— Совсем забыли недавнюю историю. Ещё до Великой Войны при Манко тоже увлеклись торговлей в ущерб запасам. А потом в одном месте посевы погубил вулканический пепел, в другом наводнение... Нет, конечно, с голоду никто не умирал, но пайки пришлось урезать, да и вообще ситуация — приятного мало. Думаю, про всё это следует напомнить Киноа.
— Если бы дело было только в этом, — грустно покачал головой Асеро, — но Киноа надеется, что можно распространить технологии изготовления плотин среди европейцев, это его заветная мечта. Мол, когда вокруг плотин появятся крепкие общины, то они рано или поздно изменят европейские порядки. Хотя Киноа уже на вид зрелый муж, но где-то в душе его живёт наивный благородный юноша, рвущийся к подвигам.
— Но ведь испанцы наши плотины и террасирование склонов не заимствовали, с чего он думает, что выйдет с англичанами?
— Он хочет попробовать.
— В общем, его не переубедишь. А ещё кто за торговлю с Англией?
— Золотой Слиток.
— Для Главного Казначея вполне ожидаемо. Не хочет торговать только нелегально, тут его даже можно понять. Шансов переубедить крайне мало. А ещё?
— Знаток Законов.
— Он-то почему? Ему с того выгоды нет.
— Как будто Искристый Снег когда-то о выгоде думал, — пожал плечами Асеро. — Ты знаешь не хуже меня, что он наивен до невозможности. При рождении ему родители имя Осёл дали, не зная, что у испанцев это не просто название животного, но и обзывалка вроде дурака. Тоже поди наивные были. Своё нынешнее имя он за свою предельную незамутнённость заслужил. Законы он знает назубок, сам человек честный и чистый как свежевыпавший снег в горах, и потому всегда верит, что у преступника были наилучшие намерения... Да ты и сам его знаешь не хуже меня.
— Знаю. Честно говоря, не думал, что Ветерка оправдать сумеет. Думал, ждёт моего недостойного сына смертная казнь.
— Инти, скажи честно, а ты всё-таки скорее рад или не рад этому обстоятельству?
— Как отец — скорее рад, но понимаю, что с точки зрения государственных интересов это было, мягко говоря, не самое лучшее решение. Впрочем, Ветерок умер для меня как сын в тот миг, когда я узнал о гибели людей, работавших над проектом "крылья"... Горный Ветер тоже временами досадует, что его брата не казнили. И даже жалеет, что тогда не носил ещё на голове льяуту, чтобы голосовать за смерть брата. Он не без оснований считает, что этим невольно сильно повредили государству. Думаю, впрочем, что он также досадует из-за Лани. Понимаешь, мысль, что над твоей любимой надругались — это ведь рубец на всю жизнь, с этим жить... ну не совсем просто. Хорошо, когда человек при этом достаточно умён, чтобы досаду за это на саму женщину не переносить. Но не досадовать он не может, вот Горный Ветер и досадует на брата за его стремление найти белым людям оправдание во что бы то ни стало... Впрочем, я потом по протоколу посмотрел, что и ты ему за смерть не голосовал. Хотя он мечтал о твоей смерти. Скажи честно, почему?
— Как говорят в таких случаях европейские астрологи, это объясняется усиленным влиянием Луны, — усмехнулся Асеро.
— Значит, она на тебя так надавила? Кстати, где она?
— Поскольку узнала, что сегодня придёт Жёлтый Лист, решила заблаговременно смотаться в гости. И я её понимаю. Жёлтый Лист небось мечтает, чтобы она невзначай померла, мол, тогда ему было бы проще меня на своей дочери женить.
— Мечтать я ему запретить не могу, лишь бы к делу не переходил. А чем на тебя Луна тогда надавила?
