Зимний крокус

— Ерунда какая... не смей так говорить!

Я присела на корточки рядом с носилками — Айдесса положили на большую скамью у берега.

— А мне казалось, что ты и не посмотришь никогда на меня, — призналась я шепотом, гладя его по плечу. — И женишься на какой-нибудь южной принцессе.

Сейчас, когда он был так близко, я очень отчетливо услышала хрип у него в груди и более шумное дыхание — как после бега.

На мгновение мне захотелось прижать его к себе до боли, как, я видела, прижимает ребенка мать в случае опасности. Обнять и спасти от беды и болезни... да вот только никакого толку ему от моих объятий! Ему нужно лечение — настоящее...

И я просто прижалась головой к его плечу... Волосы наши соприкоснулись, и мне показалось, что пролетела искра.

— Ты хоть видела их, принцесс этих? — прошептал он в ответ, пытаясь меня обнять сам. Получалось не очень, но он старался. — Я вот ни одной так и не углядел. А ты... ты же самая красивая девушка в Северном Пределе, Олэ... Один раз я посмотрел — так Дядя знаешь какую выволочку мне сделал? Сказал, что я только и делаю, что на красоток смотрю... дела не делаю, толку с меня... Я и перестал. Чтобы, значит, толк был...

— Ты на меня посмотрел? А я не знала...

Я гладила и гладила его бедную руку, избегая дотрагиваться до бинта. Волосы... какие же у него волосы красивые!

— А дядя... будет рассержен, что мы... что ты...?

Я даже приподнялась — чтобы видеть его глаза.

— Он будет в ярости, — бледно усмехнулся Айдесс. — Но не из-за тебя, конечно. А просто потому что я вообще в гости свернул, не предупредив. Ему нравится, когда все под контролем. А тебе он обрадуется. Я знаю...

Он закашлялся и сдавленно проговорил:

— Давно не болел... Все-таки свалил меня холод... Посмотришь вот на меня, когда я такой, и не пойдешь замуж... — усмешка его стала еще бледнее. — Скажешь, на кой мне муж... ноющий... на ногах не стоящий...

— Не замечала, чтобы ты ныл, — отозвалась я. — Значит, говоришь, будет рад? Айдесс, милый... я меньше всего на свете хотела бы быть причиной размолвки между вами! И когда же это ты смотрел на меня...

Мне хотелось прикасаться к нему всё время. Хотя бы тихонько и еле заметно. А ещё... я гнала от себя страх. Старалась не замечать затрудненного дыхания, горячей сухой кожи... кашля...

— Смотрел... весной было... ты... читала что-то, — Айдесс устало закрыл глаза. — Серая обложка с голубым... Платье синее было... и в волосах одуванчики... Ты смотрела в книгу. Не будет размолвки, Олэ... не бойся.

А я и не боялась. Ни его дядю, ни... службу его безопасности, ни демонов подземных! Никого! Я только болезни боялась в тот момент. Она во сто крат страшнее.

А ещё пыталась вспомнить: что же я читала ТОГДА? И что было бы, если бы я поймала — смогла поймать — взгляд Йэгге Айдесса, такой выразительный, что даже его дядя заметил. Но про книгу я так и не вспомнила, не смогла — потому что подощли наконец жители Голого острова, и папины матросы, и Айдесса погрузили на корабль. Я опять была с ним рядом — хоть и не так близко, и неловко было бы прижиматься, как недавно, щекой к его плечу.

Закрытые глаза, щетина на щеке, расслабленная неподвижность тела. Казалось, он забыл обо всем, погрузившись в какие-то размышления... или, скорее всего, он просто уснул? Не будить же мне его... Сон лечит. А Айдессу сейчас нужна любая помощь. Ничего не будет лишним.

Поэтому я сидела рядом, неудобно примостившись на каком-то свернутом канате, и первый раз в жизни пыталась плести своё кружево, не закрывая глаз... всё-таки народу кругом было слишком много. Да ещё и Тёрнед присел рядом и прижался ко мне боком. Иногда он глядел на меня — по-взрослому, молча и как будто говоря: "всё будет хорошо, положись на меня!" Синяки уже изменили цвет, ссадины поджили — я ведь и братика тоже подлечила потом, после Айдесса... Но Тёр как будто и забыл про свои ушибы и травмы.

