Еретик. Книга 1

— Господи, Боже, спаси и сохрани! — отчаянно воскликнул Гаетан.

— Рано просить о милости, — назидательно проговорил светловолосый инквизитор. — Разве тебя уже есть, от чего спасать?

Второй в это время подошел к столу, на который Гаетану было страшно даже взглянуть. На нем лежал довольно скудный набор предметов, но Гаетан боялся представить, каким мукам может поспособствовать каждый из них.

Темноволосый инквизитор с орлиным профилем скучающим движением взял в руки клещи и бросил небрежный взгляд на собственные пальцы правой руки, словно пытался прикинуть, сумеют ли эти клещи перекусить кость — хотя, надо думать, он прекрасно знал, что сумеют. Это была лишь демонстрация, и Гаетан об этом догадывался, однако легче ему от этого не становилось.

Инквизитор тем временем оторвал взгляд от пыточного инструмента, сделал шаг к арестанту и продемонстрировал дружественную улыбку.

— И нам бы вовсе не хотелось, чтобы тебя действительно было, от чего спасать, — проникновенно произнес он. — Поверь, нам вовсе не в радость причинять человеку боль, но мы вынуждены делать это, дабы добиться истины. Так уж повелось, что многие арестанты не желают быть честными, пока их на это не вынудит физическая боль. То, насколько быстро захочешь быть честным ты, мой друг, зависит только от тебя.

Он сделал шаг и с жутковато-миролюбивой улыбкой щелкнул клещами.

— Итак, — кивнул он, — начнем разговор?

— Стойте! — в ужасе выкрикнул Базиль, рванувшись из своих пут, но это не принесло никакого результата: стул был закреплен в полу. — Стойте! Я все скажу, клянусь Богом! — Не дожидаясь, пока инквизитор сделает еще несколько шагов к нему, он, обливаясь кислым потом от страха, заговорил быстро, голос его истерически срывался: — Я пробрался в сакристию, куда унесли пожертвования после службы! Постарался выгадать момент, когда там никого не будет! И украл! Я украл всего несколько монет, я хотел лишь отобедать в трактире, я ведь столько помогал Церкви, восхвалял Святейшего папу, призывал людей к аскезе…

— И ты решил, что за это тебе полагается награда в виде церковных пожертвований? — перебил его светловолосый инквизитор, скептически приподняв брови.

Даже в этом насмешливом вопросе прозвучала неприкрытая угроза.

— Нет! — отчаянно выкрикнул Гаетан, понимая, что честность нимало не смягчила его судьбу. — Я решил, что… я… Помилуйте, я всего лишь старый грешник!

— Старый грешник, который пообещал другим взять их прегрешения на себя за пару монет? — Голос темноволосого дознавателя заставил Гаетана содрогнуться.

— Я… — Он судорожно поводил взглядом из стороны в сторону, ища поддержки. Теперь те слова, что раньше казались невинными и лишь добавляли ему в чужих глазах святости, стали опасными, и Гаетан не нашел ничего лучше, кроме как сказать: — Я ничего такого не обещал!

— Он лжет, — сочувственно покачал головой темноволосый дознаватель, приблизившись к левой руке арестанта с клещами. — Посмотрим, как ты заговоришь без одного пальца.

— Господи! Нет! — пискнул проповедник.

— Стой, Вив, — тихо остановил темноволосого второй инквизитор.

— В чем дело?

Гаетан воззрился на светловолосого так, словно перед ним предстал сам Спаситель, однако последовавшие за этим слова заставили еще несколько седых волос появиться на голове арестанта:

— Мы не подготовили жаровню. Если обрубок нечем будет прижечь, будет слишком много крови, а так нельзя, — бесстрастно произнес он.

— Воистину, — миролюбиво согласился темноволосый. — Тогда я разожгу.

— Нет! Стойте, умоляю! Да! Да, я решил, что заслужил часть церковных пожертвований за то, что усмиряю греховные страсти людей!

Тот, которого назвали «Вив», прищурился.

— А как насчет обещания забрать чужие прегрешения? Уж не возомнил ли ты себя новым Мессией, Базиль?

— Я… — Гаетан поморщился. — Нет! Конечно же, нет! Помилуйте, я даже не монах, просто слабый духом грешник! Эту сутану я тоже украл! В странноприимном доме при монастыре в Клюни!

— Выдавать себя за служителя Господа, красть у Церкви неоднократно, обманывать горожан, обещать взять на себя чужие грехи, — прикинул светловолосый, обращаясь ко второму инквизитору. — Все это тянет на серьезное дело, не находишь?

— Совершенно согласен.

— Нет, прошу! — прорыдал Гаетан.

— Почему ты пообещал взять на себя чужие грехи? — строго спросил темноволосый. — И как ты намеревался выполнить это обещание?

