В одну из таких коротких вылазок — до посинения и обратно, — я обнаружила куст боярышника, усыпанный полупрозрачными мороженными ягодами, и решила набрать немного в карман для Машеньки — ей сейчас особенно витамины нужны.
— Замерзнешь, ведьмочка, — пробасил сопровождающий разбойник, и заботливо накинул мне на плечи свой тулуп. Я тут же по колени утонула в снегу. Приближалась весна (а может, и шла полным ходом: под землей мы не то что часов — дней не наблюдали), и ноздреватый, рыхлый снег не выдерживал человека даже в деревянных "ластах". Единственная уступка, на которую пошел атаман — драная шаль, которой худо-бедно можно было обмотать шею и плечи. Под теплым тулупом я быстро согрелась:
— Спасибо... Ой!
Длинный шип боярышника коварно воткнулся в палец. Густая красная капля медленно набухла, и драгоценным камнем упала на снег. В сердце зашевелилась острая колючка тревоги — за короля. Не верится, что своим ведовским шарлатанством при дворе я насолила кому-то до смерти. Скорее всего, некто решил устранить со своего пути препятствие — ведь моя официальная должность включает в себя функции магического телохранителя, заслоняющего монарха от дурного завистливого глаза. Ну, во всяком случае, пугала для суеверных врагов. И, судя по всему, пугала хорошего — еще так спалилась с этой отравленной едой... Дураку ясно, что это колдовство — не просто же так, из-за плохого настроения, придворная чародейка охаяла рагу! А теперь сижу в лесу, где не то, что защитить — какой из меня защитник, по совести говоря! — даже предупредить об опасности никого не могу. Вся надежда, что Инквизитор сложит два и два, и догадается, что мы с Машенькой не подались в бега, а пропали не по своей воле.
— Тихо! — внезапный толчок в спину застал врасплох — рассыпав собранные ягоды, я с размаху уткнулась лицом в снег. Тряхнув нависающую сосновую ветку, разбойник обрушил на меня сверху целый сугроб, и сам точно провалился сквозь землю. Догадавшись, что это не спроста, я не стала громко возмущаться и раньше времени подыматься из импровизированной берлоги, а послушно затаилась. Прохожие в лесу тоже разные бывают, могут такие бандиты попасться — похлеще моих. Да и честный купец сперва разрядит арбалет, а уж потом будет разбираться — в кого.
Сквозь толщу спрессованного снега чувствовалась дрожь земли — сюда приближался всадник. В таких сугробах лошадь завязнет по пузо, значит, где-то рядом проходит наезженная дорога. Еще не зная, как такая информация может мне пригодиться, я мысленно завязала узелок на память, и аккуратно прочистила уши. Пожалуй, топот слишком частый — не всадник, а пара коней в упряжке. Или даже тройка... Как бы узнать точно, кто это едет?
Точно по заказу, экипаж остановился у самой сосны, давшей мне приют и покров. Скрипнула дверца — карета! Кто-то тяжело выпрыгнул на землю и, судя по звукам, принялся нетерпеливо пританцовывать на месте, оглядываясь по сторонам.
— Не смогли мы голову найти — должно, волки отъели, — батька Тимофей подошел неслышно, будто явился из ниоткуда. Я вздрогнула — но для приехавшего это стало ожидаемой неожиданностью:
— Ах, оставьте эти подробности! — визгливо отозвался он. — Я совсем по другому вопросу!
Беседуя, они обошли вокруг кареты — ну, не может русский человек зимой разговаривать стоя на одном месте, непременно переведет энергию в моторику — заодно и согреется. Поэтому подробности нового дела мне расслышать так и не удалось, хотя я искренне напрягала уши. Долетели только обрывки фраз: "...шесть человек...", "...вооружены..." и "...после полудня...".
— Так что? — похоже, и разговор, и сами собеседники вернулись к началу.
— А, его будто сам черт хранит! — в сердцах ругнулся неизвестный.
