Отрубился я в самом начале операции. Врач промыв снаружи рану, полез в нее каким-то пинцетом, я дернулся от пронзившей боли и выключился. Очнулся от приглушенного разговора, до меня донеслись слова.

— Плохо, что так долго везли. Если бы сразу осколок вытащили, он бы уже песни пел. Ранение серьезное, зацепило мышечные ткани и сухожилие. Но повреждения не большие. Просто запущено. Да и кровушки вылилось. Дальше я не слыхал. Опять вырубился.

Следующее пробуждение было уже в палатке. Рядом стонали раненые, я осмотрелся. Глянул на ногу. Вроде на месте, но шевелить боюсь. Поднял одеяло, посмотрел. Попробовал согнуть. Резануло так, что в глазах потемнело.

— Куда это вы собрались, молодой человек? — услышал я чей-то голос.

— Так встать хотел, до ветру для начала! — ответил я оглядываясь. На входе в палатку стоял человек в когда-то белом халате.

— Вам два часа назад, удалили осколок из ноги. Лежите, какое-то время вам не придется вставать. А нужду у нас справляют в утку. Я сразу как-то сник. Никогда, так себя не чувствовал. В наше-то время, наркоз и всякая фигня, помню, носовую перегородку ломать пришлось, под местным наркозом. Так там врач закончил, и сказал иди в палату. Слез со стола, и пошатываясь пошел. А тут ведь даже таблетки анальгина нет. Чего уж об наркозе говорить. Да, хреново, что незнаю как его делать, или антибиотики какие. Слышал, что вроде пеницилин, это какая-то плесень, что-ли, а вот что именно незнаю.

Проворчав что-то под нос, я повернул голову в другую сторону, и чуть не заорал. На соседней койке, лежал человек, вернее то, что раньше было человеком. Сейчас в нем явно не хватало многого.

— Танкист, оторвало руку, и сильно повредило ногу, пришлось ампутировать. Да в придачу весь обгоревший. Но сильный, думали не переживет операцию, а он выдержал, думаю жить будет, но вот как?

Вот это сила в человеке! Да, мы не чета предкам!

— Доктор, если бы у меня не хватало частей тела, я бы с ума сошел! — я ловил воздух, чтобы не блевануть.

— Многие так и делают, а еще прирезать просят! Но, жить нужно. Раз судьба так распорядилась.

— Сколько мне здесь отлеживаться?

— Как уж пойдет выздоровление. У вас не столько тяжесть ранения, сколько риск развития гангрены. Хотите на ногах ходить, будем лечить, правда, уже не я! — он повернулся к выходу и вышел. А я так и застыл с открытым ртом.

— В палатку вошли бойцы с носилками, за ними Истомин.

— Грузите, ребята этого калеку! — показал он на меня.

— Куда меня теперь, — спросил я.

— Как куда? Вон в ямке за палаткой прикопаем, да и все.

— Ясно! — сказал я грустно, майор злится, наверное попало ему, по самые не хочу!

Меня погрузили на носилки и вынесли на воздух. Метрах в двадцати стояла машина, эмка.

— Давайте его на заднее сиденье. Хватит ему места.

Меня бережно уложили на сидение. Точнее посадили, а раненую ногу положили.

Через два часа тряски, привезли меня в какой-то госпиталь. Положили одного в палате, хотя раненых было очень много. Майор зашел со мной.

— Товарищ майор, а чего я один-то лежу, ведь мест, наверное, и так нет?

— Потому что ты такой ненормальный, что полез в самую свалку, несмотря на приказ, вот лежи и вини себя!

— Товарищ майор, ну все же нормально вышло.

— Ты охренел что ли в конец? С меня башку теперь снимут.

— Может, обойдется? Не хрен я, какая личность-то!

— Какая ты личность, решать не тебе! Раз взялся помогать, так будешь сидеть и вспоминать. Раз на воле не можешь, будешь сидеть в камере!

— Что, правда что ли?

— А ты как думал, ты слишком много знаешь! Если бы ты в плен попал? Что тогда?

— Но ведь не попал же! Вот всегда у нас так, ну вляпался, но ведь все получилось!

