
Второй раз надрывать голосовые связки ему не пришлось.
Мы пулей влетели в темный коридор подземного перехода и услышали за спиной отголоски взрыва. Тряхнуло так, словно мы оказались в эпицентре землетрясения. С потолка посыпалась известка и мелкие камни. Грохот едва не разорвал барабанные перепонки, а конец перехода озарился ярко-красной вспышкой. В салоне была не одна канистра с горючкой, иначе бы так не рвануло.
— Нехило, — резюмировал Димка.
Мы домчались до гермоворот. Ботвинник застучал по ним прикладом автомата, выбивая заветную комбинацию, но реакции не последовало. Ворота остались закрытыми. Нас упорно не хотели впускать или почему-то медлили. Могла быть тысяча причин, но нам-то какое дело? Когда столько пережито, кажется, что до спасения рукой подать, нервы на пределе.
— Откройте, суки! — зашелся в истошном крике Толик.
Его паника заразила остальных. Взрыв взрывом, но в любой момент переходы могут заполниться наземными монстрами, и все. Не отобьемся. И рады бы, но нечем.
Только девушка выглядела абсолютно спокойной и уверенной на все сто. Я поразился столь редкому самообладанию. Такое у мужика редко встретишь.
Она уловила мой взгляд. Наши глаза встретились. Ее зрачки расширились, стали большими как у кошки. Началась вечная как мир игра: кто не выдержит первым.
Партию в "гляделки" продул я. Стало не по себе, отвернулся и тоже заколотил по гермоворотам.
Створки приподнялись. Испуганные охранники, явно слышавшие отзвуки взрыва, суетясь, помогли нам войти и занести ценный хабар.
Но, даже оказавшись на спасительной территории, я не сразу перевел дух. Сердце бешено колотилось. Каждый удар болью отдавался в висках.
Я сделал жадный вдох, наполнив все легкие. Спертый воздух станции показался вдруг таким живительным и родным, что я едва не заплакал. Кажется, все позади. Мы спаслись. От этой мысли стало хорошо и спокойно. В этот миг я не думал о цене нашей удачи, о погибших товарищах. Я был страшным эгоистом в первые секунды возвращения.
А потом хлынули воспоминания.
— Ну че, мужики, покурить притащили? — заканючил охранник, договаривавшийся с Игорем. — Мы ж вроде порешили. Вы курево подгоните, моя баба — мяса.
Что-то щелкнула у меня голове, завело с пол-оборота.
— С дуба рухнул?! — заорал я. — Ты, урод! Мать твою, сука...
Мы только-только отбились от сотен монстров, вырвались из цепких лап смерти, потеряли товарищей. Вопрос о куреве был не просто бестактным, никогда в жизни не слышал чего-то другого, способного вызвать у меня столь яростный припадок.
Я просто взбесился, сорвался с катушек. Ничего не соображал, туман застил мне голову.
Охранник испуганно прижался к стене, я пошел к нему с намерением задушить голыми руками. Не знаю, что со мной случилось, но я едва не убил этого идиота. Вцепился ему в глотку и надавил со всей силы, не обращая внимания на крики товарищей.
Но тут произошло событие, разом охладившее мой пыл.
Щелкнул взведенный курок пистолета. Я отпустил незадачливого охранника, обернулся на звук и застыл.
Щелчок адресовался не мне. На мою выходку вообще не обратили внимания. Взгляды всех были прикованы к другому событию: Димка Ботвинник приставил дуло "Макарова" к виску девушки.
— Лапки вверх, красавица, — приказал старшина. — И не вздумай рыпаться — пристрелю!Глава 4
Лицо девушки не дрогнуло. Такой выдержке можно только позавидовать. А уж как она себя повела! Я бы точно не смог с каменным спокойствием отвести ствол пистолета в сторону и нарочито медленно сказать:
— Убери пукалку. Если бы хотела вашей смерти, подъехала бы на пару минут позже.
И демонстративно отвернулась.
Дела... Мы переглянулись. Ситуация складывалась не из разряда обычных, особенно если учесть недавние обстоятельства.
Брошенная девушкой фраза подействовала. Я почувствовал угрызения совести. Как ни крути, она вытащила нас с того света. За такое полагается в ножки кланяться. Но Ботвинник был непреклонен. Похоже, он собрался шлепнуть нашу спасительницу прямо возле гермоворот. Надо бы его остановить, но как? Не полезу же я на него с кулаками. Осталось взывать к голосу разума. Ну и совести, конечно.
— И вправду, Димыч, чего ты как с цепи сорвался? — заговорил я. — Если бы не она, от нас бы одни рожки да ножки остались.
Ботвинник посмотрел на меня с плохо скрываемой злостью.
— Лось, ты что, не видишь: она не такая как мы. У нее смуглая кожа, она прекрасно обходится без очков. Более того, мы понятия не имеем, сколько она провела на поверхности. Думаю, если мы ее сейчас грохнем, то избежим больших проблем.
Я кивнул. Логика в словах Ботвинника присутствовала. С большой вероятностью он был прав и, возможно, сейчас спасал наши задницы от будущих опасностей. Но однозначно принимать его сторону я не собирался.
— Убить ее никогда не поздно. Не забывай, что она спасла нас от верной смерти. Нехорошо так с ней поступать, неблагородно.
Ботвинник безнадежно махнул рукой. Он прекрасно понимал, что ему заговаривают зубы, и произнес через силу:
— Есть варианты лучше?
Я повеселел. Пациент скорее жив, чем мертв и реагирует на уговоры. Попробую уболтать.
— Найдутся. Отведем ее Полковнику, пусть решает.
Димка обвел остальных помутневшим взором:
— Мужики, а вы что скажете?
Поисковики потупились, замялись. Иногда взывать к коллективному разуму — абсолютно бесперспективное занятие.
Но тут ситуация переломилась.
Вот чего не ожидал, так того, что получу поддержку со стороны Толика. Иногда даже его голову посещают умные мысли. Долго не задерживаются, но все же.
— Лось дело говорит. Я за то, чтобы отправить ее к начальству. Остальное нас не касается.
Он потер щетинистый подбородок и замолчал.
Спасибо, Толян. Я твой должник.
Больше предложений не последовало, но чувствовалось, что народ в своей массе склоняется к его точке зрения.
— Вы что, мужики, офонарели? — взорвался Ботвинник. — А если это какая-то новая разновидность мутантов или того хуже — голем?
Толик фыркнул:
— Старшина, ты, вроде, у нас большой мальчик, а до сих пор веришь в сказки про големов, которые живут среди нас, пытаются нами рулить и втихаря нас же и кушают.
Он обратился к девушке:
— Слышь, красавица, ты у нас как: каннибализмом балуешься? Практикуешь? Если да, может, я сгожусь? А там, глядишь, и еще для каких нужд понадоблюсь ...
При этом Толик произвел жест из тех, что обычно не принято показывать детям до шестнадцати.
Девушка презрительно повела бровью:
— Вряд ли. Даже если тебя хорошенько продезинфицируют.
Привычный к обидам Толик не смутился:
— Видите, я же говорил, что она совершенно нормальная. Пошли к Полковнику. Пущай голову ломает: голем она, не голем или вообще непонятная зверушка, — резюмировал он.
— Знаешь, Толик, — устало вздохнул Ботвинник, — те, кто жил на Тридцать Пятой, тоже наверное не верили в големов, зато сейчас...
— А что сейчас? Кто-то что-то может толком сказать, что у них там творится?
Ботвинник покачал головой.
Это верно, никто.
Толик довольно продолжил:
— Видишь, ничего, кроме слухов, да и те разные. Я тебе вот что скажу: не захотели пацаны с Тридцать Пятой с Генералом общаться, устроили у себя автокефальное государство а ля Запорожская Сечь. Их забота. Нам от этого ни жарко, ни холодно.
Я поддакнул:
— Не умножай сущностей сверх меры, Ботвинник. И без големов проблем выше крыши.
Что на самом деле произошло на злополучной Тридцать Пятой станции, не знает никто, зато домыслов хоть отбавляй. Ясно лишь одно: с недавних пор станция эта все равно, что отрезанный ломоть. Связи с остальными обитатели не поддерживают, энергию добывают собственными способами. Ушла как подводная лодка в автономное "плавание". Гостей не впускают, туннели перекрыли. Главное: нас не трогают, и то хорошо.
А что касается големов... Ну не знаю. Я всякого насмотрелся. Может, и есть такие, с виду человек человеком, а на самом деле тварь замаскированная. Если бы показали хоть одного, я бы поверил, а так чего расстраиваться? И без того по поверхности впечатляющий бестиарий гуляет. Слава Богу, вниз не лезет. Пока, во всяком случае. Вот если полезет, тогда да, будем разбираться.
Димка сдался:
— Ладно, будь по-вашему. Только помните, что я предупреждал.
Пока нас в особой комнатушке поливали всякими спецрастворами, девушку держали под охраной аж два автоматчика. И было у меня такое чувство, что при желании гостья запросто свернула бы ребяткам шеи, а те и пикнуть бы не успели. Я же видел, как лихо она тварей на поверхности кромсала, круче, чем в кино. Можно сказать, одной левой уделала что гарпий, что мертвяков. Мне б хотя бы половину ее бойцовских талантов.
После того, как нас перестали мучить ужасно пахучей дрянью, пришла очередь пленницы. Две тетки окатили ее раствором из шланга, потом загнали в сушилку, а уж оттуда она выплыла таким лебедем что ни в сказке сказать, ни пером описать. В общем, не будь она столь холодной и неприступной, я бы на ней женился. В штанах сразу тесно стало.
Не скажу, что обладаю безупречным вкусом, но уверен, многие мужики бы меня поддержали. Девчонка была настоящей красавицей. Загорелая, будто полжизни провела на поверхности. Не смуглая, а именно загорелая. У нас под землей даже негры бледнеют, все-таки с витаминами неважно, о солнечных ваннах можно только мечтать, да и условия далеко не оранжерейные. А у нее кожа гладкая, шелковистая, светло-шоколадного цвета. Глазищи пронзительные, как ресницами хлопнет, так дух сначала вверх подымется, а потом к ногам спадет и там распластается. Носик... Ну это вообще просто отпад, идеальный. На щеках очаровательные ямочки, если бы она почаще улыбалась, милее улыбки на свете не найти. Фигурка точеная, в лучшие времена с такой можно было смело купальники в журналах рекламировать или дефилировать по подиуму, пока мужики вокруг слюной захлебываются. При этом чувствуется, что красота эта как у розы — с шипами. При желании можно получить сдачу в полном объеме: до конца дней хватит.
Стояли мы, на нее глазели, будто полные придурки. Первым Ботвинник опомнился. Ему по должности быстрее соображать положено, вот он и соответствует.
— Пошли к Полковнику, — приказал Димыч.
Вот мы и пошли. До самого штабного вагончика топали в каком-то оцепенении. Не знаю, кто о чем думал, а у меня мысли все сплошь о греховном. Потом, правда, настроился на нужный лад. Тетка как тетка, есть и на Двадцатки не хуже. Нет, вру... Хуже, конечно, но зачем мне разевать хавальник на чужой каравай? И без того ясно, что треснет.
Первым на расправу пошел Димка. Как ни крути, вылазка наша получилась сегодня не из тех, которыми принято гордиться. Нарвались на гнездо, потеряли половину каравана. Не гладят за такое по головке. И не отмажешься ведь. Невинную овечку не состроишь.
Полковник кричал так, что на Центральной небось слышали. Потом из-за дверей показалась Димкина рука, он помахал нам, приглашая. Мы обреченно переглянулись и пошли на зов.
В кабинете Полковника до нашего появления уже были люди: его заместитель — Козлов недоделанный, Федя-безопасник — без него разбор полетов не начинается. С нами всего семеро вышло. Кворум, короче.
Полковнику уже все доложили, осталось только выяснить детали.
При виде меня он недовольно скривился. Помнит, сволочь, наши разногласия. А раз помнит, значит еще отомстит, и не раз. Так уж его нутро паскудное устроено, будет гадости делать, пока не сочтет, что натешился.
Шут его знает, что на меня нашло, но я подмигнул ему: типа, никуда ты от меня не денешься, начальника, да и я от тебя тоже. Морда у главы Двадцатки сразу стала пунцовой. Поставленный мною синяк то ли прошел, то ли был тщательно запудрен.
Бывают такие личности, что с ходу вызывают неприязнь. С виду человек человеком, а гадская натура так и лезет из него наружу, не словом, так жестом, поступком каким-нибудь. Иные, наверное, в начальство и не пробиваются.
Возьмем нашего Полковника. По первому впечатлению старичок-мудачок предпенсионного возраста: голова большая, седая почти вся. Глаза строгие, то ли карие, то ли серые, непонятно. Зависит, с какой стороны посмотреть, под каким освещением. Щеки бульдожьи, брыластые, отъеденные. У нас половина обитателей дистрофики, а этот поперек себя шире и ведь не от голода пухнет.
Самое противное в нем — это голос, визгливый как у поросенка, которого режут. Когда начинает говорить, по ушам будто наждачной бумагой водят.
По имени-отчеству его величать не любят. Сам отучил, если честно. Старый замшелый пень, пороху никогда не нюхавший, но влюбленный в армейские штучки-дрючки по самые гланды. Когда его к нам привезли с Центральной, все сначала думали, что ошибочка вышла. Не понимали, с каких таких радостей нам эту обузу навесили. Хлипкий, полувялый... Помрет еще при исполнении. Но вот, сколько лет уже, сколько зим, а Полковник как мертвой хваткой вцепился в руль, так и не отпускает.
Допрос между тем шел своим чередом, и страсти накалялись. Новоявленная гостья вела себя независимо, половину вопросов игнорировала, на другую отвечала с ленцой, и хоть что-нибудь путное из нее нельзя было вытащить даже клещами. Уж на что Козлов старался: то кулачками размахивал, то пытками грозил, но и у него ничего не получилось. Даже имени своего девушка не назвала. Ее потрясающей выдержке оставалось только позавидовать.
Кончился допрос тем, что доведенный до бешенства Полковник вытащил из кобуры табельный "Макаров" и едва не нажал на спусковой крючок. Тут-то я и проснулся — едва успел выбить оружие из руки. Реакция у меня хорошая, детей, правда, пока нет, но наверняка будут.
Пистолет мягко упал на ковровую дорожку. Любит наш Полковник комфорт и берлогу обустраивает в полном соответствии.
— Убью! — бешено вращая зрачками, закричал глава Двадцатки. — Ее убью, и тебя убью, Лосев, скотину такую!
Он попытался засветить мне в глаз (в горячке некстати забыл, что тягаться ему со мной не стоит), но я с легкостью увернулся. Эх, если бы за его спиной не стояла Центральная...
Выручил нас как это ни странно заместитель. Он кашлянул и затараторил:
— Стойте, товарищ полковник! Не стоит с ним связываться!
Полковник нашел в себе силы кивнуть:
— Верно говорите, Козлов. Зачем руки марать?! Живи пока, Лосев.
Можно было подумать, что он успокоился, но я видел, что это не так. Грудная клетка его по-прежнему вздымалась и опускалась, а во взгляде зажегся недобрый огонь, совсем не тот, который принес Прометей людям.
Заместитель продолжил:
— Я вот что вспомнил: на прошлой неделе пришла телефонограмма от товарища генерала. Я ее в журнал еще записал. Сейчас найду.
Он вытащил из стопки амбарных книг нужную, пролистал и принялся зачитывать:
— Вот она, номер двести шестьдесят семь. "В случае появления на станции подозрительных человеческих объектов немедленно под конвоем отправлять их на Центральную станцию, в пункт главного командования..." Думаю, мы должны выполнить приказ товарища генерала. Девку эту отправим на Центральную. Так сказать, по эстафете передадим. Убьем сразу нескольких зайцев.
— Я считаю, к мнению товарища Козлова стоит прислушаться, — кивнул безопасник. — Это в их компетенции, пусть они и разбираются. Не нам тут порядки устанавливать.
Полковник окончательно успокоился, перевел дух. Козлов накапал ему сто грамм из зеленой бутылки, спрятанной в несгораемом сейфе. Я по запаху понял, что это не вода. Толик повел носом. Спиртное он чувствовал за версту.
Полковник выпил залпом. Толик внимательно наблюдал за его ходившим вверх-вниз кадыком, судорожно сглатывал и облизывал сухие губы.
"Лекарство" подействовало. Лицо главы администрации вновь приняло естественный цвет, зрачки перестали вращаться, однако взгляд, направленный на меня, не предвещал ничего хорошего. По моему позвоночнику пробежал холодный импульс, предупреждающий об опасности. Я напрягся, сжал кулаки.
— Пожалуй, это тот случай, когда правильным будет решение, принятое коллегиально, — криво улыбаясь, сказал Полковник. — Это не значит, что я умываю руки, снимаю с себя ответственность. Но раз присутствующие должностные лица считают, что данный случай подпадает под действие приказа двести шестьдесят семь, — в голосе его зазвучали канцелярские интонации, — мы просто обязаны поступить в строгом соответствии с документом. Поэтому неизвестное лицо женского пола будет отправлено под конвоем на Центральную станцию, где ее передадут в соответствующую структуру. Все, что от нас требуется, мы обеспечим. Козлов, пишите распоряжение.
Заместитель угодливо изогнулся.
— С завтрашнего дня приказываю отправить в командировку на Центральную станцию поисковика Лосева Александра сроком на... — Полковник замешкался.
Козлов поспешил на помощь начальству:
— За неделю, я думаю, обернется. По всем прикидкам, ему за глаза хватит.
— Неделя так неделя, — согласился Полковник. — Лосева с довольствия снять, провиант выдать сухим пайком на двух человек. Боеприпасы тоже выдать в двойной норме. Оставьте место для подписи. Завизирую позже.
Полковник ехидно улыбнулся. Что же, вот и выпал ему шанс свести со мной счеты, и ведь не придерешься. Дорога до Центральной долгая и, что самое главное — небезопасная. Темные туннели, соединяющие станции, могут скрывать в себе все, что угодно. Более-менее спокойная жизнь только на станциях, маленьких островках безопасности.
— Дрезину дадите? — угрюмо спросил я, понимая, что от задания мне не отвертеться.
Сейчас любой мой проступок будет истолкован как сопротивление приказу, причем обоснованному. Начну кочевряжиться — расстреляют, не спасет даже дефицитная профессия. Эх, мать ети душу за ногу!
— Увы, транспорт на ваши нужды я выдать не могу, — осклабился Полковник. — Дрезина в настоящее время в ремонте. Ножками доберетесь. По рельсам так сказать, по шпалам, по привычке.
— Время отправления? — спокойно, чтобы лишний раз не порадовать Полковника, спросил я.
— В восемь утра, — что-то прикинув в голове, объявил он. — Пока свободны. Можете идти отдыхать.
— А с ней что? — скосил глаза в сторону девушки безопасник.
Полковник зло зыркнул на нее и решил:
— Девушку необходимо подержать в изоляторе. Дайте ей что-нибудь из еды, только немного. Чтоб с голоду не подохла. Все, товарищи, все свободны. Ступайте по местам.
Долго упрашивать ему не пришлось. Лично я не собирался задерживаться у него дольше положенного. Правильно говорят, что любая кривая, огибающая начальство, короче прямой, которая через него проходит. Парни придерживались того же мнения, так что мы быстренько рассосались, кто куда запланировал.
Я недолго постоял возле перрона, потом плюнул на все и пошагал. Чего уж тут киснуть. Плохо, что отношения с Полковником привычным способом уже не выяснишь. Мало, тогда ему врезал. Надо было убить, тем более, он заслуживал. Глядишь, и героем бы стал ... Посмертно.
Стоило только подумать о Полковнике, как я сразу занервничал. Тревога коснулась сердца, уколола его стальной иголкой и отпустила.
Ладно, утро вечера мудренее. Пойду к себе, а там разберемся. Разорви вас всех! Можно было бы выругаться позаковыристей, но запал куда-то пропал. Ничего не хочу, только спать.
Стало грустно и одиноко.
Я пошел в свой вагон, зная, что увижу опустевшую койку Антохи Игнатова. Ее скоро займет кто-то из новеньких: подросших пацанов или тех, кому в голову ударила моча. Сперва будет непривычно, потом освоюсь.
Естественный круговорот в природе, привычный миропорядок вещей.
Когда-нибудь и мое ложе займет кто-то другой. Рано или поздно это обязательно произойдет. Например, если не вернусь из похода к Центральной. Хотя о чем это я?! Не дождетесь!Глава 5
Хоть и спать хотелось со страшной силой, сразу к себе в отсек я не пошел. Имелось у меня одно дело, можно сказать, дело чести. Я направился в медсанчасть.
Док был на операции, я прождал его больше часа. Наконец он появился, очень уставший, с воспаленными глазами. Снял зеленый халат, повесил его на вешалку. Жахнул стопку разведенного спирта и только потом обратил на меня внимание.
— Заболели, Лосев?
— Да нет, со мной все в порядке. Я лекарство принес для жены Игоря Белых.
— Понятно, — угрюмо протянул врач. — А сам Белых где? Чего гонца вместо себя отправил?
— Погиб он, — не вдаваясь в подробности, сообщил я. — Перед смертью просил передать.
Я положил на стол пакет с чудом сохранившимися препаратами. Вроде, ничего не разбил, не раскокал. Док без интереса посмотрел на медикаменты и холодно произнес:
— Спасибо за гостинцы. А что касается Белых... Наверное, это и к лучшему, что он погиб.
— Доктор, я не понял...
— Сейчас поймете, — Док закурил. — Жена его умерла несколько часов назад. Так получилось. Ей уже ничего не могло помочь. Если бы я верил в загробную жизнь, сказал бы, что супруги только что встретились на небесах. — Док затушил сигарету, налил еще спирту. — Вам, простите, предлагать не буду. В таких дозах это отрава. За медикаменты еще раз огромное спасибо. Они могут пригодиться другим. У меня к вам вопрос... — Док замялся. — Наверху ничего похожего на это не встречали?
Он протянул мне черную пластмассовую коробочку, от нее отходил шнур с каплевидными наушниками. Я присмотрелся.
— Встречал. Если не ошибаюсь, это аудиоплеер.
