Прятки

После непродолжительных размышлений я быстро пришла к выводу, что досмотреть фильм можно и в следующий раз, а сейчас лучше слинять. Мало ли что?

И, конечно же, не успела. Хотя... как посмотреть.

— Костя, стой! — по коридору к выходу уже торопился младший, на лице максимальная концентрация упрямства и вызова, за ним Павел Николаевич с горящими в каком-то непонятном экстазе глазами.

— Я сказал, не поеду! — сквозь зубы прорычал младший, проигнорировав просьбу остановиться.

Дядя Паша вдруг замер, видимо, сообразив, что догнать его, а тем более остановить силой все равно не получиться. Тогда он просто сказал, очень быстро:

— Костя... дед был бы счастлив, если бы знал, какое предложение нам поступило.

И младший замер так резко, будто пленку между двумя действиями вырезали. Лица его я не видела, но голову он опустил и, казалось, стоит против воли, потому что уйти просто не может.

— Такими возможностями не разбрасываются, ты и сам должен понимать. Ты не можешь отказаться, Роджер еще никому не предлагал подобной практики. Если бы дед дожил, он был бы счастлив! — добивал сына Павел Николаевич. Я вдруг поняла — они не очень-то ладят. Странно, ни разу не думала, что у них, как у любых родственников тоже могут быть напряженные отношения. Младшего было жаль, настолько его поза была вымученной и мне не понравилось, как дядя Паша на него давил.

— Хорошо, — вдруг глухо ответил Костя, — я поеду... Добился, чего хотел? Теперь отстань.

Через пару секунд дверь за его спиной закрылась и, хотя там имелись доводчики, она все равно почти хлопнула.

Павел Николаевич молча развернулся и ушел в свой кабинет. Я подняла сумку, нажала на кнопку системного блока компьютера и даже не стала ждать, чтобы проверить выключился ли он, просто вышла и побыстрее отправилась домой. Меня преследовала твердая уверенность, что я увидела нечто, для моих глаз не предназначенное.

Зато воскресенье прошло отлично — тетя Тамара окончательно оправилась и закатила чаепитие с соседками, а меня они поймали на выходе при попытке смыться на улицу и вернули на место за столом, так что пришлось час сидеть среди бабушек, вежливо улыбаться и краснеть, слушая о себе всяческие комплементы. И сравнивать их с тем, что говорит Танкалин. Контраст неимоверный... Так что для разнообразия и для поднятия самооценки времяпрепровождение было что надо.

В среду я все-таки поймала Цукенину. Вернее, устала пытаться застать ее без общества Альтиной, поэтому просто подошла к обеим во время перерыва между парами.

— Олеся, нам нужно поговорить.

Подруга тут же прикрыла ее грудью. Вышло картинно и немножко смешно. Может, за такое поведение ей доплачивают?

— Наедине, — сообщила я рыжей охраннице, — давай после занятий встретимся в кафе у бокового выхода и поговорим? В общем, буду там тебя ждать, хорошо? — обратилась уже к самой Олесе.

Цукенина довольно быстро сообразила, чего от нее хотят и согласно кивнула, видимо, еще толком не придя в себя после новости, что говорить мы будем хоть и без свидетелей, но в людном месте, так что драка исключается.

Пришла она вовремя. Альтина, впрочем, никуда не делась, прохаживалась по дорожке парка, куда выходили окна кофе и старательно пыталась разглядеть нас сквозь стекла.

Олеся решительно уселась на диванчик, оббитый черным дерматином, схватила меню, переданное ей официанткой, но открывать не стала.

— Чего тебе? — неуверенно спросила, ерзая по сидению. Похоже, нервничала.

— Хочу внести ясность в отношении меня и Стоцкого.

Ее глаза неожиданно забегали, а меню она осторожно опустила на стол.

— Между нами нет ничего, не было и не будет, кроме простой дружбы, да и то слишком сильно сказано, — быстро заявила я. — Можешь быть соверше-енно спокойна! Даю слово. Обещаю. Мамой клянусь. Какие еще слова тебе хотелось бы услышать?

