Собирая мир по кусочкам

Глава 0. О том, как в один день все может измениться

Звездой бестселлера я быть

Посмертно не хочу! Писатель, учтите!

Я тоже вас могу убить!

Я с вами не шучу, и вы не шутите!

Король и Шут, "Писатель Гудвин"

Она стоит прямо перед ним.

Кусок мяса, что уже перестал быть человеком, остановился. Он не видит лица, потому что у него больше нет глаз. Но её образ восстает в памяти. От её яркого блеска режет глаза. Кто она? Та, что принесла себя в жертву ради Грааля, некогда его друг и верный партнер. Но почему она здесь? Почему? Почемупочемупочемупочемупоч....??????

— Я вопрошаю: почему ты не хочешь умирать?

Боль затихла.

И правда, почему?

Почему?

Почему?

Почему?

Почему он не хочет умирать?

Почему он не должен умирать?

Смерть есть избавление от мук, так почему же он не хочет умирать?

И тогда он вспомнил. Да, когда-то все было по-другому. Когда-то, в самом начале у него была цель.

Цель? Что за цель? Обрести. Обрести все знание, обрести ключи ко всему сущему. Проникнуть туда, куда смертному проникать не положено — в обитель созданий божественных. Он хотел постичь то, что называют "душой". Превратить этот мир в рай, где нет боли и страданий — да, все верно. Это, и ничто иное, было его целью.

А потом он понял: это невозможно. Человек, как вид, как создание наравне с животными, имеет свои пределы. Но горечь от осознания того, что рая не существует, не сломила его. Если он не существует в этом мире, если его не может создать тот, кто закован в клетке человеческого тела — значит, нужно изменить себя. Стать тем, кто может. Чтобы создать новый мир, нужно вначале изменить свою человеческую сущность.

Поэтому ему нужен Грааль. Чтобы стать кем-то большим, он искал чудо. Он не может исчезнуть, пока его не обретет. Он не отступит, сколько бы раз не потерпел поражение. Потому что в начале лежало его желание — уничтожить все зло этого мира.

Значит, это — тот идеал, который не может стать правдой? Возможно. Пусть другие не верят. Пусть они сдаются, зная, что это невозможно. А он не знает. У него есть причина существовать, и он продолжит жить во что бы то ни стало. Умирать? Ха! Он не умрет, даже если боль будет затмевать его разум. Даже если он ничего не получит взамен в самом конце — неважно. Это было его первое желание.

Как же мало желание не умирать по сравнению с тем. И пусть тела больше нет, пусть сама плоть превратилась в червей — это не то желание, ради которого стоит страдать.

"Я понял. Ты права, Юстиция. Как всегда, ты была права".

— Хватит, а то я сейчас расплачусь, — прервал чтение пожилой маг. — Значит, вот оно как. Великолепно, просто великолепно. Давай, позабавь меня еще чем-нибудь.

— Как скажете, господин. Зачитать описание ритуала творения Третьего Волшебства?

— Третьего? Нет, спасибо, обойдемся. Там идет речь о воссоздании души, верно?

— Да, лорд Эль-Меллой. Также в книге присутствуют описания Второго Волшебства, к слову — дословно совпадающие с описаниями достопочтенного господина Зелретча, Пятого и концептуальное упоминание Первого. Моя квалификация не позволяет судить о достоверности заявленной информации, но...

— Йохан, просто заткнись. Пожалуйста. Перечисляй дальше и избавь меня, бога ради, от твоих идиотских тупых безграмотных комментариев, черт бы тебя побрал! — сорвался на крик пожилой маг.

Юноша, держащий в руках книгу, на несколько секунд замолчал, выделяя главные пункты обсуждаемого опуса:

— Если так, то... подробное описание Войны за Грааль, трехстраничное определение Истока и обстоятельное приравнивание его к понятию "Бог", детальные описания десятка магических ритуалов, в том числе вышеупомянутые Волшебства — четыре из пяти, плюс... — юноша снова замялся, подбирая правильные слова, — несколько крайне неуместных колкостей в адрес Церкви.

Эль-Меллой побледнел и закрыл лицо руками.

— Чье имя на обложке?

— Написано "Насу". Сколько людей скрыто за этим псевдонимом, судить не берусь.

— Понятно, — простонал маг. — Свободен. Вызови сюда министра по связям с не-магами и проваливай.

Отсалютовав своему поникшему начальнику, Йохан (полное имя Йохан фон Краузе, богемский маг в третьем поколении, пятый ранг по классификации Магической Ассоциации) пулей вылетел из кабинета и на всех парах понесся прочь. В эту минуту он желал только одного — оказаться подальше от той бури, которая сейчас разразится.

А буря намечалась нешуточная. Пять минут назад фон Краузе принес в кабинет лорда Эль-Меллоя книгу под названием "Судьба/война за Грааль". Упомянутый опус не далее как рано утром появился во всех книжных магазинах Лондона и по сути не представлял ничего особенного: бульварное чтиво о суперкрутом школьнике, героически превозмогающем Все Зло Этого Мира — макулатура, которую продавать разве что на развес, десять пенни за фунт.

Вот только маленькая незадача: в книге содержалось несколько подробных описаний того, что выставлять на обозрение незнакомому с магией плебсу категорически запрещено. Первостепенная задача Магической Ассоциации, нынче занимающейся больше бумагомарательством, нежели реальной магией — полная и безоговорочная цензура всей фантастики и прочей псевдолитературной приблуды, которая выпускается в мире. Чтиво про ехидных ведьм, ломающих взглядом зачарованные мечи? Пожалуйста, печатайте двести тысяч экземпляров, если угодно. Мальчики-очкарики, которые усилием воли нагибают Великого Злодея? Сколько пожелаете. Но упаси бог того незадачливого графомана, кто попытается протащить в массовую печать хоть что-то, мало-мальски связанное с реальной магией.

И тут нате вам бомбу: подробное описание реально происходивших событий (а в их реальности фон Краузе не сомневался, должность адъютант-директора Часовой Башни давала кое-какой доступ к магическим архивам), плюс покушение на святая святых магического мира — Путь к Истоку. Ну и для полноты картины грубый и прямолинейный, как удар серпом, наезд на Пресвятую Церковь. Не надо быть пророком, чтобы представить, что последует за этой книгой. Если BBC поставят в прайм-тайм аудиопостановку пьесы по мотивам "Mein Kampf", последствия будут менее разрушительными.

В общем, поводов грустить у лорда Эль-Меллоя II, исполнительного директора Часовой башни, мага третьего ранга и фактического козла отпущения для всей Магической Ассоциации, было предостаточно.

Он сидел за своим роскошным столом и с ненавистью проклинал тот день, когда согласился на повышение. "Старый хрыч Зелретч, спасибо тебе огромное за рекомендацию", — думал он, глядя на портрет своего старого знакомого. "Как бы я хотел сейчас быть дома. Чтобы жена возилась в библиотеке. Чтобы Искандер возился со своими цветами или играл со мной в "Цивилизацию". Чтобы... да пошло оно все. Чтобы просто всего этого не было, а если и было — то с кем-то еще. Не со мной, черт бы его драл".

— Лорд Эль-Меллой, вызывали? — раздался робкий шепот из-за дверей.

— А, Швайнкопф, — обрадовался маг. — Заходи, заходи. Ты даже не представляешь, — едко произнес он, поднимаясь со стула, — как я рад тебя видеть.

Швайнкопф, министр Часовой Башни по связям с немагическим миром, вполз в приоткрывшуюся дверную щель. Бодрое и жизнерадостное лицо южноевропейского толстяка цветом было белее мела, а обычно уверенная походка превратилась в нечто скользяще-ползучее.

— Швайнкопф, вот скажи мне, — задумчиво произнес Эль-Меллой, глядя в окно на панораму Лондона. — Ты знаешь, почему в тридцать два года ты получил должность министра?

— Все благодаря вашей протекции, лорд...

— Молчать! Я тебе слово давал, скотина? — загремел директор. — Ты знаешь, почему я всегда ценил своих учеников?

— Да, — робко ответил Швайнкопф.

— Молчать, гнида, мразь! — снова сорвался в крик Эль-Меллой, поворачиваясь к подчиненному. — Ну, я тебе сейчас лекцию прочитаю о должностных полномочиях. Полномочиях — осмелюсь напомнить, не рядового клерка из департамента, а чертового министра по связям с гребаной общественностью, мать твою побери!

Швайнкопф закрыл глаза и просто кивнул. Силы оставляли его. Он просто оперся спиной на дверь и начал читать молитвы. Та маленькая деталь, что он не знал даже "Pater Noster", сейчас значения не имела.

— И что мы имеем в результате? — внезапно ласково спросил маг. — Мы имеем тираж в двадцать тысяч экземпляров поганой книжонки, в которой описано — что бы вы думали? Не инструкция "Как сварить зелье, чтобы трахаться всю ночь". Не заклинание "Etis Anos Upekanos", мать твою, Швайнкопф. Ты — бесполезный кусок мяса, которого я должен был отчислить в первый же день, в первую же минуту твоего пребывания в Башне — каким-то адски непостижимым для меня образом умудрился выпустить в официальную печать чертов памфлет с описанием... господи, за что мне это? — схватился за голову Эль-Меллой. — Ты понимаешь, жирная свинья, что завтра здесь будут послы от всех мало-мальски значимых семей с требованием выдать тебя на опыты? Да что там маги — завтра сюда прибудет пачка инквизиторов из Ватикана, и что я им скажу? "Простите, ваши преосвященства, мы налажали и позволили напечатать книжечку о том, что такое Бог и почему Церковь запрещает лезть в Исток"? А ещё через пару минут ко мне постучится директор Бартомелой и вежливо поинтересуется, чем это мы тут занимаемся. Точнее, чем ТЫ занимаешься.

Из глаз толстяка уже катились слезы.

— Но видишь ли, Швайнкопф, мне все это по барабану, — заявил Эль-Меллой. — И я знаю, что хоть ты и министр, но ничерта не знаешь о том, что делается у тебя под носом. Давай поступим проще. Ты принесешь мне список всех, кто причастен к этому опусу. Я не знаю, что тебе для этого придется сделать, но лучше бы тебе не налажать хоть здесь. И после того, как все виновные будут оформлены и упрятаны куда надо, ты получишь мирную отставку и укатишься трясти свои жирные ляжки куда-нибудь в Перу. Или в Новую Зеландию. Или еще куда-нибудь, где тебя не достанут святые отцы, ЕСЛИ ТОЛЬКО Я САМ ТЕБЯ РАНЬШЕ НЕ УБЬЮ! Задача ясна?

— Ммм. А-а-а-а-а, — ревел несчастный министр. — Да, лорд. Да, директор. Простите. Я их из-под земли достану. Пощадите. Я... я...

— Выметайся отсюда, — подытожил Эль-Меллой.

Швайнкопфа тут же сдуло в дверь.

Маг оперся на стол обеими руками. Как ни противно ему было это признавать, но он старел. Тело уже не служило ему так же исправно, как двадцать лет назад. Кое-какие заклинания и великолепные руки жены держали его в тонусе, но он понимал, что это лишь временная мера... если, конечно, он не хочет обратиться к чему-нибудь более серьезному и радикальному. "Вот так вот стареют, значит", — горько подумал он. "Лишь бы пережить это — и уйду в отставку. Закончу шлифовать голема, передам сыну метку — и все, прощайте. Лишь бы пережить всё это".

На столе у Эль-Меллоя громоздилась целая гора устройств связи. Директор Часовой Башни всегда ценил красивую технику, поэтому пользовался в рабочее время аж четырьмя устройствами. Чаще всего использовался, конечно, голографический проектор, соединенный с Интернетом — маг и представить себе не мог, как некоторые люди умудряются до сих пор жить без всемирной паутины. В наличии был также мобильный телефон "для общего доступа", разрывающийся от звонков с 8 утра до 18 вечера, и старый винтажный проводной агрегат 1965 года, который приносил больше эстетического наслаждения, чем практической пользы. Кроме того, особо важным персонам можно было звонить Эль-Меллою круглосуточно на личный номер, связанный с GaePhone модели 3.14, ограниченный тираж специально для Башни, последняя разработка. И, само собой, особо важные персоны пользовались этим без зазрения совести по двадцать раз на дню. Пожилой маг уже и забыл, когда он последний раз заходил в лабораторию отвести душу.

Громким треском раздался звонок проводного телефона. Эль-Меллой напрягся: на этот номер обычно звонят только из двух мест. Но церковники вряд ли будут звонить и разбираться: не их стиль. Скорее всего, они уже направили несколько отрядов в разные места планеты, в том числе — в Лондон. Впрочем, драки в Часовой Башне не будет, в этом он был уверен.

— Алло, — поднял трубку он и уверенным голосом поприветствовал собеседника.

— Здравствуй, юный Вейвер, — ответил голос, принадлежавший явно старику.

Значит, старый Юст. Конечно, семейство Айнцбернов будет в самой гуще конфликта и с ними придется иметь дело рано или поздно. Хотя лучше бы, конечно, никогда.

— Полагаю, я знаю, почему вы звоните, — невозмутимо произнес Эль-Меллой.

— Все верно. Иных причин быть не может. Должен признать, юный Вейвер, я крайне огорчен подобным развитием событий. Тем не менее, обстоятельства контракта остаются в силе.

Под контрактом, разумеется, понимался договор Ассоциации и Айнцбернов о том, что в случае непредвиденного взаимодействия мира обычного и мира магического, возвращение статус-кво производится за финансы немецкого семейства. Остальные пункты контракта в данном случае значения не имели.

— Рад это слышать, — ответил глава Часовой Башни.

— Тем не менее, — Юст перешел на шепот, от помех телефонной линии звучащий невероятно угрожающе, — ты должен понять одну вещь. Я могу простить любую утечку, потому что на дворе информационный век. Я могу понять, если самоубийца решил подразнить церковного тигра и его порвали на клочья. Но есть одна вещь, которую я вынести не в силах.

Эль-Меллой внимательно приник к трубке.

— В этом опусе упомянута Юстиция. Мне совершенно неважно, в каком контексте она была упомянута. Понимаешь ли, юный Вейвер, это — честь семьи. Моей семьи. И когда ты найдешь того невнимательного подчиненного, который позволил такому случиться — ты передашь его мне. Лично мне в руки.

— А если нет? — задал вопрос Эль-Меллой, хотя торговаться сейчас ему не хотелось. — Сейчас за головой этого несчастного будет охотиться добрая сотня волков. Не уверен, что даже мне...

— Юный мой друг, это — не вопрос. Это — утверждение. Ты передашь мне растяпу для своего же блага. Иначе, если захочешь легкую смерть — лучше сам сделай себе харакири. Я надеюсь, мы договорились?

— Будто у меня есть выбор, — ответил маг и повесил трубку.

Теперь... что же делать теперь? Эль-Меллой опустился на стул и запрокинул голову, уставившись в потолок. В принципе, очевидно — следует кратко пролистать опус, из-за которого весь сыр-бор и понять, насколько он вообще опасен.

Примерно за пятнадцать минут маг проглотил летопись последнего ритуала Грааля и глубоко задумался. Описания знакомых мест тяжелой ностальгией отозвались в груди: все-таки он был не чужд тем событиям. Интересно, помнит ли о нем Александр у Трона Алайи? Может быть, помнит. А может быть и нет — сколько всего подчиненных было у великого полководца в жизни?

События Пятой войны за Грааль Эль-Меллой знал досконально. Перечитать отчет непосредственной участницы, Тосаки Рин, он может в любую минуту, если вдруг понадобится освежить какие-то детали. Важнее было другое.

Во-первых, описания Пяти Волшебств. Они не претендовали на энциклопедическую доскональность, но вполне грамотно описывали суть Второго, Третьего и Пятого ритуалов. Особенно Третьего — воссоздания души Эмии Широ. За простое упоминание покушения на божественное обычно сразу высылают инквизитора из Ватикана, а здесь... Эль-Меллой поежился. С Церковью иметь дело еще только предстоит.

Четвертое Волшебство было напрочь проигнорировано, а упоминание о Первом было лишь на уровне концепции. Маг потратил минуту, чтобы вчитаться: феномен "рождения-уничтожения" не есть что-то сверхсекретное, особенно в век ядерной физики, но известен далеко не всем. По сведениям Часовой Башни, в мире сейчас живет не более трех семейств, имеющих отношение к практике Первого волшебства. Кто может знать обо всех Пяти? Явного ответа Эль-Меллой не знал. Маг задумался: как же много деталей ускользает прямо у него из-под носа. Впрочем, круг подозреваемых он еще очертит. Кровью мелкой сошки из цензурного комитета не будет доволен ни он, ни кто-то еще из заинтересованных лиц, да и не в этом суть: за подобным опусом явно стоит кто-то серьезный и преследующий некую цель.

Во-вторых, сюжет книги. Многие детали, которые дописала художественная фантазия автора, не представляли никакого значения. Беспокоило Эль-Меллоя концовка романа. В соответствии с книгой, ритуал Третьего волшебства вернул душу Эмии Широ и поместил в старое тело, которое впоследствии было заменено на кукольное. Плюс, одна из слуг — Медуза — умудрилась остаться на земле после разрушения Грааля, и жили они — Сакура, Широ, Рин и Медуза, большой шведской семьей долго и счастливо.

Что есть полное и безусловное вранье.

Эмия Широ не выжил в Пятой войне.

Райдер вернулась к Трону Алайи — или куда там возвращаются души антигероев.

Тосака Рин... в той части, что упоминала про отъезд в Лондон и обучение в Ассоциации, все было верно. От своей ученицы Эль-Меллой отказываться не собирался.

Вопрос, собственно, теперь звучал так: кто и с какой целью придумал эту концовку?

Эль-Меллою пришла на ум одна личность. Он посмотрел на портрет Зелретча на стене: а не ты ли это, старый прощелыга? Вряд ли, ответил он сам себе — Зелретч не стал бы размениваться на дешевый роман. Он может воссоздать события с другой концовкой и ввернуть их в этот мир — о да, это больше похоже на него. К тому же, он не стал бы подробно описывать, как он это делает. Второе Волшебство тоже ведь не шутка.

Значит, не он. Значит, кто-то другой. Кто мог бы в этом мире знать все о событиях Пятой войны?

Эль-Меллой засмеялся. Ответ был очевиден. Он протянул руку к голографическому проектору и вызвал главу отдела боевых магов.

"Привет, босс", — поприветствовала его проекция Бруно МакФитца, одного из его первых учеников и закадычного товарища, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте. "Я думал, у тебя дел невпроворот".

— Так и есть, — ответил маг. — Поднимай свою задницу с кресла и строй своих людей. Нужно привезти кое-кого из Японии в целости, сохранности и БЕЗ, — акцентированно подчеркнул он, -БЕЗ проведенного обряда экзорцизма.

"Понятно. Серьезные терки?"

— Отставить разговорчики. Если ты еще не в курсе, то по дороге загляни в любой книжный киоск. Мне нужны две женщины: Тосака Рин и её сестра Сакура. Приступить к выполнению сию же секунду.

"Понял, босс", — прошуршала проекция и исчезла.

Эль-Меллой протянул руку к гейфону и набрал номер своей ученицы.

Глава 1. Краткая история семейства Тосака после одной очень известной войны

Мама — первое слово,

Главное слово в каждой судьбе.

Мама жизнь подарила,

Мир подарила мне и тебе.

детская песенка

Говорят, что маг может посвятить себя исследованиям, пока ему не исполнится примерно пятьдесят. По достижению этого возраста следует задуматься, кто же продолжит фамильное дело после его смерти. Обычно наследником становится сын или дочь, хотя возможны и другие варианты — кровное родство не обязательно, гораздо важнее наличие активных магических цепей и еще бог знает сколько параметров, известных только практикующим магам. Так рождаются семейства, занимающиеся придуманной их предками проблемой на протяжении веков в десятках поколений.

Есть, конечно, и другой способ — для тех, кто не любит детей и следует принципу "Хочешь сделать хорошо — сделай сам". Методы радикального продления жизни известны в обществе магов, но главная проблема в том, что прибегать к ним не следует: примеров в истории полно. У отказавшегося от человеческой сущности собственная работа переходит в одержимость, а потом и вовсе забывается в пылу битвы со смертью и разложением. Но осознать подобное уже некому, ибо личности мага как таковой уже не существует: разум мутнеет, чувства притупляются и единственной заботой становится борьба за выживание. Кроме того, всегда есть риск услышать стук в дверь и тихий голос, вопрошающий: "Не желаете ли поговорить о Господе Боге нашем?".

Неудивительно, что разумные маги предпочитают следовать естественному порядку вещей и вовремя готовить наследника. Memento, черт побери, mori во всех его проявлениях.

Одному из таких магов, вовремя озаботившемуся данной проблемой, не так давно стукнуло пятьдесят шесть, хотя на вид ей редко давали больше тридцати.

В один прекрасный день примерно через два года после окончания пятой войны за Грааль в одном из домов города Фуюки зазвонил телефон.

— Дом Эмии Широ. Чем я могу помочь? — произнес в трубку меланхолично-безжизненный голос.

— Здравствуй, сестра, — находившаяся по ту сторону провода Тосака Рин, напротив, была весела и жизнерадостна. — У меня к тебе просьба. Через два месяца я приеду в город, и не одна — с ребенком. Очень прошу мне помочь.

— Что я должна сделать?

— Просто подготовь дом к моему приезду. Раз уж войти туда можешь только ты, проследи, чтобы всё было в полном порядке.

— Хорошо, я сделаю, — подтвердила Сакура безжизненным голосом. — Что-то еще?

— Нет, это всё, — ответила Рин и добавила: — Я скоро приеду. Не скучай, сестра.

Когда Тосака повесила трубку, Сакура взяла листок бумаги и нарисовала на нем иероглиф:

郎 ("rou" — "мужчина")

— Это обязательно будет мальчик, — сказала она сама себе. — Мальчик с рыжими волосами, который решил вернуться ко мне таким хитрым образом. Эмия, Эмия — что же ты делаешь? Почему ты выбрал мою сестру, а не меня?

С этими словами девушка зарыдала, и чернила, которыми был нарисован иероглиф, расплылись. Той ночью она спала спокойным счастливым сном — впервые за два года.

Когда Тосака постучала в дверь дома, неся в руках сверток с младенцем, ей открыла дверь светящаяся от счастья Сакура:

— Сестра, ты вернулась, — с улыбкой произнесла она и посмотрела на ребенка. — Какой красивый! Знаешь, — девушка вытянула вперед руку и развернула клочок бумаги, — а я придумала ему имя. Очень хорошее имя. Уверена, тебе понравится.

На бумажке было написано:

懐郎 ("kairou")

Рин слегка смутилась. После войны за Грааль рассудок её сестры претерпел некоторые изменения, по-видимому необратимые. Её можно было понять: за недолгие годы жизни лишь один человек отнесся к ней с лаской и пониманием, но тут же погиб, причем не без прямого участия Сакуры. Подобный груз моральной ответственности и без того сломанная девушка вынести была не в состоянии. Теперь же, когда она увидела ребенка своей сестры, на лице Сакуры впервые за многие месяцы появилась улыбка .

— Пойдем в комнату, сестра, — ласково сказала Тосака. — И хватит тискать дитя за нос. Успеешь ещё наиграться, обещаю.

Задача — объяснить, что ребенок оказался не сыном, а дочерью, — требовала деликатности и понимания. Несмотря на то, что этими качествами Рин была обделена от рождения, ей кое-как удалось объяснить сестре, что та заблуждается. Узнав, что на руках она держит девочку, Сакура нахмурилась:

— Но... как же так? Он ведь обещал вернуться...

— Он просто испытывает тебя на верность, — не нашла лучшего ответа Тосака. — Впрочем, мне очень нравится имя, которое ты придумала. Ну и какая разница, что оно мужское? Моя дочь будет необычной. Не такой, как все. Пусть её будут звать Кайро. Ты согласна, сестра?

Сакура не ответила, увлеченная ребенком.

После этих событий Рин заметила, что с её сестрой начали происходить положительные изменения. Она по-прежнему ходила по дому словно привидение, но время от времени Сакура улыбалась, мечтательно глядя куда-то вдаль. Моменты, когда она баюкала маленькую Кайро, воскрешали в ней ту прежнюю Сакуру, которая некогда приносила оживление в дом Эмии. Иногда Рин казалось, что свою привязанность к умершему другу её сестра перенесла на племянницу. Впрочем, Тосака не возражала, хотя и понимала: позволить Сакуре привыкнуть к обществу дочери будет слишком жестоко.

— Послушай, сестра, — однажды сказала она, когда маленькая Кайро уснула в своей кроватке. — Моей дочери уже три года.

— Ты... ты хочешь сделать с ней то самое? — испуганно вскрикнула Сакура. — Сестра, ты собираешься мучить невинную крошку, которая...

— Успокойся и слушай меня, — произнесла Рин, взяв сестру за руку и пристально глядя ей в глаза. — Я не собираюсь делать из неё мага. Не собираюсь, — подчеркнув голосом частицу "не", заявила она. — Кайро не будет магом и не унаследует моё дело. Я хочу, чтобы она прожила нормальную жизнь без магии, чар, войн за Грааль и прочей гадости.

— Правда?

— Чистейшая. Тебя это радует?

— Наверное, да, — неуверенно ответила Сакура. — Ты уверена?

— Абсолютно. Когда ей исполнится семь лет, она пойдет учиться. Потом будет посещать те клубы, которые ей нравятся. Потом она закончит школу с отличными оценками и поступит в тот университет, который выберет. Потом... да какая разница, что будет потом?

Рин тактично умолчала, что на "потом" у неё уже есть планы.

— Но сейчас я вынуждена расстроить тебя, моя любимая сестра, — продолжила она монолог. — Ты, может быть, уже забыла, но ты — маг. Маг очень сильный и, что греха таить — не без скелетов в шкафу. Я надеюсь, что ты меня простишь за то, что я вынуждена сделать.