— Не ошибаетесь. Плеер и есть. Мне его с поверхности притащили месяц назад. Прихватили как игрушку. Ну, и батареек к нему прорву.
— Док, по правде говоря, к музыке я равнодушен, но, если увижу подобную штучку-дрючку, притараню. Для вас ничего не жалко.
Док вдруг нахмурился, недовольно произнес:
— Я почувствовал в ваших словах иронию, Лосев. Сдается мне, что вы считаете, будто я дурью маяюсь от безделья?
— Что вы! — не очень убедительно заверил я, хотя Док угадал ход моих мыслей.
— Напрасно отпираетесь, юноша. По глазам вижу, что вы и впрямь так обо мне думаете. Не спорю, музыка порой способна скрасить здешнее прозябание, но не так давно я открыл поразительный эффект. Обещаете засунуть ваш скепсис куда подальше?
Я послушно кивнул. Док, удовлетворившись моей реакцией, заговорил:
— У меня был тяжелый день, вроде сегодняшнего. Я был в плохом настроении. Да что скрывать, я был старой никуда не годной развалиной. Хотелось только одного — заснуть и никогда больше не просыпаться. Предстояла тяжелая операция, а у меня не было на нее сил, ни физических, ни духовных. Я был выжат как лимон, угрюм и подавлен. По какому-то наитию я лег на койку, надел наушники, включил плеер и закрыл глаза. Не знаю, сколько прошло времени, я просто потерял ему счет. Мне лично показалось, будто прошла вечность, хотя коллеги уверяли, что минут сорок, не больше. Хотите — верьте, хотите — нет, но в операционную я вошел совсем другим человеком. Меня будто подменили. Я испытал такой прилив сил, что был способен свернуть горы. Работал как заведенный, провел сложнейшую операцию, потом еще одну, переделал кучу дел. Никогда раньше я не чувствовал в себе столько энергии. Я даже не спал три ночи!
— И? — недоверчиво поинтересовался я.
— Потом на меня снова навалилась усталость. Однако стоило мне снова надеть наушники, нажать кнопку "Play", как все повторилось. Я вновь был способен на такие свершения, как никогда раньше, даже в пору моей юности. А она у меня была очень и очень бурной. Можете быть в этом уверены, молодой человек. Жаль, что свидетелей иных уж нет, иные уж далече, — продекламировал он.
— Думаете, это музыка ... С ней что-то не так?
Доктор пожал плечами:
— Я не знаю. Может, она, может, другое. Чтобы не гадать, я поставил эксперимент, взял себя в качестве подопытного кролика. На станции есть еще несколько плееров, я позаимствовал их на время. Хотелось проверить, как на меня подействует другая аппаратура.
— И как?
— Никакого эффекта, — вздохнул Док. — В лучшем случае чуточку приподнялся тонус, но не больше. Энерджайзером я себя так и не ощутил, хотя для чистоты эксперимента крутил один и тот же репертуар. Выводы такие: я, конечно, могу ошибаться, но у меня возникло предположение, что с некоторыми вещами на поверхности тоже начинают происходить разного рода метаморфозы. В результате, привычные предметы обихода наделяются наряду с нормальными функциями какими-то другими, можно сказать чудесными свойствами. Я решил назвать подобные предметы артефактами. Понимаю, что термин не вполне удачный, даже антинаучный, что ли, но звучит красиво.
— Что есть, то есть, — вежливо согласился я. — А этот "артефакт", он только на вас действует?
— Я пробовал на себе. Давайте на вас испытаем, — предложил Док.
Я взял коробочку в руки, она оказалась легкой и приятной на ощупь, надел наушники. Ощущение инородного тела почему-то мне не понравилось. Я в детстве контактные линзы носить не мог по той же причине. Будто соринка, только большого размера, в глаз попала. Но сейчас пришлось смириться.
— Что будем слушать? — спросил я.
— Музыка старая, но хорошая, — заверил Док. — Только глаза закройте. Так легче воспринимается.
— Хорошо, — сказал я и зажмурился. — Врубайте ваш агрегат. Я готов.
Сначала была тишина, потом, будто из ее недр стал подниматься нарастающий гул, застучали барабаны, отбивая неспешный, ударов сто двадцать в минуту, ритм, потом пошла бас-гитара, синтезаторы, еще какие-то инструменты, которые я затруднялся определить.
Запел мужчина. Его голос оказался грубым и в то же время приятно-бархатистым. Мне почему-то ясно представилось его лицо — возвышенно-одухотворенное, в глазах исступление поэта-романтика, пышная прическа в виде ямайских дредов. Он почти наверняка был смуглокожим, почти негром. Есть у их брата что-то особое в голосе. Пел на английском, вкладывая в слова всю душу:
— I know. Life is different to you. First love can be frightening that's true. But take me as your brother and your friend. And take me as your lover and your man.
Музыка была потрясающей, в сочетании с невероятно органической мелодией, на редкость богатой палитрой аранжировкой, она производила впечатление чего-то мистического, завораживающего. Я будто нырял в океан, холодный и одновременно теплый, как парное молоко, ласковый и суровый, сотканный из гармонии противоречий, если такое только возможно.
Дальше последовал припев, еще более мощный, подхваченный другими, более высокими почти фальцетными мужскими голосами изумительной красоты:
— Pretty young girl on my mind!
"Красивая девчонка в моей башке", машинально перевел я. На миг перед глазами возникло лицо сегодняшней спасительницы. Она тоже была молодой и прекрасной. Такой же, как героиня песни. Только постарше.
И тут все закончилось, наваждение спало. Док вырубил плеер.
— Кто, кто это поет? — сорвав наушники, с трудом шевеля губами, спросил я.
Мелодия продолжала звучать у меня в голове, а перед глазами по-прежнему стояла недавняя спасительница.
— Старая группа, очень старая, — ответил Док. — Bad Boys Blue. "Плохие парни в синем". Раньше они часто к нам в Россию приезжали, еще до Катастрофы. Я был их фанатом, собрал все альбомы, на концерты бегал, автографы коллекционировал. Я же говорил, что у меня была бурная молодость.
Он вздохнул:
— Вернемся к нашим баранам, Лосев. Как себя чувствуете?
Я замер, пытаясь правильно оценить свои ощущения. В теле ощущалась легкая приподнятость, даже эйфория. И это после всего, что сегодня произошло?
— Потрясающе, просто потрясающе, Док! Я будто заново родился.
— Мне это знакомо, — грустно усмехнулся он. — Заметьте, вы прослушали всего одну песню, что-то около пяти минут. И получили такой мощный заряд.
— Невероятно, — восхитился я. — Просто чудеса.
— Все верно. Принесете мне с поверхности еще один подобный артефакт, буду благодарен вам по гроб жизни.
— Обязательно принесу, — я скосил взгляд на выпивку. — Ну а это тогда зачем? У вас же есть личный аккумулятор.
Док посмотрел на меня печальными глазами:
— Будете смеяться, Лосев. Опасаюсь превратиться в законченного наркомана. Боюсь, что рано или поздно заряд в этой штуковине иссякнет, а я успею на нее подсесть. Вот и ищу замену, сублимирую, так сказать. Кроме того, совсем недавно я вновь столкнулся со смертью. Какой бы черствой ни была душа, шрамы на сердце все равно остаются. Их я пытаюсь разгладить по старинке.
— Док, скажите, а другие артефакты вам не встречались?
Он задумался, нервно прикусил нижнюю губу.
— Хороший вопрос, Лосев. Как раньше говорили, на миллион долларов. Рискну предположить, что многие вещи с поверхности далеко не так просты, как может показаться. Взять, к примеру, медикаменты. По всем прикидкам многие из них уже должны не столько лечить, сколько калечить. Все мыслимые сроки годности прошли. Если разобраться, это же яд в чистом виде ... И ничего, помогают. Не всегда, но тем не менее. Что-то в них есть, а что... — Доктор протер красные глаза кулаком. — Еще провиант. Не спорю, наука до Катастрофы хорошо продвинулась в этой области: консерванты всякие, добавки Е2-Е4. Но все равно, еда по всем прикидкам малопригодная в пищу, хорошо усваивается организмом. Жаль, у нас нет лаборатории, поэтому ничего толком я узнать не могу. Что-то или кто-то до сих пор заботится о нас.
— Вы верующий человек? — спросил я.
Доктор кивнул:
— А что, не похоже?
Я пожал плечами.
Он засмеялся:
— Я верующий, причем давно, задолго до всего этого. Обычно профессия делает врачей циниками, но даже внутри самого отъявленного скептика живет вера. Если кто-то скажет вам, что он Фома неверующий, пропустите его высказывание мимо ушей. Вас обманывают.
Меня пробило на философию:
— Но почему поверхность превращает нас в каких-то тварей? Где эта забота, о которой вы говорите.
— Возможно, тут как в Библии: поверхность, как и душа человеческая — поле битвы нескольких сил. Пока побеждает темная, но рано или поздно добро возьмет верх.
— Похоже на сказку.
— Это моя точка зрения. Если у вас ко мне больше ничего нет, я, с вашего позволения, чуток вздремну. Операция была не из легких. Устал как собака.
Я вздрогнул. Намек понятен, не дурак.
— Простите, что помешал. Я ухожу.
Я вышел из вагончика лазарета и остановился на перроне. Действие артефакта оказалось кратковременным, или, может, на Дока он влиял намного сильнее.
Прошлое снова обухом ударило по голове. Жаль, не курю. Стало не по себе из-за дурацкой, в сущности, гибели друга. Но, окажись я на его месте, наверняка поступил точно так же. Пусть покоится с миром.
Тут я вспомнил, что у Белых осталась маленькая дочка. После смерти родителей вряд ли кому-то до нее есть дело. Еще один голодный рот и обуза. В другую семью ее не возьмут. Люди давно уже стали практичными и черствыми. По себе сужу. Вроде, не сволочь последняя, остатки порядочности наблюдаются, но взвалить ответственность за дитенка не смогу.
Медсестра, выносившая тазик с постиранными бинтами, подсказала, где надо искать девочку. Ее, как и других малолетних сирот, отправили к Кабанихе, пожилой тетке, когда-то работавшей воспитательницей в детском саде.
Ребятишки возились на паласе с игрушками. Сироток хватало, постепенно количество их росло. В сущности, если разобраться, почти все мы остались сиротами. Проклятая война отняла у нас все, кроме жалкого подобия жизни, лишив в первую очередь семьи. Война разрушила наш мир, иссушила наши души.
Я давно выработал в себе здоровый цинизм, привык глядеть на вещи через призму отстраненности, иначе просто бы не смог жить дальше. Обычно это помогало, однако видеть детей, навсегда лишенных родительского тепла и ласки, выше моих сил. Я нервно сглотнул.
Дочке Игоря — Наташе — было лет шесть. Она играла в куклы, одну из которых я узнал сразу: сам принес с поверхности.
— Дядя Саша, — девочка поднялась с колен, подошла ко мне, уткнулась носом в мою куртку.
Мы были хорошо знакомы. Я доставал ей наверху игрушки, что-нибудь из еды.
Она уловила мое настроение. Дети это умеют.
— Ты чего такой грустный, дядя Саша?
— Разве?
— Я вижу. Ты обычно веселый, смешишь меня. А сегодня грустный.
— Сегодня я немного устал, а завтра, вот увидишь, снова буду тебя смешить.
Девочка подняла голову. Я погладил ее по макушке. Надо было что-то сказать, но что? Я не мог произнести ни слова. Язык словно прилип к небу. Жалость сдавила сердце тисками.
— Вы все, уже вернулись? — заглядывая мне в глаза, спросила малышка.
— Да, совсем недавно.
— А мой папа... он где?
Я содрогнулся. Как объяснить такой крохе, что ни папы, ни мамы у нее больше нет.
— Он... он, — запинаясь, заговорил я, но девочка прервала мои мучения:
— Он вместе с мамой, наверху, — с гранитной уверенностью сказала она.
— Где? — не сразу сообразил я.
— Он ушел к маме на небо. Так и должно быть. Папа всегда любил маму, а она его.
— Все верно, солнышко, — грустно произнес я. — Они ушли на небо. А еще твои папа и мама очень любили тебя.
— Я знаю, — кивнула девочка. — Придет время, и мы встретимся. Я пойду еще немного поиграю... Можно, дядя Саша?
— Можно, конечно, — на автопилоте произнес я.
Воспитательница отвела малышку на палас, вернулась ко мне.
— Наташа очень умная девочка. Все понимает. Иногда мне кажется, что дети мудрей нас, взрослых. Они бы никогда не допустили всего этого. Теперь вам стало легче?
— Немного, — вздохнул я.
— Признаюсь, что я живу до сих пор только из-за детей, иначе давно бы наложила на себя руки, — с тоской в глазах сказала женщина.
— Чем вы их кормите? — спросил я, чтобы сменить тему.
Воспитательница грустно вздохнула. Понятно, никто не думает о будущем, всех интересует только текущий момент. Пожалуй, оно и верно. Иначе под землей свихнешься. Я сколько раз ловил себя на мысли, что как только начну размышлять о всякого рода перспективах, так потом хожу сам не свой, спасаюсь лишь самогонкой, а так и спиться недолго. Нет, нынешнее существование к философии располагает мало.
Воспитательница отвела меня на кухню, приоткрыла кастрюльки:
— Скоро будет обед. Сейчас покажу.
Жиденький суп, на второе пюре из не пойми чего.
Я снял с плеч вещмешок, развязал узел. Незадолго до визита к доктору заглянул на склад, получил причитающий паек и сухпай в дорогу. Пересчитал банки с тушенкой, вынул ровно половину и отдал Кабанихе.
— Это вам. Вернее, детям. Здесь, конечно, немного. Если вернусь, что-нибудь придумаем. Вы уж позаботьтесь о ней, пожалуйста.
Женщина деловито сгребла банки в картонную коробку, сдержанно кивнула:
— Не беспокойтесь. Все, что от меня зависит, я сделаю. Идите, Саша. Я правильно сказала: вас ведь Сашей зовут?
— Да, — я сглотнул предательский комок.
— Спасибо, Саша. Ни о чем плохом не думайте.
— Я постараюсь.
На перроне я столкнулся с отцом Варфоломеем. Священник рясы не носил, на нем был черный морской бушлат, ватные брюки и каракулевая шапка-ушанка. Раньше он служил на флоте. По слухам — морпехом, воевал. Случилось в его биографии нечто, заставившее крепкого сильного мужчину отдалиться от мирских дел и принять сан.
— Здравствуй, Александр, — прогудел отец Варфоломей.
— Здравствуйте, батюшка.
Священник видел, откуда я вышел, и догадался обо всем. Он печально вздохнул и спросил:
— Как она?
— Наташа? Пока нормально.
— Это хорошо. Я хотел немного побеседовать с ней, успокоить.
— Только не удивляйтесь, батюшка, но успокаивать девочку вам не придется, утешать тоже. Она неплохо справляется с этим самостоятельно.
Отец Варфоломей кивнул:
— Дети невинны, их души открыты Господу. Они чисты помыслами, им легче понять и принять.
— Что принять? — неожиданно взвился я. — Смерть родителей, эту вечную тьму вокруг? За что они страдают, отче? Ведь дети ни в чем не виноваты ... Ладно, мы взрослые, но дети ... Почему они расплачиваются за грехи отцов?
Священник посмотрел мне в глаза.
— Ты хочешь узнать истину, сын мой? Не хочу тебя расстраивать, но я и сам ее не знаю. Возможно, тот, чьи помыслы всегда направлены на нас, решил, что мы должны пройти через тяжелые испытания. Нам остается только верить, что все это во благо рода человеческого.
— Только верить? — вздрогнув, спросил я.
— Вера, надежда, любовь. За этими тремя словами многое стоит. Когда-то мы забыли о них и жестоко поплатились. Я не хочу повторения прошлых ошибок.
— Простите, но вы меня не убедили.
— Конечно, — грустно произнес священник. — Я и не пытался тебя в чем-то убеждать. Ты сам все поймешь. Не сразу, постепенно. Вера, надежда и любовь займут свое место в твоей душе.
Я криво усмехнулся:
— Сейчас я верю только в себя, да и то не на все сто процентов. Что касается остального, не взыщите: любить мне некого, а надеяться не на что. Простите меня, батюшка.
И ушел спать. Впереди тяжелая неделя.Глава 6
Ботвинник заявился утром, сразу после семи. Я уже проснулся и завтракал: давясь, доедал бутерброд, запивая его слабеньким чаем. Плотно поесть не хотелось. Желудок с утра отвергал даже мысль о пище, и этот несчастный бутерброд приходилось запихивать в рот чуть ли не ценой огромных волевых усилий и долгих уговоров самого себя.
Надо, Саня, надо. Когда еще пошамать доведется?
Вот почему я давился, но ел.
Настроение было средней паршивости. Да никакое оно было, если сказать по-честному. Вчерашний день оставил тяжелый осадок в душе. Тоска до дури, до желания закатить истерику, вволю поорать, нажраться до свинского состояния, набить кому-нибудь рожу или застрелиться. Последняя идея показалась мне не лишенной привлекательности. Вложить ствол "пээма" в рот, спустить крючок. И тишина ... Покой на века вечные. Ничто тебя не колышет, никто не трогает. Лепота.
Потом помотал башкой, отгоняя дурные мысли, но они, сволочи, никуда не разбежались. Остались здесь, со мной.
Я сделал глоток и с грустью подумал, что не пить мне никогда чифиря, заваренного Антоном. Пусть горького, противного, но наведенного его руками.
Эх, если бы все можно было переиграть, наплевать на приказ Генерала, поехать по старому маршруту, взять там хабар и спокойно вернуться живыми и здоровыми. И сам себя одернул: мечты, мечты. Какой в них толк, если они абсолютно нереальны и никогда не смогут воплотиться.
— Приятного аппетита, — сказал гость.
Я хмуро посмотрел на него, смахнул рукой крошки со столешницы.
— Чай будешь?
— Спасибо, не хочу.
— Тогда садись, только в рот не смотри.
— Боишься, что аппетит испорчу?
— Ага. Боюсь.
Ботвинник уселся напротив, как раз на место Игнатова. Оно все еще пустовало. Я вздохнул.
Ничего не могу с собой поделать, непривычно видеть его опустевшим. Конечно, скоро сюда подселят кого-нибудь из обитателей Двадцатки, но некоторое время придется жить одному. Последнее, с учетом всех обстоятельств, лучше. Мы с Антохой не один пуд соли вместе съели. Мне его жутко не хватает. Никто не сможет заменить друга, даже такой отличный парень, как Ботвинник.
Димка почувствовал мое настроение, заглянул мне в глаза:
— Ты как, Лось?
— В смысле?
— В моральном аспекте. Готов?
Я скривился:
— А какая разница? Сказано: девку доставить на Центральную, значит, доставлю. Сплавлю с рук на руки и сразу обратно.
Последнюю фразу я постарался произнести как можно равнодушней. Типа живет такой крутой парень Саня Лосев, которому все по барабану. Кажется, Димку убедить мне удалось. Или он слишком хорошо меня знал, поэтому просто сделал вид, что поверил моим актерским потугам.
Большим желанием топать за тридевять земель я не горел, но приказы не обсуждаются. Если уж Полковнику вздумалось поквитаться со мной, он перепробует все способы. Путешествие до Центральной вполне можно отнести к их числу. Немногим удалось пешочком протопать по этому маршруту туда и обратно. Нет, сидя на мотодрезине в компании десятка автоматчиков — еще ничего. Почти увеселительная прогулка. Но дрезину предоставлять мне Полковник не собирается, а шлепать пешком — рисковое занятие.
Можете называть меня параноиком, но бравада перед Ботвинником была показной. На самом деле я побаивался.
— Не хочешь там остаться? — спросил Димка и уставился на меня, проверяя реакцию.
Ну что я мог на это ответить?
Пожал плечами и сказал:
— На Центральной? Кому я там нужен! Здесь моя деревня, здесь мой дом родной.
Продолжать логическую цепочку, доказывать, что для начала надо хотя бы туда добраться, а уже потом строить планы на будущее, не хотелось.
Димка понимающе хмыкнул:
— Так ты у нас этот самый... патриот... локального масштаба.
— Вроде того, — кивнул я. — Самый что ни на есть квасной патриот местного разлива.
— Смотри, не заброди, "квасной патриот", — заулыбался Ботвинник.
Я ничего смешного в его шутке не нашел. Улыбка старшины показалась мне чересчур искусственной. Как будто он работал на публику, но зрителей, кроме меня, тут не имелось. Догадываюсь, откуда взялась эта манера. Веселит товарища.
— На сегодня у меня другие планы, — с трудом выдавил я.
Я начинал испытывать раздражение. Приятно, когда тебя окружают заботой, но я не размазня и уж как-нибудь смогу справиться с дурным настроением самостоятельно.
— Ну а девчонки не боишься? Вдруг она фортель какой-нибудь выкинет.
— Тогда это будет последний фортель в ее жизни, — пообещал я.
Димка хлопнул меня по плечу:
— Молоток! Продолжай в том же духе. Знаешь, что эта фифа с Козловым ночью сотворила?
Я допил чай, прожевал последний кусок бутерброда и ответил:
— Да откуда ж мне знать-то? Расскажи. Время есть.
Ботвинник хохотнул (это он снова для меня старался, поднимал настроение, как мог):
— История будет кровавой и драматичной.
— Этим меня не удивишь. Я всякого насмотрелся и наслушался. Сам понимаешь...
— Ты слушай, не перебивай, — благодушно улыбнулся Ботвинник. — Козлову, видать, девка пришлась по душе, вот он и решил воспользоваться моментом, пока она в изоляторе кукует. Решил, что там она посговорчивей будет. Грех упустить подходящий случай. В общем, пришел он в изолятор, приказал дежурному отпереть дверь и впустить к задержанной. Типа срочно допросить надо. Дежурный, ясно дело, спорить не стал, выполнил все, что велели. Козлов прихватил с собой бутылочку и давай, значит, охмурять красавицу прямо в камере. Да, видимо, перестарался. Она так ему промеж ног врезала, что согнулся наш зам буквой "зю" так, что не разгибается. Поделом, конечно.
— Поделом, — согласился я. — И какая отсюда мораль?
