| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Они там спят! Вместе!
— Они спят вместе... — прошептала Вэнди. — Кошмар!
— Кайл, вы что, на глазах у людей спите, что ли?
— Да! Стэн уснул прямо на столе, в неудобной позе!
— Кайл говорит, что Стэн это сделал прямо на столе, — пробубнил Баттерс. — Но жалуется, что поза была неудобной.
— А-а-а!
— Потому что Стэн нализался! — выкрикнул Кайл.
— Стэн уже нализался, — объявил Баттерс.
— Ему уже надоело лизать... — прошептала Вэнди. — Но как он мог???
— Кайл, как он мог?
— Да он только увидел пиво, так сразу обрёл бешеную активность, — попытался оправдаться Кайл. — Я его просто не смог удержать!
— Кайл говорит, что Стэн был активным, — выдал Баттерс. — А Кайл просто не смог удержаться! Потому что Стэн был просто бешеным!
— Хе-хе, я так и знал! — обрадовался Картман. — Никогда не сомневался, что Кайл — пассив.
— Кстати, мы тут подключили Гаррисона к исполнению моего плана, — зловеще улыбнулся Кайл. — Спроси: как там Картман?
— Кайл говорит, что они и Гаррисона подключили!
— Ну да, этот старый педик их обучит нескольким ухваткам, — заржал Картман.
— Ещё он спрашивает, как ты себя чувствуешь, Эрик?
— Ответь ему, что себя я чувствую натуралом. А ещё я чувствую, что Кайл — голубой.
— Картман просит передать, что ты педик, Кайл!
— Что? — зашипел от злости Кайл, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы.
— Что он говорит? — напряжённо спросила Вэнди.
— Ничего... — растерянно ответил Баттерс. — Я слышу только прерывистое дыхание.
— Ага, прерывистое страстное дыхание, — Картман снова заржал. — Спроси и его о самочувствии.
— Кайл, а ты как себя чувствуешь?
— Да так, на троечку. Удовлетворительно, в общем.
— Кайл говорит, что он чувствует себя удовлетворённым, — порадовал Баттерс.
— Тут очень плохая связь! Всего две палки! — прокричал Кайл, глядя на индикатор сети.
— Кайл говорит, что эта связь ему не понравилась, — объяснил Баттерс. — Так что было всего две палки, не больше!
— А-а-а! — не выдержала Вэнди.
— Кстати, а вы денег не раздобыли? — вскинулся Кайл. — А то ведь скорее всего мне придётся платить за всё, что Стэн натворил!
— Кайл просит денег! Говорит, что он должен заплатить за всё, что Стэн для него сделал.
— Стэн делал это за деньги? Какая низость! — возмутилась Вэнди.
— Передай Кайлу, пусть он идёт нафиг, — озлился Картман.
— Кайл, иди... э-э-э...
— Куда я пойду? Я не могу бросить Стэна!
— Кайл говорит, что Стэна он не бросит!
— А-а-а!
— Кайл, да пошёл ты нахер! — выкрикнул Картман.
— Я уже не могу! — простонал Кайл, подняв глаза к небу. — Я в полной заднице!
— Кайл говорит, что он не может этого сделать, — округлил глаза Баттерс. — Потому что он уже в заднице!
— А-а-а!
— Хватит! Избавь нас от подробностей! Жми отбой!
— Кто голубой? — обиделся Кайл. — Я голубой? Да сам ты... Пи-пи-пи...
Вэнди грозно нахмурилась. В гневе она была ужасна.
Представьте себе девушку, которая собралась на дискотеку, и вдруг оказалось, что любимая серебристая блузка в стирке, в доме — ни одной пары целых чулок, приятель Артур, на которого изведено пятнадцать килограммов несмываемой туши, уехал в гости к этой крашеной дуре, замок в двери заело намертво, а весы показывают лишних триста грамм. Представили? А теперь представьте себе, что, по мнению девушки, во всем виноваты лично вы, умножьте это на 323 и постарайтесь незаметно отойти в сторонку. Или, плюнув на незаметность, с громким криком отбежать очень далеко.
