Метро 2036: Изумрудный Город

— Да ты не пужайся, вьюнош, — ласково улыбнулся Обходчик, заметив побледневшее лицо Артёма. — Честным людям меня бояться не пристало. Это те, у кого внутри тьма, моего светильника страшатся. Потому как в отражении его свою душу видят. И сочиняют потом небылицы, будто в ад их, ослепив, утаскиваю. Туда они и без моей помощи дорогу найдут.

Осмелев, Артём двинулся вслед за стариком, который оказался весьма словоохотливым, а попросту болтал без умолку, не дожидаясь реакции собеседника или вообще отвечая на самому себе задаваемые вопросы.

— Почему такое странное имя, говоришь? Так я ж ещё до революции родился. Да, да, той самой, семнадцатого года. Только не спрашивай, как там всё происходило, тогда ещё слишком маленький был. Да и какие судьбоносные события могли иметь место в нашей богом забытой деревушке? Даже бури Гражданской миновали её стороной, громыхало где-то в отдалении, да иногда реквизиторы наезжали... односельчане быстро научились прятать всё самое ценное, и в первую очередь зерно. Остаться без него крестьянину смерти подобно. Что весной сеять, чем деток кормить? Тогда пронесло, десятилетием позже аукнулось, когда пришли комиссары народ в колхоз загонять. Хозяйство у нас большое было, чтобы управляться, батраков нанимать приходилось. За то и раскулачили, хотя наёмных при расчёте никогда не обижали. Да рази ж мы одни такие были? Эшелонов не хватало мужиков в Сибирь вывозить. На новом месте не прижились — голод и холод быстро половину семьи выкосили. А куда денешься? Кругом, куда не кинься, сплошь нищета да разруха. Без всякой войны народ миллионами вымирал. Хотел, чтоб коней не двинуть, на заработки на Днепрогэс податься, да не добрался — по пути одного долбоклюя обложил по матушке. Кто ж знал, что он в Органах работает? На ближайшей станции меня под белы рученьки, да в кутузку. Припаяли срок за антисоветскую агитацию, и обратно в Сибирь, лес валить. Освободился лишь перед войной... нет, не ядерной, таких сроков, к счастью, у нас навешивать ещё не додумались. Короче, не успел толком освоиться на воле, как повестку в зубы, и покатили мы в обратную сторону, на запад, фашистов бить. Настоящих, немецких, а не этих клоунов из Четвёртого Рейха. Вот только посражаться под красными знамёнами не довелось: едва прибыли на передовую, ещё и оглядеться не успели, как в окружение попали. Пленных в сорок первом было столько — сами немцы не знали, что с нами делать. Хотели куда-то в Польшу, в концлагерь, да мы ноги сделать успели, благо толком не охранялись. К чему, если Москва вот-вот падёт — не только немчура, большинство наших в том не сомневалось. По лесам да дальним хуторам отсиживались, зиму перекантовали, а там хотели к своим пробиваться. Умные люди, правда, отговаривали — всех, мол, кто из плена возвращается, в штрафбаты отправляют. Героически искуплять, так сказать, свою вину перед партией и народом. Кое-кто, не поверив, всё равно потопал к линии фронта. Ну а я, ещё по Сибири зная цену обещаниям красных начальников, решил не спешить. Потом, правда, примкнул к партизанам. Командир отряда нормальный мужик оказался, не из идейных. Помог новые документы справить, а ближе к концу войны, когда надобность в партизанщине отпала, даже в числе прочих в ходатайстве на награждение орденом указал. Всё-таки, как ни крути, а свой вклад в победу внёс. Нашлась, однако, гнида, телегу накатавшая — мол, бывший зэк, да ещё полицаем у фашистов служил. И вместо ордена отправился я мотать второй срок, на сей раз на север, уголёк воркутинский добывать. А вслед за тем на 501-ю стройку. Даже не спрашиваю, слышал ли о такой, про неё и до Катаклизма мало кто знал. Хотя, воплотись она в жизнь, грандиозностью затмила бы все предыдущие стройки социализма, вместе взятые. Через всю Сибирь, от Воркуты до Магадана, прямиком по вечной мерзлоте пролегли бы рельсы железной дороги. Неважно, сколько ещё сотен тысяч жизней положили на неё, зато какой триумф инженерной мысли! Заметь: ещё со времён египетских фараонов все великие стройки на костях стоят. А потомки, восхищаясь дерзновенностью замысла архитекторов прошлого, редко когда задумываются, какой ценой он воплощен в жизнь. 501-я, правда, предметом гордости Страны Советов так и не стала — вскоре после её начала Главный Пахан дуба дал, и свернули всю эту бодягу, а следом и мне амнистия вышла. Казалось, радоваться бы, а чему? Вся молодость по лагерям, да ещё в местах, о которых сложены строки:

Мороз под сорок, и скрипит на мне кирза,

Опять сегодня нормы не одюжим,

Собаки злобно смотрят прямо мне в глаза,

Они меня бы схавали на ужин...*

* — гр. "Лесоповал", "Развод".

Но жизнь, поверь, берёт своё — потихоньку всё устаканилось, по лимиту устроился в Первопрестольную обходчиком железнодорожных путей работать. Вначале на Казанском числился, затем на Павелецком. Кстати, до сих пор не пойму, чего они там с химерами мучаются? Давно бы уж рванули потолок на выходе, завалили доступ наружу. Странно, что эта мысль до сих пор никому в голову не пришла. Если будешь поблизости, по делам али проездом, подскажи тамошнему начальству. В общем, потихоньку обустроился, квартиру дали, семьёй обзавёлся — всё, как полагается. Как семьдесят стукнуло, на пенсию вышел. Думал, внуков нянчить буду, а тут перестройка, будь она неладна. Опять история повторилась — златые горы обещали, да без копейки оставили. Поневоле задумаешься, ради чего тогда все жертвы первых десятилетий советской власти? В семидесятые-восьмидесятые режим уже не тот был, ещё немного — сам собой бы до НЭПа трансформировался. Удалось же Китаю с партией у власти в мировые лидеры выбиться! А ведь нищета при Мао там была ещё похлеще нашей. А в России опять по принципу — ломать не строить, весь мир до основанья мы разрушим... а зачем? В общем, чтоб с голоду не околеть, пришлось снова выходить на работу, в ночную на Замоскворецкую линию. С той поры так и брожу здесь, хотя надобности в моём труде давно уж нет никакой, — усмехнувшись, закончил свой рассказ Обходчик.

Артём шагал рядом слегка оглушённый. Такого водопада информации на него ещё никто не обрушивал. Биография в целое столетие! Подумать только — свидетель времён и событий, давно канувших в Лету, о которых даже аксакалы Метро знали лишь из книг и изустных сказаний. И, не найдя, что конкретно спросить в ответ, поинтересовался личностью загадочной Невесты, которую призывал остерегаться Сергей Андреевич.

— Не слышал разве про неё? Короче, если подойдёт к тебе в туннеле девушка в подвенечном платье и примется упрашивать примерить обручальное колечко, обещая взамен неземное блаженство, ни в коем случае не соглашайся. Иначе станешь таким, как мы, — дробно рассмеялся Исай Кузьмич. — Я не слишком много про неё знаю, с нами она предпочитает не общаться, а вкратце история такова: катила свадьба по проспекту, а тут атомную тревогу объявили. Остановились у ближайшего входа в метро, жених ноги в руки и ускакал на станцию, а невеста, замешкавшись, — ещё бы, с таким платьем! — не успела. Вот теперь и бродит по Подземке, суженого себе ищет среди молодых да холостых. Перед женатиками не появляется, даже если те без украшения на пальце, каким-то нюхом их распознаёт. Вот тебя, парень, ещё никто не охомутал?

— Обещание дал, но формально — пока свободен.

— Пока штампа в паспорте нет, для неё значения не имеет. Более того, самая лакомая добыча — у чужой невесты увести. Ну да не волнуйся, меня, старого хрыча, она за версту обходит. Поживиться-то уже нечем!

В болтовне о том о сём дорога пролетела незаметно. Оглянуться не успели, как в них упёрся луч прожектора.

— Стоять! Кто такие, назовитесь!