Димка посерьезнел:
— Я тебе к чему это говорю: ты с этой кралей ухо востро держи. Остерегайся. Она, видно, баба крутая, — мы с тобой это еще на поверхности видели. Так что береги яйца и все остальное. Ты меня понял, Лось?
— Допустим, понял, — я подмигнул Димке, давая понять, что давно уже разложил в голове все по полочкам.
Ботвинник облегченно вздохнул:
— Ну, тогда с Богом. Обернись по-быстренькому. К нам в караван новичок один запросился. Надо будет его подготовить, потренировать. Кто ж лучше тебя с этим справится? А там, глядишь, еще кого уболтаем. На поверхность в любом раскладе выходить надо, иначе загнемся окончательно и бесповоротно.
Не знаю, что на меня накатило, но я мрачно сказал:
— Загнемся мы в любом случае, Дима.
— А я что — спорю?! — обиделся Ботвинник — Только мне хочется перед тем, как ласты склею, еще чуток атмосферу попортить углекислым и прочим газом собственного выделения. Так что ты нас не подведи, Саня. Флаг тебе, как говорится, в руки. Топай.
Я вдруг вспомнил разговор с Доком.
— Дима, слушай, тебе раньше ничего необычного не встречалось?
— В смысле? — не понял старшина.
— На поверхности тебе не попадались обычные с виду вещи, наделенные необычными свойствами?
Ботвинник замолчал. Чувствовалось, что он охвачен внутренней борьбой. Я спокойно дождался ее завершения и ни капельки не удивился, когда услышал:
— Встречались, Лось, и не раз. Только я долго значения им не придавал. Была бы от них польза хоть на грамм, а так ... Никчемные игрушки, в основном. Удовлетворил любопытство, Лось?
— Удовлетворил, — нейтральным тоном подтвердил я, понимая, что концовка разговора пришлась Ботвиннику не по душе.
Пожалуй, далеко не все эти артефакты были однозначно бесполезны, имелись, видать, среди них и толковые вещицы, но болтать о них старшина не мог или не хотел.
Перед самым выходом меня перехватил Толик. Он переминался с ноги на ногу и все хотел что-то спросить, но то ли стеснялся, то ли опасался, что подниму на смех. Наконец решился и заканючил противным голосом:
— Слышь, Лось, тебя ведь все равно долго не будет. Может, отдашь мне пару зеленых талончиков? Ты ими все равно не пользуешься...
Я усмехнулся:
— Что, приспичило?
— Ага, — закивал Толик. — Соскучился я по бабскому обществу, да и бабенки по мне тоже. Только меня без талонов Сидорыч не пускает, обещал руки-ноги переломать.
— Раз обещал, значит сделает.
— То-то и оно, что сделает. По этой причине я и заглянул к тебе на огонек. Ну, как — выручишь товарища?
Сидорыч у нас на Двадцатке поставлен заведовать весьма ответственным учреждением. Так повелось, что мужчин на станции (на других, кстати, тоже) в разы больше чем женщин. Очевидно какие-то последствия войны, дополнительные побочные эффекты, что ли. Понятно, что такая диспропорция ни к чему хорошему не приводит, вот почему для решения этой проблемы и появились своеобразные улицы красных фонарей, а вернее отдельно стоящие вагончики с податливым женским персоналом. Доступ туда строго по талонам. Сидорыч бдит, дабы халявщики не смогли прошмыгнуть никоим образом.
Я воспользовался зеленым талоном всего один раз, когда был совсем молодой и незрелый. Впечатлений хватило надолго, в основном негативных. А совсем интерес пропал после того, как по настоянию Полковника отец девушки, в которую я был тайно и очень сильно влюблен, за повышенный продпаек для всей семьи устроил туда свою дочь. Мне очень не хотелось увидеть Настю "при исполнении". Да чего уж там ... Я вообще больше видеть ее не хотел. Понимал, что не Настина тут вина, но ничего с собой поделать не мог.
— Выручу, — сказал я и отдал Толику накопившуюся за все время стопку зеленых бумажек. Пускай резвится, даже с Настей. В конце концов, не мое это дело.
Глаза у Толика засияли. Да, не много нужно человеку для радости. Особенно такому, как Толик.
— Только с одним условием, — предупредил я.
— С каким? — насторожился он.
— Будет возможность, подкинь Кабанихе чего-нибудь из съестного. Не для нее, для детей. Договорились?
Толик просиял:
— Лады. По рукам, Саня?
— По рукам.
Я зашел в изолятор, велел выпустить девушку. Она с достоинством вышла из дверей. Большинство людей на ее месте выглядели бы уставшими и помятыми, но только не она. Смотрелась пленница так, будто ночь провела не на жесткой шконке, а на пуховой перине.
Картина была, что ни говори, для глаз приятная.
— Голодная? — спросил я.
Девушка промолчала, вместо нее заговорил дежурный:
— Завтракала она. Сам относил.
— Тогда в путь, — резюмировал я. — Только без фокусов, предупреждаю. Если что, буду стрелять на поражение.
Девушка удостоила меня кивком. И то хлеб. Буду считать, что договорились. Убивать такую красоту жалко, конечно, но умереть из-за нее в цвете сил тоже неохота.
Вдвоем дошли до последнего поста, охранявшего выход в туннель. Возле костра приплясывали дрожащие от вечного холода безусые парнишки-охранники, каждому лет по пятнадцать-шестнадцать.
Я показал выданный Полковником пропуск, мальчишки разобрали проход в баррикаде и пожелали счастливого пути.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил я. — Себя берегите.
— Мы вам дорожку подсветим, — пообещали ребята.
Парни направили луч мощного прожектора вглубь туннеля. Неплохо, хотя бы сотню-другую метров пройдем при относительном освещении. Дальше будут редкие уцелевшие лампы на большом расстоянии друг от друга. И еще темнота, пугающая и опасная.
— Пошли, — сказал я девушке и пошагал первым.
Подставлять спину было не страшно. Сейчас мы связаны одной невидимой цепью. Если у девицы возникнет желание грохнуть меня, она это сделает что спереди, что сзади. Ведь это так просто — убить кого-то, а она убивала и, наверное, часто.
Освещенный участок туннеля остался позади. Я вставил батарейку в фонарик, включил. Тусклый свет все лучше, чем ничего.
Гнетущее ощущение, всегда сопровождающее меня при входе в темноту, исчезло. Идти стало веселей. Мрак порождает чудовищ не хуже, чем сон разума, а если учесть, что мысли иногда материализуются, кто знает, какое из порождений твоей фантазии вдруг выскочит из-за поворота. При свете меньше лезет в голову всякой дряни.
Я зачем-то потрогал щеку. Не брился уже несколько дней. С бородой, вроде, сподручней, но у меня давний пунктик насчет бритья. Обязательно скоблюсь перед выходом на поверхность. Суеверие, что ли.
У каждого из нас свои тараканы. Кто-то иконку с собой носит, Димка Ботвинник "счастливые" носки надевает, я вот небритым наверх не выхожу. Правда, щетина быстро отрастает.
Девушка поравнялась со мной. Шла мерной походкой, как молодой выносливый человек, полный жизненной энергии. Эх, какие ее годы! И какие мои!
— Так и будем молчать? — спросил я и очень удивился, услышав ответ.
Думал, меня не удостоят. Все поведение девушки говорило об этом. Держалась она независимо. Пожалуй, даже слишком. Возможно, в ее глазах я был комком грязи, случайно оказавшимся на жизненном пути.
— А о чем говорить-то?
О, уже лучше! Идти молча в темном и мрачном туннеле довольно скучно. Возникает вполне нормальное человеческое желание перекинуться парой слов, поточить лясы, потравить анекдоты. Надо на2чать, а потом углу2бить, как говаривал один нехороший политик. Впрочем, хороших политиков не бывает по определению. Есть сволочи и очень большие сволочи. Тот политик, как мне кажется, относился ко второй категории.
— Начнем с погоды. Сегодня холодно и сыро. Как всегда, разумеется.
— Верно, холодно и сыро, — машинально кивнула девушки.
Вот и ладушки, первый пункт программы выполнили, о погоде перетерли. Можно двигаться дальше.
— Давай знакомиться. Меня зовут Александр, можно просто Саша, — добавил я. — А тебя как?
— А тебе какое имя нравится... Саша? — спокойно спросила она.
Я понял, к чему она клонит, и решил, что нашел беспроигрышный вариант. Вдруг зацеплю, вызову на откровенность? Задетый за живое человек не всегда следит за языком и может непроизвольно проговориться.
Я наморщил лоб, вспоминая.
— Мне в детстве кино нравилось про трех мушкетеров. У д'Артаньяна там любовь была большая, ее звали Констанцией. С тех пор это мое любимое женское имя.
Я откровенно дурачился. Вот уж не ожидал, что так на меня подействует общество очаровательной девушки и, вместо серьезных разговоров, буду глупо хохмить как Толик.
— Ну, так и зови меня Констанцией, — фыркнула девушка. — Красиво.
Не получилось задеть. Обидно, но не смертельно.
Я продолжил:
— Знаешь, имя конечно красивое, но выговаривать его долго. Так что от Констанции я воздержусь. Мне еще диснеевский мультик (ты наверняка не знаешь, что это такое) нравился. "Лило и Стич". Раз тебе все равно, давай буду звать Лило?
— Лило так Лило, — согласилась девушка. — Зови. Ничего не имею против.
Непрошибаемая она. Даже для тяжелой артиллерии.
— Тогда слушай меня, Лило, сразу двумя ушами слушай. Путь нам предстоит неблизкий и, если честно, трудный. До ближайшей станции мы с грехом пополам доберемся. Мне там бывать приходилось. Скажу сразу — ничего интересного ты не увидишь. Передохнем и двинем дальше. Теперь главное: на рожон не лезь, мужиков других не цепляй. Я ведь понимаю, что от таких красивых кругом одни проблемы.
— Я тут причем? — удивилась она.
— Да при том. Было бы неплохо, если бы ты личико свое от чужих взглядов прятала. Придурков на свете полным-полно, кто знает, кому что приспичит? Так что шапочку на глаза надвинь, воротник подними и не фасонь. Если получится — походку смени на что-то менее завлекающее. Можешь чуток горбиться. От тебя не убудет. Если почуешь неприятности, просигналь мне. Буду регулировать.
— Все? — сквозь зубы процедила девушка.
Она порядком разозлилась, но понимала, что правда за мной.
Я пояснил:
— В этом туннеле тропа хоженая, особо опасаться не стоит, а вот перед следующими я тебе другой инструктаж по тэбэ устрою. Там все правила кровью написаны, Лило.
— Ты бы мне лучше оружие дал, — заявила девушка. — Гарантирую, что процентов девяносто твоих проблем как рукой снимет.
— Насчет этого я подумаю, — сказал я. — Заслужишь мое доверие, будет тебе почет, уважение и оружие. Пока потерпи.
— Как скажешь, — пожала плечами девушка. — Только, случись что, моя помощь тебе бы не помешала. Да и мне бы безопасней было. Что-то твой вид не кажется мне геройским. Как за каменной стеной я себя не чувствую.
— Первое чувство обманчивое, — ухмыльнулся я.
— Возможно, — пробормотала девушка и гордо подняла голову:
— Теперь я кое-что скажу тебе, Саша. Девушка я простая, обхожденьем не испорченная, однако постоять за себя смогу. Не хочешь давать мне оружие — не надо. Сама возьму.
И она поиграла у меня перед носом вороненым стволом "Макарова".Глава 7
Ничего себе заявочки! Вот только я ожидал чего-то подобного, поэтому отреагировал довольно спокойно, дергаться и вопить благим матом не стал, просто сделал глубокий вдох и выдох и вежливо произнес:
— Откуда у тебя пушка?
Девушка улыбнулась:
— От того придурка, который ко мне ночью заявился. Он стал приставать, я ему все яйца отбила. Пока прыгал, вытащила у него пистолет. Ничего экстраординарного.
— И он не заметил? — недоверчиво протянул я.
— Само собой. Ему не до того было.
Прыгающий до потолка Козлов сочувствия не вызывал. От него мне тоже пришлось натерпеться. Поделом ему. Отлились коту мышкины слезки.
А вот ситуацию с "пээмом" надо решать, причем как можно деликатней. Девушка ведь.
Я протянул руку за пистолетом:
— Отдай.
Лило отрицательно мотнула головой:
— Даже не думай. Пистолет я оставлю себе. На всякий случай.
Спорить я не стал, признаков агрессии девушка не проявляла, а оружие... лишним оно не будет, это точно. Пришлось снова записать поражение за собой.
— Хорошо, — согласился я. — Дело хозяйское. Только в мою сторону больше не направляй. Я человек нервный, могу среагировать неадекватно.
— Интересно, как это — "неадекватно"? — заинтересовалась девушка.
— Например, вот так, — два быстрых, почти невидимых для глаза движения, и пистолет плавно перекочевал ко мне. Ботвинник мог мной гордиться, его школа.
Я навел ствол на Лило и тихо сказал:
— Бабах!
— Здорово, — восхитилась девушка. — Классно у тебя получилось!
— А то! — подбоченился я.
Типа знай наших.
— Теперь моя очередь, — вдруг объявила Лило. — На старт! Внимание! Марш!
Через долю секунды пистолет был уже у нее. Мамой клянусь, она проделала это в разы быстрее меня, будто всю жизнь тренировалась. Все, что мне осталось — открыть рот и хлопать глазами.
Девушка стала серьезной:
— На сегодня хватит, — и убрала пистолет в такое место и с такой непосредственностью, что меня бросило в жар. Ее явно не смущало мужское присутствие.
— Лило, солнышко, — жалобно попросил я, — не делай так больше. Я же не каменный.
— Спасибо за предупреждение, — деловито сказала она. — Теперь знаю: ты нервный и не каменный. Еще недостатки есть?
— Полно, — заверил я.
— Благодарю за откровенность. Шансы добраться целыми и невредимыми до Центральной тают буквально на глазах.
— А ты точно хочешь туда попасть?
Девушка скучным голосом сказала:
— Можно подумать, моим мнением кто-то интересовался. Тем более, по всем признакам альтернативы у меня нет.
— Логично, — кивнул я. — Не сбежишь по дороге?
— Куда я денусь с подводной лодки? — не сразу ответила Лило. — По-моему, тут везде одинаково паршиво. Не вижу смысла сбегать.
— Что есть, то есть. Тонко подмечено. В общем, полагаюсь всецело на твое благоразумие.
Я задал главный вопрос, тот, который интересовал меня еще с момента первой встречи:
— Прости за бестактность, но кто ты на самом деле? Ставлю три рожка от "Калашникова" против твоего поцелуя, что ты не из наших.
— Конечно, не из ваших. Я на Двадцатке первый раз в жизни была, — удивилась девушка.
— Я в смысле, что вообще не из наших, не из "детей подземелья". Странная ты какая-то. Я всяких видел, но ты особенная. Так что, сделаешь милость — расскажешь, кто ты и откуда?
— А вот это, Саша, уже не твоего ума дело, — сказала как отрезала Лило и враз поскучнела.
Больше эту тему мы не затрагивали. Собственно и разговор практически сразу разладился. Дальше шли молча, думая каждый о своем. Мерно шагали по черным деревянным шпалам, осторожно перебирались через препятствия. Темп поддерживали хороший.
Длиннющая кишка туннеля всегда полна загадочных звуков: одни можно определить, идентифицировать, другие нет. Только звук человеческого голоса кажется близким и родным. Услышав эхо далекой перебранки, я даже обрадовался. До Девятнадцатой было рукой подать. Там тепло от костров, свет и люди. То, чего нам так не хватало в туннеле.
Путь преградила баррикада. С самой верхотуры зычно крикнули:
— Стой, а не то буду стрелять.
Мы подчинились. На нас направили прожектор, осветили лица.
Я зажмурился.
— Вы кто такие?
— Мы с Двадцатки. Я Лосев Александр, девушка со мной. Мы идем на Центральную.
— Далеко ж вы собрались. Документы, надеюсь, есть?
— Есть, конечно, — я издалека помахал удостоверением. — Этого хватит?
Вот ведь как оно бывает: бюрократия не вымерла даже после апокалипсиса. И здесь без нужной бумажки далеко не утопаешь.
— Ближе покажи, — приказали мне.
— Нет проблем. Смотрите на здоровье.
Очевидно, документы убедили охрану, что большой опасности для их станции мы не представляем.
— Заходите. Только без лишних движений, — предупредили нас.
Кто был хотя бы на одной из станций, можно сказать — видел все. Во всяком случае, больших различий между Двадцаткой и Девятнадцатой не наблюдалось, разве что тут основная часть народа проживала в поезде, стоявшем в тупике, а остальные обретались на перроне, густо заставленном палатками как сочинский пляж шезлонгами отдыхающих в купальный сезон.
— Не забудьте отметиться у коменданта, — строго сказал дядька в ушанке и белом армейском караульном тулупе, бывший на посту за старшего. — Знаете, где искать?
— Найдем, — заверил я. — Я тут не в первый раз, что и где помню.
— Тогда ладушки, — пробасил дядька. — Топайте.
Лило воспользовалась моим советом, надвинула шапку на брови, подняла высокий воротник куртки и слегка сгорбилась. Теперь она больше походила на мешковатого подростка, чем на красивую женщину, однако фигура ее продолжала излучать повышенный магнетизм. Охранники проводили Лило заинтересованным взглядом. Чует мое сердце, хлебну я еще с ней.
Регистрация у коменданта заняла не больше минуты. Мрачный, всем недовольный тип, узнав, что станция не является конечной целью нашего маршрута, хмыкнул:
— Э, ребята, боюсь, придется вам тут задержаться.
— А в чем дело? — округлил глаза я.
— Не повезло вам, а может, и повезло. Это смотря с какой стороны поглядеть, конечно, — стал философствовать комендант. Правда почти сразу спохватился, и разговор снова вырулил на интересующую нас тему:
— Короче, тут такое дело: плывун у нас был, почитай полтуннеля затопило. Откачивать неделю, а то и все две будем.
— А чего остальные станции не предупредили?
— Так это недавно случилось. Но мы по телефону уже почти всех обзвонили. На Двадцатку я сам звонил. Вас, видать, предупредить не успели.
"Или не захотели" — подумал я. От Полковника можно было ждать любой пакости.
— И что же нам делать?
— Можете обратно повертать, можете и тут покантоваться. Если найдется чем заплатить, выделим вам и место, и пожрать чего.
Возвращаться не хотелось. Дурная это примета, а мы, поисковики, народ суеверный. Нам любая страховка пригодится. Даже такая. Прикинув все за и против, остановился на единственном устраивающем варианте. Понятия не имею, что думала на этот счет моя спутница, но пока ответственность лежит на мне, моей голове и болеть.
— Откачка воды точно займет неделю-две? — спросил я.
Комендант сделал неопределенный жест:
— Спроси что полегче, парень. Я не инженер. Могу, разумеется, свести с кем надо, но предупреждаю заранее: у них семь пятниц на неделе.
Он стал жаловаться:
— Видать, правду мне мама говорила: чем умнее человек, тем дурнее. Сначала сказали, что понадобится неделя, потом сообщили, что две. Не удивлюсь, если придут и месяц попросят. Тут, ребята, что будет, то будет. Я вам гарантий дать не могу. Вы мне главное скажите: надумали оставаться? Если да, похлопочу об устройстве. Ежели нет, ступайте с Богом. Держать никого не будем.
— Остаемся, — заявил я.
— А насчет платы? — забеспокоился собеседник.
— Не волнуйтесь, чего-нибудь найдем. Договоримся.
— Вот и чудненько, — довольно потер руки комендант.
Похоже, он получал процент со сделок.
— Я вам сейчас Шибздика кликну. Он и оформит вас в лучшем виде. Вы пока у меня посидите.
Комендант оставил нас. Я сел на деревянную скамейку, откинул голову к холодной стене. Лило предпочла остаться на ногах.
Ждать так ждать. Я привык, что ничего не бывает без сучка без задоринки. Обязательно появятся накладки. Они просто неизбежны при нашем образе жизни. Тем более что пребывание под одной крышей с весьма очаровательной особой сулит некоторые нечаянные радости и вытекающие из них приятные последствия. Очевидно, крамольные мысли не преминули отразиться на моем лице. Лило нахмурилась и угрожающе произнесла:
— Даже не мечтай, Саня.
Я аж закашлялся от неожиданности. Есть на свете птица обломинго. Она только что помахала мне крылом и с курлыканьем унеслась ввысь.
— Да я ни о чем и не мечтал, — зачем-то стал оправдываться я.
— Позволь не поверить, — усмехнулась девушка.
Спасло меня от пунцовых пятен позора появление коменданта с еще одной особью предположительно мужского пола.
Шибздику на вид было между двадцатью и восьмидесятью. Ростом он не вышел, телосложением тоже. Бывают такие: тронешь пальцем — выбьешь дух.
— Это наши гости, Шибздик, — наставительно проговорил комендант. — Позаботься о них: предоставь кров и пищу.
— Не беспокойтесь, эль команданте, — с латиноамериканским темпераментом затараторил новый субъект. — Все будет как в лучших домах Ландона, — последнее слово он произнес с ударением на первую гласную.
Уже на перроне Шибздик спросил:
— Вас как обустроить: с пониженным комфортом, повышенным или в номере для новобрачных?
— А ты по-человечески объясни, — попросил я. — Чтобы мы поняли.
Шибздик щелкнул пальцами как волшебник, вызывающий ковер-самолет, и вылил на нас целый ушат словесного поноса:
— По многочисленным просьбам трудящихся объясняю: номер для новобрачных предусматривает две койки в специально переоборудованном под спальный вагоне. Царские хоромы, элегантная роскошь. Незабываемое наслаждение. Расстояние до ближайших соседей значительно дальше вытянутой руки, тепло и уют гарантируются. Цены заоблачные, кусачие, но справедливые.
— Дальше, — сказал я.
— Вариант намбер ту, классический. Комфорт выше всяких похвал. Отдельно стоящая палатка. Вам никто не помешает, пока вы не будете никому мешать. Тепло относительное, но двое молодых людей разного пола, оказавшись в пленительной близости, способны вырабатывать такую уйму энергии, что даже вечная сибирская мерзлота начинает таять. А если что-то пойдет не так, к вашим услугам всегда будут спальники. Как вам? — прервал рассказ Шибздик.
