А потому, как и в иной истории, государь решил, а бояре приговорили, чтобы наместник новгородский подписал с новым шведским королём полноценный договор о дружбе и границах. Самому же Василию Ивановичу сноситься с "выскочкой" напрямую было всё ж таки зазорно.
* * *
*
— Нет, не так, — раздаржённо буркнул князь и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Музыканты вздогнули и прекратили играть, воззрясь на работодателя. А тот молча сидел в своём кресле и о чём то думал. Потом протянул руку и взялся за гриф гитары, которую по его рисункам сделали местные умельцы. Гусли, конечно, хорошо, но гитара была ему всё же как-то более роднее, что ли. И едва появилась возможность её воспроизвести в этом мире, он тут же не преминул этим воспользоваться. И удивился: казалось бы, чужое тело, нет наработанной моторики, но стоило набить подушечки на пальцах простыми мелодиями, как оказалось, что он вновь может "лабать крутой музон", как когда-то это делал вечерами во дворе.
А первое, что он вспомнил — это довольно непростой в исполнении "Одинокий пастух" Джеймса Ласта. Его он выучил по одной простой причине, что его первая девушка в том будущем практически боготворила эту композицию. Вот он и решил сделать ей сюрприз. Но помучиться при этом пришлось изрядно: ведь пальцы у него тогда были короче, и многие аккорды давались с большим трудом — уж слишком сильно приходилось расставлять пальчики на ладах. Но, возможно, именно это и заставило процесс игры отложиться в мозгу. Зато уже в этом мире он просто сразил наповал и Варю, и жён братьев, зашедших в гости, красивой и столь непривычной для их слуха мелодией. И тогда же в его голове мелькнула мысль, что, возможно, стоит её переложить для исполнения своим оркестром, который давно уже не удивлял гостей князя необычными шедеврами.
Он долго откладывал это дело на потом, но, наконец, дошли руки и до воплощения задумки в жизнь, оттого музыканты и сидели сейчас перед ним, слушая и чертя на бумаге свои партии. Но получалось пока не ахти, хотя с каждым проходом выходило всё лучше и лучше.
— Слушаем ещё раз и сравниваем с нотами.
И прекрасная музыка вновь наполнила собой светлую горницу.
Но не только жена любила послушать, как вечерами играет и поёт отец. Две княжеские дочки — Настя с Феодорой — тоже пристрастились к этому делу. Но если Феодора пока только слушала, то вот Настя... Андрей чуть со стула не упал, когда услышал как дочка, считавшая, что она одна в комнате, напевает для себя, сидя за пяльцами и выполняя материнский урок:
Ради бога трубку дай!
Ставь бутылку перед нами,
Всех наездников сзывай,
С закручёнными усами!...
В шестнадцатом-то веке да княжеская дочка! А он ведь эту песенку только в кабинете для себя и певал, ну, вроде бы.
Так что пришлось Андрею с той поры контролировать собственный репертуарчик. А то этак дочурка, с её прекрасной памятью, до цугундера доведёт. Как исполнит на людях что-нибудь наподобии Канцлера-Ги:
Вот я сижу без покоя и сна,
Ах, бедный же я Сатана.
и привет святая инквизиция, или суд церковный, что в его случае одно и тоже.
Но вообще Андрей на своих дочек нарадоваться не мог. Да, их воспитывали по канону шестнадцатого столетия, в строгости и послушании, учили почитать старших и выполнять волю своего отца и матери, как это заведено во всех семьях. Вот только проказницы давно уже поняли, что строгий папка может быть и не таким строгим, и даже может спустить мелкую проказу, не то, что мать, которая спросит и накажет обязательно. Потому что именно она и проводила для девочек весь процесс обучения. Как и везде на Руси, строила Варя его исключительно на собственном примере, демонстрируя, как правильно выполнять ту или иную работу и постепенно доверяя исполнение дочерям.
