Второй шанс. Книга первая

— Ну заходи.

Дверь приоткрылась сильнее и в квартиру открылся небольшой проход. Я быстро проскочил мимо Глеба, встал в прихожей, обернулся, и молча пронаблюдал за тем, как Глеб закрывает дверь. После чего он развернулся и сказал:

— Разувайся, чего стоишь.

После недолгого разувания, я снова выпрямился в полный рост, ожидая дальнейших разрешений хозяина.

Глеб встал передо мной, строго сложив руки на груди, после чего спросил:

— С чем пожаловал?

Отвечать я не стал. Бегло осмотрел квартиру, после чего подытожил увиденное вслух:

— Неплохо живёте.

Квартира и впрямь была хороша. Если две недели назад я считал, что мои родители живут неплохо, то сейчас я понял, что всё это ерунда. В сравнении с тем, как жил Глеб, можно было сказать, что мои родители жили на помойке.

Нет, квартира вовсе не была огромной — это была самая обычная студия с очень чётким разделением зон. Зоны разделялись перегородками, некоторые из которых были всего около метра в высоту. Где-то кухонная зона, где-то зона для сна — целая отдельная зона с большой кроватью, а не раскладным диваном, как это обычно принято, — зона для работы и зона для отдыха. Все эти зоны, хоть и не полностью, были видны прямо из прихожей. Ремонт... конечно же на высоте. Такую отделку в России не будут использовать повсеместно ещё лет десять. Сейчас такая отделка доступна, видимо, только богачам.

Глядя на всё это, я вывел вполне резонный вывод, что Глеб с детства ни в чём не нуждается. Конечно, в плане каких-то материальных благ. А вот с благами душевными тут, видимо, всё куда сложнее — и в детском саду все издевались, и родители теперь оставили одного.

— Я вопрос задал, — строго ответил Глеб.

Вопрос? Блин, точно. Пока разглядывал квартиру, уже и забыл, что был какой-то вопрос. С чем, значит, пожаловал... И с чем же я, в самом деле, пожаловал?

Передо мной встала дилемма — сказать всё как есть, что я пожаловал поселиться в его компании в его же квартире, но такой вариант был бы слишком наглым. Либо я мог бы просто соврать, что родители банально выгнали меня из дома. Почему же я в таком бодром настроении, раз всё так? Ну, думаю, Глеб уже понял, что я не самый обычный парень. И вполне могу не видеть ничего плохого в таком вот поступке родителей.

Но я решил пойти третьим путём. Путём, который придумал буквально в тот же самый момент, как открыл свой рот, чтобы сказать:

— Родители вернулись. Никакого спокойствия. Дома теперь делать нечего, вот и решил наведаться к тебе, — и буквально тут же вспомнил, что Глеб не знает, что я знаю, что он живёт один. Поэтому, чтобы не выдать себя, тут же добавил: — Решил, может пойдём погуляем? Проветримся?

Глеб всё ещё недоверчиво глядел на меня своим пронзающим взглядом.

— Я бы на твоём месте радовался тому, что у тебя есть возможность просто поговорить с родителями.

Что ж, вполне ожидаемый эпизод нравоучений.

— Это ещё почему? — подыграл я.

— Потому что я на собственной шкуре понял это.

Наконец Глеб сбавил накал подозрений и впустил меня в комнату. Мы присели, я ещё раз окинул всё беглым взглядом, подметил наличие ноутбука — ноутбук в такое-то время... да уж... дорого-богато, — после чего мы провели небольшой разговор, в результате которого я уже во второй раз за день узнал историю Глеба. Родители во Франции, он один, — в общем, ничего нового.

— Кстати, — уже расслабившись и как следует разговорившись, сказал Глеб, — сегодня же Ника устраивает небольшую вечеринку в честь окончания учебного года. Ты пойдёшь?

— Ника? Что за Ника?

— Самая красивая девчонка нашего класса. Ты почему такой забывчивый?

Ах, да, точно... Как же я мог забыть тот неловкий разговор во время единственной нашей встречи один на один.

— Нет, меня никто не приглашал, — совершенно безрадостно сообщил я.