— Огласите весь список, пожалуйста, — попросил я.
— О, третий вариант для истинных ценителей романтики. Ничто так не объединяет влюбленные сердца, как дни и ночи, проведенные возле костра. Достаточно бросить на пол пару толстых одеял, и вы можете возлежать рядом с весело потрескивающими поленьями, глядеть на прыгающие огоньки и наблюдать, как тянется к расписному потолку струйка дыма. Только тогда вы сумеете осознать, что такое счастье. Единственный минус — топливо вам придется добывать самостоятельно, но если вы знакомы со сведущими людьми, а я, безусловно, отношусь к очень узенькой прослойке таковых, можно ни о чем не беспокоиться. Немного комиссионных, и вечный огонь вашей любви никогда не потухнет. Вот, собственно, и все. Чего-то другого предложить вам я просто не в состоянии.
— Вариант два, с палаткой меня устраивает, — объявил я после того, как ознакомился с расценками.
Учитывая, что куковать здесь придется неопределенное время, от люкса для новобрачных пришлось отказаться, а ночевка возле костра могла навлечь лишние неприятности и прочие побочные эффекты.
Как опытный поисковик, я таскал при себе кучу полезных вещей, которые могли пригодиться в расчетах на любой станции, поэтому Шибздик без оплаты не остался. После продолжительного торга мы пришли к паритету. Я заплатил ему за неделю вперед. Таким был минимальный срок, озвученный комендантом. Что будет дальше, посмотрим.
— Пройдемте к апартаментам, — позвал Шибздик.
Палатка грязно-серого цвета стояла почти на самом конце перрона. Последние жильцы покинули ее недавно, внутри пахло потом и плохо приготовленной пищей. Я выбрался наружу и осмотрелся. Неподалеку бренчали посудой кашеварившие соседи: милая пара интеллигентного вида. Он — худощавый длинноволосый очкарик, с ним девушка с короткой стрижкой и подслеповатыми глазами. Похоже, свои окуляры она то ли разбила, то ли потеряла. Оба приветственно помахали руками. Я дружелюбно улыбнулся.
— Как вам тут? Нравится? — поинтересовался Шибздик.
— Сойдет, — резюмировал я.
— Если что-то понадобится — обращайтесь. Меня тут каждая собака знает. Где искать, подскажут, — сказал он.
— Договорились.
Шибздик собрался уходить, но потом развернулся и доверительно сообщил:
— Да, кстати, некоторые из ваших соседей слегка не в себе, — он постучал указательным пальцем по виску и продолжил:
— Но опасаться их не стоит. Они вполне безобидные.
— Спасибо за предупреждение, — сдержанно поблагодарил я.
Шибздик кивнул и ушел.
Я знал массу вариантов, как сделать палатку теплой и максимально комфортной, и воспользовался всеми сразу. Внутри стало хорошо. Лично мне — точно.
— Милости прошу к нашему шалашу, — пригласил я Лило. — Добро пожаловать или посторонним вход запрещен.
— И как тебя понимать?
— Да никак. Забирайся.
Девушка отодвинула завесу полога в сторону, опустилась на четвереньки, заползла внутрь, огляделась. Лицо ее было непроницаемым, узнать, о чем она думает, не представлялось возможным.
— Дом, милый дом, — сказал я. — Мальчики налево, девочки направо.
Лило послушно заняла правую половину, влезла в спальный мешок, немного покрутилась и затихла.
— Как тебе — удобно? — покровительственным тоном спросил я.
Все-таки глубоко в нас, мужиках, укоренилась привычка опекать слабый пол, никуда от нее не денешься. Особенно если ты молодой и неженатый.
— Нормально. Бывало и хуже, — отозвалась девушка.
— А лучше?
— Лучше тоже бывало.
Мой живот предательски забурчал. Бутерброды давно переварились, я проголодался.
— Есть будешь?
— Не откажусь.
Я открыл банку тушенки, мы наскоро перекусили. Ела она очень аккуратно, будто провела полжизни в пансионате для благородных девиц. Покончив с едой, я вытер руки о штаны и объявил:
— После вкусного обеда по закону Архимеда полагается поспать.
— Мне не хочется спать, — шепотом сказала девушка.
— Можешь просто лежать с закрытыми глазами. Я не возражаю.
Лило демонстративно хмыкнула, но смолчала. Я прилег рядом, услышал ее ровное тихое дыхание. Спальник скрадывал контуры тела, но я дал волю фантазии, представил все как наяву и плотоядно улыбнулся. Захотелось потрогать, погладить. Рука непроизвольно потянулась...
— Будешь приставать — убью, — процедила сквозь зубы девушка.
— О'кей, — согласился я. — Только это и к тебе относится.
— Не поняла, — приподнялась на локтях девушка.
— Ну, в смысле, если будешь ко мне приставать, я тебя тоже убью, — пояснил я. — Спокойной ночи.
Помедлив, добавил:
— Да, если ты и на самом деле голем, не ешь меня, пока я сплю, пожалуйста. Я невкусный.Глава 8
Разбудило меня деликатное покашливание. Я отдернул полог и увидел очкарика, который таким способом пытался привлечь к себе наше внимание.
— Простите, не помешал? — извиняющимся тоном, будто задолжал мне сто тысяч баксов, спросил он.
Глазки его, гротескно увеличенные благодаря нехилыми линзам, смотрели то ли с тоской, то ли с надеждой. Казалось, будто гигантские зрачки плавают в налитом доверху аквариуме.
"Да он же почти слепой, — подумал я. — Стекла толщиной с палец. Не дай Бог раскокает, замену не найти".
А вслух произнес:
— Да как тебе сказать. Меня, к примеру, ты разбудил, а это не есть хорошо.
— Извините, пожалуйста. Я не подумал, мне казалось... В общем, я это... Ну как его, — стал запинаться очкарик.
Должно быть, его напугала моя недовольная физиономия.
— Ты типа того, короче, — попросил я, изъясняясь примерно в таком же "штиле".
Выбранный курс оказался правильным, парень справился с волнением и сказал:
— Вы, если замерзли, идите к нам, к костру, погреться. Посидим, перекусим, песни попоем.
— Это вы нас в гости приглашаете, — догадался я.
— Вроде того, — закивал очкарик. — Мы же теперь соседи, вот и будем налаживать отношение. Так что, придете?
Причин для отказа я не видел. Торчать нам тут долго, корчить из себя невесть кого абсолютно незачем, так что приглашение было единогласно принято, в смысле одним моим голосом. Что думает по этому поводу попутчица, спрашивать не стал. Начнет кочевряжиться, ей же хуже.
Я вылез из палатки первым, Лило последовала за мной. Сдается, что она так и не спала. Ну да не мои заботы.
Мы подошли к костру, возле которого грелась уже знакомая нам пара и несколько странного вида людей, я бы охарактеризовал их как хиппи: все патлатые, расхристанные, в ужасно не функциональной одежде, с разными фенечками и дурацкими финтифлюшками. Вид у всех параноидально-одухотворенный. Короче, не от мира сего.
Видимо, о них и предупреждал Шибздик.
Неформальная (впрочем, откуда сейчас взяться формальной) молодежь развлекалась. Один, закатив глаза, тихонечко бренчал на гитаре. Две девицы, почти одинаково одетые: в пальто с длинной бахромой, в узких черных трико с гетрами до колен и армейских берцах, подпевали. Мелодия была заунывной, из тех. от которых сводит скулы и хочется спать, но вся компашка, похоже, пребывала в состоянии близком, к экстазу. Впавшие в нирвану хиппи мерно покачивались в такт, издавая время от времени звуки, похожие на гудение перегревшегося трансформатора.
На костре готовилось какое-то варево, пахло оно так вкусно, что я решил закрыть глаза на некоторую невменяемость окружающих.
Увидев нас, гитарист отложил инструмент в сторону и с радушной улыбкой протянул руку.
— Вы новенькие, с Двадцатки, — не то спросил, не то констатировал он.
Я кивнул, пожимая ему руку.
Улыбка на лице исполнителя скучных песен стала еще шире.
— Прошу вас к нашему костру, погреться и вкусить пищи телесной и духовной.
В данный момент первое меня интересовало гораздо больше второго, но на халяву и уксус сладкий. Ради набитого желудка я готов прослушать любую теософскую лекцию. Религиозных сект в подземке развелось больше чем крыс, к ним потихоньку привыкли, разве что станционные священники открыто выражали неудовольствие, но до серьезного выяснения отношений доходило редко.
Понятно, что сейчас нам будут парить мозги, однако столпившаяся возле костра аудитория еще не догадывалась, что их труды пропадут впустую. Если в мою башку что-то когда-то влезло, выбить это из меня нет никакой возможности. Так что отец Варфоломей мог оставаться спокойным за своего заблудшего барана.
После того, как музыка прекратилась, хиппи пришли в себя, завязался разговор. Первым делом меня засыпали градом вопросов. Люди интересовались близкими, родными, друзьями, надеялись разыскать кого-нибудь из них на Двадцатке. Кто выжил, кто погиб.
Чаще всего ответы сводились к короткой фразе "не знаю", но хиппарь с гитарой, которого звали Андреем, выяснил, что его двоюродная сестра обитает на Двадцатке, и очень обрадовался.
— При случае навещу, — сказал он. — Тебя привела к нам сама судьба, Александр.
После того, как меня выжали досуха, компания у костра перешла к вопросам не столько мирским, сколько метафизическим. Тон беседы по-прежнему задавал Андрей, неглупый парень, но порой его заносило.
— Как вы думаете, почему это все произошло? — заговорил он. — Я имею в виду войну, нашу жизнь под землей, чудовищ на поверхности. Почему все так сложилось?
Глаза его зажглись нехорошим блеском.
— Спроси что полегче, парень, — попросил я. — И без того тошно.
— А разве вы никогда не задумывались на эту тему? Разве никогда не спрашивали себя? Неужели вам все равно?
Я разозлился:
— К чему столько вопросов? Я вот задумывался не раз и не два, но разве кому-то в итоге стало легче? Что случилось, то случилось. Изменить что-либо мы не в силах. Скажу больше: даже выводы на будущее нам не сделать. Боюсь, прошлый опыт уже никогда не будет применим. Мы вынуждены прозябать под землей, жить по другим правилам, которые коренным образом отличаются от тех, что были раньше. Мы помним, конечно, десять заповедей, но нам приходится убивать, прелюбодействовать, сотворять себе кумиров, желать жену ближнего своего, предаваться огромному количеству прочих смертных грехов. Мы медленно, но верно приближаемся к раскаленной сковородке. Давай примем это к сведению и не будем забивать башку всякой шелухой.
— Ты затронул тему греха, Александр. Молодец, — неожиданно похвалил Андрей. — Если не возражаешь, я ее продолжу. Человек за все время своего существования успел так изгадить планету, что она в отместку загнала его глубоко в свое чрево, превратила жизнь на поверхности в наказание. Воздалось по делам нашим! Думаешь у тех, кто нажимал красные кнопки на секретных чемоданчиках, были какие-то весомые причины для начала войны? Думаешь, они не представляли, во что это может вылиться? Нет, они не были дураками, эти люди прекрасно знали, что могут превратить земной шарик в выжженную пустыню. Они знали и, тем не менее, устроили апокалипсис. Почему? Ответ один. Ими двигала некая сила, Провидение, если хочешь. Я, конечно, много на себя беру, но рискну назвать эту силу некоей живой субстанцией, душой Земли, например.
— И вы проповедуете поклонение этой субстанции?
— Не совсем. Мы проповедуем поклонение всему живому. И особенно метро. Метро с большой буквы.
— Хочешь сказать, что наше метро живое? — невольно улыбнулся я.
— Да, — с упрямством фанатика кивнул Андрей. — Не смейся, Александр. Метро живое. И более того: является полноценным, самостоятельным, а главное — рукотворным организмом. Оно помнит своего создателя, сохранило к нему теплые чувства, только поэтому смогло приютить человека, когда наверху начался Армагеддон. На поверхности все против нас: жуткие твари, вещества, вызывающие мутацию, отравленны почва и воздух. А здесь мы находимся в относительной безопасности. Метро словно зеленый оазис посреди раскаленной пустыни.
— И за что же нам такая честь?
— Не честь, Александр. Это благодарность Метро демиургам. То немногое что оно в состоянии сделать для нас. Более того, не удивлюсь, если сейчас Метро находится в жесточайшем конфликте со всей планетой, требующей нашего уничтожения. Метро пытается нас защитить. Берет под свое крыло. Конечно, рано или поздно одна из сторон затянувшегося конфликта победит. Я не берусь ставить на победителя. Я лишь надеюсь на то, что Метро удастся замолить наши грехи, и Земля простит нас.
— Твоя теория не лишена привлекательности, но зачем вешать столько собак на человечество? Да, мы не ангелы, но в подавляющем большинстве вполне нормальные, я бы даже сказал, милые особи. Мы любим друг друга, обожаем детей, способны на самопожертвование. Можем прийти на помощь ближнему, совершаем бескорыстные поступки. Возможно, нам не повезло с теми, кто управлял, но почему этот ваш долбанный дух Земли вместо того, чтобы уничтожать все человечество, не грохнул пару-тройку президентов? Глядишь, те, кто пришел бы им на смену, вел бы себя по-другому. Если этот дух и впрямь существует, он производит впечатление тупой и глупой скотины, кровожадного монстра. Я бы на вашем месте не стал бить такому уроду поклоны. А метро... Ну, если оно и впрямь за нас, я не премину сказать ему спасибо. Только я в этом сомневаюсь. Уж извините.
Андрей посмотрел на меня, как на врага родины:
— Вы святотатствуете, Александр.
— Разве? Я православный человек. Вполне себе верующий. Урона своим убеждениям я не нанес.
— Вы пытаетесь нащупать или пробить брешь в нашей вере.
— Ни в коем разе. Как упрямый человек другому упрямому человеку, говорю: уверен на сто процентов, любой спор оставит нас при своем. Предлагаю больше не развивать эту тему и заняться другими, более увлекательными вещами.
— На самом деле вы оба и правы, и нет, — вдруг вмешалась в разговор Лило.
До сих пор она молчала и у меня создалось впечатление, что наш спор ей малоинтересен.
— Занятно, — с чувством превосходства протянул Андрей. — Мысль разовьете?
— Нет, — покачала головой девушка.
— То есть как это — "нет"? — удивился хиппи. В его голосе послышалась неподдельная детская обида, вроде "нет, я так не играю". — Позвольте полюбопытствовать, а почему?
— Просто не хочу, — улыбнулась в ответ Лило. — Не обижайтесь. Вы ведь не обидитесь на девушку.
Андрей озадаченно замолчал.
— Ты это серьезно или шутишь? — прошептал я на ухо Лило.
— Здесь, по-моему, и одного шутника хватает. Не волнуйся, Саня, конкуренцию тебе я составлять не буду, — сказала, как отбрила, она.
— Яство готово, братие и сестры, — объявила тощая и страшная как смертный грех девица, выполнявшая обязанности повара. — Приступим к трапезе.
— Вот это дело, — радостно потер руки я.
Подружка очкарика раздала всем по глиняной плошке, разлила половником суп. Судя по всему, похлебка была вегетарианской, но что именно: какие грибы или корешки пошли в ход, я уточнять не пожелал, иначе мог бы остаться голодным.
Возносить молитвы никто не стал. Хиппи с такой скоростью заработали ложками, что даже обогнали меня, а я всегда славился умением поедать порцию за считанные секунды. Ладно, в большой семье зубами щелкать не принято. Я удвоил темп.
Откуда-то с другого конца платформы к костру подошла наглая и развязная троица: крепкие мужики в телогрейках мышиного цвета, с лицами, не искаженными интеллектом. В воздухе отчетливо запахло неприятностями.
Обстановка наэлектризовалась, появилось скованность, напряжение. Пространство вокруг словно вымерло. Все спешно попрятались в палатки. Разговоры умолкли. Воцарилась тишина. Даже Андрей потерял дар речи. От него явственно исходили флюиды страха.
— Обана! Привет, робята. Никак новички появились, — с улыбочкой, не предвещавшей ничего хорошо, сказал плотный дядька с пудовыми кулаками.
Судя по апломбу, с которым это произносилось, он был главным среди прибывших.
— Да, Пантелей Семеныч, это новенькие, с Двадцатки. Их Шибздик тут поселил, — пригласивший нас к костру очкарик снова стал заикаться.
Главарь снял шапку, под который обнаружились давно не стриженые кудри, смачно плюнул на ладонь и провел ею по голове, укладывая непослушную гриву. Нагло оттер меня от Лило (я его, очевидно, ни капельки не интересовал), полуобнял девушку и с жаром заговорил:
— Давай знакомиться, красава. Меня Пантелеем кличут. А тебя как?
— Для тебя — никак, кобель, — процедила сквозь зубы девушка и скинула с плеча его руку.
Дружки главаря захохотали. Пантелей кисло улыбнулся, сверкнув золотыми фиксами, и с сожалением произнес:
— Вот ты, значит, какая. А я ведь по-хорошему хотел, по-джентельменски.
— На .... пошел, — с непоколебимым спокойствием сказала Лило, отправляя товарища на знаменитое слово из трех букв, не имеющее ничего общего с домом.
Улыбки на лицах троицы исчезли, а хиппи потихоньку стали отступать от костра, рассасываться в станционной полутьме. Все, кто мог — спрятались. Возле костра остались немногие. Самые храбрые или глупые.
— А вот это нехорошо, — покачал головой главарь. — Такое уже не спускается. Ладно, красава, даю тебе еще шанс. Если пойдешь со мной и будешь паинькой, так и быть: я все прощу.
— А если не пойду? — спросила Лило.
— Тогда пеняй на себя. По кругу пустим. Сначала я натешусь, потом мои друзья, а потом друзья моих друзей... И никому не пожалуешься, красава, а попробуешь, так мало того, что разлохматим, еще и убьем. Выбирай, девочка.
— Закончил? — поинтересовалась Лило.
Ее ледяное спокойствие сбило главаря с толку. Он никак не мог сообразить, почему девушка так реагирует на его нешуточные угрозы. Будь Пантелей хоть чуточку умнее, возможно, он бы сумел почувствовать неладное, но пока его хватило лишь на машинальный кивок, который послужил для "жертвы" своеобразным сигналом.
— Вот и чудно, — сказала девушка и всадила ему в глаз алюминиевую ложку.
Пока тот хрипел и захлебывался кровью, Лило успела свалить и второго, ну а с последним уже я подсуетился, взял его на себя. Сначала врезал ему в солнечное сплетение, а потом зажал в стальной захват и с хрустом свернул шею. Все произошло быстро: три секунды — три трупа. Жаль, нет у нас книги рекордов Гиннеса.
Очкарик испуганно ахнул.
— Что вы натворили?! Вас же убьют! Мне даже представить страшно как именно.
— Тебя разве просят представлять? — со злостью сказал я. — Кто они?
— Бандиты, бывшие уголовники. Их вместо того, чтобы в колонии срок мотать, в метро прислали всякими грязными работами заниматься, так что войну вся эта шайка-лейка в полном составе благополучно пережила. Теперь вот в силу вошли, права качают. Администрация с ними сладить не может, так что они творят что хотят. И зря вы их ... Вам живыми отсюда уже не выбраться. Как только об этом узнают другие, с живых шкуры спустят.
— И много их тут?
— Достаточно, — пугливо озираясь сказал очкарик.
— Что поделать, значит, маза такая, — изрек я. — Будем сматывать удочки.
— Куда? — флегматично спросила Лило. — Назад, на Двадцатку?
— Нет, — коротко бросил я. — Возвращаться ни в коем случае нельзя. Это плохая примета.
— Неужели тебе есть дело до каких-то там примет? — удивилась Лило.
— Да, — сказал я.
С помощью очухавшихся хиппи мы затащили трупы в палатку, застегнули полог. Я удовлетворенно отметил, что со стороны ничего не видно. Подумаешь, лежат трое... отдыхают. Лишь бы паника раньше времени не поднялась.
— Ваше счастье, что их дружки в поезде живут, — вздохнул очкарик.
— В люксе, — хмыкнул я, вспомнив слова Шибздика.
— Что вы сказали?
— Да так. Держите язык за зубами. Хотя бы минут пять-десять, — попросил я компанию хиппи. Парни и девицы закивали, но уверенности в том, что у нас будет эта отсрочка, у меня не появилось. Скорее рано, чем поздно они проболтаются, начнется шум, крик, а потом бандиты, когда разберутся, начнут погоню.
Надо спешить.
— Где я могу найти Шибздика? — спросил я, упаковывая рюкзаки.
Хиппи дружно указали нужную сторону.
Схватив Лило за руку, я пошел, нет ... побежал в указанном направлении. От Шибздика мне требовалось только одно, и он, к счастью, смог в этом помочь.
— У тебя есть лодка, обыкновенная надувная резиновая лодка? — спросил я у него.
— У меня нет, но я знаю того, у кого она может быть, — ничуть не удивившись, ответил он.
Резиновая лодка нашлась у Мухи, бородатого типа с красным, как знамя победившего пролетариата, лицом. Он согласился переправить нас на тот конец туннеля после того, как я помахал перед ним заветным пузырьком, за содержимое которого все наркоманы подземки продали бы душу. Это был мой трофей с одного из выходов на поверхность. Держал его на самый крайний случай, берег как зеницу ока. Теперь этот случай настал. Муха не был наркоманом, но он знал цену пузырьку, который вмиг сделал бы его по станционным меркам весьма состоятельным человеком.
— Настоящее? — благоговейно выдохнул он, разглядывая этикетку.
— Да, — подтвердил я. — Только ради Бога, быстрее.
— А что за спешка такая? За нами гонятся?
Я многозначительно промолчал, и Муха не стал углубляться в расспросы.
— Даже на дорожку не присядете? — хмыкнул Шибздик.
— Я бы с удовольствием, да вот незадача: некогда.
Шум на станции пока не поднялся. Похоже, очкарик со товарищи был куда выдержанней, чем казалось. А может, накопившаяся за годы обида на Пантелея дала о себе знать. Нам все это было только на руку. В тот момент я даже не задавался вопросом, как вернусь на Двадцатку. Здесь меня вне всяких сомнений на обратном пути будет ждать горячий прием.