А кеорфюрст выглядел совсем больным. Или тяжелораненым. И я довольно скоро и о привычке своей забыла, о стеснительности — когда поняла, что он попросту без сознания. И тогда я закрыла глаза и сосредоточилась — но мало что получилось у меня. Разве что снизить жар немножко... А потом был дом, и суматоха, и мама, и тетя, и ненужные вопросы, и пустые фразы... много чего.

......И ещё одна яркая картина — толпа на берегу... Они ждали нас, ждали вестей от тех, кто оставался на острове, а некоторые (спасибо моему отцу, их было всего несколько человек!) — ждали ещё и того, чем мог разрешиться конфликт между гостем, избившим мальчика, и хозяином дома...

Мама и тетя, и мой младший брат, и несколько старых слуг были непривычно суровы. Но отец первым начал — он коротко осведомил всех о том, что произошло на Голом Острове, не объясняя, откуда, собственно, произошел ураган, и... и всё. А после этого Айдесса вынесли на берег — и двое держались за носилки и не отходили от них: Тёр и я. Причем, быть может, даже выражения лиц у нас были похожи.

Айдесс, милый мой, бедный! Один раз только — его несли как раз в дом — я смогла тихонько дотронуться до него. Он как будто ждал, открыл глаза и попытался улыбнуться... А потом опять закрыл глаза. Ушел. Вот тут мне стоило огромных усилий в голос не заплакать. Кажется, я кривила губы в приветственной, ободряющей улыбке — а по щекам всё равно лились слезы, и надо было их смахивать, делая вид, что ты поправляешь волосы...

Впрочем, большинство людей не встречали его холодом, как мои родные. Почти все слуги, жители близлежащих хуторов — они, кажется, даже гтотовы были радостно поприветствовать принца, но когда его выесли... Я встречала сочувственные взгляды и слышала вдохи и шепот... но от этого было ещё только хуже, словно они считали, что Айдесс не выживет!

Когда двери были уже близко, рядом с носилками возник незнакомый мне человек. Высокий, плотно сложенный, но почему-то... не очень заметный. Он бестрепетно протянул руку и нащупал жилку на шее кёорфюрста, и ни у меня, ни у кого другого не нашлось слов, чтобы отогнать его.

— Вот черт! — выдохнул он, нимало не заботясь присутствием кого бы то ни было. — Орссэ, вашу ж мать! Какого, спрашивается, а?!

Тут он повернулся ко мне и негромко сказал:

— Благородная ирстэ Холлэ, прошу прощения за мою казарменность. Дозвольте поинтересоваться, что уже было сделано для моего господина? И... что еще потребно, по-вашему?

— Травы, отвары... противовоспалительные и укрепляющие... и магическая помощь, насколько это было возможно, — тихо призналась я. — У него пневмония, по всей видимости — и крайнее магическое истощение.

— У вас здесь есть маги? — цепко спросил он, поймав мой взгляд. — Кто может оказать ему магическую помощь? Или лучше везти в столицу?

— Не надо его сейчас никуда везти, — ответила я. — Хуже будет. Ему покой нужен. А маг у нас есть... наш домашний. За ним послали уже. А вы кто, орс? Вы... его друг?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Фрохтэ Тэбер, благородная ирстэ. Его Высочество Кёорфюрст называет меня своим гардекором. Жаль только, что он так усложняет мою работу.

— И часто... это с ним случается? — спросила я со слабой улыбкой. Утешительно было бы думать, что с Айдессом такое не впервые, и всё опять будет хорошо...

— Такое — впервые. Но охранять его... бывает иной раз очень тяжело.

— Он себя не бережет, — тихонько сказала я. Не спросила — а отметила.

Тэбер шел рядом со мной, не забывая поглядывать по сторонам.

— Я слышал, Его Светлость говорил про ураган на Голом... Это все так и было? Его Высочество действительно усмирил бурю?

— Да, Фрохтэ! Он спас всех нас. Он его... погасил, ураган. Погасил собой.

Мой голос прозвучал неожиданно звонко, и сзади раздались приглушенные голоса и перешептывание.

