Теория Фокса

Он молча смотрел на неё, вцепившись в край стола.

— Пока вряд ли. Но, рано или поздно, будет, — сказала Джулия.

— Когда?

— Может, через год. А может быть, на следующей неделе.

Она на мгновение замолчала.

— И ведь половой отбор дал ей не только пол! Но ещё и рекомбинацию. С ней мутации ускоряются в миллионы раз. Ну, а остальное — уже дело времени.

— Рекомбинация?

— Когда самец и самка Зои встречаются, их коды перемешиваются, почти так же, как перемешивается ДНК. Код, гены отца и матери смешиваются, как в миксере. Когда это происходит, эволюция ускоряется. Появляется разнообразие. Это почти как копирование книги, где геном — это книга. Представь, машинистка просто перепечатывает одну книгу с начала до конца. Буква за буквой. Время от времени она будет делать опечатки, но мало. Одна опечатка тут, другая там. Это то, что делают вирусы и всякие бесполые организмы, вроде бактерий. Они просто бесконечно копируют один и тот же код, без радикальных изменений — от нескольких опечаток не меняется смысл. И поэтому они изменяются медленно. Ну, сравнительно медленно.

Её глаза заблестели.

— А теперь представь, что перед машинисткой две копии книги. Это копии одной и той же книги, но они чуть-чуть разные — ведь каждая уже копировалась миллионы раз. Но, тем не менее, это копии одной и той же книги. Первая книга — это геном отца, вторая — матери. И теперь машинистка составляет новую копию, беря куски текста то из первой книги, то из второй. Как в миксере. Абзац из первой книги, потом предложение из второй, потом целую главу снова из первой. И так далее. Представляешь, какое пространство для ошибок? Это уже не просто опечатки, а целые новые главы! Можно, например, абзац из введения по ошибке засунуть в середину текста. Какое колоссальное разнообразие это дает! Сколько мутаций! Эволюция на допинге.

Она снова перевела дыхание.

— Вот и Зоя так же. Она постоянно мутирует. Её мутанты становятся все более и более разнообразными. Представь, ты в террариуме держишь ящерицу. Вечером пошел спать, а когда вернулся утром, помимо собственно ящерицы там оказались хамелеон, игуана и вообще аллигатор... Примерно так и Зоя. Ты оставил её в системе на ночь, а к утру там будет с десяток мутантов. Похожих друг на друга, но разных. Ты потратишь весь день, разыскивая и подчищая их, но где-нибудь в укромном уголке притаится какой-нибудь хамелеон, и ты его не заметишь. А следующим утром там уже будет целый зоопарк. Зоя меняется быстрее, чем я могу отследить. А теперь они ещё и начали конкурировать между собой...

— Кто?!

— Виды Зои. Они воюют между собой.

— Война компьютерных вирусов?

— О, да! Они конкурируют за место в системе, за ресурсы. Уничтожают друг друга. Идет война без правил, на поражение. Ничего подобного раньше не видела.

— И кто побеждает?

— А какая разница? Конкуренция делает их всех быстрее. Тут самое главное — это скорость. Скорость приспособления к изменениям. Приспособься или умри. И поэтому уничтожить Зою уже вряд ли получится... Её создал гений, Джим!

— То есть Китай победил?

— При чем здесь Китай? — она непонимающе завертела головой.

— Почему тогда Зоя поражает всех, кроме Китая?

— Ну, это просто. Из-за Стены, из-за Великого Файервола. Они давно поняли, насколько Интернет делает общество уязвимым для социальных эпидемий. И поэтому они заблокировали Фейсбук и Гугл. Создали свой собственный Интернет. Китай первым понял, что в новом мире уже не правительства или медиа решают, что смотрят и думают люди. Это раньше то, что показали вечером по телевизору, утром становилось мнением большинства. Теперь же правительства и телевизионщики больше ничего не решают.

— Тогда кто? — спросил он.