Возле задвижки стучали моторы насосов. Инженер в строительной куртке с капюшоном и белой каске вяло ругался с работягами, перемежая сугубо технические термины трехэтажным матом. Постовые — два парня в буро-зеленых армейских шинелях, должно быть, добытых на каком-то законсервированном на случай войны складе, сидя на корточках, ели из котелков. Их автоматы были прислонены к стене.
— День добрый, — поздоровался я.
— Чего надо? — вытирая рукавом шинели губы, спросил парень постарше.
— Да нам бы дальше, на следующую станцию, — пояснил я.
— Ты как с луны свалился! Проблемы у нас: плывун. Дорога перекрыта, ходу нет. Так что лучше валите отсюда, пока на какие-нибудь работы не припахали.
— Не, мужики, так не пойдет. Нам возвращаться не в кайф. Может, договоримся? — предложил я.
— Ты, добрый молодец, сначала бы нам бумажки показал, все какие есть, а мы уж тогда и подумаем. Может, и договоримся.
— Как скажете. У меня все в порядке, можете не волноваться. Глядите.
Я показал документы, наплел с три короба, что продвигаюсь к самому Генералу, и в итоге уговорил постовых пропустить.
— Смотрите сами. Я предупреждал, — заметил один из постовых.
Ворота открылись. И инженер, и рабочие глядели на нас как на сумасшедших, но говорить ничего не стали.
Я сделал несмелый шаг вперед. В туннеле ощутимо пахло сыростью, гораздо сильнее, чем обычно. Воздух был влажный и почему-то с солоноватым морским привкусом.
— Я иду первым. Вы за мной. Будьте осторожны, — сказал я.Глава 9
Воды сперва было по щиколотку, потом становилось все глубже и глубже. Когда стало понятно, что брода не намечается, мы сели в лодку и поплыли. Веслами греб не доверявший никому из нас Муха. Он резкими толчками посылал надувное суденышко вперед. Лодка, покачиваясь, устремлялась к намеченной цели.
В туннеле было темно, как у негра в желудке. Электрическое освещение отсутствовало напрочь. Я включил ручной фонарик. Луч нащупал сырые стены, отразился от зеркальной поверхности воды.
— Ты вперед свети, человече, — попросил Муха. — Неча на стены направлять, тута фресок нет, одна склизкая гадость.
— Не учи ученого, дед, — посоветовал я.
Муха обиженно засопел:
— Какой я тебе дед?! Мне всего тридцатник с небольшим. Я по всем меркам в самом соку. Это меня борода старит.
— Так сбрей ее, — предложил я, — станешь молодым и красивым. Все девки твои будут.
— Вот еще, мне с бородой удобней. Одного мыла на бритье сколько экономлю, а о том, что бородатому теплей, даже упоминать не хочу. А что касается девок... Да на кой ляд они мне сдались! Один грех от них да расстройство нервов.
— Странные у тебя речи для тридцатилетнего, — проворчал я.
— Обыкновенные. Не у каждого баба под боком, да еще такая ладная, — повел подбородком в сторону попутчицы Муха.
— Ты на чужой каравай хавалку прикрой, — посоветовал я.
Лило смолчала. Сейчас ее интересовала не наша шутливая пикировка с Мухой, а нечто другое. Я копчиком ощутил грядущие неприятности. Поблизости творилось неладное, моя интуиция, и без того обострившаяся после выходов на поверхность, дала о себе знать. Определенно вокруг нас не так спокойно, как кажется.
Что-то тяжелое с плеском шлепнуло по воде, нырнуло, от эпицентра разошлись круги. Это произошло так неожиданно, что Муха испуганно ойкнул, чуть не выронил весло.
— Не надо дрейфить, спокойно, — попросил я. — Если утопишь весло, будешь грести руками. А вода нынче холодная, так что не советую. Гарантированное простудное заболевание.
Всплеск раздался еще ближе, в каких-то трех-четырех метрах.
— Что это? — недоуменно вскинулась девушка.
— Понятия не имею, и иметь не хочу.
— Я бы на твоем месте автомат приготовил, — посоветовал оклемавшийся Муха. — Чета мне это не нравится.
Я повернулся к нему:
— Думаешь, я в восторге?
— Ничего я не думаю, просто говорю, что мне все это не по душе.
— Правильно говоришь, — согласился я. — У меня у самого душа в пятки ушла.
Повисла гнетущая тишина. Как и Мухе, мне все происходящее тоже с каждой секундой нравилось все меньше и меньше. Стало не по себе аж до жути. Я почти уверился в том, что неподалеку плещется какое-то массивное тело, не имеющее ничего общего с человеческим. Что-то липкое потекло у меня по лицу: может, выступивший пот, а может, сочившиеся с потолка капли воды.
Я последовал совету Мухи: взял в руки автомат, снял с предохранителя. Чтобы фонарь не мешал, прикрепил его к лодке. Бледный луч рассеивался во мраке. Темнота будто проглатывала его.
Лило вытащила пистолет. По сравнению с "калашом" он казался игрушечным, но девушку это не смущало.
От нервного напряжения в ушах зашумело, я оглох, перестал нормально воспринимать звуки, ощущал собственную внутреннюю дрожь.
Таинственное существо кружилось рядом, в нескольких шагах от лодки, похоже, не понимая, кто мы и как с нами следует себя вести. Скоро оно разберется, и тогда...
Додумать я не успел. Водная поверхность впереди вздыбилась, будто взорвалась глубинная бомба. Нас окатило брызгами, мигом вымочив до нитки. Я, не успевая сообразить, что это было, нажал на спусковой крючок. Очередь пробороздила воду, вскипевшую мелкими фонтанчиками. Одновременно послышался страшный рев, не уступавший по мощи гулу взлетающего самолета.
— Что смотришь, еще стреляй! — завизжал Муха так, будто его живьем резали.
Голос "лодочника" слился с глухими хлопками от "пээма". Это Лило выпустила всю обойму в неуклонно приближающееся существо.
Тут как на грех закончились патроны в рожке. Пока я вставлял запасной, чудовище не преминуло воспользоваться короткой передышкой. Пасть лязгнула в миллиметре от меня. Я ощутил исходящее от монстра смрадное дыхание и едва не опрокинулся на спину.
Страх заставил меня действовать быстрее, я с щелчком вставил новый рожок и прицелился, но водоплавающая тварь ушла с линии огня, поднырнув под лодкой.
Перевернуть нашу посудину для этой дряни не составило бы большого труда. Но Бог миловал, лодка лишь покачнулась, а чудовище выплыло с другой стороны. Я послал ей несколько пуль вдогонку.
Существо среагировало на наши действия весьма жутким образом. Оно издало тонкий, переходящий в ультразвук писк, сводящий с ума. Я оцепенел от ужаса, машинально надавив пальцем на курок.
Тра-та-та-та... "Калаш" выплюнул последнюю гильзу и затих.
Тварь закружила вокруг лодки, она была ранена, но не собиралась оставлять добычу в покое. Я наблюдал за ней, беззвучно ругаясь.
Настырная попалась сволочь. Понятия не имею, каким ветром ее занесло в туннель (может, с плавуном, а может, от сырости завелась), но лучше бы тут никого не было. И нас в том числе. Ибо дела наши запахли керосином.
Патроны кончились, а эта гидра осталась живее всех живых. Даже "калаш" ее не берет. Верно говорят, нет справедливости в этом мире. Нормальная тварь давно бы сдохла и камнем на дно пошла, а эта как издевается. Тьфу на тебя! Сдохни, пожалуйста, сделай милость.
Осталось единственное средство. Я обнажил длинный и острый как бритва тесак. Славная вещица, я без него и в нужник любого типа не выхожу. Он мне сердце и все остальное греет. Встал, широко раздвинув ноги, чтобы держать равновесие. Даже запел от нервических чувств:
"И когда на море качка, и бушует ураган..."
Да что же такое!
Ш-ш-ш! Что-то зашипело. Я содрогнулся, сообразив, откуда идет звук проколотой шины.
Етитская сила! Лодка покачнулась, стала стремительно сдуваться. Кто-то из нас ее продырявил. Вот непруха! Конечно, в угаре чего только не натворишь, но уж больно обстоятельства складывались нехорошие.
Еще немного, и мы окажемся в воде. Я плаваю немногим лучше, чем топор, а в такой запредельной холодрыге мои шансы на спасение и в мелкоскоп не рассмотришь.
Вот тут-то мне и удалось разглядеть тварь поближе. Она отдаленно походила на тюленя: такая же гладкая, лоснящаяся и противная.
Расстояние между нами было меньше метра. Практически зона досягаемости, только руку протяни. Намерения "тюленя" читались по недружелюбной морде лица. Терять все равно было нечего, а пропадать лучше под аккомпанемент военного оркестра, так что я подпрыгнул как распрямившаяся пружина, в полете обхватил левой рукой водоплавающую тварь за скользкую шею, а правой засадил ей тесак так глубоко, что будь он чуточку длиннее, лезвие вышло бы с другой стороны.
"Тюленю" мои маневры ужасно не понравились. Сначала он попытался избавиться от меня, но я вцепился так крепко, что и краном не отдерешь. Тогда раненая бестия забилась как в конвульсиях. Пока она металась из стороны в сторону, меня раза два крепко приложило об стену. Я понадеялся, что сейчас гадина склеит ласты, но не тут-то было. Подыхать она явно не собиралась, и вопрос, кто из нас раньше предстанет перед Всевышним, оставался открытым.
Боль ее не останавливала, скорее всего, наоборот — подстегивала. Ах, как ей хотелось избавиться от меня, как она старалась!
Началась бешеная болтанка. Туда-сюда, вверх-вниз, вправо-влево. Хуже всего приходилось, когда мы уходили под воду: тварюга могла надолго задерживать дыхание, в этом я ей значительно уступал, легкие мои едва не разрывались от недостатка кислорода. Перед глазами давно плыли разноцветные пузыри. Я действовал на автопилоте.
Теперь понятно, что чувствуют ковбои, когда укрощают необъезженного мустанга. Ощущения, прямо скажем, на любителя. Хотя бравые техасские парни (надеюсь, не все из них пошли на удобрения в родную землю матушку) по сравнению со мной были в более комфортных условиях. Лошади в воду не ныряют, а мой "морской конек" проделывал этот маневр с завидной регулярностью.
Я чудом не потерял сознание и не отцепился.
И вдруг все закончилось — чудовище обмякло и стремительно пошло ко дну. Я с трудом оттолкнулся от враз потяжелевшей туши и в несколько гребков достиг неглубокого участка. Там меня дожидалась мокрая и продрогшая Лило. Я обвел взором поле недавней битвы. Кроме нас двоих никого. Некомплект.
— А где Муха? — спросил я, приплясывая на одной ноге. Вода затекла в уши, сделав меня глухим как тетерев.
— Не знаю, он не выплыл. Боюсь, что утонул, — отозвалась девушка.
Холодная струйка вытекла из ушной раковины, я снова вернулся в мир звуков.
— Муха! — несколько раз прокричала Лило, и лишь эхо было ей ответом.
Я тоже стал надрывать глотку, к несчастью, с аналогичным результатом. Муха как в воду канул. Собственно, так и произошло. То ли его оглушило, и он утоп, то ли тварь смогла зацепить и уволокла за собой. Возможны любые варианты.
Я перекрестился:
— Да, нехорошо получилось. Упокой Господь твою душу. Прости, Муха, за то, что так и не узнал твоего имени, прости за все остальное. Покойся с миром.
— Главное, что мы выжили, — сказала девушка.
— Что верно, то верно. Надо линять отсюда, вдруг эта тварь была не одна.
— Не беспокойся, Саша, других тут нет.
— Твоими бы устами да мед пить. О! — я поднял указательный палец. — От меда я бы, кстати, не отказался. Согреться не помешает. Еще немного, и у меня зуб на зуб не попадет. Плохо только, что меда у нас нет. Предлагаю согреться альтернативным методом.
— Если ты на секс намекаешь, лучше сразу выкинь из башки, — предупредила девушка.
Я притворно возмутился:
— Мадемуазель, за кого вы меня принимаете?! Я имел в виду совершенно безобидный способ превращения кинетической энергии движения в тепловую: небольшой марафонский забег и ничего более. Видите, как все целомудренно и невинно.
— Бег подходит, — резюмировала Лило.
— Тогда чего мы стоим и покрываемся тонкой коркой льда? Давай рванем с низкого старта наперегонки? Ну, типа того: кто последний, тот дурак. Или вонючий носок. На ваш выбор, мадемуазель.
— Рванем, — кивнула Лило и сразу понеслась как лань.
Следом за ней и я. Нагнать девушку мне удалось в три прыжка, дальше я был чуть впереди почти до самого финиша.
Мы бежали по туннелю. Намокшие ботинки противно хлюпали, одежда прилипала. Я подстроил дыхание под ритм движений, ощутил, как разогреваются мышцы, разгоняя тепло по всему телу. Еще немного, и выступит пот. Я быстро потею, видимо, это особенности физиологии моего организма. И не скажу, что слабак. Человек с плохой подготовкой на поверхности быстро загнется, а я все еще копчу воздух.
Во время бега заодно и задумался. Оружие, припасы и документы мы посеяли под водой. Насчет утонувших бумажек я, так и быть, убиваться не стану, а вот остальное представляет большую ценность. Без него под землей не выживешь. Попытаюсь раздобыть на следующей станции жрачку и что-нибудь колющее, а еще лучше стреляющее. Вот только каким способом? Вопрос покруче гамлетовского.
Лило мчалась не отставая. Определенно у этой девицы неплохая подготовка. Половина известных мне мужиков сдохла бы еще метров пятьсот назад, особенно доведись им бежать в мокрой одежде и обуви, а эта — ничего, справляется, разве что щечки порозовели да грудь вздымается чаще обычного. Глядишь, еще и на обгон пойдет.
Лило, должно быть, прочитала мои мысли:
— Прибавим?
— Смерти моей хочешь? — я с трудом растянул неподатливые губы в жалкое подобие улыбки.
— Нет, не очень, — засмеялась девушка и рванула так, будто за ней гналось племя желающих снять скальп индейцев.
Пришлось и мне, чтобы не ударить в грязь лицом, набрать обороты.
Бег — занятие полезное, не поспоришь, но кросс по пересеченной местности, когда приходится скакать сайгаком по скользким шпалам, быстро изматывает. До охранного поста я добрался выжатым, как лимон. Тут нас и тормознули.
Небритые мужички с автоматами наперевес обступили со всех сторон и под конвоем потащили к местной главной шишке. За те две минуты, что я шагал вдоль перрона, у меня сложилось впечатление, что народец тут собрался самый заурядный. Обыватели, как сказали бы в седой древности. Обычный гражданский "пипл", почти не видать бывших боевиков, спецназовцев, курсантов, милиционеров и прочих людей из разнообразных органов. Конвоиры, те вообще вели себя так, что будь у меня желания, я бы в одиночку положил их лицом вниз. Сплошная самодеятельность.
Нас придержали возле дверей.
— Тута обождите, — один из охранников почтительно постучался и, лишь услышав произнесенное с восточной ленцой почти нараспев "входи", зашел внутрь.
Отсутствовал он пару минут, не больше. Я за это время успел изучить окружающую действительность, гадая, во что выльется визит к станционному начальству. Главное, чтобы местный глава был хоть самодуром, но не дураком.
Охранник возник в дверном проеме, махнул рукой:
— Заходите.
Не дожидаясь, когда начнут подталкивать прикладами автоматов, мы вошли.
Обстановочка была нарочито казенной, так выглядела когда-то каптерка любого прапорщика: железная скрипучая кровать, заправленная синим шерстяным одеялом, два табурета, окрашенные в коричневый цвет, обшарпанный, покрытый морилкой письменный стол с тусклой лампой и нехитрой снедью на столешнице: мы оторвали человека от ужина. На стене не то плакат, не то календарь: изображение со временем стерлось, по размазанным разноцветным кляксам было сложно опознать, чем оно было в действительности. На вешалке висели ватник и долгополая солдатская шинель.
Сам хозяин "каптерки" носил армейский китель с всамделишными офицерскими погонами. Звездочек было по одной на каждый. "Майор", — сообразил я. Род войск, к которому он когда-то принадлежал, определить не представлялось возможным. Все нашивки и шевроны были спороты.
Выглядел дядька представительно, матерый человечище с квадратной челюстью и хмурыми сросшимися бровями толщиной с указательный палец. Было в его облике что-то восточное, поэтому я не удивился, когда услышал, что мужики называли его Ашотом Амаяковичем. Брови главы сложились в одну прямую линии, он грозно зыркнул на нас и утробным голосом вопросил:
— Кто такие?
Я представился, сказал, что с Двадцатки, сопровождаю девушку до Центральной.
— Почему без документов? — похоже, этот вопрос интересовал Ашота Амаяковича больше всего.
Я как мог объяснил. Рассказал о плывуне, о стычке с уголовниками, поспешных сборах и бегстве с использованием плавательного средства типа "надувная резиновая лодка", поведал о схватке с водяным монстром.
— Про плывун знаю, нас предупреждали, — кивнул Ашот Амаякович. — Про то, какую власть у соседей имеет всякая уголовная шушера, тоже немало наслышан. Распустились, понимаешь, совсем распоясались. Они и к нам подкатывались, порядки свои установить пытались. Правда, ничего у них не вышло. Так что в конфликт ваш с ними я поверю. Вполне реальная история. А вот о чудище том, как мне кажется, ты заливаешь. Я прав?
— Не правы! Александр правду говорит, — вступилась за меня Лило. — На нас действительно напало какое-то существо. Оно утопило лодку и все наше снаряжение. Саша с ним едва справился.
— Позвольте узнать, каким способом? — усмехнулся майор.
— Он его кинжалом убил, — пояснила девушка.
Ашот Амаякович раскатисто засмеялся:
— Пули, значит, не брали, а наш герой его как джигит ножичком... Чик.
— Не вижу ничего смешного, — насупилась Лило. — Саше с большим трудом удалось его убить.
Я же оттого, что напарница уже несколько раз назвала меня Сашей, сомлел и дальнейшие объяснения уже не слышал, а зря.
Закончилось дело тем, чем должно было закончиться. Нас сунули в изолятор, разделенный символической перегородкой на женскую и мужскую половину. Не помогло даже неоднократное упоминание всуе Генерала.
— Я ему потом позвоню. Если время будет, — отмахнулся майор. — Вы в холодке посидите, а мы пока думать будем, как с вами поступить.
— Не уверен, что Генералу это понравится, — заметил я. — Вы нарушаете его приказ. Это произвол. Неприятностей не боитесь?
— Генерал далеко, мы близко, — захохотал майор. — Как решим, так и будет.
— Не хотите Генерала беспокоить? Понятно. Все же я бы на вашем месте звякнул хотя бы на Двадцатку. Меня пробьете и спутницу мою. Вам же спокойней будет.
— Время нынче вечернее. Пускай твои начальнички отоспятся. Да и вы тут покемарьте. Под замком оно куда надежней, — подвел итоги местный глава и удалился.
Караульная служба была здесь налажена из рук вон плохо. Непорядок. Не было даже часового возле изолятора. Приходи, кто хочет, делай, что в голову влезет. Это, правда, только с той стороны. Внутри изолятор напоминал каменный мешок, выбраться из которого не два пальца об асфальт.
Но все равно не представляю, как этому Ашоту удалось отбиться от урок с соседней станции. По логике вещей, они в два счета установили бы тут свои порядки. Мразь что ржавчина, если началась, уже не остановишь.
О тех, кто содержится в изоляторе, проявляли заботу: имелись и койка, и жестяное ведро в качестве удобств, правда, пользоваться последним я долго не мог. Мешало присутствие девушки. Как я уже упоминал ранее: перегородка между нами была чисто символической, ткни пальцем — развалится. Совершать вполне интимные вещи в ее фактическом присутствии мне не хотелось. Пришлось терпеть, а это занятие не из приятных.
Догадавших о моих муках, девушка посоветовала:
— Перестань издеваться над собой, Саша. Поверь мне, я ничего нового для себя не открою. Ты, впрочем, тоже. Что естественно, то не безобразно.
— Хорошо, — кивнул я и добавил голосом Птицы Говоруна:
— Держаться нету больше сил. Только ты закрой глаза, пожалуйста, а еще лучше отвернись.
— Чего стесняешься? Тут и без того темно, — хихикнула девушка.
— Тем не менее, сделай так, как тебя просят. Откуда я знаю, может, ты в темноте видишь как кошка.
— Сдалось тебе мое зрение, — обиделась она.
— Пожалуйста! — попросил я. — Это волшебное слово. Оно обязано на тебя подействовать.
— Я не верю в магию.
— Делай что хочешь, только отвернись.
— Ну ладно. Хочешь я еще и уши закрою?
— Само собой.
Я ускоренно удовлетворял физиологические потребности. Преодолеть натянутость позволял начавшийся между нами разговор.
Вот и все. Я застегнул молнию на брюках, с наслаждением произнес сакральное:
— Кузьмич, ссука!
— Какой Кузьмич? — не поняла Лило, но я отмахнулся:
— Не забивай себе голову. Лучше расскажи мне, кто ты есть на самом деле.
— А тебе это интересно? — грустно спросила девушка.
Жаль, мне не видно ее глаз, иногда они могут рассказать намного больше, чем хотелось бы их обладателю.
— Очень интересно, — подтвердил я. — Посуди сама: мы живем под землей, выбираемся наверх раз в две недели, в темпе хватаем, что под руки попадется, и назад, в катакомбы. Одна половина — доходяги, другая — помогает этим доходягам выжить. Каждый приписан к какой-либо из станций, таскает с собой документы, жрет казенное довольствие, глотает витамины и прочую медицинскую мерзопакость. Морды у нас бледные как поганки, без очков на поверхности всем труба. Всякая расплодившаяся тварь норовит надрать нам задницу, зачастую небезуспешно. И тут появляешься ты, личико у тебя холеное, сразу видно, загорелое. Тело как у манекенщицы. Лепота, одним словом. У мужиков слюнки при виде тебя текут, как у собаки Павлова, и неудивительно: посмотри на наших женщин. Они не такие, в подметки тебе не годятся, даже те, которые сидят в заведениях с красным фонарем, а им по долгу службы положено хоть какой-то марафет наводить. Есть еще пара моментиков: стреляешь круче снайпера, тачку водишь лучше Шумахера, дерешься словно Брюс Ли. А сколько твоих талантов еще скрыто от моих глаз? Документов у тебя нет, имени своего не называешь, к какой станции приписана не говоришь. Сплошные загадки. Узнав о твоем появлении, генерал срочно требует, чтобы мы доставили тебя к нему.