— Когда это всегда?

— Так писали у нас, в моем времени. Сколько людей страдало, да, виноват. Но такая была ситуация. Но у нас у русских, всегда инициатива, наказуема!

— Ты дурак что ли? В голову ничего не прилетело?

— Ну, вот смотрите, встретились мы с разведчиками, окруженцами, они может завтра Гитлера поймают, а так бы кто их знает, вышли бы? Ведь я уже говорил, все эти люди, уже должны были погибнуть. И вообще считаю, что не делается, все к лучшему! Вот так.

Полковник ушел, только махнув рукой. Лежа на койке, я размышлял, что теперь будет. Неужели и вправду посадят, да я же с ума сойду. Во провалился! Нет бы воевать, или еще как помогать, а я на нарах буду загорать, да бумажки писать. И чего писать-то, я уж вроде все, что помнил, написал. Я же не энциклопедия, все знать, как в книжках писали в мое время. Ладно, поживем, увидим!

С утра пришли врач и медсестра. Доктор осмотрел рану, что-то там почистил, я поорал. Медсестра забинтовала. Потом принесли завтрак, не успел поесть, пришел Истомин. Вроде не такой злой как вчера.

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности!

— И тебе не кашлять, как спал?

— Да почти никак. Извиниться хочу, за свой бред вчерашний, и за самоволку. Понесло меня. Но я же от чистого сердца хотел помочь, а не просто так. Поймите!

— Да я то понимаю, ты тоже извини, перегнул вчера! — вот это да, майор извиниться решил, и перед кем!

— Да вы то чего, вы абсолютно правы, от и до!

— Просто доложил, что ты пропал, а там началось. Приказано, как поправляться начнешь, в Москву доставить.

— Писец котенку, больше гадить не будет! — я и вправду так подумал. — В тюрьму?

— Пока опять на Лубянку, а там...

— Сам виноват, поймут ли в Москве?

— Может, и поймут, но наказать обязаны! Ты правильно сказал, сам виноват.

— Товарищ майор, можно мне бумаги и карандаш, хоть время терять не буду!

— Да, принесу сейчас. Ты кстати про жилетку какую-то говорил, может, попробуешь сшить?

— Во, точно! Сделаю, а то замаялся пока бегал, все думал, как же до сих пор, ее никто не придумал. Простая вещь!

— Только писать будешь, когда один находишься. Чтобы ни одна душа не видела, и не дай бог не сперла.

— Понял. Истомин ушел, а я начал вспоминать. Решил, что нужно написать про Калашникова, пусть начинает, может раньше получиться. Только патрона еще нет, уменьшенной мощности, так называемого промежуточного. В первый раз я далеко не все выложил. Ведь обо всем, на заказ не вспомнишь, в голове, как каша. Сослался, что не очень многое могло бы пойти сейчас, да и не помню половину. Сейчас решил написать даже точный размер, этого патрона.

Через час примерно, принесли рваную, грязную гимностерку, иголку с ниткой, занялся разгрузкой. Повозился, конечно, но получилось очень даже ничего! Истомин придет, попрошу еще материала, может найдет, сошью себе. Хотя, а зачем она мне. На фронт я уже не попаду. Это уж наверняка.

Майор критично осмотрел мою самопальную разгрузку.

— Ну и на кой черт такая тряпка нужна?

Я сел на кровати и стал одеваться. Одев и подогнав под себя жилет, я показал куда и чего можно положить. Как закрепить, и как пользоваться. И Истомин признал, что это действительно удобнее ремня. Все под рукой, плюс небольшая, но защита. Забрав жилетку, он спрятал ее в армейский сидор и ушел. А я опять остался наедине с мыслями. Как бы про РПГ сообщить, я же не знаю его устройства. Надо бы конкретно с каким-нибудь инженером говорить, может сами поймут. Понятно, что труба и реактивный заряд, но как объяснить то, да!

Майор пришел застав меня в тяжелых раздумьях.

— Ну, чего делать будем? Я связался с Москвой, требуют вылетать. Как нога-то?

— Да нормально, костыль найдете какой-нибудь?

