Собирая кровавую дань, короткими злыми очередями рявкал пулемет, и каждый его рык сопровождался ржанием раненых лошадей и предсмертными криками людей.
Конец атаки совпал с последним выстрелом, когда Петр только чудом не промахнулся по мчащемуся на него кавалеристу.
— Будешь? — лежащий справа Лекарь, не глядя протянул Петру флягу.
Взяв, предательски дрожащей рукой баклажку, репортер не заметил, как выхлебал половину.
— Обычное дело, — успокоил товарища снайпер, — в первом бою я такую оприходовал одним махом.
Петр промолчал. Туман то приподнимался, открывая лежащие тела, то опускался, скрывая от людских взоров позор смерти, а в глазах Петра все стояла и стояла сцена попытавшегося подняться и тут же упавшего на подломившуюся ногу животного. Отдаленный выстрел прекратил его мучения, отозвавшись внезапной благодарностью к нажавшему на спусковой крючок австрийскому солдату. То, что это был рядовой, Петр отчего-то не сомневался.
— Неужели, снова полезут? — фраза вырвалась как бы против воли репортера.
— Тут дело не простое, — степенно начал Лекарь, — офицеров мы, кажись, повыбили, а солдаты без команды на смерть не пойдут. Они умные. Вот, ежели кто остался, или новые подтянутся, — Лекарь задумчиво пожевал травинку, — тогда да. Могут и полезть, но час у нас есть.
Три часа назад, после команды Грача на движение, группа, стараясь не оставлять следов, вышла на склон 'своего' хребта. А дальше начался бег.
По сравнению с этой гонкой, прежние марш-броски и минувший суточный переход, казались отдыхом.
Пятнадцать минут вверх, сменялись траверсом в восточном направлении, и вновь вверх, и вновь горизонтальный участок, и такому кошмару, казалось, не будет конца, и сердце вот-вот лопнет. Как это ни странно, но в какой-то момент Петр почувствовал, что за время траверса он успел восстановиться и очередной подъем, уже не казался пыткой.
Перед выходом на гребень, идущий впереди Грач, подал знак 'замри'. Прямо по ходу движения, на широком безлесном гребне стоял десяток спешившихся кавалеристов. По тому, как вздымались бока запаренных коней, они сюда только-только добрались. Второй отряд стоял в полуверсте левее.
Немного правее, в понижении хребта, лес достигал седловины. Даже со своим невеликим опытом, Петр ни минуты не сомневался — в таком удобном для перехода месте, их наверняка ждет засада, тем более, что дальше на восток открыто стояла еще одна группа австрийцев.
О том, что у кавалеристов объявлена тревога, разведчики уже знали — от места уничтожения полусотни, по следу Богомола рысью шли не менее двух эскадронов. Первые конники уже достигли подъема, и резко сбавили темп, но через час они наверняка достигнут гребня. По идее, Богомол к этому моменту уже спустится в долину и даже начнет подъем.
Судя по стоящему на пути разведчиков заслону, командир полка решил подстраховаться, и первый же готовый к выходу эскадрон выслал на северный хребет.
Петр не сомневался, что группу Богомола Грач не оставит, но как скоро тот подойдет, и какое решение примет командир, оставалось для него загадкой.
Как это часто бывает на войне, все решил случай. Едва группа Грача сместилась в сторону перевала, как сверху показалась пара австрийцев. Их скрутили, когда те почти миновали последних бойцов. Потом был быстрый допрос, а через пятнадцать минут, перевал оказался в руках разведчиков. Без шума, правда, не обошлось, к тому же в последний момент боец Гвоздь получил сквозное ранение левого предплечья.
Первая атака ждать себя не заставила, но была с легкостью отбита даже без пулемета. Да и какая это была атака. Скорее необдуманный бросок двух десятков уверенных в себе кавалеристов.
