Собирая мир по кусочкам

Женщина с перебинтованными руками встала из-за органа и, еле заметно морщась от боли, ступила на лестницу, ведущую в главный неф, где сидели два её слушателя.

Один из них встал со скамейки и поспешил к ней:

— Ваши руки...

Она отмахнулась от него тем жестом, которым отгоняют назойливую муху:

— Бога ради, Викториус, разве ты так сильно жаждешь устроить мне вивисекцию?

Руки игравшей монахини были плотно забинтованы, но даже сквозь плотные повязки выступала кровь, окрашивающая бинты в грязновато-бурый цвет.

— Леди Ортензия, ваши раны снова...

— Разве не так, Викториус? Может быть, я даже соглашусь с тобой: человеческое тело, раскрытое настежь, подобно оргазмической симфонии, страстной в своем великолепии. Я понимаю твое желание подчинить мое тело... но учти, Викториус: в порывах страсти я очень страстно кусаюсь. Просто обожди своей очереди, и скоро моё мертвое тело будет в полном твоем распоряжении.

— Вы играли великолепно, леди Ортензия. Это ведь был не Бах?

— Подобное невежество простительно всем, кроме тебя, — ответила монахиня, пережимая руки в тех местах, где из-под кожи сочилась кровь. — Разве Бах таков? Нет, Бах — если ты имеешь в виду самого известного из них, Иоганна Себастьяна — так вот, Бах намного более монументален в своих звуках. По своему космизму он похож на Бетховена, и его музыка уносит дух намного дальше в те миры, куда нет доступа смертному телу. А то произведение, которое я пыталась играть, создал француз Шарль-Мари по фамилии Видор — и то была его знаменитая токката к органной симфонии номер пять. Стыдно не знать, юноша.

— Я запомню, — монах по имени Викториус, молодой человек едва ли двадцати лет, почтительно склонился перед своей наставницей. — И всё же, леди Ортензия, не позволите ли вы сменить вам повязки? Мне больно смотреть на то, как вы страдаете.

— Разве я страдаю? — спросила Карен Ортензия и задумчиво посмотрела вдаль. — Разве боль — это страдание? В данную минуту я почти счастлива. И знаешь, почему я счастлива всего лишь почти?

Монахиня сосредоточила орлиный взгляд на молодом послушнике и, если бы взглядом можно было пронзить насквозь, от Викториуса осталась бы одна сквозная дыра.

— Потому что твой невыносимый язык, сорвавшись с привязи, докучает мне больше, чем все зло этого мира в одном лице, — ответила она на свой же вопрос. — Заткни свои грязные мысли поглубже и выйди из церкви.

— Но ваши...— Викториус не собирался сдаваться просто так, но на всякий случай сделал шаг в сторону выхода.

— В таком случае, почему бы тебе не сдохнуть раньше меня? — бесцветно произнесла монахиня и подняла руку.

Викториус уже был вне пределов досягаемости, когда из рук Карен Ортензии вылетела красная полоса Плащаницы Магдалины.

— Следует быть поосторожнее с молодым поколением, — меланхолично заметил второй из находившихся в церкви монахов. — Нервный срыв одного из членов группы — не совсем то, что мы хотим привезти назад.

— Да, но он так мило краснеет каждый раз, когда я щелкаю по распухшему эдиповому комплексу, — самодовольно ответила Ортензия и потерла забинтованные руки друг об друга, словно пытаясь унять какой-то зуд. — Помоги мне с перевязкой, брат.

— Охотно, — сказал монах и поднялся со скамьи. Когда он оказался на ногах, стало ясно, что он намного выше миниатюрной монахини и почти в два раза шире её в плечах. — Выйдем в галерею?

— Нет, — поморщилась монахиня, — нет времени. С минуты на минуту начнут приходить разведданные. Я должна быть начеку, Георгос.

Монах кивнул:

— Франциск не обрадуется, увидев вас в таком виде посреди храма.

Ортензия улыбнулась настолько широко, насколько смогла:

— Этот святоша до сих пор думает, что можно сделать омлет, не разбив яиц? Ох уж мне эти идеалисты.