— Найдем. — Истомин снова удалился, но вскоре вернулся, неся костыль. — Попробуй!

Я встал с кровати, опираясь на костыль. Сунул его подмышку, и попробовал шагнуть, получилось легко.

— Не больно ногу-то подгибать?

— Нормально, бегать, конечно, не смогу, но ходить скоро и сам буду.

Боль на самом деле отпускала.

— Ладно, сегодня тренируйся, можешь по госпиталю ходить, старайся не болтать много!

— Спасибо, товарищ майор! А то я тут со скуки одурею.

— Не за что, — и вышел. Странно, смягчил режим, может и в Москве не посадят?

Добирался до улицы я, наверное, минут 15, с частыми остановками. Тяжело привыкнуть не вставать на ногу. На улице у входа, сидели и курили бойцы.

— Братва, дайте закурить, если не жалко!

Один из сидевших, с забинтованной головой, и привязанной к телу рукой, придирчиво осмотрел меня.

— Это ты что ли один в палате закрытой лежишь? Как генерал, какой, а курева нет!

— Ага, я, только не генерал, всего лишь сержант, арестован я. Вон за мной смотрят, видишь?

На входе стоял солдат с ППШ, и не скрываясь смотрел на меня.

— А чего ж ты на улицу вышел, кто отпустил?

— Да куда я побегу с ногой-то?

— На, держи, — еще один боец сидящий рядом, протянул мне кисет. Я развязал вязку, достал клочок бумажки. Свернув самокрутку, закурил от зажженной спички любопытного солдата.

— Спасибо огромное, два дня не курил, аж хреново стало, — я покашлял. Самосад был знатный. Горло пробрало до печенки. Докурив, собрался, было идти в палату, но тут увидел сидящих под деревьями солдат. Один из них взял в руки гармонь и растянул меха. Музыка полилась рекой! Сам не понял, как оказался рядом. Гармонист закончил песню, все похлопали.

— Музыкант, подхватить смогешь? И я запел.

— Спят курганы темные

— Солнцем опаленные

— И туманы белые, ходят чередой...

— Через рощи шумные

— И поля зеленые

— Вышел в степь Донецкую

— Парень молодой!

Гармонист подхватил сразу, песня то была уже известна в это время. Закончив, меня спросили, почему я пел ее не так как все? А я ответил, что мне так больше нравится. Попросили спеть еще, дальше было так же, как в свое время в роте. Отпускать не хотели, табаком завалили. Взял немного, свернул ножку, задымил.

— Ну, давай последнюю, и я похромал!

— Снова замерло все до рассвета

— Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь

— Только слышно на улице где-то

— Одинокая бродит гармонь...

Ребята были в шоке. Гармонист вообще молоток, подхватывал с первых слов. Ну а я поднял настроение. Когда припрыгал в палату, меня навестил врач.

— Ну, вы молодой человек даете! Ни разу не слышал таких песен, что то похоже, но некоторые вообще незнакомы. Кто их написал?

Ну, что говорить! Конечно, я все приписал себе! Помню, у героя книги Конюшевского, вышло еще, и заработать прилично, на авторстве. А вдруг у меня и в реале получится. Нет, ну а что такого. Зато люди этой эпохи, узнают хорошие песни. Они это заслужили. Я же не пою им Муси-пуси. Они достойны лучшего. С врачом у нас вышла продолжительная беседа. Говорили о музыке, о песнях. Я спросил у доктора, сколько уйдет времени на восстановление.

— При таком ранении, обычно две недели. У вас было запущенно. Накиньте еще недельку, думаю, в начале октября, будете на ногах. Это притом, что рана не загноится. Почистили мы вроде хорошо, все нормально будет.

Я вздохнул, не ужели я деда все-таки вытащил, ведь погибнуть дивизия была должна. Однозначно. Там такой охват такой должен был быть, просто жопа! Правда и дивизия то, одно название. Было почти пятнадцать тысяч бойцов, осталось не больше пяти сотен. По идее, ее теперь вывести должны, или с кем-то соединят. Но, дед то жив! Я сам его видел.

Теперь с ногой непонятки. Блин, я и не думал, что все может быть так серьезно. Вроде и не болело с начала вообще. Так, ломило чуть, да подергивало, а потом...