— Ну значит считай, что я тебя приглашаю, — гордо объявил Глеб.

— Очень мило с твоей стороны. Думаешь кто-то захочет увидеть меня там? Я ведь даже ни с кем особо не общаюсь.

— Ну не знаю, захочет ли кто увидеть тебя там. Лично мне интересно другое.

Я было ждал, что Глеб продолжит сам, но он не продолжил. Поэтому мне пришлось вытягивать продолжение вопросом:

— Что интересно?

— Как тебя будут провожать. Встречают по одёжке, а провожают по чему?

— Господи, — глубоко вздохнув, сказал я, — ну хватит уже заумничать. Пожалуйста.

Глеб на эту фразу почти никак не отреагировал, поэтому продолжил совершенно спокойно — так, будто ничего и не услышал.

— В любом случае, вечеринка — это отличный шанс, чтобы дать о себе знать. Если понравишься всем, кто там будет, считай, что половина школы у тебя в кармане.

— Половина школы в кармане? Это ещё как? — не совсем понял я.

— Заведёшь кучу полезных знакомств — вот как. А куча полезных знакомств это что?

— Что?

— Это половина дела на пути к успешной жизни.

А ведь и верно. Чёрт, до сих пор не перестаю удивляться, что тринадцатилетний пацан понимает в жизни больше, чем все мои прежние ровесники.

Короче говоря, спрашивать у Глеба разрешения остаться у него в квартире я пока что не стал. Но вот приглашение на вечеринку принял. Именно поэтому, спустя каких-то четыре часа, мы с Глебом уже стояли напротив зелёной ограды частного участка, за которой виднелась верхушка огромного трёхэтажного дома.

Как оказалось, Ника была не просто самой лучшей девочкой в классе, она была ещё и самой богатой девочкой в школе. Не она сама, конечно, а её родители, которые, по словам самого Глеба, очень любили баловать свою любимую и единственную дочурку.

— Вот это да, — медленно протянул я, глядя на крышу кирпичного дома, высунувшуюся из-за высоченной ограды.

— Это да, — подтвердил Глеб. — Я и сам в первый раз обалдел, когда узнал. А затем он резко перевёл тему разговора: — Ты, кстати, что родителям сказал?

— Сказал, что пошёл налаживать отношения с новыми одноклассниками.

Нет, ну а что? Так всё и было. Правда, мама немного повредничала, когда я сообщил, что ухожу с ночевой, но в конце концов в разговор вмешался отец и поощрил моё стремление к самостоятельности. Не совсем ясно, что он подразумевал под самостоятельностью — возможно, он имел в виду, что, ночуя не дома, я становлюсь более самостоятельным и менее подверженным влиянию родительской опеки и помощи, — но уточнять я, конечно же, не стал. Вместо этого быстро переоделся в более презентабельный наряд и отправился прямо навстречу к новым связям. Спустя десять минут после этого мы снова встретились с Глебом на нейтральной территории, а спустя ещё двадцать минут мы уже стояли прямо напротив дома Ники.

Не успел Глеб ответить, как калитка открылась и перед нами появилась она — самая, как говориться, лучшая девочка класса. Стоя перед нами в том нарядном девчачьем платье с картинками разных фруктов, она показалась мне не просто лучшей девочкой класса и даже не школы. Тогда она показалась лучшей девочкой в мире.

Пожалуй, это был первый раз в моей жизни, когда я испытал чувство наивной детской влюблённости. Столь чистое и столь доброе чувство влюблённости, настигшее меня от одного только взгляда на этого ангела.

— Привет, — улыбчиво произнесла она. И возможно, если бы она тогда не улыбнулась, я бы мог хоть как-то побороть дурацкие гормоны, попытаться избавится от неловкого чувства той самой влюблённости, но тогда случилось именно то, что случилось. И другого быть не могло. А значит, что и у меня изначально не было никаких шансов на спасение от этой очаровательной улыбки.

— Ты и друга своего пригласил? — задала она скорее риторический вопрос.

— Ага, — коротко и самоуверенно ответил Глеб.

