— А разве нельзя вбить деревянные сваи, положить на них брус и настелить сверху доски? — блеснул окольничий строительными познаниями. — Вы же сами ангары из дерева собираетесь строить?

— Да, из дерева. А чтобы уберечь его от гнили и снизить пожароопасность, покроем известковым раствором. Фундамент для надёжности сложим из камня. Полы же будут сплошными, глинобитными. На них дерево не нужно, зато надо много песка, мелкого камня и глины. А ещё потребуется кирпич. Придётся в ангарах печки ставить с выводом трубы наружу.

— Зачем это?

— Затем, что основные работы по строительству корабликов придутся на холодное время года. Я работников морозить не хочу. Они трудиться должны, а не с простудой по лавкам валяться.

— А землю, куда станешь девать? — снова спросил Еропкин, игнорируя услышанное. — Вон, какую яму копать собрался...

— Верхний слой, богатый полезными свойствами, по стрелецким огородам разнесём, чтобы урожай лучше был. Воинам надо хорошо питаться. А всё остальное на защитные валы пойдёт. И саму слободу, и район ангаров нужно укрепить понадёжнее, да башенки сторожевые поставить. Чужаки нам здесь не нужны.

— Ладно, — нехотя произнёс окольничий и указал на самого молчаливого офицера. — Пусть завтра после утренней службы придёт ко мне на двор. Сведу его с купчишкой, который мне лес предлагал. Говорил, что хороший... В общем, дела станет решать с тем купцом сам, а мне не досуг — других забот хватает. Только если, что не так, весь спрос с твоего офицера будет. Понял?

— Как скажешь, Афанасий Иванович, — покладисто согласился Василий.

— Как звать-то хоть? — видя такую покорность полковника, Еропкин позволил себе толику добродушия. — А то я вчера не упомнил...

— Степан Бобров это. Из угличских дворян будет.

— Хорошо, — кивнул окольничий, после чего развернул своего мерина и отправился дальше по делам.

Закатное солнце ещё нежило землю своими лучами, а на двор к Еропкину снова пожаловал вчерашний полуночный гость. Правда, пришёл не один, а привёл с собою невысокого мужчину. Несмотря на малый рост, безобидным незнакомец не выглядел. Чувствовалась в нём какая-то скрытая угроза. А узнай окольничий о последнем годе жизни этого человека, то постарался бы держаться от него подальше.