Андрей в этот процесс не вмешивался. Единственное, что он привнёс, это то, что с дочками обязательно будут заниматься учителя из его школы — учить письму и чтению. Ведь дочери князя Барбашина должны быть самыми образованными девушками на Руси. И о будущем их он тоже позаботится. Уж за самодуров-недоучек замуж точно не отдаст.
А за неделю до Рождества в доме князя воцарило радостное оживление. Один за другим на двор съезжались братья с жёнами и детьми. Повод был существенный: из дальнего похода к землям неведомым вернулся племянник. Причём сам поход был бы и вовсе сверхуспешен, если бы, конечно, не трагедия — где-то там, на морских просторах потерялась шхуна "Аскольд". Её почти две недели прождали возле Ньюфаундленда, да и потом, пересекая океан, всё надеялись, что товарищи тоже идут домой, но другой дорогой. Увы, в Финском заливе давно уже встал лёд, а "Аскольд" так и не появился.
Что с ним случилось, версий было много, но подтвердить или опровергнуть их можно будет только в следующем году. Потому что вторую экспедицию никто отменять не собирался. Наоборот, благодаря диким ценам на зеркала, Андрей планировал значительно расширить её состав. Сейчас на верфи Викола, не смотря на кадровое ослабление, усиленно работали аж над тремя шхунами, а в Камской вотчине отливали для них сверхплановые орудия. Не остались без работы и заводики казначея Головина, отливавшего для кораблей ядра и картечь. Скрипело ветрянное колесо пороховой мельницы, готовя новый порох, безустали работали формовщики на бумажных фабриках братца Феденьки, изготавливая бумагу для вахтенных и штурманских журналов. Обливались потом мяльщики в вотчинах Шигоны-Поджогина, готовя волокна льна под будущие канаты. Стучали в женском монастыре матушки Ефросиньи ткацкие станы, сделанные на основе станка неизвестного новгородского мастера и дополненного последними достижениями европейских ткачей (из того, что удалось узнать или выкрасть), готовя столь необходимые кораблям паруса. Не покладая рук трудились мастера картографической мастерской, рисуя новые, отредактированные по итогам первой экспедиции карты и портоланы. А в дальних вотчинах среди скупленных во время войны детишек, давно подросших до приемлемого возраста, шёл отбор первых колонистов из тех, кто готов был рискнуть и получить за риск свободу от холопства лет так через пять.
Да, подобная подготовка жрала просто уйму денег, но Андрей только сжимал зубы и записывал потраченное в гроссбух. Теперь-то он хорошо понимал, почему короли не столь охотно вкладывались в колонизацию новых земель, отдавая это частным компаниям — этак и банкротом легко стать. Ведь они, в отличие от попаданца, слабо представляли, на чём и когда отобьются все эти немалые вложения. Хотя нынче Андрей в новое дело уже не один вкладывался. Желавших получить возможные дивиденды от новых земель было предостаточно. Почти все братья, Сильвестр Малой и даже Олекса, приславший из Полоцка сто рублей под будущие барыши. Потому что верили в начинания Андрея.
Вот и сейчас собравшиеся за столом дядья внимательно расспрашивали племянника про виденное им и тот заливался соловьём, расписывая суровые канадские красоты. Оказавшись в центре всеобщего внимания старших родовичей, парень не растерялся. В своём чёрном, слегка приталеном кафтане, с воротником-стойкой, обшитом золотым позументом и золотыми же офицерскими эполетами, он выглядел весьма экзотично среди собравшихся. Но нисколько при этом не тушевался. И даже наоборот, гордился, ведь он был первым и единственным пока что на Руси морским офицером, принятым на государеву службу с окладом в целых пять рублей в год.
Вроде и немного, но лейтенант — это ведь первый чин. И перед ним никого! Огромный стимул для роста.
А на второй день празднований в гости пожаловали Головин и Шигона. Поздравив Андрея-младшего с началом службы и приголубив по паре бокалов, они, прихватив хозяина дома и Михаила, вскоре уединились в рабочем кабинете князя.
— Ну, рассказывай, князь, что за землюшки ты отыскал? — первым начал разговор Шигона.
