Сказ о космических ушельцах

А в пустующем помещении, по решению нашего поссовета, был открыт "Дом Коммунистического Интернационала Молодёжи", или запросто— "Дом КИМ".

Вся молодёжь городка с упоением стала разгребать завалы "Старого мира" и отряхать его прах, не только с ног. Часто и оглушительно чихая. Помещение привели в порядок, побелили прокопченные и прокуренные стены, выгнали жирных и наглых тараканов. В разных помещениях действовали разные молодёжные организации— от Комсомола и Пионерии, до "Клуба юных техников", где помимо авиа и судомодельных кружков, завелась фотолаборатория и наша "КИМовская" радиостанция.

Руководить ею на общественных началах стал товарищ Никифор.

С каким интересом мы, совсем ещё пацаны, паяли контакты, монтировали громоздкие ламповые схемы, гоняли "движки" реостатов и "подстроечников" в погоне за вечно ускользающей волной. Изучали морзянку, модуляцию, системы международных сигналов. Крайне неожиданно оказалось, что товарищ Никифор хорошо владеет английским и немецким языками. Правда, не разговорным, а только морзянкой и письменной речью. Вслед за ним мы тянулись к словарям и учебникам. Уже очень скоро наша радиостанция могла похвастаться сотнями карточек подтверждения радиосвязи на стене.

Радиодело было молодое, но уже всем было понятна его незаменимость. Однако до теории позволяющей видеть будущее было тогда далеко (впрочем, единой теории поля и теории электричества как-то не изволили создать и в ХХI веке, потратив все время и силы на бред Эйнштейна), многое держалось на эмпирическом опыте и усилиях энтузиастов. Потому за последующие годы 'увлечения' радиоделом мне удалось создать несколько занятных устройств и методик. Должно понимать, что подслеповатый прогресс часто проходит мимо очень простых и полезных изобретений, или они остаются малоизвестны, как 'коловратный двигатель Тверского' в истории паросиловых установок. Вот такие хитрости, маленькие, но полезные, гораздо важней великих потрясений. Три десятка схемотехнических приёмов, полдесятка методик отладки схем, и пара мелких изобретений при двух десятках статеек в соответствующей периодике— это не известность, а показатель толковости.

Вообще-то время было совсем не лёгкое, но люди проявляли самые лучшие свои стороны. Как-то раз на "старьёвке" в Рыбинске увидел ободранный остов сломанной школьной "молниевой машины" продаваемой какой-то "потраченной молью" старушкой из "бывших". Купил не задумываясь, хоть и было очень мало денег. Потом всем радиокружком чинили, а Никифор объяснял нам, как из подобной машины вырос радиоаппарат Попова. Отсутствующие провода заменили, сделали новые щётки, восстановили металлизацию стеклянных дисков. Давно не существующие приводные ремешки заменили на самодельные из бычьих жил. И аппарат ожил!! Мы подарили его в школьный кабинет физики, в котором он стал первым учебным физическим прибором!!!

В другой раз, после удачного торгового дня на рынке в Ленинграде возвращаясь с деньгами, увидел в лавке старьёвщика настоящий микроскоп! Немецкий, 200— кратный, довоенного производства "Карл Цейс". Немного потёртый, без нижнего зеркала, но работающий!!! Старый, как Мафусаил, еврей— старьёвщик, увидев мой интерес, сразу заломил несусветную цену. Как мы торговались! Все наши мужики, а это были самые ушлые мужики нашего городка, стаю собак съевшие на торге, пооткрывав рты слушали поток абсурдных доводов, и не менее бессмысленных контрдоводов, характеристик товара и оппонента. Зачастую, мы переходили к жестоким взаимным оскорблениям, а потом— к восхвалению собеседника. Каждый плёл свой узор паутины для соперника. Под конец я просто применил "ведьмину науку" нейролингвистического программирования. Через двадцать минут мы уходили оттуда, неся чёрный металлический чехол с микроскопом, и даже кусок довольно ясного зеркала. Обошлось, конечно, дорого, но даже заметно ниже той минимальной цены, на которую был согласен старьёвщик. Сила солому ломит!

