Три Заряницы

Въехав в самую чащу, Прохор выбрал место посуше и велел Ямату поискать хворосту для небольшого костра, а сам начал разворачивать свернутый кожаный свиток. Сказать, что он был зол, это ничего не сказать. Он ведь почуял ее, звериным чутьем догадался, что она рядом. И снова упустил. Не будь Ямат еще нужен ему, он бы и на нем отыгрался, так ему хотелось злость сорвать и крови отведать, а так приходилось только скрипеть зубами и надеяться, что уже утром Ярина станет его, и ждать он больше не станет. Быть ей его женой сразу же, пусть хоть придется под кустом её разложить.

Ямат вернулся с охапкой почти сухих веток, и Прохор подозвал его к себе.

— Гляди, Ямат, это карта заставы. Вот тут бревно со стороны реки сгнило, отсюда вдоль забора до березы доползешь. По ней к оконцу на втором этаже вылезешь. Если мне не показалось, и Стас сам на нее глаз положил, он ее в общем зеле не положит, воеводу попросит свою горницу уступить. Всё тебе на руку. Свяжешь ее, кляп затолкаешь и к реке. Я там вам лодку оставлю. Спустишься рекой до излучины и на север пойдешь. Там недалеко, не заблудишься, главное все время в сторону горы идти. Выйдешь к капищу и меня жди, я к утру вернусь. Понял?

Ямат закивал и потянулся к карте.

— Повтори, — Прохор грозно сверкнул глазами и начал скручивать свиток, требуя от Ямата по памяти воспроизвести весь путь.

— Захожу со стороны реки, где в частоколе бревно сгнило, ползу вдоль забора до березы, вылазю на второй этаж, уворовываю девку, ползу с ней назад, потом лодкой вниз до излучины, и в сторону горы до капища. Утром ты воротишься.

— Всё верно, — кивнул Прохор, а Ямат с облегчением выдохнул. Хозяин был сейчас злее собаки и перепутай он чего, запросто мог уши, как в прошлый раз, опалить.

Глава 9

Только поздно к вечеру мы, наконец, добрались до заставы, что высилась на горке у быстро несущейся реки. Река эта, словно ножом, рассекла землю на две совершенно разные части. С нашей стороны живую и плодородную, за рекой полумертвую; где редкие деревья и чахлые кусты с трудом пробивались сквозь сухую пыль, которую не могла напоить гниющая в пятнистых лужах вода.

Ведьмаки спешились, и Владыка постучал в ворота.

— Открывай, кто там есть.

За воротами раздались радостные возгласы и ворота начали открываться.

— Владыка! Вот удача, а я уж боялся, не успеешь, — нам навстречу шагнул рослый ратник.

— Воевода, рад тебе. Как вы тут? Держитесь?

— Да куда ж мы денемся? Стоим, как видишь.

Владыка и воевода отошли в сторону, а выбежавшие к нам воины, быстро подхватили лошадей под уздцы и помогли нам въехать во двор. Высокие ворота закрылись за нами, и я слезла на землю.

Люди суетились, разбирая поклажу, а я стояла в стороне, не зная куда деваться. Только сейчас до меня дошло, что осталась я одна девка среди стольких мужиков.

Растерянно посмотрела в сторону ведьмака, что все так же разговаривал с воеводой, я перевела грустный взгляд на деревянный сруб, в котором мне предстояло ночевать вместе со всеми.

— Откуда ты, красавица?

Раздалось за спиной, и я резко обернулась. Напротив стоял еще один одетый в кольчугу воин и с любопытством меня рассматривал.

— Здравствуйте, — ответила невпопад и испуганно оглянулась на Владыку. Тот видно почувствовал мой взгляд, потому что вдруг посмотрел в нашу сторону и крикнул.

— Подожди меня, Лукерья, я сейчас тебя провожу.

Воин удивленно хмыкнул и вопросительно кивнул на ведьмака.

— Охрана? — спросил, лукаво усмехаясь и, не дожидаясь ответа, добавил, — кто ж ты такая, что Владыку в охранники подрядила?

Потом засмеялся и, беззлобно подмигнув мне, пошел помогать остальным, а я осталась ждать посреди двора.

