Латтрелл молчит, и я думаю, что он либо спит, либо отключил свой канал связи.
И тут неожиданно возвращается Пракаш.
— Наконец-то, — говорит он. — Начинаю думать, что ты растворилась в рабочем пространстве.
— Я не выбирала это задание.
— Я знаю, знаю. — Думаю о том, как он размахивает руками, отметая мою точку зрения, как будто она не подлежит обсуждению. — Это была чрезвычайная ситуация. Им нужен был кто-то с базовыми навыками.
— Меня никогда не вызывали в космос, Пракаш. Почему меня вдруг сочли достаточно хорошей для этого?
— Потому что все, у кого действительно есть навыки, пытаются разобраться в этом бардаке на японской станции. Считай, что тебе повезло. Это не будет считаться работой в невесомости, но, по крайней мере, ты сможешь сказать, что работала с задержкой во времени.
Может, это и не невесомость, кисло думаю я, но, безусловно, работа в условиях лунной гравитации должна что-то значить. — Поговорим об этом, когда я закончу. А сейчас я должна попросить этого человека помочь.
— Ты внесла свой вклад. Люди на Луне хотели бы, чтобы ты повернула на девяносто градусов вправо, параллельно трубопроводу, и придерживалась этого направления. Как только это будет сделано, ты сможешь выйти из системы. Аппарат сам о себе позаботится. Самым трудным было помочь погрузить тело... мужчину... в грузовик. Ты с честью справилась с этим.
Как будто я сделала что-то более ответственное, чем просто подняла человека с земли.
— Латтрелл сказал мне идти по его следам.
— И Латтрелл...? — о, я понимаю. Латтрелл говорил с тобой?
— Да, и был очень настойчив. — У меня дурное предчувствие. — Что происходит, Пракаш? Кто такой Латтрелл? Что он здесь делал?
— Что ты знаешь о лунной геополитике, Сойя? О, подожди. Это было бы "совсем ничего". Поверь мне, лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это развернуться на девяносто градусов и свалить.
Я думаю об этом. — Латтрелл? Ты меня слышишь?
Наступает очень долгое молчание, прежде чем он отвечает. — Вы что-то сказали?
— Вы спали.
— Здесь душно.
— Латтрелл, постарайтесь не заснуть. Вы уверены, что в конце этой тропы есть люди?
Учитывая время, которое у него уходит на ответ, я с таким же успехом могла бы попросить его подсчитать точный день, в который он родился. — Да. Шига, остальные. Наш лагерь. Он находится не более чем в двухстах километрах от трубопровода.
Значит, три-четыре часа, в точности как он и предсказывал. — Пракаш, мой брокер, говорит, что мне следует отправиться куда-нибудь еще. Вдоль трубопровода, слева от нас.
В кои-то веки Латтрелл, кажется, насторожился. — Нет. Нет, не делайте этого. Просто продолжайте двигаться в этом направлении. Возвращайтесь тем же путем, которым я пришел.
— Если я пойду другим путем, как скоро мы доберемся до цивилизации?
Теперь Пракаш снова вмешивается. — Менее чем в ста километрах отсюда есть ремонтная мастерская под куполом. Сейчас это его лучший шанс.
— И кто теперь эксперт?
— Вот что они мне сказали. Латтрелл не вернется в свой лагерь. Они очень настаивают на этом.
— Латтрелл, похоже, тоже очень настойчив. Разве мы не должны прислушаться к человеку, который на самом деле здесь живет?
— Просто делай, что тебе говорят, Сойя.
Делать, что тебе говорят. Интересно, сколько раз я слышала это в своей жизни? И сколько раз повиновалась? Когда появились люди по распределению ресурсов и переселению, со своими грузовиками, вертолетами и дирижаблями, со своими смелыми планами по переселению людей, я — вместе со многими миллионами других — поступила в точности так, как мне было сказано. Отказавшись от старого мира, я приняла ограниченные возможности нового.