— Никак! — воскликнул Гаетан. — Это был простой обман! Я… прости меня, Боже, я подумал, что это убедит людей дать мне несколько монет! Но я сожалею! — тут же с особым жаром добавил он. — Я раскаиваюсь в том, что обманывал людей и крал у Церкви! Но я не возомнил себя Мессией, прошу, поверьте! Я всего лишь грешный раб Божий, клянусь, я раскаиваюсь в содеянном! Я сделаю ради прощения все, что скажете! Паломничество, чтение псалмов… я на все готов! Я исправлюсь! — Он испуганно воззрился на клещи. — Прощу вас, простите меня! Не мучьте!..

В этот момент светловолосый поднялся и тоскливо вздохнул.

— Ну что ж, похоже, мы с ним закончили. Он во всем сознался. И не еретик он. Обычный мошенник, обрядившийся монахом. — На этих словах его глаза ожгли арестанта. — Писание знает только с чужих проповедей, да и то посредственно. А еще он вор. Пусть с ним разбираются светские власти.

Однако тот, что держал клещи, не спешил отстегивать ремни или убирать подальше орудие пытки. Он нахмурился и посмотрел на второго дознавателя.

— Мы не закончили, — вдруг холодно сказал он, и в глазах его снова полыхнул огонь злости, который испугал Гаетана в начале этой встречи. — Это не все мои вопросы к тебе, проповедник. — Голос его стал заметно холоднее, а глаза словно потемнели, по ним пробежала угрожающая тень. — Скажи мне, что ты знаешь о девятой заповеди Господней.

Гаетан вздрогнул. Из головы его, как назло, выветрились не только сами заповеди, но и их количество, а уж тем более, их последовательность.

— Ты возомнил, что вправе диктовать людям то, какое поведение является богоугодным, так изволь отвечать! — Голос дознавателя с клещами в руках не сорвался на крик, но прозвучал пугающе громко.

— Я… я не… — залепетал Гаетан.

— Вижу, ему следует напомнить, как она звучит, — криво ухмыльнулся светловолосый.

— Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, — многозначительно произнес второй. — Что скажешь, месье Гаетан? Не нарушал ты эту заповедь? Никого не обвинял в греховной связи с нечистым из собственных корыстных помыслов?

— Вив? — Светловолосый инквизитор посмотрел на него, но тот не отреагировал на оклик.

— Н-нет… — растерянно произнес Базиль.

— Вот как? — протянул темноволосый дознаватель, после чего обратился ко второму: — Думаю, можно подождать с передачей этого человека светским властям. Не соизволишь отойти со мной?

Отозвавшись кивком, второй инквизитор развернулся и направился к выходу из допросной.

Гаетан проводил их глазами, и понял, что взгляд его застилают отчаянные слезы страха.

* * *

— Ради Бога, Вивьен, какого черта? — сложив руки на груди, спросил Ренар.

— Кража церковных пожертвований — не единственное преступление, в котором повинен этот человек, — отрезал Вивьен, вторив движению друга. — Его слова могли привести на костер…

— … колдунью и еретичку, — многозначительно напомнил Ренар, перебив его. Вивьен уничтожающе посмотрел на друга, но тот не дрогнул. — То, что ты в нее влюбился, не делает ее праведницей, Вив. Если ты вздумал мстить Гаетану, то мой долг предупредить тебя: повод сомнительный. И я обещал не принимать мер до первых тревог, а это, — он назидательно кивнул, — звучит тревожно.

Вивьен тяжело вздохнул.

— Ренар, послушай, — он серьезно посмотрел другу в глаза, — ты ведь понимаешь, как странно выглядит то, что ты при твоем прошлом читаешь мне мораль?

Ренар остался невозмутим, хотя уголок его губ дернулся вниз.

— Ты брал на душу достаточно грехов, — продолжал Вивьен. — Поэтому я прошу тебя сейчас не мешать мне сделать то же самое.

Ренар непонимающе качнул головой.

— Что ты задумал?

— Я хочу, чтобы он не пережил допрос, — серьезно сказал Вивьен, и глаза его вновь полыхнули знакомым Ренару огнем.

— Вивьен, проклятье, неужели всё — из-за какой-то девки?!

— Назови это болезненным стремлением к справедливости, если хочешь, — покачал головой Вивьен. — Если этого человека отпустят, я все равно исполню свое намерение, но тогда это будет убийство на улице, за которое меня потом повесят. Если найдут. Или отправят сначала сюда, — он кивнул на дверь допросной, — в эту самую комнату.

Ренар не поверил собственным ушам.

— Все настолько серьезно? — спросил он. Вивьен небрежно отмахнулся от этого вопроса.

— Мне нужно еще некоторое время подержать его здесь. Я приведу Элизу сюда как свидетельницу и проведу допрос, который этот человек не переживет, — упорствовал он.

Ренар поджал губы.

— Это против правил. Никаких встреч со свидетелями не должно быть.

— Тебе ли говорить мне о правилах? — скептически приподнял бровь Вивьен. — Или где-то прописано разрешение развлекаться с еретичками в камерах?

Ренар вздохнул, решив пропустить это замечание мимо ушей.

— Ты ведь понимаешь, что рисоваться перед девками можно и иначе?