Она глубоко вздохнула и почему-то посмотрела в окно на Альтину, причем с неприязнью. Интересно, чего общаться с человеком, если он вызывает такие отрицательные эмоции?

— Так это правда? — неуверенно заговорила Олеся. — Мне говорили, конечно, что ты в Танкалина втюрилась, но я думала, мало ли... одно другому не мешает.

— Что?! — не знаю, удивили ли ее мои слова, но вот я от услышанного была в тихом ужасе.

— Ты не стала бы врать насчет Стоцкого, да?

— Зачем мне врать? Я уже сказала — меня он не интересует. Так что там с Танкалиным?

Она все так же рассматривала через стекло свою соратницу и защитницу. Хотя из взгляда больше выходило — чересчур ревностную преследовательницу.

— Я знаю, — сказала громче, — сама видела, как ты на него смотришь. Все знают, что ты к нему неровно дышишь.

— Кто все? — в горле пересохло. Вот чего и не хватало!

— Ну, может не все, но некоторые особо приближенные, — она вдруг усмехнулась, так необычно, как-то по-взрослому, что ли. — Мне лично Зайцева сообщила.

— Кто?

— Зайцева Нина, — пояснила Цукенина, — с четвертого курса, которая с Векиной ходит.

М-да... Вот и дожили до сплетен. Какая-то... мымра развлекается за мой счет, а я ни разу не в курсе! А главное — что же теперь делать?

— А ты откуда ее знаешь? — отпускать теперь такой кладезь информации до того, как вытащу все нужное, я не собиралась. Впрочем, Цукенина и сама не особо стремилась уходить. Она легко пожала плечами.

— У нас с Зайцевой дачи в одном поселке, а компанию Танкалина я почти полностью знаю, родители знакомы.

На родителей мне было начихать.

— И давно... они говорят?

Цукенина задумалась, будто на самом деле подсчитывала, сколько именно дней назад впервые эту новость услышала.

— Давно уже. Как Танкалин рассказал, что вы с детства знакомы, так и стали болтать.

Что он рассказал? Я, видимо, выглядела такой потрясенной, что Олеся продолжила безо всякой просьбы.

— Вы же знакомы? Он сказал, в одном дворе росли. Неправда что ли?

— Правда.

— Ну вот, — беспечно болтала она дальше. — А потом многие видели, как ты на него смотрела в фойе, стали поговаривать, что ты с детства в него влюблена.

— Глупость какая...

И что теперь делать? Хотя, какая мне разница кто там что придумывает, сколько помню, меня это никогда особо не волновало. Так что не стоит и начинать. Вообще вокруг не так уж и много людей, чье мнение мне действительно интересно, а остальные пусть идут лесом! Но вот что странно — почему до сих пор никто не пытался меня подколоть, задеть или посмеяться, ведь при подобных разговорах всегда найдутся желающие пройтись катком по моим нежным (как они думают) чувствам.

— Какие, однако, сплетницы у нас тактичные, — вслух удивилась я. — Ни разу не слышала, чтобы за спиной кто-то болтал, хихикал или пальцем указывал.

Она снисходительно улыбнулась.

— А причем тут такт? Танкалин сказал, услышит, что о нем треплется кто, будет разбираться. А как о тебе болтать, чтоб его имя не задеть?

Ах, он сказал... Звучит как-то бредово.

— И что он сделает? — поморщилась я недоверчиво. Впрочем, пришлось быстро принимать вежливый вид, потому что принесли кофе, которым мой заказ и ограничивался. Цукенина тоже улыбнулась, приветливо и чуть-чуть фальшиво, а после заказала сок. Потом продолжила:

— Ну... девчонкам ничего, разве что общаться перестанет и своим друзьям заодно запретит, а где еще такую компанию найдешь, чтоб сразу много классных и не жадных парней? Те, что с Париным тусуются, все немного придурошные, а сам он слишком злобный, да и шутки у них дурацкие, — она покривилась. — Говорят, Парина собирались лечить в больнице с псих уклоном и формулировка была "немотивированная агрессия и жестокость", но родители отказались, не поверили, что у единственного сына могут быть проблемы с головой. Теперь вон расхлебывают... Шутка такая у наших есть, мол, один из автосалонов семьи работает чисто на Парина, потому что тачки он бьет с промежутком максимум в неделю, — она вдруг зло рассмеялась.

