И я впервые за долгие годы снова особенно чётко и глубоко ощутила свое бессилие и одиночество, слабость и уязвимость... Долгие вечера, окончив приём посетителей, я проводила на балконе, устремив взгляд в ночное небо... Там я часто и засыпала в кресле... О многом думалось, многое проходило перед моим внутренним взором, но ещё больше казалось, мелькало в тумане... Такое же творилось со всеми рейнджерами...
— Кто это? — Александр встрепенулся, в его памяти замелькали строки энциклопедического свода терминологии.
— — Все, кто связан с Карпатским феноменом. — Виктория успокаивающим жестом провела ладонью по макушке головы Александра, снимая возникшее напряжение. — Надо же нам как-то называться. Вот и выбрали это. То, что мы — на Земле и лишь немногие — в полёте, дела не меняет. Понимаю, что старо, понимаю, что не оригинально, понимаю, что не слишком отличает и требует подчас специальных разделительных пояснений. Но всё равно выбрали это наименование. Выбрали. Теперь мы — рейнджеры, но теперь... Теперь только Серого Совета не хватает...
— Викта... Иванов почувствовал, что волнение подруги приближается к опасному пределу и попытался остановить волну.
— Я не накручиваю, Саша. Я просто просчитываю вслух возможные варианты развития ситуации и выхода из её тупиков... То, что тупики будут — убеждена. Знать бы где и когда...— мечтательно и просяще произнесла Виктория.
— Думаю, что у нас, у каждого из нас, точнее, впереди — встреча с Серым Советом...
— Ты это серьезно, Саша?...
— Вполне. В моих снах было такое... Я стою в центре круглого зала в круге света, но одна половина меня — черная, другая — белая. С одной, белой стороны меня — четверть круга фигур в балахонах... Лиц не видно — капюшоны... С другой стороны, я их не вижу, но знаю, что там такая же четверть круга... Там — такие же фигуры, но уже в чёрных балахонах и конечно — с капюшонами. Эти фигуры и есть члены Серого Совета... И мне кажется, что вскоре будет встреча.... Если мы до того не перестреляем друг друга... Ведь вся Земля поделена надвое и мы, как ты сказала, рейнджеры Карпатского феномена, стоим посередине. От нас зависит, удержим ли мы равновесие или допустим братоубийственную войну...
— О какой войне ты говоришь, Саша?... У нас уже восемьсот лет не было даже региональных конфликтов, только локальные... А ты говоришь не иначе, об общепланетной войне...
— Понятие войны, как ты знаешь, Викта, не всегда означает открытые боевые действия. Есть много других войн... Скрытых, но постоянных, сопровождающих каждого человека, семью, род, народ, нацию, человечество. Ведь на самом деле черта проходит не по главному залу заседаний Серого Совета. Она проходит по нам самим, по нашим телам, сердцам, разумам и душам... Мы сами — члены нашего Системного Серого Совета. С рождения и до смерти... Вот что я понял, когда мы только только выбрались из этого района...
И теперь мне необходимо сохранить всех, кто имеет отношение к Карпатскому Феномену и, если удастся, то предотвратить большую межрегиональную войну. А эта война может вспыхнуть, если мы раньше времени покажем свою мощь и власть... Если не удастся предотвратить конфликт, то в обязательном порядке нам необходимо будет минимизировать жертвы любого вида и уровня. Такова моя теперешняя задача. На двадцать ближайших лет жизни, Викта...
— Саша, ты определённо постарел лет на двадцать... Но я тебя понимаю и принимаю именно таким, каким ты есть. А теперь принимаю ещё больше... Только помни, что есть и другое деление Серого Совета...
— Знаю. Мужчины, женщины и дети. Дети — главное. Триада... Гегель был прав, он — один из первых, кто заглянул в этот кошмарный колодец...
— А мы обязаны этот колодец либо закрыть, либо расчистить и обезопасить... И это — наша общая задача...
— Вряд ли это под силу одному нашему поколению... Это — задача для ряда, длинного ряда поколений. Я знаю, моя дополнительная задача теперь — прикрытие, охрана и защита женщин и детей... Только соединив части нашего большого Серого Совета воедино, мы сможем создать Луч и выйти к Звёздам ... Если мы с тобой будем на острие, как ты неоднократно говорила, то за нами должна стоять не-сок-ру-ши-ма-я пирамида. Иначе мы будем сметены с лица Вселенной. Тут показуха точно не пройдёт и бравада — не поможет.
— Саша... Я тебя ещё таким не знала...— Виктория с изумлением и нескрываемым восхищением смотрела, несколько отстранясь, на прекрасного в своей убеждённости мужа.
— Я о многом не говорил, Викта... — Александр воспринял жест Виктории, но виду не подал. — После этого кошмарного месяца я действительно понял свою роль и задачу. Наш путь теперь — далёк и долог. Повернуть нам назад просто нельзя, невозможно. И я с этого пути не сверну...
— Я — тоже...
— Но...
