Одни убытки

Рамирес горько усмехнулся.

— Я верил. А он, похоже, нихера нет. Андрес, братец, бля, гребаная гнида. Вот какого хрена было так делать, а? — в голосе прорвалась давняя, незаживающая, жестокая, изумленная обида. — Шон, скажи? Ладно там всякие резоны, кто лидером будет, это понятно, но ее зачем вмешивать?! Отомстить мне вдобавок, чтоб добить совсем? Да за что?! Я ему ничего не делал. Да нет, они ведь в тайне... Dios, а это еще почему? Неужели б я против был, сестра с лучшим, мать его, другом... Да я бы рад был только за них. Если б по-нормальному, если б они правда друг за друга держались.

— Значит, не по-нормальному. Ему не только ты мешал. Остальные ваши тоже.

— Да-да. Запалить дом, сука... с людьми. С матерью. Он же так думал, мразь, так планировал. Правильно, нахрена столько родственников? Разом их всех... А Пилар он потом тоже сжег бы?! Когда надоела бы? До того, как родила б ему, или потом обоих? И Хиларио, чтоб не доставал, чужую кровь убрать? Или он собирался с ней дальше как-то на таких условиях семьей жить?! Бля, я никогда не пойму... — простонал парень.

— Но постой, почему тогда...

— Я ненавижу ту историю, Шон, — оборвал Рамирес. — Я не могу в ней копаться, просто не могу. Мне она... болит, понимаешь. Я много чего не знаю. И про начало их, и про то, знала ли сестра о его планах... да нет, не могла она. Наверняка он ей не всё говорил. Врал. Еще интересно, как вышло, что... после Джанк-Ярда я больше месяца в бинтах провалялся, никакой вообще, совсем не боец. В доме Пилар. Вроде как будущей матери его ребенка. И Андрес про это всё знал, раз издевался, когда меня убивал.

— И ни разу...

— Нет. Он ни разу не пришел. Знаешь, одно дело, если он просто выкинул ее из головы — у него в тот месяц дохера дел было в новом статусе. Он Канал под себя устраивал, сколачивал себе гвардию, территорию с вами делил, войну готовил... Не до девки, да. Ладно.

— Но он не мог не узнать.

— Вот именно. Моя семья — ее незаметной не назовешь. Нас много. Нас видно. Соседи точно видели, почему ему не донесли? Донесли же. Он был в курсе, что Вентуры выжили. Не пришел, не добил? Времени не нашел? Кто ему запретил бы — да никто, и что ему в итоге помешало? Кто?

— Ты не хотел дорыться до правды?

— Не могу. Режьте меня — нет. Меня трясет сразу. — Рамирес сжал кулаки, вдавил себе в глаза, встряхнулся. — Шон, а ведь Корда мог знать, что я жив.

— Не исключено.

— И тогда я вообще ничего не понимаю. Какая сила его держала подальше в тот момент, когда я не мог руками шевелить? Ради чего он меня щадил? Дэлмор, ты можешь...

Рамирес до боли в глазах вглядывался в силуэт сидящего рядом, искал на его лице хоть что-то, хоть намек, хоть тень, способную подтвердить его фантастические подозрения.

— Нет, Рамирес, — тихо, твердо ответил тот. — Не могу. Я не... я ни при чем. Я с тобой в то время контачил, не с ним. Нет.

— Проклятье. В общем, он тоже не расскажет. Я как-то забыл спросить до того, как взрезал ему челюсть. А там у него проблемки с речью пошли, и со всем остальным. Так вот, в тот момент я не ведал, что его ядовитая зараза зреет в моей сестре. Иначе бы... ха, вряд ли я изощрился бы еще круче, дальше просто некуда, я и так был зол до предела, до самого своего предела. Хуже бы я с ним не сотворил. Муж Пилар, тот боец с городских рингов, был бы мной доволен. А после... Ну, после уже я был несколько занят своим новым статусом, ага. Тоже того, самоутверждался. Ни до чего было, я дома не показывался совсем.

— А мать? Была в курсе?

— Наверно. Скорее всего. А может... не знаю. Теперь-то да, но тогда... Пилар могла молчать намертво. Она сильная. Дьявол, сколько ж она перенесла. Он ведь ее предал, чуть не убил всю семью, в страхе держал, потом подох, а в ней его ребенок шевелится... В общем, что она беременна, я, конечно, заметил, но время, говорю, горячее было. Я поорал, само собой, но все основные выяснения на потом оставил, делай, говорю, что хочешь, я потом с тобой разберусь и с тем уродом.

