— Отказываться ото сна неразумно, и я ни за что бы этого не потребовал, — смиренно покачал головой архиепископ.
— Итак, бодрствуйте, — усмехнулся Вивьен, цитируя Евангелие, — ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру, чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими.
— Надо думать, это твой любимый отрывок, сын мой, — усмехнулся архиепископ, заставив Вивьена нахмуриться. Тем временем он продолжал: — А если возвращаться к ношению оружия: оно ведь обязывает вас подпоясывать сутану не веревкой, как положено скромному духовному лицу вашего сана, а кожаным ремнем.
— Что ж, — кивнул Вивьен, подавив вскипевшее раздражение, — тут вы правы, Ваше Высокопреосвященство, от традиции приходится немного отступать. Но, увы, у скромных духовных лиц нашего сана попросту нет возможности обеспечивать себе платный эскорт в виде нескольких солдат. А единожды накопить денег на кожаный ремень — возможность была.
Архиепископ оценивающе улыбнулся.
— Ты остер на язык, как о тебе и говорили.
Вивьен прищурился, но ничего не спросил.
— Я не преминул поговорить с твоим другом Ренаром о случившемся, — продолжил архиепископ. — Нечасто увидишь, чтобы инквизитор лично приводил в исполнение казнь. Я за все годы своей службы Святому Престолу никогда такого не видел. Это было необычным решением. Я хотел послушать версию твоего друга о том, почему такое могло случиться. Мне было любопытно, насколько она будет отличаться от того, что рассказал мне епископ Лоран.
Вивьен напрягся, поняв, что от него требуется еще одна версия случившегося. Он не знал, что именно рассказали Ренар и Лоран. Не выдал ли Ренар тайну Рени? Не сказал ли, что ее назвали чужим именем на казни?
— Я полагаю, теперь вы хотите услышать, что расскажу вам я?
— Если ты готов исповедоваться мне в смертном грехе, сын мой, — миролюбиво кивнул архиепископ. — Ведь тебе необходимо это сделать, чтобы окончательно смыть с себя историю этой ведьмы.
Вивьен поморщился.
— Я исполнял приказ Его Преосвященства, будучи слугой Господа. Не думаю, что мне следует исповедоваться в этом, — не сдержав легкой воинственной нотки в голосе, отозвался Вивьен.
Архиепископ окинул его оценивающим взглядом.
— Ты коришь себя за то, что сделал, — сказал он, и это не было вопросом. — Стало быть, епископ Лоран сказал правду — ты знал эту женщину.
И снова — это не было вопросом. Вивьен промолчал, чем вызвал у своего высокопоставленного собеседника глубокий тяжелый вздох.
— Понятно, — улыбнулся он. — Что ж, это не единичный случай в нашем деле. Человеческая натура слаба, и мы далеко не всегда в силах устоять перед красотой, которой дьявол наделяет колдовские отродья. Ты явно пылок сердцем, и твоя молодость, — он особенно подчеркнул это слово, — лишь способствует этому. Недаром таких юных людей не одобряют на должности инквизиторов.
Вивьен передернул плечами.
— В чумные годы, знаете ли, выбирать не приходилось: тогда осталось не так много людей, кто бы доживал до сорока.
Южанин кивнул.
— С этим спорить трудно. К тому же стоит учитывать ваши с Ренаром заслуги: вы хорошо проявили себя в те годы, и Господь милостиво не отметил вас бубонами чумы. Стало быть, Его воля состоит в том, чтобы вы оставались на ваших постах. Пока.
Вивьен предпочел проигнорировать его угрожающий тон.
— И если возвращаться к этой колдунье, — архиепископ недовольно цокнул языком и поморщился, — то, между нами говоря, тебя трудно винить в твоем влечении к ней, сын мой. Видит Бог, эта Элиза действительно была хороша собой. Но ты доказал свою преданность Господу, исполнив приказ епископа Лорана. Теперь дьявол прибрал свою колдунью к рукам, и ей уготованы вечные муки в аду.
Вивьен хранил молчание, стараясь удержать взметнувшуюся в душе чернильную злобу.
— Тебе стоит облегчить душу, сын мой, — миролюбиво произнес архиепископ. — И это будет затруднительно, если ты продолжишь молчать.
— Прошу простить, — качнул головой Вивьен, — я запамятовал ваше имя, Ваше Высокопреосвященство. Я едва успел расслышать его прошлой ночью, когда епископ Лоран сообщил о вашем прибытии.
— Монсеньор Гийом де Борд, архиепископ Амбрена, папский легат, — не без гордости представился южанин. — А ты, насколько мне известно, Вивьен Колер. Интересное… имя.
Вивьен вновь поморщился.
— Это прозвище, которое дали моему отцу в Монмене. Так вышло, что это единственное мое наследство.
— Твой отец обладал суровым нравом?
— Он был… гневлив, — нехотя отозвался Вивьен.
— Все ясно, — смиренно кивнул де Борд. — По всему выходит, что ты по жизни привык переносить всякого рода тяготы стоически. И не привык открывать свою душу — особенно тем, кого едва знаешь.
