Маргарет грустно глядела на жалкую фигурку, скрючившуюся на полу.
— Когда-то Кэт была аббатисой, она из знатного рода, — раздался мягкий голос Годлины. — Помощник священника из соседнего прихода похитил её и обесчестил. Его, конечно, казнили как насильника, но с тех пор сестра Эдит превратилась в Кэт. Мастер Джузеппе буквально вынул её из петли в рощице у церкви и, несомненно, спас её душу от худшего, но, боюсь, он не смог полностью спасти её разум. Надеюсь, Бог будет милосерден к бедняжке.
— Тот человек... Он любил её? — глупо спросила Маргарет.
Годлина отрицательно покачала головой и тяжело вздохнула.
— Там было судебное дело о землях между аббатством и приходом. Тот человек решил, что, если не будет аббатства, не будет и спора. Ведь все земли аббатства принадлежали Кэт. Он знал, что она не перенесёт позора.
— Я думаю... — нерешительно продолжила Годлина. — Я думаю, что это очень хорошая идея, устроить представление с турнирной дуэлью. Народ любит турниры, и сражающиеся рыцари сразу привлекут внимание. Пусть король и королева сидят на троне, а два рыцаря сражаются за право на внимание девы, которая будет сидеть у ног королевы. Я думаю, что будет лучше, если оба рыцаря погибнут.
— Почему? — спросила удивленная Маргарет.
— Потому что тогда дева сможет уйти с третьим, — улыбнулась Годлина невинной улыбкой. — А потом ты споёшь песню, которую ещё никто не поёт, и которую написал сам король. Мастер Джузеппе откуда-то достал прошлой ночью слова и ноты. В ней говорится о коварной возлюбленной, так что у нас получится очень милое представление. — И она протянула Маргарет пачку записей.
Маргарет с любопытством заглянула в текст. По правде сказать, многого она, хорошо знакомая со стилем Гарри, не ожидала.
Моя жестокая любовь,
Ты не права, ты не права.
И в сердце застывает кровь,
И стоном слышатся слова.
Тебя одну лишь я любил,
С тобой одной я был собой.
Ужели я любовь сгубил?
Или тебе милей другой?
Мой мир в развалинах лежит,
Не знаю я, как дальше жить.
И сердце бедное горит,
И я не в силах разлюбить.
Тебя одну лишь я любил,
С тобой одной я был собой.
Ужели я любовь сгубил?
Или тебе милей другой?
Ты не просила благ земных,
Я сам готов был всё отдать.
И лишь просил быть верной мне,
И не оставить, не предать.
Тебя одну лишь я любил,
С тобой одной я был собой.
Ужели я любовь сгубил?
Или тебе милей другой?
Она почувствовала, что у неё буквально перехватило дыхание. Баллада была адресовано ей, в этом не было сомнений. Годлина, по-видимому, совершенно не удивилась реакции Маргарет.
— Хорошая баллада, а её история ещё лучше. Говорят, что король написал её, когда его возлюбленная тайком исчезла из дворца, а потом он узнал, что она той же ночью обвенчалась с другим. Наверное, он очень её любил, слова звучат от самого сердца.
— Король очень разгневался? — Маргарет не могла поднять глаз от текста баллады.
— Разгневался или нет, но бедняжка и её новобрачный умерли от потовой горячки почти сразу после венчания. С мёртвыми счёты не свести.
— Я выучу эту балладу, — Маргарет заставила себя говорить спокойно. — У меня завтра вся площадь рыдать будет.
Она уткнулась в листки, стараясь выровнять дыхание. Как он мог?! Он, кто сам дал ей дурман в вине! Как он мог? И ещё написал лживую балладу, да такую, что её будут петь поколения людей, ничего не знающих о том, что стоит за жгущими своей печалью словами. А что касается трудностей сведения счетов с мёртвыми, то у Тюдоров в этом была своя наработанная традиция.