И вот теперь я сижу на корточках на грязном матрасе под скрипучей гофрированной крышей, в то время как мое тело и разум витают на Луне, и мне снова говорят, что кто-то другой, кого я никогда не встречала и кто никогда не встретит меня, знает лучше.
— Не поворачивайте, — говорит Латтрелл.
— Лучше бы вы оказались правы насчет своего лагеря.
Пракаш снова вмешивается. — Сойя, что ты делаешь? Латтрелл нарушил признанные международные границы Луны. Он попытался взять то, что ему не принадлежит. Этот человек — вор.
Как будто я сама до этого не додумалась.
Я думаю о большой полной Луне, украшенной эмблемами государств и компаний. Сейчас там всего несколько тысяч человек, но говорят, что скоро их будет десятки тысяч. Моргни, и их будут миллионы.
Я следила за новостями и старалась быть в курсе событий. Знаю, что некоторые из этих территориальных границ оспариваются. Есть претензии и контрпритязания. Даже наш маленький кусочек африканской земли не остался неуязвимым для этих аргументов.
Итак, этот человек, Латтрелл. Что с ним? Он подъехал к трубопроводу, но не вдоль него, а откуда-то еще. Возможно, пытался подключиться к нему. С ним что-то случилось. Возможно, удар электрическим током повредил системы его скафандра. Он надеялся, что помощь придет от его собственного народа, от Шиги. Вместо этого он получил ее от меня. И хотя мои люди — люди, которые знают лучше всех — не совсем хотят убивать Латтрелла, нельзя сказать, что сохранение ему жизни является их главной целью.
Больше всего на свете они хотят, чтобы он не вернулся домой.
— Я не собираюсь возвращаться, Пракаш. Забираю этого человека обратно к его друзьям.
— Я бы не стал этого делать, Сойя. Ты находишься на Луне только с нашего позволения. Мы можем в любой момент отключить тебя от связи и назначить кого-то другого.
— Кто будет делать то, что ему говорят?
— Кто знает, что для него лучше.
— Тогда это не я.
Пракаш прав: меня могут отключить от связи в любой момент. Вернее, был бы прав, если бы у меня не было такого большого опыта в управлении роботами. Соскабливание ракушек с супертанкера, поездка по Луне — ничего особо не меняется. И я знаю приемы и увертки, которые затруднят разрыв связи или отнимут много времени на это. Мне редко приходилось пользоваться этими вещами, но они хорошо запоминаются.
— У вас будут неприятности из-за этого? — говорит Латтрелл.
— Думаю, ущерб уже нанесен.
— Спасибо. — Он снова замолкает. — Наверное, мне нужно бодрствовать. Может быть, если бы вы рассказали мне что-нибудь о себе, это помогло бы.
— Рассказывать особо нечего. Я родилась в Дар-эс-Саламе, где-то на рубеже веков.
— До или после?
— Не знаю. Моя мать так ничего и не рассказала. Полагаю, что там должны были быть записи. Но я никогда их не видела. — Объезжаю валун размером с сам "оверлендер". — Это не имеет значения. Теперь все позади. А теперь расскажите мне, откуда вы взялись.
Он рассказывает мне свою историю. Мы едем.
Утром все утрясается. Мой отказ подчиниться Пракашу не остался безнаказанным. Квалификационные оценки были снижены до нуля. Против моего имени были поставлены черные метки, запрещающие работу по целому ряду специальностей. Деньги, которые я должна была получить за выполнение последнего задания — в конце концов, я спасла Латтрелла, — так и не были выплачены.
Но я смирилась со своей судьбой. Это не конец света, по крайней мере, не конец моего. Здесь есть и другие виды работы. Что бы меня ни ожидало, сделаю все, что в моих силах. Главное, чтобы моя дочь не умерла с голоду.
По дороге в школу Юнис спрашивает меня, что я делала прошлой ночью.
— Помогла человеку, — отвечаю я. — Он поступил плохо, но я все равно помогла ему. Это разозлило некоторых людей.
— Что сделал этот человек?