Тётка была очень рада микроскопу, особенно после того, как мы в КЮТе посредством песка, жестяной банки и пионерского энтузиазма вырезали из осколка зеркала кругляшок на нижний рефлектор, и сделали металлическую "вилочку" для него. Микроскоп стал хорошим подспорьем в нашем медпункте, но пробыл недолго. Он оказался единственным на область, областное медицинское начальство очень быстро вытребовало его для лаборатории областной больницы.

Неспешно мужал и взрослел, наливаясь силой. А страна становилась вместе со мной. Прошёл "год великого перелома" с его паническими слухами о страшном голоде на Украине и в Поволжье. Наш поселковый "хохол"— дед Панас, крепкий колоритный мужик с вислыми усами, летом вечно щеголяющий в плетёном капелюхе, извечный возница тяжеловозной телеги запряжённой двумя невозмутимейшеми битюгами с пароходской пристани так объяснял голод на его малой Родине:

-Устроить голод на Украине— ще тильки панам трохи давалось. Уж больно земля родит. А этот голод— непрост! Вот смотри что свояк мне пишет из Донецка— в селе его родном почти все умершие страшно опухли! Да соседи, и даже отряды помощи, приезжая в деревни, постоянно находят в домах умерших зерно. И даже не мешками— тоннами! Мне столько на своей телеге не увезти, сколько было у свояка с дальних выселок в яме на огороде припасено. Однако ж, помер! Как пришли осматривать дом, так чего только не нашли. Свояк, как весной в колгосп усих зазывали, волов хворостиной на погреб загнал, да как те себе ноги поломали— вызвал колгоспного фершала, их прирезали из жалости. Он часть мяса в город на рынок свёз, в большом прибытке был. Остальное— прокоптил. И жил— не тужил. Да только все так сделали. Потому пахать не на чем стало. Немногие оставшиеся волы от небрежения, мол, колгоспное, и от переработки— померли. Вот и запахали мало. А трахтора, о коих так гутарили на сходах— возьми, да приди от самой Америки, с бооольшим опозданием, да всего три штуки на район. Вот и стали самые ушлые себе в мошну тайную запасать хлеб зелёный, с колгоспного поля ночью настриженный. Без просушки— провейки, да в яму. Уж как он там перепрел, в сырости дождливого лета— то и Богу неведомо!

Народ на пристани, слушая эти речи, сочувственно качал головой... Деда Панаса уважали, приехал он к нам в город после Гражданской, со своим другом Дмитричем, который сейчас был начальником пристани.

* * *

1934-й Ще не вмерла, Викраина!

Поездка к двоюродной тётке в Криворожье.

http://www.theserpentswall.com/_/images/p2-image1.jpg

Змиевы валы произвели совершенно неизгладимое впечатление. И принесли понимание — до какой степени люди могут быть слепы. Не увидеть стоящие открыто огромные артефакты — это надо быть очень верующим в дикость славян.

http://www.kurgan.kiev.ua/vala.html

* * *

От модели— к планеру! Фабзайцы.

23 января 1927 г. Официальная дата создания ОСОАВИАХИМа

Начало тридцатых, романтичное время. "Комсомолец— на самолёт!" это девиз всей советской молодёжи. "От модели— к планеру, с планера— на самолёт!" — его версия, висящая над входом в комнату авиамодельного кружка в нашем Доме КИМ.

Как раз тогда заканчивал семилетку, встал вопрос— как учиться дальше? Он решился удобно— при депо незадолго до того была создана "Школа Фабрично— заводского обучения". Поступил туда вместе с доброй половиной своего класса. Даже девушки стремились учиться там! Мода— великая вещь!

Одновременно в Доме КИМ обсуждался вопрос создания планерного клуба. Люди, человек 20 мальчишек и девчонок были, а вот всё остальное — с этим были наибольшие сложности— не хватало всего. Материалов, инструмента, опыта, один комсомольский задор!