— А кто мы можем быть? Люди, вестимо! — иронично отозвался провожатый Артёма.

Обойдя самодельный шлагбаум, им навстречу вылез погранец в серой камуфляжной форме с болтающимся на груди автоматом. Мордатый, лоснящийся от важности и чувства собственного превосходства над окружающими. Сразу стало заметно, что работа здесь ему ну о-очень нравится.

— Ты у меня пошути, вмиг прикладом по хлебалу получишь! Тут начинается территория Ганзы, и кого попало мы на неё не пропускаем, ясно?

— Кого там черти принесли, Толян? — зевая, спросил голос с другой стороны шлагбаума.

— Да алкаши какие-то припёрлись, щас разбираться с ними буду.

— С каких это пор Серпуховская стала ганзейской территорией? — возмутился Артём.

— Смотри у меня, договоришься! Или показывай документ, или проваливай на все четыре стороны. Ещё я буду на всяких нищебродов своё время тратить!

— Что ж ты, милый, злой такой? — искренне удивился Исай Кузьмич. — И к старшим никакого уважения, чай во внуки мне годишься...

— Серж, ты слышал? Дедуля объявился! Имел я таких дедов пачками и не раз. Вот сейчас покажу... Ай-й! Едрёна вошь...

И скорчился, жалобно скуля и растирая ослепшие глаза. Второй погранец потянулся за автоматом, но луч фонарика оказался проворнее.

— Вот так-то, — удовлетворённо заметил Обходчик. — В следующий раз вежливее будут.

— А они очнутся?

— Обязательно! Минут через пятнадцать-двадцать. Так что рекомендую поспешить, если, конечно, не имеешь желания продолжить дискуссию с этими "господами".

— Ни малейшего. Но с ними точно всё будет в порядке? Люди ведь, как ни крути...

— А чего им станется — вон какие амбалы, кровь с молоком. Ладно уж, посижу тут, подожду, пока оклемаются. Может, удастся привить им чувство любви к ближнему своему.

— Спасибо за всё, Исай Кузьмич! — сердечно поблагодарил Артём и поспешил в сторону станции.

Глава 8. Негры и диссиденты

Формально Серпуховская по-прежнему оставалась независимой; Ганза всего лишь "курировала" её, не присоединяя к своим владениям. Оно и понятно — после эпидемии на Тульской все, кто мог, эмигрировали отсюда, остались лишь голытьба, пробавлявшаяся подёнщиной, и те, кому идти было некуда и незачем. Не столько расширение владений, сколько лишняя головная боль. Прохлаждаться здесь, осматривая скудные местные достопримечательности, Артём намерения не имел, и потому сразу направился к пограничному посту у эскалаторов, ведущих на Добрынинскую.

И всё же задержаться пришлось — перед таможней толпился отряд челноков, не очень дружелюбно настроенных по отношению к окружающему миру. Как выяснилось, караван ещё утром прибыл с Полиса, а досмотр никак не начинался. Попытаться влезть вперёд очереди означало выслушать в свой адрес кучу нелестных эпитетов, да ещё и по шее схлопотать. Поэтому, вздохнув, он пристроился в хвост, заведя разговор с ближайшими соседями.

— Весь день проход держали закрытым, — пожаловался высокий худой мужчина с унылым лицом. — Ждите, и всё тут. На этой Богом забытой станции ни столовки, ни помещений для отдыха. Разве что местных из палаток выгонять.

— Хорошо ещё, не свинину везём, — пропыхтел стоявший рядом толстяк.

— А в чём причина, почему не пускают?

— Да кто ж его знает. Нельзя, и точка. Тут их власть, особо не повыпендриваешься. Шлёпнут в паспорт чёрную метку, и прости-прощай карьера вольного торговца. Вот и стоим, ждём, когда ихние благородия соизволят нами заняться.

"Благородия" с каменными лицами слонялись взад-вперёд за баррикадой и делали вид, что всё путём. В самом деле — служба идёт, патроны на личный счёт капают исправно. Но автоматы на всякий случай держали наизготовку.