— Знаешь, когда на суде я видел злые, ненавидящие глаза Ветерка, я был готов подписать ему смертный приговор. Я его даже спросил в перерыве, за что ты меня мол, так ненавидишь, что даже убить готов? А он ответил, что я тиран, и уже за это заслуживаю смерти. Мне даже не верилось, что когда-то он был малышом, с которым я играл у тебя в замке... Ну, после этого я уже с чистой совестью был готов голосовать за казнь, да только я к Луне зашёл, а она мне и говорит: мол, проголосуешь за смерть — никогда больше не разделю с тобой ложе. Не можешь, мол, ты пролить кровь племянника, которого я в девичестве нянчила. Ну и... не захотел я лишаться своего семейного счастья из-за этого.
— Ну, счастьем в интересах государства иногда приходится и жертвовать. Хотя, конечно, родить наследника для вас с Луной куда более важная задача, чем казнить Ветерка.
— Мне кажется, что он меня проклял, ведь я с тех пор бесплоден стал.
— А меня, по-твоему, тоже прокляли? Если у меня одна жена совсем бесплодная, а вторая родила двух дочерей, а дальше всё!
— Но сын-то у тебя есть. Тебя, конечно, всегда найдётся кому проклясть, работа у тебя такая, — усмехнулся Асеро. — Впрочем, я не назвал бы это проклятьем, если все твои проблемы с семьёй к этому и сводятся.
— В том-то и дело, что нет. Иные говорят, что это Инти такой неутомимый. А я вовсе я никакой не неутомимый. Просто в семье обстановка такая, что не расслабишься и не отдохнёшь, а скорее с ума сойдёшь. Я долго терпел, никому не жаловался, тебе первому говорю.
— Сочувствую. Значит, жёны между собой не ладят?
— Не ладят — не то слово. Я ведь тогда изначально хотел только на Жёлтой Тунике жениться, она несколько напоминала Морскую Волну и внешне, и по характеру. А я ей покойного брата напоминал, которого она не дождалась... Мне даже лучше было, что она страстно в меня не влюблена, не ревновала зато. Она хотела детей — ну это я ей смог обеспечить. Но вот Алая Лягушка — она совсем другого склада. Страстно была в меня влюблена, хотя я изначально её предупредил: любить себя тебе позволю, делить ложе с тобой буду, но чтобы сам — не требуй слишком многого, и к Морской Волне не ревнуй. Впрочем, она ревновала потом к ней даже мёртвой. Жёлтая Туника её за это стыдила, мол, глупость какая... Но та всё равно. Впрочем, потом с Жёлтой Туникой у неё было распределение ролей, одна с детьми и по хозяйству, другая по службе... Но всё-таки с годами Алую Лягушку стало досаждать её бесплодие, отсюда и ревность к Тунике. Дела службы Алая Лягушка совсем забросила, вернее, стала так их вести так, что мне теперь проще и менее хлопотно без неё... Так что мается без дела, в то время как Жёлтая Туника возится с внучатами, освобождая для дела Лань. А это очень кстати, Лань в наших делах ? очень ценная работница. Но вот только Алая Лягушка ищет повода для ссор, оттого дома всё время приходится быть настороже. А позавчера она вообще не пойми что выкинула. Подслушала, как я вчера Жёлтой Тунике в любви признавался... Ну не то чтобы в любви, но говорил, что она достойно прожила свою жизнь, что детей она хорошо воспитывает, и что без неё мне было бы совсем горько и неуютно одному на этом свете. Так вот, Алая Лягушка это услышала и грохнула тарелку об пол, а потом разоралась, что её никто не любит, несчастная она бесплодница и т. д. Так расшумелась, что детей разбудила. Теперь вообще боюсь, как бы хуже не было. Сам не могу сказать, когда это всякие границы переходить начало. Ведь ещё лет пять всё относительно спокойно было.
— Если дела обстоят так скверно, то, может, тебе с ней развестись?
— Она сама не хочет, а доказывать судьям, что она стерва и меня здоровья тем самым лишает — стыдно мне! Как же так, сам Инти с женой справиться не может... Кроме того, боюсь я её из-под контроля выпустить, она многие тайны знает, вдруг с отчаянья разболтает их кому не надо.
— Да... но может лучше выпустить её хотя бы со слежкой, чем тебе своё здоровье гробить?