Глава 6
Вечерний Саутварк полностью соответствовал самым худшим ожиданиям Маргарет. Пока фургон трясся по узким улочкам между борделями и игорными домами, притихшие под сомнительной защитой его тонких стенок женщины наслушались и пьяных выкриков, и проклятий, и зазывал, расхваливающих достоинства местных шлюх довольно прямолинейно. Было истинным облегчением добраться до крепкой ограды постоялого двора "Белый Лев", больше напоминающей небольшую крепостную стену, чем простой забор. Пробрало даже Агату, она выглядела откровенно шокированной.
— Такого даже от солдат не услышишь, — возмущённо заявила рыцарь-воевода, начисто забыв, что должна изображать скромную прислугу, которой лексикон солдат должен был быть неизвестен.
— Учись, уважаемая, в жизни все пригодится, — хохотнула Томазина, всю дорогу виртуозно расчищавшая своим кнутом дорогу.
У папаши Джузеппе и в "Белом Льве" были свои связи, поэтому музыкантов расположили не в переполненном людьми и запахами главном здании, а в другом, слегка на отшибе. Маргарет это даже обрадовало, потому что отбиваться весь вечер от пьяных приставаний было бы не только утомительно, но и опасно — приехавшие на ярмарку провинциалы слишком хорошо знали репутацию Саутварка, и отказа бы не поняли.
Мужчины отправились расплачиваться с хозяином "Белого Льва" за ночлег и ужин, а женщины остались во дворе размять ноги. Внимание Маргарет привлекла разношёрстная группа людей, стоявшая отдельно, под охраной пары стражников.
— Кто они? — спросила она у снова выглядевшей совершенно трезвой Кэт.
— Воронье мясо, — буркнула та раздражённо, недовольная непрошенной трезвостью.
— Это преступники, которые завтра предстанут перед судьей. В "Белом Льве" есть острог для них, — пояснила Годлина. — Убийцы, в основном, но кого здесь только нет.
Маргарет уставилась на чисто одетую и приветливо выглядевшую женщину, стоявшего рядом с ней мужчину в щегольском дублете, и перевела на Годлину недоуменный взгляд.
— Они не выглядят преступниками, — заметила она. — Боюсь, некоторых из них обвинили несправедливо.
Её замечание услышал один из стражников, уже некоторое время заинтересованно поглядывающий на Агату.
— Несправедливо, как бы не так! Вот эта, на которую с таким сочувствием смотрит маленькая мистрисс, была хозяйкой дорожной таверны, — сказал он. — Дела вела честно, эль варила хороший, но вот беда — жадность одолела. Один несчастный торговец попросил её закрыть дверь его комнаты на ключ, потому что у него была с собой большая сумма денег, а дверь закрывалась только снаружи. Наша трактирщица дверь закрыла, а ночью потихоньку открыла, оглушила торговца дубиной и перерезала ему горло, да так аккуратно вложила мертвецу в руку нож, что никто и не сомневался, что тот сам с собой покончил. Бедняга был одинок, скрытен, в его гильдии знали только, что он уехал по делам на север. Поскольку денег при нем не нашли, то все решили, что поездка оказалась неудачной. И никто бы ничего не узнал, если бы она снова не пожадничала и не продала все старое тряпье старухе-старьевщице. Та взялась за стирку, глядь — а среди одежды один фартук, весь в брызгах крови. Старуха не зря жизнь в деревне прожила, сразу поняла, что к чему, вот и отнесла фартук к местному констеблю. Тот через свою службу сообщил выше, гильдия зашевелилась, и нашёлся ведь тот торговец, с которым покойный дела вёл. Все выяснили, что деньги были получены, и путь несчастного проследили до трактира. Тут-то наша голубушка и попалась.
— Чтоб той старухе в адовом огне гореть, — злобно прокомментировала рассказ стражника бывшая трактирщица.
— В огне гореть будешь ты, голубка, — беззлобно заметил стражник. — Вот повесят тебя завтра к вечеру, а потом трупы женщин снимут с виселицы и сожгут.
