Два летних месяца, проведённые Светланой в лётно-тренировочном центре подготовки кадров дальней авиации. Три полёта на дальних бомбардировщиках в сопровождении эскадрильи истребителей. Они убедили Светлану в том, что ни о какой гражданской стезе она не имеет права теперь даже помыслить. Только армия. Только ВКС. Только космические силы дальнего радиуса. Генерал-лейтенант оказался строгим инструктором — гонял Светлану 'в хвост и в гриву', а она только радовалась и просила прадеда добавить нагрузку. Тот добавлял — и она была счастлива — ведь он это делал не со зла, а любя и всегда помнил, что это — его правнучка, а не обычная девчонка, возомнившая себя некоей воительницей современного пошиба.
Благодаря возможности постоянно летать на истребителях, а если удавалось — то и на бомбардировщиках, Светлана побывала во многих уголках России и очень заинтересовалась историей военной авиации. Прадед предоставил в её распоряжение уникальные бумажные документы, с которых только недавно был снят гриф секретности. Она написала и опубликовала в военном специализированном журнале несколько исследовательских статей по истории авиации Империи. Статьи были встречены читателями благосклонно, что помогло младшей Стрельцовой утвердиться в мысли о правильности избранного пути.
Часто рядом с ней летал на бомбардировщиках и младший брат — Кирилл. Он увлёкся историей второй и третьей мировых войн, расспрашивал прадеда о самых разных военных операциях — как тех, в каких принимали участие военно-воздушные, так и тех, где преимущественно были задействованы только наземные силы. Прадед усмехался, но давал Кириллу доступ в архив Центра, откуда младший брат вылезал поздним вечером уставший вусмерть, но счастливый до предела. В соавторстве с прадедом он написал пять статей, опубликованных в том же военном журнале, и был очень обрадован положительными отзывами профессионалов.
В редкие минуты отдыха Светлана пыталась писать что-то своё и подвергала эти попытки и их результаты суровому разбору. Да, она давала 'вылёживаться' своим творениям — когда неделю, когда — две, когда — три. Потом — совершенствовала, чёркала, меняла порядок слов, выправляла стилистику, стремилась писать доказательно, но в то же время — просто и, если получалось, душевно. В библиотеках, расположенных в квартирах обоих прадедов, она вскоре стала совершенно своей. Часами лазила по стремянке среди полок с тяжёлыми фолиантами, сидела на полу среди раскрытых и полураскрытых книг. Задумчиво глядела куда-то в полумрак верхних полок, уходивших к самому потолку залов.
Бывало, она засыпала прямо на стремянке или на полу, к чему оба прадеда относились с полным пониманием. Светлана неизменно находила утром рядом завтрак и часто обнаруживала, что спала на пусть и маленькой, но подушке, а не на жёстком переплёте какой-нибудь книги.
А потом, когда у неё иссякало желание прочесть очередную книгу, она уходила на берег озера или реки, садилась на берегу и, глядя на водную гладь, думала о прочитанном. Сенбернар Фард — постоянный спутник прадеда Трофима, неизменно находил её, ложился рядом. И она, обняв собачару за мощную шею, продолжала молчать и смотреть на воду, думая о чём-то своём.
Встреча с прапрадедом по отцовской линии — Таиром Федосеевичем, известным в Империи ксенологом и его женой — Прасковьей Вениаминовной произошла для самой Светланы очень неожиданно. Гуляя по городу и обдумывая очередную статью по проблемам дальней военной авиации, она увидела на скамейке в сквере пожилого мужчину. Он спокойно и даже чуть медлительно раскуривал трубку. Она перебрала в памяти изображения из всех известных ей семейных альбомов и внутренне охнула. Перед ней была живая легенда отечественной ксенологии, основатель одной из известнейших школ ксенологии в Европе. Решившей посвятить себя дальним космическим разведывательным полётам Светлане упускать возможность вот так прямо и просто пообщаться с таким человеком, да к тому же — родственником, было нельзя. И она решилась подойти поближе.