— Когда ты убил Корду, она как отреагировала?

— Я вспоминал потом. У нее на лице была ненависть. Я не удивился — понятное дело, меня гаденыш чуть не пришил, вместо дома головешки. Есть за что ненавидеть, нет? Вот только потом был момент, когда меня шибануло — стоп, а Корде ли была эта ненависть? Может, мне? Убийце отца ее ребенка?

— Какой момент?

— Я пришел домой. Ну, уже в тот, новый. Там никого чего-то нету, день, тишина такая, а мне и невдомек, потому что я за неделю первый раз наведался. Сижу на кухне, на столе ствол разобранный разложен, чищу. Прикидываю планы всякие, куда и с кем дальше работать, по делу там, всё такое. Дитё опять же скоро второе свалится, надо чего-то особенное, наверное, и денег-то точно побольше... Увлекся. Гляжу из окна — калитка открывается. А холодно еще, весна только-только, листьев в саду нет, видно издалека, что это Пили, да не одна. В смысле, никого с ней, а на руках — сверток. И сама уже... ну, короче, понятно. Проморгал я событие. Потом выяснилось, что она никого не потерпела рядом, а домашние все разбежались ее искать, несколько дней рыскали, но она надежно где-то спряталась. Ну и вот... Я, понятно, с места сорвался, к ней. Подбегаю, а она... сжалась вся, прямо уменьшилась, боком ко мне, почти спиной, плечо подняла, сверток этот пискучий в живот вдавила, прикрывает телом — от меня... Я не пойму. Она зажмурилась, сквозь зубы чего-то, молится, думаю? Что за хрень. Я вроде улыбаться начал на подходах, ну, с новым членом семьи знакомиться вообще-то шел, а тут чую, я скалюсь уже от всей этой неясной фигни. Пилар выдохнула резко, это, что у нее в руках было — стиснула, аж заверещал. И ко мне — страшная такая, почерневшая, хрипом таким: "Его убьешь — меня тоже, сразу, лучше первой. Меня убьешь — тебе хватит, его оставь. Прошу. Мать примет". Я пялюсь, как идиот.

Пустая фляжка полетела на лавку.

— Она меня с кем путает, думаю? Чтоб я вот уж так-то, сразу? Она, быстро: "Я не смогла. Думала, может, лучше... но в руки взяла, вдохнула, глянула — брат, прости. Не сумела". Мне дурно, творится же что-то кошмарное, а я... доходить стало понемногу, но пока не совсем. Просто ребеночка нагулять — так не ведут себя. И она не такая истеричка. Значит, не просто нагуляла. А с чем у нас сложно в то время было? Меня затошнило, но молчу пока. Она: "Если не проклянешь — всю жизнь за тебя небо просить буду. Он не похож на него, совсем-совсем, на тебя, скорее. Я его сама подниму, ничего не попрошу, я шить умею, я всё сама... только если выгонишь — как же Хиларио?" У меня башка кругом... прямо сесть охота, в глазах темно. Говорю еле-еле: "На кого там твое дитё похоже должно быть?" Жду, пока она соберется ответить, а мне уже и ясно стало. Сложилось — и его "родственничек", и ее страх животный, и что ждет она от меня всего такого, на полную катушку... Один вариант.

Судорожно — сигарету в зубы, дрожащие пальцы, слабый огонек и передышка на вдох и тяжелый выдох.

— Меня как отшибло всего разом, странное чувство. Как кирпичом по затылку, и плывет всё. О чем думать, не знаю, ни о чем не думается. Ошметки одни: хороша парочка. Успели. А меня побоку? А если б я знал... что б поменялось? Бля... И что теперь? А еще — за кого она-то была, когда мы с Кордой в последний раз перехлестнулись? Она кого обратно ждала — брата или отца своего сына? Мозги сдаются. Я ей: "Прикалываешься? Скажи, что всё придумала. Я посмеюсь, правда". Она еле на ногах стоит, но голос чёткий: "Это его сын, Мире. Прости. Его зовут Инсендио".

— Пожар?

