Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота

— Я полагаю, — вдруг заговорила наша прекрасная спутница и судорожно выдохнула. Идеальная оболочка ее дала трещину, и под ней промелькнуло на мгновение лицо испуганной запутавшейся девушки, коей она, по всей видимости, и была, — это означает, что мне нужно что-то предпринять. Ваша... миссис Лонг считает, что я могу вам помочь, и мне стоит подумать над этим. Однако я совершенно не представляю, какой от меня может быть прок. Ведь я всего лишь шарлатанка.

— Не смейте так говорить! — эмоционально воскликнул Реджинальд. Трубка полетела на стол, прокатившись по нему, и упала на пол. Мне прежде не доводилось видеть своего друга в таком нервном возбуждении. — Вы ничем нам не поможете, пока не захотите. Никто не сможет принудить вас, кроме вас же самих. Все остальное — лишь пустое сотрясение воздуха. А то, чего не знаете вы, втроем мы непременно узнаем.

Я был благодарен ему за своеобразную поддержку и встряску, что дала мне сил прогнать остатки кошмара. На мадемуазель Камелию его слова так же подействовали благотворно.

— Разумеется, вы правы, — признала она и склонила голову. Свет рождающегося солнца играл на ее бледных скулах, ресницы бросали длинные тени на помертвевшие щеки. — Но вы и понятия не имеете, с кем связались. вы совершенно меня не знаете.

С этими словами она поднялась и чинно, но быстро, покинула комнату.

Кроуфорд проследил взглядом за исчезающим за дверью шлейфом платья и изрек задумчиво:

— Вы не считаете, мой друг, что даже ваши жуткие рассказы ничто в сравнении с поведением этой прелестной юной леди?

Я вынужден был с ним согласиться, тем более, что еще в плавании через Ла-Манш обратил внимание, что Камелия будто жаждет что-то нам поведать, но не может. И это гложет ее и заставляет отдаляться от нас.

— Стоит поговорить с ней, — несмело предположил я. Сон, явь, мрачные предупреждения и прочие вполне реальные странности окончательно выбили меня из колеи. Я откинул одеяло, но так и остался сидеть на постели, точно не помнил, что и зачем здесь делаю.

— Так пойдите и поговорите, — велел Реджинальд, поднял свою трубку и, не прощаясь, ушел.

Мне понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя, привести свой вид в порядок и собраться с мыслями, которые пребывали сейчас в полнейшем беспорядке. Чего и следовало ожидать в ситуации, когда невидимая, но уже ощутимая петля закручивается вокруг тебя, грозя раздавить в смертельном объятии. Однако не мне одному в эти непростые дни было нелегко, и мадемуазель Камелия терзалась сомнениями и тревогами немногим меньшими, чем я, и не было человека, что мог бы разделить их с ней. Потому-то я и решил стать для нее этим человеком.

Комната мадемуазель была точно напротив моей, я постучал и, дождавшись разрешения, вошел.

— Ах, это вы, — она, казалось, не была удивлена, лишь устало констатировала факт. — Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, — кивнул я. — Гораздо лучше. Но мне кажется, что я должен задать вам этот же вопрос. Что с вами происходит?

Девушка вспыхнула, и пунцовые пятна на бледных щеках расцвели, как розы на снегу.

— Ничего. Ровным счетом ничего из того, что могло бы вас волновать.

— Вы ошибаетесь.

Я был уверен в том, что говорю, а Камелия нет. Она говорила то, во что сама же не верила.

— Доверьтесь мне, — попросил я. — Если не как другу, то как доктору. Это будет наша общая врачебная тайна. Пожалуйста, Камелия, — я впервые обратился к ней только по одному имени, — поймите, что нам с Реджинальдом важно знать, что вы спокойны и не испытываете к нашей компании отвращения.

— При чем здесь отвращение? — удивилась она.

— А что по-вашему мы должны думать? — я намеренно сгущал краски, полагая тем склонить девушку к откровенности, которая могла бы облегчить не только наше совместное существование, но и ее душу.

