Повелитель огненных птиц

— Теперь-то ты понимаешь, как прекрасно иметь элайа, как это чудесно и великолепно? Быть Княгиней прекрасных чад своих... Что может быть лучше?

На лице Мирситены застыло умиленно-мечтательное выражение.

— Покровитель должен быть сильным. Тебе не кажется, что делать меня неким Князем несколько преждевременно?

— Я и не собиралась делать элайа твоими. Ты и так уже повелитель огненных птиц и вскоре станешь повелителем Дома Кровавой Тьмы. Великого Дома, между прочим. Хватит с тебя, — м-м-да-а, такое чувство, что она меня не слышит. Ну, вот при чем тут это? Как понимать это её 'хватит с тебя'? Ведет себя, как будто я у неё любимую игрушку отбираю и на вопрос 'Зачем?' отвечаю 'А чтобы было!'. Вдобавок, после этого выкидываю отобранную вещь в самый дальний угол чулана, где она гарантированно превратится в труху, потому что каморка открывается не чаще раза в сотню лет. К тому же, опять эта песня про повелителей.

— А вот с этого места поподробнее, пожалуйста.

— Я ведь уже говорила, — удивилась Мирситена, — великими называются Дома основанные Древнейшими и Древними, точнее теми из них, кто стал Вечными, а не развоплотился с окончанием сражения во имя воссоздания мира.

— Да нет, — непонятливость девушки заставила поморщиться. — Я хотел узнать с какого это перепугу я вдруг стал повелителем Дома и каких-то там птиц?

— Знак на твоей левой руке.

Я взглянул на темную татуировку на тыльной стороне левой ладони. Черные линии змеились языками пламени, складываясь в огненное облако.

— И что?

— Это — знак повелителя огненных птиц.

— На огонь похоже, конечно, но с чего ты взяла что именно птиц?

— Не на картинку смотри, загляни в суть вещей, пронзи взглядом обыденность... А! Ты же еще не Вечный, — Мирситена нервно грызла ноготь большого пальца, сжав кулак. — Короче, я такие вещи не путаю понятно? Кроме того, на тебе печать предвечного — кандидата Дома Кровавой Тьмы. Есть некоторое различие в печатях разных Домов. Мы, например, можем составлять целые послания и вкладывать их в метку, чтобы другие члены Дома могли прочесть сообщение. На твоей метке значится, что ты — предвечный. Логрот назначает тебя своим наследником — будущим Защитником Дома и что-то еще, но метка смазана. Больше Ямнис ничего расшифровать не смогла.

— В отличие от прочих Домов, — продолжила девушка, — в нашем всегда был лишь один Защитник. И это всегда самый сильный воин. Сильный настолько, что способен одолеть всех членов Дома одновременно. Учитывая, сколько времени мы проводим совершенствуясь, и сколько прожили некоторые из нас... Короче, я не верю, что ты на это способен, — девушка бросила на меня очередной раздраженный взгляд, вздохнула успокаиваясь. — Теоретически все мы равны в Доме и у нас нет правителей, однако закон Дома обязателен к соблюдению, и в нем сказано: 'Слово Защитника Дома неоспоримо'. Оспорить его решение нельзя, понимаешь? Кто же он тогда если не Повелитель Дома?

— Если какое-то решение членов Дома, приведет к проблемам, логично это решение забраковать, верно? В конце концов, если нанимаешь телохранителя, имей здравый смысл слушать его рекомендации, а не ставить его перед выбором сделай или умри.

— Аааа... — скорбно протянула Мирситена, — это ты правильно сказал. Отец мой тоже так думает.

— Твой отец тоже вечный?

— Нет, что ты. Он простой смертный герцог.

— А как...

— Потом расскажу, сейчас не время. Ты давай выметайся во двор, сейчас будем будить твоих элайа и вводить в курс дела.

— Они же вроде еще не стали...

— Потом поговорим, иди, давай.

— Может, хотя бы одеться дашь?