Звали незнакомца Пшемисл Возняк, лекарь по роду деятельности. И был этот лекарь дьявольски коварен. Например, прошедшей зимой угодил он в руки к адептам тайного ордена. В результате натерпелся страху и наговорил на допросе такого, чего бы даже на исповеди не решился открыть. Излив душу, приготовился к лютой смерти. Иной участи его деяния не заслуживали. Но, как ни странно, был отпущен. Правда, ему велели доносить обо всех поступках, совершаемых князем Лукомским, с которым лекарь крутил тайные делишки. На воле, оправившись от испуга, Пшемисл стал думать, как отвязаться от навязанной ему опеки? Самое поганое было то, что адепты тайного ордена доставили его в своё убежище, когда он находился в беспамятстве да ещё с мешком на голове, выводили аналогичным образом. А во время допроса прятали лица под масками, каких-либо имён тоже не называли. Поэтому выяснить: кто они, откуда и кому служат — не представлялось возможным. Любой прохожий с улицы мог оказаться их приспешником. Не станешь же к каждому приставать? Получение сведений от Пшемисла тоже устроили хитро. Если имелось, что передать, то сначала требовалось упредить об этом при помощи специального знака, который ставился угольком на стенах двух городских зданий. Знак ставился в определённое время, а не когда захочет Пшемисл. Через два часа после этого ему нужно было сесть в лодку, переплыть на другой берег, найти в овраге приметное дерево с дуплом и положить вовнутрь послание, в котором излагались все подробности. Затем снова сесть в лодку и плыть обратно. Короче, никаких личных встреч. Конечно, можно было бы отследить того, кто заберёт послание. Но для этого пришлось бы нанимать людей и ставить засаду. Только Пшемисл сомневался, что она сработает. Люди, которые придумали такой хитрый план передачи информации, всяко продумали подобное развитие событий. К тому же на допросе ему ясно дали понять, если начнёт хитрить, то не поздоровится. Тем более сам выдал все свои секреты, которые тщательно записали. Передадут их куда надо, и всё — здравствуй палач! А ещё намекнули, что за его домом приглядывают... За слово "дом" лекарь и зацепился в своих невесёлых раздумьях. Не следят же за ним круглые сутки? Тут ни людей, ни терпения не хватит. Поэтому в один из ненастных вечеров он тайно выбрался на улицу, оставив в доме гореть несколько свечей, якобы хозяин на месте. Сам пошёл в ближайшую корчму, отыскал там подвыпившего мужичка примерно своей комплекции и уговорил его зайти в гости, чтобы пображничать в более уютной обстановке. В потёмках, да ещё в ненастную погоду, трудно определить, кто ходит по улице? На это Пшемисл Возняк и рассчитывал, опасаясь возможной слежки. Приведя мужичка к себе в дом, он его напоил до беспамятства, а потом устроил пожар. Как говорится, вот пепелище, вот труп... Зачем же искать человека, имея такие доказательства? К тому же он на всякий случай надел мужичку на палец приметное бронзовое колечко, которое носил сам. Куда уходить, Пшемисл продумал заранее. Имелся у него знакомец в одном из монастырей, к нему и подался. Пару месяцев пожил, как последний холоп, выполняя в монастыре самую грязную работу, стараясь избегать излишнего внимания к своей персоне. За это время отрастил волосы и бороду, которые раньше коротко стриг, изменил осанку и походку, а затем покинул обитель, толком не объяснив, куда идёт. А пошёл он обратно в Москву к князю Лукомскому. Встретившись со своим покровителем, Пшемисл не стал рассказывать ему правду. Тогда бы князь точно отправил его к праотцам. Сказал лишь, что ездил по делам, в дороге сильно заболел и был вынужден отлёживаться в местной деревеньке, борясь с недугом. Как выздоровел, вернулся. А тут, оказывается, дом его сгинул в пожаре... Было видно, что Лукомский лекарю обрадовался. Он-то действительно считал, что Пшемисл сгорел. Выходит, на пепелище нашли останки совсем другого человека, которого лекарь оставил приглядывать за домом. Но так даже лучше. "Чудесное" воскрешение желательно держать в тайне, мало ли что... Пшемисл был только рад такому решению. Это полностью соответствовало его планам. А тут, кстати, и работёнка лекарю нашлась по профилю. У князя Михаила Верейского жена занедужила. Вот Лукомский и подогнал им Возняка. И удачно так... Целебные снадобья, что он готовил, действительно приносили княгине облегчение. А Пшемисл, кроме врачевания, исполнял другой наказ своего благодетеля: следить, подслушивать и докладывать, что происходит в доме Верейских. Тем более они близки к Великому князю. А ещё, если рядом с умирающим окажется свой человек, то можно обзавестись бумагами, подтверждающими выгодное наследство... Кто не мечтает о выгодном наследстве? Точно не князья.

— Как дела, Афоня? — спросил монах, когда они расселись в трапезной комнате. Няньку, накрывшую угощения на стол, окольничий отослал, мол, сами разберёмся, давая ясно понять, лишние уши тут не нужны. Та охотно удалилась, меньше хлопот.

— Дела у нас всё государевы, — солидно ответил Еропкин. Откровенничать при постороннем человеке совсем не хотелось.

— Ну, да, ну, да... — усмехаясь в бороду, покивал монах. — Давай, что ли выпьем за встречу?

С собой гости принесли кожаный бурдюк объёмом примерно на три литра. Внутри что-то плескалось. Оказалось — брага на основе берёзового сока. Выпили, закусили, ещё выпили... Напряжение немного спало. Разговорились. Еропкин поведал о своей "инспекции" в Стрелецкую слободу, рядом с которой станут строить кораблики. Правда, он скромно умолчал о том факте, что в слободе без постороннего пригляда и шага ступить не мог.

— Ну, и как тебе стрельцы? — после очередной выпитой чарки поинтересовался монах.

— Хе, как! — пьяно осклабился Еропкин. — Мужичьё сиволапое. Зато дети боярские между ними, словно первые воеводы в справной дружине. Понабрали черни и мнят себя славными князьями... Ямы копать, вот и всё их предназначение. Впрочем, этим и будут заниматься всё ближайшее время.

— Зачем?

