Три Заряницы

РЕКОМЕНДУЮ

Глава 1

Нет давно уже тех, кто в ту пору жил.

Да и тех уже нет, кто хоть помнил что.

С той поры уже столько лет прошло,

Что и скалы поди обтесалися,

От высоких гор лишь холмы лежат,

Реки быстрыя поисслохлися.

А былины тех пор уж не помнятся,

А что помнится, мнится вымыслом.

Больше веры им нет, тем сказаниям...

Небольшое село едва умещалось на невысокой горке окруженной со всех сторон сосновым лесом. Места были глухие и дикие, но и красивые тоже. Особенно хороши они были весной, когда стаивал последний снег и молодая зелень начинала проступать на земле и деревьях. Птицы носились над головой и все вокруг оживало в лучах весеннего солнца.

В один из таких дней я сидела над водой на широкой доске, с которой бабы обычно полоскали белье, и глядела, как стая мелких рыбешек быстро проносится подо мной. Теплые солнечные лучи падали мне на спину и я немного разомлела под их лаской.

Временами взгляд мой падал за реку и выхватывал разбросанные вдоль берега избы и огороды. Я вздохнула и перед глазами пронёсся настоящий город, что лежал от нас в нескольких часах езды, и в котором было всё что душе угодно: святилище, базар, кузница, а на главной улице даже двухэтажный дом местного богатого купца.

Разительный контраст, если сравнить с нашей бедной деревенькой, единственной достопримечательностью которой были раскинувшиеся вокруг лесные чащи да неприметная тропа, которая уводила за гору в сторону Заповедных Чертогов — узкой полоски полуживой земли, за которой лежала безбрежная выжженная пустошь — Тьма.

До сих пор еще жив дед Свирид, который её пришествие пережил. Он и сейчас еще любит рассказывать, как в один день целые города пожгло. Да так, что и земля, на которой они стояли, спеклась, и до сих пор ничего на ней не растет.

Посмотрела вдаль на дорогу, что вела из села на городской тракт и вздохнула.

Эх, было б мне куда уехать. Все равно ведь тётка приданого не даст — у самой полна хата детей, а тут еще я — и так спасибо, что вырастила, при таком-то муже.

Дядя Вал встал перед глазами во всей своей красе — высокий и худой, с одутловатым желтовато-синюшным лицом и налитыми кровью глазами; приснится — испугаешься. И злой как чёрт, если выпьет, а трезвый так еще злее.

— Ей, Лушка, где тебя носит? Маманя с ног сбилась тебя искать, а ты тут прохлаждаешься, — окликнула меня младшая сестра, подбегая ко мне и возбужденно размахивая руками, — к Дуньке сваты приехали!

— А? — очнулась я.

Неужто Федор смиловался? — что-то не верилось мне, чтобы он в одну ночь передумал.

Насколько я знаю Федьку, тот пока из человека всю кровь не выпьет, не успокоится. Дуня давно по нему сохнет, только он все нос воротит — цены себе не сложит.

— Не-а. Чужой кто-то. Дунька воем ревёт, идти не хочет, а батька рогом упёрся: 'Пойдешь, — говорит, — и все!'

— Ему староста оттакенный, — развела Яська руки, — ковш вина поставил.

— Из Рябицы может?

— И даже не из Рябицы. Название чудное какое-то: не то Снеживище, не то Снежимище.

— Не Заснежище, часом? — у меня внутри всё похолодело, руки ноги отнялись.

— Может и Заснежище, — кивнула она головой.

Я подорвалась и бегом бросилась в село.

Малая еще Яська, не понимает, какую беду принесла. Нет в Заснежище женихов, и отродясь не было. Это тетка ей так сказала, чтоб заранее не напугать — не принято детям о таком рассказывать — поселение там, что-то вроде монастыря. Только и не монастырь это вовсе. А если и монастырь, то не тому богу они молятся.

Ведьмаки там живут. И раз в пять лет дань требуют — с каждых села по одной незамужней девке старше восемнадцати, и одному неженатому парню старше двадцати годов.

Повелось так еще со времен Темного нашествия, когда Тьма до самого Княжего Града дошла, и пришлось князю ведьмаков о помощи просить, а те возьми и потребуй дань. Князь от безысходности и согласился. Тогда вышли ведьмаки в поле, стали кругом и начали творить свою волшбу. Десять суток над городом ночь да туман висели, а на одиннадцатый день солнце взошло и Тьмы уже не было. С тех пор вдоль всего княжества Заветные Чертоги лежат, что границу от Тьмы отделяют.

Эх, Яська, Яська, жалеют у нас детей, не говорят, что сестру или брата ведьмакам отдали; говорят: 'Сваты приехали, или свататься уехал, да там, мол, остался'.

Больше всего, то страшит, что никто не знает, куда они людей увозят, и то, что лица закрывают, и никто их никогда толком никогда и не видел. Вот и гадай, люди они или нечисти.

Домой, как на похорон пришла — сестра в слезах косу кусает, тетка чуть головой о печку не ломиться, старший брат с женой прибежал — в два голоса голосят, второй брат с отцом вино хлещет.

— Сколько их приехало?

— Пятеро! — голосит Дуня, показывая растопыренные пальцы.

— А где они?

— К Матвею пошли, Федор, поганец, и тут обманул — ему ж только двадцать будет, а Матвею двадцать два — его, мол, и берите, а на меня прав у вас нету, — снова завыла она.

— Я им уж и деньги давала, и серебро последнее всовывала, — на тетку смотреть страшно, — не берут. Я им: 'Что ж своих детей у вас нет? Пожалейте меня горемычную', — а они: 'Своих нет, зато ваши будут', — тетка слезами давится, дрожит вся. — Я им: 'Хоть попрощаться дайте, изверги', — а они: 'Сейчас и прощайтесь, а то некогда нам — до ночи выехать должны'.

Постояла, посмотрела на все это: тетку жалко, Дуню жалко, а себя больше всех жалко. Стою и думаю: 'Молчи, дура, чего тебе всегда больше всех надо, минуло тебя, так радуйся', а слова уж сами собой слетают.

— Не реви, Дуня, никуда ты не поедешь.

А Дуня мне: 'как же, не поедешь, куда ж я денусь? У них же Подгляданец, они меня всюду разыщут, только потом заклятьем свяжут, чтоб меньше бегала'.

— Не разыщут, я вместо тебя поеду, — сказала, и обмерла, а потом плюнула. Чего я, в самом деле, так переживаю? Знаю же, нет тут моей судьбы, не дождусь я тут ничего, только в старых девках состарюсь. И потом, сама же недавно уехать мечтала, вот и случай представился.

— Да как же это, да что же это? — забегала, запричитала вокруг меня тетка, только вижу — обрадовалась она, и так мне тоскливо стало, что прямо все равно, куда я еду и что со мной будет.

— Старше неё все замужем, а за ней только я. А мне самой уж почти восемнадцать — не ребенок, какая им разница, кого увозить? А про Дуню скажем, что жених у нее есть, только за товаром сейчас уехал.

Сказала, и пошла вещи свои собирать.

Вещей-то, по правде сказать, одна рубаха да и та на мне; но для порядка полагалось хоть маленький узелок с собой взять, чтоб люди семью не засмеяли. Тетка сундук отворила и живо вещички уложила, даже сапоги новые из сестриного приданого не пожалела. Дуня мне рубаху свою, тонкого полотна, что на приданое готовила, в котомку сунула.

— Ты прости меня, Луша, за все что дурного было. Ревновала я к тебе Федора, — сказала и из избы выбежала.

Тетка горестно вздохнула, обняла, а потом в скрыню полезла и достала оттуда что-то в тряпицу завязанное.

— Никогда я не думала, что година такая придет, что охранный оберег доставать придется; только видно от судьбы не уйдешь. Запомни, Луша, беречь его надо пуще глаза своего, и никто его видеть не должен. Никому про него не рассказывай. Как приедешь туда, скорее спрячь его где-то в доме, и не одевай, покуда новой одёжи не получишь. А тогда зашей его наглухо в пояс — он поможет тебе от беды лютой. Это матери твоей покойной наказ, ее памятка и от всякого зла охрана.

Я невольно сжала завернутый в тряпицу оберег.

Тем же днем выехали мы на двух подводах. Обычные некрытые подводы с деревянными скрипучими, почти в половину человека колесами. Провожали нас всем селом, каждый чего-то старался дать на дорогу: кто пирогов, кто рыбы вяленой, кто просто ягод лукошко да молока крынку. И до того все нас жалели, до того плакали — что мне самой так себя жалко стало, что я и себе всхлипнула маленько.

Когда мимо Федькиного дома проезжали, он, гаденыш, даже засвистел.

— Давай, давай, выметайся! Тоже мне королевна выискалась — никто ее не достоин. Узнаешь теперь, голытьба, как нос свой воротить.

— С чужого горя радуешься? Ну, подожди немного, не я буду, если всем премудростям ведьминским не обучусь, да тебя, подлеца, не проучу! — это я Федьке мысли свои озвучила.

Телега на выбоине подскочила, громко заскрипела и, сильно накренившись, выехала из ямы. Не удержавшись, я навернулась с каких-то узлов, и Федька радостно заржал вдогонку.

К ночи въехали в Рябиницу. Мы с Матвеем решили, что в корчме заночуем, только ведьмаки почему-то там не остановились, а проехали пару дворов к покрученной рябине перед воротами богача Яшки.

Стучать пришлось долго. Видать сон у него, как у дитяти малого, раз такого грохота не слышит. Только, сдается мне, все он слышал, да видно боялся двери отворять; только собаки выли. Я еще раньше заприметила, что ведьмаков собаки страсть как бояться, хвосты поджимают, и по будкам прячутся. Наконец послышались осторожные шаги, кто-то тихо подошел к воротам и с минуту постоял молча. Потом смотровое окошко немного приоткрылось.

— Кого это черти в такой час принесли? Хозяин спит уже, завтра приходите, — раздался вовсе не хриплый, как бывает спросонок, голос.

— Доложи хозяину, гости из Заснежища приехали.

— Какие такие гости? Шляются тут всякие. Не для кого будить не велено.

— А ты доложи все-таки, — злобно зашипел ведьмак, — время пришло за должок рассчитаться, пусть встает.

— Принесет же нелегкая кого-то в такой час, а ты отдувайся, — голос постепенно стихал, и наконец окончательно затих за дверью.

Спустя несколько минут послышались торопливые шаги и массивные ворота начали открываться. Наконец Яшка собственной персоной, в портках и засаленной рубахе, предстал перед ними. Лысина тщательно зализана редкими волосишками, куцая бороденка торчит как у козла.

— Входите, входите, гости дорогие. Уж простите слугу моего нерасторопного, все учу его, учу, да все без толку. Холоп, что с него взять?

Пристыженный слуга опасливо жался в кутке на крылечке, и только время от времени бросал в нашу сторону осторожные крадущиеся взгляды. Похоже, он только сейчас понял, кто к ним пожаловал.

Лошадей распрягли, поклажу понадежней укрыли под навесом, и нам тоже велели слезть с телеги. Яшка приказал устроить нас на ночлег в людской, а сам вместе с ведьмаками скрылся в господских покоях.

В людской — тесной комнате с низким закопченными деревянными балками и прочно устоявшимся кислым запахом — ютились, по меньшей мере, человек двадцать. И мужчины, и женщины лежали покотом прямо на полу, только дети и несколько стариков спали на лавках.

Матвей долго не раздумывал и улегся рядом со всеми, а спустя несколько минут спал спокойно и крепко. Может устал с дороги, а может смирился. Только я спать не могла. Тяжелый, спертый воздух дурманил голову и мешал не только уснуть, а даже дышать, а доносившиеся отовсюду сонные причмокивания и оглушительный храп просто сводили с ума. Не выдержав, я вышла обратно на крыльцо. Чуть поодаль у зарослей малины и крепкой яблоньки, я заприметила лавочку.

Авось не замерзну, как-никак потеплело, а на воздухе спится даже лучше, — решила я, и побрела устраиваться на облюбованное место. Укуталась в плащ и сунула под голову свою котомочку.

И то правда, задремала я быстро. Только слышу, будто зовет меня кто тихонько и вроде за плечо тормошит. Протерла глаза, огляделась, вижу: стоит передо мной бабка, палец к губам приложила, будто молчать просит, а другой рукой за собой манит.

Что такое, думаю? На сон вроде не похоже. Только рот открыла, а старушка возьми, да и прикрыла мне рот рукой: 'Молчи мол'. Ладно, — думаю, — схожу с ней, куда она просит, от меня не убудет. Да и правду сказать самой интересно стало, чего ей от меня понадобилось?

Вышли мы из садика, и, обогнув господский дом и хозяйственные пристройки, очутились у небольшой, наполовину врытой в землю землянки. Кособокая, грубо тесаная дверь на удивление тихо отворилась, пропуская нас внутрь.

— Входи, голуба, — бабушка кивнула на засланную чистой дорожкой лавку у стола, — садись.

Я присела, но продолжала молчать, не зная, о чем с ней говорить.

— Так вот ты какая выросла? — окинула она меня оценивающим взглядом, — да, быстро годы-то пролетели.

Я удивлено уставилась на неё.

— Чему удивляешься? — она подошла к печи и закатала рукава, — знаю я тебя. Еще совсем крохой на руках держала, — она вытащила из печи глиняный кувшин, — зови меня баба Ира. Есть-то хочешь? — подсунула она мне крынку с крутым кисляком.

— Угу. — Закивала я головой.

— Тогда начинай, — старушка подвинула мне хлеб, мед и яблоки. Я отломила краюшку и обмакнула в мед.

— А я ведь тебя на свет божий приняла, — внезапно огорошила меня баба Ира.

Я аж подавилась от неожиданности и она постучала меня по спине.

— Вы маму мою знали?

— Как не знать, коли она у меня свои дни последние доживала и хоронить мне ее пришлось?

— Вы и могилу ее знаете? — рванулась я из-за стола, — где она?

Я ведь отродясь на могиле у матери не была. Тетка сказывала, что меня к ней какие-то пришлые бабы принесли, которые мать мою случайно на дороге встретили, когда она в село наше после смерти мужа возвращалась. Только не дошла она, родила меня прямо на дороге и умерла, а где могила ее только эти бабы и сказать могли, да когда тетка опомнилась, их уже и след простыл.

— Сиди Лукерья, не вскакивай. Нет у ней могилы. Не остается могил у тех, кто себя Тьме отдал.

— Что? — опешила я, — про что Вы? Какая Тьма?

Потом дошло, на ноги вскинулась.

— Врешь ты все, старая злыдня! Мама хорошая была и с Тьмой не водилась! Тетка рассказывала, что от родов она умерла!

— Ой, ой, ой! Норов-то у тебя девка, точь-в-точь как у Ярины, ясного ей пути... Нет, не вру я, Лукерья, правда это. Другое дело, что и тетка твоя всей правды не знала, сама Яра ей сказать не велела. Слушай меня Лукерья внимательно и не перебивай. Расскажу я тебе, что сама Ярина пока жива была мне поведала.

Она снова заставила меня сесть и сама села напротив.

Глава 2

Мамка твоя, Ярина покойная, уж больно пригожая смолоду была. Многие к ней сватались, несмотря на бедность ее. Только не нужен её был никто, кроме отца твоего — Егора, сына Устима— плотника. Он из себя тоже видный был, да такой же нищий. Отец-то его из богатой семьи был, да на бедной женился, мимо воли родительской пошел, вот ни с чем и остался — все к брату его, Прохору, отошло. А Прохор, надо сказать, ох не прост был. Много о нем люди судачили, да все не то.

Странный он был, жил один, бобылем, далеко от села на богатом хуторе, людей сторонился, так что селяне уж и не вспоминали его, когда однажды пришел он в село. Устим в то время в дому был и хоть Прохора почитай лет двадцать не видел, а признал сразу.

Огляделся Прохор, ухмыльнулся. А в избе шум, гвалт. В одной светелке три семьи: старший сын Никодим с женой Пелагеей в углу за занавеской, там же люлька с несмышленышем их, а второй старшенький на печи спит. На резной кровати у печи сам Устим с Феклой, а на сеновале Егор с Яриной обретаются (благо пока лето). Только-только они обженились.

Вошел старший брат, огляделся, да и начал смеяться, мол, до чего же ты Устим дошел, что не сподобился за всю жизнь сынам хоть по землянке выкопать. Смолчал Устим, нечего ему было возразить, но все ж потом ответил.

— Ежели ты насмехаться пришел, то вот Бог, а вот порог, а если что другое, то не стой на пороге; хоть мы и не богаты, а принять человека с дороги все же можем.

— Что так не больно весело брата встречаешь, Устим, аль не рад? — Прохор нагло улыбнулся. — А я к тебе с доброй вестью. Решил, вот, племянничка к себе в дом взять, тяжело стало одному такое хозяйство блюсти, а так будет подмога. А помру, хозяином оставлю. Ты как на это смотришь, Егор? — обратился к твоему отцу. — Тебе, ведь, предлагаю — Никодимке в родительском дому надлежит быть, а тебе, как меньшому, о своем кутке подумать надо.

Обрадовался отец твой, решил: образумился дядька, совесть на старость проснулась. Так и пошли Егор с Яриной к Прохору на хутор жить. Только прогадал Егор, совести-то у Прохора отродясь не было. Приглянулась ему Ярина, мамка твоя, ничего, что он седой весь был, тут как говориться 'седина в бороду, бес в ребро'. Увидал он ее в какой-то праздник, да и запала она ему в око.

Поначалу стал Прохор к Егору присматриваться, то одно дело загадает, то другое. Егор понятно, все выполняет, а как же — дядька, благодетель.

Прошло так какое то время, Прохор и объявляет Егору, что пора, мол, и дальние лужки вспахать, потому как их теперь трое на хуторе живет, а там глядишь дети пойдут, лишний кусок хлеба не помешает.

И тут послушался Егор. И все бы хорошо, одно плохо, на то те лужки и дальние, что уж больно далече от хутора лежат, у самих Чертогов Заповедных. Вот и получается, что Егор весь день лужки пашет, а Яра с Прохором на хуторе вдвоем с утра до вечера.

Только знал Прохор, не станет Ярина по доброй воле с ним хороводить. И так на него косо глядит, а попробуй он вольность какую, ни дня на хуторе не останется, потому как гордая она была выше всяких слов.

Вот и придумал он хитрость. Давно он заприметил, что мамка твоя всякой травкой да приговорами интересуется, с малолетства у ней это было: чтоб хворь какую лечить или погоду заговаривать, очень уж она это любила. Вот и стал он к ней с этой стороны подкатывать. Мол, хорошо это конечно, Ярина, что ты в травках разбираешься, только все это детская забава, а давай я лучше тебя настоящим премудростям обучу, потому как вижу в тебе талант немалый. Все секреты тебе открою, ибо тайные знания мне ведомы. И так ей этими речами голову задурил, что поверила ему Ярина. Стала к Прохору прислушиваться.

Начал он её учить, конечно, все больше по мелочи, а все ж небывалые вещи попадались. Умел он, например, в сухую погоду дождик вызвать, или в сырую туман развеять. А при желании так и человека против воли что-то делать заставить мог. Не раз он и на Ярине свое умение пробовал, только-то и дивно было, что не брала ее сила темная. Никак у злыдня старого не получалось, волю Ярину сломить. Уж он какие хочешь подходцы придумывал, а все не то, все Ярина противится. А про себя в тол не возьмет, чего это дядька, отец почти, от нее хочет.

Тогда и задумал он последнее, страшное дело. Так уж получается, что самый надежный способ человека сломить — это в горе его застать, а какое для Ярины могло быть горе хуже Егоровой смерти? Один он у нее на целом свет был, отца с матерью давно она схоронила. Вот и решился Прохор на дело погибельное. Приманил на дальние лужки беду лютую.

Под вечер как-то, когда Егора не было, а они только поужинали, Прохор-то и говорит.

— А знаешь, Ярина, ничего-то ты заветного и не узнала. Что за толк в травках твоих, да детских заговорах? Кому они помочь в горе сильном могут? — и замолчал, а сам исподтишка за нею наблюдает, ждет, когда Ярина не выдержит. Знал ведь, поганец, кошка она любопытная — не утерпит. И дождался.

— О чём ты, дядя, в толк не возьму? — как бы невзначай Ярина спрашивает, а у самой от интереса глаза аж светятся.

— Да про то я, что слабые люди твари, отца-мать родных, жену-мужа любимых при их зарежут, а они в подлости своей перетерпят, чтоб только самих не тронуло, — сказал так Прохор и вздохнул тяжело. Мол, пусть и тебе, Ярина, стыдно будет, и ты, мол, такая же.

— Как так? Грех тебе, дядя Прохор, так обо мне думать, уж я за вас с Егоркой, себя не пожалею.

— Ой, ли? — поджучивает Прохор, — слова-то легко говорить, а на деле?

— Я на деле, — горячится Ярина, — пусть только кто посмеет, уж я не спущу.

Усмехнулся Прохор, да и говорит.

— Что ж, верю я тебе, Ярина, а потому открою одну тайну, если конечно не убоишься знание страшное на себя принять? Потому как не всякому человеку оно по силам придется.

— Не убоюсь, — насторожилась Ярина. Неприятно у нее на душе стало, как будто гадюка там ядовитая свернулась. А все ж себя пересилила, — говори свою тайну, выдержу.

Рассказал ей тогда Прохор про одно забытое заклятье, что 'Три Заряницы' называлось. И то сказать, не зря его люди забыли. Силы оно было страшной, только расплата за него пострашней была. А было оно вот о чем.

Если случиться быть беде лютой, погибельной, и придет она в дом твой, и на того кого любишь позарится, а тебя самого будто и не тронет, а только душу выпалит. И не жить тебе, ни дышать, ни воды напиться без воя нельзя, и захочешь ты врагов лютых наказать, — приходи на границу Чертогов Заповедных, стань к Тьме лицом, вдохни воздух с земель мертвых и скажи:

Заряницы багряницы,

Три сестрицы погибельницы,

Перед вами стою,

Призываю Тьму

Через первую Заряницу.

И будто в этот миг зрит человек что-то, что зовется Первая Заряница, и нужно успеть сказать, пока ее зарево не сгаснет.

Проводница Тьмы, первая сестра,

Ты мертва давно, умерла и я.

Что любила я, все потоптано,

Что хотела я, уж не сбудется.

Погубили меня люди подлые,

Извели меня, изувечили.

Стала я, как ты — сердцем черная,

Сердцем черная, душой мертвая,

Разделяет нас, только кровь одна,

Кровь горячая человеческая.

Я согрею тебя этой кровию,

И отдам тебе всю до капельки.

Ты ж Сестрица-Заряница,

Отомсти ему, моему врагу,

Покарай его, карой тяжкою.

За его грехи, грехи смертные.

И при этих словах, надо было разрезать плоть свою и окропить кровью ту землю, что уже к Тьме относиться, но самому на Чертогах стоять и не двигаться. И услышишь тогда ответ Второй Заряницы.

Тебя слышу я, помогу тебе,

Что задумано, все исполню я.

Кто не должен жить,

Тот не будет жить,

И на это мне нужен миг один,

А тебе даю только год один.

Истечет твой срок, приходи назад,

Чтобы долг платить

Перед Третьею, пред последнею Заряницею.

И тотчас же Тьма исполнит твое желание, но и ты плату заплатишь немалую, проживешь с того мига не больше года одного, а потом, где б ты ни был, на то место, где душу свою отдал, придешь и навеки во Тьме останешься, что еще зовется Третья Заряница.

Сотворила при этих словах Ярина охранное знамение, и руками на Прохора замахала.

— Что ты, дурень старый, плетешь? Зачем слова такие черные сказал? Беду накликать хочешь? — и прожогом из дому выскочила. Потом конечно отошла, Прохор все в шутку оборотил, умел он это, поганец.

А через неделю объявилась в их краях какая-то молодка, то ли солдатка, то ли вдова. Смилой звали. Из себя видная, да недобрая. И как на грех у Прохора поселилась. Он ей вроде родственник какой-то дальний по мужу покойному оказался.

Сжалось у Ярины сердце, беду почуяло. И то правда, беда-то уж в дом вошла.

Стала эта молодка уж больно заботливо на Егора смотреть. Не успеет Яра у печи управиться, Смила Егора уж за стол усаживает, да так при этом глядит, так вздыхает, что только слепой не поймет, что к чему. А во двор хоть не выходи, только Яра за порог, Смила уж рядом с Егором воркует. Понятное дело, обидно Яре, ревновать она стала. Хоть и чувствует, ее Егор любит, ничего поделать не может, как увидит эту Смилу, жить не хочет. А Прохор-то будто и не замечает, дурачком прикидывается.

Вот промучилась она так с год. Снова лето настало, подошел срок косить. Пшеница хорошая поспела, а особенно на Дальних Лужках. Прохор-то и говорит.

— Пора, Егор, хлеб убирать. Поезжайте с Яриной, а мы со Смилой на хозяйстве останемся.

Обрадовалась Ярина, что хоть теперь с Егором без Смилки проклятущей побудет. Аж тут, как на грех, беда приключилась. Ставила Яра хлеба в печь, да и ненароком руку-то и обожгла. И как водится опять-таки через эту самую Смилу. Вроде не заметила та Яру, да прямо на жар и толкнула. И не сильно вроде обожглась, а все же не помощница в работе.

— Вот беда, беда — незадача, что же делать будешь? — спрашивает Прохор Егора, — нельзя жатву откладывать, уж больно погода неровная, того и гляди, дожди польют. Езжайте тогда, хоть вы со Смилой, а Ярину, так и быть, от работы пока освободим.

Заботливый такой, что куда там. Расстроилась Ярина пуще прежнего, а что скажешь? Вот и поехали Егор со Смилой сами. А она с Прохором дома осталась. Только что сказать, не идут у нее из головы думки черные. Села Яра у окна, слезы глотает, беду чует, а отогнать не может. Вот уж и обед прошел, стала она вечера дожидаться. Ожила немного, ждет, когда Егор воротиться. А тут как на грех похолодало, небо тучами затянуло, ветер сорвался, дождем запахло, да как польет с неба, такая темень стоит, хоть глаза выколи. А тут сразу другая напасть, побелело все, — столько молний землю бьет, да такие рясные, прям беда. Пуще прежнего забоялась Ярина: и того боится, что Егор в такую грозу домой поедет; а еще пуще боится, что не поедет, со Смилой ночевать на Лужках останется. Прохор это видит, да и давай масла в огонь подливать.

— Чего это они так долго?

— Долго?! — Встрепенулась Яра.

— Да ведь ночь уже, голуба, пора спать ложиться. Не приедут уж, поди. Наверное, решили на Лужках заночевать. А чего?! Они молодые здоровые, не замерзнут в копице-то, согреют друг дружку.

Острее ножа острого, эти слова Яре показались, занялась у нее душа, загорелась. Так и не ложилась она спать в ту ночь, у окна просидела, все Егора выглядывала. А на утро, запрягла кобылку, разбудила Прохора, да сама за ним на Лужки увязалась. За ночь, дождь сильный поутих, а все ж моросит помаленьку. А Прохор, как на зло, плетется еле-еле, лошадь уж, поди, заснула, так ее Прохор погоняет. Вот Яра и говорит.

— Что ты, дядя, так медленно едешь? Так мы и до ночи не доберемся.

Усмехнулся Прохор.

— А куда спешить? Лошадь не надорвется, да и я подремлю.

— Ой, дядя, ну что ты говоришь? Какое подремлю? Хочешь дремать, ляг на возу, а меня править пусти, я вмиг домчу.

— И то, правда, — согласился Прохор, — садись наперед, только в кожух мой закутайся, а то, не ровен час, застудишься, а я лягу, посплю еще.

Пересела Яра наперед, взялась за вожжи и давай погонять, быстрее ветра кобылка-то рванула. Вот подъезжает она к месту, остановилась, на Прохора оглянулась, а он в сено зарылся да вроде спит. Слезла Яра на землю, да кругом оглядывается. А кругом не одна, а целы три копны наворочено. Вот стоит она, гадает, может пустые страхи-то ее, не ночевали Егор со Смилой вместе, когда из дальней копицы Смила и вылазит, вся разомлевшая, да довольная. Смотрит на нее Яра и глазам своим не верит: ворот-то у Смилы до самого пупа развязан, косы расплетены, и слепому понятно, что не только спала она. Потемнело все у Яры перед глазами, сжала она кулаки, что аж ногти в кожу до крови врезались, и сама не поняла, как на границе Чертогов встала и слова роковые сказала, что Первую Зарницу призывают.

Задрожала тут земля, зазвенел воздух, что-то вспыхнуло возле самой Тьмы. Встрепенулась Яра, как очнулась вдруг: 'Что я делаю?', — себя спрашивает. Разжались у нее руки и с пальцев кровь на землю брызнула. Захотела Яра отступить от границы Тьмы, обернулась, чтоб уйти совсем, аж тут из другой копны Егор-то и выглянул.

Поплыла у нее земля из-под ног, оттого, что ошиблась, что не лгал Егор, что ее только любит. Вот же, видно же, что и близко с ним Смилы не был. Вдруг за миг какой, страшно стало ей, оттого, что теперь ей почудилось. А почудилось ей, будто шепчет кто слова страшные да запретные, и не просто так, а ее заклятие договаривает. Обернусь Ярина на тот страшный призыв, глядит, да глазам не верит. На том месте, где Тьма начинается, стоит Прохор, и у Тьмы просит Егору и Смиле погибели.

Ничего не успела сказать Яра, только глянула, как горит копна, где Егор стоял, ярким пламенем разгорается. А уже за миг ничего от места того не было, только пепел летел, на землю выжженную падал. И от Смилы не больше осталось. Зашаталась Яра, вскрикнула и об землю, как подкошенная, ухнулась.

В себя только через три дня пришла. Егора со Смилой к тому времени уже и отпели. Народу в хате тьма, поминают как раз. И все только и говорят, про то, как их молнией убило.

— Как же молнией?! — зашлась в крике Ярина, — когда их Прохор, сгубил. Я же видела!

— Ох, ты горюшко, помешалась девка, — покачал головой Прохор, — себя не помнит, от горя.

Народ притих сперва, а потом и себе начал, что не может того быть. Даже свекор на сторону Прохора встал.

— Чушь городишь ты, невестка, где ты видывала, чтоб огонь землю выжечь мог? Только молния убивает так. Не вернешь ты Егора, а на Прохора зря напраслину возводишь, он ведь благодетель твой, у себя тебя оставить решил. Мыкаться по чужим избам не придется. Благодарить ты его должна, а не оговаривать.

Как услышала это Ярина, снова без памяти повалилась. Когда в себя пришла, чужих уж в избе уж не было. Один Прохор сидит, будто не было ничего, весь участливый, что отец родной. Бабку какую-то нанял, чтоб за Ярой ходила, пока та болеет. Только не болезнь-то была, а выздоровление. Поняла все Яра, прозрела. Все, что подозревать боялась, все сложилось: и забота Прохора, и намеки его, и желанья его. И про Смилу много поняла, особливо то, что подстроил все Прохор, никакая она ему не родня была, а только для нее приманка, чтоб заставить Егору смерти пожелать.

Понял и Прохор это, побелел весь, губы задрожали. Кинулся к Яре, стал лепетать что-то, уговаривать, богатства несметные сулить, все на то давил, что ради неё душу свою погубил, знает же, что теперь год ему жизни остался, пусть же пожалеет его, да хоть самую малость полюбит. А как год пройдет, уж не жить ему, а она, глядишь, молода еще, может, встретит потом свое счастье. Только не сбить уже было Ярину, поняла она, что за зверь Прохор. Собрала свои пожитки молча, и к двери пошла. Прохор в дверях стал, проход загородил.

— Куда собралась? Нет тебе дороги отсюда. Никуда ты не уйдешь. Егора уж не вернуть, а ты отойдешь еще, все забудется.

Поглядела на Прохора Ярина своими глазищами, за те дни, что в беспамятстве лежала, осунулось лицо-то, побледнело, только от этого будто еще желаннее Ярина стала, еще краше — аж Прохору смотреть на нее мочи нет. Глаза совсем огромные стали, так и тянут к себе, как омуты. А Яра-то и говорит.

— Лучше сразу утопиться, чем про тебя зная, тут оставаться. Не вернуть, говоришь Егора? Что ж, раз так, то и мне тут делать больше нечего. — Да так на Прохора посмотрела, что он аж затрясся весь, руками замахал, но попятился.

— Живи свой последний год, как знаешь, только без меня. Мне и день один пережить невмочь.

С тем и ушла. В никуда ушла. Куда глаза глядят. Сколько так она ходила, то никому не ведомо. Встретила я ее случайно, на дороге, смотрю, молодка какая-то еле идет, шатается, да такая убитая, будто все горе мира у нее на плечах лежит. Пожалела я ее, привела к себе, побыла она у меня ночь, а на утро вижу — плохо дело, совсем девка сдала, и не больная вроде, а не жилец на этом свете. Сварила я тогда ей трав целебных, заговоренных, что сон глубокий наводят, а сама за помощью к сестре своей побежала; благо недалече она жила, а в знахарстве куда сильнее меня была. Пришли мы с Быстрицей, глянула она на нее, да только руками всплеснула.

— Что ж ты наделала, дуреха, аль совсем ума не осталось? Такую беду в дом привела! Не видишь что ли, что печать Тьмы на ней? Себя она погубила, дите свое нерожденное, да того глядишь, еще и тебя прихватит.

Вскинулась тогда Ярина, да как давай Быстрицу за руки хватать.

— Что ты говоришь? Какое дите? Про что ты?

— Про то, дурочка, что не только себя ты погубила, но и дитёнка своего на смерть обрекла. Нельзя с Тьмой встретиться, да сухим из воды выйти. Уж не знаю, кого ты извести хотела, только вряд ли тот подлец жизни твой с дитём стоил.

Совсем у Ярины кровь от лица отлила, белее мела она стала.

— Не подлец это, муж мой... был, — сказала и расплакалась, а после уже всю историю свою нам поведала.

Ничего не сказала тогда Быстрица, а поздно вечером, когда Ярина задремала, отвела меня в сени, притворила дверь, да и говорит.

— Страшное дело с ней приключилось, только это еще не все. Не знает она всей правды. Нет ей спасения на этом свете, а что горше всего, что и дите ее за ее грехи обреченное. Не сказал ей колдун проклятый правды всей про Заряницы. То не Прохору год жизни остался, то ей дурочке приговор смертный выставлен. Обманул он её, — тот год жизни Заряницы только тому отмеряют, кто их призвал. А вызвать их, ни одному мужчине не по силам, только женщине такая власть дана. А что слова черные он за нее сказал, так беду лютую это от нее не отвернёт. И то еще скажу тебе, что вряд ли год она выдержишь, потому как срок тот — не год, а не больше года, да и то, для тех, кто душой и телом крепок, а она мало того, что тяжелая, так еще и горем надорванная, ей-то и до родов не дотянуть.

Словами не описать, что я почувствовала, как вдруг заскрипели половицы, и из-за двери Ярина вышла, как полотно белая, — все она подслушала, о чем мы с Быстрицей говорили.

— Значит, нет нам с дитём спасения?

Вздохнула тогда Быстрица, головой покачала, да и говорит.

— Не знаю даже, что сказать тебе, но обманывать не хочу, потому скажу правду. Никому еще от заклятия Заряниц уйти не удавалось,... но, — задумалась сестра, — рассказывали мне как-то, что будто бы, если очень уж захочет человек, то может и с Тьмой поспорить. Только опасная то игра, и победителя в ней нет, никому у Заряниц жизни не отыграть, разве что отсрочку получить, да и то ненадолго. Но для дитяти твоего эта отсрочка и есть жизнь, а значит..., — встрепенулась вдруг Быстрица, — вот что, не было еще такого разу, чтобы Тьма отпустила того, кто ей себя отдал. Но ребенок твой прямо к ней не привязано? А раз так, то получается, всей власти у неё над ним нет. И если доживешь до родов, то, как только перевяжут пуповину, не станет оно Тьме подвластно. Так что не горюй раньше времени, глядишь, еще и саму смерть ты обманешь, чего покуда никому не удавалось.

— Как же тогда это мне удастся, если никто не смог? — Снова поникла Ярина.

— Кто знает? Может плохо пробовали. А может, помощи ниоткуда не пришло.

И с этими словами сняла Быстрица с шеи оберег наш семейный, многими поколениями заговоренный, и на мать твою одела, чтоб он Тьму сдерживал. Но все ж и с его помощью ноша Яринина была большая, и что новый день наступал, то все больше Тьма ее давила. Хотя, если бы не оберег, не родиться тебе, это точно. Но и мамка твоя до последнего держалась, откуда только силы брала. Тьма на то и Тьма, что все силы из человека высасывает. Перед самыми родами стало ей очень уж плохо. Все к Чертогам ее тянуло, да так сильно, что хоть привязывай ее, все она уйти норовила, только из-за тебя и держалась, бывало совсем уж до тракта дойдет, что к Чертогам ведет, а ты возьмешь да и пнешь ее ножкой, она и опомнится. Назад придет, плачет, все нам рассказывает, как чуть было Тьме не поддалась. Видать заклятье-то взаправду не обмануть, требует оно плату исполнять, хоть кем ты будь.

А все ж таки до родов дотянула она, хотя последние две недели и чем жива была, не знаю, даже есть перестала; в общем, ослабела вконец, а роды так и вообще последние силы вытянули. А когда родила тебя, взяла с нас слово, что отдадим тебя сестре ее сводной, да ни о чем, что случилось с ней, сказывать не будем. Скажем, мол, умерла в родах и всё. Противились мы этому, только уж очень она настаивала, будто знала что-то такое, что нам и не ведомо.

— Не спорьте, сестры дорогие, надо так, ни о чем больше не прошу, только об одном, — отвезите Лушу, сразу как отойду, к сестре моей. Так для всех нас лучше будет.

А через два дня, еще хуже ей стало, и что мы с Быстрицей не делали, все было напрасно. Так она и умерла, как свеча погасла.

Вдвоем с сестрой хоронили мы Яру. Место под могилу красивое выбрали, у Поклонной горы на Могильных камнях. Только не судилось ей спокойно в могиле лежать. Не успели мы и горсть земли в яму кинуть, как за миг один затянуло небо тучами, и прямо в могилу молния ударила. Просела в том месте земля, обуглилась. И следа от могилы не осталось, одна яма глубокая, по краям оплавленная, зияет. Даже мертвую забрала себе Тьма Ярину.

Ну вот, воротились мы домой, взяли тебя, да и давай думать, что дальше то делать, Быстрица и говорит.

— Что ж тут думать? Хотела Яра, чтобы дочку ее мы сестре ее отвезли, значит, так тому и быть. Неспроста она это, видать, чувствовала что-то.

На том и порешили, собрались в тот же день, и повезли тебе к тётке. Да как увидали, что у той в избе твориться, как мужик её хороводит, так чуть не передумали, чтоб тебя им оставлять. Но потом, все ж решились. Очень уж Яра об этом просила. Но про себя условились, что будем в село ваше наведываться, да за тобой приглядывать, и в случае каком разном, сразу же заберем. Но грех мне будет, если я что худое скажу. Видно, тётка твоя не такая плохая на деле оказалась, как мы сначала подумали. И хоть, по рассказам Яры, не очень-то они и ладили, но тебя она сразу приняла и как за дитем родным глядеть стала.

— Все верно, — кивнула я, — хорошая тётка женщина, замученная только очень.

— Ну вот, а как оставили мы тебя там, решили про Прохора кое-что узнать. И вот, что оказалось. Как ушла тогда из села Ярина, и двух недель не прошло, как и Прохор сгинул, а хутор его будто бы в тот же день сгорел. И с тех пор ничего о нем никто не знал. Но, когда на следующее утро воротились мы домой, такой сполох застали, не приведи Господи! Не успели мы в наше село въехать, кинулись к нам соседи со всех сторон. Оказалось, что дома моего больше нет, да и вообще ничего от того места, где он стояла не осталось — одна земля опаленная на солнце блестит. А соседи рассказали, что ночью пришел в село странный старец — вроде как безумный, весь заросший, да грязный, и одежда — сплошное рубище, а в руках на удивление богато украшенный резьбой посох, да стал расспрашивать про нашу постоялицу, Ярину покойную, то есть. Да как узнал, что за ночь до этого она преставилась (не стали мы соседей правдой тревожить, сказали, от родов Ярина скончалась), так, будто сам черт в него вселился. Закричал, говорят, он страшно, да так, что и не разберешь крик то был или вой звериный, поднял над головой посох длинный; а потом уж вовсе непонятное сделалось, сорвалась будто с посоха его молния и в дом ударила. Занялся он пламенем, да за минуту сгорел дотла. А старик как был, так из села и ушел. Страшный, говорят, был, аки сам нечистый: взгляд дикий, безумный, седая борода колтуном на ветру развевается, рубище едва на плечах держится. Всё, уходя, нас с Быстрицей за Ярину клял. Что это мы ее не уберегли. Будто не он ее до такой участи довел. Так что правильно все твоя мама присоветовала, останься мы тогда у себя, не жить бы ни нам, ни тебе. Как ни сильна была Быстрица, а такого лютого, как Прохор, и она бы не одолела.

Я испуганно сглотнула.

— А где он сейчас этот Прохор?

— Не бойся, Луша, то история печальная, да уж давняя. Не знаю я, правда, где он, только вряд ли ты с ним, когда встретишься, раз за столько лет не довелось.

Баба Ира встала и подошла к окну, отворить ставни.

— О, рассвело совсем. — Она отклонила ветку сирени, заросли которой буйно цвели у самой землянки.

Я сидела совсем убитая и не знала, что и думать.

— Ну, не печалься, погляди, какой хороший день наступил.

Мне было совсем не до красоты за окном. От всего услышанного было страшно тоскливо на душе.

— Опять ты загрустила, Луша, это уж никуда ее годиться.

Я вздохнула и встала из-за стола, а потом низко ей поклонилась:

— Спасибо тебе за все, добрая женщина, что ты для меня, а особенно для матери моей бесталанной сделала.

— Да полно тебе, покачала головой баба Ира, — не за благодарности я это делала, а потому, что достойной помощи твоя мать была, а теперь вижу, что и ты тоже. А теперь собирайся быстренько, пока челядь Яшкина не проснулась. Незачем им знать, где ты была, да что слушала. А напоследок скажу я тебе еще одну вещь, — она взяла у меня из рук котомку и ловко вытащила из него заветный оберег.

Я испуганно уставилась на неё.

— Не простой это оберег, а матери твоей последнее благословение. — Она вынула небольшой сверток. — Это тебе памятка про мать, единственное, что от нее уцелело. Когда молния в могилу ударила, Быстрица в ту яму спустилась, чтоб покаянное заклятие наложить, и на диво всем нашла там это. Она развернула тряпицу, и в руки мне скользнул небольшой камушек с незамысловатой резьбой.

— Земля святая спеклась, а дар ее смертный даже не обуглился.

— Что это?

— Не знаю, только не простая это вещь, это память Яринина, и поверь мне, могутная у этого камушка сила, потому как он перед самой Тьмой выстоял. Это я тебе наверняка говорю. Только плохая это идея в клунке его носить. Потеряешь — не вернёшь, — она взяла с полки иголку с ниткой и протянула мне, — зашивай в сарафан, и ниток не жалей, наглухо зашивай.

Я, молча, взяла протянутую иголку и отвернула сарафана на груди, примерила камушек к его краю. Несколько минут усердно работала иглой и вот посередке, рядом с сердцем появилась плотная шишечка.

— Спасибо, — вернула ей иголку и еще раз поклонилась.

— Ступай с Богом, — открыла мне двери баба Ира.

Глава 3

На востоке уже серела предрассветная дымка, и я поплелась в сторону хозяйского дома. У самой двери обернулась, баба Ира стояла у землянки и махала мне рукой. Кивнув ей на прощание, я переступила порог и шагнула в душную людскую. Сбоку у двери на лавке еще оставалось свободное место. Я чуть-чуть приоткрыла дверь, чтобы немного проветрить, пристелила голые доски своим плащом, и улеглась, поджав ноги, и взяв под голову свою котомочку с вещами.

Проснулась я позже всех, когда народ уже собирался завтракать. Матвей, спасибо ему, занял мне место за столом, так что, когда я вошла, моя каша уже ждала меня. Только вот есть эту кашу, было почти невозможно. Мало того, что она была из прелого пшена, так еще вчерашняя и засохшая. Жлоб Яшка как всегда экономил. Возмущению моему не было предела, но остальные на удивление спокойно жевали эту мерзость. Осознав, что милостей тут ждать не приходиться, я с хмурым видом вытащила из котомки теткины пироги, которые рассчитывала протянуть подольше, и, поделившись с Матвеем, начала жевать, запивая свой завтрак простой водой. Яшкины люди с завистью посмотрели на нас, но они нас сторонились, поэтому напрашиваться на угощение не решались.

Встав из-за стола, мы с Матвеем вышли во двор. Телеги снова загружались, а у передней стояло еще два новобранца. Местный пастух Вострик и какая-то фигуристая девка по имени Красава. В чём я очень сомневалась, как по мне, в миру была в лучшем случае Феклой. Она сразу же взялась верховодить, усиленно стреляя глазками в сторону ведьмаков и поминутно помыкая Матвеем. Вострик и так был при ней, как пес на шкворке. Я на ее команды не велась, и мне доставались язвительные замечания, вроде: квашня бестолковая и корова неповоротливая.

Ведьмаки, судя по всему, сильно спешили, так что не успело солнце как следует подняться, а мы уже пустились в путь.

На этот раз сидела я вместе с Востриком, который, зная Красаву, особых надежд на ее милости не питал, по крайней мере при его теперешнем положении. Что, впрочем, не мешало ему горько вздыхать и ныть одну за другой тоскливые песни о безответной любви. Новая попутчица сидела рядом с Матвеем на другой телеге, изогнувшись так, чтоб ведьмакам было легче рассматривать ее прелести. И нисколько не заботилась о переживаниях Вострика. Матвей же, похоже, вообще был на седьмом небе от счастья, что дама предпочла его. От скуки я начала рассматривать наших конвоиров и к вечеру могла точно сказать, что главный среди них самый неприметный. Они и так не очень бросаются в глаза, а этот вообще тень какая-то. Те хоть изредка с нами говорили, делали что-то, он же за все время ничем себя не показал. Сначала я подумала, что он недавно с ними и поэтому такой тихий. Только пригляделась поближе, поняла, что все наоборот, не он перед ними робеет, а они перед ним. Чем-то он от них отличался. И вроде такой же, да не такой. Это только на первый взгляд они были похожи. На деле выходило иначе. Внимательно оглядев их еще раз, я приметила, что у них даже плащи были разные, у кого новей, у кого совсем протертые, но у того, пожалуй, не просто добротный, а дорогой, хотя сам плащ был таким же черным без всякой отделки. Ни лица, ни фигуры толком под плотным полотном было не разглядеть, но все-таки было видно, что хоть ростом он не выше остальных, но вроде поосанистей что ли. Потом, держался он особняком, и хоть говорил совсем редко и тихо, слова ловились на лету и приказанья выполнялись мгновенно.

Выехав за околицу, мы свернули на тракт, что вел прямо к Княжьему Граду, а от него местами пологими местами крутыми берегами реки Остюхи до самой Сторожевой пустоши — оплота Ведьмаков и последнего поселения перед Заповедными Чертогами. Путь не близкий — недели две, а может и больше, ежели дожди не польют и дороги не развезет.

День только занимался и утренняя прохлада приятно освежала, телеги мерно скрипели. Время от времени навстречу нам попадались редкие путники, как и мы едущие в Княжий град из своих хуторов. Поначалу, увидав нас, люди радовались и, подстегивая своих лошадок, спешили к нам, желая присоединиться к нашему обозу, но лишь только различали ведьмачьи плащи, делали охранные знаки и сворачивали с тракта на обочину, пережидая пока мы не скроемся за поворотом.

В полдень нам раздали по куску хлеба с сыром, но привала не сделали, ведьмаки спешили и не жалели ни нас, ни лошадей. К вечеру кони едва брели, и нам приходилось все больше плестись рядом с возами, жалея измученную скотину. И главное, ладно мы, но ведьмаки и сами были измотаны, а все равно упрямо шли вперед. Уже почти на закате было еще что-то на подобии привала, правда снова без остановки, нам просто разрешили отлучиться в придорожные кусты, а потом опять раздали по куску все того же хлеба с сыром.

Уставшая, полуголодная, злая и раздраженная, со сбитыми ногами я плелась в конце обоза, держась одной рукой за телегу с ненавистью глядя то на ведьмаков то на Красаву, которая почти не слазила с телеги, если только не хотела размяться. Глупо конечно, я же сама могла ехать так же, но дурная гордость во мне протестовала против такого проявления слабости. Сказывалось мое сельское воспитание, скотина впереди всего.

Только в густых сумерках мы распрягли лошадей для ночного привала. Мне казалось, я засну, как только рухну на землю, но предстояло еще развести костер, нарубить валежника и соорудить из него, хоть поганую лежаночку. Когда же я, наконец, свалилась на засланные рядном ветки, я еще долго ворочалась из последних сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться от жалости к себе, прежде чем провалилась в тягучую пустоту.

А утром, с трудом очнувшись и разлепив тяжелые веки, я с удивлением увидела ведьмаков уже собранными у загруженных телег, абсолютно готовыми к новому переходу.

— Уууу! — простонала я чуть не плача, — гады! Все равно не встану.

Ехали мы второй день, а ведьмаков я уже ненавидела крепко. Особенно после того, как, не особо церемонясь, один из них быстро уговорил меня подняться пинком под зад.

Под вечер выехали мы на берег реки и ведьмаки велели нам слезть с телег. Берег высокий и скалистый, неровными обрывами спускался к блестящей водной глади, позади которой расстилался пологой равниной, уходящей в сизую дымку леса. Склон, опасный и обрывистый, лишь в одном месте был достаточно пологий, чтобы спуститься, не разгружая телег. У самой воды лежало несколько больших валунов, обозначавших брод. Телеги соединенные толстой пеньковой веревкой выстроили в ряд. Наперед поставили лошадей, что покрепче и ведьмаки велели Матвею переправляться первым из нас, аккурат за ведьмаком на головной телеге. Следом шла телега с Востриком. За ним была очередь Красавы, с той только разницей, что лошадь вел еще один ведьмак, а Красава восседала королевишной на возу.

Когда настала моя очередь переправляться, я только повыше подтянула подол и сунула в котомку свою обувку, чтобы ненароком не замочить. А потом, молча, побрела в воду, держась одной рукой за телегу и даже не глядя на ведьмака, который теперь управлял лошадью. Холодная вода просто обжигала ноги, но я терпела, и упрямо брела вперед, пока на середине реки не споткнулась о речной камень. Непослушные от холода ноги свело судорогой, я вскрикнула от боли, и колени у меня подкосились. Невольно дернувшись, я слишком сильно потянула край телеги. А в следующую секунду на меня уже летели мыслимые и немыслимые тюки и узлы с разной всячиной. Меня больно ударило чем-то по рукам, я выпустила подол, и он мгновенно скользнул в воду. За одну секунду он намертво обмотался вокруг оси колеса, все еще едущей телеги. Пытаясь схватиться за какую-нибудь опору, я неуклюже взмахнула руками, одновременно соскальзывая вниз. Меня затягивало под воду. Лопатками я уже чувствовала илистое дно, в рот, и в ноздри хлынула муть со дна реки, и я испугалась, что сама уже не выплыву.

— Тону! Ей же богу тону! — мысленно кричала я от ужаса. Страшней всего было еще то, что ноги мои перетянула натянутая осью колеса одежда, буквально привязав меня нему. Я барахталась под водой, пыталась грести руками, пиналась разъезжающимися ногами в илистое дно, пыталась вытащить наглухо затянутый подол, еще сильнее баламутя воду, пыталась схватиться за край телеги, но ничего не получалось, я уже ничего не видела и не слышала, я вообще уже ничего не чувствовала и прощалась с жизнью, когда какая-то сила оторвала меня от проклятого колеса и выволокла на поверхность, подняв телегу с моего бока и оборвав с оси подол моего сарафана.

Разжав глаза, и отплевываясь от воды, я, наконец, увидела, что это тот самый ведьмак в дорогом плаще, который теперь стоял рядом со мной такой же мокрый как и я, и удерживал одной рукой почти опрокинувшуюся телегу. Лицо его по-прежнему было закрыто низко надвинутым капюшоном, но я видела бьющуюся от напряжения жилку на шее, и уже не сомневалась, что это человек.

— Владыка, — услышала я, — прости нас, не доглядели мы, — оправдывались только что подоспевшие на помощь остальные ведьмаки, и принялись выравнивать телегу. Один из них, не церемонясь, потащил меня к берегу как куль с мукой.

— Живая! — пронеслось у меня в голове, когда я, наконец, выползла на берег и, согнувшись прямо у воды, прощалась с остатками съеденных еще в обед хлеба и сыра, даже не пытаясь сдерживаться от рвотных позывов.

Ведьмаки наконец остановились на привал, да и не удивительно, после такого купания. Поклажу нужно было просушить. К тому же, вечерние сумерки быстро ложились на землю, и ехать дальше в ночи было небезопасно. Они быстро развернули довольно большой шатер, где и скрылся их Владыка.

Владыка! Ну, надо же, вот угораздило! Я до сих пор не могла прийти в себя от того, что произошло и от того, что я еще живая.

Я сидела на берегу и, дрожа от холода, пыталась отжать свой изодранный и насквозь промокший сарафан. Переодеться мне было просто не во что, вся моя одежда пропала вместе с котомкой на дне реки, там же почили и совсем новые сапоги, так что очень скоро меня начала бить дрожь от холода, плюс ко всему, ссадины на ногах немилосердно жгли и кровили.

Матвей, добрая душа, наивно попросил Красаву поделиться со мной сухой одеждой.

— Ага, разбежалась, еще и одежду новую отдавай. Обойдется. У костра обсушится, царевна лягушачья. Обносочки ейные как раз к утру просохнут, — Красава явно не собиралась расставаться со своими нарядами.

Я как раз рассматривала свои разодранные колени, когда под ноги мне полетел узел с одеждой.

— Прикройся. Смотреть срамно.

Услышала я голос спасшего меня ведьмака. Красава прыснула со смеху. Я оцепенела на мгновение, обернулась на голос, но увидела только спину в черном плаще. Через секунду полы шатра за ним закрылись.

— И на том спасибо, — скривилась я, и, с трудом поднявшись, переваливаясь и, кривясь от боли, побрела к ивняку, росшему у самой воды, чтобы наконец переодеться в сухое.

Одежда была мужская, да и откуда женской-то взяться. Добротная рубаха с мелкой вышивкой по вороту, и темно синие штаны, плащ и мягкие кожаные башмаки. Не скажу, что на меня шито, но подвернув рукава и штаны, выходило все-таки лучше, чем мое тряпье. Все чистое и опрятное, хоть и не совсем новое. Недолго думая, я стянула с себя ошмётки мокрого сарафана, и натянула на себя сухие вещи, собрав все еще влажные волосы в подобие узла на затылке. К счастью, материна памятка, зашитая в сарафан, не утонула с остальными вещами.

Наконец отогревшись, я подняла свою бывшую одёжду, ставшую теперь мокрой тряпкой. Я хотела вытащить материн оберег. А не тут-то было. Зашила-то я его новыми, крепкими нитками, и они никак не хотели поддаваться, а намокшая ткань, хоть убей, не рвалась. Сил от усталости у меня уже не было, и я махнула рукой.

— Ладно, придется просушить и с собой забрать, главное, чтобы не потерять камушек. Выпорю в другой раз. — Решила я, и побрела обратно в лагерь, волоча за собой по траве хлюпающие полы сарафана. Ребята, спасибо им, уже наломали валежника и устроили что-то вроде лежанки, заслав его несколькими ряднами. На костре закипала вода, для которой Красава уже перебрала крупу и порезала лук с салом и кореньями.

— Явилась, пропажа. О, Господи, зачем ты это шмотье приволокла, хоть бы сухое было, спалили бы, а так. От уж несчастье сплошное, а не девка. Это ж надо такой дурой уродиться, — как бы между делом журила она меня, — и откуда ты только такая взялась?

Я только молча сопела, расстилая свой бывший сарафан на просушку. Мне не хотелось сейчас препираться, слишком уж я устала за сегодня, да и переволновалась порядочно.

— Ты ложись к костру поближе, — предложил Матвей, — а то, простудишься еще, после такого купания.

— А ты за нее не переживай. Её, ежели что, ведьмаки живо отогреют, — усусила меня Красава. Я молча уставилась на нее, не понимая о чем она.

— Как он кинулся-то? Я охнуть не успела, как он уже в воде был, можно подумать, эта дурища сама бы не выплыла, — она презрительно зыркнула на меня, — старый это фокус, подруга. Так и скажи, нарочно все придумала. Я еще до переправы приметила, как ты на него пялилась. А еще телушкой неопытной прикидывалась.

— С ума ты сдурела, Красава? Окстись! — я даже рукой на нее махнула. — Да я на том свете сегодня побывала, в ты...

— Угу! Как же! Знаем мы таких, святых да божьих. Слышали и даже видали, как это начинается. Вот уже и рубаху свою не пожалел.

— Да чему ты завидуешь?

— Вот только дуру из меня делать не надо.

Дурой себя скорее чувствовала я. Побожиться могу, что у меня и в мыслях ничего подобного не было.

— Ну и Бог с тобой, думай что хочешь. — Не выдержала я, и резко присела на приготовленную постель. — Я сплю, а вы как хотите. — Я свернулась клубком на рядне.

— Да ты че, Лукерья? Поела бы. Красава чего ты к ней пристала? — заступился за меня Матвей.

— О, вот еще один защитник выискался, — она раздраженно бросила нож и отвернулась.

Сон не шел. Обида на несправедливые слова не давала уснуть, и я полночи проворочалась, прежде чем всё случившееся отпустило меня, и глаза начали слипаться.

В итоге поспала всего ничего и под утро, когда ведьмаки пришли будить нас, была как вареная. Наскоро позавтракали и нам дали пять минут на сборы.

Я с трудом поднялась на негнущиеся после вчерашнего дня ноги и побрела к кустам, умыться и хоть немного привести себя в порядок. Вышла, шлепая большими на меня башмаками, когда телеги опять стояли собранные, и Красава уже сидела на возу, который вчера вел Владыка. Она победно усмехнулась, довольная моим неказистым видом и пренебрежительно пожала плечами.

— Страхолюдина.

Я молча обошла ее и уже хотела пройти дальше, когда меня окликнули.

— Стой.

Обернулась на голос и увидела вышедшего их шатра Владыку.

— Слезай, девка, — приказал он Красаве, — твое место, через две телеги впереди нас, как вчера ехали.

Красаву бросило в краску и, задохнувшись от обиды, она хмыкнула.

— Вот ещё! Там вещи не просохли. Что ж мне на мокром сидеть?

— Посидишь, не велика барыня, а не хочешь сидеть, пройдёшься.

Он подошёл к телеге и легко поднял ее с одного края, стряхивая Красаву. Та как куль с мукой скатилась на землю, и, громко визжа и ругаясь, ухватилась за борт телеги. Рука Владыки легла ей на плечо. Красава на миг замерла и испуганно оглянулась.

— Успокоилась? — она затравленно кивнула, — пошла вон, — оттолкнул ее ведьмак. Красава глухо вскрикнула, с трудом устояв на ногах, и, сверкнув на меня полными слез глазами, быстро побежала к впереди стоящему возу.

— Подойди, — велел мне Владыка, и я с опаской шагнула ближе. Меня легко забросили на телегу.

— С телеги не слазить, — прозвучал короткий приказ, и мы тронулись в путь.

Сегодня предстояло добраться до Княжьего града, и вскоре дорога опять повернула в сторону виднеющегося на горизонте леса.

Я сидела на возу, не смея шелохнуться, и с грустью смотрела на шедшего позади Матвея. Мне не хотелось сидеть рядом с хмурым ведьмаком. В отличии от Красавы, я не считала эту сомнительную привилегию преимуществом. Но меня никто не спрашивал, и тем более не собирался со мной считаться.

Одно было хорошо, ноги отдыхали, и наконец перестали так ныть и дрожать. Я взглянула на отдаляющуюся полоску реки и грустно вздохнула, не зная, вернусь ли я когда-нибудь домой.

— Болят? — спросил ведьмак, кивая на мои ноги, которые я невольно растирала всю дорогу. — Возьми, — в руки ткнули маленькую баночку из темно-красного стекла, — там бальзам специальный, вотрешь в раны, когда привал будет, полегчает.

Держала небрежно протянутутый сосуд, и не знала, что и думать.

— Спасибо, дяденька, уже почти не болит, — с трудом выдавила слова благодарности.

Он хмыкнул и отвернулся к лошадям, а я осторожно сунула драгоценный дар в свернутый в узелок оборванный сарафан. Стекло у нас стоило очень дорого и я боялась ненароком разбить хрупкую баночку.

— Вещей у тебя совсем не осталось? — снова обернулся ведьмак и я, молча, покачала головой.

— Сейчас лес проедем и на тракт повернём. А к вечеру в городе будем. Если рынок еще не закроется, купи себе пару рубах и что там надо, — на колени упал кожаный мешочек.

Я во все глаза уставилась на деньги и замотала головой.

— Не надо, — протянула ему обратно мешочек. — Я обойдусь.

— Интересно как? Мои вещи донашивать будешь? — насмешливо спросил он. Я покраснела и низко опустила голову.

— Я верну потом.

— Ты смотри, эти не потеряй. — Ведьмак отвернулся и подстегнул лошадь, а я с силой зажала мешочек в руке, боясь ненароком выронить деньги.

К полудню въехали в лес и на одной из полян неподалеку от лесного ручья остановились на короткий привал. Я слезла с телеги и, высмотрев у ручья место посуше, спряталась в тени разросшихся кустов, и начала втирать в ссадины подаренный бальзам. Открытые раны немного щипало, но спустя несколько секунд приятный холодок окутал израненные ноги и стало действительно легче. Вернулась на поляну уже не так хромая, и сама смогла забраться на телегу.

Глава 4

Солнце пошло на закат, и мы выехали из лесу и повернули к показавшемуся на горизонте городу. Княжий Град — наша столица и самый большой город в княжестве, славился далеко за своими пределами и привлекал много разного люда. Сразу за лесом тракт сошелся еще с двумя дорогами и стал намного оживленнее. То и дело приходилось уступать дорогу несущимся всадникам, диковинным крытым повозкам и просто телегам, едущим налегке.

Около стоящей у городских ворот корчмы нас обогнало несколько всадников и один, которому дорога оказалась недостаточно широкой, выхватил кнут и стегнул нашу лошадь, заставляя свернуть на сторону. Ведьмак, едва успел натянуть вожжи, удерживая испугавшихся лошадей, а всадник горделиво подняв бровь, проехал мимо и даже не посмотрел в нашу сторону. Правда, далеко уехать у него не получилось. Ведьмак коротко бросил какое-то заклятие и конь под ним вдруг споткнулся. Всадник не удержался в седле и, кувыркнувшись через голову, скатился в придорожную канаву.

— Княжич! — его люди бросились к нему, а едущий в конце компании пожилой дядька выхватил меч и подъехал к нам.

— Очумел, колдун? — он попытался плашмя стегануть ведьмака по спине, но едва меч коснулся черного плаща, как ржавые пятна полезли по лезвию и тот рассыпался в пыль, а изумленный охранник испуганно уставился на костяную рукоятку в руках. Ведьмак натянул вожжи, останавливая телегу, и повернулся к нему, медленно поднимая капюшон плаща.

Дядька испуганно вскрикнул и вдруг соскочил с лошади и упал на колени.

— Не погуби, милостивец. Не признали тебя, небом, клянусь. Годун, кланяйся, — крикнул он к вставшему с земли княжичу, — Владыка нас почтил, — он упал на живот перед ведьмаком и лежал так, пока ведьмак не махнул рукой и не обернулся к княжичу.

— Так-то ты, Годун, гостей встречаешь? — В лице княжича промелькнул страх и от спеси не осталось и следа.

— Простите, Владыка, бес попутал. Я ж думал простые колдуны на ярмарку. Кто ж вас в плащах-то этих разберет. Нет, чтобы хоть красным шелком подбить, чтоб с толку не сбивать.

— Тебя, сопляка, спросить забыли. Отец в городе?

— Да уже вторую неделю сидит, носа никуда не кажет, все Вас дожидается... А что у Чертогов слышно? — добавил он, как бы невзначай, но при этом зябко поёживаясь.

— Зверь ушёл, — коротко бросил ведьмак, и княжич побледнел и сделал охранное знамение.

Дальше ехали по зеленой улице, не задерживаясь и не замедляясь, следуя за скачущими впереди княжичем и слугами. Один за другим мелькали дома и улицы, и я уже головой устала крутить, когда, наконец, кони повернули на деревянный мост надо рвом с водой, и мы въехали в высокие, обитые железом ворота.

Проехали во двор и остановились перед резными воротами главной башни. Ведьмак соскочил с телеги и, не оглядываясь, прошел за княжичем внутрь.

К нам бросился дворовой люд и принялся проворно разгружать телеги. Часть поклажи ведьмаки забрали с собой в терем, а остальное оставили на возах под навесом. Нам велели ждать во дворе. Я слезла с телеги и опасливо огляделась. Да, богатство Яшкиного дома стремительно тускнело, особенно на фоне красных окон с цветными витражами на втором этаже. Да у нас за одно такое окно можно было целую избу купить.

— Эй, ведьмачка, — крикнул кто-то за спиной и я обернулась. На сложенных у стены хозяйственной пристройки бревнах сидел расхристанный мальчуган лет восьми и ел яблоко.

— Ты меня? — оглянулась я.

— Нет, кобылу. Тебя, конечно. Подойди сюда.

— Чего тебе? — слегка прихрамывая подошла к нему.

— Ты лицо его видела? — шепотом спросил он, наклонившись почти вплотную.

— Кого? — не поняла я.

— Деда Пихто! — перекривил он. — Ведьмака, с которым приехала.

— Сейчас по шее дам, — замахнулась я на него, но пострелёнок проворно отпрянул.

— Так видела или нет?

— Нет, — отрезала я и уже хотела отойти, как он схватил меня за рукав.

— А чего на тебе шмотки мужские?

— А с Варварой, что случилось, знаешь? — ответила я вопросом на вопрос.

— Да ладно, — выбросил он огрызок и почесал нос, — уж и спросить нельзя.

— Велька! — резная дверь снова открылась, и на пороге показался толстый боярин в богатом кафтане, — в терем ступай, обормот, отец велел урок у тебя проверить.

— Скукота, — протянул недовольный Велька и вдруг вцепился в мой рукав, — Зван, давай её с собой возьмем, она с Владыкой ехала, и в лицо его видела.

У толстяка загорелись глаза.

— Чего ты врешь?! — вырвала я рукав, — не видела я ничего. Он в капюшоне все время был, как тут разглядишь.

— Жаль, — разочаровано протянул Велька, — могла бы денег заработать. Знаешь, сколько бы тебе сеструха дала? Она ж, коза, по нему сохнет, хоть ни разу не видела.

Я во все глаза уставилась на мальца и даже рот от удивления открыла.

— Как это?

— Дура потому что, — пожал плечами княжич.

— Сейчас я тебе заработаю, — встрял Зван, — а, еще князю скажу, чтоб добавил. Марш в покои, стыдобища, — подтолкнул он к двери босого пацана, — а еще княжич.

Ну, надо же, княжий сын, никогда бы не подумала. Особенно, если учитывать контраст между старшим и младшим княжичем.

— Дяденька, — вдруг спохватилась я и окликнула княжьего учителя, — а базар тут где-то неподалёку есть?

— Хм, а тебе зачем? Еще одни портки прикупить хочешь? Так я свои уступлю.

Подошедшая в этот момент Красава залилась звонким смехом, а Зван приосанился и усмехнулся в кудрявую бороду.

— А у ведьмаков губа не дура. Уж, ежели бы мне дорога дальняя предстояла, я бы тоже мимо такой девки не прошёл, — подмигнул он ей.

Красава на глазах повеселела и жеманно подернула плечиком.

— А чего на ней не женится никто? — с детской наивностью спросил Велька. Красава резко вспыхнула и полыхнула на него недобрым взглядом.

— А и то верно, что ж за кручина у тебя приключилась, красавица, что к ведьмакам идти пришлось? — спросил Зван.

— Мачеха выгнала, — коротко бросила Красава, пряча бегающие глаза.

— Ой, беда, — покачал головой Зван, — так может похлопотать за тебя перед князем? Глядишь, откупит у ведьмаков такую справную девку.

— Расплачиваться нечем, — скромно опустила Красава глаза, но при этом, как бы невзначай, одернула сарафан на поясе, подчеркивая талию и высокую грудь, и томно вздыхая начала окучивать неожиданно подвернувшегося ухажёра.

Я перевела взгляд на замершего в дверях княжича, дивясь, что он внешне так не похож на старшего брата и решила не тратить зря время. Развернулась и пошлепала к воротам.

— Куда ты, ведьмачка? — окликнул княжич и забежал вперед, заступая дорогу.

— Говорила уже, на базар иду. Пусти, — попыталась обойти его, но он не отставал.

— Провожу, хочешь? Тут недалеко, за воротами направо и вниз до колодца.

— А ну, вернись, — крикнул ему Зван, но он только отмахнулся.

— Базар? — вдруг очнулась Красава, — у тебя деньги есть? Откуда? — требовательно спросила она, — ты ж плакалась, что утонуло всё.

— Ведьмак дал, чтобы одежду купила, — не стала я таиться.

— Дал тебе деньги? — у неё загорелись глаза.

Я пожала плечами и повернулась к воротам.

— Лушка, вернись, — окликнула она меня, когда мы уже вышли на улицу.

— Зачем? — обернулась я.

— Не иди никуда, я своим поделюсь, нечего зря его деньги тратить.

Я задумалась. В ее словах была правда, быть в долгу у ведьмака страсть как не хотелось.

— А с тобой как рассчитаюсь?

— Сочтёмся, — отмахнулась она, — всё меньше возьму, чем колдун проклятый.

О как, уже колдун проклятый, а утром на воз к нему лезла.

— Не верь, ведьмачка, она просто деньги забрать хочет, вон как глаза бегают. Пошли, а то опоздаем и базар закроется, — потянул меня за руку Велька.

— Тебе какое дело? — гаркнула Красава и, позабыв про ухажера, метнулась к нам.

— Я с вами.

— Ну, тогда уж, все вместе пошли, — махнул рукой Зван.

Мы вышли за ворота и повернули направо. Велька бежал впереди, показывая дорогу, и вскоре мы дошли до колодца, за которым начинались торговые ряды. Большинство купцов уже ушли или закрывали лавки, но некоторые еще торговали.

Я подошла к собирающей товар торговке.

— День добрый, хозяйка, платья готового у Вас случайно нет?

Она окинула меня удивленным взглядом, и задержалась на мужских штанах. На глазах помрачнела, и уже хотела отказать, но увидела за спиной внушительную фигуру Звана, и кивнула.

— Как не быть, красавица, есть, конечно, — она вывалила на прилавок богатые ткани и Красава мгновенно протянула к ним руки.

— Мне попроще надо, — отрицательно покачала я головой, — сарафан, пару рубах и накидку от холода.

Она задумалась, а потом кивнула мне на клетушку за лавкой.

— Пойдем, примеришь.

Я прошла в небольшую комнатку, заваленную вещами, и торговка открыла один из сундуков. Покопалась в нем и извлекла на свет темно-синий сарафан и две тонких рубашки.

Я положила на ближайший сундук свой узелок, который все это время не вынимала из рук и взяла сарафан.

— Дорогой? — спросила с тревогой, — сколько за всё?

— Четыре нулы, — назвала она заоблачную для меня цену.

— Что?! Так дорого?

— Не подходит, не бери, — она бросила рубашки обратно в сундук.

Я закусила губу в нерешительности. Потратить столько денег я точно не собиралась.

— Подожди, я не знаю, хватит ли у меня, мне ж еще ботинки купить надо, — отвернулась я и развязала кошелек, а потом вытряхнула на ладонь монетки. В лучах заходящего солнца блеснуло серебро.

Ого! Почти полтина! Да за эти деньги десять таких рубах купить можно и на ботинки останется. Монетки соблазнительно оттягивали ладошку, но я решительно зажала их в кулак и повернулась.

— Две нулы и добавляешь накидку.

— С ума сдурела? — оно попыталась отобрать у меня сарафан, но я не отпускала.

— Ты на боярина губу не раскатывай, не мой это ухажер. Бери, что дают, больше все равно не дам.

Торговка шумно дышала и мерила меня злым взглядом. Наконец махнула рукой и вытащила со дна сундука две рубахи попроще.

— Эти отдам и накидка будет ношеной.

— Согласна, — кивнула я.

— Переодевайся, голытьба, — в меня полетела рубаха, — хватит людям глаза срывать мужскими обносками.

Я быстро стащила ведьмаковы вещи и натянула рубаху и сарафан, а сверху набросила накидку.

— Башмаки крепкие тут купить можно?

— Можно, только не за две нулы, — ехидно ухмыльнулась она, пряча монетки в кошелек.

Мы вышли и она показала мне на темную лавку в конце торгового ряда.

— Иди к Важату, дешевле, чем у него, не найдешь.

Я поклонилась и пошла в сторону неприметной лавочки, а Красава со Званом остались разглядывать наряды дальше. Велька увязался за мной.

— А ты ничего, так, — одобрительно кивнул он, оглядывая меня со всех сторон, — я бы на месте Звана, на тебя внимание обратил.

— А ты великий знаток? — поддела я, чтоб не зарывался.

— Еще бы, — довольно заулыбался он, — я весь в отца, а он знаешь какой л..., — он резко оборвал начатое слово и прикусил дрожащую губу.

— Что с тобой, — удивилась я такой резкой смене настроения.

— Ничего, — буркнул он и отвернулся, — иди, я тут подожду.

— Да чего случилось-то? — допытывалась я, переживая, что с ним.

— Уходи! — крикнул он и бросился бежать назад.

— Красава, Зван! — крикнула я, совсем не следящей за пацаном парочке. — Вельку держите.

Боярин наконец соизволил перевести взгляд на улепетывающего пацана и, испугавшись, побежал за ним.

Я подождала, пока он не догнал, и не обнял мальчишку.

'Ох, и капризный княжич', — покачал я головой, а потом вошла в остро пахнущую кожей лавку.

— Здравствуйте, мне Важат нужен.

Башмаки обошлись еще в три нулы. Итого пять монет. Ох-хо-хох. Завязала оставшиеся деньги и зажав в руке заметно увеличившийся узелок, в котором теперь кроме моего разодранного сарафана и стеклянной баночки, лежали ведьмаковы вещи.

Я с удивлением оглядела совершенно пустой ряд. Торговка уже собралась и закрывала на ключ лавку.

— А куда все ушли?

— Не знаю, — пожала она плечами, — домой наверно.

Я вышла с базара и огляделась. Если идти вверх от колодца, я выйду к княжьему терему. Я перешла улицу и даже уже начала подниматься, когда где-то за спиной ударил колокол.

— Что это? — спросила как раз вышедшую с базара торговку.

— В святилище звонят, к вечерней службе зовут, — пояснила она и сделала охранное знамение, а я вдруг подумала, что, уезжая в такую дальнюю дорогу, неплохо было бы получить благословение, а заодно и зажечь священный огонь за родителей. Я быстро огляделась, высматривая святилище, и почти сразу наткнулась взглядом на высокую желтую крышу храма. Снова оглянулась на терем на горе, четко выделяющийся на фоне вечерних сумерек и решила, что лучше пусть без ужина останусь, чем без благословения. Развернулась и быстро побежала к святилищу.

Большой. Нет, просто огромный храм стоял в конце улицы с открытыми настежь дверями. Я подошла к входу и, сделав охранное знамение, осторожно заглянула в полутёмное помещение. Как раз шла вечерняя служба. Я вошла и с трудом пробралась к месту у колонны, где обычно принимали благословение.

Священник читал молитву. Слов я не разбирала, но его голос пробирал до костей, заставляя проникнуться величием этого места. Очередь медленно продвигалась и вот я смогла разглядеть самого святого отца. Высокий старик с грозным взглядом, длинными седыми волосами и взлохмаченной бородой заставил вдруг вздрогнуть, вызвав какое-то нехорошее чувство узнавания.

Медленно я шла в очереди, и друг в руке старца блеснул резной, богато изукрашенный посох. Я резко вздрогнула и застыла, с ужасом глядя на точно описанного бабой Ирой, колдуна Прохора.

'Не может быть', — прошептала сама себе и, испугавшись, попыталась отступить и выйти из очереди, но на меня сильно напирали сзади, и наша встреча была неизбежна.

Вот я застыла перед ним и побелевшими губами выдохнула.

— Благословения.

— Бог благосл..., — он замолчал, а я полуживая подняла на него взгляд.

— Я-р-и-н-а? — медленно спросил он, а я затряслась, как осиновый лист и, с силой отпихнув, заступавшую проход бабку, бросилась к выходу. Выбежала на улицу и, что есть сил, понеслась к княжьему терему. Влетела на маленькую площадь, от которой начинались торговые ряды и подбежала к колодцу. Только тут затравленно обернулась, страшась увидеть, как безумный колдун гонится за мной и, совсем не ожидая, что улица окажется совершенно пустой.

Я облегченно выдохнула.

'Ужас! Это ж надо было так нарваться. Так сейчас быстренько возвращаюсь в терем и носа не высовываю никуда', — после Прохора ведьмаки стали казаться не то что не страшными, а почти родными.

Повернулась в сторону княжьего терема и столкнулась с выступившим из тени рослым мужиком. Сделала шаг в сторону, чтобы обойти, но он ступил за мной, шагнула в другую сторону, и он повторил движение, отступила назад и уперлась задом в колодец.

— Чего Вам? — успела испуганно вскрикнуть и мне на голову накинули грубый мешок, и тяжелая ладонь сдавила шею. Последнее, что помнила, как на мостовую упал узел с маминым оберегом и вещами ведьмака, и меня оторвали от земли.

Очнулась лежа на каком-то движущемся полу, хотя, наверное, назвать это полом было нельзя, подо мной было что-то мягкое, наводящее на мысль о кровати, даже колыбели. На голове по-прежнему был мешок, во рту был кляп, а руки мне связали за спиной. Где-то фыркнула лошадь и я догадалась, что лежу в повозке, и меня куда-то везут.

Попробовала вытолкнуть кляп и закричать, но из-за мешка не получилось, и мой крик превратился в глухой хрип.

Повозка подскочила на выбоине и остановилась. Чьи-то руки подняли меня и закинули на плечо. Несколько шагов, скрип открывающейся двери, из которой пахнуло жаром, и меня сгрузили на деревянный пол и стянули мешок с головы. Я испуганно огляделась и поняла, что нахожусь в бане. Толстая тетка в намокшей рубахе отошла от печи и мой похититель велел.

— Девку отмыть, вшей потравить, рук не распускать. Для САМОГО! — выделил он, — я в доме подожду, — он бросил тётке монетку, и та ловко поймала её на лету и сунула в карман рубахи. Мужик вышел и захлопнул двери, а я уставилась на разглядывающую меня бабу.

— У меня нету вшей, — сказала, отплёвываясь от грязной тряпки, служившей мне кляпом.

Она скептически хмыкнула и закатала рукава рубашки. В следующее мгновение с меня бесцеремонно стянули сарафан и рубаху и загнали на банную полку.

Я сжалась в углу, с опаской поглядывая на размешивающую щёлок тётку и растирая затёкшие от верёвки руки. Она перехватила мой взгляд и, усмехнувшись, подобрала с пола перерезанную веревку.

— Не будешь брыкаться, не стану связывать, а нет, пеняй на себя. Лупить, не стану, раз такой расклад, но связать могу.

Я молчала и только испуганно косилась на её ручища, которые играли с верёвкой.

— Поняла? — угрожающе протянула она и я закивала головой, что да.

— Тогда двигай сюда, — кивнула она мне и я, обреченно вздохнув, сползла на пол.

Я наклонила голову и она, зачерпнув щёлока, принялась втирать его в волосы. Потом промыла их водой и хорошо сполоснула отваром крапивы.

Снова велела забираться на полку и, перед тем как пройтись веником, посыпала меня сухим измельченным любистком.

— И для кого это меня так готовят? — с горечью спросила я, когда в конце она ополоснула меня настоем ромашки.

— Скоро узнаешь, — она усмехнулась и бросила мне холстину, — оботрись и пошли одеваться.

Меня провели в смежную комнатку и протянули шелковую, всё просвечивающую рубашку.

— Я такое не одену, — отдернула я руку.

— Воля твоя, иди так, — кивнула она на обмотанную вокруг тела узкую полосу холстины, — он против не будет.

— Да кто, он-то?! — теряя терпение, крикнула я и топнула ногой.

Она молча выдержала мой взгляд, а потом коротко бросила.

— Хозяин... кто ж еще.

Я все-таки натянула эту проклятую рубаху и, чувствуя себя практически голой, побрела за ней на улицу. Мы вышли во двор, и пошли по настеленной из досок дорожке к дому. Я по дурости, чуть не бросилась в сторону ворот, но вовремя заметила двух сторожей с собаками и, понуро повесив голову, шагнула на порог дома. Прошли богато убранные сени и поднялись на второй этаж. Она толкнула двери и низко поклонилась кому-то в светелке, а потом быстро отступила и втолкнула меня внутрь.

Я влетела в горницу и врезалась в кого-то стоящего посреди комнаты, подняла глаза и обомлела от ужаса, прямо передо мной стоял Прохор. С криком я рванула к двери, но подлая служанка, захлопнула её прямо перед моим носом.

Не сводя глаз с колдуна, начала пятиться к окну, выискивая глазами, чем бы разбить стекло, но как назло ничего путного не попадалось. В конце концов, повернулась и начала колотить по нему голыми руками, но вдруг почувствовала на плечах костлявые пальцы.

— Ярина? — меня рывком развернули и окинули жгучим взглядом, — нет, — прошептал он, приблизив своё морщинистое лицо почти вплотную, — не она, но похожа,... ой, как похожа: ее глаза, губы, — одно лицо, только волос светлее.

Слезы навернулись на глаза, и я всхлипнула, когда он резко схватил меня за плечи и потянул на себя.

— Пустите, дедушка, что Вы?! — закричала я, но меня с чудовищной силой прижали к высохшему телу.

— Ярина, — прошептали старческие губы и больно впились в мои. Я замерла от шока, а потом начала отчаянно вырываться, стараясь стряхнуть прилипшего, как репей, деда.

— Пусти! — орала я, и пыталась отвернуть голову, но он как с цепи сорвался. Его руки шарили по телу и не давали вырваться.

Большего омерзения я в жизни своей не испытывала. Федькины слюнявые поцелуи, когда он как-то на праздник зажал меня у забора, теперь казались почти божественными. Меня начало тошнить со страшной силой. Я бы вырвала, да рвать было нечем.

'Хоть бы умереть до этого', — мелькнула мысль, когда он поволок меня к кровати, и я сделала последнюю попытку вырваться.

