Мы взлетали, как утки, ...

Основная проблема: нет сил. В четырех полках 81-й дивизии АДД семь ТБ-7, двенадцать Ер-2 и двадцать два ПС-84. Где-то должны болтаться девять 'Галифаксов', но я, почему-то их не видел. Зашел в помещение штаба 81-й, мне выделили несколько помещений под мои нужды, поэтому все происходит в одном здании, но на разных этажах, и в разных помещениях. У 81-й — свои секреты. Ищу Голованова. Нашел, что-то обсуждает со штурманом 412-го полка. Я подождал, когда он закончит, и после этого спросил его, есть ли у него время поговорить. Александр Евгеньевич посмотрел на часы, и сказал, что полчаса у него есть.

— Я тут насчитал 41 борт с суммарной грузоподъемностью 80 тонн. Это все, что есть?

— Ну, в общем, все. 12-ть ТБ-7 проходят перемоторизацию в Казани, и 36 Ер-2 делают то же самое в Воронеже.

— Так, секунду, мне весьма компетентные товарищи сказали, что Пе-8 значительно больше. 35 было принято армией, и 30 стояло без моторов к Казани.

— Семь машин потеряно в августе, точнее, пять, два на ремонте, но это — капитальный ремонт, это — надолго. Так что, считай семь.

— Семь и семь — четырнадцать плюс двенадцать — двадцать шесть. А остальные?

— Первый — разбит, второй — в Казани, три под Киевом, шесть и девять в Полтаве. То есть еще про 19-ть знаю, где стоят. Данных про остальные машины просто не имею. Что-то было в Орше. Непонятно, что в Витебске, внятного ответа я не получил. В общем, скорее всего, остальные машины на заводе, в разной степени готовности. То есть там не только двигатели отсутствуют.

— Хорошо. Теперь об 'Ер-2', что с ними?

— Здесь все четко, 36 на заводе, двадцать два у меня, остальные — разбиты и сбиты. Их всего 72 выпустили. Больше всего разбитых. Взлетает он плохо, никогда не знаешь: взлетит или нет.

— Так. А вместе со мной из Англии прилетали 9-ть 'Галифаксов', я их не вижу.

— Один лежит на кладбище, вон там, а остальные в Костроме.

— Что говорят о сроках перемоторивания, потому, что 80 на ноль пять — 160 бомб. С этим на Варшаву лететь бессмысленно. Мой корпус в три-четыре раза больше поднимает, как минимум, правда, пятисотки взять не сможет.

— Точно ответить не могу, потому, что каждый день разные цифры.

— Я тогда в Казань слетаю, в Воронеж. А потом в Москву заскочу.

— Целесообразнее: сначала в Москву, прихватить кого-нибудь из НКАП, а уж потом по заводам. Так скорее будет.

— Резон в этом есть, хотя раньше обходился другими действиями, но, Вам виднее, Вы в этой кухне дольше варитесь.

— Еще не готов. — улыбнулся Голованов.

— Вас не затруднит отправить 'Спитфайры' по маршруту, как только погода позволит. Особое внимание: Модлину. Он сейчас больше, чем Варшава интересует. У меня радиус маленький, мимо него не проскочить.

— Да, конечно. Прослежу. Чтобы сработали при первой возможности. А кто это днем прилетал?

— Бывший капитан русского Генерального Штаба, ныне командующий Войска Польского, ети его мать.

— Опять бомбить будут. Примета плохая. Впрочем, на поле особо никого и не было.

В Казань пошли двумя бортами: наспех залатанный 'Ер-2' с дизелями М-40, тот у которого шасси не вышло, ему требуется ремонт центроплана, и мой 'С-47', американский. По дороге 'Ер-2' опять сдох и сел в Торжке, а мы дотянули засветло до Казани. Садиться пришлось на боковую ВПП, грунтовую, а не асфальтированную. Летное поле было забито самолетами всех марок. Все ВВС спешили укрыться от войны здесь. Есть серьезно поврежденные машины, без крыльев и моторов, есть такие, что хоть сейчас в воздух, есть совершенно новенькие, и все стоят. Чего-то ждут. Не зря Голованов советовал лететь сначала в Москву. Но не беда, их сюда заставят прилететь, и не я. Знакомлюсь с товарищем Горбуновым, который всем своим видом показывает, что гусь свинье не товарищ, это из-за исчезнувшей буковки 'Г' в слове 'ЛаГ-5'. Аббревиатура 'ЛаГГ': Лавочкин, Горбунов, Гудков, ему больше нравилась из-за авторских. Он, напрямую, заявил, что фронт требует 'Пе-2', и план по ним завод выполняет, конструкторская документация по перемоториванию тяжелых машин не готова, не пришла из Москвы от Петлякова, поэтому, готова одна машина, и дальше, как в известном одесском анекдоте: 'Войдешь на Привоз, купишь там петуха и будешь клевать мозг ему! Ты — стоишь на Дерибасовской!'