— И хорошо, что так, — неожиданно подтвердила Кэт. — Помню, как подружку Длинного Джона, которая заманивала клиентов ему под нож, повесили и оставили висеть. Вы не хотите знать, что потом случилось с её трупом?
— Да уж, — содрогнулся стражник, — а если и пришлось узнать по службе, то вспоминать не хочется.
— А этот? — Агата мотнула головой в сторону мужчины в щегольском дублете.
— А этот, добрая женщина, торговал своей женой и десятилетней дочерью. И ведь держал их, негодяй, в сторожке одного сквайра, который не часто наезжал в свои владения. От соседей подальше. Сторожей сквайра подкупил. Правда, сказал им, что просто с приятелями будет наезжать повеселиться в тиши, мол, приличные у него приятели, в бордели ходить не хотят. Хорошо, кто-то из сторожей засомневался и проверил. Так все и раскрылось. Повесят и этого.
— А что будет с женой его и дочкой? — неожиданно спросила Агата.
— Не знаю, — удивился стражник. — Наше дело — преступников ловить.
— Ясно. Думаю, другой дороги, чем на эту человеческую помойку, им не найдётся. Просто теперь торговать ими и колотить их будет сводник. — Агата нахмурилась и отвернулась от арестованных. Маргарет заметила, что через мгновение Агата слегка напряглась, словно заметила что-то происходящее у ворот, и неспешно пошла в ту сторону.
Маргарет присоединилась к Агате, чувствуя угрызения совести за то, что совсем забросила свою спутницу ради новых знакомых.
— Что ты там углядела? — полюбопытствовала она.
— Да вот, видишь тех троих, которые спешиваются сейчас? Те же, которых я приметила утром,— ответила ей Агата.
— Мы на тракте в Лондон, Агата, — хихикнула Маргарет. — Нет ничего удивительного, если по нему едут и наёмники.
— Возможно, — пожала та плечами, — только от одного из них так разит смертью, что даже мой браслет содрогается.
Женщины немного постояли в сгущающейся темноте, пока к ним не подошли, нагруженные подносами с едой, папаша Джузеппе со своими сыновьями.
* * *
Саутварк остался Саутварком даже ясным утром, сделала вывод Маргарет, возвращаясь по извилистым грязным улочкам из церкви св. Маргариты, куда она успела сходить на рассвете. Если бы не ярмарка, эти улицы были бы наверняка совершенно пустынны. Сейчас по ним сновали деловитые лоточники, раскладывающие с тележек на лотки всякую снедь, продавцы эля размещали бочонки, нищие неторопливо разбредались по своим местам, стайки замурзанных детей перебегали без какой-то определённой цели, просто стараясь не пропустить ничего интересного и, при доле удачи, что-нибудь стащить. Двери и окна борделей, тем не менее, были закрыты. Там ещё отсыпались клиенты и наводили красоту шлюхи.
Маргарет решила, что ей будет удобнее подойти к "Белому Льву" через закоулки, где риск столкнуться нос к носу с кем-нибудь знакомым был минимальным. Её золотистые косы, белила и румяна остались в комнате, где она ночевала с Агатой, и теперь её защищал от взглядов только привычный дорожный плащ с капюшоном. Тем сильнее оказалась её досада, когда она увидела идущую навстречу троицу наёмников, прибытие которых на постоялый двор так всполошило вчера вечером Агату. Она продолжала идти вперёд, искоса посматривая, не встретится ли какой-нибудь поворот, куда она сможет свернуть, как безлюдная улочка вдруг наполнилась движением.
Во-первых, откуда-то появилась стайка мальчишек, с пронзительными криками начавших стучать палками во все двери, мимо которых они пробегали. Во-вторых, одна из дверей, над которой раскачивалась вывеска с изображением гусыни, с треском распахнулась, и из нее буквально выкатился на улицу клубок размахивающих кулаками мужчин. За ними высыпали на улицу полуодетые девки, появление которых вызвало громкое улюлюканье нескольких нищих, до этого мирно дремавших в более или менее просохшей канаве. Наёмники, идущие навстречу Маргарет, слегка замедлили продвижение и подготовились к неприятностям, но девки с визгом повисли у них на руках, распахивая рубашки, задирая подолы и пытаясь затащить мужчин в дом.