Владыка и воевода перекинулись еще несколькими словами, и разошлись. Ведьмак подошел ко мне, а воевода вернулся к своим людям.

— Пойдем, покажу, где ночевать будешь, воевода тебе горницу свою уступил, — кивнул он мне на дом за спиной.

— Спасибо, — я не ожидала, что он будет просить за меня, оттого радость, что не придется спать в общем зале, где ни расслабиться, ни раздеться, невольно вызвала улыбку я и почти счастливая побежала к нашей телеге, забрать вещи. Вытащила узелок и вприпрыжку подбежала к ведьмаку.

В доме, где весь первый этаж занимала одна большая комната, сейчас было мало людей, и большинство из них спали, вытянувшись просто на полу, на соломенных лежаках. Те, кто не спал, взглянув в нашу сторону, вначале привставали со своих мест, но узнав ведьмака, успокаивались, и просто кивали ему, возвращаясь к своим делам. И никто не удивлялся, видя его с откинутым капюшоном. Наоборот, было похоже, что именно таким они его и привыкли видеть.

Владыка указал мне на лестницу в углу, и начал быстро подниматься на второй этаж, где по левую руку была еще одна большая горница, а по правую выделялась открытая дверь в небольшую спаленку.

Это была совсем маленькая комната, большую часть которой занимала широкая кровать. У окна стоял небольшой стол, на котором валялись несколько свитков, а у изножья кровати грубый, как и вся обстановка, сундук. В общем, ничего примечательного, если не считать, что вся стена у кровати была завешана оружием.

— Располагайся, — Владыка кивнул мне на комнату и подождал, пока я войду. Потом стал в дверях и дотронулся рукой до запора на двери. — Вот что, Лукерья, бояться тебе тут нечего, никто тебя не тронет, но дверь, лучше, запри. Да и ставни на окнах тоже. Я сейчас уйду, и до утра меня не будет. Места тут странные, привидиться ночью, что угодно может, поэтому главное не бойся. Пока у тебя Заревик, Тьма тебе не страшна. Надень его на шею и ложись спать. Если ночью покажется, что кто-то в окна или в дверь стучится, хоть даже я, не вздумай открывать. В самом крайнем случае, если совсем страшно будет, брось Заревик в огонь, — показал он мне на печурку в углу, — он Тьму отгонит.

Я испуганно сжала узелок, в котором лежал материн подарок, и отступила от огня. Не хватало еще, чтобы я из-за пустых страхов материну памятку пожгла.

— Не бойся, он не сгорит, — успокоил меня ведьмак, — Заревик от огня только сильнее становится.

Уже в сенцах, он еще раз обернулся.

— Скажи мне, Лукерья, зачем ты отца Порфирия все время Прохором называешь?

Спросил и уставился на меня своим прожигающим взглядом.

— Когда? — выдохнула еле слышно, замирая перед ним и уже зная, что сейчас напомнит, про сегодняшний случай в лесу.

— Первый раз еще в Княжьем Граде, а второй сегодня, когда из лесу выбежала.

Я с трудом сглотнула, не зная, что ответить и, покраснев, отвела глаза.

— Не знаю, — прошептала пересохшими губами и замерла, не смея пошевелиться.

— Не говоришь ты мне правды, Лукерья, — с досадой вздохнул он и покачал головой. — Не нравится мне это. Ну да ладно, сейчас не до того уже, спать ложись, завтра поговорим.

Он прикрыл за собой дверь, и я задернула засов, и без сил опустилась на пол. Привалилась к двери и закусила губу.

Врать ему было тяжело, да и неправильно, но признаться, храбрости не хватало. С трудом встала и доковыляла до окна, чтобы закрыть ставни, как он велел, а потом, не раздеваясь, заползла на кровать и, завернувшись в меховое одеяло, уснула. Сон пришел мгновенно. И начался с того места, где я увидела Прохора. Только во сне он точно знал, где я прячусь.

