| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
английское происхождение сказывается. Иначе взгрели бы стальным гостинцем по
первое число.
Осмотр затянулся, и когда Николай Андреевич в заключение обхода велел кормить
батарейцев, и выдать положенную чарку, сопровождающий флагмана начальник
обороны Одессы контр-адмирал Чихачёв, видя, что командир доволен лишь тем, что
увидел на самой батарее, а вообще погружён в какие-то свои тяжёлые раздумья, и
не дай Бог полезет в солдатский котёл, а там решит заглянуть в интендантство,
где станет со свойственной ему дотошной язвительностью проверять всё и вся, и
до чего-нибудь непременно дороется, а тогда уж точно хоть святых выноси,
приветливо улыбаясь, пригласил начальство отобедать, чем Бог послал.
— В госпиталь завернём, Николай Матвеевич, а уж потом...
— Так ведь адмиральский час, ваше превосходительство, традиция-с. И медицина
не рекомендует больных тревожить до обеда. Ну как раненых-то соколиков тянуться
во фрунт заставят, а иным и сидеть вредно...
— Ладно, где тут твоя кают-компания?
— В двух шагах, ваше превосходительство.
Чихачёв изящно взмахнул рукой в белой перчатке, и к двум адмиралам подкатил
изящный крытый экипаж на английских рессорах. С облучка свесился рыжий усач в
морской форме.
— Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство, адмиральский катер подан.
Аркас невольно усмехнулся.
— Мощностью в три кобылячих силы, Безенко, да ты уж никак в кондукторы вышел?
— Так точно, ваше высокопревосходительство, вашими милостями, — усач расплылся
в улыбке. Старый адмирал помнил старых черноморцев.
Почтительно поддержанный Чихачёвым под локоть, Николай Андреевич сел в экипаж,
милостиво кивнул начальнику артиллерии и командиру батареи, и два адмирала
отбыли обедать. В "двух шагах" от батареи, точнее, в десяти минутах быстрой
езды, в центре Одессы находился фешенебельный ресторан. К удивлению Аркаса,
часто проезжавшего мимо здания по службе, на этот раз у входа было пусто и
стояли два матроса при винтовках с примкнутыми штыками. Хозяин ресторана,
угодливо поблескивая маслянистыми глазами, лично встретил сановных гостей
по-русски, с поясным поклоном, красавицами греческого вида, но в пейзанских
кокошниках и с хлебом-солью. Адмиралов проводили в отдельный кабинет, и по
пути Аркас заметил, что зал ресторана был совершенно пуст, только в эркере
притаился небольшой оркестр, негромко наигрывавший попурри из Штрауса и Гайдна.
— Что ж это, Николай Матвеич, зал пуст, ресторатору убыток?
— Никак нет, Николай Андреевич, после нашего посещения публику сажать некуда
будет. Вон у "Дюка", сказывают, после того, как там покойный князь Воронцов
пару раз отобедел, лет пятнадцать в "воронцовском кабинете" и цены выше были,
и отбоя от желающих не было. А Фангони, говорят, уж десятый раз стул меняет,
на котором якобы Пушкин сидел. У каждого ресторатора свой метод, свой секрет;
это мирок особый, — Чихачёв улыбнулся, — этакие масоны от кулинарии.
Большой стол ломился от угощений. Адмиралы сидели за малым, кушанья подавал
чихачёвский вестовой в матросской робе идеальной чистоты. Первым делом был
подан консоме Наварин — раковый суп, известный каждому военному моряку, и
английский ром; бифштекс с грибами и спаржей. Аркас, положив салфетку на
колени, взялся за столовые приборы...
Откушав первое, адмирал добродушно обратился к молодому коллеге.
— Приезжайте ко мне в Богдановку после войны. Там уж я вас угощу, и кулебякой
по-русски и барашком на вертеле по-гречески, да и вино у меня славное.
— А вот как раз "Луи Редерер", любимое шампанское государя, из ливадийских
подвалов. Что ж вы, Николай Андреевич, маслинкой его закусываете, вот ананасы,
швейцарский шоколад и петербургская нуга.
