Ливонская война в мире князя Барбашина

В начале января 1527 года русские полки двинулись на запад, и в середине января пересекли старый русско-ливонский рубеж. Вторжение осуществлялось тремя колоннами, что объясняется просто: с одной стороны это позволяло охватить большую территорию, а с другой — снабжать войско было проще, чем если бы вся армия двигалась по одной дороге.

Момент удара был выбран удачно. Не имея финансовых и материальных возможностей длительное время содержать большое наёмное войско и ополчение, магистр, не смотря на неизбежность русского ответа, был вынужден по завершении осенне-зимнего похода распустить большую их часть. И теперь, когда в отместку за захват Каркуса и осаду Пернау крупная русская рать вторглась в южную Ливонию, под рукой у Плеттенберга не оказалось достаточных сил для отражения набега. Имевшиеся же у него войска были разбросаны, как писали датские дипломаты, сообщая своему королю последние новости из Ливонии, по отдельным замкам на расстоянии 10, 20, 30 и 40 миль (от 16 до 65 вёрст) друг от друга и были больше озабочены своим выживанием, чем желанием нанести серьёзный урон русским. Последствия, как и следовало ожидать, оказались весьма и весьма печальными.

Основные силы русского войска, насчитывавшие 8 тысяч ратных людей, выступив из Пскова, двинулись на юго-запад вдоль левого берега реки Аа по старому наезженному торговому тракту (так называемому Гауйскому коридору) в общем направлении на Ригу. Другая часть, в которой 3000 конных и пеших воинов при четырёх фальконетах вошла в Ливонию севернее, в районе Нойхаузена, и двинулась по направлению к Смилтену. Наконец, третья группировка, также насчитывавшая 3 тысячи воинов, вышла из Изборска и двинулась в направлении Лубана. Соединиться полки должны были уже под Ригой, перед этим вывоевав ливонскую землю "поперег вёрстах на семидесят, инде и на сто".

Действия русских войск в ходе нашествия были вполне традиционны и отработаны. Воеводы держали главные силы в кулаке и, медленно, без спешки, продвигаясь в юго-западном направлении, высылали вперёд и в стороны небольшие отряды-загоны от 20 до 50, редко до сотни всадников, разрешив им добывать провиант и фураж, брать пленников, жечь и грабить всё и вся без каких-либо ограничений, лишь переменяя их время от времени. Не останавливаясь ради штурма или осады больших замков и хорошо укреплённых городов, войска безжалостно опустошали их окрестности, брали приступом небольшие замки и укрепленные мызы, а из брошенных городков и замков вывозили все мало-мальски ценное. Плеттенберг и Брюггеней, находившиеся тогда в Риге, ничего не могли противопоставить русским, поскольку (по сообщению датских дипломатов) располагали мизерными силами — 2 сотнями "коней" и немногочисленными кнехтами, стоявшими гарнизонами в отдельных замках. Как писал хронист: "золото было уже истрачено и наемники были недовольны, потому что нечем было платить им". Те же силы, которыми располагал Орден, не отличались высокой боеспособностью. Стоящие под Руеном остатки ливонской армии, так и не получив причитающейся им платы, подняли бунт и отказались подчиняться и выступить навстречу русским. Поэтому орденские власти были вынуждены эвакуировать некоторые замки и города, не в силах защитить их, и максимум, на который они могли рассчитывать, — это перехватить отдельные небольшие русские и татарские загоны и потрепать их, взяв пленных и отбив полон.

Раньше остальных выступила южная колонна во главе с воеводой князем Василием Мезецким, который уже 9 января пересёк границу и пошёл в направлении Западной Двины. 11 января силы Мезецкого миновали Мариенгаузен, и вошли на неподконтрольную русским территорию. 13 января посланный к замку Лубан отряд занял брошенный тамошними обитателями городок и, спалив его дотла, предварительно вывезя из него "пушки и пушечной наряд, зелье и ядра, и ратное ружье, и запас всякой и съестной", поспешил догонять главные силы, которые тем временем по льду реки Эвст двигались к замку Лаудон.