— И все-таки некоторые запреты в самом деле следует соблюдать, — покачал головой монах. — Восьмое Таинство никто не отменял, но игнорировать запреты без малейшей на то нужды не есть хорошо.

Разматывая повязки, из-под которых уже не сочилась, а текла кровь, монахиня поморщилась, словно слова Георгоса её задели. Один из бинтов упорно не хотел отлипать от кожи чуть повыше локтя. Карен достала из медицинской сумки, которую держал её товарищ, склянку со спиртом и открыла крышку. В воздухе тут же повис мягкий запах этанола, создавая причудливое смешение с вечным церковным ароматом ладана. Монахиня сжала зубы и прижала отверстие бутылька к тому месту, где бинт ссохся с плотью; спирт горячим кнутом обжег её изувеченную кожу, но засохшая кровь тут же отлипла от повязки. Ортензия сдернула длинную белую ленту и принялась разматывать следующие куски бинта.

— Милосердный бог, который наградил меня этим чудесным стигматом, забыл научить отключать его по воле мыслей, — объяснила Карен. — И если он думает, что вправе после этого выгонять меня на улицу каждый раз, когда из меня что-нибудь течет, то он сильно заблуждается. Оставь россказни о нечистой женской крови для вечерних проповедей в общине баптистов и найди антисептик.

Георгос с готовностью протянул женщине тюбик, похожий на тот, в котором обычно держат зубную пасту.

— Господь милосерден, но не ко всем, и пути Его неисповедимы, — молитвенно произнес монах.

Карен обмотала чистым бинтом руку вокруг запястья и вытянула конечность вперед. Георгос привычно перехватил её и сжал, чтобы туго зафиксировать бинт, пока женщина виток за витком наматывала его на руку, сжимая иссеченную и изувеченную плоть под повязкой. Возле локтя она чуть-чуть ослабила намотку, давая возможность руке свободно сгибаться в суставе, и, перебросив его поверх локтевого сгиба, принялась фиксировать предплечье. Когда повязка покрыла всю руку, Карен смазала конец клеем, зафиксировала его под мышкой и достала из сумки длинные тонкие белые перчатки — изобретение Ватиканских ученых.

— "Вторая кожа"? — спросил Георгос, хотя и знал ответ.

— Она самая, — проворчала Ортензия, наматывая длинную перчатку на руку. — Надеюсь, до вечера продержится.

"Вторая кожа" была плодом биомедицинских исследований, которые проводили подразделения Церкви, связанные более с современной наукой, чем с магией. Изначально "вторая кожа" была создана для инквизиторов и экзорцистов, обгоревших или потерявших участки настоящей кожи во время боевых операций Церкви, но со временем ряд фарма-компаний добился права производить ограниченные количества этого чудо-материала и продавать за огромные деньги состоятельным пациентам, которым срочно нужно было омоложение. Само собой, Ватикан имел с этого огромную прибыль. Органический материал, по сути — укрепленный полимерами эпителиальный слой клеток человека, на ощупь и на вид напоминал настоящую кожу, и вполне мог служить её заменой в случае потери больших участков поверхности тела. Самым удивительным было свойство постепенного симбиоза "второй кожи" с нервными окончаниями, что делало снятие "второй кожи" после долгой носки не самым приятным процессом, слегка напоминавшим эпиляцию восковыми полосками в особо нежных местах. Карен Ортензия ценила "вторую кожу", поскольку ходить в вечно отваливающихся бинтах — то ещё удовольствие, но надевать на голое тело не очень любила, ибо вечные порезы, ссадины и постоянные кровотечения из всех мест делали процесс её ношения до ужаса неприятным. Выход нашелся достаточно быстро: надев "вторую кожу" поверх бинтов, можно было достаточно комфортно, насколько это слово вообще применимо к постаревшей Ортензии, провести день.

Надев длинные перчатки и удовлетворенно разгладив на них складки, Карен посмотрела на часы:

— Скоро начнется.

— Вы уверены? — ответил Георгос.