— Привычка, Николай Матвеевич, старая керченская привычка. Кстати, простите
меня старика, расскажите, как же это вы умудряетесь совмещать флотскую службу
с заведованием Юго-Западной железной дорогой*?
— По примеру высокого начальства, ваше превосходительство.
Аркас заговорщицки усмехнулся.
— Вы о его высочестве генерал-адмирале, что пару лет назад рельсовый завод
купил для флотских нужд?
— Ну что вы, Николай Андреевич, я если и имею в виду Константина Николаевича,
то совсем другого, Посьета, адмирала путей сообщения, так сказать.
— Да уж, адмирал от чугунки специалист изрядный.
— А вы не слыхали часом, как он порядок на станциях проверяет? В среднем
четверть, а на крупную станцию и полчаса надо бы уделять. Вот вы батарею два
часа с лишком смотрели.
— Два часа сорок три минуты.
— Так точно, почти три часа осматривали. А его высокопревосходительство на
любую станцию тратит не более шести-семи минут. Три на рапорт начальника
станции на бегу, две на прощальные начальственные указания с подножки вагона.
И за две он станционный сортир посещает, не за столом будет сказано. Мало ли,
начальству приспичило... И так на каждой станции.
Аркас ухмыльнулся в седые усы с обширными бакенбардами.
— По тамошней чистоте о состоянии дел судит? А ведь неплохо придумал, я сам к
железнодорожному делу был причастен, да вот некомпетентность показать всё
боялся, потому все облазить норовил, и вопросы не задавал, просто хмурился. А
Посьет вон что выдумал, в самом деле, не на водокачку же ему на шестом десятке
лазить. Посудите сами, Николай Матвеевич, он же моряк, в железнодорожном деле
ни аза не смыслит, а по порядку в нужнике о дисциплине рассудить можно.
— Но вот о запасах угля и телеграфном аппарате, как это вы делали — вряд ли.
Впрочем, слышал я, — Чихачёв решил ещё польстить старику, — что и вы на
водокачки лазили, и уголь подобрав рассыпанный, ротозеев материли.
— Было, было, — Аркас вновь усмехнулся и отхлебнул коньяка.
— Вы сейчас наверняка думаете, дескать, красиво жить не запретишь, отхватил
Чихачев синекуру, дорогу уже построили, живёт в своё удовольствие, денежки
гребёт?
Аркас пристально посмотрел на собеседника, но тот не смутился.
— Знаете ли, стыдно сказать, висит надо мной приговор суда присяжных, четыре
месяца тюрьмы за тилигульское крушение, — Чихачёв тоже хватил коньяку, —
помните, по вине дорожного мастера поезд с новобранцами под откос полетел, а
вместе с ним едва не рухнула и моя карьера. Небесталанный мой помошник Серёжа
Витте, на тот же срок осужденный, у великого князя главнокомандующего сам в
тюрьму просился. Дескать, лучше отсижу, пока война идёт, от треволнений
отдохну. Сейчас с перевозками сплошные неурядицы, на дороге и в порту почти
одни убытки.
— Меня-то Господь от суда миловал. И на флоте тоже. При покойном-то государе
суд был скорый и строгий, того и гляди, в крепость загудишь, а то и в матросы.
— Вы старый морской волк, не нам, угольной пылью запорошённой молодёжи чета,
— усмехнулся сорокасемилетний Чихачёв, — таких, как вы, на флоте уж мало.
— Манганари и Кроун куда меня старше, — Аркас снова закусил маслиной
приличную дозу, — а ведь скрипят. Да... Кого-кого перепить сложно было, так
это капитана Кроуна, крепок на "Ливадии" командир, прямо дуб шотландский. А уж
Литке Фёдор Петрович... Выпьем, Николай Матвеич, за старое время, за парусный
флот, за старых адмиралов.
Выпили.