16 января русские полки появились под Лаудоном, и тут к князю Мезецкому "из Левдуна приехали левдунские немцы все, чтоб их воевода пожаловал, велел им дать волю". Мезецкий, обрадованный таким раскладом, согласился и "левдунских немец пожаловал, велел их отпустить за Двину в Курлянскую землю", сам же, приказав сжечь замок и городок, двинулся дальше, к Кокенгаузену. В этом месте русская рать переправилась по льду на противоположную сторону реки, где по приказу Мезецкого было начато восстановление заброшенного несколько десятилетий назад орденского замка Алтенау, находившегося прямо напротив Кокенгаузена, на левом берегу Западной Двины. Построенная на полуострове, который образован Двиной и впадающим в нее Алтенским ручьём, на вершине скального утёса, который с северо-востока был ограничен 20-метровым обрывом реки Двины и с севера и северо-запада дугой охвачен широким (около 25 метров) и глубоким (до 15 метров) ущельем — нижним течением Алтенского ручья, крепость должна была обеспечить русское владычество над прибрежной полосой, сделав Западную Двину полностью подконтрольной русским водной артерией.

Закончив все свои дела под Алтенау, русская колонна повернула на запад, двигаясь вдоль реки. Что стало для жителей Курляндии полной неожиданностью. За прошедшее время они привыкли, что русские в основном действуют севернее Двины, и редко когда заглядывали южнее. И тем неприятней им было наблюдать, как запылали в их краю сёла и мызы. Кульминацией действий русского войска в Курляндии стало сожжение 26 января замка Ноенбург в Курземе (игравшего роль своего рода пансиона для неспособных нести службу по состоянию здоровья брятьев-рыцарей), после чего Мезецкий двинулся на север, в сторону Риги.

Следом за южной, в путь выдвинулись центральная и северная колонны, во главе с князьями Дмитрием Бельским и Семёном Курбским, пересёкшие границу 15 января.

Вскоре после перехода границы князь Бельский отделил часть сил под началом князя Семёна Щепина-Серебряного (примерно 1 тысяча детей боярских с послужильцами, с пятью сотнями татар и примерно столько же стрельцов и казаков) и отправил их в юго-западном направлении на Шваненбург и Зессвеген с приказом если и не взять эти замки, то уж, во всяком случае, не дать их гарнизонам создать проблемы главным силам колонны в их движении к конечной цели.

К Шваненбургу князь Серебряный и его люди подошли 18 января 1527 года, и, как было записано в разрядной книге, "воеводы пришед государеву грамоту послали к немцам в город, чтоб немцы город отдали". Отправка грамоты была подкреплена парой залпов по замку из бывших при рати нескольких легких пушек-фальконетов, установленных на салазки. Большого вреда они не могли причинить, но при обстреле замка из луков был тяжело ранен его комендант, что вызвало растерянность среди остальных защитников (12 местных дворян со своими людьми), которые тут же послали к русскому воеводе своего представителя, дабы "бити челом, чтоб он их пожаловал, от смерти им живот дал и из города выпустить велел, а оне ему, князю и воеводе город отворяют и во всей воли государской учинитца готовы". Одним словом, наутро договор был заключён, желающие покинуть Шваненбург отправились восвояси, а в городе был оставлен русский гарнизон (70 детей боярских и 100 стрельцов).

Разобравшись по-быстрому с Шваненбургом, князь Серебряный поспешил к Зессвегену. К вечеру 20 января он и его люди уже подходили под стены замка. Но тамошние "немцы" не стали дожидаться, когда до них дойдет очередь, и, бросив укрепление, бежали на запад. И когда передовые русские отряды подступили к Зессвегену, то оказалось, что (как было отмечено в воеводской отписке) "город горит, а ворота-де городовые, выгорев, завалились".