Собравшись с силами, Тосака закончила:

— Я больше не могу оставлять Кайро с тобой наедине. Её будут воспитывать другие люди, не связанные с магией. Прости, Сакура, — нежно заключила Рин, обняв сестру, — я знаю, что это жестоко. Но есть правила, которые необходимо соблюдать.

Увы, та не слышала ничего, с горькими рыданиями впившись ногтями в плечо старшей сестры.

При всей дряни и тяжести характера Рин, она умела быть привязанной и любящей женщиной — при необходимости. Она не смела признаться себе, какие конкретно чувства испытывала к Эмии — в первую очередь из сострадания к сестре, которую после войны за Грааль можно было убить даже неосторожным взглядом. Сакура была для неё самым любимым человеком в мире из тех, что остались в живых, но после рождения дочери сестра была мягко сдвинута на второе место, а Кайро стала для Рин главным человеком в жизни. Каждый раз, когда Тосака возвращалась в Японию из заграничных странствий, дочери доставался какой-нибудь подарок и толика бесценного родительского внимания.

— Мамуля, а где ты была теперь? — спрашивала Кайро, поудобнее устраиваясь на коленях Рин.

— Это долгая история, бриллиантовая моя девочка. Что ж, тогда я тебе расскажу легенду про великого правителя Гильгамеша, — начинала свою повесть любящая мать о том, как её чуть не замело песком в иракских песках во время раскопок древнего Урука.

— Мамуля, а куда ты ездила в этот раз? — интересовалась Кайро, когда Рин возвращалась из очередной поездки в зимбабвийские кимберлитовые шахты.

— Ну что за странные вопросы ты задаешь, мое алмазное сокровище? Но я, кажется, знаю, как рассказать. Видишь ли, великий царь Соломон некогда захотел жениться...

— Мамуля, что ты привезла в этот раз? — радостно прыгала на пороге маленькая девочка, когда в дверях с тяжеленными пакетами объявлялась Тосака.

— Ух, Кайро, дай отдышаться, — отвечала она и доставала фигурку лошади с белыми крыльями. — А потом я расскажу тебе о том, как великий герой Персей охотился на Горгону Медузу и что из этого вышло.

Когда дочь повзрослела, Рин с сожалением отняла её у кормилицы и отправила в академию имени Святой Лючии, где Кайро провела почти всё свое отрочество. Старшая Тосака навещала её каждый семестр и не могла нарадоваться на то, в какую умную и харизматичную личность, почти копию матери в школьные годы, превращалась её дочь. Едва освоившись с незнакомой и весьма суровой для неподготовленных личностей обстановкой академии, Кайро оказалась себя старостой класса и, словно вихрь, ворвалась в студенческий совет.

— Знаешь, мама, а меня переизбрали на следующий год, — объявила девочка, когда Рин в очередной раз навещала её. — Получается, я буду президентом студсовета второй год подряд. Говорят, что вся школа берет с меня пример. Правда, я на кого-то похожа?

— Типун тебе на язык, — поморщилась Рин, вспомнив, что президентом студсовета она никогда не была. — Но я рада видеть твою активность. Расскажи, как успехи в учебе.

— Будто ты не до сих пор видела ведомости.

— Конечно, нет, — честно ответила Тосака. — Как думаешь, куда я пошла первым делом — к дочери или к жирному директору?

— Ну я-то знаю, что он точно не твой тип, — хихикая, отвечала Кайро. — Оценки... да то же, что и в прошлый раз. Четверка по физкультуре и по химии. Остальные — отлично.

— Кайро, ты что — шутишь, что ли? Как можно учиться на отлично и поганить свой диплом четверкой по физкультуре?

— Да очень просто, мамуль. Ну не могу я пробежать стометровку за пятнадцать секунд, не могу. Я честно пытаюсь. Зато глянь на оценки по экономике и математике. Думаю, что меня отправят на всеяпонскую олимпиаду по какому-нибудь из этих предметов. Кому нужна эта физкультура?

— Экономика, говоришь, — мечтательно протянула Рин. — И правда. Экономить — это хорошо. Готовься к олимпиаде, я одобряю.

— Вот видишь, мамуля — мы и договорились, — весело крикнула Кайро и бросилась родительнице на шею. — Правда, я лучшая дочка в мире?

— Без сомнения, — отвечала Тосака, целуя своего отпрыска. — Ты самая лучшая дочка в мире.

Единственная размолвка в семейства случилась в тот день, когда Кайро исполнилось шестнадцать. Когда все гости покинули дом, Рин налила себе и дочери чаю.

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — сказала она и подвинула чашку из мейсенского фарфора. — И это будет не очень короткий разговор.

— Это о моем поступлении в институт? — спросила Кайро, делая глоток. — Тебе не удастся меня переубедить, мам.

— О нет, это нечто более серьезное. Я не рассчитываю на то, что ты меня сразу же поймешь, но тебе придется меня выслушать до конца. Видишь ли, Кайро, в нашем доме есть двери, за которые заходить запрещено. Ты, как хорошая девочка, никогда не интересовалась тем, что находится за ними. Но сейчас тебе следует узнать обо всем...

Слегка смущаясь, Рин поведала дочери о магии и секретном мире, знание о котором не может просачиваться в мир простых смертных, о своих исследованиях и успехах в магическом искусстве. Для пущего эффекта она положила на стол пару напичканных энергией камней и активировала их: порывы ветра чуть не перевернули всю мебель в комнате. Когда последствия фокуса чуть утихли, Тосака-старшая снова продолжила свой рассказ. Сбиваясь на разного рода жуткие подробности, она поведала Кайро о магических цепях, о трудности наследования и показала собственную метку. Шокированная дочь слушала, изредка задавая уточняющие вопросы — впрочем, толку от них было чуть: незнакомому с магией индивиду объяснения принципов работы магического искусства едва ли понятнее древнеегипетских иероглифов. Закончив свою повесть, Рин подытожила:

— Однажды я сделала вывод, что ты не должна идти по моему пути, хотя бы и могла добиться немалых успехов.

— Я не знаю, что сказать, мам, — ответила Кайро. — С одной стороны, мне кажется, что я должна быть благодарна. С другой, я чувствую, что ты приняла за меня невероятно важное решение и лишила меня очень многого — и я не могу просто так с этим согласиться.

— Мне нравится, что ты хочешь быть мне благодарна. Поверь: когда я постигала магическое наследство своего отца, мне не раз хотелось послать всё к чертям и жить простой жизнью, думая лишь о школе и красивых мальчиках. У меня до сих пор остались некие сожаления, — задумавшись, протянула Рин. — Но я считаю, что так было лучше для тебя.

— Я должна подумать и решить, как на это реагировать, — сказала Кайро. — В любом случае, мне не хочется думать, что я тебе не нужна — как дочь.

— Конечно, нет, — сказала Тосака-старшая и заключила своего ребенка в объятья. — Ты очень мне нужна. Видишь ли, как у мага, у меня есть к тебе одна, но очень важная просьба. Невероятно важная.

— Как у мага?

— Именно. Кайро, дорогая моя девочка, любой маг должен понимать, что он не вечен. И мне, как и любому другому, нужен наследник...

Слова Рин прозвучали словно резкий визг сирены посреди ночи. Услышав, чего требует от неё мать, Кайро в ужасе вскочила с места. Её мать хочет получить от неё ребенка на заказ?

Рин кивнула. Да, это слова прозвучат грубо и цинично, — решила она, — но бросать наследство семи поколений она не имеет права. Кайро должна — нет, обязана — выносить для неё дитя, которое станет наследником магии семейства Тосака.

— А если я откажусь? — не веря происходящему, спросила Кайро.

— Если ты откажешься, — её мать впервые в жизни обращалась к ней сурово-повелительным тоном, — я тебя заставлю.

Нужно отметить, что решение Тосаки поступить именно так, а не иначе, сформировалось давно — едва ли не сразу после войны за Грааль. Быть главой семьи, состоящей из одного члена, непросто: рассчитывать на наследника можно только от себя самой. Рин знала о физиологических особенностях женского организма и понимала: в пятьдесят лет родить здорового ребенка с нормальными магическими цепями будет весьма проблемно, чтобы не сказать — невозможно. Взять ребенка из обнищавшей семьи магов она не позволила бы себе из принципа, на то она и Рин — краса и гордость Хомурабара, гениальное дарование и звезда Часовой Башни. И что же получается: она не может родить себе наследника? Какой ужас. Заниматься же воспроизведением потомства в тридцать или сорок лет станет обузой в исследованиях. Единственный вывод, к которому пришла Тосака после нескольких месяцев тяжелых размышлений — родить дочь сейчас и заставить её выносить ребенка по достижению совершеннолетия, после чего передать внуку или внучке магическую метку и всё то, что она успеет сделать за последующие тридцать-сорок лет.

Мысли именно подобного рода заставили Рин забеременеть, когда ей только-только исполнилось двадцать. Втайне от себя самой проверив дочь на магический потенциал, она удовлетворенно отметила: латентные способности Кайро едва ли не превосходят её собственные. Если ей подобрать подходящего, ребенок вполне может превзойти собственную бабушку.

Проблема виделась только в одном: дочь явно была не в восторге от перспективы стать инкубатором.

— Ты... ты не мать. Ты чудовище.

— Может быть. Я маг, — подчеркнула Рин и поразилась, каким гулким эхом отдались в сердце её слова. — И у меня есть право требовать от тебя эту малость.

— Малость? Ты хочешь испортить меня, а потом забрать моего ребенка для своих опытов?

— Не для опытов. Для наследия. Твоему ребенку светит та же судьба, что и мне. Неужели ты думаешь, что я несчастна?

— Я знаю, что ты чудовище. Не хочу тебя знать. Прощай, — бросила Кайро и в слезах выскочила из-за стола.

— Стой! — крикнула Рин, но было уже поздно. Рассерженная дочь хлопнула дверью и скрылась в ночной темноте.

Той ночью Тосака-старшая так и не заснула, обливая слезами подушку.

Через два месяца в кармане Рин зазвонил мобильный телефон, которым она почти не пользовалась и держала при себе лишь на случай экстренной необходимости. В трубке она услышала веселый и жизнерадостный голос дочери:

— Привет, мам. Ты злишься на меня?

— Скорее волнуюсь, дура, — облегченно выдохнула Рин. — Знаешь, я ведь забыла тебе сказать о том, что распространение в мире людей информации о реально существующих магах — дело весьма опасное. Я волновалась — вдруг ты сотворишь какую-то глупость? Но уж в разумности моей дочери точно не откажешь, — подытожила она. — Ты решила закончить тот разговор?

— Да, мам. Мы можем встретиться дома?

— Конечно, девочка моя.

Вечером, сидя за тем же столом и попивая тот же чай, что и два месяца назад, Кайро объявила матери своё решение. Она согласна родить для неё ребенка и отдать целиком ей в распоряжение, но при соблюдении ряда условий.

Во-первых, отец ребенка должен быть живым, чтобы не мараться искусственным оплодотворением, и мало-мальски красивым. "Вспомни свой первый раз", — сказала Кайро. — "Ты хочешь, чтобы мой первый раз случился с искусственным оплодотворителем? Черта с два. Либо ты ищешь для ребенка симпатичного отца, либо связываешь меня и делаешь, что хочешь. Только не обижайся, когда я подорву к чертовой бабушке дом вместе с тобой. Где-то я слышала, что маги взрываются не хуже обычных людей".

— Ты меня огорчаешь, — ответила Тосака-старшая. — Но, так и быть, я согласна. Встречное условие: если ты откажешься от трех представленных мною кандидатов, пеняй на себя. От четвертого отплеваться ты не сможешь, что бы мне ни пришлось для этого сделать.

— Рискнешь порвать со своей дочерью, мам?

— А я и рисковать не буду, — объяснила Рин. — Если ты думаешь, что дело семи поколений канет во мрак из-за капризов шестнадцатилетней девчонки, то я советую подумать ещё раз. Так что давай не будем ссориться и придем к компромиссу. Обещаю: я не выставлю тебе мужчин, с которыми не легла бы в постель сама.

Во-вторых, Кайро потребовала от матери финансовое содержание во время обучения в вузе.

— Кстати, тут ты не сможешь отказаться, — весело сказала она. — Я ведь ещё не сказала, что мои документы приняли в Гарвардский, Принстонский, Нью-Йоркский, Калифорнийский технический и Йельский университеты?

— Йельский? Это тот, что в США?

— Ага. И там я непременно получу свою степень кандидата экономических наук. Как думаешь, мам — выгодно инвестировать в собственную дочь или не очень?

— Ах ты, мой дерзкий кусочек янтаря, — обняла дочь Тосака-старшая.

— Есть ещё и третье условие, — кокетливо оттолкнула её Кайро. — Я хочу быть в курсе твоих исследований.

Рин на секунду задумалась, после чего твердо заявила:

— Этого не следует делать. Во-первых, ты ничего не поймешь. Во-вторых, это слишком опасно. Просто поверь мне на слово: в мире есть немало людей, которых интересуют мои тайны. Тебе лучше не знать ничего, чтобы не подвергаться лишней опасности.

— Тогда научи меня какому-нибудь магическому фокусу для самозащиты. Что-нибудь вроде дымовой шашки или ухода в невидимость.

— Фокуса... Я подумаю. Может быть, я поделюсь с тобой парой камней с каким-нибудь эффектом, — заключила Рин. — Но учить магии я тебя не буду. Это исключено. И это не моя прихоть, а естественная забота о тебе.

Кайро вздохнула и согласилась, выговорив обещание получить в поездку как минимум пригоршню хороших камней.

Неизвестно, сколько возможных кандидатов перебрала Тосака в поисках оплодотворителя для своей дочери. Первого, белокурого датчанина из очень дальней ветви семьи Эдельфельтов, Кайро с негодованием отвергла:

— Я что, буду спать с этой копной макарон? К тому же, ему сильно за тридцать. Нет уж, мамуль, давай попытаем счастья еще раз.

Второй вариант подвернулся почти сразу же: русский маг Злобин. Рин не поленилась приехать в Москву, чтобы поговорить с главой семейства и убедить его отдать одного из сыновей в аренду на пару недель. Старый ублюдок, едва поднимающий ложку до рта, заломил неимоверную цену, отчего Тосака чуть не поперхнулась, но согласилась, почти не торгуясь. Тщательно изучив магический профиль организма троих Злобиных, она послала дочери фотографии всех троих: мол, выбирай любого. Кайро несколько дней думала, после чего позвонила матери:

— Знаешь, а давай рискнем. Ищи третьего. Эти мне тоже не нравятся.

— Ты что, решила, что я передумаю? Соскочить вздумала?

— Ни в коей мере. Просто мне не нравятся ни черномазые, ни широкоглазые обезьяны. Неужели в Японии нет ни одного толкового парня, который бы тебя устроил?

— Кайро, доченька, — внезапно ласковым голосом спросила мать, — ты уверена, что хочешь рискнуть? Дальше ведь либо японский старик, либо кляп, наручники и искусственное оплодотворение.

— Рискую не я. Рискуешь ты, потому что после подобного ты потеряешь либо дочь, либо жизнь вместе со своими драгоценными исследованиями. Мамуль, ничего личного: ты преследуешь свои интересы, а я свои. И задешево я себя продавать не собираюсь.

— Жди звонка, — раздосадовано пробурчала Рин и положила трубку.

Поиски третьего кандидата заняли у Тосаки почти год. Перебрав почти все японские семьи магов, коих осталось не так много, она поняла одну истину: островные семьи вырождаются невероятно быстро. Необходимости притока свежей крови с континента жизненно важна для продолжения магического рода. В век глобализации и быстрого развития технологий это почти не проблема, но косность и нездоровый консерватизм играют свою роль. Рин подумала, что стоит отметить это наблюдение в собственном дневнике и передать ценную информацию потомкам.

Когда Рин почти отчаялась и решила, что приведет к дочери европейца или американца и будь, что будет, ей на глаза попался любопытный манускрипт, озаглавленный "Аномальные способности полукровок". После прочтения Рин задумалась: несколько семей в Японии обладают способностями, которые сложно охарактеризовать в терминах магии. "Аномалия" определялась в книге как "свойство человеческого мозга, обладающего не человеческой природой". В манускрипте подробно перечислялись типы Мистических глаз, особенности людей, имеющих нечеловеческое происхождение, и еще огромная куча экстрасенсорных умений.

"А что, если попробовать заполучить подобное существо в семью?" — подумала Рин. Риск, по её мнению, был минимальный. Экстрасенсорные цепи несколько отличаются от магических и могут давать обладателю неожиданные способности, которые предсказать Тосака не бралась. Но, с другой стороны, чем она рисковала? Драгоценный меч, который пытались воссоздать представители рода Тосака на протяжении поколений, был наконец-то у неё — не в завершенном виде, но все же был. Латентные магические способности Кайро, как она уже успела убедиться, едва ли не превосходили её собственные, так что бояться за вырождение в следующем поколении было бы как минимум глупо. А получить в наследники существо, обладающее чем-то помимо способностей к традиционной магии, было для Рин... весьма заманчиво.

Вот только найти отца оказалось не так просто. Четыре семьи, обозначенные в манускрипте как "охотники на демонов", просто так своё семя отдавать желанием не горели, а к некоторым Рин не могла даже подступаться — опасно. Оставалось искать побочные ветви.

После длительных поисков Тосака-старшая вышла на личностей, живших в городе Мисаки, которые при близком рассмотрении оказались отпрысками клана Фудзё.

— Я не хочу даже слышать об этом, — возмутилась зеленоглазая женщина, мать интересовавшего Тосаку молодого человека. — Вы даже не представляете, какая кровь течет в жилах моего сына. Но мне нет дела до ваших экспериментов. Ваше предложение просто возмутительно! — заявила она и попросила гостью покинуть дом.

— Конечно-конечно, я сейчас же вас оставлю — примирительно сказала Рин. — А что скажешь ты, Кэйдзю? Я слышала, ты копишь деньги на поступление в Токио... возможно, мы могли бы решить вместе этот вопрос?

— Покажите фотографию вашей дочери, госпожа Тосака, — произнес молодой человек, которого Рин назвала "Кэйдзю".

Она с готовностью протянула ему фотографию Кайро, на обратной стороне которой был написан телефон резиденции Тосака.

— А она ничего так, симпатичненькая телочка — оценил тот. — Мне ведь не обязательно на ней жениться, верно?

Рин про себя решила, что непременно даст в морду этому хаму, когда дело закончится.

— Совершенно необязательно, — заверила она его. — Мне нужен ребенок. Остальное решайте сами.

Он поднялся со стула и взял мать за руку.

— Я думаю, что вам лучше нас оставить, госпожа Тосака. Я постараюсь уломать маманю, после чего позвоню вам.

— Кэйдзю, ты что, совсем оборзел? — возмутилась та. — Ты вообще в своем уме?

Остаток диалога Рин предпочла не слушать, скрывшись в дверях.

Кэйдзю позвонил на следующий день и объявил, что ему удалось уговорить мать.

— Могу заверить вас, госпожа Тосака, что меня не так сильно и интересуют деньги, — убедительно произнес он в трубку. — Я делаю это из любви к искусству. Но... раз уж вы предложили, я не имею права отказываться.

Мысленно Рин трижды прокляла себя за длинный язык.

— Я буду рад встретиться с вашей дочерью в любом месте земного шара на ваш выбор. Увы, но билет в любом случае придется оплатить вам.

— Тащи свою задницу в Фуюки и помалкивай, — сорвалась Рин. — Всё будет.

Окончив разговор, она набрала номер своей дочери, которая в этот момент спала сладким сном на другом конце земного шара:

— Просыпайся, красавица, — нежным от избытка чувств голосом пропела в трубку Рин. — Завтра ты первым рейсом вылетаешь в Токио, потому что жених уже ждёт на пороге.

— Жених? — не сообразила спросонья Кайро. — Ах да, бык-осеменитель. Мое присутствие обязательно?

— Ты у меня дошутишься когда-нибудь. Знаешь, что бывает, когда гора не идет к Магомеду?

— Да уж догадываюсь, мам. Надеюсь, ты меня встретишь в аэропорту?

— Договорились.

Через год Рин вновь навестила Сакуру.

— Ты так постарела, моя дорогая, — сказала она, расчесывая седые волосы сестры.

— Мне нельзя стареть. Я еще совсем молодая и красивая, правда? Когда он вернется, я должна быть как семнадцатилетняя пташка. Иначе он обидится.

— Конечно, моя любимая сестрица. Он вернется, и вы вместе будете жить долго и счастливо, как в старой сказке. По-другому и быть не может, — шептала Рин, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. — И у вас непременно будут дети.

— Да, мальчик и две девочки. Или два мальчика и девочка? Не знаю, как он захочет. Может быть, три мальчика. А может быть, три девочки. Или четыре. Красивые и милые, словно ангелочки.

— Кстати, об ангелочках, — почувствовав, что разговор принимает нужное направление, поспешила вмешаться Рин. — У меня не так давно родилась внучка.

— Внучка? Поздравляю, сестра! Она ведь дочь той... как её звали? Той маленькой принцессы, которую ты мне показывала.

— Да, дочь Кайро. Мы назвали её Сэнши (先嗣 — "senshi"). Хочешь немного повозиться с ней? Ей не так давно исполнилось три года. Заодно покажешь ей какой-нибудь из своих магических фокусов.

— Но я ведь не так много умею. Моя магия почти умерла.

— Не говори так, Сакура. Ты по-прежнему очень сильный и умный маг, хоть и боишься этого. Я думаю, ты сможешь направить мою внучку в нужном направлении.

— Что я смогу ей дать? Я не думаю...

— Хотя бы выясни её склонность к элементам и научи активировать магические цепи. Ты пережила многое, и поэтому я не боюсь доверить тебе Сэнши — я знаю, что ты не причинишь ей зла. Кроме того, я постоянно буду тебе помогать. Она, в конце концов, моя наследница.

— Но что скажет он, когда вернется?

— Мне кажется, — задумалась Рин, — мне кажется, он обрадуется, что ты не теряла времени зря. Ты же знаешь: он не любит бездельничать.

Глава 2. О том, как одна из сторон собиралась на поле боя.

Молчит полумесяц, и снова с востока таинственный ветер подул.

Молчит полумесяц, и снова идут на войну Петербург и Стамбул.

Ногу свело!, "Идем на восток"

Как известно, маги — личности косные, консервативные и невероятно упрямые, причем порой непонятно, где кончается упрямство и начинается саботаж. Ничего не поделаешь: стиль есть стиль, его предписано соблюдать. Но, с другой стороны, невозможно вечно сопротивляться внешним обстоятельствам, зарывшись с головой в собственный футляр и напрочь игнорируя всё происходящее за пределами маленького уютного мирка. Однажды свежий ветер ворвется внутрь и развеет спертую атмосферу, застывшую в какой-то момент много лет назад.

Именно поэтому в определенном возрасте Тосака Рин поняла: мобильный телефон, напичканный мерзостными плодами технического прогресса и излучающий отвратительное для любого мага электромагнитное поле — не роскошь, а средство общения, незаменимое для человека двадцать первого века. В эпоху, когда передать информацию на другой конец земного шара можно за долю секунды, ни один здравомыслящий маг не осмелится игнорировать столь мощное средство контроля электронных потоков.

И — Эмия Широ перевернулся бы в гробу— однажды Рин даже научилась пользоваться электронной почтой.

Просто потому, что так удобнее.

Просто потому, что так намного проще.

И еще потому, что если бы лорд Эль-Меллой не сумел дозвониться до своей ученицы, то вся история закончилась бы, не успев начаться.

— Слушаю, — произнесла Тосака, приложив GaePhone к уху.

— Привет, девочка моя, — ласково поздоровался Эль-Меллой. — Сразу к делу. Ты уже в курсе?

— В курсе чего?

Голос Рин прозвучал недоуменно. "Не в курсе, значит", — подумал Эль-Меллой:

— Произошло кое-что важное. Видишь ли, ...

И коротко объяснил суть проблемы, связанной с неким Насу.

Рин дослушала историю до конца и мгновенно приняла решение:

— Спасибо, учитель. Я поняла. До...

— Эй, стой, только не бросай трубку! — перебил её Вейвер. — Где ты сейчас и что собираешься делать?

— В Антверпене, и прямо сейчас вылетаю к сестре.

-Только не надо спешить, девочка моя! Дело совсем не шутки. Послушай, я послал в Японию наших лучших людей. Кроме того, туда уже направились люди из Ватикана и бог знает кто ещё. У всех преимущество перед тобой минимум в три часа, и ты просто не успеешь...

— Что вы предлагаете, лорд Эль-Меллой? — сурово оборвала его Тосака. — Бросить сестру?

— Ничего подобного, Сакура будет в совершенной безопасности, мы укроем вас всех. Послушай, я не допущу, чтобы твоя сестра оказалась в лапах Похоронного Бюро или у каких-нибудь Айнцбернов, потому что...

— Потому что у вас свои интересы — так ведь, учитель?

— Да, меня кое-что интересует. Но ты же знаешь, что я всегда тебя очень...

— Да мне плевать, что вас интересует, потому что ответ "нет"! Передайте своим людям, что я не пропущу мимо глаз ни единого поползновения в сторону моей семьи. И вместо того, чтобы тащить в Лондон мою безобидную и достаточно пострадавшую от той войны сестренку, им лучше сосредоточиться на поиске графомана-попаданца. Или кто сфабриковал этот опус?

— Рин, но ты ведь тоже в списке подозреваемых! — почти взмолился Эль-Меллой.

— А я и не отказываюсь прибыть в Лондон. Просто я не собираюсь отдавать вам сестру. Когда я смогу убедиться, что она в безопасности, я самолично найду того, кто заварил эту кашу и.... Так, всё, у меня нет времени. Передайте МакФитцу и всем, кто отправился ко мне домой, что им лучше бы не делать глупостей.