К её изумлению, которое, она, вполне возможно, так и не сумела полностью скрыть, прапрадед узнал её сразу. И Светлана впоследствии небезосновательно подозревала, что он её заметил намного раньше, чем она — его. Они немного посидели на лавочке, успев обсудить в общих чертах пару-тройку серьёзных проблем. А потом прапрадед встал и, без излишних предисловий, предложил ей познакомиться с его супругой.
Когда она вошла в их большую квартиру, располагавшуюся на пятом этаже старинного дома, Светлана, увидев сидевшую в кресле у камина Прасковью Вениаминовну, пожалуй, впервые полностью поняла, что такое сто пятьдесят лет реальной человеческой жизни. Супруге Таира Федосеевича исполнилось сто сорок пять лет, а она была ещё вполне бодра и весела. Остроте её мышления и разума могли бы позавидовать и многие молодые, а люди средних лет были бы, безусловно, впечатлены чёткостью и цепкостью её памяти.
Совершенно незаметно хозяйка полностью овладела вниманием гостьи. В мельчайших деталях и подробностях рассказала Светлане о том, как впервые влюбилась, как поняла, что перед ней открылся целый, большой новый мир чувств, эмоций, ощущений и возможностей. Как продолжала поддерживать с Павлом — так звали первую любовь Прасковьи Вениаминовны отношения долгие десятилетия и после того, как стала законной супругой Таира Федосеевича. Она немало рассказала Светлане о том, как училась в школе, какие у неё были самые любимые школьные дисциплины, какие у неё были самые строгие и самые мягкие учителя и учительницы.
С молчаливого согласия мужа она рассказала Светлане и о том, как впервые встретилась с Таиром. Тогда ещё студентом второго курса университета. Факультет она называть не стала, сослалась на то, что название тогда было слишком малоинформативным. Впоследствии в силу самых разных обстоятельств оно неоднократно — раза три за пять лет — менялось.
На четвёртом курсе она забеременела, сказала об этом Таиру. Он так обрадовался, что полдня носил Прасковью по городу на руках, дважды завалил по колено цветами и сразу потащил 'узаконить взаимоотношения'. Узнав о беременности невесты, а также о том, что жених и не думает оспаривать отцовство и готов признать ребёнка хоть сейчас, в муниципалитете не стали затягивать процедуру и уже через час Таир и Прасковья стали мужем и женой.
Пока не подошёл крайний срок, она не бросала учёбу и не писала заявления с просьбой предоставить трёхнедельный отпуск по беременности и родам. В роддом ушла только тогда, когда на этом настояла её лечащая врач. Предварительно сдав на четвёрки и пятёрки сессию и получив в деканате положенный академический отпуск со свободной открытой датой возвращения к учёбе.
Прасковья Вениаминовна легко и свободно поднялась из кресла, подошла к книжному шкафу, достала фотоальбом — толстый такой фолиант страниц на двести. Вернулась в кресло, раскрыла и показала фотографию: она с ребёнком — дочкой в первые минуты после родов.
— Это сфотографировал мой Таир, — тихо сказала она. Её лицо осветилось улыбкой, радостью и гордостью. — Дочку мы назвали Стефанией и она сейчас — известный микробиолог, работает на Дальнем Востоке, в одном из литерных научных центров. У неё у самой два сына и две дочери, есть, конечно, уже внуки и правнуки. Я тогда была так счастлива, что очнулась полностью только тогда, когда оказалась дома — Таир еле вытерпел неделю ожидания. Да и то только потому, что врачи попались уж очень непреклонные. Я думала, что вернусь сразу к учёбе, но куда там — Таир моментом спроворил приятелей и те доставили меня куда-то в Сибирь, в одну из деревень. Сказал только, что там я буду в полной безопасности и в полном довольстве. Я поверила. И не разочаровалась. Именно благодаря нескольким годам, проведённым в этой деревне, Стефания выросла крепкой и здоровой. Ведь там особых городских удобств нет — только самые необходимые. А ходить пешком приходится ой как много. — Помолчав, она добавила. — Туда же она вернулась работать. И там, после института, встретила свою судьбу — Германа. Лейтенанта полиции, местного, как тогда говорили, участкового инспектора полиции. Уж не знаю, околоточного или квартального, для меня как-то ближе старое наименование — участковый инспектор, — уточнила Прасковья Вениаминовна. — Он тогда только прибыл в село на службу, а ведь село большое — больше пятисот дворов. Как тут без своего местного, так сказать, шерифа. Вот Герман и вступил на этот путь. А Стефания стала его тылом.