В руке у деда остался здоровенный кусок моей рубашки, но я ничего не замечая, рванула к окну, и на счастье увидела его посох у стола. Схватила его и со всей силы ухнула по стеклу. Оно разлетелось, и я, не раздумывая, выпрыгнула наружу. Свалилась кому-то на голову и, вскочив, понеслась вдоль забора.

Глава 5

— Здравствуй, князь, — Владыка вошел в палаты и кивнул сидящему в окружении бояр князю, — Годун сказал, ты ждал меня.

— Владыка, — князь встал, подошел к ведьмаку и крепко обнял его, — ждал, как не ждать, когда такое творится, — он выдержал паузу, но ведьмак молчал, тогда князь продолжил, — люди сказывали, ты у Чертогов был?

— Был, — кивнул Владыка.

— И, правда, что зверь ушел?

Ведьмак снова кивнул.

— Горе, горе. Сколько дней-то у нас есть? Неделя или меньше?

— Три дня.

— ТРИ?! — князь пошатнулся, — людей собрать не успеем, — покачал он головой.

— Я на твоих людей не рассчитывал, еще неделю назад на все заставы дозоры послал, — ведьмак прошел к креслу в стороне от стола, где сидели бояре.

— Стас, — с благодарностью выдохнул князь и облегчённо вытер выступивший на лбу пот, — спасибо, снова спас, брат.

Ведьмак промолчал, но когда князь занял место во главе стола и расслабленно потянулся к ковшу с вином, сказал.

— Ты мне другое скажи, Вышеслав, когда мальчишку отдашь?

При этих словах князь вздрогнул и расплескал вино. Оно потекло на скатерть, растекаясь кровавой лужей на белом полотне.

— Мал он ещё, — князь поставил полупустой ковш на стол, — куда ему с тобой идти, пущай еще немного подрастёт.

— Мал? А, по-моему, в самый раз, — не согласился Владыка, — отец меня в пять лет отдал, а Велеславу уже восемь.

— Тебя. Ты — другое дело! Тебя с детства к этому тянуло, я ж помню, а Велька он другой. Он на меня похож.

— От судьбы не уйдешь, — покачал головой ведьмак.

— Это да, — понурил голову князь, немного помолчал и спросил, — ты в этот раз надолго?

— Гонишь? — удивился Владыка.

— Ну что ты? Разве я могу.

— Не можешь, но вижу, что очень хочешь.

— Велька мира еще не видел. Где ж это видано, чтоб мальца от людей запирать?

— За меня ты так не вступался, — вздохнул Владыка и встал с кресла.

— За тебя... Я не понимал тогда еще.

— Не понимал? В шестнадцать лет не понимал, а я должен был в пять понять?

— Так ты из мести? — вскинулся князь.

— Дурак, — бросил Владыка и хотел выйти из княжеских покоев, но князь удержал его.

— Прости, прости, брат, — схватил он его за руку, — сам не понимаю, что говорю. Как подумаю, что своими руками надо его от людей оторвать, жить не хочу.

— Понимаю, — вздохнул Владыка, — лучше тебя понимаю. Только для него самого лучше будет, если ты раньше решишься. Думаешь, когда он подрастет и понимать станет, чего лишится, поблагодарит тебя?

Князь испуганно отпрянул и закрыл лицо руками.

— Без ножа режешь.

— Ты сам пожелал князем быть, — покачал головой ведьмак, — и цену знал, так что теперь не жалуйся. У меня, в отличие от тебя, выбора никогда не было.

Ведьмак снова сел в кресло, а расстроенный князь снова наполнил ковш.

В светлой девичьей горнице за накрытым к трапезе столом восседала молодая княжна. Довольно пригожая собой, румяная девка хмурила густые брови и капризно дула губы.

— И отказался? — не могла поверить она.

— Прости, матушка, даже говорить не стал.

— Да, как он смеет?! Я княжеская дочь!

— А он говорит, что хоть и княжеская дочь, а дура, — подал голос разряженный в шутовской кафтанчик и колпак карлик.

— Дурак! — она вскочила из-за стола и подбежала к двери, — велите ему немедленно прийти, — топнула она ножкой, — а идти не захочет, силой привести.

— Да окстись, взбалмошная, он же дядька твой! — не выдержала ходившая за княжной с малолетства бабка.

— Я приказ дала! Выполняйте! — вытолкала она слуг взашей из горницы. Те подождали, пока не захлопнется дверь, и заговорщицки переглянулись.

— В козла? — спросил один, доставая карты и кивая на чулан у двери.

— В дурака, — поддержал второй и ретивые слуги скрылись в чулане.

Уже почти в самых сумерках всех пришедших с ведьмаками людей разместили в тереме. Недосчитались только одной девки, но её подруга уверяла, что та с минуты на минуту появится.

— На базаре она, что непонятного. Деньги у этого дурака выдурила, теперь, покуда всё не спустит, не воротится.

— Так базар уж закрыт давно. Может доложить этому ведьмаку? — спросила ее рослая служанка, проводив в маленькую светёлку, выделенную князем для обеих ведьмачек.

— Ой, да не пропадёт она, такие ушлые везде в выигрыше.

Служанка с сомнением покачала головой, но промолчала. Кто их этих ведьмачек разберёт. Может у них так принято?

Только почти ночью, когда всех позвали ужинать, стало понятно, что вторая девка так и не вернулась.

Доложили князю и принялись прочёсывать терем, но было похоже на то, что уйдя вечером на базар, она больше не возвращалась. Послали людей пройтись на рынок и поспрашивать по дворам. А спустя четверть часа челядь вернулась с оброненным около колодца клунком.

Вещи принесли Владыке. Он развернул узел и на пол выпала его одежда.

— Думаешь, сбежала? — спросил князь.

— Нет, не похоже, — покачал он головой, — она над этим сарафаном, — поднял он испорченное девичье платье, — как над ребенком тряслась, — он внимательно осмотрел и ощупал порванную вещь, — а это что такое? — достал из-за пояса нож и подрезал нитки над плотно обшитым уплотнением. Небольшой камушек с незамысловатой резьбой выпал ему на ладонь.

Владыка с шумом выдохнул.

— Заревик?! Откуда у неё?

Остальные ведьмаки выпучив глаза смотрели на невероятную находку и только с удивлением пожимали плечами. Ведьмак подошел к кожаному мешку и вытащил со дна серебряный шар величиной с кулак. Снял верхнюю крышку, и в прозрачной жидкости за стеклом блеснула хрустальная бусина. Поднес к ней камешек и, подождав, пока жидкость в шаре не станет сгущаться и капнул густой сироп на пол через небольшое отверстие.

Доски под ногами закрыло клубящимся паром, а спустя минуту ведьмаки увидели, как девушку связывают и накидывают мешок на голову.

— Покажи, где сейчас, — приказал ведьмак, и перед глазами ведьмаков предстала картина, в которой полуголая Луша неслась босиком вдоль забора, а в окне на втором этаже застыл Прохор.

— Отец Порфирий? — от неожиданности князь наступил на туман и тот развеялся, скрывая картину.

— Ты его знаешь? — повернулся Владыка к князю.

Тот только испуганно кивнул.

— Провидец он, святой человек.

— Да, сразу видно, богобоязненный старик, — Владыка обернулся к ведьмакам. — Седлайте коней, выезжаем. Дай человека дорогу показать, — велел он брату и вышел.

— Стас! — крикнул князь с крыльца, когда ведьмаки уже выезжали со двора, — берегись его... он страшный человек.

Владыка несколько секунд смотрел на брата, а потом кивнул и направил коня в ворота.

Я почти добежала до калитки в конце забора, когда передо мной выскочил рычащий пес и оскалил зубы.

— Ой! — взвизгнула я, и от неожиданности упала, отползла в сторону и услышала топот ног за спиной. Несколько страшных мгновений и меня дернули за руку, и поволокли по земле к дому.

— Осторожней там! — крикнул Прохор в окно, и меня закинули на плечо.

Снова внесли в дом и пронесли по лестнице на второй этаж, только двери старый колдун открыл в другую горницу.

— Сюда заноси, — посторонился он, и меня швырнули на кровать в углу.

Слуга вышел, а Прохор начал раздеваться.

— Чего испугалась? — усмехнулся он, припечатывая меня тяжелым взглядом, — тебе бояться нечего. Как сыр в масле купаться будешь: в шелка и парчу разодену, златом серебром осыплю.

— Не подходи! — отползла я угол и нащупала рукой табуретку у кровати. Сползла на пол и подняла ее над головой, — только сунься, зашибу.

Колдун засмеялся, и ножка табуретки в руке вдруг вытянулась и как живая поползла по руке, превратившись в змею.

— МАМА! — не своим голосом крикнула я и заскочила обратно на кровать, в ужасе глядя на жуткое чудовище на полу.

Прохор подошел к нему и наступил на один их змеиных хвостов. Раздался хруст и сломанную табуретку отшвырнули к стене.

— Страшно? — спросил он, — это хорошо, меньше глупостей наделаешь.

Я в ужасе бросила взгляд на окно, но оно в отличии от первой комнаты было зарешечено. Прохор проследил за моим взглядом и усмехнулся. — Нет, Яриночка, не смотри туда, нет тебе больше ходу отсюда. Отбегалась.

Он скинул кафтан и остался в одной тонкой рубахе, вышитой понизу золотой вышивкой.

— Замерзла? — спросил участливо, глядя, как я дрожу, — это ничего, сейчас я тебя согрею.

Он начал расстегивать пуговицы, а я затравленно сжалась в углу кровати.

'Господи, он же совсем обезумел', — поняла я и рванула в сторону, пытаясь увернуться. Мне не удалось даже с кровати спрыгнуть. Цепкие пальцы впились в плечи и меня отшвырнули к стене.

— Экая ты, резвая, — покачал он головой, снисходительно улыбаясь, — надо будет тебе ручки связать, чтоб дурь из головы выветрилась, — старый колдун начал расстегивать свой ремень, сделал из него петлю и потянулся ко мне.

Я еще больше испугалась и изо всех сил начала отбиваться, но он был намного сильнее, и вскоре кожаная петля больно стянула мои руки.

— Дедушка Прохор, опомнитесь, я ж внучка ваша. Меня Лукерья зовут, а не Ярина. Ярина — мама моя была.

Он на мгновение остановился и с недоверием спросил.

— Дочь Ярины?

Мне показалось, что до него, наконец, дошло, и я закивала головой.

— Хм, дочь, — он окинул меня недоверчивым взглядом, а я отвела глаза, боясь неосторожным взглядом навлечь на свою голову еще большую беду.

— Врешь, Яринушка, — его рука опустилась мне на голову и ласково провела по волосам, заставляя еще больше сжаться, — не обманусь я больше, и глазками своими ясными на двери не косись. Меня рывком подмяли под себя, и я заголосила.

— Я не вру, я Лукерья, я у тётки росла — сестры матери... — я еще что-то орала, но меня внезапно отпустили, и Прохор встревожено подлетел к окну. Выглянул в ночь и прошипел.

— Нашел супостат проклятый, — он с ненавистью глянулся на меня. — Ты навела?

Я испуганно покачала головой.

— Врешь, кроме тебя некому, — он подскочил к кровати и рывком поднял меня на ноги и потащил за собой к двери. — Эй, слуги, — распахнул дверь и резко захлопнул. А потом обернулся ко мне, окидывая совсем уж безумным взглядом, и с его губ сорвалось.

— Не отдам.

Он свободной рукой потянулся к стоящему у двери посоху. Поднял его и отшвырнул на кровать.

— Ничего, и на старуху бывает проруха, — мстительно усмехнулся и посох на мгновение вспыхнул, а потом внезапно треснул посредине, изливая беловатый сок, как будто живое дерево сломалось.

В комнату вбежал коренастый мужичок с глубоко посаженными глазами, и Прохор велел ему.

— Ямат, подпол!

Слуга отшвырнул дорожку у дверей, открывая вход в подвал, и меня поволокли вниз.

Шестеро всадников пронеслись по ночному городу в сторону богатой усадьбы, принадлежащей отцу Порфирию. Вот впереди показался высокий забор, и провожатый поднял руку и остановил коня.

— Дом провидца, — кивнул он на большой дом за забором, в котором на втором этаже чётко выделялось разбитое окно.

— Спасибо, можешь ехать, — отпустил провожатого Владыка и тот, не оглядываясь, быстро скрылся в ночи. — Ждите тут, — велел остальным ведьмакам, — если через пять минут не выйду, один за подмогой, а остальные ко мне.

Он подъехал к воротам, спешился, и несколько раз ударил свисающим металлическим кольцом в дверь. Послышался звук шагов и грозное предупреждающее рычание, затем смотровое окно со скрипом открылось, и голос стражника с угрозой спросил.

— Кто и по какому делу?

Ведьмак наклонился к оконцу и приподнял капюшон.

— Свои, открывай.

За дверью вскрикнули, собаки испуганно завыли, и двери начали открываться, стражник, как зачумленный отступил и с размаху сел на землю, уставившись в одну точку, а ведьмак не закрывая лица, пошел к дому. Ударом ноги вышиб тяжелую дверь и точно также, просто посмотрев в глаза, обездвижил рослых челядников.

Коротко спросил: 'Куда?', — и те, не сговариваясь, кивнули на лестницу.

Он легко вбежал на второй этаж. Несколько секунд постоял в проёме двери, что вела в комнату, с разбитым окном, и повернулся к двери в угловую комнату. Подошел к ней и толкнул. Дверь заскрипела, легко открываясь, и он велел нетерпящим возражения голосом.

— Лукерья, закрой глаза.

Подождал секунду, и, на всякий случай, набросив капюшон, шагнул в комнату.

В совершенно пустой горнице на смятой кровати валялся сломанный посох, но ни девушки, ни священника уже не было. Стас мрачно огляделся. Верить в то, что опоздал, не хотелось, да и вряд ли колдун успел сбежать за то короткое время, что они были в пути. Он обошел комнату и бросил взгляд на сломанный посох. Протянул уже было руку, чтобы взять его, но в последнюю секунду передумал и отбросил капюшон. На сломанном посохе проступила ядовитая роса, и Стас узнал дерево, из которого он был вырезан — анчар. Его сок был смертельно опасен для обычного человека. Он покачал головой и еще раз внимательно огляделся, выискивая скрытую дверь.

Но чем больше смотрел, тем яснее понимал, что потайных дверей тут нет. И все же что-то не давало ему уйти. Он опять повернулся и, встав так, чтобы видеть всю комнату, несколько мгновений смотрел на коврик у двери, а потом подошел и резко отдернул его, открывая, практически сливающийся с полом люк. Поддел его и, начал спускаться в подвал.

Прошел две проходные камеры и оказался в каменном мешке, где привязанная за кольца в стене, висела бесчувственная девушка, а у стола в углу восседал благообразный старец, записывая что-то в книгу.

— Ямат, — спокойным голосом велел он стоящему у стены слуге, — приведи в чувство преступницу и продолжим.

Стас набросил капюшон и мрачнее тучи зашел в камеру.

— Что такое? — разгневанно возвёл на него очи священник, — по какому праву допросу мешаешь? Кто впустил?! Эй, слуги, — крикнул он в открытую дверь с противоположной стороны и два крепких молодца ворвались в подвал.

Они кинулись к нему, с двух сторон хватая за руки, но ведьмак, не замедляя движения и совершенно без замаха, оттолкнул их с такой силой, что обоих отбросило к противоположной стене.

Прохор с шумом выдохнул, и с недоверием перевел взгляд на вошедшего ведьмака.

— Кто ты? — спросил он, поднимаясь из-за стола и окидывая закутанную в плащ фигуру прищуренным взглядом.

Стас откинул капюшон и Прохор от неожиданности сел обратно.

— Владыка? — он вглядывался в необычные глаза ведьмака и не мог поверить, что тот так откровенно демонстирует ему свое уродство.

А тот в свою очередь сверлил его необычными глазами, один из которых был ярко огненным, а второй голубизной походил на ледяную воду, и Прохор невольно опусил глаза.

Неужто и меня подчинит? — ужаснулся он и сжал рукой, спрятанный в полах рясы ритуальный костяной кинжал, вырезанный из человеческой кости.

Но Стас перевел взгляд на едва оклемавшихся слуг, что охая и потирая ушибленные места, поднимались с пола.

— Ах, ты, — замахнулся один из них на него и внезапно замер с занесенной над головой рукой. Короткий взгляд глаза в глаза и он безвольно опустил руку и взгляд его остекленился.

Стас глянул на второго слугу и вот уже оба мужика немигая ждали его приказа.

— Развязать, — Владыка кивнул на пленницу, и те кинулись выполнять поручение.

Девушку сняли со стены и положили на каменный пол. Ведьмак подошел к стоящему у стены ведру с водой и зачерпнул ковш, вернулся к неподвижно лежащей фигурке и вылил его на неё. Та застонала и медленно провела рукою по лицу. Прохор нахмурился и выразительно посмотрел на Ямата, вышел из-за стола и встал перед ведьмаком.

— Ну, здравствуй, Станислав. Хоть погляжу, как ты выглядишь, а то всё в плащ, как бабка столетняя, кутаешься, — он повернулся так, чтобы на Стаса падал свет от свечи на столе, и при этом, загораживая Ямата, который осторожно потянулся к кинжалу. — Зачем пожаловал? — с интересом спросил он, вглядываясь в необычные глаза ведьмака, — не за девкой же, в самом деле? — пренебрежительно добавил он, будто пленница не стоила этого разговора.

— В чём обвиняешь её? — не повёлся Стас, уж слишком сильно пытался священник показать свое безразличие к пленнице.

— Тьме продалась, — нашёлся Прохор, — в храм нечистая пришла, на людей беду навести хотела, — пояснял он, не сводя с Владыки твердого взгляда, — потом сбежать решила, насилу люди мои поймали.

— Почему князю не доложил?

— Допросить вначале хотел, — развел руками старик.

— Допросить? — удивился Владыка и кивнул на порванную шелковую рубашку, сквозь которую просвечивало молодое стройное тело, — а с каких это пор преступниц в шелка перед допросом рядят? И, кстати, — он выразительно посмотрел на Ямата и показал ему глазами на пустые ножны, — не стоит. Ненароком повернусь неудачно, в хозяина попадёшь.

Ямат скрипнул зубами и вложил кинжал в ножны.

Прохор помрачнел и бросил тревожный взгляд на пленницу — желанная добыча, вот-вот собиралась выскользнуть из рук. Он примирительно улыбнулся и достал из кармана увесистый кошелёк.

— Ну, что тут сказать, Станислав, ничего от тебя не скроешь. Прав был князь, когда говорил, что ты насквозь людей видишь. Каюсь, приглянулась девка. Так что ж теперь драться из-за неё будем? — он развязал кошелёк и высыпал на ладонь золотые монеты. — Отступись, — он ссыпал деньги обратно и протянул кошелёк Владыке.

— Ты потому мне анчар подсунул? — спросил Стас.

— Был грех, — усмехнулся Прохор, — испугался, что осудишь. Кто тебя знает, что ты за человек. С князем я бы договорился, а вот с тобой?

— Правильно испугался, — нахмурился Владыка, слух неприятно резануло имя брата, — со мной ты вряд ли договоришься.

Он подался вперед, заставляя колдуна отступить, и опустить руку с кошельком. А потом наклонился к стонущей девушке.

— Вставай, — потряс он её за плечо и потянул вверх, помогая сесть и внимательно вглядываясь в сильно суженные зрачки. Она не могла долго фокусировать взгляд, и, часто моргала, переводя взгляд с одного его глаза на другой, не понимая, почему они разные.

— Чем ты опоил её? — обернулся он к Прохору, но старик только презрительно усмехнулся, не собираясь отвечать. — Смотри, ты не скажешь, слуга твой скажет, — Владыка кивнул на Ямата и верный раб вздрогнул, и испуганно опустил глаза, стараясь не смотреть на него.

— Маковый сок это, сейчас отойдёт, — раздраженно бросил Прохор и уселся за стол, — откуда узнал, что она у меня?

— Слухами земля полнится, — Стас снял с пояса флягу и поднес к губам сонной девушки, — пей, — приказал он и заставил её сделать пару глотков.

Она скривилась и спросила, отодвигая его руку с отваром.

— Что это? Горькое.

— Пей, так быстрее дурман выйдет.

Она снова сделала глоток и уже более решительно закачала головой.

— Зубы сводит.

Стас протянул руку за флягой и на мгновение их взгляды встретились. Он видел, как осознание того, что странные глаза ей не мерещатся, промелькнуло на её лице, и приготовился к тому, что она, подобно многим, начнет визжать, что он меченный и слуга Нечистого, как визжали другие бабы в его детстве. Но она только широко распахнула глаза и сразу опустила взгляд. Увидела порванную на груди рубаху, вспыхнула и быстро стянула разорванный ворот, пытаясь прикрыть наготу.

Ведьмак забрал флягу и повернулся к Прохору.

— Платье её где?

Старик равнодушно пожал плечами.

— Сожгли, наверное, я её в обноски рядить не собирался.

— Угу. Я так и понял, — Стас кивнул на разорванную до пупа рубаху и начал расстегивать свой плащ. Он едва успел набросить его на неё, когда наверху раздался шум и оставленные для подстраховки ведьмаки ворвались в подвал.

— Владыка, как ты? — они замерли, увидев своего главу без привычного одеяния, но он взглядом дал понять, чтобы молчали.

— Сейчас уходим, — он кивнул ближайшему ведьмаку на девушку, — Тур, помоги ей.

Тот глянул на кутающуюся в черный плащ Лушу и с сомнением перевел взгляд на Владыку.

— Может, я свой плащ отдам?

— Не надо, — отмахнулся Стас и повернулся к Прохору.

— Гляди, отец Порфирий, глупость какую не выкини, я не князь, договариваться не научился.

Ведьмаки, забрав девушку, вышли, а Прохор мрачнее тучи посмотрел на слугу.

— И так отпускаешь их? — не мог поверить Ямат.

— Я еще из ума не выжил, чтобы в открытую с ведьмаками силами мериться, — раздражённо оборвал его колдун, — ничего, будет и на нашей улице праздник. Подождём. Три дня всего осталось, а там поглядим, чья возьмет. Собирайся Ямат, за ними поедем.

Прохор вышел из подвала, а Ямат с сомнением покачал головой.

— Стареешь хозяин, — тихо прошептал он, и на его лице мелькнуло странное выражение.

Глава 6

Ведьмаки вышли во двор и неожиданно для себя Стас протянул руки к Луше, которую Тур усаживал впереди себя.

— Давай мне, — он перетянул ее к себе в седло и тронул поводья, выезжая вперед, а слуга удивленно проводил его взглядом.

Он и сам был удивлён своим порывом, но найти внятное объяснение этому не мог. Просто его удивило, что она не испугалась его, когда увидела, и что-то внутри него, откликнулось на это. К тому же ему было нужно расспросить её о странном священнике и редком камне, что она прятала в одежде. Но она засыпала у него на руках, и он решил оставить расспросы до завтра.

Быстро промчавшись по городу, они поднялись на мост и въехали во двор, где переминаясь с ноги на ногу, их ждал еще не ложившийся князь и молодая разряженная княжна. Она выскочила наперед, и вдруг застыла каменным изваянием, переводя шокированный взгляд с открытого лица Владыки на девушку, закутанную в его плащ, которая так доверчиво льнула к нему во сне, и которую он прижимал к себе.

Ее лицо дрогнуло и некрасиво наморщилось. Княжна вскрикнула и, громко зарыдав, бросилась в терем, сбив с ног стоявшего на пути отца.

— Сдурела ты, Ледка,— крикнул ей вслед разъяренный князь, потирая ушибленную ногу, — кобылица стопудовая! — он перевел взгляд на спешивающегося Владыку и, прихрамывая, подошел к нему.

— Ну как? — спросил, с тревогой вглядываясь в брата, — успел?

— Как видишь, — Стас снял с коня, так и не проснувшуюся, Лушу, — погоди, я ее спать отнесу и поговорим. Он шагнул в терем и быстро поднялся на второй этаж вслед за дворовой девкой, что постоянно спотыкалась, не в силах не оглядываться на диво дивное, виденное ею впервые в жизни — живого ведьмака без плаща и опущенного капюшона, да еще и Владыку.

Наконец лестница закончилась и она толкнула дверь в низенькую светелку, где, раскинувшись по ширине большой кровати, изволила почивать Красава.

От шума и яркого света она проснулась и теперь поедала глазами вошедшего Владыку, не в силах отвести от него глодных глаз. Тот подошел к кровати, и под его тяжелым взглядом она слегка отодвинулась, бесстыдно оголяя тяжелую грудь и полные ноги. Ведьмак положил Лушу на освободившееся место и, не глядя на томно раскинувшуюся красавицу, выдернул из-под нее одеяло, чтобы прикрыть спящую девушку. Красаву откинуло к стене.

— Не вздумай разбудить, — оборвал он её вопли одним взглядом и вышел, закрывая дверь.

Спустился вниз и, пройдя через сени, толкнул двери в большой зал, где у накрытого стола сидел князь.

— Садись, поешь, ты ж так и не поужинал, — он подвинул к нему печеного гуся и каравай хлеба.

Владыка сел и устало закрыл лицо руками.

— Устал? — сочувственно спросил князь, наливая брату вино, — выпей со мной, брат.

Стас взял налитый ковш и сделал небольшой глоток.

— Хорошее вино, летом пахнет, — кивнул он.

— Хорошее, — согласился князь и, немного помолчав, добавил. — Ты Ледку прости, она совсе сдурела в последнее время. Ничего, летом я замуж ее отдам, перебесится.

Стас промолчал. Прихоти племянницы не сильно заботили его. Она всегда была капризной, а в последний год стала совсем неуправлямой. Он даже старался почти не ездить к ним в последнее время из-за нее.

— Что отец Порфирий? — осторожно спросил князь, пряча взгляд, — сильно расстроился?

— Деньги предлагал, — пожал плечами Стас, — жаловался, что ему трудно со мной договариваться.

Князь еще ниже опустил голову. Потом снова наполнил ковш и сделал жадный глоток.

— Пьешь много брат, — заметил Стас, отнимая у него вино.

— Много? — переспросил князь, вглядываясь в глаза брата и ища в них порицания, но тот смотрел без осуждения и он вздохнул, — бед у меня много, Станислав, вот и пытаюсь разбавить.

— Что у тебя случилось? — Владыка пересел к брату поближе, — расскажи, легче станет.

— Легче не станет, — покачал головой князь и внезапно заплакал, — подлец я, Стас, мерзавец! — он упал перед братом на колени, — ты уехал, а я извёлся весь, что не рассказал тебе про Порфирия. Он змей! Лукавый! Я ненавижу его, а уж боюсь как, так тебе и не снилось. Я у него вот где, — сжал он кулак и показал Стасу, — захочет, хоть сегодня со свету сживет. Ты прости меня, прости. Ты даже не знаешь, как я живу. Ты думаешь я тебя не пожалел, а я хуже, я Вельку не пожалел. Из-за меня он без матери растет, из-за меня на откуп в Зазснежище отправится, — плакал опьяневший князь.

— Успокойся Вышеслав, — Стас рывком поднял брата и снова усадил в кресло, — что ты такое говоришь? Велька то тут причём?

— Притом, — устало махнул рукой князь, — а, теперь уж все равно, — князь уронил глову на скрещенные на столе руки.

— Кто была мать Вельки? — спросил Стас, и князь испуганно поднял глаза

— Откуда знаешь?

— Догадался, — Владыка кивнул на фреску на стене, изображавшую покойную княгиню, — Велька на Злату совсем не похож. И ты, брат, прости, но верным мужем никогда не был.

— Твоя правда, — опустил князь взгляд, — только не во всём я один виноват, — он снова поднял голову, вглядываясь брату в глаза, — с Порфирием Злата первая связалась, и идея родить сына на стороне тоже её.

— Что? — не мог поверить Стас, — Ты в уме?

— В уме, не сомневайся.

— Ничего не понимаю, — покачал головой Стас, — зачем ей это надо было?

— Не понимаешь? — удивленно переспросил князь, — чего ж тут не понять? Она боялась, что Годуна заберете. Я ведь клятву на крови давал, что потомство свое ради княжества не пожалею. Вот она и зациклилась на идее, чтоб служанка какая мне еще одного сына родила, которого вам отдать не жалко будет.

— И ты пошел на это? — неверяще покачал головой Стас.

— Нет, вернее не сразу, и не со служанкой её, — князь вздохнул и поднял на брата виноватый взгляд.

— Помнишь, Милаву, жену воеводы Ратая?

Перед глазами у Стаса пронеслась красивая боярыня и её черты вдруг легко вписались в образ Вельки.

— Я влюбился. Очень. А она ни в какую. Вот тогда я про Порфирия и вспомнил, пришел к нему совета спросить. Он не отказал, научил, как и что делать, дурман травы дал. А когда Милава понесла, я Злате признался. Она, хоть и обиду затаила, но помогла все прикрыть, только вот Милава простить не смогла. Родила Вельку и в ту же ночь угорела. Слуги говорили, печная заслонка сломалась, только не верю я в такие совпадения. А Вельку мы с Златой за своего приняли: я как сына, а она как откуп для вас, — князь вздохнул и поднял на брата виноватые глаза, — не думай про меня совсем уж плохо. Просто. Все у меня в жизни смешалось: и хорошее, и плохое. А Велькину мать я любил. И Вельку люблю.

— Дурак, ты, брат, — покачал Стас головой, — что ж ты сразу мне не признался?

— Боялся, — голос князя дрогнул, — не за себя, за Вельку. Он и так для Златы, как бельмо на глазу был, а если бы еще мой позор вскрылся.

— Ладно, забудь, — Стас сжал руку брата, — расскажи мне лучше про священника. Что-то уж больно ушлый старик. На простого колдуна не тянет.

— Бойся его, Стас, бойся, — князь испуганно оглянулся на двери и снизил голос до шепота, — он колдун чёрный. Люди у нас пропадают, потом тела исковерканные по оврагам находят. А пуще всего девки молодые боятся, в одиночку за ворота уж давно не ходят. А он после этого молодеет и в силе прибавляется.

Я проснулась и с наслаждением потянулась. Открыла глаза и увидела в углу большой кровати Красаву, которая глядела на меня с каким-то странным выражением то ли зависти, то ли ненависти.

— Чего ты, Красава? — Я огляделась на светелку и так и не смогла вспомнить, как сюда попала. — Как я тут оказалась? — снова повернулась к ней.

-А, ы, у, а, — издала Красава жуткие звуки, из которых я не поняла ни слова.

— Что?

— Ах, ты, сука, — наконец сумела она слепить фразу и шипя бросилась на меня, — не будить тебя, значит? Не будить?

От испуга я свалилась с кровати, и понеслась к двери, пытаясь увернуться от её когтей.

— Сдурела? — орала я, отбиваясь подушкой.

— Убью, — она догнала меня у двери, поймав за полу плаща, и рванула его, сдергивая с меня. Я отлетела в сторону, а она уставилась на шелковую разорванную рубашку. Несколько секунд как рыба открывала и закрывала рот, а потом тонко зывыла.

-И-иии, а еще чистенькой прикидывалась.

А я глянула на себя и поняла, о чём она подумала.

— Красава, да Господь с тобою, да не было ничего. Рубашку вообще не он порвал.

— Тварюка, — в меня полетел подвернувшийся подсвечник и только благодаря подушке мне не проломили голову, — скажи еще, что не его плащ на тебе, и не с ним приехала, или может не он тебя сюда внёс, и будить тебя не сметь, не приказывал, — допрашивала она меня.

Я попыталась вспомнить, что вчера было, но память отказывала и с момента освобождения от Прохора я ничего не помнила.

— Да, опомнись, зачем я ему нужна? — попыталась еще раз переубедить её, но как назло двери отворились, и на пороге показалась рослая улыбающаяся девка, протягивающая мне хорошо знакомые ведьмаковы вещи,

— Вот надевай, красавица, — Владыка велел тебе отнести, и на завтрак проводить, а опосля он с тобой на базар пойдет, чтобы одежду новую купить.

Я в отчаянии обернулась к Красаве, и меня опалило очередной порцией ненависти.

— Змея, — коротко бросила она и отвернулась к стене, показывая, что не желает больше со мной говорить.

— Ладно, грызи сама себя. Правду слышать ты не желаешь, — я отвернулась, и устало отступила от двери, пропуская служанку, — давай сюда, — взяла у нее из рук уже привычные рубаху и штаны и через минуту спустилась за ней в трапезную.

Наскоро похлебала молочной каши и была готова идти на базар.

— А базар открывается так рано? — с сомнением спросила мою провожатую, которая вела меня по тёмным переходам терема.

— Рано? — переспросила она, сверкнув на меня смеющимися глазами, — да уж скоро полдень, красавица, — мы подошли к расписной двери и служанка, с поклоном, ее отворила, — привела, — сказала она кому-то за дверью и отступила, пропуская меня в большой зал, где у открытого окна сидел снова закутанный в плащ Владыка.

В голове у меня что-то щёлкнуло, и перед глазами на мгновение встал виденный вчера красивый парень с разными глазами: огненным, как костер и синим, как вода, а еще вспомнилась сила в его руках и то, как он прикрыл меня от пожирающих взглядов Прохора своим плащом.

Не раздумывая, я поклонилась до самого пола.

— Спасибо вам...(?), — а как обращаться то к нему я и не знала, говорить дурацкое 'дяденька', после того как увидела какой он молодой, было глупо, а как по-другому, понятия не имела. Бросила растерянный взгляд на дверь, в надежде, что служанка подскажет, но она ушла и даже дверь прикрыла, пока я его разглядывала. Пришлось выкручиваться самой, — спасибо, что спасли, Владыка, — наконец нашлась я, и подняла на него благодарный взгляд.

— Садись, поговорить надо.

Он кивнул на пустое кресло рядом, и положил на подоконник материн камушек. Я вскрикнула и бросилась к нему, схватила и жадно зажала в руке, не в силах поверить, что он ко мне вернулся.

— Вы нашли его, спасибо, — я обрадовано повернулась к нему и вместо его глаз, все еще стоящих передо мной, натолкнулась на черную ткань капюшона.

Он, молча, потянулся к креслу за спиной, пододвигая его ко мне, и еще раз велел.

— Садись.

Я присела на краешек и начала ждать его расспросов, не понимая, зачем ему сейчас-то закрывать лицо, если я его уже и так видела.

— Расскажи, что вчера с тобой случилось, — попросил он, и я почувствовала, его взгляд из-под черной ткани, и весь вчерашний день как живой встал передо мной, включая и не самые приятные его моменты. Даже вспомнила, как Ямат разжал мне зубы своим ножом, чтобы влить ту дурманящую заразу, от которой я отключилась, и как Прохор меня лапал, пока Ямат связывал, а я уплывала в забытьё. Меня передернуло и это не укрылось от ведьмака, но он продолжал терпеливо ждать, и я начала лихорадочно думать, что из случившегося ему можно рассказать.

— Я на рынок пошла, платье купить, — решила я начать с начала, — потом в святилище зашла, благословение получить. Там священник был, Прохор, — краем глаза уловила, как ведьмак напрягся и подался ближе.

— Откуда знаешь, что священника Прохором зовут? — внезапно перебил он меня, и я в ужасе вспомнила, как он называл его Порфирием.

— Оговорилась, — прошептала побелевшими губами и вскинула на него испуганный взгляд.

Он несколько секунд молчал, а потом откинул капюшон. Я сглотнула, со страхом глядя в знакомые глаза.

— Дальше что? — спросил, удерживая мой взгляд, и не позволяя отвести глаза.

— Он меня с кем-то спутал, назвал Яриной. Я испугалась, убежала. У колодца его слуга догнал меня. Потом ничего не помню, очнулась уже в его доме, — выпалила я на одном дыхании и замерла, ожидая его реакции.

— Ты зачем мне врешь?

Я тряслась перед ним, а он буравил меня пробирающим насквозь взглядом.

'А вдруг решит, что я для них враг?', — еще больше испугалась я, и с силой закусила губу, молясь, чтобы он не стал испытывать на мне свое страшное умение подчинять людей.

Признаваться про Прохора, означало признаваться и про мать, и про то, что она с Тьмой была связана, а за такое точно по головке не погладят, понимала я. И еще неизвестно, что хуже — Прохор или ведьмаки. Чего от Прохора ожидать, я уже поняла, а вот чего от него ждать, понятия не имела. Он, конечно, помог вчера, спасибо ему, только вчера было вчера, а сегодня — это сегодня и доброты в его глазах я не видела.

'Вот сейчас прикажет, и все расскажу', — ужаснулась я, и слезы сами брызнули из глаз.

Он вздрогнул и резко отпрянул, набрасывая капюшон, а я, судорожно всхлипывая, зажала рот рукой, чтобы совсем уж не разрыдаться.

— Ты боишься меня? — мне показалось, что ему было неприятно это открытие, у него даже голос как-то странно дрогнул, но меня и вправду испугал этот немой допрос.

— Я ничего плохо не сделала. Я клянусь, что этого священника до вчерашнего дня не видела, — попыталась оправдаться, не говоря неправды.

— Ладно, успокойся, — голос его немного смягчился, — Бог с тобой, не хочешь, не рассказывай. А Заревик у тебя, откуда? — он кивнул на зажатый в моей руке камень, и я с удивлением разжала ладошку, рассматривая материну памятку.

— Заревик? — переспросила, не уверенная, что он имел в виду резной камушек.

Он взял из моей ладони камень и поднес его к окну так, чтобы на него падали солнечные лучи. Камень вспыхнул, словно заря и вдруг стал прозрачным, как красное стекло.

— Да, Заревик, — кивнул он, и я совсем растерялась, отчетливо понимая, что и тут мне рассказывать нечего.

— От мамы, — выдавила из себя, и потянулась за камнем, но он ловко зажал ладонь.

— А что с ней?

— Умерла, — ответила, стараясь из последних сил держаться и не отводить глаза.

— Ты потому у тетки жила?

Я кивнула, и он разжал ладонь.

— Спрячь его. Я-то ладно, не отниму, а кто другой увидит, в беду попадешь: он дороже этого терема стоит.

Я потрясенно уставилась на незамысловатый камушек.

— ДОРОЖЕ ТЕРЕМА? — подняла на ведьмака испуганные глаза, но он уже не смотрел на меня, а поднимался из кресла.

— Пошли, надо тебе одежду в дорогу купить, а то так в моих штанах и будешь ходить.

Я, ничего не понимая, посмотрела ему вслед.

'Неужели так спокойно пойдет со мной на базар'? — не могла поверить я, — 'только что допрашивал, а теперь помощь предлагает'.

А он дошел до двери и обернулся, поджидая меня. Пришлось встать и идти к выходу.

'Ох, Красава, знала бы ты, с каким удовольствием я бы с тобой местами поменялась', — грустно подумала, выходя из терема с мнимым ухажером, больше похожим на конвоира и замерла, глядя на въезжающего во двор Прохора и Ямата.

Ноги стали ватными, и я пошатнулась, хватаясь за ведьмака. Владика повернулся, отгораживая меня от прожигающего взгляда колдуна, а Ямат, с издёвкой, заметил.

— Гляди, хозяин, а ты не знал, во что ее вырядить, а ей много-то и не нать. Вон портки мужские надела и рада.

— Не юродствуй, Ямат, — оборвал его колдун, — девица в беду, видать, попала; спроси лучше, не нужна ли помощь какая.

Он обращался к слуге, а не к нам, потешаясь даже не надо мной, а над... Владыкой, и вот этого я уже совсем в толк взять не могла. Он же еще вчера заискивал перед ним, а сегодня так откровенно смеется.

— Что, Станислав, мужиков не хватает, девок в войско обряжать стали? — Прохор спешился и свысока кивнул, выскочившему на крыльцо князю.

— Здрав будь, Вышеслав, вот приехал, как ты просил, — он начал подниматься по ступенькам и, не глядя на нас, прошел в терем мимо бледного, как смерть князя. Тот бросил на ведьмака виноватый взгляд и прошептал, когда дверь за колдуном закрылась.

— Не могу я, брат,... Чертоги,... сам понимаешь, три дня осталось,... — он юркнул в терем за Прохором, и Владыка медленно выдохнул, и дернул меня за руку.

— Пошли, нечего тут стоять.

Ведьмак размашисто шагал к базару, а я едва поспевала бежать за ним, и все время оглядывалась. Только у колодца, он остановился и, убедившись, что я как хвостик плетусь рядом, немного успокоился и пропустил меня вперед.

— Ты тут была вчера, показывай, куда идти.

Вчерашняя торговка, увидев меня снова в тех же штанах, только с другим кавалером, расплылась в улыбке, и понимающе подмигнула.

— Две нулы значит? — кивнула она мне, и тут же запричитала, — ой, доченька моя драгоценная, да нет же совести у людей, красу такую в черном теле держать.

— Ты, я гляжу, девка ушлая, — рылась она в сундуке, извлекая на свет божий рубахи, что подороже, — вещи вчерашние ближе к вечеру принесешь, я приму за полнулы, и на будущее так и условимся, четвертая часть твоя.

Я непонимающе уставилась на неё, а потом вдруг дошло.

— Обозналась, хозяйка, — покачала головой, — я не по этим делам.

— Как так? — она озадаченно подняла брови.

— Это случайно получилось. И потом, он же ведьмак, ты разве не поняла еще?

Хозяйка только хохотнула в ответ.

— Ну, не скопец же. Главное деньги есть, — она опять заговорщицки подмигнула.

— Не знаю, — пожала плечами, — я ни первое, ни второе не проверяла.

— Тю, — вскинула она голову, — нашла, чем хвастать,— она вывалила передо мной гору шмотья,— нет, чтоб случаем попользоваться, дурочка.

Я промолчала и просмотрела пару верхних вещей.

— Не про меня наряды, — положила вещи обратно, — давай навроде того, что вчера давала.

— А-а, — разочаровано протянула она, — так бы сразу и сказала, что за свои кровные берешь.

Глава 7

Прохор вошел в терем и взглядом подозвал Ямата.

— Я с князем сейчас на час-другой останусь, а ты за княжьей гостьей проследи, — он кивнул на дверь, за которой остались Владыка с девушкой, — только не вздумай на глаза им попасться, — в его голосе проскользнули угрожающие нотки, — я таких огрехов не прощаю.

— Не волновайся, хозяин, не в первой.

Ямат криво улыбнулся и оглянулся на открывающуюся дверь. Князь кинулся к Прохору.

— Спасибо, что пришел, — схватил он священника за руки, — я уж думал, лекаря звать придется. Это ночью началось, я отвар, как ты наказывал, давал, но его все равно рвёт.

— Веди, князь, не рассусоливай, нечего зря время терять, Велиславу от твоих причитаний легче не станет.

Князь закивал и почти побежал вперед, показывая дорогу. Провел священника через длинные проходные палаты и вывел на скрытую боковую лесенку, ведущую в княжеские покои с заднего хода.

Прохор поднялся по лестнице вслед за князем и вошел в небольшую светлую горницу, где на усланной пуховыми перинами кровати лежал до синевы бледный Велька.

— Давно он так? — спросил, засучивая рукава, и доставая костяной нож из-за пояса.

— Как вчера с улицы его Зван привел, почти сразу заговариваться начал, ночь горел, а к утру совсем худо стало.

— Почему раньше меня не позвал? — обернулся Прохор, пронизывая князя взглядом.

— Как я мог? Стас через Подгляданец пропавшую девку из обоза искал, и тебя увидел.

— Ах, вон оно что, — покачал головой священник, — так-то ты за добро моё платишь, что даже не предупредил? А уйду я сейчас, что с сыном твоим будет? За матерью, его проклявшей, отправится?

— Не губи! — упал князь на колени, — ребенок ведь. Золота дам, девку любую со двора бери, каторжника в пыточную приведут, — князь судорожно сглотнул не зная, что еще предложить колдуну, — он уедет. Он сам сказал, от Чертогов зверь ушел. Потерпи, Порфирий, три дня всего осталось.

— Гляди, Вышеслав, княжеское слово тверже алмаза, — священник несколько мгновений буравил князя взглядом, а потом простер руку над заготовленным отваром и полоснул себя по запястью. Темная кровь потекла в стеклянную чашу, и Прохор кивнул на мальца, — держи его, и ремень приготовь, чтоб язык не прокусил.

Княжна не спала до рассвета.

Такую бурю эмоций она не переживала никогда в жизни. Таинственный образ Владыки, который она придумала себе, чудесным образом превратился в явь и даже превзошел ее ожидания.

Высокий и статный молодой мужчина с сильным, красивым телом, с широкой грудью и сильными плечами, с тонкой талией и узкими бедрами. Владыка оказался до невозможности хорош собой. Даже разные глаза, золотой и синий, что так холодно глядели на нее, его не портили, а скорее придавали его таинственному образу какую-то законченность и силу. Теперь она знала, что волос у него светлый и коротко остриженный, а бороду он не носит.

Она глядела на него без привычного плаща и капюшона и еще сильнее хотела заполучить его.

Хорош, необычайно хорош, оказался ее дядя Станислав. Именно таким она видела его в своих снах. Только одно смутило ее и заставило выскочить вперед — закутанная в его черный плащ женщина, которую он держал в руках.

'Мертвая', — ужаснулась она поначалу, глядя на расслабленное тело, но в следующую секунду осознала, что та просто спит и жгучая ревность загорелась в сердце.

— Змея подколодная... увела! — мгновенно проняла ее страшная догадка, глядя, как доверчиво та сопит ему в грудь, и как заботливо придерживает он её.

Ох, как горько рыдала она, закрывшись в свое светлице и выгнав нянюшку и прислужниц.

Обида и черная зависть душили её, и не давали и секунды покоя.

— Вон как, — выла она, кутаясь в меха беличьего одеяла, — не люба, значит? А она, гадина, выходит, по сердцу.

Красота девки, которую привез откуда-то Станислав, подняла в душе страшное желание растерзать соперницу.

Я отбирала вещи, а торговка расспрашивала, кто я, откуда и чего в мужских обносках второй день разгуливаю. Пришлось в двух словах рассказать про то, как к ведьмакам попала, и как вещи утопила. Она слушала и только головой качала, а потом вдруг спросила.

— А вчера чего с тобой приключилось, что опять в его портки рядиться пришлось? — окинула меня цепким взглядом и понимающе кивнула на двери, за которыми ждал ведьмак, — не утерпел? — она пошловато расхохоталась.

Пришлось резко оборвать её расспросы.

— Какая тебе разница? Утерпел, — я выложила перед ней тонкую стопку отобранной одежды, отвлекая от опасного разговора, — считай, сколько должна.

Я отобрала пару недорогих рубах и немаркий сарафан, плотную шерстяную накидку, а еще, обнаглев, сунула к вещам два платка и несколько тонких холстин, вспомнив про скорые нечистые дни. Торговка поглядела на жалкую кучку вещей и окинула меня жалостливым взглядом. Потом вытащила из сундука еще одну рубаху, теплое платье и вязаные чулки.

— Так, дура малолетняя, переставай стесняться, раз портки его носишь. Пущай платит, не разорится, — она нагло впихнула и эти вещи в общую кучу и быстро увязала в узел.

Я задохнулась от возмущения, но не стала ругаться, стараясь, поскорее вырваться от любопытной бабы и только тревожилась, чтобы она не заломила Владыке совсем уж несусветную сумму.

— Шесть нул.

Нагло заявила торговка и я, выпучив от возмущения глаза, вылезла перед не успевшим ответить ведьмаком.

— Бога побойся! Три с полтиной!

Я набрала в грудь побольше воздуха, готовясь насмерть отстаивать ведьмаковы кровные, но он вдруг подался вперед, сдвигая меня в сторону и спокойно отдал ей монетки.

— Шесть, так шесть, пересчитай.

Торговка подбросила серебро в руке и довольно улыбнулась.

— Благодарствую, таким клиентам всегда рада. Ежели чего, я завтра до обеда тоже тут буду, а то можете прямо домой идти, вон моя крыша, — кивнула она на дом в конце улицы, — спросите Поляну, всяк проводит.

— С такими обиральщицами скоро по миру пойдем! — рявкнула на нее и возмущенно пыхтя пошла в сторону обувной лавочки.

— Ты чего не переоделась? — догнал меня ведьмак, а я только возмущенно отмахнулась.

— Не хотела задерживать. Вернемся, переоденусь.

Мы быстро выбрали мне башмаки, и даже лучше, чем вчерашние (ведьмак настоял, чтоб брала хорошие), и вышли за ворота.

— А почему у ведьмаков глаза разные? — решилась спросить, чтоб чем-то занять паузу пока шли домой.

Владыка резко обернулся и я испуганно замерла.

'Вот дура', — проняло меня, — 'а вдруг про такое нельзя спрашивать'?

Но он ответил.

— Глаза разные только у меня. Но это с рождения, а у остальных, обычные, как у всех.

Я с облегчением выдохнула.

— А я думала, что вы потому лица прячете.

— Нет, не поэтому, — оборвал он явно неприятный для него разговор и дальше до самого терема шли уже молча.

Во дворе опять наткнулись на Ямата, тот сидел перед нашими телегами и о чем-то говорил со слугой, который снова загружал на них поклажу.

— Выезжать собираетесь? — как ни в чём ни бывало, спросил он Владыку.

— Проводить решил? — остановился ведьмак рядом с ним, — или к нам завербоваться?

— Да нет, благодарствуйте, — усмехнулся он и окинул ведьмака наглым взглядом, а потом вдруг заинтересованно спросил, — а возьмешь? Не побрезгуешь?

Я не услышала, что ответил Владыка. Мне хотелось как можно быстрее спрятаться от его пронырливого взгляда, который странным образом успевал следить и за Владыкой и за мной.

Быстро поднявшись по лестнице, я решила дождаться ведьмака в сенях. Там и Ямата видеть не буду и на Прохора не наткнусь. А в случае, если он возвращаться будет, всегда на улицу выскочить успею.

Дернула дверь и застыла на пороге, глядя на нарядную девку, которая как раз собиралась выйти на улицу. Боярыня подняла взгляд и изменилась в лице.

— А-аааа! — заорала она так, что я вжала голову в плечи и как чумная вцепилась мне в волосы и принялась лупить по лицу. Била наотмашь, не выбирая куда. Один удар пришелся по носу, и кровь хлынула, заливая мне лицо и одежду.

Она так неожиданно напала и была такая сильная, что я просто физически ничего не могла ей противопоставить и только закрывала лицо руками и плакала, задыхаясь от боли.

Двери за спиной дёрнули, и какая-то сила оторвала ее от меня и отшвырнула к стене. Сквозь пелену слез увидела, как Владыка откинул капюшон и навис над обезумевшей девкой.

— Ты никогда ее больше не тронешь, — в наступившей тишине пророкотал глухой пробирающий до костей голос.

Княжна отпрянула и вскрикнула так, как будто он ножом ее пырнул, а потом замертво рухнула на пол. Со всех сторон раздались крики и толпа служанок бросилась приводить её в чувство: брызгали водой, обмахивали платками, щипали за щеки, а я все это время сидела на полу, вытирая текущие по лицу кровь и слезы и никто даже воды не подал, разве что не пнул.

— Умойся, — раздалось надо мной, и Владыка протянул мне ковш с водой.

Я, глотая слезы, попыталась смыть кровь, но руки дрожали, и ведьмак сам принялся умывать меня, потом вытер лицо своим же плащом и потянул за собой по лестнице.

— Идти можешь? — спросил, глядя, как я с трудом опираюсь на перила и, не дожидаясь ответа, подхватил на руки и быстро понес наверх.

Вынес на второй этаж и резко остановился перед открывающейся дверью, на пороге которой застыл Прохор. Колдун подался вперед, протягивая ко мне руку, и ведьмак повернулся, заслоняя меня, и еще быстрее понес по лестнице вверх, в светелку, где я ночевала.

— Пошла вон, — приказал застывшей с открытым ртом Красаве и, подождав, пока она вышла, внес меня внутрь и ногой закрыл дверь за спиной. Прошел к кровати и осторожно положил головой на подушку.

Потом вернулся к двери и распахнул ее, глядя на всё также стоящую там Красаву.

— Внизу вещи ее остались, принеси, — приказал, не терпящим возражения голосом, — потом сходишь к ключнице за вином, скажешь, я приказал.

Он захлопнул двери и подошел к стоящему на лавке ведру с водой. Зачерпнул ковш и отставил в сторону, потом снял полотенце со стены и намочил его в ведре.

Вернулся ко мне и, присев на край кровати, протянул воду.

— Пей, — приказал устало, и я жадно сделала несколько глотков.

— За что она? — Слезы снова потекли по лицу, и он принялся вытирать их влажным полотенцем.

— Забудь, завтра уедем, и ты ее не увидишь больше.

Я отвернулась, закрывая лицо руками и сотрясаясь от плача.

— Уйди... Я одна хочу побыть.

Ведьмак несколько секунд сидел не двигаясь, а потом сжал мне плечо.

— Прости, это из-за меня тебе досталось.

Я обернулась и непонимающе посмотрела на него.

— Как это?

— Это княжна была, Леда, моя племянница.

Я вспомнила, как Велька говорил, что его сестра по Владыке сохнет. Выходит, она приревновала меня, что ли?

— Так как же... это? — не могла я вслух произнести то, что думала, — Вы ж дядя её.

Он вздохнул и подошел к двери. Распахнул её и забрал у подслушивающей Красавы вино и узел с моими вещами.

— Чего не постучала? Руки отсохли?

Та задрожала и испуганно отступила.

— Не успела.

— Ступай вниз, вели в трапезной ей обед отдельно подать, — он захлопнул перед ней двери, а я вдруг испугалась, что Красава мне этого не простит.

— Зачем Вы с ней так? Она и так меня не любит, а теперь вообще житья не даст.

Ведьмак молча налил принесенного Красавой вина и протянул мне ковшик.

— Выпей.

— Я вина не пью, — покачала я головой.

— Считай, что это лекарство, тебе успокоиться надо.

Взяла ковшик и сделала осторожный глоток. Терпкое вино с непривычки защипало язык.

— Еще пей, — велел ведьмак, когда я протянула почти полный ковшик обратно.

— Пьяная буду.

— Ничего, переживу.

Он подождал пока я не выпью весь ковшик до конца и еще раз намочил и отжал полотенце.

— Прижми к носу, так скорее отек уйдет.

Взяла мокрое полотенце и положила на лицо, как он велел. В голове шумело то ли от оплеух, то ли от вина, уже не разбирала, и по-прежнему хотелось плакать. Так что даже хорошо, что полотенце прикрывало меня, можно было реветь и делать вид, что просто лежу. Только бы еще плечи не дрожали и дыхание не срывалось.

Ведьмак видно догадался, что плачу, потому что снова присел на кровать и осрожно погладил меня по руке.

— Не плачь. Красава тебе ничего не сделает. Она может быть еще и тут останется, уж больно за нее Зван князя просил, и я все больше думаю, чтоб согласиться.

— Я не из-за нее, — голос прозвучал глухо от слез и лежащего на лице полотенца, — вернее, не только из-за нее. Просто навалилось сразу столько.

— Может, поспишь? Я велю, чтоб не беспокоили, — спросил он.

— Я переодеться хочу, — села на кровати и убрала полотенце с лица.

— Ладно, — кивнул он, и поставил мне на кровать узел с одеждой. — Если что понадобиться, зови, я велю, чтоб мне сразу передали.

Он вышел, а я сползла с кровати и, пошатываясь, подошла к ведру с водой. Скинула измазанную кровью одежду и, прополоскав в ведре полотенце, обтерлась, как могла, смывая кровь с шеи и груди. Потом переплела косу и натянула новую рубаху и сарафан.

Снова села на кровать и прижала ладони к горящему лицу.

— Господи, взмолилась я, — хоть бы поскорее уехать отсюда.

Княжну унесли в ее покои и, причитая и охая, привели в чувство и послали за бабкой-травницей, которая пользовала ее при разных нетяжелых хворях.

Старуха пришла и ожившая Леда выгнала челядь за двери. А потом усадила травницу за низенький сундук, засланный парчой и начала ластиться.

— Давно не видела тебя, матушка Евглаша, не заходишь ко мне, весточек не присылаешь.

— Так не зовешь, лебедушка, вот и не иду. А напрашиваться сама не умею.

Княжна нетерпеливо хмыкнула и отмахнулась.

— Занята была, — и перевела разговор. — Я тебя, матушка, спросить хотела. Ты ж не только травница, ты и ворожея, я знаю, мне матушка покойная рассказывала. Ты ей про Вельку наворожила. Скажи, — схватила она ее за руки, — что мне делать? Как от разлучницы избавиться?

Старуха отпрянула, и глаза ее испуганно расширились.

— А я верить не хотела тому, что люди говорят. А выходит правда? И как только князь допускает? — с недоверием покачала она головой.

— Князь?! — вскинула полные гнева очи Леда, — да отцу до меня дела нет, держит, как кобылу на продажу. Он кроме Годуна и Вельки никого не видит. Только и знает замужеством пугать.

— Опомнись, Леда, кого ты добиваешься, он же дядя твой?

— Люблю его, — упрямо мотнула головой княжна, — и что с того, что дядя? Вон у заморских-то царевен через одну муж, как не дядя так брат двоюродный, и ничего. А змеюку эту... со свету сживу!

— Пустое это дело, ничего ты ей не сделаешь, и в голову не бери. Завтра уедет она, и он уедет, и не увидишь ты его еще пару лет, а летом князь тебя замуж отдаст, уж и жениха выбрал.

— Ты откуда знаешь? — вскинулась княжна.

— Гадала на тебя.

— Достань яду, — расплакалась княжна.

— Не сходи с ума, Леда. Я матери твоей раз уступила, три года ворожить не получалось. Больше такой грех на душу не возьму.

Глава 8

Обед я проспала, прилегла всего на минутку, а проснулась, когда за окном уж стемнело. Видимо, все это время кто-то заходил ко мне, потому что на сундуке у кровати стоял накрытый полотенцем обед, и горела восковая свечка. Красавы в комнате не было и не похоже было, чтоб она сюда еще заходила.

Я села и провела рукой по лицу, и сразу же ее одернула: нос еще болел, но кровь уже не шла.

В животе заурчало, и я приподняла салфетку, и с удивлением увидела мясной пирог, пару вареных яиц и миску тушеной капусты с грибами. Чуть в стороне стоял кувшин с узваром. Вздохнула, думая о Владыке: 'И тут расстарался', — почему-то была уверена, что без него в лучшем случае пустых щей бы налили, а может и куском хлеба обошлись.

Отломила кусок пирога и, запивая узваром, начала есть. После обеда, опять накрыла все салфеткой и снова повалилась на кровать. От пережитого за эти два дня, я была совсем больная и если бы не внезапно возникшее желание сбегать в кустики, я бы и носа не сунула из комнаты, но когда терпеть уже не было никаких сил, все же решилась выйти. На цыпочках подошла к двери и прислушалась, потом осторожно приоткрыла дверь, с опаской оглядела сени и лестничный пролет. Сбоку скрипнула дверь и уже знакомая мне рослая служанка вышла из боковой горенки.

— Чего тебе? Принести может что? — спросила она, увидев меня в проеме двери.

— Мне в уборную надо, — сказала извиняющимся тоном, — может, проводишь?

— Пошли, — кивнула она и, взяв свечку, подошла к лестнице.

— А Прох... а священник, отец Порфирий, он уехал уже? — спросила, переступая с ноги на ногу, но, не решаясь выйти из комнаты.

— Давно уже, сразу после обеда, — пожала она плечами.

— Тогда пошли, — обрадовалась я и снова испуганно замерла в дверях, — а... княжна?

— Княжна у себя в горнице, в княжеских палатах. А ты в людсом крыле, так что не бойся.

Она провела меня по лестнице, и толкнула двери в зимнюю уборную, что примыкала прямо к терему и имела прямой вход, как с улицы, так и из дома.

Я в секунду обернулась туда и назад и с признательностью посмотрела на служанку.

Она молча кивнула, и повела меня наверх.

— А где девушка, что со мной ночевала вчера, Красава? — спросила, когда вернулись, и я отдала ей поднос с оставшейся едой.

— Это голосистая такая, которую пришлось вожжами перетянуть? — спросила она усмехаясь.

'ВОЖЖАМИ!' — ужаснулась я, — 'ой, мамочки, видно не жить мне на этом свете'.

— Как вожжами? За что?

— Так за нее Зван князя просил, чтоб ее тут оставить, вот Владыка просьбу брата и уважил. А князь ей велел к княжне Леде в прислужницы ступать. А она возьми и разорись, ругаться начала, слова обидные на князя да на Владыку сказала. Вот князь и не стерпел, успокоил да заодно уму разуму поучил.

Ночью спала плохо. Поначалу не могла уснуть: все-таки почти весь день проспала, а когда уснула, начали сниться кошмары. Будто заблудилась и бреду, не зная куда, подхожу к какой-то двери, и не хочу её открывать, но почему-то открываю. Поднимаю глаза и упираюсь взглядом в старого колдуна, а в следующую секунду вижу себя, голую и в крови.

Как не заорала, сама не знаю, только вскинулась с колотящимся сердцем и уже не ложилась.

На следующее утро выезжали рано. Служанка пришла будить меня чуть рассвело, поставила передо мной миску с блинами и кивнула на двери.

— Ешь быстрей и давай собирайся. Через полчаса выезжать будете. Телеги ваши уже загрузили, только тебя и Владыку еще ждут.

Я кивнула и, быстро запихнув в себя два блина, схватила свой узелок и понеслась к выходу. Как мышка проскользнула по лестнице и выскочила во двор.

— Господи, только бы на княжну не напороться, — молилась, крадучись мимо крыльца, на котором вчера меня лупили, но раздавшийся за спиной голос, был таким неожиданным, что я невольно взвизгнула.

— Ты чё, дурная? — Велька испуганно отскочил в сторону.

— Ужас! — еле выдохнула я, — ну ты даешь! Я чуть от страху не померла.

Велька какой-то осунувшийся и бледный только пожал плечами.

— Ну, ты и горластая, прям как Ледка.

Меня передернуло при имени его сестры, и я метнула на него сердитый взгляд.

— Обиделась что ли? — удивился княжич, и я отмахнулась.

— Да, Господь с тобой, с чего мне обижаться?

— Обиделась, — уверенно кивнул он, и я поспешила перевести тему.

— Ты мне лучше скажи, куда это ты позавчера смылся? — мы подошли к телегам, и я кивнула Матвею и Вострику, которых не видела все эти дни.

— Утра доброго.

— Доброго, — улыбнулся в ответ Матвей, а Вострик только волком посмотрел и, насупив брови, молча ушел к своей телеге.

'Из-за Красавы злится', — догадалась я и, вздохнув, обернулась к княжичу.

— Так, где пропадал?

— Да, неважно, — отмахнулся он.

— А бледный чего такой? Захворал?

— Ага, — кивнул он, — я часто болею, тут все уже привыкли, — ответил он и резко сменил тему. — А правда, что ты дядю Стаса у сестры отбила и в лицо его видела?

— ЧТО?! — опешила я, — это кто ж тебе сказал?

— Так вчера все об этом шушукались.

— Я никого ни у кого не отбивала, — отчего-то стало стыдно, и я отвернулась, и поспешила побыстрее забраться на телегу.

— А видела? — с надеждой в голосе спросил он.

— Ну, видела, — сказала, чтоб только отстал, — так и сестра твоя видела.

— И как?! — подскочил он ко мне, — правда... меченый?

— Правда, — раздался за спиной голос Владыки и мы оба затравленно обернулись.

У ворот стояли Владыка и князь, и смотрели на нас.

— Можно я с дядей Стасом поеду? — спросил Велька, с надеждой заглядывая отцу в глаза, но тот только недовольно отмахнулся.

— Не мели чушь, Велислав. Вчера ходить от слабости не мог, а сегодня с ведьмаками собрался. Вот окрепнешь, подрастёшь, тогда поговорим, — осадил он его.

Велька обиженно засопел, а Владыка молча подошел к нам и потрепал его по голове.

— Нельзя тебе пока с нами, Вель. Отец просил еще год подождать.

Княжич расстроено отвернулся, а ведьмак только покачал головой и подтолкнул его к отцу. Потом обошел телегу и, подобрав вожжи, уселся впереди.

— Готова? — спросил, оборачиваясь, и я кивнула. — Тогда выезжаем, — он тронул поводья и направил нашу телегу в ворота.

Терем остался позади, и я с облегчением выдохнула. Хоть от одной напасти избавилась, обрадовалась, думая про княжну и Красаву. Мы повернули на знакомую улицу, ведущую к базару, и я с удивлением обернулась к ведьмаку.

— А чего мы сюда поехали, мы же заезжали с другой стороны?

— Так нам к другим воротам, — Владыка кивнул на другой конец города, который хорошо просматривался с высоты, — они к Чертогам ближе.

— Чертогам? — удивилась я, — а разве они не за спиной остались? — оглянулась я в сторону, откуда мы въезжали в город.

— Чертоги вдоль всего княжества идут, — объяснил ведьмак, — а ближайшая застава в той стороне.

Мы повернули в сторону главного храма с выделяющейся ярко желтой крышей и тревожные воспоминания ожили в памяти. Обернули храм по кругу и поехали в сторону одной из боковых улиц. Все время пока ехали через площадь, я невольно оборачивалась на святилище. И хоть ворота его были закрыты, мне все равно казалось, что кто-то неотступно следит за мной через островерхие оконца наверху.

Прохор с трудом оторвал взгляд от удаляющегося обоза, который увозил Ярину, и медленно выдохнул. Все время пока телеги объезжали храм, он как привязанный перебегал от одного оконца к другому, боясь выпустить из виду желанный образ.

Столько лет прошло, а он так и не смог выбросить ее из головы, а теперь уже и вовсе понял, что ни перед чем не остановится, чтобы заполучить ее навсегда. Оплетёт, опутает, если понадобиться, чарами дурманящими опоит, а своего добьется.

Он с трудом сглотнул, вспоминая нежную девичью красоту и желанное тело, которое позавчера впервые довелось рукой потрогать. Он заскрежетал зубами. Если бы не ведьмак, уже бы испил он от ее сладости и не испытывал бы сейчас такого болезненного желания, но ничего — всё равно его будет. Сына ему родит — наследника. За столько лет впервые мысль о том, что появится тот, кому он сам передаст власть, не испугала его, даже захотелось узнать каково это, любить кого-то сильнее чем себя, а в то, что их сына он любить будет, он даже не сомневался. Вчера, как только сдержался непонятно, когда увидел, как этот щенок ее заплаканную несет. Ледке, сучке, не жить! Ишь, чего удумала, жаба противная, уж он подсобит, сама в крови захлебнется, упырица.

Он повернулся к узкой лестнице и начал спускаться вниз.

— Ямат, — крикнул он, подзывая слугу, и тот выглянул из боковой клети.

— Чего, хозяин?

— Еще одну лошадь возьми, и ремней кожаных, чтобы пленницу понадежней увязать.

— Так еще с вечера уложил. И лошадь, как ты велел, тоже готова.

— Провизии тоже больше возьми и воды на два бурдюка больше, если Чертогами уходить придется, заплутать можем, и пока не стемнеет, и Мара не проснется, не выберемся.

— Да ты чего, хозяин? — испугался Ямат, — ты что её умыкнуть средь беда дня решил? ... Не... Это без меня. Я и ночью то с трудом решусь! Ты ведьмака этого видел? Вон он, одним взглядом удавиться заставить может, а за такое...

— Ах, ты пёс! — Прохор перетянул слугу по спине посохом, — с кем торговаться удумал?!

— Не губи! — Ямат упал ему в ноги, и обхватил колени руками, — я прав, прав! Тебе то ничего не будет, опять мертвым прикинешься, а мне взаправду умирать придется, давай ночью... ночью я согласен.

— Пошел вон, — Прохор брезгливо оттолкнул Ямата, — ноочью, — перекривил он слугу, — ночью Мара проснется, мне место для прорыва готовить надо будет. Или ты думаешь, Стас туда за каким рожном поехал?

— Так наоборот хорошо, не до девки ему будет. Ну, хочешь, я сам её умыкну, — заискивающе посмотрел на хозяина Ямат.

— Сам? — с недоверием оглядел слугу Прохор, — уж, не задумал ли чего? — подозрительно спросил он.

— Господь с тобой, тьфу ты, Марой клянусь — в мыслях не имел... просто, ... чтоб только не днем.

— Ну, гляди, слуга мой верный, ты меня знаешь, — Прохор угрожающе наклонился к Ямату, — из живого жилы тянуть буду.

— Не, не, не, не, — закачал испуганно головой Ямат, — разве ж я сам себя под пытки подставлю?

— Я тоже так думаю, — расслабился Прохор, — ладно, пусть будет по-твоему — ночью. Я тогда ведьмаков на себя возьму, а твоя задача Ярину увезти. Встречаемся, как рассветет, в сторожке, у заброшенного капища.

Прохор ушел, а Ямат с трудом поднялся на дрожащие ноги.

— Совсем сдурел, черт старый, — отряхнулся он и вышел из храма. Огляделся по сторонам и нырнул в подворотню, где стояли привязанные лошади. — Вот попал, так попал, — прошептал он сам себе, уронив голову на круп лошади, — как гвоздь между молотом и наковальней. Девку ему подавай. Девка эта боком ему вылезет, тысячу раз еще закается, дурак старый, и я вместе с ним.

Двое всадников, ведя в поводу еще одну лошадь, след в след спешили за обозом. Со стороны выглядели они, как богатый боярин и слуга. Один из них был Ямат, который с тоской глядел на пыль, вылетающую из-под копыт гнедого жеребца хозяина. А вторым Прохор, который, влекомый непонятной Ямату страстью, упорно гнал коня вперед.

— Эх, было бы еще на что посмотреть, — вздохнул Ямат, вспоминая тощую девчонку, околдовавшую хозяина, — ухватить не за что.

Ямат достал из кармана золотник, который всегда носил с собой. Иногда, когда тоскливые мысли одолевали его, он смотрел на золото, и оно дарило ему радость и придавало уверенности. Но сейчас драгоценная монетка не радовала его. Мысль уйти от колдуна не давала покоя.

'Вот я дурак', — грыз он себя, — 'не забрал золото'. Перед глазами пронесся накопленный за годы службы клад: тяжелые золотники, кольца, цепочки и нагрудники, что он прятал под половицами в своей клетушке.

Никогда еще ему так не хотелось уезжать из города, и если бы он мог, он бы развернул лошадь и в два раза быстрее поскакал бы назад. Да что тут говорить, пешком бы пошел.

Он воровато оглянулся на исчезающий в туманной дымке город и вспомнил вторую девку, что точно также приехала с ведьмаками. Пышнотелая и румяная, с тугим, как колос, телом, она на его взгляд была куда аппетитнее и уж не в пример доступнее.

'Нет, чтоб на эту у него хотелка проснулась', — с досадой подстегнул он коня, — 'там хоть подержаться было за что'.

Утро в тесной девичьей, где на узких лежанках по двое спало с полдюжины служанок, застало Красаву совсем не в радостном настроении. Пережитая обида жгла сердце и заставила полночи тихо выть в подушку, чтобы не дай Бог, не разбудить спавшую рядом соседку. Толстая девка, злая на нее за то, что ее определили к ней на кровать, чуть что мусолила ее крепким кулаком в бок.

От неудобной позы, и отведанного вчера ремня спина горела огнем. Красава с трудом повернулась. Она слышала, как рано поутру ведьмаки начали собираться в дорогу, как отъезжали их телеги, но ей уже не хотелось выглядывать красивого ведьмака. Она затаила обиду.

Еще спустя полчаса властная старуха, исполняющая роль няньки при княжне пришла будить их и раздавать работу. Ей досталось мести и мыть полы.

Ступай за мной, — старуха подвела ее к пыльной клети в сенцах и указала на веник, скребки и ведро с тряпкой, — приступай, и чтоб к полудню, когда княжна проснется, всё тут сверкало, — она широко обвела рукой, показывая на отведенные княжне палаты. — Пол вначале подметешь, потом поскоблишь, потом опять подметешь и уж опосля вымоешь. Тут работы не много, так что, если не ленивая, еще отдохнуть успеешь. Потом, когда княжна обедать будет, в ее спаленке вымоешь и можешь за сенцы приниматься, а в конце мою клеть и девичью приберешь, где спала сегодня. Поняла?

Красава слушала и слезы наворачивались у неё на глаза, вымыть все то, что показала хитрая старуха, и трем бабам хватило бы, чтобы упариться.

'Ну, погоди, грымза старая', — она мстительно прищурилась, — 'будет и на моей улице праздник'.

Красава с остервенением рванула ведро и мрачнее тучи пошла по лестнице вниз к колодцу.

— Чего это ты с ней так сурово, нянюшка? — спросила одна из девок, что как раз шла на улицу выбивать перину.

— Спеси много, голуба, пущай повертится, только на пользу будет.

Мы выехали за город и повернули на тракт, который петляя между распаханными полями, уводил к темной полоске леса, виднеющейся на горизонте.

Погода портилась. Какое-то время солнцу еще удавалось пробиваясь сквозь полыхающие пожаром облака, а потом небо затянуло тучами и начал накрапывать дождик.

Ведьмак оглянулся на меня и, кивнул на место рядом с собой.

— Пересаживайся, а то промокнешь. Я нас накидкой кожаной прикрою.

Он достал из-под сидения две свернутые коровьи шкуры и набросил одну на поклажу, а вторую развернул над головой.

Я сунула свой узелок под шкуру и перелезла на переднее сидение.

— Держи, — мне протянули свободный край выделанной кожи.

— Спасибо, — я, зябко поеживаясь, залезла под накидку.

— Ближе садись, холодно, — кивнул он мне на место рядом с собой, и я осторожно сползла ему под теплый бок.

Мы въехали в лес, и какое-то время ехали по прорубленной вдоль дороги просеке, а потом повернули вглубь леса на довольно широкую, но старую и оттого едва приметную тропу.

К обеду немного посветлело, и ведьмаки устроили короткий привал. Я спрыгнула на землю и побежала в сторону густого подлеска, разросшегося в стороне от дороги.

Мокрые кусты особой радости не доставляли, и я не собиралась задерживаться. Встала, чтобы бежать обратно, и резко присела, зажимая себе рот руками.

По лесу ехали Прохор и Ямат. Они явно держались в стороне от лесной тропы, но так, чтобы иметь возможность следить за нашими передвижениями. Страшный старик проехал совсем рядом с местом, где я пряталась, выехал на небольшую горочку и вдруг резко остановился и всем корпусом развернулся в мою сторону, прожигая взглядом кусты. Ноздри его начали раздуваться, и мне показалось, что он, как дикий зверь, на расстоянии почуял меня. Прошла минута, не больше, но в эту минуту я забыла, как дышать. В стороне закричала птица, и Прохор медленно повернул голову в ту сторону и так же медленно начал отъезжать.

Я начала пятиться, отползая назад по мокрой траве. У самой дороги нечаянно надавила коленом на полусгнившую ветку, и она оглушительно хрустнула подо мной.

Наверное, я так не бегала, даже когда братья в детстве догоняли меня, чтоб отлупить. Выскочила к нашей стоянке и двумя руками вцепилась в ведьмака.

— Чего ты? — не понял он, что со мной.

— Прохор, Ямат, — просипела я, кивая за спину.

Ведьмак удивленно посмотрел в ту сторону, а потом нахмурился и вышел на дорогу, вглядываясь в сторону, откуда я прибежала. Простоял так довольно долго, а потом вернулся и помог мне взобраться в телегу.

— Тебе не показалось?

— Нет, это они, я узнала, — закивала головой.

— Ты хорошо видела?

— Как тебя.

— Ладно, — он обернулся к своим людям, — трогаем, в дорогу пора.

— Заметила, хозяин, — оглянулся Ямат на, жадно следящего за несущейся по лесу девчонкой, колдуна.

— Знаю, — Прохор стиснул поводья так, что побелели пальцы, — проворонили, — с сожалением выдохнул он и, ударив коня по бокам, поскакал в сторону густого ельника.

Въехав в самую чащу, Прохор выбрал место посуше и велел Ямату поискать хворосту для небольшого костра, а сам начал разворачивать свернутый кожаный свиток. Сказать, что он был зол, это ничего не сказать. Он ведь почуял ее, звериным чутьем догадался, что она рядом. И снова упустил. Не будь Ямат еще нужен ему, он бы и на нем отыгрался, так ему хотелось злость сорвать и крови отведать, а так приходилось только скрипеть зубами и надеяться, что уже утром Ярина станет его, и ждать он больше не станет. Быть ей его женой сразу же, пусть хоть придется под кустом её разложить.

Ямат вернулся с охапкой почти сухих веток, и Прохор подозвал его к себе.

— Гляди, Ямат, это карта заставы. Вот тут бревно со стороны реки сгнило, отсюда вдоль забора до березы доползешь. По ней к оконцу на втором этаже вылезешь. Если мне не показалось, и Стас сам на нее глаз положил, он ее в общем зеле не положит, воеводу попросит свою горницу уступить. Всё тебе на руку. Свяжешь ее, кляп затолкаешь и к реке. Я там вам лодку оставлю. Спустишься рекой до излучины и на север пойдешь. Там недалеко, не заблудишься, главное все время в сторону горы идти. Выйдешь к капищу и меня жди, я к утру вернусь. Понял?

Ямат закивал и потянулся к карте.

— Повтори, — Прохор грозно сверкнул глазами и начал скручивать свиток, требуя от Ямата по памяти воспроизвести весь путь.

— Захожу со стороны реки, где в частоколе бревно сгнило, ползу вдоль забора до березы, вылазю на второй этаж, уворовываю девку, ползу с ней назад, потом лодкой вниз до излучины, и в сторону горы до капища. Утром ты воротишься.

— Всё верно, — кивнул Прохор, а Ямат с облегчением выдохнул. Хозяин был сейчас злее собаки и перепутай он чего, запросто мог уши, как в прошлый раз, опалить.

Глава 9

Только поздно к вечеру мы, наконец, добрались до заставы, что высилась на горке у быстро несущейся реки. Река эта, словно ножом, рассекла землю на две совершенно разные части. С нашей стороны живую и плодородную, за рекой полумертвую; где редкие деревья и чахлые кусты с трудом пробивались сквозь сухую пыль, которую не могла напоить гниющая в пятнистых лужах вода.

Ведьмаки спешились, и Владыка постучал в ворота.

— Открывай, кто там есть.

За воротами раздались радостные возгласы и ворота начали открываться.

— Владыка! Вот удача, а я уж боялся, не успеешь, — нам навстречу шагнул рослый ратник.

— Воевода, рад тебе. Как вы тут? Держитесь?

— Да куда ж мы денемся? Стоим, как видишь.

Владыка и воевода отошли в сторону, а выбежавшие к нам воины, быстро подхватили лошадей под уздцы и помогли нам въехать во двор. Высокие ворота закрылись за нами, и я слезла на землю.

Люди суетились, разбирая поклажу, а я стояла в стороне, не зная куда деваться. Только сейчас до меня дошло, что осталась я одна девка среди стольких мужиков.

Растерянно посмотрела в сторону ведьмака, что все так же разговаривал с воеводой, я перевела грустный взгляд на деревянный сруб, в котором мне предстояло ночевать вместе со всеми.

— Откуда ты, красавица?

Раздалось за спиной, и я резко обернулась. Напротив стоял еще один одетый в кольчугу воин и с любопытством меня рассматривал.

— Здравствуйте, — ответила невпопад и испуганно оглянулась на Владыку. Тот видно почувствовал мой взгляд, потому что вдруг посмотрел в нашу сторону и крикнул.

— Подожди меня, Лукерья, я сейчас тебя провожу.

Воин удивленно хмыкнул и вопросительно кивнул на ведьмака.

— Охрана? — спросил, лукаво усмехаясь и, не дожидаясь ответа, добавил, — кто ж ты такая, что Владыку в охранники подрядила?

Потом засмеялся и, беззлобно подмигнув мне, пошел помогать остальным, а я осталась ждать посреди двора.

Владыка и воевода перекинулись еще несколькими словами, и разошлись. Ведьмак подошел ко мне, а воевода вернулся к своим людям.

— Пойдем, покажу, где ночевать будешь, воевода тебе горницу свою уступил, — кивнул он мне на дом за спиной.

— Спасибо, — я не ожидала, что он будет просить за меня, оттого радость, что не придется спать в общем зале, где ни расслабиться, ни раздеться, невольно вызвала улыбку я и почти счастливая побежала к нашей телеге, забрать вещи. Вытащила узелок и вприпрыжку подбежала к ведьмаку.

В доме, где весь первый этаж занимала одна большая комната, сейчас было мало людей, и большинство из них спали, вытянувшись просто на полу, на соломенных лежаках. Те, кто не спал, взглянув в нашу сторону, вначале привставали со своих мест, но узнав ведьмака, успокаивались, и просто кивали ему, возвращаясь к своим делам. И никто не удивлялся, видя его с откинутым капюшоном. Наоборот, было похоже, что именно таким они его и привыкли видеть.

Владыка указал мне на лестницу в углу, и начал быстро подниматься на второй этаж, где по левую руку была еще одна большая горница, а по правую выделялась открытая дверь в небольшую спаленку.

Это была совсем маленькая комната, большую часть которой занимала широкая кровать. У окна стоял небольшой стол, на котором валялись несколько свитков, а у изножья кровати грубый, как и вся обстановка, сундук. В общем, ничего примечательного, если не считать, что вся стена у кровати была завешана оружием.

— Располагайся, — Владыка кивнул мне на комнату и подождал, пока я войду. Потом стал в дверях и дотронулся рукой до запора на двери. — Вот что, Лукерья, бояться тебе тут нечего, никто тебя не тронет, но дверь, лучше, запри. Да и ставни на окнах тоже. Я сейчас уйду, и до утра меня не будет. Места тут странные, привидиться ночью, что угодно может, поэтому главное не бойся. Пока у тебя Заревик, Тьма тебе не страшна. Надень его на шею и ложись спать. Если ночью покажется, что кто-то в окна или в дверь стучится, хоть даже я, не вздумай открывать. В самом крайнем случае, если совсем страшно будет, брось Заревик в огонь, — показал он мне на печурку в углу, — он Тьму отгонит.

Я испуганно сжала узелок, в котором лежал материн подарок, и отступила от огня. Не хватало еще, чтобы я из-за пустых страхов материну памятку пожгла.

— Не бойся, он не сгорит, — успокоил меня ведьмак, — Заревик от огня только сильнее становится.

Уже в сенцах, он еще раз обернулся.

— Скажи мне, Лукерья, зачем ты отца Порфирия все время Прохором называешь?

Спросил и уставился на меня своим прожигающим взглядом.

— Когда? — выдохнула еле слышно, замирая перед ним и уже зная, что сейчас напомнит, про сегодняшний случай в лесу.

— Первый раз еще в Княжьем Граде, а второй сегодня, когда из лесу выбежала.

Я с трудом сглотнула, не зная, что ответить и, покраснев, отвела глаза.

— Не знаю, — прошептала пересохшими губами и замерла, не смея пошевелиться.

— Не говоришь ты мне правды, Лукерья, — с досадой вздохнул он и покачал головой. — Не нравится мне это. Ну да ладно, сейчас не до того уже, спать ложись, завтра поговорим.