— Никаких но, Саша. Я тоже — член Серого Совета, а без нашего с тобой единства другие члены Совета почувствуют вкус безответственности и тогда — пропали наши старания. Тогда срок изоляции человечества становится просто астрономическим — новые десять тысяч лет... Я не могу пойти на такую жертву... Я обязана дать возможность нашим людям выйти за пределы гнетущей тело и сознание Спирали, вкусить плодов трудов многих предшествующих поколений, доказать, что все принесенные жертвы были не напрасны... Но на людях мы не можем показывать всего этого... Я провела с тобой этот разговор пользуясь прибором, переданным моей звездной подружкой... — Виктория указала на массивное кольцо на безымянном пальце своей правой руки. — АПБ о нём не знает и принцип его действия не будет понят ещё лет девятьсот... Найти его невозможно. Оно само даётся в руки.
— Но...
— Скоро оно растворится в воздухе и будет появляться только в случае необходимости... Всё, Саша... Нам обоим надо теперь о многом подумать. Четвёртый курс академии позади, впереди — пятый курс, а там нам обещали большие планетные учения... Работы хватит.
— М-да... Хватит...— Александр с усилием поднялся и, спустя несколько минут вышел из корпуса общежития астронавигационного факультета. Начиналась новая полоса в его жизни, одна из многих полос.
Используя право послеполётного отдыха, Александр на личном гравилёте вылетел в Московск в родительскую квартиру и впервые за долгие годы открыл одно из отделений личного сейфа. Достав пачку писем, перетянутую клейкой лентой и запечатанную в прозрачный пакет, он скользнул по знакомым адресным строчкам и опустился в кресло, нажатием нескольких клавиш закрыв доступ в свой кабинет и выдав на табло просьбу не беспокоить его в течение нескольких часов.
Сверхпонимающая Зирда, довольная возвращением молодого хозяина, устроилась подремать у его ног, уложив свою немного поседевшую голову на по-прежнему сильные и быстрые лапы.
После этого полёта пришло время решить, что делать с этими письмами. Существовали три возможности: вернуть их родителям адресата, сжечь или снова упрятать в сейфе до лучших времен. Погрузившись в размышления и в воспоминания, Александр отключился от внешнего мира.
Его встреча с тем молодым человеком-инвалидом не была простой случайностью. Среди его предков были и такие люди — генеалогия рода Ивановых уходила в восемнадцатое столетие России и Украины. И пользуясь собственной генетической памятью, Александр заново осмысливал все то, чем для него были эти письма.
Эти письма были от Елены... Той самой Елены, которая теперь покоилась на Каирском кладбище и которая стала его первой любовью. Это было настолько давно и теперь, после чудовищно перепахавшего его спасения Виктории от гибели, после этого страшного по проникающей в психику силе полёта предстояло решить, будет ли он и дальше связан с Еленой или пришло время похоронить все это за толстой переборкой памяти. Да, определённой толщины переборка уже существовала — без неё нечего было и думать об успешной работе и службе. Та крымская встреча с Еленой была последней, но подготовка к ней теперь представлялась Александру чудовищной по силе проникающей способности.
Да, они были слишком разными людьми. Да, Елена никогда бы не поднялась выше лаборантской должности. Да, она погибла, умерла, ушла из жизни... Но для Александра, как он теперь понимал, предельно сблизившись с Викторией, Лена ушла из жизни намного раньше — ещё в тот момент, когда он внутренним взором видел её фигурку в окне пассбуса. Есть такое понятие — смерть человека в памяти, душе и сердце другого человека. Елена может быть тогда и не помнила, но Александру казалось, что она прощально машет ему рукой с платком. Стандартный жест прощания тогда пронзил Иванова до глубины души.
Но что-то в самой Елене и в её сущности настораживало Александра и запрещало сближение сверх протокольной дружбы и раньше. Эти письма, лежавшие теперь перед ним были свидетельством полуторагодичного угара, обоюдного угара. Может быть им обоим тогда казалось, что море можно перейти вброд, а пропасть — перейти в два прыжка... Чувствуя опасность, Александр просчитал ситуацию поглубже и, благодаря предупреждению отца, вывел её к мягкому но неуклонному разрыву — сначала четкое сухое предупреждение о том, что им не быть вместе выше дружбы, простой дружбы, потом — небольшой откат и окончательный разрыв связи. Он поздравил её с женским днем, с днём рождения и всё — его доконала её неорганизованность и неспособность в кратчайшие сроки бросить все силы на достижение одной единственной цели. Он тогда понял, что это — слишком серьёзное основание для разрыва. Плюс все прочие прелести в кавычках...
И разрыв состоялся. Родители ещё как-то общались, но ему предоставили полную свободу выбора и он этот выбор сделал — полное молчание. Да, это молчание далось ему очень и очень нелегко. Полтора года он балансировал над пропастью. Были моменты, когда ему хотелось позвонить, написать, поговорить, поехать к ней, но он удерживал себя одним — работой и учебой. Теперь ему казалось, что он совершил непростительную ошибку. Но строгий голос внутри его самого говорил, что ошибки нет, что с таким человеком, как Елена, ему не удалось бы сложить семью и прожить жизнь. Может быть, на год-полтора-два и удалось, но не более того. И цена этого временного объединения оказалась бы непростительно высокой.