— Этот человек положил на нее глаз, она не ответила взаимностью, и за одно это он был готов оклеветать ее и отправить на костер, — прошипел Вивьен — Я лишь хочу, чтобы он ответил за свое намерение. У него же на лице написано, что прегрешений за ним наберется на целый воз, неужели ты этого не видишь? Да к чему видеть! Он ведь и сам это признал.

Ренар вздохнул. Он видел и слышал все то же самое, что и его друг, и выводы сделал те же. И все-таки…

— Почему, когда ты в чем-то убеждаешься, из тебя твоего упрямства и каленой кочергой не выжечь? — в сердцах прошипел он. Вивьен промолчал. — Я не собираюсь тебе помогать, — покачал головой Ренар.

— И не нужно, — улыбнулся Вивьен. — Я прошу тебя, останься слеп к моим действиям. Просто покинь тюрьму и оставь этого человека мне. Ты сделаешь это для меня?

Ренар махнул рукой, понимая, что переубеждать Вивьена бесполезно.

— Вижу, что ты все равно не успокоишься. На этого проповедника мне плевать, а на тебя нет. Так что… безопаснее будет, если ты расправишься с ним здесь, на, — он сделал паузу, — допросе, а не на улице. Я не хочу, чтобы мне из-за этого жалкого червя потом пришлось подвергать допросу тебя. Но учти: ты будешь мне должен.

Вивьен положил Ренару руку на плечо.

— Спасибо, друг.

— Пошел к черту.

* * *

Вивьен добрался до конюшен епископской резиденции и почтительно кивнул стражникам. Не пришлось объяснять, зачем инквизитору понадобилась лошадь — стражники редко когда интересовались делами церковных дознавателей и, дабы не снискать проблем на свою голову, по большей части исполняли их просьбы и не препятствовали их решениям.

Выбрав себе серого жеребца в яблоках, Вивьен сбросил инквизиторскую сутану и повесил ее на стойло, оставшись в темных разношенных шоссах из грубой матерчатой ткани и простой белой рубахе. Нательный крест упал поверх небрежно схваченного шнурками ворота.

Оседлав коня, Вивьен выехал из конюшни и направился прямиком к лесной тропе, ведущей к домику Элизы. Сейчас путь до него занял совсем немного времени, хотя ночью он показался гораздо дольше и — как бы Вивьену ни было трудно в этом признаться — страшнее.

Он направил коня легкой рысью по тропе, и вскоре увидел поляну, на которой замаячили знакомые очертания лесного домика.

Рыжая шевелюра Рени первой привлекла внимание. Волосы девушки в лучах солнца оказались намного ярче, чем в свете пламени. Глаза ее и вправду были большими и выразительными, обрамленными длинными ресницами. На лицо она была чуть полнее, чем Элиза, однако при этом в чертах девушек угадывалась отдаленная схожесть.

Рени изумленно уставилась на подъехавшего на коне инквизитора, одетого в непривычно мирскую одежду, и, казалось, даже не сразу узнала его. Вивьен кривовато улыбнулся, окинув дикарку оценивающим взглядом сверху донизу.

— Позови свою сестру, дитя мое, — мягко произнес он.

Рени, несколько раз моргнув, попятилась к крыльцу, однако позвать сестру не успела: Элиза появилась на пороге дома и удивленно уставилась на незваного гостя.

— Вивьен? — Она сделала несколько шагов вперед и стала рядом с сестрой, словно намереваясь в случае чего защищать ее от нападения.

Вивьен протянул Элизе руку и поманил ее к себе.

— Ты должна поехать со мной, — требовательным, строгим голосом произнес он.

Элиза отступила на шаг и качнула головой.

— Зачем? — нахмурилась она.

— Ты помнишь Базиля Гаетана?

— Кого?

— Проповедника, который оклеветал тебя.

Как Вивьен и подозревал, в глазах Элизы загорелся мстительный огонь. Он верно рассудил — она ненавидела этого человека. Проповедник позволил себе рассчитывать на то, что лесная ведьма ответит на его симпатии взаимностью и даже разделит с ним ложе, но Элиза явно была не из тех, кто готов кому угодно отдать свое тело, лишь бы избежать тюрьмы. Она ненавидела Базиля Гаетана за одно то, что он рассудил о ней так, не говоря уже о том, что он оболгал ее и отправил в тюрьму, где ей пришлось провести больше суток.

— Помню, — тихо пробормотала Элиза. В голосе ее зазвучала сталь, лицо вытянулось, и хотя гримаса злобы не исказила его, оно буквально пылало ею. Вивьен понимающе улыбнулся: он хорошо знал это чувство.

— Проповедник в тюрьме, — многозначительно произнес Вивьен. — Его арестовали за кражу церковных пожертвований. В этом он признался, но у меня остались вопросы к нему, и, думаю, ты можешь помочь мне их задать.

Несколько мгновений Элиза неуверенно смотрела на протянутую руку инквизитора, а затем решительно шагнула к нему. Он помог ей взобраться на коня и усадил боком перед собой, заботливо придержав.