— Это сложно. Он взял что-то, что ему не принадлежало, или пытался это сделать. Мы поговорим об этом позже.
Я думаю о Латтрелле. Когда они, наконец, разорвали связь со мной, мы все еще были далеко от его лагеря. Не знаю, что произошло после этого. Надеюсь, что его люди смогли найти его. Я смотрю новости, но там ничего нет. Это пограничный инцидент, вот и все. Не стоит упоминания.
Пока Юнис в школе, я захожу в общественную палатку, где похитительница воды ждет своего приговора. Место переполнено, атмосфера напряженная. Богомолы ушли: они сделали свою работу, состояние пациентки стабилизировалось, она в основном в сознании. Я изучаю жидкость в капельнице женщины и представляю, что это чистая вода. Думаю о том, как выпью ее сладкое прозрачное содержимое.
Проталкиваюсь сквозь толпу зевак к низкому столу на козлах, за которым проводится голосование. Говорю им, кто я, хотя думаю, что они уже знают. Палец скользит по списку, зачеркивая мою фамилию. Мне предлагается отдать свой голос. В открытых картонных коробочках от лекарств лежат черные и белые шарики.
Я беру по одному шарику из каждой коробки, оба в одну руку. На мгновение мне кажется, что возможности уравновесились. В конце концов, я опускаю белый шар, а черный возвращаю в его ячейку. Пусть кто-нибудь другой получит это удовольствие.
Покидая общественную палатку, пытаюсь оценить общественное настроение. У меня такое чувство, что для этой женщины все закончится плохо. Но, возможно, медсестры, врачи и богомолы уже сделали достаточно. Возможно, похитительница воды окажется достаточно сильной, с лекарствами или без них.
Я размышляю, что делать дальше, когда кто-то дергает меня за подол. Это маленький мальчик, который всегда ходит за мной по пятам. Я засовываю руку в карман и нащупываю выпуклый глаз. Думаю о фиолетовом свете, о том, какой он красивый. Глаз был моим бдением и моими воротами, но сейчас он мне не очень-то пригодился.
Велю мальчику протянуть руку. Он повинуется.
СТАРИК И МАРСИАНСКОЕ МОРЕ
В чреве дирижабля, в одиночестве, если не считать грузовых контейнеров и заляпанных грязью машин, Юкими порылась в своей сумке и вытащила своего компаньона. Старшая сестра подарила ей его на тринадцатый день рождения. Это было незадолго до того, как Ширин покинула Марс, так что компаньон был не только подарком на день рождения, но и на прощание.
Это был не самый умный компаньон в мире. В нем были все обычные функции звукозаписи и достаточно сообразительности, чтобы упорядочить и классифицировать записи Юкими, но, когда он обращался к ней, у нее никогда не возникало впечатления, что за твердой обложкой с цветочным рисунком, а теперь и слегка потрепанными уголками, скрывается живой разум. И когда он пытался вовлечь ее в разговор, когда пытался вести себя как друг или даже сестра, у него не хватало ума произнести то, что сказал бы обычный человек. Но Юкими на самом деле не возражала. Это все еще был подарок Ширин, и если она и останавливала отвечающего ей компаньона — что она в основном и делала, за исключением случаев, когда ей было абсолютно необходимо что-то знать, — то он все равно оставался местом для записи ее мыслей и наблюдений и полезным окном в расширение-аугментацию. Когда ей исполнится семнадцать, она получит законное право на имплантацию, которая даст ей прямой доступ к этому изменчивому, бурлящему морю универсальных знаний. На данный момент все, что у нее было, — это светящийся портал компаньона.
— Сейчас я сделала это, — сказала она ему. — После всех тех случаев, когда мы подбивали друг друга проникнуть на борт, я на самом деле осталась там, пока не закрылись двери. И вот мы уже в воздухе. — Она остановилась, приподнялась на цыпочки и посмотрела сквозь грязный, покрытый пылью иллюминатор на то, как медленно исчезает вдали ее дом. — Теперь я вижу Шалбатану, Ширин, — отсюда, сверху, она кажется намного меньше. Вижу парк Сагана, дамбу и школу. Не могу поверить, что это был весь наш мир, все, что мы знали. Полагаю, тебя это не удивляет.
