Пепел над городом

Очень медленно тварь повернула голову к собору, безошибочно разыскала взглядом меня, и я застыл, загипнотизированный темно-оранжевыми глазами, опаляющим гневом, слепом и настолько всеобъемлющем, что выплескивался из ками наружу, заполняя все вокруг, такой же настоящий, как воздух или вода. Эти глаза обещали мне смерть — страшную, в огне и муках, и неизбежную, как закат солнца.

Это длилось всего мгновение, и за этот миг я успел трижды умереть от страха и вообразить еще десяток смертей от других причин. Не было больше полусотни закованных в броню воинов, благословленных лучшей ками на свете, была лишь семерка бойцов у ворот да одна молодая девчонка, при всех своих достоинствах — всего одна. Мой козырной туз — непобедимая Озерная Леди — был всего в нескольких десятках шагов, но с тем же успехом Ледяная Роза могла быть на другой половине города: Одержимый преодолеет эти десятки шагов в два-три прыжка.

И, уже в который раз за сегодня, мою растерянность совершенно не военного человека прервала Алиссия. Развернув за плечо, она вытолкнула меня вперед, прибавив далеко не девичьей силы пинка под зад, сходу заставив перейти на бег.

Так быстро я не бегал ни разу в жизни. Это, наверно, и был абсолютный человеческий максимум — "скорость убегающего от трехсаженного огненного монстра". Ни тяжелые непривычные доспехи, ни мусор и деревянные щепки под ногами, ничто из этого не мешало мне нестись к заветному клинку, выискивая глазами и продумывая идеальный путь и способ забраться по телу мертвой твари. Ледяная Роза стала центром моего мира, и, соответственно, им стала Вивьен, нетерпеливо притаптывающая правой ногой, переводя недовольный взгляд с меня за мое плечо.

И именно она, задрав голову вверх, явно следя за кем-то, процедив себе под нос что-то явно нелицеприятное, подсказала мне, откуда ждать беды. Звон тысяч осколков ударил по ушам, мелкой дробью прозвенел по камню, подсказывая, что знаменитый на весь мир цветной витраж собора над воротами встретил свой конец. Быстро оглянувшись через плечо, я убедился в этом — держась целой рукой за край, Одержимый балансировал на слишком тонком для него откосе. Вместо того, чтобы прорываться сквозь заслон и выламывать двери, ками вновь предпочел сократить путь, преследуя главную цель... меня.

Наклонившись, так, что почти выпал из окна, он оттолкнулся от стены, бросив себя вперед, куда быстрее и страшнее, чем пресловутый камень из катапульты. Я зайцем скакнул в сторону, разминувшись с Одержимым едва на локоть, затылком ощутив страшный жар, опаливший волосы и кожу, и едва устоял на ногах, умудрившись даже продолжить забег. Замешкался и ками — инерцией его протащило вперед, оставляя дымные следы вспоротого когтями камня, но полыхающий оранжевый взгляд следовал за мной неотрывно.

Это его и подвело.

Чудовище тормозило всем, чем могло: ногами и единственной функциональной рукой, и именно в руку ударила Алиссия. Похожая на статую чистой белизны, молнией она промчалась по дымящемуся следу, и длинный клинок в ее руках вонзился точно в черный локоть. Ками взревел от боли, рука подломилась и рогатая башка грохнулась о камень. К сожалению, своим весом ками вырвал оружие из рук принцессы и развить успех она не смогла. Ну, или почти не смогла — оставшись безоружной, девушка зарядила в морду кулаком, используя разгон, развернулась и добавила плечом, вложив в удар всю массу одетого в тяжелое железо тела.

Подгонять на этот раз меня не пришлось. Промчавшись мимо ошеломленного на секунду ками, я бросился к Вивьен, кто все так же стояла у замерзшего трупа, разве что улыбка ее стала скорее одобрительной, чем свирепой.