Он прикрыл за собой дверь, и я задернула засов, и без сил опустилась на пол. Привалилась к двери и закусила губу.

Врать ему было тяжело, да и неправильно, но признаться, храбрости не хватало. С трудом встала и доковыляла до окна, чтобы закрыть ставни, как он велел, а потом, не раздеваясь, заползла на кровать и, завернувшись в меховое одеяло, уснула. Сон пришел мгновенно. И начался с того места, где я увидела Прохора. Только во сне он точно знал, где я прячусь.

Сон снился такой, о котором не рассказывают. Проснулась среди глухой ночи от ощущения грязи и желания вымыться и, не раздумывая, скинула сарафан и рубаху и, схватив полотенце, бросила его в ведро с водой, и даже не отжимая, начала обтираться. Переоделась в платье, которое бывалая торговка сунула мне тогда на базаре и натянула чулки. Спать уже не могла. Вытащила Заревик и, как велел ведьмак, стала искать, чем его можно обвязать, чтобы повестить на шею. Открыла стоявший у кровати сундук и среди чужой одежды разыскала кусок бечевки. Я была так напугана, что мне даже не было стыдно, что роюсь в чужих вещах. Обвязала камушек, увязывая его чуть ли не в кокон и надела на шею.

— Матушка, родненькая, защити меня, — взмолилась я, прижимая камушек к груди.

Мне было так плохо, что если бы не приказ ведьмака: 'Дверь до утра не открывать', — выскочила бы из дому, чтобы бежать куда глаза глядят. Я не знаю, что на меня нашло, просто чувствовала, что наступил мой предел и дальше ехать с ведьмаками, как овца на заклание, не хочу.

Я вытащила тяжелый табурет из-под стола и подтащила его к печурке. Дрова совсем прогорели и только ярко красные угли тлели в печном жерле. Взяла полено, из сложенной у стенки кучи и бросила на угли, глядя, как огонь радостно вспыхивает и начинает лизать, попавшую к нему добычу. Почему-то вспомнились глаза ведьмака. Очень странные глаза, притягательные, и даже красивые. В такие глаза можно было бы смотреть бесконечно, если бы еще его так не бояться. В голову вдруг пришла мысль, что если уж такие ужасы мне сняться, то уж лучше бы про него такой сон приснился. Слезы сами собой опять навернулись на глаза и я ревела до тех пор, пока брошенное мной полено не рассыпалось на головешки. От неудобной позы затекла спина и я медленно встала, чтобы опять заползти на кровать.

Лежала с закрытыми глазами и слушала ночь. Вот тяжелые капли дождя бьют по крыше, вот шумит за окном береза, расшатываясь на ветру, вот скрипят ставни...

А чего они скрипят?

Царапающий звук снаружи полоснул по нервам и я схватилась рукой за сердце и вскочила с кровати. Снаружи кто-то был и этот кто-то отчаянно пытался открыть щеколду на окне.

— Господи, да что же это? — я метнулась в угол, где висело оружие и схватила первый попавшийся нож с длинным, узким лезкием. В голову лезли страшные мысли про нечисть. Тётка в детстве нас часто вурдалаками пугала, чтоб не смели ночью на улицу бегать и теперь страшные рассказы вновь ожили перед глазами.

Стас вышел за двери и услышал, как за его спиной Лукерья задернула засов. Подождал, пока захлопнулись оконные ставни, и только тогда начал быстро спускаться, спеша на улицу, где уже сгущались сумерки, и ночь вступала в свои права.

Во дворе у разложенного у ворот костра его ждал воевода.

— Устроил? — кивнул он на дом.

— Да, спасибо тебе, — поблагодарил Стас и кивнул Туру, который шел к нему, неся обитый кожей небольшой продолговатый сундук.

Ведьмак открыл крышку, и воевода с любопытством заглянул внутрь. Сверху лежал завернутый в кусок кожи продолговатый предмет, который Владыка очень бережно вынул и осторожно раскрыл. Воевода и увидел достаточно короткий и легкий меч с прямым и обоюдоострым клинком, чтобы ведьмаку было удобно сражаться одной рукой, а вторую использовать для волшбы. Но эта легкость была обманчивой: сила, заключённая в таком мече, позволяла пробивать доспехи и выдерживать удар щита, а закругленная заточка была рассчитанной на рубящий и рассекающий удар. Меч был вложен в обычные ничем не примечательные и довольно потертые ножны, но воеводу не обманывала эта кажущаяся простота. Такой меч сам по себе стоил дорого, а наложенные на него ведьмаком заклятия делали его буквально неуязвимым и оттого бесценным. Дорого бы он отдал за такой клинок, да только вряд ли Владыка согласится расстаться со своим верным другом.

Стас пристегнул меч к поясу и достал еще один завернутый в кожу предмет, развернул его, и воевода увидел металлический диск, покрытый неведомой ему вязью узоров, в центре которого неподвижно застыла двухсторонняя стрелка. Тонкое древко ее блестело серебряно-белым, а сами стрелочки были искусно вырезаны из зеленого, как трава, и красного, как кровь, камней.

— Что это? — спросил воевода, наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе невиданную доселе вещь, — в прошлый раз я такого не видел.

— Не видел, — согласился Стас, — в прошлый раз угрозы прорыва не было. Это коловрат. Видишь стрелки разные? — спросил он воеводу и тот кивнул, — а смотрят куда, видишь? — ведьмак покрутил диск. — Кровавая — вестница смерти, всегда в сторону Тьмы показывает. Если прорыв случится, она первая предупредит, откуда беду ждать.

Воевода с интересом уставился на диковинную вещь. И вправду, красная стрелка упорно смотрела в сторону Чертогов, за которыми лежали мертвые земли, а зеленая была повернута в сторону живого леса за спиной.

— Умеешь ты удивить, Владыка, — покачал он головой, — хотел бы я хоть десятую часть твоих сокровищ иметь.

— Неразумная зависть твоя, воевода, — Стас вытащил из сундука еще несколько завернутых в холстину предметов. — Я, может, тебе в десять раз больше завидую, только виду не показываю, — сказал он со странной горечью и ратник с удивлением вскинул глаза.

— Людей распределил? — между тем спросил Стас, рассовывая по карманам остальные предметы, из которых знакомым воеводе были только горящие всеми оттенками желтого камни, которые у них называли Солнечными.

— У каждой бойницы по двое, — кивнул он, — и еще дозоры частокол обходить выделил.

— Хорошо, — одобрил Владыка и достал из сундука тяжелый серебряный слиток. — Вели оружейнику стрелы в купели с посеребрённой водой намочить, — протянул он серебро воеводе и вытащил последний сверток.

— Зачем? — нахмурился воевода, делая охранное заклятие, — неужто умертвий опасаешься?

— Опасаюсь, — прямо ответил Владыка, — не бывает прорыва без них. Мара своих слуг покормиться обязательно выпустит.

В лесной чаще было тихо. Солнце ушло на закат, и звездная ночь превратила тени от сосен в пугающих чудищ, что слились в неподвижную массу, которая раскинулась вдоль реки.

Ямат и Прохор сидели с двух сторон от небольшого костра, разложенного на плоском большом валуне в двух шагах от воды.

Ямату нездоровилось. Его знобило от страха, и он боялся, что хозяин услышит, как стучат у него зубы. Хозяин же, сидя на скрещенных ногах, продолжал тянуть свою жуткую, как скрежет ножа по металлу, молитву и, казалось, ничего не замечал.

Но вот он открыл глаза и поднял брошенный у ног промокший полотняный мешочек, источающий смрад гниющего мяса. Мешочек полетел в костер, и хозяин начал звать зверя.

Ямат уже не один раз видел, как хозяин вызывает жертву, обычно медведя или матёрого волка, но привыкнуть к этому зрелищу не мог.

В лесу прокричала птица, и он испуганно оглянулся, вглядываясь в темноту за спиной. Несколько мгновений все было черно вокруг, но вот справа мелькнули две желтые точки, и спустя несколько мгновений огромный волк вышел на свет их костра и, зажимая хвост между лапами, подошел к неподвижно сидящему колдуну. Зверя трясло и шатало, но он как зачарованный шел к колдуну и повалился на землю, подставляя Прохору левый бок. Он лежал совсем неподвижно, молча дожидаясь, пока тот, вытаскивал из-за пояса костяной нож и заносил руку для удара.

Ямат мог поклясться, что зверь все понимал, во всяком случае, иначе объяснить слезу, что выкатилась у него из глаз в последний момент, он не мог. Ямат вспомнил ведьмака, который безо всякого ритуала мог заставить людей сделать то же самое и его передернуло.

Разложенный на плоском валуне костер высветил желтое лицо хозяина, с трепыхающимся в руке сердцем и Прохор простер руку над огнем.

— Проснись, — тяжелая капля совалась с липких от крови пальцев, — проснись, Мара, — звал колдун свою богиню и его пальцы ритмично подрагивали в такт того, как сокращалось еще живое сердце, — прими мой дар тебе, Смертоносная, — он разжал руку, и трепещущее сердце каплей сорвалось в костёр.

Время тянулось, хозяин ждал, но ничего не происходило. В какой-то момент, Ямат даже поверил, что в этот раз ничего у колдуна не получилось, и испытал странную радость, смешанную с облегчением. Но тут хозяин рванул из-за пояса костяной нож, и полоснул себя по запястью. Тягучая жирная кровь зашипела, падая в огонь, и Прохор горячо зашептал.

— Моя кровь в нём сильная, сильнее отцовой, сильнее материной, пусть поделится, пусть отдаст, пусть покажет тебе дорогу, — он простер окровавленный нож над костром и с лезвия закапали ярко алые капли.

Ямат, не спрашивая, догадался, что в костер полилась кровь маленького княжича.

Прохор снова затянул свою жуткую молитву, от которой кровь стыла у него в жилах. Минуты текли за минутами, а кровь с ножа не прекращала капать, и Ямат уже мысленно прощался с княжичем, когда небо все-таки затянуло тучами, грянул гром и смертоносный росчерк ударил прямо в костер. От силы, с которой ударила молния, Ямата отбросило в сторону, но Прохор даже не пошевелился.

— Благодарю тебя, что услышала мой зов и приняла дар, Морана, — он вытер нож и спрятал его в широкие ножны за поясом и отступил, давая проход тени, что вставала из пепелища.

Из костра вышла высокая женщина с распущенными черными волосами, от которой остро потянуло стоячей водой и болотной тиной. Одетая в рубище, она держала в руках серп, а на поясе у неё болталось несколько черепов. Ямат до боли стиснул зубы, и что есть сил зажмурился, нутром чуя, как сладко она принюхивается в его сторону.

— Зачем разбудил? — раздалось старушечье шамканье, которое странно расходилось с молодым девичьим обликом богини.

Ямат грёб против течения, и даже тяжелая работа не помогала ему прийти в себя. Страх ледяной коркой сковал сердце, и он старался не смотреть в сторону берега, где цепными псами за Прохором бежали вооруженные серпами мертвяки. Тяжелая сегодня выдастся ночь на заставе, смертельная для многих. Слуги Мораны были голодны, и пока не соберут кровавую жатву, не упокоятся. Ради одной девки отдал его хозяин Тьме широкую плодородную полосу земли, что шла от заставы вглубь леса, и Ямату было почти горько смотреть на эти обреченные земли.

Река сделала крутой поворот, и огни заставы стали видны. Прохор со своим страшным отрядом повернул вглубь леса, обходя опасный участок с тыла. Старый колун оказался хитрее ведьмаков — прорыв в этот раз должен был застать их со стороны леса, отвлекая от реки и давая ему возможность, выполнить задуманное.

Ямат повернул лодку к берегу, заросшему осокой, прячась от лунной дорожки, что серебрила воду и легко могла выдать его. Только у самой заставы небо смиловалось над ним и луну затянуло тучами. Начался дождь, и он осторожно вынул весла из уключин и положил рядом с собой, стараясь не шуметь и не привлекать внимание дозора, обходившего частокол наверху вдоль бойниц. Когда мерцающий свет факела исчез из поля зрения, он тихо скользнул в воду и подтащил лодку к росшему у воды дереву, привязал ее, и достал из-под сидения холщовый мешок, в котором лежала смотанная в пучок ветошь, что должна была послужить кляпом, и несколько кожаных ремней. Ямат закинул мешок на плечо и прокрался к частоколу. Снова переждал обход дозора и начал руками ощупывать бревна. Колдун оказался прав, где-то через десять шагов он наткнулся на сгнивший в нижней части склизкий ствол и принялся быстро расчищать себе проход, отгребая руками превратившуюся в грязь труху. Часовые еще несколько раз обходили бойницы и Ямат, загибая пальцы, смог высчитать, что одну сторону они проходят примерно за девять рук и еще три пальца, значит, времени, чтобы влезть в горницу, у него было впритык и нужно было спешить.

Наконец дыра была такой, что даже его широкие плечи могли протиснуться внутрь, и он нырнул в лаз. Вылез с другой стороны и крадучись подполз к березе. Несколько мгновений прислушивался, а потом, как змея, легко взобрался наверх, протянул руку к оконцу и почти сразу разочарованно отдернул — девчонка закрыла ставки на щеколду.

Ямат попытался поддеть щеколду, но она не поддавалась. Он в отчаянии оглянулся на опоясывающий частокол бревенчатый настил, который поддерживался снизу толстыми арками. Совсем скоро по нему снова должен был пройти часовой, и легко мог заметить его. Медлить было нельзя. В надежде, что девчонка уже спит, он с силой вогнал нож между ставнями и начал давить на него, как на рычаг, подваживая одну из ставень.

Лес замер от поступи мертвого войска, что безмолвно шло за колдуном. Прохор вёл свой страшный отряд вдоль реки, пока не увидел огни заставы и сразу же свернул в лес, обходя ее с тыла, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными и застать ведьмаков врасплох.

Все складывалось, как нельзя лучше, и даже возможная смерть маленького княжича не сильно пугала его. Жажда заполучить Ярину была сильнее, чем страх перед княжеским возмездием. В конце концов, он не обещал князю безвылазно сидеть в храме, а то, что очередной приступ случился так скоро, что ж поделать, такое оно материнское проклятие. Единственное, что его гложило, это коловрат, который наверняка был у Стаса, и мог указать на приближение его войска раньше, чем нужно. Но он надеялся, что Мара поможет ему и в этом. Грозная богиня обещала сделать обманку и подсветить холм, чтобы отвлечь ведьмаков, а основные силы бросить на прорыв у заставы. Значит, в лучшем случае Стас успеет установить сигнальные маяки, а сам поведет людей к узкой песчаной косе, что почти перегораживала один из речных рукавов у холма.

Он оглянулся на свое войско, и их стеклянные глаза, застывшие с единственной мыслью пожрать, вдруг напугали его.

А что, если Ямат испугается и не полезет за Яриной? — Передернуло его. — Мертвяки не брезговали и стариками, но в первую очередь нутром чуяли и спешили полакомиться детьми и молодыми женщинами. Значит, нельзя будет подпускать мертвую падаль к дому, пока сам не убедиться, что Ямат забрал ее и отплыл.

Он еще больше собрался и проверил, легко ли выскакивает из притороченных к спине ножен его изогнутая сабля. Клинок бесшумно выскользнул и как влитой лёг в руку. Колдун немного успокоился и вложил его обратно, а потом, стараясь не привлекать внимания мертвого войска, нащупал рукой несколько солнечных камней, что прятал в глубоких двойных карманах плаща. Именно на них была его главная надежда, если что-то пойдет не так и мертвяки решат полакомиться и им тоже. Волшебные камни, оказываясь на открытом воздухе, начинали светиться тусклым светом, но стоило вблизи оказаться нечисти, давали такой сильный дневной свет, что ожившая падаль сгорала в нем надежнее, чем от удара посеребренным мечом. Одно плохо, нельзя, чтобы Мара догадалась, что у него такие мысли. Смерть своих детей она даже ему могла не простить.

Глава 10

Стас с ведьмаками установили сигнальные маяки вокруг заставы. Если что-то потревожит их, дозоры на заставе увидят и зажгут огонь на вышке. Если ночь будет спокойная и угроза прорыва уйдет, они снова объедут эти места утром и подберут их.

Дальше путь их лежал вдоль берега к высокому холму у воды, а точнее к узкому перешейку, что в виде косы сползал с холма в воду и через водную гладь тянулся до мертвого берега. Все случаи прорыва, что в разные времена переживала застава, случались именно там, и в этот раз не было причин ожидать чего-то другого.

Небо стало затягивать тучами, и Стас набросил капюшон, прикрываясь от накрапывающего дождика. Периодически оглядываясь на заставу, он проверял, не загорелся ли сигнальный огонь. Но костер на вышке не горел, а огненные точки медленно ползли вдоль частокола, возвещая, что дозоры не спят и всё спокойно. Он снова тронул поводья, понукая коня вперед не позволяя себе еще раз оглянуться и совсем уже не впасть в паранойю. Мысли всё время возвращались к оставленной в доме девушке и чем дальше он отъезжал от заставы, тем тревожнее было у него на сердце.

— Может, стоило кого-то на заставе оставить? — подал голос Тур, будто почувствовав его тревогу, и Стас медленно покачал головой.

— Не в этот раз. Видишь, отсвет от холма? Если прорыв случится, то скорей всего там.

И будто в подтверждение его слов холм впереди еще ярче залило молочным светом.

— Гляди, — крикнул Тур, — указывая вперед. — Прорыв?

Владыка не успел ответить. Послышался нарастающий гул и в небо взметнулись клубы пыли. Высокие сосны вздрогнули и осветились странным желтоватым светом, а вслед за этим земля содрогнулась.

— На землю! — крикнул Стас, не оборачиваясь, и рванул из притороченной к седлу сумки коловрат. Стрелка пришла в движение, и Стас не поверил глазам. Кровавая часть поползла в противоположную от холма сторону и остановилась, указывая на заставу.

Землю еще раз тряхнуло и он едва успел соскочить с коня, и откатиться в сторону ходящих ходуном кустов, когда невиданной силы взрыв потряс воздух, и сотни молний ударили в одну точку у ворот заставы. Он попытался встать, но новый горизонтальный толчок отбросил его назад. Затем все резко прекратилось, наступил мрак, и со стороны заставы послышались крики, а на сигнальной вышке зажглось пламя костра.

Ведьмак вскочил и, рванув меч из ножен, бросился вперед, на ходу стягивая золотые вспышки и струящиеся прозрачные нити водной стихии в один узор и сплетая их в вязь заклинания, чтобы хоть на несколько секунд сдержать рвущихся из преисподней слуг Мораны. Сияющий огненно голубой шар понесся от него к глубокой воронке и словно сеть развернулся над разломом, закрывая открытую в земле рану.

В считанные минуты преодолели ведьмаки оставшееся до заставы расстояние и влились в ряды, сражающихся с мертвыми жнецами воинов.

— Владыка,... прорыв закрой, — прохрипел без устали разящий мертвецов дюжий воевода, что словно таран врезался в самые большие полчища нечисти, — тут мы сами.

Стас вырвал меч из осыпающегося пеплом жнеца и с мукой оглянулся на дом за спиной. Мысль о том, что нечисть в первую очередь учует и бросится искать девушкку, калёным железом жгла его, заставив позабыть обо всём на свете и бросится наперерез жнецам. Но воевода был прав, сдерживая рвущуюся в дом нечить, он только растрачивал силы необходимые, чтобы закрыть прорыв. Он резко мотнул головой, заставляя взять себя в руки и перевести взгляд на разлом, к которому спешили остальные ведьмаки.

— Все в круг! — крикнул он, подбегая к разлому и простирая руку над зияющей бездной.

Они обступили огромную трещину, выстраивая некое подобие круга, и в сияющую всеми оттенками синего и золотого сеть, влились новые всполохи слегка окрашенные другими оттенками, которые Владыка очень осторожно брал у ведьмаков, чтобы затянуть дыры, которые успела прогрызть наползающая снизу нечисть.

Теперь им осталось только рассыпать сверху солнечные камни, которые расплавившись в их магии, сделают сеть тверже гранита и навсегда замуруют нечисть внизу.

— Держать круг! — приказал Стас, на секунду убирая руку и вместе с ней защитный блок, который он выстроил, чтобы оградить своих людей от черного колдовства Мораны. Только в это мгновение стало ясно, какую чудовищную нагрузку он выдерживал, блокируя клубящееся внизу зло. Один из ведьмаков упал, корчась от боли, а Тур и еще два ведьмака стояли, но кровь хлестала у них из носа и ушей и полные муки глаза, без слов говорили, что держатся они из последних сил.

Владыка достал солнечные камни, вспыхнувшие словно раскаленное золото в его руке и равномерно рассыпал их над разломом. Огромный столб солнечного света рванул вверх, заливая все вокруг и выжигая недобитых воеводой и его ратниками мертвяков. Земля вокруг разлома вздрогнула и просела, засасывая магическую сеть и навсегда замуровывая нечисть внизу.

— Закрыли, — отступил от ямы Стас и Тур вместе с другими ведьмаками без сил повалился на землю.

* * *

Ямат еще подналег на нож и, наконец, щеколда слетела и ставни распахнулись. Он потянулся к окну, и уже хотел заскочить внутрь, когда откуда-то из-под земли полыхнуло странным молочным светом и послышался гул. А в следующую секунду страшной силы взрыв прогремел с другой стороны дома и березу, на которой он сидел, начало мотать из стороны в сторону, нагибая чуть не до самой земли от сильных подземных толчков.

В один из таких толчков, его сорвало с дерева и буквально швырнуло на ходящие ходуном ставни. Только чудом не получив по лбу, он зацепился и повис на бревенчатой стене, цепляясь скользкими от грязи пальцами за подоконник и скользя башмаками по мокрым бревнам. Но березу снова швырнуло на дом, и она с силой хлестнула его по спине, заставляя разжать сведенные судорогой пальцы.

— Держись! — кто-то попытался подхватить его под руки и Ямат увидел перепуганную девчонку, что изо всех сил пыталась втянуть его в горницу, но только сделала себе хуже.

От страха сорваться, он вцепился в нее, и они оба вывались в окно. Пролетели несколько метров, и грузно шлепнулись на землю. Ямат сел и сдавленно охнул, потирая ушибленную спину. Девчонка не пострадала, свалившись на него, но видно не ожидала подобного, потому как сидела, на его коленях и таращилась, не понимая, что случилось.

Не отрывая от нее взгляда, он потянулся к своей сумке и она, наконец, очнулась и попыталась сползти с него.

— Отпусти. Я же помочь хотела, — взмолилась колдунова зазноба, но Ямат только пожал плечами.

— Прости, печужка, — он придавил ей шею, чтобы не орала и подождал, пока не отключится, — тут кажный сам за себя. А Прохор с меня живого шкуру спустит, если без тебя ворочусь.

Он быстро поволок ее к лазу.

Ямат спешил, то, что происходило сейчас на заставе, совсем не нравилось ему, и он хотел, как можно быстрее убраться отсюда, поэтому даже не стал связывать пленницу, а просто швырнул на дно лодки, и быстро отплыл от берега, торопясь убраться от пугающей заставы подальше. Вырулил на середину ставшей вдруг неспокойной реки и направил лодку по течению, мечтая, что Прохор, наконец, перебесится и все пойдет как раньше.

Они почти доплыли до излучины, когда за спиной полыхнуло странным светом, и Ямат повернулся, со страхом вглядываясь в столб света, взметнувшийся вверх у заставы. Лодка качнулась, и он резко оглянулся. Девчонки не было. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, она спрыгнула в воду и теперь быстро плыла в сторону проклятого берега. Ямат выругался и что есть сил принялся грести, пытаясь догнать обезумевшую от страха дурочку.

— Вернись, дура, вернись! — звал он, пытаясь догнать мелькающую на волнах голову, — там Чертоги,... земля мертвая... Тьма!.. Я там раз разом был и то поседел, — он грёб, но что-то странное происходило с лодкой. Вместо того, что бы приближаться к девчонке его будто отталкивало назад. И это были не шутки. Ямат как никто знал, что если Чертоги выбрали себе жертву, то не отдадут, и если он не хочет погибнуть вместе с ней, надо немедленно убираться.

Он в отчаянии оглянулся на противоположный берег, где было капище, и где он обещал ждать хозяина, и, проклиная все на свете, принялся грести дальше, спеша проплыть мимо поворота, и не попасться на глаза колдуну.

'Все-таки пришлось мне уйти от хозяина', — горько усмехнулся он, вынимая золотник. — 'Видно решило небо наказать меня за грехи многочисленные', — единственная оставшаяся от службы у Прохора монетка, насмешкой смотрелась на его большой руке.

* * *

Никогда бы не подумала, что умею так плавать. Не знаю, какая сила гнала меня вперед, но казавшееся поначалу довольно большим расстояние до берега я преодолела за считанные минуты. Выскочила из воды и, рванула в сторону росших неподалёку чахлых кустов. Заползла внутрь и только там испуганно оглянулась, надеясь, что темнота вокруг спрячет меня от подлого Ямата.

'Вот ведь какой дрянной человек, слуга Прохора, оказался. А я-то, дура, спасать его кинулась. И на что только надеялась? Надо было еще самой его по пальцам стукнуть', — пеняла я себе, вспоминая, как от страха, что он сейчас сорвётся, выронила нож и, позабыв всё на свете, бросилась тянуть в комнату огромного воющего дядьку, а он, вместо того чтоб спасибо сказать, придушил и к Прохору поволок.

Невольно погладила синяки на шее, и рука наткнулась на шнурок от ладанки, которую сплела вокруг материного камушка. Заревик удобно лег в руку, успокаивая и даря ощущение тепла, которого мне сейчас так не хватало. Если бы еще мокрое платье можно было снять, я бы, наверное, и до утра тут просидела, а так пришлось набираться храбрости и выползать из укрытия.

За это время, что я пряталась, Ямат уже десять раз должен был доплыть сюда, но к моему удивлению, берег был совсем пустой, да и на реке я не видела его лодку.

'Может, испугался Чертогов и решил не причаливать'? — мелькнула надежда и я, наконец, решилась встать и, окончательно убедившись, что кроме меня здесь никого нет, стянула и отжала платье и чулки. Надевать мокрое совсем не хотелось, но выбора не было, ночь была холодная. Грустно вздыхая, уселась на песок и, положив голову на колени и обхватив себя руками, принялась ждать утра.

Отчего-то верила, что меня непременно найдут. Ну, во всяком случае, искать точно будут. В конце концов, не бросили же меня у Прохора, — уговаривала себя, говоря о ведьмаках во множественном числе, хотя перед глазами стоял только Владыка.

Минуты текли за минутами, медленно складывались в часы, а я всё сидела у воды. Временами, чтобы окончательно не замерзнуть, я вставала и бегала вдоль берега и, наверное, если бы кто-то плыл сейчас по реке и увидел меня, о Чертогах начали бы слагать новые сказки, но на мое счастье или несчастье на реке никого не было.

Ближе к утру, когда поднявшийся ветер прогнал тучи, и звездная россыпь снова стала видна, я опять заползла в кусты, чтобы спрятаться от пробирающих до костей ледяных порывов ветра. Сидела, мелко дрожа, и чувствовала, что все-таки простыла. Сначала разболелось горло, потом голова, потом начало клонить в сон, а когда проснулась, холодно уже не было, только голова была отчего-то очень тяжелая и никак не хотела держаться прямо, а всё время заваливалась то на грудь, то на плечо и страшно хотелось пить. С трудом поднялась и побрела к воде. Вошла в реку по колено, но этого мне показалось мало, и я зашла по пояс, и даже присела, окунаясь с ног до головы и прямо так, в стекающей одежде вышла на брег и легла на песок у воды. Потом, наверное, опять заснула.

Мне снился кошмар.

Приснилось, что со стороны далёкой полоски черного леса идет какая-то женщина и зовёт меня, а я просто до дрожи боюсь её, но ни пошевелиться, ни сбежать, не могу.

— Я мама твоя, Луша, ты звала меня?— говорит она, вдруг оказываясь совсем рядом, а я вижу какие красные у неё глаза, и губы сами шепчут.

— Ты не мама, ты Заряница, — и пытаюсь отодвинуться, но руки и ноги не слушаются. — Я тебя не звала, — изо всех сил зажмуриваюсь, но она никуда не уходит, а продолжает нависать надо мной,

— Мать твоя звала. За тебя просила. Хочешь, в ученицы возьму?

— Нет, — отворачиваюсь от неё и вижу Владыку. Он стоит у воды и смотрит на меня своими странными глазами, и я вдруг понимаю, что мне, во что бы то ни стало, нельзя отводить глаза, если хочу, чтобы нашел меня.

— Не смотри на него, — злится она и, хватая за волосы, заставляет опять посмотреть ей в глаза. — Мужчинам верить нельзя. Он такой же, как все. Они все такие же. Ты думаешь, он лучше Прохора? А вот и нет. Одни у них желания, одного и того же хотят.

— Неправда, — качаю головой, и в отчаянии снова ищу его глаза, — он другой... он, так как Прохор, не хочет, — сквозь туман в голове с трудом подбираю слова.

— Хочет, хочет. Хочешь, покажу тебе, что он хочет? — снова хватает за голову. — Смотри, — заглядывает в глаза.

Вспышка. Голова разрывается от боли. Лечу... падаю... разбиваюсь на тысячу осколков и снова тону, привязанная к телеге, а руки Владыки рвут мой сарафан, невольно скользя по коже. Сижу на берегу, мокрая как мышь, разглядывая разбитые коленки,... но ссадин не вижу, а вижу только белизну бедер и ощущаю нежность кожи, оттого и злое.

'Прикройся. Смотреть срамно',

Вспышка. Подвал в доме Прохора. Я смотрю на себя глазами ведьмака и чувствую, как зарождается в нем желание. Как хочется ему накрыть рукой красивую упругую грудь, которую совсем не прикрывает разорванный шелк рубашки.

'Красивая девка', — читаю его мысли и ощущаю негодование, почти ревность, в сторону похотливого старика.

Вспышка. Впервые смотрю ему в глаза, а ему страшно: внутри сжался маленький мальчик и неверящее... 'Не испугалась?'. Хочется, чтобы продолжала смотреть, самому хочется смотреть в глаза... красивые глаза... бархатные.

Вспышка. Подъезжаем к терему. Сплю, уткнувшись ему в грудь. Делаю вдох и чувствую запах любистка, оставшийся на его губах, что украдкой мазнули по моей шее: острый, пряный запах... запах желания.

Вспышка. Жадный голодный взгляд Красавы. Ее вывалившаяся из ворота тяжелая полная грудь и понимающий взгляд. Его передёргивает от такой доступности. Брезгливость и злость, что поняла... что догадалась...

Вспышка. ...

Как же стыдно, будто догола раздели и на люди выставили.

Она заставляла смотреть на то, что он видел и переживать вместе с ним то, что он чувствовал, а я сгорала от стыда и не знала, куда мне деться, и как в глаза ему потом смотреть буду.

Будто раздвоилась. Будто подсматривала за ним в самые интимные моменты и что-то странное, незнакомое, волнующие поднималось внутри, и при этом обижалась. Даже не обижалась, а злилась. Просто до белого каления злилась. И понимала, что человек может и не виноват, я же тоже глубоко внутри о нём думала. Не так, конечно, да я так и не умела, но... ведь думала же. И тут же обзывала его последними словами, что посмел такое обо мне мечтать. Под конец уж вовсе стыдно стало. Я конечно в деревне росла и про это знала, но как это на самом деле бывает, и близко не представляла, а тут не только увидела, но и ещё и всё до мелочей почувствовала... так он откровенно меня под собой представлял.

Заряница, давно отошла, оставив меня сидеть на песке; и я сидела: закрыв лицо руками и сгорая от стыда. А когда снова открыла глаза, никого рядом не было и только с трудом прорывающееся на этот берег солнце медленно вставало над горизонтом.

* * *

В первые минуты, когда от удара Мораны, одна из молний снесла ворота заставы и открыла доступ для голодной нечисти, Прохор даже испугался, что не успеет раньше жнецов попасть в дом. Спасло только то, что на пути попались раненные воины, что в момент нападения оказались у ворот.

Перепрыгнув вгрызающегося в еще живого человека мертвяка, колдун метнулся к лестнице ведущей на крыльцо и посмевший встать на пути ратник упал, сражённый огненным росчерком его посоха.

Сзади послышались крики подоспевших на помощь воинов, и Прохор увидел, как дюжий воевода одним махом перерубил сразу нескольких жнецов и начал теснить их к выходу.

Колдун захлопнул дверь. Своё дело он сделал: Мару разбудил и место для прорыва указал, а дальше пусть всё идет своим чередом. Воевода с ратниками очень кстати подвернулись на пути нечисти, отвлекая их от дома. Теперь можно за Ярину не опасаться.

Прохор перехватил поудобней посох и огненная молния перерезала первую тройку воинов, что лихорадочно облачались в кольчуги. Затем еще несколько смертельных вспышек осветили горницу, и путь к заветной двери в девичью спальню был свободен.

Он даже разочарование испытал, когда понял, что страхи его оказались напрасны, Ямат не посмел ослушаться приказа и увёл девушку, о чём говорили сорванные ставни и распахнутое настежь окно. Колдун выглянул наружу и увидел примятую траву, будто кто-то тяжелый свалился вниз.

'Ну, если ушиблась', — перекосило его и перед глазами пронеслись мыслимые и немыслимые пытки, которую ждут Ямата, не дай Бог что...

Прохор вскинул посох и костлявые пальцы начали перебирать вырезанные на нём узоры, призывающие смертоносный огонь.

Он не хотел рисковать, бросая во Владыку обычную молнию. Сила, подвласная ведьмаку, заставляла быть осторожным. Он и раньше знал, что новый Владыка силён, его умение подчинять людей говорило само за себя, но насколько, понял только когда увидел, как тот, буквально на ходу, призвал две враждующие стихии. Колдун с завистью смотрел на переливающуюся огненными и голубыми бликами сеть, что накрыла разлом. Благодаря Маре он неплохо освоил стихию огня, но упрямая вода так и не захотела подчиняться, а купленный за большие деньги подгляданец, остался невостребованным. И сейчас спешка не привела бы ни к чему хорошему — обладая такой силой ведьмак даже не стал бы отражать летящий в него огонь, а просто перенаправил бы его энергию в сеть или впитал, чтобы восполнить растраченный резерв. Оставался единственный шанс, надеяться, что Мара поймет, кто ее главный враг и ответит на его призыв, а силу огненной змеи даже Владыке не преодолеть.

Он еще быстрее заскользил по узорам, отчаянно стремясь призвать чудовищный разряд, что должен был снести сеть и утащить ведьмаков в под трещину. Но время шло, а Мара упорно не отвечала, заставляя его думать, что ей попросту не хватает сил породить еще одну змею так быстро, ведь первую, которая прогрызла грань между живым и мертвым миром, она спустила совсем недавно.

Прохор в последний раз пробежался рукой по узорам посоха и отступил. Надежды призвать смертоносную молнию не осталось. Он с силой сжал посох и, метнув полный ненависти взгляд в застывших над разломом ведьмаков, развернулся и побежал в сторону подготовленного Яматом лаза.

Что ж, сегодня не удалось поквитаться с Владыкой, ничего он потерпит, зато уже этой ночью его ждёт лакомство куда слаще, чем месть ведьмаку. Яринушка наконец-то станет его. Нежная девичья красота встала перед глазами, и колдун почти с охотой бросился в холодную воду, чтобы хоть немного укротить снедающую его похоть.

* * *

Как только свет рванул ввысь и угроза прорыва миновала, страх за девушку снова вернулся. Не помня себя, Стас влетел на крыльцо и, отпихнув, застывшего в дверях ратника, ринулся на второй этаж, и сразу же замер — дверь в спаленку была распахнута, и никогда не страдающий никакими хворями ведьмак вдруг схватился рукой за сердце. Несколько ступеней, что вели наверх, он преодолевал мучительно долго, а потом и вовсе остановился, не решаясь переступить порог, и только оклик воеводы, что укушенным жнецами воинам нужна его помощь, помогли взять себя в руки и на негнущихся ногах войти внутрь.

Спальня оказалась пуста. Сшитое из меховых шкурок одеяло валялось на полу, а оставленный узелок сиротливо лежал на лавке, рядом с ведром с водой и кучкой сброшенной на пол одежды. Владыка поднял девичью рубашку и с облегчением выдохнул. Крови не было, да и везде вокруг ничего, что указывало бы на нападение жнецов, не было, а распахнутое окно с примятой внизу травой, говорило скорее о том, что девушку похитили, чем загрызли. Стас выглянул на улицу и увидел примятую траву и чернеющий в частоколе лаз. Теперь сомнений в том, что Лушу выкрали не осталось.

'Значит не привиделся ей отец Порфирий', — вспомнил он похотливого старика и невероятная догадка пронеслась в голове. Слишком уж странным был этот прорыв, слишком не похожим на все, что они видели до этого.

'Неужели Моране служит?' — с недоверием покачал головой Стас, вспоминая благообразного старика.

Тогда понятно, отчего в лесу столько жнецов было. Не могло их столько из разлома выползти, он ведь почти сразу сеть развернул, только если кто в обход заставы провел. Стас вспомнил, как Луша обмолвилась, называя странного священника Прохором, и теперь уже не сомневался, что она откуда-то знала его. Да и не могло быть иначе, если учесть его странную зацикленность на ней. Перед глазами встал образ священника в белых одеждах, который предлагал ему деньги за девушку. Слишком нездоровым был его интерес, слишком болезненным. Чем-то большим, чем обычная похоть. Он вспомнил, как тот потянулся к ней, когда они столкнулись на лестнице в доме князя. Нет, тут было что-то больше, чем простое желание получить красивую девку. Да и она его уж слишком боится. Так вроде бойкая, а его увидит, обмирает вся и к нему жмется.

Ведьмак потянулся к перекинутой через плечо сумке и достал подгляданец. Поднес её рубашку к нему и капнул несколько густых капель на пол. Клубящийся туман потянулся по ногам, и расступившись, открыл картину застывшей посреди реки лодки, в которой до ужаса напуганный Ямат вглядывался в мертвый берег.

— Вернись, дура, вернись! — звал он, выискивая глазами беглянку, — там Чертоги,... земля мертвая...

Стас медленно перевел взгляд в сторону черной полосы берега, и ужас Ямата перешел к нему.

'Погибла'! — сердце на миг перестало биться и он уже не жалея плеснул драгоценной жидкости на пол.

— Покажи её, — приказал охрипшим голосом и чуть с ума не сошел, когда подгляданец показал совершенно пустой берег. Очнулся от странного треска и с удивлением увидел у себя в руках разорванную рубашку. Снова бросил взгляд на пол и с облегчением выдохнул, вглядываясь в выползающую из кустов фигурку. Живая и невредимая Луша со страхом огляделась, а потом начала быстро стягивать мокрое платье.

Стас, Тур и воевода подошли к причаленной у берега лодке, и ведьмак бросил на дно свой мешок и обернулся к друзьям.

— Тур, остаёшься за главного, я к вечеру вернусь, самое позднее — завтра утром. Проследи, чтобы ребята отдохнули, мне ваша помощь потом может понадобиться. Ты, воевода, к князю человека пошли, предупреди, что отец Порфирий слуга Мораны оказался. Людей твоих я осмотрел, яд из укушенных вытравил, теперь главное следить, чтоб раны не загноились.

— Не переживай, справимся, — воевода с тревогой посмотрел на собранного и как никогда сурового Владыку и кивнул на лежащих во дворе погибших ратников, — с теми, что полегли, что делать? Мы хоронить хотели, да теперь и не знаем.

— Хоронить нельзя, только сжечь.

— Понял, — кивнул воевода и еще раз печально оглянулся на лежащих у забора воинов, — значит, без могил останутся, — вздохнул он и Стас сжал его плечо и покачал головой, — им уж всё равно. Ты про остальных думать должен.

— Знаю, — воевода вздохнул и кивнул на лодку. — Чертоги на лодке не подпустят, в лучшем случае просто причалить не сможешь, а то и на дно пойдёшь.

— Не волнуйся, я прямо к берегу не поплыву, на косу поверну, а по ней уже на берег выйду.

— Мара мстить будет, — подал голос все время стоявший безмолвно Тур. — Может нарочно приманивает. До утра в Чертогах и бывалому человеку не дожить, а тут девчонка. Убила, небось, давно, а тебе мерещится.

Стас вскинул голову и так посмотрел на Тура, что ведьмак невольно отступил.

— За тебя ведь переживаю.

— За меня не стоит, — сказал он, не сводя с ведьмака тяжелого взгляда, и только когда Тур совсем уж сник, смягчился.

— Я не брошу её, Тур. Кроме нас ей и надеяться-то не на кого... Ты же сам бы не бросил.

Он отвязал лодку и, толкнув на воду, запрыгнул внутрь.

— Береги себя, Стас, — крикнул Тур, и Владыка кивнул ему на прощание и сел на весла.

Глава 11

Река несла лодку вперед, и Стасу даже не нужно было прикладывать больших усилий, чтобы грести, поэтому мысли о попавшей в Чертоги девушке, снова начали занимать его.

"Только бы от берега не ушла", — молился он, вглядываясь в бедную растительностью полоску полумертвой земли. Тогда еще есть шанс, что он успеет. Если же Мара начнёт кружить ее, и вести к лесу, то... Он с содроганием вспомнил виденные в Черном лесу ужасы и с такой силой налёг на весла, что лодка как птица рванула вперед.

После прорыва тучи разошлись и выглянул месяц, но одновременно похолодало и подул резкий пронизывающий ветер и Стас еще больше забеспокоился и с тревогой глянул на лежащий на дне лодки мешок, куда он сунул сухую одежду для неё. До утра она продержится, но если к утру погода не улучшится, шансов найти её невредимой будет всё меньше. Впереди показался холм, и он повернул к берегу. Причалил и, быстро вытащив лодку на песок, забросил небольшой мешок на плечо и обернулся к реке. Теперь нужно было найти путь через косу, что только на первый взгляд казалась широкой и надежной. На деле же, такие места таили множество опасностей; начиная от подводных ям, там, где вода затапливала косу; до вдруг делающегося зыбким песка, что так и норовил утянуть под воду.

Стас ступил на косу, пробуя плотный песок ногой и наклонившись, опустил руку в воду, делясь своей силой с непослушной стихией. Вода вокруг руки забурлила и внезапно прильнула к пальцам, ласково обволакивая их и радостно заблестев голубыми вспышками. Несколько секунд вспышки были только вокруг руки, а потом яркими бликами понеслась вперед, указывая дорогу, которая совсем не совпадала с выступающими над водой песчаными островками.

— Спасибо, — он погладил водную гладь рукой и, зайдя по колено в воду, побрел за голубыми вспышками, что бежали перед ним, периодически сворачивая и обводя его вокруг опасных мест.

Уже у самого берега с другой стороны снова свернули и потянулись к каменным валунам, что выступали из воды. Он ступил на валун и огляделся. Бедный растительностью берег узкой полоской тянулся вдоль воды и только изредка пересекался чахлыми островками кустов да болотцами со стоячей водой. С другой стороны вытянулась черная тревожная полоска уходящего вглубь Тьмы леса.

Ведьмак шагнул на берег и быстро пошел вдоль воды, оставляя косу за спиной и думая об увиденном в подгляданце. Он так обрадовался, увидев её живой, что поначалу даже не придал значения, насколько ужасное у нее положение. И только когда, стуча зубами, она стянула хлюпающее платье, понял, в какую беду она попала. Ноги еще быстрее понесли его, срываясь уже на бег, но все время перед глазами стояла несчастная и замерзшая Луша.

Он очень быстро преодолел разделявшее косу и заставу расстояние, и горящие на другом берегу огни придали чуть больше уверенности и силы. Дальше идти стало труднее: будто какая-то невидимая сила вдруг проснулась и начала активно мешать ему. Сначала выглядевшая вполне безобидной горка у воды дрогнула, заворочалась, и на него бросилось с полсотни летунов-кровососов. Мелкие твари не могли причинить большого вреда поодиночке, поэтому всегда брали количеством и слаженностью действий. Ведьмак и сам не понял, когда успел сгруппироваться и скорее на инстинктах понесся навстречу летящей массе, а не от неё, чтобы в самый последний момент рухнуть на землю и проскользнуть под пронесшейся над головой стаей. Твари почти мгновенно развернулись, но этих секунд хватило ему, чтобы пробудить огненный импульс и граничащее между живым и мертвым порождение Чертогов сгорело, опав к его ногам дымящейся плотной массой.

Теперь уже он шел с куда большей опаской, но видимо Мара избрала другую тактику, чтобы избавится от нежеланного гостя. Вначале редкие колючие кусты, что он встречал по дороге, начали попадаться чаще, а потом и вовсе слились в одно сплошное поле непроходимых чигирей. Колючие, лысые ветки широко растянулись от берега вглубь до самого леса, будто нарочно отрезая его от цели и вынуждая обойти преграду.

Он шагнул было в воду, но, вспомнив кровососов, не решился идти дальше без проверки и снова голубые блики побежали по воде. Дошли до застывшего на воде бревна и внезапно заволновались и резко повернули назад к берегу. Что-то страшное притаилось в воде, и Стас отступил. Живущая в воде нечисть обычно не трогала его, но в этот раз водная стихия четко дала понять, что в воду идти не следует и он не решился ослушаться ее совета. Снова вышел на берег и быстро пошел вдоль терновника, спеша поскорее обойти тревожное место. Дошел до конца кустарника и снова повернул к берегу, когда за спиной кто-то сдавленно вскрикнул, и он узнал голос Луши.

— Помогите! — крик снова оборвался и он нерешительно обернулся, не понимая, что происходит.

В лесу мелькнуло знакомое платье, и он с ужасом уставился в несущегося за девушкой монстра. Огромный волколак с горящими глазами сорвался в прыжок и Стас, не помня себя, ринулся наперерез зверю. Выхватил кинжал, и в воздухе блеснуло посеребренное лезвие. Острый металл, тонко свиснув, настиг оборотня, когда тот уже завис над девушкой и к ее ногам упал выворачивающийся наизнанку волчий пастух.

Стас хотел было броситься к ней, но девушка обернулась, и он резко остановился.

Нет, лицо было её... Почти её... Только волос темнее и глаза. Странный изучающий взгляд застыл на нём и слегка красный отсвет на секунду блеснул в его глубине.

— Стас, — улыбнулась она призывно, и белые зубы блеснули в ночи, — ты искал меня, любимый, — она шагнула навстречу, переступая лежащего вурдалака, и поманила рукой, — а я ждала. Пойдём со мной. Чего же ты стоишь, милый? Я так плакала, а ты не шел. Неужели нелюба тебе? — она начала развязывать пояс на платье, и ведьмак мотнул головой пытаясь избавиться от наваждения, и сделал шаг назад. Мара сама решила выйти к нему, и это не говорило ни о чём хорошем. За ее спиной мелькнули какие-то тени и ведьмак увидел сползающую по черным стволам нечисть.

— Ну что ты, Морана, слишком велика честь для меня, — покачал он головой, и рука потянулась к висящему на поясе мечу.

— Догадался? — Мара остановилась и чары рассеялись. На Владыку глянула бледная девушка с распущенными черными волосами и синяками вокруг горящих красных глаз. — Зачем пришёл?.. Её ищешь? — перед ним промелькнуло видение плачущей на берегу девушки. — Так она моя. Мать её мне отдала.

Ведьмак на миг замер. До него вдруг дошло, откуда у Луши Заревик, и он потянулся к мечу, что начал светится странным тусклым светом.

— Врёшь. В ней Тьмы нет. А мать её пусть сама перед тобой ответ держит.

Морана снисходительно глянула на меч и победно рассмеялась.

— Пустое ведьмак, без солнечного камня ничего не сделаешь, а его ты весь на прорыв перевёл.

— Считала? — усмехнулся он и расстегнул плащ, чтобы снять с шеи тонкую цепь, увенчанную внизу тяжелым амулетом. — Только ты видно забыла Мара, что я не простой ведьмак, — Владыка щелкнул застежкой, но по-прежнему держал в руке закрытый амулет.

— Ты не откроешь, — отпрянула она, и на него повеяло болотной тиной и стоячей водой. — Второго нет, а без него силу передать не сможешь.

— А зачем он мне мертвому понадобиться, не подскажешь?

— Все равно назад не выберетесь.

— Не переживай, Мара. Твоя сила только до утра держится, а утром мои люди придут.

— Ну, ну, — покачала она головой. — Ты, я гляжу, на девку-то всерьез запал, раз жизни своей не жалеешь. Жаль только не оценит она, — Морана замолчала на миг, упиваясь сделанной пакостью, и продолжила, — совсем зеленая еще, чего хочешь от неё не понимает... Вернее, не понимала, просвещать пришлось.

Мара расхохоталась и наконец начала таять в лесу, а Стас с трудом вздохнул и снова надел на шею амулет и запахнул плащ.

Морана себе не изменяла, если не могла убить кого-то физически, старалась унизить морально. Он как никто знал эти ее приемы, и все равно было горько. Ведьмак вспомнил, как однажды проснулся с ощущением девичьей кожи на губах, пахнущей любовью и любистком и даже не сомневался, что именно это и показала девушке проклятая нечисть.

Лес снова успокоился, и Стас повернул к берегу. Он старался не думать о том, что его ждет при встрече, но ему было больно сознавать, что девушка отвернется от него. Ведь его вины перед ней не было, а то что она так приснилась ему, для него самого было неожиданностью, и он не собирался посвящать её в это.

Солнце начало вставать над горизонтом и, обогнув наваленные у воды камни, он вышел к открытому участку берега и вдруг резко замер. Бледная и сжавшаяся от холода, Луша спала у реки, и только выгоревшая на солнце коса плавала в воде. Какую-то секунду ведьмак стоял не двигаясь, а потом не выдержал и подбежал к ней. Сбросил мешок и с силой притянул к себе, нарушая данное слово не прикасаться к ней больше.

— Лушенька, — шептал он, прижимая её к себе, — что с тобой, хорошая моя? — но она не слышала его и только, когда он поднял ее на руки, чтобы перенести в место посуше, зашевелилась и вдруг сама потянулась к нему.

— Сейчас, сейчас согреешься, — уговаривал он ее, с трудом отстраняясь, чтобы стащить с нее мокрую одежду, но она как котенок тыкалась в него и ничего не хотела слушать.

— Не уходи, — выдохнула чуть не плача, и он в панике просто разорвал ставшее вдруг неснимаемым платье.

Ее заколотило еще сильнее, и на какое-то мгновение она даже пришла в себя, выискивая его глазами.

— Я не уйду. Не бойся. Больше ничего плохого не случится,— Стас прижал её к себе и начал одевать, как маленького ребенка, просовывая её руки в рукава рубашки. Потом набросил накидку. Но этого ему показалось мало, и он стянул с себя свой плащ и укутал ее еще и им.

Он оглянулся в поисках любых пригодных для костра веток, но все вокруг слишком отсырело, и ведьмак не решился оставить ее снова одну, чтобы идти искать хворост. Он, медленно выдохнул и постарался успокоиться, а затем послал легкий толчок, чтобы разбудить уснувшую было стихию. Небольшой огненный импульс пробежал по руке и с ладони сорвался крохотный язычок пламени. Секунду обследовал землю, а потом распался на лепестки, превращаясь в настоящее пламя, что огненной змейкой поползло вокруг них, окружая со всех сторон и даря равномерное тепло.

Стас взглянул на горизонт. Еще какой-то час и его люди пойдут за лодкой и начнут медленно плыть вдоль берега, высматривая его костер, и он надеялся, что его резерва хватит, чтобы продержаться.

Тур не подвёл. Не прошло и часа, как они уже причалили у заставы и Стас спрыгнул в воду и взял так и не пришедшую в себя девушку на руки. Внёс в дом и прошел в уже знакомую спаленку наверху.

— Как она? — воевода отступил, давая проход, и Стас уложил её на кровать и укрыл одеялом из сшитых меховых шкурок.

— Плохо. Замерзла сильно. Теперь лихорадит.

— Может помощь нужна?

— Не надо. Я сам. Попроси только коры ивовой заварить и пусть баню затопят.

— Сделаем, — кивнул воевода, поспешив выйти, а Тур покачал головой.

— Тебе бы самому отдохнуть, Владыка. У воеводы людей много, проследят за ней, не беспокойся.

— Нет, — резче, чем нужно оборвал Стас, садясь на кровать рядом с ней, и прислушиваясь к неровному дыханию. — Я тут передремлю, Тур. А то боюсь уже — сколько раз не оставляя, все время в беду попадает.

Тур кивнул и, больше не решаясь спорить, вышел.

* * *

Меня снова начало морозить. Вначале не сильно, но постепенно озноб усилился, только теперь сил вставать и бегать, уже не было. Всё, что могла сделать, это обхватить себя руками и пытаться хоть так не терять тепло. Получалось плохо. Мысли путались, и в сон клонило всё сильнее. В какой-то момент ударилась головой о землю и поняла, что уснула. Снова села, но снова уткнулась носом в песок и больше встать уже не получилось.

А потом мне приснился ведьмак.

Странно, но ни стыда, ни паники при его появления не было. Только облегчение, что нашел и уже не одна. А еще он был теплый. Такой тёплый, что даже не понимала, насколько замерзла, пока он не обнял и не прижал к себе. Он что-то говорил мне, но у меня был такой кисель в голове, что ничего из его слов не разбирала. Почувствовала только, что меня куда-то несут, а потом начали стягивать платье, но даже это не испугало, главное, чтобы он никуда не уходил и продолжал согревать.

На несколько секунд он отстранился и от страха, что он уйдет, мне стало просто физически плохо.

— Не уходи, — больше ничего выдавить не могла: горло горело, и говорить было больно, но он понял. Меня снова прижали к теплому боку и, подтянув повыше, принялись одевать.

— Я с тобой, не бойся. Я не уйду. Больше ничего плохого не случится.

Уткнулась ему в грудь мокрыми от слез глазами и меня обняли еще крепче.

Он думал, что я сплю, а я всё слышала и чувствовала, вот только открыть глаза сил не было.

Он так и не выпустил меня с рук. Ни когда в лодку садился, ни потом, когда нёс в дом, который узнала по запаху хвои внутри. Слышала, как его человек упрашивал его идти отдохнуть, и обрадовалась, что отказался. Отчего-то было страшно остаться одной. Потом морозить вроде перестало, и даже стало жарко... слишком жарко. Заворочалась, пытаясь выползти из-под одеяла, но меня снова укрыли, и прохладная ладонь опустилась на лоб.

— Горишь вся, — услышала его совсем рядом и на секунду выпустила из виду, а потом мокрое полотенце коснулось лба и медленно начало вытирать мне руки и шею.

И началось. Я потеряла счет времени. Вернее оно изменило свой ход для меня, не делясь больше на день и ночь, а обернувшись холодом и жаром.

Периодами меня трясло: в прямом смысле подбрасывало на кровати и ему приходилось силой удерживать меня, прижимая к своему горячему, как печка телу и растирая мою ледяную спину. Через несколько минут я успокаивалась и даже почти засыпала, но проходило совсем немного времени, и я начинала гореть в удушающем жару, задыхаясь от тяжести одеяла и ставшего вдруг вязким воздуха. И только его руки несли облегчение, скользя по мне прохладно-влажным полотенцем.

Несколько раз, когда озноб был особенно сильным, меня куда-то носили, по всей видимости в баню, но даже там, среди теплых клубов, поднимающегося с пола пара, я жалась к нему, ища тепла.

Мы возвращались, и он заставлял пить противную и горькую до тошноты настойку, а когда отворачивалась и пыталась отпихнуть её, только сильнее обнимал и шептал что-то успокаивающее, отчего послушно делала глоток и кривилась.

А потом все прекратилось и я проснулась. Солнце заливало комнату, и я зажмурилась от яркого света, отвернула голову от окна и замерла. Рядом спал Владыка.

Я забыла, как дышать. Никогда еще я не видела его так близко и не имела возможности рассматривать так пристально. И теперь просто не могла оторвать взгляд и, кажется, впервые осознала насколько он молодой и... красивый.

Он спал, повернув ко мне голову, а я боялась дышать лишний раз, чтобы не разбудить его, и не разрушить этот момент. Мне хотелось подольше смотреть на него и единственное что смущало, это страх, что он внезапно проснётся и догадается, что я наблюдаю за ним, хотя даже это не могло заставить отвернутся.

Остроты добавляло еще то, что он спал без привычного плаща и куртки, и даже просторная рубашка была полностью расстегнута, открывая золотистую кожу и красивый рельеф мышц на груди и животе. Наверное, он просто набросил её на себя, когда устал переодеваться, в очередной раз, таская меня в баню, где жаркий и влажный воздух в секунду делал мокрой любую одежду. От воспоминаний, что он точно также переодевал меня, пошла пятнами и медленно скосила глаза на короткую мужскую рубашку, что прикрывала ноги только до середины бедра, правда застёгнутую, но под которой ничего не было.

Медленно потянула одеяло на себя, и вдруг застыла под обжигающим взглядом горящих синим и огненным глаз.

'Проснулся! Догадался'! — дёрнулась я, что дурная, и, пряча глаза, залилась краской.

* * *

Стас спал и ему снился уже виденный сон про неё. Только теперь еще ярче и отчетливей, и уже точно знал, какая горячая и гладкая у неё кожа, и как розовеет от его прикосновений. А когда проснулся, все еще видел ее перед собой и оттого брошенный на нее взгляд получился таким жарким.

Девушка вздрогнула и вдруг густо покраснела. Отпрянула и с трудом сглотнула, смотря куда угодно только не ему в глаза.

— Сейчас с кровати свалишься, — Стас раздосадовано откинулся на подушку. Усталость и полная переживаний бессонная ночь сыграли с ним злую шутку, вытащив наружу так тщательно скрываемые чувства, и надежда на то, что она забудет, что ей показала Морана, растаяла.

Минуту полежал с закрытыми глазами, а потом резко встал и начал одеваться. Уже у самой двери обернулся, успев поймать все ещё настороженный вигляд и хмуро бросил.

— Я ухожу. До обеда можешь отдыхать, а потом выезжать будем. На столе кувшин с отваром, еще два раза надо выпить, — кивнул на накрытую полотенцем глиняную крынку. Дождался, пока она медленно кивнула, и вышел.

* * *

Дверь за ним закрылась, и я рухнула на кровать, и с головой накрылась одеялом, заново переживая унижение от брошенного у дверей холодного презрительного взгляда.

'Господи, что он обо мне подумал?! — ужаснулась я, проклиная себя и не зная, как в глаза ему теперь смотреть'. На душе было так гадко, что будь моя воля, я бы заперлась тут и вообще бы никуда больше не ехала. Только деваться было некуда, и приходилось думать, как быть дальше. После нескольких минут самобичевания я разозлилась.

'Ну и что, что смотрела?! Некоторые вон какие сны видят и ничего... даже не краснеют, — посмотрела на кувшин на столе и чуть не выплеснула его в окно от досады; но очень быстро поняла, что это какая-то уж совсем детская глупость и потянулась за отваром. Плеснула немного темного настоя в ковшик, что стоял рядом на столе, и с первого глотка узнала противно-горькое варево, которым он поил меня ночью. С трудом сдержалась, чтобы не выплюнуть и мысль, вылить всё, показалась не такой уж и глупой, но кривясь и морщась, заставила себя сделать еще пару глотков.

'И вовсе не потому, что он велел, — убеждала себя, — а просто не хочу снова разболеться, чтобы не пришлось еще одну ночь с ним ночевать'.

У двери на лавке заметила свой узелок и встала, чтобы переодеться. Вытряхнула на постель последнюю чистую сорочку и сарафан и скосила глаза под лавку, где вперемешку с моими валялись его грязные вещи. Выгребла всё на середину комнаты и добавила к ним только что снятую рубашку, решив не зацикливаться на произошедшем и заняться чем-то более полезным. То, что вещи не успеют высохнуть до того как будем выезжать, меня не особо беспокоило: 'Вечером на привале развешу на кусты, и до утра всё просохнет', — решила я, глядя в окно на яркое солнце, обещающее теплый день.

Свернула грязные вещи в узел и решительно толкнула дверь... Вышла на лестницу и начала быстро спускаться.

На улице совсем потеплело, даже стало жарко, и я обрадовалась, что белье успеет просохнуть еще до отъезда. В уже хорошо знакомой бане залила вещи щелоком и, пока они отмокали, вышла во двор немного погреться на солнышке. Села на крыльце и стала наблюдать за работающими во дворе мужчинами, что как раз ставили новые ворота. Увидела Матвея и Вострика, которые подносили бревна, и обрадовалась, что с ними всё в порядке. Потом бросила взгляд на дыру в частоколе и с удивлением увидела странный, будто выгоревший холм, которого раньше не было. Около него стояли ведьмаки и что-то обсуждали, а я воспользовалась моментом и принялась разглядывать стоящего спиной ко мне Владыку. Медленно оббежала взглядом его плечи, руки, перешла на спину и как-то незаметно для себя скользнула ниже. Сглотнула и так же медленно поднялась глаза наверх и вдруг замерла под его ответным взглядом. Даже представить не могу, сколько я так просидела. Только когда его окликнули и он повернулся, я наконец смогла отвести глаза и прожогом метнулась в баню. Захлопнула дверь и прислонилась спиной к стене.

— Господи! — испугалась я, — да что это? — плеснула себе в лицо холодной воды и, схватив первую попавшую рубаху, что отмокала в бадье, принялась с силой тереть, пытаясь сбросить странное оцепенение, и перестать видеть его перед собой.

— Ведьмак. Как есть ведьмак, — повторяла я, не зная, как избавиться от наваждения.

Когда наконец постиранное и переполосканное белье было сложено в ведро, осторожно открыла дверь. Выглянула во двор и крадучись прошмыгнула к натянутой за баней на самом солнцепеке веревке. Развесила вещи и медленно побрела к дому, как-то не подумав, что ведьмаки могли уже вернуться. Шагнула на порог и уставилась на сидящих за столом мужчин.

Воевода, который как раз допивал чарку с вином, вытер губы и довольно улыбнулся.

— Нашлась твоя пропажа, я ж говорил, что зря переживаешь.

Владыка молча окинул меня взглядом и подвинулся, уступая мне место за накрытым столом.

— Я есть не хочу, — покачала головой и попыталась пройти мимо, но мне не дали. Все так же молча ведьмак встал и загородил проход.

— Дорога долгая, надо поесть.

Спорить не стала. Мне подсунули тарелку с похлебкой и кусок хлеба. Села, положив локоть на стол, и отгораживаясь от него рукой. Отщипнула немного хлеба и принялась медленно жевать.

— А где ж ты была? — спросил воевода, что сидел с другой стороны, снова наливая себе вина.

— Стирать ходила, — сказала, чтоб отстал, но он наоборот оживился.

— Кто б мне постирал, — покачал он головой и лукаво подмигнул ведьмаку, — никому старик не нужен, всё молодым да красивым достается. Обидно.

— Ратай — предупреждающе произнес ведьмак, но воевода даже не поморщился.

— Надо было сказать, я бы постирала, — положила хлеб. Есть расхотелось совершенно.

— Да я теперь уже боюсь и просить, вдруг побьет, — он прыснул от смеха.

— Ратай, успокойся, — напрягся ведьмак, но воеводу несло со страшной силой.

— О как переживает, — подпихнул меня локтем, — боится, что отобью. Не боись, нам чужого не нать. Тут уж и так все поняли, что девка твоя... еще ночью, — он захохотал, а я вскинулась и, не помня себя, начала вырываться от пытающегося удержать меня на месте ведьмака.

— Пусти! — со всей силы ударила его по руке, чувствуя, как нестерпимо жгут глаза. Только сейчас до меня дошло, как со стороны выглядело то, что ночевала с ним в одной комнате, и что на самом деле про меня теперь думают.

— Не сходи с ума, он же пьян, — попытался вразумить меня ведьмак, но я еще раз замахнулась, и воевода буквально захлебнулся от смеха.

— О, гляди, наши молодожены уже дерутся.

Оглянулась на воеводу и в бешенстве стукнула и его.

— Чего вы брешете?! Ничего у нас не было! — перевела пылающий взгляд на ведьмака и наконец вырвала руку, выскочила из-за стола и понеслась наверх. На пороге обернулась и со злостью бросила. — И где ты только взялся на мою голову? Не зря вас люди десятой дорогой обходят, — захлопнула дверь и даже на засов задвинула.

* * *

— Лукерья, открой, не сходи с ума, он шутит так, — он еще раз постучал. Но я молчала и, кажется, даже не дышала.

— Открывай, говорю, горе мое, еда остынет.

Я тихо прокралась к кровати и, неслышно скинув обувку, заползла под одеяло.

'Еда остынет. Велика важность. Можно подумать мне кусок в горло сейчас полезет'.

— Беда с этой девкой, как за маленькой бегаю, — Владыка еще раз дернул дверь, и на лестнице раздались его стихающие шаги.

'Ушел, — скривилась я, вспоминая, из-за чего разгорелся весь сыр бор. — Вот, знала же ведь, что нельзя было ему позволять со мной ночевать, — почти с ненавистью сбросила с кровати подушку, на которой он спал. — Благодетель липовый. Прохор хоть честнее, сразу дал понять зачем нужна, а этот в благородство играет, — все больше злилась я, вешая на Владыку всех собак. — Из Чертогов вынес, пока болела выхаживал, когда тонула спас, у князя от Красавы и княжны защищал, — перечисляла я, и как-то даже стыдно стало, что забыла сколько он для меня сделал. Один дурак ляпнул, а я, как в самом деле что было, завелась. Вдруг вспомнила Заряницу и то, что она показывала и в голове мелькнула догадка, что может вообще всё неправда, и она мне вовсе не его мысли и чувства показывала? Вон ведь, судя по тому, как ведет себя, такого уж точно не скажешь'.

'Вот дура! На сказки ведьмины повелась',— схватилась я руками за голову и, вскочив с кровати, понеслась, чтоб извиниться.

Распахнула дверь и уткнулась ему в грудь.

Меня втолкнули в комнату и захлопнули двери. Засов снова задвинули, и ведьмак навис надо мной.

— Чего ты хочешь от меня? Чем не угодил? Одну не оставил? Надо было ждать, пока в жару сгоришь?

— Я не... — успела пискнуть и меня рывком рванули на себя.

— А что такого страшного, хоть бы и было? Для кого себя бережешь? Или раз меченый, так хоть в лепешку расшибусь, недостоин буду?

Последние слова прошипели мне просто в лицо, и вдруг взгляд его начал медленно опускаться на губы. А я больше не сомневалась, Заряница показала правду. Только теперь совсем не была уверена, что все еще ненавижу его за это, но как же было обидно, что так обо мне думает. И я сама подалась навстречу и, глядя прямо в глаза, выдохнула.

— Я думала, ты другой, а ты только о себе думаешь. Меня люди с грязью мешают, а ты молчишь. Жалко себя? А чего тебя жалеть? Велика беда — глаза разные! Может ты калека? Или убогий? Или больной какой? Ты — молодой, здоровый, девки табунами бегают! — уже просто орала я, пытаясь сбросить, удерживающие меня руки. — Сволочь ты! Для кого себя берегу? Не твое дело, тебе точно не обломится! — я уже не вырывалась, я дралась и кричала, как самая настоящая торговка, а под конец вообще по лицу ударила и задохнулась от ужаса, что сделала.

— Успокоилась? — убийственно ровный голос и взгляд такой, что кожа мурашками пошла. Меня оттолкнули, и я с размаху села на кровать. В дверь заколотили, и я поняла, что орала так, что люди сбежались.

— Открой, Стас! Чего у вас там? — услышала встревоженный голос воеводы и Владыка, не глядя на меня, рванул засов и распахнул настежь дверь.

— Жива, не бойся, — подхватил упирающегося воеводу под руку, и, не давая ему заглянуть внутрь, вытолкал на лестницу.

Дверь захлопнулась, а мне захотелось провалиться от стыда.

'Я ж не то хотела сказать', — слезы сами собой навернулись на глаза.

— Чего случилось-то у вас? — воевода спешил за идущим впереди Владыкой и неодобрительно качал головой. — Чего она кричала-то так? Ты ж в самом деле, совесть-то имей. Зачем же силовать?

Владыка резко обернулся, и воевода отпрянул в секунду протрезвев.

— Понял, — поднял он руки, отступая, — не казни, сдуру ляпнул.

— Эй, воевода, скачет кто-то, — высунулся на вышке дозорный.

— А кто, не видать?

— Вроде, от князя — попона красная и знамя его.

— Ясно, — резко помрачнел воєвода и Владыка сжал его руку.

— Что-то не так?

— Все так, — он выдернул руку, — это к тебе, со мной князю говорить не о чем.

Он мрачнее тучи пошел к дому, а Стас нахмурился, вспоминая его покойную жену. Похоже все, что случилось с Милавой, было слишком хорошо ему известно, и тем не понятнее было, зачем брат об этом умолчал и отчего воевода позволил всё это.

Он вышел из ворот навстречу быстро приближающимся всадникам и попытался рассмотреть, кто едет, но когда увидел несущегося галопом князя, понял, что случилась беда.

Глава 12

Не оправдались надежды Прохора, пусто было на древнем капище, и не было даже следов того, что лодка причаливала к берегу.

Вначале колдун не поверил. Не могло такого быть, чтобы Ямат ослушался. Кто-кто, а уж он точно знал, чем заплатит за предательство и эта мысль заставляла ждать и надеяться, что слуга просто боится погони и пережидает где-то в лесу. Но ночь почти пролетела, а к капищу никто не пришел. Колдун снова спустился к реке и пальцы сами потянулись к висящему на поясе мешочку, и извлекли на свет запаянные в прозрачную смолу глаза птицы. Несколько секунд смотрел он на древний обломок, а потом желтоватый камень в его руке вспыхнул и, пока горели орлиные зрачки, словно рядом видел сидящего в лодке Владыку, что держал на руках замерзшую девушку.

— Убью! — выл колдун и впивался скрюченными пальцами в землю, с корнем выдирая колючие кусты. Как обезумевший зверь, стараясь приглушить одну боль другой, он хлестал себя вырванными ветками, не обращал внимания на глубокие раны и порезы, оставляемые шипами. Но и это не помогало унять бушующую в душе бурю, и он катался по земле, царапая грудь и живот обломанными ногтями. — Зубами рвать буду. Кишки жрать заставлю... Ненавижу! Злыдень, ВОР! Моя... ОНА МОЯ!!! — разносилось далеко по лесу и смешивалось с заливистым смехом Мары, что в упоении носилась вокруг, не в силах сдержать восторженного визга и наслаждаясь причиненной болью.

— И ей нравилось, — упивалась она его страданиями, раз за разом прокручивая перед ним то, что показывала Луше. Только в этот раз девушка сама тянулась к Стасу, и не сдерживала сладостные стоны.

Колдун сатанел от этих видений и, уже совсем ничего не соображая, начинал гоняться за Марой, а та еще сильней хохотала, и вела его через дремучий лес, пока вконец выбившийся из сил старик не упал, и не смог больше подняться.

— Поклянись, что приведешь ее ко мне. Слышишь, Прохор? — подползла она к нему, — поклянись, что приведешь... А не сможешь привести...убей.

— Нет, — в ужасе отпрянул испуганный колдун. — Зачем она тебе? Оставь. Не губи, что она тебе сделала? Не губи, — взмолился он и из последних сил встал на колени, — все равно не смогу, ... люблю её... не смогу.

— Любишь? — удивилась она, вставая, — тебе только так кажется. Ты её уже раз убил. Разве не помнишь?

— Сука ты, Морана. Тварь! Из-за тебя всё, — разрыдался колдун, — Яринушку мою загубила, а теперь еще и....

— А-ааа, так ты притворялся? — разочаровано протянула Мара, — а я чуть не поверила, что дочь от матери отличить не можешь. А ты меня провести хотел.

— Хотел, — дерзко вскинул голову Прохор, искренне веря, что так оно и было, хотя давно не отделял дочь от матери, и имя Ярина стало единым для обеих.

— И напрасно, — пожала Мара плечами, — я уж испугалась, что смену тебе готовить придется. Нового слугу присмотрела — Владыку, — она отпрыгнула от когтей метнувшегося к ней Прохора и снова захохотала. — А что? Парень он справный, вон как... Лушеньке ТВОЕЙ, — выделила она, — угодил.

— Сука как есть. Я ж тебе столько крови добыл. Детей не жалел, а ты меня так...

— Потому что не надо со мной играть! — раздался звук пощечины и на щеке колдуна остался след от когтей. — Забыл, чем мне обязан?

— С тобой забудешь...

— Недоволен? А ну поднимайся, падаль старая, — Морана пнула старика ногой и Прохор, стеная, встал. — Твой придурок, князь, сынка немощного к брату поволок! А это значит, ведьмак его с собой забрать захочет, а тут как не крути, им в Княжий Град возвращаться придется. И ты назад ступай, а как случай подходящий представится, девку ко мне притащишь. А я, так уж и быть, разрешу потешится напоследок.

Колдун сглотнул и нерешительно покачал головой.

— Да как же я вернусь? Мою рожу там каждая собака знает.

— Еще бы, — Мара смерила его презрительным взглядом. — Да не трясись так, личину я тебе сменю — красавцем молодым будешь, — перед глазами у Прохора пронеслось видение статного боярина из свиты Годуна и глаза у старика загорелись. — Поверил! — расхохоталась Мара, — а вот шиш тебе, — сунула она ему под нос скрученные пальцы и Прохор до крови прокусил губу, чтоб не бросится на неё и не навлечь еще большую беду на свою голову. — Званом станешь, чтоб к княжичу младшему поближе быть.

Она плотоядно облизнулась, вспоминая сладкую детскую кровь, а Прохор устало поник головой, думая о толстом и некрасивом боярине. На такого Ярина после Владыки точно не взглянет.

Он вздохнул, вспоминая, как в свое время уже менял облик, чтоб стать похожим на жадного бобыля, что копил свои червонцы на одиноком хуторе. Долго же ему пришлось проходить в его шкуре. За столько лет он уже почти сросся с ней, но недолговечное тело постарело, и Морана была права, надо позаботиться о новом и более крепком.

* * *

— Потерпи сынок, потерпи, — гнал князь коня, не замечая, что тот хрипит уже на последнем дыхании. Страх потерять сына черной змеей жалил сердце и заставлял еще сильнее пришпоривать жеребца. Только бы успеть, только бы застать брата на заставе, — билась в голове единственная мысль, — и тогда он уже таиться не станет — расскажет всё: и про Порфирия-убийцу, и про Злату-отравительницу, и про себя-подлеца. Господи, — молился он, думая о сыне, — ребенка-то за что? Вельку-то за что? Он самый добрый, самый безвинный среди всех. Ежели карать, так уж его, он главный супостат, он согрешил, с него и спрос.

Впереди показалась знакомая горка и князь, еще сильнее вогнал шпоры.

Восемь лет не было его тут и если бы не случившаяся беда, вряд ли когда еще занесла бы его нелегкая в эти места. Но сейчас даже встреча с Ратаем не пугала его. И когда увидел вышедшего навстречу Владыку, чудовищное напряжение наконец оставило его и несмелая до этого надежда, разгорелась в сердце — успел. Не умрёт Велька.

* * *

— Что же я наделала? — с тоской посмотрела на закрытую дверь, и впервые честно призналась себе, что люблю его.

Призналась бы и раньше, если бы не глупый стыд и страх перед ним. Глянула на сброшенную подушку, подняла ее с пола, и прижала к груди.

— Боже, чего я такая дура? Как же я могла так обидеть его?

Перед глазами пронеслось всё, что случилось, и я в отчаянии зажмурилась, не зная, что теперь делать и как дальше жить. Мне было очень стыдно, но как исправить всё, просто не представляла.

Одно дело, если бы как раньше думала, что это у меня от страха голова кружится и ноги слабеют, когда он рядом. А теперь даже спокойно посмотреть в глаза ему не смогу. Вспомнила, как ударила его и от жалости сжалось сердце. И на что я обиделась? Он же не меня унизить хотел, он же думал, что это я его недостойным считаю... Глаз своих стыдился... Знал бы, как замирает у меня сердце под их взглядом.

Я бы еще долго изводила себя и мучилась, если бы за дверью не послышался шум. На лестнице зазвучали торопливые шаги, дверь распахнулась от сильного удара и на порог шагнул Владыка, на руках которого лежал бледный как смерть Велька.

— Луша, расстели постель, — крикнул с порога, и я, позабыв все свои переживания, кинулась выполнять приказ. Откинула одеяло и отступила, давая дорогу ему и бегущему за ним князю.

— Что с ним? — князь упал на колени рядом с кроватью.

— Не знаю пока, — бросил отрывисто ведьмак и склонился над ребенком, поворачивая того к свету и от этого простого движения мальчик дернулся как от удара, и по лицу его пошла мучительная судорога, а кровавая пена потекла еще быстрее.

Ведьмак нахмурился и обернулся к брату.

— Сколько он так? Ты лекаря звал?

— Звал, да толку от него, — поднял князь на него мученические глаза. — Это еще прошлой ночью началось. Вначале еще в сознании был, а потом всё хуже и хуже, и к полудню уже не говорил, а к вечеру кровью харкать начал.

— Так чего ж ты сразу не приехал? Зачем почти сутки ждал?! — ужаснулся Владыка.

— Я думал, что... думал, что Порфирий справится, — отвел глаза князь. — Он раньше всегда помогал: кровь свою давал и всё проходило.

— Что?! — резко развернулся ведьмак, потрясённо глядя на брата. — Да ты в уме? Ты что сказал хоть, понимаешь?

Князь молчал, продолжая страдальчески смотреть на пол, и тот лишь махнул рукой.

— Ставни закрой, и дверь запри на засов, — он обернулся ко мне и стянул через голову, висящее на цепочке странное украшение.

Я захлопнула ставни и маленькая тесная спаленка погрузилась в сумерки, задвинула засов и так и осталась стоять у двери, чтобы не мешать.

Ведьмак принялся раздевать племянника, и князь горестно вздохнул и начал помогать брату.

— Я ж не со зла, я боялся, что умрёт. Порфирий с рождения при Вельке был, лучше меня знал, чем ему помочь. Я оттого и попускал ему всё, что боялся, без него сын умрёт.

— Да он потому и болел, что твой Порфирий жрал его все эти годы. Он же Мары слуга, как ты не понимаешь. Ей же слаще детской крови нет ничего.

— Спаси его, Стас, — взмолился князь, и ведьмак укоризненно посмотрел на брата.

— Мог бы и не просить.

— Прости, — опустил князь голову и едва слышно произнес. — Привык перед Порфирием унижаться.

— Он крови много потерял, — перевёл разговор Владыка, — а новую пробудить, время потребуется.

— Да, Господь с тобой! Сколько надо, столько и останемся.

— Ты дослушай... Я, чтобы кровь его пробудить, силой своей должен буду поделиться. Ты последствия знаешь?

Князь испуганно замер и покачал головой.

— Вместе с кровью проснётся и его сила. А это значит, что без меня он выжить не сможет, пока управлять ею не научится... Я с собой его заберу, Вышеслав.

Князь испуганно перевел взгляд с Владыки на сына и выдавил.

— А иначе никак?

Ведьмак покачал головой.

— Разве, как Порфирий. Но ты сам его проклянёшь, когда он в нечисть перекинется. Он и так уже на пороге стоит.

— Поклянись, что живой останется, — поднял на брата горящие глаза князь.

Владыка помолчал, а потом медленно кивнул, и князь махнул рукой.

— Всё равно знал, что так будет, надеялся только, что вырасти успеет. Делай, что хочешь, но чтобы выжил.

Владыка присел на кровать и взял княжича за руку. Вложил ему в ладонь снятое украшение и сжал его пальцы. Наклонился к самому уху ребенка и тихо зашептал похожие на песню слова. Я невольно подалась вперед, надеясь понять хоть слово, но разобрать ничего не смогла. Только увидела, как под ладонью Владыки начала светится зажатая в руке княжича подвеска. С каждой секундой она разгорался всё ярче и ярче, пока не полыхнула огненно-голубым пожаром, вырвавшимся наружу сверкающими золотом и небом вспышками. Эти яркие пятна, будто живые струились из-под пальцев ведьмака и странной вязью растекались по коже ребенка, медленно окутывая его огненно-голубым свечением.

Наконец Владыка произнес последние слова непонятного заклятия, вынул амулет из руки княжича и снова надел себе на шею.

— Говори с ним, Вышеслав, пусть слышит, что ты рядом, — обернулся он к брату.

— Да что ж я скажу? — растерялся князь.

— Не важно что, главное, чтоб знал, что не один и не боялся.

— А долго он так будет? — князь пересел на место брата и нерешительно взял объятую свечением руку сына.

— Думаю, до утра, — ведьмак устало вздохнул, — ты не бойся, тебе это не опасно. Ложись около него и отдыхай.

— Отдохнёшь тут, — вздохнул князь и притянул сына к себе. — Вроде дышит ровнее, — сказал он, прислушиваясь к его дыханию, — и кровь больше не течет, — провел он по губам княжича.

— Самое страшное он уже пережил, — кивнул ведьмак, — теперь главное отдых и пить побольше.

Владыка зачерпнул ковшик в ведре и поднес к губам так и не открывшего глаза Вельки. Капнул ему на губы немного воды и маленький княжич сглотнул и попытался облизать сухие губы, а потом потянулся за рукой ведьмака. Князь перевернул сына на бок и, забрав ковшик, сам принялся поить жадно глотающего воду ребенка.

— Слава тебе Господи, пьет, — сморгнул он застилающие глаза слезы. — Он же еще с ночи воду уже не пил, — объяснил он. — Что я не делал, напоить не мог.

— Теперь с каждым часом легче будет, — ведьмак переставил ведро с водой поближе к кровати. — Я велю ему бульона сварить, а там, глядишь, к утру совсем поправится.

Князь поднял благодарные глаза на брата и вдруг уставился на меня.

— А она чего тут делает? Она же уйти должна была.

Я растерянно посмотрела на ведьмака, и тот спросил брата.

— А что не так?

— Как что? Она же слышала всё. Нет, Стас, — покачал он головой, — я сплетен не допущу. Заставь её забыть всё, — снова указал он на меня, как на пустое место, и я испуганно вздрогнула. — Не хочу, чтобы о Вельке судачили.

Ведьмак укоризненно посмотрел на брата.

— Долго думал? — он перевел взгляд на меня и успокаивающе кивнул. — Не бойся, Луша, ничего я тебе не сделаю.

Я с облегчением выдохнула, а князь нахмурился, но промолчал. Ведьмак кивнул мне на дверь, давая понять, что пора уходить, и я отдёрнула засов. Мы вышли на лестницу и я, спеша сказать, пока не передумала, обернулась к нему.

— Я извиниться хотела, — выпалила на одном дыхании и подняла на него виноватый взгляд. — Я... я не хотела обидеть,.. я неправильно подумала,.. я вообще другое сказать хотела...

— Бог с тобой, Луша, — оборвал он мои страдания, — не переживай так. Это я сам виноват, не надо было с тобой шутить, — он повернулся и, не дав сказать больше ни слова, начал спускаться, а я растерянно уставилась ему в спину.

— Шутить? — прошептала чуть не плача и застыла посреди лестницы.