— Абсолютно. Отчет от Джона и Михаила будет с минуты на минуту. Феликс патрулирует дороги и полчаса назад сообщил мне, что в городе объявился десант магов — а мы и не против. Синдзи вернется из храма Фуюки нескоро, но я на это и не рассчитываю. Франциск же... его задача чуть сложнее, но я думаю, что к полудню он так же справится.

В подтверждение слов монахини раздался звонок. Достав мини-аппарат, она нажала на кнопку визуализатора и увидела Феликса Рыца, польского капеллана, который был отряжен на слежение за въездом в город.

— Я сел на хвост магам, — сообщил он без прелюдий, — но они разделились.

— Сколько их? — спросила Карен.

— Семеро. Они разбежались по городу: в поместье Тосака, Эмия, бывший дом Мато и Храм Фуюки.

— Кто-нибудь направляется сюда?

— Не могу знать, леди Ортензия.

— Вот как, — кивнула она. — Продолжай вести наблюдение, Феликс.

— Есть, — отрапортовал поляк и отключился.

Ортензия неудовлетворенно зевнула:

— Нет, это положительно не то. Георгос, не желаешь ли прогуляться?

— С превеликим удовольствием, леди.

Огромный монах подал руку своей начальнице и та, опершись на него, словно маленькая девочка, медленно зашагала к выходу из часовни.

— Только не дразните сейчас Викториуса, госпожа. Не надо выводить из ментального равновесия юного и неопытного монаха, это может иметь непредсказуемые последствия.

— Сама знаю, — проворчала Ортензия.

Великан распахнул перед ней дверь, ведущую в притвор, затем в несколько шагов проскочил его и открыл проход сквозь портал, ведущий из базилики на улицу. Солнце, почти стоящее в зените, сверкнуло в глаза монахине, отчего она сощурилась и с наслаждением подставила много раз израненную кожу под его ласкающие лучи.

— Кажется, у нас гости, — дернув за рукав, вывел её из блаженного оцепенения Георгос. — Франциск вернулся.

По церковному дворику и правда шел Франциск Грациани, которого Карен ожидала увидеть намного позже.

— Позвольте доложить, леди Ортензия, Вы были совершенно правы, когда указали, что кто-то из подозреваемых в святотатстве может избрать путь из города к заброшенному замку.

Сакура, до сих пор без сознания от транквилизатора, лежала, словно тюк, на плече у инквизитора. Сэнши же, чьи руки были плотно примотаны к телу плащаницей Святого Лаврентия, злобно зыркала глазами вокруг.

— Эти леди — сестра и внучка Тосаки Рин, главной подозреваемой. Теперь у нас в руках есть два козыря, которые мы можем использовать в дальнейшей игре.

— Тяжело было их схватить? — поинтересовалась Карен.

— Позвольте рассказать. Да, юная леди Сэнши пыталась возражать, но мы не можем считать робкие попытки котенка укусить за настоящее сопротивление. Что же касается леди Сакуры, на чей счет у меня были особые указания, то арест прошел без малейшего сопротивления с её стороны. Тем не менее, я действовал по инструкции и усыпил её, как гласит статья тринадцатая нашего Устава.

Начальница инквизиторов довольно улыбнулась, выслушав отчет Франциска.

— Тебе не нравится клетка, кисонька? — насмешливо спросила Карен, обращаясь к Сэнши.

— Я тебе лицо вскрою, тварь, — без малейшего стеснения ответила Тосака-младшая. — Потом, когда твои кишки будут раскиданы по всей префектуре, я помочусь на...

Пламенную речь Сэнши прервала увесистая оплеуха Франциска, прилетевшая прямо ей в лицо. От удара девочка не удержалась на ногах и без малейших намеков на грацию полетела навзничь на землю. Когда её спина почти коснулась земли, туго обвитая вокруг тела плащаница натянулась и удержала её от бесславного и болезненного падения. Франциск резким движением дернул её вперед и поставил на ноги. Сэнши покачнулась, но удержалась на ногах.