С этими словами Рин сбросила звонок и тут же набрала номер дочери:

— Девочка моя, срочно поднимай весь аэропорт на ноги. Мне нужно вылететь в Фуюки, причем сию же секунду.

— Мам, не так быстро! Ты хоть в Антверпене? — взмолились Кайро.

— А где я еще могу быть? Всё, у тебя полчаса на организацию, пока я добираюсь до аэропорта.

— Поняла. Выполняю.

Когда дочь — вице-президент международной финансовой корпорации, которая ворочает миллиардами, жизнь слегка упрощается. Особенно если ты маг, который специализируется на переводе в пыль драгоценных камней и не далее как пять минут назад беседовал с вип-клиентами International Jewellery Expo. Noblesse oblige, как сказал бы один очень известный кот.

Осталось лишь предупредить тех, кто находится в Фуюки.

В одном особняке, интерьер которого не менялся много-много лет, постаревшая Сакура переворачивала омлет с зеленым луком.

— Сэнши, девочка, возьмешь трубку? А то у меня пригорит, — попросила молодая она, обернувшись в комнату, где сидела внучка Рин и, позевывая, смотрела вечерние новости. — Если это из стрелкового клуба, то передай, что завтра я провожу тренировку в обычное время.

— Да-да, мамуля, — поднялась молодая Тосака и направилась в прихожую. — Резиденция Эмии слушает.

Есть вещи, которые следует делать только потому, что они нравятся кому-то еще — например, называть дом именем погибшего много лет назад арендатора. И дело здесь даже не в традиции или истории, а исключительно в душевной доброте: ну если старушке нравится, когда её имение называют так — то почему бы этого и не делать?

— Девочка моя, слушай внимательно, — нервно начала речь Рин. — Вы в большой опасности, в особенности — Сакура.

— Что случилось?

— Много чего, хотя я и сама не до конца в курсе происходящего. Вот что нужно сделать. Во-первых, в школу завтра не идет ни один из вас.

— Но как же подготовка к...

— Да плевать на подготовку, не перебивай! Во-вторых, ты должна срочно взять бабушку за руку и увести домой ровно в ту же секунду, когда я повешу трубку. В-третьих, загляни по дороге в любой книжный ларек, если хоть что-нибудь ещё работает и посмотри, есть ли там свежая книга "Судьба/война за Грааль". Если есть, то ни при каких обстоятельствах не показывай её Сакуре, но сама в свободную минутку пролистай. И, наконец, когда вы запретесь дома — жди моего приезда.

— Но что происходит?

— Сэнши, случилось что-то совершенно невообразимое. Книга, о которой я тебе сказала, якобы в деталях описывает события сорокалетней давности, и в ней фигурирую и я, и Сакура. Сейчас мы обе на прицеле у Ассоциации, у Церкви и бог знает у кого ещё. Опасность может вылезти откуда угодно, и я точно знаю, что к нам домой направляется две пачки карателей: из Лондона и из Ватикана. Договаривайся, тяни время, делай что хочешь, но дождись моего прилёта. Я вылечу из Бельгии сию же секунду и к утру буду в Фуюки.

— А как быть с лабораторией?

— Никого не интересует лаборатория. Просто защищай Сакуру. Приказ понят?

— Совершенно точно.

Ровно через две минуты ничего не понимающая Сакура вылетела из дома вместе с Сэнши, оставив на плите недожаренный омлет.

Самолет с логотипом Clocktower Inc. на фюзеляже медленно набирал высоту над Хитроу.

Магическая Ассоциация обычно располагает весьма солидными людскими ресурсами — читай, расходным материалом, который не жалко потратить на ликвидацию очередного идиота, возомнившего себя Мертвым Апостолом. Но когда на крайнюю деликатность задания накладывается еще и невероятная стесненность во времени, собрать боевой отряд становится делом весьма сложным. Не так-то просто собрать полноценную экспедицию за час, особенно когда на дворе двадцать первый век.

Именно поэтому в самолете, вылетевшем в Японию, помимо пилотов находилось всего пятеро членов Ассоциации.

Глава экспедиции — Бруно МакФитц, шотландец по происхождению, некогда ученик, а нынче — доверенное лицо лорда Эль-Меллоя.

Маг китайского происхождения Лю Фань, некогда в силу обстоятельств, о которых он предпочитал молчать, оборвавшего связи со своим родом и нашедшего убежище в Ассоциации. Спиритические умения Лю Фаня, которые он называл "шаманизмом", оказались весьма к месту при Часовой Башне, подарившей ему новую жизнь и получившей взамен по-восточному преданного послушника и беспрекословного исполнителя заданий любого уровня ответственности.

Братья Дэвинпорты — пара близнецов из Северной Англии, краса и гордость факультета призыва. Чем конкретно занимается их семейство и почему вместо одного наследника были выбраны двое, не знают даже маги высших уровней доступа. Поговаривают, что в семействе Дэвинпортов открыли какие-то стороны Истинной Магии, что позволяет им делить метку на кратные части. Кое-кто отмечал их частые визиты в Финляндию и весьма тесные отношения с родом Эдельфельтов. В любом случае, братьев Джона и Мэтью при Ассоциации ценили и уважали, насколько это возможно в обществе типа "бассейн с крокодилами", а Эль-Меллой не стеснялся прилюдно их хвалить и время от времени доверял им весьма серьезные поручения. Уж он-то знал совершенно точно: эта парочка не подведет.

И, наконец, пятого человека в тесном салоне частного самолета Clocktower Inc. звали Ураган. Ни о каком сродстве с элементом воздуха или какой-нибудь супергеройской чуши вроде "ураганного натиска" не было и речи, ибо магией тридцатилетний Ураган едва ли владел, а в бою был тих и уверен, как старый волк — тот, что кусает один раз и исключительно за глотку. Нет, никаких особых заслуг у него не было и быть не могло. Да и зачем? Человеку, которого зовут Гарри Кейн, не надо совершать сверхъестественных поступков, чтобы заслужить подобное почетное прозвище.

Впрочем, следует отметить, что среди сидевших в самолете личностей Ураган представлял наибольший интерес. Чародей из него был откровенно никудышный и цепи были едва-едва разработаны, что неудивительно для второго поколения магического семейства. Способности Гарри творить заклинания ограничивались небольшим и узкоспециализированным набором боевых магических ритуалов. Нехватку традиционных для мага средств ведения боя Ураган компенсировал исключительным умением владеть всеми видами современного оружия и, самое главное — применять их против других магов.

С появлением новых технологий, предназначенных для убийства всевозможных живых существ, у магов появился опасный враг, недооценка которого могла стоить очень дорого. Когда же возникла целая прорва вольных охотников на магов, которые вместо Гандра или руны возгорания умели выпустить автоматную очередь в лицо, кое-кто понял: польза от подобных личностей может быть вполне ощутима. Это подтолкнуло к тому, что в академию при Ассоциации было принято несколько детей, которых начали обучать традиционным методам ведения боя с поправкой на магическую сущность соперника.

Именно так при Ассоциации появилась первая в истории магическая военная кафедра.

Обучение в этом замечательном заведении отличалось поистине спартанской суровостью: четырнадцать часов в день студенты проводили в изматывающих тело и душу тренировках. Десять часов были посвящены армейским техникам, заимствованным по частям из всех армий мира, и еще четыре часа студентам приходилось постигать основы магического искусства. Само собой, ни о какой серьезной магии речь и не шла — пара заклинаний усиления, простейший выброс маны, какой-нибудь барьер. Суть занятий была совершенно не в том, чтобы научить студентов швыряться огненными шарами или еще чем покрепче. Идея, ради которой была создана военная кафедра, состояла в том, чтобы создать солдат, умеющих сражаться против магов и знающих их слабые места.

Далеко не все пережили суровую учебу, но теми, кто дошел до конца, Ассоциация не без основания гордилась. Из слабых детишек, которые едва ли могли бы стать магами шестого ранга, получились настоящие солдаты — сильные, бесстрашные, невероятно опасные, и, на что делали особую ставку маги высших рангов — по-собачьи верные Часовой Башне.

Один из таких янычар сейчас сидел на борту самолета, направлявшегося в Японию, и непринужденно беседовал с начальником МакФитцем. Впрочем, назвать это беседой было бы весьма опрометчиво — толстяк МакФитц не очень уважал разговоры, в которых ему приходилось слушать кого-то, кроме себя. С выражением лица "я глаголю единственно непогрешимую истину" он расположился настолько комфортно, насколько это позволяло кресло миниатюрного самолета, и повествовал о том предмете, что больше всего занимает магов.

— Видишь ли, Гарри, — глядя в глаза собеседнику, начал свою речь МакФитц, — наше мирное сосуществование с Церковью возможно исключительно потому, что война обойдется гораздо дороже. Нам нет ни единой причины терпеть их существование. Единственная польза, которую они приносят — свежий взгляд со стороны, третейский суд, если хочешь. Ну, еще иногда мы черпаем у них какие-то знания, иногда мы пользуемся ими в борьбе с нечистью. Но я считаю, что без церковных святош мир был бы намного лучше. Мы можем делать всё то же, что они — с той разницей, что у нас нет тупорылых средневековых предрассудков и дикой нетерпимости к инакомыслию.

— Думаешь, мы бы победили в войне?

— В честной, непосредственной войне, где требуется физически уничтожить оппонента? О да, без сомнения. У них, конечно, полная колода тузов в рукаве, но ведь и мы кое-что умеем. Например, у нас есть я и ты, — хихикнул он. — Проблема в том — серьезнейшая, Гарри, серьезнейшая проблема, которая не позволяет нам нанести решающий удар — в том, что честной войны не будет. Более того, она невозможна в принципе. Ты веришь, что восточные маги, Айнцберны, Часовая башня и северные ублюдки согласятся скоординировано выступить вместе и сравнять Рим с землей? А есть ещё и Атлас, который вещь в себе. А есть ещё и тонна охотников на магов, которые по опасности сравнимы с комарами — уж не в обиду, дружище, но при должной подпитке откуда следует превращаются в злобную стаю заразного гнуса. Именно поэтому мы и не сможем победить — сейчас, по крайней мере. Тем не менее, это уже хорошо. Мы столько веков провели в подполье, что возможность ходить по земле, не опасаясь попасть в застенок по малейшему доносу, сама по себе ценна.

— Ты настолько сильно их ненавидишь?

— Настолько? Нет, еще сильнее, — засмеялся Бруно. — Первое правило семейства МакФитцев — ненавидеть Церковь всей душой, и через ненависть к ним понимать любовь к своему роду. Даже не пытайся понять, братишка. Не в обиду, но не твоя специализация. Так вот, я продолжу, если ты не против. Напомни-ка мне: чего хотят маги больше всего?

— Говорят, что — Кейн подчеркнул голосом слово "говорят", обозначая свою неуверенность, — маги больше всего хотят достичь некоего Истока. Жажда знаний, желание осознать первоначальные законы этого мира. Так?

— Так. В твоем случае, конечно, не так, но не суть. Обрати внимание, что не-маги занимаются примерно тем же. Химия, физика, биология — все естественнонаучные дисциплины, достойные зваться словом "наука", занимаются примерно тем же: постижением законов, лежащих в основе этого мира. Я бы сказал, что это — естественное желание человека, обладающего разумом.

— Естественное желание? Естественное желание человека — есть, пить и размножаться, — поправил собеседника Гарри. — Умственно-ментальные потребности идут потом.

— Я сказал "человека, обладающего разумом", а не "человека", — поправил Бруно. — Никому не запрещено быть двуногим петухом без перьев. Обрати, кстати, внимание на интересную деталь. В главной книге церковников сказано: "сотворим человека по образу и подобию нашему, и да владычествует он над птицами, зверями, землей, водой", бла-бла-бла. Дальше было грехопадение: к чему приходит человек? Правильно: "в поте лица будешь есть хлеб свой". А что из себя представляло грехопадение? Правильно: познание добра и зла. К черту добро и зло, посмотри на забавное слово "познание". В сухом остатке имеем: быть скотом, который днем работает, вечером жрёт, ночью трахается, по книжке, можно — а познавать ни-ни. А если вдруг захочешь полезть куда не следует, получишь от батюшки по голове. Истинно церковный подход: будь животным, и будет тебе хорошо, но упаси тебя боже захотеть узнать, что же там за гранью твоего узенького мирка.

— Ну, церковное отношение к прогрессу ни для кого не секрет.

— Это не отношение, Гарри, это наглые манипуляции. Править стадом — а своих последователей иначе как стадом они и не называют — для Церкви первое и основное дело. Тех же, кто из стада пытается выделиться, они всеми возможными способами пытаются загнать на место или уничтожить. Так случилась охота на ведьм, так случилась инквизиция, так случились крестовые походы.

— И всё дело во власти, так?

— Именно. Власть над умами людей и, для тех, кому мало, над особо секретной информацией, скрытой от непосвященных. Но всё идти по плану вечно не может. В определенное время появились люди, которые поняли: мы не скот, мы право имеем. И они начали рыться в тайнах этого мира — робко, неуклюже, но всё-таки начали. Героизм этих людей я ценю выше, чем подвиги так называемых "мучеников за веру". Многие из них закончили свою жизнь не очень приятным образом, но они сделали главное: запустили маховик прогресса. Среди них были и наши предки — в том числе, и мои. Не уверен насчет твоих, мой юный Гарри, но чем черт не шутит?

— Да пошел ты, — с ухмылкой парировал Кейн. — Давай дальше.

— Дальше, когда прогресс пошел, случилось осознание: не можешь бороться — возглавь. Так появилась теория, которую Церковь считает официальной. Сейчас я тебе в двух словах объясню суть магии по мнению святош: доказательство Дьявола.

— Выражение, к слову, знакомое.

— Просто принцип общеизвестный. Где-то есть какая-то фигня, но доказать или опровергнуть её нельзя, потому что в неё невозможно ткнуть пальцем и сказать: ловите скотину. И правда: как в неё ткнуть пальцем, если она где-то еще? Может быть, на орбите Юпитера, например — ты же не полетишь на орбиту Юпитера? А если и полетишь, то выяснится, что не у Юпитера, а у Плутона, и когда ты облетишь всю систему, выяснится, что на самом деле дьявол сидит в центре солнца. Попробуй опровергни такую стройную систему.

— А магия причем?

— А при том, что чем больше людей верят в этого неуловимого дьявола, тем мощнее образуется некая "система". Что это за система и по какому принципу она работает — никто не знает, но если её активировать заклинанием, то получится какой-нибудь эффект, и вот это-то и называется "магией". Которая, к слову, может не получиться, потому что слишком мало людей верят в результат. Понимаешь, Гарри? Магией нельзя сделать что-нибудь такое, во что не верит пара миллионов покорных овец, ибо подпитка системы не та. А если они таки верят, то магия сработает. Почему? Да потому что маг заклинанием взял дьявола за рога и вытащил на свет божий. Не пойми меня превратно — система не самая плохая, более того — иногда даже работает, объясняет кое-какие факты и в ряде случаев вполне применима. Но этого мало. Слишком мало.

МакФитц довольно потянулся:

— И тут мы подходим к самому сочному. Однажды магам оказалось мало работать в рамках системы, потому что рамки оказались слишком узкими: например, не так уж много людей верят в параллельные миры и возможность между ними бегать. Возникло осознание: а, может быть, система на самом деле, гнилая и работает на самом деле не так, как описано? Может быть, правила, по которым работает магия, прописаны где-то еще?

— В Истоке, например.

— В Истоке. Сама концепция Истока еретическая настолько, что можно без проблем спалить полконтинента: вся возможная информация, собранная в одном месте. Если хочешь — правила системы, которая существует и успешно работает. Смекаешь? Это не больше не меньше сам бог, о котором заливаются святоши: финальное правило, по которому работает махина, называемая "мир". Покушение на бога — самое страшное, что может случиться с рассудком верующего. Прецеденты были: Коперника запрещали за то, что он заявлял, мол, наша планета лишь одна из многих. Это как же так — люди появились на крохотной песчинке, сын боженьки помер тут же, а вокруг еще триллиард таких же песчинок летает? Может, боженька просчитался и что-то не так создал? Да как можно! Запретить ересь! То, что оно на самом деле так и есть, уже другой вопрос.

— Кажется, я смекаю, почему мы летим в Японию, — задумчиво произнес Гарри. — Книга, в которой прямым текстом описано вычерпывание энергии из множества миров, подразумевает... в общем, подразумевает, что эти самые миры есть. Сколько божих сынов там померло, так вообще сложно представить.

— И еще ты забыл про первичный бульон: Исток. Исток, на который жирно намекает некто Насу. Только представь, что может делать маг, связанный не пачкой вторичных правил, а подчиняющийся только основным законам и принципам? Вот поэтому мы очень хотим их взломать — а Церковь очень не хочет, чтобы мы их взломали, ибо вся их организация тут же кончится. Поэтому книга, которую наши коллеги сейчас спешно изымают из всех лавок и жгут, имеет огромное значение. Смекаешь?

— А то. Кажется, я сам заинтересовался Истоком.

— Через пару десятков поколений, дружище. Вот сначала подрасти, — ухмыльнулся МакФитц и поднялся с кресла. Проходя мимо Гарри, он фамильярно потрепал его по голове и с сарказмом добавил:

— Можешь помолиться, чтобы у нас всё прошло гладко.

Молиться Гарри не любил, поэтому он предпочел просто отвернуться к иллюминатору и полюбоваться на ярко блестящие в солнечном свете облака. Слепяще голубое небо за иллюминатором самолета пробудило в нем воспоминания. Как давно закончилось детство? Он закрыл глаза и вспомнил мать. Отца он никогда не знал, да и не был уверен, существовал ли тот вообще. Единственным светлым пятном в памяти был его мать — элегантная, спокойная японка с вечно грустным лицом, от которой ему достались в наследство слегка азиатские черты лица и пара ничего не значащих безделушек. Как же давно это было, — подумал он. Может быть, это была прошлая жизнь? Да, пожалуй, что можно и так сказать. Когда его привели в Академию, наивное детское существование закончилось. Нынешняя жизнь, пропахшая маной и порохом, обещала быть не долгой.

Гарри сам не заметил, как склонился на бок и заснул. Снилась ему мать, которую он не видел двадцать лет.

— Господа, минутку внимания, — раздался голос из динамиков. — Мы приземлимся в Кобе ровно через двадцать семь минут, так что, пожалуйста, пристегнитесь и зафиксируйте вещи.

Защелкивая ремень, Гарри с некоторым удовлетворением подумал, что магия магией, а некоторые правила писаны для всех.

— Машина встретит вас на взлетной полосе. Дипломатические процедуры, как всегда, за нами. Удачной работы и ждем вас снова.

— Машина? — спросил Гарри у МакФитца. — Подразумевалось, что это секретная миссия, а теперь выясняется, что о нашем присутствии будет знать каждая собака?

— Ну, во-первых, не такая уж и секретная, дружище. Там сейчас полмира полыхает, и было бы странно, если бы начальство сидело, сложа руки. В любом случае, и попы и маги в курсе, а кого конкретно послали из Ассоциации, не так уж и важно. К тому же, нам не помешает парочка местных агентов. Япония — дело тонкое, и иметь глаза в таком месте жизненно важно.

— У господина Эль-Меллоя есть уверенность, что им можно доверять?

— А делать нам нечего, Гарри. Приказ есть приказ. Так что приземляемся, садимся в автомобиль и выезжаем на дело.

Впрочем, к самолету подъехал не один автомобиль "Мицубиси", а целых три.

— Всем здравствуйте, господа. Для тех, кто меня не знает, представлюсь: Юничи Харумото. Для всех остальных — привет, старый пройдоха, как жизнь на другом конце мира?

По-утреннему бодрый голос, с неслыханной фамильярностью обращавшийся к МакФитцу, принадлежал одетому в черное японцу, который вышел из головного автомобиля и подошел прямо к трапу.

— Отставить разговорчики! — парировал МакФитцем, давая понять, кто тут главный, хотя в его тоне и слышалась типичная для этого шотландца задорная несерьезность. — Доложи обстановку.

— Рассаживайтесь по автомобилям, и по дороге я всё поясню, — ничуть не смутившись, сказал японец. — Бруно — в головной автомобиль, со мной. Господа Дэвинпорты — в средний. Лю Фань и Гарри Кейн поедут в хвосте. Надеюсь, ни у кого нет проблем с моим английским?

Дэвинпорты переглянулись друг с другом и кивнули:

— Все окей, сэр.

— Отлично. Тогда выезжаем сию секунду.

Как только Ураган, отягченный огромной спортивной сумкой и чемоданом, в которых лежал добрый десяток видов огнестрельного оружия, последним влез в не самый просторный "Мицубиси", все три автомобиля рванулись с места и взяли курс на город Фуюки.

— Докладываю обстановку, — едва тронулась колонна, произнес Харумото. — Эй, сзади! Подтвердите работу голосовой связи между автомобилями.

— Есть связь, — ответили Лю Фань и кто-то из Дэвинпортов.

Харумото кивнул и начал:

— Ситуация следующая. У церковников преимущество в три часа времени и порядка сорока человек.

— Ты шутишь, что ли? — чуть не подпрыгнул глава экспедиции. — Откуда ты отрыл сорок человек?

— У меня на крючке все аэропорты префектуры. Сейчас в радиусе досягаемости три отряда, прибывших в последние шесть часов. Два из них численностью в тридцать восемь человек — явно резервы и находятся в отдалении, а основная боевая группа уже проследовала в Фуюки.

— Сколько их?

— Семеро — ровно столько мы смогли идентифицировать. Прибыли прямо из Италии. Мои люди наблюдали за ними с очень почтительного расстояния, но среди них минимум один член Похоронки и трое используют Плащаницы.

— А дело-то дрянь, — потирая лоб, обеспокоенно произнес МакФитц. — Где они взяли столько людей за пару часов? Впрочем, сейчас это неважно. На кого из твоих людей мы можем рассчитывать?

— Бруно, ты рехнулся? У меня в распоряжении два ученика, один вольнонаемник и десяток гражданских сыщиков, которые понятия не имеют, чем мы занимаемся. Здесь тебе Япония, а не Англия — можешь считать, что ты попал на вражескую территорию.

— Значит, нас шестеро против семерых инквизиторов высшей пробы, и подкрепления ожидать не приходится. Негусто. Что по местности?

— Местность — обычная городская. Смотрим все, — Харумото поднял пульт и вывел на голограмму карту. — Город разделен на две части рекой, нас интересует западный район. Семейство Тосака владеет двумя жилыми домами: в южном районе и в северном. Насколько мне известно, основное место обитания Тосака Сакуры — северный район с традиционной японской застройкой. Усадьба — стандартный японский одноэтажный коттедж с двором. Весь участок огорожен забором. Подходы к дому выглядят так, — Харумото, явно отлично знакомый с местностью, принялся объяснять тонкости приближения к усадьбе Сакуры.

Все пятеро магов сосредоточенно внимали его речи. Впереди их ждала нешуточная битва.

Глава 3. Никогда не доверяйте незнакомцам.

Враг навсегда остается врагом,

Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,

Даже если пока воздух миром запах,

Он, хотя и спокойный, но все-таки враг.

Кошка Сашка, "Враг всегда остается врагом"

Вечером того дня жители Фуюки могли наблюдать весьма занятную картину.

Королева Хомурабара, неприступная красавица, почетная ученица, президент школьного клуба и все-все-все прочие почетные звания школы, Тосака Сэнши, в мятой одежде и с непричесанными волосами в панике бежала по улицам, таща за собой другую местную звезду — Тосака Сакуру, главу клуба лучников. Парочка за полчаса пересекла половину района Шинто и скрылась в родовой резиденции Тосака.

— Сэнши, девочка, что мы делаем? — наконец-то смогла спросить Сакура, как только ей удалось перевести дух. — Мы кого-то ждем?

Юная волшебница, активируя дополнительную магическую защиту усадьбы, ответила:

— Ничего особого, бабушка. Просто за нами кто-то охотится, и я не понимаю, почему. Не волнуйся, — Сэнши подошла к Сакуре, обняла её и поцеловала в седую макушку, — мы с мамой тебя в обиду не дадим.

Так уж сложилось в семье Тосака, что Рин предпочитала слышать от Сэнши обращение "мама", а Кайро достался титул "тёти". Магические внутрисемейные отношения могут быть весьма запутанными.

— Я могу чем-то помочь? — робко спросила Сакура.

— Будет лучше всего, если ты ляжешь отдохнуть.

Когда Сакура послушно скрылась в спальне, Сэнши села на диван, налила себе чашку любимого кофе и глубоко задумалась.

Что может сделать шестнадцатилетняя девушка против толпы врагов, каждый из которых превосходит её в силе и боевом опыте? Вопрос спорный и весьма интересный. Сэнши потрогала себя за ладонь: она может справиться с любым врагом, но только если он будет один и при этом не будет сильно отличаться от человека. Если противников будет двое, то она сможет гарантированно убить одного, но второй сделает из неё фарш. Если же против неё выйдет небольшая толпа, как следовало из рассказа Рин, то шансов нет. Даже если она вооружится всеми камнями, которые есть в доме, всем холодным оружием и неоконченной копией Драгоценного Меча, с которым ей до сих пор не довелось близко познакомиться.

Если бы только мама была рядом...На бабушку рассчитывать Сэнши не могла: Сакура давным-давно перестала практиковаться, к тому же, она никогда и не была сильным магом. Девушка снова задала себе вопрос: что может шестнадцатилетний неопытный маг против боевого отряда Ассоциации и группы инквизиторов?

Divida et empera, может быть?