Но Картман не стал бежать. Он прекрасно знал, что из-за своей комплекции убежать далеко не успеет. И близко — тоже не успеет. Поэтому он, не дожидаясь начала бомбардировки тяжёлыми предметами, подошёл и взял девушку за руку.
— Все мужики — козлы! — начала Вэнди выплёскивать свой гнев.
— Верно! — весело согласился Эрик. — Особенно Стэн. Хотя он у тебя больше похож на троллейбус.
— Почему?
— Рогатый и на привязи.
— Он обманщик и извращенец!
— Да, похоже, он тебя надул, классически надул — как извращенец надувает резиновую бабу!
— Ненавижу любовные треугольники!
— Да, в любви — как на мотоцикле: третий либо лишний, либо — в коляске.
— Он предал нашу любовь!
— Да не было у вас никакой любви. Ни с его, ни с твоей стороны.
— Неправда! Я его любила!
— Твоя "любовь" выглядит она примерно так: я такая замечательная и красивая, что вокруг меня все должны плясать и все должны меня любить. Ну, просто потому, что я вот такая красивая, умная и клёвая. Каждой девочке это поясняют с детства — вокруг тебя должны водить хороводы, потому что ты девочка.
— Это и есть любовь! Да, все обязаны вокруг меня скакать, и в первую очередь должен скакать мой суженый!..
— Причём по ходу прыжков материально удовлетворяя твои самые разнообразные прихоти. Причём конкретно он обязан скакать энергичнее и выше всех, дабы ты смогла понять, что именно он тебя любит. Только по высоте и частоте прыжков можно определить прекрасного принца. Собственно, вот эти прыжки "подай-принеси-купи" — это с твоей точки зрения и есть "любовь". А главная эрогенная зона — это, как нетрудно догадаться, кошелёк.
— Можно подумать, у вас, мужиков, это не так!
— У мужиков это выглядит несколько иначе: изнуряемые похотью мужики сперва прыгают, пока не добьются желаемого, чтобы потом резко потерять интерес к прыжкам. После этого мужики тоже начинают хотеть, чтобы прыгали вокруг них: готовили еду, наводили порядок, стирали шмотки... Именно поэтому ты его и динамишь вовсю! Поэтому сейчас для Стэна "любовь" — это только желание тебя трахнуть, а потом — ты его будешь интересовать только как домашняя рабыня. И если встречаются два таких одиночества, картина неизменно получается феерическая. Ты готова принимать "ухаживания" (за соответствующую мзду), Стэн готов скакать как павиан во время течки (пока не дашь). В конце-концов Стэну надоедает такой расклад и он вдруг начинает требовать "любви" — то есть секса.
— Гад! Это он должен любить меня!
— Верно. Ты в ответ заявляешь, что это он должен любить тебя. Стэн в свою очередь шлёт тебя подальше и поясняет, что всё как раз наоборот: любить надо его, потому что деньги — у него. На этом счастье, как правило, заканчивается. Ведь ни ты, ни он никого любить не собирались — оба хотели, чтобы любили только их. Не давая ничего взамен. А ведь любовь — это когда тебе ничего не жалко для любимого, когда хочется отдать всё и сделать невозможное.
— И что в итоге?
— В итоге, понятно, всесторонний и жесточайший облом. Ты внезапно понимаешь, что животное-Стэн не хотело ничего, кроме секса. Стэн внезапно понимает, что ты не способна думать ни о чём, кроме барахла. И чем больше было потрачено денег на подарки тебе, тем быстрее он это осознаёт.
— Но я же права!
— Вы оба правы. Ибо когда ты думаешь только о себе и только требуешь от других, не давая ничего взамен, по-другому и не бывает. Любовь — это стремление, желание и готовность отдавать. А не получать. Когда давать/получать за деньги — это не любовь, это по-другому называется.
— Интересное кино...
— Кстати, о кино. Мы уже пришли, — Картман указал на сияющее здание кинотеатра.
— Нет, ты скажи: что мне теперь делать?
— Можно съесть чего-нибудь, поиграть в видеоигру, поиздеваться над Баттерсом... Ну или мир попытаться уничтожить — авось и полегчает.