— Ну, — она посмотрела на меня, оценила, что называется, с ног до головы. После чего посмотрела прямо в глаза, обернулась на Глеба, затем снова на меня. И всё это, не упуская своей очаровательной улыбки. После чего наконец ответила: — Ну заходите. Надеюсь, вам понравится.

Мы зашли. На участке было пусто. Прошли по вымощенной брусчаткой дорожке, поднялись на крыльцо, открыли дверь и шагнули внутрь дома.

Дома уже было поживее: где-то негромко играла музыка, где-то разговаривали, а где-то раз за разом вырывались крики толпы, будто играющей во что-то очень занимательное.

— А у вас тут наливают? — с какого-то перепугу решил поинтересоваться я. Из-за чего тут же оказался удостоен удивлённого взгляда Глеба.

— Ты что?! — спустя несколько секунд вмешалась Ника. — Нам же всего по тринадцать-четырнадцать лет. Наливают только сок и чай.

Про себя я подумал: ну и скукотища. А затем резко опомнился: какая на хрен скукотища? Ты в свои-то тридцать два никогда не был особо гулящим парнем, любящим тусовки. Пока твои сверстники бухали на вписках в свои восемнадцать, ты сидел дома, перед компьютером, и думал о том, как бы избавится от дурацких прыщей. Так что себе хотя бы не ври, якобы ты хоть что-то понимаешь в хороших тусовках.

После того, как мы разулись, Ника провела короткую экскурсию по первому этажу, на котором и происходила вся основная движуха. Заведя нас в гостиную — огромную гостиную, размером с три квартиры моей бывшей мамы, — Ника объяснила, что в этой комнате играют в видеоигры.

— Мальчишки рубятся на приставке, пока девочки болтают на кухне.

На приставке? — тут же подумал я. А затем, глядя на дом, в котором мы находились, понял, что приставка здесь это даже не предмет роскоши. Приставка — это абсолютная обыденность для этого дома. Не удивлюсь, если тут и прислуга имеется.

И всё же я решил поинтересоваться:

— А откуда у тебя приставка? Отец играет?

Ника посмеялась. Но не злобно, не издевательски, а как-то даже мило.

— Нет, папе некогда играть, — ответила Ника. — Он играет у себя в части, с солдатами. Ну, не играет... — немного замялась от сказанного, — работает. — После чего продолжила уже более оживлённо: — А приставку мне подарил дядя. На день рождения. Даже не знаю, чем он думал, когда дарил такое девочке.

Ника снова улыбнулась. Казалось, ещё чуть-чуть и утону в этой улыбке.

— В части? — решил уточнить я. — Твой папа военный?

— Да, — сказала девочка, — но не обычный, а в войсках специального назначения. Он там генерал.

Ого! Вот это папаша. Похоже, будущему ухажёру его дочки придётся несладко. Это же что нужно сделать, чтобы завоевать уважение генерала войск специального назначения? Страну в одиночку спасти? Отразить атаку пришельцев? Или захватить мир? Кстати, по последнему параметру я, можно сказать, почти подхожу. Почти — потому что, пока что, только планирую захват этого мира. Но ничего, всё ещё впереди.

— Очень интересно, — изобразив задумчивое выражение лица, ответил я.

Хотя, подумать и впрямь было о чём.

Дальше экскурсия прошла по кухне, свернула в одну из спален для гостей и вышла на задний дворик, на котором собрались, пожалуй, все самые отпетые представители школьной иерархии. По виду и манере общения уже издалека было понятно, что перед нами самые типичные гопники тринадцати-пятнадцати лет. Нет, во дворе вовсе не все были гопниками — я бы сказал, что, в основном, это были серьёзные ребята, которые уже в тринадцать начинают задумываться о своём мужском либидо, уверенно лапая одноклассниц на переменах.

— Диман! — Внезапно воскликнул Глеб, махнув рукой кому-то из толпы. — Как поживаешь?

— Белый! — не менее радостно выдал один из толпы. — Припёрся наконец-то.

Развернувшись в нашу сторону и передав стаканчик с непонятным содержимым своему товарищу, Диман направился прямо к нам. Подойдя, он крепко схватил ладонь Глеба и пожал её, глядя Глебу прямо в глаза.