Мирситена, наконец, сосредоточила на мне взгляд, опять покрылась румянцем и быстро покинула комнату. Я со вздохом опустился на кровать. Одевался не спеша, трудно было подумать, что я стану говорить едва знакомым людям об их новом чуть ли не рабском положении.

Глава 9

На красоты особняка не обращал внимания, хотя посмотреть было на что: нескромно богатая отделка ассоциировалась скорее с замком какого-нибудь правителя. Впрочем, отец Мирситены герцог, а это, обычно, родственники короля, так что девица может себе позволить немного роскоши. Стены, обшитые тем же белым похожим на кость деревом, кое-где прикрывали картины — пейзажи в основном. Возле больших, почти во всю стену высотой, окон расположились различные растения в амфорах и вазах (назвать эти произведения искусства цветочными горшками язык не поворачивался).

Прошел первый пролет, второй, третий, после чего уперся взглядом в приоткрытую подвальную дверь. Вспомнил, что особняк двухэтажный и развернулся, в сторону выхода... одной головой. К моему удивлению тело совершенно не слушалось. Словно приросло к месту, где стояло. Стоило мне повернуться к подвальной двери, как ноги сами начали идти, а рука оттолкнула дверь. В помещении было темно, однако на полу угадывался чей-то силуэт.

— Садись, — тело само выполнило приказ, отданный шипящим голосом. — Ты потерял память? Великая Меанха предполагала подобное. Слушай внимательно.

Я помимо воли сосредоточился, опускаясь на холодный пол.

— Расслабься. Вдохни поглубже, задержи дыхание. Ещё не выдыхай. Хорошо, потерпи ещё немного. Теперь медленно выдохни. Ещё медленнее... Медленнее, говорю. А теперь, когда выдохнешь остатки, сделай быстрый резкий вдох. Заполни лёгкие полностью и сразу резко сожми мышцами, как будто пытаешься быстро выдохнуть, но так, чтобы весь воздух остался внутри.

Непонятно откуда взявшееся послушание заставило делать всё по инструкции. Сократил мышцы грудной клетки, не выдыхая воздух, разрывая лёгкие. От перенасыщения кислородом разум стал проваливаться в темноту. Шипящий голос, словно крючок, зацепил сознание в подвешенном состоянии.

— Сосредоточься. Почувствуй тело. Почувствуй свою суть. Ощущения отличаются, запомни их. Вспомни все свои мечты, все желания. Почувствуй свою суть. Они отличаются, запомни это. Ощути свой дух, сейчас он слаб, но ты все равно можешь чувствовать его. Ощути свою суть. Они близко, но отличаются... запомни это. Ощути свои воспоминания. Ощути свою суть. Они отличаются, запомни это. Ощути свою суть... Ощути свою суть... Ощути свою суть...

Эхо слов долго гуляло в полной темноте, вокруг меня. Не было ни ощущения тела, ни желаний, ни стремлений. А что же было? Я? Что я? Моя суть? Я? Мы отличаемся, но — две части одного. Моя суть. Я потянулся к тому, что мог ощутить одним лишь сознанием. Движение было, но и не было в то же время. Я двигался в направлении, которое невозможно описать привычными понятиями. Как-то понемногу начало приходить понимание, что измерений не просто больше трех. Мир сложен, но в нем нет преград для моей воли. Да, воли. Стоило вспомнить о ней и продвижение резко ускорилось, затем ещё и ещё...

Впервые я познал мою волю ещё в том мире. Дома, когда пытался освоить телекинез. В примитивном варианте освоил, но главное, что вынес — это осознание своей воли. С тех пор мои попытки научиться магии сдвинулись с мертвой точки. Я не знал как накопить ману, энергию, силу? Как не назови, суть одна — нечто, что способно заставить заклинания действовать. Сколько книг было перелопачено? Много — не сосчитать, но ничего не выходило.

Воспоминания лились неторопливым потоком, а полёт всё ускорялся. Раньше я не представлял как можно лететь, оставаясь на месте, теперь видел (ощущал, знал) многие другие направления (плоскости, измерения), помимо того в котором двигался. Неожиданно мне открылось нечто прекрасное, нечто совершенное, уникальное, чуждое любому представлению, но знакомое и родное.