Оставив в городе гарнизон из 86 человек (30 детей боярских, 50 стрельцов и 6 пушкарей), которым было приказано восстановить крепость, для чего им было придано "городовой плотников 50 человек да каменщиков 30 человек", русский отряд пошёл на замок Берзон, предварительно отправив туда грамоту с требованием к местным жителям, дабы те "из нашие отчины из Борзуна вышли вон, а город бы есте нам отворили".

Берзонцы, как и их соседи из Шваненбурга и Зессвегена, также решили не геройствовать, и, побросав всё и вся, бежал из замка, оставив в нем немалый арсенал ("11 пищалей скорострелных, да 13 пищалей затинных, да тюфяк, да зелья в полатке в трех бочках пудов с пять, да 400 ядер железных и свинцовых, да к затинным пищалям 170 ядер"). 23 января 1527 года Серебряный и его люди вступили в брошенный замок. Оставив в нем небольшой гарнизон, князь покинул 26 января городок (предварительно взяв "изгоном" соседнюю "Канцле мызу", где также был взят немалый арсенал — "5 пищалей скорострелных со въкладни, да 5 пищалей затинных гладких, да 5 самопалов свицких, да 4 пищали з змейками, да две пары самопалов малых, да 3 лукошка зелья, да 200 ядер свинцовых"), после чего отправился на соединение с главными силами Бельского, которые к тому времени двигались севернее.

В это же самое время русское войско под командованием князя Курбского 18 января вышло к Смилтену и обложило его со всех сторон. Стремясь не тратить времени и избежать лишнего кровопролития, а также расхода боезапасу, Курбский, посоветовавшись со своими воеводами и головами, предложил гарнизону крепости сдаться. Немного поколебавшись, и понимая, что помощи ждать неоткуда, городской фогт согласился сдать город русским, передал воеводским посланцам ключи от города и пустил в Смилтен русских детей боярских, стрельцов и казаков, которые заняли стены и башни замка, а подьячий, присланный из русского лагеря, переписал "на стенах пушки и пушечной наряд, зелье и ядра, и ратное ружье, и самопалы, и корды, и запас всякой и съестной". По описи оказалось, что в Смилтене "на городе колокол осадной невелик. На городе же две пищали полуторных в станкех на колесех, две пищали полковых грановитых невеликих, три пищали скорострелных со въскладинами, одна попорчена, да деветь ядер свинцовых. Да на городе же на деревяной стене пищаль невелика полковая грановитая на колесех".

Оставив в городе гарнизон в 30 детей боярских, 40 стрельцов и три пушкаря, Курбский со всеми остальными своими людьми 19 января двинулся дальше, дабы вечером того же дня оказаться под стенами Трикатена, контролировавшего дорогу шедшую из Риги и Вендена в Дерпт. Поэтому, в отличие от большинства ливонских "малых" замков, в нём располагались значительные военные силы Ордена. Ответа на предложение бить челом государю и открыть ворота из Трикатена не последовало, и Курбский приказал готовиться к осаде. По словам летописца, "князь Семен княж Федоров сын Курпский наряд за озеро перевез на то же место, где город стоит, а стоит на острову середи великого озера... и стрелцов и казаков всех у города поставя и туры поделав, наряд прикатя".