— Да. Имя такое есть, но... фигасе вообще имечко. Но тут в тему. Торчу там у калитки на дорожке, как дурак... Да кто я такой, чтобы ее проклинать. Я сам этого подонка братом называл, думал, знаю, как облупленного, ха... не рассмотрел? Семью под такое подставил, ничего вовремя не зачесалось? Сам хорош. Ее выгоню — за что, за то, что верила? Так я сам верил. Видать, у нас у всех такой дефект конструкции.

Парень усмехнулся, выговорив непривычные слова.

— Это лечится, только в процессе бывает довольно больно. Ничего, мы с Пили уже ученые. Лишь бы других обошло, да как свои мозги младшим вложишь? Пока сами не напьются, о вкусе дерьма не расскажешь.

— Пилар поверила потом тому парню, Несто.

— И что вышло?

— Плохое?

— Не знаю. Да кто разберет. Может, эффект от лечения нестойкий, со временем линяет. Но она-то девчонка, ей простительно, а вот мне, например, дурь такую снова подхватывать никак нельзя. На мне всего много, я не имею права пролетать еще раз. Нет у меня с тех пор ни братьев, кроме родного, ни друзей, Дэлмор.

— Понятно, — медленно кивнул Шон. — Само собой. Так что ты ей ответил?

— А. Да я бы так там и стоял, но поймал случайно ее взгляд. Она на руку мою смотрела. Я туда же покосился — а там пистолет. Бля, прикинь, я его со стола захватил машинально и сам не почуял! Я навстречу сестре со стволом шел. Эх, ну еще бы... Я его бросил так, что он в сторону улетел, в какие-то дурацкие материны помидоры, еле раскопал потом вечером. Выкинул. За плечи ее взял: "Дура, — говорю, — ненормальная. А ну в дом, пока малыша не простудила. Имя ужасное, будем его Сэнди звать, поняла? Точно на меня похож?" Она вместо ответа мне его раз — и сунула. Я принял автоматом, вообще замер с непривычки-то, детеныш вякнул чего-то, а она на шею мне кинулась. Дура же... целует, плачет, чуть не задушила нас с ним обоих. Чушь невозможную несла: "Почему, — говорит, — ты мой брат? Где мне найти себе второго такого в мужья?" Совсем тронулась девка.

Теперь была очередь Дэлмора уставиться на пуэрториканца с трудноуловимым выражением лица.

Рамирес не замечал. Облизнул пересохшие от долгого рассказа губы, неловко дернул плечом.

— В общем, как-то так получилось, ну, как есть. Мальчишка ни в чем не виноват, правильно? Он про наши мелочи жизни слыхом не слыхивал и за них не в ответе. За что ему-то платить, подумай? Им всем? Хиларио, безотцовщина хулиганская, и Пако, а Сэнди — мать спросонья его Мире вообще кличет. Одно лицо, говорит. Вся эта малышня — они Вентура, и точка. Я так решил.

Рамирес помолчал, негромко произнес:

— Они мои, понимаешь? Плевать мне, чья в них там кровь. Моя в них всех тоже есть, и это главное. Куда мне от этого деваться? Да, они, конечно, жизнь далеко не упрощают, и одни убытки от них, и вертеться мне приходится, ну и что? Отвернуться мне? И кто я тогда буду. Мне двадцать один скоро. Девушка у меня есть? Ха. Я на Рэд-стрит хожу, и мне хватит. Потому что как? Мне привести жену в дом? Сестрам и матери на головы? Или в сарай... класс. Девчонки прям в очередь построились уже. А подкопить, найти дом, туда перебраться, как Несто хотел... Ха еще раз. Копить я буду — от кого отрывать? От родных ради чужой? Свалю я от них... прекрасно. Пусть Эрнандо зарабатывает. Ну и что, что ему десять. Не женюсь я, походу, никогда, Дэлмор, — усмехнулся парень. — Как хорошо, что у нас есть Рэд-стрит под боком.

— Ты... — начал Шон, но Рамирес перебил:

— Дурак я, в курсе. И задрал тебя разговорами до невозможности, ты меня прости. Тебе вообще надо было идти на вечеринку к Анхелес, я слышал, а ты застрял со мной, и чёрт меня раздери, если я понимаю, почему ты их на меня променял. Извращенец.

— Ты пьяный?

— Уже не знаю. Ты всего лишь спросил про отца, а я... А я б не отказался.

— От чего?