Вполне возможно, но не так просто. Если Сэнши удастся оказаться в руках одной из группировок, можно стравить её с противником и выгадать драгоценное время до прилета Рин. Единственный недостаток плана заключался в том, что она не могла знать, нужна она им живой или мертвой. Второй вариант совсем не казался ей невероятным. "Интересно, кстати", — подумала Сэнши, "из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Кажется, мама говорила про какую-то книгу. Впрочем, неважно".

Сэнши отхлебнула кофе и опрокинулась на спинку дивана. Сидеть в осаде бесполезно. Сдаваться на милость победителя и интриговать бесполезно. Значит, нужно не даться в руки. Как? Очевидно, бежать и прятаться.

Девушка задумалась. Прятать лист лучше всего в лесу — там, где их много. Но где ночью или утром может быть много людей? К тому же, среди магов могут оказаться превосходные убийцы-саботажники, которым ничего не стоит незаметно ликвидировать человека в толпе.

Значит, следует бежать куда-нибудь, где тебя не найдут. Не в храм Рюдо, не в резиденцию Эмии, не в Мияму... лучше всего за город. Дороги использовать нельзя: если дело действительно серьезное, то какая-нибудь из сторон непременно задействовала полицейских. Но куда можно убежать незаметно и не по дорогам?

Ответ возник у Сэнши в голове сам собой: в конце концов, это же Фуюки.

А в Фуюки есть одно место, куда соваться рискованно и инквизитору, и магу... но церковников там не любят все-таки сильнее.

Это место называется "замок за городом". Резиденция Айнцбернов, построенная много лет назад и давным-давно опустевшая. Последнее Сэнши, конечно, не могла знать наверняка. Она уповала на то, что Тосака Рин, надзиратель за территорией, никогда не упоминала о практикующих магах в Фуюки, и уж тем более — о членах могущественного семейства, которым не к лицу скрываться.

"Нет-нет-нет", — прервала себя Сэнши. "Что я несу. Айнцберны? Хороша же я — сунуть голову в пасть ко льву, когда вокруг шныряют бегемоты и крокодилы".

— И что ещё ты можешь предложить? — спросил откуда-то ехидный голос.

— Бежать.

— Куда?

— Не знаю, а кто говорит?

— Не знаю. Наверное, ты спятила, — и разразился жутким хохотом.

Сэнши потрясла головой, сбрасывая с себя оцепенение. Мало ли что пригрезится от нервов. Нужно думать, а не разговаривать с невидимыми собеседниками.

Но мыслей больше не было. Сэнши встала, чтобы слегка размять конечности. Она прошла по всему дому, проверяя, в порядке ли магическая сигнализация и выставляя дополнительную защиту на случай, если она ошибается и у неё в запасе нет нескольких часов.

Единственный вывод, к которому пришла девушка, заключался в том, что ей нужно было поспать несколько часов. Сэнши мимолетно бросила взгляд на часы: половина десятого, как раз время отбоя.

Не раздеваясь, Тосака завела будильник на половину четвертого и легла на диван в гостиной. Она твердо решила, что на рассвете примет решение. Если же кто-то решит навестить её ночью...

"Тогда я буду сражаться, как тигр, и умру на пороге собственного дома", — мрачно подумала она и закрыла глаза.

Будильник не успел прозвенеть, когда Сэнши вскочила с дивана, прерывая свой беспокойный отдых. На циферблате было три часа двадцать минут — как раз то время, когда непонятно: это всё ещё затянувшееся "вчера" или очень рано наступившее "завтра"?

— Придется рисковать, — произнесла она в пустоту, словно ожидая, что вчерашний голос снова с ней заговорит. — Так что пойду поем.

Готовить полноценный завтрак Сэнши не могла себе позволить. Запустив кофеварку, она отправилась в комнату к Сакуре и принялась громко барабанить в дверь:

— Бабуля, вставай, — кричала она, стуча изо всех сил. — Мы уходим.

— Куда, в такую рань? — ответила из-за двери сонная Сакура. — Который час?

— Почти половина четвертого. Бабушка, у нас нет и правда нет времени. Приходи на кухню. Мы выпьем чего-нибудь, схватим по бутерброду и пойдем.

— Может быть, я приготовлю нормальный завтрак?

— Нет времени, бабушка, нет времени. Пожалуйста, поднимайся.

Отправив Сакуру на кухню, юная волшебница поспешила в хранилище. С сожалением она повертела в руках шкатулку с незаконченной копией Драгоценного Меча и поставила её на место. Из оружия она могла позволить себе взять кинжал Азота и россыпь камней, плюс самое главное её оружие всегда было при себе. Отперев ларец с зачарованными драгоценностями, Сэнши без малейшей тени экономии ссыпала к себе в карман несколько горстей камней высшей пробы. Заткнув за пояс кинжал и убедившись, что он не порежет ей талию при неаккуратном движении, она заперла арсенал и поспешила назад, на кухню.

Когда импровизированный завтрак был окончен, Сэнши объяснила:

— Ты знаешь путь в замок на окраине города?

— Замок? Ах да, тот замок, где я была недавно во сне. Мы с ним танцевали в красивых костюмах и клялись в любви... Прости, Сэнши. Да, я была там однажды.

— Значит, ты не заблудишься, если я отстану. Послушай, бабушка, — серьезным голосом сказала юная волшебница. — Я никогда не видела маму настолько испуганной, поэтому я думаю, что дело действительно серьезное. Ты должна во что бы то ни стало дойти до замка и укрыться там.

— Укрыться? От кого?

— Хотела бы я знать, — призналась Сэнши. — В любом случае, Рин нас не бросит, если что-то случится.

Девушка говорила это бодрым и уверенным голосом, хоть внутри её и сжигал ужасный утробный страх перед неизвестностью и опасностями.

Никто не заметил, как две женщины рано утром, когда солнце ещё не поднялось над горизонтом, покинули родовой дом Тосака и взяли путь на лес за городом Фуюки.

Они наполовину шли, наполовину бежали почти два часа. Сэнши старалась жалеть бабушку и вести её по удобным тропинкам, но это не всегда ей удавалось. Дикий лес, куда редко заходят обычные горожане, встретил дам крайне неприветливо. Кто сказал, что в утреннем лесу приятно гулять? О, тот либо бесстыжий врун, либо сроднившийся с природой аскет, потому что простых городских жителей лес не жалует. Через несколько минут после того, как Сакура и Сэнши ступили на тропу, от утренней росы у них промокли ноги, а через полчаса прыжков через поваленные на тропу деревья мышцы естественным образом начали ныть от усталости.

— Там, дальше, — задыхаясь, поведала Сакура. — есть какие-то руины.

— Ты там была? — отвечала Сэнши, загнанная не меньше, чем бабушка.

— Не знаю. Может быть. Давай передохнем там.

— Договорились, — согласилась Сэнши и помчалась дальше.

Сколько часов прошло, прежде чем они достигли руин?

Сэнши взглянула на часы: было семь утра, хотя ей казалось, что они идут целый день. Усталость от дороги внезапно нахлынула на девушку, которой захотелось лечь и заснуть, забыв обо всем на свете. Её бабушке приходилось ещё хуже: пожилая Сакура, хоть и поддерживала себя в отличной форме благодаря ежедневным занятиям в клубе стрелков, не была самой выносливой женщиной в мире, и когда обе Тосаки достигли руин, она едва не валилась с ног.

— Мы пойдем дальше? — спросила она, сидя у стены и тяжело дыша.

— Я не знаю, — призналась её внучка. — Когда мы были в усадьбе, мне казалось, что это — наилучший выход из ситуации. Сейчас же...

Сэнши замерла на секунду: магические цепи внутри неё отозвались гулким эхом на отдаленный импульс. "К нам проникли", — поняла она, но виду не подала:

— Сейчас же я не уверена. Мы не можем вернуться, и, возможно, нам придется ночевать в заброшенном замке — спасибо, что сейчас лето. Если бы у нас была кроха еды и палатка, мы могли бы представить, что это поход. Но у нас нет ни того, ни другого. Прости, бабушка. Я — никчемная наследница. Если мама нас не спасет, то...

Сэнши не закончила фразу, опасаясь произносить вслух свои самые страшные предчувствия.

— Знаешь, а мне однажды снилось это место, — мечтательно глядя вдаль, сказала Сакура. — Там была я, сестра и один мальчик, который до сих пор не вернулся домой. Мы шли с ними по лесу, шутили и смеялись, а дорога была такая легкая, словно мы летели все вместе на крыльях.

Сакура закрыла глаза и погрузилась в свои грезы.

— Нас пригласили в гости хозяева замка. Кто был хозяином? Не помню, если честно. Какая-то совсем юная девочка, и у неё было несколько вежливых служанок. Я помню, как одна из них накрывала на стол настоящий пир, а вторая помогала мне одеться. Знаешь, Сэнши, что я тогда носила? О, ты не знаешь. А я знаю. На мне было шелковое розовое платье — такое легкое, такое воздушное, что при ходьбе оно вилось за мной, словно свадебная фата, а на руки мне надели перчатки. Мягкие, нежные, словно кожа юной девочки, какой я была тогда. И жемчужное ожерелье на шею. Сколько там было жемчужин? Одна, две, три, шестнадцать, семнадцать. Семнадцать жемчужин на нитке. Мне тогда было как раз семнадцать лет. И ещё он...

Сакура вновь открыла глаза и нежно заулыбалась.

— Он тоже был великолепен. Его фрак...

Внезапно Сэнши вскочила на ноги, жестом приказывая молчать.

Что-то было не так.

За окном шумел лес, но в громком шуршании листьев едва заметно звучал хруст ломающихся под ногами ветвей.

Сэнши прижалась спиной к стене руин, махнув бабушке рукой: спрячься в какой-нибудь угол. Испуганная Сакура на четвереньках поползла в другую сторону. Её внучка, чьи чувства и интуиция подсказывали, что происходит нечто странное, подозрительно озиралась по сторонам, прислушиваясь к звуку, которого не могло быть в таком месте.

И, словно насмехаясь над ней, за окном зазвучал незнакомый голос, говоривший на великолепном японском с едва заметным акцентом.

— Должен признать: интуиция моей начальницы заслуживает самых лестных оценок.

Сэнши обомлела от страха и от осознания того, что привела Сакуру в заботливо расставленную кем-то ловушку.

— Предупреждаю, юная леди: сопротивление бесполезно, — спокойно вещал голос, явно знающий, что те, кому следует, его слышат. — Я буду очень признателен, если вы предпочтете не совершать движений, которые могут быть истолкованы как проявление агрессии. Кроме того, с уверенностью заявляю, что применение силы с вашей стороны окажется опаснее для вас, нежели для меня.

— Уверен? Уверен, что я не смогу дать тебе в морду? — громко объявила юная Тосака, припав спиной к стене руин.

— Позвольте объяснить. В вашем голосе слышится неуверенность, и, с позволения сказать, страх. Допускаю, что эти чувства вызваны тем, что вас застали врасплох. Вы не знаете, с кем имеете дело, но, как и подобает горячему юношескому возрасту, готовы с головой ринуться в пекло, едва отдавая себе представление об опасности. Что ж, юная леди — если я правильно понимаю, мне следует обращаться к вам "Сэнши" — я предполагаю, что вы не будете сдаваться. В таком случае покиньте здание, чтобы рикошетом не задеть вашу бабушку. Я обещаю, что буду ждать не ближе, чем в двадцати метров от выхода.

— И ты рассчитываешь, что я поверю?

— Верить или не верить — личное дело каждого. Но, взывая к вашему разуму, позвольте предположить: приглашение на честный поединок, пусть даже и не подкрепленное гарантиями честности, лучше ковровой бомбардировки по обширной территории.

Лицо Сэнши скривилось от злобы. Кому принадлежит этот голос — магу из Ассоциации или церковнику? В любом случае, вряд ли с подобным соперником можно позволять себе расслабиться. Его уверенность и холодная вежливость, с которой он говорил, выводили юную волшебницу из себя. Тем не менее, Сэнши признавала: его слова имеют смысл, и если поставить цель обеспечить безопасность Сакуры, следует подчиниться его требованию.

"Или же нет? Сколько человек могут быть там, на улице?" — мысленно оценила ситуацию Сэнши. "Первый выманивает меня, чтобы дать второму схватить бабушку без сопротивления? Или ему позарез нужно взять нас живыми?"

— Отойди от входа, — скомандовала юная волшебница. — Быстро. Я хочу видеть, с кем имею дело.

— Позвольте объяснить. Юная леди, в данную минуту вы совершенно не вправе отдавать команды, тем более в таком тоне. Впрочем, в качества жеста доброй воли я встану на некотором расстоянии от окна, чтобы вы могли меня рассмотреть. Я также заверяю вас, что в радиусе двух километров нет никого, кроме меня, и вы можете не бояться опасности, угрожающей вашей родственнице, которая могла бы исходить от моего несуществующего напарника.

— Ты много треплешься! — вскрикнула Сэнши почти на грани истерики. — Какого черта тебе нужно? Почему бы тебе просто взять и не обрушить на нас стену, ублюдок?

— Позвольте объяснить, юная леди. Цель, поставленная моим начальством, звучит как "привести живую Тосака Сакуру в распоряжение Церкви". Это подразумевает, как вы можете понять, арест госпожи Тосаки и прижизненный её эскорт в назначенное место.

— А если я откажусь отдавать живую Сакуру в твои руки, инквизитор?

— Юная леди, я имел возможность видеть множество еретических семейств и предать их в руки Господа. Среди них были впавшие во множество грехов, в том числе кровосмешение, детоубийство и предательство. Несмотря на это, каждый раз, когда я встречаю очередную заблудшую душу, во мне теплится надежда, что не все ещё потеряно. Я не думаю, что вы, юная леди, способны на хладнокровное убийство собственной бабушки после того, как сбежали из собственной усадьбы с ней за руку. Несмотря на избранную стезю мага и еретика, ваша душа ещё не потеряна для света. Поэтому я ожидаю, что вы внемлите моему гласу и добровольно сдадитесь, не причиняя боль ни себе, ни вашему родному человеку.

Обтирая спиной черную от многолетней пыли стену, Сэнши осторожно придвинулась к распахнутому слева оконному проему. Чтобы увидеть персону, которой принадлежал до омерзения вежливый голос, теперь было достаточно слегка повернуть шею и краем глаза выглянуть наружу. Девушка сжала в кулаке три топаза и тихонько подвинулась еще левее.

— Позвольте объяснить, — снова зазвучал голос. — Вам не следует бояться, что я брошу в вас камень, едва вы выглянете из окна, юная леди, — снова зазвучал холодный голос. — Само собой, под "камнем" я понимаю любой предмет, предназначенный или не предназначенный для метания, а также любое нематериальное или материальное заклинание. Если вы желаете увидеть меня, вам достаточно сделать ещё один шаг влево.

Сэнши скривилась, словно от боли. Оппонент, стоящий за стеной, читал её насквозь, морально побеждая еще до начала схватки.

Топазы в руке юная волшебница зачаровала сама. Каждый из них был способен создать порыв бурного ветра — достаточно сильный, чтобы изменить траекторию летящей пули и отбросить её в сторону, не причиняя магу вреда. Три камня позволяли чувствовать себя вполне спокойно против любого метательного оружия вплоть до небольшой ракеты, но вряд ли могли бы стать большим подспорьем против магического залпа. Тем не менее, Сэнши знала: инквизиторы редко умеют кидать огненные шары, их основное оружие — Черный Ключ, который, хоть и является магическим по своей сути, во время полета не отличается по свойствам от куска железа. Три топаза, что девушка вынула из кармана, должны были сослужить ей достаточной защитой от внезапной атаки, если таковая последует. Сжав камни в кулаке покрепче и держа его перед грудью, она смело сделала шаг влево и выглянула в оконный проем, где наконец увидела облик своего противника.

— Как видите, я не собираюсь нападать, юная леди.

Человек, которого увидела Сэнши, стоял напротив окна, примирительно подняв руки и демонстрируя ладони. Его черный костюм не был похож на традиционную робу священника, но висящий на груди серебряный крест на цепочке отбрасывал всяческие сомнения о возможном роде деятельности этого человека. Он стоял спокойно и расслабленно, но его миролюбивая поза разительно отличалась от выражения, которое девушка видела в его блестящих зеленых глазах. Священник смотрел на неё спокойно, слегка с жалостью, но в его взгляде была сталь и непоколебимая уверенность в собственной правоте. Показав, что в руках нет никакого оружия, он сложил их на груди в скромном жесте и чуть наклонил голову:

— Позвольте представиться, леди Сэнши. Мое имя — Франциск Грациани, монах ордена Святого Иакова. Я имею честь состоять в Священной Католической Церкви на должности инквизитора. Вы уже знаете, в чем состоит порученное мне задание, посему я предлагаю выбор. Вы можете спокойно отдать мне Сакуру и проследовать вместе со мной к вам домой, где прямо сейчас находятся мои братья, после чего я не буду иметь к вам никаких дел.

Священник сделал паузу, давая Тосаке обдумать предложенный им вариант.

-Если же вы предпочитаете попытать удачи в открытом бою, то я жду вас на улице — как я и обещал, я отойду на двадцать метров, после чего вы вольны напасть на меня любым способом. При этом я не гарантирую вашей безопасности, и, помимо этого, вы можете быть призваны к ответственности Церковью за нападение на священнослужителя. Я готов дать вам пять минут на размышления, после чего войду в ваше укрытие и буду действовать по собственному разумению.

— Ты ведь из Церкви, монах, — ответила Сэнши через несколько мгновений. — Твоё начальство — те ещё скоты, а ваши методы известны всему миру. На кой черт ты играешь со мной в вежливые кошки-мышки?

— Позвольте объяснить. Несмотря на то, что мои братья действительно не отличаются разборчивостью в средствах достижения цели, слухи о кровожадности Слуг Церкви сильно преувеличены. Мы не устраиваем вестернов в стиле восьмидесятых годов, мы не топим корабли и не жжем дома. Конечно, в определенных случаях случаются перегибы, но нельзя забывать, что обычно мы вынуждены предпринимать действия против существ, представляющих опасность высокого уровня. Мне так же хочется отметить, что среди инквизиторов далеко не все придерживаются Восьмого Таинства, и я в их числе, за что мне грозит участь оказаться в круге чистилища для гордецов. Но, отбросив ненужные детали, я с уверенностью утверждаю: нам хватает такта и самоуважения, чтобы не бросаться в бешенстве на юную леди и ограничиться в её отношении максимально мягкими способами удержания и нейтрализации.

— То есть ты говоришь, ублюдок, — девушку трясло от еле сдерживаемой злобы, — что ты не будешь со мной драться, потому что я не представляю опасности?

— Позвольте объяснить, юная леди. При всем моем уважении, я не имею возможности позволить вам разговаривать со мной в подобном тоне. Это уже второе предупреждение с моей стороны, и я согласен списать всё сказанное вами на шок. Третье предупреждение с моей стороны последует в виде наказания, ибо некоторым вещам следует учиться в юном возрасте. Пожалуйста, воздержитесь в будущем от оскорбительных слов в мой адрес. Позвольте также вам объяснить, почему я не считаю вас опасным соперником. Во-первых, вы вряд ли способны выложить на стол карту, которая меня по-настоящему удивит.

Сэнши злобно хихикнула про себя:

"А вот это мы посмотрим, скотина ватиканская".

— Во-вторых, ваш юный возраст не позволяет мне думать, что у вас есть опыт боя, сравнимый с моим. И, в-третьих, как я уже говорил, вы не сможете драться в полную силу, поскольку рядом с вами находится человек, которого вы защищаете. Учитывая все вышесказанное, можно подвести итог: я испытываю к вам уважение, но ни малейшей уверенности в исходе противостояния у меня нет.

— Не побоишься проверить, монах?

— Никакого страха у слуги Бога нет и быть не может. Впрочем, я уже не раз дал вам понять, что предпочитаю мирное развитие событий. Кроме того, у вас осталось ровно три с половиной минуты на раздумье. Извольте принять решение за это время.

— Изволю предпочесть заткнуть тебе глотку, — с нескрываемой злостью буркнула Сэнши и решительно шагнула в сторону от оконного проема. Повернувшись к Сакуре, она коротко бросила:

— Сиди здесь, бабушка, — и вышла из руин.

Монах стоял напротив выхода, как и раньше, бесстрастно скрестив руки на груди. Сумел ли он соблюсти обещанную дистанцию в двадцать метров, Сэнши сказать не бралась, но расстояние до него действительно было почтительным и никакой внезапной агрессии священник даже не пытался проявить. Таким образом, если и не по форме, то хотя бы по сути своё обещание инквизитор соблюл, отчего юная волшебница даже слегка расстроилась: лучше бы он сразу бросился в атаку и не играл в благородного дона.

— Мое сердце трепещет от горя и сострадания, но свой путь человек выбирает сам, — объявил Франциск, не меняя позы. — Позвольте объяснить. Нас разделяют двадцать шагов. Я слышал, что маги предпочитают вести сражение на расстоянии, не вступая в контактный бой с противником. Упомянутые мною двадцать шагов — ваша фора. Когда я приближусь к вам достаточно близко, бой закончится. Если вы настроены драться серьезно, используйте эту дистанцию с максимально возможной пользой.

"Как же ты не прав, церковная крыса", — мысленно усмехнулась Сэнши. "Бой закончится? Бой только начнется. Если только..."

Девушка внимательно посмотрела на священника, скользя взглядом по его одеянию. Черные ботинки, в которые заправлены длинные брюки: никаких носков, обнажающих щиколотку. Черный ремень с серебряной пряхой, под который заправлена рубашка: нет даже намека на голый живот. Черные кожаные перчатки на руках, заправленные в манжеты. Черный поднятый воротник, закрывающий шею и доходящий до самого подбородка.

"Плохо. Очень плохо. Только лицо."

— Позвольте полюбопытствовать, юная леди: вы ждете истечения данных вам пяти минут? — послышался голос монаха.

— Ничего я не жду, — ответила Сэнши и запустила руку в карман..

Её ладонь почувствовала успокаивающий холод боевых камней, каждый из которых девушка зачаровывала самолично. "Только не подведите!" — взмолилась она мысленно и сжала между пальцев острые грани трех топазов, которыми готовилась защищаться несколько минут назад.

— Geschoss: der aufspießende Wind!

Из подброшенных камней вырвался порыв ветра и полетел прямо в стоящую перед Сэнши фигуру в черном.

— Der feuerige Kessel. Vier, die fliegen mit unaufhaltsamer Macht!

Сэнши вытащила из кармана четыре рубина и бросила их по созданному первым заклинанием воздушному потоку. Ветер подхватил камни и с ураганной силой потащил вперед, чтобы обрушить на священника всю мощь заключенного в них огня.

— Die natЭrliche VerstДrkung.

Восьмой камень — небольшой кристалл горного хрусталя, который бросила Сэнши, содержал в себе эссенцию магической энергии, усиливающую потенциал стихийных заклинаний — иными словами, безжалостный огненно-воздушный удар, нанесенный комбинацией топазов с рубинами, должен был усилиться как минимум вдвое. Обычного человека подобный удар превратил бы в кучку пепла на месте.

Раздался взрыв. Деревья вокруг зашатались, а с потолка вековых руин посыпалась пыль, потревоженная ударной волной.

"Получилось?" — мысленно спросила себя Сэнши.

Опровергая её радужные надежды, из облака дыма вышел священник, одежда на котором даже не запылилась.

— Неплохо, но недостаточно, — объяснил он, медленно шагая вперед. — Есть еще что-то?

Сэнши завела за спину левую руку и нащупала рукоять кинжала. Пусть первые камни и не сработали, но что будет, если их усилить?

— Ich bringe ihr zum Befreiung euer Wesen wenn gebe mein Blut. Meine Seele und dein Macht, beide im Mitschwingen.

Цель изобретенного Сэнши заклинания была в том, чтобы усилить заключенную в камнях ману с помощью собственной крови. Кроме того, кровь, покрывающая камни, должна была убрать все побочные эффекты, как-то: тип заклинания в камне, стихийность, форму, оставив только простой и бесхитростный выброс энергии в виде магического взрыва. Чиркнув острием кинжала по ладони, она достала окровавленной рукой горсть драгоценных камней и помяла их в ладони.

— Regenbogen! — громко крикнула она и швырнула россыпь блестящих драгоценностей в лицо священнику.

У Франциска было не более чем доля секунды, чтобы оценить угрозу. Он не успевал отпрыгнуть или увернуться от камней, каждый из которых нес в себе сконцентрированную до кристаллического состояния ману и несколько капель крови юной волшебницы.

Перед тем, как грохнул взрыв, Сэнши краем восприятия успела заметить: священник даже и не пытался избежать столкновения или как-то увернуться от смертоносного залпа. Он лишь сделал неуловимое движение рукой, словно выставляя на пути камней незримую преграду, после чего исчез в облаке радужного дыма, где каждый из десятка прозвучавших взрывов способен был испепелить небольшую металлоконструкцию.

Когда дым рассеялся, священник стоял в трех шагах напротив Сэнши, держа в руках светло-серый кусок ткани.

— Позвольте мне объяснить. Плащаница святого Лаврентия, бесценный артефакт из глубин ватиканских хранилищ.

— Только не говори, что... — глаза Сэнши бегали в ужасе, останавливаясь то на священнике, то на его оружии, — ...эта штука дает... сопротивление магии?

— Именно так, юная леди. Абсолютное сопротивление против магии огня и повышенное сопротивление против любых видов боевой магии, кроме концептуальных. Поэтому я оцениваю вашу последнюю атаку как потенциально опасную. Думаю, что второй раз вы могли бы меня ранить, но, конечно же, я не дам вам...

Сэнши не дослушала монолог. Собрав волю в кулак и отринув страх, она прыгнула вперед, целясь кинжалом в горло священнику. Франциск профессионально шагнул вбок и поймал девушку за запястье.

— В ближнем бою шансов нет, — сказал он, выкручивая ей руку.