— Верно говорил Фюрст — его нельзя оставлять без присмотра! — в сердцах проворчал Фрохтэ, с беспокойством вглядываясь в принца. — Я ведь был уверен, что он спать пошел. Он всю дорогу мечтал о теплом доме и постели. И тут — такое...

Да уж... вместо теплой постели — ледяные волны и ветер, снежная крупа в лицо... И ураган. Снег в крови... Его, Айдесса, крови.

Я следовала за носилками, как привязанная. Тернеда утащила мать, какими-то дикими глазами посмотрев на меня и моего любимого... Знала бы она, насколько мне безразличны ее взгляды!

И только у дверей комнаты, куда собирались поместить принца, я остановилась, услышав где-то на краю сознания слова "переодеть". "умыть" или что-то похожее. И его унесли... Фрохтэ тоже пошел туда... а я осталась стоять в коридоре родного дома — заплаканная и неприкаянная.

Лишь через час меня в моей комнате нашла служанка и сказала:

— Госпожа, мне вам передать велели... вас кёорфюрст зовет... прийти к нему просит очень!

— Конечно!

Я не спрашивала ни о чем, не приводила себя в порядок, только шаль схватила на бегу... старую... первую, что в руки попалась. В коридорах было холодно... Несколько раз я косилась на служанку — что ж ты идешь-то та медленно, копуша! И боролась с желанием спросить "как он?" Но сейчас я и сама его увижу... он пришел в себя, он звал... ах вот... да, конечно, именно сюда его и поселили.

Я вошла быстро... ворвалась... пришлось сдержаться даже... негоже так носиться дочери герцога.

— Айдесс!

— Олэ, ты — как ветер ласковый, — улыбается он мне с ложа. Его переодели и умыли и даже побрили. Голос хриплый, прерывистый, а глаза живые, только блеск в них какой-то лихорадочный, что ли. — Знакомься, это мой верный страж Фрохтэ Тэбер. Форт, это Холлэ, она согласилась стать моей женой. Полагаю, что она и фюрстэйе с легкостью сделается — дай только шанс. Олэ, ты как? Я, наверное, здорово утомил тебя... ты же меня лечила...

— Ну что ты, какое утомление! Лучше скажи, как ты сам. Вот как врачу и скажи!

Я испугалась, что слова мои прозвучали слишком требовательно и холодно. Тоже мне, нашлась великая целительница! Но мы были не одни... Я только уже почти привычным жестом положила тихонько свою руку ему на плечо.

— Но ты же — моя невеста! — укоризненно выдохнул Айдесс, накрывая мою ладонь своей забинтованной рукой. — Что ж я, жаловаться тебе должен? Не буду. Тем более, что почти и не на что. Не бойся за меня, тепло моей души, теперь-то я точно не пропаду!

"Почти что не на что" — кроме сжигающего жара, слабости и боли в груди, — подумала я. И с надеждой покосилась на гардекора — быть может, он скажет мне что-нибудь, о чем не желает говорить Айдесс?

Он едва заметно улыбнулся в ответ и сказал со всем доступным ему сарказмом (который был направлен, к счастью, не на меня):

— Ирстэ Холлэ, не переживайте. Орссэ Йэгге выздоровеет скоро, и все будет хорошо. Вот он с воспалением легких справится, силы восстановит, с сосудами разберется до конца, ручки заживит — тогда и выздоровеет.

— Ну откуда столько яда в одном отдельно взятом гардекоре? — сокрушенно вздыхает Айдесс и поворачивается ко мне, жалуясь на Фрохтэ. — И вот так с того момента, как я очнулся. Прям хоть в себя не приходи!

Глаза его, в противовес возмущенному голосу, смеются.

— Я кашляю просто, а остальное — ерунда. Даже и руки... Единственно, очень раздражает невозможность что-то взять. Ни чашку, ни карандаш, ни меч...

— Меч-то вам тут зачем? — ворчит Тэбер.

— Да я так просто... для примера. Олэ, садись рядом, пожалуйста.

