— Забавно, но я никогда не слышал об этих контактах.
— Воины Стихии или повелители стихии. Никогда не слышал о чем-то подобном? — Великан отрицательно потряс головой и приготовился слушать. Тард продолжал. — Те, кого, как говорят: выбирает стихия. Это магическая способность, очень редкая в мире магии. Как там говориться то... 'Тысячи утонут и только один, потом вернется к жизни и сможет управлять водой, тысячи замерзнут от холода и только один вернется и будет управлять холодом, тысячи сгорят...', ну и так далее. Короче. В общем, стихия в каком-то своем проявлении сначала убивает тебя, потом благодаря тому, что в нашем мире действует магия, ты возрождаешься и становишься способным убившей тебя стихией управлять. Обретаешь магическую способность. Убивая, стихия как бы пропитывает тебя, пронизывает насквозь и, возрождаясь, ты становишься ее частью. Это происходит крайне редко, стихия выбирает одного из миллионов убитых ею. Я Воин Холода... ну или повелитель холода как-то так... Могу контролировать температуру вокруг себя. Там стрелы-сосульки, ледяные мечи, много чего необычного умею.
— Обморозился при переходе через горы?
— Нет... Кстати переход через горы это настоящая жесть! Просто офигеть можно.
— Просто окоченеть можно! Испытание так испытание. Всегда ненавидел этот ледяной ад с воющими ветрами. Старался всегда обходить, эти чертовы горы.
— Нет, я нигде не замерзал, не умирал... слава богу. Эта способность у меня врожденная. У меня же папочка, блин, типа 'крутой маг'.
— Ну-ка воин холода. Прояви свою силу. — Великан протянул ему кружку с газированной водой. — Охлади-ка.
Тард коснулся кружки, та мгновенно заледенела, а ее содержимое испарилось. Белый пар, в который за секунду превратилась вода, струящийся из заледеневшей кружки осыпался на стол снежинками. — Ничего себе! — великан удивленно смотрел на заледеневшую пустую кружку. Тард с улыбкой наблюдал за ним.
— Что он там сделал? — кричал из-за своей колонны Крегер.
— Превратил воду в снежинки, — ответил Хродор.
— Возможность мгновенного испарения. Я давно пытаюсь заставить этого засранца обучиться этой способности. Значит, он ею все-таки овладел. Молодец.
— Спасибо папуля, — Тард специально злил отца.
— Откуда шрам? Если это не личное, — Хродор продолжал разговор.
Тард будто чего-то испугался, резко нахмурил брови, откинулся на спинку стула и схватился рукой за шрам скрытый под волосами. Похоже, Хродор ковырнул его внутреннюю бездну. Ему стало страшно, великан понял это. Тард, всегда простой и улыбающийся вдруг стал серьезен и даже хмур.
— Если хочешь, можешь не отвечать...
— ... Это след от столкновения с самым чудовищным и жутким врагом, какого только можно встретить... с которым я, справиться оказался не в силах, — поглаживая обезображенную часть лица под волосами, с ощутимым страхом в голосе, говорил Тард.
— Да это сам он себя полоснул, придурок этот. Еще сидит тут всякую чушь несет! — вдруг резко вторгся недовольный голос Крегера.
— Отец! — злобно крикнул на него Тард.
У Хродора даже глаза расширились от удивления, великану стало смешно, но внешне он старался свой смех подавить. Тард тяжело задышав от злости к отцу, сидел, не зная, что сказать.
— Есть у тебя сигареты? — спросил Тард у великана. — Я вообще-то не курю, вернее, курю только когда нервничаю.
Не найдя сигарет, вместо этого налив себе полный бокал вина Тард осушил его разом.
— Ты что... — великан, едва сдерживая смех, как можно более мягко обращался к Тарду. — Действительно сам себя резанул?! — Хродор уже не скрывал улыбки.
Слыша проскакивающие смешки, видя улыбку на лице великана Тард, почувствовал облегчение. Уж пусть лучше над ним смеются, чем смотрят на него как на сумасшедшего, так ему было легче.
— Да, — увидев улыбку великана сбросив с плеч груз, Тард тоже улыбнулся, но только безрадостно. — Это долгая история...
— Мы никуда не торопимся...