— Так не я, Иван Юрьевич, не я, а купцы русские, — с улыбкой вступил в разговор Андрей. — Это они совершили великий подвиг, да обрели для Руси новые земли.
— Не юли, князь, — вздохнул Шигона. — Ныне на Москве всем известно, что всё, что с морем связано без твоего внимания не обошлось. И "доброхоты" твои, — он особо выделил слово "доброхоты", дабы придать ему правильный акцент, — уже начали государю нашёптывать, что готовишь ты себе удельное княжество, куда и готов будешь сбежать, когда время придёт.
— Ну, знаешь, Иван Юрьевич, — вспылил Андрей. — Большей чуши я не слыхивал. Ты хоть знаешь, во сколько обходится лишь одно плавание туда? Да мне дешевле за Камень уйти и покорить Чимги-Туру и Искер, чем людишек за океан возить.
— Так почто же ты не поклонишься той землицей государю? Может, настало время, когда он должен назначить воеводу всех новых земель в этой, как ты её называешь, Америке?
— Да легко, Иван Юрьевич, только нужно ли это? Я ведь к государю чуть ли не сразу с докладом пошёл, о том, что открыли его подданые землю за морем-океаном, как это людишки для королей испанских да португальских сделали. И тогда же обсказал ему, почто не стоит пока их под государеву руку приводить. Потому что это станет началом конца. Погоди, не вскипай, как самовар. Сам подумай — коли воевод назначать, то и содержание этого отдаленного края ляжет на государеву казну. А бремя это тяжёлое, — нахмурившийся казначей показался Андрею самым лучшим индикатором правильности взятого курса. — Воевода тех полудиких земель без армии устрашить тамошних дикарей не сможет, а торговлю — единственный корень будущих польз — разорит обязательно. Это вам не закатные земли, где смерды все холопы, и не сибирская земля, где племенные вожди уже веками приучены к ясаку. Там чуть что — томагавк в руки и только успевай скальпы считать.
— Чего в руки и что считать? — опешил государев фаворит.
— Томагавк — это топорик такой, боевой, а скальп, хм, ну это кожа с волосами на голове, но отделённая от черепа. Её тамошние дикари снимают с проигравших.
— Тьфу, мерзость какая, — передёрнув плечами, словно от озноба, Шигона тут же перекрестился на образ богоматери, что стоял на поставце в красном углу кабинета. — Одно слово — язычники.
— Вот-вот. Чтобы примучить тамошних дикарей, как и сибирские народы, малых отрядов не хватит, а сильную армию в ту даль отвозить — никакой казны не напасёшься. Но не это главное! А главное то, Иван Юрьевич, что мы ещё так себе морская сила. Это на море Варяжском мы уже что-то да значим, а на океанских путях мы как младень супротив воина. И ежели кто найдётся да отберёт земли те заморские по праву сильного, то это будет урон царской чести, а мы и сделать с тем ничего не сможем. Потому-то и раздают закатные правители такие земли своим мужикам торговым. Ведь потерю компанейских земель, если что, можно и не заметить. Купцы взяли, купцы и профукали — что с торговцев возьмёшь?
А вот как встанет компания твёрдой ногой в торговле — придёт пора переселять людей массово. А уж как люди переселятся и земли закрепятся — тут-то их и пора будет под руку государеву принимать, потому как они станут куском весьма лакомым. Мы же к той поре и флот разовьём и силу свою не в одном сражении покажем. Глядишь, и не найдётся дурней на государевы земли нападать.
— Ага, но сам ты с того доход поиметь собираешься уже сейчас, — утвердительно произнёс Головин.
— Конечно! Но не сразу, а со временем. И для этого надобно либо Руссо-Балту монопольные права на те земли дать, либо и вовсе создать под то новую компанию, куда государь войдёт, как один из главных акционеров. И тогда уже Компания будет строить корабли, доставлять необходимый груз, строить крепости и охранять новые земли. Увы, но сейчас время насаждать. Время получать доход от насаженного еще не пришло. Но чем раньше мы начнём торговлю с тамошними дикарями, тем быстрее придёт это время. А обоюдовыгодная торговля поможет смягчить нравы диких, постепенно и нечувствительно приучит их к земледелию и ремеслам. А там и монахи своё слово скажут, привьют дикарям христианские ценности и исподволь направят их к образу мыслей, полагающих свое благо в службе государю всея Руси.