— Я Корпуса Морского не кончал, с двенадцати лет на флоте, — продолжил
Николай Андреевич, — братьям вослед от Гомера и Гесиода сбежал в объятия
Посейдона. Только одно батюшка покойный плотно в голову вбил, не без
посредства розог и примеров из фемистокловых подвигов. Турок давить надо, без
пощады. Представьте себе, что через десяток лет будет. Снова кое-кто сможет
против нас Порту вооружить.
— Так ведь давить по сути нечем. Кораблей кот наплакал, раненых после Плевны
и эшелонами везут, и кораблями. А сколько их там осталось, сколько замёрзло...
— Тем более давить, — Аркас помрачнел и перекрестился, — за убитых, за
раненых, за цесаревича Александра, за прежние войны. Что смотрите, Николай
Матвеевич, я керченский грек, у меня к ним счёт длинный, с византийских времён.
— Чем жестче будем мы с турками, тем скорее им на помощь из Европы кто ни
есть явятся.
— И вооружат точно, известно кто, соотечественники Гобарт-паши и Монторп-бея.
Не приведи Бог Британию тронуть. Сукин сын Горнби.., — Аркас скрипнул зубами.
— Он самый. Пока четыре броненосца и пароходы с десантом у Тенедоса, в
Безикской бухте стоят. Ведь может и через Босфор полезть.
— В добрый час, — несколько захмелевший старый адмирал посмотрел через бокал
с вином в окно, выходящее на море, — давно пора посчитаться. За Владимира
Алексеевича, за Павла Степановича**, за Севастополь. Дожить бы...
— За пиратство под русским флагом на рейде*3... Вот только чем встречать-то,
ваше превосходительство? Против английских броненосцев с нашими пароходиками
дело швах.
— Ну как тебе сказать, любезный Николай Матвеич... Пришло давеча предложение
Пилкина с визой генерал-адмирала, погрузить мины на "Россию", а Государь мне
отдельной шифротелеграммой настрого запретил, дескать, старик Горчаков
волнуется.
Чихачёв удивленно поднял брови.
— С каких пор дипломаты во флотские дела вмешиваются?
— То-то и оно, — старый адмирал огладил правый бок, утешая разгулявшуюся
печень, — дожили мы... международных осложнений боятся, хотя чёртовы
англичане брони на днище еще не выдумали.
— А по мне воевать так воевать, мины бросить надо, и крейсерские рейды себя
оправдали, практику сию продолжать стоит.
— Кстати, о крейсерах, — вскинулся Аркас, — "Россия" в которой гавани?
— В Казённой стоит, у недостроенного РОПиТовского эллинга. Боеприпасы на
борту, уголь сегодня догрузят, провизию и воду завтра. Машину перебрали.
— А командира её видели?
— Ругался второго дня с капитаном порта, дескать, график работ не выполняет,
аж мои уши двойным рифовым узлом свернуло. Лихо кроет ваш Баранов.
Аркас лукаво усмехнулся.
— Засиделся тёзка наш на берегу, сколько лет Морским музеем командовал... Ну
и как вам сей шоколадный лев?
— Шоколадный лев? — Чихачёв недоуменно улыбнулся.
— И спичечный герой. Московские купцы подсуетились, я давеча в Николаеве
приказал закупить ящик фосфорных спичек с барановским портретом.
— А-а. Хоть и педант изрядный, но моряк лихой, ваше превосходительство.
— Хорошо. Давайте, Николай Матвеевич, съездим, порадуем тёзку. Пошлите-ка ко
мне на квартиру за этим ящиком, а мы с вами покурим, и отправимся, помолясь,
его крейсер смотреть.
Обрадованный, что ревизия складов не состоялась, Чихачёв украдкой
перекрестился под столом.