С разгона запрыгнув на скользкое тело, я ухватился за одну из ледяных змей, тяжело подтянулся, чувствуя, как утекают подаренные Алиссией мгновения. Тяжелый и низкий рев пламени за спиной и девичий крик только подогрели прыть, заставили сделать последний отчаянный рывок, вытягиваясь в струнку, чтобы быстрее дотянуться до рукояти.

Огненный хлыст стегнул прямо под ногами, и сила удара была такова, что волшебный лед треснул, статуя мгновенно потеряла свою цельность сразу вся целиком, как разбитая ваза, я провалился вниз... и все-таки дотянулся до лезвия самым кончиком пальца. Клинок мгновенно прилип к коже, затылком я почувствовал холодное прикосновение Вивьен и...

Мы стали единым.

Крохотные чешуйки живого мороза протянулись от пальцев к запястьям и локтям, меч перетек в ладонь, груда раздробленного льда всколыхнулась, закружилась метелью, сформировав гладкую спиральную дорожку, по которой мы проскользили на пол, разворачиваясь лицом к врагу. И на этот раз полыхающий оранжевым пламенем взгляд не вызвал страха.

Мы боялись, потому что были слабы и знали это. Боялись, потому что не были готовы к такому уровню насилия, опасности и могущества противников. Боялись, потому что никогда не рассчитывали и не готовились к встрече с ними один на один, лицом к лицу и воля на волю.

Теперь мы были готовы. Мы сделали эту битву своей жизнью, высекли свою судьбу в камне, или, точнее, выточили из нее ледяной клинок. Мы не чувствовали страх — лишь возбуждение, животное предвкушение, как перед вкусной едой, и интеллектуальное — увидев работу, которую можем сделать хорошо. Сила бурлила в нас штормовым океаном, океанским цунами выплескивалась наружу, хрустя тонкой изморозью на камнях и стенах, заполняя пространство тончайшей снежной взвесью, устанавливая в соборе абсолютную власть зимы.

Поэтому, встретившись взглядом с монстром, обнажая ледяные клыки в приветственном оскале, именно мы увидели страх, а не он. Тварь знала, что упустила свой лучший и единственный шанс на победу, не сумев уничтожить смертного прежде, чем он доберется до Вивьен, и знала, что очень скоро умрет.

И никому не нравилось умирать.

На какое-то время все застыло: дражайшая Алиса, отступая в сторону, не отрывала от нас восторженного взгляда; гвардейцы, застывшие в дверях; темный ками, чьи глаза и вены пульсировали все ярче и ярче, выкачивая последние резервы, ускоряя разрушение и без того измученного тела. Если просто подождать немного — оно разрушиться само, но тогда тварь уйдет живой... и от нас никто не уходит живым.

Хрусталики льда, сталкиваясь в воздухе, тонко звенели, сверкая в солнечном потоке сквозь разбитый витраж, и только жар, источаемый Одержимым, останавливал наступление холода, влажным кругом обозначая пределы власти ками. Мы всегда любили говорить через них — красиво и зрелищно, это впечатляло людей. Заговорили так и сейчас (пригодится позже), направляя и сталкивая кристаллики, играя с размером, формой, скоростью, плотностью, углами, всем остальным, чтобы получить нужное звучание:

— Скажи, где Горнило, и умрешь легко.

Мы слышали, как удивленно вдохнула принцесса и вздрогнули гвардейцы. Активное Горнило Зла — это всегда плохо, но, увы, другого объяснения не было. Одержимых было слишком много и расплодились они слишком быстро. Ками, светлые или темные, всегда рождаются тяжело — из массовых эмоций десятков, сотен людей, синхронных и однонаправленных, под катализатором смерти сильной личности. Это редкое явление, и обычно рост числа ками уравновешивается убийствами темных благословленными смертными и уходом от мира светлых.

Но идеальный баланс недостижим. Незримые весы постоянно колеблются и, увы, гораздо чаще склоняются на сторону Зла — именно для этого нужны Воплощенные, способные вернуть все назад. У темных ками был свой инструмент превосходства — Горнило Зла. Место, где черный пепел достигает нужной плотности и перестает зависеть от людей, воспроизводя сам себя, множась без счета и границ, слипаясь в новорожденных духов уже без участия и воли человечества.