— От отца же, говорю. То есть, не конкретно от того, который был. Он мать бил, и меня, и Пилар доставалось. Я мало помню о нем, но хорошего там совсем ничего. Я не про него. Я вообще. Чтоб был кто-то... выше. Кто больше знает, лучше умеет. Я так устал, что всё упирается в меня. Что решать — так мне, доставать, выбирать, улаживать... всё мне. Я вроде тяну, но проблемы всё сложнее. Я боюсь. Не слушай меня, Дэлмор, сволочь, уйди вообще отсюда. Я прошу тебя. Прямо сейчас встань и сгинь. Пожалуйста. Я хочу иногда расслабляться и не думать, из чего сегодня матери готовить ужин. И не мне, а на всю ораву. Я хочу как все, а не как всеобщая опора. Меня иногда пошатывает. Да, я малодушная мразь, я понимаю. Я беру на себя, да, но рук уже не хватает. Бухло меня уже давно не кроет, не будь у нас polvo, я б уже пару лет как уехал в дурку или сорвался нахер... Папаша спрыгнул, ладно, мать сказала как-то, что с ним бед было бы больше, чем без него. Верю. А остальные-то что прыгать повадились? Ловкие все такие. А мне некуда.

— Рамирес...

— Заткнись. Ты пять минут назад напрочь оглох, понятно? Ничего не было. Я молчу совсем. Я бы не отказался от помощи. А если вообще быть честным до рвоты, то я давно уже, мать твою, от нее и не отказываюсь. Но мне нельзя никому так глупо и позорно доверять. И как быть? Забудь о том, что я несу. Это не я, это гребаный спирт.

— Да понял я. Давно уже понял, Вентура.

— Что ты понял, скотина?

— Что медицинский спирт тебя всё-таки кроет. А знаешь, что? — Шон встряхнул парня за плечо. — Ты меня еще странным обзывал сегодня, да? Так вот, послушал я тебя... не я один такой. Ты ничуть не уступаешь, а кое в чем ты куда круче.

— Правда? — почему-то посветлел черноволосый.

— На все сто.

— Значит, мы с тобой друг друга стоим. Взаимность, Хостовский... Я умираю хочу пить. Но не дойду. Ты сходишь к той желтой вывеске?

— Только не выключайся. Я быстро.

* * *

6

* * *

Вернувшись действительно очень скоро, Шон обнаружил Вентуру сидящим чрезвычайно прямо. Его перенасыщение эмоциями граничило с полнейшей бессмысленностью взгляда. Дэлмор ускорил шаг, встал перед ним.

— Что-то новое?

— Лейла выходила. Она рожает. Пилар рожает, а не Лейла, — тщательно уточнил он. — Давай сюда живо.

— Что ты говоришь, впервые слышу, — пробормотал Шон, выпутывая из кармана куртки маленькую пластиковую емкость.

Рамирес, не глядя, сграбастал.

— Ты тупой сегодня. Всё, процесс пошел. Вот, опять...

Из-за добротной двери всё же доносились сильно приглушенные крики, которые стихали, но после некоторого перерыва возобновлялись. Каждый звук оттуда отдавался волной дрожи по телу пуэрториканца.

— Пей.

Рамирес послушно скрутил пробку на позабытой бутылке, встрепенулся, вспомнив, что умирает от жажды, припал к горлышку и возмущенно подавился.

— Это что?! Минералка?! Дэлмор, ты вообще чем думал?

— Мозгами. Неужели ты ждал пива? Или шампанского, если на то пошло?

— А что?

— Боже мой. Кто здесь тупит? После двухсот грамм чистого спирта я тебе лучше сразу пулю в лоб пущу, чем позволю шипучку. Гуманнее выйдет.

— Гум-манист гребаный, — проворчал Рамирес, вытряхивая в рот последние капли. Выбросил вперед руку, показав неплохую для тех обстоятельств концентрацию движений, потянул Шона за мизинец: — Падай, чего маячишь...

Шон занял уступленную ему половинку скамейки, настороженно наблюдая за тем, как Вентура ощутимо клонится набок. За миг до того, как Дэлмор бы его поймал, тот сам рывком выпрямился. Заверил:

— Я в порядке. Я бодрый.

— Да-да.

— У меня сестра.

— Даже не одна.

— Рожает одна, насколько я в курсе. Дьявол, еще рано, почему я так хочу спать... Это ведь некрасиво, да?