Обмозговав идею внезапно подняться и изобразить восставшую из временной могилы покойницу (благодаря "макияжу" из смеси подземной грязи, паутины и сажи в снежных разводах выглядела для этого достаточно "хорошо"), я предусмотрительно осталась лежать без движения. Боюсь, Отчаянный атаман не оценит юмора...
...Карета отъехала, а я продолжала лежать под сугробом, предпочитая не попадаться на глаза батьке Тимофею — он мог совершенно неправильно оценить мое появление в этом месте в это время. И подала голос, только услышав встревоженный зов:
— Ведьмочка! Ты там не задохнулась?!
Заново насобирав полные карманы диких ягод, я вернулась под землю, едва не забыв вернуть разбойнику одолженный тулуп. "Не простудился бы", — запоздало проснулись угрызения совести. "Заболеет — вылечу", — легкомысленно отозвался внутренний голос. Только мозг не участвовал в диалоге, напряженно пережевывая информацию. Политика и уголовщина сплелись в голове в один тугой комок, но ни в какую не желали объединяться.
Машенька искренне обрадовалась неожиданному лакомству, но сразу заметила, что меня что-то тревожит:
— Что случилось, госпожа? Вы как-то странно выглядите.
— Да ничего, — вздохнула я. Сколько раз говорила ей, что теперь в одинаковом положении, товарищи по несчастью, и можно обращаться друг к другу на "ты" — Машенька продолжала строго блюсти субординацию. Наверное, это помогало ей поверить, что наш плен — не навсегда, и очень скоро все вернется на круги своя: — Наверное, просто простыла.
— Вы сегодня очень долго гуляли, — заботливо попеняла горничная и, усадив меня поближе к огню, принялась дополнительно укутывать. А потом и вовсе притащила кружку с каким-то горячим отваром.
— Кто из нас ведьма, ты или я?
— Вы, вы! И хорошая ведьма сейчас выпьет лекарство...
Более-менее успешно пользуя пациентов травами, сама я пробовала свой отвар впервые. Ничего, приятно: кисленький и освежает. Мяты я туда, что ли, напихала?
С холодка от горячего питья разморило не хуже, чем от рюмочки коньяка. Я не заметила, как заснула у костра, свесив голову на грудь...
...Дворец нежился в послеобеденной истоме. Дворяне свято блюли "тихий час", и в коридорах почти невозможно было столкнуться со спешащим по срочному поручению слугой. Лишь на кухне и в службах царила прежняя суета. Сегодня моя дорога лежала не туда — прежде мне никогда не приходилось бывать в крыле высшей знати, но во сне я двигалась уверенно, как будто точно знала, куда идти. Вот и королевская комната...
Он сидел на диване, положив вытянутые ноги на маленький пуфик и запрокинув голову. Подойдя поближе, я успокаивающе положила ладонь ему на лоб — вздрогнув, он проснулся и растерянно заморгал, пытаясь понять, что его разбудило. Подобные вольности по отношению к начальству возможны только во сне. И только во сне я могла увидеть в королевских глазах отражение собственного восторга и радости встречи:
— Ты... вернулась! — резко вскочив на ноги, он запнулся о лавочку, покачнулся, и лишь каким-то чудом сумел удержать равновесие.
— Я всегда рядом! — так много хотелось сказать — хотя бы вот так, сквозь сон! И как сложно оказалось подобрать подходящие слова.
— Но... Где ты была?! — казалось, ему тоже безумно хочется броситься вперед, обхватить руками и никогда больше меня не выпускать. И в то же время страшно...
— В одном ужасном месте, под землей.
— Но ты... — он вытянул руку, пытаясь схватить мне за локоть.
— Я жива!.. — я открыла глаза...
— Слава богу! — с облегчением выдохнула Машенька, и перестала трясти меня за плечи. — А то мне уж показалось... страшное.
— Что?
— Да так, — она уклонилась от прямого ответа. Ей не хотелось рассказывать — ну, а меня, признаться, не слишком тянуло выспрашивать. Хотелось снова и снова перебирать в памяти подробности сна — все выглядело настолько реальным! Ну, почему Машенька не разбудила меня на полчаса позже, не дала побыть в сказке еще хоть немного!