Кристалл, но был он окружен туманом и сам казался мягким и ласковым как вода или воздух. Кусочек чистого света, который не распространяется, а остается недвижим (сконцентрирован, покоен). Абсолютное совершенство, мерило всего, нечто изначальное и конечное. Парадоксальное. Душа. Моя душа. Моё эго (моё я) приблизилось к ней. Сознание затопили нежность и благоговение. Постепенно взор (чувство, понимание) начал вычленять всю её глубину. Я не торопился. Совершенно ясно понял — в душу нельзя пробиться, нельзя проникнуть быстро, только постепенно, плавно сливаясь в нечто единое. Потому, наверное, с первого взгляда бывает лишь страсть, симпатия, но не любовь, которую нужно растить и лелеять, прежде чем она окрепнет.

Смутное беспокойство отвлекло на миг, предчувствие надвигающейся лавины вызвало колебание души. Я успел лишь уловить это, но не успел удивиться, как сзади ударило целым комом непонятных сетей, сгустков, и чего-то неуловимого. Все это объединялось одним — жутким отвращением, которое они вызывали на фоне прекрасного кусочка совершенства. Тем не менее, даже сознавая, что это невозможно моё сознание ринулось в попытке прикрыть душу от этой грязи. Моё маленькое, ничтожное 'я' чуждая энергия унесла огромным потоком, закрутила и прижала к душе. Даже сквозь прослойку непонятного нечто был виден прекрасный свет, такой близкий и такой недоступный.

Я ощущал, как эта грязь оплетает душу, и завыл от бессилия. В этот миг я готов был отдать всё, я готов был умереть, лишь бы спасти её от подобного. Моё 'Я' начало плавиться и растекаться вокруг. Я видел как туманная дымка, что плотно прилегала к душе, начала распространяться, охватывая грязную паутину. Склизкие комья непонятных субстанций прорастали друг в друга, сплетаясь в чудовищную мерзость. Сознание растекалось тонким слоем вокруг, охватывая душу по всей площади. В одном месте я увидел прикрученного паутиной огненного птаха и тот час узнал его — свирфхльт, которого я непонятно зачем проглотил, когда убегал из своего мира через огненные врата в домен Ркалыхнурва. В другом месте — комок оранжевого пламени. Он единственный был сравним с прекрасной душой.

Было невыносимо думать, что эта душа моя. Этого просто не могло быть. Во мне нет такого совершенства, такой чистоты, такого скромного величия. Даже до этого пламени мне далеко. Сознание облетало душу и стало ясно, что в одном месте есть нечто сравнимое с истинным пламенем — Тьма. Из неё тянуло отчаянием. Во тьму люди прятали все низменное и отвратительное, что в них есть. Потому близкое знакомство с этой первостихией могут выдержать лишь сильные духом люди.

Пятно темноты постепенно растворяло паутину грязи в себе, но не посягало на душу. Я возликовал. Тьма. Конечно же тьма! Ещё там — на Земле — я выяснил, умирая мы — человеки — проходим очищение тьмой. Это наша стихия. Надеоённые тьмой мы так отчаянно стремимся к свету, стремясь обрести свою гармонию. Тьма растворяет всё лишнее, даря умиротворение и покой нашим измученным душам, чтобы затем вновь выпустить в мир для новой жизни. Те, кто не дают тьме до конца сделать свою работу, тянут в новую жизнь воспоминания об ошибках прошлого воплощения. Но я не такой, нет. Чтобы защитить этот прекрасный кусочек души... разве жизнь — слишком большая цена?

Сознание сконцентрировалось насколько возможно в тёмном пятне. Растворение омерзительной серой грязи шло медленнее, чем казалось. Благодаря барьеру из моей воли, сознание не пострадало. Быстрее, быстрее, молил я, но ответа не было, как не было и результата. Я начал копаться в этом пятне и воля словно надорвала его в одном месте. Из ранки тьмы показалась маленькая капелька крови, скатилась по темному пятну и попала на паутину грязи. В мгновение ока разъела её и обратила в темный туман, открыв крохотное пространство души. Освобожденное пятнышко света горело для меня ярче всех прожекторов мира.

