Однохвостый

— ЧИЁ — САМА!!! — с которым в святая святых на огромной скорости влетела одна из молодых куноичи и с разбегу бросилась в ноги к уважаемой старейшине. Чиё, не ожидавшая такого поворота событий, дрогнула, и скользкая стеклянная емкость выскользнула из деревянных пальцев протеза. К счастью, старушка быстро оправилась от шока, и массовых смертей в замке так и не произошло — банка, окутанная чуть ли не тройным слоем нитей из чакры, замерла в считанных сантиметрах от пола. Чувствуя, как окончательно седеют волосы, от осознания минувших перспектив, она очень ласковым взглядом посмотрела на нежданную гостью.

Это оказалась одна из ее многочисленных подчиненных, Танами Рин. Сегодня как раз эта девушка должна была следить за камерой, в которой вынужденно находился младший сын Казекаге. Танами, в принципе, должна была прийти и отчитаться за все события и происшествия, произошедшие за время ее дежурства, но только вечером, и в строго назначенное время. Также подчиненная сообщала старейшине, как проходит обучение джинчурики, на удивление быстро схватывающего все тонкости этикета, в которых не редко путались даже сами аристократы, и потому всегда имели возле себя людей, посвятивших всю свою жизнь правилам манер и этикета. Именно такими людьми и были прибывшие из столицы учителя для Гаары.

Сосуд с душистой смертью, тем временем, был поставлен на свое законное место что гарантировало ему лучшую из возможных защит. И потому старейшина с легким сердцем перевела все свое внимание на подчиненную, до сих пор пребывающей в коленопреклоненной позе.

— Говори! — приказала Чиё, возвращаясь к прерванному процессу релаксации в виде полива полезной растительности, и попутно прокручивая в голове десятки всевозможных вариантов того, что она сейчас услышит.

— Чиё-сама, там Гаара... Сын Казекаге напал на своих сенсеев и охрану.

— Что?! — лейка сама собой выпала из снова дрогнувших рук. Но не успела она коснуться пола, а старой куноичи и ее молодой подчиненной уже не было в оранжерее, и только вдали был слышен сдавленный писк, который вырвался у испуганной девчонки, набегу цапнутой за шиворот.

"Да, так и знала, что стоит хоть немного разобраться с делами и пойти мирно поливать растения, так обязательно случится что-нибудь эдакое!"

— Успокойся и рассказывай по порядку, — холодно бросила кукольница, обратившись к тащимой на буксире девушке. Та, услышав привычный командный тон начальницы, сразу пришла в себя и начала свой короткий доклад.

— Три минуты назад мы услышали странные звуки из камеры для важных пленников. Дежурный группы в следящее окно обнаружил, что преподаватели Гаары-сана, приняв круговую оборону, из последних сил отбиваются от кружащего вокруг них сына Казекаге. Их ученик — теперь уже точно бывший, быстро наскакивая, атаковал их зажатыми в обеих руках острыми частями... деревянной указки.

"Кендзюцу, откуда? Его же никто не учил. Хотя иногда Гаара может еще и не так удивлять."

— Дежурная группа, надеюсь, вмешалась?

— Да. Рихей и Мидзури смогли обездвижить Джинчурики до того, как он успел добить одного из своих сенсеев. Также мы почти успели вывести самого пострадавшего из учителей, которого до этого защищали двое его коллег. Но дальше сын Казекаге сумел вырваться. Удерживающие его шиноби потеряли сознание от чакроистощения, и нам пришлось спешно уводить их из зоны воздействия поглощающей техники камеры. Сейчас все дежурные группы этажа, пытаются вывести оставшихся пострадавших из камеры, но им приходится постоянно отбиваться от Гаары-сана, продолжающего с непонятной одержимостью атаковать своих учителей. Что, как вы понимаете, без применения даже простейших чакрозатратных дзюцу очень сложно. Те же, кто все же применяют чакру, не могут самостоятельно двигаться уже через несколько секунд. Обездвижить джинчурики, не причинив ему сильного вреда, у охраны вряд ли получится, а на призывы успокоиться и просьбы прекратить атаки он не реагирует. Поэтому меня послали за вами, Чиё-сама.