— Вы уже все сказали, товарищ Горбунов? — остановил я поток его красноречия, когда он перешел на сплошные лозунги, что у него фронт требует. Он несколько удивленно приостановился.

— Вот мои документы, Вы разговариваете с Представителем Ставки по авиации, которому поставлена задача: сформировать ударную авиагруппу, привлекая любые воинские части и любые предприятия для этого. Сколько двигателей 'Мерлин 45' и '46' имеется в наличии?

— Англичане прислали их больше тысячи, лежат на складе.

— Вы понимаете, что две страны организовали их доставку Вам, для того, чтобы наши машины летали, а не ползали по небу, как беременные тараканы, а вы третий месяц выпускаете ОДИН самолет. На фронт захотелось, товарищ Горбунов? Могу организовать.

— Но, Вы понимаете...

— Я не понимаю, я ничего не понимаю, и не желаю понимать. Мне тут ваш друг, Лавочкин, мозги дрючил про 'ЛаГГ' полтора месяца, мы на лыжном заводе сделали 8 'ГУ-82' за три дня. И ничего, летают до сих пор. Поэтому приказываю организовать перемоторивание всех имеющихся ТБ-7 на 'Мерлин-46 HL', и подготовить 300 'Пе-2' с моторами 'Мерлин-45'. Иначе дело будете иметь со мной, и не только. Постановление правительства на эту тему давно существует. 'Мерлины' предназначены для замены двигателей М-105, АМ-35А, М-40 и М-30. У Вас есть это постановление?

— Такое постановление у меня есть, но КБ...

— Меня не интересует Ваше 'НО', меня интересует срок начала работ: сегодня в 20.00, и срок окончания работ: 24.00 28 ноября. Вот мой письменный приказ. Неисполнение — расстрел. У меня — тоже сроки!

Я вышел от него, смотрю, все забегали, поинтересовался у Степана, командира 'Си-47', про его самочувствие:

— До Москвы дойдем?

— Машина готова, Сергей Петрович.

— Тогда запрашивай Москву, и по коням! Здесь он еще не валялся. Получать нечего!

Сели в Москве, не успели коснуться колесами взлетки, как на аэродром въехала машина с Шахуриным. Он отвел меня от самолета.

— Я понимаю, зачем Вы прилетели в Москву. Давайте, мы не будем вмешивать в этот вопрос товарища Сталина. Есть упущения, конечно, сами понимаете, продукция несерийная, поэтому отложили в долгий ящик. Петляков доложил, что отправляет чертежи в 02.00 в Казань. Работы на месте будут организованы круглосуточно. А шишек на голове и у меня, и у остальных товарищей, достаточно. Мы рассмотрели график поставок новой техники для Вашей группы: к 20-му ноября поставки будут закончены. Мое Вам слово. Вас домой подвезти?

Я согласился, тем более, что не знал: где искать жену.

— Заведите себе в Москве водителя и машину! Вы же имеете такую возможность. Так все командующие делают. Есть воинская часть коменданта Кремля, через которую все это и оформляется.

— Учту.

— А что ж 'Пе-8' с 'Мерлинами' не попробовали? Он уже летает, но на испытания в Москву еще не приходил.

— У меня с собой нет ни одного человека, кто его освоил, это к Голованову. Я, как и был, командир штурмового корпуса. Просто сейчас работаем вместе с Дальней Авиацией.

— Опять какие-нибудь 'авиапоезда'? К черту эти эксперименты!

— Нет, просто совместное задание. После Винницы перебросили на него.

— Все, приехали. Вот здесь, на четвертом этаже. И недалеко от завода. Квартира бывшего главного инженера 39-го завода. Держали в резерве НКАП. Но тут такие люди просят!

— Я не просил.

— Да? А мне сказали...

— Нет, решили все без меня, я узнал об этом позавчера.