Господи, это что ж выходит? Всё неправда? Значит, не любит даже немножечко? Я люблю, а он нет?.. А как же сон?!.. — прикусила руку, чтобы не реветь и сползла на ступеньки. — Боже, чего я такая несчастная?!

— Слышь, девка, — за спиной заскрипела дверь и князь выглянул в просвет. — Только попробуй язык распустить, — мне показали крепкий кулак. — На скотном дворе сгною или вообще в землю ляжешь, — дверь захлопнулась и я все же заплакала.

* * *

Время шло, слёзы высохли, а я так и сидела на лестнице, бесцельно уставившись в одну точку. Я словно отупела и потеряла интерес ко всему вокруг. Ничего мне не хотелось и не радовало. Слуги князя, что сновали по лестнице, покрикивали на меня, пару раз даже будто невзначай толкнули, но и это не заставило встать или хотя бы отодвинуться. Я чувствовала себя обманутой, и мне надо было время, чтобы справиться со своим горем.

Никогда не думала, что когда не любят, это так больно. Даже стала понимать Федьку и Прохора. Особенно Прохора, он-то совсем несчастный выходит, раз до сих пор со смертью матери смириться не может... Хорошо еще, что хоть признаться не успела, а то было бы сраму, когда перед всеми на смех подняли бы.

Княжичу сварили бульон и ратник, что еще в самый первый день расспрашивал, в который раз позвал обедать.

— Поела бы, чего сидеть тут сиднем? Вчера за весь день окромя отвара мерзкого ничего не пила и сегодня голодаешь, гляди свалишься с ног, ведьмаки разбираться не станут и бросят где-нибудь в лесу под кустом, — пошутил он, а я только равнодушно пожала плечами.

— Пусть бросают.

— Дурочка ты. Ну что случилось-то? Князь наругал, так у него сын хворый, понять должна.

— Не князь, — оборвала я.

— А кто? — спросил, поднимаясь ко мне и протягивая глиняную миску с бульоном. — Держи, и даже хлеба белого у княжеской челяди выпросил, — мне протянули румяную краюшку.

— Не хочу, — отказалась я принимать подношение.

— Ну, как знаешь, — он поставил миску рядом со мной и положил на край хлеб, — проголодаешься, поешь.

Я вздохнула, бросила взгляд ему вслед и вдруг обмерла — в дом, входил Владыка. Хотела отвернуться к стене, и не успела, его взгляд поймал мои глаза и меня будто к месту пригвоздило. Дверь в спаленке открылась и княжеский слуга опять затопал на лестнице. Дошел до меня и по привычке пнул ногой, проходя мимо. Задел стоящий рядом бульон и горячее варево плеснулось на меня. Я подскочила и зашипела от боли в обожженной ноге, а ведьмак переменился в лице.

Даже не заметила, когда успел оказаться рядом. Увидела только как отлетел перепуганный слуга, а в следующее мгновение меня уже несли вниз.

— Потерпи, сейчас я боль уберу, — почувствовала его дыхание на шее и стало не до боли.

'Боже про что он? — Я не то что боли, я рук ног не чувствовала с того мгновения, как прижал к себе. — Стыдно-то как, — проклинала я себя за слабость. — Только бы саму идти не заставил — точно упаду'.

Вынес во двор и понес к бане, на пороге которой сидел задумчивый воевода, который при виде нас удивленно поднял брови и нахально протянул.

— Смело, однако.

Владыка грозно рыкнул на него и тот, делая вид, что кряхтит как старый дед, преувеличенно медленно начал вставать.

— Ратай! — раздраженно бросил ведьмак. — Она ногу обожгла, что ты придуриваешься. Лучше мешок мой принеси.

— Сразу придуриваешься, — притворился, что обиделся, воевода и подмигнул мне. — Вот Луше меня жалко. Да? — он снова подмигнул и я механически кивнула.

Ведьмак толкнул дверь и внес меня в баню, посадил на лавку у стены и, не спрашивая начал задирать подол, чтобы осмотреть ожог.

Вот теперь я могла собой гордиться — почти сопротивлялась, даже руки дрожать перестали, только он все равно сильнее был. Глянул на покрасневшее бедро и нахмурился.

— Я сама дальше. Видишь, ничего страшного, — попыталась опустить подол, но он перехватил мою руку.

— Всё равно надо боль убрать и обработать, а то волдыри будут, — оглянулся на дверь, видимо высматривая Ратая, но тот явно не спешил и он только вздохнул и перевел на меня растерянный взгляд.

— Мне бальзам нужен, — снова посмотрел на дверь и, как-то несмело предложил. — Я по-другому могу помочь, ты видела сегодня, только..., — сделал он паузу и его пальцы прикоснулись к бедру чуть ниже ожога.

— Ты чего?! — дёрнулась я и попыталась снова опустить подол, но руку снова удержали и ведьмак укоризненно посмотрел на меня.

— Что ж ты не веришь мне совсем? Я же не зверь, просто помочь хочу.

Нерешительно оглянулась на дверь и перевела растерянный взгляд на ведьмака.

— А через руку, как Вельку нельзя? — спросила, чувствуя себя страшно неловко.

— Ему без амулета уже не помочь было. А тебе он не нужен, да и его лучше без крайней необходимости не использовать, — объяснил он. — Поверь мне, Луша, я не обманываю. Так правда лучше всего будет, и ждать, как с бальзамом не придется.

Глянула на свою несчастную ногу, на которой уже появлялись первые волдыри, и печально кивнула.

— Ладно. Если и вправду сразу поможет, тогда пускай.

Его рука снова легла на бедро и еще через секунду увидела, как голубоватое свечение заструилось по ней, стекая с кончиков пальцев в сторону ожога.

— А почему цвет только голубой, — спросила я, глядя, как похожие на воду блики потянулись к обожженному месту и чувствуя, как приятная прохлада окутывает полыхающую огнём кожу.

— Потому что водной стихии сейчас достаточно. Видишь, как быстро краснота уходит?

Горящая рутой кожа и вправду бледнела на глазах, и дергающая боль больше не доходила до сердца, с каждой секундой удаляясь все дальше и дальше.

— Не больно? — спросил ведьмак, вглядываясь мне в глаза, и я покачала головой.

— Нет. Уже не болит.

— Хорошо, — кивнул он и убрал руку. Глянула на ногу и глазам не поверила. От ожога и следа не осталось.

— Спасибо, — поблагодарила я, и поспешила стряхнуть задранный сарафан на ноги. — Я еще сказать хотела, — подняла глаза. — Я не хотела тебя обидеть... Извини меня.

— Да я не обижаюсь, — вздохнул он, отворачиваясь. — Насильно мил не будешь, я понимаю.

— Что? — не поверила я своим ушам.

— Не извиняйся, Луша. Я понял всё... не надо больше об этом, — он повернулся к двери, а я вскочила и, не помня себя, вылетела перед ним, загораживая проход к двери.

— Да что ты понял?! Ты же договорить не даешь! Зачем себя принижаешь? — от обиды, что так себя не ценит, чуть опять не стукнула. — Да что я и что ты?! Я никто, сирота, приемыш. Как же ты не понимаешь, что это я тебя не стою! — отвернулась, не в силах больше в глаза ему смотреть и закрыла лицо руками. — Я сама себя ненавижу, что так обидела тебя, только исправить, не знаю как... И зря ты на глаза свои клевещешь, они красивые, не слушай никого.

Сделала шаг к двери и почувствовала его руки на плечах.

— Дурочка, — меня развернули и прижали к себе. — Какая же ты маленькая еще. — Почувствовала, как целует мне волосы и, не выдержав, разрыдалась. — Луша, Господь с тобой, — меня подняли на руки и опять понесли к лавочке. — Не плачь, хорошая моя, ну что ты?

Сердце забилось как сумасшедшее и робкая надежда разгорелась в груди.

'Господи, да неужели, неужели?'.

Всхлипнула и, замирая от ужаса и какой-то непонятной радости, подняла на него заплаканные глаза.

— Так ты меня... тоже любишь?

— Луша, — он с нежностью отвел упавшую на глаза прядку, — да я умру за тебя. Я же и надеяться не смел, что ты так думаешь обо мне. Я ведь давно люблю, только ты ребенок совсем ... не понимала меня.

Вместо ответа уткнулась ему в грудь лицом.

— Я и себя не понимала, — едва слышно выдохнула я и еще теснее прижалась к нему.

Чувствовала, как бьется его сердце под моей щекой, и щемящее чувство нежности разливалось в груди. Втягивала в себя его запах и не могла надышаться. И хотелось еще сильнее прижаться к нему, еще крепче, так чтобы уж совсем прорости в него. И ничего меня больше не пугало и не отталкивало, наоборот хотелось, чтобы смотрел так, как в том своём сне, и чтобы целовал также как там.

Подняла голову, чтобы еще раз взглянуть на него и как зачарованная уставилась на его губы, вспоминая то, что показывала Заряница, и уже совсем по-другому воспринимая это.

— Не смотри так, — словно издали услышала его охрипший голос.

Кивнула и неожиданно для самой себя прижалась к его груди губами, целуя место, где так громко стучало его сердце.

Он вздрогнул, и я в одно мгновение оказалась прижатой к нему и его губы накрыли мои. Напряглась и попыталась руками оттолкнуть его, не готовая к такому напору, но он только глухо застонал и ещё сильнее прижал к себе, словно боялся, что убегу, и с каким-то непонятным отчаянием целуя меня. Дёрнулась снова и почувствовала, его руку на затылке, а жесткие до этого губы вдруг стали удивительно нежными, заставив замереть на месте и не двигаться. Странная дрожь прошла по телу и поцелуй стал таким сладким, что мурашки побежали по коже, и в животе разлилось непонятное тепло, а вслед за этим мне просто до боли захотелось самой прижаться к нему. Руки потянулись вверх, скользя по сильной груди и шее, и я зарылась пальцами ему в волосы, испытывая почти болезненное удовольствие от этого.

— Люблю тебя, — где-то на краю сознания услышала я и распахнула глаза, не понимая, кто я и где нахожусь. Посмотрела в его затуманенные страстью и утонула в их глубине.

— Это я тебя люблю, — прошептала в ответ и, обхватив его лицо руками, со всей нежностью, на которую была способна, поцеловала. На короткий миг отстранилась, и он разочарованно выдохнул.

— Ещё.

Улыбнулась и уже собиралась снова поцеловать его, когда в двери нарочито громко грохнули кулаком.

— Так я вхожу? — воевода Ратай, дернул дверную клямку и я заметалась, не зная куда деваться.

— Оставь бальзам под дверью, Ратай, — почти ровным голосом приказал Владыка и меня бережно пересадили с колен на лавку, скользнув напоследок губами по шее. Воевода на миг затих, а потом еще раз осторожно дернул закрытую дверь, хотя я, убейте меня, не помнила, когда он успел её закрыть.

— Точно? — подозрительно проворчал он и крикнул мне. — Луша, а ну отзовись?... Живая?

— Д...да, — просипела в ответ внезапно пересохшими губами и с трудом сглотнув, выдавила. — Все хорошо.

Воевода, стеная, бросил что-то тяжелое на пол у двери.

— Ты поосторожней там, — напрягся Владыка, вставая и с тревогой прислушиваясь к раздавшемуся звону.

— Делать ему нечего, — раздались в ответ удаляющиеся шаги. — Гоняет как молодого: принеси то, подай это, а потом еще дверей не открывают.

— Ужас, — прошептала одними губами, в шоке переводя взгляд с двери на Владыку. — Что он подумал?

— Да Бог с ним, он человек не подлый, чтобы ни подумал, далеко не понесёт, — ведьмак подошел к двери и снял засов, а я снова попыталась вспомнить, когда он закрывал дверь и опять не смогла.

— Стас, а ты когда дверь успел закрыть?

Он неожиданно обернулся, и странная улыбка тронула его губы.

— А я не успел, — ответил он, открывая дверь и поднимая с пола мешок. —

Просто услышал, как идет и не захотел, чтоб вошел, вот засов и заморозил.

На моих глазах засов оброс толстым слоем льда, намертво примерзая к скобе, а потом также внезапно оттаял.

— Господи, а я чуть со страха не умерла, — с облегчением вздохнула и, глядя на его всё ещё улыбающееся лицо, спросила.

— Ты чему улыбаешься?

Он прошел внутрь и положил мешок на лавку рядом со мной.

— Просто радуюсь, что ты меня по имени зовешь, — наклонился и притянул к себе.

— Радуйся, — обняла его в ответ и улыбнулась, а потом более серьезно добавила. — Только я на людях так звать не буду.

Не выдержала его взгляд и виновато спрятала глаза.

— Не заставляй меня, я все равно не смогу, мне стыдно будет, если кто узнает.

— Почему? — спросил немного напряжённо.

— Не знаю... не привыкла, — ответила, смущаясь и умоляюще посмотрела на него, чтобы перестал меня мучить.

— Ладно, — вздохнул он, переставая сверлить меня взглядом и я с благодарностью чмокнула его в щеку.

— Спасибо.

— Владыка! — во дворе закричал кто-то из слуг князя и мы нехотя отцепились друг от друга.

— Иди, зовут, — кивнула на дверь.

— Прости, мне, правда, пора, — виновато посмотрел на меня. — Ты покушай пока сходи, а то совсем исхудала за эти дни. Или хочешь, попрошу, чтоб тебе сюда принесли?

— Нет, — покачала головой. — Лучше я там поем, — мне не хотелось теперь быть далеко от него.

— Тогда пошли, — он закинул мешок на плечо и тот громко звякнул, а Стас поморщился. — Разбил все-таки зеркало.

— Зеркало?! — я даже споткнулась, — покажи, — попросила, не веря, что у него есть такое чудо. Про зеркало у нас только рассказывали, а вживую никто и не видел никогда, хотя говорили, что когда торговцы через Рябицу в прошлом году проезжали, показывали его и Яшка даже купить хотел, да только у него денег не хватило.

— Да вот, разве что, показать и осталось, — хмурясь, вытащил он оправленную в серебро и каменья драгоценность. Глянула на торчащий в круглой рамке обломок и вздрогнула. Оттуда смотрела на меня какая-то смутно знакомая девушка, чем-то похожая на меня, да только куда красивее.

— А кто она? — спросила, думая, что показывает мне кого-то из ведьмачек.

— Луша?! — удивленно воскликнул и уставился на меня, будто Бог знает что сморозила. — Да ведь это ты!

— ЧТО?! — отпрянула, с испугом глядя на него. — Да быть не может! Я не такая! Я в воде себя видела.

— И что?... Или, по-твоему, я в воде таким же себе кажусь?

Выдохнула, не веря своим ушам, и робко потянулась к зеркалу.

— А подержать можно?

— Можно, — кивнул он, протягивая мне его ручкой вперед. — Жаль только разбилось, это же подарок тебе был.

— Мне?! — не поверила я.

— Тебе, еще в городе купил, когда на базар ходили.

— Зачем? — подняла на него удивленные глаза.

— Да я и сам не знаю, — пожал он плечами, — захотелось... только отдать не решился.

— Спасибо, — в голосе зазвенели слезы и я прижала зеркало к груди. — Мне никогда подарков не дарили.

— Я еще куплю, — он попытался обнять меня, но его снова позвали и мы больше не решаясь задерживаться, поспешили во двор.

В доме Стас сразу пошёл к князю, а я, проводив его взглядом, повернулась к сидящему за столом ратнику.

— А поесть что-то осталось? — спросила, с надеждой глядя на накрытый полотенцем чугунок, что стоял рядом с ним.

— Осталось, — кивнул он после небольшой паузы, и сдвинул чугунок к краю стола. Отрезал ломоть хлеба и положил рядом.

— Спасибо, — присела к столу и, не думая о приличиях, быстро отломала и запихнула в себя кусок хлеба. Сняла полотенце и оглянулась в поисках посуды.

— Ложки сзади, у печи, — кивнул он мне на выбеленную печь в углу, а миску можешь не брать, потом мыть будет меньше. Хлебай прям так.

Пожала плечами и потянулась за ложкой.

— Как сынок княжий, поправляется? — Зачерпнула ложку похлебки и зажмурилась от удовольствия, такая она была вкусная.

— Да вроде бы да, — кивнул он и спросил. — А сама как? Помог Владыка-то?

— Кх-кх, — я так закашлялась, что даже слёзы выступили.

— Чего ты? Не в то горло попало? — похлопал он меня по спине.

— Хм... Угу, — с трудом отдышалась и отложила ложку. — Помог.

— Это хорошо, он у нас тоже многих лечил, когда мертвяки напали. Мне вот из руки яд вывел, — показал на затянутый коркой шрам на правом предплечье.

Поморщилась от неприятного зрелища и ратник быстро натянул рукав.

— Извини.

— Нет, всё нормально. Тебя из-за раны стряпать отправили?

— Ага, — кивнул он, — на ратную службу пока не гожусь.

— Ясно, — снова приступила к еде. — А князь что? Сильно челядь его гоняет? — спросила, понизив голос, чтобы не услышали княжеские слуги, играющие в кости у дверей.

— Да мне до них дела нет, — пожал он плечами.

— Как так? — удивилась я. — разве вы не княжеская дружина?

— С чего это? — удивился он. — Заставы, что вдоль Чертогов, князю не подчиняются. Мы от Тьмы оплот и приказы только Владыки исполняем.

— Да?! — уставилась я на него. — Понятно, — протянула, хотя мне ничего не было понятно. — Слушай, а как тебя зовут? А то мне неловко, ты помогаешь, а я даже имени твоего не знаю, — отставила пустой чугунок и обвела взглядом стол, высматривая, чего бы еще покушать. Стас был прав, последние три дня я и вправду почти не ела и сейчас, когда страх и напряжение наконец отпустили, чувствовала просто зверский голод.

— Младом зовут.

Он правильно понял мой ищущий взгляд, встал и вытащил из печи горшочек с кашей.

— Бери, тут греча с мясом, — насыпал полную плошку и поставил передо мной. — Вижу, помог Владыка, раз аппетит вернулся.

Сказал без всякого умысла, но я покраснела и, чтобы скрыть смущение, наклонилась над едой.

— Млад, а ты давно тут? — спросила, когда миска была уже пустой и я, довольно выдохнув, облокотилась руками на стол.

— Да нет, года два примерно.

— Два года? Так это много, — удивилась я.

— Смотря с чем сравнивать, — он хотел что-то добавить, но наверху скрипнула дверь и я обернулась. Увидела, Стаса и уже хотела вставать, но он взглядом приказал оставаться на месте и подозвал княжеского слугу. Узнала дюжего мордоворота, что перевернул на меня горячий бульон, и с тревогой снова посмотрела наверх, но Стас уже скрылся в дверях, и мне оставалось только надеяться, что слугу позвали не из-за меня.

Несколько минут сидела как на иголках, а потом не выдержала и сбежала, сказав, что белье снимать пора. Вернулась, когда слуга уже был внизу и снова сидел в окружении товарищей, только уже не такой чванливый, а скорее напуганный. А, увидел меня, тут же подскочил и принялся извиняться, что не нарочно обварил.

— Да, Бог с тобой, мне уже не больно... спасибо, конечно, что беспокоишься, — попыталась обойти его, но он упёрто требовал, чтобы сказала, что прощаю и именно этим словом 'прощаю'.

— Вот прицепился, — раздосадовано сцепила руки на груди. — Ну, если так надо, чтобы именно так, то вот... Прощаю!

Слуга даже, кажется, замер на мгновение, а потом выдохнул с облегчением, будто к жизни вернула, и повалился в ноги.

— Слава тебе, Господи, спасла! — поднял на меня благодарные глаза. — Чуть без глаз не оставил, супостат. Зачем тебе, говорит, глаза, раз всё равно не смотришь, куда идёшь, представляешь? — жаловался он мне на Стаса, а у меня глаза на лоб лезли от удивления. — Иди, говорит. И пусть скажет, что прощает, а иначе, прощайся с глазами, — всхлипнул, как ребенок.

— Ишь, какой страдалец, — Млад насмешливо хмыкнул, — правильно сказал, я б не только сказал, я б тебя, борова здорового, ещё и не так проучил.

— Да лучше бы побил! — в сердцах отмахнулся слуга. — У него взгляд такой страшный был, что под палку в десять раз легче. Как живой остался, не знаю.

Вздохнула, думая, что наверняка всё брату про меня рассказал, раз слугу при нём отчитывать не стеснялся, и с тоской посмотрела на запертую дверь наверху. Князя я боялась. Вон как он на меня вызверился. А теперь вообще страшно представить, что будет. Вспомнила, что Стас говорил, что в Княжий град придётся вернуться и перед глазами встала балованная княжеская дочка.

Ох... чувствую, что беды мои только начинаются, — пожалела себя и расстроено села на лавку у окна.

Глава 13

В княжеском тереме стояла страшная суета. Полчаса назад гонец от князя принёс радостную новость, что маленький княжич жив, здоров и весел, и что князь с сыном возвращаются; да не одни, а вместе с Владыкой. И княжна Леда словно взбесилась.

Терем мыли, перины выбивали, а в отведенной для знатного родственника палатах расставляли дорогую серебряную посуду и расстилали новые ковры, которые князь наказывал беречь пуще глаза для приданого. Слуг гоняли, хуже собак, а дворовые девушки сбились с ног наряжая и накрашивая молодую хозяйку, но та никак не могла успокоиться и задавала всё больше и больше работы.

— Рубашку, что я золотом вышила, ему на постели разложить и в бане пусть заморского мыла поставят.

— Так оно ж дорогое, — ужаснулась нянюшка, — отец даже себе не берет, жалеет — ждёт, когда сваты приедут, чтобы удивить.

— Велено ставить, значит ставь, — огрызнулась княжна, выдирая из рук нянюшки драгоценный кувшин. — Чтобы спорить, лучше девок позвала бы, чтоб накрасили.

— Господи, вот наказание, — причитая и охая, нянюшка велела позвать к княжне прислугу.

— Эту, — указала на Красаву княжна, — на кухню спровадь и пусть задом своим бесстыжим тут не вертит. И рубаху новую у неё отбери, пусть ту, в которой до этого ходила, наденет.

Красава поджала губы и с силой закусила щеку, чтоб не выдать наглой княжонке всё, что про неё думала. Полученная от князя наука до сих пор отдавала болью в исполосованной спине.

— Сурьма... кончилась, — в голосе прислуживающей девки прозвучали панические нотки, и она испуганно подняла глаза на уже набеленную и нарумяненную госпожу.

— Что?! — Леду перекосило, она сжала кулачок, и со всего размаху ударила непутёвую девку по руке; та охнула и отпрянула, опрокидывая на княжну белила. — Ах ты тварь, — взвилась княжна. — Еще смеешь наряды мне портить?! — она снова замахнулась, но стоявшая неподалёку нянюшка загородила собой вконец перепуганную девушку.

— Господь с тобою, Ледка, что ты выдумала? Да разве ж она виновата? Ты ж сама вчера велела своим подружкам глаза подводить, вот сурьма и разошлась.

— Я велела — я госпожа! А её дело было следить, чтоб сурьма всегда под рукой была! — замахнулась она и на старуху, но в последний момент опустила руку.

Нянюшка изменилась в лице, но привычно стерпела очередную обиду своего выкормыша.

— Да где ж она её среди ночи взяла бы? Как Велька заболел, князь ярмарку закрыл. Сегодня снова торговые ряды откроют, вот и купит.

— Сегодня ярмарку откроют? — оживилась княжна. — Нет, тогда я сама поеду. Не хватало ещё, чтобы холопка вместо меня сурьму покупала: у ней и вкусу нет, еще купит обманку из золы, дура деревенская.

— Да как же ты сама поедешь, голуба? Сопроводить-то кто из княжеского почёта должен.

— Так что во всём тереме никого не найдётся? — не сдавалась княжна. — Пусть тогда боярин Зван проводит.

— Так он еще вчера домой ушёл, жена чего-то захворала.

— Так может легче ей уже.

— Да, говорят, хуже только. Боярина узнавать перестала, — покачала головой нянюшка, а у Красавы радостно екнуло сердце.

Мысль о некрасивом, но неравнодушном к ней боярине теплом разлилась в душе. Нет, все-таки не зря она столько вытерпела, не зря; и теперь уже счастья своего не выпустит.

— Ну, тогда и говорить не о чем. Ты, вон, собирайся и довольно будет.

— Да куда ж я со своими ногами на ярмарку? Я ж там и ряда не осилю.

— А я всю ярмарку обходить и не собираюсь. Куплю только сурьму, браслетов пару, ниток шёлковых, да еще погляжу кружева на постель, и всё. Ах да, еще про башмаки новые забыла и к травницам... — голова последнее время болит.

— Так это, почитай, вся ярмарка! — всплеснула руками нянюшка.

— И что? Может тебе меня не жалко и пускай голова дальше болит?

Нянюшка вздохнула и только с немым укором посмотрела на капризную княжну.

— Может Годун согласится? — без особой надежды спросила она.

— Годун? Ха! Как гонец приехал, он сразу к блудницам сбежал, торопится своё взять, пока отец не вернулся и хвост ему не прижал.

* * *

Второй день неможилось еще вчера крепкой боярине, второй день давило что-то грудь и словно каленым железом выжигало внутренности. А еще двоилось у ней в глазах и временами казалось совсем уж что-то несусветное. Будто лицо у Звана расплывалось и сквозь привычные черты проступало лицо совсем другого человека, да не одного, а сразу нескольких, что словно в калейдоскопе, сменяли одно другое.

— Званушка, — слабым голосом позвала мужа боярыня и протянула дрожащую руку. — Посиди со мной.

Боярин встал и пересел на кровать к больной.

— Чего тебе? — равнодушно окинул её взглядом.

— Помираю я, родненький... за тебя переживаю, как один-то останешься? Не дал Бог нам детушек, не с кем доживать тебе будет, — всхлипнула боярыня.

— Ты о том не переживай, — в глазах Звана промелькнуло странное выражение. — Один я недолго буду, — насмешка в голосе испугала боярыню и она ещё тяжелее задышала.

— Давит грудь что-то.

— Давит? — переспросил Зван и склонился ближе. — Дай посмотреть. — Он несколько секунд разглядывал сосущего из её сердца кровь летуна-кровососа, а потом покачал головой. — Нет, нечему тут давить, — он положил руку на грудь боярыни, сгоняя упыря, и та захрипела.

— Убери, убери камень, уберрри..., — что-то забулькало в её груди, она попыталась снять придавившую её будто каменная плита ладонь, но сил у неё не хватило, и спустя минуту безвольная рука упала на пол, а застывшие навсегда глаза уставились в одну точку.

— И детушки у меня ещё будут, — раздался в светлице его насмешливый голос. — Эй, слуги! — гаркнул он, открывая дверь. — Зовите священника — представилась боярыня... и бабок-плакальщиц — пусть обмоют покойницу.

Он посторонился, пропуская слуг, и закрыл за собой дверь.

Теперь и повод есть, чтобы с ведьмаковым обозом уехать, — усмехнулся он. — Боярыня скончалась и ничего его не держит. Князь будет доволен, что свой человек при Вельке останется,... а уж Мара как обрадуется, — улыбка стала еще шире и, выглянувшая в этот момент, плакальщица сотворила охранное знамение.

— Тьфу ты, кабелюка! Хоть бы постеснялся, покойница в доме, — она громко хлопнула дверью и Зван захохотал в полный голос.

* * *

Дожидаться Стаса пришлось долго: сначала он еще выходил пару раз, только поговорить не получалось, уж больно многим с ним посоветоваться было нужно; сказал только, что до вечера занят будет, а потом и вовсе в светлице с князем закрылся.

Я вначале просто сидела и ждала, потом Млада еще пораспрашивала, да видно было, что надоедаю ему и решила найти какую-нибудь работу. Вспомнила, что когда белье стирала, рубаха порванная попалась и, попросив иголку с ниткой, села зашивать. Шила и в толк не могла взять, откуда прореха-то такая: разве кто специально разорвал. Потом во двор пошла, Матвею с Востриком помочь вещи укладывать. Слово за слово, проговорила с ними до вечера, а когда темнеть начало, забеспокоилась. В доме и без меня народу было не протолкнуться, в бане уже почёт княжеский обосновался, а куда мне деваться, опять не знала.

Вернулась в дом как раз тогда, когда Стас вниз спускался.

— Луша, — позвал к себе, и на душе стало одновременно хорошо и тревожно. — Иди сюда, — он быстро спустился и потянул меня за руку наверх. — Ночь скоро, я с братом договорился, чтобы ты с нами переночевала.

— Ой, — споткнулась от неожиданности. — Может, не надо? — умоляюще подняла глаза и попыталась высвободить руку. — Я внизу лягу, на лавке, ничего со мной не сделается, я привычная.

— Зато я непривычный, — меня подтолкнули вперед, и я совсем запаниковала. — А князь, он как же?

Договорить не успела, потому что дверь распахнули, и я увидела недовольное лицо князя, что, нахмурившись, сидел у стола.

— Стас? — поморщился он, вставая.

— Вышеслав, я свое слово сказал, — перебил его резко Стас и кивнул на кровать, где стал уже одетый Велька.

— Иди, ложись, Луша. Велька уже совсем молодец. Выспаться только осталось и будет здоров.

И вправду его лицо заметно порозовело и было видно, что ребенок спит спокойно и крепко.

— А я поесть еще хотела, — решила тянуть время сколько могу, не решаясь при них раздеваться, и тем более ложиться в постель одетой, — я бы и помыться не отказалась, да только неловко было признаться, но Стас и сам всё понял.

— Поешь тут, ужин сейчас принесут; и умыться я попрошу, чтоб дали... мы с братом выйдем, — не дал возразить Стас.

Князь опять поморщился, а я вздохнула и тихонечко присела сбоку от княжича.

Уже час, как поела, помылась и теперь лежала, укрытая одеялом до самого носа, а сон все не шел. Стасу с братом постелили на полу и я, прислушиваясь к ночным шорохам, безошибочно выделяла его дыхание на фоне тихого похрапывания брата и отчего-то точно знала, что он тоже не спит. Повернулась на бок и прижалась щекой к краю кровати. Несколько минут лежала без движения, а потом высвободила руку из-под одеяла и свесила с кровати, чтобы было не так жарко, и замерла, когда его пальцы коснулись моих и переплелись. Медленно сжала его руку в ответ, и счастливая улыбка расцвела на лице.

'Как же мне повезло, — кольнуло сердце что-то удивительно хорошее. — И как хорошо, что решилась признаться'.

С этой мыслью я и уснула.

* * *

Ярмарка шумела и переливалась множеством звуков, запахов и ярких красок. Торговый люд спешил взять своё и вываливал на прилавки великое множество товаров и разной всячины. Горшечники звенели посудой, ткачи шелестели тканью, меховые ряды пестрели бархатными хвостами чернобурок и искристым мехом соболей, а скорняки выставляли седла и сбрую для лошадей. Но самый большой интерес вызывал ряд, где расположились заморские купцы. Они приезжали редко, и увидеть их диковинки спешили многие.

Княжна Леда тоже была тут и успевала одновременно применять дорогие уборы и нетерпеливо покрикивать на едва поспевающую за ней няньку. А сейчас, замерев перед восторженно разглядывающими ее челядницами, примеряла новый венец.

— Вот купец еще серьги к нему вдеть предлагает, — прислужница с поклоном протянула ей подушечку с сережками и Леда победно усмехнулась своему отражению в небольшом зеркальце, что не выпускала из рук. Теперь-то уж сердце дяди дрогнет. Она повела плечиком и взгляд упал на висящие на стене мужские украшения. Сердце её екнуло: в самом верху висел дивный, богато изукрашенный каменьями пояс и в тон ему, широкие нарукавные браслеты.

— Дорого? — спросила, снимая с пояса кошель и с тревогой глядя на оставшиеся золотники. Эх, жаль, что отец не дает ей больше, двадцати монет за раз.

— Чтобы угодить такой красавице, отдам почти даром — тридцать золотых.

— Сколько?! — вскрикнула княжна и прикусила губу. 'Не пристало княжеской дочери торговаться', — всплыла в памяти полученная с детских лет наука. Но сейчас в кошельке звенело не больше десятка золотников, и Леда оглянулась, выискивая глазами подружек, у которых можно было бы занять недостающие деньги. Увидела двух знакомых и крикнула, чтоб подошли. Вместе получилось пятнадцать золотников, но всё равно этого не хватало даже на пояс, а Леде непременно хотелось купить весь набор. С тоской поглядела она на зеркальце в руке и положила его на прилавок.

— За сколько возьмёшь? — спросила, едва сдерживая слезы, и горько вздохнула, услышав вполовину меньшую сумму, чем отец заплатил в прошлом годе.

— Ледка, опомнись! — нянюшка попыталась выхватить зеркальце, но не успела, и драгоценная игрушка перекочевала под прилавок. — Что отцу скажешь, непутёвая? — старуха покачала головой, глядя, как княжна вытряхивает на прилавок последние деньги.

— А что мне ему говорить? — с вызовом посмотрела она на няньку. — Разбила, скажу! Или ты меня выдать собираешься?

— Да, бог с тобой, Леда! За тебя ведь переживаю.

— Ври больше, — Леда взяла завернутые в ткань пояс и нарукавники. — Просто боишься, что отец на улицу на старости лет вышвырнет.

Она быстро пошла в сторону виднеющихся вдали рядов, на которых высились горы самых разных трав.

— Погоди, Леда, не поспеваю за тобой, — нянька, держась одной рукой за бок, а второй опираясь на длинную клюку, с трудом перевела дыхание.

— Так нечего было за мной таскаться, раз немощная такая стала, — огрызнулась на ходу Леда и нянька застыла с открытым ртом.

— Так ты ж сама велела.

— Я велела — я госпожа! — фыркнула привычную фразу княжна, но все-таки остановилась и велела спешащим за ней прислужницам. — Помогите ей, видите, плетется ели-ели, а я пока за настоем к травницам сбегаю.

Она повернулась и в самом деле побежала в сторону торгующих травками бабок.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся даже сквозь белила, княжна быстро оглянулась и, убедившись, что нянька с прислужницами осталась далеко позади, быстро нырнула за прилавок, где полдничало сразу несколько торговок.

— Мне Сновида нужна, есть такая?

Одна из женщин вскинула голову и медленно кивнула.

— Я, Сновида, чего тебе?

— Дело есть, поговорить хочу.

— Так говори, — пожала она плечами, и княжна нетерпеливо притопнула ножкой.

— С глазу на глаз нужно.

— Ну, пойдем, — она отставила в сторону крынку с квасом и положила сверху недоеденный хлеб.

Они отошли в сторону от прилавка, и травница еще раз оглядела нервничающую княжну.

— Чего надо? Признавайся.

Леда наклонилась вперед и прошептала в самое ухо торговки.

— Достань зелье приворотное.

— Эва куда хватила! — отпрянула травница и расхохоталась. — Спохватилась! Князь за привороты уже лет восемь, как в острог кидает. Нету, — отрезала она.

— Я заплачу, — Леда стянула с пальца колечко и торговке в руку. Та посмотрела на блеснувший камушек на ободочке и покачала головой. — Не пойдет. Куда оно мне? Давай золотник и к вечеру принесу.

— Нету денег, бери кольцо, оно дороже стоит.

— Дороже то дороже, да зачем оно мне? На мою лапу даже на ноготь не налезет.

Леда вздохнула и горько всхлипнув, стянула с пальца еще один перстенёк.

— Бери, у златаря переплавишь, как раз по тебе кольцо будет.

Торговка хитро усмехнулась и сунула оба колечка за пазуху.

— Другой разговор. Дом говори, к вечеру зелье принесу.

— Сюда же и принесешь, я человека пришлю забрать.

— Как скажешь. Сюда, стало быть сюда. Всё? Аль ещё что хотела?

— Пока всё... спрошу только... Яду у тебя, часом, нет? В доме мыши одолели.

— Мыши, красавица, это никуда не годится. Кота тебе бесплатно отдам. Хороший: мышей, крыс, даже кротов берет. Золото, а не кот.

— Кота, не надо, — с нажимом произнесла Леда и посмотрела на торговку долгим пронизывающим взглядом. — Слышишь же, что яду мышиного прошу.

— Теперь услышала, — травница нахмурилась и после недолгого раздумья спросила. — Откуда имя знала?

— Подсказали... Бабку Евглашу помнишь?

— Как не знать. Так ты, стало быть, от неё?

— Считай, от неё.

— Тогда, ладно, помогу, — кивнула травница. — Пусть человек твой еще два золотника принесет.

— По рукам, — кивнула княжна и поспешила к ожидающим её няньке и прислужницами.

— Чего застыли? Домой идём. Нет у них ничего путного. Придется завтра снова головой мучится.

* * *

Утром проснулась оттого, что Яська опять закинула на меня ногу. Привычно высвободилась и повернулась, чтобы укрыть ее, но вместо вертлявой сестрички увидела безмятежно спавшего Вельку, что раскинулся на полкровати. Княжич спал, загораживаясь рукой от льющегося в окошко света, а я разглядывала его и радовалась, что он перестал пугать своей бледностью и вообще выглядел, как обычный здоровый ребенок. Единственное, что смущало, это странное родимое пятно на запястье, напоминающее спираль, но, может, оно у него и раньше было, просто я не замечала. Осторожно повернулась, чтобы посмотреть проснулись ли князь со Стасом, и удивилась, что они встали, а я не слышала. Тихонько слезла с кровати, и быстро натянула сарафан. Уже более свободно выдохнула, и подошла к окну, открыть ставни и впустить свежего воздуха. Постояла немного, радуясь утренней свежести, и оглянувшись на скрип, открывающейся двери.

— Проснулась? — Стас шагнул внутрь и осторожно закрыл за собой дверь.

Я кивнула и отчего-то засмущавшись, отвела глаза.

— Да. Надо было меня раньше разбудить.

— Ты так сладко спала, что рука не поднялась.

Он шагнул ближе и обнял меня, а я уткнулась ему в грудь носом, вдыхая, ставший уже родным запах.

— Мы скоро выезжаем?

— Велька проснётся, позавтракаем и поедем.

На лестнице послышались шаги, и я с неохотой высвободилась, и отступила.

Князь переступил порог, метнул насмешливый взгляд на Стаса, потом на меня и прошел к сыну, а я запоздало поклонилась и поздоровалась.

— Доброе утро.

К собственному удивлению удостоилась его кивка и даже ответного.

— Доброго.

— Я пойду? — спросила, глядя на Стаса.

Он кивнул, пропуская меня вперед.

— Попроси Тура, чтоб зашёл.

— Ладно.

Спустилась вниз и поспешила во двор искать Тура.

После завтрака вышли во двор, где нас ждали ведьмаки на груженых повозках и отдельно сверкающий дорогой сбруей и красными стягами княжеский почёт на лошадях. Как оказалось, Стас с Туром договорился, что в Княжий Град мы без них поедем, а через два дня выедем обратно уже с Велькой и нагоним обоз по дороге, так что, сейчас нам предстояло разъехаться.

Я с опаской рассматривала бьющих копытом здоровенных коней, около которых крутился радостный Велька и совсем не разделяла его восторгов — ездить верхом я не умела, да и застеленная коврами и увешанная серебряными бубенчиками крытая повозка смотрелась куда привлекательней.

Когда отъезжали, воевода вышел проводить нас, долго сверлил князя непонятным тяжелым взглядом, а потом смотрел нам вслед, вытирая глаза, будто плакал.

Без тяжелых телег кони просто летели и еще задолго до вечера мы увидели пред собой городские стены. Проехали ворота и повернули в сторону возвышающегося на холме княжеского терема.

Около большой площади притормозили, и я во все глаза уставилась на яркое зрелище.

Ярмарка. За свою жизнь я раза четыре только на неё попадала, да я проходила она в Рябице и ни в какое сравнение не шла с раскинувшись на площади чудом.

— Нравится? — Стас поймал мо взгляд. — Хочешь, сходим?

— Да, неловко как-то, — с сожалением отвела взгляд, — князь домой спешит.

Стас посмотрел на нахмурившегося князя, выглядывающего кого-то в пёстрой толпе, и отмахнулся.

— Он дорогу и без нас найдет. Пошли... зеркальце купим, — соблазняющее подмигнул, но я покачала головой.

— Нет. Не надо: оно дорогое очень, а вот бусы, — я радостно заулыбалась.

— Ну и замечательно.

Домой возвращались поздно. Я шла и всю дорогу невольно трогала гладкие красные бусины, что приятной тяжестью лежали на груди, и никак не могла поверить, что Стас купил их мне. Даже брать вначале не хотела, только и он наотрез отказался глиняные покупать. Также и с зеркальцем получилось: как я не отказывалась, как не убеждала; он и слушать не хотел, что мне и разбитого довольно.

Подошли к воротам и я невольно замедлила шаг, вспоминая про княжну.

— Стас, а тут другого входа нет?

Я не решилась договорить, чего боюсь, но он и сам все понял.

— Луша, — он с укоризной посмотрел на меня, — неужели ты думаешь, я еще хоть раз подобное допущу?

— Нет, но...

— Дай руку, — он взял меня за руку и решительно потащил за собой. — Леда тебя пальцем тронуть не посмеет. Она не настолько дура, чтобы не понимать, что я с ней за это сделаю.

Глава 14

Леда смотрела в окошко и жгучие слёзы текли по её щекам.

Отец во дворе катал Вельку на лошади. Братец смеялся, а отец радовался.

— Выблядок, — впервые решилась она произнести страшное слово, подслушанное еще в детстве от матери. Никогда и никому не рассказывала княжна, что знает правду о Вельке, а сейчас ей хотелось бежать на улицу и всем людям рассказывать, что отец детей от законной жены, княгини, любит меньше, чем прижитого от блудливой боярыньки.

Перед глазами всё еще стояла жуткая сцена на ярмарке, когда отец при всех кричал на неё, а потом подарок для её любимого растоптал.

И в чём она провинилась? Подумаешь, приказа его ослушалась о дяде забыть. Разве она виновата, что любит его?

Отца она теперь ненавидела. Хорошо еще, что у травницы зелье приворотного с собой не оказалось, а то бы и его отец растоптал, а так всё равно по-её будет. Леда взглянула на ворота, выглядывая посланную к травнице прислужницу, и обмерла. Во двор входил дядя и вел за руку ненавистную девку.

— И-иии...

Чтобы не закричать, Леда до крови закусила губу; но тут взгляд её упал на блеснувшее в руке девушки зеркальце и сил сдерживаться не осталось. Отданное в уплату подарка зеркало она узнала сразу, и дикая злоба исказила её черты.

— Гадина! Тварь! — от желания растерзать соперницу, она словно взбесилась. Как ураган пронеслась она по горнице, опрокидывая резные табуреты и молотя кулаками не успевших увернуться прислужниц. Выскочила на лестницу и, не помня себя, побежала вниз.

Боярыню хоронили спешно. Боярин Зван даже родни дожидаться не стал. Лишь заказал скромную службу и к вечеру уже снова отправился к князю. Слуги в доме шептались, что он же её и порешил; ведь где это видано, чтоб покойницу в тот же день хоронили? Но нести суровую правду со двора, не решались — уж больно лют был хозяин последние дни. Словно другим человеком стал, даже в глаза ему глядеть боязно было.

А Прохор радовался, что так легко личина Звана приросла, видать сила его колдовская ещё сильнее стала. В прошлый раз, почитай почти полгода на хуторе сидеть пришлось, пока она сползать перестала, открывая его изуродованное ведьмаческим клеймом лицо.

Он невольно дотронулся до щеки, где под пальцами ощущались неровные рытвины шрамов; и во взгляде появилась так пугающая боярских слуг чернота.

Столько лет прошло, а проклятый шрам так и не удалось свести. Даже Мара оказалась бессильна. Хорошо еще, что личина надёжно скрывала его уродство.

Он снова посмотрел на князя, что катал Вельку по двору и с беспокойством перевёл взгляд на ворота, откуда ждал появление ведьмака. Пусть только воротятся, уж он найдёт способ устроить всё так, чтоб не смел больше его Яринушку одну уводить, а как только случай представится, так только их и видели, и ничего проклятый ведьмак сделать не успеет. Не на того напал, в крайнем случае сама Мара вступится: Разлом откроет. Прохор на миг закрыл глаза, представляя большой каменный терем и одетую по-княжески Ярину, а когда снова открыл; его лебедушка входила во двор и на шеё её горели коралловые бусы, а в свободной руке было зажато дорогое зеркальце.

Она подняла на него беспокойный взгляд; быстро кивнула и сразу отвела глаза, с тревогой кого-то высматривая; а Прохор с трудом протолкнул воздух в лёгкие, не в силах отвести от неё взгляд.

'Никому не отдам!' — глаза его зажглись адским огнём и он невольно подался ей навстречу, когда проклятый ведьмак, потянул её за собой дальше к терему'.

Никого и ничего не замечая, неслась княжна по лестнице. Вот еще один пролет и руки её вцепятся в волосы обидчицы и её зеркальце разлетится о её голову.

Она выскочила в сенцы, соединяющие её покои с общими и вдруг споткнулась, зацепившись за тканую дорожку застилающую пол, и упала.

— Ай! — вскрикнула она, растянувшись на полу, и из боковой дверки выскочила отосланная за приворотным зельем прислужница.

— Что случилось, матушка?! — кинулась она к ней, на ходу подхватывая Леду под руки.

— Что? Что? Упала, дура безмозглая! Ослепла что ли? — она села, растирая ушибленную ногу. — Ты где так долго? Принесла?

— Принесла, принесла, матушка, — низко поклонилась девка и нырнула рукой за пазуху. — Вот, держи, — она протянула два небольших пузырька, и Леда, тяжело дыша, оглянулась на дверь, до которой не добежала совсем немного.

Нет, она и дальше горела желанием растерзать подлую девку, что посмела заступить ей дорогу. Но мысль о том, что устрой она сейчас сцену, и подобраться с зельем к дяде станем совсем уж невозможно, остановила её.

— Давай сюда, — она чуть не силой вырвала пузырьки из рук служанки. — Где какой?

— Травница сказывала, что меньший — первый заказ, а который побольше — второй.

— Поняла, — Леда спрятала оба пузырька в широкие рукава. — Ступай, позови слуг, видишь, идти не могу.

Прислужница вскочила, но тут дверь распахнулась и дядя шагнул на порог, все так же держа за руку ненавистную девку.

— Ай, больно! — громко, чтобы привлечь его внимание, вскрикнула Леда и натужно застонала, вцепившись в щиколотку руками. — Дядя помоги.

Девчонка испуганно вскрикнула и застыла, а дядя резко нахмурился.

— Иди наверх, — кивнул он девчонке на лестницу. — Скажи, я велел, чтоб в той же горнице тебя разместили, — проводил её взглядом, а потом шагнул вперед.

— Что опять случилось, Леда? — спросил насмешливо.

— Она ногу повредила, — прислужница кивнула на смятую дорожку и княжна опять застонала.

— Болит очень. Идти сама не могу.

— Покажи, — ведьмак присел рядом и Леда задрала подол выше колен.

Стас еще больше нахмурился, но всё же ногу осмотрел и осторожно пробежал пальцами по её щиколотке.

— Болит?

— Да, — простонала она.

— А тут? — он нажал с другой стороны.

— Ой! Тоже, — вскрикнула княжна.

Ведьмак еще больше нахмурился.

— Ты и колено повредила?

Леда опять кивнула.

— Ясно. Тогда зови лекаря, — он одернул её подол. — И пусть слуги в покои перенесут, раз сама идти не можешь.

— Что? — на глаза Леды навернулись слёзы. — И позволишь холопам грязным дотрагиваться до меня?

— Леда! — ведьмак попытался встать, но княжна мертвой хваткой вцепилась ему в руку.

— Мне и вправду больно. Неужели не видишь, что плачу? — слёзы действительно закапали у неё из глаз.

— Ладно, перестань, — смирился он и поднял её на руки. — Показывай дорогу, — кивнул прислужнице и та побежала вперед, отворять дверь на лестницу, а Леда прижалась к его груди, пряча счастливые глаза и хитроватую улыбку.

Стас, сам того не ведая, нёс её навстречу её мечте. Сейчас она за помощь предложит ему мировую испить. Главное только незаметно суметь зелья накапать.

Полдня крутилась на кухне Красава. Полдня в дыму и копоти, в изгаженном, несвежем сарафане; где только успевай поворачиваться; чтоб не отведать крепкого кулака толстой кухарки, что сразу невзлюбила её. Другим девкам и бабам тоже доставалось, но Красава не замечала этого, её казалось, что злая баба ополчилась только на неё. Одно служило ей утешением: Зван скоро будет вдовый и значит недолго ей притеснения терпеть. Оттого и насмешки сносила и на обидные слова внимания не обращала.

Она с трудом вытащила из печи полный кипятка чугунок и понесла его в угол, где чистила грязную от копоти посуду.

— Слышали новость?! — на кухню вбежала одна из дворовых девок. — Князь воротился и княжну Ледку чуть не за волосы приволок! Говорят, опять за дядей бегала!

Красава мстительно усмехнулась: Ледку она ненавидела почище князя.

— А Владыка с ним воротился? — кухарка даже отложила нож, которым шинковала капусту.

— Говорят, да, — кивнула девка. — Только на ярмарке задержался,... видать, решил переждать, пока княжна не перебесится, — прыснула она со смеха и кухарка захохотала вместе с ней.

— А еще боярин Зван жену схоронил...

Чугунок выпал из рук Красавы и со звоном покатился по деревянному полу, а она лишь чудом увернулась от разлившегося кипятка.

— Вот руки дырявые! — в Красаву полетела капустная кочерыжка, но она даже не заметила этого.

— А когда она умерла?

— Да говорят, утром, а в обед уже схоронили, — пожала плечами девка.

— Так скоро?! — опешила она.

— Ага. Сейчас во дворе крыльцо мыла, а он с князем говорил. Говорит, нечего дожидаться было, раз княжичу свой человек нужен.

— Так он решил с ведьмаками уехать?

Красава затряслась от обиды.

Выходит, боярин Зван о ней и не думал? — она сглотнула слёзы. — С княжичем уехать решил? А ей тут, значит, пропадать?! Ну, уж не бывать этому! — она швырнула тряпку, которой держала чугунок, в корыто с грязной посудой и рванула к двери.

— А ну стой, кобыла ленивая! Куда пошла? — кухарка грозно насупила брови и заступила дорогу.

— В уборную! — зло огрызнулась Красава и, проскочив под её рукой, захлопнула двери.

* * *

Стас внёс княжну в палаты и под оханья и причитания прислужниц прошел в богато украшенную спаленку.

— Сюда, сюда её клади, — старая нянюшка поспешила откинуть беличье одеяло. — Дитяко, мое ненаглядное, да как же это? — заламывала она руки и со слезами глядела на изображающую смертные муки Леду. — Неужто ножку сломала?... Лекаря! Лекаря зови! — толкнула она в бок застывшую прислужницу, что с открытым ртом разглядывала Владыку.

Ведьмак положил княжну на кровать и хотел сразу же отойти, но Леда успела ухватить его за полу плаща.

— Куда? Не уходи так. Ты помог, а я даже не поблагодарила, разве можно так?

— Не за что благодарить, Леда. Пустое, — попытался отказаться ведьмак, но княжна еще крепче вцепилась в его плащ и слёзы опять навернулись у неё на глаза.

— Брезгуешь? — спросила, отводя взгляд и всхлипывая. — Думаешь, худое задумала?

— Леда, — с укоризной посмотрел на неё Стас. — Разве я за благодарности тебе помог? Ты — брата моего дочь, племянница моя. Сам Бог велел, чтоб я помогал тебе.

— Тогда скажи, что больше не гневаешься, — вскинула она на него обиженные глаза. — Мировую со мной испей. У меня и вино хорошее есть. Заморское, сладкое. Эй, слуги! — крикнула она. — Несите быстрей вина ягодного, что батюшка о прошлом годе привёз.

— Леда, зачем? — Стас с трудом вырвал свой плащ из её рук. — Что ты выдумала? Не за что мне гневаться на тебя.

— Знаю, гневаешься. Даже осуждаешь. Только нет моей вины перед тобой. Люди напраслину возводят, а ты веришь всему, — с укоризной покачала она головой.

Стас нахмурился и подозрительно посмотрел на княжну, но Леда в ответ глядела кротко и прямо, и он, вздохнув, опустил взгляд.

— Ну что, миримся? — спросила, с надеждой глядя княжна и Стас пожал плечами.

— Я с тобой не сорился, но если так хочешь, давай мировую.

— Спасибо, дядя, — Леда сделала вид, что хочет встать и снова наигранно скривилась. — Болит, — вроде извиняясь, улыбнулась она. — Потерпи немного: пусть служанки ногу вначале забинтуют, а ты пока в палатах обожди с нянюшкой, а я через секундочку позову тебя. Ладно? — кивнула она ему на дверь и ведьмак, вздохнув, что приходится задержаться, вышел.

— Быстро вино сюда несите и специи душистые!

С княжны в секунду слетело приветливое выражение и она чуть не вырвала из рук служанки поднос с вином.

— А вы чего стоите?! — напустилась Леда на застывших у кровати прислужниц, и те заметалась по спальне. — Кубки, кубки серебряные несите, лахудры бестолковые, — она зубами вытащила пробку и, как только слуги поставили перед ней кубки, плеснула в них до половины вина. — Чего застыли? Работы мало?! — снова огрызнулась на челядь и когда горничные девушки принялись лихорадочно хватать кто шитье, кто веник, кто тряпку; незаметно вытащила оба пузырька.

'Главное не перепутать, — испугалась вдруг княжна, чтоб не спутать приворот с отравой, но пузырьки заметно отличались по размеру и она быстро спрятала больший пузырёк обратно, а содержимое маленького опрокинула в кубок, стоящий справа. — Ух! Кажись всё!'

Она обильно притрусила вино специями и наконец вытянула ногу.

— Где вас носит, козы драные? Долго мне ждать? — с силой двинула 'больной' ногой по кровати так, что аж загуло и, как только повязка была наложена, крикнула дяде, чтоб входил.

— Вот, — протянула она ему кубок. — Испей со мной, дядюшка, за моё здоровье и за наше примирение.

— Будь здорова, — кивнул Стас и быстро пригубил вино, но вдруг резко закашлялся. — Что за отраву ты сюда всыпала? — спросил с трудом отдышавшись и Леда побелела как снег, испугавшись, что перепутала пузырьки.

— Специи там, — с трудом выдавила сиплым голосом и дядя поморщился.

— Не клади больше столько — как полынь горькое.

Он встал и пошел к двери.

— Ты лежи, я лекаря всё ж пришлю, — сказал, закрывая дверь и Леда с облегчением выдохнула.

'Слава тебе, Господи, удалось! Теперь только ночи дождаться и никуда не денется — её будет'.

* * *

Едва пригубив поданного вина, Стас понял, что Леда подлила приворотное зелье, но скандала учинять не стал. Уж больно стыдно было за племянницу. Вышел на лестницу и сплюнул липкую горечь, оставшуюся на губах.

— Дура. Сколько не учи, а всё толку нет. Не раз и не два в своей жизни сталкивался он с тем, что его хотели отравить, но вот привораживать решили впервые. И оттого досада на бесстыжую племянницу, заставляла еще больше краснеть и хмуриться.

— И ведь, как пить дать, ночью заявится.

Он оглянулся на дверь за спиной и малодушное желание, пойти и рассказать всё её отцу, чуть не заставило его спуститься во двор к князю, но поразмыслив, он решил не омрачать брату прощание с сыном.

Сделал шаг в сторону лестницы, чтобы идти наверх, проверить, как устроилась Луша и вдруг остановился.

Амулет, что всегда висел у него на шее, должен был защитить его от любого отравления; неважно, что это было: яд, или отбирающая магическую силу разрыв трава или даже приворотное зелье — так, во всяком случае, его учили; но то, что он чувствовал сейчас, опровергало эту науку.

Его со страшной силой тянуло наверх, туда, где сейчас должна была быть Луша; и противиться этой силе он был не в состоянии.

Ноги сами понесли его наверх и, позабыв обо всём на свете, он побежал в знакомую горенку, где в прошлый раз, утешал обиженную подлой княжной девушку.

Дёрнул дверь и застыл на пороге, глядя безумными глазами на разговаривающих у окошка Лушу и рослую прислужницу.

— Выйди отсюда, — резко приказал он служанке, и та испуганно метнулась к двери.

— Что с тобой? — Луша с тревогой подошла к нему, и не в силах больше терпеть, он сорвался.

С силой впечатал её в стену и впился в губы жгучим поцелуем.

— Что ты?.. — попробовала она оттолкнуть его, но он только сильнее вжался в неё, не прекращая покрывать её лицо горячими поцелуями и шепча словно безумный.

— Молчи.. не могу больше.. нужна...

Он чувствовал, как она всё слабее и слабее вырывается и что-то дикое и неуправляемое с довольным урчанием млело у него внутри. Приворотное зелье всё-таки сработало, хоть и не так, как рассчитывала княжна.

Его руки легли ей на грудь и сжали такие желанные холмики, а из горла вырвался хриплый стон. Девушка вздрогнула, снова дернулась; и замотанный в ладанку Заревик вдруг соскользнул на сторону, касаясь его амулета. Последовала короткая вспышка и Стаса с невероятной силой отбросило в сторону.

Она вскрикнула и испуганно отскочила, а потом в панике бросилась обратно.

— Стас, что с тобой?! Ты живой?! — она затрясла его, с тревогой вглядываясь в невидящие её глаза. — Подожди, сейчас я воды тебе дам.

Подбежала к ведру с водой и зачерпнула ковшик воды. Вернулась и упала рядом с ним на колени.

— Пей.

Ведьмак сделал несколько глотков, а потом отобрал у неё ковшик, и вылил остатки себе на голову.

— Прости. Не хотел тебя пугать, — он сел и покачал головой, пытаясь прогнать шум в голове. — Знатно меня приложило.

— Что с тобой случилось? Ты зачем на меня так ... набросился?

— Да... в общем... — поморщился он, — неважно... Я потом тебе расскажу. Ладно?

Она вскинула на него ничего не понимающие глаза и медленно кивнула.

— Ладно.

— Я пойду. А ты ужинай и ложись спать.

Стас выскочил на лестницу и, не обращая внимания на головокружение и слабость, начал быстро спускаться. Полученный от Заревика разряд разрушил большую часть магии приворотного зелья, но он все ещё не доверял себе и спешил как можно быстрее уйти к себе. До утра остатки магии окончательно развеются, а пока лучше держаться от неё подальше.

* * *

Красава выскочила из кухни и, не помня себя от злости, понеслась к неверному боярину.

Вот ведь, как всё повернулось. А она-то надеялась, планы строила; о доме, что он для неё купит, мечтала... дура.

Хотя чего это она дура? Сам ведь обещания раздавал и на жену постылую жаловался.

Она преодолела последний лестничный пролёт и с силой толкнула дверь в светелку, где обычно Зван давал уроки Вельке.

Боярин как раз ужинал и, несмотря на недавнюю кончину жены, на аппетит не жаловался.

Красава исподлобья метнула в него грозный взгляд. Переступила порог и с такой силой захлопнула двери; что свечка, стоявшая на столе, переломилась и покатилась; марая воском скатерть.

— Ну, здравствуй, Званушка. Вижу, ждал, кручинился без меня, — кивнула она на стоявший на столе кувшин с вином и чарку.

— Ты кто? — удивился боярин, отодвигаясь от стола и оглядывая её с головы до ног настороженным взглядом.

— Коротка же, я гляжу, у тебя память... страдалец. — Красава зло хохотнула и смерила Звана недобрым взглядом. — Позабыл, значится, уже?

— Ума лишилась, холопка?! — вспыхнули яростью глаза боярина и, схватив приставленную к столу резную палку, он замахнулся на неё; но Красава оказалась проворнее толстого полюбовника.

Словно уж проскочила она у него под рукой и, ухватив стоявшую на столе миску с похлебкой, со всей силы расколола её о голову боярина.

Зван зашатался, схватился рукой за измазанный кровью и похлебкой висок и медленно начал заваливаться со стула. Красава взвизгнула и, испуганно отскочив, уставилась на лежащую на полу неподвижную тушу.

— Убила, — едва слышно выдохнула она, зажимая себе рот руками. — Батюшки-светы, что ж теперь будет? — её взгляд заметался по горнице, ища спасения, и наконец до неё дошло, что надо как можно быстрее бежать отсюда.

Она подскочила к двери и застыла, прислушиваясь, а потом осторожно приоткрыла дверь. Убедилась, что на лестнице никого нет, выскочила из горницы и, что было сил, понеслась на кухню.

До вечера примернее её работницы в тереме не было.

* * *

Княжна выждала пока нянька в соседней светелке перестала стонать и ворочаться, и осторожно выбралась из постели. Прокралась в общую залу и медленно отворила двери в сенцы, ведущие на лестницу.

Два рослых челядника, приставленные охранять её покои, пьяно храпели; одаренные 'на радостях, что братец живой и здоровый вернулся' большим кувшином вина; и Леда, брезгливо поморщившись, переступила через их перекрывающие проход тела.

Еще днём она велела смазать все засовы и дверные петли жиром, и теперь почти бесшумно прокралась в сторону отведенных дяде покоев. Осторожно тронула дверь и тяжёлые петли даже не скрипнули.

Если торговка не обманула, зелье должно было уже подействовать и Стас теперь всецело и полностью её, и плевать её на какие-то дурацкие запреты и условности. Только его она хотела и только его видела рядом с собой. Сильного, властного, и невероятно желанного. Никому больше не позволит она встать между ними, никого к нему не подпустит. Если понадобится, сторожевой собакой сделается, а из рук своих уже не выпустит.

Она неслышной тенью скользнула в горницу и на цыпочках подошла к кровати. Секунду смотрела на спящего Стаса и больше не раздумывала: задула ночник и рубашка с тихим шорохом упала на пол; села на край кровати, а потом и полностью легла и жарко прижалась к спящему мужчине, но уже в следующую секунду оказалась подмятой под него и в губы ей выдохнули.

— Луша?

А потом с глухим разочарованием, оттолкнули.

Леда вскрикнула, и сердце её загорелось от ненависти и ревности к сопернице. Всё на что она надеялась, всё чего так страстно желала, рушилось на глазах, и в отчаянии она вцепилась в него, обхватила его голову руками, и впилась жарким поцелуем в губы, пытаясь своей страстью изгнать ненавистную соперницу из его сердца.

А когда рука дяди легла ей на затылок, возликовала, но блаженство её длилось какую-то секунду.

Ведьмак за волосы отодрал её от себя и безжалостно сбросил на пол. В ночнике сам собой зажегся огонь и его глаза опалили её презрением.

— Ты, я гляжу, совсем сраму не имеешь?

Дядя, разъяренным зверем, вскочил с кровати и ногой отбросил к ней валяющуюся около кровати шелковую рубашку.

— Одевайся и пошла вон отсюда. И чтоб я тебя больше не видел, дура бесстыжая!

— Бесстыжая?! — всхлипнула Леда и, проведя рукой по губам, вдруг поменялась в лице и вскочила. А потом, в бешенстве разорвала рубашку, и с вызовом посмотрела на ведьмака. — Докажи теперь, что я бесстыжая, докажи! Скажу силой затащил, к разврату склонял, уйти не позволил... надругался...

Дядя окинул её взглядом с головы до ног, и столько ненависти было в нём, что Леда вздрогнула и опустила наглые глаза.

— А ты, выросла, Леда.

Она еще больше сжалась от того, как он смотрел на неё и сделала шаг назад.

— И на мать похожа стала, — продолжал он, наступая на неё. — Та тоже способов не выбирала, чтобы своего добиться, только ума у неё больше было, — Он шагнул еще ближе. — Ты что в самом деле думаешь, что я позволю хоть одно слово лживое обо мне сказать?

Леда, которая попятилась от него всё это время, снова дерзко вскинула взгляд.

— Я... я отца позову... Он заставит... Всё равно мой будешь, никому другому не достанешься. Думаешь, не вижу, не понимаю? Она идет, ты взгляд оторвать не можешь, зеркальце мое подарил, а она никто — холопка грязная! — угрожала и одновременно оправдывалась княжна.

— Хуже человека, зверя нет, Леда, а ты маленький, но опасный хищник. От отвращения, прозвучавшего в голосе Владыки, Леду заколотило.

— Поэтому я с тобой говорить больше не буду. Ты слов, всё равно не понимаешь. Он сделал еще шаг и Леда, споткнувшись о неожиданно оказавшийся за спиной порог, вывалилась из комнаты.

— Пошла вон, маленькая дрянь и чтоб я эту чушь больше не слышал, а не то я с тобой по-другому поговорю.

В неё полетела рубашка и дядя захлопнул двери, а Леда без сил повалилась на пол, скуля, как раненое животное. А потом резко замолчала и с ненавистью посмотрела на закрытую дверь.

— Любви моей не захотел? Значит, ненависти отведаешь.

Она вскочила и, не обращая внимания на наготу, рванула со стены горящий фитилёк и побежала в свои палаты, думая лишь о припрятанном в спальне втором зелье.

* * *

Стас вышел, а я закрыла за ним дверь и без сил привалилась к стене. Ноги всё еще дрожали, а губы горели от его поцелуев.

Даже не знаю, как на ногах устояла, когда он меня целовать начал — обо всём позабыла. Даже не вырывалась, кажется. Или вырывалась? Не помню — помню, что говорила что-то, а что не помню.

Словно в бреду дошла до кровати, и без сил повалилась на неё, зарываясь в мягкую перину.

Какое-то странное оцепенение навалилось на меня, и я боялась думать сейчас обо всём, что произошло, но и не думать не могла, раз за разом прокручивая в памяти, как он ворвался ко мне; но так и не понимала, что с ним случилось.

— Может, соскучился? — впервые пожалела, что я такая неопытная. — Так всего час прошел, как виделись.

Так и не придя ни к какому ответу, я махнула рукой.

'Все равно. Главное, что меня любит, — я счастливо улыбнулась и, наконец расслабившись, заснула'.

А среди ночи вдруг резко вскинулась, смущенная и задыхающаяся от того, что приснилось.

Провела рукой по губам, всё еще ощущая его поцелуи, и странная волна жара пробежала по коже.

'Что ж ты сделал со мной, Стас? — чуть не застонала, от накатывающей волной истомы'.

Что-то странное происходило со мной. Словно сон никак не хотел отпускать, заставляя сердце биться чаще и бросая то в жар, то в холод. Грудь сладко ныла и как ни стыдно было признаться, мне просто до боли захотелось, чтобы именно сейчас он был рядом и погасил тот пожар, что буревал в моей крови.

— Стас, — чуть не плача, слетело с языка, и я до боли закусила губу.

Перед глазами снова встали, картинки из сна и я судорожно сжала кулаки, чтобы не стонать и не бежать к нему среди ночи. Только это было уже сильнее меня. Мне так плохо было без него, что ноги сами понесли к нему.

Я почти дошла до его двери, когда что-то неприятно кольнуло внутри, и я на мгновение замешкалась. Застыла, прислушиваясь, и в этот момент дверь в его комнату распахнулось, а я оцепенела от вида абсолютно голой княжны, вываливающейся из его покоев.

Сердце перестало биться, и я прокусила до крови губу, чтоб не закричать.

'Не верю! — я глаза себе хотела выцарапать, чтоб только не глядеть, как она бесстыже развалившись сидела перед ним'.

А потом вдруг дошло, что он-то одетый и взгляд у него совсем другой, пугающий какой-то, какого я раньше не видела никогда, и слух наконец вернулся ко мне.

Услышала, как он гонит её и чуть не заплакала от счастья. Дверь захлопнулась, и княжна прошипела свою угрозу, а потом схватила горящий на стене ночник и побежала к лестнице.

Я сжалась изо всех сил, прячась в тени, но она даже не глянула наверх, где я стояла.

'Господи, вот угораздило'!

Я с трудом перевела дух и быстро поспешила обратно. Почти дошла до своей двери и снова услышала скрип открывающейся внизу двери и чей-то слабый голос произнес.

— Помогите.

Застыла на мгновение, испугавшись, что это Стас, и, не помня себя, побежала обратно к лестнице. Пробежала несколько ступенек и невольно замерла от открывшейся картины.

Боярин Зван с залитой кровью головой стоял, пошатываясь, около раскрытой двери и мутными глазами смотрел перед собой.

Потом несколько раз тряхнул головой и уже более осмысленно повторил, как-то странно глядя на меня.

— Помоги.

Я наконец очнулась.

— Господи, что случилось? — быстро сбежала к нему и взяла под руку. — Обопрись на меня, я помогу до кровати дойти, а потом людей позову.

Хотела подставить ему плечо, но он перехватил мою руку и с силой сжал, словно боялся, что я убегу и брошу его.

— Чего ты? Пусти.

Попыталась высвободить сжатую как тисками кисть, но он словно не слышал, и продолжал сжимать мои пальцы.

— Пусти, больно!

Я с трудом вырвала ладонь. Потрясла рукой, чтобы быстрее перестала болеть и, осуждающе, глянула на него.

— Чуть руку мне не раздавил.

Хотела еще что-то добавить, но взгляд его опять начал мутнеть и, испугавшись, что он сейчас на пол свалится, подскочила к нему, подставляя плечо.

— Пойдём. Держись за меня.

Сказала и чуть не упала, когда он всем весом навалился сверху.

— Ой, не удержу тебя, — испугалась я, что сейчас вместе свалимся и сразу почувствовала, как он перестал опираться на меня, хотя руку с плеча не убрал.

— Прости, красавица, — он с трудом перевёл дыхание и, пошатываясь, шагнул в сторону открытой двери. — Помоги только до кровати добраться.

'Красавица? — чуть не споткнулась я от удивления. — Когда это я для него красавицей стать успела? А как же Красава?'

— Не зови никого, — попросил он, когда мы вошли в его горницу. — Просто кровь смой и рубаху помоги переменить.

Он грузно сел на кровать, а я намочила полотенце и с опаской подошла к нему.

— А что случилось, Зван? Кто тебя так? Может мне Красаву позвать?

Я не сомневалась, что она обидится или вообще нехорошее подумает, если не позову.

— А кто это? — спросил он, и у меня от удивления даже полотенце из рук выпало.

— А-ааа, — протянул он, видя моё замешательство. — Не надо, пусть спит. Скажи лучше, как сама тут оказалась? Ты ж с ведьмаками уехала, разве нет?

— За Велькой вернулись, — вскинула на него испуганные глаза и густо покраснела, только сейчас осознав, как со стороны выглядит то, что за княжичем, кроме меня и Стаса никто не приехал.

Но Зван больше ничего не расспрашивал, и я, ещё раз промокнув его рану и перевязав оторванным от полотенца лоскутом, достала новую рубаху из стоящего у кровати сундучка.

— Держи, — протянула ему рубашку, — и пойду я, а то ночь на дворе... спать пора, — шагнула к выходу.

— Погоди, — Зван встал, заправляя рубаху, и подошел к двери. — Хочу поблагодарить тебя за помощь, красавица.

И с этими словами сгрёб меня в охапку и, не давая опомниться, крепко поцеловал. Я дернулась, чтобы вырваться, но куда там. Боярин явно не спешил отпускать меня, с каким-то звериным голодом раздавливая мне рот своими мокрыми до омерзения губами.

'Боже, что за наказание? Не выдержу ведь! — тошнота опять накрыла меня, как тогда в доме Прохора'.

Только через несколько мучительных минут Зван оторвался от меня, и я со страхом отскочила, глядя, как в его шальные глаза медленно возвращается разум.

— Ух и сладкая же ты, Лушенька, — вытер он губы рукавом и наконец отступил от двери, а я ни жива ни мертва рванула к лестнице.

— Не оступись, дурочка, не ровён час ножку сломаешь, — понеслось мне вслед, но я рада была бы обе ноги переломать, чтоб только от него сбежать.

'Вот дура! — в сотый раз сплюнула набранную в рот воду, чтобы смыть его слюни и расстроено поплелась к кровати'.

— Чтоб ты пропал, пёс блохастый! Все настроение испортил. Знала бы, ни за что бы не подошла. Пусть бы и околел там на лестнице.

С этими невесёлыми думами, укрылась с головой одеялом и принялась ждать рассвета. Заснуть я уже не надеялась.

Глава 15

Прохор проводил взглядом несущуюся словно испуганная птичка девушку и со вздохом закрыл двери. Голова все еще кружилась, только уже не от боли, а от сводящего с ума желания.

Ох, тяжко ему будет держаться от неё подальше, когда она тут, рядом; руку протяни и твоя. Он и сегодня-то только чудом стерпел, когда от сладости её губ чуть ума не решился.

'Яблоком пахнет, — зажмурил он глаза от удовольствия. — Так и облизал бы всю'.

Он лег на кровать и подмял под живот одеяло, а потом как дикий зверь принялся тереться об него пахом, представляя её под собой. И совсем не сдерживал хриплые стоны, елозя потным животом по пуховой перине, чтобы хоть так получить желанную разрядку.

Наконец дернулся и, протяжно застонав, отбросил к стене изгаженное одеяло. Сел на кровати, глядя мутными глазами на дверь, и заплакал.

Такое желанное облегчения совсем не принесло ему радости, и нежный девичий образ по-прежнему стоял перед глазами.

* * *

Леда добежала до своих хором и только тут закуталась в обрывки рубашки, вдруг испугавшись, что часто страдающая бессонницей нянька проснется и чего доброго крик учинит.

Она тихонько отворила дверь и крадучись пробралась в свою спаленку, а там быстро скинула ставшую негодной рубашку и швырнула на тлеющие в печурке угли.

'Стас еще поплатится, — скривилась она, вспоминая полный брезгливости взгляд дяди. — Не гожусь, значит, в любовницы? Ну и она тебе не достанется'!

Княжна огляделась и подошла к стоявшему в углу коробу с бельем. Вытащила новую сорочку и переоделась, а потом взяла со стола вышитый мелким бисером кошелёк.

Залезла на кровать и нырнула рукой под перину. Вытащила припрятанный пузырек с ядом и мстительно усмехнулась.

'Поглядим, что ты запоешь, когда завтра ненаглядная твоя кровью давиться начнёт'.

Она всунула пузырёк в кошелёк и впихнула его под подушку.

'Права была маманя. В княжеском тереме без яду никуда. Не ты их, так они тебя'.

Леда накрылась одеялом и сжала под подушкой кошелёк — единственная вещь, которая дарила ей сейчас успокоение.

— Надо будет только выведать, что ей нравится, — зевнула она, — пряники или коврижки.

С этими словами она повернулась на бок и уснула. Совесть её не мучила и сны в эту ночь ей снились самые обычные.

* * *

Полночи думала, как Стасу рассказать, что Леда злобу на него затаила. Про боярина Звана решила не рассказывать: мало ли чего он женихаться вздумал.

Может с Красавой поссорился, она ему по башке съездила, и он на мне отыграться решил.

А еще думала, что может это и хорошо, что так всё получилось. Вон ведь как бывает. Вроде и любят люди друг друга, и знают хорошо, а пройдёт время и словно чужие. А кто я для него? Ни разу ведь невестой не назвал. И куда везёт, не знаю.

Спрошу его завтра, — решила, чтоб зря не мучиться. — Если любит, расскажет.

А вдруг не любит? — испугалась, что сама себя обманываю.

Ледку ненавижу... Змеюка подколодная, — снова вернулась мыслями на княжну.

И опять про него думала, что быть не может, что не любит. Я же вижу, как он смотрит. И сегодня... Не целуют так, когда не любят.

С этими словами, повернулась к стене и как-то незаметно уснула.

Утром хорошо уже знакомая служанка пришла будить меня и слово за слово рассказала, что Стас давно встал и сейчас с князем занят, а боярин Зван, оказывается, вчера жену схоронил.

'Ну, не подлец?'

А княжна с утра не с той ноги встала и уже успела весь терем на уши поднять, потому как её душенька медовых пряников да коврижек требует.

— Злая она, Поля? — спросила, вспомнив, как княжна вчера ночью шипела.

— Балованная... и замуж пора, — пожала она плечами. — До княгини покойной ей всё равно далеко. Я девчонкой была, а всё помню, как все её боялись.

— А жених у ней есть?

— Да вроде князь нашёл кого-то. Скоро приехать должен, только княжна идти не хочет.

Спрашивать отчего, не стала. И так знала, а слышать от кого-то было неприятно.

Когда вышли из светёлки и начали спускаться, опять со Званом столкнулась.

'Ждал он меня что ли?'

Попыталась пройти мимо, но он будто нарочно заступил дорогу.

— Утра доброго, красавица, сладко почивала?

Служанка осуждающе посмотрела на боярина, а я сквозь землю провалиться захотела.

— Могла бы и лучше, — буркнула в ответ и попыталась прошмыгнуть мимо, но он специально шагнул так, чтоб прижать меня к перилам.

— Так за чем дело стало? — на его лице появилась наглая усмешка, а я чуть дара речи не лишилась.

— Да не стой столбом, оглобля, проходи, — глумливо бросил он за спину застывшей от возмущения Поле и чуть не лег на меня, делая вид, что уступает ей проход.

— Пусти, — пискнула, пытаясь оттолкнуть его тушу, но он даже ухом не повёл.

— Ты ж раздавишь её!

Дай Бог здоровья Поле, она с такой силой отдернула его, что он едва не свалился с лестницы, а я наконец сумела отскочить.

— Что за шутки у тебя, Зван? С ума сошел? — от стыда пошла пятнами.

— А что такое? Подумаешь, прижал немного? — пожал он плечами, как ни в чём не бывало. — Тут иначе не разминёшься. Ладно, девчата, некогда мне с вами, к княжичу пора.

Он окинул меня на прощание странным взглядом и начал спускаться, а я стояла, не зная, что и думать.

— Чего он ко мне лезет? — обернулась, чуть не плача к служанке. — Он же вчера только жену схоронил, разве ж можно так? И Красава... я думала, она ему нравиться.

— Я тоже так думала, — с сочувствием глядя на меня, вздохнула Поля, — не замечала за ним такого раньше. Может, спьяну? — пожала она плечами. — Ладно, пошли, а то на завтрак опоздаем.

Мы спустились вниз и прошли через несколько подсобных помещений в сторону общей трапезной, которая примыкала к кухне.

— Это он Красаве так мстит, — сказала Поле, когда пришли и уселись за длинным столом, где кроме нас сидело еще несколько человек. — Она вчера миску ему на голову вывернула, прям на мелкие черепки расколотила, вот он и решил её приревновать заставить. Думает, я сейчас ей жаловаться побегу.

— А на что жаловаться?

Раздался голос Красавы за спиной и перед нами швырнули одну на двоих миску с кашей и две деревянные ложки.

— Ой, здравствуй, Красава, как ты? — обернулась к ней, с удивлением глядя на её грязный и поношенный сарафан.

— Да хуже некуда.

Она хотела еще что-то сказать, но тут заметила мои бусы и с завистью уставилась на них.

— Ха! Святая да божия? А говорила, не такая, — ухмыльнулась она, отходя к другому краю стола, где на деревянном подносе лежал хлеб.

— Про что ты? — спросила еле слышно.

— Про то самое, — положила она нам по куску хлеба. — Вижу, вижу... балует. Повезло тебе, Лушка. Такого парня отхватила, и плевать, что не женится никогда, все равно как за каменной спиной будешь.

— Почему не женится? — единственное, что услышала из её слов.

— Так не женятся ведьмаки, разве ты не знала? — пожала она плечами. — Ой, только не реви, — бросила она со смехом, видя, что слёзы повисли у меня на глазах.

— Что? С три короба наобещал, а ты губу-то и раскатала? Закатывай, миленькая и не таких обламывали.

— Ты за словами-то следи, — сурово оборвал её Поля, с тревогой переводя взгляд с меня на Красаву. — Чем других обсуждать, лучше за собой последи.

— А чего мне за собой следить? Мне отчитываться не перед кем.

— А как же Зван? Ты гляди, он еще тот ходок.

— Ой, прям, расстроилась, — всплеснула руками Красава. — Уж не тебя ли осчастливил?

— Красава, — позвала её. — Почему ведьмаки не женятся? — как не старалась, а голос все равно дрожал.

— Это ты у хахаля своего спроси, — усмехнулась она. — Вот он, сюда идёт, — кивнула на дверь, в которую как раз входил Владыка.

— Доброе утро, — поздоровался он со всеми.

— Доброго здоровячка, — Красава павой проплыла вокруг него. — Честь-то, какая. Неужто в общей трапезной откушать решили?

Он слегка поморщился, но ничего ей не ответил и подошел ко мне.

— Пойдём, Луша, поговорить надо.

— Ой, надо, так надо, а то девушка совсем расстроилась, — стрельнула она на меня насмешливыми глазами.

Стас с удивлением посмотрел на неё, и перевёл встревоженный взгляд на меня.

— Что-то случилось?

— Пойдём.

Встала из-за стола и, не глядя на него, пошла на выход.

Пока к лестнице шли, у меня в голове только одна мысль была: 'Почему он ничего не сказал мне?'. Ведь знает, как люблю его... сам клялся, что любит, а получается другая у него любовь, если только Красава не обманула'.

'Боженька, пусть Красава от зависти это сказала. Я прощу её, ей-богу прощу, только не надо так со мной. Как же мне жить без него?'

Подошли к его горнице, и он отступил, пропуская вперед.

— Проходи, Луша.

Закрыл дверь, а потом быстро притянул к себе и обнял.

— Что случилось, хорошая моя? Кто-то обидел?

Слёзы невольно навернулись на глаза. А я-то, дура, думала и виду не показывать, как мне плохо.

— Ты плачешь? — испугался он. — Господи, да что произошло? — прижал к себе, утешая, а потом подхватил на руки и шагнул к стоящему у окна креслу. — Я могу помочь? — усадил в кресло и опустился на колени рядом со мной. — Если Красава что дурное сделала, только скажи.

— Нет, — перебила я его. — Ничего она не сделала. Не обращай внимания... это я... просто так, без повода, — отвернулась, пряча слёзы.

— Луша, — укоризненно посмотрел на меня. — Ты зачем мне врёшь? Разве я тебя не знаю? Ну, — вытер мне слезы, — говори, что она тебе сказала?

Долго молчала, не зная как сказать ему, а потом подняла на него опухшие от слёз глаза.

— Стас... ты меня любишь?

Он замер на мгновение, с удивлением разглядывая меня, и вдруг обхватил мое лицо руками и принялся покрывать его поцелуями.

— Очень люблю, очень... больше жизни, — последний раз поцеловал и отстранился. — А почему спрашиваешь? Разве еще сомневаешься?

— Нет, я верю. Я очень верю, только...

— Что? — приблизился ко мне.

— Люди говорят...

— Что говорят? Господи, да не молчи же, Луша! Я же уже и думать не знаю что.

— Стас, что со мной будет? Зачем я тебе? — заглянула ему в глаза. — Ты князю брат, а я...

— Дурочка, — выдохнул с облегчением, прижимая к груди. — Ну и что, что брат? Я от мнения его не завишу. У него своя жизнь, у меня своя, — прикоснулся губами к моим волосам и тихо прошептал на ухо. — Ну, а теперь расскажешь, отчего так расстроилась?

Секунду размышляла, стоит ли говорить, а потом решилась, и еле слышно выдохнула в ответ.

— Красава сказала, что ведьмаки... не женятся.