— Понимаешь... тебе знакомо чувство, когда ты чем-то занимаешься, умеешь это, делаешь это всю жизнь, но внутри понимаешь что это не твое...
— Ну, вроде...
— Меня с детства учили, готовили ко всему этому. Чокнутый папаша просто приходил и забирал меня, вырывал из нормальной жизни. Отдавал меня армидейским сержантам и те гоняли меня по полной. Обучали рукопашному бою, азам выживания и всякой прочей военщине. Даже чокнутый папаша меня периодически чему-то обучал. Из меня делали мужчину, воина, будущего верного помощника своего отца — светлого мага Крегера. Меня растили как защитника Арвлады, ее военную собственность. И при этом никто не удосужился спросить мое мнение. Хочу ли я этого всего? Нет. Меня просто готовили для этой работы, просто обучали, делали из меня воина и не спрашивали ни о чем. Будто у меня нет мнения, и никогда не будет. Меня просто ставили перед фактом что у меня есть сила достаточная для того чтобы помогать нуждающимся и слабым и поэтому я должен быть сильным, должен быть воином. И я в детстве, не понимая ничего, просто слушался, просто делал, что от меня требовали, просто впитывал тот патриотический зомбирующий бред, которым мне гадили в голову. Но со временем я стал, как бы взрослеть, понимать, что никому ничего в этом мире не должен. Я свободен, как и все. И прежде чем делать из меня это чучело, — он указал на себя закованного в доспехи, — меня нужно было спросить.
Мне не нравилось, когда отец в детстве приходил и вырывал меня из мирной жизни. Я любил свою опекунскую артэонскую семью, любил маму, хоть она была мне и не родная. Любил друзей, любил мир артэонов и не хотел его покидать. Но неизбежно приходил этот кряхтящий, пердящий опирающийся на посох старик, который забирал меня, ввергал в какую-то чудовищную мясорубку, бесконечно требовал, чтобы я был сильнее. Когда все мои сверстники гуляли с девчонками, радовались, просто жили, я в тренировочном лагере вместе с армидейскими солдатами уже сдавал нормативы рядового бойца. Он ведь ничего не объяснял мне, просто говорил, что я должен быть сильнее, просто ставил перед фактом, что якобы на мне лежит какая-то ответственность. Какая нахрен ответственность?! И тогда в детстве я просто принимал это как истину, потому что был глуп...
— Ты и сейчас не изменился, — дал о себе знать Крегер.
— Заткнись! — рявкнул Тард. — Но сейчас-то я вырос, поумнел как бы! И вот я бесконечно спрашиваю себя: зачем, за каким чертом мне все это нужно? И самое смешное — не нахожу ответа. Но понимаю что уже поздно. Меня уже сделали этим, — он снова указал на себя закованного в броню. — Я понимаю, что не хочу идти следом за отцом навстречу этим долбанным 'ПРИКЛЮЧЕНИЯМ'! Я этого старика просто ненавижу, но все равно иду за ним. Иду потому что уже поздно что-то менять. Я тот, кто я есть. Но я не выбирал этот путь. Вопреки своей воле я блин: 'Тардес Кефалийский' и без этого уже не смогу. Все это меня жутко бесит, — под конец Тард аж заскрипел зубами.
Великан слушал Тарда, едва сдерживая улыбку. А Тард слишком уж поддался эмоциям, без сигареты ему было тяжко, он беспомощно закрыл лицо руками.
— Так, а шрам то откуда? — дав Тарду остыть, с улыбкой поинтересовался великан.