Ко второй противник готовился тщательно. Во-первых, к нему подошло подкрепление с двумя пулеметными расчетами, которые сразу же стали обрабатывать позиции разведчиков. Во-вторых, он перекрыл путь спуска на север.
Первый раз Петру стало страшно, когда перед ним ударила пулеметная строчка. Возьми пулеметчик хоть чуть-чуть выше... . Думать о результатах не хотелось, тем более, что тут же поступила команда оттянуться вглубь небольшого лесочка. Оттянулись не все. Притаившийся за поваленным стволом Лекарь, быстро излечил расчеты вражеских пулеметов от назойливого внимания к разведчикам. Вот тут-то и началась вторая атака, в которой участвовало не менее сотни конников. Манлихер оказался неплохим оружием — за время атаки, Петр успел выпустить шесть обойм, при том, что львиная доля времени уходила на перезарядку.
Третья атака началась одновременно с востока и с запада, едва только к защитникам присоединился отряд Богомола. Противник об этом не знал, поэтому, считая, что у разведчиков только один пулемет и основные силы бросил с востока. И не факт, что не появись у разведчиков подкрепление, третья атака не увенчалась бы успехом.
Петра к этому времени отправили помогать Гвоздю ухаживать за ранеными. Боец, получивший ранение головы, находился между жизнью и смертью, второй, пока ему не перетянули жгутом ногу, потерял много крови.
Об атаке Петр судил по заполошному перестуку пулеметов и частой стрельбе из карабинов и трофейных манлихеров. Из этого следовал печальный вывод — боеприпасы у защитников заканчивались, и с минуты на минуту надо ждать команды Грача на прорыв. Жаль, что Богомол не появился минут на пятнадцать раньше, когда был шанс уйти почти без пальбы.
Репортер с тоской посмотрел на раненых, лежащих на подушках из осенних листьев. С ними прорываться сквозь залегших в лесу австрийцев, представлялось ему полным безумием, а бросать на милость победителя преступлением. Оставалось отправить Гвоздя на прорыв, а самому уповать на липовые записки пацифиста.
Петр, как давеча командир, посмотрел в несвоевременно разъяснившееся небо. Нагони господь тумана, можно было бы незаметно проскользнуть.
Внезапный грохот взрывов на западнее, мог обозначать только одно — к австрийцам подошла легкая артиллерия, где каждое орудие перевозилось тремя вьюками. Сейчас артиллеристы поправят прицел, и ... .
Ожидая убийственных взрывов шрапнельных снарядов, Петр инстинктивно втянул голову в печи, но вместо белых шапок разрывов, над головой проскользнула крылатая тень, а к реву мотора в полуверсте на запад прибавилось частое пулеметное стаккато — Господь внял его молитвам, прислав помощь с неба.
Открывая на ходу объектив, репортер пулей вылетел на открытое место. Его бросок совпал с белыми ракетами, показавшими военлетам позиции засевших по склону австрийцев. Сделав красивый разворот, аэроплан с российскими опознавательными знаками и красными звездами на крыльях, вывалил на склон множество мелких бомбочек, а раздавшиеся разрывы сменились криками боли.
Второй аэроплан обрабатывал южный склон. Третий грохотал своими пулеметами на западе, откуда в помощь атакующим, должна была подниматься артиллерия. Все это Петр фотографировал, пока в аппарате не кончилась пленка.
* * *
Уже находясь у своих, Петр стал свидетелем, двух необычных эпизодов. Доставленных в полковой лазарет раненых, осмотрел главврач Каминский. Перевязку делала молоденькая сестра милосердия, которую все называли Наталья. По мнению Виктора Витольдовича, сразу после ранения бойцам была оказана на удивление квалифицированная помощь, и на просьбу Грача прочистить и продезинфицировать раны, доктор холодно ответил, что срочной необходимости он в этом не видит.