— Алгоритм. Программный код, который знает о каждом человеке все. Это раньше все смотрели один и тот же телевизор. У всех была одна и та же версия реальности. Теперь же каждый человек видит свою собственную картинку. Алгоритм решает, что показать каждому конкретному человеку, чтобы вызвать нужное поведение. Алгоритм знает о каждом всё: его настроение и тайные желания, скрытые даже от него самого. Алгоритм знает, как заставить этого человека купить что-то, проголосовать за кого-то, убить кого-то. Никто не может сделать это лучше и быстрее него. Китайцы просто поняли это раньше других и успели создать собственную, изолированную копию Интернета, где алгоритм контролируется правительством, а не непонятно кем.

— И теперь, отгородившись, Китай создал вирус с половым отбором, чтобы парализовать мировой Интернет, а самому остаться неуязвимым?

— Начинается эпоха кибер-войн, когда все только так и будут делать. Больше не имеет смысла посылать на войну человеческие тела в сапогах. Вирусы и дроны воюют намного лучше. Люди больше не нужны, Джим.

— То есть Зою сделал Китай? — гнул своё Джим.

Она пожала плечами.

— Тогда кто?! — воскликнул он. — Кто ещё?

— Может, Китай. Может, Штаты. А может быть, где-нибудь в Саратове какому-нибудь системному администратору просто надоело переустанавливать Виндоуз? Кто знает? Это не более, чем кусок кода, содержащий лишь то, что нужно для самовоспроизведения. Ни отпечатков пальцев, ни подписей. Ничего. Просто кусок кода.

Джим сидел на крае стула, снова и снова складывая и раскладывая белоснежную салфетку. Стебли бамбука на потолке переплетались между собой в затейливом рисунке.

Джулия допила вино и медленно отодвинула бокал в сторону, не сводя с него глаз.

— Джим... — произнесла она.

— Да? — он приподнял голову.

— Почему ты Джималоун? Почему ты один?

— А ты? Тот же вопрос можно задать и тебе. Почему ты одна?

— Ну, это просто.

Её ногти блестели, переливаясь в цвет темных глаз.

— Джим, существуют ли герои? Встречал ли ты таких?

— Я встречаю много странных людей.

— Мужчины настолько глупы, Джим. Все их интересы сводятся к выпивке, футболу и бессмысленным дракам. Не более чем пустышки, предназначенные лишь охотиться и размножаться — вот они кто... Абсолютно бесполезные в остальном. О чем с ними говорить наедине? Машины, погода, работа и "угадай, что сегодня показали по телевизору"? Джим, кто эти карлики? Что случилось с гигантами? Ведь они же когда-то были, да? Гиганты. Должны были быть. Где герои? Что с ними случилось?

Она вздохнула.

— Знаешь, я ведь сначала думала, что это всё из-за разницы в скорости развития. Женщины созревают быстрее — так требует природа. И поэтому в садиках и школах девочки умны, собраны и серьёзны. И кого мы привыкаем видеть перед собой? Мальчишек-ровесников. Безответственных пакостников, легкомысленных забияк и глупых драчунов. Примитивные создания, отстающие в развитии. И вот мы, женщины, с самого начала привыкаем к этому и всю оставшуюся жизнь видим в мужчинах лишь недалеких и безответственных хулиганов. Карликов. И в итоге они и становятся ими, просто потому что от них не ожидают большего... Вот и я сначала так думала. Но потом поняла, что всё намного хуже...

— Как?

— Это просто женская доля. Наша участь, — она вздохнула. — Это цена, которую нам пришлось заплатить за интеллект. За половой отбор... Ведь выбирающие должны быть умнее выбираемых. Женщины должны быть умнее мужчин. Закон природы... В этом наша трагедия — мы обречены копаться в куче посредственностей в поиске хоть чего-то стоящего. И поэтому героев нет. Наша участь в том, чтобы жить в плоском мире примитивных созданий. Карликов. Вот так вот и ждем, безнадежно...

— И ты также? Ждешь героя с большим интеллектом?

— Я уже и не знаю, чего я жду, Джим.

Джим перевёл взгляд на серебристый кувшин в нише над столом, и прошептал:

— Сплошная селекция. Прямо птичья ферма какая-то...

— Так и есть. А мы кто?