— Прошу меня простить, юная леди, — сказал он, не дрогнув ни единым мускулом на лице. — Позвольте объяснить. Я сделал вам предупреждение касательно невежливого общения со старшими, которое вы проигнорировали. Я был вынужден наказать вас единожды, что должно было послужить вам уроком, но, по-видимому, таковым не стало. К сожалению, вы не послушали моих увещеваний и продолжили непочтительно вести себя по отношению к старшим. Именно поэтому мне пришлось наказать вас дважды. Прошу прощения и вместе с тем надеюсь, что это станет для вас отличным уроком в будущем.

Из разбитого уголка рта юной Сэнши показалась струйка крови.

— Красиво излагаешь, Франциск, — захлопала в ладоши Карен. — Заслушаешься. Ох и не завидую я твоим детям.

— Позвольте объяснить. В соответствии с Церковным Кодексом, священник Ордена Иакова не может иметь детей до тех пор, пока не выйдет из Ордена. Я же...

— Ой, все, замолчи, зануда, — театрально махнула рукой Ортензия. — Вещай-вещай, да меру знай. Кстати, я тебе приказываю: больше не бей юного котенка, это может испортить её товарный вид. Приказ понятен?

— Да, леди Ортензия. Приказ понятен.

Монахиня подошла к Франциску и Сэнши почти вплотную.

— Какая же ты милая, — сказала она, гладя её по лицу. — Просто великолепная служка. Девочка, а не желаешь ли ты пойти на службу в Церковь, заслужить спасение своей грешной души тяжким трудом, охотясь на еретиков и магов вроде твоей бабушки?

Сэнши скорчилась, словно от боли, и изо всех сил плюнула в лицо Ортензии.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась монахиня от всей души. — Котенок на деле, оказывается, верблюжонок. А я утрусь, и ничего не было.

Карен стерла "второй кожей" слюну с лица и отошла на шаг.

— Милая, наивная девочка. Как же много таких судеб сломали всевозможные отродья, — задумчиво произнесла она.

— Сломали? Мне казалось, что мы счастливее, чем недолюди вроде вас, — огрызнулась Сэнши. — Знаешь, кто ты, сестра Ортензия? Я тебе скажу: ты Untermensch.

Карен снова расхохоталась чистым, невинным детским смехом. Именно так смеются мальчишки, когда мучают пойманного на улице воробья, вырывая ему перышко за перышком и разжигая огонь, на котором его медленно прокоптят, когда перышки закончатся.

— Недо-человек, так? Да-да, старик Адольф сказал бы точно то же,— сквозь смех сказала монахиня. — Но ты не забывай старое доброе правило, юная Сэнши: кто сильнее, тот и Ubermensch — versteuen Sie?

— Sterb, der Dreck.

— Нихт ин этот ворлд, — ответила Карен. — А кто это тут у нас — не твоя ли бабушка Сакура?

Сэнши сжала зубы.

— Бабушка неплохо сохранилась, мне даже завидно слегка.

Ортензия протянула руку и потрогала Сакуру за щеку.

В этот момент она громко вскрикнула и отпрянула назад, словно её обожгло раскаленным утюгом.

— Леди Ортензия, что с вами? — бросился к ней Георгос, успевая подхватить падающую монахиню на руки. — Вы в порядке?

Карен, чей взгляд мгновенно потерял задор, подняла голову и замогильным тоном произнесла:

— Убери... от меня... ЭТО...

Франциск сделал пять шагов назад.

Карен, извивающаяся от боли в руках Георгоса, опустилась на колени и захрипела. Под "второй кожей" показались кровоподтеки, словно недавней перевязки и не было. Она хваталась попеременно то за живот, то за грудь, то за руки, стоная от боли и пытаясь сжаться в комок.

— Что... это... такое... откуда... демон...убери...

И в этот момент Франциск сделал роковую ошибку.

Он перехватил Сакуру с плеча и взял её на руки, словно жених невесту. Развернувшись, он помчался в сторону автомобиля подальше от своей стонущей в агонии начальницы, о чьих необычных свойствах он отлично знал. В его мозге появилась страшная догадка: у него на руках... демон?