Какое-то время ждала, что он рассмеется и скажет: 'Дурочка, и ты ей поверила', но время шло, а он молчал. Не выдержала и сама посмотрела на него. Увидела, как окаменело его лицо, и без слов всё поняла.

— Значит, правда? — спросила, уже зная, что ответит.

Он долго смотрел на меня, а у меня в груди словно гадюка в кольца сворачивалась.

— Так как у вас ... нет.

Обмерла вся и даже дышать на мгновение перестала. А очнулась уже у него на руках.

— Пусти! — убитым голосом попросила я, и попыталась высвободится, но меня только сильнее прижали к себе и целуя куда-то в шею, понесли к кровати.

— Я всё объясню.

Положил поверх одеяла и присел рядом, гладя мне руки.

— Я люблю тебя, очень люблю. Так люблю, что даже сам боюсь. И жениться на тебе хочу. И детей от тебя хочу. И чтоб семья у нас была, хочу. Только... пока я Владыкой зовусь, ничего этого не будет.

— Почему? — чуть не плача спросила я. — Ты же главный среди них, слушаются тебя все, разве посмеют что плохое сказать? Разве жениться не по-божески? Без закона жить — грех, а жениться сам Бог велел.

— Луша, — тяжело вздохнул он, — я же не говорю, что не хочу. Просто, чтоб я жениться смог, мне сначала надо из ордена уйти, а это не так просто. Будь я еще простым ведьмаком — полбеды, а я Владыка, от меня люди зависят.

— Не понимаю тебя, — села на кровати, обхватывая голову руками. — Может я дурочка, и не знаю ничего, тогда объясни мне, чтоб я плохо о тебе не думала.

— Что ты знаешь о нас? — спросил, внимательно глядя на меня.

— Ничего почти, — пожала плечами. — Я даже про то, что вы люди, не знала, вы же всегда лица закрываете. Слышала только, что молодых девок да парней забираете, да в свое Заснежище увозите. И возврата оттуда нет.

— Ясно, — кивнул, не отрывая от меня взгляда. — Давно надо было тебе рассказать, да все боялся, что осудишь.

Мы набор людей не от добра проводим — Тьма ширится, Чертоги охранять нужно, а по доброй воле мало кто хочет жизнью рисковать, а тут еще надо близких забыть. Это не к тому, что из дому надолго уехать надо, а что, в самом деле, памяти лишиться придётся.

— Как? — мотнула головой, не понимая. — Разве можно человека о таком забыть заставить? Это же родные.

— Можно, Луша. Людей, у которых Дар врожденный ой как мало, а против Тьмы без волшбы никак. Вот и приходится почти всех через Источник проводить. Есть такое место в Заснежище — гора при самом въезде в город. Внутри пещера с озером. Оно мелкое, по колено всего, но у любого человека дар пробудить может. Правда стихия только одна откликается — огонь, но всё лучше, чем совсем без защиты против нечисти выходить, вот всех кого отбираем, через него и проводим. А беда в том, что тот, кто Дара врожденного не имеет, и в его воду зайдёт, памяти лишается. Оттого ведьмаки и плащи такие носят, чтоб лица закрывать, тяжело это в своих местах оказаться, когда тебя все знают, а ты никого и даже отца с матерью не помнишь. Зачем лишнее горе родным доставлять?

— А ты? Ты-то всех помнишь.

— Я да, и Велька помнить будет, — у нас Дар от рождения был. Я лицо из-за другого прятал. Пока ребенком был, даже радовался, что глаз моих больше никто не увидит, а потом просто привык. А когда Владыкой стал и домой ездить смог, Ледка словно сдурела, проходу не давала, вот и пришлось еще два года в плаще ходить, пока тебя не встретил.

— Леда мстить тебе хочет, — вздохнула отодвигаясь. — Я её видела, когда она ночью к тебе приходила.

— Луша! Я клянусь, что даже близко... — на его лицо набежала тень.

— Я знаю, — прилегла на подушку. — Слышала, как прогнал её.

Он вздохнул свободнее, а я повернулась к нему.

— А меня через источник тоже проведут?

— Тебя нет. Тебя я ни за что в него не пущу, — ответил так, что даже мороз по коже прошел.

— Боишься, что тебя забуду?

— Боюсь, — резко оборвал меня. — Я никого кроме тебя так не любил. И своими руками этого не разрушу.

— Прости, — отчего-то почувствовала себя виноватой. — Я не хотела обидеть. А не женитесь отчего? Ведь могут же парень с девушкой и у вас понравится?

— Могут, только это трудней гораздо. Первые три года, пока со стихией работать учат, мужчины и женщины вообще отдельно живут. А потом да, встречаются, только если до брака дело доходит, из ордена уходить надо. Нельзя женатым против Мары выходить. Она совсем бешеной становится, в первую очередь таких убивает.

— Господи, да за что?! — испугалась я. — И кто она, эта Мара? — покосилась на него, а у самой перед глазами стояла жуткая до дрожи Заряница.

— Это нечисть, Луша. Злой дух, что Тьме служит, и приходит всегда в разных личинах, но обязательно в виде женщины: иногда молодой и красивой, иногда старой и уродливой. А отчего женатых не любит? Есть одна легенда.

Он прилег на кровать рядом со мной, и принялся рассказывать.

— Очень давно, когда люди поклонялись еще старым богам, жила девушка. Обычная девушка, которая любила и хотела выйти замуж. Только парень любил другую. Тогда начала она ходить по капищам и просить богов помочь ей, но боги отказывались. И только в одном месте, где поклонялись древней злой богине, ей согласились дать приворотное зелье, и даже плату за него не взяли. Опоила она этим зельем парня и начала с ним жить, а вскоре поняла, что забеременела. Начала просить его жениться на ней. Парень, к тому времени уже верил, что любит её, и согласился. А чтоб сделать ей подарок перед свадьбой, пошел в горы, где на вершине древней горы издревле женихи искали красивые светящиеся камни для своих невест, что сглаз отводят. Излазил всю гору, но ни единого камня не нашел. Тогда, чтоб не возвращаться с пустыми руками, решил обойти гору и наткнулся на расщелину, что вела в горную пещеру, внутри которой было озеро, что будто светилось изнутри. Наклонился к воде и вдруг увидел на дне те самые камни. Шагнул в воду и сразу забыл о своей невесте.

А девушка ждала его, долго ждала, вот уже родить ей срок подходил. Решила тогда она еще раз на капище пойти, чтоб совета спросить и по дороге встретила чужую свадьбу. Глянула на жениха и узнала в нем свою любовь. Кинулась к нему, но он равнодушно сказал, что не помнит её, и любит другую. От обиды сильной позабыла она, что сама во всем виновата. Пришла на капище и попросила богиню наказать обидчика. Богиня согласилась, но и плату назначила немалую — жизнь её и ребенка не рожденного. Долго думала девушка, но ненависть к обманувшему её мужчине перевесила и на следующий день она опять пришла на капище и легла на алтарь. В ту же секунду ударила молния в жертвенный камень, а в доме, где жили молодожены вспыхнул пожар. С тех пор Мара, верная слуга Тьмы, и всех у кого любовь счастливая лютой ненавистью ненавидит. Особливо ведьмакам женатым достается. В каждом из нас жениха её предавшего видит.

— Какая сказка страшная, — положила голову ему на грудь. — Знаешь, Стас, а я ведь её видела, когда в Чертогах была. Она мне тебя показывала, и гадости про тебя говорила.

— Знаю, она и мне тебя показывала, — притянул к себе. — Я тогда испугался очень, что возненавидишь меня.

— Она отца с матерью погубила, — призналась неожиданно для самой себя.

Стас замер на мгновение, а потом резко сел перетягивая меня к себе на колени.

— Расскажи, Луша? У тебя ведь не случайно Заревик оказался, да?

— Да, — кивнула головой. — Это память о матери. Всё что от неё осталось.

Положила голову ему на плечо и начала рассказывать.

Обо всём рассказывала, и про Прохора, и про то, как мать отца приревновала, и про то, чем расплачиваться ей пришлось. И про себя рассказала, как на колдуна старого в храме натолкнулась и что он меня с матерью спутал.

— Так что никакой он не Порфирий, это Прохор, дед мой, — закончила свой рассказ.

Но Стас, что за всё время ни разу не перебил меня, вдруг покачал головой.

— Нет, Луша, боюсь, что это не твой дед.

— Боишься?! Да я весь храм свечками утыкаю, если не мой. Знаешь, как стыдно?

— Знаю, не кричи. Я просто думаю, что совпадений тут уж очень много. И чем больше думаю, тем больше верить начинаю, что неспроста Прохор именно сейчас объявился, когда Мара опять проснулась. Пятьдесят лет спала, а тут ни с того ни с сего объявилась.

— Ты про что сейчас?

— Да так,... не бери в голову, — отмахнулся он, хоть я и видела, какой серьезный он стал.

— Луша, нам собираться пора, — ссадил меня с колен и резко встал. — Нельзя больше тут оставаться. Беги к себе, вещи собирай, а я к князю — потороплю, чтоб к обеду выехать успеть.

Проводила его взглядом, когда он по коридору шел и побежала к себе,.

После разговора на душе стало намного легче, хоть и не понятно было, как нам дальше жить. Главное, что теперь все выяснили и точно знала, что нужна ему. А свадьба? Бог с ней, главное, чтоб живой был и меня любил.

Вошла в свою светелку и застыла, глядя на красивый пряник, что лежал на кровати на шитом шелком платке.

Медленно шагнула вперед, разглядывая невиданное угощение.

Я таких с роду не ела, вон, как вкусно пахнет, даже слюнки текут, — втянула носом приятный запах меда и пряностей.

— Поля, — расплылась в улыбке. — Какая же ты хорошая, — взяла пряник, любуясь сахарными узорами, и откусила кусочек.

Прохор бросил беглый взгляд на слуг, собирающих княжича в дорогу и снова прислушался к разговору князя с Владыкой, что сидели в дальнем углу большой горницы. Слышно было плохо, и ему никак не удавалось уловить суть разговора. Одно было понятно, что-то насторожило ведьмак настолько, что он решил выезжать на день раньше. Недовольный князь пробовал спорить, но ведьмак что-то такое сказал ему, что тот поник и секунду поразмыслив, кивнул головой.

Жаль только он не услышал, что именно: разыгравшийся не к месту княжич постоянно отвлекал его и требовал внимания.

— А солдатиков моих берем?

— Берем, — не глядя на княжича, бросил Зван.

— А я на лошади поеду или в повозке?

— В повозке.

— Я в повозке не хочу, ты почти всё место занимаешь и потеешь сильно.

— Значит, поедешь на лошади.

— А на лошади отец самого не пустит. Давай ты дядю попросишь, чтоб он меня к себе в седло посадил.

Прохор медленно перевел на Вельку тяжелый взгляд и нахмурился.

'Еще не хватало, чтоб я из-за княжеского байстрюка унижался, — скривился он, но тут в голову пришла мысль, что он в повозке один на один с Яриной останется, и уже усмехаясь, он подошел к Владыке'.

— Велька с тобой на лошади ехать хочет, Владыка. Не откажи племяннику, побалуй мальца.

Стас, занятый разговором с братом, растерянно посмотрел на него, и молча кивнул.

— Поедешь с дядей, — колдун обернулся к княжичу.

— Ура! Значит, надо обувку другую одеть, — выставил мальчонка перед ним ногу в мягком кожаном сандалике.

Прохор не привыкший к такому ежеминутному дёрганию, скрипнул зубами.

'Так бы и прибил щенка, если бы не Мара'.

Злая хозяйка ни за что не простила бы, если бы он вот так попусту перевел сладкую детскую кровь.

Прохор распорядился насчет сапог и уселся на прежнее место.

'Гляди-ка, смелый какой стал. Морду уже не прячет, уродец, — с прищуром окинул Владыку, сплюнул на землю и отвернулся, перекатывая на языке грубое слово'.

Ох, как бы он хотел в лицо ему бросить, что думает о нём, и что его бельмами только детей пугать.

У него, конечно, сейчас рожа тоже не леденец, но по молодости, когда еще клейма не было, он себя очень даже ничего считал; недаром столько девок перепортил. Только Яринушка, не понимает выгоды своей, дурочка. Он же не ведьмак, женится на ней; и у детушек их глаза нормальные будут, стыдиться не придется. И ничего эта ведьма им не сделает. Не для того он ей столько лет служил, чтоб как справиться с ней не знал, — провёл рукой по карману, где лежали солнечные камни и представил, как будет корчиться в муках мерзкая нечисть.

Велька снова что-то спросил и Зван, не выдержав, ругнулся и подошел к князю.

— Я к себе пойду, соберусь, раз сейчас выезжаем? — спросил он разрешения.

— Ступай, Зван. Заодно по дороге вели, чтоб Вельке Легкоступа оседлали. Он смирный: ему как раз в пору будет, чтоб самому уже на лошади учиться.

— Ура! — Велька, не помня себя от радости, начал носиться кругами вокруг Прохора.

— Не беспокойся, — Прохор поклонился и, с трудом обойдя мальца, поспешил поскорей покинуть княжеские палаты.

Вышел и, отдав приказ насчет коня для княжича, поспешил к себе, думая о Ярине, с которой совсем скоро окажется один на один в повозке.

Начал подниматься по лестнице и сам не зная отчего прошел свой этаж, и пошел выше, туда где была светелка девушки.

'Скажу, что ведьмак со сборами поторопиться просил, — придумывал на ходу, как оправдать свое вторжение, и, застыв у её двери, тихо постучался'.

Подождал пару секунд и постучался погромче, одновременно приоткрывая дверь.

— Лушенька, — робко заглянул внутрь и увидел лежащую на кровати девушку.

Тихо прикрыл за собой двери и на цыпочках прокрался к кровати, любуясь спящей девушкой, что лежала на животе поверх одеяла.

'Ягодка моя спелая, — умильно вздохнул, не в силах оторвать от неё взгляд. — А ножки какие, а попочка, — Рука невольно потянулась вперед и зависла над округлым бедром. — Спит, сладкая моя, и не шелохнётся'.

Не стерпел и, осторожно подцепив подол, нырнул под рубашку. Погладил атласную девичьею кожу, и похотливо скользнул выше, намеренно съезжая на внутреннюю поверхность бедра, чтобы почувствовать насколько кожа здесь нежнее, чем в других местах.

А потом глухой, полный похоти стон, вырвался из его горла и, больше не контролируя себя, он сдернул подол вверх, оголяя стройные девичьи бедра. Упал на колени, припадая губами к ямке под коленом, и нюхая её словно боров во время гона.

— У-ууу...

Захлебнулся от восторга, но в этот момент девушка вздрогнула и полный боли стон, сорвался с её губ. А потом страшная судорога пробежала по телу и согнула её пополам.

— Яринушка, что?! — Прохор с трудом очнулся, и трясущимися от испуга руками перевернул её на бок. — Господи, зорька моя ясная, что случилось? — затряс он её.

Девушка еще сильнее застонала и вдруг дернулась всем телом и из зажатой в кулак руки выпал кусок пряника, а её начло рвать кровью.

— Господь с тобой, что это?! — вскочил, с ужасом пятясь колдун, а потом кинулся к ней, наклоняя над кроватью, чтоб она не захлебнулась кровью, и дрожащей рукой потянулся за пряником. Принюхался и полный отчаяния рёв потряс горницу.

— Убью, сука! Змея проклятая, — словно обезумевший зверь, сорвался он на ноги и, подхватив выгнутое от муки тело на руки, побежал к двери.

Он узнал яд, которым её отравили.

Именно таким покойная княгиня убила понравившуюся князю боярыню. А теперь и юная княжна избрала эту отраву, чтобы избавиться от соперницы.

Ведьмина травка. Не было в их местах страшнее яду. За три часа выжигал внутренности настолько, что человек исходил кровью и Прохор вовсе не был уверен, что сумеет в одиночку вытравить его. Может, если бы Мара помогла... но подлая нечисть не зря измывалась над ним в прошлый раз. 'Нет. Мара только обрадуется, — покачал он головой, глядя на бледную как смерть Лушу'.

Оставалось надеяться только на ведьмака. Если он ей не поможет, не поможет уже никто.

Он сбежал по лестнице, не замечая веса девушки.

— Дорогу! — ударил ногой некстати подвернувшегося слугу и ввалился в горницу.

— Спаси, Владыка! Умирает! Отравили! — упал на колени, перекладывая измазанную в крови Лушу на пол.

Стас изменился в лице, но уже через секунду оказался рядом, срывая с груди амулет.

— Что случилось?! Кровь откуда?

— Ведьмина травка, — честно признался Прохор, боясь потерять хотя бы секунду, пока ведьмак будет выяснять, что за яд.

Князь вскочил, опрокидывая лавку, и в ужасе попятился, невольно косясь в сторону покоев покойной княгини, а потом медленно перевел взгляд на окно во двор, где княжна играла с подружками.

— Не может быть. Я приговор смертный учредил, — покачал он головой. — Этого яду больше не достать.

— Выйдите все, — не терпящим возражения голосом велел Стас и склонился над девушкой.

Слуги кинулись к дверям, а князь, прижав к себе сына, только горько вздохнул и вышел следом.

— Луша, ты слышишь меня?

— Без сознания она, — снова всхлипнул Прохор, что один ослушался приказа.

— Зван... я должник твой, — сжал Стас руку колдуна. Беги ко мне, на столе мешок мой, неси сюда. Я яд вытравлю, но она крови много потеряла, без настойки укрепляющей может не справиться.

— Сейчас, — колдун поднялся на ноги, и, окинув напоследок девушку взглядом, побежал в комнату ведьмака.

А Стас больше не мешкая, вложил ей в руку амулет и сжал её пальцы вокруг него, призывая обе подвласные ему стихии.

— Прости меня, маленькая, не почувствовал я, — прижался лбом к её груди и голубое и огненное свечение, вырвалось из-под его ладони, сплетаясь яркими нитями в одну огненно-голубую дорожку скользя по руке девушки и просачиваясь под кожу, проникая все глубже и глубже; пока не добрались до несущих кровь сосудов и не понеслись дальше по её венам, выискивая всосавшийся в кровь яд и блокируя его. О том, что в амулете, помимо солнечного камня, заключена и вода из Источника, Стас не думал.

'Пусть забудет всех, пусть даже его забудет, только бы жива была'.

Острое чувство вины, что не почувствовал её муки, хуже каленого железа жгло его, и он вглядывался в её лицо, моля Бога, чтоб его умения хватило, помочь ей.

А Зван тем временем рылся в горнице Владыки.

Такой шанс выпал ему впервые и, как не переживал он за Яринушку, а упустить возможность напакостить ведьмаку не мог.

'Ничего, в самом крайнем разе амулет использует — мне даже на руку: урода этого забудет, — размышлял он, роясь в его мешке'.

Нащупал Подгляданец и вытащил на свет стеклянный шар с зависшей в нём бусиной. Несколько раз подбросил его на руке, а потом намеренно швырнул повыше и убрал руку, отступая.

Шар со звоном ударился об пол и разлетелся на мелкие осколки, а Прохор ногой наступил на отскочившую бусину.

— Ярине в ожерелье вставлю, — довольно ухмыльнулся он, поднимая серебряную жемчужинку.

Потом закинул мешок на плечо и поспешил обратно.

— Как она? — упал на колени рядом с затихшей наконец девушкой и сбросил мешок на пол. — Ты прости меня, Владыка — Подгляданец разбил, — виновато развел он руками. — Дернул твой мешок, а он открытый оказался, вот шар и выпал.

— Пустое, — не глядя на него, бросил Стас, не выпуская из рук ладонь девушки. — Настойку принёс?

— Принёс, — кивнул Прохор, вытаскивая флакончик из мешка. — Она?

— Да, — бросил беглый взгляд на лекарство Стас. — Десять капель ей накапай и водой до половины ковша разбавь, — кивнул ему на серебряный ковшик на столе.

— Сейчас, не беспокойся.

Прохор встал и в точности выполнил всё, что велел ведьмак.

— Вот, — протянул он лекарство.

Ведьмак свободной рукой взял ковшик. Потом подождал пока боярин смыл кровь с её лица и попытался напоить будто уснувшую девушку. Та долго не реагировала, и только когда Стас догадался, смочить ей губы приготовленным снадобьем, вздохнула и немного приоткрыла рот.

— Вот так, моя хорошая, — Стас отставил почти пустой ковшик и разжал пальцы, удерживающие ее руку с зажатым в ней амулетом. Вынул его из её руки и снова надел на себя, а потом тихо позвал её.

— Луша, маленькая, просыпайся.

— Чего с ней? — Прохор с тревогой перевел взгляд с девушки на ведьмака. — Может настойки добавить?

— Не надо, — покачал головой Стас. — Я даже больше, чем нужно было, дал. Теперь только ждать, — он обнял девушку, совсем не таясь перед боярином и не видя какой злобой налились глаза колдуна. — Так бывает. Это целебный сон. Пусть поспит.

Он встал, поднимая её на руки и медленно пошел к дверям.

— Зван, помоги двери открыть, — попросил, оборачиваясь, и колдуну ничего не осталось, как покорно выполнить приказ.

— Передай брату, что до завтра никуда не поедем, — сказал Стас на пороге своей комнаты и, кивнув на прощание боярину, захлопнул ногой дверь, унося девушку в свою опочивальню.

— Хм, — ухмыльнулся Прохор, когда дверь в горницу ведьмака закрылась. — Раскомандовался, уродец. Поглядим, что завтра запоешь, когда она спросонок морду твою увидит.

Хотел уже уходить, но вдруг услышал крики со двора, где подлая княженка в голос спорила с отцом, и прожогом кинулся во двор. Словно разъяренный бык слетел по лестнице и выскочил во двор. Отыскал безумными глазами нагло орущую на отца княжну, и что-то такое страшное промелькнуло в его взгляде, что она замолчала, затряслась и вдруг с криком бросилась отцу за спину, а потом и вовсе развернулась и, не помня себя, понеслась к терему. Вбежала в свою спальню и юркнула в кровать, пытаясь спрятаться от прожигающего ненавистью взгляда под беличьим одеялом.

— Не докажут, не докажут, — твердила она, сотрясаясь от ужаса, но полный смертельной ненависти взгляд никак не хотел отпускать её. И снова вскочив, княжна бросилась закрывать ставни и двери на замки и щеколды. — Не я сделала, не я. Пусть девок в пыточную волокут, они к розгам привычные, — словно заклинание твердила она и совсем испугалась, когда дверь в её спаленку вдруг сотряслась от сильного удара.

— Леда, открой!

Голос отца за дверью заставил вжать голову в плечи.

— Открывай, говорю, паскуда, по хорошему!

Князь еще раз засадил в дверь.

— А-ну, ломай, ребята, — велел он кому-то снаружи и Леда заметалась по горнице, ища укрытия. Попробовала влезть под кровать, но раздобревшее на сладкой еде тело никак не помещалось в узкую щель, тогда она подскочила к коробу с бельем и принялась вытаскивать из него рубашки и постельное, и что есть сил запихивать под кровать. Наконец вырыла себе кубло по размеру и едва успела заскочить внутрь, накрываясь плетеной крышкой, как тяжелая резная дверь слетела с петель, и разгневанный князь ворвался в спальню. Огляделся и, не найдя дочери, быстро подошел к двум застывшим у двери девкам.

— Искать, княжну, живо, — за шиворот втолкнул их внутрь и преградил путь, пытавшейся ворваться следом няньке.

— Пусти, батюшка, пусти, — плакала она, хватая его за руки. — За что немилость такая к дитяти родному? Одна у тебя доченька, одна как былиночка; а ты её словно зверя дикого травишь.

— Уйди, нянька! Уйди от греха подальше. Твоя былиночка людей ведьминой травкой потчует, а ты всё, как за дитятей неразумной бегаешь. Уйди! — вытолкнул старуху за порог. —

— Не пускать сюда никого! — приказал двум дюжим молодцам, что ломали только что двери, и те как цепные псы вытянулись перед ним.

В этот момент одна из девушек попыталась снять крышку короба с бельем, но та словно живая вырвался из рук, и встала на место. Тогда князь глазами велел служанке отойди в сторону и с силой толкнул короб ногой, опрокидывая его. Не ожидавшая этого княжна кубарем выкатилась из него и вскочила на ноги, спиной влипая в стену и выставляя перед собой руки, словно защищаясь.

— Не я, не я сделала! — закричала она, зажмурившись, но озверевший князь уже не слышал её. В одно мгновение толкнул её на лавку у окна и задрал подол.

— Розги сюда мочёные, а вы руки ей держать, — велел застывшим с перекошенными лицами прислужницам и те кинулись вперед, хватая княжну за руки с двух сторон.

— Значит, не пропала мамкина наука? Накрепко запомнила, как людей травить, змеиное отродье? А вот я тоже поучу, тоже урок преподам, — выхватил лозину и принялся с силой стегать княжну по белым ляжкам.

В спальне выла княжна, в соседней горнице плакала старая нянька и только две дюжие девки, что держали княжне руки, с трудом давили улыбки и прятали блестевшие от радости глаза: 'Пущай недобрая хозяйка хоть раз на собственной шкуре отведает, каково это под розги становиться. Ничего, с неё не убудет. Глядишь, и к другим добрее станет'.

— Всё. Будет, — князь отбросил сломанную розгу в сторону и кивнул служанкам на дверь в опочивальню. — С ней останетесь и глядеть в оба! За порог не выпускать, записок не передавать. Узнаю, запорю насмерть. Пущай посидит взаперти, и кроме хлеба и воды давать ничего не сметь, а то раздобрела на пирогах — розги ломаются.

Вышел из спальни, с силой пнув повисшую на одной петле дверь, и мрачнее тучи пошел себе.

Стас захлопнул двери и только теперь дал волю эмоциям, буквально упав на колени от груза обрушившейся на него вины. С силой прижал к себе измазанную в крови девушку и заплакал, не стесняясь, что кто-то войдет и увидит его в минуту слабости.

Он ведь знал, что княжна не оставит его, знал, что мстить будет, да только подумать не мог, что она так быстро яд раздобудет и что не ему, а ей мстить решится.

Глядел на спящую девушку, по коже которой еще пробегали огненные змейки и поверить не мог, что всё так обернулось. Что еще утром переживал, как оправдываться перед ней будет, а теперь лучше бы она его за последнего подлеца посчитала, чем вовсе забыла.

Гладил руками её лицо и не мог наглядеться; заглядывал ей в глаза и будто прощался; будто не верил больше, что еще хоть раз в мире такое чудо случится, что она его полюбит.

— Не уберег, Господи, сам не уберег, — закрывал глаза, чтобы не видеть её и снова смотрел на неё, ловя последние мгновения, пока она еще его.

Слишком хорошо знал он, как после Источника просыпаются. Слишком часто видел безразличие, а то и страх в глаза тех, кого в Заснежище приводили, чтобы иллюзии питать, что с ним этого не случится.

И в последний раз, окинув взглядом так и не проснувшуюся девушку, поднялся и принялся раздевать её, чтобы успеть смыть с неё кровь, и в чистое переодеть, пока она в себя не пришла, и испугаться не успела.

Глава 16

Не знаю, сколько времени прошло, но мне кажется, я никогда так долго не спала. Хотя назвать мое состояние сном тоже было не правильно. Я слышала, как скрипят половицы, как льется вода, как шелестит дерево за окном; чувствовала прикосновения и тепло чьих-то рук; но ничто из этого не могло вырвать меня из того чудовищного оцепенения, которое овладело мной и мешало открыть глаза.

Словно сквозь толщу воды я ощущала все, что происходило и одновременно видела странные сны, в которых мелькали события и лица, приходили и уходили какие-то люди, появлялись и исчезали размытые тени. В какой-то момент мне начало казаться, что я схожу с ума — такой водоворот кружился передо глазами.

Но постепенно столб воды надо мной становился все толще, звуки все тише, а мелькающие дни отдалялись все дальше, медленно выгорая дотла. И наконец наступила минута, когда вокруг меня ничего не осталось — только тишина и покой, а еще мерный стук сердца рядом и изредка прорывающийся даже сквозь такую толщу воды шепот: 'Только не забывай меня'.

— Просыпайся, Луша, просыпайся, — произнес кто-то над самым ухом.

Меня осторожно погладили по голове, убрали упавший на лицо локон и снова позвали. — Ты же слышишь меня, маленькая — у тебя ресницы дрожат. Вставай, белый день на дворе; нам ехать пора.

С трудом разлепила веки и тут же зажмурилась — яркий свет просто слепил глаза. Несколько секунд лежала, закрывая их руками и вытирая выступившие слёзы, а потом почувствовала, как кто-то присел рядом и очень острожно тронул мне волосы.

— Я закрыл окно, свет уже не такой яркий. Прости, с самого начала надо было; не подумал.

Мужчина склонился надо мной, как раз в момент, когда я снова попыталась приоткрыть веки и я замерла разглядывая его глаза неожиданно оказавшиеся передо мной — удивительные глаза... колдовские: один из которых горел золотом, словно костер в ночи, а второй синевой напоминал озеро.

Мужчина немного отстранился и с надеждой спросил.

— Луша, ну что?

— Что — что? — переспросила, озираясь и не понимая где нахожусь. — Кто ты? — перевела на него взгляд и вздрогнула оттого, как быстро, буквально на глазах он изменился в лице.

Поднял на меня ставшие словно мертвыми глаза и одними губами произнёс.

— Ты не помнишь меня?

А когда плечами пожала, отступил на шаг, глядя так, будто бог знает в чём виновата; и словно что-то взорвалось в его глазах... словно они в секунду безумными стали и не давая опомниться, бросился ко мне, обхватывая моё лицо руками.

— Луша, вспомни! Ты не могла забыть. Кого угодно, только не меня. Смотри на меня, я приказываю! — чуть не рычал он, но я совсем ничего не понимала и только со страхом отпихивала его.

— Пусти! Ты что? Пусти!

— Я не позволю тебе забыть меня, слышишь? — в его глазах что-то полыхнуло и внезапно голос зазвучал прямо в голове. — Я приказываю, тебе, вспомнить, Приказываю, вспомни меня!

А я заорала от ужаса и начала вырываться ещё сильнее, испугавшись, что с ума схожу.

— Пусти! Пусти! Мама!

Попыталась ударить его, но он легко преодолел сопротивление, и опять прижал к себе.

— Прости... прости меня, пожалуйста... прости, — уронил голову мне на плечо.

Несколько минут держал, пока я вырываться не перестала, а потом наконец отпустил.

— Я не хотел напугать.

Только я не слушала его больше, отползла в угол и загородилась подушкой от греха подальше.

— Ты что с ума сошел? — спросила со страхом глядя на него.

— Лучше бы так, — устало вздохнул. — Просто надеялся, что вспомнить заставлю.

'Сумасшедший какой-то... — со страхом уставилась на него. — Что значит вспомнить? Можно подумать, я его знаю, — на всякий случай отгородилась еще одной подушкой и попыталась припомнить вчерашний день, но в голове было странно пусто. Немного напряглась и попыталась вспомнить, что со мной случилось... и не смогла. Попыталась вспомнить кто я... И снова ничего не получилось.

Начала вспоминать хоть что-то, но ничего не откликалось.

— Боже, что со мной? — схватилась руками за голову. — Я не помню ничего.

Слезы хлынули в три ручья и он снова оказался рядом, отшвыривая подушки и притягивая к себе.

— Не бойся, — несколько раз поцеловал мои волосы, — все пройдет, не бойся, Лушенька. Не плачь, всё наладится. Ты живая — это главное, а в остальном я помогу. Не бойся, маленькая.

— Господи, что же это? — всё равно кусала в страхе губы и с ужасом глядела на него. — Как же так?

— Ничего, ничего страшного, — утешал он меня.

— Я с ума сошла, да?

— Нет, Господь с тобой, что ты выдумала?

Снова прижал к себе, а я подняла на него убитый взгляд.

— Ты правда меня знаешь?... Я не помню тебя совсем.

— Знаю, — уверенно кивнул. — Я жених твой, Луша — Стас.

— Жених?! — в шоке уставилась на него.

— Да, ты — невеста моя.

Сказал так, что меня в дрожь бросило. И ещё, поверила ему... сразу. Только от этого еще страшнее стало. Попыталась вскочить, но комната вдруг поплыла перед глазами.

— Не вставай, — подхватил, не позволяя упасть и снова укладывая на кровать. — Ты нездорова еще. Нельзя так резко подниматься.

— Нездорова? — не сумела сдержать дрожь. — Чем таким страшным переболеть можно, чтоб разом всё забыть?

Он молчал, а я успокоиться не могла.

— Что со мной? Почему я не помню ничего? — вцепилась в его рукав, заглядывая в глаза.

— Успокойся, — он осторожно отцепил мне пальцы, но руку не выпустил. — Ты крови много потеряла... Ничего, скоро поправишься.

— А память? Память тоже вернётся?

Он молчал и я не отрываясь глядела на него.

— Конечно, — сказал после долгой паузы, но уже не сомневалась, что врёт.

— Врёшь, — губы опять задрожали и я отодвинулась, забирая руку, — Я по глазам вижу, что неправда.

— Прости... я просто не знаю... Я надеялся, что если прикажу — вспомнишь. Люди обычно глазам моим сопротивляться не могут, но... не вышло.

Взглянула на него ничего не понимая, а он вдруг потянулся обнять меня.

— Не трогай! — загородилась подушкой. Попыталась еще дальше отодвинуться, и вдруг замерла, глядя, как у него глаза расширились. Будто обидела его этим.

— Ох, я дурак, — уронил голову на руки.

А я отчего-то виноватой себя почувствовала.

— Извини, — подвинулась ближе и робко дотронулась до его плеча. — Я обидела тебя, да? Ты прости, я не со зла... просто с мыслями собраться не могу... и не понимаю ничего... — замолчала, не зная, как выразить, что чувствовала.

— Сам виноват, не подумал, что так напугаю тебя. Ты прости меня, Луша.

Несколько секунд сидели рядом и он медленно протянул мне руку. Долго смотрела на неё, а потом все же решилась и сжала его пальцы в ответ. Подняла на него глаза, а очнулась уже когда его руки обнимали меня. Немного напряглась и он ослабил хватку, но продолжал всё так же смотреть на меня своими колдовскими глазами, что словно в душу заглядывали. И чем дольше смотрела на него, тем сильнее охватывало чувство, будто вот-вот вспомню что-то, будто эти глаза и объятия из ночного сна выплыли, будто они мне знакомы.

— Владыка, можно?

В дверь заглянул какой-то толстый боярин, разрушая этот момент.

— Не сейчас, Зван.

Стас резко встал, но потом будто что-то вспомнил и шагнул навстречу ему.

— Извини, Луша, — обернулся на миг ко мне.

— Зван, ты по делу? Случилось что?

— Да я вот Лушеньке подарочек принёс, — боярин вытянул вперед руку, которой держал за шкирку котёнка и шагнул внутрь. — Гляди, какой хорошенький. Котенок извернулся, впиваясь в его ладонь когтями, и боярин взвыл, тряся рукой.

— Ах, ты ж...! — с трудом удержал животное и слизнул с ладони выступившую кровь. — Паскуда! — ругнулся, с силой сжимая его загривок, — пса на тебя нет, — прошел в горницу и направился ко мне, протягивая действительно трогательного котёнка, с густой серо-полосатой шерсткой и голубыми глазами.

— Спасибо.

Робея под слишком пристальным взглядом, забрала его и посадила на кровать рядом с собой. Котёнок замер на миг, потом припал к кровати, прижимая ушки, и вдруг прожогом метнулся под кровать.

— Ну, как ты, Лушенька? — боярин присел рядом. — Легче? Ничего уже не болит? — заботливо заглянул мне в глаза.

— А вы откуда знаете, что я болела?

— Так я ж нашел тебя, ягодка. Можно сказать, от смерти лютой спас.

Стас тяжело вздохнул и только кивнул.

— Поблагодари боярина, Луша, он правду говорит.

Я повернулась к нему, а Зван как бы невзначай подвинулся ближе.

— Спасибо, — кивнула, отодвигаясь, и боярин нахмурился.

— Как увидел тебя там, всю в кровищи, думал, ума решусь. А вокруг никого, помощи ждать неоткуда. Ну, думаю, не я буду, если девицу от погибели не спасу. Схватил тебя на руки и прямиком к Владыке кинулся. Все ж он над ведьмаками Глава — не мне чета, в волшбе разбирается — ему, думаю, яд раз плюнуть вытравить будет.

Во все глаза уставилась на него.

— А меня отравили?!

Боярин многозначительно кивнул.

— За что? — повернулась к жениху.

— Да мало ли злых людей на свете, ягодка, — ответил вместо него боярин. — Иной раз человеку не за себя, а за ближнего достается, — криво усмехнулся в бороду.

— Зван, ты ещё что-то хотел? — прервал его Владыка.

Боярин замолчал и медленно окинул его прищуренным взглядом.

— Нет.

— Тогда ступай. Мы скоро выезжать будем, — кивнул ему на дверь.

— Быстро милость твоя кончилась, Владыка, — боярин обиженно встал с кровати. — А говорил, должник мой.

— Зван, прости, — удержал его за плечо. — Я не выгоняю, просто Луша ещё всего не знает, и я хочу сам ей всё рассказать.

— Воля твоя, — все равно обиженно хмыкнул боярин. — Поправляйся, Лушенька, — кивнул мне в дверях и вышел.

Несколько минут смотрела на него и ждала, что он сам рассказывать начнёт, а потом не выдержала и спросила.

— Я памяти лишилась из-за яда?

— Нет, — устало покачал головой и подошел к кровати, садясь рядом со мной. — От этого, — снял с груди странную подвеску. — Это амулет мой. Я бы не спас тебя без него... В нём сила большая, но и опасность тоже. Если у человека врождённого ведовского дара нет, памяти лишает, — положил его на кровать между нами, и я невольно отодвинулась.

— А почему сразу не сказал?

Хотел подготовить, — тяжело вздохнул.

— Ладно, — и себе вздохнула. — Бог с ней, с подготовкой. Рассказывай, как есть. Я, может, и не всё пойму, а всё лучше, если от тебя услышу, чем от чужих людей.

— Расскажу, чего уж теперь. Только ты поешь сначала, а то и правда бледная совсем.

Встал и принёс со стола накрытый полотенцем поднос, а еще вина красного немножко в ковшик плеснул и водой разбавил.

— Считай, это тоже лекарство, — передал мне вместе с положенным на кусок хлеба мясом.

Я ела, а он рассказывал, да так интересно, что и не заметила, как всё умяла и за добавкой потянулась. Только в толк никак взять не могла, как же это я о таком забыть могла. Ведь, если правду говорит, получается, я сама любила его, даже в любви ему призналась. А теперь даже имени не помнила. А еще стыдно было, когда про племянницу рассказывал, и про колдуна старого.

Он снова налил мне воды и достал какой-то пузырек из кармана. Капнул в воду две капли и протянул мне.

— Пей. Это настойка укрепляющая. Тебе силы понадобятся, нам дорога дальняя предстоит.

Взяла ковшик и воду понюхала. Вроде ничем не пахла. Осторожно губы намочила, чтоб попробовать, и капельку оставшуюся слизала, а потом взгляд его заметила и как дышать забыла; а когда в себя пришла, поняла, что сама с губ его глаз не свожу и в голове как от вина крепкого шумит.

Залпом лекарство выпила, чтоб морок прогнать, и глаза опустила.

— Что, Луша? — словно почувствовал, что со мной что-то не так, и попытался заглянуть в глаза.

— Ничего, — успела отвернуться, но он сжал мне руку, заставляя опять поднять глаза.

— Да нет, случилось что-то. Ты покраснела сильно.

— Ничего не случилось, — дернула рукой, но он удержал меня и второй рукой лоб потрогал.

— Жара нет, — сказал с улыбкой разглядывая мое пылающее лицо, и вдруг огорошил.

— Я нравлюсь тебе?

Замерла на миг и вырываться начала.

— Нет, не отпущу, — потянул на себя, крепко держа за руку. — Пущу, когда правду скажешь.

— Какую правду? — толкнула его в грудь от досады, что так легко обо всём догадался. — Я не знаю тебя совсем. Как ты можешь мне нравиться? Пусти! — подняла на него разгневанный взгляд, а он вдруг расплылся в улыбке.

— Врушка, — сказал с нежностью глядя на мен. — Ты же врать не умеешь. И что такого страшного, чтоб признаться? — и уже серьезно добавил. — Я вот честно признаюсь, что люблю тебе и не стыжусь.

Несколько минут молчала, пытаясь разобраться в себе и в своих ощущениях, и нерешительно подняла взгляд.

— Ты правду говоришь, что жених мой?

Долго смотрел на меня, а потом уткнулся мне головой в плечо и тихо выдохнул.

— Правда, — и губами по голой коже мазнул, там где рубашка сползла, а я дернулась, как бешеная, и с кровати соскочила, чувствуя, как кожа на плече огнем горят.

— Ты что?! Зачем?

Встал и шагнул за мной, обнимая, а потом медленно на колени опустился.

— Не беги от меня, Луша... не отталкивай — я ведь перед Богом поклясться могу, что люблю тебя, — вжался лицом мне в живот, а я судорожно вздохнула, не зная, что ответить ему; а когда в себя пришла, с ужасом поняла, что глажу его по голове, пропуская волосы между пальцами.

Вздрогнула и руки отняла, а потом оттолкнуть попыталась, но с таким же успехом каменную стену могла толкать; даже не шелохнулся.

— Можешь врать себе сколько угодно, но я же вижу, что тоже понравился тебе... хоть и не помнишь совсем, — вздохнул печально и наконец встал, отступая на пару шагов.

— Так и что, что понравился? — устало опустилась на кровать. — Разве от этого легче? Я ведь и сама не уверена в том, что чувствую... или помню.

— Помнишь? — его голос дрогнул. — Что ты помнишь, Луша? — в секунду рядом оказался. — Не молчи, скажи мне... пожалуйста, это очень важно для меня.

— Да я ничего не помню, не смотри на меня так. Это просто... ощущение мелькнуло, когда обнял меня перед тем, как боярин зашел.

— А что за ощущение? — удержал взглядом мой взгляд.

— Не знаю, — пожала плечами. — Показалось, что вот-вот вспомню тебя, когда обнял меня тогда.

Рассмеялся и в охапку меня сгреб, радуясь, будто я бог знает каким счастливым его сделала.

— Пусти, — попробовала отстраниться, но он только крепче обнял.

— Нет. Я теперь тебя из объятий совсем выпускать не буду, если от этого к тебе память возвращается, — и опомниться не дал, крепко целуя в губы.

— Владыка, князь зовёт, ехать пора, — позвали за дверью.

Я дернулась и вырываться начала, а он с досадой посмотрел на дверь.

— Сейчас идём! — крикнул слуге и, не скрывая сожаления, выпустил.

* * *

Прохор затянул узел на мешке и еще раз огляделся. Убедился, что ничего из того, что может выказать его, в горнице не осталось и взял прислонённую к столу резную палку. Несколько секунд смотрел на плетущуюся по ней вязь и пробежал пальцами по резным узорам. Секунда выступившие языки пламени напоили руны кровавым светом и те начали резко меняться, сливаясь с узором дерева и наконец пропали вовсе.

'Пусть Стас и дальше дряхлого старика с посохом ищет, а он, молодой и неузнанный, будет совсем рядом стоять и случая ждать, и уж тогда-то своего не упустит, — подбросил палку вверх, чтобы поймать уже совсем небольшой, но довольно увесистой палицей, какую обычно носят воины.

Прицепил её на пояс и к двери шагнул, наступая на не замеченный слугой при уборке, глиняный черепок. Тот оглушительно хрустнул, и колдун застыл на мгновение.

— Ну надо же, а о полюбовнице своей я-то чуть было и не забыл, — посетовал паясничая. — Нельзя с девкой не попрощаться, вдруг свидеться больше не доведется, — достал из кармана, оброненный Лушей и уже засохший кусок пряника. — Надо бы ей гостинчик занести, — пряник на глазах начал меняться, становясь как новый, — побаловать напоследок, — захохотал в полный голос и, закинув мешок на плечо, толкнул дверь.

Спустился вниз и быстро отыскал общую трапезную, в которой Красава как раз намывала полы.

— Явился? — хмуро выкрутила тряпку и с силой швырнула на пол. — Думала, ты сюда уже и дорогу забыл... женишок.

Наклонилась и, виляя задом, принялась тереть пол, изо всей силы стараясь, чтобы боярину было видно, как колышется грудь в распахнутом вороте.

— Так не до этого было, голубица. Сама знаешь, какая беда со мной приключилась. Думаешь, женку схоронить — это курёнка ощипать? До сих пор в себя придти не могу.

— Ой, ой, ой, ты гляди, какой верный муж выискался, — вскинула голову, окидывая боярина насмешливым взглядом. — Слышала я, как ты страдаешь. Дня не прошло, а уж по куткам девок зажимать начал.

— Ну, кабы ты руки распускала меньше, может, я б и тебя зажимал, — усмехаясь шагнул к ней, и ущипнул за оттопыренный зад.

— А-ну, пошел отсель, — Красава изо всех сил перетянула боярина мокрой тряпкой. — Нашел дурочку! Думаешь поверю тебе после всего? Небось боишься, что в дороге бесплатных потаскух не найдешь, вот и хочешь на дармовщинку побаловаться напоследок.

— Грех тебе, Красава?! — боярин обижено надул щеки. — Я к тебе всей душой, гостинчик принес, а ты: 'потаскух... на дармовщинку'.

— Да прямо таки? — протянула уже не так уверенно Красава, но всё же выпрямилась и вытерла руки о передник. — А что за гостинчик? — окинула Прохора недоверчивым взглядом и тот вытащил из-за спины руку, в которой всё это время прятал большой и сладко пахнущий пряник. — Гляди, какой, Красавушка... Медовый. Во рту тает.

Красава разочаровано оглядела подарок.

— Что я девчонка малая, чтоб леденцам и пряникам радоваться? Хоть бы бусики какие принес. От жены-то небось остались, — нехотя протянула руку, забирая подношение.

— Другим разом, Красушка, другим разом — когда дома буду, а пока скушай пряничек, — приобнял её за плечи и Красава, как обычно жеманясь, повела плечиком, но руку боярина не сбросила.

— Что с тебя взять, бугай ты эдакий. Всё равно ведь другого не получишь, — отхватила белыми зубами кусок пряника.

— Кушай, кушай, Красавушка. Ты таких ещё не видела.

— Ой, прям, — с набитым ртом смерила она боярина. Вчера всё утро на кухне глядела, пока пекли; а вот пробовать, так и не довелось. Кухарка страсть какая жадная, в черном теле девок держит.

— Ну вот и ладно, — боярин оглядел довольно вытирающую губы девку, что в два укуса умяла здоровущий пряник, и притянул её к себе. — А теперь пойдем, по-настоящему попрощаемся, и поклянёмся друг дружке в любви верной до самого гроба.

— Вот так и знала, что это скажешь, — хохотнула Красава, но всё ж ступила вслед за боярином. — Может кухарку предупредить? — заволновалась в дверях, но Зван только отмахнулся.

— Да плюнь ты на неё, теперь она тебе не хозяйка. В моём дому жить оставлю.

Красава замерла, позабыв, как дышать, а потом бросилась боярину на шею, смачно целуя и шепча, как сильно любит его.

Спустя час боярин плотно притворил дверь, оставляя спящую вечным сном невесту, быстро огляделся нет ли свидетелей и спокойно начал спускаться вниз.

Слуга прибирал у него только этим утром, значит до завтрашнего дня в горницу никто не придёт. А потом ищи свищи его. Да и вряд ли кто искать будет.

Скорей всего князь опять на княжну подумает, — злорадно усмехнулся, вспоминая визг, что на весь терем стоял, когда князь дочку учил. — А за второе убийство одними розгами она уж точно не отделается. Да и он подсобит. Следующей же ночью, как от города подальше отъедут, слуг Мариных к ней подошлёт.

* * *

Мы спустились во двор, где стояла готовая к дороге повозка и Стас помог внутрь забраться, а сам к богато одетому человеку подошел. Они обнялись и тот подозвал мальчонку лет восьми.

— Береги его, брат. Один ты у него опора остаешься.

— Не переживай, Вышеслав, — Стас потрепал пацана по темным волосам и к себе прижал. — Всё с ним хорошо будет. У нас для него настоящее раздолье.

Князь обнял сына и подсадил в седло. Проверил, надежно ли затянула подпруга.

— Ну что, Велька, совсем большой стал, сам на лошади поедешь? — передал ему поводья.

— Да я давно умею, это только ты не разрешал, а Годун меня одного через весь город проехать пускал и в поле мы с ним наперегонки скакали.

Князь обернулся к юному боярину, что стоял в стороне и тот виновато протянул.

— Я рядом всё время был, он не один ездил.

— Что уж теперь, — отмахнулся князь и вновь подпругу проверил.

— Давайте ехать уже, а то Легкоступ застоялся с вашими сборами, — мальчонка с нетерпением вытянул у отца поводья и вдруг крикнул мне. — Хочешь на лошади покатаю, Луша?

Князь рассмеялся, а я пожала плечами.

— Да не умею я. Свалюсь еще.

— Ты гляди, сейчас Зван спустится, тогда сама запросишься, — улыбнулся мне в ответ, и тут же дверь в терем распахнулась и толстый боярин с мешком на плече, и прицепленной к поясу палицей, появился на пороге.

Кивнул князю и поспешил к повозке.

— Полегчало, Лушенька? Вижу, щечки порозовели и глазки лазоревые блестят. Вот и хорошо, а то испереживался я за тебя, ягодка, — грузно взобрался в повозку.

— Спасибо, — кивнула, смущаясь под пристальным взглядом.

— Мы с тобой одни, значится, поедем? — спросил, отчего-то усаживаясь на одну со мной лавку и прижимая к окну.

А я сразу пожалела, что на лошади ездить не умею.

— Ой, извини, Зван, отсяду я, а то место твоё заняла, думала, ты тоже на лошади поедешь.

Попробовала встать, но он рукой в окно уперся, проход загораживая.

— Да какое беспокойство. Ты мне не мешаешь — сиди, сколько хочешь.

— Да я лучше всё ж пересяду, а то нам тесно вдвоем на одной лавке будет, — с трудом отпихнула его руку и напротив пересела.

— В тесноте, да не в обиде, — оскалился он, а я к окну отвернулась, глазами Стаса выискивая и чувствуя, как взгляд боярина ползает по моему лицу.

Увидела, что Стас на лошадь садится, и едва сдержалась, чтоб не позвать; да стыдно стало.

Не жаловаться же, что попутчик не нравится.

Осторожно покосилась на боярина, и он поймал мой взгляд и вопросительно поднял бровь.

— Что, Лушенька?

— Ничего, я так просто, — снова отвернулась к окну.

— Фу, жарко, — вытер пот со лба и высунулся в окно рядом со мной. — Что, терем рассматриваешь?

Молча кивнула.

— Нравится?

— Нравится, — согласилась, рассматривая красивые витражи и башенки.

Он снисходительно ухмыльнулся.

— Ну это ты ещё моего не видела.

А я с удивлением на него посмотрела: 'Разве ж у боярина может быть терем лучше, чем у князя?'

Но, видно, он и сам это понял, потому что тут же исправился.

— Я в смысле, что у меня в дому тоже башня с витражами есть; проезжать будем, покажу.

Тронулись в путь, и повозка медленно покатила к воротам.

Выехали со двора и, переехав мост, повернули на шумную дорогу. Стас с княжичем подъехали ближе, и сразу стало легче и даже как-то светлее. Да и боярин вроде глазами есть перестал и спать укладываться начал, подминая под голову свой мешок.

— Не спал ночью, — пояснил, зевая. — Всё за тебя переживал, ягодка. Владыка он, конечно, силён, а мало ли. Мне вот не помог, — добавил с горечью.

— А что у тебя случилось? — удивилась я.

— Женку схоронил. Двух дней ещё нет.

— Ой, — схватилась рукой за сердце. — Как же это, Зван?... прости, я не знала, — стало ужасно стыдно. — А ты разве его о помощи просил?

— Его допросишься, — обиженно буркнул боярин, а я покраснела и в окошко покосилась.

Отчего-то не верилось, что Стас человека в беде бросить мог; а с другой стороны, зачем бы Зван стал врать о таком.

— Да чего уж теперь? — еще громче зевнул боярин. — Дело прошлое, да и, пусть Бог простит, не любил я Матрёну. Злая была баба и распутная. Я-то всё при Вельке, — кивнул на княжича за окном. — Детей люблю, — добавил он. — А она наотрез рожать отказывалась. А потом я узнал, что пока я за княжичем хворым ходил, Матрёна мне с полюбовников изменяла.

Ещё пуще покраснела и что сказать не знала.

Какое-то время ехали молча и Зван начал вначале тяжело сопеть и причмокивать, а потом и вовсе захрапел, а я с облегчением вздохнула. Всё-таки ехать с чужим человеком в одной повозке было тяжело, к тому же у него и правда был непрятный взгляд: какой-то тяжелый и облизывающий, что хотелось сразу отвернуться.

Дорога шла через близкую к столице и оттого оживленную местность, и я не скучала, рассматривая попадающиеся на пути деревни и села, и болтая с Велькой и Стасом.

Неловко было, только когда маленький княжич спрашивал о чём-то, чего я не помнила. Но тогда Стас приходил на помощь и отвечал сам.

Часа через три подъехали к лесу и остановились на короткий привал у бьющего из земли родника. Напоили лошадей, и снова тронулись в путь, только в этот раз княжич в повозку пересел; ему с непривычки трудно еще было долго в седле сидеть. А я даже обрадовалась, что не одна со Званом буду.

Стас спросил Звана, не хочет ли он на лошади вместо Вельки поехать, да боярин отказался.

— Каждому свое, Владыка. Тебе на лошади хорошо, а мне и в повозке. Да и княжичу присмотр нужен, — поглядел на играющего солдатиками Вельку.

— Не нужен мне твой присмотр, — вскинул голову княжич. — Хватит, что дома грамотой пытал, аж мне сниться твои буквы начали. Теперь я волшбе только учиться согласен, а книжки свои можешь выкинуть.

— А ты, Велька, думаешь, что для волшбы книги не нужны? — засмеялся Стас.

— А зачем они? — удивился княжич. — Я тебя ни разу с книжкой не видел.

— Тут не видел, а в Заснежище приедем, удивишься, сколько их там у меня.

— Так и знал, что подвох есть, — тяжело вздохнул Велька и Стас с боярином засмеялись, а мне не до смеху было; я-то совсем грамоты не знала.

— Ничего, будешь вместе с Лушей учиться, — будто услышал мои мысли Стас. — Ей ещё хуже, чем тебе придется. Она ведь даже букв не знает, а еще волшбе учиться предстоит. Ты же ей помогать будешь?

Спросил племянника и на меня ласково посмотрел.

— О! Здорово! Тогда чур я сам её учить буду. Зван доставай книжки, — тут же оживился княжич.

— Слышь, Луша, я тебя сейчас буквам учить начну.

— Велька, не мели чушь, — осадил его боярин. — Книжки все в сундук уложены.

— Жалко, — вздохнул он. — Ладно, тогда давай поиграем, — протянул Звану одного солдатика. — Ты колдуном будешь, а я ведьмаком. Ну, нападай, — кивнул он.

Глядяла, как они играли, а у самой из ума не шло, что меня тоже волшбе учить собираются. Стас, конечно, рассказывал, что амулет меня не только памяти лишил, но и дар ведовской пробудить должен был, да как-то тогда о другом думала, а сейчас разволновалась.

Посмотрела на него с тревогой, и он подъехал ближе.

— Что, Луша?

— Меня правда волшбе учить будут? — высунулась к нему через окошко.

— Правда, — кивнул в ответ.

— А вдруг у меня не получится?

— Получится, — улыбнулся успокаивающе. — Я сам тебя учить буду, не переживай.

Показалось, что Зван сбоку недовольно хмыкнул, но он видно не на нас, а на Вельку злился, потому как тот его в который раз оцарапал его солдатиком.

— Сдавайся, сдавайся, колдун проклятый.

Княжич изо всех сил пытался побороть боярина, но тот не спешил поддаваться мальчонке.

— Ещё чего? Я же колдун. Где ты видел, чтоб колдун одному ведьмаку сдался?

— А я не простой ведьмак, я Владыка, — пробовал переспорить его Велька, но боярин только смеялся.

— А я такой колдун, что и Владыку поборю.

Из лесу выехали, когда солнце уже на закат пошло. Стас сказал, что теперь до речки к вечеру точно успеем, и я с облегчение вздохнула. За день в повозке порядком растрясло, даже несмотря на усланные коврами сидения. Да и Велька со Званом никак не могли найти общий язык и всё время ссорились, так что даже удивлялась, как это они раньше уживались. В конце концов, княжич даже на боярина обиделся и опять на лошадь запросился.

— Величка, а как же я? — попыталась уговорить его остаться. — Ты же не бросишь меня одну с колдуном?

Покосилась на боярина, делая вид, что ещё играю и испугалась, какие у него глаза стали — будто в самом деле колдун с нами ехал.

Быстро перевела взгляд на княжича и тот важно кивнул и снисходительно бросил.

— Ладно. Так и быть, побуду с тобой, чтоб не боялась.

Снова потянулись бесконечные поля, только кое-где разбавленные редкими лесками. У одного из таких еще раз сделали привал на водопой и Стас сказал, что теперь до самой реки останавливаться не будем.

— А долго до неё еще? — спросила, глядя на стелющуюся впереди бесконечную ленту дороги.

— Пару часов, но мы еще засветло приедем.

— А ночевать в поле будем или там село какое есть?

— Там есть хуторок неподалёку, но нам не с руки заезжать. Ты не переживай, я шатер поставлю, тебе с Велькой удобно будет.

Улыбнулась ему и подумала, как хорошо, что он у меня есть. Не дай Бог в моей ситуации одной оказаться. И всё равно даже, что в лицо не помню. Главное ведь не глаза, а сердце говорит. А сердцем я чувствую,что он не чужой мне. Совсем успокоилась и даже за яблоками потянулась, что в корзинке между мной и Велькой лежали.

— Велька, будешь? — протянула ему самое красивое красное.

— Я буду, — Зван протянул руку, обхватывая вместе с яблоком мою руку и удерживая на секунду дольше. — Ой, вкусное, — с хрустом откусил половину, брызгая соком в разные стороны и не сводя с меня тяжелого взгляда; а мне сразу захотелось руки вымыть.

Незаметно вытерла ладонь о подол и повернулась к княжичу

— Дать яблоко?

— Ага, только зеленое, — кивнул он.

Выбрала ему зеленое и к Стасу обернулась.

— А ты?

— Тоже зеленое.

— Ну, тогда и я зеленое буду.

Откусила немного и боярин, словно издеваясь, перехватил мое запястье.

— Дай попробовать.

Прямо из моей руки откусил от того места, где я кусала, и зажмурился от удовольствия.

— Ой, сладкое, — открыл глаза и уставился на мои губы, а меня передернуло от брезгливости.

— Зван, ты что? — дернула рукой, и он наконец отпустил и заухмылялся как ни в чем не бывало.

— Попробовать уж нельзя.

— Можешь все съесть, если так нравится, — положила яблоко рядом с ним и отвернулась к окну, мечтая поскорей до реки доехать и хоть на ночь от него в шатре спрятаться.

Глава 17

Дядя с братом выехали со двора, за ними выкатилась повозка с ненавистной девкой, и Леда уперлась лбом в стену рядом с окном.

До сих пор не знала она, как вынесла вчерашний позор и с ума не сошла.

До сих пор прокручивала в голове, как вскидывалась и опускалась рука отца с тонкой, вымоченной в воде, лозиной, что до крови секла ей кожу.

До сих пор в ушах звенело обидное 'змеиное отродье' и жгучие слёзы текли по щекам, а перед глазами вставала мать: властная, гордая, но нелюбимая мужем и оттого несчастная и злая.

Это уж сейчас она понимала, отчего отец с матерью ссорились. Отчего по разным хоромам разъехались и им с Годуном на его сторону даже входить без спроса было нельзя. Отчего боярыня Милава так часто в гости приезжала, а когда умерла, Велька в тереме появился.

Мать тогда словно окаменела, а отец дни и ночи сына грудного с рук не спускал — говорят, даже сам пеленки менял — хотя для нее с братом у него вечно времени не было. Её вообще только раз за всё время на ярмарку взял и бусики из янтаря ей купил. Сейчас бы она такую дешевку и в руки не взяла, а тогда дурочка была; плакала, когда мать их нашла, и в печку бросила.

Мать её, значит, змея? А кто тогда его полюбовница сдохшая?

Нет, правильно мать сделала, что отомстила. Правильно, что с разлучницей расправилась.

И себя ей винить не в чем: она за любовь боролась. А что никто понять её не хочет и грехом попрекают, значит, сами не любили.

Отец — сволочь, а Стас... — Леда вздохнула.

Вчера, когда отец высек её, она думала, что возненавидит его так же как отца, и сегодня даже в сторону его не посмотрит. Но на утро от вчерашнего обещания и следа не осталось, и первым делом, когда проснулась, к окну бросилась — его высматривать; даже про боль забыла.

А он с девкой этой вышел... за руку её держал, в повозку усаживал, и даже, когда с отцом да Велькой разговаривал, глаз с неё не сводил.

Сука! Даже ведьмина травка её не берет.

А потом боярин Зван спустился и она едва от окна отпрянуть успела.

Ох и напугал же он её. Никогда она у людей таких глаз не видела, чтоб столько ненависти. И ведь не сделала ему ничего,чтоб такое заслужить. Не из-за девки же в самом деле? Хорошо, что он с ними сегодня уезжает.

Дверь за спиной скрипнула и одна из вчерашних прислужниц, что руки её держала, вошла и поставила на стол поднос со свежей водой и хлебом.

— Князь тебя зовет.

Поклонилась, как ни в чём не бывало, и Леда закусила до крови губу, чтоб по щекам ей не надавать и ещё большую беду на свою голову не накликать.

Вышли из спальни и нянька бросилась навстречу.

— Дитятко моё ненаглядное! Да что же он с тобой сделал? — запричитала она, заламывая перед ней руки.

— Не лезь.

Отпихнула её было княжна, но мысль, что кроме неё и помощи ждать не от кого, заставила обернуться.

— Я к отцу сейчас. Ворочусь, мыться буду. Вели баню натопить и жди в мыльной; поможешь.

Нянька закивала, а Леда хмуро вышла за служанкой в сенцы.

Боль в израненных ягодицах заставляла идти медленно, и Леда кривилась при каждом шаге, но молча шагала за спешащей служанкой.

Спустились на первый этаж и прошли через приемные палаты в зал, где отец часто с боярами заседал.

— Княжна пришла, — служанка приоткрыла дверь и заглянула вовнутрь.

— Пусть зайдет, — строго велел отец и Леда переступила порог.

Отец сидел за столом и читал развернутый перед ним свиток.

— Проходи, Леда. Вот позвал тебя, ответ от князя соседского прочитать на то письмо, что я в прошлом месяце с портретом твоим отправил.

Леда молча уставилась на письмо, и нехорошее предчувствие кольнуло сердце.

— Ты ему понравилась. Теперь сам приехать хочет.

— Я за него не пойду, — отрезала княжна.

Князь молча встал из-за стола и подошел к дочери.

— Не хватало ещё, чтоб ты меня перед людьми позорила. Как я скажу, так и будет! Через две недели они к нам приедут и чтоб ты за это время всю дурь из головы выбросила и как шелковая была. Ясно?

— Ясно! — сквозь слёзы, огрызнулась княжна и князь спокойно добавил.

— И гостей чтоб улыбкой встречала.

Открыл дверь и кивнул ей на выход.

— Пошла с глаз моих.

Дверь за спиной захлопнулась, и княжна вздрогнула как от удара, и слезы градом покатились из глаз.

* * *

Прохор на автомате играл с княжичем, а сам не сводил глаз с Ярины, что рассеянно слушала их и думала о чём-то своем.

Девушка сидела опираясь рукой на узкую оконную раму и положив под голову ладошку, и явно смущалась такого пристального внимания.

Маленькая вертикальная черточка легла между красиво очерченных бровей, она тихо вздыхала, неосознанно прикусывая ровными зубками нижнюю губу, и от этих простых движение всё в нем звенело и отдавало сладкой дрожью глубоко внутри, заставляя кровь сильней бежать по жилам и разливаться жидким огнем в паху; хорошо ещё, рубаха была длинная и скрывала его возбуждение.

Эх, почему он не так молод и красив, как когда-то был? Или она хоть на чуточку расчетливей была бы и выгоду свою понимала, тогда он бы из шкуры вывернулся, а купил бы её. А так приходилось только пожирать её глазами да мелькающего за окном ведьмака ненавидеть.

'Вон он, красуется, стервец. Хоть бы навернулся'.

В голове мелькнула мысль подпругу подрезать или колючек под попону насовать.

'Дурак! Надо было раньше... утром еще'.

Она спросила что-то у ведьмака и Прохор навострил уши, прислушиваясь. Услышал, как он сказал, что сам учить её будет и не сдержал раздражённое хмыканье.

'Мечтай, мечтай, разнобельмый; учить он её собрался. Тебе падаль скоро в земле лежать, а не Яринушку его учить. Я сам её выучу всему, что потребуется'.

Велька улучив момент ткнул его солдатиком, оцарапывая до крови и Прохор чуть не двинул княжичу по голове, да вовремя остановился: ведьмак и Ярина как раз глядели на него.

На пару секунд переключился на игру с Велькой и снова уставился на неё.

Господи, как же ты чудо такое сотворил? Вон ведь других полно девок, а ни одна с нею не сравнится. Словно выточенная вся, аж ему глядеть на неё больно. Кажется, пусть бы только чуть ласковее на него посмотрела, и он бы мир к её ногам положил. Хотя почему кажется? Положил бы. Вспомнил, как нашел её вчера и те короткие мгновения, когда еще думал, что просто спит, и пальцы задрожали от ощущения нежной девичьей кожи, что сводила с ума своей гладкостью и прохладой. Словно животное втянул её свежий пьянящий запах и голова закружилась не хуже, чем от вина.

Она снова повернулась к ведьмаку и колдун, как привязанный повернул за ней голову.

'Ага. Значит, решил на хутор не заезжать, — Прохор довольно ухмыльнулся. — Ему как раз на руку — меньше свидетелей, когда ему уйти понадобиться'.

На радостях хотел даже Вельке опять поиграть предложить да увидел, как она потянулась за яблоком. Не думая, выхватил его, облизывая своими пальцами её и с наслаждением отхватил половину. Рот наполнился слюной смешанной со сладким соком и он вспомнил вкус её губ.

— Ой, вкусное! — протянул, не отрывая от неё тяжелого взгляда, и внутри неприятно кольнуло, что она вытерла после этого пальцы.

Предложила яблоко княжичу и повернулась к ведьмаку.

'Чтоб оно тебе попер горла встало, урод!'

Вытащила еще одно и он чуть слюной не захлебнулся, глядя, как её губы прикасаются к нему.

— Дай, попробую, — перехватил её руку и поднёс к своему лицу, не сводя взгляда с бешено бьющейся на запястье жилки.

Откусил сколько мог и всё равно продолжал удерживать её руку, пока она не дернула её изо всех сил.

— Зван, ты что?

— Попробовать уж нельзя, — заухмылялся он, делая вид, что ничего не случилось.

— Можешь все съесть, если так нравится.

Положила яблоко рядом с ним и отвернулась к окну, явно обидевшись, а он запихнул в рот всё, что осталось.

— Понравилось, — не стал притворяться он, имея в виду совсем не яблоко, и неожиданно увидел перед носом руку Владыки с надкусанным яблоком.

— Так может и моё доешь...если так понравилось?

Проклятый ведьмак подъехал вплотную к повозке и не сводил с него недоброго взгляда.

— Да сыт уже, — отклонился его руку колдун и отодвинулся назад, делая вид, что снова зевает. — Подремать что ли ещё?

— Подремли, — кивнул ведьмак, всё так же с прищуром разглядывая его.

Прохору ничего не оставалось, как сделать вид, что и вправду сморило в сон, и еще два часа сидеть прижимаясь потной щекой к мешку, пока, наконец, не доехали до реки.

* * *

Мы подъехали к реке, когда солнце уже висело над горизонтом, окрашивая небо в серо-розовые тона, и мужчины первым делом поспешили распрячь лошадей и поставить шатер — такой большой, что в нем не то что я с Велькой, все могли бы втиснуться. Боярин Зван так и сказал и даже свою подстилку успел расстелить впритык к моей, прежде чем Стас внутрь заглянул и прогнал его.

Постелила нам с Велькой постель и пошла ужин готовить, пока совсем не стемнело. Возница — пожилой дяденька, немногословный, но очень хозяйственный — помог костер разжечь и пока закипала вода, успел закинуть удочку и вытащить большого линя, из которого тут же решено было уху сварить.

Боярин Зван, словно муха крутился рядом — что даже подумала Стаса просить, чтоб работу ему нашел -, но он видно и сам все понял, потому как вскоре хворост собирать отправился.

Проводила его взглядом и с облегчением вздохнула.

За спиной что-то упало и я оглянулась на играющего с ножиком княжича

— Велька, ты же сказал, что помогать будешь, — пристыдила его.

— Я помогаю, — кивнул он, опять метая в землю ножик. — Как думаешь, тут раки есть?

— Не знаю, — посмотрела на тихую воду. — Может и есть.

— Хорошо бы поймать. Я раков больше чем уху люблю.

— Хорошо бы, только сперва соль принеси.

Княжич побежал за солью, а я ссыпала в котелок лук и корешки и посмотрела на сидевшего неподалеку возницу.

— Вы не знаете, мы обоз за завтра нагоним? — думать о том, что и завтра целый день придется вместе с боярином мучиться, не хотелось

— Вряд ли, касатка, — покачал он головой. — Мы на день опаздываем. Разве что им самим в дороге задержаться пришлось.

— Пахнет вкусно, — Велька подбежал и пока я солила уху, втянул носом поднимающийся над котелком запах, — ты скоро?

— Скоро. Сейчас уже ужинать будем. Ты пока корзинку из повозки притащи — там хлеб и снедь всякая на добавку.

— Ага, — кивнул он, и подбежал к Стасу, который устанавливая сигнальные маяки вокруг нашей стоянки.

— Уха готова. Есть пошли.

Увидел возвращающегося из лесу Звана и крикнул тому, чтоб корзинку из повозки принес, в которой припасы. Вернулся обратно и нетерпеливо протянул мне оловянную миску.

— Наливай.

Сели ужинать, когда уже темнеть начало и посуду я домывала совсем в ночи.

Когда все убрали, проскользнула в шатер, чтобы взять рубашку и полотенце, и наконец пойти ополоснуться. На полу горел небольшой ночничок и в его свете, я открыла крышку сундука, который без меня собирали, и ахнула. Прямо на белье лежало переливающееся каменьями да витыми узорами зеркальце.

— Чего ты? — Велька заглянул через плечо. — О! Зеркальце! У сестры точно такое же было, — взялся за серебряную ручку и в гладком, как вода стекле отразилась его кривляющаяся мордашка.

— Ой, что ты! Не дай бог разобьешь, — ужаснулась я и поспешила забрать дорогую вещь. — Это Стасу надо отдать, наверное случайно положили. — Вытащила чистую рубашку и кусок холста, взяла гребень и пошла на выход.

— Куда ты, Луша? — позвал вдогонку княжич. — Еще холодно купаться.

— Я быстренько, просто ополоснусь, — успокоила его и немного приоткрыла полог, высматривая, не смотрит ли кто.

Снаружи было тихо и возница, а главное боярин уже улеглись. Один Стас сидел около костра и смотрел на реку. Сделала шаг наружу и он повернул голову в мою сторону. Увидел и встал навстречу.

Тихонько подошла и кивнула на кусты за его спиной.

— Я на минуточку, — попросилась шепотом и он понимающе кивнул, но придержал за руку, чтобы подождала. Подошел к реке и опустил в неё руку, а я увидела, как с его пальцев срываются голубые блики и бегут вдоль берега.

— Иди, — вытащил через секунду руку и кивнул на кусты. — Я воду теплее немного сделал.

— Спасибо, — благодарно кивнула ему и шагнула к кустам.

Выбрала место, где трава до самой воды росла и на всякий случай еще раз оглянувшись, быстренько скинула рубашку и шагнула в воду.

Ого, немного, — вода как парное молоко была.

Вдоволь наплававшись и накупавшись выбралась на берег и, быстро вытершись, накинула чистую рубашку и переплела намокшую косу.

— Спасибо.

Ещё раз поблагодарила его, когда к костру вернулась.

— Да не за что, — улыбнулся в ответ.

Вошла в шатер и только тут про зеркальце вспомнила.

— Стас, — снова позвала его, выглядывая за полог. — Мне в сундук зеркальце чужое положили, надо будет отдать.

— Не надо — это твое, — покачал головой. — Мой подарок.

Замерла не зная, что сказать и он тихо засмеялся.

— Не смущайся, Луша. Спать иди, завтра вставать рано.

Колдун лежал на боку и не сводил глаз с кустов, за которыми скрылась девушка, а голове настойчиво билась мысль, что она сейчас там одна и беззащитнее некуда. Прямо иди и бери.

Покосился на сидящего у костра ведьмака и скрипнул зубами.

А еще думает, что в любви понимает... сосунок... Разве ж это любовь, когда она, любушка, голым телом сверкает, а этот даже не обернется.

Вспомнил, как сегодня, когда приехали, ведьмак отозвал его в сторону и прямым текстом приказал в сторону её не глядеть. Он правда попытался на дурачка упасть, опять Матрену 'свою' поминал, да тот видно и вправду подметил что, иначе с чего бы стал угрожать назад его отправить?

Ладно, пусть потешится, что усовестил его, он так и быть один день перетерпит.

Со стороны реки донесся тихий плеск и Прохор закрыл глаза, вспоминая красивую девичью грудь с остренькими сосочками, что еще в старом дому видеть довелось, и не сдержавшись, впился зубами в подложенный под голову мешок, глотая мучительный стон.

Господи, за что муки такие терплю? — опять повернул голову в сторону кустов, различая даже на таком расстоянии её вздохи и шелест полотенца, которым она вытиралась.

Маленькая моя... любушка, — проводил взглядом, пока она к шатру шла.

И чего, спрашивается, боится его? Разве он враг ей?

Снова выглянула, урода этого про зеркальце спрашивать и он представил, как заведет её в свою сокровищницу и не то что зеркальце куцое дарит, с ног до головы златом и каменьями драгоценными осыплет.

Девушка исчезла и он покосился на ведьмака, что все так же сидел у костра.

Сидит, змей упертый, зенки свои никак не закроет. Видать чует угрозу рядом, да даже предположить не может, что толстый боярин и есть она самая. Перевел взгляд на лес, куда специально за хворостом сегодня вызвался и обеспокоенно нахмурился. То что ведьмак не спал, совсем не нравилось ему; даже больше — заставляло сейчас придумывать, как заставить того хоть на пару часов заснуть, пока он в лес, где уже приготовлено, сбегает и с Марой переговорит.

Снова покосился на шатер, вспоминая Ярину, и как не жалко ему было пугать её, а другого способа, как избавиться от надзора слишком догадливого ведьмака, не знал.

В последний раз вздохнул, очень осторожно повернулся и подставил руку, чтобы собирать тонкие струйки ночного морока, что несмотря на большое расстояние долетали от мертвых земель, и начал ждать пока на ладони запузырится черные нити паутины.

Теперь главное было не переборщить, чтобы ведьмак не учуял темный сгусток.

Колдун выждал еще немного, чтобы кокон подрос до размера голубиного яйца и сжал на мгновение кулак, а когда открыл из руки выпорхнуло маленькое словно муха насекомое; но с твердым как сталь и черным как ночь панцирем и такими же черными клешнями.

Прости меня, ягодка, я потом сам тебе все слезки выцелую, — смахнул с ладони жука и тот медленно развернулся и полетел в сторону шатра.

Несколько минут было тихо — видимо созданное им существо искало вход в шатёр, а может летело медленее, чем он рассчитывал, но потом едва различимый хруст оцарапал полог и на несколько мгновений всё стихло; колдун напрягся и в следующую секунду ночь разорвал полный ужаса крик.

Прохор понёсся к шатру, но ведьмак оказался быстрее, и когда тучное боярское тело появилось на пороге, уже держал обезумевшую от ужаса девушку в объятиях.

— Что случилось, Луша, что?! — заглядывал ей в глаза, но она словно не слышала его и продолжала вырываться.

Возница, забежавший в шатер последним, сориентировался быстрее всех — на мгновение выскочил на улицу, а в следующую минуту вбежал с ведром воды и, не спрашивая, окатил и её, а заодно и державшего её Владыку. Девушка дёрнулась, замерла на миг и наконец очнувшись, упала ведьмаку на грудь, сотрясаясь в рыданиях.

— Стас! Ж.жук! — всхлипывая, сумела выдавить она. — ... Жук укусил и в рану залез, — протянула ему трясущуюся руку.

— Что?! — ведьмак, не спрашивая, разорвал рукав и внимательно осматрел всю руку, но ничего похожего на след от укуса не нашел. — Куда он укусил, Луша? Покажи, тут нет ничего.

Она неверяще посмотрела на абсолютно гладкую кожу и, растерянно обвела взглядом собравшихся в шатре мужчин.

— Кошмар приснился, — подал голос боярин, что с жадкостью глядел на просвечивающуюся свкозь мокрую рубашку грудь.

Ведьмак теснее прижал её к себе, обнимая так, чтобы закрыть боярину обзор, и, недовольно нахмурившись, показал ему глазами на выход.

— Зван... лагерь без надзора остался, тебе завтра всё равно делать нечего, покарауль эту ночь. Белана не прошу, — кивнул на возницу, — ему завтра весь день повозкой править.

Боярин надменно выгнул бровь.

— Мне делать нечего? Я весь день при Вельке — сна и в одном глазу не имею! — важно надулся. — Но ради княжича... и раз так просишь, — сделал ударение, что оказывает одолжение, — так и быть, покараулю.

Бросил ещё один жадный взгляд на прячущуюся за ведьмака девушку и вышел из шатра.

Возница так же молча как и до этого кивнул и тоже вышел, а Стас в последний раз прижав к себе напуганную девушку, пересадил её на расстеленную постель и вздохнул свободнее.

— Ничего страшного, Луша, — еще раз взял её за руку и внимательно осмотрел. — Наверное, в самом деле просто кошмар был. Сейчас ведь ничего не болит?

Она медленно покачала головой и притихший все это время княжич, вдруг очнулся и протянул ей ковшик с водой.

— Попей, Луша. Мне когда кошм... — на секунду запнулся и посмотрел на дядю, — когда кошмары снились, отец всегда пить давал.

Стас вздохнул и, погладив его по голове, взял ковшик и передал ей.

— Попей, Луша. Велька прав, — сел, устраиваясь между ней и вздыхающим племянником.

Она сделала несколько глотков и он забрал ковшик.

— Теперь переодеться бы надо,— шепнул ей на ухо, и она опустила глаза на мокрую рубашку; резко вспыхнула и прикрылась одеялом.

Ведьмак с княжичем отвернулись и несколько секунд выжидали пока за спиной раздавался скрип сундука и шорох ткани.

— Всё, — произнесла, снова укладываясь в постель и накрываясь одеялом.

— Ну вот и хорошо, — ведьмак обернулся к ней и взял за руку.

— Дядя, а ты? — спросил Велька, кивая на его рубашку. — Ты тоже промок.

— Мне не страшно, — улыбнулся он племяннику, — сейчас лишняя влага сама впитается, — и словно в подтверждение его слов рубашка начала на глазах сохнуть.

— Ух ты, я тоже так хочу.

— Если лениться не будешь, то со временем научишься. А теперь спать, и так уже полночи прошло.

Он притушил ночничок и улегся на стыке их постелей, так и не выпуская её руки.

Велька вскоре безмятежно заснул, а Луша хоть и лежала тихо, но по тому, как вздрагивала от каждого шороха, было понятно, что девушка всё ещё не пришла в себя. Тогда он повернулся к ней и, не спрашивая, притянул к себе ее голову, накрывая ее губы своими. Она попыталась было оттолкнуть его, но видя, что он не отступится, смирилась и позволила себя целовать... тем более, что ей и вправду становилось легче от его поцелуев.

Прошло еще немного времени и наконец она окончательно успокоилась и перестала дрожать. Стас в последний раз поцеловал ее и прошептал в приоткрытые губы.

— Спи и не бойся ничего — я с тобой.

Она вздохнула и, устраивая голову у него на плече, сонно пробормотала.

— Не хочу завтра со Званом ехать.

— Я знаю, — потёрся подбородком о её макушку. — Не бойся, я поговорил с ним перед ужином, он не посмеет больше приставать, — обнял её ещё крепче и вскоре она расслабленно задышала, погружаясь в сон и заодно навевая дрёму и на него.

* * *

Леда в расстроенных чувствах ворвалась в свои покои и, словно налетев на стенку замерла, уставившись на двух дюжих молодцев, что вытянулись по бокам от двери в её спальню. От обиды на отца и негодования, что силком замуж выдает, совсем позабыла она про учиненный им надзор и наказание.

— Пожалуйте в спаленку, — одна из служанок отворила перед ней двери, но княжна резко обернулась к стоявшей справа няньке.

— Мыться хочу! — потребовала она.

— Готова, готова банька, — оживилась та. — Сейчас только истопили.

Старуха как могла поспешила к боковой двери, ведущей на лесенку, по которой можно было спуститься в мыльную пристроенную специально для княжны.

— Сейчас, дитятко, сейчас родненькая. Банька — это хорошо, банька — это правильно: все хвори выгоним, ножки вылечим, кожу как у младенчика сделаем.

Княжна смурная и невеселая шагала за старухой, но у самой двери в предбанник

оглянулась на двух девок, что спешили следом помочь с мытьем.

— Вон пошли, гадины! Не хватало ещё, чтоб вы на мои раны глядели да потом с подружками хихикали, — замахала на них руками и те испуганно отскочили.

Дверь громко хлопнула, и прислужницы растерянно переглянулись.

— Ой, как быть? Князь ведь глаз с неё спускать не велел, — испугалась совсем молоденькая девушка, что только недавно перешла из обычных служанок в свиту, но та, что держала свежее платье, лишь пожала плечами.

— Да куда она денется? Выхода там всё равно нет. Сейчас перебесится, сама позовет.

Они переложили сложенное стопкой белье на табурет у двери и спокойно пошли наверх, радуясь, что свободная минута выпала.

— Ушли, — обернулась княжна, что все это время выжидала у двери и подслушивала.

Нянька попыталась обнять её сзади, но Леда сбросила худые руки.

— Нашла время! Отец меня хочет со свету сжить, а ты все с глупостями лезешь.

— Прости, прости, дитятко, — затряслась старуха в безмолвном плаче. — Переживаю за тебя очень. Звал-то он тебя зачем? — подняла на княжну заплаканные глаза.

— Не важно. Всё равно по его не будет! — княжна скинула сарафан и, не глядя, швырнула его у угол. — Смерти моей хочет, разве не понятно? Жениха какого-то нашел... урода.