Шахурин уехал, жены дома не оказалось. Как и ключей. Правда, это в двух шагах от Центрального, на Беговом проезде. У дома странная архитектура: два подъезда трехэтажные, а середина имеет четвертый. Дом огорожен, почему-то. Уже темно, светомаскировка везде, хотя Москву и не бомбят, но немцы периодически летают на своих 'Ju-86r' над Москвой, даже днем. Остановилась машина, из нее вылез незнакомый мне человек в фетровой шляпе. Он открыл заднюю дверь машины и помог выйти из нее женщине в форме. Они отпустили машину, но, мужчина не стал провожать женщину, что-то сказал, пожали друг другу руки, и мужчина перешел через улицу и свернул к 8-му дому. Старший политрук, шедший к подъезду дома, оказался Аксиньей. Ее уже предупредили о моем прилете, и сам начальник КБ подвез ее домой. Он живет в доме напротив. Хочет познакомиться, но сегодня решил нам не мешать. Впрочем, завтра он этого сделать не успеет. На 07.00 у меня назначен вылет. Квартира оказалась довольно неплохой, но есть проблемы: протечки, которые серьезно угрожают ей. Дом недалеко от завода Центрального аэродрома и авиазавода, а на ипподроме стоят зенитки. Металлическую крышу пробили осколки 85-мм снарядов. Обещали отремонтировать до зимы, а она начнется уже завтра-послезавтра. Придется подключать хозчасть корпуса. Ксюша недовольна назначением: отвыкла от этой работы, и появилось множество новой документации, огромное количество приказов, за нарушение которых следуют весьма серьезные приговоры. Работать стало очень тяжело, но она понимает, что решение принимал не я.

— Ну, потерпи немного, Ксюшенька, скоро уйдешь в декрет, а там что-нибудь придумаем. Работа для женщины с ребенком, и впрямь, не слишком удобная. Чуть позже переговорю с кем надо. Сейчас — никак. Пытался, но не получилось.

— Здесь какими судьбами? Опять уйдешь в Ставку на всю ночь?

— Нет, если не вызовут, собирался, но решил вопрос на ином уровне. Экипаж отдохнет, и летим дальше.

— Ну, а у меня все плохо: завод выпускает 'Ил-10', а нашему КБ выделили цех для производства 'Аистов'. Так что, начальников у меня прорва. Все под контролем. Давно в такой нервотрепке не работала. Летать стрелком несколько проще и не так опасно. Не вовремя я забеременела!

— Я тут вкусняшек разных привез, давай разбирайся. Пайки-то тыловые, а тебе за двоих нужно кушать. У меня борт часто на Москву работает, так что буду подбрасывать, у нас пока с продуктами неплохо, рынки работают, и у колхозников всегда можно и свежий сыр, и творог пастеризованный купить. Вот масло.

— Надо с соседкой снизу поделиться, у нее парней трое, вечно голодных.

Утром она проводила меня до самого борта, и долго смотрела в след улетавшему самолету. Тяжело вздохнув, пошла на нелюбимый завод, и дико неприятную ей сейчас работу: бумажки, бумажки, доносы, расспросы, допросы. Чертова Крыська!

— Я была плохой матерью, и не смогла его защитить. Если все получится, то я теперь знаю через кого и как действовать. Панфилов ежедневно бывает в штабе армии. Правда, нет уверенности, что у меня все в порядке после вмешательства врачей. Хочется надеяться. А ты не волнуйся! Я тоже умею быть благодарной.

'Ох, отблагодарит! При случае!' — подумалось мне. В три утра позвонил Панфилов, он выслал машину за Зайцеховской, затем приехал сам. Не хамил. И то ладно. Поинтересовался будет ли работать, сделав вид, что понятия не имеет об этом. Я передал деловую часть разговора о Хмели, Ольшевском, точке, и подпулковнике Розумовском.

— О точке — знали, за остальное ей благодарность объявлю.

— Она стремится уйти из разведки.

— Хочешь посмеяться: я — тоже! Очень неприятное занятие, особенно агентурная. Прошусь на фронт, но, сегодня назначен начальником Главного Разведывательного Управления Генштаба РККА. Учтем мы ее пожелание, учтем. Ее и трех сотрудников миссии сегодня освободят. Остальные поедут 'отдыхать'. Как старшая по званию, она, пока, будет командовать миссией. Операция продолжается, я вылетаю в Москву, и постараюсь прислать Розумовского. Тебя, по нашей линии, буду представлять к Знамени. Верховный просил тебя отдельно поблагодарить за провал Борута.