Ответ был ожидаем — ками с натугой выпрямился, отталкивая мороз еще немного дальше; лава, что текла по оголенным венам, выплеснулась на кожу, стекая к рукам, сформировала длинные багряные хлысты, извиваясь на кладке, как огненные змеи. Пылающий взгляд вильнул в сторону, отыскав Алиссию, выдав нам свои планы.

Хрустальный голос зазвучал вновь, одновременно отовсюду:

— Твой противник я.

Ледяные осколки мертвого чудовища бросились к нам, прилипая к ледяному клинку, плавясь и стекая с острия, формируя наш собственный вариант ледяного хлыста.

Всегда приятнее побеждать их на их же собственном поле.

Разумеется, он не послушал. Огненные змеи бросились в атаку, раскрыв зубастые пасти, разбивая спешно возведенную ледяную стену. Первая натолкнулась на благословлённый щит, вторую — мы сбили собственноручно, перехватив собственной прозрачно-голубой змеей, и тут же сорвались с места, раскалывая камень прыжком.

Мы встретились на середине пути — ледяной рыцарь и пылающий монстр — сцепившись, покатились на полу, ломая те скамьи, которым повезло пережить предыдущий бой. Стихийные змеи кусали и рвали друг друга на части, звездный жар столкнулся с космическим холодом, спрятав от посторонних глаз завесой пара, неподконтрольного ни одному из нас.

Это было разочаровывающе просто — ками был основательно потрепан еще до начала боя, гвардейцами и принцессой, выдавливая последние капли своих сил. Очень быстро мы придавили его к полу, связав ледяной змеей по рукам и ногам, отцепив ее от клинка, прижали острие к горлу.

— Последний шанс, — сказала метель.

На этот раз он ответил подобающим способом — треском пламени в распахнутой пасти, утихающим лесным пожаром:

— Зачем тебе знать, узница? Конец уже близок.

Мы шевельнули клинком, проколов черную кожу, запустив в плоть усики безжалостного ледяного льда.

— Близок, — согласилась метель. — Он прямо у твоего горла. А я — бессмертна, пока стоит Разделение.

Пасть распахнулась шире, треск пламени злорадно взревел, на мгновение обретя свою полную мощь:

— Пока.

И прежде, чем мы успели задать следующий вопрос, рванулся, насаживаясь на клинок, самым очевидным способом отвечая на вопрос, каким способом хочет умереть.

Мы исполнили это желание в полной мере. Ледяные усики рвали его на куски мучительно медленно, слой за слоем, избегая всех жизненно важных частей. Неконтролируемые взрывы пламени плавили камень и поджигали скамьи, но бессильно скатывались с волшебного льда. Одержимый бился в ледяных оковах несколько минут, и мы убедились, что это была самая страшная агония из всех.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, кончилась и жизнь Одержимого. Рогатая тварь застыла ледяным памятником самому себе, потухли костры в глазах и глотке, истощились лавовые вены. Утихла метель, звонко простучав по камню кристалликами, тишина упала на собор, по-настоящему оглушительная в сравнении с криками боли.

Наслаждение победой продлилось недолго. Ледяную уверенность и сладость триумфа разорвало на куски глубинное, всесокрушающее желание, столь же сильное, как потребность в еде и воздухе, беспокойство, сравнимое разве что со страхом за свою жизнь:

"Мы должны найти Шэдди!"

Глава 10

"Мы должны найти Шэдди! Обыскать каждую щель, перевернуть каждый камень, уничтожить каждого..."

Ледяной доспех треснул пополам спереди: от макушки до паха, от таза до кончиков пальцев на ногах, разошелся, как две волны в противоположных направлениях, освобождая тело. Мы сделали один шаг наружу, а второй сделала одна Вивьен. Я еще успел порадоваться, что в этот раз меня не заперли внутри, как...