Вивьен не удержался от кривой усмешки.
— Вы прекрасно умеете читать в людских душах, монсеньор.
— У меня большой опыт общения с людьми, — миролюбиво улыбнулся он. — Заглянув в души множества вальденсов в окрестностях Амбрена, я сумел убедить их в том, что они заблуждаются. Я действовал на их души добротой, а не страхом, и это помогало им исцелиться от ереси. Помнится, епископ Лоран упоминал, что ты придерживаешься похожих позиций. Хочешь исцелять ересь. Кажется, с подобным предлогом ты не раз просил епископа Лорана дать тебе доступ в архив, где ждала часа своего уничтожения еретическая литература.
Вивьен молчал. На провокации де Борда он поддаваться не собирался.
— Твоя недоверчивость — следствие того, что однажды тебе довелось пройти через допросную комнату вашего отделения?
Вивьен скрипнул зубами.
— Ваше Высокопреосвященство, вы со всеми говорите столь подробно?
— С теми, с кем считаю нужным. — Де Борд склонил голову. — Согласись, сын мой, твоя персона не могла не заинтересовать меня, учитывая, что ты приводил в исполнение приговор. Епископ Лоран довольно опасливо упоминал, что ты усердно трудишься и предан богоугодному делу Святой Инквизиции, но обладаешь крутым нравом, и у тебя некоторые проблемы со смирением. — Его глаза изучающе сузились. — Епископ Лоран также упоминал, что и ты, и твой друг довольно тесно общались с Анселем де Куттом, беглым катаром, из-за которого произошла трагедия в Кантелё.
Вивьен тяжело вздохнул.
— Мы общались. В основном — в рамках фехтовальных занятий.
— Насколько мне известно, не только.
— Иногда мы ходили в таверны.
— И за время вашего тесного общения вы — два служителя Господа, два инквизитора — не распознали в нем еретика? — прищурился де Борд. — При том, что епископ Лоран вас обоих называет старательными и способными дознавателями.
Вивьен удержался от того, чтобы неуютно поежиться. Как удержался он и от того, чтобы спросить: «Это допрос?». Он невольно вспомнил свой разговор с Анселем, состоявшийся незадолго до событий в Кантелё. Теперь он прекрасно понимал, как неуютно было Анселю под градом прицельных вопросов о несуществующем поселении под названием Кутт.
Вивьен вздохнул.
— У нас не было причин сомневаться в человеке, которого Его Преосвященство пригласил для нашего обучения, — ответил он. — Подобные сомнения чреваты неблагоприятными последствиями.
— Как и недальновидность, — наставническим тоном сказал де Борд.
Вивьен усмехнулся.
— Если выбирать между недальновидностью, продиктованной доверием Его Преосвященству, и подозрительностью, подразумевающей недоверие к оному, я выберу первое. Неблагоприятные последствия может нести и то, и другое, но лишь одно содержит преданность своему епископу.
Де Борд оценивающе хмыкнул.
— Ты остроумен, Вивьен, — протяжно проговорил он. — И находчив.
— Я искренен, Ваше Высокопреосвященство, не более.
— Что ж, если б это было не так, думаю, допросная комната установила бы это, — сказал де Борд. — Я хотел бы спросить у тебя еще кое-что. Скажи мне, Вивьен, как сбежавший еретик Ансель де Кутт относился к тебе и Ренару?
Вивьен пожал плечами.
— Полагаю, непросто. За годы обучения он привязался к нам и искренне хотел считать нас друзьями, но открыться нам он, конечно же, не мог, потому что тут же был бы арестован. Не рискну предполагать, собирался ли он пытаться обратить нас в ересь — не думаю, что ему хватило бы смелости. Да и он был не настолько глуп и самонадеян. Во всяком случае, теологических бесед он с нами не вел.
Де Борд слушал с серьезным видом. Поняв, что Вивьен завершил мысль, он кивнул.
— И за годы, миновавшие с его побега, Ансель де Кутт не пытался каким-нибудь образом встретиться с вами или выйти на связь?
Вивьен покачал головой, с трудом сохранив невозмутимость.
— Нет, — отозвался он. — Наоборот, он всячески пытался скрыться от нас.
— И ему успешно удается это по сей день, — вздохнул де Борд. — Чем бы ты мог объяснить, что он так и не был схвачен?
Вивьен опустил голову.
— Возможно, тем, что он хорошо успел изучить наш с Ренаром образ мысли, поэтому ему удается ускользать от преследования. А возможно, ему в этом помогает сам дьявол: он ведь уходит не только от нас — агенты Его Преосвященства тоже не могут его поймать.
Де Борд поджал губы.
— Это верно, — задумчиво пробормотал он. Мгновение спустя он ударил себя по коленям и решительно поднялся со скамьи. — Что ж, сын мой, не стану больше утомлять тебя расспросами. Возвращаясь к тому, с чего мы начали: ты привел приговор в исполнение, и это было богоугодным делом. Тебе не стоит корить себя за свершенное деяние, ибо такова была воля Господня. Однако ты послужил орудием Его, и теперь тебе следует очистить свою душу исповедью. Возможно, ты не захочешь, чтобы исповедь у тебя принимал я — у тебя ведь есть свой духовник — но не советую тебе затягивать с этим. Не стоит надолго оставлять такой груз на душе.
