В когтях кошмара

— Да, а что потом? Едва я переступлю порог дома, как Акиха поднимет бы меня на смех: "Брат не пожелал видеть слуг из собственного дома. Наверное, он стесняется собственной семьи? Брату надо преподать урок хороших манер", — передразнивая сестру, фальцетом пропищал Шики. — А служанки? Хисуи просто перестанет со мной разговаривать: "Я не люблю появляться на улице, где много людей, но я пошла на эту жертву, а что вы сделали, господин? Вы опозорили меня, не соизволив выйти и поздороваться!". А Кохаку... бр-р, в дрожь бросает от одной мысли.

— Кохаку — эта та, особо бойкая? — выразила догадку Сочуа.

— Да, веселая бойкая девочка с янтарными глазами. Самый опасный человек в этом городе, если не считать...

Шики запнулся, внезапно сообразив, что китаянке рассказывать про Коуму не обязательно.

— Короче говоря, один из самых опасных людей в городе. Настоящая дьяволица во плоти, которую лучше не злить.

— Любопытно, — сказала китаянка голосом человека, который ведет диалог, но мыслями витает где-то вдалеке. — Мне интереснее другое. Вчера я рассказала тебе, что мне не снятся сны. Помнишь?

— Помню.

— После этого ты сказал, что мне приснится сон, который я больше всего хочу увидеть. Помнишь?

— Помню, — вновь согласился Шики. — А что?

Китаянка замолчала и погрузилась в мысли. На её лице появилось выражение легкой обеспокоенности и напряжения: она сдвинула брови и слегка надулась. Взгляд китаянки то бегал куда-то вдаль, то останавливался на Шики, словно в чем-то его подозревая. Губы девушки периодически вздрагивали, будто её хотелось что-то сказать, но каждый раз она одергивала себя и вновь погружалась в мысли, не дававшие ей покоя. Наконец, когда терпение Шики почти лопнуло и он решился открыть рот и прямо спросить, что задумала китаянка, та произнесла:

— Видимо, мне следует больше работать над психической устойчивостью.

Сказанная фраза оказалась если не неожиданной, то уж явно не той, которую Шики хотел услышать от хрупкой девушки в очках.

— Что? — только и переспросил он, разводя руками.

Лицзинь поднесла руку к лицу и прикрыла глаза.

— Видимо, мне и правда следует работать над своей психикой, — объяснила она. — После нашего вчерашнего разговора мне и правда приснился сон. Не скрою, он был весьма приятен.

— Так в чем проблема? — недоуменно спросил Шики.

— Как это "в чем?" — взвилась китаянка. — Мы говорили с тобой о снах, и я прекрасно помню, что упоминала: сны мне не снятся. После этого разговора я ложусь спать и вижу сновидение, что странно. Как это объясняется? Очень просто: твое утверждение подействовало на бессознательное, а психика получила внешний импульс к сновидению, чего раньше не бывало. Значит, одна фраза может вывести меня из состояния душевного равновесия и, потенциально, вызвать нервный срыв. Вряд ли людей с таким здоровьем ожидают в космической экспедиции, где несколько личностей вынуждены находиться в запертом пространстве в течение многих лет. Это меня очень, очень беспокоит, — подытожила она и сложила руки на груди, словно пыталась спрятаться.

Шики слушал монолог китаянки, силясь понять, о чем она толкует.

— То есть я в чем-то виноват? — недоуменно спросил он.

— Ни в коем случае, — извиняющимся голосом тут же ответила Лицзинь. — Дело не в тебе, а во мне. Ты был лишь незначительным стимулом; на твоем месте могло оказаться что угодно. Следить за чистотой собственного разума — одна из важнейших задач астронавта в космической экспедиции. Там и без того достаточно сложностей. Поправку на человеческий фактор следует минимизировать, насколько это только возможно.

Недоуменно глядя на девушку, Шики силился понять, не оскорбляет ли она его.

— Ты много знаешь обо всем этом, — сказал он, пожимая плечами. — Но я ничего такого не сделал.

— Конечно, не сделал; ты ведь не волшебник, — ответила китаянка, глядя куда-то вдаль. — Не бывает людей, способных манипулировать чужими снами.

"Про людей сказать не возьмусь", — подумал Шики.

— Конечно, я знаю про существование психотропных веществ. Препараты могут вызывать те или иные психологические симптомы, но после разговора с тобой я не употребляла никаких медикаментов. Я рассмотрела все возможные варианты внешнего воздействия, но ничего оправданного придумать не смогла; значит, дело в неустойчивости моего психологического состояния и плохом самообладании.

— А что тебе снилось? — спросил он, пытаясь вернуться на знакомую почву.

— Разве это важно сейчас?

— Почему бы и нет?

— Потому, что имеет значение сам сон, а не его содержание. К тому же, — нахмурилась девушка, — это и правда был сон о том, что мне больше всего хотелось увидеть.

Он вздрогнул: в голову полезли совершенно неприличные мысли о том, какие такие вещи больше всего хочет увидеть китаянка. Удивившись собственной глупости, Шики тут же отмел все глупости: об истинной одержимости китаянки он уже знал довольно много, но на всякий случай обратился к фамильяру:

"Лен, ты ведь не посылала ей тот сон?"