— Ты и вправду решил торговать с дикарями обоюдовыгодно? — вскинул в удивлении бровь Головин. — Да тебя же все купцы засмеют.
— Значит дурни они, а не купцы, — отрезал Андрей. — Торговля всегда взаимовыгодна. Просто каждый эту выгоду по-своему воспринимает. У индейцев переизбыток мехов, но мало хороших тканей, нет железных топоров и стеклянных бус, чтобы украсить своих жён. Мы заберём у них меха в обмен на бусы, и оба торговца будут довольны, считая, что с выгодой надули один другого.
Услышав подобное, Шигона весело рассмеялся. Потом хлопнул себя по ляжке:
— Ну а что с того получит государь и казна? Да и пайщики, конечно.
— Государь, как и остальные пайщики, получит доход согласно приобретённого количества паёв, а казна своё возьмёт с налогов. И поверьте, когда процесс выйдет на пик, это будут немалые суммы.
— Будут, не будут, то одному богу известно. А вот то, что убежавшие за море людишки перестанут за себя налоги платить, ты подумал? Ведь по писцовым книгам они будут податными числиться, а на деле урок за них другим творить придётся. И эти другие посчитают подобное несправедливым, снимутся по Юрьеву дню, да и уйдут с насиженых мест туда, где работников больше. И кто протори закрывать будет?
— А нынче оставшиеся за съехавших не платят, что ли, Иван Юрьевич? Какая разница, куда съехал крестьянин: к соседу в имение или за океан? Тем более, Юрьев день — законный день расчёта. Не смог работника удержать — кто тебе враг? И так государь, почитай, лишь о помещиках и печётся: монастырское землевладение отменил, смерду ныне только к боярину в вотчину и осталось, что податься. Но вотчинки-то не растянешь под всех желающих. Что толку садить семерых туда, где и пятеро еле прокормятся. Нет, дурни такие встречаются, но это именно что дурни. А нормальный хозяин сто раз подумает, прежде чем лишних пришлых принимать. Так что не стоит на отток работников напирать, Иван Юрьевич, крестьяне не дураки — от сытой жизни не побегут. К тому же плата от сохи идёт, а не от количества работников. Один, али пятеро те угодья вспахивают — то сборщику едино. Так чего же ты об общине-то озаботился, а, Иван Юрьевич?
— И всё одно, — вздохнул фаворит. — Не было такого ни при отцах, ни при дедах, что бы князья за тридевять земель вотчинки себе искали. И уж тем более, чтобы подлые мужики торговые ими володели. Даже не знаю, как про это и слово то молвить.
— Дак уже молвлено и даже услышано, так что говори, как есть. И не вотчинки в тех землях будут, а земли чёрные, да торговые фактории купеческие, откуда меха да иной товар те купцы возить и будут на продажу, а долю от наторгованного в казну отдавать.
— И кто их контролировать будет?
— Компания. Она и будет с той торговли свой процент брать. А казначей раз в десять, или сколь сам положит, лет может своих дьяков слать, дабы учесть, как та торговля ведётся, да сколь с неё доходов имеют. А вот на отцов и дедов, Иван Юрьевич, ссылаться не стоит. При них иные задачи стояли, и они их исполнили по мере своего разумения. И раз мы нынче про иное думаем, значит справились наши отцы и деды преотлично. Ныне же господь Руси другие испытания шлёт, и решать их нам придётся самим, потому как предки о том и не ведали, и подсказать, как лучше — не могут. Одно могу сказать — государи стран закатных борятся за право побольше земель под свою руку привести и под папскую веру их население окрестить. Так неужели единственный православный государь должен безучастно в стороне стоять?