Сэнши почувствовала боль, но кинжал не бросила. То, что она задумала, было связано никак не с кинжалом в левой руке. Все, что ей нужно было — потерпеть еще чуть-чуть, чтобы священник открылся, и ей удалось схватить его окровавленной ладонью за подбородок. Даже необязательно хватать — хотя бы прикоснуться. Именно поэтому она должна была терпеть, пытаясь выгадать хотя бы кроху дистанции, чтобы достать до клочка голого тела.

С криком она все же уронила кинжал на землю, подчиняясь невыносимой боли в выкручиваемом запястье.

— Простите, юная леди, — произнес он и слегка ослабил хватку. — Вы все еще хотите продолжить?

"Получилось!" — мелькнуло в голове у Сэнши. Она извернулась телом и бросила правое плечо вперед, пытаясь ударить его по лицу, словно обиженная любовница пытается дать своему кавалеру пощечину. Но священник будто ждал подобного удара.

— И это тоже невозможно, — констатировал он, отпуская девушку и отпрыгивая назад.

Окровавленная рука Сэнши, которой она пыталась ударить Франциска, замерла в полете, заарканенная обвитой вокруг предплечья плащаницей. Монах, теперь стоявший в нескольких шагах от неё и державший девушку словно на веревке, резко дернул ткань и потянул Сэнши вперед, отчего та потеряла равновесие и едва устояла на ногах. Пользуясь тем, что движения тела девушки теперь были направлены лишь на то, чтобы не уткнуться позорно носом в землю, священник потащил её, словно на веревке, к ближайшему дереву. Затем он вытащил из висящего на поясе чехла нож и сильным ударом пробил ткань, пригвоздив свободный конец плащаницы ко стволу. Привязав таким образом девушку, словно нашкодившую собаку, он вытащил из кармана листок и метнул его в землю. Листок в полете превратился в небольшой клинок и пробил лежащую на земле тень девушки. "Черный Ключ", — поняла Сэнши. "Кажется, это всё".

— А теперь я приведу вашу бабушку, после чего, с вашего позволения, мы отправимся к братьям Церкви, — произнес он, направляясь в руины.

Через несколько секунд после того, как Франциск вошел в дверной проем, Сэнши услышала короткий вскрик Сакуры, который тут же оборвался. Прошло еще полминуты, и монах показался из руин, держа на плечах бесчувственное тело.

— Скотина, — прошипела Сэнши, и из её глаз показались слезы беспомощности. — Ты ведь убил её, сволочь? Ты убил её? Отвечай, церковная тварь, ты убил беззащитную женщину, потому что тебе так приказали? Отвечай, как ты ей убил, пад...

Договорить она не успела, потому что подошедший к ней Франциск раскрытой рукой с размаху отвесил ей звонкую пощечину. Ошарашенная Тосака мгновенно замолчала и уставилась на священника.

— Позвольте мне напомнить, что я предупреждал вас: я не могу позволить юной леди разговаривать со мной невежливо, — холодным голосом произнес монах. — И, если мне не изменяет память, я уже сделал вам последнее предупреждение касательно ваших манер, посему вам следует обижаться исключительно на себя. Кроме того, я могу вас уверить: этот жест не доставил мне ни малейшего удовольствия. Я ненавижу бить женщин.

Сэнши потрясенно молчала.

— Позвольте снова объяснить происходящее. Я уже упоминал, что ваша бабушка нужна мне живой, и поэтому я не имел намерения её убивать. Да, мне пришлось сделать ей небольшой укол сильно действующего транквилизатора, но ни в коем случае не яда. А теперь, юная леди, если вы мне позволите, — монах вытащил из дерева нож, поднял Черный Ключ и взял плащаницу за конец, словно поводок, — мы проследуем к моей машине и отбудем в город. Бегать с женщинами на руках по утреннему лесу у меня нет никакого желания.

Глава 3.5. О том, что в мире не всё так просто.

И всё идет по плану...

ГрОб

Говорят, что "сова" — это плохо воспитанный "жаворонок".

В случае с лордом Эль-Меллоем жаворонок был ещё и крайне опасен — в основном, для того бедолаги, которому не посчастливилось навещать пожилого мага с утра.

И, конечно же, сия незавидная участь выпала человеку, который меньше всего на свете сейчас хотел видеть Эль-Меллоя даже в благодушном настроении — Швайнкопфу, министру по связям с немагическим миром, который не далее как вчера своей некомпетентностью подвел всю Башню и устроил знатный переполох по всей Европе. По крайней мере, так считал Эль-Меллой, сидя в кресле и буравя подчиненного орлиным взглядом.

— Имя автора — Натаниэль Суиндон, проживает в Бирмингеме, что на севере, — отчаянно труся, докладывал Швайнкопф.

— Я знаю, где находится Бирмингем, — едко перебил его Эль-Меллой. — Дальше.

— Мы связались с издательством и всеми типографиями, но ответа... пока нет,— запнулся толстяк и мысленно скорчился от ужаса. — Тираж из продажи отозван, мои люди подбирают остатки книг и...

— Все ясно с тобой, — пожилой маг поднялся с кресла и подошел к окну, задумчиво уставившись вдаль. — К этому, как его, Суиндону, уже выехали?

— Почти, — робко ответил Швайнкопф, боясь даже подумать что-нибудь, что могло бы содержать слово "нет". — Через несколько минут прибудет вертолет, мои люди уже...

— Вертолет, говоришь? — протянул Эль-Меллой. — Давненько я ни на чем не летал. Пожалуй, я прокачусь в Бирмингем и посмотрю, что из себя представляет этот Суиндон.

Швайнкопф прикрыл глаза, мысленно молясь, чтобы аудиенция закончилась поскорее.

— Собери всё в один доклад и срочно доложи Бартомелоям, сам знаешь, как, — вбил ещё один гвоздь в крышку его гроба Эль-Меллой. — И ещё можешь помолиться, чтобы дожить до вечера. Я, кстати, серьезно.

Министр по связям с не-магами, белее бумажного листа, отлично это понимал.

Бирмингем. Маленький убогий городишко, жертва тотальной индустриализации, где жизнь течет от одного рабочего дня до другого с редкими перерывами на выходные, когда полагается напиться в хламину любой гадостью местного производства и мертвецки уснуть до следующего понедельника. В самом деле, чем ещё себя занять в тошнотворно-серых кварталах, где из доступных развлечений лишь паршивый кинотеатр времен леди Маргарет, пара пивнушек, называемых гордым словом "паб" — и все это на фоне вечно дымящих, навевающих депрессию заводов?

Именно такое впечатление произвел Бирмингем на Эль-Меллоя, ехавшего по пыльным улицам города на свидание с незадачливым писакой Суиндоном, чьё творение произвело настоящий фурор по всем миру.

Оказалось, что дома у Суиндона его уже ожидали.

— Инспектор Джонсон, служащий полиции района Спаркхилл, — представился бодрый полицейский, приветствуя выходящего из автомобиля пожилого мага. — Весьма рад видеть людей из Пятого Отдела. Чем обязаны визитом, сэр...

Инспектор вопросительно посмотрел на мага.

— Капитан Вельвет, и обращаться можете без звания, — пояснил тот. — Меня интересует Натаниэль Суиндон. Судя по всему, вы уже взяли его в оборот?

— Взять-то взяли, — вздохнул Джонсон, — да вот только не вполне так, как хотелось бы. Вы ведь уже в курсе, что его вчера убили?

Эль-Меллой даже не удивился.

— Именно поэтому вы здесь, так ведь?

— Да, сэр Вельвет. Обычная бытовуха, как по мне, — объяснил инспектор. — Пьяная драка, подозреваемый — сосед убитого, уже задержан.

— Где тело? — спросил маг.

— Прошу простить, сэр, но тело уже в морге. Вызвали-то нас сегодня в семь утра, а сообщение из Лондона — мол, Джонсон, к вам направляются большие люди из Пятого по такому-то вопросу, пришло в половину девятого. Мой медик констатировал смерть, а поскольку картина убийства была ясна как день, я распорядился убрать тело. Это было ошибкой?

— Если и было, — вздохнул Эль-Меллой, — то мы об этом уже не узнаем. Когда мы закончим здесь, я хочу увидеть убитого. Но сейчас мне нужно увидеть место убийства.

— Конечно, сэр Вельвет. Пройдём в дом, я вам все покажу.

— И заодно поведайте, что за личность был этот Суиндон, — сказал маг, следуя за инспектором внутрь.

Полицейский и маг вошли в дом — типичный домик в рабочем квартале, где в прихожей вечно грязно, лестницы последний раз мылись при прошлом короле, а в воздухе витал стойкий запах сивухи и подгнившей еды, в котором аромат разлагающегося тела самый стойкий нос по соседству учуял бы нескоро.

— Квартира пять, второй этаж, — объяснил Джонсон.

— И хорошо вы знали убитого? — спросил маг, поднимаясь по лестнице.

— Хорошо ли? — задумался инспектор. — Если вас интересует, было ли у нас что-то на него, то я отвечу "нет". Бедняга ни в каких темных делишках замечен не был, по пьяни никого не резал, наркоту у ниггеров ни разу не покупал. Тихий, спокойный малец, работал честно, его тут уважали.

— Кем работал? — поинтересовался маг.

— Спортивным журналистом, у него своя колонка была в газете, — объяснил Джонсон.— Причем не только в нашей, он и в "The Telegraph" частенько объявлялся, и даже на сайте BBC несколько раз его статьи висели. Хороший, добротный был журналюга, без предвзятости. Его и зулусы ценили, и вилланы, коих тут навалом.

— Кто-кто, простите? — недоуменно переспросил Эль-Меллой. — Зулусы?

Инспектор подозрительно посмотрел на визитера из Лондона:

— Не увлекаетесь футболом, надо полагать?

— Да, как-то мимо меня прошло, — сказал Эль-Меллой. — Слишком много работы, времени нет на это всё.

Тот понимающе кивнул и объяснил:

— Это фанаты местные, сэр Вельвет. У нас здесь две крупные команды — "Бирмингем Сити", так вот, их фанаты — зулусы, ещё с прошлого века повелось. А ещё есть "Астон Вилла", их стадион в другом конце города, и у них, понятно, фанаты — вилланы. Они друг друга терпеть не могут, но ведут себя, в принципе, прилично. А Суиндона уважали и те, и другие. Говорю же: хороший был журналист, если что и писал, то всё по делу, без наездов, без оскорблений. С главарями их дружил, на стадионах регулярно появлялся, в пабе иногда зависал то с теми, то с другими. Они, вообще-то, журналистов терпеть не могут, — доверительным шепотом сообщил Джонсон, — но с Натаном дружили. Свой парень для них был, в доску свой.

— А убийца-то его кто? — спросил маг. — Из этих?

— Нет, убийца — его сосед, Майк Милтон, — сказал инспектор. — Они с Суиндоном были лучшие друзья, ещё со школы. Вместе учились, вместе по бабам ходили, в общем — не разлей вода парни.

— И зачем он его тогда убил? — удивленно спросил Эль-Меллой. — Вы его уже допросили?

— Допросили, — вздохнул инспектор. — Точнее, допрашивали. Парень весь в слезах, бросается на моих людей, кричит, что это сделал не он и что ничего не помнит.

— Вот как, — задумчиво протянул Эль-Меллой.

— Я бы и сам ему не поверил, — сказал инспектор. — То, что они дружили, известно всем. Но когда ты приходишь в квартиру, на полу лежит труп, а в луже крови храпит убийца с ножом в руке — тут уж, простите, картина ясная, как день.

Инспектор прервал свой рассказ. Подойдя к явно открытой двери квартиры, он распахнул её перед лондонским высокопоставленным гостем и жестом пригласил его:

— Проходите, сэр. Это здесь.

Эль-Меллой аккуратно перешагнул через порог и оказался в коридоре квартиры убитого.

Маг повелительным жестом приказал полицейскому стоять снаружи, а сам принялся внимательно осматривать место происшествия, пытаясь выцепить взглядом те детали, которые могли бы свидетельствовать о связи убитого с миром магов. Ничего особенного он не замечал: обычный шкаф в прихожей, заваленный одеждой, склад грязной обуви перед входом, обои пастельного цвета, который психиатры обычно характеризуют как "успокаивающий". Подняв голову, Эль-Меллой заметил над входом зеленую ветку омелы, с которой свисала фигурка Санта-Клауса — обычное рождественское украшение, даром что до Рождества было ещё черт знает сколько времени. Маг кивнул головой в сторону инспектора, подзывая того к себе.

— Когда вы вошли сюда в первый раз, — спросил он, — пахло ли здесь чем-нибудь необычным?

— Пахло ли? — задумался инспектор. — Да вроде бы нет. Тот же запах комнатного освежителя, что и сейчас — с привкусом крови, конечно, уж я-то знаю, как кровь пахнет. Ещё аромат перегара был, но сейчас выветрился. А так... нет, ничего особенного не было, — сообщил Джонсон. — А почему вы спрашиваете?

— Рабочая гипотеза, — ответил Эль-Меллой. — А вообще что-нибудь необычное было?

— Не припомню ничего подобного, — сказал полицейский. — Я сразу понял, что это обычная бытовая мокруха, так что на детали внимания не обращал. Тело лежало в кухне, я туда сразу и направился.

— Это налево, так?

— Да, налево, — подтвердил инспектор. — Мне показать?

— Нет, сам разберусь, — сказал маг и выразительно посмотрел на Джонсона. — Ждите здесь. Вы тут и так немало натоптали.

Полицейский едва заметно нахмурился, но виду, что он недоволен дерзостью высокопоставленной столичной шишки, не подал.

— Есть, сэр.

Эль-Меллой сделал несколько шагов и свернул в проём, ведущий, по словам инспектора, к месту преступления. На полу растеклась огромная лужа крови, уже начинавшая подсыхать. Пожилой маг брезгливо поморщился и аккуратно, чтобы не запачкать носки лакированных туфлей, подошел к столу, на котором стояла батарея бутылок из-под пива. "Newcastle brown ale", — прочитал он этикетку и наклонился, чтобы понюхать горлышко. Никакого особенного запаха он не заметил: пиво как пиво, с поправкой на сорт и цвет. Эль-Меллой посмотрел по сторонам и сотворил несложное заклинание, подсвечивающее следы маны. Ничего не произошло: кухня осталась прежней, ничего не засветилось и не взорвалось, к его величайшему сожалению. "По-видимому", — сделал он вывод, — "это и правда обычное убийство на бытовой почве. Именно убийство", — подчеркнул он для себя.

— Скажите, инспектор, — произнес он, выходя из кухни в коридор, где его ждал скучающий Джонсон, — а много ли пил этот Суиндон?

— Натан-то? — сказал полицейский и задумался. — Да он вообще не пил. Убежденный трезвенник.

— То есть?

— Да, так и было, — решительно подтвердил он. — Я его частенько видел в пабах по вечерам. Он, как правило, сидел за барной стойкой с ноутбуком, но пил всегда чай или колу.

— Вот как, — снова задумчиво протянул Эль-Меллой. — То есть пьяным вы его ни разу не видели?

— Ни разу, — подтвердил полицейский.

— И вы хотите сказать, что он умер в пьяной драке? — спросил маг, шокированный некомпетентностью своего собеседника.

— Ну так одно другому же не мешает, — настаивал Джонсон. — Может быть, он и не пил, а Милтон выпил и пощекотал его пером по темечку. А может быть, он пил — по вечерам у себя дома. Вы уж простите, сэр, но если я чего-то не вижу, так это не значит, что этого не бывает.

"Ты, подлец, даже не представляешь, насколько ты прав", — ехидно усмехнулся про себя Эль-Меллой и спросил:

— Сколько в квартире комнат?

— Две, — охотно объяснил инспектор. — Прямо и направо.

Маг кивнул и заглянул в ту, что была справа от него. Там стоял огромный диван, телевизор и книжный шкаф, что позволяло сделать ему убедительный вывод: эта комната считалась гостиной. Оставив её на потом, он пошел прямо и уперся в закрытую дверь. Эль-Меллой дернул ручку: дверь не поддалась.

— Можно открыть? — спросил он инспектора.

Тот недоуменно посмотрел на него:

— Ключей у меня нет, а личные вещи убитого...

— Понятно, — разочарованно сказал маг и протянул руку за ухо. — Если честно, я поражен вашей некомпетентностью. Вы сделали поспешный вывод об убийстве в пьяной драке, хотя знали, что убитый не пьет. Вы не проверили, пропало ли что-то ценное из дома, хотя это следовало бы сделать. Вы убрали тело и, уверен, даже не отдали приказ о проведении вскрытия. Кроме того, я очень сильно подозреваю, что вы даже не пытались толком допросить предполагаемого убийцу — как там его зовут, Майкл Милтон? — намереваясь повесить всё на него. В каком вы нынче звании?

— Капитан, — пробормотал полицейский. — Сэр Вельвет, я не понимаю, что вы...

— Зато я понимаю, что вы прослужите в этом чине ещё очень долго, с таким-то подходом к делам, инспектор Джонсон. Я даже не удивлюсь, если выясню, что Натаниэля убили вы и пытаетесь свалить вину на несчастного малого, которому не повезло оказаться в неправильном месте в неправильное время.

— Сэр Вельвет, что вы себе позволяете! — раздраженно закричал полицейский, чьё лицо приобрело красноватый оттенок. — Я признаю, что, возможно, я сделал ряд поспешных выводов, за которые я готов объясниться перед начальством. Но чтобы я... я его? Да как вы...

— Тем не менее, это было лишь предположение, которое не имеет под собой никаких оснований, — пояснил Эль-Меллой. — И, конечно же, я вас не пытаюсь ни в чем обвинить.

— Но зачем вы...

— Наставляю вас на путь истинный, — сказал маг. — Преступлений в мире слишком много, чтобы позволить вам халатно относиться к обязанностям.

"Особенно таким, как ты, безмозглый кретин", — раздраженно подумал Эль-Меллой. — Раз уж у вас нет ключей, придется действовать по-своему.

В руках у него блеснула маленькая заколка, которую он вытащил из своих длинных роскошных, хоть и с проседью, волос. Эль-Меллой опустился перед дверью на колено и прикрыл замок собственным телом, закрывая его от любопытного взгляда инспектора. Когда-то, в качестве развлечения, он пытался научиться взламывать механические замки тонкими продолговатыми предметами, но это бесполезное действо ему быстро наскучило. В самом деле: зачем напрягаться и что-то делать руками, если достаточно прочитать одно нехитрое заклинание? Ну или взорвать его изнутри, если отпирающее заклинание не сработало. Главное — не дать непосвященному понять, как ты это делаешь.

— Готово, — удовлетворенно произнес он, поднимаясь с колен и втыкая заколку в волосы. — В следующий раз потрудитесь иметь ключ.

Не дожидаясь ответа, Эль-Меллой вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Чем меньше любопытных глаз, тем лучше.

Он внимательно оглядел помещение: комната как комната, обычное место обитания небогатого пролетариата с претензией на интеллигенцию. На окне зеленела герань, ещё не знавшая о смерти своего хозяина и оттого пока даже не думавшая увядать. Шкаф и стол — ничего особого, обычная массовая сборка местной мебельной фабрики, а вот содержимым книжной полки следовало заинтересоваться. Эль-Меллой осмотрел расставленные по алфавиту книги и раздраженно вздохнул: спортивная литература, биографии футболистов и прочая чушь — как и приличествует спортивному журналисту. Чтобы развеять все сомнения, он взял первую попавшуюся книгу с полки — ей оказалась автобиография некоего парня по имени Рой Кин, чьего имени Эль-Меллой никогда не слышал, и открыл книгу на середине:

"During the heavy season, I learned another lesson: Football should not be anyone and anything. No one could believe that the team..."

Маг раздраженно захлопнул книгу и поставил на место. Всё, абсолютно всё вокруг было совершенно обычным, без малейших намеков на то, что владелец квартиры в свободное от работы время занимается вещами, о которых другим людям лучше бы не знать. Эль-Меллой снова попробовал распознать следы маны: ничего, совсем-совсем ничего. Гостиную проверить ещё только предстояло, но он уже догадывался, что там тоже ничего обнаружить не получится.

— Да уж, — разочарованно сказал он сам себе. — Если Швайнкопф послал меня не туда, то...

"Нет, это не так", — мелькнула мысль. "Это действительно он. Человек, устроивший такую бомбу, на следующий день умирает — слишком сложно для простого совпадения."

— Скажите, инспектор, — произнес маг, выходя из комнаты, — а убитый никогда не говорил, что он хочет стать писателем?

— Откуда ж я знаю, — ответил Джонсон. — Я полицейский, а не издатель.

Маг только вздохнул, причем уже совершенно спокойно и безразлично.

Гостиная, которую он оставил напоследок, выглядела так же прилично, как и жилая комната: скромное, но аккуратное убранство, картины на стенах, журнальный столик с подборкой спортивных газет за последнюю неделю. Эль-Меллой глянул на них: всё то же, снова ничего, даже отдаленно связанного с магией. А вот небольшой ноутбук, который стоял на диване, мага слегка заинтересовал. Он опустился на диван, взял компьютер на колени и включил.

Лорд Эль-Меллой был весьма необычным магом в том смысле, что техника в его глазах обладала странным очарованием. Он не упускал возможности прикупить на казенные деньги какой-нибудь очередной гаджет из мира высоких технологий, благо в последние годы их появилось немало, а время от времени, когда дела Башни не требовала его срочного присутствия, он позволял себе зависнуть на пару ночей в очередной компьютерной игрушке, целую ночь проводя в обнимку с джойстиком или мышкой.

В похожем виде его и застал Джонсон.

— Сэр Вельвет, что вы делаете? — произнес инспектор, входя в гостиную.

— Порнуху ищу. Как думаете, что я делаю? — холодно ответил маг. — Пока что вы свободны, но позже я хочу увидеть тело и убийцу. Прямо сейчас у меня к вам нет вопросов, так что, если вы не против, не изволите ли подождать на улице?

Вопрос, заданный крайне вежливым и витиеватым слогом, содержал в себе явный намек. Джонсон вздохнул, пробурчал себе под нос что-то про столичных снобов, и пропал из виду.

Оставшись наедине с ноутбуком, Эль-Меллой наконец-то расслабленно вздохнул.

— Ну-с, давайте посмотрим, — довольно сказал он, не заботясь о том, что его никто не слышит. — Если Суиндон и правда автор мерзкого пасквиля, то здесь непременно что-нибудь есть.

Эль-Меллой с презрением глянул на рабочий стол, на котором красовался очередной ногомячист в синей футболке, и принялся кликать по папкам.

— Какой пунктуальный, однако, товарищ, — поразился маг. В папке с нехитрым названием "Работа" он нашел целую россыпь директорий, названных по имени месяца и номеру года. Кликнув по самой последней, озаглавленной "Август 2042", он обнаружил ещё тридцать папок с номерами дней. В каждой из них хранилось по несколько текстовых документов, десяток-другой фотографий, тексты других авторов с критическими пометками Суиндона... очевидно, журналист подходил к своей работе весьма серьезно.

Эль-Меллой меланхолично прокликал всё, что накопилось за последний месяц лета. Ничего, даже отдаленно намекающего на "Судьбу". Мага посетила мимолетная и весьма неприятная мысль, что он ищет иголку в стоге сена.

— А если через поиск? — сказал он сам себе. — Так и напишем: "Эмия Широ". Надеюсь, футболистов с таким именем в Англии нет.

Компьютер на несколько секунд задумался.

— Давай, давай, — поторопил его Эль-Меллой. — Ищи, дорогой.

На экране один за другим начали появляться выделенные желтым цветом надписи.

— Ага, есть! — торжествующе произнес маг.

Оказалось, что файл лежал не где-нибудь, а на рабочем столе с нехитрым названием "Новый текстовый документ". Эль-Меллой открыл его и пробежался глазами по тексту: да, так и есть, это именно тот опус, из-за которого по всему миру сейчас творится черт знает что.

В кармане у мага зазвонил телефон.

— Что там, дубина? — поприветствовал маг звонившего, коим был не кто иной, как его подчиненный Швайнкопф.

— Вы не поверите, лорд Эль-Меллой, — заверещала трубка. — Полчаса назад наша книга всплыла в Чехии, Италии и Германии.

Если бы Вельвет был чуть моложе, то он в ужасе бы подскочил с места.

— Откуда информация?— спросил он, прекрасно зная, что ответ он вряд ли получит.

— Айнцберны сообщили, — объяснил Швайнкопф. — И ещё наш агент в Риме. Кажется, мы влипли.

"Это уж точно", — подумал Эль-Меллой и захлопнул ноутбук.

Глава 4, в которой очень много крови

Кровь за кровь!

В том воля не людей, а богов!

Арея

Незваный гость, как известно, хуже татарина.

Оставив в стороне политкорректность и семантико-филологические тонкости, в соответствии с которыми фраза "незваный гость ЛУЧШЕ татарина" едва ли несет другой, менее обидный смысл, мы вынуждены признать, что незваный гость и в самом деле вещь не из приятных. Особенно в тех случаях, когда гость не только незваный, но ещё и успел некогда оставить у вас впечатление меркантильного, хитрого, беспринципного и крайне аморального торгаша.

Примерно такого рода мысли клубились в голове женщины по имени Хисуи, когда из телефона раздался голос человека, с которым она однажды уже имела дело.

— Мне нужна ваша... помощь, — заявил звонивший, сделав паузу перед словом "помощь", словно просить кого-то о чем-то для него было не самым приятным делом.

Вместо ответа Хисуи просто повесила трубку.

Через несколько минут звонок раздался опять.

— Послушайте, госпожа Хисуи. Я понимаю, что дело весьма деликатное, но...

— Скажите, что я должна сделать, чтобы вы исчезли из моей жизни навсегда? — отчеканивая каждое слово, произнесла зеленоглазая женщина.