— И к чему ты все это мне говоришь? — спросила невидимая Лило.
— Неужели непонятно? — удивился я. — Ты очень странная. Не похоже, чтобы тебе приходилось жить под землей. Уж можешь мне поверить, я нутром чую. Ты не такая как мы. Не знаю, откуда ты взялась и кем являешься на самом деле, но ты другая. Это так?
— Допустим, — задумчиво произнесла Лило. — Хорошо, я действительно не такая как все. Это что-то меняет между нами?
— Между нами? — повторил я. — Нет, ничего не меняет. Я обязан доставить тебя на Центральную, и доставлю любой ценой.
— Тогда заткнись и не мешай мне спать, — резко сказала она.
Удивительно, ее отпор так на меня подействовал, что я и впрямь не смог больше произнести ни слова, вплоть до наступления сна.Глава 10
Не люблю сны, какими бы хорошими они ни были. После пробуждения чувствуешь себя так, словно всю ночь без продыху решал логические задачи. Голова потом квадратная, туго соображающая, и умные мысли так и норовят обойти ее стороной.
Хуже всего, когда снятся те, кого уже нет, особенно если это люди, с которыми было связано много хорошего: близкие, друзья, мимолетные знакомые, вызвавшие сиюминутную, но все же приязнь. Они говорят со мной, будто живые. Я слышу их голоса: веселые или грустные, добрые или не очень, в зависимости от обстоятельств, от того, что связывало нас в жизни. Редкие встречи обходятся без чувства вины: с кем-то не договорил, кого-то не долюбил, ненароком обидел. Я прошу прощения, спрашиваю, как оно там, и обычно ничего не слышу в ответ. Мертвые не хотят делиться с нами тайнами.
Не верится, что никогда не увижусь с ними наяву, разве что на том свете, где постепенно собирается замечательная во всех отношениях компания. Становится так грустно, что иногда не хочется просыпаться. Но пробуждение неизбежно, оно всегда вырывает меня из мира грез. Я открываю глаза, делаю судорожный вздох и вновь оказываюсь в реальности, к которой привык и которую ненавижу всей душой. Можно привыкнуть ко всему, но никто не обязывал нас любить дерьмо, в которое человечество вляпалось по своей воле.
Впрочем, нельзя исключать вероятность, что в чем-то тот хиппи-философ прав. Кто-то или что-то жестоко обходится с нами, сводя, таким образом, давние счеты. Все это, однако, из области предположений. Вряд ли существует на свете тот, кто может подтвердить или опровергнуть гипотезу Андрея. Не все ли равно? Любой расклад ни на йоту не улучшит условия нашей жизни. Мы прозябаем под землей. Вымираем или постепенно мутируем в хомо метрополитенуса. Здесь, в туннелях, мы найдем свой конец, если наверху не будет благоприятных перемен. А если они и наступят, интуиция подсказывает, что мало кто из нас доживет до этого славного мига.
В снах я вижу прошлое (оно почему-то рисуется мне в светлых пастельных тонах) и настоящее (темное и страшное). И почему-то не вижу будущего. Наверное, его просто нет. Оно не существует.
Сегодня мне ничего не привиделось, просто мрак, чернота, в которую я провалился как в бездонный омут. Вынырнул оттуда уже посвежевшим. Вот что значит — дрыхнул без задних ног.
Разбудили меня без особых церемоний. Сначала лязгнул замок, потом вошли двое, по всем признакам, тертые калачи, много повидавшие и еще больше умеющие. Такие в огне не горят и в воде не тонут.
— Гена, — протянул руку стриженный под ноль парень, обладатель сломанного боксерского носа, жесткого как наждак взгляда и широких плеч.
Я ощутил, как его кисть прессует мои пальцы. Силушка у Гены была не хуже, чем у былинного богатыря.
— Слава, — поздоровался второй гость. Он был чуточку пожиже напарника, но вполне мог сделать из меня фарш, если б захотел. — Будем знакомы.
Он тоже вознамерился сделать из моей ладони блин, сдавив ее медвежьей лапы.
— Саня, — назвался я. — Рад знакомству.
Гости присели, зажав меня с двух сторон. Они нависали надо мной как две скалы. Я чувствовал себя утлым суденышком, норовившим проскочить между Сциллой и Харибдой.
— Слышь, Саня, ты извини, что так вышло. Ашот Амаякович мужик в целом правильный, порядок на станции блюдет. Документов при вас нет, кто вы и откуда взялись на самом деле, не разберешь. Может, казачки какие засланные от соседей. У них там свои законы, зоновские, а у нас тут типа демократия, — заговорил Гена. — Вот он и подстраховался.
— Да ничего, мужики, я не в обиде. Соображаю, что к чему, — кивнул я, не до конца понимая, чем вызван интерес к моей довольно скромной персоне.
Извиняться у нас обычно не принято, тем более, когда речь заходит об официальных властях, а майор, заславший нас в изолятор, как ни крути — глава администрации, то есть первый человек на станции. Во всяком случае, так принято считать. Если насчет меня и Лило с Центральной пришли какие-то цэ-у, никто бы не стал стелиться перед нами ковриком. Выпнули бы в туннель, помахали на прощанье ручкой, и все дела. А тут с утра пораньше явилась целая делегация, и хоть имена у парней вполне себе заурядные, чувствую я, что гости у меня не из последних. Уж больно независимо держатся, могут и права покачать, и по морде съездить с одинаковым усердием. Из таких обычно и формируют поисковые караваны. Предположение подтвердилось почти сразу.
— Тебе наверху бывать приходилось? — не стал ходить вокруг да около Слава.
— Скрывать не стану, приходилось, и не раз, — подтвердил я.
— То есть мы в тебе не ошиблись, и ты из поисковиков.
— А что, это у меня на лбу написано? — попытался отшутиться я, но Слава принял меня всерьез.
Он кивнул:
— Написано. Сам понимаешь, рыбак рыбака... У тебя часики-то какие? — Слава рассмотрел циферблат моего хронометра и понимающе хмыкнул: — То-то и оно. Правильные у тебя часики, наши. А ты еще спрашиваешь. У самого такие, — Он с гордостью продемонстрировал свои. — О том, что ты один из нас, мы узнали, когда из каравана вернулись. Сразу не навестили, уж извини — раны зализывали, зато сегодня с утречка и нагрянули.
— И чем же я обязан вашему визиту? — удивился я. — Будь я хоть трижды поисковиком, корпоративного братства у нас, насколько мне известно, не существует. Все мы сами по себе, в отдельных котлах варимся, одну ложку по кругу не пускаем. Дружим в пределах каравана, брататься на другие станции не ходим.
— Все верно, Саня, но у нас тут серьезная заварушка случилась, — горестно вздохнул Слава.
Набрав воздуха побольше, он продолжил:
— В общем, были мы вчера наверху, и пощипали нас там изрядно. Давненько, я тебе скажу, такого с нами не случалось, а я в поисковых партиях не первый год. Чудом на базу ушли.
— А что случилось? — вяло поинтересовался я.
Чужие проблемы пока меня не касались, хватало и своих, причем с избытком.
Слава хоть и понял, что если я не зеваю, то скорее из вежливости, тем не менее, продолжил рассказ:
— Представляешь, угораздило нас аккурат на гнездо гарпий нарваться. Те нас тут же срисовали, и началось... Сам понимаешь, они такой трамтарарам подняли, что твари со всего города, наверное, приперлись. Атас был полный. Еле-еле вырвались, но с жуткими потерями, почти половина ребят полегла. Теперь у нас недоштат такой, что чисто конкретный ахтунг. С новобранцами всегда было туго, ссыт народ в наши ряды записываться. Так что появление на станции опытного поисковика это прям как выигрыш в лотерее, манна небесная.
— Невелико счастье, — ухмыльнулся я.
Слава хлопнул меня по плечу, да так, что едва не устроил мне закрытый перелом:
— Не скажи, Саня, не скажи. Вовремя ты у нас появился, будто нарочно подгадал. Мы с ребятами замучились дырки в расписании латать, а тут такой подарочек. — Он хохотнул. — Не знаю, каким лешим тебя сюда занесло, и знать не хочу. Я с деловым предложением обращаюсь: иди в наш караван. Пайку положим царскую, девок будешь трахать самых лучших, на время карантина никаких тебе работ все две недели. Будешь как сыр в масле кататься. Ну, как тебе предложение? — Он выразительно посмотрел на меня, будто заранее знал мой ответ.
Я замялся:
— Ребята, предложение, конечно, ваше заманчивое, но не все так просто. Меня ж, вроде, по поручению направили. Я должен на Центральную девушку, что со мной сейчас заперта, доставить. Иначе проблем будет столько, что мало не покажется. А вот на обратном пути, так и быть, покумекаю. Меня на Двадцатке ничего вроде не держит, да и не держало никогда.
— Подожди, так ты с Двадцатки, что ли? — вдруг насупился Гена.
— Ну да, — кивнул я. — А вам что, не говорили?
Гена отрицательно мотнул головой:
— Ни словечка. Знаешь, Саня, это в корне меняет дело. У нас к парням с Двадцатки старые счеты. Они нас не так давно в хороший оборот взяли, когда мы по ошибке на их территорию попастись приехали. Перестрелка была, как в гангстерском боевике. Я сам едва пулю не словил, спасибо корешу, — он взглянул на напарника, — вытащил из заварушки. Ясен перец, такое не забывается никогда и еще дольше. Я вашим глотки грызть готов хотя бы за то, что они Петруху Мосольцева тогда завалили. Может, ты, Саня, из тех парней, что тогда по нам из "калашей" садил?
— Все возможно, Гена, — не стал отпираться я. — Расклад рядовой: вы занимались браконьерством, мы вас осадили. Нормальная штатная ситуация.
— Штатная?! — вспыхнул собеседник. — Ваши палить начали без всякого предупреждения. Сразу огонь на поражение открыли. Меня после этого такая злость взяла, веришь: хотел к вам пробраться и всю Двадцатку гранатами закидать.
— Ты псих, Гена? — тихо спросил я.
— Что?! — глаза поисковика налились бешенством. — Встань, падла!
— Я тебе не падла, — спокойно сказал я, но, на всякий случай, поднялся. — Выбирай выражения.
Мы встали напротив друг друга.
— Повтори, что ты сказал, — потребовал он.
— Я думаю, что ты перенервничал. Успокойся, переведи дух, — попросил я.
Связываться с человеком, находящемся в невменяемом состоянии, опасно. К тому же его в любой момент мог присоединиться напарник. Не было никаких сомнений, чью сторону займет Вячеслав в разгорающемся конфликте. Вдвоем они сделают из меня отбивную, даже не вспотев.
Похоже, и Слава дал волю эмоциям. Его кулак едва не свернул мне челюсть на сторону. Голова мотнулась, в ушах зазвенело. Я сплюнул сгусток крови на пол:
— Ну, спасибо тебе, Гена, — и, отскочив, хорошенько врезал ногой ему в солнечное сплетение.
Будь у поисковика хоть супернакачанный пресс Шварценеггера, ему все равно не удалось бы смягчить последствия. Гена хекнул и сложился пополам. Его вырвало желчью.
— Ах ты, гад! — не удержался второй, но я уловил нужный момент и угостил Славу встречным, который угодил прямиком в не раз и не два сломанный нос.
Поисковик хрюкнул и свалился рядом с напарником. Вот уж не ожидал от себя такой прыти. Обычно я добрый и пушистый, если против шерсти не гладят. А тут прямо как озверином обожрался. Если такая пьянка пойдет и дальше, выведу из строя все уцелевшие караваны станции.
Так себе перспективы. Мне же еще возвращаться надо. Здесь не грохнут, так на следующей приголубят. Дружки убитых уголовников почти наверняка озаботятся приготовить алаверды.
Сделав эти, в сущности, элементарные выводы, я решил не доставлять недоброжелателям удовольствия поквитаться со мной и попытался удрать из изолятора, благо дверь оставалась открытой.
Вытащу Лило и бочком-бочком в сторону туннеля, там, глядишь, что-нибудь и придумаем. Не мытьем, так катаньем преодолеем посты, добежим до соседей. Может, они более адекватные.
Но судьба, как это часто бывает, посмеялась над моими планами. В изолятор ввалилась куча вооруженных до зубов людей, они быстро оценили ситуацию и, догадавшись, с какой такой стати на полу валяются двое поисковиков, приняли необходимые меры.
Чтобы отправить меня на боковую, понадобилось всего лишь почти неуловимое движение прикладом. Все, что я успел увидеть перед тем, как провалился в абсолютную темноту — разъяренные лица аборигенов. Большой популярностью мне здесь теперь не пользоваться. Это факт. Самый фактический из мне известных.
Сколько я провалялся без сознания, сказать сложно. Не догадался перед тем, как закатить глазки, хотя бы мельком посмотреть на циферблат. Старею, наверное.
А очнулся оттого, что беззубая толстуха, убиравшая в изоляторе, окатила меня ведром холодной как сердце Снежной Королевы, воды. Будь эта мегера в одиночестве, я бы быстро объяснил ей, что и почем, но она явилась в компании сразу двух дуболомов, тупых вроде сибирского валенка, но очень и очень сильных.
— Хорош валяться, браток, — попросил один из них. — Видишь, женщина пришла: подметет тут, полы помоет. Уважь чужой труд, браток.
— Да без проблем, — сказал я поднявшись. — Могу даже выйти.
Башка гудела как церковный колокол. Глаза так и норовили собраться в кучу. Но не тошнило, так что есть надежда, что до сотрясения мозга не дошло. Ну, хоть какие-то положительные моменты на сегодня. Куча минусов в итоге даст хоть слабенький, но все же плюсик.
— Выйти?! — усмехнулся все тот же дуболом. — Ну ты ваще, даешь!
Его напарник пока помалкивал, судя по виду его могли и не обучать человеческой речи. Зачем говорить с такими-то кулаками!
— Ага, выйти, воздухом свободы подышать, — пояснил я.
— Ниче, скоро надышишься, — заверили меня. — У нас ваньку валять не принято.
— Я есть хочу: у меня с утра маковой росинки во рту не было, — предупредил я.
— Здесь закон простой: кто не работает, тот не ест. Ты, браток, еще пальцем о палец не ударил, а о жратве спрашиваешь. Нехорошо это.
— Разве? Голодом морить — вот что нехорошо, — заметил я.
— Не боись, будет тебе хавчик. Мы, собственно, за тем и пришли. Пошли с нами, пайку будешь свою зарабатывать.
— Это типа общественных работ, что ли? — догадался я.
— Вроде того. Ты мужик не слабый, так что горбом поработаешь. Помахаешь киркой маненько, зато потом будешь хавать с полным на то основанием. Когда еда заслужена, она в два раза вкусней кажется.
— Э, мы так не договаривались, — произнес я. — Нашли дешевую рабочую силу! Мне вообще-то на Центральную надо, и чем быстрее, тем лучше, а я и без того у вас застрял. Может, ну их, к такой-то матери, эти работы?
— Ты не рассуждай, давай, топай, — рыкнул разговорчивый дуболом.
— А как же... — я оглянулся в сторону женской половины.
Дуболомы хмыкнули.
— За девку не переживай, ей тоже применение найдется.
— О'кей, парни, — вздохнул я. — Только предупреждаю заранее: яйца берегите. Без них плохо будет.
— Ты бы о своих лучше заботился. Есть у нас двое, которые с удовольствием тебе их отрежут, — сказал дуболом, намекая на Гену со Славой.
С десяток работяг согнали к небольшому ответвлению основного туннеля. Мужики были невыспавшиеся, злые. Громко матерились, насылая проклятия на начальство, жадно докуривали чинарики или украшали плевками стены.
— Привет стахановцам! — поприветствовал я собравшийся трудовой люд.
Внимания на меня не обратили. Не хотят, и не надо. Чай, не красна девица, не расплачусь.
Я сообразил, что народ тут подобрался сплошь и рядом из провинившихся обитателей станции. Штрафники. Видимо, Ашот Амаякович верил в исправительную силу труда, хотя подавляющее большинство морально "горбатых" исправят разве что могила да лопата по хребтине. О последнем способе я упомянул неспроста, ибо трудовое перевоспитание началось с раздачи шанцевого инструмента. Штрафникам выдали кирки и совковые лопаты, а меня, как самого представительного и крепкого, поставили в пару с лопоухим и не сильно хлипким мужиком таскать носилки.
Был ли тут какой-то инженерный замысел, или начальство всего лишь хотело направить энергию штрафников в мирное русло, но вкалывать нам пришлось и впрямь ударными темпами. Я попытался филонить (кому охота забесплатно надрываться?), но быстро получил чувствительный укол штык-ножом примкнутым к автомату. Охранники глаз с нас не спускали, расслабляться не позволяли, и, кажется, нам предстояло работать "отсюда и навсегда".
Похоже, я мог застрять тут до конца моих дней.Глава 11
Жаль, что работа не волк, и в лес не убежит, а то б и в самом деле послал бы ее куда подальше. Часа за три утомительной пахоты я так навкалывался, что с трудом волочил ноги. Тяжеленные носилки оттягивали руки, дико болела спина, голова начинала кружиться.
В этот момент охранники объявили перекур и раздали по банке тушенки на троих.
— Жрите, братцы кролики, и отдыхайте. Через сорок минут продолжим.
Работяги увлеченно заскребли ложками, передавали банки по кругу. Я был последним в нашей троице и не удивился, когда обнаружил, что мои товарищи по несчастью практически ничего мне не оставили. Похоже, здесь каждый сам за себя.
— Благодарю за щедрое угощение, — с укоризной произнес я, но меня не слушали.
Никому моя личность не была интересна. Я даже удивился. Обычно новый человек всегда окружен повышенным вниманием на любой станции. Все норовят расспросить, узнать новости, сплетни, может, услышать что о потерявшихся родственниках. Но аборигенам было не до меня. То ли народ подобрался равнодушный, то ли других забот хватало. Никто даже не поинтересовался, как меня зовут. Ладно, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Кроме того, не больно и хочется разговоры разговаривать. Устал так, что язык на плече.
Мужики устроились кто где, закурили. Я сел на перевернутое вверх дном ведро, прислушался к начавшемуся разговору.
Темы были обычными, бытовыми. Все дружно обругали главу администрации, перечислили перенесенные по его милости обиды, добрались до начальничков рангом поменьше и перемыли им кости. По всему выходило, что на станции дурак сидит на дураке и дураком погоняет. Потом русло беседы перекинулось на женщин. Дружнее всего обсуждалась какая-то Зинка, у которой было за что подержаться (титьки — во! корма — вот такая!), но она, курва, блюла себя и лапать никому не позволяла. Мужиков это и оскорбляло, и одновременно приводило в восторг.
А затем как-то само собой в ход пошли разного рода байки, страшилки, за истинность которых никто не мог положиться, но, тем не менее, рассказывали их с таким придыханием, будто это и есть самая взаправдашняя быль.
— Много под землей странного, загадочного, — говорил, прищурив левый глаз, Егорыч — мужичонка в заломленном на бок черном, испачканном в саже треухе. — Вроде, не первый годок мы тут, пообжились уже, пообтерлись, но половины всех тайн так и не разузнали. Взять, к примеру, Путевого Обходчика. Мне знакомый с Двенадцатки баял, что видели они у себя на станции призрак в виде престранного человека в старинной форме железнодорожника. Ходит он по туннелям, молоточком постукивает, с фонарем рельсы осматривает и все матом ругается. Дескать, довели метро до совершеннейшего безобразия. Работать никто не хочет, порядок не наводит. "Сталина, — грит, — на вас нет! Уж он бы вам показал" И все к тому выходит, что родом этот фрукт еще из времен начала советской власти, чуть ли не с первых пятилеток. Пытались разговорить его, а он на вопросы не отвечает, знай бубнит под нос свое что-то.
— А еще говорят, что Обходчик этот иной раз и помочь может, — вступил в беседу мой напарник, тип, с которым мы таскали носилки.
— Это как? — заинтересовался Егорыч.
— Я, конечно, за всю правду поручиться не могу, но ежели кто-то Обходчику по какой-то необъяснимой причине приглянется, так он может любимца своего из затруднительного положения выручить. Слышал, что одного солдата, которого чуть было не засыпало в туннеле аккурат после бомбежки, Обходчик этот тайными путями на станцию к людям вывел.
— И плату никакую не потребовал?
— Не-а, ничего не попросил. Да и что с солдата возьмешь-то?!
— Брешут, скорей всего, — решил Егорыч. — Вся эта потусторонняя братия на нас с вами ноль внимания, фунт презрения. Мы для них тля. Плюнуть и растереть. Зачем им с нами вошкаться?
— Мало ли, — неопределенно пожал плечами мой напарник. — Тем не менее, о спасенном солдате многие болтают. Я не раз и не два слышал.
— Не раз и не два! — передразнил Егорыч. — Один дурак сказал, второй подхватил, и понеслось.
— За что купил, за то и продаю, — напарник заткнулся и больше в разговор не встревал.
От рассказа Егорыча у меня почему-то мороз пошел по коже. Ужас как не люблю всякую потустороннюю нечисть. Тем более, мне и самому было что вспомнить. Загадочная история случилась со мной еще в первый год пребывания под землей. Я был тогда по всем меркам сопляком, в поисковые партии меня не снаряжали, но определенным доверием я пользовался: во всяком случае, охранять второстепенные посты уже ставили. Сейчас смешно вспоминать, но тогда меня аж распирало от важности. Я был самым младшим в наряде, ровесники о такой чести не могли и мечтать.
Выпало как-то мне сторожить склад стройматериалов. Стоял я на часах, вместо автомата дали мне резиновую милицейскую дубинку. "Демократизатор" называется. Типа, лупи по башке всем, кто не нравится. Упрашивал я тогда начальство, чтоб хоть пистолет выдали, пользоваться им умел, ничего в этом особо выдающегося не было, но над просьбой моей лишь посмеялись. Дубинки, отвечают, достаточно. Зачем мальцу огнестрельное оружие? Опасно. Раз в году и палка стреляет.