— Яуза — река узкая, корабликам встать некуда, вот и станут рыть для них заливчик. Ну, и пусть себе роют...

— Тут ты прав, пусть роют, — улыбнулся захмелевший монах. — Новому Великому князю понадобятся верные люди. А за верную службу платить надо. Думаю, от корабликов никто не откажется... Даже ты!

— Так их ещё построить надо, — растерянно промямлил Еропкин.

— Ничего, построят. Кстати, хочешь стать главным воеводой над боярскими детьми? И стрельцы, и эти офицеры — все пойдут под твою руку. Ты-то им хвоста накрутишь, всех будешь держать в железном кулаке! — польстил окольничему монах, от чего Еропкин моментально покрылся липким потом. Да, он любил выпить, но критического мышления до конца не терял и опасность чуял. Вот и сейчас, по сути, ему за какое-то дело предлагали мзду и немаленькую. Стрельцы хоть и сиволапые, но дисциплину чтут. Боярские же дети и ратному мастерству обучены, и прочим наукам. А он этим умникам морды утрёт, будут знать, как над ним насмехаться.

— В честь чего такой подарок? — осторожно поинтересовался Еропкин.

— Понимаешь, тут вот какое дело... — замялся монах и, чтобы взять паузу, принялся разливать брагу по чаркам. Затем продолжил. — Твои вчерашние слова подтвердились.

— Это, какие слова?

— Сегодня князя Лукомского вызывали в боярскую думу. Принято решение отправить его и ещё парочку преданных нашему делу людей с посольством в греческие и южные земли. Только им сейчас, ну, никак нельзя уезжать.

— Хех, — саркастически усмехнулся окольничий, — тут я не помощник. Боярская дума мне не подчиняется, и отменить её решение я не могу.

— Ну, ты и шутник, Афанасий Иванович! — рассмеялся монах этому ответу. Пшемисл Возняк тоже обозначил скупую улыбку. Он вообще всё время молчал, лишь изредка бросая короткие реплики. — Неужели захотел стать главой боярской думы?

— Куда мне? — Еропкин тактично съехал с темы. С представителями более могущественных родов он тягаться совершенно не хотел. Раздавят. А ещё окольничий не совсем представлял своё место при Иване Ивановиче Молодом, коли тот займёт московский престол. Что-то не прельщала его должность воеводы, хоть и было желание покомандовать стрельцами и офицерами.

— Это ты верно заметил, куда тебе? — лицо монаха вдруг приобрело хищническое выражение. — Денег у тебя нет, одни долги. А если ещё всплывут тёмные делишки...

— Что ж ты такое говоришь, отче, да ещё при постороннем человеке! — опешил Еропкин.

— Пшемисл Возняк — не посторонний человек! Это ты уже должен был понять по нашему разговору. Так что девицу из себя не строй! Тебе дело предлагают, а ты нос воротишь...

— Да какое же дело?! Ходишь всё вокруг и около... — сдался окольничий, но постарался это скрыть за напускной бравадой.

— Скажи мне, ты часто бываешь в покоях Великого князя?

— Почитай, каждый день. А что?

— А кто ему подносит еду?

— Федька — стольник евонный.

— И в каких ты с ним отношениях?

— Хм... — задумался Еропкин. — В добрых.

— Это очень хорошо! — несмотря на широкую улыбку, глаза монаха злобно сверкнули. — Надо свести Пшемисла с этим Федькой.

— Зачем?

— Зачем?.. Он научит его готовить новое блюдо, которое Великому князю очень понравится... Только знакомь быстрее, времени у нас мало...

ГЛАВА 11.

— Ну, как дела? — спросил князь Лукомский у монаха, когда тот поздно вечером вместе с лекарем вернулся к нему домой.

— Согласился, — пьяненько улыбаясь, ответил монах. — Куда бы он делся?

— Зато у нас всё не слава Богу, — пасмурнел князь.

— Что случилось? — тут же насторожились оба гостя.

— Случилось... Иосиф Волоцкий вылез не по делу. Раньше он только в тайном пристанище проповеди читал, да иноков с монахами рассылал по Руси, чтобы слово его несли в народ, да чтили заповеди дедов наших. А тут столкнулся на улице с любимцем государевым, с протопопом Алексеем, которого тот из Новгорода привёз. Спор учинил, дело дошло до драки. Как на грех рядом оказались великокняжеские дружинники. Недолго думая они обоих драчунов посадили в холодную. Как остынут, Великий князь разбираться с ними станет. Как бы этот дурак лишнего не наговорил.