— Не поможет слежка, она ведь моим агентом была, сама умеет выслеживать, так что мигом раскусит. Да и знает она слишком многих агентов в лицо. Ладно, со своей бедой я сам как-нибудь разберусь, давай лучше вернёмся к делу. Получается у нас трое против троих. А что скажешь про Верховного Амаута? Он вроде не должен быть за торговлю, на что она ему?
— Не знаю, он осторожничает. Мнения своего не высказывает, но быть за торговлю у него вроде нет причин...
— А Славный Поход, у него какое мнение?
— Да вроде тоже нейтрален. Мнения Небесного Свода я ещё не знаю, но понятно, что оно решит многое.
— Ну, тот не имеет привычки темнить, скорее всего, он скажет своё мнение, как только его сформулирует.
— Он считает наиболее правильным делать это только перед всеми носящими льяуту. Ой, кажется, Луна вернулась!
Асеро подскочил, и побежал навстречу силуэту в длинном одеянии, но в смущении остановился, увидев, что перед ним вовсе не Луна, а сам Верховный Амаута в своём неизменном одеянии расшитом драгоценными камнями. В вечернем свете его вид казался довольно таинственным. В полутьме камни отблёскивали, но также отблескивали стёкла его очков, европейского изобретения, столь странно контрастировавшего с традиционным учёным нарядом.
— Чем обязан столь неожиданному визиту? — спросил Асеро, поприветствовав его. Откровенно говоря, его взяла оторопь. С тех пор как у них состоялся разговор насчёт бывшего монаха, они не встречались. А раз Верховный Амаута решил сам прибыть к нему да и ещё и без предупреждения — значит, у того и в самом деле важное дело.
— Принёс просьбу от своих амаута. Они настоятельно требуют, чтобы торговое соглашение с Англией.
— Ладно, проходи скорее к столу, хозяйки нет, но я могу принести еды и напитков с кухни. Кстати, у меня Инти.
— А по какому случаю он здесь? — насторожился Верховный Амаута, вспомнив свой вчерашний разговор с Инти. Разговор, о котором Асеро, разумеется, не знал.
— Так, обсуждали семейные проблемы, — сказал Асеро, не желая распространяться подробнее.
— Не могу поверить, чтобы у Инти могли быть семейные проблемы.
— А чем Инти тут хуже любого другого, что у него семейных проблем быть не может? — пожал плечами Асеро. — Он мой друг, с кем это обсуждать как не с другом?
Верховный Амаута ничего не возразил, но скорее всё-таки не поверил Асеро.
Проведя неожиданного гостя к Инти, Асеро ненадолго удалился, чтобы приготовить чай и найти закуску. Когда он вернулся, Инти и Верховный Амаута о чём-то негромко спорили:
— Нет-нет, я не смогу пойти на это, — сказал Верховный Амаута, — если тебе так необходимо обучать своих людей, то делай это где угодно, но не у нас.
— Но Радуге будет не очень удобно надолго отлучаться из обители. Ты знаешь, что это внутренние проблемы вызывает. Куда проще ненадолго пройти через стену в университет, чем отлучаться на полдня, а то и на день, оставляя обитель без присмотра.
— Хорошо, пусть совет амаута проголосует по этому вопросу, но я почти уверен, что откажут.
Инти только грустно вздохнул. Совету Амаута и сам Первый Инка не мог приказать.
Асеро расставил на столе еду и разлил чай по чашам.
— Так вот, мои амаута настаивают на торговле с Англией. Во-первых, нам необходим обмен книгами. А кроме того, некоторые амаута думаю наладит с европейскими университетами обмен студентами...
— При этом обучать моих людей английскому языку он в стенах университета не хочет, — мрачно добавил Инти, — а как им без языка за англичанами присматривать?
— Я удивлён твоей премудростью, Наимудрейший, — сказал удивлённо Асеро, — не далее как месяц назад мне стоило больших трудов убедить тебя взять учиться Золотого Подсолнуха, а теперь ты согласен учить даже христиан! Хотя не думаю, что они согласятся учиться у язычников.