Глава 9.
В очередную вылазку за боярышником (а заодно разведать, что там с дорогой) я отправилась во всеоружии — с большой кружкой наперевес. Машенька решила во что бы то ни стало сварить компот — или кисель... а может, и варенье. Из пространных объяснений сложно было сделать определенный вывод, но звучало вкусно. На этот раз меня сопровождал другой разбойник, не склонный к сантиментам: курточкой не поделился и, логично рассудив, что без верхней одежды я далеко не уйду, не потащился следом по глубокому снегу, ограничившись наблюдением издалека.
Уже подходя к кусту, я заметила, что сегодня меня уже кто-то опередил: он ходил ходуном, разбрасывая в стороны ягоды и маленькие веточки. У корней копошилась пушистая коричневая фигурка, напоминающая маленького медвежонка.
— Зара! — удивилась я. — Что ты тут делаешь? Мама тебя сегодня не ждала!
— Иди на...! — грубо отозвался "медвежонок". — Мама меня вообще не ждала!
Маленькая дочка Цыганки не жила с нами в подвале — она лишь иногда появлялась в лесу, основное время промышляя в городе: просила милостыню, приделывала ножки плохо лежащим мелким вещицам и подслушивала разговоры купцов, ожидающих прибытия обозов с товарами или отправляющихся в далекий поход — словом, была мастерицей на все руки. Не знаю, сколько ей было лет — выглядела Зарита на пять, но в больших невинных глазах орехового цвета блестела недетская смекалка.
— Хорошие девочки не говорят таких слов!
— А я — плохая девочка! И про тебя, тетя ведьма, всем расскажу!
— Что? — искренне удивилась я.
— Ты меня сглазила! — девочка резко обернулась, и я ахнула: из-под левого, опухшего и не открывающегося глаза, огромный лиловый синяк стекал чуть ли не до подбородка.
— Что с тобой такое случилось?! Упала?
— Мальчишки избили, — шмыгнула носом та, и снова яростно набросилась на боярышник.
— Из-за меня?
— Это же ты вчера сказала, что я хорошая девочка, а хорошие девочки не воруют.
— А при чем тут мальчишки?
Цыганочка вздохнула, удивляясь моей непонятливости:
— Я пыталась украсть у них игрушку. И уронила...
— Не знала, что ты играешь в игрушки.
— Я бы ее продала.
— Ага, — я задумчиво посмотрела на Зару — и снова вздрогнула, наткнувшись взглядом на опухшую щеку: — Сильно болит?
— А сама-то как думаешь? — потянувшись за дальней, наверняка самой вкусной гроздью, девочка оцарапалась о длинный шип и зашипела, как кошка.
— Дай подую.
— Это еще зачем, — проворчала Зарита, но отстраняться не стала. Нагнувшись, я подула на синяк, и пробормотала "заклинание", которым мама всегда лечила мои мелкие ушибы:
— У кошки боли, у собаки боли, у сороки боли, у вороны боли... А у Зары, хорошей девочки, не боли! Ну как, полегчало?
— Угу, — из вежливости согласилась девочка.
Из вежливости? На Зару не похоже!
— Надо еще что-то холодное приложить, чтобы отек спал, — я огляделась по сторонам, и набрала в горсть снега: — Да вот, хотя бы... Только не слишком долго, чтобы лицо не обморозить.
Послушно взяв с моей ладони сплюснутый снежный пластик, цыганочка прижала его к щеке — снег тут же принялся таять, стекая из-под ладони на подбородок смоляными каплями. Да, умыванием девочка себя явно не утруждает...