"Ну да, сами не справились, а старая больная женщина должна за ними все разгребать! Хотя это не удивительно. Да и в том помещении, действительно, очень неразумно ускорять ток чакры в организме. Вот поэтому-то шиноби, привыкшие к своим возможностям чакропользователей, не могут быстро приспособиться к этой ситуации. Потом нужно будет приказать, чтобы дежурные группы регулярно проводили тренировочные бои в неблагоприятных условиях типа работающего чакропоглощающего барьера, дабы не повторилось больше такое безобразие и полная некомпетентность. А мальчик все же молодец, и, судя по тому, что его еще не скрутили, он грамотно использует все свои преимущества: усиление, ускорение, песчаную защиту и слабости противников. Ну и с чакрой у него, благодаря однохвостому, проблем нет и не было, даже в самом начале, когда печати проводили настройку скорости поглощения чакры."

За то время, пока длился непродолжительный доклад, а мысли старейшины окрашивались то гордостью за воспитанника, то негодованием на непрофессионализм шиноби, обе куноичи успели спустится до закрытого от посторонних входа в подземную часть дворца. Когда они уже собирались спускаться дальше, их чуть не сбил чуунин, бегущий во всю прыть и несущий на спине необычный груз.

Чиё сразу узнала парня — это был один из охранников дежурной смены, но не стала задерживать его и отчитывать за неуважение к старшему в табеле о рангах. Соблюдая порядки, он должен был остановиться, поздороваться, доложить по форме, зачем самовольно покинул пост и выслушать строгий выговор, но поскольку грузом была бледная, как мел, молодая девушка-меднин, явно пребывающая в бессознательном состоянии из-за потери чакры, старейшина промолчала. Шиноби, явно торопившийся доставить пострадавшую к ее коллегам в мед.корпус, коротко кивнул и ускорился.

Проследив за парнем, скрывшимся за ближайшим поворотом и каким-то чудом разбившим себе голову о низкий потолок, старейшина и ее подчиненная дружно прибавили ходу. Скачками перемещаясь по бесчисленным лестничным пролетам подземелья, они с каждой секундой приближались к обширному сектору, отведенному под камеры для пленных, полит. заключенных, допрашиваемых и просто мирно сидящих на губе разгильдяев. Но по дороге к этому, бесспорно, замечательному месту, им снова пришлось слегка задержаться. Две представительницы слабого пола дружно посторонились, давая проход бегущим навстречу, поскольку по узкому коридорчику, подчеркнуто осторожно, и, тем не менее, весьма шустро перебирая ногами, синхронно передвигались двое чуунинов, несущих кричащий и матерящийся последними словами груз.

"Что же там такое творится?" — удивилась Чиё, растерянно провожая взглядом носилки, на которых в очень пикантной позе лежал один из учителей молодого джинчурики. Ей было хорошо видно, что из левой ягодицы Мастера манер и этикета торчит часть простой деревянной учительской указки, всаженная весьма глубоко и довольно — таки профессионально. Камори-сенсей громко и показательно стонал от боли, продолжая ежесекундно сыпать заковыристыми проклятьями в адрес неблагодарных учеников, судьбы, неба над головой, земли под ногами и тех ... кхм, идиотов, что уговорили его бросить двор и приехать в эту дыру под названием Суна. От почтенного сенсея досталось и парням, что эвакуировали его с поля боя — он не забывал подгонять высокохудожественными матерками кривоногих верблюдов, явно пытающихся убить его тряской и при этом ползущих со скоростью пьяных черепах по пустынным барханам. Дальше шли сетования что его, несравненный светоч знаний, тащат к не менее сопливым, косоруким и абсолютно бесполезный медниншам, которые наверняка упадут в обморок,едва начав лечение.

Безмолвно проводив взглядом балаган на носилках и вообще стараясь не отсвечивать, дабы не привлечь к себе внимание этой величественной процессии, куноичи, переглянувшись и не сговариваясь, еще больше прибавили ходу.