Грач стал настаивать, тогда Виктор провел командира в приемное отделение, и спросил — кому из этих несчастных надо отказать в срочной помощи, ради удовлетворения заботы Грача о его бойцах. Присутствующая при разговоре сестра милосердия, с обожанием смотрела на Каминского, и с укоризной на Грача. И было отчего — на топчанах и прямо на полу, лежали только что доставленные из-под Дуклинского перевала раненые. Большинство из них оставались в своих замызганных шинелях, многие бредили. Петр впервые увидел растерянность на лице командира. Наверное, что-то аналогичное почувствовал и Каминский, поэтому уже от дверей сухо бросил: 'Завтра к девяти'.
На следующее утро, Грач с Петром пришли к Каминскому с упаковками новокаина и стрептоцида. Наталье достались цветы. И первое, и второе привело медиков в изумление. К этому времени раны Гвоздя и Лютика были прочищены, и на глазах Петра обработаны стрептоцидом и вновь забинтованы. Не было ничего удивительного, что после предложения командира оставить себе лекарства, последовало предложение испить чаю.
Вчерашних раненых лазарет обработал ближе к ночи, поэтому Каминский выглядел утомленным, но на вопросы столичного репортера отвечал с охотой.
По мнению доктора, медицинскому руководству давно было пора озаботиться увеличением медперсонала в низовом звене. При правильной обработке, по типу той, что была проведена с бойцами уважаемых гостей, санитарные потери снизились бы весьма существенно. Сейчас же, при наплыве раненых, медики вынуждены были следовать доктрине 'русского' доктора Эрнеста фон Бергмана, об 'изначальной стерильности огнестрельных ран'.
Судя по отчетливому сарказму, Каминский в равной мере сомневался и в русских корнях профессора Берлинского университета, у которого Виктор пять лет слушал лекции, и в 'изначальной стерильности'.
Второй эпизод касался разговора Грача с командиром Стальной дивизии, генералом Корниловым. Тогда же Петр с удивлением узнал, что с комдивом Грач был знаком еще до войны.
В первую очередь Лавра Георгиевича интересовали результаты разведки, во вторую подробности рейда и эффективность ударов по противнику. Грач отстаивал позицию, озвученную им еще в кабинете Брусилова: 'Разведка и еще раз разведка. Диверсии только в самых крайних случаях, и непосредственно перед наступлением'.
Корнилов горячился. Грач стоял на своем. Корнилов ядовито спросил, мол, что же вы в таком случае полезли взрывать составы? Ответ был в духе, на всякую старуху есть свое исключение. Кстати, и свое наказание, и вообще, что они обсуждают? Суть или за поболтать?
Петр же припомнил едкое определение: 'Корнилов имеет сердце льва, и голову барана'. Так ли это на самом деле, выяснить репортеру не сподобилось— судя по всему, сегодня бодаться прославленному комдиву не хотелось, и вместо дурного занятия, он поинтересовался отходом:
— Просветите, что это за слухи об аэропланах, якобы устроивших австрийцам варфоломеевский вечер?
Вот тут Петр услышал совсем иную, нежели он знал, версию событий. Оказывается, успешно оторвавшись от преследования, отряд столкнулся с жиденьким заслоном на гребне, сквозь который Грач рассчитывал незаметно просочиться к своим. Налетевший порыв ветра приподнял туман. Мгновенно вспыхнула перестрелка, но невесть откуда взявшийся одинокий 'Миг', спутал супостату все карты, высыпав на его голову десяток гранат и немного причесав из пулемета.
Спустя минуту, очередное облако вновь плотно окутало гребень, и разведчики благополучно перешли на свою сторону. Грач утверждал, что лично видел, как летчик-наблюдатель, поливал врага из пулемета. Попал он в кого, или промазал, выяснить по понятным причинам не удалось.
Уточнять, почему Грач не счел нужным показать реальное положение дел, Петр не стал. Девиз: 'Командир всегда прав' он впитал в первую очередь, зато неожиданно для себя нашел золотую репортерскую жилу там, где не мог и помыслить.