Ещё в курсантские годы в Школе КФ довелось нашей молодой и задорной компании строить много чего. В этом числе были различные летательные аппараты. Как— то из интереса совсем вручную построили серию учебных планеров начального обучения, нечто вроде УТ-3. Но тогда было легко и удобно— помещение, материалы, инструменты и культура производства— всё было на высоте. А тут...

Для начала— какой тип планера строить. Используя "послезнание" выбрал знаменитый А-1, уникальный планер Антонова.

Планер А-1 (У-с4, т.е. "учебный, серии 4) являлся распространенным учебным планером. Помимо первоначального обучения, планер использовался для парения над склонами в потоках обтекания. Прототипом А-1 был планер "Стандарт-2" созданный О.К.Антоновым в 1930 г.

Даже достать чертежи — было затруднительно. Но удалось. Комсомольцы — они всегда друг за друга держатся. Нам прислали комплект фотокопий оригинальных чертежей, несколько чуть неряшливо исполненных "карандашных" копий на миллиметровке и ватмане, и методичку по обучению и производству полётов. Несмотря на это, чертежей нескольких узлов не оказалось, пришлось домысливать самим. Конструкцию немного изменили, ряд узлов удалось сделать проще. Позже даже послали описание их Антонову.

С материалами было очень плохо. И если достать просушенный лес в нашем лесном краю было можно, то вот авиационная фанера и металл... Несколько листов миллиметровой привезли на поезде аж из Ленинграда, остальные толщины подбирали, где как и кто могли. С помещением было нелегко, но решаемо. В Доме КИМ уплотнили другие секции, лонжероны и крылья собирали на длинном верстаке в большом коридоре. Тонкую проволоку на растяжки и управление достали в Ярославле, бронзовые ролики для управления точили в депо. Колесо сделали деревянным, а с дюралем было очень плохо. Авиаполотно заменили тонким ситцем и бязью. Обшивали наши замечательные КИМовские девушки. Даже неполный молочный бидон эмалита достали с такими сложностями и в последний момент, только через обком комсомола.

Весной вытащили на солнечный свет желтеющие лаком детали. Гулкие крылья, фюзеляж, оперение. Для сборки из ящиков и досок соорудили помост. Посмотреть на такое диво собрался люд со всей округи. Наши комсомолки вертелись вокруг планера, млея в море восторженного внимания.

После сборки встал вопрос: "Как летать будем?", не было у нас ни самолёта для буксировки, ни планерной лебёдки. И даже простого резинового 41-мм. амортизатора не было! А достать— не удалось. Никак!

Долго судили— рядили, пока не приняли мною предложенный план. Сначала планер использовали для балансировки на ветру, когда стоящий на колесе и передней пятке носом против ветра аппарат нужно было удержать от сваливания на крыло очень точно работая элеронами. Сила ветра невелика, и в случае избыточного крена могущества элеронов не хватало. На этот случай у крыла стоял кто-то из нас, он поднимал упавший в крен аппарат. После нескольких дней такого "цирка", когда злые языки в городке стали злословить— "Комсомольцы построили ерплан, который не летает, и летать не может, только падает на бок, и усё..." мы перешли к "рулёжкам" — таскали планер по полю вручную впрягшись в канат цугом из шести— восьми человек. Мероприятие задорное, немного опасное (пару раз споткнувшиеся "тягачи" попадали под планер, были синяки и ушибы). Через пару дней выяснилось, что держать баланс и курс сносно получается только у меня. Сказалась разница в опыте. Тогда решили, что первые испытательные полёты провести смогу только я.

Вот так и оказался я в кабине самодельного А-1 замершего на вершине Пореченского холма, вознесённой над пойменными лугами на добрую пару сотен метров.