— Помочь мне, — деловито сообщил звонящий. — После этого вы никогда более меня не увидите. Если, конечно, не пожелаете сами; в этом случае я всегда буду рада прийти на помощь.

Она раздраженно вздохнула.

— Что вам нужно?

Несложно было догадаться, что столь непринужденную и добродушную беседу Хисуи вела с Тосакой Рин, в соответствии с тонким лексическим принципом формирования семейных отношений приходившейся ей сватьей, то есть матерью жены сына.

— Всего лишь... провести кое-какое обследование.

— Моего сына?

— Нет, именно вас, госпожа Хисуи. Кэйдзю мне нынче не интересен. Мне хочется узнать кое-что о вас — разумеется, в пределах медицинской этики.

— Слышать от вас слово "этика" — явное кощунство, — съязвила Хисуи.

— И тем не менее. Вы позволите мне навестить вас?

Тосака обрадовалась, когда услышала ответ.

Хисуи почти не изменилась за много лет... сказали бы мы, не боясь погрешить против истины. В самом деле, женщина, которая встречала Рин на пороге собственного дома, ничем не отличалась от тихой и скромной служанки, некогда служившей дому Тоно — разве что возрастом, который, впрочем, изо всех сил старался щадить её внешность. Казалось, что юность и красота сестры, рано сошедшей в могилу, остались на земле и получили свою вторую жизнь в Хисуи, чтобы хотя бы отчасти возместить эту утрату. Рин, с тревогой ожидавшая пришествие пятидесятилетия, втайне боясь в одно прекрасное утро обнаружить складку в уголках губ или лба, с некоторой завистью смотрела на женщину, которая была того же возраста, что и она, но выглядела едва ли не моложе.

— Я бы сказала вам "здравствуйте", но я не очень-то желаю, чтобы вы здравствовали, — колко поприветствовала она Тосаку. — Проходите в дом... и давайте покончим со всем этим как можно скорее.

Когда Хисуи отвернулась, Рин закатила глаза к небу, призывая себя терпеть как можно дольше. Ради науки, конечно же.

— Желаете чаю? — осведомилась хозяйка дома, пока Рин раздевалась в невыносимо тесной прихожей.

— Пожалуй, — согласилась Рин.

Удаляясь легкими шагами на кухню, Хисуи коварно улыбнулась. К счастью, Рин, которую без сомнения насторожила бы эта ухмылка, не имела ни малейшей возможности её увидеть.

Сняв обувь и верхнюю одежду, Рин проследовала в комнату для гостей, куда её любезно пригласила хозяйка дома. Посреди комнаты, в самом её центре стоял невысокий столик с вазочкой, из которой одиноко торчал стебель гербера ярко-янтарного цвета. Традиционную меблировку скромного японского дома дополняли пара шкафов и небольшая ниша в стене, где укромно расположился телевизор — древность, которую Рин не видела уже давным-давно. Присев возле столика, Рин поставила рядом сумку и принялась деловито распаковывать привезенные гостинцы для хозяйки дома. В их числе был немецкий марципан, плитка швейцарского шоколада и кипрская сладость, по виду и вкусу напоминавшая лукум, но таковым не являвшаяся. Не то что бы Тосака надеялась таким образом подсластить отношения, которые у неё с почти что родственницей складывались не ахти, но некую надежду все-таки питала. Не пропадать же добру, верно?

— Наслаждайтесь, — сказала Хисуи, заходя в комнату с подносом, на котором дымился небольшой чайник и две чашки. — И очень прошу вас побыстрее рассказать, что вам нужно от меня.

Рин кивнула.

— Здесь есть немного вкусностей, которые, надеюсь, вам понравятся, — начала она издалека. — Что же касается моих исследований...

— Да-да, я слушаю, — натужно улыбнулась Хисуи.

— Во-первых, проба вашей крови. Из вены. Больно не будет, у меня огромная практика, — сообщила Рин, демонстрируя собственный локтевой сгиб, усыпанный красными точками.

— Вы наркоман, что ли? — поинтересовалась Хисуи.

— Все мы наркоманы, — задумчиво произнесла Рин. — Нет, это следы забора собственной крови. За много лет это стало для меня так же естественно, как почистить зубы. Что поделать, специфика работы.

— Что ещё? — спросила Хисуи, разливая чай.

— Во-вторых, я хочу проверить вас на сродство с элементами. В этом нет ничего опасного — рядовое заклинание, доступное каждому школьнику; я сама проделаю это перед вашими же глазами. Всего-то и нужно, что подержать в руках пару камней.

— Что ещё?

— Ещё... — Тосака задумалась, подбирая верные слова. — Ещё я хочу посмотреть на вашу способность к Синхронизации, но, поскольку это связано с... весьма интимными процессами, насколько я могу судить — будет достаточно кое-каких экспериментов с кровью.

— Значит, всё, что от меня требуется — склянка крови и поиграть с камнями?

Рин приняла чай, который пах весьма странным образом, и кивнула.

— Именно. Кстати, вы любите сладкое?

— Сладкое? — растерялась Хисуи. — Пожалуй. Иногда.

— Тогда рекомендую вам марципан из кедровых орехов, — сказала Тосака и подвинула поближе к хозяйке дома длинную конфету в серебристом фантике.

— А вы?

— Разрежьте на куски и дайте мне любой. Поверьте, если бы я хотела вас отравить, то нашла бы способ, — сказала Тосака.

Когда Рин сказала "все мы наркоманы", она почти не лукавила. "Почти" относится к тому небольшому факту, что назвать себя не-наркоманом она могла с очень серьезными оговорками. Давным-давно, когда отец впервые пересадил ей часть магической метки, она чуть не упала в обморок от боли. Когда она пришла в себя и смогла вновь соображать здраво, Рин попросила отца дать ей что-нибудь, что могло бы облегчить процесс приживления. Токиоми согласился, но с видимой неохотой.

С тех пор Тосака не реже чем раз в неделю (а иногда и каждый день) пила отвар из трав, которые её отец выращивал в небольшой оранжерее под особняком. Среди трав, которые там росли, встречались как обычные лесные травы средних полос вроде чабреца и иван-чая, так и привезенные из невесть каких мест цветы, названия которых без поисков в ботаническом справочнике Рин и не знала. Все они были, так сказать, генетически модифицированы, хотя Токиоми бы обиделся на употребление подобного слова и предложил бы что-то вроде "магической реаранжировки", хотя суть в любом случае была та же самая — внешнее вмешательство в геномную ДНК и мутация, глушение или добавление ряда генов, отвечающих за синтез растительных компонентов; генетическая инженерия как она есть, будь она в пробирке или в магическом круге. Когда Токиоми пропал без вести во время войны за Грааль, импровизированная плантация перешла в ведение Рин. Каждый день она спускалась на этаж ниже мастерской, где под фосфоресцирующим освещением рос целый ботанический сад, за возможность покопаться в котором некоторые наркоботаники заплатили бы неплохие деньги. Но при всей любви, которую Рин испытывала к циферкам возле знака "$", доступ в эту святая святых был закрыт для всех, кроме неё самой. А все потому что гриф "для личного пользования" означает "для меня, только меня и никого больше".

Регулярное питье трав имело некоторые интересные физиологические последствия. Во-первых, с наступлением пубертатного возраста Рин заметила, что её тело пахнет не совсем так, как полагается пахнуть девочке во время первых менструаций: запах её кожи походил на аромат то ли чайного магазина, то ли аптеки. И, во-вторых, употребление омерзительнейших отваров сделало Тосаку совершенно нечувствительной к горькому, кислому и обжигающему вкусу.

Именно поэтому, сделав небольшой глоток чая, который ей любезно предложила Хисуи, Рин даже не поморщилась.

— Забавно, — сообщила она, отпивая второй глоток. — Знакомый рецепт чая, госпожа Хисуи.

— Вот как? — удивленно распахнув глаза, ответила зеленоглазая женщина, держа в руках чашку, пить из которой она даже не пыталась.

— Примерно таким же пойлом меня некогда напоил один русский, — сообщила Тосака. — Не помню, как его звали, ну да не в этом суть. Этот, с позволения сказать, гурман, половину жизни провел в застенках русской тюрьмы. Вынес он оттуда неизлечимую гомосексуальность, бриллиант, вшитый в одно интимное место, и любовь к крепкому чаю. Его рецепт был прост: взять все сорта, которые найдешь на кухне, смешать, затем заварить в соотношении: сто грамм чая на литр кипятка. Так вот, госпожа Хисуи, но ваш чай неуловимо напоминает на вкус тот напиток, которым он меня поил.

— И чем закончилась та встреча? — заинтересованно спросила хозяйка дома.

— Чем? Ах да, — задумалась Рин, — мне нужен был тот камушек, который он вшил себе в крайнюю плоть.

— Гадость какая, — скривилась Хисуи.

— Да, гадость, но бриллиантик там был знатный, — мечтательно вспомнила Тосака. -Семь целых, двадцать три сотых карат. Откуда такая драгоценность оказалась у русского уголовника в таком месте — история умалчивает, да мне и неинтересно. Главное — сам камушек. Кстати, тот парень сильно удивился, когда я выпила больше чая, чем он.

— Скажите, уважаемая Тосака, — помолчав несколько секунд, сказала Хисуи и внимательно посмотрела на свою гостью. — Скажите, почему я до сих пор не выставила вас за дверь? Вы ведь омерзительная, ужасная женщина без малейшего намека на моральные устои. И вместо того, чтобы вышвырнуть вас куда подальше, я пою вас чаем, слушаю пошлятину и даже соглашаюсь дать вам свою кровь?

— Вестимо, почему, — ответила Рин, прихлебывая чаек. — Во-первых, обучение вашего сына стоит некоторых денег, сверх которых я плачу отцу своего внука неплохую сумму на каждый день. Это чисто меркантильный интерес, и в нем нет ничего постыдного. Во-вторых, вам любопытно, на что я способна и что я буду делать с вами — вы боитесь, но вам любопытно. Просто признайте, что это так.

— Я уже давно ничего не боюсь, — сказала хозяйка дома, грустно глядя вдаль. — С тех пор, как умерла моя сестра, я не боюсь никого и ничего — во мне не осталось ничего, что могла бы испытывать такое чувство. Но если вам хочется, то мне и правда любопытно.

— Именно, госпожа Хисуи. Вы никогда и ни за что не откажетесь помочь другому — такова ваша суть. И, в-третьих, вас волнует судьба вашей внучки, потому что вы — невероятно эмпатичная личность. Не уверена, что первично — быть эмпатом или быть Синхронизатором, но в вас есть и то, и то. Вас волнует судьба девочки.

Зеленоглазая женщина замолчала, все так же грустно глядя в пустоту.

— Я даже не знала, что это — девочка, — сообщила она.

— Девочка. Мы назвали её Сэнши, если вам это интересно.

— Я смогу её увидеть?

В глазах Хисуи появилась мольба.

— Это маловероятно, но возможно, — сурово сказала Тосака. — Да, именно так. Возможно, но маловероятно.

— Скажите хотя бы: она...здоровая девочка?

Взгляд Рин перестал быть жестким и колючим, и её лицо осветила нежная улыбка любящего родителя:

— Да. Замечательное, здоровое дитя.

Когда Рин вернулась домой, то в запасе у волшебницы лежала целая склянка с кровью Хисуи, добросовестно выкачиваемой в течение трех дней — в самом деле, не зря же Тосака привезла с собой целую сумку полезного при кроветворении шоколада? На кровь у неё были свои планы. План по получению от Хисуи других телесных жидкостей был отвергнут как крайне рискованный: хоть кровь дала, и на том спасибо.

Во-первых, она получила экспериментальное свидетельство того факта, что любой Синхронизатор — человек с группой крови 0(I)Rh-: первая группа, отрицательный резус-фактор плюс ещё несколько антигенных параметров, интересных скорее биологам, нежели магам. Каждый Синхронизатор обязан быть идеальным донором, и его кровь должна быть совместима с кровью любого человека, который мог бы её получить. Впрочем, эта информация и так не была для Тосаки секретом; достаточно было открыть любую книгу по физиологии, чтобы осознать сей факт. Конечно, это не доказывало утверждения, что ВСЕ Синхронизаторы — первая резус-отрицательная группа, но подобная задача лежала перед кем угодно, только не перед Рин.

. Во-вторых, она поняла, что внучка Сэнши — не Синхронизатор, так как её группа крови — 0(I)Rh+, как и у Кайро. Что ж поделать: положительный резус-фактор — доминантный признак.

В-третьих, она узнала элементное сродство Хисуи: огонь. Что было не так уж и удивительно, памятуя о свойствах Синхронизатора: передача и видоизменение энергии. Это было интересным наблюдением, но вряд ли вело к глубоким обобщениям: элементное сродство с генами и наследованием не связано ровным счетом никак. По крайней мере, Тосака была в этом убеждена.

Следующим шагом должны были стать эксперименты с кровью внучки, Сэнши. Отбирать у годовалого ребенка достаточное количество крови для опытов было делом весьма рискованным, но Тосаке было не привыкать. По крайней мере, она совершенно точно была уверена, что просто так её внучку не угробить.

Когда, наконец, у неё образовалось достаточное количество крови малолетнего ребенка, она приступила к опытам.

В первую очередь Рин проверила, будет ли работать кровь Сэнши как Синхронизатора, для чего ввела себе пять миллилитров внутривенно и проверила реакцию магических цепей. Никакого всплеска маны она не заметила. В качестве контроля Рин взяла привезенную кровь Хисуи: те же пять миллилитров выдали в метку столько энергии, что хватило бы на небольшой тактический ядерный взрыв.

Следующим этапом стал эксперимент по определению элементного сродства юной Сэнши: Сакура наотрез отказалась участвовать в этом деле, и Рин пришлось заняться опытами самостоятельно. Эксперимент был до неприличия прост: ребенок, чья рука была обильно вымазана собственной кровью, должен был коснуться камня внутри магического круга, оформленного в виде заклинания той или иной стихии. Реакция выброса энергии была бы сигналом о сродстве.

Итак, в один прекрасный день Рин взяла юную внучку и принесла её в мастерскую. Девочка завороженно глядела вокруг и даже не плакала, как это свойственно маленьким детям.

— Юная волшебница уже заинтересовалась своим наследством, — ласково сказала Рин и поднесла к ручке внучки бинт, обильно смоченный её же кровью, разбавленной раствором цитрата натрия. Обернув ей кисть, заботливая родительница игриво сказала:

— Моя маленькая волшебница не боится крови, ведь так? Оп-опа, смотри — ладошка! — взяла она ручку Сэнши и помахала ей перед глазами. Девочка залилась хохотом.

— Ручка белая и оп-опа! — ручка красная! — сняв бинт с руки Сэнши, пропела Рин. — Белая-красная, белая-красная!

Девочка радостно заливалась смехом, то ли ещё не понимая, что на руке её собственная кровь, то ли отказываясь бояться её вида вообще.

— А теперь мы сядем в кружок и будем играть с камушками. Смотри, там пять камушков — какой из них тебе больше нравится?

Рин посадила внучку перед пятью магическими кругами, в которых лежали топаз, изумруд, бриллиант, рубин и сапфир, и показала на них пальцем.

— Дай! — сказала Тосака.

— А-а-а, — ответила Сэнши и вытащила из магического круга огня рубин.

Ничего не произошло. Тосака взяла из руки внучки камень и присмотрелась к нему: с рубином не случилось никаких изменений.

— Дай ещё! — потребовала она, показывая на камни.

Сэнши один за одним вытащила водяной сапфир, земной изумруд и воздушный топаз. Реакции не было.

— Дай ещё! — сказала Тосака.

Сэнши посмотрела на последний оставшийся камень — бриллиант в круге вспышки света, и засмеялась.

— На! — сказала девочка, протягивая камень бабушке.

Рин крепко задумалась: бриллиант тоже не ответил.

— А вот это странно, моя дорогая девочка, — сказала она, вытирая ладошку внучки от крови. — Заклинание было сделано чисто, технических ошибок нет — подтвердила она, держа в руках все пять камней, сродство к стихиям в которых она чувствовала и без магического круга. — Значит, возможно два варианта. Либо эксперимент поставлен правильно, но он недостаточно чувствителен и не может распознать сигнал. Либо же у тебя, дорогая моя, нет сродства к Пяти Основным элементам, а есть что-то другое — вроде Пустоты, как у моей несчастной сестры.

Сэнши снова засмеялась, в то время как на её подгузнике начало расплываться небольшое пятно.

— Ах ты ж, — в досаде вздохнула Рин. — Да-да, тебе весело, я вижу.

— Да, — сказала годовалая Сэнши, уже умевшая произносить односложные слова.

Пеленая внучку, Тосака перебирала в уме возможные изменения эксперимента:

— Узнать элемент, отличный от Пяти, я не смогу, пока не будет возможности вести с Сэнши осмысленный диалог, — глубокомысленно сказала Рин. — Что же касается Пяти основных, то можно попробовать с движущимся потоком маны. Если девочка не хочет извлекать элемент из статически стабильного камня, то можно использовать её как проводник заклинания, хоть это и опасно в таком возрасте. Можно попробовать посадить её в магический круг с активированными сигилами и посмотреть на изменение потоков.

— Кроме того, у меня есть интересная идея, — сказала Тосака, привыкшая в одиночестве думать вслух. — Возьмем те же камни, но положим их в один магический круг на пересечение каналов пентаграммы. Затем я запущу слабый поток маны по каналам. Камни начнут работать, но выброс будет чисто символическим — как трещина, не более. Затем я подключу Сэнши к одному из каналов и посмотрю, какой из камней активируется первым. Если она действительно склонна к какому-то элементу, то он отзовется.

Рин слегка удивилась, когда в ходе эксперимента все пять камней сработали одновременно. К счастью, огненная искра почти полностью была нейтрализована водой, осколки камней оказались достаточно мелкими, чтобы ничем не отличаться от пыли, и единственной проблемой стал порыв ветра с разрядом, приятное покалывание которого явно пришлось не по вкусу маленькой Сэнши.

— Вот как, — задумчиво мурлыкала она, качая возле груди истерично ревущую внучку, напуганную взрывом. — Все пять. Значит, либо я чего-то не понимаю, либо у Сэнши какие-то особые взаимоотношения со стихиями.

Только в три года, когда Сэнши научилась изъясняться сложносочиненными предложениями, она объяснила:

— Камушки пустые, в них нет ничего. Если я захочу, то в них будет что-нибудь, а если я не захочу — ничего не будет.

— Почему же пустые? — возразила Рин. — Смотри, вот сапфир. В нём сидит большая-большая волна, разве может из него выйти ветерок?

— Не может, — заявила Сэнши и топнула ножкой. — В нём есть волна, поэтому он не пустой. Дай мне пустой, и из него выйдет ветерок.

Рин достала из кармана маленький рубин и сказала внучке:

— Смотри, пустой камушек. Можешь ли ты сделать в нём ветерок?

— Могу, — обрадовалась Сэнши. — Смотри, как надо.

Девочка сжала в ладошке рубин и сказала волшебные слова, которым её научила бабушка:

— Anfang.

Из ручки девочки вырвался легкий порыв воздуха и, обмахнув щёку Тосаки, рассеялся по комнате.

— Тогда сделай в пустом топазе огонек, — сказала она и протянула девочке камень. Пока Сэнши ощупывала его, Рин осмотрела только что использованный рубин: маны в нем не было ни на йоту, но порыв воздуха, созданный внучкой, она вне сомнения почувствовала.

— Anfang! — сказал Сэнши и подбросила вверх топаз. Вокруг него блеснул яркий огонек, который тут же погас.

Вечером Рин перечитывала магический справочник:

"Эфир — пятый воображаемый элемент, признаваемый Ассоциацией. Он смешивается с остальными четырьмя элементами, позволяя им принимать материальную форму. Сам по себе эфир аморфен, собственных свойств не имеет, но, тем не менее, считается важнейшим элементом в Чудотворстве. Подэлементы: жизнь, свет".

И чуть ниже:

"Эфирная обманка (см. "жидкий прах") — неудавшаяся попытка материализации эфира. В нормальных условиях эфир материализуется посредством смешения с другими элементами, но в случае неудачного эксперимента принимает физическую форму в виде глиноподобного материала".

— Ну, вот и ответ, — сказала Рин сама себе. — Пятым элементом в данном случае является не свет, а собственно эфир. Интересно, очень интересно.

Впрочем, Рин не подозревала, что Исток её дочери окажется намного более интересным.

Под церковными сводами играл орган.

Переливающиеся четырехзвучия в один такт задавали ритмическую музыкальную канву, на которой победно вырастал бас, то возвышаясь над равниной тянущихся органных аккордов, словно гора, то падая вниз, оставляя нетронутым ткущийся рисунок музыкальной пьесы, словно белый холст, на котором художнику ещё только предстоит вывести первые штрихи. Но и сам ритм органа постепенно стихал, падая в диминуэндо почти до неслышного перебирания трех нот, и снова возвращался, отвоевывая свои позиции, словно ветер, налетающий на морскую гладь, только что ровную, и вдруг вновь возмущенную, блестящую в лучах полуденного солнца, затем вновь вступал бас, как грозный борей, в чьих порывах торжественно звучит труба грозного бога ветров, который гонит волны по морской глади вперед, пока они не достигнут берега и не выбросятся на него со всей силы, разбиваясь о скалы. Но ураган снова замер, и вновь со всей силы обрушился, подавляя могучими звуками, заставляя трепетать сердце в страхе перед необоримой силой стихии и вдруг затих. В церкви повисла тишина.

Женщина с перебинтованными руками встала из-за органа и, еле заметно морщась от боли, ступила на лестницу, ведущую в главный неф, где сидели два её слушателя.

Один из них встал со скамейки и поспешил к ней:

— Ваши руки...

Она отмахнулась от него тем жестом, которым отгоняют назойливую муху:

— Бога ради, Викториус, разве ты так сильно жаждешь устроить мне вивисекцию?

Руки игравшей монахини были плотно забинтованы, но даже сквозь плотные повязки выступала кровь, окрашивающая бинты в грязновато-бурый цвет.

— Леди Ортензия, ваши раны снова...

— Разве не так, Викториус? Может быть, я даже соглашусь с тобой: человеческое тело, раскрытое настежь, подобно оргазмической симфонии, страстной в своем великолепии. Я понимаю твое желание подчинить мое тело... но учти, Викториус: в порывах страсти я очень страстно кусаюсь. Просто обожди своей очереди, и скоро моё мертвое тело будет в полном твоем распоряжении.

— Вы играли великолепно, леди Ортензия. Это ведь был не Бах?

— Подобное невежество простительно всем, кроме тебя, — ответила монахиня, пережимая руки в тех местах, где из-под кожи сочилась кровь. — Разве Бах таков? Нет, Бах — если ты имеешь в виду самого известного из них, Иоганна Себастьяна — так вот, Бах намного более монументален в своих звуках. По своему космизму он похож на Бетховена, и его музыка уносит дух намного дальше в те миры, куда нет доступа смертному телу. А то произведение, которое я пыталась играть, создал француз Шарль-Мари по фамилии Видор — и то была его знаменитая токката к органной симфонии номер пять. Стыдно не знать, юноша.

— Я запомню, — монах по имени Викториус, молодой человек едва ли двадцати лет, почтительно склонился перед своей наставницей. — И всё же, леди Ортензия, не позволите ли вы сменить вам повязки? Мне больно смотреть на то, как вы страдаете.

— Разве я страдаю? — спросила Карен Ортензия и задумчиво посмотрела вдаль. — Разве боль — это страдание? В данную минуту я почти счастлива. И знаешь, почему я счастлива всего лишь почти?

Монахиня сосредоточила орлиный взгляд на молодом послушнике и, если бы взглядом можно было пронзить насквозь, от Викториуса осталась бы одна сквозная дыра.

— Потому что твой невыносимый язык, сорвавшись с привязи, докучает мне больше, чем все зло этого мира в одном лице, — ответила она на свой же вопрос. — Заткни свои грязные мысли поглубже и выйди из церкви.

— Но ваши...— Викториус не собирался сдаваться просто так, но на всякий случай сделал шаг в сторону выхода.

— В таком случае, почему бы тебе не сдохнуть раньше меня? — бесцветно произнесла монахиня и подняла руку.

Викториус уже был вне пределов досягаемости, когда из рук Карен Ортензии вылетела красная полоса Плащаницы Магдалины.

— Следует быть поосторожнее с молодым поколением, — меланхолично заметил второй из находившихся в церкви монахов. — Нервный срыв одного из членов группы — не совсем то, что мы хотим привезти назад.

— Да, но он так мило краснеет каждый раз, когда я щелкаю по распухшему эдиповому комплексу, — самодовольно ответила Ортензия и потерла забинтованные руки друг об друга, словно пытаясь унять какой-то зуд. — Помоги мне с перевязкой, брат.

— Охотно, — сказал монах и поднялся со скамьи. Когда он оказался на ногах, стало ясно, что он намного выше миниатюрной монахини и почти в два раза шире её в плечах. — Выйдем в галерею?

— Нет, — поморщилась монахиня, — нет времени. С минуты на минуту начнут приходить разведданные. Я должна быть начеку, Георгос.

Монах кивнул:

— Франциск не обрадуется, увидев вас в таком виде посреди храма.

Ортензия улыбнулась настолько широко, насколько смогла:

— Этот святоша до сих пор думает, что можно сделать омлет, не разбив яиц? Ох уж мне эти идеалисты.

— И все-таки некоторые запреты в самом деле следует соблюдать, — покачал головой монах. — Восьмое Таинство никто не отменял, но игнорировать запреты без малейшей на то нужды не есть хорошо.