Эмоции, охватившие Петра при виде беспомощно лежащих на осенней листве бойцов, не оставляли. Эти чувства толкнули репортера несколько раз наведаться в полковой лазарет. Состояние раненых 'вагнеровцев', и солдат, получивших обычные перевязки, отличались разительно. Это было видно даже такому дилетанту, как Петр. Еще печальнее выглядела ситуация на львовском эвакопункте. В ожидании запоздавшего эвакопоезда, здесь скопилось сотни раненых. Как ему поведали здешние медики, 'антонов огонь' не щадил ни солдат, ни офицеров. Многим требовалась срочная ампутация, но ее могли провести только в госпиталях, до которых еще надо было добраться.
Все это, Ямщиков осмысливал по дороге домой. Тогда же, после вопроса Петра, как бы развернулись события, не появись краснозвездные аэропланы, всплыли неизвестные ему ранее подробности. Оказывается, сразу после второй атаки австрийцев, к ним в тыл вышла снайперская пара, с заданием уничтожить расчеты артиллеристов, если такие появятся. Бесшумное оружие в умелых руках — страшная сила.
Кроме того, в тылу у засевшего на северных склонах австрийского заслона, уже сосредоточилась группа Скандинава с эскадроном уссурийской казаков. Ко всему, между всеми группами поддерживалась связь по радио. Рации, с дальностью связи до три-пять верст, берегли как раз для такого случая. А вот на вопрос, мог ли командир общаться с военлетами, Грач только загадочно усмехнулся. Получалось, что еще находясь в долине, командир принял единственно верное решение — если хребет затянет облаками, то группы легко просочится мимо австрийского заслона, а в случае хорошей погоды, в помощь разведчикам выходил Богомол с казаками. Наверняка были в этих раскладах и краснозвездные аэропланы. В этом Петр теперь не сомневался.
Уяснив себе реальное положение дел, Петр не стал сетовать на свою неграмотность. Вместо этого он поблагодарил судьбу, за знакомство со столь необычным и дальновидным командиром.
* * *
Слухи имеют свойство мчаться быстрее ветра, обрастая по пути массой самых невероятных подробностей. В этом репортеры убедились, едва прибыли в Петроград.
Сказать, что их заметки имели успех, значило бы серьезно погрешить против истины. Троицу репортеров буквально засыпали заманчивыми предложениями.
И вот что странно. Никаких упоминаний о краснозвездных аэропланах и 'Вагнере' в заметках репортеров не было. Еще в поезде Грач растолковал, о чем надо забыть, а пленку с бомбящими супостата аэропланами, конфисковал до лучших времен. Между тем, всякий собрат по перу, выпытывал подробности о 'Вагнере', а газеты запестрели восторженными статьями об этой таинственной организации и, конечно, о героях-репортерах, лично пускавшими под откос далеко не один эшелон с вражеской артиллерией.
Слава досталась и таинственным краснозвездным 'мигам', и откуда только прознали. Кстати, фото с кувыркающейся в воздухе колесной парой, удалось на славу. Рисунки на эту тему публиковали все кому не лень, а фото могли себе позволить себе только избранные издания.
Спустя полмесяца, газеты вновь запестрели статьями о подобном разведрейде. На этот раз репортеры донесли до читателя, как ловко, разведчики прошли по тылам германских войск и какую бесценную информацию они доставили командованию Северо-Западного фронта.
Публиковались фотографии германских батарей и двигающихся к фронту колонн, так и не заметивших, что они стали объектом внимания вражеских лазутчиков.
На живых, как известно, не угодишь, и в полном соответствии с этим принципом, нашлись недовольные отсутствием стрельбы и подрывов поездов с войсками Кайзера.
Получалось, что 'и дым пониже, и щи пожиже', но ревность, нет-нет, да и пощипывала души репортеров-первопроходцев. Одно радовало — первая тройка газетчиков без работы теперь не оставалась.