Сделав недлинную паузу, Прасковья Вениаминовна закрыла альбом и продолжила:
— Рядом с селом тогда научный центр располагался. Закрытый, конечно. Таких в Сибири было в те времена немало. Потому Герману пришлось весьма плотно контактировать с тамошней службой безопасности. Как он говорил — одно дело делаем. Уставал он страшно — многое ему не нравилось. Он ведь дневал и ночевал на работе, но Стефания держалась за мужа мёртво. Считала, что он занят настоящим мужским делом.
Бывало, он придёт, снимет ремень с полицейскими 'мелочами', поставит в угол бронежилет, сядет и молчит. Минуту молчит, две молчит.
Стефания знала: он молчит потому, что ему "переключиться" надо. Он ведь тогда и на неё смотреть избегал — понимал, что она очень многое, ой многое прочтёт тогда в его глазах. И молчал он иногда по полчаса. Если, конечно, такая возможность у него была вот так посидеть и помолчать. А то ведь в селе как: стучат в окно — и участковому надо собраться за минуту или сколько там положено по нормативам — и идти. Случилось что-то и его участие требуется. Он ведь в селе — власть немаленькая. Его все — от мала, до велика знают и чуть что — зовут. Потому что нужен. Необходим. Важен.
А если удавалось помолчать вот так, хотя бы несколько минут, он вставал и преображался. Становился спокойным, уравновешенным. И Стефания тогда расцветала. Откуда у неё и силы брались — она ведь в этом центре и работала. Вроде бы и знала многое. Но никогда не грузила мужа этим знанием, считала, что ему и на его службе и работе всего хватает. Как тогда было принято говорить — негативного.
Помолчав, Прасковья Вениаминовна продолжила рассказ. И тогда Светлана впервые почувствовала, что ей с каждым разом труднее говорить о том, что тогда произошло. И, тем не менее, она хочет, чтобы праправнучка знала об этом максимально полно и точно. Если захочет, она узнает и больше, но важно сейчас было то, что она расскажет о происшедшем сама ей, своей кровной родственнице.
— Микробиолог, конечно, всяким-разным занимается. А вот Стефания занималась космической микробиологией. Уже тогда там такое встречалось и случалось, что самые крутые киношные и печатные триллеры детскими страшилками покажутся. Мало, конечно, она рассказывала о своей работе — секретность, подписки, всё такое.
Тогда, хорошо, что летом, а не зимой и не осенью и тем более — не ранней какой-нибудь весной, на центр был сброшен диверсионный десант. Как водится, сигнал тревоги поднял с постели и Германа. Всё же какая-никакая система оповещения осталась в рабочем состоянии, хотя диверсы и постарались отключить всё, что можно.
Герман экипировался и рванул на мотоцикле к Центру. А там уже всего хватает — и стрельбы и дыма. Подробностей я, конечно, всех не знаю — дело секретное. Но знаю, например, что Стефания выжила только благодаря Герману. Именно он её прикрыл и сумел вывести из осаждённого диверсантами главного корпуса Центра, сумел заблокировать входы в главные, наиболее опасные научные лаборатории, где, кстати, тогда хранились и самые опасные 'компоненты'. Несколько часов, отстреливаясь от проникших в здание 'двоек' и 'троек' диверсантов, Стефания и Герман сдерживали натиск нападавших, давая возможность остальным сотрудникам Центра выполнить протокол по плану 'атака извне'.