Теперь я видел решение. Все моё существо воззвало к Тьме. Паника, граничащая с безумием, и истовая вера смешались в единый комок. Как мать молит о защите ребенка, я взмолился Тьме о спасении души. Пускай даже я умру, пусть от меня, как личности не останется и следа, но она будет свободна от этой мерзкой мешанины, что облепила её всюду.

Тьма ответила. Она увещевала, пыталась что-то донести, но я не слушал, а все больше просил. Предлагал себя в рабство, раз её не устраивает просто смерть моего крохотного жалкого 'я'. От Тьмы веяло недовольством — ей не нужны рабы.

— Что? — вопрошало все моё существо. — Что мне сделать?

От Тьмы повеяло жалостью и добротой. Я вспомнил, как в детстве также ощущался взгляд мамы, когда я — трехлетний карапуз — уколол себе палец иголкой, а после ревел, оповещая всех вокруг о неожиданном коварстве блестящей штучки.

На миг показалось, что все вокруг замерло, затихло, даже моё сознание перестало метаться.

— Живи, — заботливо и нежно повелела мне Тьма, всколыхнув воспоминания о дорогих мне людях.

Затем то самое тёмное пятнышко лопнуло черным туманом и всосалось в одну точку, откуда следом хлынул густой красный поток, обволакивая мою душу, частично растворяя в себе грязь. Радость моя была безмерна, однако это не помешало мне заметить, как спасаясь от этого потока, метнулась прочь маленькая рогатая змейка, что раньше укрывалась в тёмной метке Логрота. Багрово-алая нить ринулась за ней, обволокла и начала уничтожать.

Меня резко дернуло вбок. Я видел потолок, обложенный деревянными досками и одновременно облепленную непонятно чем душу. Слышал предсмертный крик рогатой змейки и приказ отданный шипящим голосом, в котором всё больше нарастала паника.

— Освободи меня, скорее! — испуганно крикнула женщина, сидящая в подвале недалеко от моего полубессознательного тела.

Я понимал, ещё немного и змейка растворится, тогда этот голос будет не властен надо мной, но рука уже двигалась. Я не видел, какой символ ладонь без моего участия стерла и что нарисовала на пыльном полу взамен, да это было уже и неважно. Пленницы и след простыл, остались лишь легкие возмущения в пространстве.

Я лежал на полу в подвале и безучастно наблюдал внутренним взором, как кровавый поток, обволакивает душу. Чувства вымерзли.

'Вот и всё', подумалось мне, когда поток обволок душу полностью и начал растворять всё лишнее. Вместе с этим стало расплываться и моё тело, покрываясь тёмным туманом. На фоне овладевшей мной апатии, резко резануло чувство грубого животного страха. Сознание заметалось, желая жить. Что угодно, лишь бы выжить и не быть растворённым со всем прочим!

— Стой, — прошептал я, то ли самому себе, то ли растворяющей всё Тьме. — Пожалуйста, становись.

Кровавая оболочка перестала растворять меня, а ладони нащупали мокрые дорожки из глаз от слёз восторга и благоговения, вызванных встречей с душой; слёз позора, вызванных постыдным страхом. Я боялся смерти. Кричал, что готов на все, чтобы освободить душу из-под гнета несовершенства грубых материй, но легко делать это, когда не осознаешь, что теряешь. Сейчас же — как никогда остро осознал, какой вкусный воздух в этом пыльном подвале, и какое теплое солнце согревает крышу там, снаружи. Вдруг до дрожи захотелось, хоть одним глазком, мельком заглянуть в свой родной мир, поговорить с родными. Стиснул зубы и, прикрыв глаза, из которых текла предательская подсоленная вода, тихо заскулил от осознания облегчения. Не хватило духа. Я не встречал ничего более прекрасного, чем душа, осознавал свою ничтожность и все же позорно поджал хвост, как побитая собака, когда дело дошло до уничтожения моего эго, поддался жалости со стороны Тьмы.