Операция продолжалась, начала поступать техника и люди. Много сил и времени уходило на тактическую подготовку полков 'Пе-4', как назвали новую машину. И обучали летчиков Пе-8 и Ер-2м выполнять полеты в строю. У них это было не принято, каждый шел на цель отдельно, и на каждом командире и штурмане лежала полная ответственность за выполнение задачи. Происходило это потому, что скорости и тактико-технические данные всех машин были индивидуальными. Пролет одиночной машины реже вызывал реакцию ПВО противника, а бомбить... Бомбить наши штурмана ухитрялись точно, несмотря на плохие приборы, индивидуальное мастерство находилось на очень высоком уровне. Началась зима, много времени и сил ушло на смену камуфляжа. Даже беспокоящие бомбежки проводить не удавалось из-за сильнейших снегопадов. Вылеты делали максимум один — два раза в неделю. В основном, занимались отработкой 'слепых полетов'. Пришлось перенабирать людей из действующих полков. Требовались хорошо подготовленные летчики. 7-го ноября, в ночь на 8-е, решили попробовать себя на 'оселке' Пиллау. Город насыщен зенитной артиллерией, кораблями, которые тоже не стоят без дела. Толчком к этому делу послужил прилет из Англии эскадрильи 'Галифаксов', один из которых был оборудован сантиметровым локатором. А на 'Лысой горе' стоял маяк. Если над ним повернуть на 50 градусов истинного, то через 40 километров ты оказывался над станцией Пиллау. Четко над линией путей. Слепая бомбежка под управлением РЛС. Забрался в хвост 'Галифакса', попробовали отработать наведение. Нет, много машин он не возьмет, но с двадцатью справиться можно. На земле — метель, низкая облачность. Машины по одной отрываются от земли, потом долго собираемся. Я раскладываю 'пасьянс' на планшете, приписывая каждой отметке позывной. Наконец легли на курс, ведущий в море. Рядом со мной сидит еще один 'будущий штурман наведения'. Где-то под нами Либава, идем в сторону маяка Риксхофт. Не доходя его, ворочаем налево на курс 140. Наш борт отходит от группы, она начинает перестраиваться в кильватерную колонну, набирая четкие дистанции между собой. Внизу — сплошная облачность, высотой почти пять км. Мы идем на шести двести сорок. Ходить на 'четких' высотах немцы всех отучили. Зенитчики у них обученные. Ищу позицию, когда одновременно вижу отметки с земли, но не сплошную засветку, и своих бомберов. Даю, одновременно, объяснения старлею Никифорову, ученику. Обнаружил маяк Кальберг, доворачиваю на него остальные машины, пересчитывая курсы каждому. Идут, пеленги не меняются. Поочередно встают на вираж, я — мористее, и вижу всю цепочку, и две точки, которые соединил прозрачной линейкой. Отрабатываю с каждым его курс и снос. Все идут как по ниточке. Немцы открывают заградительный, отвлекаясь и на наш самолет, не понимая, что происходит. Они точно не могут определить вслепую высоту, и ставят разновысотное заграждение. Определил разрыв по высоте, передал на борта. Штурман пересчитал треугольник, дал дистанцию. Головная машина подошла к рубежу и сбросила вниз пакетом все шесть тонн, отворот. После первой очереди, у немцев перестало стрелять, на некоторое время, большое количество батарей. Заграждение рухнуло. Во что попали не знаю, но эффект был отличным. Затем огонь восстановился, но был неорганизованным. Каждая батарея била в свою точку, никакого переноса огня не было. Жаль, что не видим разрывов, но нам это и не требуется. Продолжаем высыпать как тяжелые двухтоннки, так и всякую мелочь с кассетниками и РРАБами. Одна машина получила попадания, горит, но держится в воздухе. 'Галифакс' довольно неплохо переносит повреждения и имеет неплохую систему пожаротушения. Как и ТБ-7. Главное: до конца бороться и применять все, что имеется. Машина самостоятельно освободилась от груза, и доложила, что повреждена и отходит. Наша машина шла без бомб, чтобы иметь превосходство в скорости, поэтому мы на цель не заходили, и теперь активно собираем в ордер оставшиеся машины. Доложили в Москву об ударе по Пиллау. Даже не видя результатов, понятно, что эксперимент прошел довольно успешно. Ночники с Пиллау-Зюд не взлетели. Небо чистое, если так можно сказать. Оставалось только сесть. Для этого требовалось пробить толстую облачность, восстановить ориентирование, найти привод, аэродром и сесть. Подбитый борт доложил, что сел на брюхо в Мемеле, едва перевалив через линию фронта, а мы еще пробиваем облака. Вначале я видел машины, затем началась такая засветка, что локатор пришлось выключить. Облака просто набиты снегом, бесполезно. Сидим, прижавшись спиной к креслам, за иллюминатором темнота и пролетающие снежинки сплошным потоком. Легкое обледенение. Тоже может сыграть не кислую шутку. По СПУ командир то и дело просит штурмана сбросить наледь. Раздается дробь каких-то молоточков. О, разрыв, видим землю, передаем командиру.