— Павлины, ищущие хвост подлиннее? И ради чего?.. Мы вообще кто? Люди или?.. Где во всем этом... место?

— Хотел сказать, любви? — она горько улыбнулась.

— Знаешь, Хайям сказал, что лучше быть одному, чем быть с неродным человеком, ведь иначе, если всё-таки встретишь своего, то уже не сможешь полюбить. И случится самая большая трагедия, которая только может произойти.

— Встретить, но не смочь полюбить?..

Джим кивнул.

— "Растратить тепло души на неродного человека..." Так он написал в старой зеленой книжке, которую я нашел у себя под кроватью... Знаешь, в детстве я был странным. Не мог ходить. Все бегали играть во дворе, а я сидел у окна и смотрел. Все, что я мог делать — это наблюдать. И в какой-то момент вдруг начал замечать странные вещи. Очень странные. Вот девочка делится с подругой яблоком. Но ты видишь... Нет, не так — чувствуешь, как, чёрт побери, ей этого не хочется... И делает это она потому, что так принято, а не потому, что этого хочет... И то же самое повсюду... Мы делаем совсем не то, что на самом деле думаем. И говорим не то, что чувствуем... Совсем не то. А то, что другие хотят от нас услышать... И мы даже сами об этом не догадываемся... Притворщики, все притворщики. И скрываем это сами от себя...

Он вздохнул.

— Потом, уже когда мог ходить, знаешь, что я любил больше всего? Просто сесть в углу кафе и смотреть. Смотреть как они разговаривают. Вот, например, кто-то сделал комплимент. Но нижняя губа чуть поджата, уголки глаз напряжены. И без детектора понятно, что это фальшь, — он откинулся на спинку стула. — Про голос даже не говорю. Хрупкость искреннего звука ни с чем ни спутать... О, как он звучит! И как редко... Дети, лишь дети иногда искренни. У взрослых же каждое слово уже увязло в двойных смыслах, расчётах, недомолвках. Их слова вязки, как патока...

Её едва заметно передернуло, как будто от холода.

— Так я научился читать... Читать людей... И теперь, чтобы прочитать человека, нужно лишь несколько минут... И не нужно больше бесконечного десятилетия, чтобы понять, что человек — притворщик... Не родной, понимаешь? Не родной... Вот так и живу...

— Дааа, — протянула Джулия и откинулась на спинку стула. Она долго смотрела сквозь Джима, а затем вдруг бросила:

— Читать других, говоришь?

Он кивнул.

— Зеркало... Нож...

— Что? — переспросил Джим.

— Зеркало не может показать себя. Нож не может себя порезать. Вирус не может себя инфицировать... Джим, можешь ли ты читать себя?

— Себя?!

— Да. Кто ты?

Они долго смотрели друг на друга. Её лицо окаменело.

— Так я скажу тебе... Ты — эгоист.

— И что в этом такого?

— Ничего. Кроме того, что ты никогда никого не найдешь. Хайям тебе солгал, — она уперлась локтями в стол. — Искренность, говоришь?.. Гнусная ложь. Напрасно потраченная жизнь... Родных людей не бывает... Мы все чужаки!

— Б-бывает, — голос Джима вдруг задрожал. — Я знаю...

— И что ты знаешь? Да что ты можешь знать?!

— Знаю, потому что нашел...

— Нашел!? — она привстала.

— Я шагал по городу. Просто так, знаешь, как это бывает? Не зная откуда и зачем... — Джим запинался. — Помню, была какая-то мостовая, старая, вся в расшатанной, побитой временем плитке. Какая-то лестница. Я повернул за угол, а она шла навстречу... И тут она споткнулась и едва не упала прямо на меня. И тогда, в это самое мгновение, я всё увидел в её глазах. Я прочитал её всю, до самого дна. Всю... И тогда я уже знал...

Джулия прикрыла глаза.

— И?

— Она умерла при родах.

— Ребенок?

— Мария. Её семья отсудила её. Они так меня и не простили... За то, что меня там не было... Меня лишили прав... Она, её бабушка, получила судебное решение. Я Марию не могу даже видеть. Прямо, как на войне... Уже пять раз меня арестовывали. Судья сказал, что в следующий раз даст срок... Единственное место, где мы могли видеться, была церковь рядом с её школой. Там мы и сидели, перешептываясь... Если счастье бывает, то это было оно...