Боль. Та самая, не физическая, душевная мука, воскресившая тяжелый ароматный дым опиумных салонов, запах рвоты Анны, ее неподвижные, высохшие к утру глаза, пустые и дымные. Эта боль отдавалась в теле, но словно эхом — тяжестью в груди, пересохшим горлом, слезящимися глазами, страшной усталостью, навалившейся на плечи. Хотелось лечь прямо здесь, на полу, закрыть глаза и больше никогда-никогда не открывать — и пусть все идет своим чередом.

Мне пришлось опереться на меч, который все еще держал в руках. Острие легко вошло в камень, погрузилось на несколько сантиметров, а потом застряло, дав мне еще одну точку опоры, необходимую настолько, как если бы я вмиг стал стариком.

— Мы должны... — прохрипел я.

— Еще несколько минут, и ты свалишься, как в прошлый раз, — отрезала Вивьен.

Что-то в ее тоне резануло меня. Спокойный, словно выверенный на ювелирных весах, высчитанный до сотого знака после запятой — в тот момент, когда, возможно, Шэдди мучилась где-то в плену, боролась за свою жизнь или, может быть...

Гнев смыл накатывающее бессилие. Сцепив зубы, я поднял голову, встретившись взглядом с алмазными глазами, и не найдя в них и следа неуверенности. Пару секунд мы просто смотрели друг на друга, пока я лихорадочно перебирал аргументы и доводы... с каждой отброшенной мыслью понимая, что сдвинуть с места ЭТУ скалу мне не под силу. Нам едва удалось это втроем в прошлый раз.

Единственное ее уязвимое место — одиночество, сотни лет, проведенные в небольшой комнатке под землей, жажда общения и людского... даже не тепла, а просто ПРИСУТСВИЯ, но... я никак не мог придумать, как именно ударить в больную точку.

К моему удивлению, молчание нарушила именно Вивьен.

— Вдвоем мы будем осматривать этот город неделю. Никто не сможет ее увидеть, кроме тебя... и других ками. Я знаю каждого, кто еще остался в этом городе — вместе они найдут твою подругу намного быстрее.

Клянусь, я слышал хруст собственных мышц, когда медленно кивал, признавая ее правоту. Каждая, самая крохотная частичка меня требовала действовать прямо здесь и сейчас, не теряя драгоценное время, но, проклятье, она была права. Этот город слишком велик, чтобы обыскать его в одиночку.

— Я не враг тебе, Артур, — чуть нахмурившись (что в ее случае, наверно, означало крайнюю степень раздражения), продолжила Вивьен, — и тем более не враг твоей подруге. Я не собираюсь отдавать ее темным ками. Мы найдем ее и вытащим из любой передряги, но сделаем это правильно.

Проклятье, ну почему она должна быть настолько логичной?! И настолько бесяще правой?!

Прилив сил, вызванный необходимостью искать Шэдди, прошел. Доспехи, которые на меня нацепили гвардейцы, и которые я в пылу погони и боя почти не замечал, обрели плотность и вес, прижимали к земле, как тысяча наковален. Осознание, что я ничего не могу сделать прямо сейчас, вернуло прежнюю усталость в стократном объеме, обернув в тяжелый серый саван равнодушия. Я вновь оперся на клинок, пытаясь удержаться на ногах... и ледяная рукоять, еще секунду назад совсем теплая, обожгла руку холодом. Я рефлекторно отдернул руку.

— Не прикасайся ко мне в таком состоянии.

Точно. Я ведь гребанный святой — мостик между человечеством и ками. Мостик, по которому в мир богов может прокрасться гниль. Которой у меня более чем достаточно.

Напоминание о собственной ущербности отнюдь не улучшило мое состояние. Бесполезность и ненужность, в которой я раньше черпал уверенность (если я ни на что не влияю, то ничего не смогу испортить), и без того грозило раздавить своим весом: новая гиря — опасность для себя и других — лишь ниже пригнула плечи к земле.

Меня снова затошнило, я крепко зажмурил глаза, пережидая боль в груди и желудке...