— Эй, куда собрались? — кассир кинотеатра был весьма нелюбезен. — Сюда вход только по пригласительным!
— Вот блин! — огорчилась Вэнди. — Эрик, придумай что-нибудь!
— Эрик, а может так рискнём? — шёпотом предложил Баттерс. — Быстренько прошмыгнём, и всё!
— Так рискнём? Наверняка твой папа сказал это твоей маме за 9 месяцев до твоего рождения. И посмотри в зеркало, что за фигня из этого вышла! Нарожают уродов, а я потом живи в этом мире... Кстати, а это идея!
Картман зловеще улыбнулся и молча уставился на сахарные, очень белые зубы кассира. Время текло, улыбка становилась всё шире. Наконец кассир не выдержал.
— Ладно, ладно! Входите, быстрее, — прошептал он и постарался отодвинуться. — Я всё понял!
— Что именно? — не понял Баттерс.
— Да так, — вздрогнул кассир. — Я уже однажды встречал человека, который точно так же смотрел на мои зубы. Это было вечером в тихом зеленом сквере, где чудно пели соловьи. Что было дальше, я не помню. Я очнулся на заплёванном асфальте. Бумажник исчез. А соловьи пели все так же чудно... Так что входите поскорее, а я вас не видел!
— Картман, а как тебе это удалось? — восторженно прошептала Вэнди.
— Да ничего особенного. Видимо, он с моей мамой уже встречался в сквере. А когда ей не хватает денег на новую сумочку — безопаснее повстречаться с бешеным крокодилом. Так что он ещё легко отделался.
Внутри кинотеатра было тихо. Никто не чавкал попкорном, не сосал газировку и не целовался на задних рядах. Присмотревшись, Картман понял, почему — в кинозале почти никого не было. Только первые два ряда занимали молодые люди в строгих костюмах, а в центре их группы восседал вальяжный усатый гражданин. На экране мелькали титры, предупреждающие, что сейчас будет показана короткая нарезка эпизодов "великого фильма о великом Мне" (слово "мне" было аккуратно исправлено на "войне"). Ребята уставились на экран — но уже на второй минуте зрелища не сумели сдержать в себе рвущиеся наружу междометия:
— Фе!
— Что за?...
— Блин!
— Да что ж это такое?
— Какой бред!
— Фу-у-у...
— Пацаны, а давайте снимем штаны и покажем задницы этому гадству? — предложил Баттерс. — Давайте на счёт "три": раз, два... О нет!
— Он нам первый показал задницу!
— С экрана!
— У-э-э-э...
Когда зажёгся свет, Картман лежал в кресле в шоковом состоянии. Баттерса тошнило в углу. Вэнди не было видно. Довольный режиссёр спортивно выпрыгнул на подиум, взял микрофон и обратился к залу.
— Господи, храни Америку!!! — начал свою речь Михалков и сделал паузу, необходимую для перевода.
— В сухом и прохладном месте! — добавил невесть откуда взявшийся голос.
— Америка строит демократию! Народу она нужна...
— Как циркуль Малевичу!
— А того, кто против — нужно повесить как международного террориста! В рамках борьбы за свободу — без суда и следствия.
— Да и без вины.
— Именно поэтому Америка так богата, что...
— Что тут даже последний лох имеет не менее пяти рабов! Как ещё назвать тех, кто вкалывает на Америку за бесценок?
— Благодаря Америке жизнь во всём мире налаживается: бездомных скормили голодным, негров на плантациях называют "афроамериканцами", и людей за чертой бедности скоро не останется...
— Потому что они скоро передохнут.
— Только в стране равных возможностей президентом может стать простой человек!
— Например, простой сын президента США может стать президентом США. Свобода!
— А вот в России на выборах нет настоящей свободы! — патетически воскликнул режиссёр.
— Например, в урну насрать не разрешают, — прокомментировал голос.
— Все наши беды — из-за тяжёлого наследия сталинизма! — режиссёр воздел палец вверх.
— Если в кране нет воды — это Сталина следы! — ехидно рассмеялся голос.