Краснолицые заслуженные адмиралы, сопровождаемые дюжим матросом с ящиком
спичек, встретили Баранова по пути к причалу. Прославленный газетами на всю
империю герой "Весты" был долговяз, высоколоб, интеллигентно бледен и украшен
золотым флигель-адъютантским аксельбантом. Его сопровождал необъятных размеров
молодой моряк в волонтёрской шинели без погон, князь Голицин-Головкин, еще один
герой того же боя.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
— Здравствуй, тёзка, здравствуйте, князь. Вот, кавторанг, тебе подарок от
российского купечества. На, будешь своим матросам раздаривать! А твой Гарфорд
пусть Монторп-бею тоже коробку перешлёт, дабы завидно было. Медальки шоколадной
я не захватил, тебе и аксельбанта от государя хватит.
Новоиспечённый флигель-адъютант стерпел наскок начальства, играя желваками
на породистом лице.
Аркас в очередной раз огладил правый бок и поморщился.
— Николай Матвеич, а про госпиталь-то мы и забыли, печёнка напоминает. И
интендантство и склады посетить надо, ой как надо... Ох, неохота мне в ту
коробку лезть, угольной пылью дышать.
Чихачёв сбледнул с лица.
— Езжай-ка ты, голубчик, сам, да князя до госпиталя довезти, пусть от моего
имени навестит больных и раненых. — Аркас усмехнулся в бакенбарды, — взгрей
подлецов как следует, не мне тебя учить. А я тут с героем потолкую.
Проводив глазами чихачёвский возок, адмирал взял кавторанга за пуговицу.
— Оригинальничаешь, Николай, английского консула из Ялты на борт корабля взял?
— Ваше высокопревосходительство, осмелюсь доложить...
— Отставить рапорт, тёзка, пройдёмся по причалу, воздухом подышим... Твой
щит героический семипудовый тоже неплох, опять же, с "Весты" на "Россию" с
тобой перешёл. Даже в газетах пишут.
— Ваше высопревосходительство, волонтёр князь Голицын-Головкин доблестно
проявил себя в бою "Весты" с турецким броненосцем "Фетхи-Буленд"...
— Знаю, знаю, прикрывал собой от осколков капитана на мостике. А койками
ты не мостик, а машину обложил, и это у тебя в рапорте было. А вот что у тебя
вышло с твоим старшим офицером?
Баранов выпятил челюсть.
— Заурядное несогласие по службе. Пришлось поставил лейтенанта Рожественского
на место.
— Почему тогда он на тебя рапорт подал? — Аркас снова раскраснелся, — не
успел ты из госпиталя после контузии выйти, как оный рапорт у меня в Николаеве
оказался, небось, на Макарова он не писал, а была возможность, когда лейтенанта
Пущина потеряли вместе с катером.
Адмирал доверительно взял кавторанга под руку, повернулся спиной к ледяному
ветру, усиливающемуся на глазах.
— Пойми, тёзка, я не тебя покрываю, а не даю хода скандалу. Скандал во флоте
не нужен, тем более на ропитовских кораблях. Большинство акционеров и без того
небогаты, сам понимаешь, война идёт — торговля стоит, зерно в магазинах*4 преет.
Баранов кивнул.
— Я сам акционер, ваше превосходительство, понимаю. Монторп-бей выстрелом в
"Таймс"*5 едва не потопил мою репутацию.
— То, тёзка, и тебе наука, с газетчиками надо быть аккуратнее. Великий князь
кое-куда тебя для важного дела пристроить хотел, и-интересного дела, но,
сдаётся мне, тебе сейчас от его императорского высочества обер-флагмана курс
надо держать подальше, как от Корабль-Камня. "Россия" к выходу готова?
— Завтра догрузимся, и будем полностью готовы. Только бы погода не подкачала.
— Да... Не заштормовало бы, кости болят... Ты, тёзка, помни, что на рожон
лезть не к месту, подвиг не в том, чтобы Монторпа найти, а в том, чтобы у него
под носом чинить над турками всяческие каверзы. Приза от тебя жду, но зря не
геройствуй!
— Рад стараться, ваше превосходительство.
— Скажи, тёзка, недостатки на "России" есть?
— Устраняем, ваше превосходительство.
Адмирал окинул взглядом корабль, вздохнул... Немолодое парусно-паровое
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