Нет, все-таки странные они какие-то, дети богатых родителей. Обычные не бывают такими... непонятными. То как маленькая девчонка боится, что ее побьют, то говорит с такой желчью, что во рту кисло становится. И уж точно, дружить с Альтиной, которая вызывает у Олеси такие неоднозначные эмоции обычному человеку и в голову бы не пришло.

Челюсть моя опускалась все ниже. Цукениной, похоже, это нравилось.

— Отвлеклась, извини. Нечасто приходится просвещать кого-то вроде тебя. Радует, что ты хоть не дура и выше головы прыгнуть не пытаешься, как... некоторые. Что там дальше? Так вот, девчонок не тронет, а вот парней, — она усмехнулась, — очень даже может. С Париным ты думаешь они по какой причине на ножах? Парин однажды подшутил над школьным другом Танкалина, того чуть не посадили за изнасилование, причем малолетней. Танкалин его тогда поймал, два зуба выбил, челюсть свернул, в общем, ору было... Говорят, даже ногами пинал, но свидетелей не нашли. Скандал страшнейший, в результате родители Парина даже без какого-то контракта остались. Зато теперь у них, как в сериале. Например, негласное соперничество за королеву красоты и каждый раз все спорят, кто же победит, — она усмехнулась. — Сейчас конкурс начнется, будет на что посмотреть.

Поток информации был чересчур бурным и захлестывал так, что появился реальный риск захлебнуться.

— Хватит, Олеся! Больше ничего не говори, хорошо?

Она послушно замолчала.

Да уж... пошла баба за грибами, а притащила лося. Теперь лося нужно разделать и употребить, вернее, переварить. Та-ак, а собственно я тут вроде по делу нахожусь?

— Ну что, Олеся, давай со Стоцким закончим. Значит, мы разобрались и больше ты меня дергать по мелочам не будешь? И кстати, билета я тебе все равно не прощу!

— Да это не я, — она как-то неловко отвернулась, — это девчонки. Бесятся так, будто ты их личный враг. Я и не знала, пока они меня перед фактом отмщения не поставили. Достали уже, — пожаловалась.

— Ладно тогда... Забудем. Слушай, мне жутко любопытно, но ты отвечай, если не хочешь. Олеся, а зачем тебе Стоцкий? Он никого не любит, кроме себя, может, не дорос еще, не знаю, а может от природы такой. Из него объект для сердечных переживаний, как изо льда мороженое.

Она вдруг широко открывает глаза, наклоняется так близко, что даже как-то неуютно становится. И смотрит своими глазищами, огромными и голубыми, как озера. И не моргает. Ей бы гипнотизершей заделаться, был бы толк, честное слово.

— Павлова, это мне говоришь Ты?

— В смысле?

— Та, что на Танкалина запала? — уточнила она, подозрительно пристально меня разглядывая.

Да сколько же можно?!

— Цукенина, это все вранье! Ни на кого я не западала! Я его вообще терпеть не могу... еще с детства!

— Как хочешь, — внезапно отступила Олеся, отодвигаясь назад, — мне без разницы, твоя жизнь. Но понять ты меня должна... Думаешь, почему я с Сергеем так и не заговорила ни разу? Думаешь, мне есть какое-то дело до того, с кем он там спит? Да плевать, я бы у любой его отбила! Только причина в другом. Я просто боюсь подойти, понимаешь? Это как единственного шанса лишиться. А так пока можно хотя бы придумывать, как все будет...

Оставалось только вздохнуть. И даже какую-то родственную душу в ней ощутила, неизвестно почему.