Предполагалось, что для меня главное своевременно кликнуть подмогу, а уж минуту-другую с этой дубинкой я продержусь. Да и не пользовался склад повышенным вниманием у всякого ворья, тем более что основную их породу давно повывели, а редкие "крысы" постепенно вымирали как вид. Под землей ты как на ладони: всем виден. А это хорошо, и плохо.
Освещался пост одинокой лампочкой, горела она возле входа. Обойдешь склад вокруг, осмотришь, все ли в порядке, и рысью назад, на огонек. Что с пацана возьмешь? Страшно было.
Оставалось мне до конца смены полчаса, может, минут двадцать пять. И тут вдруг лампа замигала и погасла. И остался я один-одинешенек в абсолютной мгле. То ли коротнуло что-то, то ли генератор автономный накрылся. Сейчас уже и не помню.
Когда вокруг темнота, вечно мерещится всякая дрянь. Невозможно отделить реальность от того, что на деле творится лишь в твоих фантазиях.
Хоть и были у меня спички, но зажечь костер я не решился. Мало ли спалю все, пожар устрою. Мне тогда головы не сносить. Уроют, на возраст не посмотрят. С меня спрос как со взрослого был.
Стою я сам не свой. Душа в пятки забилась, сердце колотится, вот-вот из груди выпрыгнет. Надо же, именно в мое дежурство такая оказия произошла! Нет бы сменщику моему подфартило — Кольке Смирницкому. И только подумал о нем, как глядь — легок на помине. Выступает прям из самой темноты фигура и прямо ко мне. Это я потом его узнал, а сначала-то испугался.
— Стой, — говорю. — Кто идет?
А самому страшно до ужаса. Не приведи Господь, мерзость какая сейчас из темноты выпрыгнет на меня. У страха глаза велики, чего только не напридумываешь. А уж когда наслушаешься, как поисковики рассказывают о кошмарах, что наверху творятся, так фантазия одну картинку мерзопакостней другой подкидывает. А от этого еще сильней пугаешься. Накрутишь себя вплоть до обморока или намокания штанишек. Но нет, на сей раз я удержался, тем более что из темноты мне спокойненько так отвечают:
— Вот даешь, Лось. Не узнал, что ли? Это ж я, сменщик твой, Коля.
Ох, как я обрадовался. Все ж вдвоем куда веселей, чем одному.
— Иди, Коляныч, сюда. Только осторожно.
Подошел ко мне Колька, рядышком встал, а меня от такого соседства вдруг пробирать начало, чем-то ледяным. Кровь почему-то застыла, а на лбу испарина выступила. Ничего понять не могу.
— Чего случилось, Колян? — спрашиваю. — Куда свет пропал?
А он вроде как рукой машет. Дескать, пустяки. Мало ли что в жизни бывает? И потом замогильным голосом говорит:
— Вот что, Саша, я ведь твоих мать и отца видел. Привет они тебе передать просили.
Я аж обалдел:
— Ты что, белены объелся? Они ж преставились во время войны. Ты что такое городишь?!
— Ничего я тебе не горожу. Видел я их, просьбу передал, а сейчас пока. Ухожу. Прощай, Саня!
И исчез. Как сквозь землю провалился. Волосы у меня на загривке от таких чудес сами по себе дыбом встали. Даже перекрестился.
А потом свет загорелся, видать, починили его, пришел сменщик, как и положено, вовремя, но только другой, не Смирницкий.
— Где он? — удивляюсь.
— Не жди, Саша, не будет его.
Оказывается, Коляна моего еще часа два назад кто-то ножичком пырнул и на тот свет отправил. Хватало у него недоброжелателей из-за дурного характера. Вот и выходит, что общался я в тот день не с кем-то иным, а с натуральным призраком. Однако историю эту никому и никогда не рассказывал. Знал, что не поверят. Да я порой и сам себе не верю, хотя знаю наверняка, что в тот день не спал ни капельки, и ничего мне присниться не могло. Видимо, и впрямь соскучились по мне родители, весточку прислали, пусть и не столь обычным образом. Потом специально просил священника, чтобы молебен в их честь отслужил.
Вот после этого случая с Коляном я ко всякого рода мистике отношусь с настороженностью, любопытством и ... страхом. Много на свете есть загадок, отгадать которые нам не под силу. Но и вранья тоже предостаточно.
А про Путевого Обходчика я слышал еще до войны. Есть куча всяких городских легенд, пацаны их обычно друг дружке по секрету пересказывают. Черная-черная рука, гроб на колесиках, да всякой всячины полно. Неистощим народ на выдумку, хотя в выдумке той не все неправдой бывает. Я раньше в это не верил, но с годами скепсис подрастерял. Мир куда сложней, чем кажется некоторым материалистам. Надо лишь научиться зерна от плевел отделять, тогда многое перед тобой в необычном свете откроется.
Кроме того, есть у меня и другие не менее интересные знания, связанные с детством: довелось мне и дружкам моим в далекие славные денечки, когда человечество еще не мыкалось под землей, а смело выходило из метро на поверхность, встретиться с удивительным, потрясающее всякое воображение явлением. Мы тогда еще не слышали мудреного иностранного термина "аномалия", но сейчас, когда мой словарный запас ощутимо расширился, я могу сказать с твердой уверенностью, что да, мы столкнулись с самой настоящей аномалией. И была она ...
— Чего расселся? Работай давай? — грубый голос выдернул меня из задумчивого состояния.
Недовольный охранник возвышался надо мной неприступной башней. За размышлениями я не заметил, как отведенное под перерыв время истекло. Остальные работяги уже давно взяли в руки инструмент.
— Понял, командир. Только не надо шуметь.
Я поднялся, отряхнул одежду и с тоской посмотрел на носилки. Мать моя, женщина, это сколько ж еще над нами измываться будут?! Мы ж не шахтеры какие, честное слово!Глава 12
Грыжи я себе не нажил, однако в изолятор приплелся на полусогнутых. Сразу бухнулся на лежак и валялся минут десять, уткнувшись мордой в вонючие тряпки, служившие мне подушкой. Ни на что другое я не был способен.
— Слышь, Саша, ты как? — тревожно спросила Лило.
— Пока не понял, — признался я. — Укатали сивку. Мне носилками чуть руки не оторвало. Целый Эверест с место на место перетаскал. Ладно, не обращай внимания. Это я типа жалуюсь, рассчитывая на женское тепло и ласку.
— А мне без тебя скучно было, — неожиданно сказала девушка.
— Скучно? Я думал, к тебе целыми делегациями повалят.
— Я сначала тоже так думала, но меня почему-то трогать не стали. Поесть принесли, горшок вынесли и все.
— Значит, тебя тут больше уважают. Мне вот пришлось вкалывать как папе Карло. Надо было с тобой поменяться. Ты уж извини, я беседу поддерживать не в состоянии. Язык, и тот не ворочается.
Как вырубился — не помню. Закрыл глаза и все, бухнулся в черный колодец. Зато утром нас ждал приятный сюрприз, начался который с визита самого Ашота Амаяковича, угрюмого как знаменитая река. Мне его печали-горести были до фени, но глава администрации так сокрушенно сопел носом, что у меня непроизвольно начало зарождаться некоторое сочувствие. Что-то серьезное волновало товарища майора, и, по всей вероятности, причины его тревоги были связаны с нами. Я в последнее время стал заправским интуитом, жаль только, корочек нет.
— В общем, так, Лосев, от лица администрации приношу тебе наши извинения, — не поднимая глаз, пробубнил Ашот Амаякович. — Мы во всем разобрались. Выяснили, что тебе доверено ответственное задание. Можешь быть уверен, препон тебе чинить не будем. Даже наоборот, поможем.
— Извинения принимаются, — кивнул я. — Только скажите, что произошло?
Майор пожаловался:
— Хватились вас на Центральной, телефонограммы по всей ветке разослали. Требуют, чтобы ты поторапливался.
— Ничего себе, — присвистнул я. — Только не говорите, что вам указивка от самого Генерала пришла.
— Вот именно, что от него-то и пришла, — вздохнул Ашот Амаякович. — Он на меня полчаса в трубку орал. Я чуть не оглох в итоге. Что за сыр-бор, не понимаю. Чего он в вас такого нашел?
— А мы его родственники, — пошутил я. — Двоюродные брат и сестра.
Вышло, конечно, как про детей лейтенанта Шмидта (я книжку Ильфа и Петрова раз двадцать читал), но Ашот Амаякович почему-то поверил. Он побледнел, нервно сглотнул и упал духом еще сильнее. Вероятно, Генерал обещал спустить на него всех собак.
— Так что, мы свободны и можем идти дальше? — спросил я.
— Вы совершенно свободны, но вот одних вас я отпустить не могу. Генерал сказал, что вышлет группу сопровождения. А вы пока передохните, в порядок себя можете привести. Велено создать все условия.
— Отдых это хорошо, тем более заслуженный. С превеликим удовольствием.
— Тогда собирайтесь. Переведу вас в нормальное место. Там и помыться можно и покушать. Что скажете?
— Скажем спасибо.
Так что уговаривать ему не пришлось. Мы с огромным удовольствием покинули опостылевший изолятор. Ашот Амаякович поселил нас в комнате при администрации. Там были две нормальные кровати и даже постельное белье. Признаюсь, я давно забыл, что это такое, и с благоговением потрогал белоснежную простыню и наволочки.
— Живут же люди ...
Две женщины наносили теплой воды. Я быстренько помылся, вытерся пушистым полотенцем и, испытывая неописуемый кайф, присел на кресло. Скоро появилась Лило в банном халате, раскрасневшаяся и оттого еще более соблазнительная.
— С легким паром!
— Спасибо, — ответила она. — Тебя тоже с легким паром.
Я поблагодарил.
Она присела к зеркалу и принялась расчесываться. Я облизнулся, как кот на валерьянку. Эх, хороша Маша! Жаль, что не наша. Хотя будем посмотреть. Вся ночь впереди: вдруг подует ветер перемен и на башне неприступной крепости появится белый флаг. С другой стороны, кто знает, чем оно все закончится. Вдруг втюрюсь по уши, а нам на Центральной прощаться. Дан приказ ему на запад ...
Я заставил себя перейти на нейтральную тему:
— Скоро принесут покушать. Знаешь, я бы тут, наверное, остался. По сравнению с моими апартаментами на Двадцатке это просто рай.
— В рай попасть никогда не поздно, — наставительно произнесла девушка. — Вот только вряд ли нам разрешат здесь задержаться.
Я кивнул.
— Да, похоже, Генерал и впрямь тобой не на шутку заинтересовался. Не знаешь, с чего это он воспылал таким любопытством?
— А ты у него спроси, — посоветовала Лило.
Я фыркнул:
— Ага, так он мне и ответит.
Девушка пожала плечами:
— Извини, я тебе больше ничем помочь не могу.
— Слушай, Лило, откуда такая секретность? Куда ни ткни, сплошные загадки, и, заметь, без ответов.
Девушка молча легла на свою кровать и накрылась одеялом.
— Не хочешь говорить, не надо, — пробурчал я, злясь на собственное бессилие.
Ну не пытать же ее в самом деле?
Я взбил подушку, поудобней устроился на лежанке и моментально отключился.
День выдался холодным. Ледяной ветер обжигал лицо, косые струи дождя ударяли по прорезиненному костюму химзащиты. Отец когда-то в таком ходил на зимнюю рыбалку. Я пока не вырос, и меня с собой он не брал. Возвращался красным не то от мороза, не то от принятых боевых ста грамм, которых на самом деле могло быть гораздо больше. Мать всплескивала руками. Отец целовал ее, потом подзывал нас с сестрой, по очереди брал в сильные руки, прижимал к себе, поднимал до потолка. Он был очень сильным. Любил шутки, веселье, компанию. Мы часто принимали у себя гостей ...
— Ты чего застрял? — толкнул меня в спину Толик.
— Да так, вспомнилось кое-что, — зачем-то стал оправдываться я.
— Иди, нечего дорогу загораживать, — забурчал Толик.
— Раскомандовался тут!
Я хотел выразиться покрепче, но потом передумал. В сущности, Толик прав. Времени мало, надо спешить.
Наверху дышалось намного легче, воздух здесь, хоть и отравленный, но намного вкусней затхлой атмосферы подземки. Интересно, почему так? Цианистый калий, к примеру, отдает миндалем, а ведь страшный яд. Неужели чем опаснее вещь, тем она привлекательней в глазах человека? Не всегда, конечно. Большинство тварей на поверхности не вызывают ничего, кроме страха и отвращения. Хотя причина тут может быть в другом. Мы смотрим на них с более низкого звена пищевой цепочки. Те, кто повыше, возможно, наслаждаются сейчас грациозным полетом гарпий, сокрушительной силой горилл-йети. А мы... мы смотрим на них, как зажатый в угол мышонок на вечно голодного помойного кота. Еда не может любить того, кто намерен ее съесть. А гарпии не едят, они не смакуют пищу, они разрывают ее на части и отвратительно жрут. Меня передернуло.
Я поводил глазами по окрестностям. Пока все гладко, путь открыт. Почему-то я был уверен на все сто, что так оно и должно быть. Никаких опасностей, — сегодня мой, вернее, наш день.
И вдруг что-то засосало у меня под ложечкой, махонький такой червячок сомнения.
— Стойте, — приказал я.
Поисковики, привычные к любой ситуации, послушно замерли. Даже Димка Ботвинник подчинился, хоть и был старшиной каравана. Стало тихо, почти беззвучно: я слышал только дыхание ветра и падающую капель.
— Ты чего панику нагнетаешь? — едва шевелящимися губами спросил Димка.
— Что-то не так, — пояснил я. — Пойду, проверю.
— Хорошо, — согласился Ботвинник и предупредил: — На рожон только не лезь.
Вместо ответа я кивнул и, стараясь не выдать себя нечаянным шумом, стал очень медленно выдвигаться вперед.
Далеко отойти мне не удалось. Тонкий, похожий на колебание струны звук привлек мое внимание. Он был легким и воздушным, как пение райских арф. Я насторожился, едва не утопил пальцем пусковой крючок автомата и усилием воли подавил желание разрядить обойму в то место, откуда исходил этот звук. Немного погодя я осознал, что мелодичное колебание начинает складываться в слова. Смысл их не доходил до меня. Я напрягся, заставил себя прислушаться и тут сообразил, что слышу не просто мелодию, а зов, причем направленный на меня. Кто-то просил меня успокоиться, не переживать, ничего не бояться и подойти.
Я поверил этому звуку, пошел на него. Уперся в кирпичную стену ржаво-красного цвета. Преграда была непреодолимой. Я протянул руку, зачем-то захотел потрогать шершавые кирпичи, но она прошла сквозь кладку как нож сквозь масло. Я удивился, подошел поближе, сделал шаг вперед и ... вывалился, будто через окно.
Из-за спины послышалось:
— Привет, Лось. Рад, что ты меня услышал.
Я обернулся, уже понимая, кого увижу, причем эта догадка едва не заставила меня поседеть.
Игоряха Белых, целый и невредимый, стоял возле окна. Он выглядел как живой, хотя уж кому, как не мне было известно, что с ним произошло. Я своими руками убил друга, облегчив тем самым его участь.
— Все верно, это я, — он улыбнулся. — Не ожидал?
— Точно, не ожидал, — согласился я. — Вот сюрприз, так сюрприз. Скажи, только по-честному, ты живой или как?
Он развел руками:
— Даже не знаю, как тебе объяснить. Не живой и не мертвый. Не бери это в голову. Лось. Лучше скажи, как моя девочка? Ты ее видел?
— Видел. С ней все в порядке. Она думает, что ты на небесах вместе с супругой.
Игорь грустно произнес:
— Она слишком хорошо обо мне думает. До небес я не добрался. Не получилось. Застрял где-то между небом и землей. Болтаюсь тут как дерьмо в проруби.
— Так ты что — теперь призрак, что ли? — сообразил я.
— Вроде этого, — печально подтвердил Игорь. — Причем, можно сказать, твой персональный.
— Как это? — не понял я.
— Да так, — усмехнулся он. — В старину в каждом уважающем себя замке обязательно был призрак, который бегал по нему, пугая или наоборот защищая хозяев. Я же, в отличие от этих архаичных привидений, к конкретному месту не привязан, у меня другая цепочка, приковавшая меня к тебе. Так что знай, я теперь где-то поблизости.
— И чем ты собираешься заниматься? Будешь пугать или служить?
— Ни то, ни другое, Лось. Меня послали присматривать за тобой.
— Кто? — заинтересовался я.
— Долго объяснять. Есть, в общем, заинтересованная в тебе сила, которая очень хочет, чтобы ты довел девушку до конца. Это очень важно, а почему — я не знаю. Главное, запомни: что бы ни случилось, ты должен привести девушку на Центральную и точка!
— Никому я не должен, — разозлился я.
— А вот тут ты, дружище, ошибаешься, — засмеялся Игорь. — И еще, — он замялся: — Спасибо, что пристрелил. Ты избавил меня от такой муки ...
— Ты сам меня попросил, — заметил я.
— Верно. А у тебя хватило духа. Короче, ты настоящий друг. А теперь — пока! Скоро утро, тебе пора просыпаться. Кстати, — призрак подмигнул, — девушка-то ничего. Я бы на твоем месте время не терял.
Кто-то потряс меня за плечо. Я возмущенно заворчал и ... проснулся.
Настроение было ниже плинтуса, на душе будто кошки нагадили. Я же говорил, что не люблю видеть во сне тех, кого со мной уже нет.Глава 13
— Рота, подъем, — насмешливо скомандовал кто-то над ухом.
— Какая в ж... рота?! — разозлился я.
— Почетного караула. Уже и пошутить нельзя, — засмеялся Ашот Амаякович, а это и вправду был он.
Я тряхнул головой, будто мокрый пес. Нехитрый способ окончательно проснуться, перенятый у Димки Ботвинника.
В глазах постепенно прояснилось. Я уже мог отличить реальность от сна. Интересно, отчего нормальным мужикам моего возраста обычно снятся голые девки, а я вот с мертвецами разговариваю? Карма у меня такая или башка по особенному устроена? Боюсь, никто мне толком не ответит, даже Док.
Не то чтобы у меня от всего этого сильный дискомфорт. Так, разве что чуточку. Мертвым свое, живым — живое. Может, и впрямь есть какая-нибудь загробная жизнь, причем недурственно устроенная, а мы, дураки, своего счастья не понимаем?
Лило уже успела одеться и стояла в полном боевом облачении, а вот я не слышал, как у нас появились гости до тех пор, пока не разбудили. Старею. Потому, наверное, с мертвыми и разговариваю. А ведь и впрямь удивительно, Игорь был во сне как живой. Может, я подсознательно не могу смириться с его смертью и таким образом пытаюсь себя успокоить? Ну, вроде как вина у меня перед Игорем, а я ее типа так заглаживаю и в результате избавляюсь от комплексов. Организм, говорят, умеет себя защищать, иначе бы у многих из нас крыша давно съехала: всерьез и надолго.
— Что случилось? — спросил я у Ашота Амаяковича.
— Пришли за вами. Ждут.
Вот и все. Обещанная группа сопровождения явилась, причем прибыла не по туннелю, а через гермоворота с поверхности. Два жлоба, вооруженных до зубов, в общевойсковых полушубках, касках, камуфляже, берцах вели себя так, будто на них свет клином сошелся. Наглости в мужиках хватало. Они резко осадили Ашота Амаяковича, говорили исключительно в повелительном тоне и вообще ощущали себя хозяевами станции.
Другими словами, наша охрана не понравилась мне с первого взгляда. Больше всего раздражал Боцман, у него на пальцах правой руки были выколоты якоря, и ходил он враскорячку, как заправский моряк.
Второй представился Лифановым. У него было безжизненное лицо, маленькие злобные глаза и массивная челюсть, которой он постоянно двигал так, будто что-то жевал, напоминая верблюда. Сходство усугублялось слегка вытянутой вперед верхней губой. Для себя я так и решил: буду звать его Верблюдом.
— Как добрались? — залебезил перед ними Ашот Амаякович.
— Нормально, — процедил сквозь зубы Верблюд.
В подробности вдаваться он не стал.
— Перекусите с дороги? Я насчет стола распоряжусь, — продолжил обхаживать их глава администрации.
— Некогда нам. Время не ждет, — пробурчал Боцман.
— Так я быстренько...
— Я же сказал: некогда нам! — оборвал его Боцман.
Он посмотрел на меня:
— Ты Лосев?
— Я.
— Можешь топать к себе на Двадцатку, — без особых церемоний заговорил он. — Дальше мы как-нибудь без тебя доберемся.
Сначала я даже обрадовался. Переть на далекую Центральную мне вовсе не хотелось. Осесть можно и здесь. С парнями из каравана я как-нибудь договорюсь. Три нормальных мужика всегда сумеют договориться. В конце концов, они сами говорили, что у них проблемы с кадрами, а тут — нате вам — подготовленный специалист высшего разряда. Ну, подеремся разок, потом помиримся. Нормально, мне не привыкать.
И тут внезапно припомнился недавний сон, слова Игоряхи. Бред, конечно, фантазия перетруженного мозга, но почему-то я твердо решил не соглашаться и повел себя упрямо как осел.
— Нет, парни, я с вами пойду. Мне начальство велело довести девушку до Центральной, и я так и сделаю. Мне лишних проблем не надо.
Боцман с Верблюдом переглянулись. Похоже, я не входил в их планы, однако причин отказать у них не было.
— Ладно, как хочешь. Наше дело предложить, — пробурчал Боцман.
Я усмехнулся:
— Тогда договорились: вливаюсь в ваши сплоченные ряды. Мне бы вот только оружие с собой хоть какое.
— Оружием обеспечим, — выступил Ашот Амаякович.
— А пожрать?
— Тоже будет. Сухпай дадим.
Боцману и Верблюду упоминание об оружии почему-то не понравилось, но спорить они не стали. Велели поторапливаться, еще раз сказали, что времени в обрез, начальство в гневе и грозится поотрывать всем башку за промедление.
К Лило они относились подчеркнуто нейтрально, но я ощущал в их словах и поступках замаскированный оттенок уважения.