Разматывая повязки, из-под которых уже не сочилась, а текла кровь, монахиня поморщилась, словно слова Георгоса её задели. Один из бинтов упорно не хотел отлипать от кожи чуть повыше локтя. Карен достала из медицинской сумки, которую держал её товарищ, склянку со спиртом и открыла крышку. В воздухе тут же повис мягкий запах этанола, создавая причудливое смешение с вечным церковным ароматом ладана. Монахиня сжала зубы и прижала отверстие бутылька к тому месту, где бинт ссохся с плотью; спирт горячим кнутом обжег её изувеченную кожу, но засохшая кровь тут же отлипла от повязки. Ортензия сдернула длинную белую ленту и принялась разматывать следующие куски бинта.

— Милосердный бог, который наградил меня этим чудесным стигматом, забыл научить отключать его по воле мыслей, — объяснила Карен. — И если он думает, что вправе после этого выгонять меня на улицу каждый раз, когда из меня что-нибудь течет, то он сильно заблуждается. Оставь россказни о нечистой женской крови для вечерних проповедей в общине баптистов и найди антисептик.

Георгос с готовностью протянул женщине тюбик, похожий на тот, в котором обычно держат зубную пасту.

— Господь милосерден, но не ко всем, и пути Его неисповедимы, — молитвенно произнес монах.

Карен обмотала чистым бинтом руку вокруг запястья и вытянула конечность вперед. Георгос привычно перехватил её и сжал, чтобы туго зафиксировать бинт, пока женщина виток за витком наматывала его на руку, сжимая иссеченную и изувеченную плоть под повязкой. Возле локтя она чуть-чуть ослабила намотку, давая возможность руке свободно сгибаться в суставе, и, перебросив его поверх локтевого сгиба, принялась фиксировать предплечье. Когда повязка покрыла всю руку, Карен смазала конец клеем, зафиксировала его под мышкой и достала из сумки длинные тонкие белые перчатки — изобретение Ватиканских ученых.

— "Вторая кожа"? — спросил Георгос, хотя и знал ответ.

— Она самая, — проворчала Ортензия, наматывая длинную перчатку на руку. — Надеюсь, до вечера продержится.

"Вторая кожа" была плодом биомедицинских исследований, которые проводили подразделения Церкви, связанные более с современной наукой, чем с магией. Изначально "вторая кожа" была создана для инквизиторов и экзорцистов, обгоревших или потерявших участки настоящей кожи во время боевых операций Церкви, но со временем ряд фарма-компаний добился права производить ограниченные количества этого чудо-материала и продавать за огромные деньги состоятельным пациентам, которым срочно нужно было омоложение. Само собой, Ватикан имел с этого огромную прибыль. Органический материал, по сути — укрепленный полимерами эпителиальный слой клеток человека, на ощупь и на вид напоминал настоящую кожу, и вполне мог служить её заменой в случае потери больших участков поверхности тела. Самым удивительным было свойство постепенного симбиоза "второй кожи" с нервными окончаниями, что делало снятие "второй кожи" после долгой носки не самым приятным процессом, слегка напоминавшим эпиляцию восковыми полосками в особо нежных местах. Карен Ортензия ценила "вторую кожу", поскольку ходить в вечно отваливающихся бинтах — то ещё удовольствие, но надевать на голое тело не очень любила, ибо вечные порезы, ссадины и постоянные кровотечения из всех мест делали процесс её ношения до ужаса неприятным. Выход нашелся достаточно быстро: надев "вторую кожу" поверх бинтов, можно было достаточно комфортно, насколько это слово вообще применимо к постаревшей Ортензии, провести день.

Надев длинные перчатки и удовлетворенно разгладив на них складки, Карен посмотрела на часы:

— Скоро начнется.

— Вы уверены? — ответил Георгос.

— Абсолютно. Отчет от Джона и Михаила будет с минуты на минуту. Феликс патрулирует дороги и полчаса назад сообщил мне, что в городе объявился десант магов — а мы и не против. Синдзи вернется из храма Фуюки нескоро, но я на это и не рассчитываю. Франциск же... его задача чуть сложнее, но я думаю, что к полудню он так же справится.

В подтверждение слов монахини раздался звонок. Достав мини-аппарат, она нажала на кнопку визуализатора и увидела Феликса Рыца, польского капеллана, который был отряжен на слежение за въездом в город.

— Я сел на хвост магам, — сообщил он без прелюдий, — но они разделились.

— Сколько их? — спросила Карен.

— Семеро. Они разбежались по городу: в поместье Тосака, Эмия, бывший дом Мато и Храм Фуюки.

— Кто-нибудь направляется сюда?

— Не могу знать, леди Ортензия.

— Вот как, — кивнула она. — Продолжай вести наблюдение, Феликс.

— Есть, — отрапортовал поляк и отключился.

Ортензия неудовлетворенно зевнула:

— Нет, это положительно не то. Георгос, не желаешь ли прогуляться?

— С превеликим удовольствием, леди.

Огромный монах подал руку своей начальнице и та, опершись на него, словно маленькая девочка, медленно зашагала к выходу из часовни.

— Только не дразните сейчас Викториуса, госпожа. Не надо выводить из ментального равновесия юного и неопытного монаха, это может иметь непредсказуемые последствия.

— Сама знаю, — проворчала Ортензия.

Великан распахнул перед ней дверь, ведущую в притвор, затем в несколько шагов проскочил его и открыл проход сквозь портал, ведущий из базилики на улицу. Солнце, почти стоящее в зените, сверкнуло в глаза монахине, отчего она сощурилась и с наслаждением подставила много раз израненную кожу под его ласкающие лучи.

— Кажется, у нас гости, — дернув за рукав, вывел её из блаженного оцепенения Георгос. — Франциск вернулся.

По церковному дворику и правда шел Франциск Грациани, которого Карен ожидала увидеть намного позже.

— Позвольте доложить, леди Ортензия, Вы были совершенно правы, когда указали, что кто-то из подозреваемых в святотатстве может избрать путь из города к заброшенному замку.

Сакура, до сих пор без сознания от транквилизатора, лежала, словно тюк, на плече у инквизитора. Сэнши же, чьи руки были плотно примотаны к телу плащаницей Святого Лаврентия, злобно зыркала глазами вокруг.

— Эти леди — сестра и внучка Тосаки Рин, главной подозреваемой. Теперь у нас в руках есть два козыря, которые мы можем использовать в дальнейшей игре.

— Тяжело было их схватить? — поинтересовалась Карен.

— Позвольте рассказать. Да, юная леди Сэнши пыталась возражать, но мы не можем считать робкие попытки котенка укусить за настоящее сопротивление. Что же касается леди Сакуры, на чей счет у меня были особые указания, то арест прошел без малейшего сопротивления с её стороны. Тем не менее, я действовал по инструкции и усыпил её, как гласит статья тринадцатая нашего Устава.

Начальница инквизиторов довольно улыбнулась, выслушав отчет Франциска.

— Тебе не нравится клетка, кисонька? — насмешливо спросила Карен, обращаясь к Сэнши.

— Я тебе лицо вскрою, тварь, — без малейшего стеснения ответила Тосака-младшая. — Потом, когда твои кишки будут раскиданы по всей префектуре, я помочусь на...

Пламенную речь Сэнши прервала увесистая оплеуха Франциска, прилетевшая прямо ей в лицо. От удара девочка не удержалась на ногах и без малейших намеков на грацию полетела навзничь на землю. Когда её спина почти коснулась земли, туго обвитая вокруг тела плащаница натянулась и удержала её от бесславного и болезненного падения. Франциск резким движением дернул её вперед и поставил на ноги. Сэнши покачнулась, но удержалась на ногах.

— Прошу меня простить, юная леди, — сказал он, не дрогнув ни единым мускулом на лице. — Позвольте объяснить. Я сделал вам предупреждение касательно невежливого общения со старшими, которое вы проигнорировали. Я был вынужден наказать вас единожды, что должно было послужить вам уроком, но, по-видимому, таковым не стало. К сожалению, вы не послушали моих увещеваний и продолжили непочтительно вести себя по отношению к старшим. Именно поэтому мне пришлось наказать вас дважды. Прошу прощения и вместе с тем надеюсь, что это станет для вас отличным уроком в будущем.

Из разбитого уголка рта юной Сэнши показалась струйка крови.

— Красиво излагаешь, Франциск, — захлопала в ладоши Карен. — Заслушаешься. Ох и не завидую я твоим детям.

— Позвольте объяснить. В соответствии с Церковным Кодексом, священник Ордена Иакова не может иметь детей до тех пор, пока не выйдет из Ордена. Я же...

— Ой, все, замолчи, зануда, — театрально махнула рукой Ортензия. — Вещай-вещай, да меру знай. Кстати, я тебе приказываю: больше не бей юного котенка, это может испортить её товарный вид. Приказ понятен?

— Да, леди Ортензия. Приказ понятен.

Монахиня подошла к Франциску и Сэнши почти вплотную.

— Какая же ты милая, — сказала она, гладя её по лицу. — Просто великолепная служка. Девочка, а не желаешь ли ты пойти на службу в Церковь, заслужить спасение своей грешной души тяжким трудом, охотясь на еретиков и магов вроде твоей бабушки?

Сэнши скорчилась, словно от боли, и изо всех сил плюнула в лицо Ортензии.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась монахиня от всей души. — Котенок на деле, оказывается, верблюжонок. А я утрусь, и ничего не было.

Карен стерла "второй кожей" слюну с лица и отошла на шаг.

— Милая, наивная девочка. Как же много таких судеб сломали всевозможные отродья, — задумчиво произнесла она.

— Сломали? Мне казалось, что мы счастливее, чем недолюди вроде вас, — огрызнулась Сэнши. — Знаешь, кто ты, сестра Ортензия? Я тебе скажу: ты Untermensch.

Карен снова расхохоталась чистым, невинным детским смехом. Именно так смеются мальчишки, когда мучают пойманного на улице воробья, вырывая ему перышко за перышком и разжигая огонь, на котором его медленно прокоптят, когда перышки закончатся.

— Недо-человек, так? Да-да, старик Адольф сказал бы точно то же,— сквозь смех сказала монахиня. — Но ты не забывай старое доброе правило, юная Сэнши: кто сильнее, тот и Ubermensch — versteuen Sie?

— Sterb, der Dreck.

— Нихт ин этот ворлд, — ответила Карен. — А кто это тут у нас — не твоя ли бабушка Сакура?

Сэнши сжала зубы.

— Бабушка неплохо сохранилась, мне даже завидно слегка.

Ортензия протянула руку и потрогала Сакуру за щеку.

В этот момент она громко вскрикнула и отпрянула назад, словно её обожгло раскаленным утюгом.

— Леди Ортензия, что с вами? — бросился к ней Георгос, успевая подхватить падающую монахиню на руки. — Вы в порядке?

Карен, чей взгляд мгновенно потерял задор, подняла голову и замогильным тоном произнесла:

— Убери... от меня... ЭТО...

Франциск сделал пять шагов назад.

Карен, извивающаяся от боли в руках Георгоса, опустилась на колени и захрипела. Под "второй кожей" показались кровоподтеки, словно недавней перевязки и не было. Она хваталась попеременно то за живот, то за грудь, то за руки, стоная от боли и пытаясь сжаться в комок.

— Что... это... такое... откуда... демон...убери...

И в этот момент Франциск сделал роковую ошибку.

Он перехватил Сакуру с плеча и взял её на руки, словно жених невесту. Развернувшись, он помчался в сторону автомобиля подальше от своей стонущей в агонии начальницы, о чьих необычных свойствах он отлично знал. В его мозге появилась страшная догадка: у него на руках... демон?

Вот только он забыл про настоящего демона, поводок от которого он на мгновение выпустил из рук.

Как только плащаница покинула его кисть, она тут же потеряла силу и превратилась в обычный кусок ткани.

Сэнши мгновенно почувствовала, что её оковы исчезли, и рванула вперед, словно дикая кошка, вытянув когтистую лапу.

Она смотрела на бьющуюся в муках Карен и видела только кровь, выступающую под её "второй кожей" — органического материала, неотличимого от настоящей кожи. Кровь залила её глаза, и рыча от ненависти, она прыгнула прямо на монахиню.

Георгос, державший Ортензию, попытался повернуться, чтобы закрыть начальницу своим телом и одновременно инерцией разворота отбросить в сторону несущуюся на него Сэнши. Но он не успел. Рука юной Тосаки проскользнула в щель между его подмышкой и боком и раскрытой ладонью дотронулась до лица Карен.

Сэнши злобно ухмылнулась, зачитывая последнее, завершающее слово подготовленного заранее заклинания:

— Blutgericht.

Франциск не видел, что произошло. Единственное, что он ощутил, был громкий хлопок, словно где-то лопнула связка воздушных шаров.

Глава 5, в которой достигается некоторое понимание происходящего

Наш путь к вершинам бесконечно труден:

То лбом об стену, то наоборот.

К нам в Холуево приезжает Путин,

Чтобы увидеть, как живет народ.

враг народа Макаревич

Автомобиль с характерной полицейской раскраской, плутавший по узким и до невозможности загаженным улицам Бирмингема, внезапно ударил по тормозам и остановился возле одноэтажного здания с чугунными решетками на окнах.

Эль-Меллой (а в машине, любезно предоставленной ему бирмингемским отделением полиции, которая получила строгий наказ сверху — помогать человеку из Пятого и не задавать лишних вопросов — был именно он), кряхтя, выполз наружу и тут же ступил лакированным ботинком в собачью какашку.

— Тьфу, — скривился он, добавив к этому междометию ещё пару словечек.

— Что такое, сэр Вельвет? — спросил Джонсон, который продолжал сидеть за рулем и даже не подумал озадачиться каким-нибудь проявлением вежливости к важной персоне вроде открытой двери автомобиля и помощи при высадке на незнакомую местность. — Я буду ждать вас тут, — добавил он, не дожидаясь ответа.

— Сделай милость, — буркнул Эль-Меллой, не уверенный, что инспектор его услышал.

Здание, возле которого припарковался автомобиль, давно потеряло свой изначальный цвет и стало уныло-серой кирпичной коробкой, покрытой многовековым слоем пыли, грязи и угольных частиц, которые мгновенно оседали в носу у непривычного человека. Где-то вдалеке дымились огромные трубы местной теплостанции, построенной — вот совпадение! — прямо возле угольной шахты, и упорно отказывавшейся закрываться даже в век, когда получать электричество из воды и воздуха стало намного дешевле, чем жечь топливо. Прямо у дороги сидели несколько ребятишек в грязной одежде и с громкими криками ковырялись в грязи, отчего в воздух взлетали облака пыли и пачкали их и без того чумазые лица. Веселый пейзаж завершала двухметровая чугунная стена, увитая сверху колючей проволокой и исписанная похабными надписями в стиле граффити.

Эль-Меллой, который не очень-то проявлял сострадание к жителям подобных районов, быстро пересек тротуар и вошел в дверь, над которой висела табличка "Морг". В носу тут же засвербило от запаха разлагающихся человеческих тел, смешанного с тошнотворной вонью антисептиков, из которых запах хлорки был если не самым приятным, то хотя бы мало-мальски привычным.

Сторож, сидевший внутри у входа, оторвался от игрушки на допотопном планшете и грубовато спросил у визитера:

— Чего надо?

Вейвер достал из кармана полицейское удостоверение, развернул его и ткнул тому почти в нос:

— Полиция. Мне нужно тело Натаниэля Суиндона, убит вчера.

Старик сдвинул к носу очки и внимательно принялся вглядываться в документ.

— Полиция, да? Что-то я вас не знаю, господин...Вельвет, да? Все бирмингемские...

— Лондон, Пятый отдел, — не терпящим возражений голосом сказал Эль-Меллой и убрал удостоверение в карман. — К слову, я спешу. Где тело Суиндона?

Сторож, который слегка изменился в лице при словах "Пятый отдел", забубнил под нос:

— Да кто ж тебя знает, вдруг ты какой из этих, да ещё и не при форме. Где это видано, чтоб коп не при форме был на исполнении? А я всех местных знаю, кому крестный, кто просто хороший парень, как, например, Суиндон тот. Что ж я, Натаниэля не помню? Помню, и его батю помню, и самого Натаниэля — ага, вот и он, второй этаж, зал двести пять, ящик восемьдесят восемь. Да вы не зыркайте-то на меня так, господин полицейский, я мигом ключ возьму и пойдем.

Эль-Меллой, слушая болтовню выжившего из ума старика, в самом деле смотрел на того не самым дружелюбным взглядом.

— И что там с Натаном случилось? Хороший ведь был парень, ой, хороший. И что они с Милтоном не поделили? Ведь такие друзья были, ой-ой. А сейчас одного засадят в клетку, как жирафу, а второй ко мне в гости пожаловал. Я ведь говорил ему...

— Кстати, а когда ты последний раз видел Суиндона? — перебил сторожа Вейвер. — Давно?

— Давно ли? Да нет, не так уж давно, с недели три как. Я ему тогда говорю: мол, Натан, ставить мне на Виллу против Борнмута или не затащат? Он и говорит: да, Джейк, ставь, верняковая ставка же. Я и поставил десятку. Снял немного, конечно, всего три фунта, но и то подспорье же! Да, Натан никогда не ошибался. Говорил мне: я вот сейчас денег ещё подниму, а потом в Лондон переезжать думаю, мне там работу на ВВС постоянную предложили. Я так за парня порадовался: не всё тут с нами гнить, пусть хоть он богато поживет, глядишь, и нас не забудет в конце концов. А тут раз — и все, кончился Натан. Лежит без головы, и только глазами зыркает в потолок. Кстати, вот он тут и есть, господин полицейский.

Спускаясь по лестнице на второй подземный этаж в свете редких дешевых лампочек на вольфрамовых спиралях, Вейвер с брезгливым отвращением слушал старческий бубнёж и мысленно содрогался от мысли, что когда-нибудь и его мозг может растечься до состояния подобного маразма, отчего ему становилось не по себе.

— Прошу, господин Велит, или как вас там, — произнес старик и щелкнул ключом в замочной скважине. — Восемьдесят восьмой ящик, да там написано, чего уж. Вам помочь или...

— Нет. Дело секретное. В дверь не заглядывать. Когда я закончу, то позову вас, — отрезал Эль-Меллой и дотронулся до холодной металлической ручки.

— Выключатель слева! — сообщил старик, видя перед собой только спину мага. — Слева, над дверью!

Вейвер шагнул в дверь, вглядываясь в темноту. Он сморщился, когда трупный запах, и без того противный и приставучий, усилился многократно. Здесь, в обители смерти, которая была бы в прямом смысле по вкусу кому-нибудь из Апостолов, маг почувствовал себя до ужаса неуютно. Брюзжащий сторож снаружи, мрачная разруха города, затхлая атмосфера морга — всё выводило Эль-Меллоя из себя и портило его и без того угрюмое настроение, не забывавшее о том, что прямо сейчас в мире творится вакханалия непонятно откуда взявшихся книг с крамольным содержимым. Маг достал из кармана припасенную пару медицинских перчаток и надел вместо своих модных, кожаных. Затем он протянул руку туда, где, по словам старика, должен был быть выключатель, нащупал плоскую кнопку в стене и, когда комната осветилась тусклым светом, принялся искать ящик номер восемьдесят восемь. Искомый, впрочем, нашелся очень быстро.

— Привет, скотина, — сквозь зубы пробурчал Эль-Меллой и дернул ручку, отчего ящик едва сдвинулся. Схватив его двумя руками, маг напрягся все свои старческие силы и потянул на себя. Металлические колесики заскрипели, но тяжеленный ящик все-таки сдвинулся с места и медленно поехал наружу. Пыхтя от натуги, маг пожалел, что не заставил заниматься этим брюзжащего старика снаружи, но признавать поражение и идти за ним было бы оскорбительно для чувства собственного достоинства. Поэтому старый Вельвет напрягался и тащил, как только мог.

Когда ящик выполз из стены и повис, неприятно потрескивая и грозя обломиться в любую секунду, маг наконец-то смог впервые посмотреть на убитого. Его последний костюм, коим стала футболка с какими-то логотипами, вероятно, что-то футбольное — Эль-Меллой не разбирался в подобных вещах, был скрыт под зеленой тканью, пропитанной негорючим раствором и резко пахнущими антисептиками. Лицо убитого было странно безразличным, никакой предсмертной гримасы, какие обычно запечатлеваются в последний момент, когда, по расхожей фразе, вся жизнь проносится перед глазами. Нет, ничего подобного у Суиндона не было: он был спокоен, лишь грубая корка крови, запачкавшая все лицо, нарушала маску его посмертного спокойствия.

Эль-Меллой аккуратно отколол кусочек затвердевшей на лбу и принялся бормотать заклинание поиска маны. Ничего особого в крови убитого он не нашел, как и в квартире несколькими часами ранее. Сунув запекшийся сгусток под голову мертвеца, он прочитал то же заклинание, но на этот раз попытался найти ману во всем теле Суиндона. Результат, само собой, был почти нулевой — или, как Вейвер бы потребовал студента сказать на практических занятиях, "результат не отличался от фоновой маны обычного человеческого тела, централизованных потоков не обнаружено".

Маг уже не удивлялся: скорее, он был расстроен. Получалось, что он пошел по ложному пути и взял след, который никоим образом не относился к настоящему автору "Судьбы"? Эль-Меллой подумал и нашел это странным. В конце концов, Швайнкопф, да икнется ему прямо сейчас до самых кишок, получил своё место хоть и по протекции, но в некомпетентности себя упрекнуть не позволил бы. Последние же новости о том, что книг в мире появилось много и все они разные, наводили Эль-Меллоя на мысль о том, что он попал в странный переплет, предотвратить который был вряд ли в силах — и это одновременно радовало и бесило пожилого мага. Радовал его тот маленький факт, что он не будет крайним и отчет перед Бартомелоями, Айнцбернами и прочей высокородной швалью ему нести не придется. Бесило же его то, что прямо сейчас он потратил целый день на погоню по ложному следу в одном из самых отвратительных мест Англии, вдыхал угольную пыль и медицинские испарения... ради того, чтобы полюбоваться на тело бедняги-журналиста, пристукнутого своим дружком в пьяной драке?

"Стоп-стоп-стоп", — сказал он себе. "Думай. Ты умеешь думать."

Выходило, что на след Суиндона его направил Швайнкопф. Оснований предполагать, что он солгал намеренно, у Эль-Меллоя не было — подобный вариант развития событий заслуживал отдельного рассмотрения в деталях, но это была бы совсем другая гипотеза происходящего. Допущение, что Швайнкопф ошибся, рассмотреть прямо сейчас вряд ли удалось бы. Значит, следовало оставаться в поле гипотезы, что Швайнкопф не ошибся и Суиндон — в самом деле автор "Судьбы".

Но как, — размышлял Эль-Меллой, — могло получиться, что автор такого серьезного магического труда не несет ни малейшего следа маны? Или, конкретизируя вопрос, почему мы не видим ни малейшей связи автора опуса с миром магии?

В такой формулировке ответ был очевиден.

"Если ты чего-то не видишь, это не означает, что этого нет".

Эль-Меллой закатал рукав своего помпезного пальто и резким движением сдернул с мертвеца простыню. Ему предстоял детальный, очень детальный осмотр с пристрастием. Вейвер сейчас дорого отдал бы за чемоданчик с анатомическим оборудованием, который, как назло, сейчас стоял в лаборатории на окраине Лондона. Да что там оборудование — даже скальпель пришелся бы кстати! Маг горько вздохнул: кто ж знал, что дойдет до такого? Кинжалов и прочего оружия Эль-Меллой тоже при себе обычно не имел. Единственным, что могло скрасить его горе, был тонкий перочинный нож в кармане пальто, пригодный скорее для детских забав, чем для вскрытия. Маг достал лезвие и тихо прошептал единственное заклинание, которое ему сегодня требовалось: заклинание обнаружения маны.

Само заклинание было известно с тех времен, когда Гильгамеша ещё не было даже в проекте, а первые существа типа "человек" только-только учились пользоваться магией. Его смысл был прост: заклинатель изменял заданный поток собственной маны таким образом, что при соприкосновении с магической субстанцией из других источников происходил небольшой выброс энергии в виде света — флуоресценции, как сказали бы на факультете современных магических теорий, не чуравшегося изучением естественных наук в их современном виде. Таким образом, получалась простенькая качественная реакция на ману из любого источника в любом виде.

Зачаровав таким образом пальцы и перчатки, Вейвер принялся осматривать тело. Он отломил большой кусок запекшейся крови вместе с волосами и аккуратно отложил в сторону: под коркой скрывался широкая вмятина от удара стеклянной бутылкой. В месте удара череп раскрошился и вмялся вглубь, словно пластмассовый, и из узкой трещины в коже выглядывали наружу белеющие осколки кости. Просунув в неё нож, Эль-Меллой принялся ковырять содержимое черепной коробки в попытках найти что-нибудь неожиданное в мозге жертвы. Узкое лезвие предательски гнулось и скрипело, то застревая в осколках, то ускользая вглубь головы и врезаясь в мягкие ткани, некогда бывшие серым веществом живого человека. Эль-Меллой вытащил лезвие и осмотрел его, потом заглянул вглубь трещины и даже слегка попробовал поковырять её пальцем: ничего не светилось.

Затем маг оттопырил нижнюю челюсть у трупа и принялся разглядывать его рот, брезгливо морщась от вони. "Орбита бы тебе пожевать, скотина", — подумал он, разглядывая тридцать два великолепных блестящих зуба, на которые явно была потрачена не одна тысяча фунтов в хороших стоматологических клиниках. Эль-Меллой знал, что некоторые маги любят держать у себя во рту сюрпризы последней надежды, вшив их где-нибудь под языком или за зубом в самых труднодоступных снаружи местах. Он аккуратно обстучал все тридцать два зуба, сделал надрезы в челюсти, пытаясь найти скрытые полости, где мог бы таиться сюрприз, но и это оказалось безрезультатным: во рту у Суиндона не было ничего особенного, что отличало бы его рот ото рта любого другого умершего человека. Напоследок Эль-Меллой надрезал уздечку и распорол уже начинающий подгнивать язык под самый корень — лишь чтобы обнаружить, что и там пусто.