— Чё так долго? — уже совсем не радостно, а, скорее, обвинительно, произнёс Диман.

Димана, к слову, я узнал сразу. Это был тот самый Дима Фурса, который, по словам самого Глеба, держал в страхе всю параллель.

Не дожидаясь ответа, Фурса медленно повернулся ко мне, посмотрел на меня, как на мусор, после чего вернулся обратно к Глебу и поинтересовался у того:

— Чё за хрен с тобой припёрся?

— Диман, — пытаясь казаться дружелюбным, ответил Глеб, — ты чего? Это же твой одноклассник. — Товарищи разжали ладони, после чего Глеб пояснил на мой счёт: — Влад. Новенький. Вспоминаешь?

Фурса снова осмотрел меня.

— Если бы я ещё ходил на уроки, — он смачно сплюнул чуть ли не на мои новые кроссовки.

Вот это был явный акт агрессии. Тот самый акт, после которого моя школьная жизнь решится раз и навсегда — либо я останусь жалким трусом, как в прошлой жизни, либо дам отпор и надолго закреплю за собой славу бесстрашного парня, всегда готового постоять за себя, даже перед лицом бунтаря, держащего в страхе всю параллель.

Да и к тому же падать в глазах Ники тоже было нельзя. Новая жизнь подразумевала новый образ в глазах всех девочек. И образ этот обязательно должен быть крутым.

— Ты так больше не делай, — подал голос я.

Дима быстро смекнул, о чём речь. Хоть он и был безмозглым гопником, привыкшим решать вопросы не умом, а силой, сейчас он прекрасно понимал, что его авторитет и, соответственно, возможность плевать под ноги кому угодно неожиданно встали под сомнение.

— А то чё?

— А то у тебя станет на пар зубов меньше.

Вот это наглость. Вот этого я, конечно, сам от себя не ожидал. Даже не знаю, как буду действовать дальше, но сейчас в голове крутиться только одна мысль — хоть бы у него было хорошее настроение. Хоть бы было хорошее...

Я взглянул на Глеба. Судя по лицу, он был явно против таких вот выкрутасов. Готов поклясться, что услышал, как он нервно сглатывает.

— Ты чё, козлина, обнаглел?

Вот мы и перешли на открытые оскорбления. Хорошо, что ещё не на удары.

— Ты ваще попутал, или чё? — добавил Дима, расправляя плечи.

Я старался не сдавать позиций, отвечая:

— Чёкать дома будешь.

Но по голосу было слышно, как мои позиции сдаются сами по себе.

— Пошли отойдём, — Дима важно осмотрел Нику и Глеба, молча давая понять, что им нужно остаться на месте... нет, не так... Фурса взглядом приказал Нике и Глебу стоять там, где они стоят, пока он не разделается с наглым храбрецом, неожиданно пошатнувшим его авторитет.

— Пошли, — даже не зная на что надеяться, ответил я.

И мы пошли. Но как только я сделал первый шаг, в ситуацию решила вмешаться хозяйка дома:

— Ребята, прекратите этот детский сад, — очень даже взволновано заявила она.

Фурса обернулся на секунду, чтобы грубо кинуть:

— Не лезь не в своё дело, девчонка!

Раньше я бы, наверное, уже бы десять раз обмочился от одной мысли, что какой-то гопник вызвал меня на самую настоящую дуэль. Раньше я бы, наверное, обернулся к той самой девчонке, что попыталась бы остановить предстоящую драку, чтобы жалостливо попросить её о помощи одним лишь выражением лица. Но не тогда. Хоть тогда мне и было немного страшно, но это не был тот страх, что я испытывал раньше. Раньше я боялся умереть от побоев, сейчас же я просто боялся помять лицо. Остаться без носа, без глаза или ещё без чего. Но это вряд ли — вряд ли гопник пойдёт на такое только ради спасения своего авторитета. На убийство он не пойдёт точно. А остаться без носа... фигово, конечно, но не так трагично, как остаться без всего к тридцати двум...