— Ах да, шрам! — они оба засмеялись. — Мы возвращались из-за периметра. Я, рота армидейцев, этот долбанный старик (он имел в виду отца, который все слышал и, улыбаясь, сидел где-то там за колонной). Лечили на юге людей от какой-то темной проказы. Все вроде вылечили. Едва вошли в Арвладу, старик куда-то пропал, наверное, наглотавшись из своей фляжки, вывалился из кузова на обочину. Армидейцы предлагали докинуть меня до Кефалии, до дома. Но я отказался. Была поздняя весна, природа расцвела и уже вовсю благоухала. Я хотел сам пройтись по родным северным лесам, прогуляться, почувствовать долгожданную свободу, начавшийся отдых. Я брел по лесу, ночь была теплая и прекрасная. Весенний воздух вскружил голову. Я помнится, представил, что творится в моей родной Кефалии в эту чудесную ночь. Девчонки уже облачившиеся в шелковые платья гуляют с нормальными свободными мальчишками. Ночью в свете Кефалийской звезды все в городе зеленеет, пестрит красками, нормальные артэоны просто живут, отдыхают, наслаждаются жизнью. А я иду и мои берцы измазаны в грязи болот дикого юга. Броня вся грязная, пыльная и сам я весь лохматый как дикарь. Как я — такое чудовище могу вторгнуться в этот идеальный мир под Кефалийской звездой? Мне стало так... мерзко от самого себя. Конечно, дома все мне будут рады. Меня встретят как героя. Прекрасные артэонки будут вешаться на шею, мне — такому грязному лохматому чудовищу, которое еще вчера своим мечом кроваво по животному доказывало свое превосходство над жителями юга? Мне стало страшно возвращаться домой. Сам себе я там казался чужим.
Это было пять лет назад. Я тогда как раз переживал ломку по поводу того кто я: Тардес Кефалийский которым меня без моего одобрения сделали или просто артэон Тард? Чего я хочу? Жить нормальной жизнью или вечно скитаться за долбанным стариком, чтобы заслужить обрывки славы и не подвести тех, кто меня любит и в меня верит. Это был переходный возраст, дело естественное. Как бы я ни ненавидел отца, все же без Тардеса Кефалийского я был никем, не мог я все бросить, как бы, не хотел. Тогда я решил, что хватит разрываться напополам, раз уж решил быть чудовищем, живущим во внешнем мире то должен покончить с жизнью простого артэона Тарда. Я решил, как-то отстраниться от сладкой родной жизни в мире артэонов, стать чудовищем окончательно, немного адаптировать себя для жизни среди боли и холода. Ведь мой папаша хочет меня таким видеть. Не знаю, наверное, это было весеннее обострение, пьянящий теплый воздух весенней ночи вскружил мне голову. Я сошел с дороги, развел костер... Обжог рот спиртом из фляги. А потом своим походным кинжалом резанул себя по роже. Так мне казалось для артэонов я стану монстром, они испугаются меня, станут сторониться, и я полностью отдам себя в распоряжение отца.
Великан залился диким хохотом, Тард глядя на него безумными глазами только улыбался.
— Ничего себе. Вот это тебя торкнуло! — смеялся великан.
— Да я переборщил немного. Не рассчитал сил, резанул слишком сильно, — Тард поднял волосы и во всей красе показал свой шрам, навсегда изуродовавший половину его лица. Основной шрам начинался со лба, проходил через глаз и заканчивался внизу щеки, параллельно шли другие более слабые борозды. — Зацепил глаз, — вместо глаза у него осталось пустое бельмо. — Теперь солдаты зовут меня Одноглазым. Это забавно. Когда я жестко резанул себя, я даже не заметил, как вместе с кровью вытекла сопля, являющаяся моим глазом!
Великан просто надрывал живот, молил прекратить смешить его, Тард засмеялся вместе с ним, и от этого на его душе становилось легче.
— Ну и как? Девчонки отстали от тебя?!
— Ты что шутишь? Наоборот теперь этим глупым артэонкам меня вдобавок ко всему еще и жалко. Теперь я могу буквально выбирать себе любую, едва мне стоит напомнить о том жутком чудовище, что напало на меня в лесу и лишило глаза. И как я от этого страдаю!
— Чудовище?! — закатывался от смеха великан.
— Когда я под утро заявился домой, истекая кровью, с изуродованной половиной лица я же не мог сказать что это я дурак сам себя полоснул. Я всем наплел, что на меня напал неизвестный жуткий монстр! Армидейцы даже подняли по тревоге солдат, прочесали все окрестные леса. Мне даже страшно стало, а вдруг они найдут какие-нибудь улики и узнают правду. Но все обошлось, солдаты ничего ЕСТЕСТВЕННО не нашли, общество поверило мне на слово. Хотел избавиться от излишнего внимания, а наоборот стал все больше притягивать к себе артэонов. Девчонки теперь так и вовсе за мной толпами ходят, все хотят меня пожалеть. Ведь я пострадал, защищая их! — эти двое продолжали смеяться. От смеха великана дрожал стол. Тард осушил еще бокал вина. — Ну, это официально!