— Камелия не мое имя, — проронила она тихо. — И я не только не медиум, но и не та приличная юная особа, которой вы меня считаете. Ну что? Вам стало легче от моих слов?

— Легче должно становиться вам, — ответил я и сел напротив. — И какая же вы на самом деле?

Любопытство мое было оправдано не только одним бескорыстным желанием помочь девушке справиться с тревогами, но и стремлением понять, почему Агата выбрала ее. Из десятков спиритуалистов разной степени честности она избрала для связи именно ее, юную француженку с темным прошлым. А что оно именно темное, уже не приходилось сомневаться.

— Падшая женщина, зарабатывающая на кусок хлеба в борделе.

Признаться, я был ошарашен. Сконфужен, смущен, поражен — любое слово подошло бы.

— То есть вы...

— Нет! — вскричала Камелия, вновь покрываясь трогательным румянцем. — Я не торговала своим телом, я обманывала людей своими фальшивыми предсказаниями. Я играла роль гадалки, потому что была слишком юна, но хозяйка решила, что вместе с остальными девочками я принесу больше денег. И тогда месье Лафонтен, глава спиритуалистического общества, поверил в мои мифические таланты. Я... я не смела его разочаровать, ведь тогда меня ждала бы ужасная участь...

Ее бы вернули в бордель в качестве живого товара, а вырваться из подобного места на свободу было невозможно, да и что бы ждало бывшую жрицу любви в мире, чьи нравы приносились на алтарь, а человеческое понимание и прощение прятались в вечной тени?

— И Лафонтен до сих пор не знает о ваших махинациях?

Камелия покачала головой.

— Думаю, он пребывает в блаженном неведении относительно многих и многих своих подопечных. Иногда мне кажется, что он живет в каком-то своем мире.

В своем мире... Кому это может быть больше знакомо, чем мне? Больше года мой мир почти не пересекался с реальностью, и сейчас эта безумная фантасмагория достигла своего пика. Но о том я предпочел умолчать, дабы не пугать свою очаровательную собеседницу. Напрасно она полагала себя самым худшим созданием во вселенной, ибо я видел то, что во сто крат ужаснее.

— Я благодарен вам за честность и не уверен в том, что заслужил ее, — со всей искренностью заверил я, мимолетно коснувшись ее холодных пальчиков. — Однако мы можете быть уверены, что я сохраню ваш секрет, чего бы мне этого не стоило.

Бледные щеки девушки тронул легкий румянец.

— Напротив, это я не достойна того понимания, что вы столько щедро проявляете по отношению ко мне. Вы и виконт Кроуфорд. Я всего лишь бесстыжая обманщица и никак не могу помочь вам. Я была совершенно ошарашена тем, что произошло со мной, но я не имею к этому отношения. Если есть в мире настоящие медиумы, вам стоит поискать их, а не тратить время на меня. Его ведь осталось мало, я правильно поняла?

И она подняла на меня взгляд испуганной птички. В нем было столько страдания, боли и неуверенности, что я в первую секунду я сам испытал боль, что обожгла мне грудь и устремилась к воспаленным глазам, тут же заслезившимся, как при болезни. Я не знал, как утешить это бедное дитя, тогда как и сам нуждался в нем с ужасающей силой. Мне нужна была опора, но и я должен был стать ею для Камелии.

— Как ваше настоящее имя? — спросил я, вдруг почувствовав, что мне необходимо это знать.

— Амели, — тихо проронила она, и тень густых загнутых ресниц черной вуалью легла на бледную кожу. — Амели...

Я кивнул и, осмелев, погладил девушку по туго стянутым в узел каштановым волосам, гладким и прохладным. Камелия затрепетала, и я понял, что позволил себе лишнего.

— Простите.

Камелия продолжала смотреть на свои сложенные на коленях руки, и я украдкой вздохнул. Она уйдет и снова замкнется в себе, точнее, в своем маленьком безопасном мирке, который есть у каждого из нас, откуда бы мы не происходили и сколько бы времени не прожили на этом свете. У каждого было свое убежище — место, идея или человек. Я потерял свое убежище и был словно лодка во власти штормового моря.

— Джон.