— Ой, — схватилась рукой за сердце нянька. — Так может... к лучшему? — с надеждой посмотрела на негодующую хозяйку.

— Что к лучшему?! — взорвалась та и от злости скинула с лавки березовый веник. — Я или его, или себя порешу! Неужели не понятно?!

— Что же делать? — снова заплакала нянька, а княжна скинула рубаху и попыталась извернуться, чтобы оглядеть насколько сильно отец посек ей ягодицы.

— Человека искать надо — татя, — поморщилась при виде набухших красных полос. — Денег посулить, золота; сказать, что все приданое, что в спальне моей спрятано, может забрать; пущай только вызволит и в Заснежище проводит.

— Да где ж я его найду? — вскрикнула нянька.

— Ничего без меня не можешь, — окинула её презрительным взглядом княжна. — В город ступай, на ярмарку. Там травницу ищи — Сновиду. Она поможет. А если упираться и отказываться начнет... напомни про снадобья, что для меня делала. Скажи, что очень князь интересовался, откуда у меня ведьмина травка взялась.

— Ой, Леда, — закрыла рот в ужасе нянька. — Отец узнает, что помогла — не жить мне.

— Мало ещё пожила? — глумливо окинула взглядом няньку княжна. — Или думаешь сто лет жить? Или может надеешься, что я тебя с собой к мужу заберу? Так я назло велю на улицу вышвырнуть! Ты мне помочь не хочешь и я тебе ничего не должна, — княжна сверкая исполосованным задом толкнула дверь в парную. — Ступай и прислужниц позови, а то еще, неровен час, от пара свалишься, — обернулась она в дверях и больше не глядя на няньку, притворила за собой дверь.

* * *

В большой и шумной корчме, что ломилась от пришлого на ярмарку народа, в самом дальнем углу — закопченном и тёмном, куда почти не прорывался дневной свет, сидел бывший слуга колдуна Ямат.

За прошедшую неделю некогда верный раб первосвященника заметно осунулся и теперь мало походил на того сытого и спесивого прихвостня, перед которым трепетали богатые купцы и даже бояре. Был он все в той же одежде — правда после нескольких дней проведенных в диком лесу грязной и изодранной — но это не смущало его. Отсутствие денег пугало меньше, чем мысль проведать дом колдуна, где был спрятан клад.

'Нет уж, раз повезло живым выбраться, на рожон сам не полезу, — нащупал в кармане горстку серебряных нул — всё, что осталось от памятного золотника. — Интересно, сколько за ночлег жадный хозяин заломит? — хитрый жук даже вина налить отказался, пока золотник не увидел'.

Вчера он еще надеялся найти бывших подельников, с которыми промышлял до службы у Порфирия-Прохора, но видно те не сильно жаждали иметь дело с бывшим товарищем, что за столько лет ни разу не вспомнил о них, или же годы не пощадили грозную шайку, и второй день пребывания в городе ничем кроме бесцельного блуждания не увенчался.

Он бросил беглый взгляд в тусклое оконце и вдруг увидел, как прямо посреди дороги упала старуха и какой-то торговец кинулся на ей помощь. Внёс её в корчму и Ямат наметанным глазом выделил дорогую душегрейку.

'Ты гляди, у старухи, видать, деньги есть, — отхлебнул вина и принялся высматривать кошелек на её поясе. — А зачем старухе деньги? — цинично ухмыльнулся и поднял на неё взгляд'.

Узнав княженковскую няньку, что во все глаза глядела на него, и резко закашлялся.

'Чтоб ты околела проклята! — отставил чарку и отвернулся проклиная собственную дурость. — Хоть бы не узнала'.

Нянька с трудом опираясь на клюку, вытерла пот со лба и огляделась. Шумная ярмарка пестрела товарами и гремела весельем, но это её не радовало — из ума не шло отданное Ледой распоряжение татя разыскать. И даже не сам приказ, а сказанные напоследок слова, что на улицу вышвырнет, ежели ни с чем воротится.

От обиды ныло сердце, но привыкшая сносить насмешки и угрозы, она и не думала возмущаться.

Мимо прошла молодая боярыня, что вела за руку девочку лет трёх. Та шла в бойком сарафанчике и толстые ножки с трудом поспевали за матерью. Нянька вспомнила, как точно также водила когда-то Леду. Правда тогда маленькая княжна еще любила её — даже спать без неё отказывалась.

Сколько же лет прошло с тех пор и как всё переменилось.

Старуха снова огляделась и с тревогой покачала головой.

'А ну как не найдет она эту Сновиду, что тогда?'

Думать о том, что, не приведи Господи, будет, если не сыщется травница, не хотелось.

Она выставила вперед клюку и щадя правый бок, что словно огнем горел, медленно заковыляла дальше.

'Господи, да где же эти травницы, будь они неладны? — оглядела тянущиеся торговые ряды и, не выдержав, обернулась к ближайшей торговке'.

— Подскажи милая, где травниц найти?

— Травниц? — вскинула голову круглолицая молодка. — Опоздала бабушка. Травниц всех в околоток упекли... ещё утром. Уж не знаю в чем провинились.

Нянька застыла и начала медленно оседать в придорожную пыль.

— Ой! Ой-ой-ой! — выскочила торговка и кинулась поднимать её. — Да что же это, матушка? Кто ж тебя хворую такую из дому отпустил?

— Ой, в глазах темно, — начала шарить перед собой рукой нянька, и торговка закричала спешащему к ней мужу.

— Мякиша, помоги!

Тот подбежал и рывком поднял старуху и перенес в сторону примыкающей к ярмарке корчме.

— Пустишь бабушку отдышаться? — попросил хозяина и тот пожал плечами и кивнул на пустую лавку у входа.

— Ты как, матушка?

— Спасибо, сынок, спасибо родненький. Лучше.

— Ты гляди... я, ежели нужно, могу побыть с тобой.

— Нет, не надо, дитятко. Ступай, — кивнула благодарно нянька и, тяжело дыша, откинулась горящей спиной на прохладную стену. — Я минутку посижу и домой пойду.

Торговец вышел, а хозяин кивнул служке на ведро с водой в углу.

— Дай воды старухе.

— Вот попей, бабушка — мальчонок подросток, что прислуживал в корчме, протянул ей ковшик и нянька сделала несколько глотков.

— Спасибо, сыночек, — с трудом выдохнула и обвела слезящимся взглядом полутемное помещение.

Теперь оставалось с моста да в воду — Сновида в околотке и значит найти татя она сегодня точно не сумеет.

Обвела взглядом полутёмную корчму и вдруг увидела здоровенного мужика, что сидел за крайним столом, но в потемках было трудно разглядеть его лицо.

'Вот ведь кабан какой здоровый. Нет чтоб татем оказался... я б ему сама последние десять червонцев, что на смерть берегу, отдала'.

Вздохнула и уже хотела вставать, когда мужик повернулся к окну и она узнала слугу отца Порфирия.

— Ямат! — выдохнула дрожащими губами, а не помня себя побежала к нему. — Ямат, родимый! Сам бог тебя мне послал!

* * *

В шатре еще какое-то время беседовали, а потом ночничок притушили и стало тихо.

Прохор привстал с насиженного места и оглянулся на возницу. Тот сладко спал посвистывая во сне и колдун удовлетворенно вздохнул. Теперь можно было и задуманное воплощать начинать.

Молодец он — не зря так долго на княжиче тренировался кошмары насылать. Черный морок как раз таким получился, чтоб и Яриночку напугать, и ведьмак ни о чем не догадался. Она, кровиночка, правда кричала уж очень сильно, прямо сердце у него кровью обливалось, но ничего — он же не для удовольствия — для дела. Время пройдет, слёзки забудутся.

Оглянулся на чернеющий в стороне лесок и начал осторожно сдвигаться к нему. Сделал пару шагов и перевел настороженный взгляд на шатер. Выждал еще несколько минут и убедившись, что все спокойно, обернулся и прожогом метнулся к лесу.

Там, словно кот различая в темноте деревья и кочки, пробрался через невысокую полосу густого молодняка и нырнул в овраг, на дне которого еще днем сложил всё для костра. Подбежал к сваленным в кучу веткам и поломанным на дрова гнилым деревцам и выхватил из-за пояса палицу. В ночи сверкнула небольшая молния, зарево которой скрыли глубокие склоны оврага, и огонь охватил наваленную кучу хворосту.

Прохор глянул в огонь и полез в кожаный кошель, что был привязан к поясу рядом с палицей.

— Ну вот, Красава, и рассчиталась ты за всё, — бросил в костер измазанный в крови платок, в который было что-то завернуто. Успел произнести первые слова призывающие хозяйку и чуть сам в костер не упал, когда боковым зрением заметил несущийся на него огненный сгусток.

В ночной мгле росчерк молнии скользнул в костер, только в этот раз обошлось без грома, и из пепелища пахнуло стоячей водой и болотной тиной.

— Вижу, исправляешься, раб, — из затухшего костра поднялась страшная женщина с серпом в руках и облизала измазанные в крови губы, — человечинку я люблю.

Колдун поклонился и заискивающе заглянул ей в глаза.

— Я старался. Вот... сердечко добыл девичье.

— Понравилось, — кивнула нечисть и прошла вперед, улыбаясь острыми как ножи зубами. — Ещё есть? — обвела голодным взглядом овраг.

— Добуду, Смертоносная, — кивнул колдун, — еще лучше добуду: молодое, сахарное — всё, как ты любишь.

Если кровососов в помощь дашь, так прямо завтра и отведаешь.

— Экий ты добрый, Прохор, — сверкнула на него красными глазами, — словно не я тебя по лесу гоняла. Почему сегодня не принёс? — в единый миг оказалась за его спиной и приставила серп к горлу.

— О чём ты, Мара? — затрясся колдун. — Сама же за ведьмаком следить отправила, как бы я при нем посмел?

— Эту же посмел, — высосала из зубов застрявшее мясо.

— Так это чернавка — кто её хватится? А я тебе настоящее лакомство приготовил — КНЯЖНА! На мягкой перине всхоленная, на сладкой еде вскормленная — мясо во рту тает.

— Сладко обещаешь, — облизнулась в предвкушении Морана. — Ладно, уговорил, — перед колдуном словно из-под земли взлетел пяток кровососов. — Указывай путь, — велела хозяйка, зорко следя за слугой.

Тот протянул руку, схватил самого крупного летуна и поднес к глазам. Несколько секунд не мигая смотрел тому глаза в глаза, а потом разжал пальцы и подбросил звереныша вверх. Серая тень промелькнула в ночи, уводя за собой остальное семейство и Мара проводила летуна взглядом.

— Теперь сказывай, зачем на самом деле звал, раб?

Глава 18

Тихо было в шатре и спалось рядом с Владыкой спокойно и сладко, даже Велька, не привыкший, что ночью можно не бояться, спал крепко и почти не крутился. Единственное, где-то под утро проснулся оттого, что в кусты захотелось и сонно сел на расстеленной прямо на земле постели. Хотел уже вставать, когда вдруг увидел спящих в обнимку Лушу и Стаса и замер, позабыв обо всём на свете.

Несколько секунд глядел на них расширенными глазами и лицо его отражало всю спепень детского недоумения; потом сильно засмущался; а затем губы его растянула довольная хитроватая улыбка оттого, что узнал тайну взрослых.

'Ага! Значит они жених и невеста, — сразу решил для себя и заерзал от нетерпеливого предвкушения, как завтра дразнить их начнет: 'тили-тили тесто жених и невеста!', — от всей души желая, чтобы уже было утро. Потом вдруг вспомнил почему проснулся и поспешил выбраться из шатра'.

Отбежал на несколько секунд в кусты и уже возвращался, когда заметил, что огонь совсем прогорел и деловито покачал головой.

'Нашли кому сторожить поручить — костёр погас, а Зван дрыхнет и в ус не дует, — оглянулся в поисках непутевого боярина. — Наверное в повозку залез, — решил, не найдя ленивого толстяка.

А ну, как дверцы палицей подпереть? — промелькнула лукавая улыбка. — То-то смеху завтра будет!

Тут же огляделся и подобрал подходящую ветку, просунул ее в круглые петли на дверках, а потом довольно потирая руки, пошел к шатру. Вошел и игривое настроение вдруг толкнуло еще на одну проказу.

Взял с Лушиного сундучка ленту для волос и как мог осторожно привязал её ногу к его, а уже потом вполз под одеяло и вытянулся,предвкушая, как они проснутся.

* * *

Нянька вернулась как раз к обеду и в преотличнейшем настроении — даже слуги грешным делом решили, что она с горя, что Ледку взаперти держат, наливки хватила. И еще больше уверились в этом, когда она ни с того, ни с сего выставила на стол баклажку сладкого вина, что на большие праздники берегла, и принялась потчевать всех, наливая полные чарки, а не как обычно — на донышке.

— Пейте, пейте, девоньки. Когда ж еще пить, как не сегодня? Такой день.

— Какой? — спросила одна из прислужниц, вытирая губы.

— Князь Леду просватал! Через две недели свадьба.

— Ах! — разнеслось по светлице и девушки начали переглядываться и шептаться.

— А когда узнала, матушка, нам дворня ничего не говорила? — подсела к ней назначенная князем за старшую прислужница.

— Так не знает еще никто. Леда только мне сказала, когда в мыльную ходили. Она, глупая, только, идти не хочет; ну да перемелется — муж быстро мозги вправит, — доверительно наклонилась к ней нянька, наливая вина.

— Верно, верно, — закивала прислужница, и запрокинула голову, чтобы допить все до конца. — Давно ей замуж пора.

— Слышь, Акулина? — подпихнула ее нянька под бок и наклонилась, переходя на шепот, — пусти к ней на минутку.

— Зачем? — сразу насторожилась та и подозрительно взглянула на старуху.

— Просить хочу, чтоб с собой взяла. Столько лет я при ней, страшно на старости между чужими людьми оставаться, — голос у няньки дрогнул.

— Ой, нянюшка, — отвела взгляд прислужница. — Что и делать не знаю. Не велел князь пускать тебя.

— Голубка, — просяще взглянула нянька и прислужница не выдержала.

— Ладно, бог с тобой, — оглянулась на сбившихся в кучку служанок, что обсуждали принесенную новость, и наклонилась к её уху.

— После обеда, девчата по работам разойдутся, и я стражу отвлеку на две минуту. Только... — снова окинула няньку взглядом, — глупостей не наделай — из терема Леде не выйти.

— Господь с тобою! — закачала головой старуха. — Нешто ж я не понимаю? Да и куда ж ей податься-то горемычной?

Ямат сидел в тесной клетушке, что корчмарь сдал ему на ночь за две нулы и по памяти чертил на глиняном полу карту терема и двора вокруг, радуясь, что столько лет при Прохоре был и воровскую науку почти до совершенства довёл. Теперь, глядишь, и деньгами разживётся, — представил обещанный богатый куш.

Главное хорошо подготовиться, — размышлял сам с собой. — Без подготовки ни одно дело не выгорит, а другого такого шанса может и не быть, — изобразил дорожку, что вела через сад к терему, и принялся чертить карту коридоров и лестниц, что вели в княжеские хоромы. — Плохо, что у княжны не был ни разу, — если убегать придется, быстро не сориентируюсь. Ну да ладно. Ежели что, дочкой княжеской от стрелы прикроюсь. Не станет же князь по дочке стрелять?

А ежели не везти никуда княжну, а просто с князя выкуп стребовать? — пришла в голову новая мысль. — Вот это дело! — Ямат присвистнул и принялся считать, сколько можно взять за глупую девку.

В памяти всплыла пышнотелая красавица, и он пошловато ухмыльнулся.

Интересно если её попользовать, отец выкуп платить совсем откажется или нет?

Откажется, — ответил сам себе, вздыхая. — Дочку он не жалует.

Вспомнил, как князь по пьяни жаловался хозяину, что та жену покойную сильно напоминает.

Ладно, значит, хоть погляжу, с неё не убудет.

Куда она там хотела? В Заснежище? Дура-баба. Ну да ему даже на руку. Денег-то нет, чтоб прямо сейчас место найти, где пленницу держать; а так отъедут от столицы, он и завезёт её на один хуторок, где от лишнего золотого не откажутся, а кто и за что его платит, не спрашивают.

Нянька стояла полуживая от страха у калитки и безуспешно пыталась разглядеть что-то в ночной тьме. Стражники только недавно прошли мимо забора, и нянька переживала, чтоб ничто не помешало задуманному.

Хоть бы не обманул, — молилась про себя, вспоминая хитрого слугу первосвященника. Леда совсем меня со свету сживет, если не получится ничего сегодня, — вспомнила, как обрадовалась княжна, когда она рассказала ей о Ямате и надежда, что все теперь станет, как прежде, приятным теплом согрела сердце.

Нет, не выгонит она меня — я ей в дороге единственный родной человек буду. Ей-то, поди, тоже страшно будет одной меж чужими людьми оказаться?

На всякий случай одернула засов на калитке и даже слегка приоткрыла дверцу.

А княжна в этот момент увязывала в наволочку вещи в дорогу.

Дюжина рубах, пяток сарафанов (те, что шелком расшиты, они легче бисера... нет один с бисером надо взять, а то буду как нищенка... даже два), по полдюжины блузок и юбок, штук пять поясов, чулок дюжину, три душегрейки. Эх! Наволочка маловата! — в раздражении уперлась коленом, чтобы затянуть узел и ткань треснула.

Княжна со злостью пнула узел ногой, и тот отлетел к стене, и шмякнулся на пол.

'И как эти дуры из дому сбегают? Не влезает ничего!'.

'Надо надвое разделить, один узел сама возьму, а второй нянька пусть тащит, — решила на ходу и тут же вспомнила, что не собиралась брать с собой немощную старуху. — Придется видно на себя часть надеть, — покачала головой и принялась стаскивать сарафан, чтобы поддеть еще несколько рубах. —

Спарюсь, конечно, зато побираться не буду, — натянула один на один три сарафана и набросила две душегрейки'.

Теперь предстояло главное — упрятать драгоценности в дорогу. Отперла привинченный к полу сундучок и вытащила доставшееся от матери наследство.

Тяжелый ларец сверкнул позолоченными боками и княжна ссыпала его содержимое на постель. Оправленные в золото каменья ярче солнца засверкали на белой простыне, и Леда любовно погладила драгоценности.

'Вот это ни за что не отдам, — взяла в руки венец и тут же пристроила на голову. — Платком обвяжу и ладно будет'.

Потом принялась надевать на шею длинные нитки жемчугов и золотых цепочек, что тяжелыми гроздьями опускались на грудь, а на руки, сколько могла, натянула браслетов.

Оглядела оставшуюся кучку и разделила ее еще на две половины.

'Про черный день, — деловито распихала одну половину по карманам. — А это Ямату дам, — посмотрела на горстку оставшихся цацок и выхватила еще два перстенёчка. — Хватит с него, — увязала оставшееся в носовой платок'.

Ямат выждал, пока стражники скроются за поворотом и крадучись подошел к забору. Час назад он ловко увел со двора корчмы двух лошадей у приезжих ротозеев и сейчас переживал, чтобы пропажу как можно дольше не обнаружили. Мысль, что княжна на лошади, возможно, ездить и не умеет, в голову ему не пришла. Про няньку он даже не думал. Если все, что рассказала ему старуха, правда — подлая Ледка и не думает брать её с собой.

Взялся за дверную ручку и вдруг понял, что калитка открыта.

— Ямат? — едва слышно донеслось из щели и он, молча, шагнул внутрь.

— Тихо, не шуми, — нащупал старухино плечо и шепнул, чтоб вела его в терем.

Прошли через сад, и нянька толкнула дверь в людское крыло. Затем еще минут десять плутали по темным коридорам да сенцам и наконец подошли к засланной дорожкой лесенке.

Ямат, помня наказ, про то, что двери под охраной, сжал старухе руку и та, как условились, начала подниматься первая.

— Долго не было тебя, нянюшка. Сказала, на минутку, а на полчаса ушла, — выступил навстречу один из охранников и старуха заплакала.

— Так чуть жива, сынок. Такая старая стала, что в тереме заблудилась. Вот клюку обронила в сенцах и найти не могу. Искала, искала, да с моими глазами разве найдешь, насилу по стеночке дошла.

— Так я сейчас принесу, — он шагнул вперед и старуха закивала.

— Принеси, принеси, родненький.

Снизу донесся шорох и спустя несколько минут стражник, что отчего-то сильно вырос и раздался в плечах начал подниматься по лестнице, держа в руке клюку.

— Ты что свечку уронил? — спросил второй, но ответа услышать не успел, в единый миг оказавшись в сильном захвате. Ямат так же, как первого, ловко придушил его и поволок вниз, чтобы спрятать вместе с товарищем под лестницей.

— Ты хоть не убил их? — забеспокоилась вдогонку нянька и Ямат усмехнулся.

— Поздненько переживать начала, старая. Не боись, живы, к утру оклемаются.

Вошли в покои и нянька кивнула на дремлющих прямо у двери двух других охранников.

Ямат молча отодвинул её и на цыпочках подошел к посвистывающим во сне стражникам, и так же молча немного придушил обоих.

Нянька отдернула щеколду и заглянула к княжне.

— Леда?

Княжна одетая как для сурового зимнего перехода цыкнула на нее и кивнула на узел около двери.

— Я готова.

Ямат усадил охранников у двери, как и раньше, чтоб слуги думали, что просто спят, и ввалился вслед за нянькой в спальню.

— Будь здорова, княжна.

— Здорова, здорова, — княжна попыталась сунуть ему в руки свой узел, но Ямат лишь насмешливо окинул её взглядом с ног до головы.

— Это за отдельную плату. А ты еще за спасение не рассчиталась, красавица.

— Вот, бери, — сунула ему в руки маленький узелок, и Ямат в недоумении взвесил его на руке.

— Сдурела, княжонка? Я за столько из дому не вышел бы.

— Мало? — выпучила глаза Леда. — Да ты сроду столько не имел.

— Давай расчет, иначе дальше без меня, — Ямат разгневанно отступил к двери, а Леда, надувая щеки и метая молнии, глядела на него. Наконец поняла, что он не шутит, и в раздражении полезла в карман.

— Вот, подавись! — сунула ему в руку еще одну горстку драгоценностей, и Ямат кивнул на второй карман.

— И из этого вытаскивай, тогда соглашусь.

Княжна с ненавистью, вытащила еще несколько брошек и браслетов и сунула жадному татю в руки.

— Доволен?

— Теперь почти что, — нагло усмехнулся Ямат и вдруг застыл столбом, глядя на распахнутое в спаленке окно. — Быть не может!

Нянька с княжной оглянулись, и сдавленный вскрик совпал с рывком страшных крылатых тварей, что ворвались из ночи в терем.

Единым броском звереныши оказались внутри, и Ямат буквально чудом успел толкнуть непутёвую княжну на пол, и заступить собой, выхватывая из-за пояса посеребренный кинжал.

Две зубастые тушки тут же упали к его ногам, но трое других уже во всю рвали жемчуга на шее обезумевшей от ужаса княжны. Нянька попыталась было голыми руками отцепить их, но один из зверенышей вцепился ей в горло и она, хрипя, завалилась на кровать.

Ямат пырнул того, что почти добрался до девичьей шеи и следом срезал второго, что рвался через толстую телогрейку к сердцу. Княжна без сознания опала к его ногам, а он повернулся к мертвой няньке, выискивая глазами последнего, но тот, напившись крови, взмыл высоко под потолок и прожогом метнулся к окну, сливаясь с ночной теменью.

— Убег, — расстроено покачал головой Ямат и обернулся к беззвучно лежащей княжне. — Чего разлеглась, корова? Нашла время, — пнул её ногой, и рывком поднял ее за шкирку, волоча за собой к двери.

Выволок на лестницу и потащил за собой, мучительно вспоминая дорогу в сад.

— Вот раздобрела, княжеская сучка, — прогибаясь под ее тяжестью, подошел к калитке и прислушался. Стражников было не слышно, и он осторожно приоткрыл дверцу и скользнул в ночь. А спустя час, выехал из города через старые разрушенные ворота, ведя в поводу вторую лошадь, к которой была привязана так и не пришедшая в себя княжна.

Солнце медленно вставало над горизонтом, но Велька, что так и не сомкнул глаз в предрассветные часы, отчаянно боролся со сном. Боролся, боролся да и заснул. И так совпало, что именно в эти мгновения Луша, что спала в объятиях Стаса, потянулась и, зевая, провела ладошкой по лицу. Затем сонно обвела глазами шатер, освещенный тусклым светом ночника, и села глядя на жениха. Он спал не стесняясь раскинувшись на ее постели, и она невольно задержалась взглядом на его губах, что так сладко целовали ее этой ночью.

Девушка покраснела, и, чувствуя себя страшно порочной, попыталась тихонько встать и выйти, но что-то будто дернуло её за ногу и она неожиданно, как была, полетела вниз прямо на него. Он же, ощутив её рывок, каким-то чудом сумел выставить руки и поймать, не позволяя удариться.

— Что случилось? — сел, удерживая ее в объятиях, и встревожено огляделся.

— Пусти, — зашипела, кривясь от боли в подвернувшейся ноге и сделала попытку слезть с его коленей.

— Ты ногу подвернула? Покажи, — он резко откинул одеяло и вдруг пораженно уставился на обвивающую их ноги веревку. Секунду сидел молча и разразился звонким смехом.

— Ну, Велька, ну проказник! — оглянулся на спящего племянника и попытался стянуть ленту, только княжич постарался на совесть и прикрутил их друг к другу намертво, так что пришлось за ножнами потянуться и ленточкой пожертвовать.

— Он что видел нас когда...? — Луша испуганно взглянула на Вельку и мучительно покраснела.

— И что? — спросил, легонько ощупывая щиколотку, и улыбаясь. — Мы ничего такого не делали.

Она поморщилась, и он с тревогой спросил.

— Сильно болит? — пересел напротив и положил ее ногу себе на колени.

— Не страшно, пусти, — она попыталась забрать ногу, но он не позволил и покачал головой.

— Потерпи, сейчас пройдёт.

По коже побежал приятный холодок, и она покорно замерла, пока не поняла, что боль давно ушла, а он все ещё гладит ее ногу.

— Хватит, — одернула подол, и Стас с неохотой убрал руки и вдруг быстро притянул к себе и поцеловал, пока не успела опомниться.

Она негодуя стукнула его, и в страхе оглянулась на спящего княжича, а он рассмеялся.

— Трусиха. Велька полночи караулил, пока проснемся, теперь его из пушки не разбудишь, — встал и помог ей подняться. — Ладно, пойду, — кивнул на полог и больше не медля, вышел на улицу, давая ей время прийти в себя.

На берегу, подложив под голову мешок, безмятежно храпел боярин, и Стас с усмешкой оглядел нерадивого сторожа. От реки тянуло свежестью, и он вдруг как был, так и вошел в воду, а потом поплыл, делая сильные гребки и фыркая от удовольствия.

А Прохор, что изо всех сил притворялся, что спит, открыл глаза и тяжело вздохнул, мучительно желая ему утопиться.

Полог снова зашелестел, и из шатра показалась Луша; с опаской покосилась на него и, стараясь не шуметь, пошла к воде. Солнце вставало впереди, купая её в своем сиянии, и делая удивительно красивой, такой красивой, что у него дыхание сбивалось от ее красоты.

А девушка, не замечая его горящего взгляда, тронула воду ногой и сразу же поджала пальчики, удивляясь, что она такая холодная.

Колдун невольно привстал, а она присела на корточки и опустила руки в воду, чтобы умыться. Капельки воды разлетались вокруг, и колдун вдруг понял, что его так привлекает в ней.

Она была чистая. Такая чистая, что ему казалось, рядом с ней он и сам отмоется. Не выдержав, отвернулся и до боли закусил руку, чтобы не разрыдаться.

— Не отдам! Никому не отдам, — прошептал словно клятву и зажмурился, чтобы запомнить именно такой, какой она была в эти минуты.

Спустя несколько минут ведьмак вышел на берег и Прохор начал кряхтеть и потягиваться, не желая давать ему даже на секунду забыться, что он с ней один.

— Утра, — кивнул, демонстративно зевая, и обернулся к девушке.

— Как спалось, Лушенька? Не дай бог, кошмары не мучили?

Она вздрогнула, покачала головой и, чувствуя себя неловко под его взглядом, поспешила отойти к ведьмаку.

— Всё в порядке, спасибо.

— Стас, я завтрак приготовлю, ладно? — спросила, подсознательно отворачиваясь от боярина.

— Хорошо. Я сейчас Белана попрошу, чтоб помог с костром. Зван, поможешь шатер собрать?

— Да пусть Белан и поможет — я ночь не спал. Что ты мне самую тяжелую работу выискиваешь? — огрызнулся недовольный боярин и Стас нахмурился и окинул его внимательным взглядом.

— Ладно. Иди отдыхай, раз устал, — принял решение не трогать нарывающегося на ссору боярина, но тот видно преследовал другую цель.

— Да нет уж. Ежели без меня никуда, я, вот, лучше, ей помогу, — указал на девушку.

Владыка посмотрел на Лушу, и та поморщилась и едва заметно покачала головой, что не хочет.

— Я сама справлюсь.

Он понимающе кивнул.

— Зван, не надо. Лучше Вельку разбуди, ему как раз вставать пора. Мы обойдемся.

Это 'мы' неприятно резануло слух колдуна, и он еще больше напрягся, но ведьмак шагнул вперед, отгораживая от него девушку и давая понять, что разговор окончен.

Прохор с трудом удержал фальшивую усмешку и через силу повернул к шатру.

— Ну не надо, так не надо. В другой раз помощь предлагать не стану, — бросил через плечо и скрылся в шатре.

— Пошли, — повернулся Стас к Луше и она с благодарностью шепнула: — Спасибо.

Боярин шагнул в шатер и, задернув полог, припал к щели, выискивая глазами девушку. Та как раз обернулась ведьмаку и её лицо озарила теплая улыбка.

Владыка пропустил ее вперед и подошел к прогоревшему кострищу, помочь огонь развести и тяжелый котелок на распорки подвесить.

Прохор презрительно скривился.

'Помощник выискался'.

Как же ему надоел этот ведьмак. Так и хочется молнией шарахнуть, чтоб и следа не осталось; жаль только бестолку — слишком силён. Скорей бы уж ночь, чтоб Мара сама за него взялась, тогда быстро узнает, где раки зимуют.

Повернулся к княжичу, чтоб будить, и выхватил взглядом смятую постель, на которой лежала подушка с отпечатавшимися вмятинами двух голов.

Ах, он тать! — чуть не взвыл от бешенства. — Ишь, чего удумал! Отправил его на улице сторожить, а сам около её, любушки, пристроился.

Хотел уже на улицу бежать, ответа требовать, да вспомнил, что Мара велела до вечера тише воды, ниже травы быть и с силой впился ногтями в сжатые кулаки.

Ничего. Он выдержит. Даже улыбаться будет. Главное, что потом на костях его станцует.

Подошел к постели и с наслаждением наступил сапогом на лежащую в изголовье подушку, представляя вместо нее голову ведьмака.

Вот тебе, урод! — потоптался двумя ногами по подушке и обернулся к спящему княжичу.

Еще этот на мою голову — ни секунды продохнуть не дает — хоть бы скорей избавиться от него, — с силой затряс мальчика за плечо.

— Велька, подъем! Чай не дома, разлёживаться некогда.

Княжич испуганно подорвался и, ничего не понимая, заозирался вокруг.

— Это ты, Зван? — поднял на боярина заспанные глаза.

— Нет, бабка твоя. Я, конечно, кто ж еще.

— А дядя с Лушей где? — начал натягивать курточку.

— Завтрак готовят. Дядя твой тоже в куховары записался, никак от девичьей юбки отойти не может, даром что Владыка.

Велька с удивлением взглянул на льющего яд боярина и вдруг расплылся в улыбке

— Так они жених и невеста! — объяснил с детской наивностью и, перепрыгнув через разосланную кровать, выскочил из шатра.

— Тили-тили тесто жених и невеста, — донеслось до Прохора с улицы, и он как был, так и рухнул на постель.

* * *

Ямат втолкнул упирающуюся и орущую благим матом княжну в темный подпол и обернулся к хозяйке.

— Я уеду на два дня, Кукоба, а ты не вздумай выпускать её. Она баба подлая, наобещает с три короба, а денег нет ни шиша. Ворочусь, двойную цену против обычной получишь.

Крупная молодка, с грубым лицом, хитро усмехнулась.

— Не беспокойся, Ямат, я уговор помню. И в петлю сама лезть не собираюсь.

Слуга первосвященника согласно кивнул и, затянув понадежней подпругу, вскочил в седло.

— Жрать ей только не забудь давать, ежели задержусь, — бросил сверкающее колечко в подставленные ладони и пришпорил коня.

Кукоба несколько минут глядела вслед, а потом задвинула тяжелый засов. Ямату она верила как себе, тот еще ни разу не обманул её, даже когда она сама его обобрать норовила.

Вернулась в дом и, не обращая внимания на глухое завывание из подпола, загромыхала по лестнице наверх в горницу.

Леда прислушалась к затихающим шагам, и еще пуще заверещала. Только ни звука не раздалось сверху, а вместо этого зашевелилось что-то в углу, и княжна с диким ором влезла на большую бочку, что стояла у дверей. В подполе почти не было света, кроме тусклых теней, что слабо пробивались через небольшое оконце наверху для проветривания, но и этого было довольно, чтоб разглядеть здоровущего щура, что сверкал в углу голым хвостом.

— Крыса! — дико взвизгнула княжна, подпрыгивая на бочке, и рассохшаяся крышка на которой она сидела с хрустом проломилась под ней.

Леда больно стукнулась задом о железный обруч, и снизу пахнуло гниющим горохом. Княжна зарыдала и с трудом вырвала так понравившуюся Ямату часть тела. Сползла на пол и, схватив со сваленной у двери кучи большую редьку, с силой запустила в угол.

— Вот тебе! Получай! Вот! — вдогонку полетел еще один толстый корень.

Крыса метнулась в нору и Леда победно затрясла кулаком.

— Ага! Получила!

Княжна взбудоражено огляделась вокруг, но присесть, кроме как на кучу этой самой редьки, было некуда.

— Чтоб вы околели там все, уроды.

Схватила с земли грязную рогожу и, превозмогая брезгливость, уселась на бугристый холмик. Хотя какая уж тут брезгливость после того, что этот урод с ней сделал. В голове пронеслось полное унижения утро, когда проснулась и поняла, что Ямат гладит её голый зад. А подлый слуга ещё хохотал над её горем, словами пошлыми называл. Леда затряслась, вспоминая, как раб первосвященника заявил, что ни она первая ни она последняя и сама виновата.

'Кабы ты золота меньше на себя надела, я б может и удержался, а как тут удержишься, когда на сорочке и той пуговки жемчужные — пора срезал, никакой мочи терпеть не стало. — Как ни в чем не бывало, пожал плечами, увязывая в узел украденные украшения'.

Леда сдвинулась, пытаясь найти позу, чтоб не так саднило между ног, и смахнула злые слезы.

Ничего. Эта мразь еще свое получит, — она мстительно прищурилась. — Даже если отец вступаться откажется, сама способ найдет, как ему отомстить. Надо будет, собой рассчитается, раз все равно терять уже нечего, а обиды не спустит.

* * *

Дорога тянулась вдоль реки, то приближалась к водной глади, то уводя в сторону от заболоченных мест, а обещанная Стасом переправа все не появлялась. Уже и полдень миновал, и обед приближался, а ничего похожего на богатый хутор у реки не было. Стас переживал, хоть вида не показывал, но по тому, как хмурился и уже несколько раз на разведку вперед ездил, было понятно, что что-то идет не так. Да я и сама уже волновалась, и даже Велька, что все утро дразнил нас женихом и невестой, успокоился и притих; один Зван равнодушно зевал и приставал с расспросами.

— А камушки, ты любишь, Лушенька?

— Какие камушки?

— Самоцветы разные. Вот гляди, — показал мне перстень на пальце, что блестел синим огоньком. — Яхонт! Прям как глазки твои светит. Красиво. Хочешь примерить? — вытащил из кармана женские сережки с такими же камушками и протянул мне.

— Зачем они мне? У меня уши не проколоты.

— Проколоть — плевое дело. Ты так пока приложи, поглядеть пойдут ли.

— Не хочу, — покачала головой.

— Тогда колечко, — снова потянулся к карману и вытащил пригоршню женских украшений.

— Убери, Зван. Это же жены твоей покойной.

— Так и что? Ей-то уже не к чему.

— И я не одену. Лучше родне отдай — может у кого дочки есть.

Он нахмурился и несколько секунд сверлил меня взглядом, а потом вскинул голову.

— А если новое куплю, наденешь?

— Нет, — отвернулась, начиная злиться, и он недовольно хмыкнул.

— Дурочка ты ещё. Цены богатству не знаешь. Ну, ничего, со временем разберешься.

Я недоуменно уставилась на него, а Велька вздохнул.

— А Ледка бы взяла, она на каждый праздник у отца подарок требует. Одних бус штук сто не меньше есть.

— Ледка? — боярин странно усмехнулся и вдруг наклонился к княжичу, и погладил того по голове.

— А ты сестру очень любил?

— Почему любил? — поднял на него глаза Велька. — Я и сейчас люблю.

Боярин еще приторней улыбнулся и выглянул в окно.

— Переправы что-то долго нет. Может хоть привал сделаем? Эй, Владыка! — перегнулся через окно. — Командуй привал — заморил совсем девку.

Стас подъехал к повозке и перевел взгляд с боярина на меня.

— Устала?

— Нет, я...

— Устала, конечно. Чего спрашивать? — перебил боярин. — Вот с лица спала, одни глаза остались, а ты все в трёх соснах блудишь... жених, — последнее слово прозвучало откровенной издёвкой.

— Да не надо ради меня, — попыталась возразить, но Стас уже крикнул вознице, чтоб сворачивал и повозка остановилась.

— Наконец-то, — боярин распахнул дверцу и Велька вдруг встрепенулся и крикнул вслед.

— Зван, а я спросить забыл, как ты утром выбрался?

— Откуда? — широко зевнул боярин и почесал пузо.

— Так из повозки, — княжич спрыгнул на землю и с любопытством принялся осматривать дверцу. — Я же палицей подпер, чтоб ты выбраться не мог.

— О чём ты? Приснилось тебе, дурашка. Не спал я — сторожил.

— Да не приснилось. Я сперва дверь подпёр, а уже потом им ноги связывал.

— Какие ноги? Кому им? — не понял боярин, а мне от стыда провалиться захотелось.

— Велька! — крикнула ему, чтоб отвлечь и встала в дверях. — Подай руку, пожалуйста, сойти поможешь.

— Я сам помогу, — вылез наперед Зван, — давай ручку, — схватил меня за локоть и резко потянул на себя.

— А-аа! Зван пусти! — от неожиданности начала заваливаться на него и только чудом уцепилась второй рукой за окошко; хорошо, Стас успел подскочить.

Он с силой оттолкнул боярина и, подхватив одной рукой за талию, удержал от падения.

— С ума ты сошел, Зван?! Чуть руку ей не оторвал.

Я схватилась рукой за плечо и поморщилась.

— Так из-за тебя же! Кабы ты не подлез, я б её как пушинку перенес, — недовольный боярин метнул в него разъярённый взгляд.

— Да ты видно забыл, что я велел тебе? — в голосе ведьмака появились угрожающие нотки и боярин запнулся и пошел пятнами. Несколько мгновений казалось, что он сейчас с кулаками бросится, но неожиданно он сдулся и отступил.

— Выдумаешь тоже. Только мне и делов, что до неё. Как лучше хотел, — он демонстративно отвернулся и пошел к воде, а я расстроено взглянула на Стаса.

— Нам еще долго?

Он вздохнул и покачал головой.

— Не знаю. Должны были уже приехать. Не пойму что случилось, и куда переправа подевалась.

Глава 19

Леда сидела мрачно уставившись в темный угол и размышляла, что теперь-то уж Стас от неё точно отвернётся, — о том, что отец сделает, когда все узнает, она даже думать боялась.

Помолвку точно разорвать придется, а за такое одними розгами не отделаешься, — вспомнила, как отец её высек и испуганно поёжилась.

Хотя в чём она виновата, чтоб под розги становиться? Это всё этот подлец виноват, пусть его и казнят, — в душе словно ножик провернули, от осознания, что её первый раз был с холопом, да ещё с насильником, и вором.

'Дорого тебе, Ямат это обойдется. Сама шкуру сдирать буду, даже палача не подпущу'.

Наверху раздались шаги, и княжна вскочила, готовясь, как только откроют дверь, выбежать наружу.

Тяжелая дверь заскрипела и, не дожидаясь, пока она полностью откроется, Леда с силой толкнула ее вперед. За дверью что-то загромыхало и под ноги ей плеснулось горячее варево. Она попыталась было перескочить растекшуюся лужу, но после случившегося ночью сделать широкий шаг не получилось, и она с криком поскользнулась и упала, больно ударившись копчиком. Дверь резко захлопнулась, и снаружи загромыхали засовом.

— Ах, ты, мерзавка! Я ей пожрать принесла, а она брыкаться?! — Кукоба со всей силы вгатила в дверь. — Значит не голодная! Ямат на два дня уехал, вот и сиди без харчей.

— Выпусти меня! — заголосила за дверью княжна.

— Рожна тебе! — разозленная хозяйка отшвырнула в угол глиняные черепки и затопала наверх, а Леда расплакалась от обиды и боли, и даже не сразу сообразила, что подлая тюремщица даже воды ей не оставила.

* * *

Ямат проехал небольшой лесок и выехал на тракт, что вел прямиком к Княжьему Граду. Впереди ярко светило солнце и он довольный и веселый насвистывал лихую песенку, думая о свалившейся на него удаче.

Шутка ли — с одной девки снял цацок в полтора раза больше, чем за всю жизнь накопил. Да и сама не разочаровала, — улыбаясь вспомнил молодое тело, что успел попользовать, прежде чем та очнулась. — Теперь еще куш за нее стребует и поминай как звали — в тот же день в ханство южное рванёт. А там заведет себе красавиц целый гарем и будет жить припеваючи; и плевать ему на всяких колдунов.

Тракт повернул, огибая лес, и песня в горле Ямата захлебнулась, а самого его бросило в холодный пот: по дороге во весь опор неслись всадники и разминуться с княжеской дружиной было никак невозможно. Все, на что ему хватило времени, это отстегнуть, притороченную к седлу кожаную сумку, полную снятых с княжны украшений, и швырнуть её в придорожные кусты.

— Кто таков?

Его окружили мрачные воины, и наперед выехал старший дружинник.

— Вольный человек, — Ямат попытался ответить уверенно и без страха, но голос предательски дрогнул.

— Вольный? — смерили его тяжелым взглядом. — Сейчас поглядим, какой ты вольный. Имя?

— Я... Ярослав, — запнулся разбойник.

— Ярослав? Хм. Уж не сын ли старого Честирада?

— Он самый, — кивнул Ямат, не успев подумать.

— Врешь, тать! — дружинник схватил его за грудки. — Сын Честислава на моих глазах погиб. А ну, хватай его ребяты!

Ямата стянули с лошади и обыскали. Вытащили посеребренный кинжал из-за пояса, и старший дружинник нахмурился, разглядывая его, а у Ямата все похолодело внутри. После богатого событиями вчерашнего дня, он совсем забыл стереть с него оставшуюся от летунов гниль.

— Как интересно, — хмыкнул дружинник, принюхиваясь к лезвию.

— Ямат я! — повалился он в ноги, вспомнив двух зарезанных вчера летунов и внезапно осознав, что лучше признаться, что слуга колдуна, чем навлечь на себя подозрение в похищении княжеской дочки. — Сбёг от него, вот в город возвращаюсь. Не погуби!

— Ямат? — на лице дружинника пронеслась тень узнавания. — А ну покажи плечо.

Ямат не мешкая, стянул куртку и оголил вытравленное на правом плече рабское клеймо.

— Отец Порфирий лично ставил, — плаксивым голосом воззвал к дружиннику и тот скривился.

— Понятно. По дороге ничего подозрительного не видел? Может кто девку связанную волок?

— Нет, — быстро закачал головой. — Пусто кругом, одни селяне на огородах.

— Ладно. С нами поедешь, — кивнул дружинник. — Надо тебя для порядку в остроге допросить.

Ему связали руки и заставили опять сесть в седло, только поводья дружинник забрал себе. Отряд тронулся и Ямат не удержался и бросил печальный взгляд на разросшийся у дороги куст.

'Господи! За что немилость такая? Ведь не убил никого'.

* * *

Наскоро перекусив, мы снова тронулись в путь, только теперь уже Стас и на шаг не отъезжал от реки. Я видела, каким собранным он был, и невольно нервничала вместе с ним.

Через несколько часов начнет темнеть и оставаться с этой стороны реки совсем не хотелось. Сейчас мы ехали вплотную к лесу и практически по бездорожью, и заросли с каждым часом становились все гуще.

Когда впереди показалась речная излучина, ведьмак крикнул, чтоб останавливались и ждали его, а сам направил коня к наваленным у реки большим валунам. Спешился и несколько минут рассматривал их, а потом, нахмурившись, пошел обратно.

— Надо возвращаться? — бросил на ходу. — Я место узнал, проехали мы переправу.

— Ай-я-яй, как же это? — не скрывая издёвки, покачал головой боярин. — Первый раз вижу, чтоб ведьмак заблудился. Может на девку надо было меньше глядеть?

— Как тебе не стыдно, Зван? — меня бросило в краску от возмущения.

— Да я ниче..., — начал он оправдываться, но Стас открыл дверцу и оборвал его на полуслове.

— Ты, я гляжу, недоволен мной, Зван?

— Уж и сказать ничего нельзя, — боярин прищурился, меряясь с ним взглядом. — И разве я не прав? День едем и никак не приедем, а теперь ты еще заявляешь, что переправу проехали. Чай не иголка она? Заметить можно было.

— Можно, — кивнул Стас. — Вот, давай, выходи да на лошадь садись, вместе смотреть будем. Вдвоем-то уж точно не пропустим.

— На лошадь? — переспросил боярин. — Еще не хватало. Я на лошади уж забыл, как ездить.

— Так вспомнишь. Вон Легкоступ оседланный.

— Не надо на Легкоступа, он его не выдержит, — вскинулся Велька, но Стас взглядом заставил его замолчать и княжич прикусил дрожащую от обиды губу.

— Тяжеловат я для Легкоступа, прав малец, — ухмыльнулся Зван. — Не станешь же ты из упряжи коня забирать и так еле-еле сквозь заросли продираемся.

— Зачем из упряжи? Раз так, я своего уступлю, — ведьмак кивнул на сильного верховика за спиной. — Меня Легкоступ выдержит.

Зван скрипнул зубами, а мне вдруг ужасно захотелось, чтоб он в самом деле на его лошадь пересел и та его скинула.

— Я на твоего чертяку тем более не сяду — еще из ума не выжил. Он же скинет меня на первой же кочке, — словно услышал мои мысли боярин.

— Тогда не за мной наблюдай, а за рекой. Глядишь, в четыре глаза переправу и найдем.

Стас прикрыл дверцу и, не глядя на меня, пошел к коню, а я грустно проводила его взглядом.

— Каков? Будто я виноват, что он дорогу потерял, — боярин недовольно хмыкнул, оборачиваясь ко мне.

— А я думала, что ты смелый, Зван, — не сумела сдержаться, так захотелось хоть чем-то его пронять.

Боярин поперхнулся и, багровея, начал оправдываться, но я уже не слушала его; из головы не шло, как так получилось, что мы все переправу проглядели.

— Дядя Белан, а ты эту переправу раньше видел? — высунулась наружу, чтобы возница услышал меня.

— Нет, — отозвался он. — Но Владыка говорил там насыпь каменная прямо в воду заходит и настил деревянный, а на другом берегу хутор богатый.

— А ты хоть что-то похожее видел, когда ехали?

— И близко не было ничего.

От его слов стало еще тревожнее и дальше уже ни о чём расспрашивать не хотелось.

Лишь когда сумерки уже ложились на землю, и тени от росших в лесу сосен начали исчезать, Стас вдруг поднял руку, призывая остановиться, а сам поскакал вперед к кромке берега, что внешне ничем не отличался от остального рельефа. Спрыгнул на землю и подошел к воде, а потом наклонился, и вдруг вытащил обломок какого-то бревна; выбросил его на берег и снова опустил руки в воду, и снова вытащил со дна кусок деревяшки. Оглянулся на нас и вода неожиданно забурлила вокруг его коленей, а на поверхности проступила белая пена, которая спустя пару мгновений начала оседать, обнажая покореженные доски с обугленными концами и узкую каменную насыпь, что тянулась к другому берегу.

Мы с Велькой выбрались из повозки, Возница тоже спрыгнул с козлов, и все вместе подошли к ведьмаку.

— Что? Неужто переправу кто разрушил? — покачал головой подошедший следом боярин. — Что ж дальше? Командуй, ты старшой.

Стас промолчал и перевел мрачный взгляд на лес у нас за спиной.

— Плохо дело, — не отставал боярин. — Повозка тут не пройдет.

— Зван, я вижу, — Стас обернулся к нему и снова посмотрел на лес.

— Белан, выпрягай лошадей, — Луша, Велька, посмотрите, что взять можно, чтоб самим унести, остальное оставьте. Зван помоги им, — приказал он, и мы засуетились, бросившись к повозке, один боярин остался стоять на месте.

* * *

К обеду Леда кричать перестала. Она вдруг ясно поняла, что её в самом деле закрыли и в ближайшие два дня никто дверь не откроет, а если Ямат задержится, так и дольше.

— Гадина! — стукнула она по запертой двери, проклиная злую хозяйку, и горько разрыдалась. Ей вдруг страшно захотелось залезть как в детстве на колени к няньке и поведать той свои печали и горести, чтоб её пожалели и утешили.

— Нянюшка, — провыла она, совсем позабыв, как раздражала её в последнее время старуха, и испуганно замерла, неожиданно осознав, что вырастившая её женщина больше никогда не придет на помощь, и жалеть её стало некому.

Княжна потрясенно замерла, а потом в истерике повалилась на пол.

В следующий раз в себя она пришла только к вечеру, но в подполе было темно как в могиле, и Леда долго не могла вспомнить, где находится. Плакать к этому времени она уже не могла — попросту было нечем. В горле стоял жуткий ком, и за глоток воды Леда согласна была на что угодно, только взять эту воду было неоткуда. Тогда княжна подползла к двери, где была свалена редька и нащупав один из корешков, впилась зубами, надеясь высосать хоть немного сока. Корень и правда попался сочный, но напиться горьковатой жидкостью было невозможно, и через пару глотков Леда начала плеваться, а пить захотелось еще сильнее.

— Ненавижу тебя, Ямат! — как молитву прокаркала она больным горлом и села у двери, накрываясь пыльной вонючей рогожей, с тоской думая о том, что как прежде уже никогда не будет.

* * *

Я лихорадочно бросала на расстеленный прямо на траве платок какие-то вещи, путая свои и Велькины рубашки, и глаз не сводила с застывших у воды Владыки и боярина. Разговор не долетал, но, судя по перекошенному лицу Звана, было видно, как он злится. Стас мрачно глядел на него и отвечал редко и коротко, а боярин не переставая тыкал в нашу сторону; видно, пытался доказать, что княжича через затопленную переправу не пустит.

Наконец я закончила и, как могла крепко, затянула концы платка.

— Пошли Велька, — взяла узелок и обернулась к реке.

— А я на лошади поеду?

— Я не знаю, — с опаской посмотрела на неровную каменную насыпь, что только кое-где выступала над водой и, не понимая, как мы через неё переберемся. Река в этом месте была широкая и, отчасти, Зван был прав — идти через ненадёжную переправу даже днем было опасно.

— Готовы? — Стас обошел боярина и забрал у меня узелок.

— Да.

— Ох, напрасно ты, ведьмак, меня не слушаешь, — покачал головой боярин. — Я дело говорю; утопишь девку и княжича, сам же закаешься.

— Зван... — обернулся к нему ведьмак, но внезапно замолчал и после небольшой паузы добавил. — В лесу еще опасней... нечисть совсем рядом.

Я испуганно замерла и оглянулась на лес, который возвышался за спиной, а боярин шумно выдохнул.

— Откуда?! Показалось тебе.

— Нет, Зван, не показалось — такое спутать невозможно. Уходить надо и чем быстрее, тем лучше.

— Тогда рассусоливать нечего, — боярин деловито начал закатывать рукава. — Белан, иди сюда! — крикнул вознице. — Становись наперед, ты коней из упряжи поведешь и, ежели что, вытаскивать нас будешь, а мы веревкой сейчас обвяжемся, чтоб, не дай бог, не снесло никого, и за тобой пойдем. Теперь надо бы определиться, кто за кого отвечает. Владыка, предлагаю, чтоб ты вторым шел и княжича страховал, а я грузней тебя, со мной девице надежней будет. Согласен?

Стас посмотрел на меня, и я опустила взгляд, чтоб не видел, как мне этого не хочется. Умом-то я все понимала и сама бы Вельке место рядом с ним уступила, а только совсем не хотелось с боярином в пару становиться, уж лучше одной.

— Спасибо, Зван, только зачем же пешими идти, когда лошади есть? Правда, Луша сама в седле сидеть не умеет, да и ты забыл, как верхом ездить, ну да ничего; выкрутимся. Велька с Беланом первым поедут, ты за ними Легкоступа поведешь — если что случится, он тебя вытащит, а мы за тобой верхом — подстрахуем если что.

Боярин хотел что-то сказать, даже рот открыл, но потом только рукой махнул и мрачнее тучи пошел к Легкоступу, а я даже радости скрывать не стала.

Стас снова подошел к насыпи, наклонился к воде и та, словно живая, подалась к нему, окатывая ноги. Он вытянул руку ей навстречу и по его пальцам заискрились голубые блики, что собирались в крупные переливающиеся капли и словно живые соскальзывали в воду, и сразу же неслись вперед, очерчивая с двух сторон затопленную насыпь.

— Проход только между огней, — повернулся к Белану и боярину. — В сторону не сворачивайте. Я в воде дурного не чувствую, но лучше не рисковать. Белан, смотри, чтоб кони в сторону не шарахнулись, а то все в реке окажемся.

— Понял, Владыка, не беспокойся.

Стас передал ему снятое с коня седло и подождал, пока он переложит его на вторую лошадь. Велька нетерпеливо притопывал рядом и когда Белан протянул ему руку, без труда взобрался в седло и сел впереди него.

— Поехали, — заерзал, торопя его, и возница слегка сжал бока лошади, направляя ее в воду.

Боярин, обмотавшись веревкой, выждав, пока они отъедут на пару метров, шагнул следом, ведя Легкоступа за собой, а Стас уселся на своего коня, будто всю жизнь без седла ездил.

— А почему без седла? — подняла на него непонимающий взгляд.

— Неудобно вдвоем в одном седле, да и лошади так легче будет. Давай руку, наклонился ко мне и не давая опомниться, легко поднял, усаживая перед собой.— Не бойся. Откинься на меня и расслабься.

'Ага... расслабься, — я вся задеревенела от страха, даже несмотря на его руки, что с двух сторон удерживали меня.

— Я упаду сейчас, — в страхе вцепилась в попону, боясь, что стоит хоть чуть пошевелиться, тут же свалюсь на сторону.

Стас перехватил поводья одной рукой и прижал к себе, заставляя прижаться спиной к нему.

— Луша не бойся, я тебя держу.

Почувствовала, как он крепко обнял меня, и сразу стало легче, и не так страшно.

— Не отпускай только, — взмолилась, боясь, повернуться и он наклонился вперед, и его дыхание коснулось уха.

— Не бойся, не отпущу, — он прижался своей щекой к моей, и вдруг легонько ткнулся губами в шею, то ли случайно, то ли нет, и тронул бока лошади ногами.

Животное пошло к воде, осторожно ступая вслед за идущим впереди Званом, а я даже не сразу в себя пришла, таким чувственным было это движение.

Где-то ближе к середине реки насыпь ушла под воду и подол сразу намок, а пешему боярину впереди пришлось совсем туго по грудь в воде. Его то и дело сносило с намеченной дорожки и если бы не конь княжича, за которого он держался, уже бы давно унесло течением.

— Стас? — позвала, переживая, чтоб он не утонул, и почувствовала, как его рука напряглась на талии.

— Что?

Боюсь, утопится Зван.

— Не переживай, — сдул в сторону волосы и опять уткнулся носом в шею, — только теперь уже было понятно, что нарочно так делает, — его Белан страхует, видишь, как веревка натянута? Да и Легкоступ вытащит, если что — вон он, как за него держится.

— Не надо, — шепнула ему едва слышно, стесняясь, что кто-то обернется.

— Ладно, — выпрямился в седле с явным сожалением и я тихонько вздохнула.

Впереди окончательно потемнело и откуда-то сбоку продул холодный, пронизывающий ветер, затягивая показавшиеся на небе звезды, и вскоре единственным источником света среди кромешной тьмы стали созданные Владыкой огоньки, только их света все равно не хватало, чтобы освещать дорогу, и очень быстро едущие впереди Белан и Велька стали совсем не видны. К тому же боярин начал заметно отставать, еще больше загораживая обзор. Он и раньше еле плелся, а теперь и вовсе остановился.

— Невмоготу больше, ведьмак, — он тяжело облокотился о невысокого Легкоступа, прячась за ним от резких порывов ветра и летящих с ветром брызг. — Дай передохнуть.

— Да ты что, Зван? Сколько тут до берега осталось? Потерпи, сейчас из воды выберемся тогда и отдыхать будем.

— Хорошо тебе рассуждать, — боярин гневно сверкнул глазами. — Сам в плаще сухом, девчонку тискаешь, а мне на таком холоде по горло в воде топай. Тоже мне... раскомандовался. Нет там ничего, — мотнул головой в сторону оставшегося за спиной берега, — иначе давно бы уже сожрали и на огоньки твои хлипкие и не взглянул бы никто.

Я покраснела. Стас и правда укутал меня своим плащом и теперь прижимал к себе, согревая, только боярин видно по-другому рассудил.

— Думай, что говоришь, Зван! — резко оборвал его ведьмак. — Я тебе предлагал на лошади ехать, сам отказался, а сейчас виноватых не ищи. С опасного участка мы выбрались, до берега рукой подать. Если нравится в реке стоять, стой, а нас не задерживай.

Он попытался объехать боярина, но тот и не подумал отодвинуться.

— Дорогу уступи, — приказал Стас, оттесняя его на край насыпи.

— Вот значит как? В беде бросаешь? — боярин окинул нас презрительным взглядом. — А еще благородным прикидывался... ведьмак.

Это 'ведьмак' отчего-то прозвучало как оскорбление и даже мне резануло слух, а Стас так и вовсе остановился и оглянулся на боярина.

— Не пойму я тебя Зван. Холодно, промок — понимаю; но ты не болен, не слаб... Неужто устал так, что шагу сделать нельзя? Ты говоришь, я не благородный, а где твое благородство, боярин? Из-за тебя я сейчас Велькой и Лукерьей рисковать должен, а тебя, гляжу, это не гложет? Чего ты плачешься? Конь у тебя есть, берег близко, держись за него, он сам тебя на сушу выведет, а нас не задерживай, — Стас тронул бока лошади, объезжая его, но в это время боярин схватился рукой за ногу и, вскрикнув, заскулил.

— Ой! Нога! Ой, судорога! Ой стоять не могу, — он повалился на спину и закатался по насыпи, высоко задирая ногу в намокшем сапоге, из которого ручьем хлынула вода. — Помоги, Владыка. Ой, больно как! Ой, терпеть не могу.

Стас переглянулся со мной и со вздохом спрыгнул с лошади и помог слезть мне.

— Луша, держи поводья, — сунул мне в руку ремни, и я испуганно уставилась на высоченного коня.

— Он не кусается? Копытом не ударит?

— Не бойся. Раскат тебя не тронет, он умный конь, а копытом ударить может, только если сзади стоять.

Я взяла поводья и поспешила встать, как он сказал, и поближе к его голове.

— Только ты побыстрее, пожалуйста, — попросила, глядя, как он опускается около боярина на одно колено.

— Что случилось, Зван? — Стас наклонился к лежащему на камнях боярину и тот застонал, словно был при смерти.

— Ой, боль какая — шагу ступить не могу. Так болит, будто ужалило что.

— Ужалило? — насторожился ведьмак и взял его за ногу, чтобы посмотреть, но в этот момент боярин вдруг с силой разогнул согнутую в колене ногу и оттолкнул его от себя. Стас спиной полетел в реку, а боярин выхватил палицу и её конца сорвалась самая настоящая молния, что тонкой стрелой взлетела в небо, окрашивая его в красно-кровавый цвет.

— Мара, пора! — закричал что есть силы, а я завизжала и, не помня себя, бросилась к краю насыпи.

— Стас!!!

— Куда?! — прямо передо мной в воду вошла еще одна выпущенная боярином молния и меня отдернули назад.

— Пусти! — залепила со всей силы кулаком ему по зубам, и костяшки окрасились кровью. — Ненавижу тебя! Пусти! Убийца! — хотела в глаза ему вцепиться, но он схватил за руку и выкрутил, нагибая к земле, а в следующую секунду все вокруг задрожало, по воде прошла рябь и тонкая насыпь как живая изогнулась по дуге, отшвыривая нас на берег.

Небо вспыхнуло и сотни, тысячи молний обрушились на то место, куда ушел под воду Стас.

Вода закипела, словно в неё раскаленные камни бросили, и на поверхность всплыла сваренная вживую рыба и всякая речная живность.

Меня затрясло со страшной силой, и я закричала. Я так страшно кричала, что меня должны были во всей округе слышать, только звука почему-то не было, а река все кипела, и даже пар от воды поднимался, и вместе с этим паром, будто испарялся толстый слой воды, под которым спали мои воспоминания.

* * *

Леда очнулась и с трудом разлепила словно песком засыпанные глаза. Горло болело, и во рту было ужасно мерзко, но воды взять было неоткуда. Неожиданно ей припомнилось, как в детстве они с Годуном избавлялись от тех служанок, что им не нравились — заставляли воду им приносить, а перед этим Годун подсыпал в серебряный кувшинчик землю. Глупая девка наливала попить, а она с криком бежала к матери жаловаться, что её помоями напоили. Служанку секли, а они с Годуном смеялись.

Леда расплакалась. Теперь ей казалось, что все, что с ней случилось и особенно то, что жажду терпеть приходится, — это расплата за те их злые детские шалости.

Она посмотрела наверх, и в оконце отразился кусок ясного неба.

Значит, уже день... Только какой? — Леда, хоть убей, не могла вспомнить, сколько уже сидит в этом чулане. — Должно быть третий, — равнодушно посмотрела на запертую дверь и попыталась сесть, но ноги так затекли, что не захотели двигаться.

Она приподняла подол сарафана, чтобы растереть их и удивленно уставилась на странные деревянные доски, соединенные толстыми железными цепями, что словно тисками обхватывали ей щиколотки.

Княжна перевела растерянный взгляд на дверь и снова уставилась на колодки.

Чтоб не убежала, — догадалась она и от мысли, что злая тюремщица боится, что она убежит, ей вдруг стало очень смешно. — Чтоб не убежала, — повторила она про себя и разразилась странным хрипом, который был теперь ее смехом. — Чтоб не убежала, — как заведенная повторяла княжна и вдруг повалилась на пол, а оконце сильно закружилось перед глазами.

Княжна наконец перестала смеяться.

Кукоба поставила глиняное блюдце со свечой на нависающую над низкой дверью балку и прислушалась к происходящему за дверью.

Было слышно, как в углу копошится крыса, но от горластой девки не доносилось ни звука.

— Хоть бы, в самом деле, не околела, — она осторожно отодвинула засов и тихо приоткрыла дверь в чулан, где вчера ночью надела на неё колодки, пока та спала.

Пленница лежала у стены, вытянув перед собой, закованные ноги, но по измазанному грязью лицу не было понятно жива она или нет.

Кукоба крадучись прошла внутрь и наклонилась, прислушиваясь к хриплому дыханию.

— Живая, — облегченно выдохнула она. — Такую палкой не перешибешь, — осмелев, она подняла ведро с водой и принялась лить ей на лицо — держать ответ перед Яматом, если бы та померла, она не хотела.

— Эй, — она пихнула ее ногой в бок, — вставай, рохля. Нечего разлеживаться.

Леда вскинулась, широко открывая рот и руками пытаясь ловить льющуюся воду, а когда Кукоба захотела забрать ведро, с кулаками бросилась на неё, только та, видно, ожидала чего-то подобного, и ловко поддела надетую ей на ноги деревяшку. Княжна опрокинулась на землю и завыла, царапая землю руками.

— Вот... дура, — махнула Кукоба рукой и подвинула к ней ведро. — Иди, пей, бесноватая; не унесу, не бойся.

Леда на коленях поползла обратно к ведру и как была, нырнула в него всем лицом, глотая, всасывая, и чуть не кусая самую сладкую и вкусную воду из всех, что когда-либо ей доводилось пить.

— Плохо станет, дурочка, — Кукоба попыталась образумить её, но Леда только мычала и держала обеими руками ведро, словно зверь охраняя и лелея свою добычу.

— Дура как есть. Теперь рвать будешь.

Княжна в ответ только булькала и Кукоба махнула рукой.

— Ладно. Черт с тобой. Я дверь закрывать не буду, напьешься, на кухню ступай, работу задам. Никто тебя тут задаром харчевать не станет. А если совсем ума нет и убежать попытаешься, или глупость какую выкинешь, так в следующий раз тремя днями без воды не отделаешься.

* * *

Телега катила по просеке, оставляя за спиной выжженный хутор, а я думала, почему я ещё не умерла?

Прохор, скинувший, как только вода успокоилась, свою личину, теперь опять был стариком, с той только разницей, что на щеке его бугрился шрам от старого клейма, а я лишь равнодушно смотрела на него и не понимала, чему он радуется.

— А терем у меня такой, что князь обзавидуется. Приедем, ахнешь. В шелка и парчу разодену, о тряпках этих, — пренебрежительно кивнул на мой грязный сарафан, — сразу забыть можешь. Зимой шубки из соболя да горностая носить будешь, а летом легче пуха платьишка да рубашечки цветочками всякими изукрашенные. А сокровищница у меня, княженка покойная удавилась бы, — Велька, что сидел привязанный ко мне спиной, задрожал и я накрыла его руку своей и сжала, — одних жемчугов в три раза против твоего веса, а еще самоцветы всякие, золото, серебро. А постелька у тебя на лебяжьем пуху будет. И рабов да рабынь каких хочешь привезут — хочешь из Южного халифата черных, хочешь из наших земель белых, а хочешь из деревни твоей, кто нос свой задирал, пригонят. Ручками своими беленькими ничего делать не придется, а когда сыночка мне родишь...

— Прохор, замолчи, — не выдержала я, и до крови закусила губу, а колдун подъехал ближе и наклонился ко мне, буравя выцветшими глазами.

— Что ж ты так, не бережешь себя, ягодка, — пальцем стер мне кровь с губы и я дернула головой, отклоняясь. — Не нравлюсь? — он усмехнулся и еще ближе наклонился ко мне, обдавая кисловатым запахом старости. — Это ничего, стерпится, слюбится.

— Зря стараешься, всё равно жить не буду, — подняла на него упрямый взгляд.

— Будешь, лапушка, будешь, — насильно погладил меня по щеке, — нечего тебе супротив меня противопоставить. А если глупость над собой задумала... — он ухватил меня за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза, — так прежде, чем себя калечить, про мальца подумай — или тебе все одно, что я его Маре скормлю?

Я зажмурилась, но предательские слезы против воли побежали по щекам.

— Ну, вот и молодец, — вытереть мне глаза, и уставился на повисшую на пальце каплю. —

А слезки-то у нас прям хрусталь, горячие только.

Я попыталась отодвинуться, но он нарочно ухватился за плечи, притягивая к себе поближе.

— Не противься, Яринушка, привыкай. Я теперь тебя часто голубить буду, — провел руками мне по плечам и вдруг накрыл и сжал грудь, а я дернулась с такой силой, что чуть не сбросила нас с Велькой с телеги.

— Не смей!

Колдун ухмыльнулся.

— Привыкай! — с нажимом повторил он и повернулся к остановившимся лошадям.

— Пошли, ну! — хлестнул их вожжами и снова обернулся ко мне.

— А про княжьего байстрюка не расстраивайся, если противиться не станешь, и глупостей не наделаешь, я сироту не обижу — разве крови для Мары когда-никогда нацежу, ну да он привычный, с него не убудет. Ублюдки они такие... живучие.

Велька замер, но я спиной почувствовала, как он напрягся. Только видно от Прохора это тоже не укрылось.

— Ты, Велька, это тоже помни. Ежели что недоброе задумаешь, сразу удавочку плести можешь.

* * *

Ямата втолкнули в сырую яму, по завязку набитую разным народом, и дверь за ним захлопнулась. Все случилось так быстро, что он и оглядеться как следует не успел. Заметил только, что будущие соседи на каторжных не похожи и даже бабы тут есть, вот и весь расклад. Правда, то, что его с женщинами посадили, сразу успокоило — значит, ничего худого на него не думают, а просто дозору под руку попался.

Он заметно повеселел, расправил плечи и ухватив ближайшего мужика за руку, столкнул с насиженного места.

— А ну пшел отсель, холоп! — наподдал ему сапогом и по-барски развалился на нагретом уступе.

— Что, соколики, притихли? — окинул взором замолчавший народ. С юности привыкший по окодоткам сидеть, он как никто знал, как важно себя с первой же минуты поставить. — Может не нравлюсь? — угрожающе подался вперед и вскочивший было мужик попятился, и, тихо ругнувшись, начал пробираться в другой угол.

— То-то же, — Ямат расхохотался и сидевшие с двух сторон от него зеваки поспешили отодвинуться. — Правильно, правильно, проваливайте, — пихнул замешкавшегося соседа и широко зевнув, вытянул ноги, укладываясь на импровизированном ложе, — спать не мешайте, — подсунул под голову свой мешок и больше ни о чем не переживая, закрыл глаза.

Допрашивать его, скорей всего, будут уже завтра, а значит, сегодня надо хорошенько выспаться, тогда завтра и небылицы легче плести будет, а там и свобода не за горами. А если хитрости его хватит, так еще и разрешение в городе обосноваться получит, а тогда сам черт ему не страшен.

* * *

Князь с трудом разогнулся и обхватил руками словно в колокол ударенную голову. Давно ему не приходилось так переживать и нервничать. По-всякому ему бывало, но так еще никогда; даже как с ума не сошел и в горькую не ударился, удивлялся. Со времен княгини Златы, когда девок из людской мертвыми выносили, такого ужаса у них не было. Перед глазами невольно встала жуткая картина, когда насмерть перепуганная служанка ворвалась к нему, голося, что княжна пропала, а у няньки горло вырвали. А когда второй труп изуродованный нашли, тут уж за Ледку совсем страшно стало.

Ох, как жалел он, что брат так не вовремя уехал. Без него, как и подступиться к этому делу не знал. Он, конечно, погоню послал и дозоры в городе и на дорогах выставил, да толку от них. Вон второй день рыщут, а ничего не находят.

Князь раздраженно сбросил на пол кафтан и остался в одной рубашке.

— Отец, может за дядей послать? — Годун встал из-за стола, где вместе с отцом просидел весь день и протер красные от недосыпания глаза. — Не найдем мы её сами, а у негоПодгляданец все-таки.

— Еще вчера послал, — князь мрачно уставился на закатное солнце.

Годун был прав, без брата разобрать, что к чему, он и не надеялся, но веры, что гонец сумеет быстро вернуть Владыку, было немного. Все-таки тот с Велькой уехал, значит, по-любому он вначале до людей своих добраться захочет, чтоб племянника им передать и хоть за это не беспокоиться, а это, как не крути, лишний день в дороге.

— Ступай спать, — кивнул зевающему сыну и тот виновато опустил голову.

— Я с тобой останусь.

— Зачем? Не выдумывай. Все равно ничего не узнаем, пока брат не вернется. Ступай, — выпроводил его изгорницы, а сам пересел в стоявшее у окна кресло: из головы не шло увиденное вчера, а больше всего два воняющих гнилью пятна на ковре, да развороченная грудь у чернавки.

Ох, чует его сердце, не обошлось тут без старого колдуна. Не простил его видно Порфирий — наслал нечисть, — сердце сжалось от тревоги за Вельку и только мысль, что уж он то точно в порядке и под таким присмотром, что никакой колдун не страшен, немного успокоила. А вот Леда. За эти два дня он уже столько раз думал о ней, что пожалуй за всю жизнь едва ли столько же наберется.

Его грех, не любил он дочку, так как отцу должно. За это, видно, и расплачивается. Только он и сам не понимал, отчего теперь так болит у него сердце и увидеть её хочется.

Вытер глаза и с удивлением уставился на мокрую от слез ладонь.

— Дурочка, ты Ледка... и я дурак, — голос его задрожал и больше не стесняясь, что кто увидит, заплакал.

* * *

В первое мгновение, когда вода сомкнулась над ним, Стас даже не сразу понял, что произошло — начал на рефлексах на поверхность выплывать — спасло только, что в плаще запутался, и это на пару секунд задержало его: молния мимо прошла. А когда вторая вспышка к небу понеслась, уже не сомневался, что под личиной боярина колдун скрывается, но все что успел амулет с груди рвануть, освобождая скрытую в нем энергию, чтоб основной удар на себя принял.

И только когда вода вокруг содрогнулась и река над головой закипела, понял в какую переделку попал, и что живым может и не выбраться: слишком уж сильным был удар Мораны, слишком большая мощь обрушилась на реку. Оттого, когда каменная насыпь сбоку осыпаться начала и через разрушенную переправу холодная вода хлынула, даже не обрадовался: все равно времени ждать, чтобы река успокоилась, не было — воздуха уже сейчас не хватало — и удерживать над собой ревущую в бешенстве воду становилось все труднее. А чтоб выжить единственный шанс оставался — просить стихию через подземный источник провести. Только тогда Луша с Велькой один на один с колдуном останутся — уведет его стихия в то место, которое самым безопасным считает. И какой не кощунственной эта мысль показалась, а другого способа выжить не знал.

И когда лежал без сил на берегу озера, освещенного изнутри прекрасным сиянием солнечных камней, совсем не радость испытывал. Глядел на спокойное величие уходящих ввысь стен подземного грота и чуть не ненавидел ставший родным домом город, что в разломе стены виднелся — оттого, что он выжил, а самых дорогих ему людей спасти не сумел.

* * *

Прохор подстегнул лошадей и в который раз оглянулся на связанную девушку и с жалостью посмотрел на слипшиеся от слез реснички.

Любушка моя ненаглядная. Плачет, дурочка. Думает ему до её слёз дело есть. Ничего теперь не сделает — в его власти, хоть ты криком кричи.

— Может водички хочешь, Яринушка? — протянул ей свою флягу, но она молча отвела взгляд, пряча заплаканные глаза.

Злится, — догадался он, а в душе испытал ликование. — Пусть злится, пусть плачет, главное, что его.

'Моя!' — посмаковал такое желанное слово и прошелся по ней взглядом, любуясь изгибами красивого тела. — Теперь никакой ведьмак ему не страшен, — опять представил, как Стас корчился в предсмертных муках и широко улыбнулся. — Тоже мне, Владыка! — название одно, а сколько гонору было.

— Сейчас овраг объедем, и на просеку, что к терему ведет, повернем, так что через полчаса дома будем, а там банька уже нас ждёт, — увидел, как она вздрогнула, и расплылся в довольной улыбке от предвкушении. — Я любисток велю заварить, он него запах уж больно хорош. Помнишь, Яринушка? Тебя в нем уже купали.

Она судорожно вздохнула, потом резко побледнела, а потом слезы опять побежали по щекам, и он удовлетворенно кивнул.

Пусть понимает, что её ждет. Чем раньше с неизбежным смирится, тем лучше.

Княжич, что все время сидел молча, заерзал и что-то шепнул Ярине, а Прохор настороженно вытянул голову.

— Чего он там шепчет?

— Громче говори, щенок, чтоб я слышать мог, — прикрикнул на него.

— Он пить хочет, дай ему воды, Прохор, — вступилась она за него и колдун ухмыльнулся.

Ещё бы он не хотел — вспомнил, как этот дурачок Белана защищать бросился и по зубам получил. Теперь, небось, губы огнём горят. Остановил телегу и как можно медленнее слез на землю и начал потягиваться, специально оттягивая время, чтоб малолетний гаденыш помучился подольше.

Воды ему. Смолы ему горячей, а не воды, — достал флягу и отхлебнул из нее побольше, чтоб воды осталось только на донышке, и подошел к княжичу.

— Заради тебя, Яринушка, — протянул тому флягу и когда он попытался обхватить горлышко губами, резко отвел руку, дразнясь.

В детских глазах вспыхнула обида, а он захохотал.

— Попроси сперва.

— Прохор! — резко крикнула Ярина, обрывая его и под её взглядом рука сама поднесла воду к лицу княжича.

— Ладно, ладно. Пей уже, сопляк. Сейчас приедем, Мара крови захочет, так может хоть не сразу окочуришься.

Велька допил воду до дна и с жадностью посмотрел на вторую флягу, что болталась на поясе.

— Напился? — будто не видя его взгляда, спросил колдун и прицепил пустую фляжку рядом с первой. — Ну и будет с тебя.

— Может размяться хочешь, Яринушка? В кустики там или еще что? — кивнул ей на росшую вдоль дороги жимолость, но она даже не взглянула на него, и, поморщившись, он влез обратно в повозку. — Ну как знаешь, значит, дома уже.

* * *

Стас шел к выступающим из туманной дымки воротам, что парили над нависающим ажурным мостом, и с каждым шагом лицо его становилось всё жестче и решительней. Минута слабости прошла и теперь злость, что старый колдун перехитрил его, грызла все сильнее.

Ведь видел, что издевается над ним боярин; смеется чуть не в открытую; но словно глупый щенок позволял это, и даже не заподозрил ни разу, кто под личиной его скрывается — все на характер его списывал, да на ревность к красивой девушке. Вот теперь и расплачивается, а что самое страшное, так не он один.

То, что Белана колдун не пощадит, не сомневался даже, а если не поторопится, так Велька следующим окажется, а что Лушу ждет...

Он даже с шага сбился и как не больно было думать об этом, а все, что мог, это надеяться, что хоть ради Вельки с собой ничего не сделает, и хоть когда-нибудь сможет его простить.

Прошел через ворота и дозорные выскочили навстречу, и в недоумении уставились на него.

— Владыка?! — шагнул вперед стражник, что был за главного. — А обоз где? — глянул ему за спину. — Мы тебя только через неделю ждали.

— Нет обоза, я один. — оборвал его Стас и приказал. — Звони в колокол... Тьма проснулась.

Ранним утром большой конный отряд выехал из ворот и проехав мост, скрылся в сквозной пещере, освещенной изнутри льющимся со дна неглубокого подземного озерца светом, а к вечеру следующего дня, преодолев немыслимое для обычных путников расстояние встретился с едущим в Заснежище обозом, который вел Тур.

После короткого привала они снова разъехались, с той только разницей, что теперь Тур ехал рядом с Владыкой, а обоз катил в Заснежище под управлением обычных ведьмаков.

— Я заставы предупредил, ты не беспокойся. Люди готовы. Как только бой начнется, подключатся.

— Я тоже с братом поговорил — рассказал ему всё и о помощи попросил. Он нам навстречу дружину отправит и сам выедет, так что через два дня встретимся.

— Хорошо бы... — Тур замялся и наконец решился предложить. — А если наперед отряд пустить, чтоб Морану опередить? Попросить стихию опять через воду провести? — кивнул на реку, вдоль которой они ехали.

— И скольких из нас вода послушается? Меня да тебя? Нет Тур, нельзя в этот раз рисковать. Мара неспроста так долго ждала. Я даже думаю, что и прорыв — это только проверка была: справимся или нет. Я когда её в Чертогах встретил, внимания не обратил, а она, сколько мы камней используем, считала; а когда поняла, что все камни ушли, обрадовалась.

— Так, тогда... — Тур запнулся, — не успеем девушку спасти.

Владыка окаменел, а Тур виновато опустил голову.

Любить ведьмаки не решались, а если уж сходились с кем, так, значит, очень серьезно все было; а то, что Стас с первых слов заявил, что после того, как колдуна убьют, он Заснежище покинет, говорило о многом. И когда предложил самому Владыкой стать, растерялся даже и зависть почувствовал: сам-то никогда ничего подобного не испытывал, чтоб ради кого-то от всего отказаться.

Глава 20

Луша стояла ни жива ни мертва, а три служанки наряжали её, приговаривая, какая она красавица и нахваливая на все лады. Её искупали и ополоснули отварами трав, включая ненавистный ею теперь любисток, и начали уговаривать примерить разложенные на кровати уборы.

— Ох, барыня, кожа-то у вас какая нежная да прозрачная, прямо светится. Такую красоту-то и прятать грех, а вы упираетесь, рубашечку шелковую ножками топчете.

— Уйдите вы, бога ради. Оставьте меня, — Луша отпихнула навязчивую служанку и снова расплакалась, но прислужницы только сочувственно качали головами, но продолжили раскладывать перед ней полупрозрачные сорочки, одна другой откровенней и пошлей.

— Ручки-то у вас какие беленькие, и ножки до чего стройные да ладные, а уж про остальное вообще молчу. Я хоть и баба, а и мне глядеть приятно. Чего ж вам стесняться? И гадать нечего отчего хозяина так проняло. Такую красоту и в холстину рядить? Ну уж увольте! Да мы вас сейчас так нарядим, что только князю такую куколку...

— Вон все вышли.

На пороге стоял колдун, что бесшумно открыл дверь и теперь подслушивал, не открывая взгляда от неодетой девушки. Служанок словно ветром сдуло, а Луша задрожала и начала лихорадочно оглядываться в поисках спасения, но выйти из роскошно убранной светлицы можно было только пройдя мимо колдуна. Наконец опомнившись, она рванула с кровати покрывало и завернулась в него, и тут же отбежала в конец комнаты, прячась за стол.

— Чего ж ты всполошилась так, ласточка? — усмехнулся Прохор, наслаждаясь её паникой, и прошел в светлицу. Дверь за ним захлопнулась и она увидела, как запор сам собой закрылся. — Девка — дура, конечно, а правду сказала, такую ягодку только князю. Ну да я не хуже буду.

Он обошел оброненный ею стул и встал с другой стороны стола.

— Ты не бойся меня, Яринушка, не обижу. А то, что наряды не понравились, так в печку их. Получше получишь, мне для тебя ничего не жалко.

Девушка смотрела на него безумными глазами и только стук зубов раздавался в ответ на увещевания старика.

— От окошка-то отойди, продует, — кивнул ей за спину и она невольно оглянулась, а он молниеносно бросился вперед, перегибаясь через стол и хватая её за руку.

Она закричала, и начала вырываться, колотя по его руке кулачком, но он только предвкушающе улыбался и тянул ее по кругу, заставляя обойти вокруг стола и подойти к нему.

— Попалась, птичка, — заграбастал её в охапку и приподняв над полом понес к кровати.