Сон снился такой, о котором не рассказывают. Проснулась среди глухой ночи от ощущения грязи и желания вымыться и, не раздумывая, скинула сарафан и рубаху и, схватив полотенце, бросила его в ведро с водой, и даже не отжимая, начала обтираться. Переоделась в платье, которое бывалая торговка сунула мне тогда на базаре и натянула чулки. Спать уже не могла. Вытащила Заревик и, как велел ведьмак, стала искать, чем его можно обвязать, чтобы повестить на шею. Открыла стоявший у кровати сундук и среди чужой одежды разыскала кусок бечевки. Я была так напугана, что мне даже не было стыдно, что роюсь в чужих вещах. Обвязала камушек, увязывая его чуть ли не в кокон и надела на шею.

— Матушка, родненькая, защити меня, — взмолилась я, прижимая камушек к груди.

Мне было так плохо, что если бы не приказ ведьмака: 'Дверь до утра не открывать', — выскочила бы из дому, чтобы бежать куда глаза глядят. Я не знаю, что на меня нашло, просто чувствовала, что наступил мой предел и дальше ехать с ведьмаками, как овца на заклание, не хочу.

Я вытащила тяжелый табурет из-под стола и подтащила его к печурке. Дрова совсем прогорели и только ярко красные угли тлели в печном жерле. Взяла полено, из сложенной у стенки кучи и бросила на угли, глядя, как огонь радостно вспыхивает и начинает лизать, попавшую к нему добычу. Почему-то вспомнились глаза ведьмака. Очень странные глаза, притягательные, и даже красивые. В такие глаза можно было бы смотреть бесконечно, если бы еще его так не бояться. В голову вдруг пришла мысль, что если уж такие ужасы мне сняться, то уж лучше бы про него такой сон приснился. Слезы сами собой опять навернулись на глаза и я ревела до тех пор, пока брошенное мной полено не рассыпалось на головешки. От неудобной позы затекла спина и я медленно встала, чтобы опять заползти на кровать.

Лежала с закрытыми глазами и слушала ночь. Вот тяжелые капли дождя бьют по крыше, вот шумит за окном береза, расшатываясь на ветру, вот скрипят ставни...

А чего они скрипят?

Царапающий звук снаружи полоснул по нервам и я схватилась рукой за сердце и вскочила с кровати. Снаружи кто-то был и этот кто-то отчаянно пытался открыть щеколду на окне.

— Господи, да что же это? — я метнулась в угол, где висело оружие и схватила первый попавшийся нож с длинным, узким лезкием. В голову лезли страшные мысли про нечисть. Тётка в детстве нас часто вурдалаками пугала, чтоб не смели ночью на улицу бегать и теперь страшные рассказы вновь ожили перед глазами.

Стас вышел за двери и услышал, как за его спиной Лукерья задернула засов. Подождал, пока захлопнулись оконные ставни, и только тогда начал быстро спускаться, спеша на улицу, где уже сгущались сумерки, и ночь вступала в свои права.

Во дворе у разложенного у ворот костра его ждал воевода.

— Устроил? — кивнул он на дом.

— Да, спасибо тебе, — поблагодарил Стас и кивнул Туру, который шел к нему, неся обитый кожей небольшой продолговатый сундук.

Ведьмак открыл крышку, и воевода с любопытством заглянул внутрь. Сверху лежал завернутый в кусок кожи продолговатый предмет, который Владыка очень бережно вынул и осторожно раскрыл. Воевода и увидел достаточно короткий и легкий меч с прямым и обоюдоострым клинком, чтобы ведьмаку было удобно сражаться одной рукой, а вторую использовать для волшбы. Но эта легкость была обманчивой: сила, заключённая в таком мече, позволяла пробивать доспехи и выдерживать удар щита, а закругленная заточка была рассчитанной на рубящий и рассекающий удар. Меч был вложен в обычные ничем не примечательные и довольно потертые ножны, но воеводу не обманывала эта кажущаяся простота. Такой меч сам по себе стоил дорого, а наложенные на него ведьмаком заклятия делали его буквально неуязвимым и оттого бесценным. Дорого бы он отдал за такой клинок, да только вряд ли Владыка согласится расстаться со своим верным другом.