— Хватит! — завопил Михалков. — Хватит этих анонимных заявлений! Выходи, разберёмся по-честному, как мужчина с мужчиной!
— Ну вот она я, — Вэнди вышла на сцену. — Вы со мной хотите разобраться как мужчина с мужчиной?
— Отлично! — потёр руки режиссёр. — Я с тобой разберусь по-честному, как мужчина с маленькой девочкой! Или нет, ещё лучше — как трое мужчин с маленькой девочкой. Эй, охрана! Подержите её! Господа, позвольте я пробью с ноги!
— Но это же подло! — Баттерс выскочил на подиум и прикрыл собой Вэнди.
— А что такого? — удивился Никита Сергеевич. — Я так уже делал; мне понравилось. Это типа порки на конюшне — как в старые добрые времена французской булки, которую мы потеряли!
— Но это не по-мужски!
— Череп твой в трёх местах пробит — это след от мужских обид... — ухмыльнулся творец.
— Это — след от мужских обид? Нужен девушке динамит!!! — ответила Вэнди.
— Ходит девушка с автоматом, в косметичке лежит граната, и последний дурак поймёт, что ей нужен гранатомёт! — закончил Баттерс.
— И теперь ей идти одной, по статье шестьдесят восьмо-о-й! — поддержал песню переводчик. — По статье шестьдесят восьмой, часть четвёртая, пункт седьмой!
— Но это просто не по-человечески! — выпучил глаза Баттерс.
— Я не простой человек, я — глава Союза Кинематографистов!
— Подумаешь! — презрительно сказал Баттерс. — Я бы тоже мог им стать.
— Баттерс, ты что — идиот? — прошипела Вэнди.
— А что, это обязательное условие? Тогда не смог бы...
— Знаете, чем я отличаюсь от черни, от быдла, от низшего сословия?
— Конечно, знаю. Как говорит Картман (кстати, где он?) — хорошо-о-о-о знаю...
Вот если б ты в Интернете
Назвал однажды негра негром -
То тебе в наши Штаты
Дорога бы закрылась навсегда!
Гудбай, неполиткорректный!
Ты здесь не будешь никогда!
Прощай, навсегда -
Хоть нас самих достали эти негры!
Нана-нана-нана-на-на-на...
Иль будь ты житель ЗаМКАДья
Со среднерусской зарплатой -
То на эту зарплату
Ты б чёрта с два купил сюда билет!
Гудбай, гудбай, пролетарий!
Здесь ты не будешь никогда!
Прощай, навсегда -
Ты мимо штатов снова пролетаешь!
Нана-нана-нана-на-на-на...
Но ты снимаешь говно,
Ввёл за флэшки поборы,
За поместья забором
Тебе насрать и на людей и на страну!
Нана-нана-нана-на-на-на...
Гудбай, большой режиссёр,
Смотреть тебя не буду никогда,
Прощай, навсегда -
Возьми банджо,
Засунь себе у жо...
— Не понял... — промямлил Михалков.
— Неудивительно, — отрезала Вэнди. — Моё чувство юмора позволяет мне полноценно работать только на умную аудиторию. Но оно и к лучшему. Тонкие шутки юмора с приземлением торта в центр физиономии не осмысливаются мной даже после седьмого повторения, а зачем нужен закадровый смех, я не понимаю до сих пор.
— Какой юмор? У меня в фильме всё серьёзно!
— Швыряние тортом в физиономию — это "серьёзно"... Офигеть! — Вэнди начала закипать. — Если серьёзно, то ваш фильм лжив до невозможности! Он противоречит историческим фактам!
— Я художник! Я так вижу! А вы суёте мне всякие факты, чтобы оклеветать мой фильм!
— Я сейчас на этих эльфов разрыдаюсь — ФАКТЫ теперь являются КЛЕВЕТОЙ на ТВОРЧЕСТВО? Ибо Михалков мол такой великий мегатворец — что всякие факты ему не указ, всем встать и петь, рыдая от счастья.
— Об этом писал сам Солженицын!
— Да, теперь это модно — верить не фактам, а побасенкам бородатого спамера с принципиальной атрофией совести. Нашли друг друга два одиночества...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