Конечно же, я села. Хорошо хоть, не мимо скамейки! И хорошо, что она была низенькой... так удобно, и мы так ближе, когда я сижу на низком... Наверное, когда я стояла и возвышалась — а мой любимый лежал в кровати, ему стало неуютно. Сильному мужчине, должно быть, чувствовать себя слабым тяжелее вдвойне.

— Меча предложить не могу, — сокрушенно сказала я, — а вот покушать... Ты кушать хочешь? Нет, три порции копченой рыбы тоже не дам! Может быть, одну. Маленькую. Если будешь хорошо себя вести...А ещё могу тушеную... с овощами... ты не пробовал ещё такой.

Ой, что я болтаю? Глупости какие-то... не умела я кокетничать никогда.

— Вот и верь после этого людям, — вздохнул Айдесс. — Обещала три, а результат? Одна порция, и та маленькая. Да еще условия какие-то... Нет, я так не играю.

— А ты правда хотел бы? — ласково сказала я. — Кстати, я не оговаривала, в течение какого времени будут поданы эти порции! Можно разом, а можно в течение дня или двух... выбирай.

— Ты — моя целительница, тебе и решать, как меня кормить, — улыбается мне Айдесс.

— Ну надо же! — ухмыляется его гардекор, устраиваясь неподалеку на стуле. — Иногда вы можете вести себя разумно, орссэ!

— И вправду язва, — согласилась я, улыбнувшись Фрохтэ: тот явно старался поддержать бодрый настрой. — Мой брат похож на него... ты позволишь мне покормить... помочь тебе... мой Айдесс?

Поцеловала бы. Обязательно. Если бы мы были здесь одни... Как же ты смотришь на меня! Мне дико представить, каким же я тебя считала когда-то далеким...

— Ох, да! Лучше ты, чем Форт. К тому же ему по службе не положено отвлекаться на занятие, которое так связывает руки. А тебе, наоборот, надо меня кормить, — Айдесс смеется. — Все женщины кормят своих мужчин, Олэ. А мужчины их защищают. Верно, звезда моих ночей?

— Ты уже защитил нас всех... И меня, и Мири... И Тёра... Попей сейчас, пожалуйста, — я с радостью обнаружила на столике именно такой отвар, который приготовила бы ему и сама. — Тебе нужно пить побольше. Тем более у тебя потеря крови... вот.

— Хорошо, — он сделал несколько глотков и вздохнул. — Кажется, я устал... что-то быстро. Ваш лекарь сказал, что поставит меня на ноги дней за пять...

Фрохтэ Тэбер шумно вздыхает.

— Да, Форт, знаю — много. И быстрее не выйдет — тоже знаю. Надо дать знать в столицу — где я и что живой... А то того и гляди гости пожалуют. Еще более незваные.

Его послушность и то, что он сам чувствовал, что раньше пяти дней не получится — мне очень не понравились. Лучше бы он спорил и отказывался пить лекарство!

Хотя, может быть... просто это характер? Чувство долга?

— Конечно, ты устал, — сказала я, тихонько погладив его по голове. Еле заметно. — Мы же только недавно приехали... Давай, ты сейчас поспишь немножечко, а я пойду и сама приготовлю тебе всяких вкусностей? Ты ведь поешь то, что я сама тебе приготовлю, правда?

Помимо воли это прозвучало у меня как-то жалобно.

— Обязательно, — Айдесс не сводил с меня глаз. — Только то, что ты приготовишь. И... да, я посплю... отличная идея, вообще-то...

Уснул он мгновенно. Словно только моего предложения о сне ему для этого и не хватало.

Фрохтэ встал, подошел поближе и покачал головой в удивлении:

— Надо же! да вы — волшебница, благородная ирстэ! Он после этого Леса спать хочет жутко. может проспать дня три или четыре, сосенки те больно жадные до сил человеческих... Но вот заснуть часто не может. Подолгу так... А вы вон... легко так!

И гардекор обезоруживающе улыбнулся мне, давая понять, как он рад, что у меня получилось такое чудо.

А я всё не могла заставить себя отойти — и ласкала спящего взглядом. Не руками, не губами, только взглядом. Длинные ресницы, неожиданно темные, как и брови — такой контраст при его платиновых волосах... забинтованные руки... шрамик на лбу... Показалось мне, или лицо осунулось — по сравнению со вчерашним днем?