— Как он кстати? — спросил Верховный Амаута.
— Ну, об этом скорее не ты у меня, а я у тебя должен спрашивать, — ответил Инти с улыбкой.
— Брось, Инти. Я знаю, что ты за ним всё равно наблюдаешь. Ведь Горный Ветер не просто так в библиотеку ходит.
— Конечно, не просто так, а за книгами. Или ты думаешь, за её посетителями следить? А что там можно понять? Сидят и читают.
— Твой сын ещё с библиотекаршами болтает.
— Да я думаю, что ты не хуже меня знаешь, что Золотой Подсолнух ведёт себя примерно, целыми днями пропадает в библиотеке, в недавнем разговоре показал себя примерным лоялистом. Впрочем, было бы странно, если бы дело обстояло иначе, — сказал Инти, — но вот не понимаю вас, амаута, то боитесь, что у вас мои люди всего-то английскому языку поучатся, а то добытыми нами сведениями интересуется. Ты хоть определись, мудрец, нужна наша служба или нет?
Наимудрейший замялся, и по выражению его лица было видно, что отвечать ему не хочется. Инти же не стал говорить, что и в самом деле вполглаза приглядывает за юношей, однако вовсе не потому, что подозревает его в чём-то дурном. Нет, после того как Верховный Амаута отказывался принимать юношу в университет, Инти опасался, что с одной стороны юноше может грозить опасность, с другой — человек, не просто знающий идеально испанский, но хорошо знающий европейские реалии, может оказаться неожиданно полезен.
— Ну а я всё-таки не понимаю: ты считаешь, что обучение европейцев-христиан в наших университетах возможно? — спросил Асеро, — Дело в том, что я немного поговорил с Золотым Подсолнухом на эту тему, но он сильно сомневается, что для христиан возможно успешное обучение у язычников, они считают себя бесконечно выше нас.
— А как же Томас?
— Он — очень редкое исключение. Юноша говорит, что больше таких в жизни не встречал, а людей он видел не так уж мало.
— Хорошо, допустим, у нас христиане учиться не будут, а как насчёт обучения наших юношей в Европе? — спросил тогда Верховный Амаута.
— Сомневаюсь, что тут можно обеспечить должный уровень безопасности, — сказал Инти. — Язычник в христианской стране по сути вне закона. Пусть даже само государство их при этом не будет преследовать, всё равно в глазах местного населения преступления против язычника будет оправданно общественным мнением, а значит, преступник может не бояться суда присяжных. Так что я бы не рисковал так юношами без нашей подготовки. Да и даже с подготовкой это очень рискованно... К тому же разлука с Родиной на долгие годы может повлиять на них не лучшим образом.
— Думаю, что на эту тему как-нибудь потом лучше ещё раз поговорить с Золотым Подсолнухом, — сказал Асеро.
— Я и сам к идее перекрёстного образования скептичен, — сказал Верховный Амаута, — эта идея принадлежит нашему Травнику, который считает, что открыл предназначение цветов.
— Предназначение цветов? А разве они существуют не для того, чтобы радовать наш глаз?
— Он считает, что нет. Цветы существуют для того, чтобы на их месте потом возникли плоды. А чтобы они возникли, пыльца с тычинок должна попасть на пестик. И желательно пестик другого цветка. Для этого привлекают насекомых и мелких птиц, которые едят нектар и переносят пыльцу.
— А почему желательно с другого цветка?
— Ну, вроде как для разнообразия. Свежая кровь...
— У цветов крови нет. Разве что сок.
— Неважно. Важно, что наш Травник считает, что нам тоже надо обмениваться с Европой знаниями как цветы пыльцой, стоит этому процессу прекратиться — и цветы науки перестанут давать плоды. Поэтому необходим хотя бы книжный обмен, если более тесный невозможен.
— Мысль понял, — сказал Асеро, — но всё равно остаётся вопрос, насколько возможная польза перевешивает возможный риск.