Конечно, она разговаривала не с Ширин. Это был просто компаньон. Но с самого начала у нее вошло в привычку делать записи так, как будто она рассказывает их своей сестре, и она никогда не нарушала этого правила.
— Я бы не смогла сделать это, если бы мы не играли в эти игры, — продолжила Юкими. — Даже тогда это было довольно сложно. Проникнуть в доки было достаточно просто — с тех пор, как ты уехала, мало что изменилось, — но гораздо сложнее попасть на борт дирижабля. Я подождала, пока не началась суматоха, пока все бегали вокруг, пытаясь успеть погрузить груз вовремя. Тогда я просто бросилась бежать, лавируя между роботами и докерами. Я все думала: что может случиться самого худшего? Меня найдут и доставят домой. И у меня будет не больше проблем, чем из-за того, что я сумела пробраться на борт. Знаю, что рано или поздно меня все равно найдут. Бьюсь об заклад, ты сейчас качаешь головой, задаваясь вопросом, в чем смысл всего этого. Но для тебя это легко, Ширин. Ты на другой планете, со своей работой, так что тебе не приходится иметь дело ни с чем таким. Я застряла здесь и не могу даже сбежать в расширение. Поэтому поступаю глупо и ребячески: убегаю. Это твоя вина, что ты показала мне, как легко было бы попасть на борт одного из дирижаблей. Тебе лучше приготовиться взять часть вины на себя.
Ей было слишком трудно держаться на цыпочках, поэтому она опустилась. — Знаю, что это ничего не изменит: я не ребенок. Но мне продолжают говорить, что со мной все будет в порядке, а я знаю, что это не так, и все, что они говорят, — именно то, чего я не хочу слышать. Дело не в тебе, а в нас. Мы все еще любим тебя, дорогая доченька. Мы просто отдалились друг от друга. Как будто что-то такое исправляет все. Боже, я ненавижу быть собой.
Затем она почувствовала толчок, как будто дирижабль пробил себе путь сквозь пузырь давления, который окружал весь город Шалбатана и его пригороды. Призрачное сопротивление, и вот они прошли. Позади пузырь мгновенно закрывался, так что даже капля пригодного для дыхания воздуха не могла просочиться в разреженную атмосферу за его пределами.
— Я прошла, — сказала она, снова поднимаясь на цыпочки. — Уже с другой стороны. Думаю, что это самое далекое место от дома, где я когда-либо была. — Солнце освещало края пузыря, создавая на нем бледно-розовую дугу. Ее дом, все, что она на самом деле знала, находилось внутри этого воздушного пространства, и теперь он выглядел как дешевый пластиковый снежный шар, вроде того, что ее тетя прислала из Парижа с Эйфелевой башней внутри.
И тут ее осенило. Это было не головокружительное ощущение приключения, которого она ожидала, а ужасное, пронзительное чувство неправильности происходящего. Как будто только сейчас, когда дирижабль оказался за пределами пузыря, она осознала совершенную ошибку.
Но было уже слишком поздно что-либо предпринимать.
— Я поступаю правильно, Ширин. Пожалуйста, скажи мне, что я поступаю правильно.
Она прислонилась спиной к наклонной стенке грузового отсека. Ей было жаль себя, но она была слишком измучена, чтобы плакать. Она знала, что неплохо было бы поесть, но ей не хотелось яблока, которое было у нее в сумке. Она закрыла сумку с компаньоном и позволила ей соскользнуть на жесткую металлическую поверхность, в результате чего у него появилась еще одна вмятина или загнутый угол. Почувствовав ее настроение, мультяшные персонажи на боковой стороне сумки начали петь и танцевать, пытаясь своим идиотским способом поднять ей настроение.