— Было?

— Её похитили. Вчера...

— И ты здесь, чтобы её спасти?

Джим кивнул. Она вдруг зло ухмыльнулась:

— Пытаешься загладить вину?

— Вину?!

— Почему тебя не было с ней? Где ты был, Джим?

— Я не успел...

— Струсил, да? Побоялся ответственности.

— Нет, послушай...

— Нет, послушай меня, Джим. Ты побоялся. Потерять независимость, вот чего ты испугался. Поэтому-то её у тебя и отобрали... — она выдохнула. — История стара, как жизнь... Карлики, одни лишь карлики...

Она долго смотрела на него, потерянного и потупившегося, затем выпрямилась и резким движением руки убрала назад свои каштановые локоны.

— Куда теперь?

— В Нанкин. Нужно быть там в субботу утром, послезавтра.

— Это невозможно, Джим.

— Меня ждет самолет.

— Вопрос не в билетах. Вопрос в том, как ты собираешься пересечь границу.

— То есть?

— Они перекрыли въезд иностранцам. Карантин.

— Когда!? — воскликнул Джим.

— Утром. Из-за Зои.

— Нет! Только не это!.. Как, как попасть внутрь?! — вскричал он.

— Невозможно, — сказала она, наблюдая за ним, — разве только, если не...

— Если не что?!

— Только если ты не планируешь возвращаться... Могу перебросить тебя через границу, но это будет билет в один конец. Вытащить тебя обратно уже не смогу.

— Помоги! Прошу тебя, ради бога, помоги. Мне надо, надо быть в Нанкине в субботу в семь утра! Она погибнет!

— Ещё раз: вытащить тебя оттуда не смогу. Их система терпеть не может непрошенных посетителей. Как ты там собираешься прятаться? Тебя сто процентов вычислят. И тогда у тебя будет несколько десятилетий свободного времени, чтобы практиковаться в китайском в какой-нибудь тюремной клетке.

— Выбора нет!

— Хм, ну смотри сам... — она посмотрела на часы. — Через три часа в Шанхай отправляется катер.

— Катер?! — воскликнул Джим, теряя последнюю надежду. — Ни один катер не сможет добраться так быстро.

— Этот сможет. Он как раз должен доставить один груз в Шанхай к утру субботы. Капитан высадит тебя на берег, ну, а уж дальше ты сам, Джим. Залив Улис. Ровно в девять мигнут зеленым фонарем.

— Спасибо... Спасибо тебе!..

— Удачи!

Перед тем, как исчезнуть, она едва коснулась его плеча.

1 день, 18 часов, 13 минут.

Глава 6

Пристегнутый страховкой, Джим сидел на ящике с контрабандными трепангами, обоими руками вцепившись в фальшборт. Плащ не спасал от брызг и пронизывающего ветра, но онемевшее тело давно перестало что-либо чувствовать.

Уже который час капитан держал курс вслепую, по приборам, то и дело протирая рукавом экран радара. Он был немногословен — с того самого момента, как катер подобрал Джима, он лишь изредка кивал и жестами давал указания. Да и пытаться говорить было бесполезно — два мощных навесных двигателя, размером чуть ли не с саму лодку, заглушали все вокруг.

На полпути, где-то между Кореей и Японией, капитан так же молча протянул Джиму фляжку, и теплота коньяка разлилась волной по всему телу. Он благодарно кивнул — капитан кивнул в ответ, не сводя глаз с беспроглядного мрака впереди.

Изредка по сторонам пролетали какие-то огни, а однажды они даже прошли рядом с гигантским, светящимся, как новогодняя ёлка, лайнером. На секунду показались фигуры, одетые в вечерние платья и смокинги, танцующие на верхнем, застекленном этаже. На мгновение даже показалось, что слышна музыка, но лайнер быстро остался далеко позади. Джим отвернулся, перехватил холодный и скользкий поручень и, вжимаясь в ящик, устремился взглядом вперед.