— Ну чего ты, ну чего? Разве ж я не понимаю, что первый раз страшно. Понимаю. Оттого и тянуть не хочу. Потом сама спасибо скажешь.

Сгрузил её на кровать и потянул полы кафтана, снимая его и отшвыривая в сторону.

— Ты не гляди, что я сейчас старым кажусь. Я Мораны слуга, а своим подданным она вечную жизнь и молодость дарит. Вот победим ведьмаков и какую хочешь внешность смогу просить.

— Прохор, не надо, — она судорожно вздохнула и подняла на него умоляющий взгляд. — Что ты мелешь? Ты же дед мне, опомнись!

— Дед? — он расхохотался. — Да с чего ты взяла это, ягодка? Дед! Насмешила. Я того Прохора, что твоим дедом был уж лет тридцать как схоронил, неужто не поняла еще? Ведьмак я бывший. Клеймо видишь? — показал ей на обожженную щеку и на ничего не понимая уставилась на глубокие шрамы.

— В Заснежище вытравили. А ты думала, я им чего мщу? Просто так таким уродом стал? Тебе-то... женишок, — выплюнул он, — небось наплел, какие они защитники, а на деле, и там пытками не брезгуют, уж я то знаю.

* * *

Леда сидела в закопченном углу, прижимаясь к печке всем телом и жевала краюху хлеба, периодически запивая её густым киселем. За три дня, она так оголодала, что была рада даже этой подачке, особенно после того, как все утро проблевала и животом промучилась. Злая Кукоба оказалась права, когда ругалась на неё и пить много не давала.

— Нажралась? — в неё полетела застиранная рубаха с яркими пятнами заплаток. — Тогда ступай во двор, вымоешься. Я в своем дому грязь не потерплю, а от тебя потом смердит так, что дышать нельзя, — Леда пошла пятнами, а суровая хозяйка только свела брови. — И свое нательное, чтоб постирала, нечего тут перед всеми показывать, чем ты с полюбовничком своим занималась.

Леда вздрогнула и густо покраснела. Кукоба была права, на рубашке сзади запеклась кровь, но переменить её до сегодняшнего дня, как впрочем и вымыться, она попросту не имела возможности.

— Я во дворе бани не видела, — она встала, осторожно держась за стену, чтоб не упасть в колодках и хозяйка смерила её насмешливым взглядом.

— А может тебя еще и попарить? Возьмешь корыто у колодца и будет с тебя.

Леда, не привыкшая к такому обращению, вспыхнула и даже рот открыла, чтобы возразить, но взгляд упал на колодки, и она сникла. Сила сейчас была не на её стороне, и накликать на свою голову ещё большую беду, она не хотела.

Кукоба отошла в сторону, давая ей пройти, но когда Леда сделала шаг навстречу, презрительно бросила.

— А щелок я за тебя нести буду? Бери ведро и вперед.

Леда посмотрела на тяжелое ведро, но делать было нечего, и пришлось мелко перебирая ногами, тащить за собой мыльную воду.

Во дворе у колодца стояло небольшое корытце и она оглянулась в поиске бадьи побольше, но ничего подходящего не увидела и вздохнув, взгромоздила корыто на спиленный пень. Плеснула в него щелока и вытащила из ведра мочало. Обернулась посмотреть, не подглядывает ли кто, но хутор стоял на таком отшибе, что она смело стянула с себя нательную рубаху — все, что оставили ей жадный Ямат и его подельница — и принялась с наслаждением тереть себя еле теплой водой, особо тщательно смывая запекшуюся на бедрах кровь.

Подонок! — она всхлипнула, разглядывая следы от его пальцев, что теперь синяками проступили на бедрах и еще сильнее принялась тереть покрытые гусиной кожей ноги. — Дорого тебе, Ямат, позор мой обойдётся, — отбросила мочало в сторону и вдруг поняла, что воды ополоснуться нет.

Пришлось, как обычной холопке, тянуть тяжелое ведро из колодца, а потом повизгивая и стуча зубами обливаться обжигающе-холодной водой. Хоть может и хорошо, что она замерзла, иначе надеть на себя эту хламиду, что ей всучила подлая баба, она бы просто не решилась, а так даже рада была в сухое переодеться. Но если вымыться, хоть и с грехом пополам, она все же сумела, то стирать она не умела совсем.

— Чего застыла, дармоедка? Еще скажи, что весь щелок на себя извела? — Кукоба показалась на пороге, и княжна сжалась, и метнула затравленный взгляд на ведро.

Фух, — слава богу щелока еще было полведра и она посмелее взглянула в ответ на хозяйку.

— Давай, давай. Нечего прохлаждаться. Вот я еще свое в стирку принесла, — в корыто упало несколько чужих рубах и замызганных тряпок. — Чего застыла, дура? Еще скажи, что стирать не умеешь.

— Не умею, — качнула головой княжна и взгляд Кукобы стал мрачным, а потом язвительным.

— Так учись. Для будущей жизни ох как пригодится. Ямат вернется, поглядит, какая ты хозяйка стала, может и смилуется — женится, прикроет грех-то, — она захохотала, а Леда затряслась от обиды и ярости, да так, что даже руки судорогой взялись.

— Женится?! Да ты совсем с ума сдурела! Чтоб я за раба каторжного шла? За вора? За насильника?!... Я отцу велю, его колесуют! На колу тварь корчиться будет! Землю грызть заставлю! О смерти мечтать начнёт...

— Эк ты разошлась, — насмешливо оборвала её Кукоба. — Да ты дура просто. Ты о том подумай, не забрюхатила ли, а потом уж колесуй, — ткнула она её пальцем в живот и Леда в ужасе отпрянула к колодцу и медленно скосила взгляд на живот.

* * *

Глядела на Прохора и по глазам его видела, что совсем ему крышу снесло и выход мне из этой спальни только через постель. Да он и не скрывал этого с каким-то звериным восторгом разглядывая меня. Взбесился только когда дедом назвала: оправдываться начал. А я в другой раз может и обрадовалась бы, что нет среди моей родни такого чудовища, а сейчас об одном только думала, как мне день этот пережить, и если уж случится самое страшное, то пусть хоть Велька от этого выиграет.

— Что ж ты дрожишь так, ягодка? Ты же из баньки только что, неужто не отогрелась еще? Да быть не может, вон как щечки горят, — он начал расстегивать рубаху, а я отпрянула, не зная, что еще сделать, чтоб он остановился.

— Прохор, послушай... ты обещал, что Велька жив останется, а я не видела его целый день. Пусть его приведут.

— Это еще зачем? Нечего ему тут делать.

— Убедиться хочу.

— Нашла о ком переживать, — отмахнулся он, — утром убедишься... Жив щенок, не беспокойся. Моё слово крепкое.

Начал стягивать рубашку, и я попробовала соскочить с кровати, но он, видно, ждал этого.

— Что ж ты сама-то слово не держишь, ягодка? — толкнул меня обратно и отбросил рубашку. — Вон какая постелька мягкая, прям одно удовольствие лежать, а ты всё, как маленькая, сбежать норовишь. Ну да ты к меня и правда девочка еще, так что на первый раз прощу. Снимай покрывальце и ложись, — похлопал рукой по перине.

— Прохор, пожалуйста, — взмолилась я, изо всех сил надеясь на чудо, и когда он начал тянуть покрывало, оттолкнула его. — Не трогай! — попыталась встать в полный рост, но он перехватил мою ногу и рванул на себя. Я упала, а он навалился сверху.

— Вот так-то лучше, — щеку мне опалило жарким дыханием, и его лицо уткнулось мне в грудь. Я завизжала, отпихивая его, но колдун еще сильнее навалился, одновременно зажимая мне рот рукой.

— Ох и голосочек. В городе бы уже стража прибежала, а тут-то чего? Лес кругом. Мы одни. Не услышит никто, Яринушка, не трать силы. А о том лучше подумай, что от тебя жизнь чужая зависит. Или з абыла уже про княжича? Может уже сейчас можно Мару позвать? — он почти с нежностью вытер мне слёзы. — Все? Успокоилась? Вот и ладно, — нарочно медленно прошелся рукой по груди и я судорожно выдохнула и вцепилась пальцами в перину.

— Прохор, отпусти меня... не могу так.

— Так? — усмехнулся колдун. — Да ты никак не можешь. Думаешь, слепой, не вижу ничего? Все вижу, все понимаю, а все равно по-моему быть. Я тебя, Яринушка уж очень долго жду. Так долго, что самому страшно. Я ведь когда тебя в храме увидел, не поверил даже, решил Мара опять шутки шутит, а ты настоящей оказалась. Я за тебя, ягодка, жизни не пожалею, а ты говоришь, отпусти.

В шею уткнулись липкие губы, но я больше не дергалась, внезапно осознав, что могу плакать, кричать, даже драться с ним, но ничего от этого не изменится.

— Ты так сильно любишь меня, Прохор? — сама не ожидала, что мой голос прозвучит так спокойно.

Он замер на миг и в следующую секунду решительно кивнул.

— Что хочешь сделаю.

— А насиловать собрался.

Колдун дернулся, будто я кипятком на него плеснула.

— Насиловать?! — прошипел взбешенно. — А как иначе с тобой?! Думаешь, не понимаю, что сама со мной не ляжешь?

— Если силой возьмешь, никогда не прощу, — перебила его. — А забеременею, плод вытравлю.

Колдун замер и несколько секунд глядел на меня, будто переваривая услышанное, а потом покачал головой.

— Ишь ты?.. А я тебя другой представлял... И ты думаешь, я позволю?

— За всем не уследишь, — отвернулась от него.

— Ты не такая, — недоверчиво протянул он, но я только горько усмехнулась.

— Я была не такою, а теперь другой нет. Та Луша умерла, а я... Лукерья Егоровна! Еще хоть раз меня Яриной назовешь... — хотела сказать, что в отместку Стасом его звать стану, но поняла, что умирать буду, а это имя ему не услышать. Я села на кровати и Прохор удивленно уставился на меня. — Я не люблю тебя Прохор, но я понимаю, что ты меня не отпустишь, и что Вельку убьешь, если с собой что сделаю... Потому лучше я сама соглашусь с тобой быть, но условие поставлю — Велька Маре не достанется.

Прохор с шумом выдохнул и сел опуская ноги на пол.

— Не получится. Мара его кровь пробовала, теперь всюду почувствует.

— Мне дела нет, что она почувствует. Хочешь, чтобы я с тобой была — Вельку ты не тронешь.

Колдун довольно долго молчал, сверля меня взглядом, а я ждала, затаив дыхание, и пыталась не думать, чем всё это закончится.

— Ладно, — принял он наконец решение. — Пусть будет по твоему. Только тогда уж и ты слово держи. Я ведь только один раз поверить могу, — начал одеваться, но спустя несколько секунд опять заговорил. — Дурочка ты! Нашла из-за кого переживать. Да он слезинки твоей не стоит. Кто он тебе? Ты породу эту не знаешь. Думаешь, он тебе благодарен будет? Ага, держи карман шире: сбежит, стервец, при первой же возможности. Лучше о себе подумай. Я ведь не вру, когда говорю, что все сделаю, чтоб ты полюбила и сына мне родила, — замолчал, ожидая моей реакции, а когда я не ответила, усмехнулся. — Ничего: время пройдет — смиришься, я терпеливый, — застегнул кафтан и подошел к двери.

— И еще... Лушенька, — впервые назвал настоящим именем. — Чтоб тебе от мыслей о покойнике избавится легче было, я ворочусь, велю Владыку в храме отпеть. Чтоб по-божески, по-людски всё было, — он с усмешкой прикрыл двери, а я резко вскинулась, и не помня себя заметалась по горнице. В душе поднялась такая буря протеста, что я крушила все, что попадалось под руку. В конце схватила табуретку и со всей силы запустила её в зарешеченное окно. Раздался звук разбившегося стекла и с улицы донесся встревоженный голос.

— А ну быстро к ней! И в другую спальню её перевести, ещё не хватало, чтоб ручки себе порезала.

— Луша, не дури! Про княжича подумай, — крикнул мне и я задернула занавеску.

Он словно мысли мои прочитал: я как раз разглядывала острый осколок, отлетевший мне под ноги и раздумывала, как хорошо было бы разом от всего этого избавиться. Наклонилась за ним и луч света упал на стекло причудливо преломляясь и разливаясь вокруг такими знакомыми золотисто-голубыми бликами, что я как была, так и упала на пол. Зажала осколок двумя руками и вдруг отчетливо поняла, что отказываюсь верить, что Стаса больше нет, что может я с ума сошла, но смириться с этим не могу.

В горницу вбежали служанки и принялись оттаскивать меня от разбитого окна. Одна из них попыталась вытянуть у меня осколок, но я сжала ладонь и кровь брызнула на пол.

— Ой, поранилась! — вскрикнула она, бледнея на глазах. — Ой, смерть моя!

Я разжала руки, роняя окровавленное стекло.

— Чего ты орешь? — раздосадовано уставилась на неё.

— Убьет меня теперь хозяин! Маре скормит, — заплакала она, заламывая руки, пока другие в ужасе глядели на мою рану.

Наконец одна из них очнулась и кинулась перевязывать мне ладонь.

— А ну, тихо! — прикрикнула на дрожащую подругу и затянула мне руку оторванным от своей рубашки рукавом. — Нечего рыдать, сама виновата.

На лестнице раздались шаги колдуна и я растерянно посмотрела на напряженные лица служанок.

Прохор втолкнул в горницу связанного Вельку.

— Вот, привел. Жив щенок, не беспокойся.

Я зажала рукой покрывало, чтоб не разлеталось, и бросилась к княжичу, но колдун заступил дорогу.

— Это ещё что такое?! — уставился на повязку и зверем обернулся к прислужницам.

— Не доглядели! — выбросил вперед руку с вспыхнувшим и на кончиках пальцев огнём.

— Не трогай, я сама порезалась.

Но он всё равно еще несколько секунд разъяренно глядел на них и я видела, как хочется ему ударить кого-то. Наконец он опустил руку и я поспешила отойти от греха подальше.

— Я же велел её в другую комнату отвести, — всё равно нашел к чему прицепиться и пнул сапогом ту, что была ближе. Девушка вскрикнула, хватаясь за бок, а он довольно заулыбался.

— Вот, любимая, — обернулся ко мне, — привел щенка, как ты просила -, а мне так захотелось убить его в этот момент, что если бы не Велька, наверное глупостей очередных наделала бы.

— Почему он связан? — спросила вместо ответа, пытаясь обойти его так, чтоб не дотянулся, но он встал загораживая того собой и раскидывая руки в стороны.

— Э, нет. Уговор дороже денег. Теперь пока не поцелуешь, не пущу.

Посмотрела, как расширились глаза у княжича и покраснела.

А чтоб тебе губы мои ядом показались, — с тоской перевела взгляд на валяющийся осколок.

— Только не при княжиче, — поставила своё условие и на всякий случай отступила. — И перед этим убедится хочу, что его развяжут и накормят... и вещи мои пусть вернут: не собираюсь я больше голышом разгуливать.

— Что-то больно много условий, Ярин... Лушенька, — нахмурился он, опять путаясь в имени.

— В самый раз, — оборвала его. — Как раз имя мое выучишь.

* * *

Ведьмаки остановились напоить коней и Стас опять взглянул на воду, думая о том, что никогда еще ему не было так тяжело сдерживать себя.

Лучше бы Тур совсем не напоминал ему, что можно попросить стихию и оказаться если не рядом, то уж во всяком случае гораздо ближе к ней.

Вода словно почувствовав его настроение, призывно накатывала на берег, доходя до самых сапог, и давая понять, что она рядом — руку протяни и все, о чем просишь, исполнится.

Чтобы не поддаться соблазну пришлось даже отойти на несколько шагов. Чуть выше на пригорке росло высокое дерево и он подошел к нему, вспоминая, какой увидел её на заставе, когда она подглядывала за ним и солнце путалось у неё в волосах, подсвечивая выбившиеся из косы прядки. И какое это счастье было просто смотреть на неё и знать, что понравился ей.

Господи, за что ты со мной так? — уткнулся лбом в гладкий ствол, и вздрогнул, когда Тур положил ему руку на плечо.

— Если уйти не можешь, знак ей дай какой-нибудь.

— Какой? — резко обернулся Стас, и с трудом взял себя в руки, чтобы уже более спокойно ответить. — Она огонь совсем не чувствует, не выйдет ничего.

— А княжич?

— Тоже.

— А если через воздух позвать? Все-таки родная ему стихия, не может совсем не почувствовать.

Стас несколько мгновений глядел на ведьмака, а потом надежда зажглась в его глазах и он согласно кивнул и побежал к вершине холма, откуда легче всего было звать стихию. Снял с шеи амулет и обернулся к другу.

— Я воздух хуже, чем воду и огонь понимаю, так что вытащить их не смогу, но позвать Вельку, может и получится.

* * *

Велька изо всех сил пытался не реветь, но получалось плохо. С тех пор, как Зван перекинулся в отца Порфирия и убил дядю и Белана, он словно вернулся в преследовавший его долгие годы кошмар.

— А ну, не реви, тряпка! — в очередной раз приказал он себе и вытер глаза рукавом.

Как только они приехали в дом колдуна, его и Лушу разделили: её увели куда-то в дом, а его, как собаку, посадили на цепь в странном строении, где не было окон, но зато горели восковые свечи на черном алтаре, и тлел небольшой костер в сложенном прямо на полу посреди комнаты очаге; хотя его-то и очагом назвать было трудно — просто выложенные по кругу речные валуны, только греться около этого очага отчего-то совсем не хотелось. Но даже страх перед очагом мерк в сравнении с потолком, что странным куполом накрывал комнату. Он весь был разрисован жуткими картинками, но страшили не так пытки, изображенные на них, как молнии, что чудовищными змеями спускались с неба на землю. В центре купола оставалось открытым круглое окно, через которое вверх тянулся черный дымок от костра.

Он поежился и почесал зудящее запястье: странное пятно, что появилось у него, когда дядя разбудил стихию, чтоб вылечить его, не давало покоя.

— Да что ж такое, — поднес руку к глазам и с удивлением уставился на отчетливо проступившую спираль, что словно на глазах наливалась серебристым свечением и медленно проворачивалась. — Ничего себе, — пробормотал, не веря глазам, и она, словно ей тесно было на месте, начала медленно расползаться вокруг, напоминая дядины огоньки, с той только разницей, что у того они словно вода струились по коже, а у него накручивались по руке.

Он несколько раз моргнул, пытаясь отогнать наваждение и вдруг почувствовал, как откуда-то повеяло свежим воздухом и перед глазами на миг промелькнула странная картина, в которой самыми удивительными были невероятно знакомые глаза, спутать которые было просто невозможно.

— Дядя! — крикнул, вскакивая, но в этот момент заскрежетал ключ в замке и видение в секунду растаяло, а спираль вспыхнув, потухла.

Дверь открылась и отец Порфирий переступил порог.

— Вставай, щенок! Хватит бока отлёживать, — покосился на костер и снял со стены моток веревки.

Вельку связали и колдун потянул его за собой в сторону терема. Поднялся на крыльцо, не выпуская веревки из рук, и прошел через богатые сени, залитые светом, что проникал через причудливые витражи в больших окнах. Протянул за собой по лестнице и втолкнул в большую светлую горницу, посреди корой стояло несколько женщин и закутанная в покрывало Луша.

— Вот, любимая, привел щенка, как ты просила.

От этого 'любимая' мальчишка вздрогнул, а когда услышал, как колдун Луше целовать его велит, совсем смутился и чуть не крикнул, что она не его, а дядина невеста и чтобы трогать её не смел. Но взглянул на девушку и отчего-то промолчал, каким-то шестым чувством догадавшись, что только хуже ей этим сделает.

Колдун велел принести её одежду и развязать его.

Служанки внесли тонкую перегородку, из натянутых на рамки шелковых тканей, раскрашенную причудливыми заморскими узорами, и Луша спряталась за ней быстро накинула на себя рубашку и сарафан. Его развязали и затем их увели в соседнюю горницу, где был накрыт стол.

Колдун сделал широкий приглашающий жест рукой.

— Я на всех нас накрыть приказал. А то что же это получается? Чужого байстрюка разносолами потчевать, а собсвенную жену в черном теле держать? Ну уж нет! Это не про меня. Вот садись и кушай хорошенько. Хватит, что в обед маковой росинки в рот не положила. Теперь-то уже переживать тебе не из-за чего: щенок обогрет, обласкан; теперь о себе подумать надо, — отодвинул ей табурет рядом с собой и недовольно нахмурился, когда она обошла его и села на лавку рядом с Велькой.

— Там от двери дует, — оправдалась она и тихо шепнула княжичу, чтоб ел основательно и ни в коем случае не торопился.

— О чём это вы шепчетесь, — насторожился колдун и девушка пожала плечами.

— Говорю, что щи не люблю, — отодвинула от себя тарелку и снова отвернулась.

* * *

Какое-то время Стасу казалось, что ничего не получится и идея позвать Вельку через воздух провалилась. И хоть он, если надо, любую стихию вызвать мог, а всё же подчинить не родную по-сущности силу было непросто. Капризная стихия никак не хотела слушаться и словно издевалась над ним, то и дело выскальзывая из рук. Благо еще, что родная ему вода, хоть и была такой же капризной и неустойчивой, но легко подстраивалась под зыбкую силу, не позволяя уклоняться и растаять невесомой дымкой.

Только спустя несколько мучительно долгих минут амулет в руке начал ощутимо дрожать и ведьмак с облегчением увидел проступившее на его корпусе серебристое свечение, что расходилось яркой спиралью от центра до края. Последнее усилие и Владыка вздрогнул, увидев, племянника, что словно щенок сидел на цепи у стены, на которой была нарисована страшные картины человеческих страданий.

Велька периодически чесал запястье и что-то тихо шептал себе под нос, но вдруг повернул голову в его сторону.

Мгновение неверяще смотрел на него, а потом дернулся вперед и с его губ сорвалось.

— Дядя!

Стас надел амулет и обернулся к Туру.

— Велька жив.

— Ты видел его? — обрадовался ведьмак. — Как он?

— Связь почти сразу прервалась, но... — поднял взгляд и ведьмак и без слов понял, что радоваться нечему. — Прохор его на капище каком-то, как барашка на заклание, держит.

Тур вздрогнул и недоверчиво покачал головой.

— Думаешь, Моране отдать хочет?

Владыка промолчал и тот расстроенно опустил голову.

— Князь не простит, Прохор не может не понимать.

— Ему на меня плевать было, а ты говоришь князь. Он сейчас безнаказанность свою чувствует, думает, меня одолел, что ему какой-то князь.

— А девушка? — спросил, отводя взгляд ведьмак.

Стас резко отвернулся.

— Не знаю, не видел.

Отошел к реке и несколько минут пристально смотрел на воду, а потом обернулся и скомандовал по коням.

Тур молча ехал рядом и Владыка был ему благодарен за молчание. Ему нужно было подумать. После того, как он увидел, в каком положении оказался Велька, ждать два дня, пока с князем встретятся, уже не мог, и сейчас лихорадочно придумывал, как еще можно оказаться вблизи жуткого капища, до того как станет поздно, и не находил ответа.

* * *

Прохор глядел на девушку и думал, какая странная у него вышла жизнь. Столько всего в ней было, а главного не случилось. Чего только не изведал, какие хочешь женщины были, удовольствия разные, иным даже не ведомые, а светлого почти и ничего. На миг перед глазами встала красивая молодая женщина с ясными как небо глазами и светлой косой, и он мотнул головой, отгоняя наваждение.

Нельзя про неё думать, — приказал себе. — Нет её... умерла, — впервые признал очевидное и еще пристальней посмотрел на живую копию, что сидела перед ним, одетая уже в свой сарафан и тут же пообещал себе, что завтра сколько хочешь её этих сарафанов нашить прикажет, чтоб только купленное этим уродом, не носила.

Ягодка моя, — сердце зашлось от нежности и сразу же сжалось от обиды — девушка отвернулась, как только заметила его взгляд. — Волченок неблагодарный, — насупил брови. — Знала бы, чего ему стоило отпустить её сегодня, а она не на него, а на байстрюка этого глядит, — потянулся за кубком с вином и взгляд упал на морщинистую руку с узловатыми пальцами.

Сука все-таки Мара, за столько лет службы могла бы хоть однажды его молодым да красивым сделать, — злость на подлую хозяйку вскипела в душе.

Дохлятина тухлая! Ну ничего, в этот раз по-моему будет. В этот раз я своё счастье никому не уступлю.

— Готово, хозяин, — в двери низко поклонилась служанка и колдун встал из-за стола. В последний раз бросил взгляд на так и не обернувшуюся девушку и велел оставшимся в светелке служанкам.

— Головой отвечаете!

Вышел из терема и повернул в сторону накрытого куполом капища.

Пока его не было, святилище отмыли и проветрили, чтоб и духу Велькиного не осталось. Но, чтобы окончательно сбить Мару со следа, он подошел к служанке, что сидела тут же на цепи, к которой еще несколько часов назад был прикован княжич, и вытащил из-за пояса костяной нож.

Та заорала, пытаясь отползти от него, но цепь не позволила.

— Вой, вой, сучка, Мара быстрей прибежит, — девушка задохнулась от ужаса, а колдун приблизил к ней своё лицо. — Думала, тварь, я не узнаю, из-за кого жена моя порезалась?

Служанка заплакала, а он толкнув ее на замлю, придавив коленом руку, и полоснул по запястью ножом, подставляя под брызнувшую кровь миску. Когда крови набралось до краев и женщина уже больше не дергалась, встал и кивнул слуге на ведро с водой.

— Окатишь ее, когда я уйду и цепь можешь снять. Маре больше живая дичь нравится, чтоб дергалась и убежать пыталась.

Слуга, который изо всех сил крепился, чтоб не выказать страха, кивнул и протянул ему сплетенную из травы кисть, но рука так предательски дрожала, что Прохор поморщился.

Эх, Ямат, Ямат, — колдун в очередной раз пожалел, что подлый и безжалостный к чужим страданиям раб сбежал, и, окунув кисть в кровь, начал щедро кропить всё вокруг себя.

— Вот так, теперь пусть попробует унюхать, — в последний раз брызнул кровью в костер и вышел из капища.

* * *

Щеки у Леды горели. За сегодняшний день она столько рыдала, сколько не плакала наверное за всю свою жизнь. И даже сейчас слёзы всё еще бежали по щекам, оставляя жгучие дорожки на грязных щеках.

Подлая Кукоба словно удовольствие испытывала, измываясь над её горем и всячески унижая, а Леда, как ни злилась, как не хотела рот мерзкой бабе заткнуть, а нутром чуяла, что нельзя ей себя выдавать. Было что-то такое в глазах тюремщицы, что пугало и наводило на мысль, что ничем хорошим это для неё не закончится.

— Чего застыла? Поворачивайся живей! — Кукоба разворошила длинной рогатиной угли в печи и вытащила чугунок с кашей, приправленной жареным салом и луком. — С минуты на минуту Ямат воротится.

Леда, что вытирала полотенцем ложки, бросила на хозяйку полный злобы взгляд, но промолчала. За сегодняшний день Кукоба уже раз десять говорила ей эту фразу и ещё чаще бегала к воротам, выглядывать подельника с обещанными деньгами, а он всё не ехал.

Разжиться за мой счет хочет, — догадалась княжна. — Ну, погоди, тварюка, отец узнает, как вы со мной, в глотку вам это золото зальет, — бросила на стол перетертые ложки и подошла к печи, где Кукоба как раз пробовала кашу на соль.

— Мне тоже каши плесни, — потянулась за глиняной плошкой, в которой дымилась ароматная еда, но вместо этого получила измазанной ложкой по пальцам.

— Куда?! Губа не дура. Жрать хочешь — вон, вчерашние щи подъешь, — выхватила у неё из под носа плошку и запихнула полную ложку каши в рот, причмокивая, прищуриваясь и дразнясь над ней.

— Да ты... Да ты... Да ты с ума сдурела! — не выдержала Леда, что после трехдневной голодовки никак не могла отъестся и тем более выдержать такой раздражающе вкусный запах, что шел от жареного сала. — Отец тебя со свету сживет! Да ты понимаешь, кого бьешь?! — вцепилась в плошку и изо всей силы дернула на себя. Горячая каша вылетела из миски и залепила Кукобе в глаз. Баба взвыла и метнулась в угол к ведру с водой, а Леда тем временем набросилась на кашу, обжигаясь, но всё равно радостно и жадно глотая горячее варево.

— Сучка! — в голову ей полетел веник и Леда едва успела присесть, уворачиваячь от удара. Веник шмякнулся о печку и полетел прямо в чугунок, сбивая его и опрокидывая на пол. Раздался звук бьющейся посуды и довольная Жучка кинулась подъедать кашу с пола.

Глава 21

Прохор вышел и Велька быстро обернулся ко мне, и даже рот раскрыл, чтоб что-то сказать, но тут заметил застывшую за спиной в шаге от нас служанку и запнулся.

— Что, Веля? — вопросительно взглянула на него и обернулась к настороженно глядящей на нас женщине.

— Отойди, пожалуйста. Видишь, он тебя стесняется, — попросила её, но та отрицательно покачала головой.

— Хозяин велел глаз с Вас не спускать.

— Так не спускай. Оттого, что ты на пару шагов отойдёшь, я никуда не денусь.

Та нерешительно пожала плечами и посмотрела на вторую служанку, что как раз уносила так и не тронутую мной миску со щами.

— Нельзя.

— Ладно. Тогда чаю мне принеси, я есть не хочу, — подождала пару секунд, пока она оглядываясь шла к двери, и быстро наклонилась к княжичу.

— Что?

— Дядя жив! — шепнул мне в самое ухо Велька, и земля уплыла из-под ног.

— Луша! Луша! Очнись!

Очнулась от того, что Велька тряс меня за руку, а служанки в лицо брызгали.

— Боже, что за напасть такая? Очнись, очнись, — плакали они, тормоша меня за плечо. — Если не нас, то братца своего пожалей, убьет его хозяин из-за тебя.

Я открыла глаза и женщины кинулись усаживать меня на лавку.

— Воды подай, — велела та, что, видимо, была за главную и вторая протянула мне ковшик. Я сделала несколько глотков и перевела взгляд на княжича.

— Веля, подойди, — позвала его и, высвободившись из рук прислужниц, притянула к себе и порывисто обняла. — Велечка, ты правду сказал? Ты не ошибся? — заглянула ему в глаза и дышать перестала, так боялась, что он сейчас совсем другое скажет.

— Правду, не плачь, — обнял меня в ответ и шепнул. — Он уставший и не бритый был, я его таким никогда не видел, так что не показалось.

Руки разжались и, выпустив мальчишку, я закрыла лицо и заплакала. С меня такой груз свалился, такой ужас, что я при всем желании не могла больше спокойной оставаться.

— Что он сказал тебе, что?

Служанки набросились на меняс расспросами, а я изо всех сил в руки взять себя пыталась, но в голове только одна мысль была, что Стас выжил!

Не знаю как, не понимаю каким чудом, но выжил! — а в то, что княжич не соврал, поверила сразу и безоговорочно, и когда служанки начали тянуть его к дверям, словно обезумевшая набросилась на них и снова прижала его к себе.

Господи, — молилась так горячо, как никогда в жизни. — Пусть то, что он сказал, правдой окажется. Пусть ему, в самом деле, все это не показалось. Я не переживу такое ещё раз. Или, если хочешь убить, убей обоих. Только не отнимай его у меня больше. Пожалуйста, не отнимай!

— Истерика у ней просто! — догадалась одна из прислужниц. — Вина ей дать надо.

Ее подруга кинулась к кувшинчику на столе и плеснула в чарку темно-вишнёвой жидкости и вдвоем они заставили меня выпить терпкое, сладкое вино, больше проливая на сарафан, чем в рот.

Наконец я сумела взять себя в руки и, несколько раз судорожно вздохнув, села на лавку, и откинулась спиной на стенку позади.

— Что он сказал тебе? — принялась снова расспрашивать меня старшая из прислужниц, пока я не выдержала и гаркнула на неё.

— Тебе какое дело?! Кто ты такая, чтоб допросы мне устраивать?! — и растерялась, оттого, как сильно она испугалась.

— Простите, барыня! Не со зла я, — упала мне в ноги ставшая совсем белой прислужница, — просто переживаю, что хозяину скажу.

— Извини, я не хотела кричать, — мне стало стыдно, что так испугала её.

На лестнице раздались шаги и спустя несколько секунд дверь распахнулась и колдун переступил порог. Мгновение разглядывал моё заплаканное лицо и запачканный пролитым вином сарафан, и набросился на челядь.

— Что случилось?! Отчего слёзы? Что с ней?

— Прохор! — вскочила я и кинулась вперед, когда он руку для удара занёс и сама удивилась, что так приказывать умею. — Не кричи. У меня голова болит, — снова села за лавку и взяла недопитую чарку с вином. — Садись лучше, отметим, — кивнула ему на табуретку напротив и неожиданно для самой себя улыбнулась.

— Что отметим? — не понял он, но словно завороженный уставился на мою улыбку и послушно сел напротив меня.

— Как что? — налила полный ковш вина и протянула ему. — Разве нам и выпить за что? Я вина хочу.

— Ну... — растерялся колдун, совсем ничего не понимая. — Ну, отчего же? Можем и выпить. А за что?

— За моё счастье. Ты же хочешь, чтоб я счастливой была?

— Счастливой? — переспросил он недоверчиво, но тут же расплылся в широкой ухмылке. — Ну, за это я до дна выпью. Я тебя такой счастливой сделаю...

— Веля, а ты чего в углу жмёшься? — оборвала его и обернулась к княжичу. — Рядом садись, отмечать будем.

Княжич опасливо покосился на колдуна, а у меня наоборот весь страх прошел и даже какая-то смелость безрассудная пробудилась.

Прохор опрокинул ковшик, и я подалась вперед, опираясь локтями о стол, и положив голову на сцепленные руки.

— Какой же ты старенький, Прохор, — покачала с жалостью головой.

Колдун поперхнулся, а я вздохнула.

— Как же я за тебя пойду? Засмеют меня люди, скажут, старику за деньги продалась... да ещё такому противному.

Прохор вскочил, и его лицо начало наливаться кровью.

— А зубы у тебя все свои?

Колдун заметался по горнице, а я с наслаждением вгрызлась зубами в кусок жареной курицы. Теперь я совсем успокоилась, даже больше. Теперь я уже знала, как себя с ним вести.

Прохор сидел у костра и глядел на красноватые угли, что остались от прогоревших за ночь дров. Небо в оконце в центре купола с каждой секундой становилось всё светлее и светлее и сомнений в том, что Мара этой ночью уже не придёт, почти не осталось. Посаженная на цепь девка видимо тоже это чувствовала, потому как хоть и глядела на него безумным взглядом, но хоть выть перестала.

Колдун нахмурился и задумчиво почесал бороду. Такого на его памяти еще не было, чтоб голодная после такой потери сил нечисть пожрать не пришла.

— Черт его знает, что такое случилось, — в сердцах сплюнул на пол и потеребил ставшую вдруг ненавистной бороду.

Может в самом деле сбрить? — мелькнула шальная мысль. — Лушеньке, вроде, безбородые больше нравятся, — перед глазами встал образ покойного ведьмака и колдун недовольно заскрипел зубами — сравнение было явно не в его пользу.

Нарочно сбривать не буду, — от ярости, что она смеялась над ним, хотелось крушить всё вокруг, но даже этого в открытую сделать не мог.

Прохор опять задумался, но уже о другом. Из ума не шло, что такое с девушкой случилось, пока он на капище ходил.

Может в самом деле опьянела? — пытался найти оправдание презрительному взгляду и выводящей из себя язвительности.

Старенький, — скривился он. — Кабы я сегодня Мару не ждал, показал бы я тебе, какой я старенький.

* * *

Поздно ночью, когда отряд расположился на привал, Стас снова позвал Тура и развернул перед ним карту.

— Смотри, Тур, я отметил те места, где чаще всего прорывы случались. Видишь? — показал ему отметины на карте, что густо тянулись вдоль всей полосы Чертогов, и только в одном месте почти отсутствовали. — Странно, правда? Всю полосу Тьма изгрызла, а к нам и носа не кажет.

— Так чему удивляться? — отмахнулся ведьмак. — Нет тут умысла — боится просто около Заснежища удары наносить.

— Боится? — Владыка с сомнением покачал головой. — Нет, Тур, вряд ли. Хотя я раньше тоже так думал.

Стас вытащил из костра лучину и воткнул в землю, чтоб лучше было видно, что он показывает.

— Вспомни, как она нападает. С того момента, как зверь исчезает, не меньше трех дней проходит, словно ждёт, чтоб из ведьмаков кто посильней приехал. Я правда прежде думал, что просто силы не успевает для удара сразу собрать. А теперь убедился, что нет — в последний раз она сразу напала и сила такая была, что всё, что на заставе было, в сравнение не идет. Так что, если бы захотела, и Заснежище бы её не остановило. Нет, Тур, — ведьмак покачал головой. — Она зачем-то бережет это место.

Тур неуверенно пожал плечами и Владыка прищурился.

— Не веришь?

— Прости, Владыка, нет. Зачем ей этот лес? Нет тут ничего — тут и природа на Чертоги не похожа, и зверя полно. Нет, не сходится.

— Не сходится? Тогда скажи мне, куда Прохор скрылся? Ладно княжеские дозоры не засекли, а наши? От реки, — ведьмак нарисовал угольком точку на карте, — он обозом уехать должен был, а никто его не видел, отчего так? Да потому, что в сторону Заснежища поехал, куда никто и подумать не мог. И сюда она не бьет, потому что ей нужно, чтобы мы тут не ходили. Подумай сам, у нас даже заставы здесь нет, и дозоры не ездят — сидим уверенные, что спокойно тут всё, только оттого, что Заснежище в трех днях пути лежит.

Я не просто так говорю, — ведьмак встал и отошел от костра. — Я еще кое-что вспомнил, — он вздохнул и снова повернулся к ведьмаку. — Луша про Прохора рассказывала, что он мать её и отца погубил. Только он не сам это сделал, его Мара научила — заклятье подсказала, что три Заряницы называлось. И слова в нём такие были, что я только сейчас понял, что там к чему.

Стас на память пересказал нехитрые стишки и посмотрел на ведьмака.

— Не понимаешь? Вот смотри: 'Первая Заряница — мертва давно — это Мара, когда еще живой была и смерти жениху своему захотела. Вторая — та, что обидчика убивает — нечисть, какой она сейчас стала, и третья — Тьма — богиня, которой она служит.

А теперь вспомни, в какой местности жила та девушка, что Марой стала?

Тур побледнел и Владыка согласно кивнул. — Правильно — там, где солнечные камни находили. А ты другое такое место знаешь? Вот я думаю, что не просто так она лес этот бережет, она капище свое от нас охраняет.

* * *

В какой-то момент взглянула на перепуганного Вельку и замолчала, неожиданно осознав, что мое безрассудство может не только для меня плохо кончиться.

— Ну, вот что, Лушенька, — колдун медленно встал, угрожающе растягивая слова, и я поняла, что довела его до белого каления.

— Прости, Прохор, — как могла радостней улыбнулась, спеша исправить ситуацию. — Не обращай внимания, вино в голову ударило, вот невесть что и болтаю, выспаться надо.

Прохор замолчал и окинул меня долгим изучающим взглядом.

— Ложись, ягодка, отдыхай, — наконец милостиво кивнул он, хоть по взгляду видела, что всё ещё бесится. — Мне эту ночь недосуг будет, так хоть ты выспись. Утром ворочусь, хочу тебя опять улыбающуюся видеть. Встал и пошел к двери, подзывая жестом прислужниц.

— Из дому её не выпускать. Спать в моей горнице пусть ложится, — разобрала я и он еще тише что-то велел, только я уже не услышала что. Те живо закивали, преданно заглядывая в глаза и колдун окинул меня еще одним долгим взглядом.

Пришлось через силу продолжать улыбаться и ждать, пока дверь за ним не закроется.

— С огнём Вы играете, барыня. Нельзя так с хозяином, — покачала головой старшая из прислужниц, как только дверь закрылась. — Он ведь с Вами добрый, а Вы не цените, — подошла к столу и принялась складывать на поднос со стола. — Не понимаете, что жалеет, — передала поднос еще одной служанке, что ждала за дверью.

— Упаси меня бог от такой жалости, — поднялась с лавки и подошла к двери, где она стояла.

— Открой дверь, — приказала ей и она заметно напряглась, и настороженно уставилась на меня.

— Зачем? Хозяин не велел Вас никуда пускать, или Вы спать ложиться хотите? У нас ночью лучше по улице не гулять.

— Не хочу. Хочу терем посмотреть. Хозяин ваш говорил, что такого даже у князя нет, вот, убедится хочу. Веля, ты как, пойдешь со мной? — обернулась к княжичу и -Велька быстро подошел и встал рядом.

— Терем? — удивились прислужницы и переглянулись друг с другом.

— Ну, да. А что такого? Или хозяин не велел меня и из горницы выпускать?

— Нет, отчего же. Терем посмотреть можно, — старшая прислужница, скинула передник и отворила передо мной дверь. — За мной ступайте, я дорогу покажу.

Ходила из хором в хоромы и просто диву давалась. Очень уж необычными были некоторые палаты, я таких и правда нигде не видела: некоторые просто разрисованные по-чудному, некоторые тканями обитые, а иные вообще каменьями драгоценными изукрашенные и везде слуги стояли, словно и вправду в княжеском тереме была. А еще по сторонам смотрела и куда какая дверь ведет, примечать старалась. Теперь-то уж по течению плыть я не собиралась: в голове засело, что до утра его не будет и я старалась как можно больше разведать за это время. Жаль сбежать не получится — столько охраны я даже в княжеском тереме не видела; оставалось на хитрость рассчитывать, да на то, что Стасу недолго меня искать осталось. Ну, и мысль лелеяла, вдруг смогу Заревик найти.

Знала бы, что умирать не захочу, ни за что бы не отдала — вспомнила, как колдун приказал меня в баню отвести, и как служанки вместе с рубашкой ладанку сорвали.

— А эта дверь куда ведет?

Мы спустились на первый этаж и сейчас стояли в больших сенях на половине слуг.

— Да по хозяйству подсобки разные, не интересно это, — отмахнулась служанка, но я уже толкнула дверь и переступила порог.

Вошла в людскую, где сидели несколько девушек и шили какую-то одежду и остолбенела. Прямо на большом столе лежал мой распоротый сарафан, и швеи по его подобию раскраивали дорогие ткани.

— Что это? — обернулась к служанке и та с довольным видом широко обвела рукой будущие наряды.

— Одежда для Вас новая. Всё в точности, как хотели, только из парчи да шелку.

— Зачем? — я прошла вперед, рассмотреть получившиеся платья, что разве княгине какой подошли бы, и вдруг увидела на полу в куче мусора снятую с меня ещё в бане ладанку.

Не помня себя рванулась к ней и чуть не заплакала, когда поняла, что маминого камушка в ней нет.

— Где он?! — ткнула под нос прислужнице распоротые нитки и та недоуменно отпрянула.

— Про что Вы?

— Заревик мой где?! — топнула ногой и начала шарить руками по полу, перебирая клочки материи и обрезанные нитки.

— Какой Заревик, что Вы выдумываете? — попыталась оттащить меня от кучи обрезков служанка, но я оттолкнула её.

— Не смей! Я правду говорю! Я камушек на шее носила, материну памятку, а вы его с меня сняли, а теперь его нет!

— Как нет? — испугалась она и кинула разгневанный взгляд на челядь.

— Кто осмелился?! — набросилась на швей и те наперебой начали отнекиваться, пока одна не крикнула, что вещи им такими уже принесли.

— Помощница же Ваша и принесла! Янка, которую хозяин на капище поволок.

Прислужница вздрогнула и быстро зажала рот не в меру разговорчивой девке, а я почувствовала, как Велька руку мне сжал, да не просто, а так, что чуть не вскрикнула.

— Луша, пойдем. Не надо на капище ходить, — чуть не плача потянул меня из светёлки.

Небо совсем посветлело и Прохор беспокойно встал. Девка в углу опять всхлипнула и колдун выхватил из края костра прогоревшую головешку и бросил в неё.

— Заткнись, дура! Нечего теперь реветь — еще один день тебе отсрочки вышел, радуйся.

Подошел к двери и подозвал слугу, что с рассветом пришел к капищу прибраться.

— Не понадобится сегодня мыть, жива она, — кивнул тому, чтоб назад ведро с водой нес, и мужик не сдержал облегченного выдоха.

Прохор скривился и раздосадовано оттолкнул слабохарактерного раба.

— Не будет из тебя толку, Ероха. Зря я тебя из ямы вызволил. Надо было одного Ямата выкупать.

Лишенный хозяйского доверия Ероха даже не стал отнекиваться, чуть не с тоской вспоминая рудники, где его и еще одного такого же отпетого убийцу выкупил у охраны странный старик. Хотя Ямат и правда быстро сошелся с колдуном — в любимчики выбился (тоже людские страдания любил); а он, хоть и не брезговал кровушку пускать, но для наживы, не для удовольствия же.

Девка с тоской поглядела на него и он отвёл взгляд, не в силах глядеть на неё.

* * *

Ямат потянулся и широко зевнул.

Сегодня его должны были вести на допрос, но видно что-то такое из ряда вон выходящее случилось, что охрана, не то что на допросы водить, а даже просто в яму за целый день заглянуть, не сподобилась.

Люди волновались, бабы воем еще с ночи ревели, и даже привычные ко всему тати, и те настороженно переглядывались и шептались.

Ямат, что за вчерашний день завоевал нешуточный авторитет, подозвал мелкого воришку и велел построить мужиков так, чтоб горку сделали, на плечи друг другу встав. Выждал, покуда те не выстроятся и полез по головам наверх. Дотянулся во решеток на небольшом оконце и выглянул на улицу.

— Фиу! — присвистнул он. На дворе яблоку было негде упасть от ратников.

— Никак воевать наш князь собрался, — скатился вниз и подошел к обитой железом двери.

— Эй! Охрана! А ну, подойди — скажу чего! — принялся гатить в неё сапогом.

Нахмуренный стражник открыл заслонку, через которую арестантам передавали воду и хлеб и раздосадовано рявкнул.

— Чего орёшь? По мордасам давно получал? — в нос ему сунули крепкий кулак и Ямат примиряюще усмехнулся.

— Куда князь собрался? Напал кто?

— Тебе ещё не доложили, — охранник попытался закрыть заслонку, но Ямат уперся в неё и громко зашептал.

— Я кто на дочку его напал знаю. Выпусти, поймать помогу.

Стражник недоверчиво отпрянул, но начальника всё же кликнул и вскоре засов заскрежетал и Ямата поволокли на улицу.

— Вот. Говорит, кто княжну украл знает, — его толкнули князю под ноги и тот подался вперед разглядывая его, а потом отпрянул, неожиданно признав в оборванце бывшего холёного слугу первосвященника.

— Ямат?

— Он самый, — Ямат встал и как ни в чем не бывало поклонился. — Вот, повиниться пришел.

— Где княжна? — после секундного замешательства схватил его за грудки князь. — Жива?! — встряхнул с такой силой, что у него зубы клацнули.

— Жива, жива, не беспокойся, — поспешил успокоить его разбойник и обнадеживающе закивал. — В целости и сохранности, волосинки не упало, что ты.

— Ты выкрал?! — рука князя переместилась на горло, и Ямат с трудом сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну.

— Господь свидетель! Ни рукой, ни помыслами, — прохрипел проклиная свою дурость, но князь уже брезгливо разжал пальцы.

— Рассказывай.

Ямат с трудом отдышался, несколько раз нервно сглотнул, и окинул бегающим взглядом окружавших их дружинников и бояр.

— Рассказать недолго, да, боюсь, рассказ тебе не понравится, — снизил голос до хриплого шепота, — с глазу на глаз бы лучше.

Князь вспыхнул, но, оглянувшись на множество свидетелей, указал на открытую дверь в пристроенную к терему гридницу.

— Пойдем.

— Годун! — позвал сына и первым вошел в помещение. Княжич кинулся за отцом, и хитрый раб не сдержал победную усмешку.

— И горло бы промочить, если воля твоя, а то, боюсь, голоса не хватит, — шагнул за ними и притворил за собой тяжелую дверь.

А спустя полчаса красный как рак князь сидел за столом и, закрыв лицо руками, молча слушал льющююся рекой речь не в меру словоохотливого раба.

— ...Гляжу, нянька княженковская меня зовет... Охранники словно дрянь пьяными лежат... Тут она золото мне и посулила... А упырь как кинется, — замахнулся рукой, показывая, как прирезал кровососа. — ...Так что хочешь казни, хочешь милуй, а не виноват я ни в чем. Княжна сама меня наняла, сама денег посулила, сама няньку уговорила охрану подпоить, сама приданое свое увязывала. А я мразь-человек, слабое создание, продался, — закончил свой рассказ Ямат, преданно заглядывая пристыженному князю в лицо.

— И куда она отправилась?

— В Заснежище, — пожал плечами тать и князь рванул со стола кувшин с вином, и сделал несколько жадных глотков.

— И ещё... — осторожно добавил Ямат. — Она выкуп с тебя стребовать хотела... Насилу отговорил.

Несчастный отец уронил пылающую голову на руки.

Ямат выждал минуту и потянулся за кувшином, подлить и себе вина, но князь вдруг перехватил его за руку и с силой сжал.

— Вот что, раб, о том, что рассказал, забудь — чтоб ни одна живая душа не знала — понял?! Для всех княжну похитили и выкуп требуют, — еще крепче сжал ему запястье и, напуганный такой резкой переменой в князе, Ямат быстро закивал. — Мы выезжаем сейчас, ступай во двор и жди; с нами поедешь, — князь дождался, пока он выйдет, и обернулся к сыну.

— Нет у тебя больше сестры, Годун, — сказал словно припечатывая словами и побледневший княжич опустил голову.

* * *

Совсем расстроенная вышла вслед за княжичем из людской и начала медленно подниматься по лестнице. Подошли к спальне и прислужница поклонилась, останавливаясь у дверей.

— До завтра, барыня, почивайте спокойно, постель Ваша готова, а мальчику я в гостевой постелить приказала.

— Зачем? — очнулась от её слов и непонимающе кивнула на дверь. — Тут места много, хозяин ведь все равно ушел.

— Хозяин не обязательно всю ночь на капище будет, в любой момент вернутся может, если приказ не выполнить, разгневается.

— А разве он такой приказ давал? Я такого не слышала. Он ведь только велел, чтоб я в спальне его ложилась. Я не отказываюсь.

— Так это само собой разумеется. Сами посудите, место ли ребенку в спальне, где муж с женой? — подняла на меня прямой взгляд.

— Не твоего ума дело, — с трудом сдержалась, чтоб гадостей не наговорить. — Если хозяин раньше воротится, я сама с ним разберусь. Или мое слово ничего не значит?

— Нет, отчего же? — опустила она глаза. — Хозяин вас слушаться приказал.

— Вот и слушайся, — подтолкнула Вельку к двери и подождала, пока войдет. Прикрыла дверь и обернулась к ней. — Он боится, неужели у тебя сердца нет?

Служанка несколько секунд молчала и наконец тяжело вздохнула.

— Домна, будешь у господской спальни эту ночь дежурить, — приказала стоящей на лестнице девушке. — Если хозяин раньше времени воротится, разбудишь барыню и мальчишку уведешь.

— Спасибо, — поблагодарила её и вошла в комнату. Велька всё еще молчаливый и сам на себя не похожий стоял посреди горницы и я подошла к нему и обняла.

— Не бойся, Веля, мы справимся. Главное, что Стас жив.

Посмотрела на приготовленную ко сну кровать, вспомнила Прохора и себя на ней и подошла к резному сундуку у стены.

— Я на лавке себе постелю, — вытащила несколько одеял и бросила на стоявшую у окна широкую лавку. — А ты ложись, нам выспаться надо, а то завтра, кто его знает, как день повернет.

Велька перевел недоуменный взгляд с кровати на меня и спросил.

— А чего не на кровати? Смотри какая большая, места обоим хватит.

— Не хочу, — не стала ничего объяснять ему, но он словно почувствовал что-то и отступил в сторону.

— Я тогда тоже на лавке.

В конце концом сдвинули две лавки и я застелила их одним из одеял, а второе оставили укрываться. Задули свечи, оставляя лишь небольшой ночничок рядом и улеглись рядышком.

— Веля? — спросила после того, как полчаса пролежали ворочаясь и так и не заснув. — Расскажи мне еще раз, про дядю. Он с тобой говорил?

— Нет, — ненадолго задумался, — он не успел, отец Порфирий... Прохор как раз за мной пришел.

— А он не ранен был?

— Нет, не похоже, — ответил после небольшой заминки и несколько минут ждал, что я скажу, но у меня ком в горле стоял и он погладил меня по руке.

— Не бойся. Видишь, он нашел нас, значит скоро придет и спасёт. Знаешь, какой он сильный? Никто бы в той реке не спасся, а он выжил.

— Знаю, — с трудом сглотнула, и отвернулась, пряча слёзы.

— Луша? — позвал через секунду. — А ты его сильно любишь?

— ... Очень, — произнесла еле слышно, но он услышал.

— Он нас спасёт, — сказал с недетской уверенностью и упрямо повторил. — Спасет!

Я обернулась и обняла его в ответ, а утром неожиданно подкинулась от озарения.

— Велька, слушай! — растормошила его. — Я придумала, как Прохора провести. Даже может вернуть Заревик назад получится.

— Как?! — вскинулся он.

— Я сейчас тут всё вверх дном подниму — Заревик по горницам искать прикажу, а Прохор вернется, истерику ему закачу, что меня обокрали.

— А вдруг он эту Янку убьет? — испугался он и тут же замолчал, видимо, как и я понял, что Янке уже ни мы, ни Прохор навредить не сможем.

* * *

Прохор подошел к терему, невольно отыскивая взглядом окна своей горницы, где спала девушка.

Тепленькая со сна, — сердце горячо забилось от предвкушения. — Может и хорошо, что Мара не пришла. С этой твари станется любую подлость выкинуть, — вспомнил, как она требовала первым делом девушку к ней привести, и злорадно ухмыльнулся. — А вот выкуси! Можно подумать, не всё одно, кого жрать.

Вошел в дом и взглянул на странно притихшую челядь.

Боятся псы, — удовлетворенно хмыкнул, — и правильно делают. Пусть посмеет кто, хоть что-то без разрешения сделать, — хотел уже в спальню подниматься, как где-то ухнуло, загромыхало и со страшным звуком рассыпалось.

— Что это? — обернулся к побледневшей челяди, и старшая прислужница нервно пожала плечами, и облизала пересохшие губы.

— Лукерья Егоровна обыск делают.

— Обыск? — не понял колдун и снова вздрогнул от звука разбившегося стекла. Несколько секунд переваривал услышанное и медленно перевел взгляд на лестницу.

Прошел несколько развороченных покоев и остановился в дверях, где грозно нахмурившись стояла совсем не похожая на себя Луша.

— Полы отдирай, может она туда запрятала?

— Что это? — переступил порог и уставился на измазанную пылью и копотью девушку.

— Ну, наконец-то! — она резко обернулась к нему и уперлась руками в бока.

— А что случилось? — опешил колдун.

— ЧТО? Обокрали меня, вот что!

— Обокрали?! — повторил не веря колдун и девушка ткнула ему под нос разорванную ладанку.

Глава 22

Ямат вышел из гридницы заметно повеселевшим, доверие князя приятно тешило, и оттого еще более нагло чем обычно он подошел к толстому боярину ведавшему набором в войско и практически велел тому, амуницию и коня ему выделить.

— С князем поеду, хочет меня при себе видеть, — заломил надменно бровь и расправил плечи. — Выезжаем-то когда? Я в баню успею? А то от меня сейчас такой дух, что князь и вином не заглушит, — снизил голос, давая понять, что чуть не выпивал с князем в гриднице.

— От тебя всегда такой дух, — скривился презрительно боярин, но слугу кликнул и Ямат перед выездом успел не только в бане, но и на кухне отметится.

— Поспать бы еще, — потянулся тать, принимая коня, а потом хохоча вскочил в седло и вдруг расстроенно оглянулся на заблестевшую в свете солнца желтую крышу святилища.

Дурак я, дурак, пустая головешка! Надо было не в баню да в трапезную бежать, а в дом Порфирия, — от злости на свою глупость пинка бы сам себе дал. — Прощавай теперь моё кровное.

— Слышь, боярин! — окликнул уже сидящего в седле толстяка. — Я в город на часок успею?

— Девок захотелось? Перетерпишь, выезжаем сейчас.

И вправду князь вышел из гридницы, молча подошел к своему коню, молча в седло уселся и, подождав лишь пару секунд, пока сын подойдет, скомандовал поход.

Выехали со двора и Ямат поспешил объехать дружинников и занять место в строю поближе к князю.

Подъехали к площади у базара и повернули к храму. С святилище правилось, городской люд разрывался между желанием на войско поглядеть и на службу попасть, а Ямат, чуть шею не свернул, так старался разглядеть, кто сейчас вместо отца Порфирия службу проводит.

— А первосвященник сейчас кто? — спросил у едущего рядом соседа.

— Синод избрал отца Никодима, — ответил ратник и Ямат привстал в седле, пытаясь разглядеть за многочисленными спинами и головами лицо нового слуги божия.

— А живет где? Дом отца Порфирия занял или в своем?

— Да бог его знает, без разницы мне, — пожал сосед плечами и Ямат поморщился.

А мне очень даже разница есть, — тоскливо поглядел на проулок, ведущий в знакомый терем, но войско вскоре свернуло на другую улицу и оглядываться назад стало бесполезно.

Ну, значит, не судьба. Теперь главное сбежать поскорей, чтоб хоть выброшенный в кусты клад не проворонить.

Правда до вечера можно было и не мечтать от войска отделиться, а когда стемнело и отряд разбил лагерь для ночлега, оказалось, что князь снова зовет его.

— Теперь мне всё еще раз расскажи, но уже подробно, — приказал прожигая взглядом и Ямат напрягся, испугавшись, что упустил что-то пока в дороге по сторонам глядел, да у кого как кошели висят, выглядывал.

А спустя три часа выжатый как лимон тать, вышел из княжеского шатра и на ватных ногах пошел к своему коню, вытащил подстилку и как был, так и повалился на неё, даже ужин требовать не стал. Князь оказался не так прост, и допрос, учиненный в этот раз, ни в какое сравнение не шел с тем, к чему он привык.

А ведь Порфирий и сам допрашивать мастак был, — покачал с удивлением головой, — или это я отвык, что не я, а меня допрашивают? В любом случае главное что выкрутился. Ужом извернулся, — довольно улыбнулся собственной хитрости. — Хорошо, что небылицы плести не стал, а все больше на жадность княженковскую напирал да на то, как она старуху гнобила, князю даже крыть нечем было. — Ну и ладно, ну и молодец, — широко зевнул и решив, что прибиться к князю тоже неплохо, уснул крепко и спокойно.

— Всё равно не верю я ему, отец, — Годун упрямо покачал головой, когда Ямат вышел из терема. — Леда не подарок, но она дороги к Заснежищу не знает. Отчего отпустила его? Отчего проводить не попросила?

— Ложись спать, — князь устало скинул кольчугу и расстегнул перевязь с притороченным к поясу мечом. — Не знаю я, только не врал он, что она сама всё устроила, я свою дочь хорошо знаю.

— Может она в беде? — поднял на отца глаза расстроенный княжич, упрямо пытаясь выгородить сестру. — Ну, дура она... ну, сбежала... так ты ж сам её напугал, когда замуж велел...

— Так это я виноват? — выкрикнул князь. — Я?! Отца родного обокрала... опозорила, нянька из-за неё погибла — с месячного возраста с рук не спускала! А она за родным дядей, как потаскуха последняя... Замолчи, Годун! А не то я и тебя...!

— Что? Что и меня?! Выгонишь? Наследства лишишь? — вскинулся княжич. — Давай! Покажи теперь всем, а не только нам, что мы для тебя никто! Ледка исчезла в тереме сиднем сидел, а Вельку украли, войско поднял!

— Ты! Ты! — шагнул к сыну разгневанный князь.

— Ну, ударь уже, ударь! — выкрикнул княжич, бросаясь ему под руку и отпрянул, зажимая пальцами разбитую губу, а князь с ужасом уставился на побежавшую на шею тонкую струйку.

— Годун, — голос его дрогнул и он шагнул к сыну, но тот увернулся от него и замотал головой.

— Не трогай меня, — отнял от лица руку и стер кровь, несколько секунд смотрел на измазанные пальцы, а потом начал одеваться.

— Куда ты, сын, ночь кругом?... прости меня.

— На улице переночую, не переживай... не сбегу, — резко распахнул полы шатра и вышел на улицу.

* * *

Леда не без злорадства поглядела на разгневанную Кукобу. Тюремщица, хоть и не осталась в долгу — перетянула всё ж таки рогатиной — но и своё получила: вон как глаз разнесло; жаль только один. Княжна наклонилась и погладила собаку — избитую Жучку было жалко почти как себя.

Мерзавка какая, на твари беззащитной отыгралась, — еще раз провела рукой по покрытому шерстью боку и вдруг поймала себя на мысли, что сама не раз тумаки раздавала как раз таким, беззащитным.

И никаким не беззащитным, — попыталась оправдаться и тут же перед глазами встала вечно затюканная нянька.

— Это всё Стас виноват, это из-за него всё, — привычно переложила вину на другого, но странно дело, сегодня это не утешило, наоборот, плакать захотелось.

— Слышь, бесноватая, хватит квашнёй сидеть да о княжичах мечтать, дрыхнуть иди, — Кукоба распахнула дверь в небольшую клетушку, куда бросила тощий матрас с пролежалыми вмятинами. — Чего зенки вылупила? Место это твоё теперь будет, благодарила бы. И учти, я подниму чуть свет, так что жиры холить не получится. Если Ямат утром не приедет, харчи отрабатывать начнешь.

— А сегодня я что делала? — во все глаза уставилась на неё Леда, но противная баба только мотнула подолом и слетевшие с языка слова остались без ответа.

— Колодки хоть сними, змеища, — вытянула ноги княжна, но Кукоба даже не пошелевилась.

— Проходи, давай, работница, — насмешливо перекривила её, кивая на распахнутую дверь, — или в подполе ночевать больше понравилось? Так могу уважить. Такой работой, красавица, не то, что на хлеб, на похлебку пустую не заработаешь. Завтра в поле пойдешь, узнаешь, как он хлебушек-то на самом деле зарабатывается.

Дверь за спиной закрылась, лучину задули и тюремщица громко зевая вышла из кухни, а Леда как могла вытянулась на куцом матрасике.

— Собака на нем спала, не иначе, — попыталась умоститься поудобнее и в раздражении села, отираясь спиной на запертую дверь. — Это что же мне сидя спать? — руками начала разжимать колодки, но крепкое дерево было не так-то легко сломать. — Гадина, — всхлипнула, посасывая сломанный ноготь и снова сползла на матрас, раскинула руки и в пальцы правой руки ткнулось что-то холодное. — Ой! — вскинулась, влипая в дверь и вдруг поняла, что так холодит только метал. Принялась на ощупь искать, на что только что наткнулась и неожиданно вытащила из-под наваленных в углу мешков забытый кем-то старый топор. Сердце заколотилось, как бешеное и Леда воровато оглянулась за спину, но в темном чулане ничего не было видно, и она принялась исследовать находку.

Господи, слава тебе, повезло-то как. Ну всё! Ну всё! Каторга тебе, Кукобушка, не сомневайся даже, а тебя Ямат я этим топориком место причинное лично оттяпаю, — вогнала лезвие между двух досок и принялась подваживать, ломая понемногу доски.

Вот так, еще чуть-чуть, — дерево затрещало и Леда впервые за два последних дня вытянула израненные ноги, как хотела.

Ой, больно-то как, — растерла затекшие голени и с трудом встала на колени. — Теперь главное дверь открыть так, чтобы эта падлюка не проснулась.

Но к счастью дверь в чулан держалась больше на честном слове и вскоре Леда уже кралась по дому. Добралась до уже знакомой двери, через которую хозяйка её во двор выпускала и тихо отодвинула задвижку, выскальзывая на улицу.

Жучка было тявкнула, но узнала её и, замахав хвостом, улеглась снова.

Фух, жива! — Леда перелезла невысокий тын и, прижимая топор к груди, побежала огородами в сторону темнеющего на горизонте леса. — Отсижусь под кустом каким до утра, а там дорогу искать начну.

* * *

Весенний лес радовал глаз буйством красок. Сочная зелень и распускающиеся повсюду цветы красили лесную чащу, в воздухе сладко пахло нежным и чистым яблоневым цветом, сосновой смолой и влажной от утренней росы землей, и ехавшие через лес ведьмаки только недоуменно оглядывались вокруг, словно поверить не могли, что среди этой красоты может таиться зло. Впереди дорога спускалась к ручью и Стас первым подъехал к воде.

— Гляди, Тур, здесь недавно телега останавливалась, а вот место от кострища, показал на прогоревшие головешки.

— Вижу, Владыка, прав ты оказался.

— Командуй привал, а я с братом пока свяжусь, выясню, доехали ли до реки, и к нам направлю. Если всё нормально пойдет, завтра к вечеру встретимся.

Стас отошел на несколько шагов и пока Тур с ведьмаками расседлывали коней, отыскал небольшой, лишенный растительности клочок берега и присел, простирая руку над ним и призывая огонь, в то время как на другой стороне, едущий в дружине князя полковой ведьмак, отложил в сторону котелок с завтраком, отыскал взглядом княжеский шатер и снял с шеи внезапно сильно нагревшийся амулет. А спустя несколько минут уже сидел в шатре, расчищая на поросшей травой земле место под вызовной круг.

Невыспанный и хмурый князь дождался, пока все будет готово и присел рядом, следя, как ведьмак вытянул руку над расчищенным местом и начал читать заклинание. Тихие слова словно стекали с языка в центр круга, а вокруг его пальцев начали пробегать искры, которые все сильнее окутывали руку и наконец полились с его пальцев горящими каплями по нарисованному контуру, замыкая круг. Короткие мгновения ушли на то, чтобы пламя закрыло весь круг, и сквозь их зарево проступило изображение Владыки.

— Здравствуй, брат, как вы, до реки добрались? — спросил Стас, подаваясь вперед и тревожно разглядывая дурно выглядящего брата.

— Добрались, — кивнул тот и взглядом приказал полковому ведьмаку выйти и оставить его одного.

— Что с тобой? Ты сам на сам на себя не похож, — спросил обеспокоенно Владыка.

— Да так... не важно, — попытался отмахнутся князь, но Стас покачал головой.

— Нет, Вышеслав, сейчас неважного быть не может, мы слишком близко к Маре подобрались. Что случилось, говори, я ведь не отстану?

— Да... с Годуном поругался, ударил его, — сказал князь и расстроенно добавил. — Он обижается теперь, не разговаривает, на улице эту ночь у обычного походного костра ночевал.

— А из-за чего поругались?

— Да, пустяк... из-за Ледки.

— Пустяк? — удивился ведьмак.

— Ну, не пустяк, к слову пришлось. Просто узнал вчера, что не выкрали её, а сама сбежала, да еще выкуп за себя получить рассчитывала, а этот дурак выгораживает её — говорит, сбежала потому, что замуж силовал, ну и не стерпел.

— Вышеслав, — укоризненно покачал головой ведьмак, — да разве можно было его за это быть? Он ведь за сестру заступился.

— Заступился? — вскипел князь. — Ты может тоже считаешь, что я виноват?

— А ты иначе считаешь? — оборвал его ведьмак. — Отчего тогда ночь не спал?

— Леда меня предала! — упрямо покачал головой князь. — Обокрала! Думаешь, легко такое про дочку родную узнать?

— Да с чего ты взял, что так всё и было? Ты что нашел её? — насторожился ведьмак.

— Нет. Ямат поведал.

— ЯМАТ? — вскочил на ноги ведьмак. — Он у тебя?

— Да, с дружиной едет — его дозорные задержали. И не смотри так недоверчиво, я не настолько глуп, чтоб небылицам верить — допросил, как следует. Все сходится, такое придумать невозможно. А Годун молод еще, не понимает, какой дрянью сестра выросла.

— Вот что, Вышеслав, позови сюда Ямата, сам хочу его допросить, и Годуна кликни. Откажется, скажи, я велел, — приказал Владыка и добавил. — Сейчас не время ссорится, брат, разве ты не понимаешь? И не гляди так сурово — если Ямат правду сказал, ничего нового не узнаешь, а если соврал... Да и мне у него узнать про лесной терем хозяина бывшего нужно.

* * *

Старшая прислужница, что прибежала в разгромленные палаты сразу за Прохором быстро подошла к колдуну и шепнула что-то на ухо. Тот замер на миг, изменился в лице, но очень быстро взял себя в руки и притворно улыбаясь обернулся к девушке.

— Вот что, Лушенька. Беду твоя я понял, камушек материн отыскать попробую, а ты пыл пока поумерь, — вытащил у неё из рук ладанку и добавил уже жестче, — побаловалась и будет.

— Проводи её в горницу, — обернулся к прислужнице — я сейчас вернусь.

— Не сметь больше ничего рушить! — бросил слугам и, развернувшись, вышел из палаты.

Разгневанно спустился вниз, оттолкнул лакея, что дверь перед ним открыть хотел, и вышел на улицу.

'Распустилась прислуга', — недовольно дернул шеей. — 'Мало того, что добра хозяйского не берегут, воровство допустили. Нет. Надо будет всю дворню поменять, а иначе толку не будет. Да и Луша... ишь какая!', — усмехнулся себе в бороду, — 'думает, он хитрости её не понимает. Хорошо, что девку эту... Как её там? Янка? Хорошо, что не подохла ещё, допросить будет можно, а заодно злость сорвать'.

'Додумалась!', — снова вернулся мыслями к девушке, — 'полы в парадных покоях срывать. Вот сейчас он воротится, цацку ее ей в ручки белые положит и вперед золотце, отрабатывай'.

Подошел к капищу, где Ероха колол дрова для костра и кивнул тому, чтоб оставался на улице.

Прикованная служанка завидев его, влипла в стену, но получила пару раз ногой по ребрам и несколько мгновений ловила открытым ртом воздух, пока колдун обшаривал её карманы. Только в карманах было пусто и, понимающе прищурившись, он нырнул ей за пазуху. Пленница дернулась, но тут же сама с готовностью прижалась грудью к его руке.

— Нужна ты мне, — брезгливо вынул руку и, приблизив свое лицо почти вплотную, вкрадчиво спросил. — Куда украденное спрятала?

Служанка замерла и отчаянно замотала головой.

— Ну?! — перехватил её за подбородок, но то ли от страха, то ли оттого, что с вчерашнего дня не пила, голос пропал и вместо слов получилось какое-то сипение.

— Ероха, — позвал колдун слугу, что покорно ждал за дверью, — воды ей принеси.

Слуга внес ковшик и Янка сделала несколько жадных глотков и заикаясь выдавила.

— О ч.чём вы, х.хозяин? Не брала я ничего.

— Ой, ли? — ухмыльнулся Прохор криво, — А это тебе не знакомо? — вытащил из кармана пустую ладанку.

Несколько мгновений женщина недоуменно разглядывала её, а потом испуганно сжалась.

— Я не крала. Старшая прислужница сама отдала, выбросить приказала. Я думала, пустяк — камушек совсем дешевенький был.

— Куда выбросила?

— Не я, он, — кивнула на Ероху.

— Ероха? — угрожающе обернулся Прохор и тот недоуменно пожал плечами.

— Так я обыскал, как положено, и в костер бросил, — кивнул на кострище посреди капища.

— Бросил он! — перекривил недовольный колдун, — иди, ищи теперь, — толкнул слугу к костру и присел рядом.

— Да обычная галька, узорчик просто был, — начал разгребать головешки тот и вдруг вскрикнул и выхватил из костра прозрачный и чистый кристалл, что словно пламенем вспыхнул у него на ладони, стоило льющемуся через распахнутую дверь солнцу коснуться его, и только тончайший узор странной, будто шелком вышитой вязи остался таким же, как и был.

— Заревик?! — отпрянул колдун и в ужасе замахал руками на Ероху. — УБЕРИ! УБЕРИ отсюда!!! Нет, СТОЙ! — бросился следом, когда испуганный слуга схватил камень и выбежал на улицу.

— Покажи, — попросил, хватая за руку и вглядываясь в волшебный камень, словно в невиданную диковинку. — Надо же, — покачал головой, словно глазам не верил. — Надо же, — повторил снова.

'Выходит, правду люди сказывали, и такое бывает... Материна памятка, значит? — покачал головой. — 'Обманула ты всех, Яринушка, и даже Тьму провела'.

— Ладно. Давай сюда, — отобрал у слуги камень и сунул в карман.

'А я, дурак, думаю, отчего Мара не приходит? Ну и ладно, — довольно махнул рукой. — Зато теперь мне точно опасаться нечего. Вот ты у меня где будешь, гнида', — сжал пальцы в кулак.

— Вымети тут все, а кострище полностью переложи и гляди мне, ежели хоть одна головешка из старого костра останется, — угрожающе прошипел в лицо слуги. — Я сейчас в терем сбегаю, находку верну и ворочусь, в лес пойдем — место для временного капища искать. Сюда Мара в ближайшие дни не сунется.

* * *

Ямат вошел в шатер, вытирая жирные после каши губы, и коротко поклонился князю и сидящему в центре княжичу.

А губеню-то папашка, разбил, — сразу приметил запекшуюся на губе кровь и с трудом сдержался, чтобы не оскалится. — Ишь ты, князюшка мне все больше нравится.

— Звал меня, князь? — поклонился коротко, подражая тому, как кланялись дружинники из свиты.

— Проходи Ямат, поближе садись, — ответил вместо отца княжич и хмуро кивнул на брошенную на полу рядом с ним подстилку.

Ямат взглянул на указанное место и дернулся к выходу, но стоявшие по сторонам от входа стражники скрестили пики.

— Куда ты? — князь удивленно нахмурился. — Не ожидал, что так Владыку боишься... Со мной смелее был. Место, — кивнул на подстилку, словно собаке указывал.

Ямат вытер пот со лба и с трудом сглотнул, но ближе шагнуть не решился, пока его сзади не подтолкнули пикой.

— Прости. Не признал тебя сразу, думал Порфирий, — бросил на Владыку короткий взгляд, и тут же отвел его.

Ведьмак молча подождал, пока он усядется, а брат встанет у него за спиной, и покачал головой.

— Давно не виделись, Ямат. Я уж и запамятовал, как ты выглядишь

— Да не так уж и давненько, — возразил тать не поднимая головы, — я бы еще пару годиков на тебя не глядел.

— Неужто как бабы сглазу боишься? Тебе-то переживать, что замуж не возьмут, нечего.

— Да так. Помню просто хорошо, как ты к Порфирию в дом приходил. Подыму глаза, а ты меня и заколдуешь — чего не было на себя наговорю.

— Правильно боишься. Я как раз за этим позвал.

Ямат вздрогнул и вжал голову в плечи.

— Я уже всю правду сказал. Чего тебе ещё надо?

— Посмотри мне в глаза, Ямат, — приказал Владыка. — Я... сказал.. посмотри... мне... в.. глаза, — голос его словно водой ледяной окатил всех сидящих в шатре и тать возвел на него мученические очи.

— А теперь всё, как было, рассказывай, — подался вперед ведьмак, не отпуская его взгляда. — А перво-наперво ответь, где княжна?

* * *

Леда добежала до леса и неожиданно остановилась. Нависшая громада исполинских сосен, что высоко раскинули свои кроны, навевала ужас. Густые кусты, что начинались от узкой тропинки, отделяющей огород от леса, и уходили куда-то вглубь чащи, также вы вызывала желания продираться сквозь их колючие ветки, да и вообще — княжне вдруг отчетливо показалось, что в лесу не только темно, но и очень опасно. А когда над головой ухнула какая-то птица, волосы встали дыбом и она неосознанно попятилась.

'А вдруг волк? Или того хуже нечисть?' — медленно отступила назад. — 'Ну, уж нет, ну его, не хватало сбежать, чтоб съели', — шагнула обратно на огород. — 'Может в сарайчике каком пересижу, пока рассветет?' — огляделась вокруг, но спрятаться, кроме как в лесу, было негде, разве только... На огороде, вплотную к скотному двору, стояла наполовину израсходованная за зиму копна и Леда махнула рукой.

'А, плевать, всё равно хуже, чем есть, уже не измажусь', — побежала к стогу и разворошив уже заметно подгнившее сено, влезла внутрь. Выгребла себе кубло и свернулась калачиком.

'Завтра надо будет на самой зорьке встать', — широко зевнула и сразу наморщила нос от ядреного мышиного запаха, — 'фу, как мышами смердит', — уткнулась носом себе в локоть чихнула. — 'Главное на тракт выйти, а там до города попрошу подвести кого-то, скажу, что простая боярыня. А дома в ноги отцу кинусь, даже за княжича постылого выйти соглашусь. Про позор свой слова не скажу. Меньше знают, крепче спят. Сама потом отомщу', — строила планы не думая, что за боярыню ее в таком виде разве дурак какой примет.

Еще немного полежала придумывая разные способы мести обидчикам и уснула, а утром проснулась, когда уже Кукоба носилась с криками по двору.

— Убежала, убежала, вражина! А ты куда глядела? — напала на скотницу во дворе. — Пропали мои денежки. Теперь Ямат и полнулы не даст, — плакалась она и Леда, как могла, затаилась в стогу.

'Вот дура, нашла время спать', — сделала глазок побольше и испуганно замерла, глядя как Журча идет к ней и весело машет хвостом. Подошла, понюхала, громко тявкнула и уселась напротив, преданно уставясь на стог.

— Чего ты, Жучка? — гаркнула на нее Кукоба. — Крысу учуяла?

— Надо будет стог разобрать, чего он гниет тут столько? — опять насела на снующих по двору слуг и потянулась за вилами.

'Господи, сейчас она убьет меня или глаз выколет', — испугалась Леда, глядя, как хозяйка решительно идет к стогу.

Баба и вправду встала рядом, хватаясь за вилы, как за ухват, и княжна не выдержала — с громким криком вскочила и кинулась выдираться из сена.

— ЛЕШАК!!! — заверещала словно резанная Кукоба и не помня себя понеслась к дому вслед за скотницей.

Правда Леда и себе не осталась в долгу, широкими прыжками перепрыгивая через грядки и сломя голову несясь к лесу. Одна Жучка осталась во дворе, но тоже носилась громко лая и радостно повизгивая.

Княжна не помня себя ворвалась в лес и в первые мгновения действительно напоминала того самого лешака, облепленная слежавшимся сеном и украшенная гнездом на голове из него же. В считанные минуты продралась через колючие кусты, даже не замечая впившихся в кожу иголок, и выскочила на полянку, от которой начинался уже более спокойный и светлый участок леса. Но она все равно продолжала бежать, по инерции оглядываясь назад, пока не свалилась около какого-то болотца на ковер из мягкого зеленого мха. Подползла к луже с затхлой водой и надсадно дыша, зачерпнула попить.

— Господи, пронесло, — села и на всякий случай прислушалась. — Чтоб ты пропала, злыдня, — с трудом встала на трясущиеся ноги. — А я тоже хороша, надо было топором ее зарубить, — сказала и только сейчас сообразила, что спасительного оружия нет, и она даже не заметила, когда выронила его.

* * *

Колдун переступил порог и почти неслышно прокрался к лавке, где на удивление спокойно спала Луша.

Вспомнил, как утром вернул ей Заревик и она не поверила, что это её камушек, брать отказывалась, пока узоры не увидела.

'Дитя еще', — окинул взглядом девушку, что спала свернувшись как котенок на жестких досках. — 'Упрямая только, снова на лавке спит', — покачал головой, вспоминая, как прижатая сегодня утром старшая прислужница, начав каяться, рассказывала уже обо всём, даже что в кровать вечером лечь не захотела — на лавочке словно раба последняя спала.

В приглушенном свете ночника, её лицо показалось нереально прекрасным и Прохор присел рядом и отвел упавшую на лицо прядку. Мягкий локон обвил пальцы и он невольно придержал его в руках, наслаждаясь ощущениями. Потом отступил от кровати и тихо снял сапоги; на цыпочках вернулся и очень-очень бережно поднял её на руки и отнес на кровать. Мягко сдвинул к стене, поворачивая на бок и освобождая себе место на краю; так же медленно и осторожно прилег и, опираясь на локоть, повернулся, пристраиваясь к ней сзади.

'И будить незачем, одни слезы и крик от этого', — понюхал пахнущие свежестью волосы, и голова закружилась от ее близости. — 'Нет, хватит дураком быть. Пусть спит, я тихонечко, пока не проснулась, — отыскал рукой край подола и осторожно потянул вверх, смял рубашку в руке, и девушка заворочалась, попыталась отодвинутся. Тогда он мягко подтянул её за бедра обратно, одновременно обхватывая её рукой под грудью, где висел Заревик, и в следующую секунду слетел на пол, дико хрипя и выгибаясь дугой словно в падучей. Жуткий звук скрежещущих зубов разнёсся по горнице и служанка за дверью в страхе, закрыла рот руками.

— Господи! Не зубами же он её рвет? — попыталась подсмотреть в замочную скважину и с криком распахнула дверь.

Хозяин словно безумный катался по полу, стуча ходящим ходуном затылком по доскам, и жуткая кровавая пена от прокушенного языка размазывалась по его всклоченной бороде.

— Люди! — заголосила она и девушка, вскочила, заозиралась по сторонам, и во все глаза уставилась на катающегося по полу старика. Несколько мгновений глядела него, а потом перевела взгляд на задранный подол и отчего-то не испугалась, а даже как-то удовлетворенно вздохнула и начала спокойно из постели выбираться.

— Не бойся, падучая это. Я такое уже видела, — подошла к столу, задумчиво разглядывая надетую на шею ладанку и не спеша взяла кувшин с водой. — От старости наверное, — вернулась к трепыхающемуся колдуну и выплеснула ему на голову кувшин. Тот несколько раз дернулся и затих, со свистом втягивая в себя воздух.

Набежавшие слуги подняли его, как сумели обтерли, и уложили на её место, а она спокойно переплела косу и, не глядя на старика, подошла к двери.

— Я к Вельке схожу, проверю не проснулся ли от крика.

* * *

Стас смотрел в глаза Ямату и слушал, как разбойник бесстрастно рассказывал о своих подвигах.

В том, что перед ним негодяй, сомневаться не приходилось, но чем больше тот говорил, тем тревожней становилось на душе и когда тать дошел до момента, как проснулся и понял, что рядом беспомощная княжна лежит, неожиданно подался вперед и пристально заглянул ему в глаза.

— Довольно, Ямат, — резко отпрянул и князь удивленно взглянул на него.

— Чего ты? Он же ещё не всё рассказал.

— Я уже увидел всё, что надо было, остальное не важно... Главное узнали, где княжну держат. Пусть теперь, как на хутор колдуна добраться, расскажет.

Ямат начал описывать дорогу и пока говорил, ведьмаку стоило большого труда держать себя в руках и не выдать правду, слишком уж несдержанным и скорым на расправу был князь, и узнай, что с дочкой его случилось, казнил бы разбойника и конца рассказа дожидаться не стал.