Камеру для важных персон было видна еще издали, а слышна и того дальше. Копошащиеся шиноби, напоминавшие потревоженный рой гудящих пчел, затаив дыхание, молча сносили недовольство второго учителя Гаары. В эту минуту Сатору-сенсей, казалось, абсолютно позабыл о том, что он, вообще-то, является наставником по этикету. Мастер во всю глотку орал на шиноби, забрызгивая их слюнями, что вызывало даже некоторую долю уважения, поскольку престарелый сенсей почти не обращал внимания на сквозную рану на собственном предплечье. Из раны, к слову, торчал тонкий деревянный прут, подозрительно похожий на тот, что старейшина и ее подчиненная имели "удовольствие" наблюдать в заднице почтенного первого учителя Гаары-куна.

— Вы что, не слышите меня? Я требую, чтобы вы перестали стоять бесполезными столбами и немедленно спасли моего коллегу из лап этого жуткого малолетнего монстра! Сейчас же!!!

— Повторяю вам в который раз, — доносился в ответ меланхоличный голос его собеседника, — ситуация сложилась крайне сложная, и без прямого приказа Казекаге или старейшин ни я, ни мои подчиненные, не станем принимать никаких активных действий, могущих подвергнуть опасности жизнь сына главы селения.

— О какой безопасности вы мне говорите? Этот малолетний демон сейчас прирежет четвертого советника Дайме по вопросам культуры! Да вы хоть понимаете, что с вами всеми после этого будет?!

— Повторяю еще раз, ситуация крайне сложная. Успокойтесь, все под контролем — сейчас две компетентные команды отслеживают ситуацию, поэтому вашему коллеге почти ничего не угрожает.

— Не угрожает?! Да он держит кунай возле его горла! И, поверьте моему слову, если с почтенным Карими-саном, что-нибудь случится, я лично...

— Что здесь происходит? — тоном, от которого в пустыне мог выпасть снег, потребовала объяснений старейшина, подчеркнуто ровным шагом приблизившись к сборищу работников сенбона и куная.

Шиноби как один, за исключением разглядывающего свои ногти начальника смены, вытянулись перед начальством по стойке "смирно!", но почему-то посвящать это самое начальство в детали происходящего никто так и не бросился. Звенящую тишину прервала открывшаяся металлическая дверь, из которой вынесли еще одного бледного от истощения чакры чуунина. Вместе с его появлением в коридоре раздался тонкий мальчишеский голос, громко горланящий что-то на незнакомом языке:

— Врагу не сдается наш гордый Варяг! Пощады никто не жела... — что именно "не жела..." услышать так и не удалось, поскольку массивная дверь снова захлопнулась, прервав странную песню.

Чиё сразу узнала звучание слов незнакомого языка, которые иногда проскальзывали в речи Гаары-куна практически с того момента, как он научился говорить. Менталисты селения назвали это явление остаточными знаниями былых перерождений души. Особенность, конечно, была странной, но вообще-то не особенно редкой — иногда нечто подобное обнаруживалось у детей шиноби или у других чакропользователей, правда, в не столь глубокой форме. К тому же, подобные остаточные воспоминания былых жизней полностью замещалась в памяти новыми опытом годам к пяти. Но в случае Гаары, сожительствующего с демоном, постоянно влияющим на его разум, и страдающего апатией больше года, специалисты-мозголомы не видели в этом ничего странного. Даже утверждали, что это хорошо уравновешивает психику ребенка. Тем более, в кругу шиноби, где абсолютным психическим здоровьем — без разнообразных заскоков, маний, сверх идей, шизофрении, раздвоений личности, комплексов и дальнейшего перечисления многочисленных психических отклонений (который, к слову, раза в три превышал подобный список "неполадок головы" у обычных людей) — могли похвастаться очень-очень редкие счастливчики. И, к несчастью, Гаара-кун с самого рождения имел весьма высокие шансы попасть в их число. Оставалось только благодарить Ками за такой незначительный дефект разума, как переход в критических ситуациях на никому не известный язык, что уберегал его от полной ненормальности. А такая специфическая особенность в нашей корпоративной среде профессиональных убийц на общем фоне легко затеряется...

— Я спрашиваю: что здесь происходит? — прошел по рядам голос старейшины, усиленный давлением яки.