— Увидимся еще, молодой человек. — врач вышел. Я с минуту лежал неподвижно. Что же теперь, все по-другому пойдет? Кто теперь в арьергарде у отступающих будет. 177ая, ушла, ее и меняла 235ая. Вот кстати, от 24ой танковой, остались ножки, да рожки. А ведь должно было больше остаться.

А потом я уснул.

Проснулся от прикосновения к плечу. Дернулся, но меня прижали к койке.

— Свои, успокойся, — проговорил майор.

— Вас бы так разбудить, наверное пристрелили бы сразу!

— Точно, лучше не пробовать! Ну что, певец, вставай, одевайся.

— Чего, по этапу?

— Можно и так сказать!

Оделся, подпрыгал к раковине, умылся из умывальника. Да, побриться бы, точно на зека похож.

— Там побреешься, — увидев, что я трогаю щетину, сказал Истомин.

— Там, так, там! — скаламбурил я, а майор усмехнулся.

У входа стояла та же эмка. Я уселся опять на заднее сидение, вытянув ногу. Майор прыгнул вперед. Краем глаза, я заметил, что за нами едет полуторка, с закрытым тентом кузовом.

— Сопровождение? — показал я на грузовик.

— Да, вдруг опять чего учудишь!

— Хожу то с трудом, нога почти не гнется.

— Ну и ладно.

Ехали мы больше часа, даже дремать пробовал. Какое там! Трясет как в центрифуге. Самолеты увидел, и все понял. Решили не тянуть, ну и правильно. Боятся, что опять уйду. Хотя если бы хотел уйти, не лез бы на рожон.

Аэродром был большой, в основном стояли истребители, но и пару бомбовозов видел. Меня погрузили в многострадальный ТБ-3. Накинул тулуп, Истомин тоже оделся.

— Лететь долго? — спросил я.

— Не очень,— уклончиво ответил он.

Летели и вправду не долго. Приземлились мягко. Как ехали от аэродрома, не помню. Сморило, уснул. Проснулся только когда остановились. Увидев в окно очертания знакомого здания, я передернулся. Страшно блин. Когда заходили в дом, полковник даже не помог. Я морщился, но прыгал. На этот раз пошли куда-то вниз. Точно, вот решетка, а вон двери камер. Около одной остановили, конвойный открыл дверь, и отступил на шаг. Пока я переступал порог, услышал разговор.

— Никого не впускать, в разговоры не вступать, — процедил охраннику Истомин.

Я обернулся, майор смотрел на меня, как-то нахмурившись. Попал я!

Когда передо мной закрылась дверь, и лязгнули замки, огляделся. Два на три, подумал я. Нары опущены. Ну, хоть на полу сидеть не надо. В камере было относительно чисто. Плюхнувшись на нары, в очередной раз задумался. Неужели и вправду расстреляют. Я был о предках другого мнения, хотя в мое время и говорили все кому не лень, что НКВД, стреляло всех подряд. Чего я, враг народа что ли?

Уснуть не получалось. Нога разболелась еще, наверное, от долгой дороги. Сидел, растирал, ладно хоть медсестра в госпитале, успела сунуть какой-то порошок в карман. Достал бумажку, развернул. Сероватый порошок, а как его без воды проглотить. Сыпанул чуть на язык, закрыл рот, подождав пока скопится слюна, высыпал все содержимое в рот и проглотил. Ну и дрянь! Такой вкус, как будто стиральный порошок проглотил, аж рожу перекосило. Проскрежетали замки, дверь отворилась. Вошел какой-то капитан, поставив табурет сел. Дверь закрыли.

— Нус, гражданин Новиков, как же так получилось, что вы ослушались прямого приказа своего командира?

— Товарищ капитан...

— Гражданин следователь!

— Извините, что, я уже под следствием?

— Вопросы задаю я! Раз попал сюда, значит под следствием! Ясно?

— Так точно, гражданин следователь. Ясно!

— Так как?

— Я не знал, что во время войны, убивая врагов, я что-то нарушаю. Вот если бы наоборот, тогда бы конечно так.