— Ладно, так на чем мы остановились? Значит, мир?

— Да, мир. Алена, а скажи... Стоцкий мной совсем не интересуется?

Можно было, наверно и соврать, но чем-то она меня зацепила сегодня. Не могу определить, как я теперь ее воспринимала — как хорошего человека или как плохого. Но как необычного точно.

— Стоцкий? Он вообще очень странный. Честно скажу — если тебя устраивает, что тобой интересуются из-за возможной доли в папином капитале, на интерес Стоцкого вполне можешь рассчитывать.

И она опять уставилась в окно, где Альтина уже, похоже, потеряла последнее терпение и зыркала по сторонам так свирепо, что искры летели.

— Ну и пусть, — вдруг сказала, — пусть за капитал, но зато будет всегда пылинки сдувать, чтобы этого капитала не лишили.

Я промолчала. Может и так... Вон у Цукениной денег полно, а особо не заметно, что она счастлива. Втюрилась в Стоцкого, да и подруги какие-то дурные. А если они меня так и не оставят в покое? Кстати, интересный вопрос.

— Олеся, а подруг своих ты сможешь остановить, чтоб опять перед фактом не ставили?

Она поморщилась.

— Не бойся, разберусь.

— Хорошо.

На том и расстались. Свежевыжатый сок в высоком узком бокале она, кстати, даже не попробовала...

Не знаю уж, как именно Цукенина расправлялась со своими соратницами, но больше с ее стороны никаких подвохов не было.

Вскоре (через одну субботу) прошел конкурс мисс красоты института, его выиграла первокурсница Вероника Игнатова. После оглашения имени победительницы вышедший к тому времени из больница Парин выскочил на сцену и преподнес ей огромную корзину цветов. Танкалин наблюдал за процессом из зала, попыток приблизиться к королеве не делал. А я оглядывалась на окружающих и видела, как в глазах большинства ярким огнем горел азарт. Вечером желающие отмечать соберутся в парадном зале и, похоже, спектакль намечался презабавный. Первое действие произошло прямо сейчас — Векина что-то спросила у Танкалина, получила короткий ответ, как бешеная подскочила и понеслась на выход. Интерес только накалился. А мне... стоило представить, что они там с Париным могут устроить в бою за новую мисс, стало так противно, что я развернулась и ушла. Не хочу видеть.

В понедельник Танкалин с утра появился в фойе с Вероникой под ручку, она разве что не мурчала, обтираясь о его плечо.

День прошел как в тумане. Вечером я купила литровую бутылку водки, поднялась к Славику и впервые в жизни напилась до беспамятства, настолько, что заснула прямо у них в кресле. Хорошо, что не хватило сил спуститься и предстать в таком виде перед тетей, иначе бы она расстроилась, а я не хотела ее лишний раз волновать.

Разбираться, что вообще происходит, я не стала, просто выпила с утра две таблетки антипохмелина, любезно протянутые Леной, нацепила самое равнодушное выражение лица и запретила себе думать обо всем, кроме того, что относиться непосредственно к зарабатыванию денег, учебе и тете с мамой.

За день у меня ушло две пачки мятой жвачки. И теперь, смотря на меня, вряд ли кому-нибудь хватило фантазии заподозрить меня в какой-то глупой влюбленности.

Время текло как-то незаметно... Началась сессия и никому не было больше дела до болтовни и сплетен. Впрочем, никаких осложнений сессия не вызвала ни у меня, ни у Насти с Соней, мы отделались быстро и уверено. По окончанию в качестве праздника провели вечер в кафе в парке под открытым небом, а потом еще катались на колесе обозрения, бродили вокруг фонтанов и делились планами на лето. Последнюю часть я пропустила, потому что планов пока никаких не было. Ну, кроме работы.

Тетя мне подарила в честь окончания первого курса тонкую золотую цепочку с небольшим кулоном — знаком зодиака. Я вообще золото не люблю, как и желтый цвет, мне ближе червленое серебро, но подарок тронул меня почти до слез и не надеть его я просто не могла.