Ямат закончил описывать дорогу и ведьмак поднял глаза.

— Свяжи его, а ещё лучше на цепь посади, — приказал брату. — Он не просто вор — убийца и... — не смог договорить и вместо этого сказал. — Если сбежать попробует, казни без сожаления. А теперь слушай меня внимательно, от этого успех всего дела зависит...

Экран погас и Стас погасил огонь и отошел от круга. Взглянула на встревоженного Тура и тот спросил.

— Узнал что-то про капище?

— Узнал... Почти добрались. Дальше вдоль ручья до старой просеки, а там пара часов и к терему выедем.

— А капище там же?

— Да.

— Князя подождём или сами пойдём?

— Сами, он нам с Марой не помощник, у него другая задача. Его войско лес окружит и вглубь прочесывать начнет, на случай если нечисть с капища вырвется.

— Понятно, — согласно кивнул ведьмак. — А про княжича рассказал, что его колдун Маре отдать хочет?

— Нет. Незачем ему лишнее беспокойство. Сказал просто, что видел, и что жив.

Ведьмаки быстро свернули лагерь, сели на лошадей и тронулись вдоль ручья вглубь леса. Теперь главное было доехать до капища засветло и, если повезет, разведать местность так, чтобы колдун не узнал о их появлении.

Тур время от времени посматривал на него, но Стасу не хотелось говорить. Перед глазами всё еще проносились увиденные сцены насилия и от этого было тяжело и мерзко на душе. И хоть он старался гнать от себя тревожные мысли, но не проводить параллели с собственной судьбой не мог, и верить в то, что проклятый колдун пощадил девушку теперь было ещё тяжелее.

* * *

Прохор лежал обложенный пуховыми подушками и время от времени трогал набитые на затылке шишки. Голова разламывалась, и он не переставая удивлялся, что же произошло.

Никогда с ним такого не было, чтоб неизвестно от чего чуть не помереть, ведь столько лет Маре служил и не болел ни разу — нечисть исправно дарила и силу, и здоровье.

'Может разозлилась, что капище её осквернить позволил? Или того хуже... загнулась?' — подумал и сам испугался крамольной мысли, ведь как не хотел от хозяйки избавиться, а остаться стариком ни за что бы не согласился. — 'Тогда уж лучше снова смертным стать, только чтоб молодым и не... противным', — обидные слова всплыли в памяти и мысли о девушке повернули в прежнее русло.

Посмотрел в угол, где она сидела, раскачиваясь в заморском плетеном кресле и кивнул служанке, чтоб помогла ему сесть.

— Подойди ко мне, Лушенька, — позвал её и она покорно встала и подошла к кровати.

— Получше тебе, Прохор? — спросила улыбаясь и эта улыбка отчего-то показалась страшно обидной.

— Что смешного? — нахмурился он и оттолкнув прислужницу, сам поправил подушки.

— Приказ твой выполняю, — пожала она плечами, и не думая убрать улыбку с лица. — Ты же сам велел, чтоб, когда воротишься, я тебя улыбкой встречала. Вот, встречаю, — еще ослепительней улыбнулась и он тяжело вздохнул и покосился на наблюдающую эту сцену служанку.

'Пусть только ляпнет что-то, язык вырву', — захотелось избить её, аж руки зачесались, но женщина видно поняла это, потому как быстро отступила и даже встала так, чтоб Луша её собой перекрывала.

— Я бы погуляла, Прохор? А то голова все время болит, не проходит. Воздуху, наверное, не хватает, — кивнула в сторону окна. — Не сожрёт меня твоя хозяйка, если в сад подышать выйду?

— Погуляй, — кивнул скрипя сердце. Девушку отпускать страсть как не хотелось, но надо было вставать и расхаживаться , иначе на новое капище до темноты не успеть, а делать это при ней было уже неловко.

'Зря я ей велел со мной сидеть, теперь за старика немощного примет. Пусть бы лучше меня только сильным и всемогущим видела'.

Луша в секунду метнула подолом и он едва успел крикнуть, чтоб двух слуг с ней отправили, — терем хоть и был огорожен высоким частоколом, а береженого бог бережет.

Глава 23

Дверь за спиной захлопнулась и я облегченно вздохнула. Находится в одной комнате с колдуном было морально тяжело. Разбитый и слабый, он совсем не вызывал жалости, а наоборот казался еще более мерзким, чем обычно; особенно, когда задумывалась, чем могло всё закончиться, не верни он мне Заревик. Одно смущало, что совсем не помнила, как уснула, да ещё и так крепко, что возвращения его не слышала. Поэтому даже скрывать не могла, что радуюсь, хоть он и злился до белого каления.

— Как хозяин? Полегчало ему? — раздалось за спиной и я вздрогнула. Задумавшись, совсем забыла, что не одна тут и только сейчас заметила подошедшую служанку.

— Полегчало, — узнала женщину, что первая прибежала на помощь к хозяину, и сделала шаг к лестнице.

— Погодите, барыня, я провожу, — поспешила она за мной, — хозяин не велел Вас одну отпускать.

— Как хочешь, — пожала плечами и начала спускаться, а пока шла в голове прокручивала сегодняшнее утро и то, как старшая прислужница чаю мне велела подать.

'Точно! Её рук дело', — вспомнила странный привкус поданного вместе с чаем варенья и решила, что больше ни за что ничего незнакомого в рот не возьму. — 'А ещё врала, что вкуса заморского не понимаю. Видно Прохор ей приказал, чтоб ему легче со мной управиться было', — еще больше возненавидела колдуна.

Спустилась к выходу и обернулась к служанке.

— Я на крыльце подожду, а ты Вельку позови, ладно? Ему тоже воздухом подышать не помешает.

За Вельку я даже больше чем за себя переживала, всё-таки Прохора я не на шутку разозлила и мало ли что ему в голову взбредет, вдруг на ребенке отыграться решит.

Слуга у двери услужливо распахнул передо мной одну из витражных створок и я шагнула на крыльцо, вдыхая теплый весенний воздух и окидывая взглядом большое подворье и терем.

Дом и вправду был внушительными, а цветные витражи по всему фасаду делали его ещё богаче и наряднее; не зря Прохор хвастал, что и у князя такого нет. Может при других обстоятельствах я и сама бы им восхищалась, а сейчас мне хотелось только, чтобы от этого места камня на камне не осталось.

За спиной раздались торопливые шаги и я обернулась к выбежавшему на крыльцо мальчишке.

— Велька, — обрадовалась я, что с ним всё в порядке. — Пойдем погуляем, — кивнула ему на залитые бело-розовым цветом яблони, что росли в стороне от дома и, не дожидаясь ответа, потянула за собой в сад.

* * *

Лес шумел над головой, заставляя испуганно прислушиваться и вздрагивать каждый раз, когда где-то трещала ветка или кричала птица.

Княжна шла, осторожно пробираясь через густо заросший подлесок, и уже сама была не рада, что побежала в чащобу, а не на тракт, где могли повстречаться люди. Время от времени она старалась высматривать, не покажется ли где-то тропинка или вырубленная просека, но ничего, даже близко напоминающего следы людей, не было. В обед она набрела на неширокий и мелкий ручей: напилась, немного приободрилась и решила, что если уж и брести по бездорожью, то лучше около воды. Единственное, что радовало — нечисти можно было не опасаться — зверя в лесу было полно: одних белок с хорошую дюжину насчитала и несколько раз зайцев видела, а все знают, что зверье из лесу бежит, когда нечисть приходит.

'Хорошо, что зайцев, а не волков', — промелькнула мысль и княжна поёжилась. — 'Если бы ещё ума хватило просто хутор обойти, уже бы давно дома была'.

А ведь поначалу радовалась, что так удачно всё получилось, и погони за ней нет; и только когда солнце поднялось высоко, а потом начало перекатывать на закат, поняла, что заблудилась.

'Главное не бояться. Не я первая в лесу потерялась. Что я дороги не найду или на самый крайний вариант шалашик себе не сделаю?' — попыталась успокоить саму себя и мысль об утерянном топоре чуть не до слез довела.

'Дура! — разозлилась ещё больше, — толку теперь жалеть, все равно ничего не изменишь.

Впереди на берегу показалась сваленная непогодой сосна, что словно мостик перекинулась над ручьем, и княжна добрела до неё, скинула выданные Кукобой разбитые чуни и уселась как на лавочку. Облегченно вздохнула и устало опустила в воду израненные ноги, радуясь, что холодная вода остужает жар в натертых щиколотках.

В животе заурчало и Леда горько вздохнула:

'Домой вернусь, велю двух кур зажарить и поросенка запечь, а еще лучше целого барашка и чтоб щей густых на петушином бульоне наварили и пирогов со всяким разным напекли'.

Помечтала ещё немного и когда ногам стало холодно, выбралась на берег и обтерев ступни травой, опять влезла в чуни.

Посмотрела вперед и неожиданно ей показалось, что заросли впереди не такие и густые.

'Может лес заканчивается? ' — без особой надежды подумала она, но всё же заковыляла быстрее.

Деревья и правда росли тут намного реже и вскоре Леда выбралась на небольшую поляну и застыла с открытым ртом, с удивлением уставясь на распаханный клочок земли и кособокий, наполовину вросший в землю сруб с покосившейся печной трубой. В голове что-то щелкнуло и больше не медля, она бросилась вперед. Добежала до землянки и дернула на себя дверь.

— Бабушка Евглаша? — замерла, не веря своим глазам, и медленно начала оседать на земляной пол.

* * *

Ведьмаки въехали в большой овраг, где ручей растекался совсем широко, заболачивая местность, но дорога под копытами лошадей оставалась плотной, словно камень.

— Гляди, Владыка, тракт-то каменный: словно в столицу едем, даже желоб вдоль дороги проложен, чтоб вода стекала.

— Вижу, Тур, но удивляться нечему. Ямат говорил, тут у Прохора главное лежбище, так что не только дорога, а и терем такой, что князю впору. Сейчас из оврага выедем, просека будет, а по ней полчаса и его усадьба, — Стас указал на дорогу, которая вела вверх по склону и словно обрывалась в том месте, где опять начинался хвойный лес. Дальше предстояло ехать на открытом участке и ему нужно было собраться и быть готовым к встрече с колдуном, но мысль о том, что они почти у цели и от девушки его отделяют какие-то полчаса, невольно туманила голову.

Тур о чем-то спросил и он на автомате ответил, а перед глазами стояла Луша, какой он запомнил её, когда вез через переправу и она смущалась, что он украдкой целует её; какой была, когда первой призналась, что любит его; какой осталась у его памяти с той первой минуты, когда увидела без капюшона и не отвернулась. А что теперь с ней, даже боялся представить. Оставалось надеяться, что жива, и жалеть, что уже не сможет использовать свой амулет, чтоб заставить забыть о пережитом ужасе.

'Родная моя, хорошая, только не отчаивайся. Я не бросил тебя, я иду за тобой, я уже рядом'.

— Ты слышишь меня, Владыка?

Прозвучал рядом голос Тура и Стас мотнул головой, отгоняя наваждение.

— До просеки доехали. Что дальше? — кивнул на расчищенную в лесу дорогу, что простиралась перед ними и Стас наконец взял себя в руки.

— Дальше на лошадях рискованно, — он спешился и подождал, пока Тур присоединится к нему, — у него дозоры повсюду. Заметят, всё дело испортим, — продолжил, рисуя на земле карту усадьбы и дорогу к ней. — Нужно по лесу обойти и терем так окружить, чтоб ни одна душа не догадалась. Вот, смотри: здесь и здесь, — очертил две вехи, — терем болото окружает и колдун тут дозоры не ставит. Значит, нужно тропу через топь найти. Я вперед пройду, если опасность какую почувствую, сигнал подам и прикрою. А здесь, — обозначил невысокий холмик, — земля уже твердая. Тут разойдемся и главное, чтобы остальные далеко друг от друга не отходили и обязательно один другого видели. Я тогда, даже не касаясь, стихии закольцевать смогу, — он продолжил рисовать вехи на земле, а Тур не отрываясь смотрел на него и думал, что это в последний раз они так стоят и общее дело обсуждают. Решится на то, чтобы стихии связать, да еще... по взгляду, можно было только если амулет открыть, а за всю его жизнь ни разу о таком не слышал, только еще в Заснежище старые ведьмаки рассказывали, что такое уже однажды случилось, но тогда Тьма до самого Княжьего Града дошла и средства другого не было.

'Видно, вправду решил Стас из ордена уйти', — только теперь поверил, что не останется Владыка с ними и даже племянник его не удержит. — 'Значит, на всё пойдет, чтоб Мару одолеть'.

— Стас, ты уверен, что Мара сама появится, а не псов своих спустит? — прервал его, не выдержав тяжелых дум.

— Уверен, — поднял голову ведьмак. — Думаешь, я смогу чувства свои скрыть? — Встал с земли и прямо взглянул Туру в глаза. — Я люблю её. А ты сам знаешь, что для Мораны чужое счастье значит. Она из шкуры вывернется, чтоб только не отдать её мне.

— Но, если всё так... — запнулся ведьмак, — убьет она девушку.

— Нет, Тур. Меня, да, попытается, тут сомнений нет, а Лушу не тронет. Сам не знаю почему, но она ей нужна. Это что-то с матерью её связанное. Она даже в Чертогах её не тронула. Уговаривала только в ученицы к ней идти.

Ведьмак во все глаза уставился на Владыку и нерешительно спросил.

— Может просто Заревик помешал?

— Не думаю, — покачал головой Стас. — У ней даже огня не было, чтобы камень зажечь... Нет, — сказал еще тверже. — Мара по доброй воле её отпустила.

Они подождали, пока остальные ведьмаки не выехали из оврага и когда все спешились и несколько человек принялись уводить лошадей в овраг, он опять подозвал Тура.

— Люди готовы, — ведьмак подошел к нему, кивая на ждущих его приказа ведьмаков.

— Значит, пора, — Стас поднял с земли свой заплечный мешок и больше не раздумывая вошел в лесную чащу, направляясь в сторону от просеки к поблескивающим между деревьями лужам.

— Повезло еще, что дом в такой чаще, — Тур подполз к Стасу, который лежал за невысоким холмом и смотрел на возвышающийся впереди терем. — Гляди, снова дозор, — подпихнул его локтем, указывая на обходящих усадьбу стражников. — Меньше двух минут между обходами проходит.

— Переждем, — ответил ему шепотом Владыка и когда те скрылись за поворотом, показал на заросли жимолости, что росли неподалеку и тянулись до самого частокола. — Быстрее, Тур, надо успеть.

Они пригнувшись, побежали вперед, и едва успели нырнуть в кусты, когда второй обход вышел из-за поворота и начал так же медленно обходить частокол, внимательно всматриваясь в лес.

* * *

Залитый нежным цветом сад простирался до самого забора и я тянула Велькув за собой, пока ненавистный дом не пропал из виду. За последних три дня, яблоневый цвет буквально облепил деревья и они стояли нарядные и полные жизни, что даже не верилось, что это место как-то с Тьмой связано.

— Какая весна в этом году ранняя, — обернулась к Вельке, вдыхая пьянящий аромат и ещё немного прошла по тропинке, чтобы разглядеть странный навес в глубине сада.

— Что это? — обернулась к служанке, показывая на круглую постройку, с крыши которой зачем-то свисала привязанная за веревки доска.

— Беседка обычная, — пожала она плечами, — и качели.

— У меня были такие дома, — прибавил Велька.

— Это хозяин для Вас, барыня, расстарался. Чтоб Вы не скучали.

— Для меня? — удивилась, не припоминая, чтобы он мне говорил о чём-то подобном.

— Он только сам показать хотел, да из-за болезни, — служанка резко прикусила губу и нервно оглянулась на дом. — Я не то сказать хотела, хозяин самый сильный и здоровый среди всех, просто...

— Скажи еще, что и самый молодой, — оборвала её и подошла к невысоким ступенькам. — А зачем они? — кивнула на качели и княжич обошел меня и встал придерживая дощечку.

— Садись, а я раскачаю, — подождал пока я села и потянул за веревку, раскачивая качели, а я взвизгнула и поджав ноги, вцепилась изо всех сил в натянутые веревки.

— Велька, стой! Что ты делаешь?! Стой! А-аааа!!! — испугалась на короткий миг и замерла от восторга, когда земля улетела от меня и теплый ветер дохнул в лицо яблочным ароматом. — Велька! Я же лечу! Я как птица! — задохнулась от восторга и княжич засмеялся и еще несколько раз толкнул качели.

— Ты только руки не отпускай, а то упасть можно.

Еще раз толкнул качели и потянул за веревку, останавливая их.

— Я еще хочу! — заупрямилась я, но тут же замолчала — по дорожке к нам шел колдун и улыбка не сходила с его лица. — Останови, Веля.

Слезла с качелей и отошла в сторону.

— Вижу, вижу. Угодил, — Прохор поднялся к нам, потирая руки. — Ну, что? Понравилось?

— Понравилось.

Глупо было отказываться, когда он и сам видел, как я радовалась.

— Ну, вот и хорошо. А то я уж боялся, что ничем тебе пронять нельзя, — поднялся в беседку и встал напротив меня, пристально заглядывая в глаза. — Глазки сияют, щечки горят, чудо как хороша, — цокнул языком и меня передернуло. — Замерзла? — вскинулся он. — Зачем без шальки вышла?

— Где ее шаль? — насупил брови, грозно сверкая глазами на служанку и та залепетала, что сейчас сбегает и принесет.

— Раньше думать надо было, — выкрутил ей ухо, сталкивая со ступенек.

— Я сам тебя согрею, — вернулся ко мне, потягивая свой плащ и я отступила.

— Не нужно. Мне не холодно.

— Ещё что выдумаешь, не холодно. Вижу, как ежишься. Вот так, — накинул мне его на плечи и вдруг резко притянул к себе. — Попалась! — заурчал довольно, удерживая в кольце рук, что я даже запаниковала на миг. Он попытался прижать ещё сильнее и я сделала вид, что подаюсь навстречу и резко присела, выскальзывая из его объятий.

— Догоняй, Велька! — крикнула, сбегая по ступенькам в сад и прячась за деревьями.

— Полегче там! — прикрикнул нам вслед колдун. — Не дай бог продует разгоряченную, заболеешь, — спустился за нами в сад и я услышала, как наставляет служанку: 'Еще полчаса погуляет и в терем отведешь — мне уйти надо будет. Хочу убедится, что под присмотром останется'.

Пошел к дому, а я с облегчением выдохнула и побрела к частоколу. Велька дождался, пока Прохор скрылся из виду и побежал к качелям, а я осталась стоять, разглядывая толстые не струганные доски настила, что высился над головой.

— Забери меня отсюда, Стас, — сама не знаю почему, сорвалось с губ и я опустила голову

— Луша?!

Голос за деревянной оградой ударил по ушам и заставил дернуться с такой силой, что ноги перестали держать и пришлось вцепиться в толстые бревна, чтобы не упасть.

— Лушенька, ты слышишь меня? — голос Стаса глухо прозвучал из-за забора и думая, что схожу с ума, я попыталась отыскать хоть какую-то щель в плотно пригнанных друг к другу бревнах.

— Стас, это ты? — нервно сглотнула и несколько секунд до смерти боялась, что ничего не услышу.

— Да, не бойся...

Он еще что-то говорил, но меня ноги больше не держали и такой шум стоял в ушах, что я опустилась за траву не замечая, ни бегущей ко мне служанки, ни текущих по щекам слез.

"Стас живой. Живой! Он тут! Все плохое закончилось!" — я это точно теперь знала и больше ничего не имело значения.

— Луша, я сейчас забор этот в клочья разнесу, — словно издали донеслось до меня, и я наконец очнулась, и в страхе уставилась на подбегающую служанку.

— Стас, молчи, — едва успела выдохнула в ответ и обернулась к ней.

— Барыня, что с Вами? — запыхавшаяся женщина остановилась в шаге от меня, и подозрительно окинула взглядом забор. — Я голос чужой слышала. Кто тут?

— Голос? Какой голос? — с трудом встала на ноги, и сглотнула ставшую вдруг вязкой слюну. — Бог с тобой, стража просто прошла.

— Стража? — подозрительно переспросила она. — А плакали чего?

— Занозу загнала, — взмахнула перед ней рукой и поспешила прижать палец к губам

— Занозу? — служанка недоверчиво уставилась на меня.

— Да, пустяк, я уже вытащила.

— Пустяк? Ой, барыня, лучше я проверю, не приведи Господи, опухнет пальчик-то, — бросилась ко мне, хватая за руку, и я с трудом вырвала её.

— Говорю же, нет ничего! — сжала ладошку в кулак и убрала за спину. — Не болит уже, — несколько секунд выдерживала её пристальный взгляд и наконец вспомнила, как колдун её за шаль мою ругал. — Правда, не болит. Лучше шаль мою принеси, а то замерзла, зуб на зуб не попадает.

Меня в самом деле изрядно трясло и она всплеснула руками.

— Ох ты, Господи! Не уберегла! Заболели! — сорвалась с места и побежала к дому, а я переждала минутку и снова обернулась к забору.

— Стас, прошу тебя, тише, я не одна.

— Я понял, прости. Испугался просто, когда отвечать перестала.

Он замолчал на миг и я вскинула голову, боясь пропустить хоть слово.

— Луша?

— Да?

— В тереме много стражи?

— Нет, там слуги в основном, а стражников во дворе много. Я несколько человек у ворот вижу, а еще частокол все время кто-то обходит и у крыльца трое стоят, — ответила, оглядывая двор, и взгляд невольно задержался на окрасившемся розовым цветом закатном солнце.

— Стас? — позвала его, и голос предательски дрогнул. — Скоро темнеть начнет, сейчас служанка вернется и нас с Велькой в терем уведут. Прохор уходить собрался, а одних нас на улицу больше не выпустят.

— Я понял, — последовал короткий ответ и за забором послышался шепот, но слов я не разобрала.

— Ты не один?

— Нет, — отозвался он, потом резко оборвал кого-то: 'Тур, не проси!' и снова обратился ко мне.

— Луша, частокол со двора совсем открыт?

— Нет, около меня кусты растут.

— Где? — оживился он.

— Вот тут, — шагнула к разросшейся сирени и осторожно постучала по бревну.

— Понял. Позови Вельку и стойте рядом. Мне минута одна нужна.

— Веля, — побежала к беседке и схватив соскочившего с качелей княжича за руку, потянула к частоколу.

— Быстро за мной и не шуми... дядя за нами пришел.

— Что?! — глаза у княжича округлились.

— Тихо, говорю. Стражники и так косо глядят, — оглянулась на крыльцо и затряслась, увидев, сбегающую по ступенькам прислужницу. — Быстро! — подтолкнула его к кустам.

— Стас, служанка сюда бежит, — как ни старалась, а скрыть панические нотки в голосе не смогла.

В ответ что-то затрещало и Велька раздвинул кусты, и удивленно присвистнул.

— Луша, бревна внизу словно дрова в печи горят, а дыма нет, и запаха тоже.

— Тихо, — прикусила губу, в отчаянии глядя на бегущую по дорожке женщину.

— Стас, не успели. Хватит, — чуть не плача обернулась в сторону частокола и неожиданно увидела то, что так удивило княжича. Толстые бревна словно трухлявый пень осыпались вниз прогоревшими головешками, а ещё через миг Стас ужом скользнул в кусты.

— Молчи, — последовал короткий приказ и я подскочила и одернула юбку, закрывая его своим подолом.

— Вот шаль, барыня! — служанка, размахивая шалью как флагом, подбежала ко мне.

— Спасибо.

Поблагодарить еще получилось, а вот руку протянуть не могла, она сейчас как у дяди Вала после перепоя тряслась.

— Ах, батюшки, замерзли-то как. Прям колотит вас, голубушка Вы моя, — она шагнула ближе и накинула мне на плечи шаль. Секунду расправляла её на плечах и вдруг замерла, словно сомнамбула уставившись на кусты за моей спиной. Какой-то миг как рыба открывала и закрывала рот, а потом судорожно вдохнула, готовясь закричать, но Стас опередил её.

— Ни звука, — его голос даже меня заставил вздрогнуть, а служанка и вовсе замерла с остекленевшими глазами. — Стань так, чтобы стражникам обзор перекрыть, — приказал он, и она словно послушная кукла сделала шаг назад, и повернулась, чтобы прикрыть нас собой.

— Велька, в лаз, живо, — велел он племяннику и княжич, не раздумывая, нырнул в кусты, и пролез под частоколом.

— Стас, я...

— Потом, — не стал слушать, втянул меня в кусты, и подтолкнул к лазу. — Лезь быстрее.

Хотела сказать, что не смогу, но даже испугаться не успела, как оказалась около лаза и Стас толкнул меня в образовавшуюся дыру. Кто-то с другой стороны дернул меня за руки и быстро вытащил на другую сторону от частокола.

— Стас, — в панике обернулась назад, но ведьмак уже выбирался вслед за мной и я бросилась ему на шею.

— Не сейчас, Луша, — осторожно отцепил мои руки и подтолкнул к Вельке.

— Тур уведи их в лес, и в овраге с лошадьми укрой. Остальным скажи, чтоб сигнал мой ждали, — отдал приказ и снова исчез в прикрытой кустами дыре.

Я дернулась было за ним, но Тур, удержал меня и прижав палец к губам толкнул на землю и быстро присел сам. Несколько секунд в лесу было тихо, а потом послышались осторожные шаги и двое стражников с луками наизготове прошли мимо нас в сторону ворот.

— Не хочешь ему навредить, приказы выполняй, — с укоризной велел мне ведьмак и, подхватив под руку, вместе с Велькой поволок в сторону небольшого холма.

— Быстрее, родимые, быстрее. За холмом укроемся, тогда и разговоры разговаривать будем.

Мы со всех ног бросились к холму и едва успели спрятаться в его тени, как другие стражники вышли из-за поворота и так же внимательно принялись осматривать окрестности и частокол, время от времени раздвигая кусты.

— Пронесло, слава тебе, Господи, — с облегчением выдохнул ведьмак, когда они скрылись в воротах, так и не найдя лаз.

— Стас там один остался, — я в отчаянии сжала руки и чуть не плача обернулась к ведьмаку, но тот только отмахнулся.

— Не переживай, ему не впервой.

— Но там стражники и слуг полно.

— Ну, так и он не один, касатка. Гляди сколько нас, — указал мне на ближайшие кусты и я с удивлением увидела припавшего к земле другого ведьмака, чей черный плащ, практически полностью сливался с землей. Перевела взгляд дальше и увидела в стороне еще одного.

— Ну что, полегчало? — усмехнулся ведьмак. — Не переживай, нас тоже много.

— Тур, а отец с вами? — поднял голову Велька и ведьмак кивнул.

— Его люди лес окружают, так что завтра, если Бог даст, свидитесь.

* * *

— Исхудала-то ты как, Леда, — покачала головой старая ворожея, намыливая княжну, что сидела в широкой бадье, и не щадя себя, отдирала въевшуюся грязь.— А на ноги даже глядеть страшно.

— Ноги? — подняла заплаканные глаза княжна. — Ноги заживут, нашла о чём горевать. Лучше скажи, как теперь отцу на глаза показаться? Была княжна... девица, а стала... — Леда запнулась и горькие слезы опять закапали в таз с водой. — Как подумаю, что он со мной сделал... — хотела в голос зареветь, но старуха перебила её.

— Ты точно помнишь, что крови три недели назад были? Подумай, может напутала чего?

— Что я дура что ли? Чай не бабка столетняя, чтоб такое не вспомнить?! — огрызнулась она и смахнула слёзы. — Последние накануне возвращения отца закончились... А что? — испугалась ещё пуще и подняла на старуху расширенные от ужаса глаза.

— Ничего, — ворожея мрачно отставила пустое ведро. — Ждать нужно, да молиться, чтоб новые крови пришли. Вот, оботрись, да на лавку у печи ложись, осмотрю тебя на всякий случай, — протянула Леде кусок чистой холстины и принялась в оставшейся в бадье с воде мыть руки.

— Да, нет... Быть не может! Чтоб я... да от холопа? — покачала головой перепуганная княжна, но послушно легла на лавку и несколько минут терпеливо позволяла той осматривать себя. — Ну, что? Ведь нет? Нет же?...

— Не знаю, — отрезала старуха. — Пока, ни да, ни нет, сказать не могу. Может и минуло тебя, а может...

— Я к отцу с пузом не вернусь! подскочила на лавке Леда и несколько секунд глядела на старуху злыми глазами, но та молча занималась своими делами и пришлось менять тактику.

— Бабушка Евглаша, отчего ты помочь мне не хочешь? — она слезла с лавки, подошла к старухе, и принялась ластиться. — Ты же добрая, и всё умеешь, всё можешь... Завари травы какой, чтоб ублюдка вытравить.

— Образумься, Леда! — старуха стряхнула её руки и отступила в сторону. — Какой травы? Думаешь я сюда бежала, время на сборы было? Твой отец велел всех травниц да ворожей в острог кинуть, меня только то спасло, что нянька твоя покойная весточку прислала. Думаешь, я на горбу своем старческом мешки с травками приволокла? Хорошо, что еще люди на дороге саму подвезти согласились да пшена полмешка не пожалели.

— Так, что же, — выпучила глаза княжна, — не поможешь?

— Так, как просишь... нет.

— А как? — ухватилась за слово Леда.

— Ежели в тяжести, можешь со мной до родов остаться, а потом уйдешь, а я ребеночка у себя оставлю.

— ЧТО?!!! — княжна задохнулась и, не помня себя, забежала перед ворожеей. — Совсем сдурела? Чтоб я ублюдка холопского рожала?! Да я лучше сама себя задушу!

— Твое дело, — отрезала старуха и принялась полоскать в бадье сброшенные Ледой обноски. — Ты уже не ребенок, чего доброго, скоро сама матерью станешь, поступай, как знаешь, только меня не впутывай. Утром выведу тебя на тракт и на первую попавшую телегу, что в город едет усажу. Мне своих грехов хватает, чтоб еще твои на душу брать.

* * *

Стас поднырнул под нависающие бревна и притаился в тени разросшихся кустов. За спиной раздался едва различимый шорох и он оглянулся, готовый в любую секунду прийти на помощь, но оставленный с Лушей и Велькой ведьмак прекрасно справился сам, и все обошлось благополучно — стражники прошли, а Тур, петляя словно заяц между деревьями, быстро увел девушку и княжича с открытого участка; переждал несколько секунд, пока второй дозор обойдет частокол, и также тихо провел их вокруг холма, уводя в сторону от терема.

Ведьмак с облегчением выдохнул и впервые за несколько дней позволил себе сбросить чудовищное напряжение, что всё это время не давало покоя и камнем давило на сердце.

'Теперь всё будет хорошо', — произнес про себя и чтобы окончательно успокоиться ещё раз повторил. — 'Теперь всё будет хорошо!'.

Впереди на тропинке продолжала истуканом стоять прислужника и он осторожно раздвинул ветки и пальцем поманил её к себе.

— Видишь у крыльца троих стражников? — указал ей на охрану у терема. — Иди к ним и приведи сюда. Скажешь, барыня упрямится, в терем идти отказывается; пусть помогут из кустов вытащить. И держись как обычно, чтоб даже мысли не возникло, что лжешь.

Служанка подняла голову, покорно кивнула и поспешила к терему, где о чём-то переговаривались несколько стражников. Те завидев её настороженно замерли, но выслушав, успокоились и неспешно направились к частоколу.

— Сюда, сюда, вот тут, по дорожке и к забору. Она в сирени прячется. Взрослая барышня, а как дитё малое. Ещё и мальчонку на глупости подбивает.

— Барыня, ну полно шалить-то!

Позвала, раздвигая кусты, и проворно загородила ведьмака собой; но стоило охране приблизиться, отскочила в торону. Те попытались выхватить оружие, но отданный тихим голосом приказ заставил замереть на месте и трое дюжих молодцев покорно склонили головы. Стас велел тому, что стоял ближе всех, скинуть кафтан, шапку и, обменявшись с ним вещами, приказал спрятаться вместе с служакой в кустах, а сам занял его место. Вскоре стражники опять вышли из сада, только теперь они направились не к терему, а к воротам. Там у костра, разложенного, чтобы коротать скучное вечернее время, сидело еще несколько охранников, и жадно ловили рассказ самого бывалого среди них.

— Я вам дело говорю! Ероха сам мне сказывал, — стражник понизил голос, — Мара сюда теперь долго не сунется, — он тайком сделал охранный знак и остальные также украдкой и с опаской оглядываясь на терем, повторили его за ним. — Девка-то непростая оказалась! — продолжил после минутной паузы. — У ней с собой камушек тайный был, с виду мусор мусором, а стоит в костер бросить, словно самоцвет драгоценный оживает и всю нечисть напрочь прогоняет... даже Морану! — ещё больше понизил голос и оглянулся на приближающихся со стороны сада стражников.

— О, ребята пришли! Что, скучно стало, как барыня ушла? — подмигнул тому, что шел первым и пошловато протянул. — Хороша девка, — хотел ввернуть сальную шуточку, но неожиданно дернулся в сторону лежащей у ног пики.

— Сидеть! — словно псам бросил Владыка, снимая низко надвинутую на глаза шапку, и кивнул тому, что попытался поднять оружие на небольшую дверцу, проделанную в воротах для удобства стражников.

— Отопри замок.

Охранник попробовал тряхнуть головой, прогоняя наваждение, но также как остальные не выдержал взгляда горящих синим и огненным глаз, и словно чумной подошел к воротам.

Стас подождал, пока в замке провернется ключ и потянулся к амулету. В ту же секунду каждый из притаившихся в лесу ведьмаков сжал собственный вызовной амулет и замер, вглядываясь в сторону открывающейся в воротах двери. Несколько секунд им понадобилось на то, чтобы бесшумно снять обходящие частокол дозоры и они поспешили туда. Вскоре терем был полностью окружен, а около десятка лжестражников во главе с Владыкой и служанкой, на голову которой была наброшена оставленная Лушей шаль, поднялись на крыльцо.

Стас постучал и дежуривший у дверей лакей открыл заслонку-глазок.

— Барыню впусти, — ведьмак кивнул на замаскированную прислужницу и задвижку отдернули.

— Как погуляли, барыня? — лакей услужливо поклонился и предусмотрительно отступил с прохода. — Хозяин уже даже беспокоится начал, что не возвращаетесь. Велел чтоб, как только придете, к нему шли... — поднял голову и замер с полуоткрытым ртом.

— Сейчас сходим, — Стас отодвинул его в сторону и несколько ведьмаков просочились за ним в сторону ведущих в людские покои коридоров. Приказал оставшимся проверить остальные помещения и вместе со служанкой начал подниматься по лестнице. Вышел в роскошно убранные сени, где у двери ждала ещё одна прислужница и, показав ей пальцем на губы, резко мотнул головой с торону лестницы за его спиной. Женщина испуганно замерла, попыталась дотянуться до дверной ручки, но также как остальные покорно застыла под пронизывающим взглядом.

— Хозяин тут? — спросил шепотом Стас и она молча кивнула на дверь.

— Уходите, — одними губами велел ей ведьмак и она медленно обошла его и, потянув за руку вторую служанку, начала спускаться вниз.

— Ну, теперь молись, тварь, — Стас помрачнел, и с огромным трудом взяв себя в руки, медленно провернул дверную ручку.

Прохор расправил на плечах подбитый соболиным мехом кафтан и повязал пояс. Ночью в лесу похолодает, а зная Мару, ни секунды не сомневался, что подлая хозяйка до утра на ветру продержит.

'Ничего. Пусть потешится напоследок. Недолго ей осталось. Он тоже не лыком шит, недаром пару угольков из прогоревшего костра, где Заревик жгли, припрятал; опять-таки солнечные камни при нём. Нет. В этот раз всё по-его будет', — кривовато усмехнулся, предвкушая, как прижмёт к ногтю хитрую нечисть и заставит наконец его в красавца перекинуть.

'Где там были у меня рисунки-то', — вытащил из кармана свернутые в трубочку свитки и принялся перебирать сделанные заморским живописцем наброски безвременно почивших молодых иноземных аристократов.

— Этот вроде ничего, на меня в молодости чем-то похож, — вгляделся в жгучего брюнета, что был изображен гордо стоящим на широко расставленных сильных ногах. — Только... срамота, — презрительно сплюнул, глядя на облегающие до самого пояса тонкие шелковые чулки. — Или пущай так и будет? Одёжа-то пшик, скинул да новую надел, а так, ничего, — наклонился к бумаге, разбирая витиеватую надпись. — Инфант Сант-Арильский, — несколько секунд вглядывался в картинку и со вздохом отложил рисунок. — Не пойдёт, Лушеньке брюнеты не нравятся.

А этот? — взял второй рисунок. — Кажись, граф какой покойный. Ага, так и есть. Погиб сражаясь с бусурманами. И с себя ничего. Видный. Грубоват только, ну да для контрасту тоже неплохо — она у меня девочка точёная, как раз самое оно будет.

А это кто? — потянулся к очередному наброску и с досадой разорвал листок, где был изображен чем-то похожий на Владыку молодой мужчина.

Ох-хо-хох... — потянулся за обрывками и сложил рисунок обратно. — Обманывайся, не обманывайся, а этот вернее всего подойдет. Хоть в рожу плевать не будет.

Дверь за спиной начала открываться и он не оборачиваясь кинулся собирать свитки.

— Входи, входи, ягодка. Я сейчас...— делом занят, вот, бумаги важные перебираю, — запихнул сжатые комом свитки в карман. — Вот что, Лу... — обернулся к двери и имя девушки так и не слетело у него с губ.

— Владыка?! — во все глаза уставился на вошедшего в горницу ведьмака. Несколько раз неверяще моргнул, ущипнул себя за руку и наконец очнулся.

— Стража! Сюда! Ко мне! — бросился в угол, где стоял его посох, но Стас оказался проворней и резким ударом ноги переломил покрытую витиеватыми узорами палицу. Дерево хрустнуло, брызнуло во все стороны белёсым ядом анчарового дерева, и колдун потрясенно затряс головой.

— Как?! — отпрянул, неверяще уставившись на два упавших обломка. — Ты не мог... сломать. Он — вечный!... Мара обещала.

Ведьмак отшвырнул ядовитые обломки и Прохор невольно сделал шаг назад, и уперся спиной в стенку.

— Ты никак уходить собрался, Прохор?

Стас прошел в горницу и встал напротив колдуна.

— Значит, всё-таки выжил, — разочарование у того в голосе заставило ведьмака иронично усмехнуться.

— Как видишь.

Прохор на мгновение опустил глаза и потом резко дернулся, пытаясь прошмыгнуть к двери, но Владыка ждал этого, легко перехватил, и со всей силы ударил о стену.

— А теперь назови хоть одну причину, по которой я не должен убить тебя? — выкрутил ему руку и колдун завыл, отчаянно вырываясь.

— Ненавижу тебя, урод! — несколько раз с силой дернул плечами, стараясь сбросить ведьмака и наконец затих. — Что, поквитаться не терпится? Ну, давай, бей! Только тогда забудь о том, чтоб до Мары добраться.

— Что так, колдун? Или думаешь, тебя казню, хозяйка с горя подохнет? Так не обольщайся, у неё таких прихвостней, не один десяток.

— Э, нет, ведьмак, — протянул усмехаясь колдун. — Тут меня не проведешь. Таких как я, — горделиво выпятил грудь, — больше нет. — А в следующую секунду извернулся и с его рук в лицо ведьмака полетел поток пламени, а он рванулся к двери.

Короткий миг казалось, что огонь опалил ведьмака, но вспышка тут же погасла, и стало видно, как разъяренный старик остервенело дергает заледеневшую дверь.

— Мерзавец! Ты знал? — оглянулся прожигая ведьмака взглядом и Владыка с омерзением оттолкнул его от двери.

— О чём? Что тебе огонь подчиняется? Так идиотом нужно быть, чтоб не догадаться. Мара лишь бы кому посох не доверила.

— Значит... убьешь? — с тоской посмотрел на окно и ведьмак покачал головой.

— Не стоит, Прохор. Сбежать не получится. Мои люди повсюду.

Колдун вздрогнул и разочарованно опустился на лавку у стены.

— Лушеньку нашел? — спросил, поднимая полный тоски взгляд, и ведьмак нахмурился.

— Имя это, не то что произносить... вспоминать не смей.

— Я ее, ягодку мою, пальцем не тронул, волосинки не коснулся.

— Замолчи! — короткий, полный ярости крик заставил колдуна вздрогнуть, а у ведьмака желваки заходили на лице.

— Ты в чём передо мной каешься? Что пожалел?! — одной рукой поднял его за горло на ноги и встряхнул. — Думаешь, я дурак? Если и не тронул, то потому, что возможности не было. Я таких как ты знаю. Ты любить только до смерти умеешь, а потом, на могиле мавзолей возведешь, чтоб было, где себя жалеть, мразь, — толкнул того к столу и схватил широкое серебряное блюдо. — Посмотри на себя! — повернул к его носу зеркальной поверхностью. — Смотри! Ты сгнил давно, пятнами трупными пошёл, а туда же! Ей жить надо, а ты!.. — отдернул с брезгливостью руку, словно к змее прикасался и колдун презрительно скривился.

— Уж не с тобой ли жить? — окинул ведьмака насмешливым взглядом. — Я люблю её, щенок! Так люблю, как ты и представить не можешь. Говоришь стар? Пусть стар, и что? Это шкура всего навсего! Как у гадюки, понял? Эту скину, новую надену; таким же молодым, как ты, буду и даже краше, не сомневайся.

— Только в мечтах, Прохор. Маре конец и твоя смерть не за горами. Я людей твоих допросил, и про капище всё знаю. Так что выбирай: сам к хозяйке проводишь — быстро казню, а нет...

— Напугал, — ухмыльнулся колдун, потирая придавленную шею. — Думаешь капище найти — это всё? Да Мара без меня туда в жизни не сунется. Только я, — ударил кулаком себя в грудь, — её вызвать могу.

— Вот, оттого, — ведьмак подошел к двери и та на глазах оттаяла, — я с тобой и разговариваю сейчас, а иначе давно бы по другому заговорил, и насчёт того, что только к тебе Мара выйдет... Взгляни, — кивнул тому на окно, из которого просматривалось капище и указал на столб черного дыма над ним. — Как думаешь, придет она на такой зов?

— Ты с ума сошел, ведьмак! — колдун с ужасом вцепился в стол и медленно осел на лавку. — Мара и так с голодухи злая, а теперь совсем бешеная станет. Если ещё и алтарь разрушил...

— Веди в лес, колдун. Чем дольше тянешь, тем хуже будет. Какая Морана добрая, ты не хуже меня знаешь, и что она с тобой сделает, что дом её не сберег, тоже понимаешь.

Колдун несколько минут напряженно молчал, видимо пытаясь найти выход и наконец махнул рукой.

— Что ж... тут или пан, или пропал. Сумеешь Морану одолеть, мне всё одно не жить, а уж ежели она тебя, — победно усмехнулся, видимо считая схватку ведьмака c нечистью заранее проигрышной. — Пошли, — встал из-за стола и потуже затянул пояс. — До нового капища проведу... и вызову даже, но с условием. Это, — указал на сломанный посох, — я с собой возьму.

— Как знаешь, — ведьмак пожал плечами и толкнул дверь наружу.

Глава 24

Во дворе, окутанное клубами черного дыма, жарко горело капище. Огонь уже успел охватить стены и вплотную подбирался к куполу. Несколько ведьмаков стояли неподалёку и следили за тем, чтобы пламя не перекинулось на терем, а остальные ждали Владыку у ворот. Прохор, которому Стас велел идти впереди, через шаг спотыкался и, как ни старался, не мог оторвать взгляд от ревущего пламени.

— Что смотришь, колдун?

Голос ведьмака заставил его вздрогнуть и он хмуро оглянулся.

— Дурак ты, ведьмак, даром что Владыка. Теперь к Маре незаметно не подобраться, — сделал шаг к воротам, но ответ ведьмака заставил его замереть на месте.

— А ты думал, я Мару врасплох застать хочу? Нет, Прохор, мне как раз нужно, чтоб она сама ко мне вышла, — обошел застывшего с открытым ртом колдуна, и подозвал одного из своих людей, которые смотрели за пожаром.

— Оставайтесь в тереме. Когда прорыв случится и нечисть в лес кинется, будете людей защищать.

— Ну, что, Прохор, показывай дорогу, — кивнул колдуну на распахнутые ворота и взгляд его задержался на возвращающемся из леса Туре.

Владыка быстро пошел ему навстречу, перекинулся парой слов и с облегчением обнял друга. Колдун, что всё это время не сводил с него глаз, помрачнел ещё больше и прожег ненавистного соперника полным зависти и злобы взглядом.

Вскоре отряд вышел из ворот и ведомый колдуном быстро скрылся в лесу.

Солнце село и лесная чаща из яркого весеннего разноцветья превратилась в темное и угрюмое место, где глубокие овраги, скрытые подо мхом коряги и корни, да и просто невидимые в ночи ветки, то и дело норовили попасться на пути. Тем не менее ведьмаки безошибочно разбирали дорогу и, как ни петлял старый колдун по гиблым местам и топям, никто не отстал, и с пути не сбился.

— Не знал я, Прохор, что тебе место это так нравится, — Стас кивнул колдуну на глубокий овраг позади него и добавил. — Мы этот овраг уже во второй раз обходим, а ты всё оторваться от него не можешь.

— Разве? — притворно удивился колдун и обернулся. — Надо же, — покачал головой. — Не заметил.

— Так ясное дело — годы своё берут, глаза-то уже не те, — в тон ему ответил идущий за ним Тур и Прохор резко дернул головой и смерил его недобрым взглядом.

— Прикажи своему псу, пусть не тявкает. Я с рабами не разговариваю, — обернулся к Владыке.

— Тут кроме тебя рабов нет, — осадил его Стас и кивнул на торчащие из-за отворота его кафтана обломки. — Или Мара тебя по другому величает?

Колдун разъяренно набрал воздуха в легкие, но промолчал и только хмуро махнул в сторону пригорка, покрытого густым ельником.

— Нам туда. Дошли почти. Сейчас из чащи выйдем, выгарь пройдём и вот тебе капище.

Отряд опять продолжил путь и вскоре подошел к выжженной пустоши, окруженной со всех сторон более молодым и невысоким лесом. За это время ветер переменился и немного разогнал тучи, открывая луну, в серебристом свете которой проступила картина изуродованного пожаром леса.

Колдун указал на горку с другой стороны пустоши и пошел напрямик через выгарь. Обошел небольшое болотце и начал спускаться в глубокий овраг, на дне которого мерцал свет от костра.

При появлении ведьмаков, сидящий у огня Ероха вскочил, дернул из-за пояса увесистую булаву, и испуганно уставился на вышедших из лесу людей.

Стас первым подошел к нему, отнял оружие и окинул хмурым взглядом перепуганного палача.

— Кто такой?

— Ероха.

— Что ты тут делаешь, Ероха? — спросил подошедший Тур, но бывший каторжник молчал и ждал, что колдун придет на помощь, но тот только презрительно щурил глаза и раб неловко пожал плечами.

— Сторожу, — отступил в сторону, открывая привязанную к дереву служанку.

Тур нахмурился, а колдун презрительно скривился и нехотя процедил.

— Девку не развязывай. Ей все равно не жить, без этого Мару не вызвать.

Ведьмак ещё больше нахмурился и оглянулся на Стаса.

— Развязать, — прозвучал приказ и Ероха нерешительно шагнул к прислужнице.

— Я сказал, развязать, — повторил приказ Стас и бывший каторжник больше не сомневаясь, кто тут главный, кинулся выполнять приказ.

Тур подошел к перепуганной женщине и протянул ей флягу с водой.

— Пей, не бойся. Никто тебя не убьет. Сейчас расскажешь, как тут оказалась и мы тебя домой проводим.

Служанка села и трясущейся рукой поднесла флягу ко рту.

— Я, — с трудом откашлялась и, держась рукой за больное горло, бессвязно залепетала, — я не хотела... я испугалась, что барыня зарежется, вот осколок и выдернула, — взглянула на ведьмака и вдруг беззвучно заплакала.

Стас оглянулся на колдуна, но тот упрямо молчал и тогда Ероха ответил за него.

— Из-за неё девушка порезалась, которую хозяин с княжичем привез. Вот теперь для Мары на корм пойдёт... должна была пойти, — поправился, увидев его взгляд.

Женщина никак не могла успокоится, и Тур мягко сжал её плечо.

— Не бойся. Никто тебя не обидит.

— Не считай меня таким уж дураком, Прохор, — Стас встал напротив колдуна. — При чём тут жертва? Ты Мару той ночью, когда мы берегу ночевали, без всякой жертвы вызвал.

— Без жертвы? — изогнул бровь колдун и насмешливо хмыкнул. — Ну, ну... много ты знаешь. За тот вызов, ведьмак, Красавушка рассчиталась. Я Маре с превеликим удовольствием её сердце скормил. А ты, проспал всё, дурачок, вот и не в курсе.

Владыка замер и странная тень набежала на его лицо. Мгновение смотрел на смакующего страшные подробности колдуна, а потом с силой схватил его за грудки и встряхнул.

— Смотреть в глаза, — притянул за полы кафтана к себе, но хитрый старик успел опустить голову и упереться ему в грудь руками. — В глаза я сказал! — ведьмак со всей силы стукнул его спиной о сосну и, как только тот вскрикнул и поднял от неожиданности голову, поймал его взгляд и не позволил уже отвернуться.

Колдун попробовал сопротивляться, отступить, но ноги отказались подчиняться и он обливаясь холодным потом остался стоять напротив ведьмака. Мгновение выдерживал тяжелый словно таран взгляд, но устоять перед разъедающим мозг приказом не получилось, и он из последних сил стал зажмуриваться. От этих усилий даже слезы выступили на дряблых веках, но ничего не помогло и ведьмак удерживал его взгляд, пока сам не отступил и не отшвырнул от себя омерзительного ему старика. Колдун влетел в дерево и от удара свалился на землю.

— Ты не будешь жить, Прохор, — прозвучал в ночи пугающий голос и колдун с трудом сел и отряхнулся.

— Думаешь, не понимаю? — поднял на него полный ненависти взгляд. — Сам с тобой одним воздухом дышать не могу.

— А раз понимаешь, то садись и начинай свой призыв. И не ври мне, что Мару без человеческой жертвы не вызвать, — отшвырнул к нему вывалившиеся при ударе украшенные резьбой обломки.

— И ты думаешь, я после такого насилия, помогать тебе буду? — колдун с трудом поднялся с земли.

— Будешь, — оборвал его Стас. — Ты не хуже меня понимаешь, что убить меня без Мораны не сможешь, а без твоего зова она не явится.

— А зверя чем приманишь? — Прохор насмешливо вскинул голову. — Где мясцо-то гнилое возьмешь, умник?

— А зачем далеко искать, если оно передо мной сидит? — презрительно бросил ведьмак и кивнул на обломок посоха, валяющийся у ног колдуна. — Ты ведь свой нож, которым жертву режешь, в посохе прячешь, разве нет? Вот и докажи хозяйке, какой ты верный раб — пожертвуй кровь, чтоб зверя призвать. Уж такой гнилой, как у тебя, вряд ли ещё где сыщешь.

Колдун разъяренно заметался, подхватил обломок и резко выдернул скрытый в посохе нож.

— Клянусь тебе, Стас. Клянусь, что сам... САМ тебя зарежу!

— Мечтай, мразь, сколько хочешь, мне до тебя дела нет. Главное помни, что чем дольше тянешь, тем утро ближе и хозяйка твоя слабее.

Ведьмак больше не глядя на беснующегося старика подошел к Туру.

— Сейчас разойдетесь вокруг оврага и встанете так, чтоб один мог видеть другого. Вокруг места, где стоять будете, выложите по кругу солнечные камни. Мара уже знает, что мы тут и сначала жнецов выпустит, а уж потом сама явится, будьте к этому готовы. Я постараюсь не тянуть и амулет как можно раньше открыть.

Эти слова заставили ведьмака сжать его руку и Стас вынужден был мягко отцепить его пальцы.

— По другому не получится... Мару иначе не одолеть, — несколько минут молчал, давая ему переосмыслить сказанное и снова заговорил. — Теперь главное. Как только я амулет открою и вас призову, глаз от меня уже не отводить, и что бы не случилось с места не двигаться.

Тур со вздохом кивнул, подошел у ожидающим их в стороне ведьмакам и вскоре они начали расходиться по оврагу.

Стас проводил их взглядом и обернулся к колдуну.

— Ничего, ведьмак, ничего, — шипел разъяренный старик, стоя к нему спиной и в раздражении бросая собранный Ерохой хворост на угли. — Это ты смелый такой, потому что Мару по-настоящему не знаешь. А вот явится Смертоносная, высосет тебе кровушку, сладким мясом закусит, вот и посмотрим, что ты запоешь.

— Ты гляди, раньше меня не навернись, провидец. Мара хоть и нечисть, а предательства тоже не потерпит, — обошел его и встал напротив Ерохи, что сидел рядом со служанкой.

— Теперь ты, Ероха, — пристально посмотрел ему в глаза. — Разбираться, как ты с колдуном связался, я не стану, но по глазам вижу, что тебе самому это тошно. Так вот, предлагаю тебе следующее. Отведешь служанку в терем, передашь моим людям в целости и сохранности, и считай, от его рабства избавился — хочешь уходи, хочешь в тереме до утра оставайся, дело твое. Только предупреждаю, утром князь к терему подойдет и придётся тебе ответ перед ним держать.

— Я б сегодня на каторгу вернулся, только бы у него не служить, — бывший каторжник поднял голову и твердо добавил. — Девку в терем отведу, не сомневайся. И если надо будет, сам против нечисти встану.

— Что ж, — ведьмак окинул его оценивающим взглядом. — Я тебе верю, — протянул булаву назад.

Ероха решительно кивнул, поднялся, и протянул руку служанке.

— Пошли, у нас времени осталось как раз до терема добраться, пока Мара не проснулась.

Женщина затряслась, испуганно заозиралась, но послушно встала и намертво вцепилась в его руку.

Стас убедился, что они ушли и снова обернулся к колдуну.

— Ну что, Прохор? Готов зверя вызвать? — присел в нескольких метрах от костра и кивнул на нож, который тот держал в руке.

— Так Мару увидеть не терпится, разнобельмый? — колдун ухмыльнулся, обнажая на удивление белые зубы, и прибавил. — Ничего, перетерпишь. Всё одно костер получше разгореться должен.

— Можно и потерпеть, — голос ведьмака прозвучал на удивление спокойно, даже насмешливо. — Только недолго, Прохор, а то у меня уже руки чешутся кровью твоей костер окропить.

— Это у нас взаимное, — оскалился колдун и подкинул в руке нож. — Да... Не думал я, ведьмак, что ты про нож догадаешься, — любовно погладил лезвие и не скрывая разочарования снова взглянул на ведьмака. — Ну, да нечего, всё равно тебе Морану не одолеть. Ты, я так понял, на амулет свой надеешься? — метнул взгляд на висящую на груди ведьмака подвеску. — Думаешь, что самый хитрый — я Морану вызову, ты амулет откроешь, все стихии тебе подчинятся, и Маре конец? Но так, не получится, Стасик. Мару недаром Смертоносной зовут. Думаешь с ней хоть кто-то в скорости сравниться может? Ты пока одну защелку открывать будешь, она тебе десять раз голову откусить успеет, — глумливо заломил бровь и играючи подбросил нож в воздух, поймал за рукоятку, и будто собираясь повторить предыдущее действие и вдруг резко изменил угол замаха и клинок полетел во Владыку. Колдун вскочил, какое-то мгновение надеясь, что брошенное оружие пробило ведьмаку горло, и тут же разочарованно сел обратно.

— Слабый у тебя замах, колдун, прямо как у ребенка, — ведьмак протянул ему пойманный за лезвие нож назад. — Зови зверя, колдун, луна как раз над головой стоит — хозяйка твоя в самой силе.

Прохор пробормотав, что-то неразборчивое, но послушно полоснул себе по запястью.

— Сам напросился, урод. Теперь захочешь отступить, да поздно. Густая темная кровь с шипением закапала в костёр и по оврагу разнеслось вызывающее дрожь пение.

* * *

Тур провел нас через лес и болото к большому и глубокому оврагу по дну которого была проложена каменная дорога. Место знакомое и мне и Вельке — именно по ней вёз нас колдун в свой терем; только тогда оно мне жутко мрачным казалось, а сейчас я просто не узнавала его и то и дело оглядывалась. Солнце садилось и в свете его заходящих лучей овраг представлялся волшебным ковром, полыхающий ярким калейдоскопом весенних красок; особенно красиво смотрелись подкрашенные красноватыми отсветами травы на склоне и густые заросли орешника на другой стороне дороги, что переливались на солнце всеми оттенками зеленого. Жаль только любоваться этим местом получилось недолго: густые сумерки быстро ложились на землю и яркие ещё несколько минут назад краски на глазах выцветали и смазывались в однотонную серую массу.

Мы спустились к дороге, прошли немного по каменной кладке и повернули в сторону мелкого, но довольно широкого ручья. Тур обеспокоенно оглянулся на нас и я ободряюще улыбнулась.

— Ничего страшного, да Веля? — обернулась к княжичу, у которого в сапогах безбожно хлюпала вода. — Что нам какой-то ручей после болота.

— Дойди бы скорей, — у Вельки застучали зубы и ведьмак нахмурился и подошел к нам.

— Садись, — присел, подставляя ему спину и помогая взобраться на закорки.

— Я мальца перенесу и за тобой вернусь, — обернулся ко мне.

— Не переживайте, я привычная, — как можно беззаботнее отмахнулась от помощи и шагнула за ними в холодную воду.

Промокшие ещё в болоте башмаки заскользили по каменистому дну и намокший сарафан тут же намертво прилип к ногам, мешая идти. Я невольно вспомнила другую переправу, когда чуть под телегой не утонула, только тогда Стас был рядом. Перед глазами встал Владыка, каким я впервые запомнила его: в плаще и капюшоне закрывающем лицо. Я даже головой тряхнула, прогоняя наваждение. Подняла голову и чуть не вскрикнула, когда взгляд натолкнулся на точное подобие только что пронесшегося перед глазами образа.

— Здравствуй, Тур, — казавшаяся призраком фигура сделала шаг и я разочарованно выдохнула. Голос прозвучавший из-под капюшона никак не мог принадлежать Стасу.

"Дура! Как бы он тут так быстро оказался?"

Сердце неприятно заныло и страх за него вернулся с новой силой.

— Тур, мы дошли? — поспешила выйти на берег.

— Да, лагерь за орешником разбит, — ведьмак спустил княжича и я подошла к нему, и встала рядом.

— Спасибо тебе, — поклонилась и взяла Вельку за руку. — Дальше мы сами. Ты Стасу больше нужен, — подтолкнула Вельку к закутанному в плащ ведьмаку и тот снял капюшон, и согласно кивнул Туру.

— Девка дело говорит. Ещё пара минут и стемнеет совсем.

На лице Тура промелькнуло странное выражение, но было видно, что он рад, что всё так легко уладилось.

— Ну, тогда я пойду? — развел руками, будто спрашивая у меня разрешения, и я помахала ему на прощание. Ведьмак повернул к ручью, быстро перебрался на другой берег и обернулся, выкрикивая на ходу.

— Владыка велел их в своей палатке разместить. Пусть спят до утра, а утром князь к терему подойдет и за вами людей вышлет.

Наш новый провожатый молча кивнул и проводил нас через плотные заросли на другую сторону оврага, где был разбит лагерь ведьмаков. Велька увидел лошадей и сразу позабыл и про намокшие сапоги, и про холод, и про усталость, так что едва за полу рубашки его ухватить успела, так он подпрыгнул.

— Ты куда? — цыкнула на него шепотом. — Не видишь, им не до нас.

Княжич надулся, но взглянув на быстро натягивающих палатку ведьмаков, и покорно опустил голову.

— Ладно, завтра отец придет, я тогда покатаюсь.

Мы вошли в палатку и я с облегчением присела на свернутую в тугой узел постель, хоть даже не знала от чего так устала, наверное просто перенервничала.

Велька принялся стаскивать промокшие насквозь сапоги, и я собралась с силами, расстелила ему постель, и выглянула узнать, нет ли у них сухой одежды, если не для меня, то хоть княжичу переодеться.

— Дяденьки, у вас случайно плаща ещё одного нет? Княжич совсем промок, боюсь, застудится.

— В палатке посмотри. Там у стены узел с вещами Владыки стоит.

Я оглянулась назад и увидела у самого входа завязанный мешок. Быстро расстелила постель и принялась развязывать тесемки. Заглянула внутрь и радостно вскрикнула, выхватывая взглядом знакомую рубашку с мелкой вышивкой по вороту.

— Давай мне.

— Куда? — чуть не с боем забрала у него рубашку и быстро спрятала за спину. Достала со дна ещё одну и протянула ему.

— Эта лучше, она новая.

Велька быстро стянул мокрые вещи, набросил сухую рубаху и с голыми ногами нырнул в разосланную постель.

— Луша, ложись, — кивнул на узел с моей постелью, и я поискала глазами, куда бы положить рубашку.

— На мою постель клади, — похлопал по одеялу и я нехотя отдала ему отвоеванную добычу. Быстро расстелила вторую постель и попросив княжича отвернуться переоделась.

Сухая ткань, приятным теплом прильнула к телу, я влезла под одеяло и села, чтобы разложить наши мокрые вещи на просушку на полу. Жаровня в центре палатки дышала ровным теплом и я надеялась, что до утра всё высохнет.

— Вы есть будете? — полог, прикрывающий вход в палатку немного приподнялся и до нас донёсся запах гречневой каши.

— Велька, ты как? — повернула голову к княжичу, но тот только устало отмахнулся и пробубнил что-то непонятное, а я покачала головой.

— Спасибо, мы не хотим.

Полог опустился и я без сил уронила голову на подушку. Закрыла на минутку глаза и неожиданно для себя уснула.

Солнце, высокое чистое небо над головой, мягкая зелень вокруг, и в траве то и дело выглядывают лазоревые васильки и красные маки. Я плету венок, сидя около Стаса, а он терпеливо сносит все мои издевательства, пока я и так и эдак примеряю на него свою работу.

Тянусь через него за пурпурными колокольчиками наперстянки, и сама не замечаю, как оказываюсь в его в объятиях. Делаю вид, что пытаюсь вырваться, но он смеется, и смотрит на меня совершенно хмельными глазами. Замираю от счастья и невольно начинаю смеяться в ответ. Затем лукавая улыбка проскальзывает на моих губах, и я наклоняюсь, и быстро целую его. В голове шумит и я умираю от счастья, чувствуя, как его губы накрывают мои.

— Любишь его? А он с другой спит.

В мое ухо вливается ледяной голос и бесстыдная сцена проносится у меня перед глазами. В ужасе вскакиваю, выискиваю страшную женщину глазами и красные провалы на её лице прожигают меня до костей.

— Не помнишь? Это потому, что он тебе память стёр, — на меня пахнуло смрадом из растянутого в усмешке рта.

— Уходи! — изо всех сил пытаюсь зажмуриться. С огромным трудом мне это удается и я отворачиваюсь, и вцепляюсь в Стаса, что стоит за спиной. Обхватываю руками крепкие плечи и на миг они дарят мне успокоение, но буквально за секунду теряют рельеф, истончаются и превращаясь в старческие — иссохшие и узловатые.

Я с ужасом отталкиваю от себя Прохора и ору... ору, как полоумная, разрываясь между колдуном и Марой...

Вскинулась в липком поту и рукой зажала себе рот, чтоб в самом деле не закричать — слишком уж реальным был сон, слишком настоящим. Да что говорить, если я даже запахи из него до сих пор слышала и под пальцами дряблую кожу ощущала.

Снаружи заржали лошади и я вздрогнула, пугаясь даже таким привычным моему слуху звукам. Оглянулась на княжича, но тот спал крепко и потянулась за разложенным на полу сарафаном. Подол всё еще был влажным, но мне было всё равно: главное на улицу выбраться и мысли переключить. В жаровне догорали последние угли и я разворошила огонь и подложила несколько сухих веточек из лежащей на полу вязанки, а потом выскользнула на свежий воздух и быстро пошла в сторону разложенного у ручья костра. Ночь была холодная и то, что я дрожала и стучала зубами, никого не удивило, наоборот; ведьмаки встали, уступая мне место у самого огня, и тот что был постарше протянул свой плащ.

— Бери, грейся.

— Спасибо, — не смогла отказаться и закуталась в теплую ткань, вспоминая другой плащ, который Стас отдал мне, когда вывозил из дома колдуна. Ох, если бы он был тут, всё бы по-другому воспринималось.

Ведьмак отошел в сторону и я спохватилась, что человек из-за меня замерзнет и подвинулась на край расстеленной у костра попоны.

— Куда вы? Садитесь, места всем хватит.

— Да, ладно, не замерзну, — отмахнулся он, но присел рядом и с интересом посмотрел на меня. — А ты не спишь чего? Или голодная? — я мотнула головой, что нет, и он взял котелок, сходил к ручью набрать воды, вернулся и высыпал в него пригоршню сухих ягод из небольшого узелка, что лежал тут же на попоне. — Я сейчас чай поставлю. Будешь чай? Смородиновый, — многообещающе подмигнул и я благодарно улыбнулась.

— Спасибо, буду, — кивнула в ответ и уставилась на огонь.

Долго сидели молча: я ждала пока вода закипит, а ведьмаки с любопытством посматривали меня, изредка переглядываясь между собой. Я видела, как им не терпится начать меня расспрашивать, но упорно делала вид, что не замечаю этого.

Постепенно я согрелась и перестала дрожать, только всё равно неспокойно было и из головы не шло, как там Стас и что с Прохором. Может это и плохо, но мне ужасно хотелось, чтобы он убил его. Чтоб можно было наконец успокоиться и перестать бояться его каждую минуту. Но ещё больше мне хотелось, чтоб Стас вернулся и не нужно было переживать, что колдун убьет его.

— Хоть бы утро скорей, — посмотрела на звездное небо над головой и вздохнула, молясь, чтобы со Стасом не приключилось никакой беды.

* * *

Колдун тянул свою молитву, а Стас наблюдал за ним, и думал о том, как ему хочется придушить его и избавиться наконец мир от его мерзости. Прохор, в свою очередь, смотрел на него с не меньшей ненавистью: молодость и привлекательность ведьмака до белого каления злили его и вызывали в душе дикое желание растерзать соперника; но сила была сейчас не на его стороне и приходилось просто ждать и надеяться, что Морана сполна отыграется на нём за его страдания.

Пламя потянулось выше, отдавая жаром вокруг себя, и стоящий в метре от костра ведьмак расстегнул застежку плаща и повел сильными плечами, стряхивая черную ткань на землю. Колдун завистливо вздохнул.

"Дал же бог силушку выродку. Нет, чтоб был как все, я бы его живо в бараний рог скрутил", — перевел взгляд на лежание у ног обломки посоха и скривился. — "А Морана — сука! Сколько лет обещаниями кормила, что молодость вернет, а я как дурак верил. Ладно, поглядим ещё так ли плох старик, как вы все думаете, пусть только покажется, гниль болотная. Ох, удивишься ты, Стасичек, как быстро она косточки твои обглодает, а я рядом постою, полюбуюсь', — предвкушающая ухмылка заиграла на его губах, но под пристальным взглядом Владыки быстро угасла и он снова насупился.

Стас, что всё это время не сводил с него взгляда, только крепче сжал амулет и с беспокойством посмотрел на костёр. Морана могла появиться в любую секунду и он следил за проносящимися на лице колдуна эмоциями, и думал о брошенных им в запале словах, что никогда ему Мару не одолеть. А ещё вспоминал древние рукописи, в которых о её силе и скорости говорилось. Да он и сам теперь понимал, что в прошлый раз Морана просто играла с ним — ходы просчитывала.

Со стороны леса раздался треск и Стас повернул голову, выискивая глазами вышедшего к костру зверя.

Крупный волк остановился в нескольких метрах от них, уставился желтыми глазами на костёр и припал на передние лапы. Оскалил клыки и рука ведьмака невольно потянулась к мечу, готовясь отразить нападение, но Прохор повысил голос, добавляя силы в свой призыв и зверь замер на месте. По телу его прострелом прошла судорога, он мелко затрясся, клацнули острые как бритва зубы и на землю упал не грозный хозяин леса, а скулящий щенок. Колдун усмехнулся, а матёрый вожак на брюхе подполз под занесенный нож.

— Прими мой дар, Смертоносная. Нож с силой вошел в бок зверя, раздался хруст треснувших ребер и колдун встал сжимая окровавленное сердце.

Владыка, что всё это время не сводил с него взгляда, нахмурился. Его упорно не покидало чувство, что он что-то упустил, чего-то не заметил и появление Мары не будет таким ожидаемым, как хранили воспоминания колдуна.

Он с беспокойством посмотрел на трепещущее сердце у того в руке, перевел взгляд на своих людей, что стояли на выступающей над оврагом земляной кромке, и неожиданно нажал на пружину удерживающую крышку амулета.

Он и сам не знал почему сделал это, просто подчинился инстинкту, что ещё ни разу не подвел его, и когда первая капля крови коснулась огня, уже чувствовал как руки покалывает впитывающаяся в кожу чужая стихия, как сгущается воздух вокруг него и вес тела становится невесомым, и нет ничего легче того, чтобы оторваться от земли и взмыть словно птица вверх, но в то же самое время чувствовал землю, как никогда до этого и видел сквозь толстый пласт под ногами бушующее в недрах огромного котлована черное пламя.

Картина сложилась. Вот откуда обугленные деревья посреди леса, вот почему колдун облюбовал это место под временное капище, вот почему Мара так спокойно позволила прийти сюда.

— Отойди от края! На землю!

Он успел выкрикнуть приказ за секунду до того, как языки пламени лизнули кровавое подношение.

Трепещущее сердце коснулось раскалённых углей, пламя дрогнуло, собралось в плотный шар и вдруг разошлось в стороны чудовищной огненной волной, что понеслась по оврагу, сметая всё на своем пути. Дошла до самой кромки и словно разбилась о невидимую стену. Несколько мгновений яростно рвалась через преграду и наконец начала стекать обратно к центру костра.

Как только пламя вырвалось собралось в шар, Стас взмыл вверх и теперь стоял на небольшом выступе нависающем над оврагом, и с удивлением смотрел на припавшего к земле колдуна, что хоть и обгорел, и весь был покрыт копотью, но каким-то чудом остался жив. Щит он выставил не задумываясь, просто бросил в стороны от себя тонкие нить стихий и они сами сплелись в тугую паутину, закрывшую овраг, ставший местом гигантского разлома.

— Морана, помоги, — на обожженном лице колдуна блеснули воспалённые глаза и окрашенный мукой голос воззвал к замершему огненному шару. Тот затрепетал, налился слепящим, почти белым цветом и вдруг потёк расплавленной лавой по голове и плечам встающей из костра женщины.

— Мара! — колдун, превозмогая боль, потянулся к ней. Оттолкнулся уцелевшим в огне коленом и протянул руку, пытаясь ухватиться за неё, но тут же отдёрнул пальцы и упал, скуля от новой боли.

Нечисть даже не взглянула на него, равнодушно прошла мимо, обдавая клубами чёрного дыма, подошла к почти вертикально уходящему вверх откосу и растянула в усмешке клыкастый рот.

— Ну, здравствуй, Владыка. Выжил все-таки. А я уж не чаяла и свидеться.

— Что так, Мара? Я вроде на хворь не жаловался и помирать не собирался.

Ведьмак сверху вниз глядел на неё и в голове настойчиво билась мысль, что он недооценил её, и что её появление открыло способности нечисти совсем с другой, неведомой ему стороны. Нигде, ни в одной летописи, не читал он о её умении управлять огнем такой чудовищной силы, такой, что даже случившееся на реке меркло в сравнение с кипящей мощью на дне вулкана. А сейчас перед ним стояла бледная девушка, жгла его красными провалами глаз, и ничего не говорило о том, что не выстави он щит, от этого места камня на камне бы не осталось. Да и не только от него — мощи, скрытой в подземном жерле хватило бы, чтобы снести лес на многие мили вокруг, а то и до самого Княжьего града дойти.

— Не лукавь, ведьмак, зачем это? От укуса огненной змеи не выживают, ты не хуже меня знаешь.

Стас нахмурился, вспоминая кипящую от молний реку, что чуть не стоила ему жизни и сжал амулет, жалея, что пришлось раньше времени им воспользоваться.

— Считай, я польщен, Морана.

Мара подалась

? И раньше срока. Неужели испугался? — она довольно оскалилась.

Нечисть откровенно насмехалась над ним и как неприятно было сознавать, имела для этого основания. Амулет был способен наделять огромной, почти безграничной силой, черпая энергию из окружающих стихий, но восполнить потраченный резерв не мог, и Стас как никто понимал, что одолеть Мару с его помощью теперь не удастся.

— Что, Стас? Сам себя в ловушку загнал?

Нечисть совсем осмелев, послала в него несколько молний и оживший за её спиной колдун возликовал.

— Убей его, Морана! Сожги!

Молнии ударили в щит и разошлись по нему огненными дорожками, не причинив вреда.

— Зачем? — насмешливо обернулась она к колдуну. — Он и так обречен, ему через щит меня не достать, а я жнецов и отсюда послать могу: сейчас они всю выгарь разнесут. Тут раньше лес был, а задолго до этого, поселение, в котором я жила. Ох, и осталось там душенек неуспокоенных.

На месте выжженной пустоши и правда послышался гул, под землей что-то задрожало и Стас увидел, как скрытая в подземном жерле лава понеслась в сторону выгари, с силой ударилась в щит, и расплескалась по нему, заливая мерцающую дымку жидким огнем.

Ведьмак вскинул руки, вплетая в щит дополнительную силу и сдерживая рвущееся из недр пламя.

Щит выстоял, но удар был такой силы, что его выгнуло в сторону выгари и мелкие потеки огня всё-таки попали сквозь трещины во вздыбленную землю. И сразу же вслед за этим понеслись дальше, безошибочно находя останки тех, кто погиб когда-то под огнем и был погребен под пеплом.

Морана не лукавила, ведьмак и сам видел множество погребенных под слоем земли тел. Он резко оглянулся, отыскивая взглядом Тура, и кивнул тому на притороченный к поясу мешочек, где лежали солнечные камни, но тот и сам понял, что им грозит и быстро приказал передать по цепочке, что Мара разбудила жнецов. Правда раздавшийся в стороне крик, уже и без этого возвестил, о начале нападения.

Умертвия, пролежавшие под землёй не одно столетие, теперь вновь оживали, вставали из своих могил, выползали из трещин в земле и ведомые диким голодом, бросались на ведьмаков.

— Стас, их без счета! — Тур всадил посеребренный клинок в ближайшего мертвеца и не дожидаясь приказа, подняв над головой руку с зажитым солнечным камнем.

Стас вскинул руки и бросил заклятье в несущихся жнецов, не жалея оставшейся в амулете силы, но что-то внизу оврага заставило его оглянуться и он успел перехватить победный взгляд Мораны.

Усмехающаяся нечисть довольно помахала ему рукой.

— Прощай, Стасик. Жаль не я тебя сожру, ну да я не в обиде.

Белая молния сорвалась с её пальцев, полыхнула ярким багрянцем, озарила овраг красными отсветами и ужалила выставленный им щит, только в отличие от предыдущих не исчезла, а растеклась густым туманом, укрывая её под своеобразным пологом.

* * *

Стоило туману сомкнуться над её головой, как Мара резко обернулась к скрючившемуся в двух шагах от неё колдуну.

— Вставай, Прохор!

Старик заозирался, ничего не видя в густой дымке, и она в нетерпении дёрнула его за руку.

— Вставай! Нечего разлёживаться, у нас времени всего ничего, — потянула его за собой к открывшемуся под землю ходу.

Колдун застонал, пытаясь поспеть за ней, но ноги так дрожали, что Маре пришлось силой волочить его по горячему пеплу и разбросанным повсюду догорающим углям.

Внутри жаром полыхал котлован и Прохор зажмурился, запнулся и попытался отпрянуть, но нечисть крепко держала его.

— Помнишь, я обещала молодым и красивым тебя сделать? Так вот, сейчас мечта твоя сбудется. Раздевайся.

Прохор опешил, на через миг его глаза блеснули радостью и он с готовностью сбросил сапоги и распахнул кафтан. Быстро скинул рубаху, штаны, смотал всё вместе, воровато ощупывая, не вывалились ли солнечные камни из потайного кармана, и затолкал под нависающий у входа камень. Встал перед хозяйкой, преданно заглядывая ей в глаза и стыдливо зажимая рукой пах, и принялся ждать.

Ему не раз доводилось менять личины и он прекрасно знал, что вначале бледно синюшная рука Морана вспыхнет жаром, потом ладонь её побелеет, как бывает, когда металл в кузнице накаляют, а затем она поднесет эту ладонь к нему и его кожа под её пальцами чудесным образом преобразится: уродливый шрам исчезнет, а на обезображенной ожогами голове опять отрастут волосы. Он улыбнулся, подставляя лицо под её руку, и совсем не ожидал, что жар в ладонях нечисти окажется настоящим.

Колдун дико заорал, рванулся в сторону, но Мара с легкостью удержала его, повалила на землю и снова с силой прижала полыхающую ладонь к его лицу.

Он захрипел, задергался, попытался лягнуть её и не помня себя забился в судорогах от этой муки.

— Не дергайся, дурак старый! Для тебя же стараюсь. Мне сквозь щит не пройти, а тебя он пропустит. Потерпи, по другому молодость не вернуть. Кабы ведьмак меня тут не запер, а бы на другого кого боль перевела, а так самому страдать нужно.

Мара медленно вела ладонью по покрытому безобразными струпьями лицу, морщинистой шее, дряблым плечам, стирая старческие морщины вместе с копотью и запекшейся кровью. Черты лица колдуна под ее пальцами дрожали, плавились, смазывались в безликую маску, из которой вылепливалось уже совсем другое, молодое и чистое лицо с ровными, красивыми линиями, покрытое гладкой загорелой кожей.

Нечисть огладила его руки, спину, прошлась по ногам, прикоснулась к груди, животу. С легкой предвкушающей усмешкой взглянула на его пах, и колдун нечеловеческим усилием вывернулся из ее рук, и отпрянул к стене. Заметался, выискивая безумными глазами спасение, но нечисть стояла на узкой тропе между стеной и котлованом, и колдун упал на колени.

— Чего ты, Прохор? Ещё минуту потерпеть и всё, сам же спасибо скажешь.

Она шагнула ближе, и колдун зарыдал и забился ещё сильнее.

— Не надо, Мара, хватит. Хватит! Я силён. Силён там! — зажал руками пах и поднял на неё умоляющие глаза.

Нечисть презрительно скривилась.

— Дело твоё. Мне то что? Главное, потом... в работе... не пожалей, — поддела его и наконец отпустила руку.

Колдун со стоном привалился к стене. Тряхнул головой, прогоняя муть перед глазами, и со всхлипом прикоснулся к лицу, проверяя и боясь, что вместо обещанной молодости на лице окажется надутый пузырь, так все болело и жгло. Но кожа под пальцами была гладкой, и он уже смелее дотронулся до щеки. Ощупал кожу на том месте, где раньше бугрился уродливый рубец, и позабыв про боль, оглянулся на Мару.

— Морана?!

— Как обещала, Прохор. Всё, как обещала.

Нечисть мотнула головой.

— Потом налюбуешься, сейчас одевайся и за дело, — подтолкнула его к выходу.

Прохор быстро обулся, натянул одежду, незаметно скользнув пальцами по потайному карману и обернулся, вполуха слушая, что говорит нечисть.

— Я открою тебе проход под землей, по нему выйдешь к оврагу, где ведьмаки лошадей охраняют. Там девушку похищенную найдешь...

Колдун дернулся и резко подался вперед.

— Ты нашла её, Морана?

Нечисть замолчала, а потом медленно окинула его взглядом.

— До чего ж на Владыку похож, даже с глазами я угадала.

Прохор запнулся, раздосадованно скрипнул зубами, и она довольно усмехнулась.

— Что кручинишься, Прохор, или молодости не рад?

— Рад, Смертоносная, рад. Просто личина его уж больно... неприятна мне.

— А что так? Может за рожей старческой соскучился? Так я могу как было вернуть.

Колдун снова вздрогнул и покорно опустил голову.

— Я перебил тебя, Мара. Прости.

— Чего не простишь, Прохор... за службу... верную...

Её взгляд остановился напротив потайного кармана, и колдун замер. На миг ему почудилось, что она знает про камни и от страха он весь покрылся липким потом, но нечисть отвела взгляд и спокойно продолжила.

— Она не узнает тебя, подумает, Владыка вернулся, обрадуется. Ты этим воспользуешься, и этим же ходом назад её приведешь. Только перед этим Заревик, что на шее носит, отнимешь.

Дотронулась рукой до стены и тяжелая плита отъехала в сторону.

— Иди, — кивнула на вход в подземный туннель.

Прохор выдохнул, радуясь, что Морана ни о чём не догадалась и заглянул в темный лаз.

— А посох, Мара? Темно там.

— А без посоха совсем стихией управлять разучился? Даже фитилька хилого не сделаешь?

Ужалила его насмешкой и колдун замер, с трудом давя вспыхнувшую злость. Морана умела бить по самому больному и знала, как болезненно он относится к отсутствию врожденного дара. А без посоха полученный в Заснежище дар казался откровенно слабым.

— Посох, Прохор, обратно не срастить. Вот вернёшься, отдашь Заревик, и я новый тебе сделаю, а пока так даже лучше. Если Лукерья девка не глупая, должна была уже твой посох во всех деталях запомнить, а значит, в любом обличье признать сможет. Так что так даже лучше.

* * *

Прохор шел, освещая себе путь небольшим плывущим над головой фитильком и мысленно поносил Морану. Правда при этом успевал со всех сторон любоваться собой, то и дело поднося руки к глазам и восхищаясь сильными длинными пальцами или поворачивая голову, чтобы проверить ширину плеч. А ещё задирал рубаху, стараясь рассмотреть накачанный пресс, и в эти мгновения улыбка не сходила с его лица. То, что он видел, нравилось ему безумно. Шаги пружинили, в теле чувствовалась необычайная легкость.

Красивое сильное тело ведьмака даже примирило его с тем, что новая личина принадлежала злейшему врагу. Единственно о чём он жалел, что сила ведьмака не перешла к нему вместе с внешностью, но и без этого встреча с Лушей представлялась ему теперь самой радостной.

К Маре он вести её не собирался.

'Ну и пусть', — думал он, предвкушая, как найдёт её и она сама на шею к нему кинется.

Впереди послышался шум воды и подземный ход вывел на пологий берег хорошо знакомого ему лесного ручья, вдоль которого шла неприметная дорога к его терему.

'Вот, значит, где вы соколики спрятались?', — остановился, высматривая примятую лошадьми траву и направился к разросшемуся вдоль воды орешнику...

_________________________________________________

Мара (Морана) в славянской мифологии злой дух, первоначально, воплощение смерти, мора.