Вивьен кивнул, хотя понимал, что никогда в жизни не сможет позволить себе искреннюю исповедь — ведь те тайны, что он хранил, нельзя было рассказывать никому. Существовала тайна исповеди, и духовник не должен был никому рассказывать о том, что услышал от своего прихожанина, однако если откровения человека имели отношение к ереси, любой священник незамедлительно докладывал об этом в инквизицию.
— Я это учту, Ваше Высокопреосвященство.
Де Борд направился к двери.
— Отдыхай, сын мой. Набирайся сил. Надеюсь, после смерти греховной колдуньи, дела с твоей бессонницей пойдут на поправку.
С этими словами он покинул келью.
Вивьен обессиленно рухнул на койку и, проигнорировав боль в ушибленном затылке, закрыл руками лицо, с трудом представляя себе, что ждет его дальше.
* * *
Покинуть келью Вивьен решился, только когда на Руан начали опускаться сизые сумерки. Открыв дверь и не заметив поблизости ни стражников, ни Лорана, ни де Борда, он осторожно вышел в коридор епископской резиденции и, стараясь двигаться как можно тише, начал пробираться к выходу из здания.
Ему удалось не привлечь к себе ничьего внимания и ускользнуть из отделения инквизиции незамеченным. Стражники у главного входа не стали его останавливать.
Весь сегодняшний день Вивьен не виделся с Ренаром, а значит, друг до сих пор пребывал в растерянности, гадая, что произошло. Нетрудно было представить, насколько его шокировало это Sermo Generalis. Каково ему было смотреть, как Рени, к которой он испытывал искреннюю симпатию, корчилась на костре от боли?..
Вивьен попытался отогнать мысли об этом, но не смог. Сейчас ему казалось слишком милосердным то, что Господь лишил его чувств и не заставил переживать этот ужас вместе с несчастной девушкой.
«Ничтожество, обманщик, предатель», — шептал Вивьену голос собственной совести, и он не мог ничего сделать, чтобы заглушить его. Ноги при этом продолжали вести его к лесной тропе, и сердце при мысли о предстоящем объяснении с Элизой, начинало колотиться втрое чаще. Вивьен знал, что обязан явиться к ней — этот визит он отчего-то считал настоящим судом и осознавал, что сегодня увидит Элизу в последний раз. После того, что было на площади, она, надо думать, проникнется к нему одним единственным чувством — отвращением. И больше никогда не захочет его видеть. Сердце Вивьена болезненно сжималось от мысли об этом, и еще хуже ему становилось оттого, что схожее чувство он испытывал к себе сам.
И все же он должен был прийти к Элизе и поговорить с нею. Хотя бы для того, чтобы предупредить ее об опасности: де Борд мог прознать о том, что сжег не ту сестру, и снова начать охоту на ведьму, к которой ходят горожане за лекарствами. Элизе нужно было покинуть Руан — хотя бы на время, пока деятельный архиепископ Амбрена не уберется восвояси.
Слабый тревожный голосок, звучащий из самого сердца, упрямо умолял Вивьена не ходить к Элизе самостоятельно, а попросить об этом Ренара. Возможно — понимал он — это наглый и беспринципный голос надежды на то, что все еще можно исправить, что Элиза может рано или поздно выслушать его и даже понять. Однако Вивьен знал, что ни в коем случае не позволил бы себе послушаться этого голоса. Он должен был поговорить с Элизой сам. Должен был появиться перед ней и выслушать ее справедливый упрек, не рассчитывая ни на какую терпимость.
«А я ведь знал, что так будет», — сокрушенно подумал Вивьен. — «Знал, что настанет время, когда Элиза не в силах будет проявить понимание к тому, что я делаю. Но я понятия не имел, что это произойдет так».
Подходя к лесной тропе, Вивьен мысленно готовился к тому, что должен сказать. Он понимал, что Элиза слышала, как ее погибшую сестру назвали ее именем. Возможно, она поняла, какую опасность это сулит ей самой, поэтому долго уговаривать ее покинуть Руан не придется. Она обладала удивительной чертой: чувства не заглушали в ней голоса разума — в этом Вивьен убедился еще по ее рассказу о том, что произошло в Кантелё. Стоило лишь надеяться, что и в этот раз холодный разум не изменит ей.
Сегодня вечером лесная тропа казалась особенно холодной и недружественной. Вивьен ежился от каждого шороха листвы, словно чувствуя, что лес, который Элиза считала своим храмом, гонит из-под своих древесных сводов чужака, посмевшего осквернить его своим присутствием после смерти Рени.
Дом Элизы показался вдали, и Вивьен вдруг замер. Сердце застучало, как бешеное, норовя выскочить из груди: он увидел Элизу. Держа при себе дорожную суму, она заперла дом на тяжелый замок и убрала ключ в висящий на поясе мешочек. Двигалась она немного резче обычного — явно была напряжена и решительна.