На складе мне выдали "весло", так на жаргоне называли старые АК-47 с деревянным прикладом, в большом количестве законсервированные на армейских складах еще во времена одного из первых генсеков. Лило взяла игрушку полегче — короткий спецназовский АКС. Как она с ним обращалась, мне довелось увидеть на поверхности. Пожалуй, Лило бы и из пальца выстрелила.
Боцман с Верблюдом внимательно за нами наблюдали, но я все же улучил момент, когда они отвлекались и незаметно обзавелся еще парой полезных вещиц: давным-давно снятым с вооружения ТТ и тесаком, не хуже того, что остался в туше поверженного чудовища. Оба предмета я заныкал так, чтоб ни одна зараза не увидела.
Ашот Амаякович повел нас на продовольственный склад.
Сухпай нам достался в серой картонной коробке, натовский. Такие привозили в бывший Советский Союз в качестве гуманитарной помощи еще в девяностых. Съедобного там мало. Разве что жевательная резинка ничего. Освежает. Еще сухие галеты. Только с их помощью можно одолеть маленькую баночку похожего на солидол джема.
Я поморщился. Отечественная тушенка, гречка и рис с мясом нравились мне куда больше. Но дареному коню в зубы не смотрят. С голодухи сожрешь что угодно, даже ту пакость, что давали натовским солдатам.
Ашот Амаякович выписал нам сопроводительные документы, дал две толстых куртки на пуху взамен изгвазданной в туннеле одежды, плотные штаны, свитера и ботинки.
— Есть предложение рвануть через верх, — сказал Боцман. — У нас машина на ходу, бензина полный бак. С ветерком доедем.
— Мне нельзя, — помотал головой я. — Я свой лимит уже исчерпал, да и вы, парни, должны быть на пределе.
Сопровождающие переглянулись.
— В общем, да, — неохотно согласился Боцман. — Исчерпали. Вот до чего горячка доводит: вылетело из головы. Ты прав, Лосев, рисковать мы не будем. Идем пешочком.
И без того не вызывавшие симпатий, они стали нравиться мне еще меньше, если это только возможно. Чего-то эти двое из ларца не договаривали. Вывод следовал один: надо быть настороже. И еще... интересно, если будет конфликт, чью сторону примет Лило?
Боцман пошел впереди, Верблюд замыкающим. Можно было подумать, что они встали так для нашего блага, но мне в голову пришла мысль о тисках. Я пощупал рукоятку пистолета, она была теплой и подействовала на меня успокаивающе. Возможно, мне просто не по себе, и я сам себя накручиваю, но чувство опасности не проходило.
Навстречу попались поисковики: Гена со Славой. Увидев меня, они нахмурились. Я опустил голову. Все могло сложиться иначе. Они нормальные ребята, жаль, что между нами пробежала черная кошка.
Не знаю, что заставило меня остановиться, когда мы поравнялись.
— Подождите, мужики, — попросил я. — Спросить надо.
Поисковики замерли. Их взгляды были полны ненависти.
— Я бы тебе лучше по уху съездил, — мечтательно произнес Гена.
Верблюд угрожающе хлопнул по рожку автомата:
— Но-но!
— Не надо, — умоляюще произнес я. — Гена, Слава, я не хотел. Так получилось...
Поисковики возмущенно фыркнули.
— Парни, нам делить нечего. Не я придумал эти правила. Только одно скажите: последний раз вы выходили на поверхность по новому маршруту, присланному с Центральной?
— По новому, — кивнул Гена.
— И в итоге нарвались на гнездо гарпий?
— Было дело, — грустно подтвердил поисковик. — А что?
— Да так, ничего, — я опустил глаза. — Проверил пару соображений.
Поисковики недоуменно переглянулись, а мы пошагали дальше.
— Ты чего такой любопытный, Лосев? — спросил мне в спину Верблюд.
— Тебе-то какое дело?
— Обыкновенное. У нас на Центральной шибко любопытных не любят.
— Так я на любовь вроде и не напрашиваюсь, — заметил я.
Верблюд замолчал, переваривая услышанное. Его напарник тоже держал ухо востро. Он обернулся, ожег меня косым взглядом и что-то угрожающе прошипел. Я в ответ лишь виновато кивнул, но не похоже, чтобы это успокоило Боцмана. Он сурово затряс головой, и я отвернулся. Слишком много агрессии в наших бодигардах. Гляди, как бы не выплеснулась на первого подвернувшегося.
Еще на входе в туннель я снял оружие с предохранителя, проверил тесак. Вроде все нормально, готов к труду и обороне. Особенно, к обороне. Интересно, что мне не нравится больше: опасность, возможно стерегущая нас в темном зеве перегона, или два навязанных телохранителя? И почему я испытываю к ним все усиливающуюся антипатию?
Может, это ревность? Мне хочется быть единственным мужчиной рядом с Лило, распустить павлиний хвост, повыпендриваться, а тут нашу теплую компанию разбавляют сразу несколькими суперменами. Шансы мои начинают падать. Мне не очень приятно видеть конкурентов. Они ведут себя с Лило довольно корректно, но, покинув островок цивилизации, могут резко измениться.
Или интуиция? Необъяснимая, не имеющая рационального объяснения тревога за себя, за девушку?
Пока не могу понять, не хватает исходных данных. Но скоро все прояснится. Я пойму, насколько беспочвенны мои опасения.
Туннель попался нелегкий. Должно быть, его проектировали с жуткого похмелья. Иной причины, объяснявшей многочисленные повороты через каждые десять-пятнадцать метров, я отыскать не мог. Иногда туннель разветвлялся, но Боцман безошибочно выбирал нужный рукав.
Мы шли, словно в лабиринте, и, наверное, никто бы из нас не удивился, увидев выскочившего из-за угла Минотавра.
У Тезея была нить Ариадны, у нас фонарики на батарейках и безукоризненное чутье Боцмана. Возможно, ему доводилось бывать тут и раньше, но это ж какую надо иметь зрительную память, чтобы держать все в голове.
Я был настороже, контролировал каждое движение Боцмана и Верблюда, однако, несмотря на предпринятые меры, все равно проворонил стремительную атаку. Они кинулись на меня вдвоем. Боцман обогнул Лило, а его коллега подсечкой сбил меня с ног. Как среагировала на нападение девушка, я не успел заметить. Кажется, ей занимался Верблюд. Он исчез из зоны видимости. Меня же грамотно уложили на спину и лишили автомата. К счастью, пистолет и нож пока оставались при мне.
— Нельзя быть таким любопытным, — склонился надо мной Боцман.
Меня неприятно поразил его взгляд: дикий и кровожадный. Казалось, смотрит не человек, а проголодавшийся хищник.
— Я не понимаю, Боцман, в чем дело? — прохрипел я.
Рука телохранителя сжимала мне горло, воздух с трудом поступал в легкие.
Телохранитель криво ухмыльнулся:
— Ты классику знаешь?
Я недоуменно моргнул.
Лицо Боцмана вдруг превратилось из злобного в одухотворенное. Мечтательно закатив глаза, он продекламировал:
— Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать...
— Хочешь меня сожрать?
— Джекпот, Лосев! Ты догадался, — он злобно ощерился. — Сам, кстати, виноват — напросился. Вот мы тебя и взяли ... на консервы. Ты меня понял?
Из его рта одуряюще воняло тухлятиной.
— Чтоб ты подавился!
Я вытащил из-за голенища высокого ботинка тесак и засадил ему лезвие в бок по самую рукоятку. Глаза Боцмана расширились, превратившись в два блюдца.
Я спихнул его с себя, рывком встал на ноги и, достав пистолет, направил ствол на Верблюда. Он затравлено потупился.
— Убьешь меня?
— Брось автомат, — приказал я.
Сердце мое колотилось, норовя выпрыгнуть из грудной клетки, но я напустил на себя показное спокойствие. Лило стояла за спиной Верблюда, ничего не предпринимая. То ли в шоке, то ли...
— Ладно, — тихо сказал он, отбрасывая "калаш".
Я не понял, как Верблюд оказался возле меня. Он будто телепортировался, разом преодолев разделявшие нас несколько метров. Страшная сила ударила меня в грудь, выбила из рук ТТ, отбросила к мокрой и холодной стене. Рот наполнился солоноватой жидкостью. Я сплюнул кровь.
— Я начну с твоей печенки, — пообещал Верблюд. — Надеюсь, ты не злоупотреблял алкоголем. Не хочу, чтобы она была поражена циррозом.
— А ты гурман, — усмехнулся я, лихорадочно соображая, как справиться с этим врагом.
У меня еще оставался нож в левой руке, но успею ли им воспользоваться? Противник двигался потрясающе быстро, мои рефлексы не поспевали. Он будто удесятерился. Сразу несколько одинаковых клонов принялись молотить меня кулаками, вышибая дух. Мой враг был везде и нигде. Я видел его повсюду, но не мог ничего с ним поделать. Меня убивали.
— Не надо! — вскрикнула девушка. — Прекратите немедленно!
Верблюд резко развернулся, отпрянул от меня, оказался рядом с Лило и наотмашь хлестнул ее по лицу. Удар был невероятной силы, я физически почувствовал всю мощь вложенной в него энергии, у меня бы, наверняка, голову оторвало, но Лило даже не пошатнулась.
— Ты начал первым, — ледяным тоном сказала она. — Зря!
Наверное, я терял сознание, был не в себе, потому что с этого мига девушка и мой убийца пропали, они расплылись, как картинка в сломанном телевизоре и ... исчезли. Но где-то там, в недоступных мне сферах, шла жестокая битва не на жизнь, а на смерть. Ее отголоски доходили до меня в виде кратковременных электрических вспышек, мощных ударов, сотрясающих воздух и нечеловеческих звуков, леденящих кровь.
А потом мне стало все равно. Я с ревом несся по бесконечным американским горкам, и мириады бликов и молний слепили мне глаза.Глава 14
Сначала я увидел перед собой длинный-предлинный туннель, уходящий в бесконечность. В отличие от мрачного и темного метрополитеновского, он сверкал и переливался миллионами разноцветных огней. Где-то я что-то подобное видел, возможно, в кино. Память услужливо подобрала для меня образы из прошлого. Что это? Снова игра воспаленного воображения или нечто другое, не поддающееся человеческой логике? Я посмотрел вниз и обнаружил, что ноги мои не видны. Они утонули в розовом ворсистом ковре, светящиеся ворсинки которого колыхались будто водоросли на дне океана. Почувствовав мой взгляд, кончики ворсинок как по команде наклонились в одну сторону, словно указывая мне дорогу. А ведь они и впрямь хотят, чтобы я шел вперед. Интересно, зачем?
Я приподнял левую ногу, хорошенько оглядел ее и, обнаружив, что с ней все в порядке, шагнул в указанном направлении. Странно, я совершенно не чувствовал под собой опоры, но тем не менее продвигался вперед. Именно шел, а не плыл, как космонавт в невесомости. Странное, но очень интересное ощущение.
Ради эксперимента я вдруг остановился, повернулся на сто восемьдесят градусов и попробовал пойти назад. Тотчас же ворсинки, служившие мне проводниками, мягко обхватили ступни. Ноги будто приросли. Я немного подергался и, убедившись, что вырваться у меня при всем желании не выйдет, попросил:
— Отпустите. Я больше не буду.
В тот момент мне казалось совершенно естественным разговаривать со светящимся ковром как с живым существом. Хватка ворсинок ослабла.
— Спасибо, — тихо поблагодарил я.
Сначала мне казалось, что туннель идеально прямой, но очень скоро я обнаружил, что он начинает изгибаться под очень малым углом. Светящаяся кишка поворачивала направо.
— Почему не налево? — усмехнулся я. — Я же мужик, а мужики любят ходить налево.
Внезапно посреди дороги появился Игорь. Он тоже светился, как и все окружающие предметы, и теперь намного больше походил на призрака. Во всяком случае, на такого, какими их обычно показывали в фильмах ужасов.
— Очень просто, Лось. Будь у тебя грехов побольше, эта дорожка повела бы тебя в другую сторону.
— Я умер?!
Игорь промолчал.
Я почему-то ухмыльнулся:
— Можешь не отвечать, и без того понятно. Это что же выходит: я вроде праведника и теперь ступаю прямиком в рай?
— Рай ты не заработал, — на полном серьезе сказал Игорь. — Я, кстати, тоже. Но и места похуже ты тоже не заслужил. Ситуация сложилось из тех, что нарочно не придумаешь. Непонятно, куда тебя определить. Да и просит кое-кто за тебя.
— Просят, говоришь. Неужто есть кому замолвить за меня словечко?
— Как видишь. Я скажу тебе так, Саня: помирать тебе вроде как рановато, так что изволь вернуться к жизни. Впереди прорва работы.
— Вернуться к жизни, — я присвистнул. — Интересно девки пляшут. Как же я сам себя реанимирую? Я что — специалист?
— Ты не волнуйся. Это мы и без тебя сладим, — заверил Игорь. — Главное чтобы ты не противился.
— Нашел дурака. Чтобы я стал в таком вопросе тебе палки в колеса ставить?! Да никогда! На тот или вернее пока еще на этот свет, — поправился я, — я всегда успею. Короче, Склифосовский, я согласен. Что мне теперь делать — ждать, когда ты скажешь "крибли-крабли"?
— Здесь другой алгоритм действий, — засмеялся он. — Только не сопротивляйся.
Хэк! В тело будто ударила молния, я забился в конвульсиях. Почувствовал соленую кровь на губах, обжигающий воздух, поступающий в легкий. Кто-то энергично мял мою грудную клетку и пытался сделать искусственное дыхание изо рта в рот. В ушах зашумело. Я закашлялся, едва не подавился отхаркнутой мокротой.
— Что за гребаный...
— Ты жив! — девушка отпрянула от меня и с радостью посмотрела на мою физиономию.
— Пока да, — кивнул я. — Но если ты и дальше продолжишь ломать мне ребра, долго я не протяну.
— Дурак, — обиженно засопела она. — Я же спасла тебя.
— Конечно, дурак, — согласился я, обхватил ее двумя руками, подтянул к себе и поцеловал в губы, крепко-крепко.
Она не сопротивлялась, закрыла глаза, но, когда поцелуй закончился, отстранилась и с деланным неудовольствием произнесла:
— Больше, пожалуйста, так не делай.
— Почему? — удивился я.
— Потому что ... — с нажимом произнесла она и замолчала.
— Хорошо, не буду, — не очень уверенно пообещал я.
Мы по-прежнему находились в туннеле, в котором на меня напали Боцман с Верблюдом, судя по всему воспылавшие к моей скромной персоне гастрономическим интересом. С первым расправился я, а вот где второй ... Что с Верблюдом? Я, похоже, находился уже в клинической смерти, поэтому последние воспоминания были на редкость скомканными. Скорее всего, девушка осталась с ним один на один, и что же из этого вышло?
— Где Верблюд? — опасливо озираясь, спросил я.
Оба наших "охранника" были ребятами ловкими, и, если Боцмана я мог гарантированно упоминать в прошедшем времени, то его товарищ продолжал оставаться для меня фактором "икс". Ненавижу уравнения с кучей неизвестных.
— Я убила его, — спокойно сказала девушка. — Застрелила, когда он на меня кинулся.
Она с гордостью посмотрела на свой "калаш".
— Молодец, — похвалил я. — Что-то с этими ребятками не так. Накинулись на меня как на банку тушенки. Консервами назвали.
— Это големы — мутанты, — пояснила она. — Ты был для них чем-то вроде источника жизни, пищей. Ну и уж если быть совсем точным: ты был для них не столько консервами, сколько банкой сока.
— Чего-чего? — недоверчиво протянул я.
— Им была нужна твоя кровь. Очень похоже на вампиров из ужастиков, но на самом деле у этого явления имеется вполне научное объяснение.
Я застыл.
— Так это правда: големы существуют?
— Долго же до тебя доходит, — ехидно заметила Лило.
Я проигнорировал насмешку.
— Хочешь сказать, что тебе уже доводилось с ними встречаться?
— Приходилось, — кивнула она. — Чаще, чем мне бы хотелось.
— Так ты у нас что-то вроде специалиста по этой нечисти? — задал я вопрос, который сам напрашивался на язык.
Лило не стала открещиваться.
— Можешь считать меня экспертом.
— Ясно, — протянул я. — Вот почему тобой так на Центральной заинтересовались. Ну, раз ты такая важная персона, надо доставить тебя как можно быстрее, пока другие големы о тебе не разнюхали и не добрались.
— Верно, — кивнула она. — Только держи язык за зубами. Не знаю, откуда обо мне пронюхали эти двое, но светиться все равно не стоит. А на Центральной мы разберемся с утечкой информации, — пообещала девушка.
— Буду нем как Герасим, — заверил я и, обнаружив непонимание в ее глазах, пояснил: — Немой из книжки. Собаку очень любил.
— У меня никогда в жизни не было собаки, — вздохнула девушка.
Я не стал комментировать. Не было, так не было. У меня тоже много чего не было, да и сейчас нет.
Я подошел к телам големов, внимательно их осмотрел. Верблюда и впрямь пристрелили, правда, вид у него все равно был несколько расхристанный. Очевидно, кое о чем попутчица умолчала: дело у них и до рукопашной дошло, и как-то моя хрупкая стройная Лило из нее выкрутилась. Такого кабана уложить непросто. Мне без заначенного тесака было бы не справиться. Я, конечно, не самого хлипкого телосложения, но у покойничка силушка была воистину богатырской. Порвал бы меня как тузик грелку.
Во время осмотра я не забывал обыскивать трупы, отбирая вещи, которые мертвецам уже ни к чему, а вот нам вполне могли пригодиться. У Боцмана нашлась полностью заправленная газовая зажигалка из красной прозрачной пластмассы, две пачки сигарет, патроны, разная мелочевка, не представляющая особой ценности, но, тем не менее, ее можно было обменять на еду. Кстати, со жратвой у големов было туго. В вещмешках не нашлось ничего даже отдаленно похожего на провизию. Возможно, големы в ней просто не нуждались или сидели на диете, в которую входили парнишки вроде меня.
Шмонать покойников — занятие не из благородных, но я давно подавил в себе остатки брезгливости. Всякое бывало. Приходилось таскать трупы за руки-ноги, хоронить друзей и знакомых, снимать с них хорошие шмотки, обувь. И тогда, и тем более сейчас мародером я себе не казался, ну а в данном случае это были добытые в честном бою трофеи. Девушка прекрасно меня понимала. Осуждения в ее глазах я не прочитал. Вот и славненько. Чистоплюи под землей быстро перевоспитываются.
Теперь у меня были два плотно набитых вещмешка, содержимое которых несомненно пригодится в дороге. Доберемся до следующей станции, что-то сменяем, что-то придержим. Живем, короче.
Один минус — документы на нас Ашот Амаякович так и не сподобился написать, очевидно, считал, что Верблюд с Боцманом сами по себе убедительней любого "аусвайса". На всякий пожарный я прихватил их корочки, но серьезная проверка быстро бы выявила простой факт, что мы с Лило не те, за кого себя выдаем.
Идти было тяжело, но душу грели сразу несколько факторов: во-первых, я целый и невредимый, во-вторых, рядом топает молодая красивая особа противоположного пола, в-третьих, своя ноша не тянет. Правильно люди подметили.
Автоматы у големов я тоже забрал, оставив возле них свой "Калашников" с деревянным прикладом. Хоронили же древние погибших воинов с доспехами и оружием, вот и я решил придерживаться этой традиции. А то, что один "калаш" на двоих — ничего, мертвецы у меня теперь тихие и точно из-за автомата не передерутся.
От избыточных чувств я даже запел. Сначала затянул "Черный ворон", я часто его пою. Песня на все случаи жизни: и когда грустно, и когда весело. Все зависит от того, какие эмоции в слова вкладываешь. Можно с надрывом голосить, а можно и с боевым задором вроде: только попробуй — сунься, таких люлей огребешь, мало не покажется.
Потом пришел черед других песен, преимущественно казачьих. Я раньше любил слушать, как заслуженный "казак" Розенбаум их исполняет, частенько диск на вертушке гонял. Это еще до всеобщей амбы было.
Эх, умели казаки воевать, умели и песни придумывать. Я ведь тоже их кровей, казачьих. Правда, мне до пращуров что до Парижа раком: нет ни чуба, ни пики, ни шашки, ни отваги настоящей, но душа все равно казачья.
Лило — та все больше молчала, слушала, конечно, но подпевать не пыталась. Скорее всего, слов не знала. А может, не хотела. Мне в тот момент было все равно. Могу и один горло драть.
— У меня вопрос такой: на следующей станции дадим о себе знать или так до Центральной потопаем, навроде ингогнито? — спросил я.
— Пожалуй, постараемся проскочить без лишней помпы. Кто знает, может, в окружении Генерала есть еще големы, и они будут охотиться на нас, — резонно рассудила девушка.
— Логично, — кивнул я. — Раз уж заговорили о големах, может, поделишься информацией: кто они такие, откуда взялись?
— Ты меня из праздного интереса спрашиваешь? — нахмурилась Лило.
— Почему из праздного?! — обиделся я. — Вдруг мы с ними еще раз столкнемся? Мне как-то не улыбается им спину подставлять. Уж если встречать, так автоматной очередью.
— Големы — плоды не очень удачного биологического эксперимента из серии "хотели как лучше, а вышло как всегда".
— Знакомое дело, — кивнул я.
— Пожалуй, это все, что я могу тебе сказать. Остальное сможешь узнать только на Центральной, да и то, если получишь специальный допуск. Я, конечно, могу похлопотать, но на твоем месте я бы сначала хорошо подумала, прежде чем лезть в это дело. Далеко не все знания идут на пользу. Некоторые бывают очень опасными. Впрочем, чего уж тут говорить. Ты и так многое увидел собственными глазами.
— Многое, но не все, — возразил я. — Боюсь, мне теперь хочешь — не хочешь придется вникать во все нюансы.
— Тогда наберись терпения, — сказала девушка.
Я захлопнул рот. Пожалуй, она права. Не стоит мне совать нос в чужие делишки. Если у начальства возникнет желание, само меня просветит, а сейчас просто нужно держать ухо востро. Буду осторожным вдвойне или втройне, хотя жить под вечным напряжением сложно.
Эх, как хорошо было когда-то на Двадцатке.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|