Терпкий ветер с Заречья нежно перебирал пряди моей шевелюры, сердце щемило непривычно остро. Пусть я, как личность, уже налетал многие тысячи часов в космосе и атмосферах разных планет, но для ЭТОГО тела и ЭТОГО разума сей полёт был первым. Адреналин и гормоны клокотали, в паху было характерное яркое "поджимающее" ощущение. Ну, пора! Отмашка левой рукой, тогда как вспотевшая ладонь правой сжимает деревянную ручку управления. Наша комсомольская ватага, вперемешку парни и девчонки, разом натянули "усы" стартового каната. "Бурлаки на Волге", но бегом и с молодым задором, под уклон . Планер немного разогнавшись по вершине резво побежал по склону. Гулкий рокот несущегося по кочкам планера нарастал, в него всё сильнее вплетался свист набегающего потока в расчалках. Дробные удары колеса по кочкам всё реже, и вот он— отрыв! Две ватаги порскнувших в сторону комсомольцев далеко позади, планер лёг крыльями на тёплый майский воздух, и под нарастающий басовитый гул ПОЛЕТЕЛ. Земля провалилась, небо объяло всё, а набегающий поток завёл свою чудесную песню.

Первый полёт— недолгий, но такой памятный. По лугу у подошвы холма, с небольшим разворотом. Земля надвигается неспешно, с уверенной основательностью. Первое прикосновение— гулкое, тряское, с заметным ударом. Нет у меня привычки пилотирования этого "птеродактиля". Пробег, остановка, неспешное сваливании на крыло. Расцепляю самодельный замок привязных ремней, встаю, возвышаясь из хрупкой кабины. Пьянящий ветер поёт свою песню. Сзади набегают наши комсомольцы— они готовы реветь от восторга. Подбегают, окружают, их переполняет какое-то невыразимое счастье! Говорю за всех, потрясая в небо сжатым кулаком:

— Товарищи, мы это сделали!!!

Тут Дуся с каким-то вмиг посерьёзневшим выражением лица затянула:

-Вставай, проклятьем заклеймённый!

А все мы, одним духом подхватили:

-Весь мир голодных и рабов

Кипит наш разум возмущенный

На смертный бой вести готов

Вееесь мир насилья мы разрушим,

До основанья, а затем...

Мы свой, мы новый мир построим

Кто был ничем, тот станет всем!

А потом было Счастье! Мы начали летать. Постепенно, не торопясь, осторожно и настойчиво.

В областном ОСОАВИАХИМе нас сразу отметили, о нас написали в многотиражке, к нам "для обмена опытом" зачастили активисты из других районов. Даже помогли материалами для строящегося второго планера и прислали больше 100 м. новенького амортизатора.

Потом мы много и настойчиво учились летать, строили новые планеры... Мне даже несколько раз удавалось парить в потоках обтекания, изредка переходя в термики.

Пару раз приезжал ответственный от обкома Комсомола. Хвалил и ругал одновременно. Хвалил за то, что на голом почти месте создали летающую планерную школу, а ругал— сам он не знал за что, но нужно было больше подготовленных пилотов, организаций... А средств для этого было очень мало.

* * *

Глава 5

Эй, поп, хошь в лоб? (временный вид)

Как-то ранней весной к нам в городок заехал с лекцией видный член местного общества безбожников. Дело было модное и понятное, с наследием гнилого лживого прошлого надо было кончать. Ещё сразу после февральской революции, как только отменили в армии обязательное посещение богослужений, даже в действующей армии почти все перестали ходить на службы вовсе. И это на фронте, хоть "под огнём атеистов не бывает"! Верующих понять можно было— когда Церковь в первых рядах отреклась от Помазанника Божьего— от неё отвернулись монархисты. Всем остальным эти лживые мздоимцы, жирующие на церковную десятину, были глубоко неприятны. Потому атеизм в Советской России победил легко. Опубликование могучего пласта накопившейся антирелигиозной и антиклерикальной литературы создало советскому атеизму мощную идейную базу. Издававшаяся с 1922 года газета "Безбожник" Стала мощным центром кристаллизации атеистической идеологии. Но именно лёгкость этой победы, произошедшей на фоне могучих социальных и культурных преобразований, сыграла злую шутку. На эту хорошо проторенную Вольтером, Дидро, Ньютоном и Лео Тассилем стезю хлынули орды функционеров, вроде Е.М.Ярославского (М.И.Губельмана).