"Нет, никакой эротики."

Шики облегченно вздохнул. Почему-то ему казалось, что совершенно непривлекательная девушка в очках без малейшего колебания расскажет о своих сексуальных фантазиях совершенно незнакомому человеку, и когда тот покраснеет, с озадаченным выражением лица спросит: "Размножение — оно и есть размножение, что в этом такого?".

— И все же, о чем был сон? — поражаясь собственной бестактности, продолжал настаивать Шики. — Может, в этом нет никакого смысла, но мне интересно!

Он встретился глазами с Лицзинь и увидел в них укор: мол, тебе интересна всякая чушь, а действительно важные вещи игнорируешь.

— Вначале — пара эпизодов из моего прошлого. Точнее, из детства, — спохватилась китаянка. — Называть это "прошлым" слишком красноречиво. Потом ещё что-то из учебных будней прошлого года. Ну и в конце, под утро...

Девушка вновь замолчала и закрыла глаза, откинув назад голову.

— Ты ведь никогда не подозревал, какое это удовольствие — оказаться наедине с бескрайней пустотой. Что я видела? Черное безвоздушное пространство, в котором сияют мириады звезд, и каменный осколок за стеклом иллюминатора. Наверное, это был один из астероидов — Церера или Паллада. Не знаю. Мы пролетали мимо него, а я силилась прижаться к стеклу, чтобы подольше не выпускать его из поля зрения. Странно.

— Что странного?

— Межзвездные перелеты, по современной теории, совершаются в криогенной камере, предохраняющей тела от старения. Если я могла смотреть в иллюминатор на небесное тело, находящееся в паре световых минут от земли, то... Возможно несколько вариантов. Во-первых, межпланетный перелет может совершаться без криокамеры при условии, что астронавты должным образом психологически подготовлены. Во-вторых, возможно появление технологий, которые позволяют развивать скорость около субсветовой, и в таком случае время перелета будет сравнимо с земными поездками... но это вряд ли, потому что перегрузки при скорости в одну десятую света расплющат человеческое тело в лепешку. В-третьих...

— В-третьих, это был лишь сон. Сказка, фантазия, — силясь не засмеяться, прервал девушку Шики. — Ты что, в самом деле? Тебе просто приснилась красивая картинка. Что с тобой не так, если ты не умеешь отдыхать даже ночью?

Китаянка удивленно посмотрела на Шики.

— Богатому наследнику аристократической семьи не понять. Если ты можешь целыми днями валяться в постели, то кое-кто должен работать изо всех сил.

— Ещё скажи, что моя жизнь легка, проста и вообще сплошное наслаждение. Даже если тебе приходится нелегко, то это не означает, что все остальные не имеют своих трудностей.

Лицзинь покачала головой.

— Нет, с этим я и не спорю. Просто... — она помедлила, собираясь с мыслями,— мне сложно смириться, что люди живут и не знают, какая у них цель в жизни.

Ответа у Шики не было. Непросто признаваться самому себе, что ты никогда не задумывался о смысле своего существования.

— Я могла быть такой же, как и все остальные, так что тебе это не в укор, — примирительно сказала девушка. — Так уж сложилось, что я придумала себе задание и с тех пор, как одержимая, преследую всё, что с ним связано. Мне повезло больше, чем остальным. Даже не знаю, радоваться или плакать мне из-за этого.

— К чему это ты?

Лицзинь отвернулась, собираясь с мыслями. Она заговорила медленно, тщательно подбирая слова и формулируя мысли. Вскоре её голос слился с дневным шумом больницы, заставляя Шики мысленно перенестись куда-то совсем далеко, где происходили события, свидетелем которых он никогда не был.

Глава 5.5. История одной девочки, которой пришлось искать себе дом

В одной из деревень на севере Китая, находящейся в сельской глуши, но ничем не похожей на лирическую Аркадию поэтов-романтиков, жил крестьянин Сяо со своей сожительницей. Сяо никогда не покидал пределов деревни, разве что однажды в детстве заблудился в хвойном лесу за холмами, стеной нависавшими над деревней с трех сторон. Вся его жизнь проходила внутри треугольника, в одной из вершин которого был его дом с маленьким огородом, в другой — коллективно обрабатываемое рисовое поле, труд на котором с шести утра до трех часов дня составлял единственный смысл жизни Сяо. Чтобы прийти в третью вершину, следовало пойти вслед за Сяо на главную площадь деревни. Говоря "площадь", мы, конечно, выдаем большой аванс расположенному между двумя заборами и тремя сараями куску пространства, но местные жители называли это место именно так — "площадь Мао", и из почтения к ним следует придерживаться данной терминологии. Именно на этой площади и находился третий центр притяжения Сяо — скромный кабак, где пожилой винокур, чье имя все давно забыли и называли его просто "Большой Хэ", наливал крестьянам после рабочего дня рюмку рисовой водки — когда за символическую плату в пару цзяо, а когда и в долг до будущего урожая.