Ему в очередной раз вспомнился факт их ночного разговора на кухне — тогда он со всей силой ощутил, что между ними — непреодолимая граница. Нет, стены тогда ещё не было, но была, имела место, существовала чёткая граница, пусть манящая и зовущая с её стороны, но абсолютно непреодолимая с его. Подробностей этого разговора он за далью лет не помнил, тогда это был единственный случай в его тогда небогатой практике, когда пришлось применять подобную форму общения. С того разговора они стали чужими и, уезжая из Симферополя тогда, он видел перед собой абсолютно холодную Лену, разительно отличавшуюся от той, какую он тогда любил.
А может быть она всегда была холодной? Теперь Иванову казалось что дело обстояло именно так. Она была холодной, ибо преступно рано вкусила многих мужчин до него, вкусила и в чувственном и в плотском варианте, что не принесло ей облегчения, но многому научило. Научило завлекать неоперившихся юнцов и легковерных середняков. Собственно говоря именно осознание этой незримой опасности и оттолкнуло от неё Александра, понявшего, что здесь он не сможет противостоять достаточно долго, если сохранит контакт.
Интересы дипломатии и безопасности требовали мягкого разрыва, что и было сделано, но этот разрыв доставил Александру такую рану в душе и такую боль на полтора года, что с того момента Александр зарёкся иметь близкие отношения с женщинами и девушками. Естественно, он понимал, что время сделает свое и рано или поздно ему придется выбирать, но будучи уже в Совете школы и руководя своими коллегами, он всегда находился на удалении и не допускал к себе никого из женщин и девушек. Он тогда разделился на три части — одна для всех, другая для близких и родных людей, третья — только для него самого.
Письма неприятно холодили руки — был момент, когда Александр хотел их сжечь, но удержался, понимая, что это может только осложнить ситуацию в будущем. Так он их и не сжёг, но собрал воедино и спрятал, хотя очень долго многие письма хранились в разных местах. Вот и сейчас Иванов достал эти письма только для того, чтобы решить, что с ними следует делать.
Ему показалось, что Елена в очередной раз скоро покажет свое истинное негативное лицо и ему придется пострадать... Внутренний голос методично продолжал убеждать Иванова, что он пострадает меньше, чем кто-либо... На вопрос, кто же должен пострадать больше, внутренний голос ответил только одно: тот, кто слева. Но конкретизировать это он отказался и Иванов погрузился в размышления с новой силой.
Два часа размышлений пролетели незаметно. Александр открыл глаза, собрал письма, вложил их в пакет и сверху запечатал клейкой лентой. Пачка осталась лежать в прежнем отделении сейфа до другого времени. Его всё больше беспокоила расшифровка фразы "тот, кто слева". С этой мыслью он улетел обратно в Звёздный на учёбу.
Звёздная академия. Пятый курс. Большие годичные планетные учения Сил Астроконтингента Земли. Участие всех троих друзей в этих учениях
— Товарищи астронавты. — заместитель начальника факультета командования генерал-лейтенант Нахимов (он был только однофамильцем начальника Академии, также окончившего командирский факультет Звёздной много лет назад) проводил совещание в просторной штабной палатке как всегда сухо и чётко. — Регион пошёл нам навстречу, выделил достаточное место для больших учений. Для нас также подготовлены многие районы земного шара. Но предупреждаю: несмотря на то, что вы все великолепно ориентируетесь на Земле, к таким планетным учениям, которые разрешается проводить раз в десять лет, нам приготовили массу препятствий и всевозможных неприятностей. Так что списать — не удастся. Группам командования — разобраться в списках и принять управление факультетами и потоками. Всё — в соответствии с планом, пожалуйста, в этом — никакой самодеятельности. Мы постарались учесть многие нюансы, но если у кого есть вопросы — обращайтесь, по возможности скорректируемся. Туманов, раздайте офицерам списки...
— Есть, товарищ комкор. — полковник Туманов, второй заместитель начальника факультета командования положил перед каждым присутствующим папку.
— Кроме списков в папках находятся персональные задания группам. Учения проводятся по полной схеме, разрешены все приёмы и воздействия, исключая особо тяжёлые. Прошу всех учесть это обстоятельство и не делать ошибок. Академия задействована в учениях полностью, но это не снимает с каждого из вас обязанности самостоятельно разобраться в ситуации и выполнить поставленную задачу.
— Всё. Инструктаж закончен. Товарищи офицеры, вы свободны. — Нахимов встал. За ним встали все двести шестьдесят человек. — Если у кого есть вопросы, прошу остаться.
Выйдя из палатки под промозглый осенний дождь, Александр поморщился и быстро развернул скатку с плащ-палаткой. Почти весь сентябрь в лесном массиве на приличном удалении от Звёздного и других населённых пунктов возводились балки штабного комплекса факультета управления. Вокруг сновали офицеры, прапорщики, сержанты, старшины, рядовые сотрудники. Лагерь управления не затихал ни на минуту. Иванов поправил под "хамелеонским" пластиком плащ-палатки планшетку и направился в одну из жилых палаток, к своей койке.