Подготовка к бомбардировке заняла весь день 20 января и была завершена к вечеру следующего, а наутро 22 января пушки наряда "учали бити с утра до обеда и стену до основания розбили". Комендант Трикатена не стал дожидаться, когда московиты пойдут на штурм, прекрасно понимая, что шансов отбить приступ у него мало, а вот потерять голову — напротив, очень и очень много. Потому он не стал проявлять излишний героизм и служебное рвение и выкинул белый флаг вечером того же дня. Устроив дела во взятом городке и оставив в замке гарнизон, Курбский утром 23 января пошел дальше, по направлению к замку Зербен. Но когда утром 25 января передовые части русских приблизились к замку, то обнаружили, что тот стоит брошенным. Как отписывался Курбский: "наряд и колоколы и иной всякой скарб вывезли, а городок пуст пометали, потому что не с рубежа". Такая же судьба вечером того же дня постигла также замок Шуен, который был хотя и устаревшей, но всё ещё сильной крепостью, взять которую для "лёгкой" рати представляло немалую проблему. Но после подхода к замку, Курбский обнаружил его покинутым защитниками. Только под Нитау русские встретили сопротивление со стороны местного дворянского ополчения, сумевших отразить два штурма замка. Но с третьего раза русские всё же взяли укрепление, и спалив замок уже без всяких препятствий направились к устью Западной Двины.

В панике магистр Плеттенберг посылал письма за письмами к дворянам-помещикам, чтобы они немедленно вооружали по числу своих имений кнехтов и отправлялись бы навстречу русским, чтобы помешать вторжению неприятеля. Но большинство из них не располагало ни оружием, ни ратниками, поэтому в поход отправлялись т. н. "подконюшие" (потомки туземной знати, перешедшей на службу Ордену, и которые составляли лёгкую конницу) и старые "шестифердинговые кнехты" (несли пешую службу в орденском войске и получали за это 1,5 рижских марки, то есть шесть фердингов за кампанию), которые уже давно забыли с какой стороны браться за меч, и смотрели на свою службу, как ни к чему не обязывающую синекуру. Качество таких бойцов, понятное дело, было крайне низким, поэтому единственная попытка ливонцев вступить в более или менее крупное столкновение закончилась полным крахом. 26 января под Тирзеном конный отряд ополчения рижского архиепископства численностью в 300 "коней" выступивший из Тирзена в попытке перехватить один из рыскавших по округе русских отрядов, но увлёкся погоней, попав под удар главных сил центральной колонны и был наголову разгромлен.

Подойдя к самому Тирзену, русские обнаружили, что замок и городок брошены гарнизоном и его жителями, а ворота стоят открытыми нараспашку. Бельский тут же приказал занять брошенный городок, и приказал "в городе всево досмотреть и переписать, что в городе испорчено, и что утло, и что от огня розвалилось, и что в нем надобно поделатъ".

На обустройство брошенного замка и оставление в нём гарнизона ушли сутки, и только наутро 27 января полки Бельского смогли свернуть свои шатры и продолжить марш в юго-западном направлении, к Пебалгу, к которому подступили спустя два дня, 29 января. Как и в случае с Тирзеном, защищать замок было некому, а жители форштадта не рискнули дожидаться прихода главных сил русской рати, и, наскоро собрав свой скарб, разбежались куда глаза глядят. Не желая ослаблять себя необходимостью оставлять пусть и маленький, но всё же гарнизон в Пебалге, Бельский приказал сжечь его и уничтожить всё, что не могло быть забрано с собой или отправлено назад. И утром 30 января направился к замку Эрлаа.

Прежде чем выступить, Бельский направил в Эрлаа гонца с государевой грамотой с предложением бить челом государю и великому князю и быть принятыми под его руку. Ответа на эту грамоту он не получил, и потому, когда 1 февраля его полки подошли к замку, воевода "велел полком своим пройти — передовому полку и правой руке — мимо города. И, прошед город, воевода велел полком стать против города по Шкулинской дороге". Внушительный вид государевых полков, в правильном порядке обтекших город и разбивших бивуаки под его стенами, зарево пожаров и дым от горящих мыз и деревень внушили местным "немцам" должное уважение к новой грамоте Бельского, которую он послал в город. "И немцы, видя государские многие люди, — отписывали потом в Разряд воеводы, — и дались на государеву волю". В открытые ворота Эрлаа вступили дети боярские и стрельцы, и, как писал Бельский, "тово же дни поручил Бог государю царю и великому князю город Ерль".