Стас пристегнул меч к поясу и достал еще один завернутый в кожу предмет, развернул его, и воевода увидел металлический диск, покрытый неведомой ему вязью узоров, в центре которого неподвижно застыла двухсторонняя стрелка. Тонкое древко ее блестело серебряно-белым, а сами стрелочки были искусно вырезаны из зеленого, как трава, и красного, как кровь, камней.

— Что это? — спросил воевода, наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе невиданную доселе вещь, — в прошлый раз я такого не видел.

— Не видел, — согласился Стас, — в прошлый раз угрозы прорыва не было. Это коловрат. Видишь стрелки разные? — спросил он воеводу и тот кивнул, — а смотрят куда, видишь? — ведьмак покрутил диск. — Кровавая — вестница смерти, всегда в сторону Тьмы показывает. Если прорыв случится, она первая предупредит, откуда беду ждать.

Воевода с интересом уставился на диковинную вещь. И вправду, красная стрелка упорно смотрела в сторону Чертогов, за которыми лежали мертвые земли, а зеленая была повернута в сторону живого леса за спиной.

— Умеешь ты удивить, Владыка, — покачал он головой, — хотел бы я хоть десятую часть твоих сокровищ иметь.

— Неразумная зависть твоя, воевода, — Стас вытащил из сундука еще несколько завернутых в холстину предметов. — Я, может, тебе в десять раз больше завидую, только виду не показываю, — сказал он со странной горечью и ратник с удивлением вскинул глаза.

— Людей распределил? — между тем спросил Стас, рассовывая по карманам остальные предметы, из которых знакомым воеводе были только горящие всеми оттенками желтого камни, которые у них называли Солнечными.

— У каждой бойницы по двое, — кивнул он, — и еще дозоры частокол обходить выделил.

— Хорошо, — одобрил Владыка и достал из сундука тяжелый серебряный слиток. — Вели оружейнику стрелы в купели с посеребрённой водой намочить, — протянул он серебро воеводе и вытащил последний сверток.

— Зачем? — нахмурился воевода, делая охранное заклятие, — неужто умертвий опасаешься?

— Опасаюсь, — прямо ответил Владыка, — не бывает прорыва без них. Мара своих слуг покормиться обязательно выпустит.

В лесной чаще было тихо. Солнце ушло на закат, и звездная ночь превратила тени от сосен в пугающих чудищ, что слились в неподвижную массу, которая раскинулась вдоль реки.

Ямат и Прохор сидели с двух сторон от небольшого костра, разложенного на плоском большом валуне в двух шагах от воды.

Ямату нездоровилось. Его знобило от страха, и он боялся, что хозяин услышит, как стучат у него зубы. Хозяин же, сидя на скрещенных ногах, продолжал тянуть свою жуткую, как скрежет ножа по металлу, молитву и, казалось, ничего не замечал.

Но вот он открыл глаза и поднял брошенный у ног промокший полотняный мешочек, источающий смрад гниющего мяса. Мешочек полетел в костер, и хозяин начал звать зверя.

Ямат уже не один раз видел, как хозяин вызывает жертву, обычно медведя или матёрого волка, но привыкнуть к этому зрелищу не мог.

В лесу прокричала птица, и он испуганно оглянулся, вглядываясь в темноту за спиной. Несколько мгновений все было черно вокруг, но вот справа мелькнули две желтые точки, и спустя несколько мгновений огромный волк вышел на свет их костра и, зажимая хвост между лапами, подошел к неподвижно сидящему колдуну. Зверя трясло и шатало, но он как зачарованный шел к колдуну и повалился на землю, подставляя Прохору левый бок. Он лежал совсем неподвижно, молча дожидаясь, пока тот, вытаскивал из-за пояса костяной нож и заносил руку для удара.

Ямат мог поклясться, что зверь все понимал, во всяком случае, иначе объяснить слезу, что выкатилась у него из глаз в последний момент, он не мог. Ямат вспомнил ведьмака, который безо всякого ритуала мог заставить людей сделать то же самое и его передернуло.

Разложенный на плоском валуне костер высветил желтое лицо хозяина, с трепыхающимся в руке сердцем и Прохор простер руку над огнем.