Меня охватила дрожь, стоило лишь услышать снова эти ласковые интонации. Еще не веря, я упал перед Камелией на колени и сжал ее узкие ладони.

— Агата! Агата!

— Ты как всегда бесконечно добр, мой Джон, — улыбнулась она, и я не видел перед собой лица мадемуазель Камелии, я видел лишь круглые розовые щечки и ямочки на них, видел пухлые розовые губы. И глаза, такие бесконечно голубые, как весеннее небо над вересковым полем.

— Почему ты дразнишь меня? — воскликнул я в отчаянии. — Это так жестоко, появляться и снова исчезать после того, как бросила меня навсегда!

Знакомый изгиб губ — лукавая, но такая нежная улыбка. Я закрыл глаза, но продолжал ощущать головокружительный запах ее духов и тепло, которое она больше никогда мне не подарит.

Она была холодной. Она была мертвой.

— Тебе нужно идти к истоку, Джон, — прошелестела Агата, будто ее относило ветром куда-то прочь от меня, прочь от мира живых. — Эта девушка не знает о своем даре и может, это ее спасение, однако она нужна тебе. Она, но уже не я.

— Глупости, — прошептал я, качая головой. — Глупости!

— Ты лучше меня это понимаешь. Посмотри на меня, Джон. Джон, меня больше никогда не будет. Меня нет. А ты пока что еще есть.

Слезы капали на ее ладони, и мне не было стыдно за них, как не стыдился я и криков и мольбы, но едва ли они могли повернуть время вспять и отвернули смерть от любимого лица, всегда такого улыбчивого, будто никакая печаль в мире не могла его задеть.

— Пообещай мне, что будешь жить, — попросила она и погладила меня по щеке.

— Я не могу.

— Пообещай! Куда бы я ни ушла, я хочу знать, что ты будешь счастливее без меня, чем со мной.

— Но это невозможно.

— Я подам тебе знак. Когда ты увидишь его и узнаешь, попрощайся со мной. Это будет легче сделать, чем тебе кажется. Мой милый Джон.

Ее голос становился все тише и тише. Я ловил его, как последние капли дождя, но они просачивались сквозь пальцы.

— Что за исток? — спросил я наконец.

— Я не могу сказать, у моего мира свои правила. Но ты должен оказаться там первым, от этого зависит все. И будь осторожен, потому что...

За окном раздалось громкое конское ржание, хлопнула дверца экипажа. Я всего на миг отвернулся, как в комнату ворвался Реджинальд, и на его лице была написана тревога.

— Лафонтен! — с порога заявил он. — С ним какие-то головорезы. Что будем делать?

Глава спиритуалистического общества здесь, в Данмор-Ист, так далеко от Парижа? Я никак не ожидал подобной встречи, и совпадением она точно не была, о чем я не преминул сообщить Кроуфорду.

— Согласен с вами, друг. Мадемуазель Камелия, похоже, вы важны для месье Лафонтена больше, чем вам казалось.

— Он явился за мной? — удивилась она, и я с болью в сердце понял, что Агата снова покинула меня и это тело. — Но зачем?

— Возможно, он тоже считает, что вы приведете нас к истоку, — предположил я.

— Что за исток? Это о нем говорила ваша... миссис Лонг?

Я кивнул и спешно начал одеваться.

— Не стоит нам встречаться с господами-французами. Реджинальд, узнайте, сможем ли мы незаметно покинуть гостиницу?

— Уже узнал, — удивил меня виконт. — Но чтобы было меньше вопросов и подозрений, я остаюсь, а вас служанка проводит через черный ход. Не смейте мне возражать, Джон. На вашей совести будет благополучие мадемуазель Камелии, и что-то мне подсказывает, что ваше тоже.

— Реджинальд...

— Мне не составит труда отвлечь Лафонтена, ведь я один из попечителей его общества, — друг улыбнулся и подмигнул мне. — Ну же, бегите. Что бы не готовила нам троим судьба, я верю, мы еще встретимся и разопьем бутылку старого вина.

Я с благодарностью пожал его руку, и Кроуфорд, не смущаясь, обнял меня, и через это объятие я перенял его азартную уверенность в себе.