Старый крестьянин Сяо разменял уже пятый десяток. Его потемневшая от многолетней работы на солнце кожа покрылась старческими морщинами, при ходьбе он изредка кряхтел, а регулярные поклоны рисовым побегам в поле давались ему явно не без усилий. Тем удивительнее было видеть его вместе с сожительницей по имени Юнру — на вид едва-едва совершеннолетней девчонкой. Злые языки шептались, что она приходится Сяо то ли дочерью, то ли племянницей, но спрашивать об этом не решались. Юнру появилась в деревне несколько лет назад ещё совсем ребенком, и, когда во время перерывов в работе женщины пытались расспросить её о том, кто она и откуда, девушка лишь крепко сжимала губы. Её неразговорчивая натура и вечно отстраненный взгляд поначалу выводили других крестьянок из себя, но вскоре они поняли, что девушка не собирается выдавать тайны своего прошлого, и неприязнь сменилась грубым равнодушием. Юнру и не просила ничего большего: положенные ей работы она выполняла усердно и даже немного с радостью, а отсутствие внимание со стороны других людей было для замкнутой девушки скорее благом, чем обузой.

В один из дней, когда Юнру занималась обмолкой риса вместе с другими женщинами, кто-то заметил у неё слегка выпирающий живот. Крестьянки перемигнулись между собой — а Сяо-то, мол, не промах, после чего забыли и думать о ней: мало ли, кто ходит на сносях. Через несколько месяцев Юнру разрешилась ребенком, лежа в доме Сяо на грязноватом диване. Акушер из сельского роддома при родах не присутствовал, да и за ним не посылали: Сяо был занят в поле, денег на путь в полдня у него не нашлось, а телефон в деревне был лишь у председателя, к которому будущий отец даже и не думал обращаться. Поэтому роды происходили дома в присутствии повивальной бабки, заставшей ещё императора, а вместе чистых и дезинфицированных пеленок кричащего ребенка завернули в старые тряпки Сяо, которые он вот уже несколько лет как не носил.

Когда Сяо вернулся домой после полевых работ и короткого визита в кабак, то первым делом развернул импровизированные пеленки и проверил пол ребенка. Убедившись, что между ног у дитя ничего не висит, да и висеть-то не должно — ребенок оказался девочкой, он скомкал её в тряпках и произнес вердикт:

— Женщины не нужны.

Его сожительница, без сил лежавшая на диване, расплакалась: в глубине души она знала давно, что Сяо не воспримет ребенка, который не сможет с трех лет помогать в работе, но искренне надеялась на лучший исход. Сяо ласково стукнул по спинке ложа сапогом, коротко бросил:

— Прекрати орать, я устал, —

и вынес ребенка из дома, прикрывая девочке рот грязной рукой, чтобы не издавала лишних звуков.

Деревня, где Сяо прожил всю свою жизнь, прошла сквозь тяжелые времена классовой борьбы и коллективизации. Ряд устаревших аграрных практик был подвергнут механизации, чтобы идти в ногу со временем, все наделы были отняты и перераспределены между семействами. Невзрачные топонимы времен отсталого имперского Китая оказались переименованы в громкие и радостны: площадь Мао, улица Маркса, переулок Республики. В центре деревни был построен культпросветцентр, в котором заезжие деятели партии читали крестьянам лекции о неизбежности победы коммунизма и разъясняли правильную точку зрения на происходящее в стране.

— Мы должны понимать, товарищи, — как-то вещал с трибуны заезжий партиец, — что благополучие Народной Республики основывается на благополучии её жителей. Технический прогресс движется семимильными шагами вперед. Скоро наступит то время, когда мы сможем без ограничения обеспечить членов партии всем необходимым. Тем не менее, надо осознавать, что в данный момент безудержный рост населения приводит к интенсивному истощения водных и земельных ресурсов. Распределение производственных мощностей в пересчете на одного человека не достигло допустимого социалистическим государством уровня. Именно поэтому политика партии в данный момент направлена на ограничение числа жителей, в том числе и жителей деревни. Теоретиками был разработан следующий способ достижения данного эффекта: каждая семья должна иметь одного и не более одного ребенка. Рождение второго возможно только с разрешения партии в особых случаях и будет рассматриваться в отдельном порядке для каждого случая.

— Товарищ комиссар, это зачем, получается? — спросил кто-то из крестьян, даже не удосужившись поднять руку. — Один мальчик в семье — это мало. А ну как двое будут справляться с работой быстрее, чем один.

— Более того, — продолжил лектор. — Партия запрещает бросать и истязать младенцев женского пола. В некоторых районах страны до сих пор сохранились пережитки темного феодального прошлого, из-за которых крестьяне часто бросают новорожденных девочек в лесу. Делать подобные вещи отныне крайне запрещено! Убийство новорожденных будет караться по всей строгости партийных законов. Также хочу отметить: по опыту предыдущих выступлений я знаю, что многие не считают рожденную девочку ребенком и продолжают зачинать детей. Партия также не одобряет подобных действий. Одна семья — один ребенок, и если родилась девочка — то пусть будет так.

Аудитория загудела, пытаясь осознать смысл сказанного.