— Он что-то знает? — присаживаясь на лавку, спросил монах.

— Нет. К нашим делам он вообще отношения не имеет. Я использовал Иосифа лишь для того, чтобы смуту зародить в народе. Сам знаешь, рыбку лучше ловить в мутной воде. Он и рад стараться. Поверил, дурачок, всяким слухам и наветам. Но боюсь, что расскажет, кто его надоумил...

— Н-да... — монах задумчиво почесал макушку.

— Нельзя ему дать дожить до суда, — вставил своё слово Пшемисл Возняк.

— И как это сделать? — заговорщики уставились на лекаря.

— Питьё пронести в холодную. Неужто охранник за деньгу малую откажет в этой милости. Что плохого, если сиделец согреется тёплым питьём?

— И кто это сделает? — спросил Лукомский.

— Пусть отец Исидор сделает, — кивнул Пшемисл на монаха. — Ему веры и уважения больше.

— Нежелательно мне там появляться, — затряс тот своей головой. — Я донос на боярских детей приносил. Их сперва посадили в темницу, а затем выпустили. Как бы меня искать не начали.

— Мне тоже не стоит привлекать к себе лишний раз внимание, — открестился Пшемисл.

— Ладно, я найду, кого послать, — махнул рукою Лукомский. — Ты, Возняк, главное питьё нужное к утру приготовь.

Тем временем в своей опочивальне всё никак не мог заснуть Афанасий Еропкин. Несмотря на выпитую бражку, мозг у него работал достаточно ясно и активно. Под каким предлогом можно свести этого Пшемисла и Федьку-стольника, он придумал легко. Удивить Государя новым блюдом и, скорее всего, заслужить похвалу, а то и подарок, Федька всяко не откажется. А каким способом гнусный лях засунет в пищу ядовитое зелье, окольничего интересовало меньше всего. Главное, что делать это будет не он. Важно другое. Ему предложили пост воеводы над офицерами и стрельцами, а ещё намекнули про кораблики. Все, конечно, не отдадут, но часть точно получит. А кораблики — это деньги. Их можно продать, можно сдать в аренду купцам, а можно самому отправлять торговые караваны, объединившись с кем-нибудь в товарищество. Но, чтобы всё это случилось, кораблики сначала надо построить. Поэтому необходимо показать тетрадь с записями Государю. Тот к наукам относится с большим уважением. Под этим предлогом надо просить денег по максимуму. Отказать не должен. Зато в любом случае Еропкин окажется в выигрыше. Останется жив Иван Васильевич, окольничий исполнит его наказ, а отдаст Богу душу, тут и вовсе хорошо. Кораблики можно строить, а можно не строить. Деньги-то на руках, и применение им всегда найдётся.

В доме, кроме самого окольничего, не спал ещё один человек. Наталья Афанасьевна уже второй день не находила себе покоя. Молитвы перед иконой Божьей матери тоже не приносила успокоения. Тайна, которую случайно услышала девушка, жгла сердце калёным железом. Сначала этот страшный монах предложил тяте отравить молодых офицеров, а ещё попенял ему на какой-то донос. А сегодня и вовсе речь шла о самом Государе. Наталья, как всегда, не преминула подслушать, о чём гости говорят. Только какие это гости? Бесы, облачённые в человеческую плоть. Зачем тятя водится с ними? Неужели не видит, что толкают его на большой грех? А если эти аспиды застили ему глаза мороком? Они могут. Няня часто рассказывала истории о колдунах и прочей нечисти. Но ведь сегодня она сама накрывала для них стол и отнеслась к гостям очень уважительно, особенно к тому, который спрятался под личину отца Исидора. Как быть? Попытаться "открыть" глаза тяте и няне? Но тогда придётся сознаться в своём грехе. Её чрезмерного любопытства точно никто не одобрит, да и захотят ли слушать? Скорее всего, кроме кучи упрёков, она ничего не добьётся. Ещё хуже, если тятя запрёт в горнице. Тогда даже в церковь не сходишь. А в храме можно исповедаться батюшке. Он всяко посоветует что-нибудь хорошее. С этими мыслями девушка уснула.