— А кто во всем в этом виноват? — когда они просмеялись нарушил тишину Тард. — Это все из-за этого старика, который лишил меня права на нормальную жизнь! — он указал на колонну, за которой спрятался Крегер.
— Не надо меня винить в своей глупости, — не шевелясь на своем стуле, едва шевеля губами, ответил спящий Крегер. — Ты преступно для артэона заблудился в эмоциях. Не смог удержать себя от безумия, созревшего в тебе после всего ужаса, что мы повидали за время наших странствий. Как артэон ты должен был выявить признаки дефективности и блокировать эмоции, не дав своему безумию поразить разум. Но ты не справился, так, причем тут я?
— Мне тоже кажется, что Крегер ни в чем не виноват, — высказал свое мнение великан. — Никто тебя не держит, и сейчас ты можешь просто уйти. Как бы ты не злился на Крегера, ты сейчас находишься здесь по своей воле.
— Да я понимаю, — тяжело вздохнув, признался Тард. — Просто знаешь... раньше в молодости, я рвался следом за отцом навстречу приключениям. Мне нравилась слава, повсеместная известность. Когда я в одиночку... Хм... Не без помощи отца конечно же сразив очередное чудовище возвращался домой толпа носила меня на руках, это кружило голову. Тогда казалось, что только у меня у одного в этом мире жизнь настоящая. Я рвался к новым подвигам, к славе, к победам, обожал благодарность, которую мне за это щедро воздавали. Все артэонки в Преферии были мои. Куча друзей, самый большой дом в родном городе, в котором я мог устраивать шумные вечеринки. Это была не жизнь, а сказка для мальчишки. Но потом ты знаешь... я просто вырос. Все приелось, все достало. То, что еще вчера впечатляло, сегодня неизбежно стало обычным. Знаю, что это глупо, но я стал задумываться о смысле жизни. Смотрю по сторонам и вижу что мои вчерашние друзья и подружки сегодня уже обзаведшиеся детьми образцовые семьи, у них все серьезно, а я все такой же дурак. Из моего дома по ночам все также разносятся звуки веселья. Только мои друзья теперь лет на десять меня младше. Я понимаю, что живу неправильно. Это чудо что после всего того через что мне пришлось пройти я до сих пор жив, что меня не убили.
И в этом вся проблема. Надо признаться себе — я должен был умереть молодым. Навечно остаться героем, молодым, счастливым и радостным, но я выжил. Я пережил свой пик и начался неизбежный спад. Я понимаю, что уже не могу жить, так как жил раньше, моя жизнь это нечто неправильное, бессмысленное, идущее в никуда. И что мне делать? Отказаться от службы, наконец, послать отца куда подальше, попробовать начать новую жизнь. Убраться дома, выбрать наиболее подходящую девчонку, жениться на ней, обставить квартиру мебелью в ее вкусе, обзавестись детьми, стать простым гражданином и ждать только когда мне доставят, свежую газету? Что за чушь! Я никогда не смогу жить так. Это как-то серо, глупо и уныло. Просто лишено смысла. Семья это чрезмерно большая ответственность. Как я буду жить без свободы... ну еще адреналина и славы? Со мной все в порядке. Просто у меня, как и у всех других, кто получил славу в раннем возрасте, сейчас наступил период, когда разгульная жизнь стала невмоготу, я вышел из определенного возраста и сейчас мне хочется, не знаю... какой-то серьезности что ли. Хоть моя душа и устала и требует от меня каких-то разумных перемен, но мое прожженное всеми грехами тело никогда не даст мне измениться. Хотя кто знает, может я когда-нибудь, и найду причины измениться, например, влюблюсь, — сказал Тард и в эту секунду боковым зрением заметил своего ангела возникшего в углу. Ангельская красавица, озаряющая все своим светом, воплощавшая в себе его идеал как обычно своим появлением, заставила сердце своего обожателя практически остановиться. Она, не убирая светлой улыбки, неодобрительно кивала головой. — Хотя и это вряд ли. Я никогда не смогу кого-то полюбить. Ведь я уже люблю... — зачарованно глядя на своего ангела произнес Тард. Великан в попытках понять что происходит, посмотрел в угол, к которому прилип влюбленным взглядом Тард и ничего в нем не увидел.