Эль-Меллой поднялся, махнул головой в сторону, пытаясь привести мысли в порядок и закрыл глаза. Через секунду он снова посмотрел на лежащий перед ним труп: раскрошенное лицо Натаниэля Суиндона превратилось в ужасную маску зомби из фильмов-кошмаров, у которой, впрочем, нос и глаза все ещё были на месте. Маг протянул руку и поднял веко убитого.

Вспышка, которая загорелась, лишь только глаз убитого появился из-под своего покрова, ярким светом осветила морозную камеру. Эль-Меллой непроизвольно зажмурился и отвернулся, чтобы вновь открыть глаза и посмотреть боковым зрением, не почудилось ли ему. Нет, под приподнятым веком радужная оболочка светилась ярче, чем лампочка, освещающая комнату. Маг вернул веко на место и взмахнул рукой, ослабляя действие заклинания обнаружения магии в несколько раз. Когда оно ослабло в той мере, как Вейвер этого хотел, он снова протянул руку к лицу Суиндона и открыл его глаза: они по-прежнему заметно светились, хоть и не так ярко, как сначала.

— Бинго, — выдохнул он, не веря своей удаче. — Мистические глаза... или что-нибудь посильнее.

Он наклонился, разглядывая глаза убитого: магические цепи в них переливались яркими красками, показывая огромное количество магии, сосредоточенное в них. Эль-Меллой прищурился и присмотрелся к картине: свечение напоминало медузу, тельце которой размером с десять пенсов находилось где-то за зрачком, а пучок длинных ножек-щупалец уходил вглубь, постепенно разветвляясь и проникая вглубь головы. Он снова взялся за веко и опустил его, пытаясь не порвать тонкую кожу, уже неприятно хрупкую. Как только он скрыл глаза под положенной им пеленой, свечение мгновенно исчезло. Маг удивился: мерцание магии, активированной заклинание обнаружения, заметно в человеческом теле вплоть до глубины в несколько сантиметров, так что сквозь тонкую кожу века оно должно было быть по-прежнему видимо. Но закрытый глаз не выдавал никаких следов магии, как Эль-Меллой ни приглядывался.

— Похоже, что цепи активируются, когда глаз открыт, — задумчиво произнес он и снова распахнул одно из век: глаз тут же тускло замерцал, выдавая присутствие в нем магических токов. Несколько раз совершив это нехитрое действие, он убедился, что правила одинаковы для обоих глаз.

Единственной проблемой было то, что Вельвет не знал, какой из типов Мистических глаз работает по такому принципу. Его познания в этом предмете были крайне ограничены: кроме Мистических глаз шепота, связывания и очарования он вряд ли бы назвал еще какие-то другие. Маг был уверен, что глаза Суиндона не принадлежат ни к одному типу из трех: если бы подобное случилось, он почувствовал бы гипнотическую попытку проникновения в сознание, устроенную активированными магическими цепями, оставленными без контроля хозяина. Здесь же этого не было... и Эль-Меллой оказался в небольшом затруднении. Впрочем, решение напрашивалось само по себе.

— Была не была, — вздохнул он и вставил тонкое лезвие ножа в щель между глазом Суиндона и черепом. — Ложкой было бы сподручнее, конечно, — заметил он, кряхтя от напряжения.

Когда грязноватый, но целый и почти не помятый глаз наконец выскочил из глазницы, Эль-Меллой завернул его в собственный платок с вензелем и убрал в карман. Оказавшись обернут со всех сторон мягкой тканью, глаз тут же погас.

Сторож ждал его по ту сторону двери, недоверчиво поглядывая, когда Вельвет вышел из морозной комнаты.

— И чегой так долго? — спросил он, ежась возле стены. — Закончили, сэр столичный?

— Пожалуй, — ответил Эль-Меллой, сунув руку в карман и обернув глаз, чтобы ненароком не помять. — И сразу вопрос: ты Суиндона знал хорошо?

— Натана-то? Ну да, знал, — проворчал старик, направляясь в сторону лестницы. — Хороший был парень, эх, да смилостивится над ним...

— Какие у него были глаза? — прервал поток речи Эль-Меллой. — Ты помнишь его глаза?

— Глаза? Глаза как глаза, а что не так-то с глазами? Обычные глаза. Голубые. Или нет, зеленые. А может, серые? — засомневался сторож. — Не помню. Может, и вообще сиреневые. А почему вы спрашиваете, господин полицейский?

— Не вашего ума дело, — невежливо сказал маг. — Обычные так обычные. Что ж, выведите меня из этого отвратительного места, и я вам больше надоедать не буду.

Вейвер очень обрадовался, когда покинул склеп и очутился на свежем, отдававшем угольной пылью и тухлятиной бирмингемском воздухе.

вечером того же дня

Где-то в недрах Часовой Башни

В роскошном кабинете, убранство которого выдавало не только хороший вкус, но и отличное материальное состояние его хозяина, сидели два мага.

— Дело в самом деле необычное, — сказала женщина в ковбойском наряде, не очень-то подходившем стереотипному магу. — Эль-Меллой, вы были всё это время на передовой, поэтому я слушаю ваш рассказ очень внимательно и во всех деталях. Постарайтесь меня не разочаровать.

— Да, госпожа Бартомелой, — кивнул головой Вейвер.

Как уже стало ясно, его собеседницей и хозяйкой кабинета была Лорелея Бартомелой, второй человек в Магической Ассоциации и один из самых влиятельных людей на земле.

— Итак, все началось вчера утром, — начал он рассказ. — Было доложено, что некая книга "Судьба/война за Грааль", содержащая не предназначенную для широких масс информацию, появилась в магазинах Англии. Я сразу же предпринял следующее: во-первых, распорядился изъять весь тираж и уничтожить всё, кроме нескольких копий. Во-вторых, я задействовал всех возможных людей, чтобы выявить источник утечки. В-третьих, я собрал всех боевых магов, которые были у меня в распоряжении, и отправил в Японию для охраны людей, упомянутых в книге.

— Давайте разберем по частям, — вклинилась в паузу Лорелея, не меняясь в лице. — Как быстро были изъяты книги?

— В течение дня. По всем отделениям было разослано сообщение о том, что это — задача первостепенной важности.

— Вы уверены, что были изъяты все книги?

— Насколько я могу судить, — уклончиво ответил Вейвер.

— Насколько можете судить... понятно. Дальше, — указала Лорелея, — вы задействовали людей, чтобы обнаружить автора. Верно?

— Верно. В тот момент я был уверен, что произошедшее — результат некомпетентности отдельных лиц в моем ведомстве, и использовал этот рычаг давления для их мотивации. Данные об авторе были получены рано утром. Как только я об этом узнал, то сразу же отбыл в Бирмингем.

— Почему именно вы, а не кто-то из ваших людей?

— Как я уже сказал, я был уверен в их некомпетентности и решился взяться за дело самостоятельно. Сейчас я уже не могу быть столь категоричен, но не думаю, что это было ошибкой.

— Было ошибкой это, или не было ошибкой — решать будете не вы, Эль-Меллой, — сурово объяснила его собеседница.

— Не возражаю, — покорно ответил тот. — Итак, в Бирмингеме я побывал в доме гражданина Суиндона, который, как доложила местная полиция, был убит вечером прошлого дня. Черновик книги был обнаружен у него на компьютере, причем дата создания документа, что удивительно, — на прошлой неделе.

— Вот здесь поподробнее. Что значит "дата создания — позавчера"?

— Ну, я не претендую на звание компьютерного гения, но кое-что в этих новомодных штучках понимаю, — объяснил Вельвет. — Смысл в том, что текстовый файл был создан ровно пять дней назад, а последнее изменение в нем случилось четыре дня назад. Я слегка порылся в хранилище файлов, и не нашел никаких черновиков, исходников или других материалов, связанных с "Судьбой". Это, конечно, не позволяет мне утверждать со стопроцентной вероятностью, что их нет, но я думаю, что дело обстоит именно так.

— Значит, вы считаете, что он написал книгу из трехсот страниц за день?

— Считаю, — утвердительно сообщил Эль-Меллой и достал из кармана аргумент в пользу своей правоты. — Взгляните-ка на это.

Он извлек платок, в котором был завернут глаз бедняги Суиндона, и положил его на стол. Глазное яблоко было в ужасном состоянии: покрытое клочьями крови, разорванных и разрезанных мышц и в довершение ко всему — высохшее за день и уже начинавшее превращаться в сухофрукт.

— Ох ничего себе, — присвистнула себе под нос Лорелея. — Надеюсь, труп целиком уже везут к нам?

— Нет, но я распоряжусь, — сказал Эль-Меллой. — Я не сумел опознать тип Мистического глаза, но...

— Конечно, не сумели. Во-первых, он не Мистический, а смешанный между Мистическим и Чистым. Во-вторых, эти глаза... Эль-Меллой, у меня есть одна просьба. В следующий раз, когда потребуется провести работу в поле, посылайте людей с соответствующим оборудованием, чтобы такие глаза доходили до меня в хорошем состоянии, а не в...— Бартомелой разочарованно махнула рукой и сурово взглянула на своего подчиненного.

Вельвет слегка сморщился от осознания собственной ничтожности.

— Тем не менее, решение привезти его было правильным. Видите ли, господин Эль-Меллой, этот глаз по классификации будет как минимум драгоценный и совершенно точно выше, чем золотой. А может быть, что и радужный, потому как я едва могу представить, на что он был бы способен в умелых руках.

Лорелея зачарованно вертела сморщенное глазное яблоко перед лицом и разглядывала его со всех сторон.

— Это настоящая драгоценность. Пожалуй, я повешу его себе на шею, когда все закончится, — совершенно серьезным тоном сказала она и продолжила: — Здесь как минимум два типа Мистических глаз. Первый — Мистические глаза Ясновидения. Второй — Мистические глаза Контракта. И ещё здесь есть мимолетный признак Чистых глаз. Мне страшно представить, что в сочетании могли бы такие глазки.

— Видеть будущее? — предположил Эль-Меллой.

— Нет, это скучно и тривиально, — отмахнулась волшебница. — Смотреть с их помощью в будущее — все равно, что забивать вурдалаков Концептуальным оружием. Они способны как минимум изучать калейдоскоп вероятного будущего, почти на грани Второй Магии. Прошлое, будущее — для них не важно. Они способны рассмотреть всю цепь событий, проанализировать их причины и следствия, увидеть несчетное множество вариантов... да мало ли что. Черт побери, — выругалась роскошная Лорелея, обычно вежливая, как положено настоящей леди, — да я бы отдала всю Башню вместе с содержимым в придачу за то, чтобы обладатель этих глаз живым сидел в моем подвале.

— И ещё был упомянут тип Контракта...

— Я не совсем правильно выразилась, — сказала Бартомелой. — Эти глаза — сами по себе Контракт, потому что они непосредственно связаны с Истоком. Я понятия не имею, как это осуществляется на самом деле, но следы видны невооруженным глазом. Если бы только... Ладно, хватит причитать, — оборвала она сама себя. — Глаза — сами по себе интересная находка. Увидеть с их помощью какие-то события из прошлого и записать в течение суток для них — плевое дело. Пронести в издательство и заставить напечатать книгу вне очереди еще проще — правда, не без логистических проблем. Я возьму второй глаз мертвеца для собственного изучения, когда его привезут. Давайте лучше перейдем к нашим делам. Расскажите, что вы знаете о событиях, описанных в книгах.

— Охотно, — сказал Вельвет. — События войны за Грааль я знаю в деталях благодаря моей ученице. Письменные отчеты хранятся у меня, их можно достать и пустить в ход в любую минуту.

— Это непременно следует сделать. Продолжайте.

— Настораживает вот что. В самой первой книге, которая появилась в Англии, были описаны события, совпадающие с настоящими практически дословно, но концовка разительно отличалась. По словам автора, Эмия Широ, который нам в принципе не важен, во время войны погиб, но был воскрешен Айнцбернами с помощью Третьей Истинной Магии.

— Вот как, — задумчиво протянула Лорелея. — Реакция Айнцбернов была?

— Да, гневный звонок и обещание найти и покарать меня самыми суровыми способами. Опять же, я не готов сказать наверняка, но описанный в книге ритуал должен быть достоверным. Вы ведь ознакомились с этими опусами, директор?

— Пролистала по диагонали, но самое вкусное, конечно, прочитала, — сказала Бартомелой. — Воссоздать Третью Магию по описанию сложно, но возможно, если иметь все необходимые материалы и достаточное количество времени. Если Айнцберны бесятся, то это означает, что несколько веков их труда можно проскочить в очень короткий срок. Я бы на их месте тоже был недоволен.

— Дальше ещё веселее. Сегодня, в Италии, появилась книга, но с другим содержанием. В ней Эмия Широ, бесполезный школьник, за несколько дней умудрился научиться призывать Зеркало Души. И не просто научился — в книге содержится подробное описание, каким образом он развивал своё ментальное состояние до полного раскрытия Зеркала. Не думаю, что много магов сегодня способны на такое.

— Да уж, я бы не отказалась поработать с таким мальчиком, — отметила Лорелея, завистливо глядя куда-то вдаль. — И не только я.

— В третьей книге, которая всплыла в Праге, Эмия Широ использует фрагменты Пятой Истинной Магии, чтобы победить Гильгамеша. К сожалению, я не видел госпожу Аоко уже много лет и не могу подтвердить, имеют ли магический смысл описанные в книге события.

— Имеют, — подтвердила Бартомелой. — Я не просто так держала её вблизи себя на протяжении нескольких лет. Воздействие Эмии на пространство, имитирующее скачок во времени, действительно является частью Пятой Магии, хотя этим не ограничивается. Странно лишь то, что он сумел устроить бойню на случайно выбранном участке земли, поскольку, по словам Аоко, применение Пятой возможно далеко не везде.

— То есть, госпожа, вы утверждаете, что описание Пятой Магии тоже достоверно?

— Абсолютно, — заверила та. — Пятое Волшебство появилось относительно недавно, меньше века назад. Вспомните определение "Волшебства" — или "Истинной Магии", кому как больше нравится: "то, что принципиально недостижимо посредством современной рядовой магии и науки".

— Значит, принципиальное понимание того, чем является Пятая Магия, могло появиться не ранее, чем век назад?

— Нет, оно появилось чуть раньше, но именно что "чуть", — объяснила Лорелея. — В начале XX века появилась концепция максимальной скорости распространения взаимодействия между двумя отдельными телами — того, что называют "скорость света в вакууме". Так вот, я совершенно уверена в том, что Пятая Магия — возможность игнорировать эту физическую константу и передавать информацию быстрее скорости света. Одно из приложений подобного подхода представляет из себя выход за так называемый "горизонт событий" — линию, разделяющую пространство принципиально достижимых нами точек от принципиально недостижимых, о которых мы не можем знать ничего. .

Эль-Меллой понимающе кивнул.

— Получается, с помощью Пятой Магии можно попадать в иначе недостижимые точки в пространстве-времени?

— Не уверена насчет попадания. Получать информацию из-за горизонта событий — да. Попадать туда — не знаю. К сожалению, секретом Пятой Магии сегодня владеет один человек, и она мне совершенно неподконтрольна.

— А сколько ещё людей в мире владеют Истинными Магиями? — полюбопытствовал Эль-Меллой.

Лорелея Бартомелой поднялась с кресла и замолчала. С лицом, выражавшим крайнюю задумчивость, она сделала несколько кругов по кабинету, после чего подошла к пожилому магу и встала у него за спиной.

— Послушай, Вейвер, — ласково сказала она, внезапно переходя на "ты". — Ты должен понимать несколько вещей. Первое — мы влипли в совершенно идиотский переплет, причем непонятно по чьей вине. Второе — мы на пороге крупнейшего военного конфликта за последние три тысячелетия. Знаешь, что бывает, когда обезьянам вручают в руки Магический Крест, активируемый при тряске? И третье, самое главное — я доверяю тебе, потому что ты, хоть и невеликого роду, работаешь со здравым пониманием ситуации.

— Благодарен за комплимент, госпожа, — не поворачиваясь, ответил Эль-Меллой.

— Ни за что в жизни я бы не открыла магу низшего уровня секретов Истинной Магии, которая известна мне, — продолжила она. — И, будь уверен, в обычной ситуации я бы не стала называть тебе имена людей, которые ею владеют — это знание слишком опасно. Маги, которые знают слишком много, долго не живут. Тем не менее, мы сейчас на передовой, и от тебя зависит многое, поэтому я кое-что тебе поведаю. Но не рассчитывай, что это будет исчерпывающе.

— Не могу поверить: главный человек Часовой Башни говорит простому магу, что она его бережет, — озадаченно воскликнул Эль-Меллой.

— Берегу? Тебя? — рассмеялась Лорелея. — Ты полезен, Вейвер, но не настолько, — с акцентом на последние слова сказала она и продолжила: — И, видит Акаша, я вздохну облегченно, если во время этих разборок в тебя прилетит шальной разряд — насмерть. А знаешь, почему? Я берегу свою репутацию. И если я буду разбрасываться той информацией о людях, которую они хотят скрыть, рано или поздно они перестанут мне доверять. Причем скорее рано, чем поздно, — усмехнулась Бартомелой. — Мне же этого не надо. Я выдаю тебе необходимую информацию, которую не выдала бы в остальных случаях, вот и все. Тем более, кое-что выдал некто другой, чей труп — уж я об этом позабочусь — окажется там, где даже трупам бывает неприятно. Поэтому, Вейвер, слушай, запоминай и держи рот на замке.

— Могила, — показал он жестом стоящей за спиной даме. — Уж там-то я окажусь очень скоро. Так, значит, я получу ответ на свой вопрос?

— Да, — сказала Лорелея. — Мой род уважает не так много магов — ты не из их числа, не обижайся. Да и вообще: правильнее будет сказать не "магов", а "волшебников" — людей, которые способны на то, на что не способны Бартомелои. Одного из них ты знаешь. Вторая — Аоко, и её способности тоже ни для кого не секрет. Третий — Ахт, точнее, его чертова семейка.

Лорелея замолчала.

— Трое? — недоверчиво переспросил Эль-Меллой.

— Почти, — сказала она. — Не так давно их было четверо. К сожалению или к счастью, четвертый погиб полвека назад.

— Какое Волшебство он пользовал? — полюбопытствовал маг.

— Ах да, волшебство, — сказала Бартомелой. — Что там описывается в четвертой книге?

— Ритуал Первого Волшебства. Процесс, который Насу называет "Отрицание Небытия".

— Да, именно он. Не так давно погиб человек, который некогда впервые создал теоретическую картину мира и магического искусства, которой мы частично пользуемся до сегодняшнего дня. Это стало возможным потому, что он подошел ближе всех к истоку изначального творения материального мира, называемого нами Первым Волшебством. Он впервые обнаружил, что всё в мире пребывает в вечном движении, и подметил разные проявления этого движения. Одним из таких проявлений является то, что мы называем вакуумом. На самом деле вакуум — не просто отсутствие чего-либо, ибо, как говорил Аристотель, "природа не терпит пустоты". В том, что мы называем пустотой, бесконечно происходит рождение и взаимоуничтожение субстанций и антисубстанций — процесс настолько быстрый, что заметить его и тем более использовать для нас невозможно. Первое же Волшебство дает принципиальную возможность — концепцию, если позволите, разделения вещества и антивещества. Иными словами, "Отрицание Небытия" есть разложение нуля на единицу и минус единицу, что имеет неисчерпаемое множество применений.

— А что делать с антисубстанцией? -спросил Эль-Меллой. — Почему-то мне кажется, что отбросить её в сторону и забыть не есть хорошая идея.

— Всех секретов я не знаю, — призналась Лорелея. — Мне доводилось сталкиваться с утверждением, что связывающим элементом между плюсом и минусом является наш любимый пятый элемент, эфир. Если записать это в виде уравнения, — сказала волшебница и взяла лист бумаги, — то это будет выглядеть так:

0 = 1 + (-1),

где 0 есть исходное "ничто", 1 есть "субстанция", -1 есть её антипод — "антисубстанция", обе из которых можно трактовать весьма вольно, а под знаком "+" понимается эфир — тот самый, который можно облечь в форму любой стихии и использовать как источник энергии. Это объясняет и тот факт, что те маги, кто желал постичь Первое Волшебство, в результате своих экспериментов чаще всего получали эфирные обманки — продукт взаимодействия связывающего эфира и разделенных субстанции и антисубстанции.

— Но ведь в таком случае должен получаться снова ноль! — воскликнул удивленный Эль-Меллой. — От перестановки слагаемых сумма не меняется.

— Так и есть. Вот только мы имеем дело не со слагаемыми, а с элементами, подчиняющимися каким-то другим функциям. И при перемене мест получается не вакуум, а эфирная обманка. Иными словами, в одну реку нельзя войти дважды, потому что в другой раз это будет совсем другая река.

— Фраза знакомая, — улыбнулся маг. — Стало быть, ваш знакомый, использовавший Первую Магию с древних времен есть знаменитый Гераклит Эфесский?

— Он самый, — кивнула Бартомелой. — Мудрец из Эпохи Богов. По словам моего отца, он был страшным человеком: даже не прибегая к Первой Магии, спалить пол-континента щелчком пальцев для него было пустяком. Знатный был пиромант, ничего не скажешь, но это его и погубило. Извержение Кракатау в 1883 году— его рук дело и его же могила. Никому не известно, что он там сотворил, но к тем островам пять лет не приближался никто, кроме наших охранных суден. К счастью, вы никогда не увидите отчеты о тех ужасах, которых насмотрелись там наши моряки.

— Любопытно, — сказал Эль-Меллой. — Есть ли ещё кто-нибудь? Может быть, не только Гераклит умел творить Первую Магию — Эмию Широ мы в расчет не берем?

— Нет, никто, — уверенно сказала Лорелея. — Ходили слухи, что в мире есть ещё несколько человек, которые умеют расщеплять ноль, но это были не более чем дешевые комедианты, каждый из которых получил свой Запечатывающий Приказ. Что же до Эмии Широ... скажите, Вейвер, он и в самом деле мертв?

— Мертвее не бывает, — подтвердил маг. — Когда я занимался ликвидацией последствий войны за Грааль, я был на его могиле вместе с Тосакой Рин. Он совершенно точно лежит в земле и в ближайшие пару тысяч лет не восстанет.

— Ах да, есть же ещё и умничка Рин, — спохватилась волшебница. — Напомните-ка мне, где она сейчас?

— Летит в Японию, чтобы защитить свою сестру от церковников и, наверное, от нашего боевого отряда, — пояснил Эль-Меллой. — В ближайшее время я жду отчета от МакФитца.

— Это вселяет надежду.

Лорелея Бартомелой опустилась в кресло и, глядя немигающим хищным взглядом на пожилого мага, произнесла:

— А теперь скажите мне, Вейвер: что за чертовщина происходит? Простой смертный получает глаза драгоценного уровня силы? Кто и для чего разослал по миру сообщения с секретами Истинных Магий — не просто сообщения, а почти поваренную книгу с рецептами? И, наконец, какое отношение ко всему этому имеет Ассоциация?

— Вы забыли ещё про кое-что, — сказал Эль-Меллой и нахмурился. — Книг вышло пять. В них описаны секреты Зеркала Души, Первого, Второго, Третьего и Пятого Волшебства. А где Четвертое?

— Четвертое... — задумалась Лорелея. — Четвертое там, где ему и следует быть.

— Вы знаете его секрет?

— Не более чем на уровне концепции. Вам, Эль-Меллой, я его не поведаю, пока не появится очередная книга где-нибудь в Финляндии или Египте. Необходимая информация, не более.

— Но ведь это не Зеркало Души? — осторожно высказал догадку Вейвер.

— Нет, конечно же, — засмеялась волшебница. — Проекцию собственного ментального пространства может каждая собака сделать, если её как следует натаскать. Нет, Зеркало Души — как там его называли, Бесконечные Мастерские Клинков? — к делу не относится. Суть исключительно в Истинных Магиях, которые, по замыслу неизвестного разума, должны были стать всеобщим достоянием.

Эль-Меллой задумался.

— Какие будут приказы, госпожа? — сказал он, когда вышел из мимолетного транса.

Лорелея принялась загибать пальцы.

— Во-первых, тело с оставшимся Мистическим глазом. Кроме того, мне нужно полное досье на человека. Задействуйте всех людей, чтобы узнать каждый его шаг в течение всей жизни. Чем больше подробностей, тем лучше. И, само собой, доставьте мне его убийцу. Я сама займусь допросом.

Маг кивнул.

— Во-вторых, держите связь с нашими агентами в других странах. Если удастся взять какого-нибудь из оставшихся графоманов, я очень обрадуюсь. В-третьих, я хочу видеть здесь Тосаку, её сестру и всех личностей, упомянутых в книгах. Передайте МакФитцу, что это приказ первостепенной важности.

Эль-Меллой снова кивнул, мысленно слегка завидуя молодому ученику.

— И вот ещё что, — сказала Бартомелой. — Вам не кажется, что описанное в книгах есть события одной и той же войны, но случившееся в разных, не пересекающихся мирах?

— В этой идее что-то есть, — признался маг.

— Тогда вы знаете, что делать. У вас ведь есть средства связаться со старым хрычем, будь он трижды неладен?

Вейвер заметно помрачнел.

— Есть, но... — замялся он, словно юноша на свидании. — У него зарезервирован столик в кафе. На семь вечера.

— Кафе? — удивилась Лорелея. — Столик? На семь вечера? Какого дня?

Лицо Эль-Меллоя было мрачнее тучи.

— Каждого, — ответил он с гримасой, словно проглотил кислый лимон.