Из дальнейших разговоров Артём узнал про карательную экспедицию против каннибалов с Парка Победы, гладиаторских боях где-то в районе "Нового Вавилона", про который он никогда не слышал, крысиного короля аж из двадцати четырёх сросшихся хвостами крыс, пойманного вблизи Аэропорта, а также об исходе сектантов Сторожевой Башни, испугавшихся эпидемии. Куда ушли — неведомо, кто-то высказал предположение — на Тимирязевскую, с сатанистами рубиться.

— Такое зрелище я б не отказалась посмотреть, — хихикнула девчонка лет пятнадцати. — Что крепче: кулаки или вера? Вот в чём вопрос!

Наконец, после долгого и томительного ожидания, заскрипели и отворились ворота, ведущие вглубь страны, которую многие обитатели Метро искренне считали раем земным. Такие мелочи, как ангелы с автоматами и небожители, подсчитывающие прибыли и дивиденды, их ничуть не смущали.

— Выстроиться в цепочку по одному! Вещи и документы приготовить на контроль!

Начался шмон. Челноки покорно вываливали на грязный пол содержимое тележек и баулов; таможенники брезгливо пребирали товар, не стесняясь ногами отпихивать в сторону уже проверенное и рыться в личных вещах.

— Фашисты, и то повежливей были, — вздохнула пожилая женщина, прижимая к груди альбом с довоенными открытками.

— А тебя никто и не просил сюда переться, — зашипел на неё ближайший досмотрщик. — Понаехали тут, ещё права качать пытаются!

По каравану прокатился ропот возмущения.

— Совсем обнаглели, за людей нас не считают...

— На чьей шее сидят, позабыли...

— Попробовали бы сами тут весь день зазря проторчать!

— Слышь, ты, мышь серая, — шагнул к обидчику охранник каравана. — А ну, если мужик, извинись немедленно.

— Угроза нападения! — попятившись, выкрикнул тот. И вмиг, как по команде, толпу взяли на прицел.

Убедившись, что бунт на корабле подавлен, вперёд выступил офицер.

— Так, ещё одно недовольное слово, и останетесь ночевать здесь, на Серпуховской. Всё ясно? Вопросов нет? Ну и чудненько. Продолжайте работу! — махнул он рукой подчинённым и удалился за ворота.

В угрюмом молчании очередь потихоньку рассасывалась; получившие заветную бумажку-пропуск по одному уходили через эскалатор в сторону Добрынинской. Артём, оказавшийся последним, изрядно переволновался. Ощущение — как перед кабинетом стоматолога-хирурга: лучше уж пусть гнилой зуб дёрнут сразу, чем сидеть у двери, изводясь ожиданием. Потому как неважно, сколько просидишь — десть минут, полчаса или час, всё равно неотвратимость испытания страхом и болью не даст расслабиться, лишь измотает нервы. Тем более, он так и не придумал, как поступит, когда попросят сцепить руки за спиной и не делать резких движений. Принимать героическую смерть, выкрикивая проклятия в адрес палачей-душегубов, совсем не хотелось. Самое лучшее — прикинуться безобидным шлангом; если визитку не найдут, рано или поздно отпустят — типа чего с дурака взять. Ну приложат пару раз в челюсть или солнечное сплетение, так от этого не помирают.

Тем более у него есть что терять.

К счастью, всё обошлось. Таможенник, бегло оглядев его немудрёный скарб и сверившись со списком, задал лишь один вопрос:

— А чего аж досюда допёр? Мог бы на Проспекте Мира пересесть, у нас транспорт ходит регулярно, давно бы добрался, куда надо.

Ответ был заготовлен заранее:

— Через Полис шёл, старого друга повидать очень хотелось.

На такое едва ли у кого найдутся возражения, а потому минутой спустя, миновав створки ворот, Артём поспешил вслед за челноками. У него получилось! Он на территории Ганзы!

Судя по надписи на пропуске, тот действителен в течение двух недель. Очень щедро, учитывая, что и дня не собирается здесь задерживаться. Немедленно на транспорт, и прямиком до Парка Культуры. Ещё и на обратную дорогу хватит, главное, не забыть попросить тамошних погранцов сделать отметку о транзите.