— Непременно разопьем, — ответил я, отстранившись. — И я приглашу вас в свои скромные апартаменты, если гордость аристократа этому не помешает.

— Ловлю вас на слове, Джон. Прощайте, мадемуазель.

Я взял Камелию за руку и вывел в коридор, где нас уже дожидалась обещанная виконтом молоденькая служанка. Она поманила нас за собой и по лестнице для обслуги вывела на первый этаж, к задней двери. Мы слышали громкие голоса прибывших и голос Реджинальда тоже. Боже, помоги этому человеку и отведи от него беду, не так часто я к тебе обращался с просьбами. Камелия доверчиво жалась ко мне, без вещей и четкого плана, мы покинули гостиничный двор и вышли на раскисшую дорогу, после потепления превратившуюся в кашу.

Там нам повезло — крестьянская телега неспешно катилась в нужную нам сторону, и я смог уговорить пожилого ирландца подвести нас. Похоже, что вид испуганной симпатичной девушки существенно перевесил мое английское происхождение, и в телеге нашлось место для двоих пассажиром. Данмор-Ист становился все дальше и дальше, а впереди нас ждала неизвестность, и я чувствовал, что в конце пути со мной произойдет что-то невероятное.

Это был долгий непростой путь, длившийся уже не первый час. Мы тряслись в телеге, а меж тем с неба начал сыпаться мокрый тяжелый снег, быстро тающий в дорожном месиве, и мощные копыта приземистой коняги втаптывали его в грязь. Конец января в этой части Ирландии выдался на удивление теплым, что никак не спасало нас от студеного ветра, выдувающего тепло из-под одежды. Камелия мелко тряслась, привалившись к моему плечу, ее перчатки остались в гостинице, и она зябко потирала ладони друг о друга и то и дело подносила к лицу, чтобы погреть дыханием. Мой же холод исходил изнутри, и я не знал способа успокоить его. Знал, что выгляжу сейчас ничуть не лучше мертвеца, но, по счастью, в отличие от них, не спешил ложиться в землю.

— Вам куда хоть? — спросил наш временный извозчик.

Не успел я ответить, как девушка вскинулась, с удивлением огляделась, будто всю дорогу проспала, и вдруг на ходу спрыгнула с телеги! От неожиданности я не успел сделать того же, однако крестьянин натянул поводья, и телега встала.

— Ты что творишь, дура? — прикрикнул он на Камелию. — А если бы расшиблась?

Я спрыгнул, разбрызгав жидкий снег и талую воду, и подошел к Камелии.

— В чем дело, мадемуазель?

Она продолжала хранить молчание, а потом горячо зашептала мне прямо в лицо:

— Не туда, не туда, не туда...

Я не успел перехватить ее трясущиеся в ознобе руки, и девушка бросилась прочь, в дремлющее под белым покровом поле. Возница выругался по-ирландски, запрыгнул обратно на козлы и подстегнул коня. Старые рессоры натужно заскрипели, и единственный на много миль вокруг транспорт медленно начал от меня удаляться, впрочем, как и мадемуазель Камелия. Выбор был невелик, и я поспешил за девушкой, стремительно превращающейся в темный силуэт на белом фоне. И откуда только взялись силы в столь нежном хрупком теле! Я успел запыхаться и взмокнуть, прежде чем догнал ее.

— Камелия! — позвал я громко. — Амели! Подождите же!

Она остановилась и повернулась ко мне, ее лицо полыхало, глаза возбужденно блестели, а из-под меховой шапочки торчали пряди волос, липнущие к влажной от долгого бега коже.

— Что на вас нашло? — спросил я, едва остановился напротив. — Вы понимаете, что делаете?

Она загадочно улыбнулась, и я понял вдруг, что она не слышит меня и не понимает моих слов, будучи в глубоком трансе, но и присутствия Агаты я не ощущал тоже. Однако Камелия была явно не в себе, и в этом удивительном состоянии она могла с пугающей легкостью устраивать забеги по снежному полю, даже не сбив дыхания, в отличие от меня.