— Чиё — доно, — абсолютно пофигистическим тоном, не поменяв интонации, которой он заговаривал зубы прыгающему возле него бородатому дедку, обратился к ней начальник смены, — после того, как я послал за вами Танами, ситуация, можно сказать, стабилизировалась. На данный момент Гаара удерживает в заложниках своего учителя, постоянно угрожая прирезать его отобранным у той кучки недочуунинов кунаем. Как вы помните, вместо этих недоучек тюремный комплекс должны были охранять несколько нормальных оперативных групп, но их заменили. Как выразилась та канцелярская крыса с верхних этажей дворца — "В связи с абсолютно спокойной обстановкой возле камеры, и для экономии чрезмерно расходуемого бюджета деревни."

Чиё мысленно поаплодировала ушлому джоунину, мимоходом сдавшего свое не сильно любимое начальство, на которое теперь можно будет повесить вину за этот инцидент и спустить часть собак за дальнейшие его последствия.

— Так вот, Гаара-кун грозит оборвать жизнь своего долбанного сенсея, продолжить громить выделенные ему апартаменты и отправлять на больничную койку всех недоумков, возомнивших себя спасателями, если его немедленно не выпустят из камеры. Где он, привожу дословно, "сможет не торопясь, с особым моральным удовлетворением перебить сбежавшую от него кучку старых пердунов". Его угрозы кажутся мне не особенно логичными, поскольку в апартаментах и так уже все разнесли в хлам, сопливых генинов я туда больше не пущу, а последний из его наставников... Впрочем, что еще можно ожидать в его возрасте и в подобной ситуации? — равнодушно закончил доклад и собственные размышления вслух умудренный опытом шиноби, подчеркнуто не обращая внимания на представителя одного из этой самой кучки старых пе... почтенных сенсеев, аж затрясшегося от негодования.

— Чиё — сама!!! Вы должны немедленно прекратить этот беспредел! Я лично буду требовать у Дайме разобраться с ...

— Да — да, Сатору-сан, я все понимаю. Вы сильно устали, вам срочно нужно успокоиться и принять медицинскую помощь. Наши специалисты позаботятся о вашем драгоценном здоровье.

— Да вы! Да как вы... — снова возмущенно начал пострадавший светоч знаний, но старейшина не имела никакого желания слушать его дальнейшие крики.

— Хоши, будь добр, успокой почтенного сенсея, — обратилась к пофигисту Чиё.

Начальник охраны коротко кивнул, и мастер по этикету, не успев даже возмущенно пикнуть, осел на носилки, мистическим образом (с помощью двух чуунинов) материализовавшихся прямо под оседающей тушкой бородатого и благообразного (когда-то) старца.

Коротко уточнив еще пару моментов у Хоши, Чиё, отпихнув плотно столпившихся в предбаннике шиноби, решительно вошла в камеру.

А в это время в самой камере наблюдалась примерно следующая мизансцена:

В когда — то роскошно обставленной комнате царил полнейший разгром. Повсюду валялись сорванные ковры и картины; многочисленные подушки были мастерски выпотрошены и отброшены в сторону за ненадобностью; пол пестрел от осколков расписных ваз и хрустальной посуды, разбитых совсем недавно; части сломанной мебели были разбросаны то тут, то там в художественном беспорядке; от свитков с рисунками и гравюрами, "по которым старательный ученик познавал вековую мудрость ношения традиционной одежд" остались только мелкие кусочки; а обрывки ткани, раньше служившие драпировкой потолка, были располосованы звериными когтями. Посреди всего этого великолепия, за опрокинутым навзничь креслом, находились двое. Один, скрученный в позу эмбриона, стонущий и держащий обе руки на отбитых колокольчиках, до недавнего времени был третьим наставником некоего малолетнего джинчурики. Над ним, чуть склонившись, стоял и сам Гаара Песчаный. На мальчике, держась на честном слове, красовались жалкие остатки роскошных одежд, сейчас больше всего напоминавшие какие — то лохмотья, с которых неохотно, почти незаметно для человеческого глаза, оседали на пол мелкие песчинки. Джинчурики дышал, как загнанная лошадь, но это нисколько не мешало ему неестественно широко улыбаться и одаривать окружившим его со всех сторон шиноби взглядом дружелюбного, можно даже сказать, человеколюбивого, маньяка-садиста. Единственная вещь, что заставляла две тройки шиноби отвечать ему похожими улыбками и... бездействовать — был последний оставшийся у него кунай из кучи трофейного железа, плотно прижимаемый неблагодарным учеником к горлу постанывающего учителя.