Маргарет благоразумно остановилась, чтобы не попасть в самую свалку, и стала наблюдать, чем кончится дело. Насколько она могла судить, у мужчин не было шансов стряхнуть с себя сильных и наглых обитательниц борделя, так что было бы благоразумнее просто покориться судьбе или откупиться. Нищие, тем временем, перешли от словесных выражений восторга к практическим, и начали прихватывать беснующихся девок за все выдающиеся части, до которых могли дотянуться. Маргарет, наблюдавшая за всей этой феерией со стороны, заметила, что один из нищих целеустремлённо ввёртывает себя поближе к наёмникам, держа руку за пазухой. Секунда — и Маргарет услышала странный раскатистый звук.
Как по знаку, все бросились врассыпную, и скоро на улице не осталось никого, кроме столбом стоящей Маргарет и двоих наёмников, склонившихся над третьим, на белой рубахе которого появилось большое пятно крови, окружённое почерневшей, словно опалённой тканью. За спиной Маргарет кто-то слабо ахнул. Испуганно оглянувшись, она увидела женщину, которую было совершенно невозможно с кем-либо перепутать: это была Каталина, рабыня-мавританка Арагонки. Вид знакомого лица вывел Маргарет из транса удивления. Она схватила оцепеневшую Каталину за руку и потащила за собой, в открывшийся, наконец, её взгляду переулок. Она уже слышала топанье бегущих к месту происшествия стражников, но чувство, что кто-то пристально смотрит в спину, заставило её обернуться. От резкого движения капюшон свалился с головы девушки, но она успела увидеть мужчину, неторопливо закрывающего окно на втором этаже дома, откуда выскочили шлюхи, устроившие тарарам с такими фатальными последствиями. Их глаза встретились, и мужчина, усмехаясь, поднял руку в приветственном жесте, после чего ставня захлопнулась.
Маргарет встрепенулась и побежала дальше, таща за собой Каталину, чьи туфельки были совершенно не приспособлены к бегу. Чертыхаясь от досады и страха, она резко свернула в ту сторону, откуда шла, и вскоре запыхавшиеся женщины вбежали в совершенно пустую ещё церковь. Обе, не сговариваясь, осели у стенки на прохладный пол. Каталина потому, что устала от бега, а у Маргарет вдруг задрожали коленки.
— Хорошо бегаешь, — заметила Каталина после того, как они отдышались.
Маргарет повернула голову в сторону собеседницы, стараясь не захлопать по-глупому глазами. Если уж сам король сочинил прочувствованную балладу по поводу её исчезновения, то Каталина не могла об этом не знать. И не могла не слышать, что она, Маргарет, неблагодарная беглянка и неверная любовница, трогательно скончалась сразу после свадьбы. Тем не менее, Каталина совершенно не была поражена или испугана теперь, когда они были в безопасности.
— Если бы я умела бегать так же хорошо, — продолжила мавританка, — то не была бы сейчас в этой стране, не сидела бы в этой холодной церкви чужого мне Бога, и не думала бы о том, как сообщить своей госпоже, что её курьера только что застрелили на улице около борделя.
Каталина с надрывом вздохнула, перекрестилась, и повернула голову к Маргарет. Некоторое время они сидели, привалившись к стене и совершенно неграциозно вытянув ноги, глядели друг на друга и просто молчали.
— Ты хорошо говоришь по-английски, — заметила Маргарет. — Как я теперь понимаю, я вообще никогда раньше не слышала, как ты говоришь.
Каталина хмыкнула.
— Нам с госпожой приходилось делать вид, что меня как бы не существует. Я — рабыня, как ты знаешь. В Англии рабство отменено давным-давно, а другого статуса у меня нет. Нет статуса — нет и меня.
Маргарет содрогнулась.
— Но почему её величество не освободила тебя?