Помолчав, Прасковья Вениаминовна добавила:
— Стефания тогда была тяжело ранена. Местные врачи не надеялись, что она когда-либо сможет забеременеть. Один из диверсов сумел так пальнуть, что пуля попала в бок а там... — прапрабабушка осеклась и Светлана кивнула, давая понять рассказчице, что поняла не сказанное вслух полно и правильно. — Герман вытащил её на себе, когда она уже была несколько минут без сознания. Сам был ранен несколько раз. Уж как врачам удалось его левую руку спасти — даже я не знаю. Он уже тогда был невероятно скрытен относительно своих слабостей. Но факт в том и состоит, что он вытащил её из Центра и успел уйти далеко, когда над Центром появились самолёты десантного отряда быстрого реагирования. Диверсантов "зачистили". А Центр остался. Он и сейчас есть и в нём идёт работа. И Стефания там — дорогой гость и очень ценный сотрудник, — с гордостью сказала прапрабабушка. — Стефания тогда полгода в больнице провела. Едва очухалась — сказала: хочу быть рядом с Германом. И кто бы смог её остановить? Никто её и не смог остановить. Поселили их в двухместной палате. Их кровати стояли рядом. Всё же муж и жена. Благодаря её присутствию Герман и оправился. Сейчас он большой человек — ректор Сибирской Академии Полицейских Сил России, генерал-лейтенант полиции Империи. А тогда месяца не прошло после того, как их обоих через полгода выписали, как Стефания сказала, что беременна. Герман чуть с ума от радости не сошёл: такого количества цветов в селе, а ведь они оба в своё село вернулись и он снова стал работать участковым, отказался от повышения, а она снова вернулась в Центр. Так вот, приходит она вечером с работы, смотрит, а её комната усыпана цветами. Не поверишь, Света — по пояс усыпана. Она дверь открывает в свою, значит, комнату, а оттуда — волна цветов. И все — только те, какие она любит. Простые. Без изысков. Старожилы говорили: два грузовика цветов Герман оплатил. Эти грузовики многие сельчане видели. Тихо приехали, тихо уехали. Видели, конечно, как Герман цветы охапками из кузовов в комнату носил, но ни единая живая душа Стефании не проболталась, пока она от околицы к своему дому шла. А ведь могли — все условия для этого были. Ведь на селе ничего скрыть невозможно. Цветы едва-едва были и в окошки видны, а Стефания увидела цветы только тогда, когда дверь открыла. Ведь цветочным духом никого из сельчан не удивишь — среди природы живём.
Снова Прасковья Вениаминовна ненадолго замолчала. Тогда Светлана уже видела — самое сложное и тяжёлое она уже поведала своей праправнучке. И была этим очень довольна. Предстояло рассказать окончание истории.
— Девочку она родила. Свою первую дочь, первенца, значит. В срок. Такую крепенькую — все деревенские, да что деревенские — поселковые и районные врачи удивлялись — в кого она такая уродилась. Настоящая сибирячка. Как водится, пошла в детский сад, потом — в школу. А потом, когда получила сертификат — Стефания и Герман думали, что куда-нибудь на спокойное место, а она бряк — и сертификат зачисления в областную академию полиции России — на стол перед родителями. Те как стояли — так и сели на лавку. И ведь Герман — не последний человек в полиции. А ни сном, ни духом не знал, что дочка его, выпускница школы, тайком сдаёт экзамены и тесты в полицейскую академию. Сейчас она — генерал-полковник Спецназа Полиции России, руководитель регионального центра противодействия организованной преступности. Всю службу провела не в штабах, а, как любят говорить полицейские, 'на земле'. Знает службу в полиции не по книгам, а по собственному богатейшему опыту. Когда она читает лекции в Региональной Академии Полицейских Сил Империи, в зале швабру торчком поставить некуда, а не то что там яблоку на пол упасть, — довольно завершила рассказ прапрабабушка, обняв прапраправнучку. — Ладно, дочка. Утомила я тебя. Иди, а то мой благоверный гневаться изволит. Монополизировала я тебя. Я пока рассказала тебе о первой дочке Германа, об остальных детях его ты и сама узнать можешь. Они достаточно известны.