Спасибо маме... и отечественному кинематографу. Внешние карманы у меня, конечно, обчистили, но под юбку заглянуть не догадались, так что в маленьком кармашке, который я собственноручно пришила с внутренней стороны самой нижней поддевки (Машенька только хмыкала, разглядывая корявые стежки) сохранился неприкосновенный запас — две золотые монетки. Три уже начинали звенеть при ходьбе, а я и так исколола все пальцы, пока пришивала один кармашек. Да и перспектива черного-пречерного дня, когда этот запас сможет понадобиться, выглядела в то время более чем туманно. Не то, что сейчас...
При виде золотого кругляша ореховые глазки засияли, точно два солнышка:
— Что надо сделать? — Зара с готовностью протянула чумазую лапку.
— Ты сейчас вернешься в город, и отнесешь вот это в гостиницу "Корона", — вытащив из кармана грязноватую тряпицу, некогда бывшую носовым платком, я протянула ее "гонцу". — Передай портье... Или подбрось так, чтобы он этого не заметил.
— Волшебство? — девочка так же проворно спрятала руку за спину.
— Только для того, кто этот сверток развернет, — успокоила я ее. — Он меня обхамил однажды... Никак не прощу.
— А-а-а, — понимающе протянула она. — А если я его тем мальчишкам отдам — им будет что-нибудь плохое?
— Нет, он заговорен только на одного конкретного человека, — я покачала головой, и протянула монетку: — Когда вернешься — получишь еще одну такую же.
— Ты даже не заметишь, что меня не было! — схватив деньги и "письмо", Зара припустила по сугробам так, что только пятки засверкали. Надеюсь, она сделает все, как надо, и не станет по дороге экспериментировать, подействует колдовство на ее обидчиков или все-таки нет.
Разумеется, сверток не был ведьминым проклятием: за неимением бумаги и чернил, я написала послание на носовом платке — вернее, вышила крестиком, надергав цветных ниток из подола платья. А иголка у Машеньки, как у всякой хорошей портнихи, всегда была при себе.
Я таскала письмо уже несколько дней — даже пару раз распарывала зашитый суровой ниткой "конверт", чтобы добавить какие-то новые подробности, — но совершенно не представляла, какой почте его доверить. Ни один разбойник не взялся бы добровольно доставить собственную явку с повинной и донос на товарищей. Чаще всего возникала мысль о голубиной почте — но для этого была нужна птица непосредственно с дворцовой голубятни. А дикому лесному сизарю как объяснить, куда лететь? Так что без преувеличения можно было сказать, что эту девочку мне сам бог послал!
Скажем прямо, в плане розысков нашего с Машенькой конкретного места заточения письмо мало чем могло помочь: план проезда к тайному разбойничьему убежищу я набросать не могла — сама не знала. Поэтому ограничилась рекомендацией уточнить в архивах и исторических хрониках: где-то должно сохраниться упоминание о лесном замке, разрушенном до основания — скорее всего, взрывом. Приблизительное количество боеспособных разбойников дважды приходилось спарывать и уточнять — первый раз некоторых я пересчитала дважды, не слишком различая по лицам. Бороды и лохмы до плеч у всех выглядели одинаково, и вполне успешно заменяли бандитам классические черные шапочки с прорезями для глаз. Потом в убежище вернулся небольшой летучий отряд, выполнявший какое-то особое задание... Даже сейчас я не могла поручиться, что указанная цифра абсолютно верная.
Больше же всего пришлось поломать голову над подписью: "придворная чародейка" — звучит чересчур официально, да, может, меня уже давно уволили за небрежение служебными обязанностями. Просто "ведьма" — самой не нравится... Сомневаюсь, помнит ли кто-нибудь во дворце, как меня зовут на самом деле? Правда, я называла свое имя на первой беседе-допросе с королем и Инквизитором, но с тех пор никто ко мне так не обращался — я и сама его почти уже забыла. Немного поколебавшись, в конце концов все-таки решительно вывела: "Ольга". Руки так и тянулись простирнуть захватанную тряпку, но вышитый бледными нитками текст на мятой ткани станет совсем уж нечитабельным. Оставалось только скрестить пальцы и надеяться, то получивший такое послание портье не бросит его в огонь немедленно, а хотя бы попытается приглядеться.
